Бирюков Сергей Викторович : другие произведения.

Семь сказок об одном городе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Только взрослые знают, что на свете бывают сказки с печальным концом. Е. Шварц. Но это не правда.

   Сергей Бирюков.
   Семь сказок об одном городе.
  
  
  
  
  
  
  

Только взрослые знают, что на свете

бывают сказки с печальным концом.

Е. Шварц.

   О людях и волшебниках, о спичках и принцессах и немного о дождях.
   Однажды был город. Город как город. Пестрели афиши, вывески и названия улиц. Люди грелись в кафе, а их звания и титулы настолько выпирали наружу, что заслоняли собой солнце. Поэтому над городом всегда лил дождь и слонялся без дела допоздна по старенькой крыше. Дождю ведь тоже иногда бывает скучно.
   Долетали капли и до предместья, где находились городские ворота и где как-то вечером (а ведь в городе всегда был вечер) появился странник. В романах бы сказали, что он был высок ростом, хорош собою и благороден лицом, да еще бы присвоили ему звание дервиша или пилигрима. Но я скажу только, что он был просто странник, худ как соломенная тростинка и был немного волшебник. Он нес за пазухой волшебную палочку, маленькую жестяную коробку, пару спичек и еще много всякой всячины. Нес и выведывал у местного ветра все местные вести. О том, что на протоке утонул старый рыбак, запутавшись в собственной сети, что от счастья отравился здешний принц, и говорят даже, что он утонул в собственном доме. О том, что дочь мельника выходит за сына пивовара. Конечно, что дождь зарядил и не хочет разрядиться. А, кроме того, что принцесса все еще не замужем.
   Дальше было почти обычно. Странник поступил так, как и полагается хорошим путникам. Нашел гостиницу и две монеты за пазухой. Мы знаем, что у него там было много всякой всячины. Повесил у камина плащ, чтобы тот мог обогреть и обтереть свою спину. Принялся за ужин. А после сделал так, как и полагается волшебникам. Достал трубку и набил ее, затем прикурил от зажженной спички. И только он это сделал, огонек стал человеком. Таким как мы с вами. Вполне похожим и на волшебника, но только еще более тонким и обутым в ботфорты, натертые до фосфорного блеска. Он поклонился и вышел. А как вышел - разделился надвое. Так появились Один и Другой. Один устремился в пивную, искать смысл жизни, Другой пошел куда глаза глядят. Да только к утру оба были у королевского замка. Их принял король, сухой и чопорный. Надо, сказать, что королевский замок был единственным сухим местом во всем королевстве. И Оба попросили руки его дочери. И король повелел им убить дракона, что бродит у круч под городом. Ну а после, мол, со спокойной совестью, можно и под венец.
   Один слова не сказал, направился обратно в пивную. Другой ответил: "Хорошо, Ваше величество. Я давно хотел убить хоть одного настоящего дракона". И взял палицу, что была покрепче, и отправился за городские стены. Прищурился. Заметил дракона. Затем, он смело вышел на поле боя, смело сражался, и смело погиб. Ему поставили смелый памятник по смелому проекту по самому смелому указанию короля. В час, когда он умер, горевшая ярким пламенем в руках волшебника спичка вспыхнула и потухла. Некоторые утверждают, что это произошло одновременно. Что точно - так это то, что в кабаке нашли его брата, убитого в пьяной драке.
   На другой вечер странник вновь развесил свой плащ у камина, поужинал, а волшебник закурил трубку. От второй спички появился человечек. Худой, с начищенной до блеска фетровой шляпой. И он поклонился, а затем вышел и обернулся двумя людьми. Их назвали Первый и Второй. Первый направился служить, а Второй читать книги. А утром оба стояли у окон принцессы. И все повторилось. Был король и дракон, которого нужно убить. Первый тут же побежал хлопотать об убийстве дракона, Второй сказал: "Что ж, изволь, Король. Правда, дракона нужно убивать в самом себе и не один раз, а всегда, до самой его смерти". И нашел себе в городе коня и верного друга. Друг выковал ему мечь-кладенец, дал живую воду, да пару своих верных советов. Словом, бился он с драконом сколько нужно и даже драконью голову притащил во дворец к королю.
   Была свадьба и пир на весь мир. И даже дожди перестали разметать свою печаль. И прошло много дней и ночей. Но однажды, тот, Первый, выхлопотал у короля смерть Второго. Это было легко, ведь король был сухой и даже черствый. Впрочем, и Первый сам умер от зависти, когда его брат улыбнулся напоследок. Ходили слухи, что вместе с этим странник задул пламя на спичке, которое до этого бережно хранил и лелеял. Почему? Просто пламя обожгло ему пальцы и сердце. На следующий день он ушел за городские ворота.
   А потом принцесса родила сына. Некоторые впрочем, утверждают, что дочь и еще говорят, что в этот миг где-то далеко волшебник зажег новую спичку, чтобы согреться холодной и одинокой ночью.
  
   Сказка о смерти.
   Добрые люди! Много столетий вам рассказывали сказки о любви, впрочем, довольно искусные. Я же расскажу вам сказку о смерти. Хотя, я ее еще не сочинил, мы сделаем это вместе. Ведь вместе сочиняются все сказки на этом свете.
   Чем, а вернее кем вы считаете Смерть? Седой старухой в черном монашеском балахоне? Это верно, конечно. Как верно и то, что она сестра Бабы-Яги и тетка Теней и Снов, о чем вы, наверное, тоже догадывались. От того нам часто снится ее костлявая тень.
   Но есть самая главная, самая страшная тайна на свете: Смерть может быть еще и маленькой девочкой в белом платьице и с печальной улыбкой. Она очень любит нравиться. И красиво одеваться. Поэтому, мы так часто видим ее в шелках и бархате. И иногда заглядывая в зеркало, понимаем, что, и она в него смотрит. Любит нравиться до того, что не только готова глазеть в трюмо, но и краситься, подводить брови, душить себя лучшими духами. Одним словом, наводить лоск. А поскольку она очень стара, то до недавнего времени не знала ни губной помады, ни туши для ресниц. И по старинке пользовалась средством наших бабушек и прабабушек - белой, белой пудрой. О ней проговорились на том свете многие бывшие модницы. Пудрой Смерть порошит не только свое лицо, но и плечи, руки и так далее. Ведь, как и всякая женщина, она хочет нравиться целиком. Иногда, она занимает у своей сестренки, большой между нами говоря, скряги, немного выцветшей киновари и немилосердно красится ею. Короче говоря, Смерть - большая кокетка. Если вы удивлены, то не удивляйтесь. Знающие люди давно подозревали, что любовь и смерть всегда ходят рядом и даже когда-то были хорошими подругами.
   Вот вам самая страшная тайна. Только не проговоритесь. Из этого все равно мало толку. Спустя одно мгновение, слова оросят землю и снова станут тайной. Это единственный из секретов, которому суждено навсегда остаться таковым. Договориться до него, можно только разговаривая с самим собою.
   А пока вы принимаетесь с собой говорить, я скажу вам, что в мире был уже тот, который договорился. Очень мирный ученый и вполне богатый человек, что случается иногда и с очень большими учеными. Он прочитал сотни книг и трактатов, в том числе те, которые сам написал. Единственное, до чего не догадался на свете, была эта тайна. И вот как-то вечером, его служанка сетовала на свою жизнь. Знаете, если служанка устроится на работу, то она сразу же бежит к своему хозяину и начинает сетовать. Так вот, служанка посетовала: "Сегодня я видела Смерть... Она была белая, белая... И такая молоденькая...". И тут старик ученый все понял. Он вскочил, пробежался по комнате, что бывает и с очень старыми учеными. Да еще и воскликнул: "Эврика!", что уж совсем не часто встречается.
   На следующий день, он скупил всю косметику, которая только продавалась в городе, все духи и белила. Правда, все губы остались без помады, от чего город выцвел как осенний листок. Но старику так понравилась осень. Он приобрел весь запас готового платья и драгоценностей и даже выписал несколько нарядов из Парижа. И красавицы остались с пыльными бабушкиными реликвиями в ушах и с юбками-шлейфами из забытых сундуков. От этого город стал походить на зимнюю тишину. Но старик так полюбил зиму. Наконец, на оставшиеся деньги добыл огромное зеркало, из тех, что не только видят, но и слышат. И каждый час, вместе с ударом проржавевшего маятника на городских курантах он повторял: "О Смерть, как я тебя люблю!".
   Спустя пару месяцев, костлявая Смерть, не постучав, вошла в его дверь. Она прослышала о странном старике и пожелала его увидеть. А, увидев, не тронула. До того ей понравилось и старое выпуклое зеркало, и духи, и белила и всё остальное. Она позабыла о своей косе. Каждый час, услышав: "Я тебя люблю смерть!", старуха молодела и одна морщинка сбегала с ее обветренного лица.
   Шло время. Смерть любила бывать у старика. И даже если у нее были дела совсем в другом конце города, она обязательно, напоследок забегала к нему и услышав неизменное: "Я тебя люблю, Смерть!", все молодела и молодела. Затем, она почти забросила службу, но для отчетности иногда выходила наружу и бродила только по этому городу, в спешке кося всех и каждого. Сначала умерли модницы, еще и оттого, что не смогли пережить потери помады, духов и страусиновых перьев. И некоторые из горожан только обрадовались этому. Но дальше дело пошло быстрее, и люди возненавидели старика, но убить не могли, ведь охраняла его сама Смерть. А старик сорвал все цветы в городе и бросил к воротам кладбища, туда же привел всех городских музыкантов, и даже судачили, что именно он, а вовсе не крысы, повинен в эпидемии чумы. И неизменно повторял: "Любимая моя, Смерть!".
   Наконец, помолодевшая и похорошевшая Смерть согласилась стать его женой. И похороны старика были свадьбой самых верных супругов на свете...
   Если пока я рассказывал, вы договорились сами с собой об этой самой главной и самой страшной тайне, то подумайте, что будет, если плеснуть смерти в лицо: "Ты все-таки костлявая старуха. Я тебя ненавижу!".
   Однако, как мы не старались, а у нас вышла еще одна сказка про любовь!
  
   О короле и вороне.
   Так уж по рангу полагается, что одна сказка обязательно должна сказываться про Его королевское величество. Иначе оно обидится. От обиды заболеет и может умереть. А какой же сказочный город без короля. Ну и о какой-нибудь волшебной птице тоже нужно что-нибудь, да и чиркнуть.
   Итак, Величество как-то вечером сидело очень высоко на своем троне. Ловило ворон и из гуманных соображений передавало их палачу. Очень хотелось королю прослыть единственным в мире сказочным монархом города без ворон. Чтобы каркать неповадно было. Ну и конечно для этого нужно было смотреть в окно и волей-неволей замечать все, что делается в королевстве. А поскольку ворон король ловил довольно часто, то его прозвали Всевидящим.
   Однажды вечером король поймал говорящую ворону. Сначала он очень обиделся, ведь ему не доложили, что вороны умеют разговаривать. Но птица тут же заверила его, что заговорила она исключительно из почтения к великому королю. И Сказочник тоже хочет кое в чем заверить своих читателей, а именно в том, что говорящая ворона это отнюдь не золотая рыбка или золотой петушок. Хотя бы потому, что ничего золотого в ней не было. Были серые перья, взъерошенные как у нахохлившейся курицы, черные, свисающие как грозди перочинных ножей и клюв упорный настолько, что он постоянно упирался в подлокотники тронового кресла.
   Вороне, конечно, очень хотелось жить. А в сказках, если очень хочется жить и рядом король, ну или шах на худой конец, нужно что-то рассказывать. И ворона рассказывала о том, как трудно живется на свете, если ты ворона. Вот горожане бьют палками, оттого что не понимают: вороны отнюдь не каркают, а говорят истинную правду и уничтожают истинных червей, грызунов и паразитов. И если ради этого нужного и благородного дела они разорят курятник, то ведь цель оправдывает средства. А вот насчет того, что вороны, мол, де блестящие предметы крадут, монеты, цепочки кольца, то это навет. И виноваты в том их двоюродные сестры, сороки. Вот мальчишки на пустыре, возле Старой балки, камнями швыряются и думать не думают, что это вороны для них стараются. Чтобы урожай был больше, чтобы хищных птиц отогнать от садов и двориков. Вот король ловит ворон из гуманных соображений и не видит всей пользы этих полезных птиц. Дальше ворона говорила, почти как человек, о том, что приучить ее соплеменников к порядку на благо обществу очень просто.
   Послушал это король. Делать ему было нечего. С некоторых пор злая волшебница вечернюю тоску разлила по королевству. Словом, решил он узнать, как живут эти вороны. Все-таки они его подданные. А его называют Всевидящим. Взял волшебную палочку, забытую в спешке странствующим чародеем и превратился точно в такую же птицу, что и его пленница. Только перья аккуратно разгладил и на шею накинул королевскую цепочку. Ну и отправились, полетели. Опустились на пустыре возле Старой балки, где как раз старые вороны обучали молодежь хитростям своего ремесла. Присмотрелся король. Заметил, что вороны-то разные. Ему тут же с почтением прокаркали, что есть вороны серые, а есть черные. Он увидел, что серые точь-в-точь такие, как рассказывала его ворона, а черные немного иные. Тоже "карр-карр" звучит звонче, они действительно совершенно черные, как темная, разбойничая ночь и значит, все их перья свисают как грозди перочинных ножей, а хвост еще больше смахивает на клинок. Червей и грызунов они есть не любят, предпочитают благородную пищу. Тут же король вслед за вороньей молодежью обучился всяким там вороньим премудростям. Попрощался. Ну и полетел обратно в королевский замок. Там, правда, заметил, что пропала его королевская цепочка. Подумал, что потерял и надел новую, сплетенную из терний его бабушки Тирании и роз его внучки Демократии.
   А потом стал каждую ночь обращаться в ворона, оставаясь при этом королем и вроде бы человеком. Затем и днем то же стал проделывать. И если превращался в серого, то уничтожал всякое, даже самое ничтожное, в три колоска ростом, зло в королевстве и укрыться от него нельзя было, ведь по привычке он остался Всевидящим. А если превращался в черного, то позволял делать все, что угодно и сам делал все, что ему было угодно. Жаль только, что нельзя было распознать, когда он был серый, а когда черный. Ведь с виду-то он был почти король. Сначала он предпочитал черный цвет для ночи, а серое носил днем, но вскоре как-то запутался, сбился и остался в истории просто как Король Всевидящий Ворон.
  
   Сказка о городских стенах.

Кое-кто из наших сограждан попытался

выбраться из города.

А. Камю. "Чума".

   Жили-были городские стены. Хотя бы потому, что хоть одну сказку нужно начать со слов "жили-были". Так повелел Король Всевидящий Ворон (Эдикт  13, 6 августа сказочного года).
   Стены окружали каждого из нас, поскольку все мы жили в городе. А, окружив, предлагали сдаться. И когда мы все сдались, они окружили нас навечно. Впрочем, защитили и от злых зверей и от стен других городов. Наконец, от самих себя, когда мы пытались перелезть через них. Делал каждый из нас это неоднократно. Случалось, в одиночку и парами, а то и целыми группами горожане бежали прочь от центральных улиц. Кто-то, одурев от утренней пустоты, которая казалось, затесалась в восковое лицо и осколки утреннего полотенца. Кто-то от дневного зноя, который так походил на чуму, а кто-то от вечерней тоски. Она славилась дурной славой беспамятства. И тогда, все видели у одного в глазах блеск оружия, другой тащил от куда-то альпинистский крюк, третий - лопату и бочку с порохом, а еще кто-то - плыл на маленькой лодке по направлению к предместью. В это время в книжных развалах на набережной появилось огромное множество брошюр "Как нам выбраться из города", "Семь тысяч способов побега", "Стена будет разрушена" (в переводе с античного). Они пользовались огромным спросом и за каждую из них просили ровным счетом семь тысяч сказочных рубликов. Только дело это было пустое. Крюк срывался со стены, порох оказывался подмоченным, лопата - ржавой, а лодка - дырявой. И нельзя сказать, что это происходило от толщины стен и их прочности. Не зря болтали, что стены нашего города выложены из песка, тогда как соседних городов - из глины и кирпичей. Ведь все слухи на свете, даже сплетенные на краю земли, где восходит солнце, есть правда. И все-таки песок оказывался для нас слишком вязким.
   Здесь можно было бы поставить точку или точки, но мы поставим запятую. А за запятой люди вспомнили, что есть ведь еще городские ворота. И все, кто страдал под пятой стен, ринулись туда. Тогда в книжной лавочке Стефана Верми появился томик "Трое ворот свободы". Но и это было вне всякого толка. Ворота охраняли злые стражники с одним глазом. И этот единственный глаз не видел правду и любовь, он видел только стены и закрытые ворота. Впрочем, как правило, они были открыты, а стражники настолько увлекались игрой в трефового короля, что забывали сторожить. Прокравшиеся наружу горожане оказывались под вольным солнцем предместий. Однако на проверку выходило, что их окружали новые стены ближайших поселений.
   Были дни, когда казалось, что солнце иссушит песок и превратит в ветер. Но этого не происходило. Менялось солнце, менялся ветер. Изменялась и толщина стен. Порой они были прозрачны, как призраки воздушных фрегатов над городом. И тогда хотелось петь и плясать. Но только в первую минуту, во вторую показывалась тень стен соседнего города. И на небе становилась пасмурно, а в отблесках заката падал кровавый дождь. И все-таки некоторые из нас продолжали и продолжают попытки разрушить стены, а некоторые - хотя бы перелезть через них. Потом за дело взялись ученые и поэты. Ведь ученые и поэты ничего не в силах изменить, они могут лишь квалифицировать то, что уже есть на свете. Появились оды о стенах, соната о верной стене и сказка о стене из желтого песка. Особенно прославился один ученый. Тот, который потом влюбился в смерть. На очередную попытку подложить под главную башню в стене взрывчатку он взорвался справедливым памфлетом "Говорить "Бам", значит баловаться" (эпиграф - "Башка вместо головы или наоборот". Макиавелли).
   И опять солнце всходило и заходило над городом. И мы с ужасом увидели, что стены вырастают между нами. Сперва маленькие, как розовые весенние заборчики, потом решетчатые как летний штакетник. А между некоторыми появились даже осенняя каменная или зимняя бетонная стена. И городские стены тоже как-то вытянулись, расцвели, будто их опылили пчелы закатных дождей.
   И еще поговаривают, что стены все-таки можно перешагнуть. Правда, об этом не пишут ни книг, ни брошюр, ни трактатов и даже сонетов. Не пишут под страхом Эдикта  14 Всевидящего Короля Ворона.
   Но, во-первых, как постулируется, кладбище находится за городской чертой. И значит нужно просто умереть. Правда, у слишком умных людей зародился грызущий червь сомнения: " А не находится ли уважаемый погост в пределах юрисдикции стен города Пустоты?". Во-вторых, иногда стены рассыпаются во сне. Просто главный чародей снов очень любит поиграть в песочнице и построить какой-нибудь песочный замок.
   И, наконец, если вам невмоготу и нечего терять кроме смелости считайте эти стены разрушенными. Такая возможность вытекает из коллизии Эдикта  77 "О совести" и Главного королевского эдикта. На это решились только разбойники и праведники. Разбойников тут же поместили за вечные стены королевской темницы, праведников - в вечные сети разума и действительности.
   На этом все пока и закончилось, а мы с вами закончим глубокомысленным замечанием из памфлета "Говорить "Бам", значит баловаться": "Вокруг всех городов мира неизменно вырастают стены, их нельзя разрушить. Что вовсе не значит, что стены должны вырасти между нами".
  
  
   О соседних городах.
   Раз был один город на свете, значит, были и другие. По крайней мере, хоть один, ведь господь сотворил всякой твари по паре, а если вы не верите, то вспомните о множественности миров.
   В нашем городе были географы. Но их больше нет, они все сорвались с городских стен - до того им хотелось увидеть Землю или хотя бы стены других городов. Поэтому придется положиться на дедушкины легенды и королевский учебник географии.
   Итак, Мир состоит из неба и отраженного неба, то есть земли. Некоторая известная часть которой именуется Человечий край (расположен на возвышенности, тонущей в небе), а другая неизвестная - Terra Incognita (в болотистой низине). По горизонтали Человечий край рассекает определенное богом и нашим королем число стран, коротко проименнованных "Города", важнейшее место среди которых занимает наш. Его обязательно называть Городом Счастья. Тут надо заметить, что это часто происходит и в отсутствии нашего любимого Всевидящего Короля Ворона, ведь он-то у нас всевидящий. Город лежит, или, как сказано в учебнике географии, по праву находится на речке Верной, являющейся одной из водных артерий Семиречья. Окружают его песочные стены с тремя воротами.
   На ближайшей протоке, был много лет назад расположен (а равно воздвигнут) город Соленого Моря.
   Историки рассказывают, что как-то прадед нашего нынешнего короля и сам король, высокий как деревянный костыль, что лежит у моей кровати, будучи в желтом кафтане и добром здравии повелел отыскать соляные копи для своего королевства. Наверно в его солонку упала капля доброго бургундского и соль превратилась в камень. А посолить куриную ножку, ну или кусок говядины на худой конец нужно было. Король сказал министрам, министры - подданным. А подданные имели несколько деревянных корабликов, неизвестную речку и надежду на будущее. Они поплыли и нашли соль и много еще чего и - место для отдыха. Оно как всякое место для человека обросло стенами и стало новым городом. И всегда через него шли сначала кораблики, затем их караваны, а потом и пароходы, наполненные солью...
   Еще, под этим городом всегда было море. Из тех, что гордо пенятся и шумят. И не сгибаются под порывами ветра, а выпячивают им навстречу всю свою морскую грудь. Им пугали. Пугали матери своих детей. Старухи - своих стариков. Озерные чайки - желторотиков птенцов. Ведь на морских просторах живут всякие там альбиносы, крачки, стайки морских чаек. А озерные птицы - только на озере. Говорили, что город обязательно уйдет под воду, такую соленую, что все продавцы соли вмиг разорятся. Обогатятся разве что торговцы сахаром.
   И у всего в городе была обратная сторона.
   И когда шел первый снег, и искрились улицы, канавы становились ледяными струями, а под торопливыми шагами целинное пространство надгнивало, выплывал из-под ног пятачок черной слизи, люди знали, что наступает время штормов.
   Когда в крепеньком деревянном домике со склонившимся частоколом умерла старуха. И были перевязанное ленточкой окошко, обмякшие от снега курчавые волосы местных красоток, а самой старухи уже не было, Еще - был скосившийся гроб на обветшалых табуретках и в нем сморщенный стручок, с ватой в носу, венками у головы и цветами в ногах. Так вот тогда, они все знали, что море призывает первую свою жертву. И потому кто-то молчал, набрав в рот горькой соленой воды, а иные пытались ее выплакать.
   А снег все шел и шел. Шел уже много лет, много лет и летом, и в осеннюю полночь, и в весенний рассвет. Людям, а ведь в этом городе тоже жили люди и зрение у них было всего-то человеческое, временами казалось, что это дождь шелестит облетающими перьями или листья капают с осин или, быть может, тополиный пух наследил в городском саду под кустиком сирени. И то, что они это видели, было хорошо. Значит, у них оставалась сладкая капелька надежды. Изредка они догадывались, что кружит над городом ведьма вьюга и шаль ее не из звезд, а из пушистого мокрого снега. И случалась это только в начале зимы, когда снег еще не превращался в твердый как скала наст. Они в это время подходили к окошкам, выбредали из дому и могли видеть сердцем.
   И вот однажды, пророчество сбылось. В черную ночь море вышло из берегов. Крысы, как это всегда случается, разбежались первые. И хвостики их почернели в ночи. На утро горожане проснулись почти под водой. Правда, были маяки. То разбитые фонари деревянными костьми возвышались над их судьбой. И отныне снег уже не шел, а шло время. Море пребывало, а насыпи разрушались, в двери захаживали осьминоги, а в окна - скаты и мурены. Самое любопытное, что узнали жители города - это то, что когда на море штормит, в глубине никогда не бывает ветра.
   На соль никто уже не мог смотреть без ненависти, а вот кусочки сахара стали настоящей разменной монетой и люди мечтали, что когда-то его вновь будет вдоволь и можно будет даже позволить грызть рафинад разжиревшим крысам в амбарах у старой мельницы. Потом он исчез. Навсегда. Люди смирились и стали по-прежнему солить пищу, теперь, правда, уже волосы ламинарии и морской капусты, обжигающих устриц и мидий.
   Так живут и поныне. Временами находится один, который утверждает, что знает вкус сахара и верит, что он - в тех белых кристаллах, что искрятся на самом дне. Верит, пока не убеждается, что это тоже соль, самая соленая из тех, что есть на земле. Легенда утверждает, что море отступит, когда какому-нибудь королю захочется узнать вкус настоящего сахара.
   Такого, например, какой подают путешественникам в городе на Перекрестке Семи Дорог. О нем известно, что все его жители очень маленького роста и очень любят смотреть как колеса повозок и экипажей отстукивают ритмы тех далеких стран, где никогда не было ни одного города, а если и был - то очень маленький. Такой, для которого и стены-то не нужны. Потом эти колеса убегают в неизвестность, а эти жители силятся понять, где же кончаются все эти дороги и где останавливаются все повозки и экипажи.
   Еще совершенно точно, что проживают в городах неисчислимое множество людей, 1 пророк, несколько святых и праведников, столько же разбойников и людоедов и много грешников средней руки, бандитов большой и малой дорог.
   Больше об этих городах ничего сказать нельзя. Все остальные буквы покрыты мраком забвения. Их можно отыскать, поскольку связывает все города на земле одно небо. И сам процесс урбанизации описан в королевском учебнике географии как построение небесных чертогов в земных пределах.
  
  
   Сказка о небе над городом.

Шепнуло небо тайно мне в минуту вещего прозренья...

О. Хайям.

   Как известно, на свете существуют семь тысяч почему. Почему глаза голубые, а болота - зеленые? Почему озеро круглое и живот вон у того дяди тоже круглый? Или, например, почему люди так часто смотрят на небо?
   Меня часто спрашивают по-другому:
   - Как там погодка?
   - Что вам сказать, - отвечаю, - что небо пасмурное или солнечное, яркое или тусклое, малиновое или фиалковое? Мне кажется, что оно - печальное.
   Подумайте, небеса ведь тоже бывают разные. Одни были сшиты в минуту радости, другие - грусти, какие-то - в миг вдохновения, а какие-то в час разума. А главное - есть праздничное небо, сотканное из воздушных шариков, голубых лепестков, луж на мостовых центральных улиц и бульваров, парадов, салютов, солнечных зайчиков и веселых оберток от конфет. Но оно лишь для тех, кто мелькает перед нами как пролетающие птицы. Другое небо - родных городских предместий, небо фиолетовых зонтов и стекол разбитых окон в доме напротив, краски пьяных стен и капрона кладбищенских венков, и его мы показываем только самым дорогим, самым драгоценным нашим людям. И значит, это небо и есть самое дорогое и драгоценное. Как говаривал Шерлок Холмс, если остается одна версия, даже самая невероятная, она и есть правда.
   И когда небо хмурится, а потом идет дождь. То это значит, что снова какой-то человек, скажем этот прохожий, с толстой кошелкой и кошельком, видит только бархатный наряд неба. Только изнанку того золотого платья, которое звезды надели специально для него. А другой прохожий, обернулся к небу спиной и течет по своей жизни. Потому и не видит, как солнце ищет его глаза, чтобы улыбнуться. И только когда слепой прозреет, а текущий спиной обернется, улыбнется и небо. Улыбнется не только ему, но и всем нам.
   Вот собственно и все. Правда, рассказывают, что на небе есть святые облака и преданные анафеме тучи, грозная десница небес и купола из сафьяна. Мне же думается, что это еще большая сказка. Главное знать, что мы смотрим на небо, чтобы оно улыбнулось каждому из нас. Как было бы хорошо, если бы однажды на рассвете люди всего нашего города на миг окунулись в небо. Тогда все были бы счастливы. Только вот есть еще одно почему. Почему цветы на клумбе у городского фонтана не любят слишком долго смотреть на солнце?
   Почти не сказка.

Все то, чего ищут люди, можно найти

в одной единственной розе...

А. Де Сент-Экзюпери.

   Я исполнил долг всякого порядочного сказочника. И рассказал вам о короле и принцессе, о принцах и волшебниках, о говорящих животных, о небе и земле, о стенах города и соседних городах. Словом, о том, что окружает людей. Осталось рассказать о самих людях. А рассказывать нечего. Кроме любви. Ростом с ноготок. Ну, или, во всяком случае, с ноготь.
   Жил мальчик. Просто жил, потому, что его папа и мама однажды встретились. Играл, мечтал - ну, словом - все было, как полагается, и даже немножко больше. Рядом встречались ступеньки лестницы, стрелки городских часов расходились, чтоб снова увидеться. А главное - шагали люди. И когда он не играл и не мечтал, он думал о том, как они шагают. И придумал, что все они шагают на встречу друг другу. Ещё у него был очень чуткий слух и хорошее зрение. Это все враки, что и взрослые могут хорошо слышать и очень неплохо видеть. Но он был мальчиком и видел, как знакомятся взгляды или, по крайней мере, слышал, как разговаривают шаги. Их хозяева, впрочем, об этом и не подозревали.
   Вот шаги старой молочницы прошамкали что-то назойливой Лайке из соседнего двора и замолчали вдруг, увидев толстую грязнулю метлу, привалившуюся к кустам сирени. Они вспомнили, как метелки сирени в городском саду ухаживали за ними, а шаги обхаживали их на тоненьких сутулых каблучках. И еще почему-то, что было это как раз в пятницу, сорок лет назад. Молочнице же показалось, что это у нее закололо сердце.
   Вот раскланиваются шаги аптекаря и старухи в черном стеганом пальто:
  -- Привет, всё боитесь жить?
  -- Здравствуйте... А впрочем, да боимся. Вот уже сорок лет.
  -- А мы, что-то сегодня больно ширкаем. Наверно опять ревматизм у правой калоши.
  -- А мы не видим. Впрочем, пока...
  -- Ну, куда вы, подождите ...
   Расслышать это малышу было совсем не сложно, ведь все встречи во дворе повторялись каждый день. И конечно ему хотелось знать, какой тембр был у этих шагов загадочных сорок лет тому назад, и какой будет еще через сорок.
   Сам он ходил неряшливо, спотыкался, прыгал из стороны в сторону. Ведь это только взрослые завивают волосы или если они деревья - ветви вокруг ствола. Кроме того - застегиваются на все пуговицы, выдергивают сорняки и степенно прохаживаются. А мальчики носят копну волос или отрастают взъерошенным непонятным букетом, если они маленькие кустики. Кроме того - носят фланелевые куртки на распашку, раскидывают перья кленовых семян под балконами и, наконец, ходят неряшливо, спотыкаются и прыгают.
   Ну, и как-то раз допрыгал он до старой слепой лестницы, которая, что странно никуда не вела. Просто старилась. Ясное дело, что начал прыгать и дальше, по ступенькам. А поскольку знал, что ступеньки и шаги разговаривают, и был вежливым, то сказал лестнице: "Добрый день". Та удивилась. "Неужели Вы взбираетесь по моей спине и даже говорите со мной. Но это под силу только бунтарям и поэтам. Правда, еще и маленьким мальчикам. Какой Вы смелый! Ведь лестница была слепа и не увидела, что она и разговаривает с мальчиком.
   Он сказал ей: "А я ведь и есть мальчик..."
   А она: "Не может этого быть. Ведь Вы дошли уже до третьей ступеньки. Это не могут сделать дети, а только поэты или бунтари. Раз вы такой смелый, то я вам открою одну тайну. Знайте, что я веду вас не в пустоту, а в небо. Главное не побояться в него вступить. И еще знайте, что я совсем не слепа". Наверно, она просто хвастала, ведь все старушки на свете любят приврать.
   Но на следующий день мальчик почему-то не слышал, как разговаривают шаги. Зато он знал, что взобраться на лестницу могут только дети, поэты и бунтари. А значит дети - одни из самых смелых людей, во всяком случае, в нашем дворе, и, кроме того, почти всегда поэты и бунтари, ну, или их родственники. И еще, он знал, что лестница уходит в небо. И только взрослые могут думать, что подняться по ней нельзя, да и незачем, ведь она гнилая и ведет в пустоту.
   А поскольку теперь он был поэтом, то знал еще, чего ищут все шаги на свете и что когда-нибудь он снова услышит шаги, пусть даже и одни единственные.
  
  
  
  
   8
  
  
   7
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"