Бианор : другие произведения.

Поворот колеса (1)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Длинная пародия на популярный нынче жанр "Фэнтези". Попытка собрать все существующие штампы и переплести их в некий не совсем стандартный сюжет. Получилось или нет - судить читателям!

  'Поворот колеса'
  
  Глава I
  'Штурм'
  
  Как только генерал показался на плацу, я заорал так, что у самого уши заложило:
  ― Слу-у-ушай!!! На-кара-а-а-ул!!!
  Новобранцы кинулись наперегонки, спотыкаясь и налетая друг на друга, долго пыхтели и ругались под нос, но всё же построились. Генерал слез с коня и не спеша прошёлся вдоль строя.
  ― Хоть бы штыки примкнутыми не держали, ― пробурчал он себе под нос ― переколют же друг друга!
  Он повернулся ко мне.
  ― Чтобы через месяц были вымуштрованы как один! Это же толпа! Это даже не толпа, а стадо! Они хоть ружьё в руках держали? С утра до вечера их гоняй! Шагистика, шагистика и снова шагистика! Пусть маршируют, иначе я даже не знаю, как они будут в бою строй держать. Тренировки проводить со старыми капсюльными ружьями. Нечего переводить патроны. Пороха у нас хватает, а патроны не успеваем производить. Привыкнут к стрельбе, тогда перевооружим на игольчатые ружья, как у твоих гренадеров. Или уже на винтовки...
  Я стоял молча по стойке смирно и всем своим видом показывал, что внимательно слушаю его. Генерал ещё походил вдоль строя, залез одному солдату в рот и вытащил оттуда кость. На роже виноватого разлилось странное выражение, ему явно было наплевать, кто перед ним стоит, что произошло, ему было жаль, что такую вкусную кость сейчас выкинут в канаву. Что генерал и сделал.
  ― Значит так, берёшь их в оборот, ― продолжил он, снова повернувшись ко мне. ― и через две недели я хочу посмотреть результат.
  ― Так точно, ваше превосходительство! ― бодро гаркнул я в ответ ― Дайте немного времени и мои бойцы из этой шантрапы таких солдат сделают, не узнаете!
  Генерал сомнительно посмотрел на пёструю толпу и вполголоса спросил:
  ― А не перегрызутся? ― и поводил толстым пальцем от одного фланга шеренги до другого и обратно, ― разношёрстная толпа больно, кого тут только нет...
  Я тоже ответил тихо и доверительно:
  ― У меня-то в роте нормально живут, не грызутся. Вон те тощие стреляют хорошо, а вот эти бугаи в рукопашке хороши, да и гранаты кидают далеко. Главное им показать, что друг без друга они слабее чем в отряде...
  ― Ну, добре! ― генерал растянул губы в скептической улыбочке ― Посмотрим...
  И для меня начались обычные полевые будни, а для новобранцев чёрные дни. Мои обстрелянные вояки гоняли их нещадно. Я лично следил за тем, чтобы новобранцев гоняли только по военной науке, а все работы по лагерю выполнялись моими опытными бойцами. Но даже в таких условиях большинство новобранцев просто с ног валились.
  
  Через две недели и правда прибыл генерал и остался доволен результатом. Уже перед отъездом в штаб он отозвал меня в сторону. Отойдя за ротный склад, он поманил меня рукой и, когда я нагнулся к нему, тихо произнёс:
  ― Поручик, это конечно военная тайна... Но я думаю, вы имеете право знать её. Дело в том, что через три недели мы планируем наступление. Ваша рота пойдёт вместе с 246-м полком. Я не буду вдаваться в подробности, скажу только, что противник силён, но наступления не ждёт. Они даже три горные батареи перебросили на соседний фронт, так что бой будет хоть и жаркий, но не безнадёжный... К чему я? Времени у вас осталось немного, чтобы подготовить этих салаг. Вы уж постарайтесь, голубчик?
  Совсем неожиданно генерал привстал на цыпочки и взяв меня за плечо, заглянул в глаза.
  ― Я на вас надеюсь! 246-й полк сами знаете... В случае чего, они самое лучшее, что могут сделать, это погибнуть с честью, а нам почётная смерть без надобности, нам перевал нужен! Мы вас предупредим о дате наступления по телеграфу за два дня... Вам зелёновой материи хватит на робы?
  Я молча кивнул и выпрямился. Генерал ставший вдруг совсем маленьким и стареньким в своём золочёном кителе, измученный тревогами и сомнениями развернулся и пошёл к своим ординарцам, а я какое то время ешё стоял, опершись на дерево, ковырял ногой землю и размышлял над его словами. Как он сказал: 'жаркий, но не безнадёжный'? Значит почти наверняка совершенно безнадёжный. Но с другой стороны, если бы нас решили использовать как подсадную утку, отвлечь на нас основные силы противника, чтобы неожиданным ударом сбросить противника с перевала... во-первых, генерал сказал бы мне, а во-вторых, неожиданно ударить по перевалу неоткуда. Плохи дела. Если выживем, все по ордену получат, но вот дырки для орденов в нас провертят гораздо раньше, на перевале. Значит, пора бросать заниматься ерундой и учить солдат тому, что ни в одной школе не преподают...
  
  На следующий день я приказал выдать всем, даже новобранцам полный запас пороха, пыжей, но не давать ни картечи, ни пуль. Заряжать мои орлы научились и теперь нужно их хоть чуть обстрелять, чтобы выстрелов не боялись. Я построил их на большой поляне и начал разговор.
  ― Солдаты! Мы с вами на войне, а на войне убивают. И мы будем убивать, потому что иначе победу мы не получим. Это закон войны, но нам нужно не только перебить как можно больше солдат противника, не только метко стрелять или кидать гранату, нам нужно научится выживать в бою! Пехотинцы сражаются бок о бок с нами. У них свои законы и пехотинец не имеет права покидать строй, даже если его убивают, даже если его режут на части, он обязан стоять в строю. Но мы не пехота! И мы имеем привилегию пожертвовать малым ― честью, можем показать противнику трусость, можем даже упасть ему в ноги. Никто нас за это не осудит. Потому что трусами нас будут считать только солдаты противника и поплатятся за это жизнью! Победа! Вот цель, ради которой мы идём в бой. А всё остальное, в том числе и честь ― средства её достижения.
  Я перевёл дух и оглядел строй. Снайперы и стрелки смотрели вполне разумно, но вот гренадеры ещё витали в облаках.
  ― Сегодня мы будем отрабатывать поведение в составе взвода, против пехоты противника. Запомните, пехота ходит только строем. Этих разряженных попугаев вы увидите издалека. Стреляют они залпами, причём вам следует запомнить все команды, которые подаются горцами перед залпом. Смотрите!
  На поляну вышел строй старослужащих. На каски себе они приделали высокие яркие султаны каких то цветов, чтобы походить на пехотинцев. Старшина бодро отбивал шаг. Когда строй поравнялся с шеренгой новобранцев, старшина громко на языке горцев скомандовал поворот. Коробка развернулась, и старослужащие оказались лицом к лицу с новобранцами. Последовали команды к заряжению, подготовки к стрельбе, прицеливанию. Наконец старшина заорал:
  ― Арте-е!!!
  Старослужащие дали залп в шеренгу новобранцев. Кто-то из этих салаг упал, зажимая уши, кто-то бросил оружие и попытался сбежать, но их быстро поймали. Немногие стояли, тупо смотря в стволы тех, кто только что стрелял по ним в упор. Но нашлись и те, кто бросился на землю вполне осмысленно. А двое не только залегли, но уже заряжали ружья, набивая в них за неимением картечи мелкие камешки.
  Когда новобранцы успокоились, и их снова удалось построить в шеренгу, я продолжил.
  ― Вот так вас и будут убивать! Это был холостой залп. Но горцы будут стрелять в вас не дымом и пыжами, а настоящей картечью! И не только из ружей, но и из пушек! И вам нужно при этом остаться в живых! Так что запомните это слово, очень хорошо его запомните: 'Арте' по-горски означает примерно наше 'Огонь!' или 'Залп!' Как только вы услышите его, немедленно бросайтесь на землю. Вы не пехота и не обязаны погибать целыми подразделениями только потому, что падать на землю 'позорно'.
  Я ещё какое-то время распинался, потом каждый в строю повторил команду горцев и повторил, что нужно делать, когда её услышат. Мои бойцы продемонстрировали тактику боя против коробки пехоты ― при залпе залечь, обстрелять из лежачего положения, потом перейти в рукопашную схватку и порубить оставшихся в живых пехотинцев большими тесаками до того, как те перезарядят ружья.
  
  Постепенно день подошёл к закату, солдаты отправились мыться, а я решил подобрать местечко для больших учебных маневров. Перед уходом я приказал старшинам заняться с солдатами формой. Не парадной, а боевой.
  ― Выдать всем штаны и робы, да сукна зелёного по отрезу. Пускай они сукно переведут на ленты и изготовят для себя нормальные боевые робы. Чтобы поверх кирасы можно было одеть. Проследишь. А я отлучусь на некоторое время.
  Я обскакал ближайшие окрестности, приметил несколько мест, потом добрался до реки, где разделся и с удовольствием искупался. Затем зашёл в воду по колено и долго стоял наслаждаясь тишиной, вечерним заревом на западе, лёгким течением, которое проносило мимо меня жёлтые листики. Но вдруг в стороне лагеря взвилась вверх оранжевая ракета. Тревога! Может быть большие манёвры или учения, а может быть наступление перенесли и мы прямо сейчас кинемся в бой. Я на мокрое тело натянул одежду и во весь опор поскакал в лагерь.
  
  В лагере творились сразу и Содом и Гоморра. Палатки спешно рушились, из лёгкого дощатого склада выкидывали продовольствие и спешно грузили в фуры. Ко мне подбежал гренадерский старшина. Рожа у него была даже не красной, а бордовой. Боевой вояка, но как только перед ним вставали какие-нибудь житейские проблемы, терялся и готов был вот-вот упасть в обморок. Глядя на меня снизу вверх он заикаясь и путаясь рассказал, как из штаба прибыл взмыленный офицер и требовал 'господина поручика', как он, старшина, так же путано попытался объяснить ему где я нахожусь, как офицер приказал выпустить оранжевый сигнал, протрубить 'поход', после чего ускакал куда то.
  Я отправил старшину к фурам, а сам основательно набегался, пока в хаосе, царившем в лагере, не начали угадываться следы осмысленности действий.
  Уже опустилась настоящая ночь и пришлось зажечь фонари, когда прискакал тот самый офицер. Он и в самом деле был основательно взмылен, даже китель подмышками пропитался потом, а на кончике носа, в свете фонарей, как бриллиант сверкала огромная капля. Я подал ему руку и он крепко мне её пожал.
  ― Поручик? ― задыхаясь спросил он и когда я кивнул, продолжил. ― я штабс-капитан Корри. Меня назначили командиром вашей роты...
  Я выпучил на него глаза, но он лишь повёл рукой, прося меня не перебивать его пока.
  ― Я понимаю, это безумие. Ваша рота уникальна и новый офицер может только повредить делу. Но коли меня назначили к вам и по правилам субординации вы обязаны подчиняться мне и приказу штаба, я предлагаю такой вариант... ― он снова перевёл дух и смахнул наконец каплю пота с носа ― Я буду формальным командиром роты. Я могу взять на себя интендантство, обеспечение, прочие хозяйственные хлопоты. Фактическим боевым командиром остаётесь вы. Ещё я привёз приказ о перевооружении вашей роты на новейшие магазинные винтовки. Они снаряжаются стандартными унитарными патронами и имеют колоссальную скорострельность...
  Я молча мотал головой и когда он наконец осёкся и вопросительно посмотрел на меня, взял его за плечи и спросил:
  ― Господин штабс-капитан, эти мелочи мы можем обсудить и позднее. Потрудитесь объяснить мне, что происходит в лагере? Куда мы выдвигаемся?
  Штабс-капитан побледнел и тихо сказал:
  ― К перевалу...
  
  * * *
  
  Утро застало наш обоз в пути. На горизонте дыбились горы, где-то за ними простиралась высокогорная долина и находились два города. Две цитадели. Туда и был наш путь, но его перегораживала высокая снежная гряда и в единственном проходимом месте, на перевале, была в незапамятные времена выстроена крепость. Горцы укрепили её, достроили, но всё равно она не выдержала бы бомбардировки тяжёлыми 11-дюймовыми снарядами. Где-то далеко за нами артиллеристы изо всех сил тянули две огромные гаубицы, предназначенные для 246-го пехотного полка. Их снаряды легко смели бы горцев и крепость с перевала, но сначала их нужно подтащить на расстояние выстрела, а в предгорьях, в этом лабиринте холмов, рощиц, скал, утёсов, горцами была организована настолько плотная оборона, что попытка с наскока захватить плацдарм и попробовать вести огонь из крупнокалиберных орудий, которые только с передков нужно снимать около двух часов, выглядела бы как форменное самоубийство. Я уже неделю рассматривал карту, запомнил наизусть каждый камень и теперь прокручивал её в памяти. Обстановка складывалась очень странной. Нас кидали на прорыв, потому, что мы не могли разбить крепость пешими силами. Для этого необходима была тяжёлая артиллерия. Но при этом, сами то мы подойти на выстрел не можем, ведь в крепости установлены такие же гаубицы и они нашу батарею со своей замечательной позиции сметут ещё до того, как она сможет сделать хоть один выстрел. Значит, нужна позиция либо в 'мёртвой зоне', либо вне директрисы крепостных орудий. Я даже примерно наметил два сектора, которые хоть и попадали в зону обстрела, но были отгорожены небольшими скалистыми грядами и, судя по рисункам крепости, орудия горцев просто не могли стрелять под таким углом. Как отдельная проблема - новое вооружение. Дали новейшие винтовки и тут же кинули в бой. Не дали даже недели на привыкание. Как их использовать? Явно, тут нужна новая тактика. Они на нас хотят испытать? Что мы придумаем? Повоюем, потом отчёт в министерство напишем. Если будет кому писать этот отчёт... При всём при этом, в предгорьях нет нашей боевой линии, боевые действия в данный момент ведутся в районе двух крупнейших шахт, а на подходах стоит корпус отсечения, не дающий подтянуть горцам подкрепление с перевала. Ещё, не прекращающаяся ни на минуту бомбардировка спуска, странного механизма горцев, не даёт десяти батареям тяжёлых орудий принять участие в уничтожении перевала. А свежие батареи только грузят на корабли в метрополии. Куда ни сунься, везде вопросы и ни одного ответа...
  
  Штабс-капитан уже успокоился и гарцевал далеко впереди. Ближе к полудню он прискакал к обозу и крикнул мне:
  ― Поручик! Впереди идёт 246-й пехотный полк! Нужно объединяться!
  Я зевнул, помотал головой и сказал:
  ― Нет, нельзя. Во-первых, посмотрите на моих солдат, пехота разбежится от одного их вида! Во-вторых, вы плохо знаете наших гренадеров ― обязательно в драку полезут и ни вы, ни я их так просто не остановим.
  Я сам глянул на обоз и остался вполне доволен. Впереди шагал здоровенный гренадер. Маленькие кривые ножки он ставил косолапо, длинные мускулистые руки делали широкую отмашку и, когда он прикрывал глаза от солнца ладонью, смотрелся вылитой обезьяной. Стандартные картузы мои бойцы носили только на параде, а в бою или походе обходились кто чем. В основном касками и платками. На гренадере были широченные шаровары и такая же роба, под которой угадывалась тяжёлая кираса. Старшина постарался на славу, все новобранцы нашили на робы и штаны узкие полоски зелёного сукна, так что если сейчас этот здоровяк упадёт в траву, его даже с двух шагов не заметишь. Нет уж. Пехоту такими ребятами лучше не пугать...
  Гренадер словно понял, что я думаю о нём и подошёл ко мне поближе..
  ― Вашбродь, можна спрашивать?
  Я удивился ― вот стервец, как он чисто перенял манеру обращения моих вояк!
  ― Спрашивай, коли подошёл!
  ― Вашбродь, а ваша-то как же без кирасы-то? Ведь ежели что, зацепит и командовать некому!
  ― Да ты глаза разуй! А это что? ― я постучал себя по груди ― Не кираса али?
  Гренадер наморщил низенький лобик.
  ― Так то оно так. Ну а нижее? Для того, что нижее есть кираса? А в бою ваша тоже будет на землю брякаться как мы?
  ― Есть и для того, что нижее. Да в бою в ней неудобно, манёвру мешает. А на землю брякаться мне не с руки ― добавил я ― комплекция, сам видишь, не та!
  К гренадеру уже подтягивался маленький тощий снайпер с огромными ушами. Винтовка за его плечами была почти с него ростом, но это был тот самый Тури Манолли, который забивал в ружьё камешки вместо картечи на самом первом испытании. Славный малый, прирождённый охотник. Нужно его в унтер-офицеры произвести по первому поводу. За снайпером семенил какой-то стрелок и я понял, что сейчас окажусь в кругу новобранцев. Они будут меня пытать своими вопросами, и пока я на все не отвечу, они с меня не слезут. Я махнул гренадеру рукой, пока тот не придумал следующий вопрос и поскакал галопом догонять штабс-капитана, который умчался к пехотному полку и тамошним командирам в гости.
  
  Пехотинцы выглядели неважно. Плелись, понурив головы, держа дульнозарядные ружья как коромысло на плечах. Странные это были солдаты. С самоуверенными лицами, вызовом в глазах, но смертельно усталые. Они медленно поворачивали в мою сторону голову, провожали равнодушным взглядом и снова опускали взор на стоптанные высокие сапоги и дорожную пыль. Видимо этот полк перебросили с другого фронта, пообещали хоть пару недель отдыха, да сразу направили в бой.
  До предгорий мы доберёмся завтра к вечеру, вот тогда и начнётся мясорубка. И для рядового пехотинца шансов на выживание в современной войне почти нет. Картечь, шрапнель, скорострельные винтовки, просто не позволяют красивым маршем подобраться к укреплениям. Глупо. Жутко глупо и жестоко. Когда-то это может и было эффективно. Маршировали в коробках, когда один залп давали в четверть часа, а бились в основном штыками и саблями.
  Пехотный полковник, такой же усталый, как и его солдаты был даже не верхом, а ехал на телеге. Он даже расстегнул мундир, показывая из под сорочки круглый пушистый животик. Штабс-капитан рысил рядом с телегой и весело болтал о кузнецах, которые делают такие подковы, что они стираются после трёхдневного перехода, о кирасах, какие они неудобные и как в них жарко, а от пушечной картечи всё равно никакой защиты не представляют и многих других вещах, совершенно чуждых полковнику.
  Полковник только утирался огромным льняным платком и смотрел на штабс-капитана так, словно он старший по званию. Каждое слово ловил открытым ртом. Я поприветствовал полковника и пристроился с другой стороны телеги. Очень мне было интересно, что натрындел мой новоиспечённый начальник этому пешеходу. Наверняка ведь и про винтовки напел и про методику подготовки моих подопечных. Я оглядывал окрестности и старательно делал вид, будто разговор меня совершенно не интересует. Штабс-капитан болтал без умолку, но умудрился, проболтав добрый час, не назвать ни одной фамилии, ни одного географического пункта, ни одной даты, вообще ни одного факта. Словно ручеёк ― жур-жур-жур и всё в пустоту. Молодец, понимает, стало быть, что не в кабак идём. И полковника заболтал и секретов не раскрыл. Теперь полковник наверняка считает, что мы ему полностью доверяем. Глядишь и к нам попроще будет относиться.
  
  Впереди открылась широкая долина, покрытая редкими рощицами. По правую сторону тянулись однообразные холмы покрытые, словно лишаями, каменистыми осыпями, непролазными кустами и группами деревьев. Хитрое место, справа чёрт ногу сломит, а влево ровная как столешница долина. Если на холмах сделать засаду, то можно перестрелять хоть весь полк, ведь отступать некуда: на открытой местности толком укрыться негде, а штурмовать холмы трудно, да и ландшафт там не располагает к манёврам. Я повернулся к штабс-капитану и помахал ему рукой. Тот для видимости протрепался с полковником ещё минуту, потом извинился и поскакал к нашей роте. Я последовал за ним. Миновав последние фуры, он остановился посреди дороги и вопросительно посмотрел на меня. Я изложил ему свои соображения и прибавил:
  ― Пехотный полк ― лакомый кусок для засады. Им деваться некуда, а нам стоит поостеречься. Наших войск здесь нет. Линия обороны горцев нам известна очень и очень приблизительно, да и сведения уже устарели. так что может быть два варианта, или мы неожиданно налетим на форпосты горцев, или на засаду. Обстреляют с тех холмов, ― я показал рукой на заросшие холмы ― перебьют сотню-другую и растают.
  Штабс-капитан взволновано дёрнулся с места и возмущённо сказал:
  ― Поручик! Почему вы то же самое не сказали полковнику?! Вы же понимаете, что это значит? Нужно немедленно его предупредить!
  Я успел схватить его за портупею и остановить.
  ― Господин штабс-капитан! Инфантерия не является предметом наших интересов! Если полковник дурак, пусть ведёт своих солдат хоть к чёрту в пасть. Мы не имеем права рисковать нашей ротой. Вы не знаете этого полковника и не знаете, почему он так спокоен! Держите язык за зубами и давайте не будем больше отлучаться от нашего подразделения. Было бы полезно, кроме того, отправить лазутчиков по сторонам дороги.
  Штабс-капитан насупился и гневно произнёс:
  ― Ваши слова не достойны офицера! Вы готовы пожертвовать целым полком, чтобы спасти одну роту?!
  ― Эта рота стоит пяти полков! И я бы попросил вас не выражать свои мысли так громко...
  Штабс-капитан тряхнул головой и всё же двинулся в сторону пехотного полка.
  ― Поручик, ― сказал он ― я понимаю ваши опасения, но согласитесь, предупредить нерадивого офицера ― наш долг. Не волнуйтесь, я не собираюсь распространяться о бдительности или раскрывать какие-нибудь тайны. Но предупредить об опасности я должен. Обязан.
  Я посмотрел ему вслед и крикнул:
  ― Господин штабс-капитан, со своими солдатами вам нужно проводить больше времени!
  Он не ответил, только махнул рукой и вскоре скрылся за поворотом. Я стоял на дороге, пока не подошёл наш обоз.
  
  На ночь остановились возле реки. Пехотный полк переправился через реку по старинному подвесному мосту, а я приказал своей роте готовиться на ночлег по эту сторону. Мост был очень древним. Вернее не сам мост, состоящий из толстенных канатов и набранных деревянных брусьев, а быки, поддерживающие его. Они были толсты и выщерблены временем. Хотя, осмотрев их более тщательно, я заметил, что над разрушением этих изваяний трудилось не только время. В одной трещине даже остались капли свинца. Скорее всего, ударила картечина и, расплавившись, забрызгала камень. Значит тут уже были бои. Такое открытие меня не особенно напугало, но я лишний раз порадовался, что мы не перешли на другую сторону. До горцев всего один дневной переход, так что здесь вполне могут оказаться их передовые отряды.
  В лагере поставили палатки, а мне и штабс-капитану натянули два больших полога-навеса и устроили большие лежанки. В общем, до утра можно было хорошенько отдохнуть.
  Первым делом распределили вахты, причём я приказал поставить часовых не только вокруг лагеря, но и оставить небольшой отряд возле моста. Я провёл на ногах почти целые сутки и смертельно устал, но всё же лично проверил каждый пост и только после этого вернулся в лагерь ужинать. В полевой кухне весело трещали дрова и запах из котла разносился просто изумительный. Скорее всего, он только казался нам таким с голодухи, но это было не важно. Все основательно заправились жирной наваристой кашей с мясом. Пища была очень питательная, но парочка новобранцев-гренадеров всё ещё воротила нос от каши. Нет, они её жрали, чавкали и облизывались, но как то без энтузиазма. А один из них долго клянчил у повара кость и, когда тот смилостивился и кость ему из котла достал, ушёл в кусты и принялся там грызть её с таким скрежетом, что у меня мурашки по спине побежали. Весёлые ребята, ничего не скажешь.
  После ужина я подозвал старшин обоих снайперских взводов:
  ― Кенеил, Динель, что с новыми винтовками? Вы их хоть осмотрели? С новыми прицелами справитесь? Может снять стеклянные, оставить обычные, секторные прицелы? К ним-то вы привыкли, а тут, новое оружие, новые прицелы...
  Кенеил покачал головой:
  ― Ничего, командир. Прицелы хорошие, приближают немного, прицел настраивается на разные дистанции... Думаю за полверсты можно будет бабочку с цветка сбить. Секторные, конечно, привычнее, но и со стеклянными справимся. Я вот о другом беспокоюсь, новые магазинные винтовки. Десять патронов это хорошо, да боюсь новички лупить будут в белый свет как в копеечку, все патроны переведут.
  ― Выдадим по тридцать выстрелов ― десять в магазине и двадцать в подсумке. Дальше как хотят, так и расходуют. Потом с голыми руками в бой пойдут. Вам, конечно, проще, вам на штурм не идти, в рукопашке не участвовать, но тоже понимать должны. С личным составом сегодня вечером проведите занятия по чистке винтовок и работе со стеклянными прицелами... Своих солдат распределите по дневным вахтам, потом доложите. Ну всё, свободны ребята. Позовите мне гренадеров.
  Через пол минуты подбежали двое старшин гренадерских взводов.
  ― Звал, начальник?
  ― Звал. Насчёт ружей. Вам я игольчатые ружья показывал, вы знаете, что это за механизмы. Если вдруг я услышу, что кто-то из ваших клянчит в обозе новую иглу, вместо сломанной, лично вам в лоб её забью. Идите и поработайте со своими, чтобы к ружьям относились бережно. Это не капсюльные палки, с игольчатым ружьём можно до шести выстрелов в минуту делать. Работайте. Свободны.
  После гренадеров ко мне неслышно подошли стрелковые старшины.
  -Так... Вам ребята особое поручение. Ночные вахты полностью за вами, распределите своих по постам и по времени, спать придётся днём, когда будут дежурить снайпера. Эх... Перевооружили перед походом. С новыми винтовками разобрались? - старшины кивнули, - Вот и хорошо. Особо там своим расскажите, чтобы считали выстрелы и по возможности дозаряжали винтовки. Сейчас проверьте чистку и обслуживание винтовок и чтобы к ночи были готовы вахтенные.
  
  К ночи подошли две гаубицы. Старший фейерверкер пришёл ко мне и показал свои бумаги. С удивлением и страхом поглядывая на меня и моих солдат, он попросил помочь ему переправить орудия на другой берег реки, к пехотному полку.
  ― Завтра переправим. ― сказал я ― Сейчас темно, задавим кого-нибудь. Завтра. Пока поступай со своими артиллеристами к нам на довольствие.
  Гаубицы были старые, большие и громоздкие. Прицепленные к передкам они стояли в кустах, отливая сизыми отсветами на своих стальных боках. Страшная мощь таилась в длинных серых ящиках, упрятанных в передки. Больше всего меня поразило, что орудия тащили вручную - от передков тянулись длинные ременные лямки, которые артиллеристы накидывали на плечи. Двадцать два солдата на орудие. Заряжающие наводчики, наблюдатели, корректировщики, подносчики ― все впрягались в лямки и надрывая силы тянули смертоносные конструкции. У меня промелькнула мысль о том, что неплохо было бы как-то договориться с полковником, забрать у него одну гаубицу. Или обе... Или задержать артиллеристов на этом берегу, пока пехота не оторвётся от нас на большое расстояние, а потом поставить их перед фактом и присоединить к своему подразделению... В конце концов у империи своя война а у меня своя. Как иностранный наёмник я не могу быть предан трибуналу за измену. Самое страшное, что мне могут сделать, это выгнать за пределы империи или разжаловать за нарушение приказа. А я в ответ всегда могу плюнуть и убраться домой, в Аренор, где продолжу работу в кузнице своего отца... Или закончу, наконец, учёбу в Обсерватории...
  
  Уже ночью, при свете фонаря я лежал под навесом и в который раз рассматривал паршивую карту перевала и окрестностей. Ничего на ней не было. Эта горная река с отвесными скалистыми берегами была обозначена ручейком, а на месте моста был нарисован брод. Река была не подписана. Она впадала в реку Эфид почти под прямым углом. Разрезала холмы, пересекала широкую плоскую долину, а в её устье были нарисованы какие-то невнятные квадратики и стояла надпись: 'разв.', ещё один квадратик с такой же подписью стоял возле дороги, на половине пути от моста до предгорий. Река Эфид, судя по карте текла как раз с перевала и была нарисована втрое шире нашей речки.
  Я смотрел на карту и думал, что я что-то пропустил. Что-то я вижу, но не могу понять смысла. Немудрено, после такого перехода. Я ещё какое-то время сражался со сном, но вскоре позорно капитулировал, уткнулся лицом в подушку и уснул.
  
  Разбудила меня какая-то возня. Я отклеился от подушки и поднял голову. Передо мной стоял стрелковый старшина Разин.
  ― Что тебе надо? ― хрипло спросил я и стал подниматься.
  ― Эти двое салаг отличились.
  ― Что натворили?
  ― Пеха поймали. Тот в наш лагерь воровать пробирался, а они его поймали и прибили... И съели...
  Я встал и натянул на себя сорочку.
  ― Идём. Покажешь мне место. Кто-нибудь это видел?
  ― Наши видели. Один из стрелков. Ришар из новеньких, его как раз на мост поставили дежурить. Он их засёк да дружку своему рассказал. А тот оказался пугливый и сразу ко мне прибежал, ну а я к вам...
  ― Сейчас разберёмся... А из пехоты кто-нибудь мог видеть?
  ― Навряд ли. Наши стрелки в темноте видят как кошки... Хотя они и так... Один пех пришёл, никого с ним не было.
  ― И то хорошо...
  Двое гренадеров стояли как побитые собаки. Им, похоже, уже хорошо накостыляли, но для таких бугаёв побои как щекотка. Стояли ссутулившись, руки почти до земли болтаются. Я уже решил, что дело это нужно как-то замять, а гренадеров выпороть, но хода делу не давать. Они так ещё лучше воевать будут.
  ― Ну что орлы? - рявкнул я у них над головами ― Отличились? Каждому по двести плетей! Да ещё у нас артиллеристы надрываются со своими орудиями. Завтра вы их будете переть. Лично буду каждый час проверять, попробуйте мне только халтурить!
  Гренадеры стояли ещё не веря в свою удачу. Они только оторвали свои маленькие глазки от кончиков собственных сапог. Ну ещё бы. В любом другом подразделении их бы пропустили через строй шпицрутенов, а потом вздёрнули посушиться на дереве.
  ― Где пехотинец? ―я повернулся к старшине и тот показал на кусок брезента в яме.
  Я взял у одного из солдат винтовку и поддел штыком край брезента. Под ним оказалась нога в высоком сапоге, дальше было кровавое месиво. Похоже они тесаком снесли пехотинцу голову, а потом жрали его как звери с двух сторон. Я крикнул старшине и тот принёс фонарь.
  Подмётка сапога была сбита, но подковки были первые и не сношенные. Новые сапоги, всего один переход выдержали. Значит, скорее всего этот пехотинец тоже был салагой. Новобранец. И значит, его толком в полку не знали и не запомнили. Я разогнулся.
  ― Тело убрать. Скинуть в реку и проследить, чтобы оно не застряло где-нибудь в камнях поблизости. Здесь всё почистить, на месте убийства разжечь большой костёр. Выжечь до земли! Чтобы ни одного следа не осталось! Слышали? Ни одного! На работы определить этих двоих. До утра чтобы было всё сделано. Утром всыпать им по двести плетей каждому и на орудия. Пускай лямку потянут.
  Старшина почесал в затылке
  ― Может сжечь его? Как бы правда в реке не застрял на видном месте...
  ― Вони будет много. В реку.
  Я вернулся к себе под навес и лёг на лежанку. Думал, что все эти ночные события не дадут мне сомкнуть глаз до утра, но даже сам не заметил, как уснул. Только что смотрел на звёздное небо, моргнул один раз и уже в глаза мне светит лучик солнца, выбирающегося из-за горизонта.
  
  * * *
  
  Лагерь тоже поднимался. Ходили мутные от недосыпа вахтенные, продирали глаза выспавшиеся. Над полевой кухней вился дымок и наш повар уже готовил завтрак. Двое ночных разбойников бегом, наперегонки таскали то воду, то дрова, не успел я оглянуться, а они уже вдвоём меняли у фуры тяжеленное колесо. Старались изо всех сил. Один даже язык высунул от усердия. Я поймал его за шкирку и встряхнул.
  ― Помело подбери, споткнёшься.
  Тот всосал язык и посмотрел на меня крошечными, по-собачьи преданными глазками.
  Ещё до завтрака я отозвал штабс-капитана в сторону и рассказал ему о ночном происшествии. Тот перепугался и стал требовать немедленного трибунала, но я его быстро угомонил и намекнул, что с таким народом, как мои солдаты, слабость или страх лучше не проявлять. Тот перепугался ещё больше.
  ― Поручик! ― шёпотом говорил он, вцепившись мне в китель ― Это же звери! Они же и нас так же могут!
  ― Во-первых, ― так же шёпотом отвечал я, ― они не звери. Они солдаты. Нужно сказать, что солдаты гораздо лучшие, чем те пехотинцы, которых вам довелось лицезреть. Во-вторых, они теперь за меня готовы жизнь отдать и если вы прекратите трястись и вообще выставлять свои слабости на показ, то за вас тоже. Потому что вы такой же, как я. Прекратите ныть и соберитесь. Да, у нас не пансион благородных девиц и здесь не поле для игры в крикет. Здесь война, а на войне убивают. И вообще, все средства хороши.
  Не знаю, убедил я его или нет, но вёл он себя дальше очень толково. Покрикивал на солдат свысока, но приказы отдавал чёткие и грамотные. Зуботычины раздавал только по делу. Понравился он мне, да и солдаты его зауважали.
  
  Наконец протрубили поход и наш обоз приступил к переправе. Всё прошло гладко, только немного повозились с гаубицами. Солнце только начинало припекать, на траве ещё висели крупные капли росы. До вечера была уйма времени, а значит можно было радоваться жизни. Пехотный полк ушёл ещё затемно и, скорее всего, сильно оторвался от нас, но мы рассчитывали догнать его к полуденному биваку. Я выслал вперёд и в стороны патрули и был совершенно спокоен. Всё складывалось как нельзя лучше. Одна мысль терзала меня. Я что-то пропустил на карте, но что именно, никак не мог понять.
  Пехоту наша рота догнала как раз к полуденному привалу. Об этом рассказала группа наблюдателей, пущенная мной вдоль дороги. Чтобы не подходить близко к полку, наша рота тут же остановилась на привел. Он был недолог, немного пожевали сухари и двинулись дальше.
  Дорога неожиданно повернула вправо и я увидел как она спускается в долину прямо к высокому холму, обтекает его справа и теряется в зарослях. До холма было очень далеко, дорога была почти прямая и змейка пехотного полка была на ней как на ладони. Вон та точка ― полковник на своей телеге. Вон та группа солдат следом за ним, видимо взвод охранения. Потом довольно большой промежуток и дальше уже сплошной массой движутся солдаты. Поднимают пыль. Странно они идут. Обычно в таких случаях вперёд высылают разведчиков. Как слепой выставляет перед собой руки, бредя в своей вечной тьме, войсковые колонны протягивают вперёд авангард. А тут командир совсем не маленького подразделения ― полка ― разъезжает впереди, как ни в чём не бывало.
  
  Небо только что было чистое-чистое, но вдруг на нём появилось маленькое пушистое облачко, рядом с ним показались ещё три-четыре таких же лёгких, быстро тающих комочка дыма. Они уже растаяли, когда до нас долетели далёкие мягкие хлопки. Вот снова появились эти облачка. Появились как раз над телегой полковника. Я повернулся к штабс-капитану и сказал.
  ― Видите. Запишите время. Потом у нас могут спросить, когда погиб 246-й пехотный полк. ― и повернувшись к старшине крикнул ― Оружие к бою! Бегом! За мной!!!
  Рота преобразилась в мгновении ока. К ружьям и винтовкам примкнули штыки. Гренадеры втянули языки и их маленькие глазки стали разгораться красным огнём в предвкушении драки. На бегу они поджигали фитили и передавали огонёк по цепочке. Вскоре оба взвода гренадеров ― мой и новобранцев оставлял за собой тоненькие полоски дыма ― этими фитилями они будут поджигать гранаты. Снайперы на бегу затягивали потуже платки на головах, пряча под ними свои большие уши. Срывали пучки травы и ветки и тут же напихивали их в каждую петельку одежды. Пригнувшись, стелясь над землей, бежали стрелки, порой помогая себе руками. Их тяжёлые винтовки были так ловко притянуты к спинам ремешками, что совершенно не болтались и могли быть выхвачены почти моментально. Я не повёл свою роту по дороге. Почти сразу мы свернули с дороги вправо, в холмы и помчались между камней, рощиц, продираясь сквозь кустарник. Я скакал рысью, за мной слышался топот штабс-капитана. Тот не отставал, хотя и регулярно останавливался, чтобы подтянуть отстающих. Опасность была велика. Можно было запросто нарваться на укрепления, наскочить на батарею или разъезд. Но и шанс, что за расстрелом целого полка горцы не заметят наш марш-бросок, был тоже очень велик.
  
  Тем временем полк шагал по дороге, осыпаемый шрапнелью. Солдаты падали, кто молча, кто со стоном, кто с дикими криками. Строй сохранялся, а солдаты, побелевшие от страха, как на учениях не опуская ружей, маршировали по дороге. Рядом с ними шагали офицеры, обнажив сабли. Они ждали команды полковника, но тот ехал в своей телеге далеко впереди. Шрапнель взрывалась у него над головой и он это прекрасно видел, но молчал. Маленькие пушистые облачка уже не успевали таять, их относило в нашу сторону и мы чувствовали запах пороха. Там, всего в половине версты от нас погибал целый полк. Погибал с честью. Но нам не нужна была гибель с честью, нам нужен был результат, перевал, победа.
  
  Я скакал далеко впереди. Это было глупо, это было рискованно, это было просто недопустимо. Но другого варианта не было. Гренадеры сильно отставали, штабс-капитан подгонял их, но это не очень-то помогало. Я скакал, оглядывал местность и считал гряды, которые мы форсировали. Теоретически, вскоре должна появится большая скала ― первый отрог водораздела и там, теоретически, можно было бы до ночи переждать. А ночью подтаскивать орудия. Скоро я остался один и уже не слышал топота за спиной. Вот впереди замаячили скалы и я повернул назад. Вскоре мне встретился штабс-капитан, раздающий зуботычины валящимся с ног гренадерам и стрелкам. Снайпера выглядели немногим лучше. Я развернулся и гаркнул:
  ― Команды 'отдых' не было! Встать мерзавцы! Бегом! За мной!!!
  Вновь побежали снайперы, за ними стрелки и в хвосте, едва не волоча по земле языки, с давно погасшими глазами, залитыми потом, шатаясь, бежали гренадеры.
  Когда рота подтянулась наконец к отрогу, все солдаты попадали на землю. Я встряхнул старшину, который тоже не прочь был поваляться часок-другой, и приказал готовить бивак, тщательно замаскировать его и не расползаться по окрестностям.
  
  Вдвоём со штабс-капитаном мы поднялись на первый отрог. Карта и развернувшаяся перед нами территория отличались как небо и земля. Рельеф на карте был передан криво, высоты расположены совершенно в ином порядке. Только небольшая подковообразная гряда с абсолютно отвесными склонами была нарисована правильно и на месте. только теперь я понял, что меня насторожило на карте, вот что я заметил краем глаза, но не осознал! Нарисован этот массив была так верно и точно, даже с основными высотами, что это даже контрастировало с абсолютно невнятной основной площадью. Видимо, что-то заинтересовало картографов именно в этом массиве, раз они так старательно вычертили его. С точки зрения обороны он был абсолютно бесполезным. Широкая дуга скал создавала небольшое плато, открытое в сторону перевала. С нашей стороны оно было абсолютно неприступно, высоты же были вовсе не доминирующими над местностью, даже с нашей горки была видна часть плато между отрогами. Ни батарей, направленных на дорогу на нём не создашь, ни толковый наблюдательный пункт не расположишь. Если бы плато открывалось в нашу сторону, на нём можно было бы разместить пушки и покрывать всю дорогу на подступах. Если бы! На деле, это совершенно бесполезная горка. Может там вода есть? Но это вовсе не важно стратегически в долине реки, где в изобилии встречаются ручейки и речушки. И всё же, почему этот массив заслужил такого пристального внимания? Так мы рассуждали, когда снизу прибежал снайпер из новеньких и доложил, что бивак замаскирован, гренадеры приступили к подготовке укрытий для орудий.
  
  Гаубицы остались на развилке, от которой мы начали марш-бросок и начнут движение только с наступлением полной темноты, такие туши металла очень трудно переправить незамеченными даже ночью, днём же их гарантированно засекут. Поэтому необходимо было дождаться ночи и транспортировать их сюда, под скалу, в скале вырубить небольшую пещерку и припрятать в ней орудия. Когда я поделился своими мыслями со штабс-капитаном, тот хмыкнул и посмотрел на меня с таким явным недоверием, что я махнул рукой. Лучше пусть сам посмотрит.
  Из под горы доносилась возня, приглушённая ругань и стук, это гренадеры рыли пещеру в скале. Когда мы спустились, уже была готова выемка в два аршина глубиной и на полный профиль орудия. Штабс-капитан вытаращил глаза, глядя, как гренадеры, только им ведомым чутьём угадывают трещины в скале, расшатывают невидимые блоки породы, голыми руками вытаскивают большие куски камня и относят в сторону. Бивак кипел как улей. Снайпера готовили ужин - только у них получалось так разжечь костёр, что даже воздух над ним не дрожал. Стрелки рубили дрова. Штабс-капитан подёргал меня за рукав, он всё не мог оторваться от работы гренадеров. Те натолкнулись на плотную жилу и сейчас на своём наречии, больше похожем на хрюканье обсуждали, как её одолеть. В тёмной пещере, вымазанные каменной пылью, они совсем перестали походить на людей. Из темноты раздавались их голоса, да иногда красными огоньками вспыхивали маленькие глазки. В конце концов один из них выскочил и начал, размахивая руками, отгонять всех от пещеры. Внутри вдруг что-то вспыхнуло, послышался хлопок и большой кусок скалы вывалился из прохода. Выскочившие за ним гренадеры подхватили его и быстро утащили под деревья. Я такие вещи видел уже не раз, поэтому не очень впечатлился. Меня занимал подковообразный массивчик и до темноты я хотел ещё раз рассмотреть его. Старина Кенеил из моих снайперов крутился поблизости и я решил взять его с собой.
  Покопавшись в сумке я достал подзорную трубу и снова стал подниматься. На этот раз я не ограничился тем выступом скалы, откуда мы осматривали окрестности, а решил подняться на вершину. Подъём оказался гораздо труднее, чем я предполагал. Копыта разъезжались по дёрну, едва держащемуся на каменной крошке, постоянно осыпались каменные обломки и я предвкушал, как здорово мне будет спускаться.
  Вот наконец и вершина. Красивая площадка с мягкой травой и одиноким, искривлённым ветрами и возрастом деревом. Я улёгся в траву на бок и стал тщательно рассматривать дорогу и окрестности. Первое, что я увидел, был 246-й полк. Я думал, что шрапнель не оставила от него камня на камне, но оказалось, что большая часть солдат всё же прорвалась в мёртвую зону батареи. Полк изрядно поредел, но всё же оставлял собой солидную силу. Самое главное, что пехота переходила к позиционной войне. Спешно сооружались укрепления полевого профиля и накатывались из тонких брёвен лёгкие козырьки от шрапнели. Теперь в районе перевала будет хоть и хилая, но своя линия обороны. Это приятно. Горцы теперь с полка глаз не спустят, будут гвоздить его артиллерией, а в промежутках между артиллерийскими забавами штурмовать. Очень приятно! Я переменил положение и стал рассматривать Подкову, так я назвал и подписал на карте заинтересовавший меня массив. У его подножья я рассмотрел небольшой холмик, за которым угадывались то ли палатки, то ли сараи. Солнце уже светило от горизонта, везде пролегли длинные тёмные тени и толком рассмотреть что это такое, у меня не получалось. Пришлось подозвать Кенеила. Тот с готовностью подобрался поближе, мягко отстранил предложенную мной трубу и стал всматриваться вдаль.
  ― Вот та гора ― он показал на Подкову длинным холёным пальчиком, ― под ней в сторону дороги холм. На нём батарея лёгких горных пушек. Стволов восемь, они скорее всего и обстреляли пехов. Батарея стационарная, пушки стоят на закрытых позициях, все помещения для обслуги капитальные, каменные...
  Вот, что мне примерещилось сараями ― полнопрофильные блиндажи. Здорово...
  ― Отлично ― сказал я вслух ― что видишь вон там, на небольшом плато, между отрогами?
  ― Не понятно ― виновато пожал плечами снайпер, ― там много натоптано, много травы погублено, горцы не любят землю, но что там, понять не могу. Скорее всего, прямо под скалой какое то военное поселение... А вот в сторону перевала с того плато идёт замаскированная тропа. ― он улыбнулся. ― Паршиво замаскированная! Она идёт какое то время рядом с дорогой, потом выходит на неё... Дорога идёт прямо, потом огибает два холма... Дальше видно плохо, но мне кажется, что дальше киекие-то строения и после них начинается подъём долины к небольшому понижению гребня Волчьего Хребта. Скорее всего как раз в том месте, где хребет разрезает река...
  ― От Подковы до перевала сколько будет?
  ― Вёрст десять... Может чуть больше.
  ― Как думаешь, наши гаубицы будут добивать с Подковы до перевала?
  Кенеил задумался, потом неуверенно произнёс:
  ― Если по прямой, то дотянут, но вход в этот мешок... Скорее всего охраняется, так что прорваться будет тяжело, да и обратно...
  ― Хочешь сказать 'верная смерть'?
  Кенеил улыбнулся:
  ― Командир, мы столько раз ей в глаза заглядывали, что уже не страшно.
  Я отпустил Кенеила и тот устроился под деревом, пригнул к себе по привычке траву так, чтобы она прикрывала его и от ветра и от чужих взглядов, потом покопался в карманах и тихонько закурил трубку. Дымок появлялся на мгновение над его головой и тут же таял. Небо сначала стало светло-синим, потом на нём стали показываться звёзды и на землю спустились сумерки. Откуда-то из-за гор солнце освещало облака и они сверкали, как жемчуг на фоне потемневшего небосвода. Я поднялся на ноги.
  ― Пошли, старина, ― позвал я снайпера ― пора спускаться.
  Кенеила я отправил вперёд, а сам измучился, пока спустился вниз.
  
  Хитрые гренадеры выбили в скале не только укрытия для гаубиц, но и глубокую кишку-пещеру для себя. Я подошёл к жерлу этой норы. Изнутри доносились гогот, хрюканье и рыгание, причём запевал, похоже, мой старшина. Я попробовал протиснуться в проход, ободрал себе бок и разозлился. Подобрав большой кусок камня, я зашвырнул его внутрь. Из тьмы вылетел старшина и тут же получил оплеуху. Я схватил его за лацканы кителя и хорошенько потряс, рыча прямо в ухо:
  ― Какого чёрта?! Что за балаган?!
  Старшина болтался как тряпичная кукла, хрипел и пучил глаза. Когда я спустил пар и вернул его на землю, он потёр длинной волосатой рукой шею и пробормотал:
  ― Виноват, командир... Давно дома не были...
  Я тихо ответил:
  ― Не причина. Нору зарыть. Тебе выговор перед строем. Завтра на построении, при всей роте. Сейчас собирай своих гавриков и чтобы к утру гаубицы были в укрытиях. Всё ясно? ― старшина мотнул головой, разглядывая свой сапог. ― Подвёл ты меня. Крепко подвёл. Нас вот-вот горцы начнут на кусочки резать, а ты среди новобранцев дисциплину уничтожаешь на корню. Всё, вперёд. Спать будете днём.
  Старшина молча, через правое плечо, развернулся и пошёл в нору. Через десять минут жерло норы было замуровано, а гренадеры отправились к орудиям, сопровождаемые сочувствующими взглядами стрелков и презрительными снайперов. Мне стало грустно и я пошёл под скалу, раскатал покрывало, отогнал полезших помогать стрелков и сам, кое-как натянул полог. Лежал и думал, что всю мою роту ничего толком не объединяет. Только мифическая и ничего не значащая присяга.
  Стрелки, которые рождены для охоты и убийств. При этом нюхают какие-то листья и коренья, дуреют с них и начинают орать. В баню силой не затащишь, но если кто-нибудь назовёт их 'вонючками', обижаются страшно и лезут в драку.
  Спесивые снайперы, которые придумывают себе прозвища в превосходной степени и считают себя самыми умными, талантливыми, красивыми. Заставить снайпера снять его попугайский наряд и одеть зелёную робу ― труд достойный Древних Строителей. Каждый новобранец задирает нос к небу и в первый же день старается каждому объяснить, будто его род древнейший, насчитывает тысячелетнюю историю, сам он бессмертный и всемогущий. А потом пытается попробовать на офицерах свои 'гипнотические способности потомственного владыки гор и лесов', чтобы не подметать плац...
  Гренадеры и вовсе разгильдяи. Командование смотрит на них как на животных, что немудрено, с их-то повадками. Излюбленная забава любого гренадера, поймать снайпера, скрутить ему руки, а потом энергично выдохнуть тому в нос. Изо рта у них воняет такой помойкой, что чистюли-снайперы порой даже в обморок падают... Гренадеру только дай, что-нибудь испортить, сломать, растоптать, искалечить... Но только продукты чужого труда! Как они при всей своей злобной натуре находят общий язык с природой, ходят не ломая веток, не топча травы, остаётся загадкой. Да и в горном деле нет им равных.
  
  Я очнулся от своих мыслей и посмотрел на подошедшего ко мне штабс-капитана. Показал ему на край покрывала и махнул рукой:
  ― Если хотите со мной говорить ― ложитесь.
  Штабс-капитан подогнул ноги и улёгся, а я достал карту и повернул фонарик. Тыкая пальцем в невнятные каракули, я долго и путано объяснял ему свои планы, показывал примерные сектора обстрела, возможную дислокацию войск противника и прочие вещи, которые мне самому казались в этот момент далёкими и несущественными. Наконец я устал, свернул карту, потушил фонарь и перевернулся на спину, задрав ноги кверху. Мы долго молчали, наконец штабс-капитан заговорил:
  ― Поручик, я не знал, что вы так сильно переживаете за своих солдат. Наверное, я действительно плохой командир. Я до сих пор не могу запомнить солдат в лицо, не могу запомнить их имена, интересы... А вы с каждым находите общий язык. Вы скажете, что это приходит с опытом? Но что поделать, если я только к концу третьего курса смог запомнить своих сокурсников, преподавателей? У меня отвратительная память на лица и хорошего командира из меня не получится...
  Я повернулся в его сторону.
  ― Господин штабс-капитан, окажите мне одну услугу...
  ― Ох, полноте! ― он махнул рукой ― не называйте меня этим званием! Я его ещё не заслужил... А услугу я окажу вам охотно!
  ― Но я ведь не знаю вашего имени, при первой встрече вы назвали только фамилию.
  ― У меня нет фамилии. ― штабс-капитан смущённо опустил голову ― У меня есть только имя... Я ведь сирота. Даже в обсерватории я учился по королевскому сиротскому счёту.
  Он неожиданно привстал на локте и посмотрел на меня.
  ― А почему вы до сих пор ходите в поручиках? Вы ведь намного старше меня... И на службе империи намного дольше.
  ― Известная история, её все наши перемывали последние полгода. ― я махнул рукой ― Я до капитана дослужился, а потом разжаловали в подпоручики. Дуэль.
  ― Дуэль? Из-за дамы сердца? ― в темноте забелела улыбка Корри ― Расскажите!
  ― Нет... ― Я замялся. Рассказывать о том, что дома, в Ареноре, у меня есть невеста, мне совсем не хотелось, поэтому я решил ограничится официальной версией. ― Всё гораздо проще и приземлённее. Примерно год назад я прибыл с двумя взводами в Гатесэбен ― городишко на берегу моря в устье Эфида. Строен горцами почти тысячу лет назад. Потом горцев оттуда прогнали и теперь используют как имперский порт. Ну вот, я сразу по прибытии отправился к интенданту. Этот жирный боров сидел посреди казармы и жрал кашу с мясом, а вдоль коек стояли две роты материального обеспечения, обозники, и смотрели на него. Он, оказывается в качестве наказания лишал своих солдат обедов, ужинов, а сам садился вот этак и жрал у них на глазах. Весь этот спектакль назывался 'воспитанием дисциплины'... Я отрапортовал, отдал свои бумаги и попросил зачислить меня и мою роту на довольствие. Тот глянул на меня, смахнул бумаги мне под ноги и прочавкал, что фуражир будет только вечером, а пока я могу пойти в конюшню и пожевать сена...
  Корри приподнялся и я видел, как его кулаки сжались. Он не перебивал меня, только недовольно сопел.
  ― Дальше всё было просто. Я одел ему на череп тарелку с кашей, отколотил подоспевших адъютантов. Тут прибежали ещё офицеры, а он сдуру завизжал, что требует немедленной сатисфакции... Для своего чина, он имел право требовать дуэли, минуя суд офицерской чести. Я позвал офицеров секундантами, мы вышли и тут же дуэлились. На улице толстяк уже поумерил свой пыл и хотел всё замять, но денег я не взял, а извиниться этой твари не хватило чести.
  ― В каком он был звании? ― тихо спросил Корри.
  ― Полковник... И чей-то родственник. Из наместничества...
  ― А на чём вы дрались? Неужели на саблях?
  Я ухмыльнулся, посмотрел на свою саблю и покачал головой.
  ― Нет, что вы... Стрелялись на револьверах. Знаете, маленькие такие револьверчики, которыми вооружают пехотных командиров? Своё оружие я перед дуэлью сдал, а потом мне чудом удалось спасти фамильную саблю. Револьвер же отобрали до выяснения обстоятельств дуэли да так и не вернули. Довольствуюсь теперь вот этим. ― я достал из кобуры большой девятизарядный револьвер Штольна и кинул его Корри. Тот поймал и пощёлкал барабаном.
  ― Поруч... ― он запнулся ― Простите. Я ведь не знаю, как вас зовут. А звание ничего не значит... Кстати, очень неплохой револьвер и в отличном состоянии ― добавил Корри, возвращая мне оружие.
  ― Да, неплохой... И барабан большой... Зовите меня Виктор.
  ― Хорошо... Какое странное имя. Вроде очень древнее? ― Я молчал и Корри вынужден был продолжать.― А как вы стрелялись?
  ― С барьерами. До четырёх выстрелов с тридцати до десяти аршин без сигнала. Я считался лицом оскорблённым, а он старше по званию и вроде никто не должен стрелять первым... Порешили на стрельбе без сигнала. Полковник, видя, что револьвер я держу в левой руке осмелел и напоследок нервно выкрикнул, что попадёт в такую тушу как я даже ночью с завязанными глазами. А я не стал ждать сближения и прострелил ему голову, как только секундант крикнул: 'Стреляйтесь!'. Что было после дуэли, думаю и рассказывать не стоит. Суд офицерской чести меня оправдал, но в дело вмешался военный трибунал и всё покатилось как по маслу. Разжаловали до рядового, потом за меня заступился генерал Тривел...
  ― Зелёновый?
  ―Да! ― я улыбнулся, услышав, что обычная оговорка генерала уже стала его кличкой, ― Зелёновый генерал Тривел заявил, что не потерпит такого надругательства над честью офицера. С меня ободрали капитанские погоны, дали тряпочки подпоручика и отправили в лагерь, воспитывать новобранцев, где вы меня и нашли. Погоны поручика я получил примерно за месяц до вашего появления... Вы мне лучше вот что скажите, за каким бесом нас кинули в мясорубку? У нас ведь нет ни единого шанса на успех! Ещё ни разу за всю историю мира, полк и две роты не могли захватить целое государство. Перевал ерунда. Там не больше полка народу. Да, укреплён, да, хорошо пристреленные крепостные пушки, и всё же взять его можно. Но что за ним? За ним чужая земля, мир высокогорных плато. Воздуха там мало, тепла вовсе не найдёшь, а за каждым камнем по пять сотен горцев с фузеями да штуцерами. Какой смысл нам сейчас захватывать перевал, если через три дня горцы подтянут войска и без особых хлопот сбросят нас вниз, растопчут и смешают с грязью. Полномасштабное наступление хотят изобразить? Отвлечь внимание горцев от спуска?
  ― Да спуск уже давным-давно никого не беспокоит. Мне говорили, что имперские гаубицы давно гвоздят по спуску и горцам на шахтах ждать помощи сверху бесполезно. Их сомнут. Это вопрос пары месяцев... ― Корри замолчал и принялся нервно копаться в карманах, наконец продолжил ― Я не могу ничего утаивать. Нет, нас кинули не на убой. На убой идёт тот полк. Как мне объяснили, это сброд. Убийцы, бандиты и прочие преступники. Их вытащили из тюрем и с каторги, обрядили в форму и предложили выбор ― виселица немедленно или бой с какой-то вероятностью выжить. У меня был приказ... Отдать письмо... Маленький пакет. Опечатан красным сургучом. Отдать я вам его должен через шесть дней по его получении, а до того срока я и заикаться не должен... Я уже нарушил часть приказа и собираюсь нарушить вторую часть. ― он достал из внутреннего кармана маленький пакетик и протянул мне. В слабом свете костра я разглядел пять крошечных красных печатей.
  ― Возьмите, возможно там ответы на ваши вопросы. ― добавил он.
  Я повертел пакетик в руках и вернул его Корри.
  ― Простите... Я не могу его взять. Вы поступили очень смело, вы предложили мне огромную услугу, но я не могу ей воспользоваться. Не имею права. Не хочу... Простите меня и возьмите пакет обратно. Пусть он будет у вас до назначенного срока.
  Корри понурился, взял пакет и спрятал его за пазуху. Затем вскинул голову.
  ― Вы хотели попросить меня об услуге, но мы за разговором ушли от темы. О чём вы хотели просить меня?
  ― Ах да... Я хотел сбегать к гренадерам... Ну, всякое бывает, эти гаубицы единственная наша надежда. Да и обоз с полевой кухней нужно подогнать. К тому же нам с вами нужно будет хорошо забронироваться перед нападением на перевал, а наши кирасы остались в обозе... Ну, вы меня понимаете? Я хотел просить вас взять на себя руководство этим лагерем, пока я сбегаю к обозу...
  Корри наверняка понял мою шитую белыми нитками хитрость. Но не подал виду.
  ― Конечно! Это большая честь для меня! До этого я... Мне довелось только командовать пехотой... Спасибо вам, Виктор!
  ― Тогда я отправляюсь немедленно.
  Я вскочил на ноги и подошёл к костру, вокруг которого кружком сидели стрелки. Я высмотрел одного из них.
  ― Разин! Иди сюда. Сейчас берёшь двоих новичков ― Ришара и Радова, пойдёшь вниз, к пехам. В визуальный контакт не вступать, ни к кому не цепляться, не геройствовать. Посмотришь чем пехи дышат, сколько их осталось, какая оборона, имеется ли контакт с противником. Заодно присмотришься к этим двум. Есть у меня подозрение, что ребята толковые. В общем, действуй. Старшина Шаргур даст тебе пожевать в дорогу, скажешь, что я приказал.
  Стрелок кивнул, рявкнул новобранцам, сбегал к старшине и тут же бесшумно исчез в темноте между деревьями. Я посмотрел им вслед, пожал руку Корри, которую тот протянул мне и поскакал в темноту, за гренадерами ушедшими три часа назад к орудиям.
  
  Ночь уже вступила в свои права, тёплая, безлунная. Я скакал той же дорогой, которой мы прибыли к скале. Мелькали кусты, камни, деревья, осыпи. Наконец справа замаячила светлая полоска. Дорога, по которой двигался полк. Дорога снова скрылась за холмиками и я сбавил аллюр. Где-то впереди должны быть гренадеры и я боялся их проскочить, а того хуже, допустить, чтобы они меня заметили первыми. Потому что наверняка не сразу узнают в темноте и могут обстрелять. Я перешёл на лёгкую рысь и стал прислушиваться. Вскоре справа снова замаячила дорога и на ней я увидел какие-то слабые огоньки. Я остановился и стал всматриваться. Огоньки гасли, но вспыхивали вновь. Там, за кустами, на дороге лежали мёртвые пехотинцы, расстрелянные сегодня днём. Страшная догадка стала терзать мои мысли. Гренадеры не устояли от соблазна, наплевали на приказ и теперь ходят среди покойников, собирают пожитки, а может и подкрепляются...
  Я тихонько начал приближаться к дороге. Полная тишина накрыла землю, даже звёзды стали скрываться за низкими наползающими облаками. Где-то впереди вспыхивали и гасли огоньки, видимо гренадеры подсвечивали себе фитилями. Впереди показался овраг, тёмный как склеп, но по его дну шла едва заметная тропинка, по которой можно было идти относительно тихо. Я шёл всё дальше и дальше, вот уже стал различим толстый белый верстовой столб. И вдруг я остановился. Это были не гренадеры. И мне почему-то совсем расхотелось выяснять, что же происходит сейчас на дороге. Свет исходил от покойников. От убитых солдат. Я видел, как труп пехотинца отделился от земли и стал подниматься в воздух, на нём загорались светящиеся язычки, которые крутились гонялись друг за другом, поднимались выше и таяли в воздухе. Труп развернулся как стрелка компаса и с глухим стуком упал на пыльную дорогу. Из-за деревьев раздавался стон. Видимо какой-то раненый пехотинец в бреду мучился от боли. Но вот его стон прервался хрипом и бульканьем. Ещё один труп на видимом участке дороге взмыл окружённый светящимися язычками и я заметил, что меня от страха начинает колотить, а китель прилип к спине от пота. Я сделал шаг назад, потом второй, третий, развернулся и медленно, боясь хрустнуть веточкой или зашуршать листиком, непрерывно оглядываясь, стал подниматься вверх по оврагу. Выбравшись, я помчался во весь опор от проклятого места, заблудился, снова нашёл направление и только покрыв большое расстояние, перевёл дух
  Наконец я добрался до того места, откуда мы начали свой марш-бросок. Дальше, за поворотом была развилка. От главной дороги отходила тропа ведущая к тем самым развалинам в устье безымянной речушки, отмеченным на карте. А ещё дальше по главной дороге были развалины древнего храма или капища. Днём мы их толком не заметили, но теперь стрельчатые контрфорсы, зубцы на стенах, полуразрушенные демоны на углах здания чётко вырисовывались на фоне только что поднявшейся над горизонтом луны и навевали суеверный ужас. Я не знал, куда мне деваться. Стоял один посреди дороги и вздрагивал всем телом от каждого шороха. Я вернулся назад, до поворота, увидел огоньки на дороге и снова ледяная волна пробежала по моей спине. Только сейчас я вспомнил про оружие, достал револьвер, взялся за эфес сабли и почувствовал себя чуточку бодрее. Из сумки была извлечена фляжка с водкой и после пары энергичных глотков дрожь в ногах стала отступать. Когда липкий страх ушёл на задний план, я стал думать, что мне делать дальше. Самое главное, были здесь гренадеры или я их обогнал. Для этого нужно осмотреть дорогу и подступы, найти днёвку обозников и артиллеристов. Итак, первая цель ― поворот и окрестности, вторая ― поляна за поворотом, третья ― развалины.
  Луна уже оторвалась от горизонта и слабым мертвенным светом освещала дорогу. На ней было много следов, но глубоких борозд от окованных железом колёс тяжёлых гаубиц и передков я не обнаружил. Ни на повороте, ни на обочинах дороги не было никаких следов. Я двинулся дальше и осмотрел поляну, не найдя ничего и там. Наконец я подошёл к развалинам и почувствовал запах дыма. Подойдя ближе, я увидел, что развалины изнутри подсвечены слабым светом маленького костра. Напуганный своим ночным путешествием и всеми теми ужасами, которые мне встретились на пути, я боялся подойти вплотную к развалинам и заглянуть внутрь. Стоял на дороге, сжав в одной руке саблю, а в другой револьвер и смотрел на серые стены увитые лианками. Вдруг сзади послышался шум. Кто-то тихо шёл через кусты. Я отступил с освещённой луной дороги в тень деревьев и поднял револьвер. Шорохи приближались и вот, наконец, на дороге показались какие-то фигуры. Взяв на мушку идущего впереди, я ждал их приближения и чувствовал, как снова наползает страх, как револьвер предательски подрагивает в руке. Из лесу показывались всё новые и новые фигуры, но тут я услышал знакомое похрюкивание, рыки и матерщину. Словно огромный груз упал с моих плеч, я со звоном отправил саблю в ножны и вышел на дорогу. Старшина увидел мой силуэт и радостно хохотнул. Другие гренадеры, тоже заулыбались, и я видел, как они тушат свои фитили.
  Старшина рысцой подбежал ко мне и бодро козырнул улыбаясь своей неотразимой улыбкой. Я хлопнул его по плечу и тот, неожиданно встал на цыпочки и крепко обнял меня. Потом смутился, вытянулся во фрунт, переступил с ноги на ногу и виновато уставился себе на сапоги.
  ― Командир... Мы знали, что ты нас не бросишь. Спасибо, командир...
  ― Ладно, старина, ― я потрепал его по плечу, ― хорошо, что я вас встретил. Нужно найти обоз и в путь. До утра не так много времени, а утром гаубицы должны быть в укрытиях.
  Старшина вскинулся и снова заулыбался.
  ― Конечно, командир! Мы мигом! ― я показал ему на развалины, старшина шумно втянул носом воздух и рявкнул на своих солдат. Те тут же извлекли гранаты, в руках у них зашипели фитили и весь отряд стал приближаться к развалинам.
  Огонь внутри уже погас. Старшина спрятался за камнем и рявкнул во всю глотку:
  ― В развалинах! Вылезай, а то плохо сделаем!
  За стенами послышалась возня, потом слабый голос проговорил:
  ― Наши... Братцы... ― и вдруг завопил ― Братцы! Из развалин стали выскакивать наши солдаты и кинулись обниматься с гренадерами, которые орали и матерились громче обычного. Я вспомнил своё путешествие и решительно прекратил эту эйфорию.
  ― Где старший по обозу? Где фейерверкеры? Ко мне бегом! Что произошло? Какого чёрта вы делаете в этих развалинах? Где орудия?
  Обозник и фейерверкеры заговорили разом, разом замолчали, снова открыли рты. Я треснул ближайшего кулаком в лоб и ткнул пальцем в обозника:
  ― Ты говори. Остальные молчать.
  ― Го... Господин поручик ― заикаясь начал тот вытягиваясь и пуча на меня глаза ― обоз в сохранности! В полной сохранности! Он за развалинами. Все фуры в отличном состоянии и готовы продолжать движение!
  ― Что тут произошло?! Какого чёрта вы делали в развалинах?
  ― Мы... На нас напали... Нет... Я не знаю. Это были... Я... Я не знаю, кто это, но они не подходили к развалинам. Было очень страшно и мы... Мы укрылись там...
  Я махнул рукой и ткнул в старшего фейерверкера.
  ― Теперь ты говори.
  ― Здесь место плохое. ― глухо проговорил тот ― нам бабки рассказывали о таких местах. Старые тюрьмы, каторги, лазареты... Зло, боль... Они копятся в таких местах и потом начинают жить сами по себе. Вся эта долина проклята. А это место ― он показал на развалины, ― защищает от зла. Там нельзя воевать, нельзя творить зло, иначе уйдёшь... Уйдёшь с теми, кто приходил этой ночью... Там за развалинами чистая земля. Предки. Древние строители. Камни в земле. Туда зло не может проникнуть. Мы укатили туда орудия и обоз. А они ушли на дорогу. Там было много зла сегодня днём...
  ― Кто, 'они'?! Кто приходил? Ладно, потом будете рассказывать свои сказки. Выкатывайте орудия, обозники к фурам.
  
  Не прошло и пяти минут, как обоз и гаубицы были готовы к движению. Я накинул лямку и упёрся ногами в землю. Лямка натянулась, отпружинила и орудие с хрустом покатилось по дороге. Лямка резала кожу и я уже предвкушал, как здорово будет утром и какими лохмотьями будет висеть шкура у меня на груди. На ходу я подсовывал под лямку что попало, пока один из гренадеров не дал мне большой кусок брезента. Вот уже и поворот, дальше дорога идёт вниз, дальше убитые и страшные огоньки. Я остановился и подозвал фейерверкера и старшину.
  ― Как пойдём? По целине не вытянем, не успеем до утра, а по дороге... Ну, сказочник, что там на дороге, кто туда ушёл?
  Фейерверкер насупился:
  ― Я могу пойти посмотреть...
  ― Да не о том разговор! Не сожрут нас на дороге-то?
  ― Уже нет... Время прошло... Командир, тут дело такое, когда вон та звезда ― он ткнул в Венеру ― появляется, значит скоро утро, значит зло больше не выйдет...
  Я хлопнул его по плечу и сказал:
  ― Раз так, вперёд! Пойдём по дороге! Держать темп, шаг не сбавлять, навались!
  Орудия и фуры покатились под гору. С лёгкими фурами было легче, а вот гаубицы вскоре пришлось уже не тянуть, а останавливать. Массивные, тусклые их тела и передки, набитые боеприпасами, были так тяжелы, что тянуло их вниз неуёмной силой. Гренадеры перецепили лямки и спускали орудия чуть ли не бегом, с трудом удерживая ритм. Я скакал рядом с передком и направлял его вниз по дороге, дёргая за лямку, если он начинал отворачивать в сторону. Вот-вот должны были появиться на дороге первые убитые и я всматривался в тьму. Но всё же прозевал их. Под ногами промелькнуло что-то тёмное, тут же тяжеленное, окованное железными шинами колесо, слегка подпрыгнуло и раздался душераздирающий хруст. Я дёрнул передок в сторону, и он покатился по обочине. Спуск стал более пологим и нам удалось уменьшить скорость. Наконец гаубицы остановились совсем. Сзади дробно стучали по камням фуры. Стрелки-обозники удержали повозки и теперь аккуратно спускали вниз. Я осмотрелся и к своему огромному удивлению обнаружил, что дорога чиста. Гренадеры разминали руки и переговаривались между собой. До меня долетали обрывки их фраз:
  ― ...мясо-то где?..
  ― ...а пехтура-то дохлая, как сквозь землю...
  ― ...слопал кто-нибудь...
  ― ...пропало добро...
  Короткая передышка и снова в лямку. Теперь дорога пошла вверх, в гору, прямо на Подкову. Вверх труднее и больнее. Кажется, что гаубица вообще не сдвигается с места, что этот стук и переставляемые ноги существуют сами по себе, что этот путь никогда не кончится... Но он кончился. Мы дотащили орудия почти до окопавшегося пехотного полка, после чего потянули их по целине, между камней и деревьев. Когда силы были на исходе, нас заметили дозоры, оставленные на подступах к биваку. Дозорные подняли бивак и вскоре прибежали стрелки, которые тоже начали тянуть лямки. Через некоторое время показалась знакомая поляна и костёр. Гаубицы были благополучно упрятаны в укрытиях и замаскированы.
  
  * * *
  
  Я валился с ног, грудь была разодрана лямкой до крови, но всё же первое, что я сделал, разыскал Разина, чтобы расспросить о результатах разведки. Разин сидел под деревом в окружении других стрелков и я не узнал его. Разин сжался, глаза его безумно метались из стороны в сторону, его колотила мелкая дрожь и выглядел он таким дико напуганным, что у меня самого пробежал холодок по спине. Я подошёл вплотную, потом подогнул ноги и лёг рядом с ним. Положил руки на плечи и слегка потряс.
  ― Разин, старина, что с тобой? Говори толком, не бойся, здесь ты среди своих. Разин! Возьми себя в руки!
  Тот помотал головой, словно отгоняя ужасных призраков, мешающих ему соображать, взглянул мне в лицо чуть просветлевшим взглядом и пролепетал:
  ― Пе... Перкман... Там, внизу...
  Опять новость! Да что за ерунда тут твориться?! Сначала эти светлячки, сожравшие мёртвых пехотинцев, потом нападение чего-то безымянного на артиллеристов и стрелков-обозников, теперь Перкман. Сказки! Сказки, услышанные в глубоком детстве, оживают вокруг нас! Этого не может быть... Но ведь я своими глазами видел огоньки на дороге! Если бы только солдаты начали сочинять такие истории, если бы не лепилось всё одно к одному! Что теперь делать?!
  ― Разин. Ты говоришь Перкман... Где ты её встретил? В какую сторону она смотрела? Расскажи всё, очень подробно, как вы шли, что видели, где встретились с ней?
  ― Там, внизу у подножья... Там кончился лес и мы пробрались почти вплотную к укреплениям. Пехи развели костры и копались в земле как черви. Они отошли от дороги и взводили два форта и люнет между ними, вынесенный вперёд. Они отправляли вечером солдат на дорогу, и когда мы начали наблюдение, эти партии возвращались. Они тащили ружья, боеприпасы и мешки с провиантом. Они были очень напуганными и долго ругались со своими офицерами. Те гнали их снова на дорогу, а они орали что-то. Я не очень хорошо знаю имперское наречие, не всё понял. Да и кричали они странные слова. Может жаргон. Я понял только, что они встретились с чем-то страшным и едва успели унести ноги. ― Разин помотал головой и было видно, что он полностью овладел собой. ― Пехотный полк... Они плохие люди! Они не солдаты. Они хорошо умеют убивать, они очень опытные убийцы, а воины они плохие. Одни из них, самые большие и сильные, почти как наши гренадеры, просто валялись под козырьками в фортах, пока слабые люди достраивали укрепления. Командир. Мы всё посмотрели. Мы не забыли твой приказ. Пехота укрепляется и видно, что дальше они не сделают ни шагу. Им плевать на перевал и войну, плевать на приказ. Они с места не сдвинуться. Горцев там нет, пехота не видит их и не знает, где у них укрепления. И я не знаю. Мы не видели ни одного, хотя запах чувствовали. Горцы недалеко, но где, мы не смогли узнать. Оборона у пехоты хорошая, хотя и совсем без артиллерии.
  Я поморщился, потому, что у нас тоже не было артиллерии. Огромные гаубицы не в счёт - боезапас небольшой, орудия тяжелы ужасно и вовсе не приспособлены к полевым сражениям. Только для быстрого и надёжного уничтожения укреплений. Разин тем временем продолжал:
  ― Мы долго наблюдали за полком и окрестностями, мы надеялись принести хорошие новости... Но всё очень плохо. Они нам не помогут. Нам придётся воевать самим... А потом мы стали возвращаться и увидели Перкман. Она смотрела прямо на нас и мы очень испугались.
  Я снова схватил Разина за плечи:
  ― Старина! Во-первых, она смотрела не на вас, а на пехотинцев, раз вы возвращались из дозора. Во-вторых, откуда вы знаете, что это была именно Перкман? В конце концов, Перкман не более, чем сказка, страшная сказка, которой пугают детей. Ты же солдат!
  Разин вскинул голову и посмотрел на меня с вызовом:
  ― Командир! Это плохое место! Очень плохое! И мы не сможем воевать с теми, кто тут живёт. Ещё ни один горец не спустился с холмов в эту проклятую долину. Они недалеко, они на том холме ― он махнул рукой в сторону Подковы ― ветер доносит их запах. Но они даже не хотят добивать наполовину разбитый полк. Они не пойдут вниз. Они знают, что ждёт внизу. Внизу Перкман и она не сказка!
  ― И что ты предлагаешь бросить всё и пойти куда глаза глядят?
  Разин вскинулся, дёрнул головой и чуть ли не выкрикнул:
  ― Я не трус! Командир, ты меня знаешь! Мы вместе воевали ещё на островах, я никогда тебя не подводил! Но тут... Командир, даже ты ничего не сможешь сделать против Перкман! Нам нужно быть осторожнее. Нам... Командир, оправь меня в разведку на ту горку, которую ты называешь Подковой! Мы найдём горцев, найдём безопасное место! Мы справимся. Мы не боимся воевать с живыми, но мы не священники, чтобы воевать с самой Перкман...
  Я встал и посмотрел на Разина сверху вниз.
  ― Нет, сегодня мы никуда не пойдём. Сегодня отдых. Ночью мы вместе сходим вниз, посмотрим на пехоту и то, что ты считаешь Перкман. Я тебе полностью верю, старина, но я хочу быть уверенным полностью. Сходи к обозу, хлопни чарку водки. Скажи, что я приказал выдать. И ложись спать. Сейчас всем поесть и отдыхать до вечера. Из под навесов весь день носа не показывать. Посты менять по расписанию. На посты выходить только снайперам. Гренадерам на завтрак выдать по две чарки сверху за усердный труд и доставленные вовремя орудия. Обозным стрелкам по одной чарке. Не обессудьте ребята, фуры легче гаубиц.
  Гренадеры радостно загоготали, а старшина гренадеров громко сказал:
  ― Командир, без тебя мы не вытянули бы!
  ― Куда бы вы делись... ― я махнул рукой и повернулся к Корри ― Ночью никаких происшествий не было?
  Корри помотал головой.
  ― Нет, всё было в порядке. Незадолго до вашего возвращения вернулись разведчики... Вот в таком состоянии. Двое молодых выглядели ещё хуже и я их приказал держать в укрытиях вместе с гаубицами, чтобы не удрали и не наделали глупостей...
  ― Ладно, ― я кивнул и двинулся под деревья. ― сейчас спать. Прошу вас, проследите, чтобы до вечера стояла тишина. Чтобы солдаты песни не пели, костры не жгли. И чтобы никто никуда из лагеря не отлучался...
  Наконец я добрался до постели, скинул пропотевший китель и повалился на постель. Подошедший Корри посмотрел на мои разодранные грудь и плечи и покачал головой:
  ― Виктор! Вы сильно повредили себе кожу! Вам просто необходимо привести себя в порядок. До вечера всё воспалится и вы не сможете даже кирасу натянуть. Я немедленно позову фельдшера!
  Не слушая моих протестов, Корри развернулся и отправился к обозникам за фельдшером. Я махнул рукой, улёгся поудобнее и стал уже засыпать, когда он вернулся с лекарем. Не слушая моих протестов, возмущений и уговоров, они битый час обрабатывали мне грудь какими-то адскими зельями и в конце концов я был готов орать от боли и возмущения.
  ― Да вы мне только хуже делаете! У меня уже всё подсохло, а теперь вы все ранки мне расквасите и к вечеру я точно буду небоеспособным!
  Фельдшер только щурил свои зелёные глазищи и молча возился с инструментами, мазями и присыпками, а вот Корри спорил без устали. Когда всё кончилось, я был измучен совершенно, но, к моему удивлению, боль очень быстро пошла на убыль, нытьё в ногах стало далёким, отделилось от тела и ушло куда-то вверх, туда, где за кронами кривых тысячелетних деревьев разгорался новый день. Скоро я уже спокойно спал...
  
  И была тишина. Мне наконец-то было тепло и спокойно. Не было боли и сомнений, не было этой ужасной ответственности за чьи-то жизни... Ни голода, ни жажды. И никуда не нужно спешить... Небо такое чистое, голубое, без проклятых светло-серых, пахнущих порохом, визжащих облачков. А трава? Трава свежая, густо зелёная с колосками, на которых болтаются крошечные жёлтые палочки-цветы. Я куда-то скачу во весь опор. Ветер свистит в ушах, развевает волосы. Под ногами мелькают цветы и кустики, маленькие ручейки. Тонкие ветки хлещут по груди, но от этого совсем не больно, а немного щекотно и приятно. Как же хорошо! Нет этого провонявшего потом кителя, тяжёлой и неудобной кирасы! Только небо, ветер и я! А ну-ка, кто кого?! Ты быстр, ветер, но я быстрее! Я тебя догоню, поймаю и спрячу в мешок! Я тут не один?! Кто это машет мне рукой там, вдали? Корри? Что он тут делает?! Здравствуй, старый боевой друг! Зачем ты трясёшь меня за плечи? Перестань! Куда ты меня тащишь?! Я не хочу!
  ― Да проснёшься ты или нет?! Виктор! Вставай!!!
  Я медленно поводил рукой в воздухе. Меня снова начали трясти и в голове что-то загудело низко, протяжно... Протерев глаза, я наконец-то избавился от грёз, встал, и пошатываясь пошёл к кухне. Только после пары вёдер воды, услужливо опрокинутых на меня поваром, мысли перестали барахтаться как мухи в меду. Небо было светлым, но солнца уже не было видно. Значит скоро вечер. Корри подал полотенце и терпеливо ждал, пока я вытрусь. Китель провисел весь день на солнце и задубел как брезент. Соль выступила белёсыми пятнами и шуршала мелким песком под руками. От одной мысли о натягивании на чистое тело этой одежды, меня пробивал озноб и я бросил китель на свою походную постель. Обрядившись в чистую рубаху, я потребовал общего сбора младших командиров. Скоро мы с Корри уже стояли в кругу своих старшин - двое от снайперов, двое от стрелков, двое от гренадеров, старший фейерверкер и старшина обоза. Обведя глазами подчинённых, я начал:
  ― Ну, народ. Будем вместе думать как дальше жить. Что я хочу от вас услышать. Во-первых, что случилось с обозом и артиллеристами, кто на них нападал. Во-вторых, я хочу вам поведать историю про ночное исчезновение убитых пехотинцев. И наконец нужно поговорить про Перкман, которую наши разведчики встретили прошедшей ночью. Ну те-с... Приступим. Ты, ― я ткнул пальцем в фейерверкера, ― расскажи про ночное происшествие. Подробно. Желательно, чтобы было понятно, кто когда на вас напал.
  
  Фейерверкер насупился, мрачно посмотрел из под густых бровей и начал свой рассказ:
  ― Подробно? Командир, подробно надо рассказывать не с этой ночи, а раньше. С тех времён, когда меня ещё не было, а мой отец был мальчишкой. Он мне и рассказал историю про то, как зло оживает. Он тогда жил со своим отцом, моим дедом, на острове Скимлан... Знаете этот остров?.. Там было святилище языческого бога Гиперборея, но главное, там была знаменитая каторга. Отправляли на неё только самых отпетых преступников для пожизненной работы на руднике. Сбежать с острова было невозможно ― леса нет, чтобы построить лодку, море холодное и вплавь до материка не доберёшься. Всех каторжан хоронили на кладбище, которое скоро заняло весь Малийский полуостров. При кладбище была сторожка, где жил старый смотритель, нищий и часто болеющий. За кладбищем, на самом мысу, стояли древние развалины. Вроде тех, где мы укрывались ночью, а вокруг были такие же камни... Они как то держали зло в земле. Но потом был бунт - каторжане побили охрану и вырвались из тюрьмы. Охранники, оставшиеся в живых, запустили с крыши тюрьмы красный сигнал ― знак бунта. Из соседней деревеньки немедленно вышел карательный отряд, страшные люди. Бывшие каторжане, самые страшные убийцы, присягнувшие новому хозяину ― императору чтобы спасти свою жизнь. Хорошо вооружённые и привыкшие убивать, они быстро, почти без потерь, рассеяли каторжан, многих побили, остальных загнали обратно в тюрьму. Но пятеро беглецов успели удрать дальше, на Малийский полуостров, схватили смотрителя и спрятались в развалинах. Они долго издевались над стариком, требовали лодку. Но старый, ослабший смотритель не знал где взять лодку и они просто замучили его до смерти. Не знаю, что они делали, как, но он умер. Умер в этих развалинах... Вечером каратели пересчитали живых каторжан и тех, кого убили во время бунта и не досчитались пятерых. По острову тут же были разосланы вестовые, которые в каждом селении или хуторе собирали жителей и предупреждали о побеге, советовали покрепче запираться на ночь и не открывать никому двери. Спать жители ложились сжимая ножи и кирки. Утром всех подняли крики и дед, схватив самый большой заступ, стал рваться на улицу. Бабка не пускала его, но он кричал, что раз вопли, значит на улице идёт бой. Пятеро беглецов могут по одному перерезать всю деревню, так что нужно всем объединиться и дать отпор. Наконец он вырвался и выбежал на улицу. Но никакого боя не было - просто вернулся с рыбалки наш сосед. Он не ночевал дома со вчерашнего утра, взяв сети и мешки, он пошёл рыбачить на мыс. За одну ночь он стал седой. Седой и почти лысый. А лицо его сморщилось как у самого древнего старика. Он сидел на крыльце своего дома, рвал свои сети в клочки и твердил про зло. Про осквернённые руины. Ему дали выпить, отвели в дом, уложили на постель. Потом он рассказал, что видел ночью - к руинам подошёл карательный отряд из полутора десятков солдат, вооружённых до зубов. Они увидели свет в руинах и стали орать, чтобы беглецы выходили по-добру по-здорову. Но вместо беглецов над осыпавшимися стенами стали появляться странные огоньки. Изнутри раздались испуганные вопли каторжан, они стали выскакивать из-за стен, а каратели стреляли в них картечью и беглецы, истекая кровью, снова падали внутрь руин. А потом огоньки стали подниматься из земли. Каратели уже перепугались и стали медленно отступать к тюрьме, но огоньки догоняли их и словно высасывали жизнь - солдаты дёргались, падали, корчились на земле, потом огоньки поднимали их в воздух. Ещё живых рвали на части, плавили, превращали в такие же огоньки. А потом весь рой огоньков кинулся в сторону тюрьмы... Сосед бежал изо всех сил и вот, прибежал в деревню. Мой дед, дослушав рассказ, заседлал коня и поскакал в тюрьму. Но тюрьма оказалась пустой. Ни одной живой души. Ружья, палаши, всё валялось на полу. На стенах были глубокие царапины, словно кто-то царапал их ногтями, страдая от невыносимой боли. Вернувшись домой, дед стал ломать стены и таскать брёвна к морю. А мой отец с братьями вязали из них плот. Вместе с ними вышла ещё половина деревни ― те, кто поверил. Рушили дома и строили плоты. У кого были кони, послали верхом мальчишек; они разнесли по острову страшные новости. К обеду плоты были готовы и нагружены. Дед поднял парус и наша семья отчалила. За ними поднимались белые квадраты парусов: другие плоты отчаливали от проклятого острова. До вечера наша семья отплыла очень далеко, но остров был ещё хорошо виден. В темноте отец увидел, что деревня словно запылала - вихри огня кружили над уцелевшими домами, но дома оставались нетронутыми, не было дыма. Потом огонь взметнулся вверх, кинулся в море и накрыл плоты, которые отчалили последними. Ветер донёс леденящие душу вопли. Огонь то взлетал, то снова опускался и с каждым разом всё ближе и ближе. И каждый его бросок означал жуткую смерть ещё одной семьи. Отец уже видел, что это не огонь, а отдельные огоньки, стая огоньков, словно рыбки на мелководье, кидаются на крестьян, подбрасывают их в воздух, рвут, жгут и плавят, превращают в такой же страшный огонёк. Они гребли изо всех сил. И уже не надеялись на спасение, но потом взошла Белая звезда и огоньки бросили свою жатву, устремились обратно на остров и исчезли. Так мне рассказал отец. Я выучил его рассказ слово в слово. Вместе с моим отцом и его близкими спаслось ещё шесть семей. Их подобрал фрегат и доставил на материк... А потом... Потом вроде отправляли на остров ещё солдат, но они так и не вернулись...
  ― Я помню этот случай ― неожиданно перебил Корри, ― я тогда учился в академии, к нам приходили бумаги. Искали добровольцев...
  ― Я тоже помню. ― добавил я. ― Мы тогда стояли на соседнем острове Струмен. Но я не знал, что кто-то со Скимлана выжил. Рассказывали такие истории, будто на остров напали какие-то пираты или северные дикари, а тех, кто пытался добраться до берега на плотах или вплавь, сожрали орки.
  Корри вопросительно посмотрел на меня:
  ― А это кто такие?
  ― Да кто их знает... С виду похожи на китов, так же фонтаны пускают, только чёрные с белыми полосами и зубастые, как акулы. Нас переправляли на Струмен и они постоянно маячили вокруг корабля. Я тогда думал, что если кто-нибудь ненароком угодит за борт, эти зверюги его тут же проглотят.
  Фейерверкер покачал головой:
  ― Орки людей не трогают. Они наоборот помогают, если кто в кораблекрушение попал ― помогают добраться до берега и акул отгоняют... Вроде даже кого-то из нашей деревни спасла орка. Мы из звали 'белобочки', а орками их вроде только у вас, в Ареноре называют. Я прочитал это название в старинной книге, оно очень древнее, а у нас мало кто учился грамоте. Мне повезло, меня с детства отдали к священнику на обучение, поэтому я знаю, какие у лесных и морских тварей древние имена...
  ― Молодец, коль грамотен. Теперь продолжай, что было ночью.
  ― Ну вот я и говорю... Когда вы начали марш-бросок, мы с орудиями только подходили к повороту. А за нами ещё шёл обоз. Посыльный передал ваш приказ - оставаться у поворота до возвращения гренадеров. Я тогда же заметил развалины, скрытые за кустами и деревьями и подумал, что это хорошо, когда рядом святая земля. Я договорился с вашими солдатами-обозниками и мы остановились возле руин. А ночью мы сидели возле костра, как вдруг увидели свечение за поворотом. Я сбегал к повороту и увидел те самые огоньки. Командир... Честно, я чуть не помер от страха. Я прибежал обратно и мы закатили гаубицы и обоз за руины, к тем камням, что торчат из земли, а сами спрятались внутри. А потом стало холодно и я увидел в проломе стены, как эти огоньки окружают нас. Они кружили вокруг развалин, а внутри было так холодно, как будто наступила зима. А потом они все разом кинулись обратно на дорогу. Мы разожгли костёр, чтобы хоть как-то согреться. Потом за стенами послышались чьи-то шаги. Словно кто-то верхом проехал. Тихо-тихо...
  ― Это вы меня слышали... ― нехотя признался я.
  ― Правда? Ну вот, а ещё через некоторое время стрелки услышали как идут гренадеры. Мы ещё боялись выходить, но когда ваш старшина заорал, мы обрадовались как дети...
  ― Хм... Ну вот. Я хотел вам рассказать, что я видел на дороге, когда догонял этой ночью гренадеров, но мне и добавить нечего... Ты всё рассказал точно. Только огоньки похожи на язычки пламени. Или правда на огненных рыбок... Я их видел близко. Ребята, ― я посмотрел на гренадеров, ― скажу честно, думал вы там мародёрствуете. Извиняйте. Потому только и пошёл смотреть, что там светит...
  Старшина потупился:
  ― Да мы хотели сходить... Мясца там горцы нарубили немало... Не пошли. Стыдно стало. И так мы провинились...
  ― Но после того, как восходит Белая звезда... ― начал снова фейерверкер ― огоньки...
  ― Венера! Это не звезда! ― перебил я его.
  ― Ну я не знаю как она называется. Это ваши всё время на звёзды смотрят, высчитывают чего-то, а нам некогда... У нас то работа, то снова работа... Мы же из крестьян... ― он ещё долго бурчал себе под нос, вспоминал что-то, жаловался на свою судьбу, но я его уже не слушал.
  ― Хорошо... Теперь расскажите мне про Перкман. Кто что знает, кто что слышал. Сойдут все сказки, все легенды, но ценнее всего личное общение, хотя я и не надеюсь на таковое.
  
  Гренадер посмотрел на меня странно, с прищуром. Я терпеть не мог таких переглядок, поэтому строго посмотрел на него и сказал:
  ― Шаргур, если что-то знаешь, говори, не пялься на меня, я не икона.
  ― Ладно... ― старшина сделал полшага вперёд и начал говорить ― Всё просто. Наши давно знают Перкман и не боятся его. Да, это не 'она', а 'он'. Наши зовут его 'Шугуурк' ― 'Горный Старик'. У него длинные белые патлы, тёмная рожа. Одет он в длинный балахон и издаля правда похож на бабу. А вот на поверхности он появляется редко. Только когда идёт кому-нибудь кишки выпускать. И вот тут всем нужно держать ухо востро. Если на поверхности увидят Горного Старика, значит кто-то нагадил у него дома, под горой. Такому он спуску не даст, и всех, кто рядом, тоже положит. Зато внизу, в шахтах, ему всегда рады. Он показывает рудные жилы, если где угар или обвал может быть ― тоже покажет. Приходить к нему в горы нужно как бы в гости, приносить какой-нибудь подарок. Тогда он будет тебя любить и помогать тебе. Много ему не надо, просто чего-нибудь пожрать. Особенно он любит трескать яблоки. А ещё он терпеть не может, когда начинают бить Землю. Ну, знаешь, командир, колотить всякими молотками, крюками... Земле от этого больно и Шугуурк таким делает шибко больно. Выходит на поверхность и забирает с собой вниз. Говорят, что те, кого забрал Горный старик, иногда возвращаются. Если ты сделал Земле плохо по ошибке, Шугуурк тебя может заставить поработать на него, а потом отпустит. Когда я был совсем щенком, у нас в таборе был старый дед, он был у Горного Старика, отработал две жизни и тот отпустил его. Этот дед мог видеть сквозь землю, мог показать в горе любую жилу и сказать, как до неё добраться. И чтобы Земле не было больно. А то, что Шугуурк, это Перкман, мы узнали от имперцев. Эти малявки набежали в долины рек и стали торговать с нами всякой жратвой. Мы им устраивали погромы, а они тогда стали пулять в нас из пушек. Ну тут стало ясно, что нам не будет житья. Мы им наваливали по шее не раз, но их было шибко много и пушек у них было тоже, шибко много. Так ничего и не получилось. Договорились наши старшаки с ихними и стали жить дружба-мир. А малявки сами полезли в горы, стали грызть землю железом. Тут им Шугуурк и показал, куда вставляют лопату рудокопам. А малявки и сами не знают что такое Перкман. Они так называли нашего Горного Старика. И ещё говорили, что имя Перкман старое. Очень старое. Ещё до нынешнего времени. От Древних Строителей осталось. А Шугуурка я сам видел. Я ему яблоки пожрать носил и увидал. Он так обрадовался, что не стал ждать, пока я уйду. Я ещё до выхода из штольни не дошёл, слышу сзади кто-то яблоки жрёт и чавкает. Думал, какой щенок залез, поворачиваюсь, а это Шугуурк. Я ему говорю, смотри, мол, не подавись, старый хрыч. А он мне, понимаешь, пшёл вон, говорит, гадёныш, пока ноги ходют. Такой вот он, Шугуурк. Добрый.
  Я криво усмехнулся. Потом посмотрел на небо, которое уже успело слегка потемнеть. Вечер быстро пройдёт, нужно готовится к ночи. Если мы на положении невидимок, то и боевые действия будем вести ночью. Пора завершать сход и начинать действовать...
  ― Ну ладно, узнали мы много. Интересного послушали тоже очень много и вот что я понял: Долину будем считать проклятой. Так и на карте подпишем. Живут там огоньки, которые сжигают живых. Укрыться от них можно в неосквернённых древних руинах или просто убраться подальше от долины. Затем, внизу на поверхность выходит Перкман. Она... Или он? В общем это самое Перкман кем-то разобижено и под горячую лапу ему лучше не попадаться, утащит под землю. Отлично! Просто куча информации! А главное как много сведений о том, где наш противник ― горцы. Зачем мы сюда пришли? С горцами воевать или от всяких Перкманов да огоньков без имени, без роду, без племени скрываться? Уф... Как мне стыдно! Сутки торчим под носом у противника и... ― тут я сорвался на крик, ― ни черта о нём не знаем!!! Позор!!!
  Я перевёл дух и с минуту думал. Потом повернулся к старшинам, которые боялись поднять глаза.
  ― Значит так, сейчас ужин. Потом я лично отправлюсь в разведку. Старший по лагерю ― штабс-капитан Корри. Дежурный по постам...― я ткнул пальцем в старшину стрелков, ― старшина Римман. Разин ― я повернулся ко второму старшине, ― берёшь двоих стрелков и идёшь на разведку в сторону Подковы. Гренадерам нарубить дров, потом отдыхать. Не галдеть, песни не петь, в земле не колупаться, к повару не приставать, снайперов не обижать! Узнаю хоть какое-нибудь нарушение порядка, лично выдеру. Вы мою руку знаете. Снайперам обоих взводов сменить стрелков на обозе. Старший ― Кенеил. Так... Римман, подготовишь ещё две партии разведчиков и отправишь вверх, в горы и вдоль хребта. Группы по три солдата, старшими групп назначишь унтеров по своему усмотрению. Уф... Да! С собой я забираю тех двоих, что сидят в укрытии.
  На этом сбор закончился и можно было чуть передохнуть и поужинать.
  
  Ужинали уже в сумерках. После похода и беготни аппетит был такой, что хотелось и тарелку с ложкой съесть. Повар не успевал подбрасывать кашу в миски. Снайперы получили свои порции первыми и гордо удалились к своим палаткам. Место у котла тут же заполнили гренадеры и стрелки, которые рычали, урчали и матерились на повара, требуя добавки и костей. Повар сам был неплох и орудовал своим черпаком не только в котле, но и по головам наиболее нахальных обжор.
  После ужина я пошёл к укрытиям. В правом сидели те самые стрелки, которые ходили в разведку. Когда я вошёл под своды пещеры, они вскочили и вытянулись. У обоих от левого плеча к середине груди тянулись кровавые раны. Шерсть под ними слиплась полосками от запекшейся крови. Глядели они на меня спокойно и даже с вызовом. Я слышал, что у одного из народов Шиама практиковалось такое ритуальное кровопускание, но сам я ни разу ничего подобного не видел, и решил, что если немедленно не остановить это самокалечание, мои стрелки сами себя так исполосуют, что у фельдшера бинтов не хватит. Разговор оказался трудным, тем более, что оба новобранца были абсолютно уверены в правильности своих действий.
  ― Ладно, ― махнул я рукой в конце разговора ― хотите себя кромсать ножами, кромсайте. Но в бой я вас не возьму. Отправлю к обозу, чтобы вас фельдшер лечил. А вы будете ему воду таскать, да за ранеными товарищами ухаживать. За теми, кто свои раны получил в бою, кто не занимался самоистязанием... Слабаки вы и трусы.
  Оба стрелка, казалось готовы были кинуться на меня. Стояли уже не по стойке смирно, а чуть пригнувшись, немного согнув руки и нервно подёргивали хвостами. Я захохотал и под сводами забилось, загрохотало эхо.
  ― Ну! Я обидел вас? Я сказал неправду? Думаете это честь, взять нож и полоснуть им себя по груди? Глядите!
  Я сорвал с себя рубаху, чтобы был виден длинный шрам, полученный давным-давно, ещё во время первого аренорского похода на горцев.
  ― Ну! Глядите на меня, а не себе под ноги! Думаете, я сам себе его сделал? Хотите мне сказать, что, располосовав себе грудь, вы избавили себя от влияния злых сил? Не смешите! Хотя... Я готов вам поверить, если вы докажете свою полезность. Сейчас ― бегом к фельдшеру. Он вас перевяжет. Потом бегом к обозу ― возьмёте провиант на меня и на себя. Мы отправляемся в разведку. Все вместе. Посмотрим на вашу Перкман, или что вы там такое видели. А сейчас... Не светите своими порезами, это позор, калечить самих себя, если всех нас вот-вот начнут убивать. Чтобы через четверть часа стояли по стойке смирно у моего полога.
  Стрелки потупились и воинственности у них поубавилось. Прикрыв плечи и грудь робами, они шмыгнули из пещеры.
  
  Через четверть часа всё было готово, я видел, как три группы разведчиков бесшумно растаяли под деревьями в сгущающихся сумерках. От обоза доносился тихий перестук - снайперы старательно перебирали обозное добро. Аккуратные и пунктуальные, они не могли сидеть без дела, когда столько повозок как попало заполнено набросанным провиантом, скарбом... Гренадеры, набив брюхо, вповалку спали прямо на земле перед палатками. Идилия, пронеслось в моей голове позабытое слово... Я усмехнулся и повернулся к новобранцам стоявшим почти по стойке смирно. 'Почти', потому что их слегка перекашивало в левую сторону. Бинты и болячки не давали распрямить грудь.
  ― Ну что, орлы? Теперь вам Перкман не страшна? Тогда за мной...
  И пошёл шагом вниз по склону. Сзади бесшумно шли стрелки и я слышал их только тогда, когда кто-нибудь их них тяжело вздыхал. Так мы прошли добрый конец по широкой ложбине, опускающейся к дороге, наконец Ришар не выдержал:
  ― Го-господин п-поручик?.. ― нерешительно начал он. ― Р-разрешите вопрос задать?
  Я повернулся и остановился.
  ― Потом. Потом поговорим. Пока скажи мне, верно мы идём и далеко ли до того места, где вы видели Перкман?
  Стрелки закивали и дружно показали пальцем чуть левее ложбины, в ту сторону, где должны находится укрепления пехотинцев.
  ― Туда! Там Перкман! Ещё версты две идти... А пехи ещё за полверсты от того места.
  Я кивнул головой и пошёл дальше по ложбине. Тут лес стал гуще и грязнее. В темноте как когти торчали ветки, упавшие на землю. Фиолетовое небо порой мелькало между кронами деревьев, подмигивая редкими пока звёздочками. Всё больше усилий мне приходилось прикладывать, чтобы не нашуметь, но всё же под копытами то и дело трещали какие-то сучки, веточки, палочки. Я злился и шёл всё медленнее и медленнее, потом остановился. Стрелки замерли тенями у меня за спиной. Переведя дух, я медленно двинулся вперёд.
  ― Господин поручик!.. Командир!... ― услышал я сзади тихий шёпот - Пришли!..
  Я остановился и поманил к себе стрелков. Те, двумя бесшумными прыжками выскочили вперёд и уставились на меня широко раскрытыми глазищами, поблёскивающими слабым зеленоватым светом.
  ― Значит так. Вон та светлая полоска впереди, скорее всего дорога? ― стрелки закивали ― Перкман вы видели вон там? ― снова кивки головой. ― Ладно. Идём к дороге. Лучше перебраться на другую сторону, там местность ровнее, проще... Мне будет легче подобраться незамеченным к позициям пехоты...
  
  Наконец мы достигли дороги. Это была всё та же накатанная грунтовая дорога, ведущая на перевал. Пустынная, зарастающая по обочинам травой. Радов подобрался к обочине и осмотрел дорогу. Не заметив ничего подозрительного, но все же старательно принюхиваясь, он помахал мне рукой. Я последовал за ним и вышел на дорогу. Какое это было облегчение, почувствовать под ногами плотный грунт вместо мягкого податливого дёрна. Не выходя из под крон деревьев я постарался осмотреть окрестности. Мы спустились почти к подножью подковы. Справа возвышался тот самый холм, за которым горцы устроили батарею. За дорогой спуск к реке становился очень пологим, с полосами и группами деревьев. Ни кустов, ни буераков, ни нагромождений камня... А влево... Влево дорога шла вниз, в нашу обожаемую Проклятую долину. К позициям пехоты...
  ― Переходим...
  Одним прыжком я перемахнул через дорогу, за мой, стелясь по земле неясными тенями, промелькнули стрелки.
  Ночь наступила чёрная и безлунная. Поднялся ветер. Шум в кронах и шуршание травы заглушали шаги так, что мне можно было не слишком стараться. Сначала я даже перешёл на рысь, но стрелки сразу отстали и начали задыхаться, так что пришлось сбавить аллюр. Вскоре между деревьев замаячили огни. Мы двинулись ещё медленнее, потом вообще пошли шагом. Я всё пытался прикинуть, сколько сейчас времени, но никак не мог сориентироваться. Получалось чуть меньше полуночи.
  Пробираясь вдоль очередной группы деревьев, мы подошли к позициям пехоты шагов за сто. Тут я остановился. Мне надоело пригибаться, поэтому я лёг в траву. Наконец-то можно было распрямить спину, расслабиться и просто понаблюдать за жизнью союзного, но совершенно чуждого по составу подразделения.
  Пехотинцы копошились, колотили кирками внутри фортов. Видимо понижали пол внутри укрепления. Вдоль укреплений прохаживались рослые офицеры с наглыми лицами. Оборона у полка выглядела вполне внушительно. Справа и слева от дороги ― крепкие полевые форты, стены их укреплены жердями, отсыпаны щебнем. Прямо посередине дороги, чуть вынесенный вперёд, такой же лёгкий люнет.
  Ришар потянул меня за рукав.
  ― Господин п-поручик! Смотрите! Т-там, вниз п-по дороге...
  Но сколько я ни вглядывался в темноту, ничего не мог разглядеть.
  ― Что там?
  ― Там с-свечение! Странное с-свечение! Это н-не факела!
  Мне стало нехорошо, по спине пробежал противный холодок. Тут я вспомнил, что оба стрелка понятия не имеют о том, что было на дороге, кто нападал на обозников... Стараясь не выказывать испуга, я разогнул ноги и поднялся.
  ― Вот что братцы, пора нам отсюда...
  Договорить я не успел, мощный толчок поверг меня на землю. Я вскочил, но земля тут же пошла у меня из под ног и я вцепился руками в ветку дерева. Короткая передышка дала мне время пошире расставить ноги, и снова мощный толчок. Земля заходила ходуном, по дороге поползли волны, столбом поднялась пыль, левый край люнета покосился и вдруг провалился под землю. Поперёк дороги легли две широкие трещины, куда полетели стены фортов, солдаты, скарб. Снова передышка и снова мощный толчок. Ветка, за которую я держался отломилась и я снова полетел на землю, путаясь в ветвях и листьях. Рядом приплясывали стрелки и, хоть им с трудом удавалось сохранять равновесие, они не убегали. Я сквозь ветки крикнул им, чтобы не ждали меня и уходили той же дорогой, какой мы пришли, но они упрямо стояли на месте. Когда наступила очередная передышка, я вскочил и поскакал прочь от позиций пехоты. Стрелки помчались за мной следом. Я видел, что параллельно нам, вверх по дороге в панике бежит примерно сотня солдат, остальные помчались вниз и скоро исчезли из вида. От укреплений остались жалкие развалины, солдаты в панике разбежались и, словно по мановению волшебной палочки прекратились подземные толчки. Я остановился и перевёл дух. Стрелки никак не могли отдышаться, бинты у них под робами сбились и обоих здорово перекосило.
  ― Быстренько перевяжите друг друга и пойдём обратно. Будем считать, что теперь-то с пехами покончено. Те, кто побежал вниз, навряд ли вернутся...
  Радов поднял на меня глаза и, морщась от боли, спросил:
  ― Почему? Ведь внизу нет горцев?
  Я уже открыл было рот, чтобы ответить ему, но тут начались новые толчки. Правда слабые и далёкие. Я глянул в сторону бывших укреплений бывшего 246-го полка. Там разгорался пожар и на фоне пожарища я увидел тёмные силуэты - те, кто бежал вниз по дороге, возвращались обратно. Бежали сломя голову, падали в трещины, перепрыгивали ямы и провалы на дороге и бежали что было сил вверх. Среди них я заметил и одного офицера, который драпал от стихии быстрее своих солдат.
  Когда вторая серия толчков прекратилась, я махнул рукой стрелкам:
  ― Уходим. Пехам капут, их и было немного, а после землетрясения и вовсе остались единицы. Да и не удастся их теперь собрать в подразделение. Всё. За мной...
  Мы быстро покрыли расстояние до места, где переходили дорогу и углубились в лес. Я уже не старался идти тихо, бояться было некого. Радов пристроился справа, Ришар слева. Оба то и дело набирали воздух и отрывали рот, но вопрос повисал в воздухе. Наконец Ришар не выдержал:
  ― Го-господин п-поручик... Р-разрешите обратиться?..
  ― Давай... Обращайся. - я убавил шаг, чтобы стрелкам можно было перевести дух.
  ― А п-правда что вы ещё в п-первую к-кампанию в-воевали?
  ― Правда. Воевал. Совсем ещё сопляком был...
  ― Расскажите? ― подключился Радов. ― Они хоть как выглядят, эти горцы? Они на кого похожи?
  Я задумался. Правда, на кого? Ни на кого они толком не похожи, сами по себе...
  ― Если сравнивать, ― наконец сказал я, ― то больше всего похожи... На снайперов, пожалуй... Вот если взять снайпера и сделать его ниже на две головы, да шире в три-четыре раза, получится горец. Они настолько низкие, что любой не пригибаясь пройдёт у меня под брюхом. Но ширины они при этом такой, что кажутся абсолютно квадратными. И сильны они просто чудовищно. Бегать же вовсе не умеют... Что ещё? В темноте неплохо видят, но при ярком солнечном свете слепнут и раскисают... На лицах у них шерсть растёт... Но не как у вас, а скорее как у меня, только длиннее и гуще... Ну вот вам и все горцы. В рукопашку с ними вступать не стоит, поломают, лучше вести маневренный бой ― обстрелял, отступил, снова обстрелял, снова отступил... Кстати, нужно предупредить гренадеров, чтобы не сильно рассчитывали на кирасы и не геройствовали. Горцы давно уже в каждую пулю заливают по стальному шарику. Этот шарик пробивает стальные доспехи навылет. Пуля, конечно, летит криво и точность боя горских ружей куда меньше, чем любых других, но горцы и в перестрелку на большой дистанции не ввязываются.
  ― К-командир, а п-почему вы начали воевать с г-горцами?
  ― Кто 'мы'? Я лично или наше королевство?
  ― Ну... Ваше к-королевство.
  ― Горцы первыми напали на нас. Они спустились с Панорского хребта и большими отрядами напали на окраинные хутора, фермы. Самое страшное, что они убивали взрослых, а малышей уводили в рабство. На следующий день Аренор объявил войну горцам. Я сбежал из обсерватории и присоединился к отряду, где служил мой брат. Так и попал на первую в своей жизни войну... У нашего войска был приказ, не.... Ну не зверствовать в общем... Но, когда мы увидели, как обращались с нашими малышами... Горцы связали им руки за спиной и надели на головы маски. Такие, в которых можно смотреть только прямо под ноги. Хотели сделать из них скотину для работы в своих шахтах... Война длилась всего четырнадцать дней. На Панорском хребте больше нет горцев. Ни одного. То, что я увидел, запомнилось на всю жизнь и, когда империя запросила союзной поддержки у Аренора в войне с горцами, я был одним из первых добровольцев... Они ненавидят землю, ненавидят жизнь. Они обожают только свои мерзкие машины. Они не имеют право топтать землю... Так... Что мы делаем теперь... ― переменил я тему разговора. ― Мы сейчас на половине пути к лагерю. Одну задачу мы не выполнили, Перкман не посмотрели. Даже не узнали есть ли вообще такая штука... Задача номер два ― подходы к Подкове... Идём по склону вдоль гряды. Я постараюсь не шуметь, а вы двигайтесь справа и слева, шагах в двадцати. Если что увидите, сигнальте.
  ― К-как сигналить?
  ― Да просто посмотрите в мою сторону. У вас глаза как фонари. Мне всё будет понятно. Ладно, вперёд.
  Так мы и двинулись, впереди справа и слева стрелки, я за ними. Спотыкаясь, проваливаясь ногами в невидимые ямки и тратя кучу сил на то, чтобы не нашуметь и не прозевать сигнала. Такое движение вымотало меня похлеще, чем буксировка гаубиц. Наконец мы одолели влажную ложбину и выбрались на склон, где дёрн был тоньше, а грунт прочнее.
  
  Подкова оказалась точно слева от нас, когда впереди одновременно вспыхнули и погасли две пары зеленоватых огоньков. Я встал как вкопанный, боясь шелохнуться. Ветер в кронах шумел и заглушал любые звуки, но вскоре я различил хруст камней выше по склону и на фоне тёмного неба промелькнула квадратная тень. Затем вторая, третья. Тьма была полной, луна то ли не взошла, то ли пряталась за тучами, висящими у горизонта. Только гаснущие и снова вспыхивающие звёзды выдавали силуэты противника. Кто-то тихонько потянул меня за рукав и я чуть не подпрыгнул от неожиданности, но знакомый голос тут же прошептал:
  ― Го-господин поручик! Ч-четверо ст-транных солдат идут... Очень п-похожи на горцев!
  Я сквозь зубы процедил:
  ― Троих можно не жалеть, одного нужно взять живым!
  Горцы шагали прямо на нас и вскоре я различил три тёмных силуэта и один со светлыми треугольниками на груди. Да, это были горцы - квадратные фигуры, ноги короткие, похожие на каменные тумбы, толстенные короткие руки, головы, словно забитые в плечи кузнечным молотом. Три солдата и офицер. Я подтянул Ришара к себе и шепнул:
  ― Солдат не жалеем. Я атакую, вы прикрываете. Если у меня не получится, стреляйте. Офицер нужен живым!
  У меня уже подрагивали ноги, от нетерпения рябило в глазах, а дыхание застревало в груди. Вот он враг! Наконец-то! Ближе... Ещё ближе...
  В три прыжка я оказался рядом с горцами. Длинная, тяжёлая сабля со свистом рассекла воздух. Двое упали ― один молча, другой с визгом. Но я не достал третьего, ноги заскользили по дёрну и я чуть не растянулся. Двое оставшихся в живых горца поджали руки и ноги, и кубарем покатились вниз по склону. Я выстрелил из револьвера и промахнулся. Медлить было нельзя, рядом грянули два выстрела и третий солдат уткнулся носом в землю, проехал по инерции на пузе аршина три, подёргался и затих. Офицер быстро катился вниз и я поскакал следом. Сзади пыхтя бежали стрелки, на ходу взводя и перезаряжая ружья. Горец докатился до подножья и вскочил на ноги, когда я настиг его. Тот развернулся и поднял над головой руки. Я знал, что означает этот жест ― за спиной горцы носят большие топоры ― в своё время этот жест стоил мне двух месяцев госпиталя и длинного шрама на груди. Медлить было нельзя и я ударил его ногами в грудь. Удар получился сильнее, чем я рассчитывал, горец согнулся пополам и отлетел шагов на шесть, распластался на земле и затих. Подбежали стрелки, присели на землю и взяли горца на прицел. Я никак не мог придти в себя, этот первый бой, хоть и получился очень скоротечным, всколыхнул давние воспоминания. Ненависть к этим несуразным коротеньким солдатам снова поглотили все мои мысли. Перед глазами стояли картины детей со стянутыми за спиной руками, в узде, в упряжи... Тяжёлые вагонетки, гружёные рудой. И этот отвратительный запах... Я потряс головой избавляясь от воспоминаний. Горца нужно крепко связать и доставить в лагерь.
  ― Ребята! Вяжите его поскорее. Да покрепче!
  Радов удивлённо посмотрел на меня:
  ― Да ведь он покойник! Вы его пополам перешибли!
  ― Этот 'покойник' сейчас очухается и сделает из тебя отбивную котлету! Вяжите скорее!
  Горца связали. Я настоял, чтобы руки ему стянули ремнями за спиной так туго, что кисти побелели, а в пасть запихали кусок его же штанины. На ноги ему я набросил верёвочную петлю, а другой её конец прицепил к своей портупее. Так мы и отправились в лагерь ― впереди я, сзади, постанывая и покряхтывая на ухабах, буксируемый мной горец, в арьергарде два стрелка, которым стало совсем плохо. У Ришара даже появились пятна крови на робе и перекосило обоих на левую сторону. Ничего, потерпят...
  В лагерь мы прибыли незадолго до рассвета.
  
  * * *
  
  Нас заметили передовые посты и, ещё до того, как я увидел палатки, меня встречал Корри со стрелками. В лагере уже раздували костёр, повар копошился у своей кухни, а вокруг крутились гренадеры из дровоколов. Корри помог мне дотащить пленного до палаток и крикнул старшину.
  На поляне стала собираться толпа. Пленный уже совсем очухался и с ужасом пучил глаза на обступивших его солдат. А те старались во всю - стрелки щерили зубастые рты, шипели и урчали, гренадеры облизывались и щёлкали зубами, снайпера смотрели внимательно, с улыбкой, отчего выглядели ещё страшнее - если стрелки и гренадеры просто прибьют, то с такой улыбочкой можно многое придумать.
  Я отвёл Корри в сторону:
  ― Разведчики вернулись?
  Корри кивнул:
  ― Да, но пока только две партии. Часа два назад вернулись с хребта и минут за двадцать до вашего возвращения вернулись те, кто ходил вдоль хребта. На хребте вроде ничего интересного или значительного не обнаружили. Естественно, какие-то полезные мелочи они могут рассказать, но я не стал расспрашивать, решил дождаться вашего возвращения. А вот те, кто ходил в сторону крепости говорят, что рассмотрели на пределе видимости мощный форт горцев. Говорят, что он находится чуть дальше Подковы.
  ― Отлично. Значит мы уже обладаем начальными разведданными... Сейчас нужно быстренько выпотрошить из пленного всё, что он знает. Есть вероятность, что когда он успокоится, достать из него эти сведения будет гораздо труднее...
  Корри нахмурился:
  ― Что вы собираетесь делать?
  ― Да ничего особенного... Отдам на съедение гренадерам...
  ― Вы позволите, чтобы они съели его?! Вы с ума сошли!
  ― Ничуть. Во-первых есть его я им не позволю, а вот помучить ― пожалуйста. Во-вторых иным способом вы из этого урода ничего не вытащите... В любом случае, у нас нет выбора, потому, что к примеру ваша жизнь мне кажется более дорогой, чем его... Кстати, вы спали?
  ― Н-нет... ― неуверенно сказал Корри, ―А почему вы спрашиваете?
  ― У вас очень усталое лицо. Вам нужно отдохнуть. Вы на ногах больше суток, и это после такого сложного перехода... Если не сегодня, то завтра точно пойдём на штурм, нужно быть сильным к этому времени. Идите, поспите. Право, вы выглядите очень замученным. Хотя... Лучше сначала помойтесь, вместе с грязью и потом смывается усталость. Возьмите кого-нибудь в подмогу, полностью помойтесь и спать. Я вас разбужу.
  Корри мотнул головой и пошёл к полевой кухне. Я подозвал двух стрелков, и послал вслед за ним. Уже через четверть часа Корри, чисто вымытый, пошатываясь от усталости, пошёл к пологу. Когда я посмотрел на него в следующий раз, он уже мирно спал, задрав вверх ноги и забыв даже укрыться.
  Тем временем гренадеры с удовольствием готовились обрабатывать пленника. Возле скалы вкопали бревно к которому и привязали его. Рядом сидел наш повар и похохатывал. На глазах у горца он демонстративно точил свой огромный тесак. Но горец, похоже, уже овладел собой и хотя его рот был заткнут штаниной, облил меня потоками злобы и презрения. Его сморщенная физиономия, скрытая под густыми кустами бороды, усов и бровей просто источала ненависть. А сам он источал непередаваемую вонь. Этот смрад невозможно описать, ещё труднее его выдержать. В нём смешались пот, грязь, снадобья, с помощью которых горцы ухаживают за своими машинами и тухлое пойло, потребляемое ими в невероятных количествах... Да. Этот экземпляр вызвать на откровенность будет не просто...
  
  Я повернулся к подошедшему старшине:
  ― Кто сносно знает горский? Я пока светить своими познаниями не хочу. Спросите кто он, как его зовут, в каком чине. Будет ерепениться, обрежьте ему бороду.
  Старшина мотнул головой и заорал:
  ― Шибан!!! Ко мне!!!
  Прибежал рослый гренадер и вытянулся передо мной во фрунт, косясь на своего старшину.
  ― Значит ты знаешь горский? ― спросил я, ― Спроси, как его зовут...
  Шибан подбежал к горцу и выдрал у него изо рта вонючий кляп. Горец с шумом вдохнул воздух и попытался плюнуть в гренадера из под усов. У него не получилось и меня передёрнуло от омерзения.
  ― Коно мараи дото? Как тебя зовут? ― рявкнул солдат ― Кои вада конок? Какой чин?
  Горец зарычал и разразился потоком ругани. Я махнул рукой:
  ― Можешь не переводить. И так понятно... Обстригите ему бороду.
  Старшина выхватил тесак, оттянул длинную бороду горца и с удовольствием полоснул по ней. В кулаке у него остались длинные рыжие патлы. Горец взвыл и стал дёргаться на столбе, выкрикивая всё новые и новые ругательства. Ко мне подбежал стрелок и, когда я нагнулся, зашептал мне в ухо:
  ― Командир, вернулся старшина Разин со своей группой, говорит, что принёс кучу информации!
  ― Ладно, иду... ― я повернулся к гренадерам. ― Я пойду позавтракаю. Делайте с ним что хотите, главное, чтобы он был жив, мог и хотел со мной разговаривать. Приступайте... И вот ещё что. Пасть ему заткните. Наши ребята спят, разбудит...
  На поляне стояли стрелки всех трёх разведгрупп, с ними же были и Ришар с Радовым, которых успели перевязать и накормить.
  Я махнул им рукой и направился к укрытиям. Когда все устроились внутри пещеры, я прилёг у входа и расстелил на патронном ящике карту:
  ― Значит так братцы, ночь прошла, на разведку мы сходили, давайте разбираться, что мы знаем...
  На разбор разведданных нужно было бы пригласить Корри и я выглянул из укрытия. Корри валялся на своей лежанке и улыбался во сне. Будить его было бы преступлением. Ладно, пусть спит. Потом ему всё расскажу...
  ― Давайте начну я. Сегодня ночью, я с этими двумя бравыми стрелками ― я показал на Ришара и Радова, ― ходил вниз, к пехотному полку. Хотел посмотреть Перкман и оценить степень её... Или его? В общем подтвердить факт наличия и степень опасности. Я лично Перкман так и не увидел. И, как я понимаю, даже если Перкман есть, для нас это не существенно и не важно. Далее. Укрепления пехотного полка уничтожены сильным землетрясением. Много пехотинцев погибло, часть разбежалась. Причём та часть, которая попыталась отступить в долину, скорее всего погибла от этих непонятных огоньков... Ну, а те, что рванули вверх, скорее всего нарвались на горцев и тоже были перебиты. Будем считать, что теперь-то полк полностью уничтожен. После этого мы столкнулись с разведгруппой горцев из трёх солдат и офицера. Солдаты уничтожены, офицер болтается на столбе. Подождём, что он нам расскажет. Вот и всё, что нам удалось узнать... Теперь ваша очередь рассказывать, моя слушать. Слушать я вас буду в таком порядке: сначала унтер-офицер Ранке, потом унтер-офицер Ромов, и последним будет старшина Разин. Начинайте.
  Унтер кивнул и заговорил скучным голосом:
  ― Я с двумя стрелками был направлен на обследование прилегающих склонов хребта. Время отправления - десять часов сорок минут пополудни...
  ― Эти подробности можно и опустить. ― перебил я солдата, ― Старшине потом отчитаешься. Сейчас расскажи, что ты видел.
  ― Есть! Склоны хребта определённо посещались горцами. Выше, за гребнем обнаружен небольшой карьер, где, раньше брали камень. Скорее всего на достройку и ремонт крепости. От карьера за хребтом идёт дорога. Она в ужасном состоянии, но пройти по ней можно. В одном месте она пересекает ущелье, там сделан подвесной мост. Постройка качественная, но очень старая. Сейчас мост выдержит только пешие войска. Я попытался прикинуть, нельзя ли по этой дороге переправить орудия и пришёл к выводу, что это невозможно. Во-первых, карьер за гребнем, через который орудия не перетащишь, во-вторых дорога очень извилистая, наконец мост трухлявый. Только пешком можно пройти. Мы прошли по дороге вёрст пятнадцать и дошли до старого поста горцев. Раньше он был укреплён, теперь же заброшен. От него дорога идёт вниз и на ней свежие следы. Горцы ей иногда пользуются. Дальше мы не пошли, иначе не успели бы вернуться затемно.
  Я кивнул. Хорошие новости. По крайней мере диверсионный отряд можно бросить по этой дороге.
  ― Теперь ты. ― я ткнул пальцем в унтера Ромова.
  ― Мы ходили вдоль хребта. Причём нашим путём пройти будет трудно, а с обозом и вовсе невозможно. Мне показалось, что по склону специально проводили взрывные работы, потому что много ям, большие куски камня торчат в разные стороны... Может быть часть этих камней были изготовлены и помещены туда специально. Мы обследовали склон от дороги до скал. Очень трудное место. Дальше ложбины не пройти. Но это не всё. Мы ушли далеко по склону и верстах в восьми от нас расположена ещё одна ложбина, идущая к дороге и дальше, к реке. За этой ложбиной стоит большой форт. Каменные укрепления, высокие стены. Мы рассмотрели бруствер и ров перед ним. Очень серьёзное укрепление. Левее его и ниже мы видели огни и какие-то строения. Похоже там ещё один форт - как раз рядом с дорогой. До крепости мы так и не дошли. Она ещё дальше. Верстах в пяти от этого форта, за гребнем.
  Унтер взял палочку и начал чертить на песке схему:
  ― Вот тут мы. Вот дорога. От нашего лагеря к дороге идёт ложбина. Если двигаться вдоль склона и параллельно дороге, за ложбиной начинается повышение и вёрст на семь идёт склон в камнях и ямах. Он кончается, ещё одна ложбина, на три версты шириной, как и наша, идёт к дороге. За ней форт. За фортом мы видели гребень небольшого хребта. За этим гребнем скорее всего расположена крепость. Гребень понижается к дороге и в этом месте стоит ещё один форт. Вот такие у горцев укрепления. Мы обследовали долину и два раза чуть не нарвались на патрули горцев. Подойти к форту с пушками можно только по дороге, но там стоит ещё один форт больше и сильнее...
  ― Хорошо. Это очень интересно. На нашей карте отмечена только крепость, никаких сведений о второй линии обороны нет. Слушаем дальше. Разин, тебе слово.
  ― Мы ходили на Подкову. Сначала хотели только осмотреть подходы к Подкове, соответственно приказу, но потом побывали и на самом плато. Это хитрое место. Там расположена батарея полевых орудий. Подкова как мешок открытый в сторону горцев. Прямо напротив него, в понижении стоит мощный форт и орудия Подковы направлены прямо не него. Если какое-нибудь войско постарается осадить форт, оно попадёт под перекрёстный огонь. Прямо мощный центральный форт, справа и слева форты прикрытия, сзади батарея на Подкове. Мешок. Капкан. Сунулся и погиб. Эта пара ― батарея на Подкове и форт ― практически неуязвимы. Тот, кто попробует напасть на одно укрепление, подставит свою спину под огонь другого. ― Разин взял веточку и дорисовал схему на песке, ― Тут не два форта, а три. Вот тут на подкове батарея, вот тут дорога, она делает небольшой изгиб. Получается система укреплений, похожая на букву 'Т' в основании этой буквы Подкова, вверху - три форта. Серьёзно тут горцы всё организовали. И эти укрепления предполагалось брать силами пехотного полка, двух наших рот и двух гаубиц?
  ― Ты слишком много думаешь... ― недовольно проворчал я, ― Всё рассказал? Или что-то ещё узрел, да приберёг на сладкое?
  ― Нет, всё рассказал... Знаете, командир, Подкову можно взять тихо, ночью в ножи, без стрельбы. Там гарнизон слабый, расчёты восьми орудий, пара рот охранения. Порежем и батарея наша...
  ― Я сам решу, что мы будем делать. Всё. Пока все свободны. ― я зевнул и потряс головой. ― Отдыхайте. Сегодня, похоже, никуда мы не пойдём. Ночью я вас снова отправлю на разведку...
  Солдаты разошлись, а я засел за исправление нашей карты. Перерисовал на неё схему начерченную на песке, перенёс все свои наблюдения и пунктиром ограничил территорию, где не были замечены разные сказочные и бредовые явления. Всякие огоньки с Перкманами... Я уже заканчивал этот труд, когда ко мне прибежал гренадер и сообщил, что горец созрел для разговора.
  
  Возле столба меня встретил старшина и с гордостью сказал, что горца 'убедили' поговорить со мной, что говорить он будет правду и только правду. Одного взгляда на горца было достаточно, чтобы поверить этим словам. Он уже не стоял возле столба, а бессильно болтался на ремнях. Теперь, даже если развязать ремни, он никуда не денется...
  ― Спроси, как его зовут...
  ― Он уже сказал. Его зовут Фитли. Он рядовой, сигнальщик. В каком подразделении служил?
  Горец с трудом поднял голову и тихо сказал:
  ― Ики-то-ики... сули... сулибун ти датоно кадо...
  ― Второй взвод фронтовой разведки.
  ― Не второй, а двадцать второй, ― поправил я переводчика. ― Почему он говорит, что он рядовой? Он офицер! Какого чёрта у него на груди знаки отличия?
  Переводчик снова затарахтел с горцем. Мне показалось, что тот в ответ улыбнулся.
  ― Он говорит, что у всех сигнальщиков такие знаки на груди, чтобы его было издалека видно. Чтобы не пропустили флажные сигналы. Клянётся, что он рядовой...
  ―Ладно, плевать. Скажи ему, что я буду задавать ему вопросы, и от него зависит, как быстро наш разговор закончится. Скажи ему, что если он откажется отвечать, я просто уйду и вернусь тогда, когда он опять захочет говорить.
  Переводчик ещё немного потарахтел с горцем и повернулся ко мне.
  ― Он согласен. Он расскажет всё, что знает. И ещё он просит, чтобы его убили и похоронили.
  ― Скажи ему, что он умрёт как солдат. А теперь приступим...
  Горец рассказал многое. Наверняка меньше, чем знал, но всё-таки массу полезной информации. Говорить ему было всё труднее и труднее, сказывалась обработка гренадеров, наконец он поднял на меня глаза и попросил закончить разговор.
  ― Я просто солдат... Я не знаю, как командиры планируют оборону. Я не знаю, какое вооружение в фортах, я там не был... Я просто солдат ― прошептал он разбитыми губами. ― Ты обещал...
  Я посмотрел ему в глаза и кивнул.
  ― Всё. Заканчиваем. Он сказал всё, что мог. Потом закопаете его за скалой, там грунт мягче. И вот ещё что, ― я глянул на старшину. ― вместе с ним закопайте его топор и его бороду.
  ― Я выполнил обещание. ― сказал я, поворачиваясь к горцу. ― Ты хороший солдат. Где его топор? ― повернулся я к гренадерам, ― Пусть ему отдадут топор и отрезанную бороду. Отвяжите его. Он никуда не побежит и сопротивляться не будет, я их брата знаю...
  Допрос был окончен, дальнейшее меня не интересовало. Уже отойдя шагов на пять я услышал за спиной глухой удар и тяжёлый вздох. На душе было противно, чем-то нужно было заняться и я решил найти в обозе свой давно заброшенный дневник и переписать в него все свои наблюдения, все добытые сведения и факты. Карта тоже нуждалась в основательных правках. За работой прошла первая часть дня и к полудню всё было готово, а сам я начал только что не биться носом в бумагу. Глаза слипались, плечи ныли, голова сама клонилась вниз. Так я и отключился, на патронном ящике, сжимая в руке карандаш.
  
  Проснулся я так же неожиданно, как и заснул. Судя по солнцу, спал я часа два. Было тихо, возле кухни потрескивали дрова - повар готовил обед. Гренадеры дрыхли в тени деревьев, снайпера меняли дозорные вахты, стрелки занимались своими делами, ночную смену не было видно. Скорее всего спали в палатках. Шея затекла страшно, одну ногу я отлежал и теперь её совсем не чувствовал. Разогнув руками шею и припадая на занемевшую ногу я поплёлся искать старшину Риммана. Тот сидел возле укрытий, подвернув под себя ноги и натирал лицо какими-то травами.
  ― Римман, я прикорну немного, разбудишь меня в четыре часа дня, хорошо?
  ― Да, командир! Я так и сделаю!
  ― Если случится что-нибудь, сразу меня буди! Гренадеры пленного похоронили, кстати?
  ― Да. Закопали за скалой. Стонали, что столько мяса пропадёт даром. Вместе с топором закопали. Хороший топор пропал. Почти новый. Нам бы в обозе пригодился.
  ― Я обещал ему, что его похоронят как солдата. У них топор что-то вроде друга. Топоры у них все с именами собственными... ― мне вдруг стало противно от того, что я оправдываюсь перед старшиной. ― Ты тут расселся, если что случится, последний узнаешь. Пойди, посты проверь!
  Старшина вскочил и убежал выполнять приказ. К этому времени нога начала отходить и колола нестерпимо. Маленькие иголочки тысячами вонзались в кожу, кололи, проникали глубже, волнами пробегали по мышцам судороги. Уцепившись за свод пещеры я стоял и ждал, когда утихнет эта пляска. Я стоял в тени и меня было плохо видно. Зато я прекрасно видел, как молодой гренадер встал, потянулся и пошёл за скалу по нужде. Уже подходя к скале он оглянулся. И посмотрел на наш лагерь. Взгляд его мне не понравился, вороватый какой-то. Я уже хотел проследить за ним, но тут выскочили ещё два гренадера, в которых я узнал тех самых ночных хулиганов, отличившихся в первую ночёвку. У этих рожи были перекошены злобой и бежали они целенаправленно за первым. За скалой послышалась возня и глухие удары, первый гренадер вылетел на поляну, за ним выскочили эти двое и начали серьёзно колошматить его тесаками в ножнах. Я вышел из-за скалы и гаркнул:
  ― Отставить!!! Что за возня?!
  Все трое вскочили и построились.
  ― Стоять тут! Смир-рно!
  За скалой, как я и предполагал, была могила пленного горца и кто-то пытался ковырять землю в этом месте. Понятно кто. Тот, кому навешали тумаков на поляне. Молодцы эти двое, хорошо поняли урок. Выйдя на поляну я осмотрел троих гренадеров.
  ― Если кто-нибудь ослушается моего приказа... Повешу. Свободны.
  
  Острые иголочки уже прошли, но ногу ещё потягивало. Корри под соседним деревом счастливо вздохнул во сне и перевернулся на бок. Ноги при этом вытянул далеко за пределы лежанки и я подумал, что вечером кто-нибудь обязательно через них растянется. А вообще, ерунда какая-то получается. Спим днём, ночью шарахаемся по лесу как привидения... Пехота ходит строем и строем же дохнет, а мы... Имперцы называют такие роты 'колониальные войска'. Сами они с этой публикой справиться не могут, поэтому приглашают нас, аренорцев. С другой стороны, хоть они и оккупировали земли, где живут эти мои гренадеры, стрелки, снайпера, но разве они покорили жителей? То в одном то в другом уголке империи вспыхивают восстания, возникают отряды, которые называют себя 'освободительными армиями', а империя зовёт их 'бандами'... Теперь эта война с горцами... У империи с ними свои счёты, горцы прибрали к руками имперские шахты - наладили хитрое сооружение, позволяющее спускать с вершин хребта большое количество техники и живой силы, накопились в предгорьях, а потом напали на имперские шахты. Вырезали на шахтах всех, головы шахтёров сложили на вершине плоского холма, чтобы их было издалека видно. Имперцы озверели и обложили шахты многоуровневой блокадой. Плотной шрапнелью они загнали горцев в подземелья, а на Спуск направили самые мощные свои орудия. Вроде сейчас имперские инженеры придумали новое оружие - какие-то летучие яды, которые можно закачать в шахты и все горцы там передохнут как крысы. Но пока эти вещества получаются слишком стойкими - после их применения, шахты надолго окажутся смертельно опасными...
  
  Голова клонилась к подушке, глаза закрывались и скоро я снова уснул. И спал крепко почти до самого вечера. К счастью, ничего серьёзного не случилось. Повар порезал палец, сидел на месте, ныл, хныкал и матерился на гренадеров, по прежнему шныряющих вокруг котла; один стрелок, возвращаясь с поста, споткнулся об задние ноги Корри, растянулся, расквасил себе нос и расшиб коленку; снайпер прожёг себе кожу на лице - чистил оптический прицел винтовки, направил его на солнце и хотел заглянуть, теперь на щеке у него вздулась чёрная болячка, окружённая красным пятном ожога.
  Корри уже умылся, нарядился и бегал по поляне организовывая вечерние работы. Я помял в руках рубаху и бросил её обратно на лежанку. Ну её к бесу. Надоело это имперское тряпьё. Хоть и шито на меня под заказ, из самого мягкого полотна, один чёрт, чувствуешь себя в нём как в капкане. Ладно кираса, хоть какая-то защита, но зачем имперцы таскают на себе столько тряпок? Уж силачами их никак не назовёшь, так нет, навесят пуд шмотья и ходят...
  ― Корри! ― позвал я штабс-капитана. ― Я с вами поговорить хотел! Есть некоторые детали, которые нужно срочно обсудить.
  Тот подбежал ко мне, я взял из штабеля пустой патронный ящик и мы направились за скалу. По пути я глянул на могилу горца, но новых покопов на ней не было. Мы поднялись на скалу, я бросил на землю ящик и расстелил на нём карту, придавив её камнями.
  ― Ну вот, что нам удалось узнать о горцах...
  ― Поручик! Виктор! ― перебил вдруг меня Корри. ― Посмотрите, там имперский флаг!
  ― Где?!
  Я повернулся и действительно увидел маленькую сине-зелёно-оранжевую тряпку, болтающуюся прямо под Подковой. Именно там, где была устроена батарея, расстрелявшая позавчера пехотный полк! Что за наваждение? Я сбегал к обозу, перепугав всех на поляне, схватил свою трубу и вернулся на скалу. Батарея была захвачена остатками пехотинцев. Над главным зданием гордо реял имперский флаг, а сами пехи, как жирные тёмно-синие блохи ползали по светло серой батарее, то появляясь на брустверах, то залезая на крыши казематов. Меня уже начинала немного злить эта непотопляемость пехоты. Её невероятная удача. Как они справились с горцами на батарее? Сколько сейчас их осталось? Как с ними можно воевать, если их не берут ни призраки, ни землетрясение, ни горские топоры? Это просто чума нашей земли, тысячи тысяч тёмно-синих мундиров... Пока мы прячемся и разведываем, жалкая пехота захватила батарею! Теперь пехоты осталась горстка, но у неё была своя артиллерия. Восемь полевых орудий... И наверняка куча боезапаса. Нам бы такую силу...
  ― Ладно, ― я оторвался наконец от трубы и повернулся к Корри. - пехи, несмотря на все их приключения, живы. По крайней мере батальон там наберётся. Теперь они при орудиях и закрепились плотно. Это очень приятная неожиданность, но позвал я вас сюда не за этим. Держите трубу и смотрите вон туда, за Подкову...
  Корри взял трубу и долго рассматривал горизонт, потом повернулся ко мне и нагнулся над картой.
  Я вооружился прутиком и, тыкая в каракули на бумаге, принялся излагать известную мне информацию:
  ― Итак, оборона горцев состоит из двух линий. Первую линию составляет собственно крепость, которую горцы назвали Аманган. Пленный рассказывал о ней как о чуде света. Говорил, что она колоссальной высоты, что стены её толсты настолько, что их не возьмёт ни один снаряд, говорил, что эта крепость осталась от Древних строителей. Горцы пытались её достроить или на худой конец укрепить. Их хватило на контрфорсы аршин в двадцать высотой, а стена крепости что-то около ста пятидесяти аршин. И сделана то-ли из единого куска камня, то-ли из какого-то удивительно стойкого и прочного бетона. Ещё пленный говорил, что Древние сделали большую крепость и очень мощную, но плохую. Вроде там не оказалось места для 12-дюймовых орудий и пришлось ограничиваться 6-дюймовыми, а кроме того, стена крепости сильно наклонена внутрь. Что мол, если начнут её штурмовать, даже штурмовые лестницы не откинешь - они будут плотно лежать на покатой стене. Где он видел лестницы в полторы сотни аршин длинной, я не знаю... Крепость перегораживает весь перевал и реку в том числе. Для спуска воды имеется специальный тоннель. Скоро мы это чудо света увидим. Я надеюсь... Малый калибр орудий крепости и другие её недостатки и вынудили горцев отстроить вторую линию обороны, которая считается неприступной. Она состоит из трёх фортов: Рор, Гета и Нобиган-Эфид и наш невольный гость пожелал нам обломать зубы об эти форты... Гета и Нобиган-Эфид прикрывают подходы по дороге и реке Эфид, соответственно. Все три форта хорошо укреплены, имеют мощные стены и широкие рвы. Все форты каменные, а центральная Гета вообще, сверхсовременный форт с толстенными стенами, орудиями в барбетах и башнях, большим гарнизоном... Нобиган-Эфид и Гета, кроме того, прикрыты орудиями крепости. Крепость может не только помогать им огнём, в случае приближения противника, но и вести огонь по самим фортам, если какой-то из них окажется в руках врага, а центральную Гету могут прикрывать ещё и Рор с Нобиган-Эфидом, потому, что она расположена ниже их. А вот Гета вести огонь по своим соседям скорее всего не сможет - не хватит угла подъёма орудий... Есть большой соблазн захватить Рор. Он стоит на отшибе, от крепости отгорожен грядой, Гета ниже, и будем считать, что обстрелять его не может, а Нобиган-Эфид слишком далеко. Захватив Рор можно относительно быстро уничтожить Гету... Но очень сомнительно, что такую возможность не предусмотрели горцы. Рор абсолютно неприступен - разведчики доложили, что даже им с трудом удалось преодолеть склон хребта на подходе к форту. Но я не думаю, что это все препятствия, которые горцы придумали для защиты Рора. Скорее всего, или сведения о нём устарели и по силе он не уступает самой крепости Аманган; или имеются другие укрепления, нам не известные, которые прикрывают его... Отсюда ещё вариант: если горцы поставили Рор как приманку - в отдалении от других укреплений, значит здесь по их подсчётам наиболее вероятное направление нашего удара. Он как бы провоцирует: 'Напади на меня! Смотри какой я весь беззащитный!' И это, естественно окажется неправдой... Значит, если атаковать, к примеру, Гету, это будет неожиданностью для горцев... С другой стороны горцы ждут тучу пехоты, массу артиллерии, организованные сапёрные работы, возможно наша атака Рора будет более успешной именно из-за своей неожиданности, секретности и малочисленности нашего отряда.
  Корри с сомнением скривил губы:
  ― Значит вы всё-таки решили избрать целью первой атаки именно Рор? Вы же сами сказали, что он неприступен... Я бы с радостью сказал что-нибудь вроде: 'волков бояться - в лес не ходить', но мне кажется, что Рор и впрямь, слишком похож на ловушку...
  ― А какие могут быть варианты? Брать Гету? Гета под перекрёстным огнём с четырёх сторон, при внушительной собственной огневой мощи! Нобиган-Эфид под перекрёстным огнём с двух сторон ― крепость и Гета. А Рор один, даже если предположить, что Гета сможет бить по нему со своей позиции, это всё равно не идёт ни в какое сравнение с другими фортами. Корри, не думайте, что меня не интересует ваше мнение! Напротив! Критикуйте меня! Изо всех сил критикуйте!
  ― Прежде чем критиковать, нужно узнать детали... Я пока послушаю вас, Виктор.
  ― Хорошо... Смотрите... Я предлагаю штурмовать Рор. Наши разведчики прямо сказали, что подойти к нему с орудиями можно только по дороге со стороны Геты. По склону не пройти, но по дороге, под прицелом орудий ― чистое самоубийство. Есть слабая надежда, что вот эта заброшенная дорога от старого каменного карьера, которую нашли разведчики, окажется проходимой для орудий, но надежда эта слабая...
  ― Но разве наши гренадеры не смогут её привести в порядок и навести новый мост? С их способностями в горных работах это не составит труда.
  ― Это займёт слишком много времени. Навести мост - неделя; поправить все изъяны дороги ещё от двух до четырёх недель... Мы не располагаем таким количеством времени. Поэтому я предлагаю взять Рор не штурмом, а секретной шпионской вылазкой...
  ― Вы с ума сошли, Виктор! Вы знаете, что с нами сделают, если узнают, что вместо честного боя, мы как воры или бандиты пролезли во вражеское укрепление и вырезали спящих солдат?!
  ― Очень хорошо! Корри, вы делаете успехи! ― я довольно потёр руки и улыбнулся. ― вместо того, чтобы начать разглагольствовать о 'чести мундира', вы верно замечаете, что начальству это не понравится. Только смею вам напомнить, что победителей не судят, а о мёртвых говорят либо хорошо, либо ничего. Если мы возьмём Рор, это будет первый серьёзный шаг к победе, если все поляжем на этом предприятии, нам будет плевать на всё, в том числе и на мундир.
  Корри насупился, но промолчал.
  ― Итак, нужно подобраться поближе к Рору и хорошенько осмотреть подходы к нему... Нам с вами подходить слишком близко к форту бесполезно, нас засекут сразу, значит придётся потерять ещё один день и этой ночью отправить пяток разведгрупп вот по этой дороге от старой каменоломни и вот здесь, прямо на укрепления Рора... Но дорогу и окрестности форта всё же хотелось бы посмотреть лично, всё-таки командовать во время штурма придётся нам с вами и мне вовсе не хочется устраивать многолетнюю блокаду одного единственного форта. Неудача штурма будет означать провал всей операции. Мы слишком малочисленны, чтобы начинать долгосрочную осаду. Только бы удалось хотя бы взводу гренадеров или стрелков тайно проникнуть за стены форта... Тогда его оборона была бы если и не парализована, то основательно подорвана что позволило бы основной штурмовой группе, и нам с вами в том числе, подойти вплотную для решающего броска. Я очень надеюсь, что со стороны старой дороги форт охраняется слабее. Даже если это не так, мы можем инсценировать нападение в лоб и, как только Рор придёт в боевую готовность, атаковать его малыми силами с тыла. Этот штурм я предлагаю произвести завтра днём.
  ― Почему днём? Ночью больше шансов подобраться незаметно...
  ― По нескольким причинам. Во-первых, ночью наши снайпера слепнут. Вы видели, как они жались к костру и нервно оборачивались на каждый шорох? Ночью они не видят даже собственного носа. Зато днём они реальная сила, которую я намерен ввести в бой. Затем, горцы большую часть жизни проводят под землёй, в своих шахтах. Ночью они чувствуют себя комфортнее, а яркий солнечный свет их слепит. Таким образом для нас дневная операция вдвое выгоднее, чем ночная.
  ― Виктор, вы вроде всё неплохо разработали... Вот только ваше упоминание о демонстрации штурма мне очень не нравится... Все, кто там будут участвовать, почти неминуемо погибнут... И ещё... Я понимаю, что это дико... Даже не знаю с чего начать... Понимаете, у нас на одном из полевых учений случился курьёз. В порох попал перец. Обыкновенный молотый перец. Бочонки с порохом прибыли вместе с похожими бочонками со специями и, когда порох отправляли в бомбовые погреба, с ними затесался этот бочонок с перцем. И на учениях выдали этот самый порох, перемешанный с молотым перцем... Понимаете?
  Я никак не мог понять, куда он клонит, поэтому покачал головой.
  ― Ну перец! При выстреле, он сгорает и окутывает едким облаком стреляющего. Вы бы видели, какие были последствия! Все страшно чихают, слёзы застилают глаза, всё лицо жгёт, как огнём!
  ― Вы предлагаете нам стрелять таким добром?!
  Корри удивлённо воззрился на меня:
  ― Да нет же! Виктор! Я думаю, что если бы такое облако можно было как-то направить в сторону горцев...
  ― Корри! Вы гений! ― я от радости не удержался и крепко обнял штабс-капитана ― Вы хоть понимаете, что вы придумали?!
  ― Виктор! Ну нет же! Как облако порохового дыма направить в нужном направлении?
  ― Да зачем направлять-то? Можно снарядить ручные гранаты и гренадеры просто забросают ими форт! Вы только представьте эффект перечного дыма в замкнутом пространстве! Да у горцев просто глаза повылезают! Они сами из форта разбегутся! Насколько упростится наша задача, если пара-тройка гренадеров окажется под стенами форта и просто перебросит через стену с десяток гранат каждый!
  Корри смущённо улыбнулся и покраснел как девица:
  ― Виктор! Ну, вы меня перехвалили!.. Я всё же сомневаюсь... А если горцы применят против нас такие перцовые гранаты?
  ― Непременно применят, будьте покойны. Но дело в том, что мы применим их первыми и у нас будет большое преимущество. Поэтому стоит поторопиться, пока горцы сами не придумали такого оружия.
  ― Наверное вы правы. Вы этой ночью пойдёте на разведку?
  ― Да, причём я хотел бы отправится вместе в вами. Я хочу чтобы вы руководили нападением на форт с тыла, а для этого необходимо, чтобы вы лично ознакомились с местом предстоящей операции. Кроме того, я собираюсь сразу взять с собой взвод стрелков, чтобы они укрепились на подходах к форту и замаскировались. Так мы по крайней мере всегда будем знать, что дорога в наших руках и без опаски транспортировать по ней боеприпасы и перебрасывать основную ударную силу - гренадеров. Все снайпера пойдут со мной. Мы отправимся через гребень к каменоломне и дальше по дороге к форту. Нам нужно будет обсудить на месте план и последовательность действий, маршрут, состав штурмовых групп. В общем все подробности вплоть до мельчайших. Отправимся примерно через час, после наступления сумерек. Когда доберёмся до гребня, будет ночь. На хребте берегите ноги. В горах полно трещин, камней, которые только и ждут повода, чтобы сорваться и других ловушек... Даже нашим солдатам опасно там ходить, а уж нам с вами туда вообще путь заказан и если бы не война... Да! Перед тем как отправимся, сходите в обоз к кузнецу. Пусть проверит у вас ноги... Ну, а теперь стоит заняться приготовлениями...
  ― Виктор. Простите, что лезу не в своё дело... Давайте я перечерчу эту ужасную карту, пока не стемнело? Она же совершенно не передаёт местность! У меня есть и бумага и карандаши, это займёт от силы час.
  Я поднял с ящика карту и протянул её Корри.
  ― Вы мастер менять тему разговора, Корри... Если вы считаете, что сможете привести карту в порядок, она в вашем распоряжении! А ещё я посоветовал бы взять с собой кого-нибудь из снайперов. При свете они обладают невероятной остротой зрения и видят очень далеко.
  ― Да! Я постараюсь привести её в надлежащее состояние. ― Корри взял карту и стал спускаться. ― Пойду, инструменты возьму.
  
  Я спустился вместе с ним и занялся подготовкой лагеря к ночи, но сначала пришлось пятерых снайперов посадить за снаряжение гранат. Эти нежные солдаты, с длинными тонкими пальцами вообще мало на что годились, но в данной ситуации лучших мастеров я не нашёл бы. По мои подсчётам, всех едких специй нам хватило бы на пару десятков гранат. Снайперы развинчивали корпуса, вынимали пироксилиновые заряды, высыпали дробь и получали только тонкостенный корпус. В него они засыпали нашу адскую смесь и завинтив гранату, вставляли в запальное окно огрызок фитиля. В таком виде граната была готова и отправлялась в особую корзину, которую я приказал пометить жёлтой тряпкой.
  Рядом стояла группа стрелков и наблюдала за работой снайперов. Один из них подошёл ко мне и что-то тихо сказал. Мне пришлось нагнуться, чтобы расслышать его слова:
  ― Господин поручик, если вы позволите, я мог бы показать вам траву, которая пахнет ещё хуже, чем перц. У нас на родине этой травой разгоняют паразитов. Я видел тут, поблизости похожие лисья, если нужно, я могу собрать...
  ― Громче говори, солдат! ― не выдержал я, ― ни черта не слышно, что ты сам себе под нос мурлыкаешь! Какая трава? Что вы с ней делаете?
  Стрелок сжался, как будто я на него пушку наставил и чуть-чуть повысив голос продолжал:
  ― Очень опасная трава! Если её съесть, можно быстро умереть. Пена изо рта пойдёт, потом кровь и сразу смерть. Очень быстро. Мы её собирали и сушили на солнце до тех пор, пока листья не становились как тряпки. Тогда мы их мяли в комочки. Делать это можно было только в толстых кожаных перчатках. Эти комочки нужно высушить в тени и тогда можно применять. Когда у нас готовили амбары для провизии, мы брали небольшие жаровни, укладывали в них угольки и заносили в амбар. Потом клали несколько таких комочков на угли, быстро уходили и закрывали двери на три дня. После этого в амбаре уже не было никаких паразитов. Даже крысы валялись на полу дохлые... Дым от этой травы очень едкий и вонючий. Может она сгодиться вместо перца?
  Я прикинул запасы специй и тут же отрядил трёх стрелков во главе с этим шептуном на сбор ядовитых листьев Вскоре на полосах холста сушились длинные тёмно-зелёные перистые листья с неприятным удушающим запахом. До вечера они высохли не полностью, но их уже можно было рубить и снайпера измельчили листья в мелкую стружку, похожую на чёрный табак. Уже в сумерках они успели набить этим табачком две корзины гранат, которые я приказал пометить яркими оранжевыми тряпочками. Три корзины гранат, дающих едкий удушающий дым - одна корзина с перцем и две с ядовитой травой, по моим подсчётам должно было хватить для выкуривания горцев из укреплений.
  Пока стрелки собирали и сушили траву, пока снайпера ковырялись с гранатами, день уже начинал клониться к вечеру и пришлось взяться за распределение вахт на ночь. Когда от этой кутерьмы в голове уже начало звенеть, когда последний вахтенный был расписан по минутам, а старшины могли рассказать распорядок почти наизусть, я решил, что пора заканчивать и самому навестить кузнеца. В это время ко мне подошёл Корри и с гордостью протянул свою работу. Я взял большой лист бумаги и от удивления открыл рот. Карта была вычерчена с огромным тщанием. По всем законам военной топографии. Я вспомнил тот никудышный чертёжик, которым довольствовался до сих пор, и почувствовал, как у меня начинают пылать от стыда уши. Все окрестные детали рельефа, речки, озерца, лесные массивы в пределах прямой видимости были переданы чрезвычайно пунктуально. Мне даже не верилось, что это плод работы каких-то полутора часов. Какими нужно обладать колоссальными навыками в топографии и черчении, чтобы вот так, бросив беглый взгляд на местность с высоты средней горки, создать точную карту. Этот Корри настоящий мастер. Без преувеличения. Зачем он оставил Аренор? Зачем отправился в империю, поступил на службу в иностранную гвардию, да ещё и напросился в самое пекло, в бой, где шансы выжить близки к нулю? Зачем? Нет, господин штабс-капитан не так прост, как мне показалось с первого раза. Может он и не командовал ещё такими разношёрстными солдатами, как моя рота, но и опыта у него ничуть не меньше, чем у меня. А может и больше. Он сказал, что учился в имперской академии, когда мы стояли на острове Струмен, а это было ещё при прошлом императоре, когда нынешний под стол пешком ходил... Нужно бы расспросить Корри подробнее...
  ― Вы настоящий мастер. ― наконец смог вымолвить я, ― Оправлять вас на войну, страшное преступление. Вы... Вы сделали невозможное, снабдили нас толковой картой. В Ареноре вы наверняка стали бы почитаемым топографом. Теперь я боюсь поручать вам столь рисковое предприятие как штурм Рора... Если меня убьют, мир ничего не потеряет, но если не убережётесь вы... Вы нужны на родине, эта война не ваша... Я не знаю, что мне теперь делать.
  Корри нахмурился и отвернулся в сторону.
  ― Виктор... Мне нужно попасть в крепость. Обязательно нужно попасть в крепость. Так же как и вам. И если на нашем пути встанет форт, два форта, три форта, мы захватим их. Или погибнем. В деле тактики вы намного превосходите меня и поэтому я вам полностью доверяю. Ведите нас, мы будем сражаться.
  ― Хорошо... Но прошу вас, не бравируйте без необходимости. Я очень хочу, чтобы вы были со мной, когда мы отправимся домой, в Аренор... И ещё... Вы вроде говорили, что окончили столичную обсерваторию?.. Я бы хотел, чтобы вы мне помогли ночью... Обратиться к ночным светилам с вопросом...
  ― Да, конечно. ― Корри кивнул. ― Я помогу вам!
  
  * * *
  
  Солнце уже коснулось горизонта и небо на западе окрасилось в ярко-оранжевый цвет. С противоположной стороны наползала серая мгла, птицы спешили укрыться в лесу, чувствуя скорое ненастье. Лёгкий прохладный ветер дул из долины и колебал листья вековых деревьев окружающих поляну. Здесь, в предгорьях сильнее ощущалась близкая уже осень. Отдельные веточки деревьев были покрыты яркими жёлтыми листьями, некоторые из них срывались и уносились прочь в карусели, гоняясь друг за другом, чтобы упасть в траву, среди поздних цветов. Кто-то бесшумно шнырял в ветвях деревьев, и заметен был только когда среди листьев порой показывались его настороженные глаза чтобы через мгновение растаять вреди ветвей. Было так тихо, что не хотелось нарушать эту тишину ни единым словом. Когда же наконец будет мир в этих землях? Когда мы станем свободными от оружия, от постоянной гонки за временем, за технологиями, за тактикой и стратегией? Почему кто-то должен постоянно погибать? Разве плохо жить в мире? Если ты не боишься выстрелов, взрывов, смерти. Если ты не должен идти и убивать кого-то. Если тебя не обременяют долг и ответственность перед своими близкими, тоже желающими мира и боящимися войны. Если ты свободен. Если ветер обнимает тебя за плечи, тянет, зовёт за собой. Если душа твоя стремится на простор, в родные степи, чтобы лететь вслед за ветром, вместе с ветром. Если можно забыть обо всём, просто дать волю своим ногам, дать волю своим мыслям. Забыть обо всём на свете кроме себя и ветра и от этого никому не станет хуже...
  На каждой войне есть много героев; и всё же нет ни одного, который был бы достаточно велик, чтобы остановить войну.
  
  Взвод моих стрелков уже собрался на поляне в полной боевой готовности. Корри тоже был тут и я тихо сказал:
  ― Все готовы? Перцовые гранаты взяли? Берите все три корзины с собой. Нам они ни к чему. Боезапас, оружие в порядке? Тогда пошли.
  Первыми двинулся унтер Ранке из разведгруппы, следом мы с Корри и за нами длинной цепочкой потянулись стрелки.
  Подъём некоторое время был пологим, но вскоре об подковы стали ударять камешки, из земли тут и там торчали острые глыбы, трава стала ниже и суше. Склон вдруг поднялся перед нами отвесной стеной, которую смогли бы преодолеть только наши солдаты, да и то при наличии специального оборудования, но Ранкин вдруг свернул влево и пошёл своей мягкой бесшумной походкой вдоль отвесной скалы. Через некоторое время показалась широкая трещина в склоне и унтер уверенно стал подниматься по ней вверх. Дно трещины было забито обломками камня и щебнем, травы вовсе не было, зато кое где под камнями слышалось журчание воды. Этот подъём показался мне ужасно длинным и трудным. Камни торчали отовсюду, ударялись об копыта, забивались под подковы, осыпались под ногами. Ухватиться было не за что и приходилось балансировать руками. Сзади пыхтел штабс-капитан, которому было ещё труднее, так как он должен был отправляться в полной боевой экипировке, заковавшись в тяжёлые латы. Броня у него была имперская, страшно тяжёлая и неудобная. Корри обливался потом, ругался сквозь зубы, но упорно шёл за мной не отставая. За ним шли стрелки. Уже у вершины скалы он ненароком зацепил копытом камень и отбросил его в строй стрелков. Один стрелок со стоном рухнул под ноги своих товарищей, зажимая рукой рану на голове. Пришлось отправить его обратно, к обозу, выделив ещё и провожатого. Корри приказал увеличить дистанцию, солдаты вроде отстали, но вскоре снова сели ему на хвост, ведь для них этот подъём не представлял никаких трудностей.
  
  Наконец добрались до вершины и перед нами открылось небольшое плато. Ещё один небольшой мучительный подъём и мы оказались на водоразделе. Наверное с гребня можно было рассмотреть все окрестности, но это оказалось невозможным, потому что в лицо нам ударил холодный ветер и мелкий дождь. В горах уже вовсю хозяйничала осень, было сыро, промозгло и холодно. Редкие деревья стояли полностью жёлтыми, теряя под натиском ветра и дождя свой наряд. Холодный дождь бил прямо в грудь, в лицо, но мне он был приятен. Только сейчас я понял, что давно не мылся и что кожу начало уже жечь от пыли и сухого пота, а дождевая вода, стекая по бокам холодными струйками, уносила с собой грязь и усталость. Ранкин уже спускался по склону, который оказался менее крутым, чем с нашей стороны и я последовал за ним. Через полчаса мы уже стояли по другую сторону водораздела у небольшого карьера. Ветер гудел где-то выше, а здесь, внизу было тихо и тепло. И очень темно. Стрелки, сначала обрадовались, но вскоре радость их улетучилась, в долине было полно злых и голодных комаров. Я тут же пожалел, что не напялил на себя имперское тряпьё. Сзади послышалось недовольное ворчание, это Корри, чересчур старательно работающий мокрым хвостом, умудрился хлестануть сразу троих стрелков по мордам. В ответ на ворчание последовал новый приказ увеличить дистанцию. Дождь тем временем усилился и превратился в настоящий ливень, а по дороге покатился поток воды и грязи. Стрелки шипели от недовольства и вздрагивали всем телом, когда вода затекала им в ботинки или за шиворот. Склоны гор внезапно озарила яркая вспышка и почти сразу же раздался оглушительный раскат грома. За ней последовала следующая и скоро от молний стало светло. Дорога теперь лепилась к склону горы и слева постоянно слышался треск перекатывающихся камней, а справа, внизу, ревела вода. Во время вспышек впереди появлялась мокрая спина разведчика, ведущего нас к укреплениям горцев.
  Очередная вспышка осветила далеко впереди призрачные, за потоками ливня, столбы, это были быки моста через ущелье, пересекающее дорогу. Вот и сам мост. Большой, очень длинный и сделанный на совесть, но очень старый. Разведчики уже перешли на другую сторону и ждали нас. Я жестом подозвал Корри и заорал ему в ухо, стараясь перекричать грохот и рёв стоящий вокруг нас:
  ― Стойте здесь! Вы тяжелее! Я пройду по мосту и проверю его прочность! Нам нельзя идти вдвоём! Может обрушиться! Очень старый!
  Корри кивнул и встал у моста, а я пошёл вперёд. Мост, такой тяжёлый и массивный с виду, раскачивался под напором ветра. Брёвна были мокрые и жутко скользкие, к тому же он провисал относительно быков на несколько аршин. Почти посередине моста встретилось несколько брёвен, выделявшихся своей чернотой, заметной даже при редеющих вспышках молний. От удара копытом одно из них поддалось, затрещало и вдруг вывалилось из креплений, полетело вниз, в бездну ущелья. Дальше мост был более-менее ровным и прочным и я поспешил вернуться.
  ― Идите вперёд, ― крикнул я штабс-капитану. ― но будьте осторожны, посередине моста несколько брёвен сильно прогнили, когда будете подходить к середине моста, дождитесь молнии, проверьте путь и только тогда продолжайте идти. Ни в коем случае не наступайте на почерневшие брёвна, они гнилые!
  Корри молча пошёл по мосту, тщательно вглядываясь вперёд, стараясь ловить редкие сполохи, чтобы не оступиться. Вскоре он скрылся из вида и только молнии выхватывали из темноты его блестящую металлом фигуру. Вот он преодолел треть моста. Вот уже у середины. Стоит на одном месте, всматривается в поверхность моста. Вот уже миновал опасное место и начал подниматься. Вот и другой край моста. Камень упал с моей груди, когда он достиг противоположного берега ущелья и я тут же последовал за ним. Гроза уходила и, хоть ливень продолжался с прежней силой, молнии уже полыхали за водоразделом. Редкие их вспышки уже не давали достаточно света и я шёл очень медленно, но всё же проглядел дыру, угодил в неё ногой и чуть не упал. От моих движений мост раскачался ещё сильнее и угрожающе заскрипел. Ещё шаг... Ещё... Опять тёмные гнилые брёвна... Когда до края моста оставалось около десяти аршин, я сделал рывок и облегчённо вздохнул, когда почувствовал под ногами острые камешки. Как я радовался им в ту минуту!
  Стрелки спокойно и бесшумно двигались по мосту редкой цепочкой, перепрыгивали через опасные места и не выказывали ни малейшего неудобства. Лёгкие и ловкие, они были гораздо лучше нас приспособлены к жизни в горах.
  После моста пришлось идти гораздо медленнее. Гроза уже ушла далеко в долину и только отдалёнными раскатами грома и редкими сполохами напоминала о себе. Вот именно сейчас, когда мы приближались к заброшенным передовым укреплениям горцев, она была бы как раз кстати, но что в этом мире происходит так, как нам хочется? Идти без огня по извилистой горной дороге было очень трудно и до укреплений мы добрались далеко за полночь.
  
  Два больших бастиона преградили нам путь. Они стояли друг за другом и чтобы пройти по дороге, нужно было обогнуть сначала один, потом другой. Бойницы их были темны, на сводах поселилась жёсткая горная трава. Из низких дверных проёмов тянуло сыростью и холодом, а в глубине мертвенно светились прогнившие и обрушившиеся перекрытия. Мороз пробежал по коже, при виде этих светящихся гнилушек. Ещё сильны были впечатления от увиденного на дороге, а призрачные огоньки-убийцы никак не удавалось выкинуть из головы.
  Монументальность этих давно заброшенных укреплений была полной неожиданностью для нас, но их состояние и расположение оказались очень приятным сюрпризом. Здесь и должен был закрепиться взвод стрелков под началом Корри, здесь они должны будут дождаться взвода гренадеров, а завтра утром начать штурм.
  Пока стрелки обследовали укрепления, мы с штабс-капитаном прошли по дороге дальше. В четверти мили от укреплений дорога стремительно сбегала вниз, затем был крутой поворот и за ним маячили приземистые бока форта. Я увидел его впервые и был даже немного разочарован. После монументальных укреплений на дороге, форт выглядел чересчур низким и маленьким. За его стенами маячили пятна света, словно кто-то ходил с факелом по внутреннему дворику, а высоко над фортом, на длинной штанге болталась мокрая квадратная тряпка - флаг горцев.
  ― Ну вот мы и на месте... ― шёпотом заговорил я с Корри. ― Ваша задача - проникнуть под стены форта и забросить внутрь гранаты с перцем. Эту задачу лучше всего поручить не гренадерам, а стрелкам. Они лучше маскируются, не теряют самообладания на открытых пространствах и при ярком свете, как гренадеры. Итак, днём вы посмотрите, как лучше подобраться, пути в мёртвые зоны форта и тому подобные вещи. Когда стрелки забросают внутренний дворик гранатами, не бросайтесь сразу в атаку, дождитесь, пока огонь начнёт ослабевать и только тогда штурмуйте ворота вместе с гренадерами. Если стрелкам удастся проникнуть на стены, будет совсем здорово. Сигналом к вашему наступлению будет наша лобовая атака. Её я постараюсь начать перед закатом. Закат для горцев, как раннее утро для нас. Я постараюсь провести демонстрацию атаки на предельной дистанции, чтобы уменьшить возможные потери, а вы должны дождаться, когда горцы войдут во вкус и вместо очерёдной стрельбы орудиями, откроют беглый огонь. Не раньше! Только когда орудия Рора, слышите, именно Рора, а никакие другие, откроют беглый огонь. Вот тут и начинайте. Как только мы увидим дым над фортом, сразу поспешим к вам на подмогу. А теперь я должен отправляться обратно... И вот ещё что... Не лезьте сами внутрь форта. Очень вас прошу. Солдаты и сами отлично справятся.
  Корри в темноте сжал мою руку.
  ― Постараюсь, Виктор. Жаль, что нам с вами не удалось поговорить с небом... Как всё затянуло тучами...
  
  Обратная дорога в кромешной тьме совершенно вымотала меня. Камни, камни... Кругом одни камни. Острые, твёрдые... И проливной дождь, мешающий нормально разглядеть дорогу. В лагерь я вернулся, когда на востоке небо начало светлеть и тут же, как назло, кончился дождь. Все солдаты были на ногах. Снайперы жались к костру и крутили головами, силясь разглядеть что-нибудь в ночи. Второй взвод стрелков, укомплектованный сплошь новобранцами, сбился под деревьями кучей и, похоже, устроил молебен. Гренадеры как всегда хрюкали, рыгали и икали... Артиллеристы тоже давно проснулись и стояли теперь у своих орудий, с опаской поглядывая на моих солдат.
  Взвод гренадеров был тут же отправлен к штабс-капитану, а повёл их второй стрелок из разведгруппы.
  Я достал из обоза свою старинную аренорскую броню и начал в неё облачаться. Довольно тонкая, очень лёгкая, но при этом очень прочная, она была надёжной защитой от любого холодного оружия. Внешний вид её был просто замечательным: угольно чёрная, блестящая, с золотыми закраинами, заклёпками и узором в виде замысловатых линий и спиралей, но что я получу кроме эффектного внешнего вида? Как она покажет себя в современной войне? Подарит ли она мне ещё и хорошую защиту от пуль и картечи? Наконец, не будут ли её яркая красота и блеск привлекательными для вражеских стрелков и не станет ли это для меня приговором? Что же, сегодняшний день подарит мне ответы на все мои вопросы... В конце концов, внешний вид тоже имеет своё значение. Затянув последние ремни я подвигал торсом и потоптался на месте. Латы сидели отлично и ничуть не стесняли движений, в отличие от имперских железок. Глянув на светлеющее небо и взяв в руки шлем с полосатым щетинным гребнем, я вернулся к солдатам. Стрелки при моём появлении вскочили на ноги и заурчали, те, кто оказался в дальних рядах, подпрыгивали, или оббегали своих товарищей, чтобы поглазеть на меня, гренадеры открыли рты и молча пялились, а те снайпера, чьё зрение начало восстанавливаться, восхищённо кивали головами... Когда-то такая реакция мне очень польстила бы, но не теперь, перед боем из которого вернутся отнюдь не все присутствующие...
  Когда все снайпера восстановили зрение и начали нормально ориентироваться в пространстве, я приказал отряду построиться.
  ― Отряд! Стройся! ― громко сказал я и не узнал своего голоса, таким жёстким и металлическим он оказался. И так каждый раз, как будто в первый раз. Каждый бой как будто первый и последний в жизни... Солдаты построились намного быстрее, чем обычно и я продолжил:
  ― Солдаты! Мы идём в бой... ― Тут следовало сказать: 'За империю и императора', но мне не удалось выдавить из себя эти слова, потому, что мои солдаты воевали вовсе не за эти мифические ценности, а друг за друга.- Мы идём брать штурмом форт горцев. Выступаем через полчаса. Всем проверить оружие, боеприпасы, обмундирование... ― Речь, которую я готовил и прокручивал вот уже битый час, получалась мятой и рваной, поэтому я махнул рукой и закончил, ― С богом! Какой бы он у вас ни был!..
  Солдаты не удержались и заорали, завыли, зарычали... Не по-уставному, не так, как требуют имперские офицеры, но так, как велит их древний обычай, их родной язык. И в этом вопле слышалась ярость, которая захлёстывает ум перед битвой, страх, поселяющийся где-то глубоко внутри, радость от того, что закончилось это мучительное ожидание и события начали свой бег к какому-то неведомому, но неумолимому концу.
  Когда наступила тишина, я подозвал к себе старшин и долго, обстоятельно рассказывал им тактику боя. Старшины никак не могли придти в себя от моего преображения, так ошеломившего их. Как они ни пытались вести себя непринуждённо, стоило мне обратиться с вопросом к любому, как руки у того непроизвольно опускались по швам, а сам он вытягивался во фрунт.
  
  Через полчаса отряд двинулся вперёд. Без построений, без боевых кличей, без флагов. Путь был длинный, очень трудный. Приходилось пробираться между нагромождений камня, искать обходные пути вокруг огромных ям, трещин и воронок. Постоянно приходилось отправлять разведчиков. Только к полудню мы оказались на склоне высокой и плоской гряды, обращённом в сторону форта. Далеко в дымке виден был Рор. На длинной штанге болталась просохшая квадратная тряпка, а на стенах не было видно ни единой живой души. Несколько раз пришлось осмотреть в подзорную трубу форт и окрестности, прежде чем были замечены признаки жизни. Да и то, без снайперов с их невероятно острым дневным зрением, мне это вряд ли удалось бы. Форт, на первый взгляд казавшийся необитаемым, на деле просто спал. Трудно дневному существу представить, что есть те, для кого восходящее солнце приносит только мучительную резь в глазах, его лучи жгут кожу как огнём, а поднимающееся от земли тепло походит на жар из печи. Горцы не любят солнце, не любят день. Днём они спят в своих сырых, холодных каменных норах, а ночью выползают под мертвенный лунный свет. На Аренор они напали перед рассветом. Перед рассветом же они напали на имперские шахты. Глупо не использовать эту тактику против них. Только бы день выдался солнечный...
  На заросшей, скалистой гряде нашли круглую поляну и на ней устроили небольшой привал. Снайперов я сразу отправил занимать позиции на расстоянии прямого выстрела перед фортом. После короткого инструктажа, суть которого заключалась в том, что каждый снайпер, под угрозой публичной расправы обязан был сообщить мне лично о любых замеченных им горцах, снайперские взводы сразу распались, а снайпера поодиночке, реже парами, растворялись среди деревьев. Гордые до эгоизма они не могли работать в строю, плечом к плечу с товарищами. Иначе как делить трофеи? Как бахвалиться своими ратными подвигами, если тебе в бою помогали другие? Носить изящные деревянные коробочки, в которых снайпера у себя на родине хранят свои ужасные трофеи в виде ушей, узелков волос или отрезанных пальцев убитых противников, в имперской армии запрещалось под угрозой виселицы и снайпера придумали сложнейшую систему хитроумных значков, которыми украшались винтовки. У опытного снайпера ложа и приклад винтовки были испещрены странными значками, буквами, фигурами, каждая из которых означала не только расу поверженного врага, но и способ, с помощью которого это было сделано. И только ради этих значков снайперы носили своё оружие одним характерным образом - чтобы всем было видно, какой он великий воин... Правда у моих снайперов винтовки были новые, только что со склада и, естественно, девственно чистые, что вызывало у их владельцев отчаяние и приступы стыда, а в бой они рвались сильнее, чем кровожадные гренадеры. Распустил я их без страха и волнений. Они никуда не разбегутся. Любой снайпер скорее покончит с собой, чем сбежит с поля боя. А кроме того, никто так не умел маскироваться, как эти невысокие, хрупкие создания. И наблюдать. Лучших дневных разведчиков найти просто невозможно.
  Стрелки и гренадеры тем временем достали сухари и усердно подкреплялись ими. Гренадеры беспокойно поглядывали на небо и наконец, попросив у меня разрешения, перебрались под полог леса, окружавшего поляну. Их тревога была вполне понятна - почти сразу же из-за туч выглянуло солнце и залило яркими лучами мокрую поляну. Гренадеры, как и горцы, не слишком любят яркий солнечный свет, да и на больших открытых пространствах быстро теряют боевой дух. Оказавшись вдали от скал или деревьев, гренадеры начинали сбиваться в плотные кучки и их боевой дух падал стремительнее, чем чувство сытости после плотного обеда.
  В разгар обеда из леса бесшумно вышел мало знакомый снайпер из новобранцев и подошёл ко мне.
  ― Господин поручик ― начал он, ― направляясь, согласно вашего приказа, на огневой рубеж, как вы изволили выразиться...
  ― Короче, солдат! ― бесцеремонно прервал я поток красноречия.
  ― Там батарея... ― обиженно протянул снайпер, хлопнул своими большими глазами с длинными ресницами и махнул нежной ручкой куда-то в горы. ― Несколько пушек... За небольшой такой горкой...
  Отлично... Вот и непредвиденные обстоятельства. Значит Рор всё же прикрывает какая-то батарея, а может и не одна.
  ― Подъём! ― гаркнул я. ― Пора браться за работу!..
  Стрелки и гренадеры вскочили вслед за мной, спешно пряча скудный паёк по карманам. Маленькие глазки гренадеров тут же запылали злобными красными огоньками под нависшими бровями.
   Я скакал впереди отряда и проклинал себя. Как же я мог не догадаться?! Вот и прикрытие форта, он совсем не так одинок и беззащитен, как мы предполагали. Ну конечно! Это же вторая Подкова. Батарея направлена не нам навстречу, а на форт. Горцы, найдя такое решение - встречный огонь по штурмующим войскам, обязательно потрудятся повторить его для каждого форта. Значит и перед Нобиган-Эфидом тоже есть такая батарея. Просто Подкова больше и заметнее. Просто Подкова была тщательно вычерчена на карте и привлекла моё внимание сразу же, после первого знакомства с картой! Ах я лопух!
  Мы уже приближались к описанной снайпером горке, как впереди послышалось характерное клацанье и маслянистое чавканье закрываемых замков. Горцы нас заметили и теперь встретят плотной картечью! Я резко остановился и крикнул:
  ― Стоять! Гренадерам обходить с левого фланга! Со стороны Рора! Как доберётесь, не жалейте гранат! Остальные за мной! ― и поскакал вправо, в обход горки. Вылетев на открытое пространство я увидел горцев. Снайпер оказался прав, это была небольшая батарея горных короткоствольных пушек, состоящая из шести стволов основного калибра и маленькой пристрелочной пушечки. Пушки жались спинами к скалам, но наше появление сломало строй. Чтобы отбить нападение с тыла, горцы выкатили орудия на площадку перед батареей и два ствола были развёрнуты в нашу сторону, а четыре других горцы спешно разворачивали обратно, в ту сторону, откуда слышались хрюканье и вопли моих гренадеров. Низкие, длиннобородые фигуры резво возились у своих орудий. Из-за бруствера в них летели гранаты и несколько толстых квадратных тел валялось между пушками. Это нисколько не смущало живых, но увидев меня, горцы остолбенели.
  ―Пирено! Пирено! ― завопили они. ― Пирено тотопаль! Арте!!!
  ― Лежать!!! ― заорал я и сумасшедшим прыжком попытался добраться до массивного валуна.
  Мой крик заглушил залп из пушек. Картечь с оглушительным грохотом и визгом вырвалась из коротких стволов, защёлкала по камням, затрещала в ветвях деревьев. Я почувствовал страшный удар в бок, ноги подкосились и я полетел по склону вверх ногами. На мгновение меня оставило сознание, но даже сквозь пелену боли я услышал, как дико закричал где-то гренадер.
  Бок жгло как огнём, но я остался цел. Картечина прошла вскользь, развернув и опрокинув меня. Вскочив на ноги я потряс головой и, перехватив саблю, вытащил револьвер. Одна мысль металась в голове ― орудия разряжены. Пока горцы перезаряжают их, пока есть несколько мгновений, вперёд!
  ― Вперёд! В атаку!!! ― дико заорал я и рванул вверх, а за мной рекой хлынули стрелки. Затрещали выстрелы, гулко бабахнула пушка. За ней другая, третья, но эти шальные выстрелы были направлены в пустоту и никому не принесли вреда. Всё смешалось в адской мясорубке. Гренадеры выпрыгивали из-за бруствера и кидались на горцев с голыми руками. Горцы были сильны невероятно и отбивались с упорством обречённых. Четверо артиллеристов даже успели выхватить топоры и отступить спиной к утёсу, явно намереваясь дорого продать свои жизни, но мои стрелки быстро сориентировались и плотным залпом из винтовок расстреляли эту группу. Наконец с горцами было покончено. Только сейчас я понял, как нам помогли снайперы, во время боя я постоянно слышал сухие щелчки их магазинных винтовок, да и среди валяющихся горцев немало оказалось покойников с дырой в голове.
  Батарея была наша и я приказал поскорее расчистить её и приготовить к обстрелу Рора. Было понятно, что лёгкие горные пушки своей шрапнелью и лмелкими гранатами не нанесут никакого вреда мощным стенам форта, но это было уже не важно. Вскоре всё было готово, стрелки тащили ящики с боеприпасами, гренадеры разворачивали и пробанивали пушки. Ко мне подбежал старшина Римман и доложил о потерях. Девять гренадеров убиты, семеро ранены, один из них тяжело. Один стрелок ранен, двое убиты. Нам пришлось заплатить дорогую цену за шесть пушек...
  С другой стороны ложбины долетел приглушённый гул и сразу вслед за ним над нашей головой прожужжал снаряд, скрылся за гребнем и там разделся грохот разрыва. Бабахнули ещё две пушки и земля вздрогнула от двух разрывов - перед и за батареей. За первыми выстрелами последовала целая серия выстрелов из малых орудий форта. Тут я сообразил, что с батареи форт как на ладони, а с форта батарея практически не видна за деревьями. Было ясно, что форт приведён в боевую готовность и пытается помочь батарее своим огнём. Опасаясь за жизнь своих, орудия форта обстреливали окрестности батареи, надеясь отпугнуть атакующих.
  Наконец батарея была приведена в боевую готовность. Оставив по отделению гренадеров и стрелков у пушек, я, с оставшимися солдатами, поспешил под стены форта. Со склона он был хорошо виден и я с минуты на минуту ожидал мощных выстрелов крепостных орудий большого калибра. Но вдруг всё полетело кувырком. Над фортом столбом поднялся желтоватый дым, а вместо орудийных залпов раздалась частая ружейная трескотня. Неужели штабс-капитан всё перепутал?! Начал штурм раньше времени? Я рванул к форту что есть силы. Солдаты сразу отстали, но бежали за мной так, как могли. Из леса вокруг нас донеслись редкие щелчки магазинок, это снайперы замечали горцев и спешили пополнить свой счёт новыми трофеями. Дым тем временем расползался всё шире, раздались почти неслышимые за ружейной трескотнёй хлопки перцовых гранат. Большие светло-жёлтые клубы дыма появились не внутри форта, уже накрытого жёлтой шапкой, а за его стенами, с противоположной от нас стороны. В ответ раздались крики и ружейная стрельба стала неровной, истерической, очень частой. Наконец канонада захлебнулась и до нас долетели вопли невыразимого страдания, звуки агонизирующих тел, хрипы и бульканье. Каменные стены резонировали и усиливали звук, как театральный зал. Страшно было слышать, как мечутся внутри толстых, прочных стен сильные, тренированные солдаты, столкнувшиеся с неведомым и неуязвимым врагом. Видимо, адская трава, собранная стрелками и сожжёная в пороховом гранатном взрыве, безветренным жарким днём не только вызывала жжение в глазах и горле... Она убивала.
  За спиной подала голос захваченная нами батарея и над нашими головами захлопали разрывы шрапнели. Свинцовые пули защёлкали, засвистели, завизжали в стенах форта. Почти целые шрапнельные стаканы, кувыркаясь, падали, не долетая до стен. Когда мы были уже под стенами форта, одно из его тяжёлых орудий неожиданно подало голос. С раскатистым рёвом оно выплюнуло десятиаршинное пламя. Ни в кого не целясь, просто в воздух. Это был последний вздох форта. Какой-то полуживой горец, задыхающийся ослепший, подал сигнал крепости. Рор погибал после получасовой осады. Из всех бойниц выползал тягучий желтоватый дым и в воздухе распространился странный, незнакомый запах, от которого заскребло в горле, а на глаза навернулись слёзы. Больше стрельбы не было, но форт ещё агонизировал. Где-то внутри, в крытых переходах и казематах, захлёбывались горцы, рвали на себе одежду, зарывались лицами в землю, извивались, колотились головами об стены, но с каждым вдохом получали только новую порцию едкого дыма. Те же, кто пытался вдохнуть свежего воздуха из амбразуры, падали с простреленной головой ― днём снайпера были настоящими мастерами своего дела.
  Нашему отряду пришлось отойти на безопасное расстояние и издали наблюдать за агонией форта. Поднялся лёгкий ветерок и желтоватая шапка дыма сразу сломалась, опала. Длинными смертоносными щупальцами дым потянулся вниз, перетек через толстые стены, заполнил ров и начал растекаться по чистому, ровному склону. В нашу сторону в панике пробежал барсук, за ним спешило мышиное семейство. Всё живое старалось убраться подальше от ядовитого облака. Налетевший порыв ветра поднял его над землёй, изорвал в клочья, развеял и унёс куда-то в горы.
  Солнце уже клонилось к закату, когда мы рискнули обойти форт. Пробравшись через ямы и каменные нагромождения, наш отряд вышел на дорогу, ведущую вниз, к форту Гета. На одном из бастионов Рора неожиданно появилась фигура. Знакомая мне фигура унтер-офицера Ранке. Он помахал нам рукой и скрылся.
  Рор был взят.
  
  * * *
  
  Тяжеленные деревянные, окованные железом ворота форта были открыты настежь, внутри вовсю хозяйничали гренадеры и стрелки. Они таскали какие-то ящики, мешки, оружие. Во внутреннем дворике всё ещё висел отвратительный запах, от которого слезились глаза и щипало в горле. Я поймал первого попавшегося под руку стрелка и спросил, где находится штабс-капитан.
  ― Он ранен! Сейчас он в арсенале, наверное, там его наш фершал перевязывает...
  Крепко сжав стрелку плечо, я спросил:
  ― Что с ним? Куда ранен? Серьёзно?
  ― Я не знаю! ― стрелок скривился от боли, ― я видел только, что у него помята кираса и лицо в крови, но он сам ушёл в арсенал!
  ― Где арсенал? ― стрелок показал рукой на массивное каменное здание, ― Сейчас живо найди своего старшину, пусть позовёт сигнальщиков и подаст сигнал нашим снайперам, чтобы собирались в форт. Понял? Бегом! Исполнять!
  На пути к арсеналу встретились два гренадера, которые несли на самодельных носилках мёртвого горца. Всё говорило о его страшной агонии. Мертвец закоченевшими, окровавленными пальцами крепко держался за разорваный на груди ворот кольчужной рубахи, широко открытый рот забит жёлтой пеной, а выпученные глаза побелели как молоко. Я отвернулся и поспешно вошёл в арсенал.
  Воздух внутри был чище; арсенал имел хорошую вентиляцию. Большое помещение освещалось несколькими керосиновыми лампами. От порога начинались ряды тел, покрытых лоскутами ткани. Слышны были стоны, бредовое бормотание... У стены лежал штабс-капитан с перевязанной головой, рядом на корточках сидел фельдшер.
  Услышав мои шаги офицер поднял голову и изумлённо вскинул брови:
  ― Виктор!.. Вот это наряд! Вы похожи на древнего аренорского воителя!
  ― Хоть вы не говорите мне этого... Как ваше самочувствие? Серьёзно ранены?
  ― Господин поручик. ― Влез в разговор фельдшер ― Я произвёл необходимую первую помощь и дал господину штабс-капитану снотворное. Ему необходимо поспать.
  Корри провёл ладонью по лицу. Видно было, что ему было очень плохо, однако он крепился.
  ― Со мной всё в порядке, Виктор... Вот немного полежу... И буду как новенький... ― Он снова поднял на меня глаза ― Вы носите доспехи королевской гвардии... Как же вы оказались здесь?.. Чёрные, с бело-чёрным гребнем на шлеме...
  Я наклонился и взял его за руку.
  ― Отдохните Корри, мы поговорим завтра.
  Сознание постепенно оставляло штабс-капитана, и уже сквозь полудрёму он пробормотал:
  ― Чёрные... С чёрно-белым гребнем... Я носил... Такие-же... Только золотые... С красно-чёрным... Гребнем...
  Я резко распрямился и сглотнул. Это невозможно! Золотые доспехи с красно-чёрным гребнем носили только члены королевской фамилии! Я снова всмотрелся в лицо Корри, который мирно спал, уронив перевязанную голову себе на руки. На виске сквозь бинты у него медленно расползалось кровавое пятно. Сбоку послышалось бормотание фельдшера:
  ― Господин поручик. Мне необходимо будет через полчаса осмотреть голову господина штабс-капитана. Возможно, придётся наложить швы. Сейчас сон ещё недостаточно глубок, их благородие может проснуться. Мне необходимы по крайней мере два гренадера, чтобы снять доспехи и правильно уложить их благородие.
  Я кивнул головой. И, уже совершенно овладев собой, ответил фельдшеру:
  ― Хорошо. Обратишься к старшине Шаргуру.
  ― Старшина, к сожалению, ранен. Он находится здесь в бессознательном состоянии. У него травма левой руки и контузия. К счастью, ранение не слишком серьёзное и, скорее всего, завтра он будет способен встать в строй.
  Я поморщился и вышел из арсенала. Мимо пробегали два дюжих гренадера с очередными носилками и я остановил их.
  ― Куда вы их таскаете?
  ― Их благородие, господин штабс-капитан, приказали стаскать покойников в ров и закопать там.
  ― Когда отнесёте его, бегом в лазарет, в подчинение фельдшеру.
  ― Так точно, вашбродь! ― гаркнули гренадеры и побежали в сторону ворот, а я вернулся в арсенал.
  ― Как закончишь с штабс-капитаном, бегом ко мне с подробным рапортом о наших потерях. ― обратился я к фельдшеру, ― Понял?
  ― Будет исполнено, ваше благородие... Господин поручик, хотелось бы вам тоже бок осмотреть. У вас кровь по ноге течёт.
  ― Потом, занимайся пока тяжело ранеными. ― махнул я рукой и вышел во двор.
  Взяв с собой двух старшин, я отправился на осмотр форта.
  Стены были сложены из каменных плит на бетоне. Многослойные, с отсыпкой щебнем и песком. Толщину стен я прикинул в двадцать аршин. Все крупные и средние орудия были выведены из строя. Как ни скоротечен был бой за Рор, горцы успели разгромить все прицельные приспособления. На бруствере, кроме трёх крупных орудий, оказалась масса мелких, которые остались в относительной целости.
  Из каземата вынырнул фыркающий стрелок и долго отплёвывался, прежде чем смог хоть что-то выговорить:
  ― Там внизу дым ещё густой. Лучше вниз не ходить, можно крепко отравиться. Командир, у горцев для защиты рва сделаны два капонира и в них установлены странные ружья. Я таких ещё не видел ― сбоку ручка и её можно крутить. Я бы попробовал снять их со станины, но пока ещё нельзя. Дыма много. Сначала проветрить нужно.
  Вскоре мне принесли документы из комнаты коменданта форта. Затем вытащили и самого коменданта - он был мёртв, но умер явно не от яда - в груди его торчал узкий ритуальный нож. Как объяснили гренадеры, они нашли запертую дверь и стали её ломать. Изнутри послышался крик и, когда они вломились в комнату, обнаружили коменданта на полу в луже крови.
  ― Там он и окочурился... ― горестно сказал кто-то из гренадеров. ― Зачем он так, а? Мы же вроде офицеров всегда живыми берём?
  ― Он комендант... А значит боялся Хамддана...
  ― А кто такой этот Хамддана?
  ― Не кто, а что. ― объяснил я. ― Хамддан, это обряд. Горцы его практикуют с незапамятных времён. Они находят самого старшего в поселении. Деревне, городе, крепости ― коменданта, бургомистра, а то и короля или королеву. Потом вытаскивают к городским воротам, кладут на землю и разрезают пополам. Живьём. Причём так, чтобы не повредить кишки. Потом они берут жертву за ноги и за руки и растаскивают половинки к краям дороги. А по растянутым поперёк дороги кишкам, маршем входят в город. Помните королеву Сабини? Вот над ней они провели обряд хамддан.
  ― Ещё нас считают дикарями... ― проворчал у меня за спиной гренадер, ― Да их самих надо всех перерезать... Командир, ты говорил, что горцы захватывали какой-то ваш посёлок. Ну... В Ареноре. Они что и с вашими тоже такой обряд проводили?
  ― Да... Вернее попытались. Они подобрали старейшину посёлка - он был без сознания - выволокли его к воротам, а потом стали решать, в каком месте его резать... Не могли сразу определиться. Кто-то хотел за передними ногами, кто-то перед. Пока решали, старейшина умер. А на следующий день их войско уже гнали к хребту королевские гвардейцы.
  
  Только через час, уже после перевязки я смог наконец увидеть диковинные ружья из нижних казематов. Выглядели они и вправду странно - длинный свол торчал из продолговатой железной коробки, в верхней крышке которой был укреплён раструб. Сбоку торчала ручка. Я осторожно крутнул ручку, ствол выдвинулся вперёд, щелчком вернулся обратно, снова выдвинулся, опять щелчок. Это было похоже на детскую трещотку, крутишь ручку, а длинный ствол забавно щёлкает
  ― Какие боеприпасы были уложены возле этих ружей?
  ― Обычные двухногтёвые патроны от горской пехотной винтовки. Вот такие. ― стрелок полез в карман и достал горсть толстых коротконосых патронов с тупыми пулями.
  ― А ну-ка, закинь один в воронку. Пулей вперёд.
  Стрелок послушно закинул патрон в жестяную воронку, внутри что-то провернулось, ствол выдвинулся вперёд, щёлкнул, что-то заскрежетало внутри, и на землю упал изжеванный, помятый патрон.
  ― Там ещё вот такие штуки были. - добавил стрелок и достал из широкого кармана железную пластину.
  Я покрутил её в руках. Две железные плиты были на шарнире соединены друг с другом и закреплены защёлкой. По бокам насечены зубья, а между пластинами насверлено с десяток круглых отверстий.
  ― Похоже на флейту, ― вздохнул рядом снайпер Ричи, ― только ужасно грубую...
  ― Нет... Это не флейта. ― проворчал я, продолжая крутить в руках странную пластину.
  Как только была снята защёлка, пластина распалась надвое и внутри открылись пазы, точно повторяющие форму горских патронов. Меня осенила мысль:
  ― Эй, братец, дай-ка мне ещё пару патронов! ― попросил я стрелка и тот услужливо протянул мне горсть. Я уложил три патрона в ряд в пазы и закрыл пластину. Плиты сошлись плотно, только с одной стороны, как из рамки, торчали пули, а с другой хвостовики гильз. Пластина точно вошла в раструб, я покрутил ручку, ствол защёлкал и тут же прозвучали выстрелы. Хотя я и ждал их, всё же вздрогнул от неожиданности. Пластина прошла сквозь корпус ружья и вывалился снизу.
   ― Ну и как называть это чудное оружие? ― спросил я, ни к кому в сущности не обращаясь. ― Ладно. С его работой мы разобрались, так что теперь нужно собрать такие пластинки и набить их патронами. Может быть в обороне пригодится...
  Пора было подумать о восстановлении обороны форта. Старшины были или в лазарете или на важных работах, поэтому пришлось звать унтеров.
  ― Наил! ― крикнул я и когда ко мне подбежал унтер из снайперов, приказал ему: ― Сейчас бери двоих снайперов и в казематы. Проверишь, где стоят такие ружья, доложишь мне. Потом соберёте все зарядные рамки и набьёте их патронами. Нужно приводить вооружение форта к боевой готовности.
  Унтер козырнул и убежал.
  ― Ширак! ― ко мне подбежал зубастый, кривоногий гренадер. ― найди Ажуга и Хипку. Каждый из вас берёт по два гренадера и на бруствер. Мелкие пушки должны быть приведены в боевую готовность засветло. Стволы пробанить, натаскать боеприпасы. Выполняй.
  Пришла очередь стрелков, они лучше всех справлялись с самым разнообразным оружием и, за неимением артиллеристов, лучше других могли стрелять из пушек.
  ― Разин!
  ― Здесь, командир! ― старшина появился как всегда бесшумно, словно в ожидании моих слов стоял за спиной.
  ― Берёшь унтера Ранке, все пушки проверить на боеготовность, проверить прицелы, действие механизмов наведения. Потом приготовить все годные орудия к обороне форта, распределить стрелков на орудийные расчеты.
  
  Вечером я отправил тех раненых, кто не мог встать в строй, но мог самостоятельно передвигаться, вверх по дороге, к заброшенным укреплениям. С ними же отправились пятеро гренадеров, чтобы расчистить древние строения и приспособить их к лазарету. Ещё пятеро были отправлены дальше, к обозам. Они должны были доставить брезент для пологов, ведь крыши бастионов давно прогнили и обрушились, а так же лекарства.
  Самое обидное, что наши гаубицы остались далеко позади и подвести их ближе не было никакой возможности. Гета всё ещё стояла на перекрёстке и была по прежнему в руках горцев. В голове у меня промелькнул отчаяный план - разбить батарею на Подкове и прямо с дороги обстрелять Гету из гаубиц. Но что бы это дало? Одним ударом, даже не особо стараясь, горцы опрокинут те ничтожные силы, которые я мог бы выделить для защиты орудий, а после и орудийные расчёты. Если бы такая импровизированная батарея успела сделать хоть два залпа... Я по широкому пандусу, предназначавшемуся, видимо, для монтажа орудий, поднялся на главный бастион Рора, где в барбете была установлена десятидюймовая пушка. Две шестидюймовки торчали из-за щитов на соседних бастионах. Как и следовало ожидать, прицелы были расколочены, а замки вывернуты, хотя и валялись тут же, у орудий. Видимо, уже задыхаясь, горцы попытались привести в негодность вооружение форта, но уничтожить замки, например скинуть их в колодец, они не успели. При помощи стрелков пушку удалось пробанить и проверить систему наведения. Пушка была смазана и слушалась замечательно. Стрелковый унтер уселся в широченное кресло наводчика и развлекался, посылая орудие то вправо, то влево, поднимая и опуская ствол, а старшина Разин тем временем висел на площадке замкового и рассматривал замок. Потом он ловко спрыгнул с быстро движущейся площадки и подошёл ко мне.
  ― Командир, а прицелы у пушек и гаубиц одинаковые?
  ― Понятия не имею. Я же не артиллерист... А почему ты спашиваешь? ― спросил я и тут меня осенило, ― Ты хочешь сказать...
  ― Ну да... С гаубиц содрать, сюда приделать и поджарить Гету. Здешние бомбовые погреба просто ломятся от боеприпасов.
  Как же я сам не догадался?! Немедленно, прямо сейчас! Сию минуту нужно отправить солдат на бивак под скалой!
  ― Разин! Бери троих по своему усмотрению, и бегом, ты слышишь, бегом беги на наш бивак. Там собери всех артиллеристов, пусть сами скрутят прицелы, да соберут всё необходимое для стрельбы, и вместе с ними возвращайся сюда. До рассвета они должны быть здесь. Разин, это очень важно, не подведи меня! Ну, с богом!
  Старшина оскалабился, вытянулся во фрунт, козырнул и мягким кошачьим прыжком спрыгнул с высокого бастиона во внутренний дворик. Скоро четыре фигуры, низко стелясь над землёй, промелькнули в воротах форта.
  Постепенно ночь наползала на землю. Холодом и сыростью потянуло из разверзнутых пастей казематов. Стрелки заняли наблюдательные посты на бастионах и всматривались в темень, порой прохаживались или тайком курили, спрятавшись за щитами или станками орудий. Даже неунывающие гренадеры притихли. В разговоре они часто повторяли друг другу, что этих горцев ни за что не стали бы есть. Форт стоял холодной и чуждой громадой. Взятый нами за пару часов боя, он словно ещё не сдался, не принял новых хозяев.
  
  То, что мы все увидели внутри форта давило на душу, угнетало. В памяти то и дело всплывало лицо мёртвого горца. Что он пережил? Какие муки вытерпел, пока смерть не стала ему избавлением? Что он думал, кого вспоминал, кого проклинал, глотая ядовитый дым? Своими молочно-белыми глазами он смотрел из тёмных углов дворика. Когда я закрывал глаза, он появлялся из тьмы и что-то говорил мне, корча забитый жёлтой пеной рот. Тряхнув головой я отправлял его обратно, в небытие, но он возвращался. Не один, а вместе со своими товарищами. Тараща бельма они молча стояли глядя на меня и наконец я не выдержал. Отхлебнув добрый глоток из фляги я встал с кучи сена и вышел во внутренний дворик. Прислонился боком к шершавой стене и стал смотреть в синее небо, усыпанное первыми звёздочками. Там, среди звёзд иногда был слышен голос Учителя. Великого Учителя. Как он был мне сейчас нужен! Как одиноко и тоскливо было здесь, в чужом краю. Только найдя родственную душу, только почувствовав радость единства ― по крови, по мыслям, я снова остался один. Стою здесь, во тьме и смотрю на горцев, вылезающих из каземата... Двоих... Двоих живых горцев!
  Меня словно ударили кнутом. Я выхватил револьвер и раньше, чем успел понять, что я делаю, всадил все девять патронов в первого, после чего с саблей кинулся на второго. Тот опешив было, попробовал нырнуть обратно в каземат, но я успел ударить его по затылку саблей плашмя. Лезвие соскользнуло с крепкой головы горца, а сам он кувырком полетел во тьму подземелья. Форт ожил, вспыхнул огонь, внутренний дворик осветился ярким пламенем. Топот сапогов и ботинок слился в сплошной гул, солдаты разбегались по форту, занимали свои места на бруствере, собирались во внутреннем дворике.
  В каземат забросили факел, он ударился о стену, ярко осветил коридор и успел выхватить из темноты пяток приземистых фигур. На факел тут же была наброшена тряпка и каземат снова погрузился во тьму.
  ― Гранату туда! Гранату! - заорали гренадеры. В ответ снизу раздалась пальба.
  С шипением внутрь полетела граната и грохот взрыва, усиленного каменными стенами, потряс форт до основания. Сразу следом за гранатой в каземат ворвались гренадеры с тесаками - привыкшие воевать во тьме тоннелей и пещер, они чувствовали себя в своей стихии. Снизу долетели возня и вопли - гренадеры не гнушались использовать в ближнем бою свои большие зубы. Резня продолжалась недолго. Вскоре в темноте показались красные огоньки - раскалённые жаром боя, глаза у гренадеров ярко горели. Последние двое тащили взятого живым горца. На него было страшно смотреть, в пылу боя кто-то из гренадеров крепко укусил его в лицо, вырвав часть носа и разорвав щеку до зубов.
  
  * * *
  
  ― На дороге огни! ― раздалось с бруствера.
  ― Пленного перевязать и запереть! Вход в каземат блокировать! ― крикнул я и бросился на бруствер.
  ― Здесь ещё двое живых! Возле ступеней! - послышалось сзади, но я уже поднимался на бруствер.
  По дороге к главным воротам форта тянулась вереница фонарей. Вокруг зажужжали шестерёнки и все пушки форта потянулись своими длинными рыльцами в сторону колонны. Вдруг, все огни на дороге погасли, кроме одного - сигнального. Сигнальщик стоящий рядом забубнил себе под нос:
  ― Требуем... Разговор... Парламентёр... Форт... Наш... Отправляем... Выясняем... Обстоятельства... Захват...
  Огонёк погас, вместо него на высоком шесте вспыхнул оранжевый фонарик и двинулся к форту. За ним вспыхнули остальные огни, но остались на месте. Парламентёр двигался по дороге к воротам форта.
  ― Не стрелять! Это парламентёр! Не стрелять! Унтер-офицера Ранке ко мне.
  Унтер словно склеился из темноты по правую руку от меня:
  ― Здесь, вашбродь!
  ― Будешь вести переговоры. Я пока демонстрировать себя не хочу, у нас с горцами старые счёты.
  ― А если они ваше благородие уже заметили сегодня?
  ― Тогда позовёшь, я выйду.
  Я ушёл к передним воротам, Ранке остался у орудий. В небольшой просвет между створками ворот был виден покачивающийся оранжевый огонёк на шесте. Керосиновая лампа в подвесном фонаре светила в стороны, не вниз, и под шестом плыто густое тёмное пятно, скрывающее парламентёра. Я поднял руку и услышал за спиной клацанье ружейных затворов.
  Парламентёр приблизился к форту и остановился в полусотне аршин перед воротами. Огонёк закачался из стороны в сторону.
  ― Кто комендант? ― раздалось с дороги, ― Я хочу говорить с комендантом!
  От пушек ему ответил Ранке:
  ― Назови себя!
  ― Большая тысяча! Фики-А-Тилик! ― Я присвистнул: генерал пожаловал собственной персоной! Тем временем парламентёр продолжил, ― Ты комендант? Кто ты?
  ― Унтер-офицер Рён Ранке! Комендант форта Рор! Что ты хочешь?
  ― Позови Тонконогого! Я хочу говорить со старшим!
  ― Ты хотел говорить с комендантом, я комендант, теперь говори!
  ― Я хочу видеть Тонконогого! Пирено! ― парламентёр замолк, подбирая слово, ― Аренор! Твой командир! Хочу его видеть! Я буду говорить только с ним. Я видел, как он входил в ворота. Он здесь, пусть выйдет!
  Моё появление не осталось незамеченным, несмотря на яркое солнце во второй половине дня. Дальше играть в прятки не имело смысла, поэтому я толкнул ногой ворота и позвал:
  ― Входи, Короткий!
  Оранжевая лампа дрогнула и сползла по шесту, осветив низенькую квадратную фигуру.
  ― Я буду говорить отсюда!
  ― Я не буду. ― сказал я в ответ. ― Хочешь говорить, входи. Мы парламентёров не убиваем, должен уже знать.
  Горца пришлось увести в бомбовый погреб, где он сразу же забрался на толстый картуз с порохом и уселся на нём как на табуруте. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга, потом от сказал:
  ― Что ты делаешь здесь, тонконогий? Это не твоя война. Бери своё зверьё и уходи, мы не тронем ваш отряд.
  ―Это всё? - спросил я.
  ― Нет. Я хочу забрать... Бывшего коменданта форта. Отдайте мне его части.
  ― Ты можешь его забрать. Всего сразу. Мы не резали его на части.
  На лице горца, заросшем густейшими волосами стального цвета промелькнуло что-то вроде радости или злорадства:
  ― Хамддан не совершён. Значит Рор не ваш. Он теперь проклят, как вся эта долина. Вы его не удержите. И молись своему Великому Учителю, чтобы дожить до восхода солнца. К утру клан Волчьего хребта начнёт атаку и выбьет вас из форта. Я говорю это тебе потому, что ты и сам это знаешь.
  ― Это всё, что ты мне хотел сказать? ― снова спросил я, ― Говори прямо, я вижу, что тебя распирают противоречия.
  ― Ты хитрый... ― покачал головой горец ― Вы все хитрые, Тонконогие. Комендант Рора был моим братом. Поэтому я здесь.
  ― А теперь перейдём к делу. Рор наш. Мы его взяли штурмом сегодня, до захода солнца. Бомбовые погреба ломятся от пороха и снарядов. Пушки и эти ваши механические ружья приведены в полную боевую готовность, подземные подходы к Рору замурованы или взорваны. Попробуйте взять форт до утра, потому что утром мы разнесём Гету в щебёнку. И тебе я советую быть подальше от неё. Кроме того, за нами идёт пехотная дивизия, первый полк которой уже захватил ваши укрепления на выходе из долины. Уходите в крепость и не теряйте зря солдат. Там мы встретимся и посмотрим, кто сильнее.
  ― Я не знаю, как вам удалось взять Рор. Он неприступен и хорошо вооружён. Но я догадываюсь. Наверняка, опять при помощи своей хитрости, как вы уничтожили подкрепления панорцев. Там, вместо открытого боя, вы разрушили плотины и вода затопила все казематы и переходы, по которым подходили полки. Утонули тысячи солдат, а вместе с ними и их семьи в глубоких подземных убежищах.
  ― Вас никто не звал в Аренор. И никто не просил убивать аренорцев, никто не заставлял уводить наших детей в рабство. Вы жестоко поплатились и поделом. Ты знаешь закон, любой инородный, перешедший границу Аренора с оружием, будет убит на месте. Это единственный способ нашей безопасности.
  ― Время проходит. Оно проходит мимо вас. Оно проходит мимо Аренора, только вы этого не видете. До Аренора было время, когда никакого Аренора не существовало. И нас не существовало. И твоих содат тоже. Мы не только хорошие воины. Мы, горцы, лучше любого другого народа изучили историю этих земель.
  ― И что же вы узнали?
  ― Мы узнали... Мы узнали, что эти земли заселяли только Ипедо ― имперцы. Мы нашли старинные записи, надписи на камнях, оставшиеся от Древних Строителей. Мы их смогли прочитать. Там нет никаких упоминаний о Шиаме, о Груббе... Не встречаются изображения Тилиарильцев. Только в одном месте мы нашли изображение вас, Тонконогих. Но на изображении этом, ваc жестоко убивают Ипедо. Очень жестоко. Ипедо на этом изображении одного роста с вами. Это сейчас они измельчали.
  ― Имперцы и сейчас рисуют себя одного роста с Груббами и нами... А вы?
  ― Мы гордимся своим ростом. И своим государством! Нам не нужны большие размеры, чтобы побеждать. Мы лучше любой другой расы! Мы выносливее и сильнее любой расы. Наши тела идеальны.
  ― Поэтому, наверное, ты и не можешь долго стоять. Как зашёл, так сразу и уселся. Наверное поэтому вы и придумываете свои дурацкие, никчёмные механизмы. Жить уже без них не можете. И ничего не можете сделать сами, используя свои идеальные тела. Мы не выбираем, кем родится. Я родился Аренорцем и горжусь этим, ты горцем, и тоже, похоже, не расстраиваешься. Сейчас мы в разных лагерях. Об этом нужно говорить, а не о том, чьё тело идеальнее.
  ― Знаешь... ― горец ухмыльнулся. ― Ипедо расстраиваются. У нас работает много Ипедо, которые стараются сутулиться, чтобы казаться пониже, одеваются в нашу одежду, во всём нам подражают. Конечно, у них это плохо получается. Я видел Ипедо, которые пытались быть похожими на Шиамов и даже на Груббов. Они приделывают себе усы и хвосты, пытаются приделывать зубы, режут себе уши. Они, наверное, очень недовольны своими телами.
  ― Ты пришёл, чтобы говорить про империю и имперцев?
  ― Я никогда до конца не понимал Тонконогих. Сейчас, пока мы с тобой разговариваем, идёт время, приближается рассвет. Это ты должен меня занимать разговорами и оттягивать мой уход, а не я тебя. Потому что после моего ухода начнётся штурм. И ты умрёшь.
  ― Моя жизнь длинна даже по твоим меркам. В Ареноре я сейчас был бы ещё новичком, только-только закончившем Обсерваторию, но, жизнь в бешеном токе времени империи состарила меня не телом, но душой. Состарила гораздо раньше времени. Так что я ничего не боюсь, в том числе своей смерти. Четыре имперских подпоручика при мне выросли, возмужали, дослужились до генералов и умерли от старости. Последний из них тоже сильно сдал, верно, что и его конец близок. Когда мимо тебя проносятся поколения, чувствуешь себя древним старцем. К тому же я не знаю причин твоего желания оттянуть штурм.
  ― Я не хочу, чтобы ты умирал.
  ― Вот как?
  ― Да. Ты не разрезал моего брата. Теперь он унесётся со снежной бурей, в звоне топоров и свисте стрел к Древнейшим. Выше вершин Волчьего хребта. Осталось немного времени и на форт опуститься проклятье. Но ты сохранил моему брату душу.
  ― Я бы сохранил ему и жизнь, если бы мои солдаты не добрались до него раньше.
  ― Мне это известно. И поэтому я благодарен тебе ещё больше... А кроме того... Кроме того, я хочу помочь тебе опрокинуть крепость Аманган.
  ― Ты? Мне?
  ― Я знал, что ты меня не поймёшь и мне не поверишь. Но, у меня нет ни единого повода врать тебе. Я уверен, что ты меня всё равно не поймёшь и не поверишь, но я всё же расскажу тебе.
  ― Лучше расскажи, что вы теперь будете делать с проклятым фортом, раз ваш гнусный обряд не был совершён?
  ― Ещё можно успеть. Пять дней и пять ночей зло будет копиться в этой земле и, если его не насытить, прольётся на форт и поглотит всех, кто не покинет его вовремя. Твой шиам назвал себя комендантом, значит его можно принести в жертву и ублажить зло.
  ― Вы уже всё решили? Ещё не взяли форт, а уже знаете, кого принесёте в жертву?
  ― Я только передаю слова миллиона из Амангана. Мне всё равно, что будет с фортом и крепостью. Знаешь откуда я? ― спросил горец и, не дождавшись ответа, ответил сам, ― хребет Нигебоген. У нас почти нет следов Древних Строителей, а здесь их столько, что можно изучать вечно. Аманган великая загадка. Волчатники дураки. Они решили, что Аманган крепость и сами удивились, какая же она слабая. Недоумки. Они нашли большой дворец Древних. Глубокие помещения, вырубленные в горе. А над горой только огромный белый шар. Пустой внутри, но очень прочный. Вместо того, чтобы изучить этот дворец, знаешь, что сделали Волчатники? Эти дети лягушек сделали внутри шара святилище Древних!
  ― Ты ругаешь своих собратьев?
  ― Они собратья только внешне. Волчий хребет всегда был врагом Нигебогена, а мы с братом здесь были шпионами. Видишь, какие тайны я тебе открываю? Нигебоген никогда не воевал с Аренором. Что на восток от Великих Степей Аренора? Лес! бескрайний лес Сэнду. За ним Великое море. А за Великим морем заморская империя.
  ― За Великим морем Земля мёртвого света. Пустыни, покрытые стеклом, светящиеся ночью. Там никто не сможет прожить больше одного дня. Империя гораздо южнее. Хочешь, я раскажу тебе о странах подробнее, чем ты знаешь?
  ― Не нужно. Дослушай меня. Чем дальше к Великому морю, тем меньше следов Древних Строителей. Нигебоген, который идёт до самой Вершины Мира, почти совсем не затронут их деяниями, а здесь, на Волчьем хребте их много. В них великая мудрость и к ним рвётся империя. Ради них империя вылезла из-за моря и уже подмяла под себя большую часть Шиама и почти весь Грубб, сейчас они точат зубы на Волчий хребет, а за Волчьим хребтом... Сначала Шиамское болото Цибер, потом горы Тарнур, которые наполнены следами Древних Строителей, как моя душа сомнениями, а дальше Аренор.
  ― Цибер и Тарнур под защитой Аренора. Туда имперцы не сунутся.
  ― Ты думаешь?
  ― Скоро исполнится шестьсот лет, как имперцы пересекли Великое Море и напали на наши селения по чёрной реке Керур. После того, как их десятитысячное войско было втоптано в землю копытами наших гвардейцев, империя первая выступила с предложением о мире...
  ― Ну да, ну да... ― перебил меня горец. ― И сразу стала вербовать аренорцев офицерами в свою армию.
  ― Что ты хочешь сказать?
  ― Одно. Мы для ипедо звери. И мы, и шиамы и груббы и вы. Даже Тилиарильцев за родню не считают, хотя они очень похожи. И теперь они стравливают нас друг с другом. Сначала стравили Шиам с Груббом, при этом торговали оружием и с теми и с другими. Когда Цибер откололся от Шиама и запросил у Аренора защиты, Грубб тут же захватил остальную территорию. Потом Грубб стравили с Волчатниками, и, когда зубастые выдохлись, на них напала империя. Так не стало Грубба. Теперь пришла очередь Волчатников. Они, до сих пор верят, что в одиночку могут остановить имперские орды... А как имперцы расправились с Тилиарильцами? Эти пучеглазые задохлики не подпускали имперских солдат на полёт стрелы. Стоило пересечь границу, как имперец падал со стрелой в горле. Тогда имперцы стали нападать по ночам, когда тилиарильцы слепнут, и вырезать целые поселения, а к утру поджигать лес и уходить. После недели такой кровавой резни, Тилиариль сам запросил пощады. Так что империя и на Аренор найдёт удавку.
  ― И ты рассказываешь мне это, но как только ты уйдёшь, мы начнём грызть друг другу глотки?
  ― Ты Тонконогий. Поэтому я говорю с тобой так, как будто я уже говорю с королём Аренора. Я знаю, что в любых краях, на любой службе, вы остаётесь аренорцами. Вы уничтожили этих поедателей падали, Панорцев. Теперь нужно, чтобы клан Волчьего хребта пал. Без них, всем остальным нашим кланам никто не помешает объединиться и начать разговор с Аренором. Только объединёнными усилиями мы сбросим имперцев туда, откуда они пришли, за море. Начало этого объединения ты уже сделал ― Рор пал. За ним Гета и Аманган. Нобиган-Эфид не в счёт, он слишком слаб и построен для защиты реки. Взяв Аманган, ты откроешь ворота имперцам и клан Волчьего хребта падёт. Но и имперцев поляжет немало, что нам всем выгодно. После этого я хотел бы ещё раз встретиться с тобой... Наш клан мог бы поставлять пушки и солдат, мог бы сражаться вместе с вашими войсками. И ещё, хотя об этом рано говорить, мы хотели бы получить доступ к горам Тарнур. Лучшие наши учёные могли бы работать в этих горах и передавать Аренору все полученные знания. Ваши учёные велики в своей мудрости, но они не могут попасть во внутренние помещения Древних. Двери в руинах слишком узкие, потолки слишком низкие, везде завалы и ловушки. А мы могли бы...
  Его слова были прерваны отдалённым раскатом грома. Генерал тут же вскочил на ноги.
  ― Всё, я ухожу. Это был выстрел с Геты и, если через два удара молота я не подниму оранжевый фонарь, они будут считать, что вы убили парламентёра и начнут штурм. Но я скажу тебе ещё кое что. За Рором есть неземетная тропа. Она ведёт в склеп Древних Строителей и дальше, в тыл к Амангану. Многие из Амангана уходили по этой тропе и их потом встречали в окрестностях Рора. Правда они сильно менялись. Если будет трудно, воспользуйся тропой, но будь очень осторожен, путь к склепу Древних стерегут смертоносные ловушки. Много горцев полегло, пытаясь проникнуть в склеп, так что смотри внимательнее на их скелеты, они помогут тебе распознать опасность. Теперь, мне пора.
  Генерал подошёл к низкой широкой двери. Я и мои солдаты с самого захвата Рора пользовались высокими грузовыми воротами, но горец привычно подошёл к двери, открыл её и остановился.
  ― Знаешь, я первый раз вот так близко увидел аренорца...
  ― Ну и каково твоё первое впечатление? ― спросил я и сам себе удивился, так как не чувствовал уже прежней неприязни к этому солдату, похожему на ожившую тумбу.
  ― Странное. ― улыбнулся тот из под густых усов, ― Своей нижней частью тела вы совсем не похожи на коней. Вернее, что-то есть общее, но в деталях... Ноги слишком длинные, а копыта слишком высокие... Хвост слишком густой... Ещё я думал, что лица у вас как у имперцев, а теперь вижу, насколько вы от них отличаетесь. Не знаю даже... Удивительные вы создания. Как будто совсем не из этого мира.
  Он покачал головой и вышел, я поспешил следом за ним, чтобы беспрепятственно выпустить из форта. У самых ворот горец обернулся и помахал мне рукой, как старому знакомому. Мне пришлось сдерживать себя, чтобы не помахать ему в ответ. Он легко поднял тело своего брата, забросил его себе на плечи и пошёл прочь от ворот. Вскоре я увидел, как оранжевый фонарь пополз вверх по шесту, стал раскачиваться из стороны в сторону, удаляться и наконец скрылся за поворотом дороги. Как сказал этот горец? До утра? Значит, сейчас начнётся штурм Рора. Штурм его создателями и законными владельцами.
  ― Всем в казематы! С пушек снять замки! В укрытия! ― крикнул я. ― Гренадерам под бруствер! Стрелкам занять места в казематах у механических ружей! Смотреть в оба!
  
  Сам я отправился в арсенал, единственное помещение форта, где мне не пришлось бы сгибаться вдвое. И потянулось ожидание. Долгое, тягучее, мучительное. Наверное не только у меня в мыслях промелькнуло: 'Ну когда же? Скорее бы уже!' Неизвестность хуже всего если не знаешь когда начнётся ад. И ад начался. Раздался свист, тяжёлая болванка перелетела через форт и лопнула на чистом склоне, поросшем мягкой травой. Били со стороны крепости тяжёлыми снарядами. Где-то за скалами далеко и глухо ухнули орудия и новые болванки засвистели над стенами форта. Взрыв перед фортом и за ним. Наконец один снаряд взорвался точно в центре внутреннего дворика, тут же второй ударил в стену.
  ― Ничего ребята... ― бормотал кто-то из стрелков, ― Ничего... Это всего-то шестидюймовки. Такой форт им не по зубам...
  Новый снаряд ударил в стену, сотрясая форт до фундамента, ухнули разрывы на бруствере, с лязгом покатились какие-то искорёженные куски металла, из вентиляции потянуло едкий дым. Последовали новые и новые взрывы, которые начали сливались в один сплошной грохот, словно гигантская дробилка засасывала в себя форт и перемалывала его в щебень, в песок. Снаряд взорвался у самых дверей арсенала. Мощный взрыв сорвал тяжёлую стальную створку ворот, подхватил её и смёл ряд лежащих на полу раненых как метлой. В густом дыму кто-то дико закричал, фельдшеры кинулись к открытым воротам, захлопнули уцелевшую створку, стали оттаскивать выживших от прохода. В проём ворот я видел, как на другой стороне форта тяжёлый снаряд пробил крышу и взорвался внутри, из бойниц каземата полоснуло ослепительным светом, одна стена каземата осела, а в воздух как бумажку подняло тяжёлую железную решётку...
  Обстрел продолжался до утра. Наконец, засыпав форт и окрестности шрапнелью, так и не решившись на штурм, горцы успокоились, а мы начали приводить форт в порядок. За ночь мы потеряли шестнадцать солдат, многие получили тяжёлые ранения и контузии. С бруствера снесло трёхдюймовое орудие и части его валялись у задних ворот форта. Другие мелкие пушки тоже пострадали, но пока было не понятно насколько. Передние ворота разнесло в груду щепок, один каземат был уничтожен до основания.
   Гренадеры как раз заканчивали возводить из обломков камня баррикаду на месте передних ворот, когда прибыли старшина Разин со своими стрелками и артиллеристы.
  Замученные, красноглазые, с тяжёлыми ранцами за плечами, они отрапортавали мне и я показал им на бруствер. Не говоря ни слова, угрюмый старший фейерверкер немедленно поднялся к пушкам и принялся командовать своими подчинёнными, такими же мрачными и угрюмыми как он сам.
  
  Ещё до полудня форт был готов продолжать оборону. Я осматривал с гренадерами внешнюю стену, когда ко мне подошёл старший фейерверкер:
  ― Господин поручик, всё что можно мы привели в порядок. Восьмидюймовка в хорошем состоянии, левая шестидюймовка тоже, у правой ствол в порядке, но разбит накатник, стрелять из неё пока нельзя. Из мелких пушек можно стрелять только из правой револьверной, у остальных трещины в стволах, разорвёт при выстреле. Наши прицелы для этих пушек не годятся, но мы приладили квадранты прямо к цапфам, так что стрелять можно.
  ― Форт внизу видел? Сможете его обстрелять?
  ― Думаю, что сможем. По нашим таблицам это получается, но я не знаю какой у горцев порох. Их таблицы мы нашли в дальномерной будке, но там... Там ничего не понятно. Нужно сделать несколько выстрелов, тогда я скажу точно.
  ― Тащите боеприпасы к пушкам и стреляйте без перерыва, пока стволы не расплавятся! К вечеру мне нужно пепелище на месте Геты!
  ― Пушки должны отстреляться только сегодня, завтра они уже будут не нужны? ― уточнил фейерверкер и, когда я кивнул, добавил, ― Элеватор разбит, мы сами не вытянем снаряды из погребов...
  ― Агрук! ― я повернулся к гренадерам, ― Бери своих, помогите пушкарям!
  Гренадеры с уханьем побежали в погреба и вскоре показались с тяжеленными снарядами на носилках. Через несколько минут раздался протяжный рёв и главное орудие выплюнуло десятиаршинное пламя. Пушкари и гренадеры кинулись к брустверу. Снизу я услышал их возгласы:
  ― На одну двенадцатую!.. Целик право два!.. Ветра-то нет!.. А у них нарезка в другую сторону... Добьём?.. Порох ничего, хорош... Ствол обмотать тряпками и поливать водой... До вечера выдюжат!..
  Через десять минут новый выстрел и дикие радостные вопли на бруствере:
  ― Готово!!! Влепили! В самую серёдку!
  Сверху свалился стрелок и зашипел:
  ― Вашбродь! Полюбуйтесь, как мы им закатили! Со второго выстрела всего-то! А пушкари молодцы, без прицелов лупят!
  ― Молодцы ребята. ― согласился я, ― Стреляйте, стреляйте по ним без перерыва!
  Теперь уже били две пушки. Рёв восьмидюймовой короткоствольной пушки разбавлялся хлёсткими, сухими ударами шестидюймовки. Почти все снаряды попадали в цель. Гета с нашей позиции выглядела открытой и беззащитной. После двухчасового обстрела где-то внутри начался пожар и теперь в небо тянулась чёрная полоса дыма. Я обратил внимание, что из пушек били по Гете мои стрелки, а артиллеристы, раздетые по пояс, вместе с гренадерами возились у третьей шестидюймовки.
  ― Накатник разбило. ― объяснил старший фейерверкер, ― Если выстрелить, пушка отлетит по рельсам до упора и может совсем сорвать его. Уже сейчас починим её. Бьём фугасами, но мне кажется, что здесь где-то должны быть и бетонобойные снаряды. Пока здесь без меня хорошо справляются, хочу спуститься вниз, в погреба, поискать такие снаряды. Вы прикажете своим солдатам, чтобы пропустили меня? Эй вы! ― повернулся он к моим стрелкам, ― Темп сбавьте, ствол раздует или картуз при зарядке загорится! Поливайте водой чаще, уже гарью несёт!
  В воздухе действительно висела удушливая вонь мокрого горелого сукна. Стволы пушек обмотали горскими шерстяными кителями и поминутно окатывали водой. Ткань съёживалась и шевелилась как живая, из под неё раздавался свист и клёкот, вверх поднимались облака пара. Один день в таком темпе эти пушки продержатся. Но не больше. Впрочем, больше нам и не нужно. Подошёл Агрук, я посмотрел на него вопросительно.
  ― Паршиво дело, ― сморщился тот, ― трещина растёт.
  ― Как стена?
  ― Ещё просела. Пушкари стрельбой расшатывают фундамент. Если этой ночью нас ещё раз обпуляют, форту капут. Горцы ломают земле кости вместо того, чтобы строить у неё не руках. Северный бруствер весь в воздухе висит, под ним камня нет, только песок и щёбёнка. Сейчас песок проседает и тянет за собой стену с северными казематами, потому западный бруствер и раскалывается...
  ― Значит, форт придётся оставить, как мы и говорили... Нужно заложить фугасы во всех погребах и подорвать его перед наступлением темноты. Раненые должны быть вынесены к бастионам. Сейчас передай мой приказ фельдшерам выносить раненых, солнце уже перевалило за полдень, а работы ещё много.
  Вдруг в долине что-то раскатисто ухнуло и с бруствера раздались радостные вопли. Сверху даже без трубы было видно, что в стене форта обращённой к нам появилась внушительная брешь. Пожар внутри Геты всё разгорался и тушить его не давали наши снаряды. В этот момент вступила в строй третья пушка и на Гету посыпались новые снаряды. Артиллеристы оттащили от восьмидюймовки вошедших в азарт стрелков и принялись банить ствол и осматривать его. Ветер тем временем развеял дым над Гетой и я с удивлением обнаружил, что форт практически не пострадал. В направленной к нам стене зиял пролом, но и только. Других повреждений я, как ни силился, разглядеть не смог.
  ― Командир, ― тронул меня за локоть снайпер Лейлин, ― вон там что-то движется в нашу сторону...
  ― Где? Где именно?
  ― Вон там, по дороге. Сюда движется.
  Я присмотрелся к изгибу дороги и разглядет какой-то тёмный предмет.
  ― Что это такое? Повозка? Пушка?
  ― Не могу понять... Как будто ящик какой-то...
  Подзорная труба осталась в обозе, на биваке под скалой, так что ничего не оставалось кроме как ждать приближения загадочного предмета. Артиллеристы тем временем пробанили и привели восьмидюймовку в боеготовность. Новые снаряды с жужжанием полетели в сторону Геты. Оставив двух снайперов следить за загадочным предметом, я отправился в арсенал.
  
  Корри пришёл в себя и выглядел несмотря на нездоровую бледность вполне сносно. С утра ему сделали перевязку, обмотали голову свежими бинтами. Поперёк тела, сразу за передними ногами, белела ещё одна повязка.
  ― Как вы себя чувствуете, ― сразу осведомился я, ― сами идти сможете?
  ― Да, конечно. Чувствую себя немного ослабевшим, но в остальном практически здоров! ― он бодро мотнул головой и я заметил, как от боли у него расширились зрачки.
  ― Вам нужно уходить из форта к бастионам. Организуйте эвакуацию раненых, уходите сами. Я останусь здесь до вечера. Форт разваливается и долго не простоит, я собираюсь взорвать его и отойти на исходные позиции. Если мы останемся здесь, горцы ночным обстрелом уничтожат форт и нас вместе с ним. Что делать дальше я пока не знаю. Идти штурмом на Гету рано, она ещё очень сильна, зря погубим солдат. Нужно время. Немного времени. Пары суток хватило бы, чтобы отправить разведчиков и спланировать дальнейшие действия.
  ― Я понимаю. ― Корри поднялся на ноги и постоял опершись рукой об стену. ― Да, всё в порядке. Поспите, Виктор. У вас очень утомлённый вид. Ведь вы не спали больше двух суток.
  ― Ваша воля для меня закон. ― серьёзно ответил я и Корри бросил на меня быстрый вопросительный взгляд, ― Но, прежде чем я вдремну, должен передать вам слова вчерашнего парламентёра. Здесь был генерал. Горец с хребта Нигебоген. Он просил передать королю Аренора, что Нигебоген и другие кланы ищут союза с Аренором, но им не даёт выступить с таким предложением самоуверенный клан Волчьего хребта. Он сказал, что как только этот клан будет уничтожен, появится возможность создания союза между Аренором и кланами горцев. Горцы боятся, что империя захватит их, как захватила Шиам, Грубб и Тилиариль и надеются помешать имперцам захватить весь континент.
  ― Это очень хорошие новости! ― Корри положил мне на плечо руку, ― Вы получили долгожданные и очень добрые новости! Видимо, дела у горцев пошли совсем плохо, если они, наконец, стали задумываться о союзе с нами.
  ― Эти новости должны достичь обсерватории. Иначе цена их будет не велика.
  ― Достигнут. Обязательно достигнут. А сейчас, ложитесь спать.
  
  Меня растолкали, когда солнце уже висело над горизонтом.
  ― Беда! Горцы атакуют!
  ― Днём?! ― я ошарашенно посмотрел на двух гренадеров, стоящих передо мной.
  ― Какая-то коробка подползла к форту и пуляет в нас! А наши снаряды от неё отскакивают, как горох!
  Я вскочил и чуть не закричал от боли. За последние двое суток я так устал, что ложась спать забыл снять с себя латы. Теперь, там где края пластин врезались в кожу, словно вспыхнул огонь и маленькие молнии опоясали всё тело. Протирая глаза и прихрамывая на обе передние ноги, последовал за гренадерами. Внутри дворика то и дело рвались мелкие снаряды, так что под бруствер пришлось двигаться короткими перебежками. С пандуса открылся вид на странное сооружение ― большой стальной ящик с наклонной передней стенкой. Раздался хлопок, ящик выплюнул язычок пламени и во дворик упал ещё один снаряд.
  ― Вы били в него из восьмидюймовки?
  ― Били! Снаряды отскакивают! Что это такое?! Он дополз до того места, где дорога перепахана снарядами и там встал. Теперь торчит на месте и в нас лупит...
  ― Сделайте ещё выстрел!
  Рядом проревела восьмидюймовка, снаряд с жужжанием полетел в сторону странного сооружения, ударил в него, рассыпая искры отскочил в сторону и взорвался на обочине. Странная коробка, разрисованная волками и топорами только покачнулась и вскоре снова начала стрелять в нашу сторону.
  ― Как об стенку... Что делать, командир?
  Что делать? Что с этим делать? Раненых не успели увести из форта... До темноты нужно закладывать фугасы, а это под обстрелом сделать нельзя... Что же делать?!
  ― Стреляйте рядом с этим ящиком! Бейте слева от него! Там глубокий овраг, может земля осядет и перекосит это... Этот ящик...
  Наводчики прижались плотнее к лафетам, заряжающие ползали на четвереньках, подтаскивая снаряды и картузы с порохом. Снова заговорили пушки. Слева от странной коробки поднялись фонтаны земли. Грязь и камни посыпались на коробку сверху, засыпали ритуальные росписи. Коробка раскачивалась от взрывов и стреляла редко, только в те минуты, когда наши пушкари перезаряжали орудия. Вдруг, она стала медленно ползти назад.
  ― Отступают! ― закричали солдаты, ― Бегут!
  ― Стреляйте дальше! ― крикнул я, ― перекройте дорогу, чтобы не смогли уползти!
  Новые фонтаны земли поднялись на дороге, совсем укрыв бронированный ящик пылью. Наконец, восьмидюймовый снаряд, разорвавшийся на краю дороги, вывернул целый пласт земли и горская машина стала сползать вниз. Ещё два взрыва на самой бровке и всё было кончено. Стальной ящик лежал кверху брюхом в овраге. Следующий же шестидюймовый снаряд впился в незащищённое днище, пробил его и взорвался внутри. Коробку словно раздуло, прогрохотал мощный взрыв и, когда рассеялся дым, в овраге чернели только обломки обгоревшего металла.
  ― Вот и всё. ― сказал я, ― Продолжайте стрельбу по Гете. Найти фельдшера! Старший фейерверкер, ко мне!
  
  Фугасы были заложены, фальшфейеры уложили в каждом из четырёх погребов. Раненых перенесли к бастионам и оставили там, под надзором фельдшеров. Корри, закончивший эвакуацию раненых, почувствовал себя лучше и активно помогал мне подготавливать форт к взрыву.
  ― Фальшфейеры горят по двадцать минут. Этого достаточно, чтобы поджечь все четыре и успеть покинуть форт. Всё готово, за полчаса до взрыва нужно отправить артиллеристов к бастионам, а самим поджечь фальшфейеры и уходить...
  ― Лучше артиллеристов отправить сразу. Обслуживать пристреленные орудия могут и наши стрелки, зато в случае чего пользы от них будет куда больше. Думаю, двадцати солдат будет достаточно...
  ― Через полтора часа стемнеет, может быть пора уже отправлять их?
  ― Думаю, что пора...
  Подошедший фейерверкер вытер грязные руки об брезентовый фартук и кивнул.
  ― Так точно. Сейчас инструменты соберём и отправляемся. И ваших солдат нужно предупредить, что стрельбу сейчас нельзя прекращать ни на минуту, стволы пушек перегрелись и если они хоть немного остынут, больше из них нельзя будет сделать ни одного выстрела, сразу разорвёт. И картузы перед зарядкой нужно несколько раз облить водой, иначе порох загорится при зарядке... Форту, что в долине, сегодня здорово досталось... Видели? Две башни погорело, центральное барбетное орудие разнесло на заклёпки, стена в трёх местах развалилась. Его бы сейчас нашими одинадцатидюймовочками отполировать и останется от него только обозначение на карте!
  
  Наступило время вывода из форта наших солдат. Вверх по дороге потянулись вереницы снайперов, нагруженных чем попало, всем, что можно вынести из форта и использовать в своих целях. Гренадеры на носилках уносили картузы с порохом, механические ружья и патроны к ним, взрывчатку, вывинченную из снарядов. Штабс-капитан с огромным интересом изучил механические ружья горцев и уговорил меня, пока есть время перед закатом, посетить место гибели загадочного стального ящика. Четверо гренадеров помогли нам расчистить баррикаду на месте передних ворот и отправились вслед за своими товарищами. С бруствера всё ещё раздавался рёв восьмидюймовки и хлёсткие удары шестидюймовок. Весь день без перерывов били орудия по Гете и, похоже, ей пришлось солоно. А сами орудия, с раскалёнными стволами и просевшими лафетами уже доживали свои последние минуты. Стоило хоть ненадолго прекратить огонь, как остывающие внешние слои стволов будут разорваны раскалёнными внутренними. Суконные тряпки, которыми были обмотаны стволы, уже не шипели, а тлели и даже горели пламенем. Сами же стволы уже износились так сильно, что даже самые большие номера снарядов были малы для них. Ни о какой меткой стрельбе не шло и речи, пальба в сторону Геты просто не давала горцам сгруппироваться и начать атаку.
  Без приключений мы добрались до стального ящика и осмотрели его. Это оказался прямоугольник, собранный на болтах из стальных плит в аршин толщиной. Передняя стенка была укреплена тремя слоями такой брони. Не удивительно, что даже восьмидюймовый снаряд не мог пробить эту толщину. На задней стенке корпуса были укреплены две длинные штанги с мощными лопатообразными крючьями. Видимо, с помощью этих штанг сооружение упиралось в землю и не могло быть перевёрнуто даже очень тяжёлым снарядом. Впрочем, от правой штанги остался только небольшой измятый обрубок ― близкий разрыв тяжёлого снаряда срезал её начисто. В задней части корпуса через вспоротое днище были видны остатки какого-то двигателя, а из переднего листа торчали две короткоствольные пушечки. Опиралось всё это сооружение на четыре больших ребристых валика. Корри тщательно осмотрел разбитую машину и недовольно хмыкнул.
  ― Идёмте, Виктор, здесь ничего интересного...
  ― Вы не хотите сделать пару зарисовок? ― удивился я, ― Вы ведь всегда интересовались всеми горскими разработками!
  ― Только не этой. Это... Это не интересно... Ничего нового... Механические ружья по крайней мере имеют оригинальную конструкцию, а тут...
  ― Честно говоря, я первый раз в жизни вижу подобное... И даже не слыхал о таких повозках...
  ― Не имеет значения. ― улыбнулся штабс-капитан, ― Давайте вернёмся в форт, уже темнеет.
  
  У орудий заправлял старшина Разин. Не спавший всю ночь, сделавший длинное путешествие, он выглядел бодрым и неутомимым.
  ― Рум! ― позвал я его по имени, ― Уводи своих! Форт подготовлен к взрыву.
  ― Командир! Я хочу с тобой!
  ― Уводи, я тебе говорю! Не спорить!
  ― Есть! ― козырнул старшина и ловко спрыгнул с бруствера. За ним попрыгали его стрелки. Только у последней шестидюймовки солдаты замешкались ― они как раз засовывали картузы в горячий казённик. Раздался выстрел. Последний выстрел этого форта. Двадцать стрелков построились вдоль стены и сделали равнение на флаг. Я спустил его со штанги, свернул и отдал старшине.
  ― Возьмите и уходите к бастионам. На склоне мы вас догоним. Если с нами что-нибудь случится, ты за главного. В этом случае, отступайте к лагерю под скалой и ждите подкрепления. Если горцы начнут беспокоить, отступайте к лагерю за мостом, в месте первой ночёвки. Там будете держать глухую оборону.
  Стрелки, вытянув длинные пятнистые хвосты, пробежали по пустынному внутреннему дворику и скрылись за задними воротами. Рор опустел, стал холодным и гулким. Стали слышны стоны остывающего металла орудий. Быстро темнело, на востоке показалась из-за горизонта луна. Вдвоём с Корри мы стояли на бруствере и смотрели в сторону Геты, видели, как где-то там, внизу, мелькают фонари, как вверх взлетают сигнальные ракеты. Горцы воспользовались прекращением огня и пытались привести Гету в порядок.
  В этот момент послышался сильный удар откуда-то слева.
  ― Стреляют? ― повернулся я к Корри.
  ― Нет... Это стволы лопаются. Остывают. Нам лучше спуститься. Лопнувший ствол может разлететься осколками... Как вы считаете, стрелки уже достаточно далеко отошли от форта?
  ― Думаю, что достаточно. Но, мы ещё немного подождём.
  ― Вы не думаете, что горцы начнут новый обстрел?
  ― Нет... Не думаю. Мы спустили флаг. Им осталось придти и взять форт. Я надеюсь, что они появятся с минуты на минуту на этой дороге. Вот тогда мы и подожжём фальшфейеры.
  ― Виктор! ― возмущённо сказал штабс-капитан, ― Жизнь в империи не пошла вам на пользу! Давайте взорвём форт без всяких ловушек! Неужели вы считаете, что имперцы достойный объект для подражания?
  Я вспомнил разговор с горцем прошлой ночью. Разговор с солдатом, которого я должен был ненавидеть всей душой, но которому даже стал сочувствовать. Он потерял брата на этой войне. На войне не с нами и не с имперцами. На войне за свою страну, за свой клан. Значит и среди горцев есть... Есть достойные уважения.
  ― Знаете... ― нарушил я тишину, ― Я соглашусь с вами. Давайте поджигать фальшфейеры... Взорвём этот форт без всяких ловушек.
  Корри благодарно посмотрел на меня и поскакал вниз по пандусу. Я спустился следом за ним и взял один из двух заранее приготовленных факелов.
  ― Ваша сторона северная. Моя южная. ― сказал штабс-капитан.
  Фальшфейеры вспыхнули ослепительным пламенем, с шипением, разбрызгивая искры. В задних воротах уже стоял Корри и нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Я подбежал к нему и мы поскакали вверх по склону. Несмотря на осознание того, что фальшфейеры горят по двадцать минут, хотелось мчаться во весь опор, убраться от обречённого форта поскорее и подальше. Штабс-капитан скакал рядом широким, ровным галопом, лязгали стальные пластины на его боках, синие узорчатые ленты развевались как флаги. Словно с горным ветром принесло воздух родной страны, словно под ногами не грохотали острые камни, а стелилась ровная степь. На мгновение я чуть было не поддался искушению рвануть в карьер, наперегонки, вверх по дороге, но краем глаза заметил бледное лицо Корри, покрытое бисеринками нездорового пота и устыдился своего порыва.
  ― Стойте! ― вдруг выдохнул штабс-капитан и остановился. Я встал рядом с ним.
  ― Что случилось?
  ― Там... Впереди...
  В сумерках действительно можно было разглядеть большую группу солдат. Фигуры сливались с камнями, было не понятно, свои это или чужие. Но, в темноте вспыхнули жёлтые и красные искры глаз. Свои! Стрелки собрались на дороге, встречали нас. Даже десяток гренадеров присоединились к встречающим и расселись на камнях у дороги. Когда мы подошли ближе, солдаты вскочили и построились.
  ― Вашбродь... ― начал было унтер Ромов, но я перебил его:
  ― Шиам чужие секреты искал, да свой хвост потерял.
  Стрелки засмеялись, кто-то дёрнул унтера сзади за хвост.
  ― Поглазеть пришли? Не устали за день? Как там у бастионов?
  ― Устали немного... Нас фельдшера из лагеря выгнали ― они раненых внутри бастионов устраивают, потом, старшина организовал второй взвод гренадеров строить кухню, а нам делать нечего... Дозвольте на форт посмотреть, интересно, как он разлетится.
  ― Рум флаг отнёс?
  ― Он сам в лагерь пошёл относить. Обратно ещё не возвращался.
  ― Коли не устали, смотрите. Скоро уже будет взрыв... Только осторожнее, осколки могут и сюда долететь. ― я повернулся к штабс-капитану, ― Идёмте в лагерь...
  Мои слова потонули в грохоте взрыва. Внизу в долине оглушительно заревело, заухало, ходуном заходила земля. Над Рором поднялся столб огня, Шапка дыма и пыли накрыла форт и под ней что-то непрерывно вспыхивало, вздрагивало и громыхало. Грохот раскатами отозвался в горах, эхо заметалось между отрогами. Казалось, что горы вокруг нас рушатся вниз, лопаются и проваливаются сквозь землю. С неба полетели мелкие камешки и грязь, в лицо ударило плотным воздухом. Волна от разрыва прокатилась по земле, поднимая мелкую пыль, которая заволокла всю дорогу. Грохотало со всех сторон, спереди, сзади, сверху. Наконец, взрывы стали утихать. Ещё долго в долине раздавались отдельные удары, в темноте мелькали оранжевые вспышки.
  ― Какой мощный взрыв... ― нарушил тишину штабс-капитан и повернулся ко мне, ― Похоже, что форт разнесло в щебёнку, какие теперь у нас планы?
  ― Желательно перенести раненых в лагерь под скалой, здесь оставить небольшой отряд для наблюдения. Мост имеет смысл заминировать, чтобы в случае опасности можно было отступить за него и взорвать. Рор теперь не мешает, так что остаётся последнее средство пробиться к крепости ― взять батарею на Подкове, после чего добить Гету из наших гаубиц. Если уничтожим её полностью, можно будет планировать осаду Амангана.
  
  Обсуждая планы на будущее, мы, в сопровождении своих солдат, поднимались вверх по дороге, миновали очередной поворот и остолбенели ― дальше дороги не было. Мы видели огонёк костра у бастионов, но дорога заканчивалась ужасающей глубины провалом. Целый блок скалы провалился в ущелье вместе с дорогой. По склону всё ещё сыпались с сухим треском отдельные камешки.
  ― Та-ак... ― только и смог выдавить из себя штабс-капитан.
  На другой стороне замелькали огоньки, затем кто-то заслонил свет костра и тут же отрывисто замигал сигнальный фонарь. Сигнальщика, как и следовало ожидать, с нами не оказалось. Корри похлопал себя по карманам, пытаясь разыскать спички или кресало, не нашёл и громко закричал:
  ― У нас нет сигнальщика!
  ― Ика-ика-ика... ― подхватило эхо.
  С другой стороны тоже что-то закричали. Слова сминались, мешались с эхом и разбивались о скалы:
  ― Кай-кай-кай... Мин-мин-мин...
  ― Вашбродь, так не доорёсся. По-другому надо орать...
  Низкорослый, сутулый гренадер из новичков, кажется его звали Рухак, подошел и попросил:
  ― Дозвольте я попробую. У нас в горах по-другому орали...
  ― Давай, главное, чтобы на той стороне поняли!
  ― Поймут... ― глухо сказал гренадер, вытянул шею и неожиданно высоким, звонким голосом завопил: Айа-а-али-и-и-у-у-у! Й-о-о-ола-ла-ла-ли-у-у-у!
  ― О-ла-ла-и-и-и! О-ла-и-и-и!
  Донеслось с другой стороны через мгновение.
  ― Говорите, что надо, я им скажу. ― повернулся к нам гренадер.
  ― Скажи, пусть пробудут до утра, утром начнут выносить раненых к лагерю. Здесь пусть оставят двух снайперов и двух стрелков для круглосуточного наблюдения. Мы будем возвращаться через форт и выйдем к лагерю со стороны подковы. В наше отсутствие командиром отряда назначается старшина Разин.
  Гренадер кивнул и снова завопил на своём странном заливистом диалекте. Вскоре с другой стороны донеслись ответные завывания и Рухак перевёл:
  ― Говорят, что приказ понятен. Спрашивают, что делать с пленными горцами.
  ― Проклятье! Я совсем про них забыл! Скажи, чтобы их допросили и пока оставили в живых. Мы вернёмся, решим. Спроси ещё, не было ли потерь при обвале. И ещё скажи, что если мы до завтрашнего вечера не вернёмся, готовить лагерь к круглосуточному наблюдению и круговой обороне. При подходе основных сил, присоединиться к ним. При угрозе прямого столкновения с горцами, пленных уничтожить и отходить за реку. Долину проходить только днём, ночью или не соваться туда совсем или идти вдоль хребта.
  ― Ну вот... ― Повернулся я к штабс-капитану. ― Всё, что от нас зависело, мы сделали, теперь нам предстоит длинный и трудный путь.
  ― Передают, ― сказал гренадер, дослушав очередную тираду с другого края обрыва, ― что всё в порядке, никто не пострадал, приказ ясен.
  Сделали построение, налицо оказалось шестнадцать стрелков и девять гренадеров. Винтовок насчитали четырнадцать, один гренадер прихватил с собой короткое игольчатое ружьё. Остальные оставили оружие в лагере и сейчас ужасно страдали от собственной неполноценности.
  ― Пора в путь. Идём.
  
  Наш маленький отряд двинулся назад, к разрушенному форту знакомой дорогой. Скала слева, пропасть справа. Вниз. Вниз к форту. Перед последним поворотом остановились и осторожно выглянули из-за скалы. Развалины форта ещё дымились, что-то в глубине потрескивало. По руинам ходили горцы. Много горцев. Все с тусклыми фонариками, вооружённые до зубов. Ворочали каменные глыбы, гремели какими-то металлическими обломками.
  Мы попали между молотом и наковальней, вспомнил я старинное выражение. Ох как попали! Окончив с осмотром руин, горцы обязательно захотят проверить и дорогу. И тогда нам конец. В пятнадцать ружей и два револьвера на голой дороге между обрывом и отвесной стеной, против сотни закованных в броню, хорошо вооружённых горцев...
  ― Отвоевались... ― прошипел кто-то из стрелков.
  ― Теперь точно крышка. Они с нас три шкуры за форт спустят.
  ― Молчать! ― скрипнул зубами Корри и повернулся ко мне: ― Что будем делать? Через форт мы не пробьёмся.
  ― Горец говорил что-то о тропе, которая идёт от форта к самой крепости.
  ― Предлагаете штурмовать крепость с пятнадцатью ружьями?
  ― Выбора нет. На дороге, как верно говорят стрелки, нам крышка. Без вариантов. А там, если повезёт, отыщем кружной путь и вернёмся к своим.
  ― Тогда нужно спешить. Развалины не смогут надолго приковать их внимание.
   Двое стрелков, припадая к земле, двинулись к форту. Вскоре их зелёные робы растаяли в темноте. Время текло медленно, снизу доносились гортанные голоса горцев и возня. Ночь была тёмная, безлунная, только холодные, колючие звёздочки подмигивали с осеннего неба. Где сейчас Великий Учитель? Почему я не слышу его? Чем дольше живу с имперцами, тем реже слышу его голос. Смотрю в звёздное небо, зову его, жду... Но кроме тишины ничего не получаю в ответ. Похоже, что я меняюсь вместе с этим миром, забываю свою историю, приспосабливаюсь, изворачиваюсь, натягиваю чужие личины и в личинах этих становлюсь другим. И в личинах этих Великий Учитель просто перестаёт меня узнавать... Хватит. Пора возвращаться домой. Как только закончится эта война, как только крепость падёт, подам в отставку и уеду в Аренор. Всё равно не дослужусь до генерала. Не пустят имперцы в генералы подобных мне. И правильно, в общем-то сделают. Потому что если бы они нас пускали, вскоре все генералы стали бы аренорцами. Достаточно подождать какую-то сотню лет, чтобы поколение имперцев ушло...
  На дороге появились стрелки. Тропу они нашли, широкую, мощёную камнем и заросшую травой.
  ― Примерно в сотне шагов от стен форта начинается. Там кустами всё заросло, с нашей дороги не видно. От форта идёт ровно на север. Мы бы пробрались без опаски, а вас и гренадеров горцы могут заметить... ― рассказал разведчик. ― Гренадерам можно прямо по дороге не идти, а идти по склону, вдоль дороги, он аршин за четыреста до форта становится пологим. Но вам и господину штабс-капитану там не пробраться ― камни острые, как зубы.
  ― Тогда вперёд, небольшими группами уходите к тропе, по ней поднимитесь хотя бы до второго поворота, чтобы тропа насквозь не простреливалась. Мы выждем минут двадцать и попробуем пройти за вами. Если не удастся пройти незамеченными, попробуем прорваться на скорости. Идите!
  Стрелки, группами по трое, растворились в темноте. Следом за ними с пыхтением пошли гренадеры. Силуэт гренадера на мгновение заслонил звёзды, после чего канул где-то внизу. Послышалось щёлканье камешков по склону, затем всё стихло. Выждав ещё некоторое время, следом за солдатами отправились и мы с Корри. Медленно, стараясь не грохотать подковами, не лязгать доспехами. Труднее пришлось Корри, он вынужден был руками держать стальные пластины на боках.
  Мы подобрались почти вплотную к форту, когда один из горцев выбрался из-за обломка камня и удивлённо уставился на нас. Не успел я поднять револьвер, как что-то промелькнуло в слабом свете горского фонарика и среди развалин раздался грохот гранатного разрыва. Дважды выстрелив в горца из револьвера, я рванул вперёд что было силы. Из кустов на обочине выскочил унтер Ромов и замахал нам рукой. Мы с штабс-капитаном, как два тарана, с треском и лязгом врезались в плотную стену ветвей и жёлтых листьев. Продрались сквозь неё и вывалились на широкую тропу.
  ― Ромов! Бегом отсюда! ― крикнул я унтеру. Тот уже во всю прыть припустил за нами следом, за ним бежали ещё двое стрелков с винтовками в руках.
  Со стороны Рора послышались вопли и стрельба. Стреляли вслепую, нам вслед от дороги, так что пули щёлкали вокруг нас об камни. Горцы не преследовали, просто палили изо всех сил.
  
  Мы миновали поворот и сбавили скорость, стрелки переводили дух.
  ― Ейк, ― позвал я унтера, ― остальные солдаты поднялись выше, до второго поворота, или... ― и споткнулся на полуслове. Голова закружилась, в лицо как будто бросили грязную тряпку. Всё длилось меньше мгновения, когда я очнулся, увидел, как Корри стоит, широко расставив ноги и держится руками за голову, а его шлем валяется рядом. Стрелки кто лежал, свернувшись в клубок, кто стоял на четвереньках.
  ― Что это? Что это такое? ― выдавил я из себя вопрос. Лицо Корри было сведено судорогой, он только начал приходить в себя.
  ― Ох... ― прохрипел он, ― тяжело... Тяжело как... В голове...
  ― Идти можете? Ейк, ребята! ― стрелки с трудом повернули головы в мою сторону. ― Нужно идти дальше, соберитесь! Вперёд! Вперёд! Штабс-капитан вскоре полностью пришёл в себя, стрелки тоже очухались, но идти могли только шагом. Пройдя больше двух вёрст мы добрались до второго поворота и встретили своих солдат.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"