Шел семнадцатый год войны . C тех пор, как римские калиги ступили на землю Сицилии, карфагенянам словно изменила удача. Один за другим города сиканов и сикулов , прежде подвластные карфагенянам, неизбежно переходили в руки римских захватчиков. Даже неоднократная гибель римского флота от всяческих штормов и бурь не склонила чашу весов в пользу карфагенян.
Лучшие полководцы были направлены на Сицилию, чтобы переломить сложившееся положение.
Ганнибал, сын адмирала Ганнибала, за десять лет до этого распятого наемниками в Сардинии, вместе с Гимильконом, начальником местного гарнизона, успешно удерживали от осады Лилибей. Назначенный триерархом Ганнибал, сын Гамилькара, будучи послан в помощь Лилибею, проявив мужество, прорвался сквозь кордон римской флотилии в бухту осажденного города, доставил продовольствие и также вырвался обратно, удивив растерянных врагов своей смелостью и отвагой.
В прошлом году Адарбал, начальник гарнизона в Дрепанах, решительно вступил в бой со свежими морскими силами римлян под командованием Клавдия Пульхра и наголову разбил их, захватив 93 вражеских корабля. Отправленный им в Лилибей Карталон успешно воевал на море с другим римским консулом - Луцием Юнием Пулом. И все же существенного перелома не случилось. Из всех прибрежных - некогда карфагенских - городов на Сицилии на сегодняшний день у карфагенян остались только Дрепаны и Лилибей. Римские орлы не отступают, проявляя завидное упорство и необычайную стойкость. Какая сила двигает ими, какие боги управляют, что даже потерявший в буре около 120 судов Луций Юний с остатками своей армии высадился на ближайшем побережье и спустя некоторое время захватил город Эрикс и древнейшее на Сицилии богатейшее святилище Астарты Эрицинской , почитаемой и карфагенянами, чем перекрыл к Дрепанам и Лилибею еще и сухопутные пути?
"Боги отвернулись от нас?" - спрашивал себя Гамилькар Барка, но не искал ответа - не хотелось думать о худшем. Так не должно быть. Не может быть так! Карфаген всегда умел за себя постоять. Даже в трудные минуты он с честью выходил из губительных, грозящих уничтожить его навсегда обстоятельств.
Что ж такого необычайного в этой новой породе людей, называемых себя римлянами? Насколько Гамилькар слышал, основатели Рима - легендарные Ромул и Рем, создавая город, собрали вокруг себя из ближайших к Тибру племен какой только можно разношерстный сброд. Бродяги и разбойники, убийцы и насильники незаметно как превратились в отцов семейств, уважаемых государственных мужей, сенаторов, беспринципных, лживых, алчных до чужого.
За каких-то двести лет Рим захватил всю Италию, подмял под себя этрусков и самнитов, кампанцев и жителей Великой Греции. Теперь протянул свою хищную, когтистую лапу и на Сицилию. А разбитый Ксантиппой Марк Атилий Регул? До своего пленения, он почти поставил Карфаген на колени, требовал вдобавок Сардинию... Даже прославленный Пирр не смог их остановить!
Гамилькар негодовал. Равных финикийцам до этого на море не было! Столетиями финикийские "длинные" корабли с пятью десятками весел в один ряд или с веслами в два бороздили моря и океаны; гаулосы и гиппосы ходили по рекам и вдоль побережья разных стран, а быстроходные триеры и воинственные пентеры с полностью погруженными в воду таранами на носу не единожды сдерживали натиск греческих переселенцев и пиратов всевозможных мастей.
Лет за четыреста до рождения Гамилькара один из карфагенских путешественников по приказанию фараона Нехо обогнул вдоль Атлантики всю Африку. Через двести лет Ганнон (как гласит текст на бронзовой табличке в карфагенском храме Баал-Хаммона) пересек столпы Мелькарта и, двигаясь вдоль западного побережья Африки, почти достиг экватора (густые шкуры двух похожих на людей существ , с которыми он вынужден был вступить в бой, до сих пор висят на стенах храма Тиннит в Карфагене). Еще один карфагенянин - Гимилькон - в поисках олова доплыл до Британии...
Как же получилось так, что прославленные и опытные мореходы даже в своей привычной стихии потерпели поражение?
Практичные римляне, скажет вам теперь любой малец, изобрели "ворона" (хотя люди сведущие утверждают, что это изобретение сиракузян) - своеобразный перекидной мостик в носовой части корабля с крючьями на конце и перилами по бокам, с помощью которого битву на воде они смогли превратить в битву на суше. А в рукопашном бою, как показали дальнейшие события, римляне действительно превзошли многие народы.
"Но почему так?! Вот моя рука, вот мой меч, во мне сила духа, питаемая богами. Неужели я не в состоянии сокрушить своих злейших врагов, остановить их дальнейшее продвижение на юг? Неужто Баал-Хаммон и Тиннит отвернулись от Картхадашта?" - в который раз задавал себе один и тот же вопрос Гамилькар и не находил на него ответа...
Их небольшое торговое судно неторопливо подходило к Карфагену. На горизонте в легкой дымке тумана на фоне вековых гор показались величественные стены древнего города Элиссы. В лучах восходящего солнца выбеленные крепостные стены и стены устремленных в небо многоэтажных домов ослепляли. Облицованный золотыми пластинами храм Эшмуна на Бирсе словно пылал.
По мере приближения к Городу впечатления от его монументальности только росло, и мало-помалу скверные гнетущие мысли уходили прочь.
Гамилькар гордился своим городом.
Как всякий другой крупнейший город тогдашнего мира , Карфаген оброс неисчислимой массой легенд и сказаний. И хотя в огромных (не уступающих Александрийской) храмовых библиотеках города хранились вековые записи многих произошедших в стране и окружающем мире событий, основание Картхадашта продолжало оставаться тайной за семью печатями, а основательница его - царица Элисса, в представлении многих давно слилась с самой богиней Тиннит и вовсе стала загадочной и непостижимой.
В хрониках говорилось, что Элисса была дочерью тирского царя Мутона. Но после его смерти народ передал все царство ее родному брату Пигмалиону, "тогда еще совсем юному". Элисса же вышла замуж за своего дядю Ахербу (или Ашербаса), верховного жреца Мелькарта, второго лица в государстве после царя.
Пигмалион вскоре позарился на огромные богатства своего дяди и одновременно зятя и убил его. Элисса стала опасаться и за свою жизнь. Только бегство могло ее спасти от алчного брата.
Взяв себе в союзники знатных тирийцев и забрав сокровища мужа, Элисса тайно покинула город и отправилась на поиски нового места поселения.
На Кипре, где они останавливались по пути, к ним присоединились недовольные Пигмалионом финикийские киприоты, а также жрецы Баал-Хаммона и Астарты.
Когда-то Элиссе было предсказано, что она заложит город там, где найдет череп коня. И действительно, двигаясь вдоль извилистого побережья Африки и изредка высаживаясь на берег, изгнанники вскоре обнаружили бухту, на берегу которой они раскопали лошадиный череп. Находка свидетельствовала о том, что издавна это место было освящено. Здесь и решено было остановиться и основать новый город.
Элисса вступила в дружеские отношения с местными жителями и пожелала купить у них столько земли, сколько можно было покрыть воловьей шкурой.
Местный царь Хиарбас посмеялся над наивной просьбой чужеземки, но все же, очарованный ее красотой, согласился продать часть своей земли на предложенном условии.
Утром, однако, изумлению его не было предела. Разрезав бычью шкуру на тонкие полоски, смекалистая тирская принцесса очертила ими довольно обширное пространство, достаточное для того, чтобы она могла расположиться на нем со своими спутниками. Ливийский царь вынужден был уступить. А место, очерченное столь хитроумным способом, впоследствии так и назвали - "Бирса", что по-гречески означало "шкура быка".
Теперь здесь возвышается обнесенный крепостной стеной Карфагенский акрополь с величественным храмом Эшмуна на его вершине.
Через несколько дней Гамилькар поднимется в этот храм, чтобы предстать перед членами Совета 104-х, Совета, который, может быть, навсегда определит его дальнейшую судьбу. Но Гамилькар пока об этом не думает, он радуется, что плавание не затянулось.
Панорама неохватного взором города постепенно накатывается на него, береговая крепостная стена растет на глазах и уже на подходе корабля к выступающим из воды древним массивным каменным волнорезам полностью закрывает собой даже самые высокие городские крыши.
Было заранее решено, что они подойдут к торговым причалам, расположенным у Купеческих ворот города, а не проследуют на основную стоянку кораблей на побережье Тунисского озера.
Капитан заметил свободное место и направил свой корабль к нему. У причала его уже ждал чиновник по таможенным сборам и оплате стоянки - он увидел приближение их судна.
Узнав о цели прибытия корабля и длительности нахождения его в порту, чиновник получил за стоянку деньги, отметил уплату в своей табличке и удалился.
Тем временем команда Гамилькара стала спускать по трапу лошадей и имущество.
Их встречали Бомилькар, зять Гамилькара, который добрался посуху, чтобы заранее предупредить мегарскую прислугу о прибытии хозяина, и Абимильк, управляющий имением Барки в Мегаре.
Бомилькар с Гамилькаром обнялись. Абимильк доложил, что в имении все готово для приема гостей.
На причалах, несмотря на ранний час, вовсю кипела торговая жизнь, шла обычная повседневная работа. Большинство торговых сделок совершалось прямо здесь, у крепостной стены, в город отправлялись только товары, предназначенные для Картхадашта и ближайших к нему городов.
Под сенью разноцветных палаток купцы совершали различные сделки, обменивались товарами, покупали и продавали. Транзитные корабли, не заходя в порт, спешили тут же на причале оплатить пошлину и идти дальше своим рейсом (карфагеняне строго следили за передвижением торговых кораблей в море, никто не мог проскользнуть мимо их бдительной таможни).
Скрипели корабельные снасти, вращались лебедки, стонали спущенные с бортов деревянные сходни; голоса матросов, надсмотрщиков, грузчиков и торговцев особенно остро звенели в утренней тишине.
Шум и гам настоящей жизни заразил Гамилькара. В который раз он почувствовал, что сможет многое, что многое ему по плечу, и в который раз возблагодарил богов, которые ему покровительствовали.
Как было заранее договорено, он распустил местных товарищей по своим домам с условием, что они явятся к нему по первому зову, а сам с Бомилькаром, Абимильком, Китионом, Нагидом и Ирхулином отправился к Купеческим воротам в Город.
За воротами они снова попали в торговую зону, в новый гомон торговой суеты и навязчивых ароматов. Однако сейчас рыночная площадь перед воротами была не так сильно запружена, как обычно днем, - утро только начиналось; к тому же (и хорошо), не все еще знали Гамилькара Барку в лицо как претендента в полководцы, поэтому его небольшой кавалькаде ничто не помешало беспрепятственно добраться до Главной площади, а оттуда свернуть к воротам Тиннит, за которыми начиналась Мегара - самый престижный, элитный район Картхадашта.
Ирхулин, как видно, даже в Мегаре не спешил расставаться с ними, ехал позади, о чем-то весело болтая с Китионом.
Когда поворот на улицу, где располагалось семейное гнездо Ирхулина, они миновали, Гамилькар удивленно обернулся и спросил:
- Ирхулин, а ты не думаешь навестить свою родню сегодня? Несколько месяцев тебя не было дома, твоему отцу это может не понравиться.
- Я давно вырос из пеленок, Гамилькар. Отец это тоже, наверное, заметил. А потом, после такого длительного отсутствия день-два вряд что-нибудь решают.
- Смотри, чтобы потом отец не закатил тебе головомойку, - поддержал Гамилькара Бомилькар. - Он у тебя хоть и носит прозвище тихого, а на заседаниях Совета, иногда такие мечет молнии, что многие потом неделями не могут излечиться от его ожогов.
- Спасибо за заботушку, но я уж сам как-нибудь разберусь со своим отцом, - не смог не сдержаться, чтобы не съязвить Бомилькару Ирхулин.
- Мы тебя только предупредили, - сказал Гамилькар и сильнее подстегнул свою лошадь.
Всадники дружно поскакали за ним.
Первым из прислуги Барки молодых офицеров, гарцующих меж роскошных мегарских вилл, заметил Киликс, привратник Гамилькаровой усадьбы.
С отъездом Бомилькара и Абимилька в порт он места себе не находил, не стал даже, как обычно, досматривать утренний сон, подремывая за воротами усадьбы, наоборот, сновал вдоль высокой - выше человеческого роста - глиняной ограды, через которую свисали ветви акаций и эвкалиптов доходил, хромая, до перекрестка, в центре которого возвышался мраморный бетил , всматривался в даль, в сторону Бирсы: не вздымается ли на горизонте пыль.
Он был уверен, что Гамилькар не будет тащиться на своем белогривом, как на ослиной упряжи, непременно пойдет наметом, увлекая за собой и своих товарищей, торопясь поскорее достичь родового поместья, ведь он хоть и не родился здесь, но вырос.
Лично он, Киликс, так бы и поступил, но из-за старого увечья не может, хотя душой рвется навстречу хозяину аки птица.
И все же зря он, наверное, доковылял до перекрестка, потому что, даже заметь на горизонте всадников, он вряд ли успеет вернуться обратно и первым сообщить стражникам и прислуге о приближении хозяина, - всадники опередят его в два счета, а потом будут долго посмеиваться, на что, мол, старый хрыч, надеялся, пытаясь обогнать нас; тебе ли с верховыми тягаться? Но ведь было время, когда он рядом с лошадью отца Гамилькара бегал быстрее зайца, да еще сжимал в руках пару дротиков, чтобы потом, когда всадник спрыгнет с коня, живо передать ему их для метания. И рядом с резвой кобылкой маленького Гамилькара бегал тоже он, пока обе ноги были в порядке, - никто не мог его тогда обогнать. Но как давно это было, как далече! Уж Гамилькару за тридцать!
Побрел обратно. Торопился, чтобы встретить хозяина, как положено, возле врат, присел на широкую каменную скамью у ворот, снова посмотрел вдаль. От перекрестка виднелась еще пара усадеб, дальше все тонуло в зелени. Зрение совсем не то, что было раньше...
Солнце начинало припекать, Киликса потянуло в сон. Что за дурацкая привычка! Утром, едва рассветет, - ни в одном глазу, а к обеду дрема охватывает - нет сил бороться. Старость, что ли, тому виной - нерадость?
Киликс и не заметил, как задремал, но спал недолго.
- Так-то ты усердно сторожишь мое имение! - громом вдруг раздался над его головой суровый голос.
Киликс от неожиданности вскочил на ноги, захлопал ресницами, полусонно попытался рассмотреть блестящих бронзой всадников.
- Стоять! - толком не разобравшись, рассвирепел он.
- Киликс, дурья башка, - выступил вперед всадников Абимильк. - Ты опять заснул? Смотри у меня, отправлю тебя на кухню кур потрошить!