Последнее время, с настойчивой регулярностью хоть раз в две-три декады под утро Ашерат посещал один и тот же пугающий сон, будто она лежит на широком ложе, на пропахших потом, скомканных простынях (она и во сне слышала эти запахи), а откуда-то снизу с разных сторон к ее ногам подкрадываются две гибкие ветви, черные, без листьев, но не сухие. Ветви, царапая до крови кожу, вились вокруг каждой ноги, оттягивали их в стороны, приковывали ее к ложу так крепко, что Ашерат не могла даже пошевелиться, только с ужасом наблюдала, как ветви, скрутив ноги, продолжают двигаться дальше, выше, окольцовывая и руки, подползая к груди; медленно, настолько медленно, что Ашерат успевала полностью осознать, какая напасть на нее надвигается. Она мучительно стонала, но предотвратить ничего не могла.
Так же медленно нарастал и ужас, но боли не было, только страх, животный страх, охвативший все ее существо.
Без боли ветви проникали в ее грудь, просто ныряли под кожу, и, пройдя через тело и голову, вырывались наружу через глазницы, выдавив глаза.
Тут же свет гас, Ашерат просыпалась в холодном поту, плакала и ничего не понимала: что за дурной сон, почему он так настойчиво снится ей почти каждый месяц.
Мысли от пережитого метались, как ночные мотыльки в узкой полоске света. Вопросы перехлестывали друг друга, сплетались и разбегались в разные стороны и не давали покоя потом весь день.
А сегодня она даже вскрикнула во сне. И, наверное, так громко, что испугала даже дремавшую неподалеку Парфениду, которая давно стала неотъемлемой частью семьи Гамилькара, а в молодости была кормилицей ее матери, Батбаал.
- Что ты, дочка? - спросила Парфенида спросонья и сразу же поднялась - не первый день она замечает, как беспокойно по ночам спит ее воспитанница.
В пробивающемся из-под полога на входе утреннем свете, было видно, что Ашерат лежит с распахнутыми глазами.
Парфенида с беспокойством прилегла возле девочки на край ложа, Ашерат тут же обняла старушку и уткнулась ей в грудь.
- Что опять? - Парфенида нежно погладила девочку по голове. Но Ашерат ничего не ответила.
- Поспи еще, страшный сон тебе больше не приснится. Не думай о нем.
Ашерат постепенно отходила от приснившегося кошмара, хватка ее ослабла, закрытые веки перестали подергиваться.
Парфенида дождалась, когда Ашерат снова заснет, и только потом поднялась, чувствуя, что правая рука ее немного отекла.
- Горе, горе, - забормотала она привычное, растерла отяжелевшую руку, пошевелила пальцами, убедилась, что они двигаются, украдкой глянула в сторону кровати сестры Ашерат, Наамемилкат. Нааме тоже спала. Парфенида вразвалку направилась к выходу из спальни.
Парфенида не могла не поохать, если с кем-либо, даже с людьми незнакомыми, случались какие-нибудь несчастья. А уж если со своими близкими!
Никто не переубедит ее, что, раз девочка стонет во сне и просыпается с испугом в глазах, с нею не случилась беда. А Парфенида, которая прожила на свете не один десяток лет и многое повидала на своем веку, сердцем догадывается, откуда у девочки такие страхи.
Комната Батбаал и маленького Ганнибала была смежной с комнатой, где спали девочки со старушкой. Но именно сейчас тревожить хозяйку дома Парфенида не решилась. Скоро совсем рассветет, Батбаал и так поднимется: она всегда встает рано.
Да, собственно, с первыми лучами солнца просыпается весь дом. Челядь начинает колотиться по хозяйству, хозяйка отдавать распоряжения управляющему, Гамилькар, если не на охоте, не на выгоне или не в стане своих друзей-телохранителей, штудирует у себя в кабинете доставленные из Города свежие пергаменты.
Парфенида хотела спуститься вниз во внутренний двор, однако Батбаал сама, обеспокоенная, вышла ей навстречу.
Показалась из своей комнаты и Йааэль, старшая дочь Гамилькара и Батбаал, жена Бомилькара. Она всегда вставала вместе с матерью поутру - замужней девушке неприлично долго спать.
Батбаал спросила свою кормилицу:
- Нам послышался крик, Парфенида, снова Ашерат?
- Да, моя милая. Уж не знаю, что и думать, чем девочке помочь. Я смазывала ей виски лавандовым маслом, повесила над изголовьем постели отгоняющие нечисть ветви сосны и серебро, но кошмары совсем не проходят. Велела даже Кариону раздобыть мелиссы для успокоительного отвара, пусть хоть в Лептис людей посылает, хоть в Тапс !
- Может, мне самой с ней поговорить, выяснить, что к чему? - Батбаал не знала, за что зацепиться. - Или пусть ее посмотрит Карион, он ведь все-таки врач.
- Сомневаюсь, что врач в этом случае чем-то поможет. Я уже говорила тебе. Это все Мактаб - у нее дурной глаз. От нее одни только неприятности. Не нужно было приближать ее к себе. - Парфенида снова затянула старую песню.
Батбаал остановила ее, не хотела, чтобы старшая дочь тоже слушала вздорные ворчания старушки. Хватит, что она почти полгода их выслушивает.
Батбаал отправила Йааэль вниз на кухню.
Мактаб, маленькая чернявая ливофиникийка лет двадцати, пухленькая, с округлыми плечами и резко очерченным лицом, была кормилицей Ганнибала и нынешней женой Рихата (прежняя умерла еще три года назад), но родилась и выросла она в семье мелкого торговца гончарными изделиями из Картхадашта.
Рихат как-то закупал у него партию амфор под оливковое масло и обратил внимание на его кроткую, не в пример иным напористым торговкам дочь.
Гамилькар, которому Рихат как-то проговорился о приглянувшейся девушке, чтобы управляющий не печалился долго о своей судьбе, а занимался огромным имением Баркидов, как делал он это и раньше: толково и ответственно, сделал все, чтобы торговец отдал свою дочь Рихату в жены. После года счастливого супружества у новоявленной четы родился мальчик, которого они само собой назвали Фелисом .
Рихат гордился тем, что Фелис и господский наследник Ганнибал стали "молочными" братьями. Это была лишь малая толика того, что Рихат мог сделать для семьи Гамилькара. Преданней человека Гамилькар, если бы и захотел, не смог бы найти в своем окружении.
Пришлась Мактаб по нраву и Батбаал. Сама будучи в положении, в первый же день своего приезда из Картхадашта она заметила во дворе такую же будущую мать, а узнав, что девушка - жена управляющего, настояла, чтобы та всегда находилась поблизости - все-таки двум женщинам на сносях легче найти общий язык независимо от разницы в возрасте. Да и после рождения Ганнибала (Фелиса Мактаб родила месяцем раньше), Батбаал убедилась, что девушка полюбила ее сына ничуть не меньше, чем своего. День и ночь хлопотала она над обоими мальчиками, вызывая порой у Батбаал даже небольшие уколы ревности. Только простота и непосредственность Мактаб не позволяли глубже развиться глупому чувству.
Легко сошлась Мактаб и с Йааэль, и с Ашерат, которая хвостиком ходила за своей старшей сестрой, часто видели всех троих вместе: и когда Мактаб возилась с младенцами, и когда выпадала ей свободная минутка.
Йааэль была в том возрасте, когда самой в пору рожать, но Астарта пока не подарила ей такой радости. Неизвестно почему, она упорно обходила стороной скромный дом Йааэль и Бомилькара на северной оконечности Картхадашта, огорчая не только обоих супругов, но и их родных.
Впрочем, Мактаб ко всем относилась с вниманием. Когда она не кормила младенцев или не убаюкивала их перед сном, ее могли видеть на кухне, могли столкнуться с ней в амбаре, повстречать у ворот усадьбы, где скапливался случайный люд в ожидании хозяина. Вот она беседует с прислугой по поводу предстоящего праздника, а через минуту уже сочувствует одной из рабынь, у которой где-то на далеком Наксосе скончалась старушка-мать.
Было удивительно, как ничем не примечательная, вроде, девушка запросто сходилась со всеми, находила слова, чтобы высказать свое одобрение или сострадание; выкраивала минуту, чтобы выслушать даже незнакомого и чем-нибудь помочь.
С особым почтением она относилась ко всем Барка. Стоило только Гамилькару или прежде Батбаал столкнуться с Мактаб лицом к лицу, как девушка тут же замирала, опускала глаза долу и не поднимала их, пока хозяин или хозяйка не уходили.
Батбаал с трудом удалось отучить девушку от негодной привычки, свойственной больше рабам.
Еще более удивительным было то, что она не пришлась по душе Парфениде. Та сразу не приняла Мактаб, считая, что за видимой простотой натуры кормилицы Ганнибала скрывалась темная душонка, помешанная на мрачных ханаанских религиозных культах.
У нее и покойная мать была такой, хрипела Парфенида, и бабка. Да стоило только взглянуть на обстановку комнатки Рихата и Мактаб, сплошь и рядом уставленную статуэтками Исиды и Астарты, Тиннит и Матери богов - Кибелы, увешанную всевозможными атрибутами богинь, бесами, амулетами и оберегами - все сразу становилось ясным.
- Поверь, моя девочка, - день через день повторяла убежденная в своей правоте Парфенида, - общение крошки Ашерат с этой помешанной ничего хорошего не принесет. Я не могу безразлично смотреть, как моя любимица сохнет на глазах, забыв обо всех радостях жизни. А всё - дурное влияние дрянной девчонки.
Батбаал странно было слышать такое о своей служанке - особого религиозного рвения за Мактаб она не замечала. Девушка частенько просила богинь ниспослать благословление своим детям и детям Гамилькара и Батбаал, но подобное никак нельзя назвать одержимостью. В жилищах других слуг или рабов оберегов и статуэток богов и богинь было ничуть не меньше, а порою даже и больше. Парфенида явно преувеличивала, и скорее всего просто из ревности, как считал и Гамилькар, когда впервые Батбаал сказала ему об опасениях Парфениды: старушка больше не могла кормить Ганнибала своей грудью, как некогда кормила Батбаал, и это раздражало ее большего всего. Парфениде казалось, что она утрачивает свою значимость в доме Гамилькара, свое влияние на Батбаал, а значит, и уважение окружающих. К тому же, все заметили, у Парфениды давным-давно сложились твердо установленные взгляды на то, что можно и чего нельзя, закрепленные в сознании как ряд правил и законов, нарушать которые не смеет ни она, ни кто-либо другой. По этим негласным правилам она осуждала и сближение девушек, Мактаб и Ашерат, разница в возрасте которых была не так уж и мала. Однако и в этом вопросе Парфенида не нашла поддержки у хозяйки: что такого, что девушки общаются (а Мактаб, хоть и родила, сама еще девушка), в этом ничего зазорного нет, зря на нее Парфенида грешит.
- Только мне такое не говорите: "ничего плохого"! Вы бы послушали, о чем они судачат. Мактаб просто помешана на своих божках, на этих идолах! Я бы сказала больше: спятила от них и хочет, чтобы и наша малютка Ашерат стала такой же. Нет, я, конечно, все понимаю и сама почитаю богов не меньше других, но талдычить о них день и ночь, курить благовония, шагу не сметь ступить, чтобы не оглянуться - не смотрят ли они тебе вслед сверху зорким оком - это уже чересчур!
Батбаал попыталась утихомирить старушку:
- Милая моя кормилица, погоди, остановись. Мне кажется, ты несправедлива к бедной девушке. Может, она и богобоязненна больше других, и частенько сверяет свои поступки с оглядкой на богов, но она добрая душа, а это не всем нравится. Что касается Ашерат... Может, так ее пугает, нагоняет страшные сны предстоящий обряд вступления во взрослую жизнь. Все мы через это прошли, и мои ночи перед таким обрядом были не менее пугающими. Обычные девичьи страхи. В любом случае, я думаю, надо бы посоветоваться с Карионом.
Парфенида вспыхнула:
- Ты совсем меня не слышишь! Я не о том тебе толкую!
Батбаал попыталась в который раз возразить, но новый протяжный стон дочки остановил ее.
Пока они с Парфенидой шептались, Ашерат забылась во сне, и старый кошмарный сон, скорее всего, снова настиг несчастную.
- Поди, пожалуйста, к Ашерат, я разыщу Кариона, попрошу, пусть все-таки ее осмотрит.
- Говорю тебе, врач тут ничем не поможет, - пробурчала старуха.
- Не обижайся, родная. От того, что врач посмотрит ее, хуже не будет. Побудь пока здесь, я спущусь вниз. А свои глупые мысли насчет Мактаб, пожалуйста, выбрось из головы - из-за вас мне только свары в доме не хватало, - мягко коснулась плеча своей кормилицы Батбаал.
Батбаал ушла, но Парфениду не переубедила, старушка осталась при своем: у Мактаб "черный глаз" и ее надо держать подальше не только от Ашерат, но и от маленького Ганнибала.