После удачного и легкого захвата Италиума воины Гамилькара были особенно воодушевлены. Казалось, и набег на юг Италии будет такой же. Все с нетерпением ждали высадки в Бруттии. Но более всех - неугомонный Ирхулин. Еще корабли не прибились к берегу, а тот уже возле своего скакуна, пристально вглядывается в даль, то и дело теребит уздечку: скорее бы причалить, на круп коня, вперед - кровь бурным потоком струится по жилам - всех взбаламутил на корабле. И все вместе с ним разом устремились бы по полям и дорогам, не Гамилькарова б воля. В этот раз Гамилькар не пошел на поводу у команды. Сперва найти удобную, тихую гавань, закрепить корабли, расставить охрану, оборудовать и укрепить лагерь, затем все остальное, даже если они и двух дней здесь не задержатся - береженого Бог бережет.
Но Ирхулин, первый ворвавшийся в Италиум, и на италийской земле неудержимо рвался в бой: их ведь здесь никто не ждет, никто не знает, что они высадились, надо пользоваться ситуацией, неожиданность - один из существенных залогов победы.
Его подержал Китион-лидиец.
- Отпусти нас, Гамилькар, дай десяток всадников. Потрясем округу, развеемся. К вечеру пригоним тебе не меньше сотни рабов.
Китион не бахвалился. Все, кто близко знал его, видели, чего он стоит в бою. За спиной у того словно стоял сам бог войны: направлял его коня в самую гущу врагов, в самое пекло боя, придавал сердцу храбрости, а мышцам крепости.
Гамилькар улыбнулся. Он хорошо понимал друзей - сам много раз пылал таким же огнем. Но одно дело, когда враг перед тобой лицом, другое, когда ты даже не знаешь, где он, сколько у него сил и средств. Да и корабли на берегу не оставишь. Не было и мысли оставаться надолго в Италии, бросить товарищей по оружию на Сицилии на погибель.
- Рисковать не будем. Ты меня знаешь - не люблю быть слепым котенком. А если вам так не терпится, хочется размяться после плавания - скачите в разведку. Ты за старшего и Нагид с десятком земляков - народу предостаточно. Развеетесь и нужное дело сделаете. Только, будь добр, завидев римлян, побереги свою седеющую голову для дальнейших подвигов - сам не безумствуй и другим не позволяй. Особенно молодым и сильно горячим.
Китион согласился с ним и сразу же объявил всем сбор.
Ирхулин возмутился:
- А как же я? Почему меня с собой не берешь? Я что, уже не устраиваю никого?
- Не говори ерунды, - сказал Китион. - Но сам знаешь, негласное правило Гамилькара: если идет Нагид, тебя с ним не посылать. Вы тогда в лагере завелись, невозможно было разнять, а здесь бой.
Ирхулин с удивлением глянул на друга:
- Ты что, вообще перестал в меня верить? Я иду к Гамилькару. Ты со мной?
Гамилькар выслушал Ирхулина внимательно. Конечно, сдерживать молодежь не стоило, но и поощрять их дурь тоже не следовало бы.
- Я, в общем-то, не возражаю. Но при одном условии: ты не будешь с Нагидом устраивать состязаний - мне свары между своими на поле боя ни к чему. Надеюсь, ты правильно меня понял?
Ирхулин пообещал. Гамилькару обещания юноши было достаточно - к тому же быть его поручителем согласился Китион.
Едва корабли вошли в приглянувшуюся капитанам гавань, Ирхулин первым свел по трапу своего коня и ловко вскочил на него.
Рванули налегке. Перед этим Гамилькар еще раз напомнил всадникам, что они отправляются исключительно в разведку. Но Ирхулин считал, что Гамилькар напрасно осторожничает - их тут не ждут, значит, преимущество на их стороне и они могут быстро и безболезненно пройти рейдом вдоль всего побережья и вернуться обратно к стоянке засветло.
Всадники стеганули своих коней, наметом взлетели на прибрежный холм и быстро исчезли из виду.
Гамилькар приказал осмотреться и начать сооружать лагерь.
Гамилькар не просто так обмолвился о разведке - местность на самом деле была для карфагенян неизвестной, как, собственно, и настрой населения. Если еще каких-то тридцать лет назад ступивший на эту землю Пирр мог найти среди местных жителей доброжелателей, как греков, так и противников римлян (только-только тогда римляне оккупировали области Южной Италии), то сейчас карфагеняне были гораздо в худшем положении, ведь для местных они, так же как и римляне, были и остаются недругами. С другой стороны это развязывало карфагенянам руки.
Отряд Китиона прошелся по нескольким поселениям побережья, как говорится огнем и мечом. Оторопелые сельские жители и не думали сопротивляться - появление незнакомого вооруженного отряда повергло их в оцепенение. Римлян карфагеняне по пути не встретили, но и греков не миловали. С десяток порубили, пару десятков, как овец, погнали обратно в свой стан. Грабить не стали - завтра они придут сюда с новыми силами, добыча никуда от них не денется, сейчас важнее всего сведения, информация.
Особо лютовал Ирхулин, не щадил ни господ, ни рабов, как будто страшно мстил им за что-то. Но все же знали, что мстить Ирхулину именно этим жителям было не за что.
Складывалось впечатление, что Ирхулин выплескивает на бруттийцев гнев, направленный совершенно на других людей или на другого человека. Китиону то и дело приходилось усмирять юношу:
- Ты что творишь? - возмущался он. - Опомнись, не сходи с ума!
- С врагами я только так и поступаю, - отирая окровавленный меч о тунику только что убитого им бруттийца, отвечал Ирхулин.
- Все, - сказал Китион, - больше никто никого сегодня не убьет. Думаю, погуляли достаточно, возвращаемся в лагерь.
Китион приказал отходить. Ирхулин недовольно хлестнул своего коня и стремительно помчался обратно к побережью.
- Нахлебаемся мы еще с ним, - сказал Нагид, провожая вспыльчивого юношу взглядом.
- Сам его не узнаю, - пробормотал Китион-лидиец. - Его как будто кто-то после посещения отца подменил. Он весь, как натянутая струна, перед глазами у него словно одна пелена.
Нагид ничего Китиону не ответил, но Гамилькару о поступке Ирхулина рассказал: подобных неуравновешенных солдат на поле боя ждут одни неудачи, и общему делу такие только обуза.
Гамилькар, однако, поступки Ирхулина оценил двояко. С одной стороны он понимал, что его воины жаждут крови, с другой - лить кровь рекой простых граждан, ему тоже не хотелось. Здесь не было римлян в избытке, но бруттийцы, кроме тех, что не сдались и ушли в горы, находились под властью римлян, а значит, были тоже врагами - что с ними возиться? Вряд ли они когда будут штурмовать здесь крепости, ближайшие Локры для них неприступны и враждебны. Им нужно только побольше наделать шума. Пусть молва о карфагенянах, которые не побоялись высадиться в Италии и потрепать зарвавшуюся римскую волчицу по загривку, докатится до самого Рима.
- К тому же не забывайте, что мы приплыли сюда, чтобы обеспечить себя провизией и средствами на оплату нашей армии. Не стоит еще раз повторять, что наши доблестные отцы из Совета на время отвернулись от нас, и мы вынуждены добывать все своими силами.
Слова Гамилькара стали призывом к действию. Все последующие дни карфагеняне разоряли окрестные земли, угоняли скот и людей, безжалостно расправлялись с теми, кто пытался сопротивляться. Они добились своего: собрали кой-какую добычу и громко заявили о себе.
Напуганные нежданными набежчиками жители Терины, Темесы, Кротона и даже Сибариса срочно послали своих гонцов в Рим. Кто высадился на побережье - пираты, карфагенские флибустьеры или регулярные войска карфагенян - доподлинно неизвестно, как неизвестно и то, чего они хотят, куда направятся дальше.
24
В Риме претором, который в настоящее время ведал всеми делами Рима, был экстренно созван сенат. На Комиции у Гостилиевой курии уже толпился народ, обсуждал внезапное появление послов из южной оконечности сапожка.
Послы через весь город шли в спешке, притягивая к себе любопытных. За собой при подходе к Форуму собрали такой густой хвост, что на некоторых узких улочках обойти его было невозможно - люди жались к стенам или по обочинам. Теперь послы в истерханных одеждах, понурые, стояли в тени портика у дверей курии, молча ожидали, когда их наконец примут. В руках они держали обвитые шерстяными лентами ветки олив.
Услышать разговоры послов было невозможно, как и приблизиться к ним - претор приказал у подножья лестницы выставить ликторов, которые никого из посторонних к портику курии не подпускали.
Вызванные сенаторы один за другим поднимались по лестнице, проходили мимо послов, кивали им в знак приветствия и исчезали в Большой зале. Когда собралось около двух третей сената, послов впустили в залу.
Посланец Локрид, чьи окрестности пострадали больше других, выступил первым. Было ясно, что дать достойного отпора они не смогут: их самые лучшие воины сражаются на далекой Сицилии, а ближайший римский форпост находится за добрую сотню миль.
Локридцев поддержали и остальные. Их жалобы ничем не отличались от жалоб предыдущих ораторов, так же, как и вывод: Рим просто обязан их немедленно защитить.
После выступления последнего посла союзников, в Сенате внезапно наступила тишина. У сенаторов возникла масса вопросов. Что это: дерзкий набег, высадка вражеских войск или авантюра очередного карфагенского выскочки? И самое главное - почему муниципалы обложенных городов почти неделю тянули с вестями о набеге варваров? Понимали же, что своими силами не справятся. Или у них были другие планы?
Послы со страхом отнекивались - никаких коварных планов у них не было и в помине, просто само появление разбойников было неожиданным. Пока выяснили, кто да что, пока совещались...
Поднялся претор (сегодня он вел собрание), подождал, пока в зале стихнет ропот, потом сказал:
- Достопочтенные сенаторы, сейчас, я думаю, не столь важно, что сделали или не сделали власти подвергшихся набегу районов. Важнее, наверное, то, как скоро на свершившийся факт отреагируем мы. Пока, считаю, послов следует отпустить. Пусть они отдохнут с дороги - им уже приготовлен достойный кров и пища, а завтра явятся за ответом.
Снова поднялся легкий гомон, но председателя поддержали, италийские послы были удалены из зала заседания.
Когда за ними закрыли двери, претор продолжил:
- Итак, что нам в сложившихся обстоятельствах предпринять? Обоих консулов мы беспечно отправили на войну в Сицилию, хотя кого-нибудь обычно оставляли в Италии. Понадеялись, что враг никогда не решится напасть на нас на нашей земле, стали столь самоуверенны? Но одно дело, когда консулы воевали в пределах Рима и могли быстро для решения возникших государственных проблем вернуться обратно. Другое, когда они находятся чуть ли не на краю света.
Претор выдержал паузу, посмотрел на впечатления своих товарищей. Большинство из них было в растерянности.
- Что делать нам в такой ситуации? Вопрос немаловажный, учитывая, что мы уже более десятка лет ведем войну за пределами страны?
- Сенаторы, - поднялся Гай Фабий Пиктор , один из старейших членов сената. - В таких случаях закон обязывает нас принять экстренные меры. Мы должны срочно направить письмо нынешним консулам с указом назначить диктатора для проведения выборов.
Сенаторы снова зашумели. Диктатура - крайняя мера. Диктатор - всевластный, сакральный, чрезвычайный магистрат, которого даже после окончания его полномочий невозможно привлечь к ответу. Разве что сенатом. Или народным собранием. Иногда...
Последний раз диктатора назначали года два тому назад. Тот год оказался одним из самых трагических для Рима за последнюю войну, неудачи тогда словно преследовали римскую армию: поражение флота у Дрепаны, затем возле Лилибея; потом Луций Юний Пулл со своим флотом попал в шторм - больше ста кораблей с матросами и солдатами разбились о прибрежные скалы, погибло около тридцати пяти тысяч римлян; кто не погиб - попал в плен. Другого консула, Публия Клавдия Пульхра, за его непростительное пренебрежение сакральными действиями сенат был вынужден отозвать обратно в Рим и вместо него назначить диктатора. Им стал Авл Атилий Калатин, первый из римских диктаторов, который повел войну за пределами Италии.
Сейчас положение государства не такое трагическое, как два года назад - боевые действия не ведутся с прежним размахом и интенсивностью. Кто бы ни высадился на побережье Италии, римляне смогут быстро собрать достаточно боеспособное соединение из ополченцев Рима и его союзников и дать врагу должный отпор. Ждать возвращения в Рим одного из действующих консулов нечего. Вопрос лишь в том, кто более других достоин теперь стать доверенным лицом государства?
Мнения сенаторов разошлись. Плебеи попытались протолкнуть своего кандидата, патриции отстаивали собственного. Те, за которых готовы были единодушно проголосовать все сенаторы, уже занимали определенные важные посты (молодых даже не рассматривали).
Более трех часов обсуждалась то одна кандидатура, то другая, то третья, но так ни к чему сенаторы и не пришли. Не такая уж и легкая задача. Достойных много, достойных диктаторства - единицы.
Под власть диктатора, кроме народных трибунов, автоматически попадали все остальные магистраты, включая консулов, поэтому диктатор должен обладать и соответственными моральными качествами, непогрешимостью, достоинствами, которые устраивали бы всех, ведь подчиняться ему пришлось бы беспрекословно. И нечего лукавить - недоступные трибуны также побаивались власти диктатора.
- Объявим перерыв, - сказал претор, когда стало ясно, что вопрос с избранием диктатора зашел в тупик. За время перерыва у сенаторов будет возможность пообщаться с гражданами на форуме, узнать их мнение. В спешке ли рассматривать подобные дела?
Перерыв, так перерыв. Стали расходиться. Одни сразу устремились на форум, другие еще собирались в группы и живо обсуждали тех из своих, которых прочили на столь высокую должность.
Послы союзников встречали выходивших из курии сенаторов вопросительными взглядами. Они так никуда и не ушли, сидели прямо на ступенях курии и терпеливо ожидали решения их проблемы.
Сенаторы один за другим разводили руками: думаем, подбираем кандидата, вы же знаете, такие вопросы так просто не решаются.
Потемневшие лица послов приводили в уныние и толпившихся у подножья курии римлян. Они были встревожены не меньше. А что если непонятная вооруженная свора вдруг ринется на Рим? Два, три дня - и они достигнут Лация . Как некогда Пирр, с высоких холмов будут взирать на город, сеять вокруг страх и трепет. А если, как галлы в незапамятное время, еще ворвутся внутрь - что будем делать?!
Вокруг каждого сенатора быстро собиралась целая толпа, все хотели знать, пришли ли отцы-благодетели к согласию, назначили ли нового главнокомандующего?
Многие были готовы хоть сейчас выступить под штандартами республики против вторгшегося неприятеля.
Некоторые, узнав, что решение так до и сих пор и не принято, стали открыто возмущаться, прямо-таки негодовать: как так - на побережье Локриды и Бруттия гибнут люди, уничтожаются посевы, угоняется скот, разоряются целые селения, а сенаторы устроили перерыв! Они бы еще отправились подкрепиться да вздремнуть - после еды и сна мозги - ух, как продуктивно варят!
Но, хвала Юпитеру, все вернулись обратно в курию, расселись по своим местам (кто в личные кресла, кто на скамьи). Претор огласил продолжение заседания.
С мест посыпались новые предложения, каждое из которых обсуждалось не менее горячо, чем предыдущие, на утреннем заседании. Однако в этот день кандидатуру диктатора так и не выбрали. Послы италиков отправились на ночлег ни с чем.
Утреннее заседание следующего дня проходило в не менее жарких спорах. И на комиции с раннего утра толпились люди, чтобы, не дай бог, ничего не пропустить.
Ближе к полудню кто-то неожиданно предложил на должность диктатора нынешнего великого понтифика Тиберия Корункария, почтенного магистрата, достойного гражданина.
В прошлом он был цензором, консулом, под чьим командованием римляне в свое время разгромили этрусков и отпраздновали триумф, затем успешно воевали с Пирром.
Тот самый Корункарий, который публично преподавал простому народу римское право...
Своими подвигами он заслужил того, чтобы его, первого из плебеев, избрали великим понтификом, и вот уже около восьми лет он верой и правдой служит отеческим богам.
Сразу какое-то просветление пробежало по лицам. Видно было, что эта кандидатура устаивала всех.
- Корункарий! Корункарий! Корункарий! - доносилось до претора то с одной стороны, то с другой.
Наконец-то! С кандидатурой диктатора, как будто, определились. Все сошлись на том, что фигура столь знаменитого и уважаемого мужа у консулов возражений не вызовет. Останутся лишь формальности: консулам провести ауспиции , чтобы удостовериться, что боги согласны с выбором, затем вручить в руки новоиспеченного диктатора абсолютную власть и доверие народа.
"В диктаторы прочат Корункария!" - юркой ласточкой вырвалось из курии и разнеслось по Форуму.
Однако ближе к вечеру прибежал запыхавшийся гонец; он оставил своего взмыленного коня на одном из постоялых дворов за стенами города. Срочное послание было из Локр.
Внезапные набежчики, погуляв неделю, также внезапно погрузились с добычей на свои корабли и убрались восвояси.
У всех словно гора спала с плеч.
И все же один неразрешимый вопрос словно завис в воздухе: "Кто же все-таки был тем дерзким пиратом, который осмелился пройтись рейдом по южным окраинам Италии?"
- Какой-то Гамилькар, - сказал один из сенаторов, который пообщался с гонцом из Локриды поближе.
- Там почти все Гамилькары или Гасдрубалы, - посмеялся над товарищем другой сенатор.
- Какой-то Барка, - сказал в добавление первый.
Нет, никто про него ничего не слышал.
25
Гамилькар вернулся на Сицилию с таким ощущением, как будто уплывал он отсюда только вчера - ничего не изменилось: все так же римляне пассивно стояли за своими укреплениями, все так же боялись высунуть нос на море, думали, наверное, что новоиспеченный карфагенский командующий после последней стычки у Пелиаса и неудачного римского штурма Дрепаны готовит новую каверзу. Но ведь прошла почти целая неделя! Неужто никто не догадался, что гарнизон в крепости поубавился? Даже шпионы ничего не сообразили. В Дрепанах решили, что Гамилькар вернулся в Лилибей. В Лилибее посчитали, что он до сих пор бороздит море где-то поблизости.
Римляне перекрыли все дороги и связи между крепостями; сами того не понимая, сыграли Гамилькару только на руку.
Совсем по-другому встретил Гамилькара Шадап, тот самый наблюдатель от Совета, которого он оставил в Дрепанах. По сути, одурачил, выставил посмешищем.
Шадап был вне себя от гнева. Пыхтел, сопел, чем вызывал у Гамилькара только улыбку.
- Что теперь прикажешь делать? - спросил Шадап у Гамилькара в присутствии Карталона и Гимилькона, которого специально вызвал из Лилибея для моральной поддержки. Однако Карталон с Гимильконом полностью были на стороне нового главнокомандующего - они сами не терпели, когда функционеры из Совета, зачастую безмозглые и мало что понимающие в боевых действиях, приезжали из столицы давать указания или надзирать.
Гамилькар нисколько не смутился, ответил:
- Что делать? Карталону отправляться на отдых в Карфаген, Гимилькону возвратиться в Лилибей, а вам - либо возвращаться обратно с Карталоном домой, либо двигаться с нами дальше. Куда? Я еще не решил, но и мнения своего не изменил: будем сиднем сидеть в крепостях - только ждать своей погибели.
- В Совете думают иначе, - вспыхнул Шадап.
- Жаль, мне этого не довели - я тогда никуда бы не ходил, продовольствия не добыл, с наемниками частично не расплатился. Вас больше не беспокоит, что с ними до сих пор не рассчитались? Или вы за ту неделю, что меня не было, раздали все долги? Я что-то пропустил? - Гамилькар, не скрывая улыбки, посмотрел на Карталона и Гимилькона.
Карталон отвернулся, сдерживая смех, Гимилькон закатил глаза, мол, что сейчас будет...
- Это уж слишком! - рявкнул Шадап. - Ты просто оскорбляешь Совет! В Карфагене ничего не забыли. И я уверен - со дня на день солдатские выплаты поступят до последнего шекеля.
- Сомневаюсь, - сказал Гамилькар. - Когда я прощался с членами Совета, мне дали ясно понять, что я отправляюсь в Сицилию на самовыживание. Вроде как я лично бросил вызов Риму и лично должен все это расхлебывать.
- Но это ложь, самая настоящая ложь! Совет всегда поддерживал армию. По крайней мере, всегда, когда армия в чем-либо нуждалась.
- Почему в таком случае Совет сейчас этого не делает? Почему Гимилькон вынужден когда хитростью, а когда и силой избавляться от недовольных? Совет не знает, что нашей нынешней армии надо регулярно платить? У нас в армии, если и есть карфагеняне-бессребреники, которые считают защиту родины своим долгом, то их не больше пары-другой сотен. Все остальные - наемники, требующие оплаты. И заметьте - порой немалой! И об этом Совет ничего не знает?
Шадап побагровел.
- Ты, ты! Я напишу в Совет! Сегодня же! Обо всем напишу! - бросил он гневно и выскочил из залы.
- Жестко ты с ним, - сказал Гимилькон.
- Дерзко, - сказал Карталон. - В Совете тебе не простят подобных слов.
- Плевать я на них хотел! Они меньше всего сейчас думают о нас и о войне, которая идет на Сицилии, и мы должны их за это облизывать? Не гнулся, и гнуться не буду, пусть хоть на кресте распнут. Довольно об этом! Расскажите лучше, какая сейчас обстановка? Что делают римляне, не беспокоили вас? Куда нам двигаться дальше?
Гамилькар подошел к развернутой на столе карте.
Как оказалось, крупных столкновений во время отсутствия Гамилькара не случилось. Мелкие стычки, редкие вылазки.
- Нас, к сожалению, зажали жестко. Со стороны суши мы оказались в полной блокаде, - сказал Гимилькон. - Тех сил, которые у нас есть, хватило хотя бы на оборону.
Карталон поддержал товарища - удивительно, как они еще держатся. Без пополнения и ротации их гарнизонов, без регулярного снабжения продуктами и вооружением. На самом деле, складывается впечатление, что Карфаген постепенно забывает о них.
Гамилькар был полностью согласен с командующими, сам не понимал, какую тактику по отношению к ним выбрал Карфаген. Они там что, все с ума посходили? Готовы полностью сдать Сицилию? Он на это не подписывался. Драться - так до последней капли крови; сражаться - так до последнего вздоха. Сдаваться он не намерен - не на того напали!
Гамилькар задумался.
Спустя время в наступившей тишине голос его прозвучал особенно звонко:
- Придется еще раз пройтись вдоль берегов, только теперь западных - не хочу сам себе связывать руки.
На следующее утро несколько кораблей под командованием Гамилькара отправились бороздить западные берега Сицилии.
Притягивал к себе Панорм с его лучшими во всей Сицилии гаванями (из-за чего, собственно, и получил свое название у греков (у финикиян он звался некогда Сус - цветок)).
Обидно было то, что город основали финикийцы и пятьсот лет он оставался финикийским, пока в эту войну римляне его не захватили. Теперь вернуть Панорм немыслимо. Римляне его серьезно укрепили: со стороны суши от моря до моря протянули глубокий ров, сам город дополнительно окружили частоколом из крупных бревен - леса в округе предостаточно: отдельные рощи подступали к самым стенам крепости. Нечего было и пытаться овладеть городом. Об осаде и говорить не приходилось. У Гамилькара на осаду не было ни возможностей, ни сил. Но перекрыть путь к крепостушке Геркте, которая находилась чуть выше Панорма, на одной из ближайших возвышенностей Панормских гор, он мог без особых усилий.
В свое время известный Пирр, захвативший эту крепостушку, стал контролировать практически весь запад Сицилии.
Со стороны суши гора обрывается и имеет всего два нешироких прохода, со стороны Панорма отделена от города рекой.
Римлянам, если они осмелятся напасть на обосновавшихся здесь карфагенян, придется прежде всего переправляться через реку. Даст им Гамилькар в таком случае спокойно перебраться - сомнительно.
Еще один проход на вершину тянулся со стороны моря, от гавани. Именно здесь Гамилькар и высадился со своей армией несколько дней спустя, перекрыл все дороги, ведущие к вершине Геркте.
Когда об этом от местных пастухов узнали римляне, они просто пришли в ужас. Панорм был теперь перед Гамилькаром как на ладони. Ни один отряд, ни одна телега не могли выйти из города не замеченными. На некоторые обозы с продовольствием Гамилькар стал нападать открыто.
Бутеон с Метеллом тоже пришли в замешательство. Распылять войска, которые плотно удерживали в осаде Дрепаны и Лилибей, не хотелось - противник противостоит им более, чем серьезный. Но они не были уверены, что панормский гарнизон, если вдруг карфагеняне вознамерятся на него напасть, выдержит штурм. Оставлять свои тылы незащищенными нельзя ни в коем случае. Решили часть войска с осады Дрепаны и Лилибея все-таки снять и срочно отправить в район Панорма, а там уж как будет.
Именно этого Гамилькар и добивался, но в открытый бой с римлянами вступать пока не стал. Римляне вряд ли сунутся в горы. В узких проходах им не развернуться, гавань у подножья горы не занять - нет кораблей. Недостаточно людей и чтобы укрепить гарнизон в Иетии, что южнее Панормских гор.
Римляне разбили лагеря в нескольких стадиях от укреплений Барки, перекрыли основные дороги в глубь острова, с нарочным отправили донесение в Рим, на том и успокоились.
Из донесения стало ясно, что теперь римлянам на Сицилии досаждает тот самый Барка, на которого не так давно жаловались послы Локриды и Бруттия.
Некоторые сенаторы не удержались, чтобы не выразить недовольство: слишком часто в сенате стала произноситься эта варварская фамилия. Не к добру. Не хватало, чтобы впоследствии она стала на слуху на форуме.