В двадцатые-тридцатые годы XVII столетия во Франции в моду вошли салоны, кружки по интересам, частные академии различных направлений, где живо обсуждались новости Европы, научные открытия, литературные произведения, где блистали просвещенные умы, библиотекари, любители изящной словесности, деятели культуры и искусства.
По различным причинам будучи не в состоянии бывать в подобных салонах, Первый министр Франции и одновременно кардинал Римско-католической церкви Ришелье учреждает свой литературный кружок на основе частного литературного кружка писателя-любителя Валантена Конрара, который изначально называют "рабочей академией", и уже 2 января 1635 года Людовик XIII жалует патент на создание Академии и она получает название "Французская академия" с разработанным и учрежденным уставом, составом и порядком выборов. Кружок превращается в официальный орган, король дарует его членам всевозможные привилегии, кардинал Ришелье становится его покровителем (с марта 1672 г. - глава государства). Членства в Академии удостаиваются лица, вносящие весомый вклад в прославление Франции, набираются путем кооптации из различных сословий и профессий (землевладельцы, промышленники, купцы, священники, врачи и пр.) и считаются абсолютно равноправными. Количество академиков, именуемых отныне "бессмертными" согласно девизу академии, введенному еще при Ришелье - "Для бессмертия", является числом постоянным (40), лица, принятые в число академиков, получают жалованье из королевской казны, новые члены избираются исключительно после кончины одного из них (с 1671 года заседания по приему новых членов Академии сделались публичными, а после смерти каждого академика претендент на его место по традиции произносил в собрании в его адрес похвальное слово). Целью сформированного учреждения провозглашается усовершенствование французского языка, как литературного, так и повседневного, общего, понятного для всех (для чего предполагается создание Словаря). Кроме этого Академия учредила ряд премий для поощрения наиболее выдающихся произведений, а также за красноречие и благородный поступок (на сегодняшний день их насчитывается около 60).
В годы Французской революции декретом Конвента от 8 августа 1793 г. Академия была распущена (как, впрочем, и другие академии), но восстановлена во времена Директории в качестве Французского института.
23 января 1803 г., в период консулата, произошла еще одна реорганизация (было закрыто отделение моральных и политических наук) и вместо трех отделений (классов) стало четыре: оставшееся отделение физики и математики, отделение французского языка и словесности, отделение древней истории и литературы и отделение изящных искусств.
В 1816 г. классы снова получили название академий, а в 1832 г. решением короля Луи-Филиппа I воссоздана Академия моральных и политических наук и структура Института приобрела вид пяти Академий, существующий до сих пор.
Само собой разумеется, каждый, хоть чего-то значительного достигший в определенной области (науки, промышленности, культуры, просвещения), стремился влиться в состав одной из Академий. Не остался в стороне и Оноре де Бальзак, уже ставший заметным литератором не только во Франции, но и за ее пределами. Его засыпают письмами поклонницы, произведения его бурно обсуждают, у него появляются постоянные издатели; роман "Сельский врач" попал в шорт-лист Монтионовской премии Французской Академии, присуждаемой за сочинения в пользу нравственности (1833 г.). Однако как всегда в жизни Бальзака, денег это ему не приносит; деньги как будто утекают у него сквозь пальцы, надолго не задерживаясь.
В апреле следующего года "Сельского врача" вычеркивают из списков Монтионовской премии, усталость и депрессия то и дело преследуют его, Бальзак понимает, что оплачиваемое государством кресло в Академии сняло бы массу его текущих финансовых проблем, по крайней мере, предоставило бы возможность писать, не задумываясь о хлебе насущном.
"...Двадцать четыре тысячи франков дохода по государственной ренте вот прекраснейшая в мире жизнь, так как я буду получать пятнадцать тысяч в Академии; к тому же мое перо, если я даже стану работать только шесть часов в день, всегда будет приносить мне двадцать тысяч франков в год в течение еще десяти лет, и это позволит мне скопить кое-что", - мечтает он, устремляя свои мысли в Россию, где живет его новая зазноба - госпожа Ганская, с которой он хотел бы навеки заключить брачный союз.
И здесь опять возникает дилемма, ведь для того чтобы стать членом хоть какой-нибудь из Академий, ему недостает "материальной независимости", добиться которой он сможет только собственным трудом.
Не проходит и двух лет он снова возвращается к мысли о вступлении в святая святых:
"Итак, через два года я попробую пушечными выстрелами открыть себе двери в Академию".
"Я стараюсь только для того, чтобы знали, что я хочу быть избранным, это будет праздник, который я держу в запасе для моей Евы, для моего волчонка. Я нахожусь вне стен Академии, зато стою во главе литературы, которую туда не допускают, и, право, мне приятнее быть такого рода Цезарем, чем сороковым бессмертным. Да и добиваться подобной чести я не стану раньше 1845 года..."
Несчетное количество раз он подсчитывал, сколько это принесло бы ему денег: две тысячи франков жалованья, шесть тысяч франков за работу в "Комиссии по составлению Словаря", а вслед за званием академика ему, разумеется, дадут и титул пэра Франции - это ведь само собой разумеется.
С той же целью - быстро разбогатеть и стать финансово независимым (чтобы также попасть в Академию) - в 1837 году недалеко от Парижа он покупает в долг участок земли и лачугу в местности, именуемой Жарди, а с 1838 года решает всерьез заняться коммерцией и промышленностью. Неужели и теперь господа-академики отвернуться от него, он же владелец имения!
В декабре 1839 года Бальзак решает выставить свою кандидатуру, но сразу же снимает ее, уступая дорогу своему другу и коллеге по перу Виктору Гюго, считая, что тот быстрее займет академическое кресло, чем он.
Рассуждая так, Оноре недалеко отошел от истины, потому что в тот период (первая половина XIX века), несмотря на триумфальное шествие нового жанра, романы у просвещенной публики оставались пока еще не в чести, считались малопочтенными и второстепенными (даже в предисловии к "Человеческой комедии" Бальзак старается как можно меньше употреблять термин "роман", называя его то произведением, то трудом, драмой или историей нравов).
Надо сказать, что и Гюго баллотировался в академики в качестве драматурга, а не поэта или романиста, и все-таки в 1839 году так и не был избран (только в 1841 он наденет камзол академика и возьмет в руки шпагу, как один из атрибутов "бессмертного". Бальзак будет присутствовать на его избрании, слушать его вступительную речь).
И снова вопрос финансовый. Кредиторы по-прежнему досаждают хуже некуда. Жарди продано (пусть пока и подставному покупателю с целью дальнейшего его выкупа, - Бальзак не хочет совсем терять так полюбившееся ему имение). Но появилась реальная надежда на осуществление давней мечты, потому что Эвелина Ганская наконец-то стала свободной - в прошлом году скончался ее муж.
Женитьба на Эвелине кажется ему решением всех проблем, в том числе и вступление в Академию.
В ноябре 1842 года он пишет ей:
"О! Как я жажду освободиться от проклятых обязательств! Кому, как не вам, я могу признаться, что ста тысяч франков было бы достаточно для уплаты всех моих долгов; и я вскоре сделался бы членом академии и уже года через три был бы обеспечен до конца дней своих суммой в пятнадцать тысяч франков ежегодно!"
Скорее всего уже после смерти академика Казимира Делавиня в декабре 1843 года, Бальзак начинает совершать первые визиты к академикам, памятуя о разговоре с Шарлем Нодье, который не так давно говорил ему при встрече:
"Дорогой Бальзак, в Академии за вас большинство. Но Академия охотно примет какого-нибудь политического злодея, который в анналах истории будет пригвожден к позорному столбу. Академия выберет даже мошенника, сумевшего благодаря огромному своему богатству увернуться от суда присяжных, но она падает в обморок при мысли о неоплаченном векселе, из-за коего должника могут посадить в тюрьму Клиши. Она безжалостна, бессердечна по отношению к гениальному человеку, если он беден или дела его идут плохо... Итак, постарайтесь приобрести положение путем женитьбы, или докажите, что у вас нет никаких долгов, или купите собственный дом, и вы будете избраны".
И еще говорил:
"Ах, друг мой, вы просили меня отдать за вас свой голос, а я отдаю вам свое место. Смерть подбирается ко мне..."
Альфред де Виньи вспоминает, как сам, будучи претендентом в академики, посещал "бессмертных" в свою поддержку (а личный визит к благожелательному к тебе электору в то время был обычной практикой). Некоторые из них были столь преклонного возраста, что их интерес не выходил за пределы собственного домашнего кабинета, а о современном литературном процессе знали в лучшем случае понаслышке, - как они могли судить о претенденте? (Де Виньи, кстати, отказавшись от пэрства с пенсионом, которое ему предлагал в свое время сам король, из-за всяческих интриг попал в Академию только через пятнадцать лет после своего отказа.)
Даже С.П. Шевырев , побывав в конце тридцатых годов в Париже и оставив свои воспоминания о встрече с Бальзаком, заметил:
"...академики между писателями Франции играют роль ночных птиц между дневными. Если по странному противоречию иным и хочется в эти покойные кресла, - это уже печальный признак того, что они устали, что им пора подремать с другими - и вольное призвание писателя превратится в официальный титул!"
Итак, Бальзаку выразили поддержку уважаемые люди, он воодушевлен, тут же пишет г-же Ганской:
"...Я обдумал, какое письмо послать каждому из четырех академиков, у которых я побывал. Заниматься прочими тридцатью шестью трупами глупо с моей стороны, мое дело закончить монумент, воздвигаемый мной, а не гоняться за голосами! Вчера я сказал Минье: "Я предпочитаю написать книгу, чем провалиться на выборах! Мое решение принято. Я не хочу попасть в Академию благодаря богатству. Мнение, которое царит в Академии на этот счет, я считаю оскорбительным, в особенности с тех пор, как его распространяют и среди публики. Когда я разбогатею - а я этого добьюсь сам по себе, - я ни за что не выставлю своей кандидатуры!"
Он пишет четыре письма своим сторонникам: Виктору Гюго, Шарлю Нодье, Дюпати и Понжервилю, и в 1844 году, в возрасте 45 лет, наконец-то выставляет свою кандидатуру. Но недоброжелателей у него оказывается гораздо больше.
"Его противники отыскивают сотни предлогов, чтобы отклонить его кандидатуру, - пишет Стефан Цвейг, - поскольку никто не решается всерьез оспаривать его права. Они заявляют, что его финансы находятся в расстроенном состоянии. Не может-де восседать под священным куполом человек, которого на улице, у подъезда нетерпеливо дожидаются судебные исполнители и ростовщики. Они выдвигают в качестве препятствия его частые отлучки. Но всего честнее характеризует истинное положение вещей некий заклятый враг его и тайный завистник: "Мсье Бальзак слишком необъятен для наших кресел!""
В результате голосования Бальзак терпит поражение, и кресло No 28 Казимира Делавиня достается Шарлю-Огюстену Сент-Бёву.
"Теперь я слишком хорошо знаю, что одна из помех моему успеху в Академии - это мое материальное положение", - объясняет он в следующем письме Шарлю Нодье, и просит писателя больше не протежировать ему. А ниже в отчаянии добавляет: "Если я не могу попасть в Академию по причине самой почетной бедности, то никогда не стану претендовать на место в ней в те времена, когда благосостояние даст мне на это право".
Первый отказ, однако, еще не так, кажется, сильно тревожит его - с первого раза, как мы помним, не был избран в Академию Гюго, до этого Ламартин; несколько раз отказывали в кресле Корнелю; да и Казимир Делавинь баллотировался на почетное место академика 16 (!) раз.
Правда, после неожиданной смерти Шарля Нодье в январе 1844 года, его кресло (No 25) тоже ускользает от Бальзака, оно достается Просперу Мериме. Но азарт уже не отпускает писателя, тем более престарелых академиков в сообществе еще пруд пруди. Соблазн слишком высок, чтобы не попробовать его и в следующий раз. И потом, Бальзак никогда не чурался политики, а членство в Академии - кратчайший путь во власть с ее привилегиями, званиями, богатством, - не к этому ли он стремился всю свою сознательную жизнь?
В сборнике "Натуралисты-романисты" Золя приводит отрывок из письма Бальзака к г-же Ганской от 3 апреля 1845 года:
"Вот еще один академик умер, Суме; другие пять-шесть одной ногой стоят в могиле; может быть, судьба сделает меня академиком, несмотря на Ваши насмешки и возражения".
И далее:
"Кажется, г-жа Ганская действительно отговаривала его баллотироваться, потому что Бальзак многократно возвращается к этому вопросу. Будучи иностранкой, она, вероятно, не понимала, какую огромную силу имел и имеет до сих пор во Франции академический титул. В нашей стране, где талант получает признание только если он запатентован, буржуа поклоняется лишь тому писателю, на котором наклеена этикетка Академии. Книги такого писателя расходятся в гораздо большем количестве экземпляров, его особа становится как бы священной. Что Бальзак хотел вступить в Академию - совершенно ясно; в приведенной мною фразе чувствуется даже безотчетное желание увидеть, как смерть освобождает для него академическое кресло и широко распахивает перед ним заветную дверь".
Но, как-то, старики-академики не торопятся отправляться на тот свет, а недоброжелатели продолжают возводить вокруг Бальзака все новые и новые козни. Даже прежние друзья коварно смотрят вслед и мутят воду в Академии, как те же супруги де Жирарден, и ему приходится все чаще осторожничать, общаясь с ними.
4 июля 1848 умирает Шатобриан. Бальзак провожает его в последний путь в Сен-Мало, а 15 сентября отправляет в Академию письмо, в котором предлагает себя на освободившееся место.
После получения наконец визы и согласия со стороны г-жи Ганской, 20 сентября он уезжает в Россию, но мысли о вступлении в Академию совсем не оставляет.
Удаленность от Парижа, однако, не позволяет ему наносить личные визиты к академикам, чтобы заручиться их голосами, и тогда он рассылает им письма, а матери поручает развезти всем "бессмертным" его визитные карточки, на что г-жа де Бальзак сетует: "Ты мне в обрез отсчитал карточки для академиков. Скоро будет баллотировка. А не нужно ли было бы предпринять еще какие-нибудь шаги?"
По собственной инициативе пытается что-то предпринять зять Бальзака, г-н де Сюрвиль .
Бальзак пишет ему:
"Очень благородно с твоей стороны, что ты пошел к Виктору Гюго, но хлопотать за меня было бесполезно и было бы даже опасно, если бы я твердо не решил больше не выставлять свою кандидатуру в Академию. Гюго очень верно угадал, что я хотел оставить Академию в дураках".
Неизвестно, чего добивался Бальзак выставлением своей кандидатуры в академики на этот раз. Правда ли, что он, будучи уже заметным мастером и новатором, действительно хотел утереть нос Академии? Понимал ли, что интриги со стороны его клеветников, завистников и недоброжелателей никуда не делись и он повторно будет отвергнут, - остается вопросом открытым. Но то, что Академия в то время давно стала затхлой и инертной, занималась только тем, что ежегодно раздавала литературные премии да из года в год корпела над нескончаемым Словарем; что на живой литературный процесс во Франции никак не влияла и текущие тенденции в литературе не отслеживала, было ясно уже современникам. И продолжали литераторы стремиться под купол дворца Мазарини (как иногда называли Академию) скорее из мелкого тщеславия украсить себя титулом академика, надеть расшитый золотыми пальмами камзол и получить пожизненный пенсион, достаточный, чтобы больше никогда не задумываться о добывании хлеба насущного в поте лица своего.
Уставший от каждодневного непосильного труда, больной, измотанный решением семейных проблем (в том числе и проблем родственников), Бальзак стремился к тому же, и, бесспорно, как никто другой заслужил это право: право на безмятежное существование на закате своей жизни в тени своих бессмертных творений.
Но судьба поступила коварно с гением и на это раз. На выборах 1849 года на место Шатобриана (кресло No 19) (первый тур - 11 января) за Бальзака подали голоса только Гюго, Ламартин, Понжервиль и Ампи; на выборах на место Жана Вату (кресло No 4) (18 января) - Гюго и Виньи.
Подавляющим большинством оба раза кандидатура Бальзака оказалась забаллотирована (вместо Шатобриана избран герцог де Ноай , вместо Вату - граф де Сен-При, автор "Истории завоевания Неаполя").
В феврале того же года Бальзак пишет из Верховни своему близкому другу Лоран-Жану:
"А теперь, дорогой Л<оран>, если ты можешь узнать из достоверного источника, кто были те два академика, что подали за меня голоса при моем последнем провале, ты доставишь мне большое удовольствие, ибо я хочу их поблагодарить самолично. Не ошибись, потому что многие захотят быть в числе этих двух; я желаю знать точно.
Академия предпочла мне г-на *** . Вероятно, он лучший писатель, нежели я, но я куда учтивее его, потому что я отступил перед кандидатурой Виктора Гюго. И потом, г-н *** - человек степенный, а у меня, черт побери, есть долги!"
Больше Бальзак свою кандидатуру в Академию не выдвигал, у него теперь было предостаточно забот и на Украине: женитьба на родовитой аристократке, миллионерше, женщине, которую, как ему кажется, он искренне любил долгие семнадцать лет.
Примечательно, что и похоронили Бальзака на кладбище Пер-Лашез между двумя академиками: Казимиром Делавинем и Шарлем Нодье, словно признавая за ним законное право вечно находится в окружении "бессмертных".