Аннотация: Вышел в финал на конкурсе "Высокие каблуки-1".
Вячеслав поигрывал новым мобильником. 'Смартфон, видеокамера, блютуз, память - восемь гиг, - с удовольствием изучал он 'игрушку'. - Хорошая штучка. Жаль, моделька женская. А, бывшей подарю на Новый год. Или Ленке? На один подарок тратиться уже не надо'.
Мобильник вместе с упаковкой он забрал у второго помощника теплохода 'Пионер' при осмотре судна.
- За суда, которые ошвартовываются к N...-ским причалам! - провозгласил тост один из досмотровиков.
- А что за них пить? - буркнул Вячеслав, бережно пакуя телефон вместе с фурнитурой. - Никуда они не денутся с подводной лодки.
- Как бы то ни было, они нас кормят, - миролюбиво хмыкнул товарищ.
Вячеслав покосился на два ящика японского пива 'Асахи' и пять бутылок отличного коньяка, которые таможенники забрали из каюты капитана. В карманах досмотровиков осели тысяча восемьсот долларов, найденные у него в столе. Тот жаловаться не станет: остатки топлива он успел продать на сторону, а в трюме моряки спрятали не заявленные в декларации автомобильные шины.
Таможенники сдвинули стаканы.
В бассейн валил поток грубо помолотой целлюлозы, распущенной гидроразбивателем. Лена давно привыкла к специфическому смраду. В прошлом году один из рабочих уронил в целлюлозную массу деньги - всю зарплату. Купюры даром не пропали, все пошло на бумагу, тетради, салфетки, местные дешевые обои. Осиротевшего 'спонсора' утешали всем миром, да так и не утешили.
Авралов на производстве не случалось уже два месяца - это главное. В цеху стоял невероятный шум, работники трудились в наушниках. К Лене подошел машинист, показал жестами: технолога к главному инженеру. Лена прошла мимо пульсационной мельницы, вибросита, промывной установки и пару секунд постояла под коническими очистителями, наблюдая за бешено вращающейся массой внутри длинных, высоких конусов. Не доходя до бумагоделательных машин, задержалась. Лена любила их, словно живых существ. Наушники она повесила на шею - шум здесь значительно уступал грохоту рядом с гидроразбивателем и очистной системой. Полюбовавшись издали на механических любимиц, добросовестно формирующих и сушивших бумажное полотно, технолог поднялась по трапу в 'кандейку' главного инженера. Его кабинет находился в управе, но на производстве Андрей Петрович бывал чаще, чем там. Лена оправила халат и вошла, и хлипкая дверь отделила ее от звукового фона. Петрович не отреагировал внешне на приход инженера-технолога. Ссутулившись, он привычным глазом изучал график планово-предупредительных ремонтов, вывешенный на стене, и вид имел удрученный. Целлюлозно-бумажный завод не имел средств даже на плановые осмотры.
Лена опустилась на крепкий табурет и длинно вздохнула.
- Не верю, - ответил на вздох Петрович.
- Да? Вздохнула ненатурально? Значит, не так все плохо.
Петрович повернулся к ней, молча вытащил из сумеречных недр стола бутылку с коньяком и два граненых стакана с истертыми и обколоченными, будто обкусанными, краями, разлил по стаканам граммов по тридцать, затем основательно угнездился на табурете. Табуреты он когда-то сколотил сам, ибо завод не мог тратиться на такие мелочи, как мебель. Петровича это не заботило, он все делал сам, полностью оправдывая звание инженера. Его мосластые руки, опутанные жилами, имели поразительную особенность: любая вещь, к которой они прикасались, начинала работать. Если механизм в починке уже не нуждался, инженер мастерил другой.
- Ну, жалуйся на жизнь тяжкую, - предложил он.
- С чего ты так решил?
- Вижу. Утром видел, как ты шла через проходную. Думаю, поговорить нам надо.
Лена беспокойно поерзала на табурете, затем обреченно махнула тридцать граммов. Запоздало кинулась искать, чего бы еще в рот бросить, потыкалась по заваленному всякой всячиной столу, по тумбочке, да так и не нашла. Смирилась и села обратно на табурет. Петрович неторопливо вытянул содержимое стакана и сунул в рот сигарету. 'Мальборо' не вязались с убогой обстановкой 'кандейки', влажным воздухом, производственным гулом за облупленными стенами, с выцветшим, застиранным халатом, но Петрович редко курил дешевые сигареты.
- Бросать его надо, Петрович. Просто выставить за дверь, и дело с концом.
Петрович молчал, курил, барабанил по столешнице жесткими, как дерево, пальцами.
- Уезжает опять к жене.
- К бывшей жене, - поправил Петрович.
- Ах, да, к бывшей. Иногда я об этом забываю. Новый год и все каникулы он проведет у нее. Всё, как обычно. Пора бы и привыкнуть. Не могу я что-то... привыкнуть.
Они в молчании выпили еще дважды, затем инженер спрятал бутылку. Лена поднялась, помыла стаканы под краном. Ледяная вода обжигала руки.
- Лен, ты сама знаешь, что я могу тебе посоветовать, - нарушил молчание Петрович. - Да только нету тебе советчиков. Решай сама.
Девушка насупилась.
- В любом случае плакать будешь, - добавил инженер.
- А что тут думать? Общие у нас только койка и холодильник. Ничего больше нет.
Ей стало легче, будто она не молчала с ним в течение десяти минут, а все это время говорила без умолку - говорила о наболевшем. Коньяк ходил по жилам жаркими волнами. С Андреем Петровичем она сблизилась давно - по-дружески - Лена только пришла на завод после окончания института. На первых порах было ей чрезвычайно сложно. Специальность непростая, ответственная, завод в аварийном состоянии. Часто случались авралы. Связи с поставщиками сырья, с покупателями, когда-то прочные, стали зыбкими, ненадежными. Петрович поддерживал молодого специалиста, в обиду не давал, прикрывал, наставлял и учил работе. Бесконечные производственные неприятности спаяли технолога и главного инженера славной дружбой. Они даже чем-то походили друг на друга: оба невысокие, ширококостные, оба не слишком общительные. Не обошлось без сплетен, однако дружба оказалась выше людской молвы. Потом к их альянсу привыкли.
И все же Лена считала, что кое в чем люди были правы. Дружба между мужчиной и женщиной, думала она, свободна только в том случае, если в прошлом они делили постель, или дружба тянется с раннего детства. У технолога и главного инженера подобного прошлого не было. Поэтому дружбу, полезную для завода, немало подпитывал взаимный интерес. Этот интерес они друг другу не показывали, но оба о нем знали. Ни один, ни другой не хотел портить дружбу банальным сексом. Завести близкие отношения они не могли: Петрович был женат, да и разница в возрасте останавливала - восемнадцать лет.
Два года назад Андрей Петрович потерпел крах семейной жизни. Сын окончил университет, и жена сразу подала на развод. Решила жить для себя - так, как ей хочется, а муж мешал. Супруги, прожившие вместе четверть века, разменяли квартиру на две, остальное имущество Петрович оставил бывшей половине. Интерьер его не слишком заботил - было бы удобно, больше ничего и не надо. И тут Лене впервые пришло в голову, что у дружбы появился шанс перерасти в нечто большее. Теперь приличная разница в возрасте ее не смущала, она даже видела в этом преимущество. Ровесники казались ей легкомысленными. Однако Лена, хоть и была молода, вовремя сообразила, что трогать друга сейчас, после развода, не следует, даже несмотря на его интерес, который ощутимо повысился. Лена, словно наэлектризованная, ощущала его кожей, спиной, ушами, всем своим существом.
И ведь надо было такому случиться - повстречался ей Вячеслав. Он тоже недавно развелся, однако с тех пор прошло полгода, да и Славик не стал тянуть, плавно и незаметно переселился из общежития к ней в квартиру. Лена даже не заметила, как это случилось. Она вообще ничего не замечала, влюбившись неожиданно по самые уши. Любовь обрушилась на нее всей своей тяжестью, сладостью, болью. Оглушенной, Лене сначала было все равно, любит он ее или нет - казалось, ее любви хватит на двоих. Высокий, широкий в плечах и узкий в бедрах, фигурой Вячеслав напоминал ей лося. 'Лось' обладал звериной физической силой и недобрым взглядом, но на Лену смотрел с нежностью и был с ней удивительно ласковым. Он с гордостью показывал ее своим друзьям, и те приходили к ним в гости, чтобы посидеть спокойно вдали от жен. Не домашний, неусидчивый, Слава не давал Лене проводить выходные дома. Его 'Ниссан-Сафари', люфтованный для повышения проходимости, пробирался везде, где имелся намек на колею. Они рыбачили, лежали в засидке на охоте, собирали ягоду и дикоросы, ночевали в лесу или на берегу моря. Летом купались в лесных ручьях или в море - касания обнаженных тел отнимали остатки разума.
Время от времени влюбленные выезжали из города вместе с его друзьями. Коммуникабельный Славик со многими поддерживал дружеские отношения, Лена так и не запомнила всех его приятелей.
Больше всего впечатлений девушка получала на 'покатушках' с джиперами. Вячеслав числился в клубе джиперов с первого дня основания. Команда на двадцати - пятидесяти машинах по двое-трое суток колесила по заброшенным дорогам. Джипы превращались в зловещие глыбы грязи. В состав мужского коллектива входили две женщины - водитель и штурман. Красивые, приспособленные к жестким условиям, умеющие работать в команде, они во время 'покатушек' не требовали к себе снисхождения. С джиперами, как правило, всегда катался 'балласт' в виде журналистов или просто любопытных. Лена старалась не мешать и ни на что не жаловаться.
Коммуникабельность мужчин, однако, часто оборачивается неприятной стороной: они любят выпить в компании. А если еще и 'работа требует'... Славик нередко являлся домой крепко выпившим, 'накачавшись' и облопавшись с комиссией на судне или 'накушавшись' почти натощак в таможне. Лена сердилась на него, провоцировала на скандал. Разборки тонули, словно в вате, в Славкином добродушии. Лене за два года ни разу не удалось с ним поругаться, потому что Слава виртуозно уклонялся от любых разборок.
Таможенник с удовольствием рассказывал ей о своей работе. Лену от таких рассказов иной раз трясло от злости, но изменить Славику мировоззрение ей не удавалось.
- Дался тебе этот рыбколхоз, - беззаботно мурлыкал Славик. - Ты пойми, судно не может выйти в море без сепаратора льяльных вод - ему судовой регистр разрешения не даст. А коли уж разрешение получено - значит, сепаратор установлен. И установлен он в Китае - в России его устанавливать негде. Разумеется, первым делом мы спускаемся в машинное отделение.
- Но, Слав, вломить такой штраф за такую ерунду!
- Допустим, штраф назначаем не мы, а замначальника после рассмотрения дела в отделе таможенных расследований.
- Но ведь вы же в одной команде!
Славик шутя отмахивался от нее, как от назойливой мухи.
- Вы же предприятие топите! - наседала Лена.
- А нехай тонет, жалко, что ли?
- А разве не жалко? Рыбколхоз не жалко, частника не жалко!
- Нашла, кого жалеть - рабовладельца! Он рабов своих браконьерничать заставляет, гонит в море в любую погоду, без связи, продовольствия не хватает, спасательных шлюпок, аптечка - и та у них отсутствует. Суда у него все, как одно, аварийные. Рыбаков, рабов своих, на 'бабло' кидает.
- Так он с вашим штрафом и вовсе без денег их оставит!
- Ну, это уже его головная боль, не наша. Законы соблюдать надо.
- Где же тогда справедливость?
- Чего? Это что еще такое, в первый раз слышу? - беззлобно смеялся Славик. - Государство не поступает по справедливости, оно поступает по закону. Это постулат, Лена, все его знают, кроме тебя. Я всего лишь слуга закона, и я следую букве закона. А ты как хотела?
- Это не мешает тебе брать взятки!
- Взятка - вещь универсальная. И мне хорошо, и владельцу судна. Посуди сама: ну зачем ему дело о НТП*?
- Ну и не заводили бы дело о НТП по любому поводу.
- Эх, Ленка! Нам ведь столица план спускает - сколько денег мы должны собрать за отчетный период, а на одних таможенных сборах далеко не уедешь. Такие суммы реально собрать только на штрафах. Кстати, тебе ли пенять мне за это? Регистр ни одно судно не выпустит в море без сепаратора, а твой хваленый завод все отходы напрямую шурует в море. От вашей дряни вся живность в округе дохнет.
Тут он ее уел.
Лена злилась до слез - от разочарования, от бессилия.
Это работа, всего лишь работа. Было бы глупо разлюбить человека только за это. Да и не могла она его разлюбить. Она приняла бы его и таким - слуга, так слуга, может, он и прав, ему виднее. Но Славик с самого начала не стал морочить ей голову, честно предупредил, что любит жену и хочет к ней вернуться. Лена ему подыгрывала. К понимающей женщине мужчина привяжется быстрее - рассуждала она. И Славик был с ней откровенен. Жена выгнала его за измены - мелкие и несерьезные, как семечки. Лена, тем не менее, не могла назвать Славика ветреным. Он ей вроде как не изменял, зато регулярно ездил к бывшей жене, которая жила с дочкой в поселке за городом. Все праздники, дни рождения, некоторые выходные, а заодно и прошлогодний полуторамесячный отпуск, он проводил в старой семье. Вячеслав отдавал себе отчет, почему бывшая его привечает: ей нужны были деньги, алиментов катастрофически не хватало. Славик оплачивал счета за коммунальные услуги, дочкину музыкальную школу, ремонтировал машину, даже корм покупал собаке на месяц вперед. Оплатил теще ремонт квартиры. По окончании праздников бывшая половина выставляла банкрота вон, и Славик возвращался к нынешней возлюбленной, неприхотливой и ничего не требующей. Лена к тому времени старалась просохнуть от слез, чтобы встретить любимого достойно.
Имелась еще одна неприятная сторона. Если друзья Славика отлично проводили время у нее дома, в гости к ним самим Славик ходил без нее - на семейные дни рожденья. Лена осознавала свой статус, весьма сомнительный, смутно понимая, в каком свете она предстанет перед женами друзей, подругами жены Славика. Это сильно подрывало ее самооценку. Даже мысль, что любимый где-то замечательно проводит время, когда она тоскует в ожидании, причиняла страдания.
'Значит, Новый год снова встречу с мамой, - злобно думала Лена по пути домой после смены. - Куда я еще пойду? Подруги все семейные, у всех дети. Все за мужей трясутся - вдруг уведет лучшая подруга? Да ну их всех! Одна дома сидеть буду. Никого видеть не хочу! Сейчас выставлю мачо вон - и всё, новая жизнь'.
Порывистый ветер, пронзительно пахнущий морем, отнюдь не декабрьский, рвал на ней пальто, наискось летели тяжкие капли пополам с мокрым снегом. За строениями бумзавода низко ревело штормящее море - казалось, гул идет отовсюду. Дым из трубы собственной ТЭЦ рваными клочьями летел понизу в сторону железнодорожного склада. Лена перешагивала через неухоженные рельсы узкоколейки, идущей из порта на завод, слякотно хлюпала в грязи ногами и ничего не видела. Порвать отношения, приносящие больше страданий, чем радостей, Лена собиралась не в первый раз, но каждый раз не хватало духу. Если бы ей удалось устроить настоящий скандал и под эту лавочку его выгнать! Не удавалось. Все поползновения раскалить обстановку Славик играючи гасил.
Но сейчас у Лены внутри словно перещелкнулся невидимый тумблер. Она ощущала себя неуязвимой, как в скафандре. Можно смело идти напролом - ничего не будет. 'Наконец, - думала Лена и упивалась злостью. - Наконец я сошла с катушек. Всё!'
Вячеслав был уже дома. Он весело топтался по квартире, сотрясая мебель, собирал дорожную сумку. 'Поддатый опять', - без труда определила Лена, ощутив новый прилив решимости.
- Ленуська, привет! Соскучился, - он на миг прижал ее к себе, да тут же отпустил. - Я ненадолго. Скоро вернусь. Подарок за мной, после праздников подарю. Купить не успел. Хочу подарить что-нибудь стоящее, второпях выбирать не хочется. Не расстраивайся, в мыслях я буду с тобой.
- Ты уже сейчас не со мной, - заметила Лена тоном Андрея Петровича.
Славик двинулся к выходу, но девушка перегородила ему дорогу. Вячеслав машинально обнял ее рукой за талию. Он улыбался ей в лицо, но был уже далеко.
- Погоди, милый. Ты не все взял.
- Разве? А что я забыл? - Славик оглянулся по сторонам.
- Ты все забыл. Трусы, носки и охотничье ружье.
Славик перестал улыбаться и выпустил Лену.
- В смысле?
- В прямом. Ты ведь знаешь, я говорю прямо, что мне надо, без намеков. Собирай одёжку - и прощай.
- Лен, давай после праздников, ок? У меня был тяжелый день - два судна, еще и ты на меня обижена. Давай поговорим на трезвую голову?
- У меня-то как раз трезвая голова. Как никогда. Все, дорогой, хватит. Мне уже двадцать семь. Я хочу замуж, хочу детей. Мне надоело делить тебя и твои деньги с какой-то бабой. Уж коль на то дело пошло - на шею ты не садишься, но и навару с тебя нет. Грубо, но так оно и есть. А я - большой собственник. Моё должно быть моим. Я хочу быть первой, а не десятой после бывшей жены, дочки, машины, водки и так далее. А еще я хочу, чтобы мне сказали простецкое 'люблю'. Короче, забирай вещи - и на выход. Фарватер знаешь.
Славик остолбенел. 'Куда же я пойду после праздников?' - хотел спросить он, да гордость не позволила. 'Ладно. Потом разберемся, что там у нее в голове. Сейчас бесполезно. В праздники посидит одна, поскучает - снова станет покладистой'. Славик молча вскинул сумку на плечо и ушел, бросив напоследок волчий взгляд.
'Вот так, таможенник. Бытие определяет сознание', - почему-то подумала Лена. Не было облегчения, не было боли, только недоумение и пустота в голове. И неясная тень раскаяния, что вытолкала его так грубо, но более мягкий тон Славик спустил бы на тормозах.
Ночью Лене приснился сон, как Славик неудержимо удаляется от нее, будто его утаскивает невидимый поток; он тянет к ней руку и кричит, а она не может заставить себя ответить и вернуть его назад. Лена проснулась в черном омуте отчаяния, села на постели, затряслась, завыла без слез.
Утром она попыталась привести себя в порядок, но в зеркале себя толком не увидела. Загнав рвущуюся истерику в самый темный угол, Лена отправилась на смену. Обозрев хлопотное хозяйство и пару раз столкнувшись в цехах с Петровичем, в конечном итоге она очутилась в 'кандейке'. Как - не помнила. На столе стояла полулитровая кружка кофе. Лена схватила ее обеими руками и стала жадно хлебать, пока не выпила все. Чуть позже пришел хозяин - нечесаный и небритый. Ночевал на работе. Звонко поскреб щетину, взялся за пустую кружку, бросил, потянул из кармана халата 'Мальборо'.
- У нас десять минут. Валяй, - буркнул он.
Через десять минут должна начаться 'летучка'. Лена поняла, что если произнесет хоть слово - истерика вновь прорвется. Горло сковала судорога.
- Ясно, - сделал вывод Петрович. - Драть надо твоего Славика, как сидорову козу. В тридцать лет ума нет - в сорок не будет.
Лена в ответ что-то мякнула.
- Что? - не понял инженер.
- Не мой! - выдохнула Лена.
- Да ну? Сегодня 'не мой', а завтра снова?
- Нет! - гавкнула Лена с остервенением, подавляя неудержимую тряску.
- Так. Вот что, Лена. Ты там куда на Новый год собралась? Опять к маме? Дома? Нечего дома киснуть. Придешь ко мне в гости.
Лена слушала молча, только резко кивала головой. Кипяток в горле так и рвался наружу.
- Ну-ка, на меня посмотри! Так. Вот и славно. Какой там Новый год, сегодня же ко мне! Буду исполнять обязанности подруги.
- Какой еще подруги, Петрович?! - заговорила вдруг Лена. - С тебя подруга... Да и знаю, чем все это закончится.
- И я знаю. Ну и что с того? Не собираюсь я ждать, когда ты сохнуть по нему перестанешь, нет у меня столько времени.
Лена вскинула на него больные, растерянные глаза.
- Я не допущу, чтобы ты протекла у меня сквозь пальцы. Хватит с нас всяких Славиков, откуда он только взялся! Фашисты все...
Дверь в 'кандейку' распахнулась и стукнулась о стену. В помещение ввалился начальник цеха.
- Все воркуете, голубки? - бесцеремонно выдал он.
- Тут примчались санитары, зафиксировали нас, - невозмутимо ухмыльнулся главный инженер.
- Петрович, мешалка встала!
Начальник цеха описал проблему ёмко и красочно, большинство слов в словарях не значилось. В цехах мужчины и женщины общаются на одном языке; Лена иной раз тоже позволяла себе объясняться коротко, когда рабочие не могли взять в толк, что от них требует технолог с высшим образованием.
- Мешалка встала, а мы пойдем, - ответил Петрович нараспев, и работники покинули 'кандейку'.
Лена с ними не пошла, отправилась в громадный цех основного производства, к бумагоделательным машинам. Подошла к ближайшей, с наслаждением прислушиваясь к мощному гулу и характерному шуршанию. Звук любимого существа сейчас воспринимался особенно остро. Загустевшая масса перемещалась на сетке и с помощью прессового вала передавалась на сукно. Далее следующий вал прижимал бумажное полотно к поверхности янки-цилиндра. На нем полотно высушивалось и сматывалось в большую бобину. Волшебство! Громадный янки-цилиндр исходил паром. Лена стояла рядом, ощущая машину, как продолжение собственного тела, черпала у нее энергию. Стало немного легче.
'Все обветшало, все разваливается, - с тревогой размышляла она по дороге в свой кабинет. - Расползается предприятие по швам, стенам больше шестидесяти лет, латать бесполезно - новое строить надо. Технология устарела - вон, сколько нового в мире, а мы никак из неолита не выберемся. План модернизации производства существует, но в зачаточном состоянии. Нет, в противозачаточном... А к Петровичу не знаю, идти или нет. Может, у него и нету времени, а вот мне оно нужно позарез. Он хороший, Петрович, я ведь и его люблю тоже. Чем он жил эти два года, кто его знает... Небось, и тётки были... Как можно любить двоих - не понимаю. А вот люблю. Нет, Петровича я люблю совсем по-другому, не так, как Славку'. Лена вспомнила Славкины журналы на туалетном столике, целую кипу - 'За рулем', 'Оружие' - и у нее перехватило дыхание. Едва она вошла в кабинет, хлынули слезы. Девушка заперлась. 'Плакать на работе нельзя - как я потом в таком виде отсюда выйду? На 'летучку' надо', - думала Лена, а сама рыдала без удержу. Она догадывалась, какая трудная и длительная борьба ей предстоит - бороться придется самой с собой. Но надо, надо через это пройти, иначе потом будет еще труднее. 'Все равно буду счастливой - наперекор всему', - упрямо думала Лена, и соленые слезы казались сладкими. 'Мне ли жаловаться? У меня любимая работа, у меня Петрович есть, и, главное, я развязалась со своим негодяем. Похоже, после праздников придется повоевать за свою независимость. Хоть бы не прибил... Вечно какая-то борьба, когда же она закончится? Но я буду счастливой, буду все равно, потому что так хочется счастья, и в первую очередь оно зависит от меня'.