Я свищу сквозь зубы, стараясь сделать звук максимально похожим, эураны вспыхивают на мгновение молочным светом, и я утопаю в пространстве, со всех сторон пронизанном светом звёзд. Осторожный шаг вперед и вправо, еще один - надеюсь - правильный по смыслу свист. Эуран уходит из-под ног и устремляется в нужном мне направлении. Я на мгновение закрываю глаза - ощущение скорости такое, что того и гляди вывернет наизнанку.
Земля стремительно приближается ко мне. На огромном вогнутом эуране голубоватый шар увеличивается, на нем проступают очертания знакомых с детства материков, кое-где перекрытые облаками. Резкий вдох - нужно держать себя в руках.
Я сажусь на пол, трогаю эуран там, где Америка...там, где Нью-Йорк, ставший таким родным за последние семь лет моей наземной жизни. Эуран с тихим шорохом увеличивает изображение города небоскрёбов.
...Никогда не видела Большое Яблоко таким зелёным. Кругом трава, и - не могу больше не дышать - никакого движения. Город мёртв и жив одновременно, он похож на развалины, найденные Маугли в джунглях. На улицах поднялись до уровня второго-третьего этажа разросшиеся неухоженные деревья. Из-под густой травы проглядывают остовы машин... и всё это отражается в почти не тронутых стёклах небоскрёбов. Сильный ветер заставляет гнуться деревья и шевелит траву там, где когда-то были дороги. Или тротуары.
Я заглядываю в здание Эмпайр через выбитое стекло. Мох или плесень покрывают всё помещение, остатки мебели похожи на невнятные холмики. Ржавчина почти до конца сожрала весь видимый металл, и я окончательно перестаю понимать, за счет чего до сих пор держатся все эти гиганты на Манхэттене.
Ухожу с тайной надеждой на Чайна-Таун. Нет, там нет даже крыс.
Останки судов на Гудзоне...обглоданный почти до основания остов статуи Свободы в Гавани...
- Может, в глубинке кто выжил, - думаю я.
- С-там с-слишком с-жарко для нассс, с-человек, - шипят сзади.
Вздрагиваю от неожиданности. Потом вижу, что эуран вывел боковым экраном данные на крумском - влажность, температура, давление. Да, этим тварям Нью-Йорк летом - верная смерть.
- Всё равно нужно было проверить, - не оборачиваясь, свищу в ответ круму. - Развитая цивилизация, полезные ресурсы. Сейчас посмотрим севернее, в Канаде.
"Канада" произношу по-английски.
Крум сбоку трёт лапой ухо, потом тихонько свистит, и эуран скользит к северу материка. Я всматриваюсь так, что слезятся глаза - но нигде нет ни людей, ни животных. Дикие прерии без индейцев и бизонов.
- Посмотрим Ниагару? - спрашиваю я. - Там всегда было много пресной воды.
Поколебавшись, добавляю:
- И красиво там.
На плечо мне ложится трёхпалая лапа с топорщащимися щетинками. Согласился?
Задаю эурану направление, притормаживаю в нужном месте.
Высокие голые скалы. Воды нет вообще: всё высохло.
Может, ошиблась?
Кручу эураном - нет, все правильно, вот оно, бывшее русло с торчащими тут и там каменюками. Плавно веду по нему вверх. Нет воды. Вообще нет.
Когти впиваются мне в плечо.
- Всё изменилось, - стараюсь не выдать, что мне больно. - Смотрим севернее? Там должны быть болота.
Крум отпускает плечо, я гоняю эуран кругами по всей Канаде и вижу кругом только бесконечные скалы с редкой растительностью.
- Посмотрим в другом полушарии, - говорю.
-С-смотри с-сама, - свистит в ухо крум. - С-следи за с-показателями. С-зови, когда найдёшь.
- Хорошо, крум-гросс, - послушно киваю я, не отрываясь от эурана.
Крум на мгновение замирает. Рыжая бородавчатая пасть широко раскрыта: дыхание обжигает мне шею. Им нельзя долго находиться в помещении с эуранами - пересыхает кожа. Слышно, как на мгновение открывается люк, крум ловко переваливается через порог - и я остаюсь с Землёй и звёздами.
Глаза мгновенно заполняют слёзы. Я резко вытираю их рукавом.
Господи, сколько же лет прошло...
Не отвлекаться.
...Амазонка, там были болота. На всякий случай иду эураном вниз, проскакиваю Штаты, Мексику, превратившуюся в однообразную жёлтую пустыню, скольжу над Атлантическим океаном, Колумбией, совершенно лишившейся джунглей, Бразилию. Где-то там были вековые секвойи. Сейчас - скалы, песок, проплешины с редкой растительностью...
Где же Амазонка? Где лёгкие мира?
Эуран скользит вдоль побережья до мыса Горн, потом обратно. Рек - ни Великой реки, ни других нет. На месте городов - развалины. Температурка там теперь - бросаю взгляд на датчики - не для людей и тем более не для крумов.
Усилием воли заставляю себя не думать о людях.
- Их нет, - говорю себе. - Нет больше никого, кроме тебя.
Резче, чем нужно, разворачиваю эуран на Атлантику, даю удаление, выхожу на Африку и просто кручу по шарику наверх. Камни, пустыня, пустыня, камни. В Греции и Италии видны извержения вулканов. Франция - горячо, но травы заметно больше, и много деревьев.
Задумываюсь на секунду и решительно кручу эуран по направлению к России. К Ленинграду. Там я когда-то родилась. Там по подсказке бабушки просила папу принести с работы автомат. Или привести из леса волчонка, - пока папа не начал таскать меня по болотам за грибами и клюквой.
Там мы похоронили на Волковском маму, перед тем, как уехать в Нью-Йорк.
Смотрю на цифры - температура, влажность...
Норма.
Крумцы нашли то, что искали. То, ради чего они сгубили всё живое на планете.
Кроме меня.
Посылаю сигнал в рубку и отправляю эуран к центру Питера. У меня есть ровно минута.
Ослепительно блестит омытый недавним дождём шпиль Петропавловки. Зимний дворец, на котором совсем пригасли краски, Александрийский столп с ангелом, когда-то казавшийся просторным Невский, заросший кустами...Нева.
Я прощаюсь с городом второй и последний раз в жизни.
Осталось полминуты, и за эти полминуты я вывожу эуран на Невский пятачок. Показатели те же.
- С-сс, - свистит крум-гросс, втискиваясь в люк, - с-ты нашла то, что нужно?
- Смотри сам, - равнодушно отвечаю я. - Экран горит зелёным - всё в норме. Точка посадки зафиксирована.
- С-можешь с-идти к с-себе, - распоряжается крум. Я встаю, бросив последний взгляд на Землю и выхожу, не глядя на крума . Вся его команда из семи толстых жаб на тонких ножках оживлённо пересвистывается в коридоре.
Теперь остаётся только ждать и надеяться.
Надеяться, что земля за это время выдавила из себя достаточно фашистских снарядов и бомб, чтобы это старое корыто вместе со всем содержимым разорвало при посадке в мелкие клочья.