Больше всего прибор напоминал некрашеную табуретку с прикрученным к ней микроскопом. С сидения неопрятной бахромой свисали разноцветные провода, да торчала из блестящей алюминиевой ножки воткнутая флэшка. Аспирант махом водрузил устройство на дубовый с резьбой стол у окна, подхватил провода и ловко подключил их к огромному телевизору на колёсиках.
- Устройство, - начал аспирант, - примитивнейшее. Но сработало недурственно. Единственное, в чём не уверен, - это из истории нашей Земли получилась нарезка, или по параллельным вселенным удалось пошерстить. И то и другое на самом деле неплохо, но, - он развёл руками, - неясно, когда смогу понять, что наснимал.
- Запускайте, - пожевав губами, распорядился профессор - высокий, импозантный, хорошо известный в своей области. Согласие на просмотр материала профессор дал нехотя: ему откровенно не нравился этот присланный в Лондонский университет по обмену аспирант. Друг профессора, ирландский бизнесмен - они планировали пообедать вместе сразу после просмотра - поудобнее устроился в кресле в углу и прикрыл глаза: спать он умел в любых условиях.
Аспирант искоса посмотрел на ирландца, ухмыльнулся и нажал тумблер. Внутри табуретки тихонько зажужжал моторчик.
- Я, - сказал аспирант, - позволил себе всё смонтировать в хронологическом порядке и дать закадровый комментарий.
....Это случилось в давние-предавние времена, когда на Земле (или на её отражениях) был подлинный рай. В те дни люди жили в мире друг с другом и с природой: на всех хватало еды, свежей воды из быстрых ручьёв и синих рек, старики жили в почёте и уважении, женщины рожали и воспитывали детей, а мужчины пахали пашню и строили красивые города - ибо, когда кругом красота, живётся всем в радость и удовольствие.
Но однажды случилось страшное.
Еще накануне небо было синее, солнце - ласковое, радостно пели птицы и распускались цветы, и ничто не предвещало перемен. Но прошла ночь, и наступило утро, и небо почернело от стай взволнованных птиц, то и дело пикировавших к гнёздам, в которых пищали брошенные птенцы. Животные, воя и не находя себе места, метались по дворам и полям, и люди беспокоились, не понимая причин. Деревья стояли, прижав листья - ни шороха, ни шелеста. Небо быстро набухало чёрными тучами, и в полдень сверху загрохотало так, что закладывало уши. Разом подул ветер, и застонали под его напором деревья.
Крупные ровные капли ударили в землю.
Начался дождь.
Потоком.
Те, кто был в дороге, бегом заспешил в ближайшее укрытие. Люди забивались в дома, в храмы, прятались под любую крышу.
- Хорошо-то как, - разом заговорили, успокаивая народ, старики, - пройдёт дождь, всё разом начнёт расти и плодоносить...
А под воротами истошно выли собаки, и не было конца тому вою.
Земля, вначале бравшая воду, как губка, вскоре оказалась не в состоянии усвоить всё, что лилось с неба, и понеслись по её поверхности потоки, набирая силу. Реки и озёра выходили из берегов, и рыба плескалась в храмах.
Кто мог - уходил в горы. Кто не мог - отсиживался на крышах, пока их не сносило вместе с людьми и скотом.
Дождь не прекращался, и земля за исключением немногих возвышенностей, на которых теснилось всё выжившее, ушла под воду.
Многие, многие погибли.
По воде не один день вперемешку плыли выдранные с корнем деревья, обломки домов, трупы людей, птиц, животных.
Однажды поток с неба прекратился, и в синем небе снова засияло солнце.
Прошло много дней и ночей, но вода не спала: наступило время Великого Потопа.
...Человек устроен так, что он будет цепляться за жизнь в самых невозможных условиях, и, при гибели многих, всегда найдутся уцелевшие. Так произошло и в этот раз.
Кто-то выжил в жестоких схватках в горах. Кто-то приспособился к существованию на заполнившей всё вокруг воде - сначала на сколоченных наспех плотах, потом, по мере их разрушения, человек научился обходиться без них. Человеческое тело начало меняться, сначала неуловимо, потом всё быстрее и быстрее.
Прошло много лет. На острове, именуемом Ирландия, некогда высоченная гора, оказалась одним из немногих мест на земле, где выжили настоящие люди. Жить в Ирландии было непросто, несмотря на хороший климат: остров согревало тёплое течение,
...Всю ночь море свирепо билось о скалы, и ветер выл в узком дымоходе, как насмерть обиженные боги, заставляя Девина перепугано вжиматься в мох на лежанке. Мать спала возле самого очага, всхлипывая во сне, - видимо, боги ей прямо в сон влезли. Отец накануне был зван в замок на охоту, да там, видимо, и заночевал.
Дом, в котором жила семья Девина, был надёжно сложен из плохо отёсанных каменюк и хорошо держал тепло. От сильных пронизывающих ветров с моря его надёжно прикрывала огромная нависающая скала.
Девин любил свой дом, сложенный еще прадедом в нескольких шагах от удивительной красоты бухты. Возле дома росли огромные ясени, которые издревле почитали родныеДевина, и ещё мимо бежал звонкий ручей, вода в котором была сладкой, как мёд. А на скалах вокруг разносился аромат медового вереска.
В нём было уютно и в эту жуткую ночь, когда снаружи бушевал ветер, да струи дождя без устали хлестали по крыше так, что Девин не смог уснуть - какой сон, когда плачут боги?
Девин, подпрыгивая на стынущих ногах, всунул голову в холстиновую рубаху, решив перебраться к очагу.
- Помогите! - девчоночий плач прилетел от моря. - Помогите! Кто есть живой...
Девин со страху присел.
Сёстры спали без задних ног - три светлые головки белели в углу, и ни одного дома не было вокруг. Неоткуда было взяться ребёнку на остром мысу, далеко выступающем в море.
- Не человек это, - шептал Девин, - не человек.
Страшно было ему подумать, кто это мог быть.
Мать села на рогожке - волосы метнулись над очагом:
- Девин! Надо помочь.
- Я боюсь! - крикнул Девин. - Это голодные боги вышли из моря!
Мать нащупала сброшенную на ночь юбку, всунулась в нее ногами и плотно завязала на поясе. Сверху накинула старую душегрейку.
- Зажги факел, Девин, - решительно распорядилась она. - Пойду одна, раз боишься: нельзя быть на скалах в такую ночь.
Девин метнулся туда, где отец держал факелы.
- Быстрее! - мать уже стояла на выходе, когда факел начал, наконец, с треском сыпать искры в разные стороны.
- Я с тобой, - Девин сам испугался своей храбрости.
- Хорошо, - мать откинула загораживающую дверь оленью шкуру и, быстро переступая босыми ногами, выскользнула наружу.
- Девин! - позвал её голос, - либо давай мне факел, либо иди сюда.
Девин сглотнул - и шагнул следом.
О, боги, что творилось снаружи! Девин мгновенно ослеп от блеска молний и оглох от рёва моря. Мать схватила его за руку:
- Туда! Свети туда! Она там!
Они прошли по узкому выступу, под которым ручей, раздувшийся от дождя, сбегал в море. Волны то и дело захлебывались пеной, вливаясь в устье ручья, и странно было думать, что может что-то живое уцелеть в этой каше.
- Помогите! - худенькая фигурка прилепилась к скале в двух шагах от прохода.
- Выше факел! - крикнула мать и, метнувшись, подхватила фигурку на руки:
- Бежим!
С моря надвигалась огромная волна.
- Девин!
Он бросился следом, стараясь не оскользнуться на камнях.
- Держись!
Девин изо всех сил вцепился в камень, и тут волна с грохотом влетела в устье, обдав их пеной с головы до ног.
Факел чадил, но горел. Они бегом вернулись под защиту скалы, к дому.
- Открой мне.
Девин скинул с деревянного колышка верхний край шкуры, и следом за матерью проскользнул внутрь, старательно завесив за собой проход.
- Как мы её услышали в таком грохоте? - недоумённо спросил он, втыкая факел в держак у входа.
- Потом объясню, - мать, уложив найденку на рогожку, скидывала с себя промокшую насквозь одежду, отжимала у входа волосы, переодевалась в сухое. Девин последовал её примеру - у него зуб на зуб не попадал.
Найдёнка зашевелилась и села, пискнув от боли: плечо у неё было разодрано в клочья. Глаза у Девина стали, как плошки: на ногах у найденки оказались длинные крупные плавники.
- Мама!
- Тише, - шикнула мать. Она черпанула из кожаного ведра воды, ловко промыла раны.
Найдёнка хватала губами воздух и в громко схлипывала.
Старой чистой холстиной мать плотно перемотала плечо, перенесла найдёнку на подстилку, брошенную у очага.
- Спать! - мать сунула факел в ведро с водой, тот зашипел и погас.
Утром Девин проснулся от вкусного запаха еды. Сёстры щебетали снаружи, играя во что-то, по звукам - в прятки. Найдёнка, подтянув колени, сидела на оставленной матерью рогожке и, не отрываясь, смотрела на очаг, на котором кипел котелок с поставленным матерью варевом. Волосы найдёнки, ночью мокрые и спутанные в жуткий колтун, оказались аккуратно расчесаны и заплетены в две косы - как у сестёр. Мать накинула на неё одну из своих рубах, и видно было, что в рубахе найдёнке непривычно.
- Плечо болит, - пожаловалась она, не поворачивая головы.
Девин захлопал глазами: разговаривала найдёнка скрипом и свистом, и всё же он её понимал. Он подошёл поближе - рассмотреть спасённую.
Лицо и всё тело найдёнки покрывал светлый плотный мех.
Девин загляделся на её лицо - лицо оказалось удивительно красивым, и мех совершенно её не портил.
- А...а ходить можешь?
Найдёнка с вызовом вскинула голову:
- Могу.
Она гибко поднялась с рогожки, взмахнув для равновесия здоровой рукой. Девин с изумлением увидел, что рубаху мать прорезала по бокам, и в разрезе от кисти руки к бедру у найдёнки развернулась, как крыло у летучей мыши, тонкая кожистая плёнка.
- Пошли к ручью? - предложил он, сглотнув голодную слюну и стараясь не смотреть на очаг.
Найдёнка прыгнула с места к выходу, как лягуха, только плавники о каменный пол шлёпнули:
- Открой, мне никак.
Девин двинулся бочком к двери, но не успел: кожу откинули с той стороны.
- Это кто же у нас такой в гостях? - изумлённый отец разглядывал найдёнку, щурившую глаза от солнечного света. У ног его был брошен тяжёлый мешок, из которого торчала оленья нога, рядом стоял прислонённый к стене лук.
С визгом налетели на отца соскучавшие сёстры.
- Мама сказала, что это плывуха, - выпалила старшая, - её вчера на скалах нашли.
- Здорово тебя потрепало, - отец смотрел на найдёнку сочувственно. - Погостишь? Тогда давай знакомиться. Меня зовут Броган. Её - он положил руку на плечо старшей дочери - Ардель, это Барра и Керол, Девина ты уже знаешь.
- Иййя, - выдохнула плывуха.
От ручья быстрыми шагами шла мать с огромной охапкой хвороста.
- Хозяйку нашу зовут Дара, - улыбнулся отец и подмигнул Иййе:
- И бабка у нее была из ваших.
Рот у Девина открылся сам собой.
Спустя неделю Иййя совсем освоилась. Она шустро прыгала по дому и снаружи, с огромным удовольствием плескалась в ручье. Мать мазала Иййе царапины целебной мазью, и они затягивались на глазах. Быстро подживало и раненое плечо.
Мать потихоньку объяснила Девину, что уплыть с острова Иййя не сможет, даже когда косточки срастутся: сильное течение всегда было непреодолимой преградой для плывух.
- Они остаются тут, - сказала мать, - и часто выходят замуж за местных парней. Это у нас в семье три дочки растут.
Девин важно кивнул: у каждой из сестер уже была очередь из женихов - в ирландских семьях чаще рождались мальчики.
- Когда у плывух рождаются дети, - продолжила мать, - они всегда люди. Только одно передается им от матерей - умение разговаривать мыслями, - и она поднесла к своему лбу ладонь, а потом положила её на голову Девину.
Девин смотрел на мать, видел улыбку, а в голове у него ласково звучал её голос:
- И у тебя есть этот дар, сын. Ты можешь заговорить с любым, и тебя услышат. Но ответ вернётся, только если в роду у того, с кем говоришь, была плывуха.
Иййя потихоньку рассказывала Девину про морской народец и свои приключения. Её стая плавала вдоль течения - летом к северу, зимой, когда начинались шторма, к югу. Ловили рыбу, моллюсков. Играли в волнах, пели песни. Старались не попадаться хищникам. Когда море бушевало - уплывали подальше. Иногда ураган налетал внезапно и размётывал стаю в разные стороны. Потом уцелевшие собирались вместе.
- Тебя унёс ураган? - спросил Девин.
Плывуха вздохнула - нет, попала в сильное течение и не смогла вовремя из него выбраться. А когда позвала на помощь, уже не услышали. Течение тащило дальше и дальше, много дней, рассказывала Иййя, два раза вот так - она показала обе раскрытых ладони. Девин в ладонях понимал хорошо. Их в доме жило - одна ладонь, теперь, с Иййей, стало одна ладонь и один палец, в замке неподалёку народу было - он поднял глаза к небу и зашевелил губами - четыре раза по обе руки и ладонь без одного пальца. Иййя горько рассмеялась: точно как у них в стае.
Девин быстро - чтобы не разревелась, спросил, как плывухи слышат друг друга под водой. Так и слышим, сердито дёрнула здоровым плечом Иййя, ты же понимаешь, что я говорю. А когда поют над водой, это всегда красиво. И волны звучат, как аккомпанемент.
Этого Девин не понял - для него волны просто плескались.
- Песни надо петь под музыку, - сказал он. - Вот подожди, отец сыграет на волынке!
- В море хочу, - выдохнула Иййя. - Лучшая музыка - это волны...
Девин сочувственно посмотрел на неё и быстро отвёл глаза. Он уже успел привыкнуть к мысли, что когда-нибудь Иййя станет его женой.
Прыгает она только смешно. И готовить не любит. А он не любит сырую рыбу.
* * *
- Неплохо, и какие данные! - профессор бросил благосклонный взгляд на аспиранта. - Великолепный аргумент для тех, кто не способен провидеть результаты глобального потепления, неоспоримый аргумент. Похоже, что вы правильно решили запустить этот ваш агрегат во время работы большого адронного коллайдера.
- У меня нет сомнений, что подобное было в земной истории. Достаточно ознакомиться с нашими сагами и преданиями, - встрял, не вставая с кресла, ирландец, - где сказано, что наши предки женились на русалках. Правда, те были плохими хозяйками, и предпочитали петь и плескаться у скал, а не заниматься домом.
Профессор недовольно взглянул на него сквозь очки:
- Одно дело петь саги, где говорится о русалках и сиренах, и совсем другое - понимать, что при затоплении человечеству придётся отращивать плавники, чтобы выжить. Предстоит большая работа для того, чтобы мы могли избежать этого.
Ирландец пожал плечами:
- Не думаю, что подобное произойдёт при нашей жизни. Однако посмотреть было любопытно. Жаль, что не очень много снято о процессе превращения человека в русалку.
- Церковь может очень критически отнестись к этому материалу, - медленно проговорил профессор, - не уверен, что его нужно больше. К тому же коллайдер временно не работает. Вы ведь не можете получать данные в другое время?
- Не могу, - коротко сказал аспирант. - И не смогу: мне не продлили визу,
Профессор и ирландец переглянулись.
Профессор осторожно сказал:
- Это политическое решение, на которое мы вряд ли сможем повлиять. Аппарат ваш очевидно прост, с ним справится и ребёнок. Забрать с собой вы его по очевидным причинам не можете - то, что разработано здесь, является университетской собственностью. Не расстраивайтесь, работа будет продолжена: мы можем сотрудничать по переписке...
В глазах аспиранта прорезалась смешинка:
- Разумеется, профессор. Для того чтобы вы были действительно заинтересованы в сотрудничестве, я сделал одну вещь, которой нет в отчёте. Извините за качество - печатал на обычном принтере. Это, - он достал из 'дипломата' пачку бумаг, - Санкт-Петербург, бассейн 'Спартак'. Снято вчера.
На черно-белых фотографиях был старый обшарпанный бассейн с двумя дельфинами, нарезавшими круги вокруг темноволосой русалки с перебинтованным плечом. На краю, свесив в воду ноги, сидел широкоплечий парень с кинокамерой. Русалка смеялась.
- Сработала моя старая конструкция, еще политеховская, - пояснил аспирант. - Наводку коллегам я давал по этой штуке, - он ласково шлёпнул ладонью по 'табуретке', - но вернуть девушку в привычную среду обитания мы сумеем и без неё. Главное, чтобы коллайдер заработал. А он обязательно заработает.
- Возможно, я сумею помочь с визой, - осторожно начал ирландец, разглядывая фотографии. - Уверен, что смогу. Взамен хотел бы пообщаться с этой вашей найдёнкой.
Он с секунду поколебался и закончил, изо всех сил стараясь сохранять незаинтересованный тон: