Кармаэль медленно шла под палящими лучами солнца, опустив голову, погрузившись в отчаяние и горькие мысли. Темные блестящие, словно эбонитовое дерево волосы струились по спине, вздрагивая тугими локонами при каждом шаге девушки. Пыль взметалась вокруг маленьких ступней небольшим желтым облачком. Черная короткая тень, отбрасываемая тоненькой фигуркой девушки, бежала рядом, словно верная собачка, не отставая ни на шаг. Тишина вокруг нарушалась только безумным стрекотом цикад и резкими криками беркута, одиноко парившего высоко в белом от жары небе. Подняв глаза, девушка вздрогнула. Черные ресницы затрепетали, не в силах удержать слезы, непослушными ручейками, побежавшими из глаз. Вдали показался храм Мелитты - огромная многоступенчатая пирамида, словно парила в воздухе, не касаясь земли, переливаясь под лучами полуденного солнца лазурью и золотом.
- Любовь моя! - Голос сорвался. Девушка замерла, не в силах повернуться. Она стояла, поникнув плечами, прижав руки к груди, часто дыша, не утирая слез, что прокладывали себе тонкие дорожки на щеках. Юноша, на смуглом крепком теле которого была только набедренная повязка, застыл рядом, не смея притронуться к любимой. Грудь его резко вздымалась и опадала, он неуверенно поднял руку, нежно коснувшись лица девушки.
- Твой отец сказал, что ты пошла в храм.
- Да. Ты же знаешь, я должна... - голос Кармаэль дрогнул, слезы еще сильнее полились из-под опущенных ресниц.
Элион сжал кулаки, лицо его сморщилось. Стиснув зубы, он еле сдерживался, чтобы не закричать.
- Если бы я был богатым, я бы не отдал тебя никому, ты знаешь, - произнес он дрожащим от горечи голосом.
- Я знаю, - отозвалась девушка. Медленно, очень медленно она подняла глаза на любимого, и в груди у Элиона вспыхнул костер от взгляда ярко-синих глаз. В сердце заныла тупая боль, парализуя тело и сдавливая грудь. Он поднял руку, Кармаэль увидела небольшой мешочек, зажатый в потной ладони. Девушка с немым вопросом смотрела на этот мешочек, пока юноша спеша, дрожащими от нетерпения пальцами, а потом зубами, терзал непослушный узел. Развернув ткань, Элион протянул руку. Несколько монет заблестели на ладони.
-Что это? - прошептала Кармаэль, встрепенувшись.
- Да, - словно подтверждая её мысли, прошептал Элион. - Это наша первая ночь. Я буду для тебя первым. Я, а не какой-нибудь бродяга вскроет тот бутон, что ты берегла для нас.
-Элион! - девушка покачнулась, ее горячие ладони легли на грудь любимого. - Но это же...Две мины серебра...Как же? - Она с тревогой смотрела в карие глаза, сверкавшие горячечным блеском.
-Нет, нет... Не думай ничего плохого. Это честные деньги. - Он сжал нежные пальчики девушки, еще сильнее прижимая их к своей груди. - Иди к храму....Я подойду, как ты только выйдешь. И никто, ты слышишь, никто не встанет между тобой и мной.
Элион тыльной стороной ладони осторожно вытер следы слез и улыбнулся, - а как только тебя отпустят жрицы храма, возвращайся, я буду тебя ждать.
- Но это может быть очень нескоро...Год, два... - Кармаэль поникла головой. Чуть застонав, она прижалась лбом к груди юноши, жадно вдыхая запах его тела, смешанный с ароматом пальмового масла. - Я буду молиться богине Иштар, чтобы жрицы храма скорее отпустили меня домой.
Девушка задрожала всем телом, вспомнив, о чем шептались женщины между собой. О праздниках, что устраивались в храме, о женщинах, что предавались самым мерзким грехам на оргиях под надзором жриц, о сладострастной музыке и танцах, вызывающих похоть у мужчин, приходящих в этот храм.
Элион осторожно положил руки девушки на плечи и, слегка сжав, твердо произнес:
- Я буду ждать, верь мне... - и тихо добавил: - Я люблю тебя, мой цветочек...
Кармаэль подняла лицо прошептала:
" Я возьму воду в устье двух рек
Над чистой водой произнесу заклинание,
Возьму тамариск, траву дилбат, траву гамгам и кипарис
В чистую воду погружу,
Произнесу свое заклинание"....
- Любовь моя, что ты шепчешь? - Элион склонился к губам девушки, нежно коснулся губами её рта.
- Никто не разъединит нас...Никто... - шептала Кармаэль, словно в забытьи, - никто....
Солнце достигло зенита. Беспощадные лучи жадно обхватили тела двух юных любящих, будто стараясь спалить. Как два лотоса, таких же чистых и невинных, плыли они в мареве жары, и весь мир был только для них. Весь мир. И только для них.