В стародавние времена, длящиеся поныне, жил да был великий мудрец Фаталь аль Факир, или Факир аль Фаталь - нам точно не известно, как он звался. Был он софист, теософ и метафизик, вернее, не столько даже метафизик, сколько мета-Сизиф, потому что осознавал тщету мирской суеты, о чём и написал громадный трактат "Сизифов труд", название которого стало нарицательным и вошло в поговорку, хотя исключительно мало кто знает, что родоначальником эпитета является именно Фаталь аль Факир. Или Факир аль Фаталь. Рождался этот мудрец, предположительно, уже много раз, и, по всей вероятности, будет рождаться и в дальнейшем, ибо в каждой эпохе и в каждой стране есть свой Фаталь аль Факир. Нынешний наш Факир аль Фаталь жил в очень экзотическом и очень восточном городе Ала-Амта или Алта-Ама. Или Тама-Ала.
Свободным днём Факир уходил гулять по отчасти сохранившимся природным окрестностям и окрестным трущобам, нередко возле запретных зон типа КПП, лавируя между помойками и колючей проволокой, за которую было низя, да и не хотелось. Потом он отдыхал на каком-нибудь дозволенном лугу, если не сильно пекло солнце, или под разрешённой раскидистой тенью подучётного ветвистого дерева, если солнце пекло. Он смотрел в небо: иногда голубое, с белыми кудрявыми барашками облаков, а иногда в неестественного цвета полосах, движущихся с ядерного полигона и расходящихся радиусом, и кручинился от этой неумолимо меняющейся окраски по причине неудержимо надвигающейся напасти.
По ночам Фаталь, стараясь не разбудить своих паскудных соседей по коммуналке, храп которых унижал своей животной обыденностью его утончённую натуру и высокие устремления, поднимался на чердак, открывал запаутиненное окошко и глядел на звёздное небо, изредка прочерчиваемое светящимися следами самоуверенных спутников или мгновенно внезапных метеоритов. Факир смотрел в прозрачную чёрную бездну, с рассыпанными в её глубине созвездиями и звёздами, и продолжал удивляться - основное его занятие на протяжении ряда лет. Он размышлял о том, что, чем более постигает он этот странный мир, тем более непостижимым становится он. Он? Или мир?
По утрам в будние дни он трясся в набитом до спрессованной тесноты автобусе или троллейбусе. Зачем он это делал, он не знал, но вокруг считалось, что ему тоже надо на работу, иначе могли быть неприятности, поэтому он и ехал куда-то, где что-то там выполнял, совершенно ему неважное и неясное, во что он вовсе даже не желал вникать, потому что ему гораздо интереснее было вникать в то, во что окружающие его коллеги вникнуть, при всём желании, не могли. Фаталь прекрасно понимал, что коллегам нет никакого дела до мира его души в этом душном бездушном мире, и делал вид, что среди прочих коллег он - примерно такой же коллега.
Вечером Фаталь предпочитал возвращаться с работы пешком. Он шёл по улицам или вдоль улиц, по кривым разбитым тротуарам, и кривые автомобили обдавали его смрадом и брызгами грязи. Иногда он обращал внимание на какое-нибудь здание, неизвестно по чьему попустительству намекавшее на возможность цивилизации наподобие далёких недоступных миров, и это были вредные антинародные аморальные тлетворные растленные развратные порнографические образы из рода буржуазной идеологии империалистов-капиталистов-реваншистов-фашистов-шовинистов-сионистов.
Факира волновали эти опасные преступные образы, потому что запретный плод не всегда на поверку червив, о чём можно было догадаться. Хотя программа новостей в его величайшем на свете государстве уверяла всех жителей сей благословенной державы, включая его коллег, что закордонные запретные плоды все поголовно червивы и не просто червивы, а уже вовсю загнивают.
Фаталь аль Факир не слишком склонен был доверять программе новостей, и приходил домой в своём обычном смятенном раздумье. Потом он пил грузинский чай с кубинским сахаром, этот символико-семантический симбиоз-синтез во славу грозного амиго Большого Брата Фиделя Джугашвили и под сенью длани Папы Ильича, Каменного Гостя-Бюста-на-Постаменте в любом городе и посёлке Одной Шестой Суши, идола и кумира его невыносимо процветающей страны, счастливее которой дальше было некуда.
В этой стране всё носило имя бога-отца Ильича и незримо витал святой дух сына Виссарионыча. И был это Рай на Земле. И в этом Раю были Ангелы с горячей головой и холодным сердцем, или наоборот. И Ангелы осенены были нимбами в виде фуражек, носили волшебные сапоги и наганы, и занимались святым делом по очищению райских кущ от всякой нечисти. Ещё большую пользу приносили Ангелы в богоугодном мероприятии по организации рабсилы, ибо даже в Раю, то есть особенно в Раю необходимо кому-то вкалывать задаром. Поэтому Ангелы неутомимо и еженощно отправлялись на охоту за врагами-рабами, то есть сначала врагами, а потом рабами.
А предыстория была такова: В начале было Слово. И Слово было у Пророка рокового. И Пророк родился в Трире. И напечатал Своё Пророковое Слово в Лондоне. Из Слова возник Призрак. И стал бродить по Европе. Оттуда его погнали, и Призрак добрёл аж до Симбирска, где соблазнил Матрёну, то есть Мадонну, и зачал Бога, и вручил Ему Слово от Пророка из Трира. Бог утвердил Слово, и из "Искры" возгорелось Пламя. И появились Апостолы. Среди них - Железный Феликс, Любимец Партии, Бонч-Бруевич, Лев Давыдыч, Михал Иваныч и поначалу неприметный Сосо, которому не придавали значения. Когда придали, было уже поздно. Дальнейшее известно. Десятки лет на Одной Шестой Суши имелось лишь одно Евангелие - от Сосо. Которое многие до сих пор считают единственно верным научным учением.
А наганы - единственно правильным научным аргументом.
ЗЭ РЭСТ ИЗ САЙЛЭНС.
* * *
Наверное, скажут: это не притча. Наверное, спросят: где же пуанта? Где соль? На что я отвечу вопросом - зачем вам пуанта? И какая может быть пуанта там, где даже соль была дефицитом?! И что вообще значит пуанта?
История, как и притча, ничему не учит. Люди неисправимы и повторяют те же ошибки. Вот вам и пуанта. Следовательно - соль есть. Всё-таки это притча.
Чудище по-прежнему обло, озорно, огромно, стозевно, лаяй и т.д. Ныне и присно и вовеки веков.