Теплилась ещё надежда, что пьяный дядька глупо пошутил или был не в духе, а может просто не любил проезжающих, и вот мы с полчаса неутомимо колесили по улицам городка, пугая своими расспросами редких прохожих, но, однако, гостиницы не нашли - то ли её действительно не существовало, то ли её местонахождение тщательно скрывалось. Не обнаружили мы ни вокзала, ни автостанции, ни даже парка нам не встретилось, где бы можно было бы раскинуться на скамейках, обретя сон в летнюю ночь; единственной реальной перспективой становилась нездоровая дремота на сиденьях Нивы - пятидверки. АЛ ворчал:
- Ну что за государство у нас такое: ни отеля, ни мотеля, ни приюта для одинокого колхозника - как тут не сгинуть бедным командировочным, как коммунизм построить в отдельно взятой стране?
- Э-э-э, - неожиданно даже для себя промычал я, - Колхозника...э-э-э, объявление...?
- Какое объявление? - головы соратников повернулись ко мне, - Говори толком!
Путаясь и сбиваясь, я рассказал, что минут десять назад, когда АЛ и Свист отошли по малой нужде в глубь краснопёрского дворика, я, оставленный стеречь машину, увидел на стене дома освещённое фонарём объявление о приёме документов для поступления в местный сельхозтехникум, в котором было обещано, что на время сдачи экзаменов абитуриентам предоставляется общежитие.
Коллеги многозначительно хмыкнули, и в последовавшем затем пятиминутном речевом вакууме можно было - если прислушаться - зафиксировать, как потрескивают нейроны в аксонах их мозговых оболочек; затем произошёл судьбоносный обмен мнениями. Начал АЛ:
- Ну я, допустим, дядя ему, по матери, так что разные фамилии объяснимы, а ты тогда кто?
- Ну, и я тоже родственник, только дальний, но с машиной, попросили вы меня вас довезти до места, за небольшую денежку, завтра мы с тобой уезжаем, а он остаётся. Поздно приехали - переправа с переездом задержали, с пути сбились.
- С праведного пути - хмыкнул АЛ, - А чего, у нас в области нет такого училища?
- Да откуда я знаю, чего у вас в области есть, я ж нездешний... Может, специальности нет такой: типа он в агрохимики стремится, а у нас только агрофизики или агрошизики. Или в нашей области его больше никуда не принимают из-за нездоровой тяги к знаниям. Или к животным...
- Ну чего, вроде идиотизма в нашей стратегии достаточно, так что может и прокатить - вынес резолюцию АЛ, - Главное - что за чуня нас встретит.
Пять минут ушло на разъяснение мне моей роли в большой игре (роль была без слов: помалкивать и изображать лицом и телом позывы к сельхознаукам) и ещё полчаса - на поиск объявления, а затем самого общежития по написанному в объявлении адресу, так что за ручку заветной двери Свист - так получилось - потянул уже в почти что полночь, аки тать в нощи; удивительно, но дверь поддалась. В холле, дурно освещённом горевшими одна через две лампочками, за вахтёрским столом сидел молодой ещё пенсионер с седыми кудрями и в массивных очках, он слушал по приёмнику радиостанцию Юность. Увидев нас, страж - бывший почему-то в стройотрядовской куртке с надписью Приморье-81, надетой на голое тело - поднял голову, но не произнёс ни слова; не медля ни секунды, чтобы не отдавать ему инициативу, АЛ стал излагать легенду, пенсионер же внимательно слушал под аккомпанемент молодых голосов, сидя с каменным лицом. АЛ был краток, но выразителен и говорил по существу, на мой взгляд, его выверенный спич был правдоподобен, душещипателен и убеждал. Наконец, он замолчал, тут наступила пауза также и в радиовещании - но очкастый не шелохнулся и не поменял направления взгляда, я напрягся, ощущая такую же искрящуюся напряжённость, идущую от Свиста. Прошла минута в полной тишине, затем, под звуки сигналов точного времени, вахтёр предпринял попытку подняться - она ему не удалась - и нечленораздельно, на брежневский манер, произнёс, как я понял, следующее: Вы, товарищи, извиняюсь, по какому вопросу?
Испытанное нами ощущение было сродни освобождению из-под ареста в зале суда - страж общежития был пьян в хлам, оттого и лыка не вязал. Все вздохнули с облегчением, АЛ рассмеялся и хлопнул ветерана по плечу: с людьми в таком состоянии он легко находил общий язык, это был его контингент, не знаю даже почему.
Если бы я сказал, что сопротивления нашему делу не было вообще, я бы погрешил против истины: оно было, но скорее не сопротивление, а труднопонимание, формальности же отсутствовали вообще, всё было на доверии - не потребовалось даже предъявлять наши паспорта. Молодой дедушка, с трудом отыскав, дал нам два ключа: собственно от комнаты на втором этаже, переданной в наше пользование, совершенно пустой, если не считать каркасов от железных кроватей и поломанного в процессе освоения наук стола, и комнаты, где хранились матрацы к этим кроватям; в сложившейся обстановке постельное бельё было бы непонятной роскошью. Любителю молодёжной эстрады мы отрезали в знак признательности по хорошему куску колбасы и сыра, а он в качестве жеста доброй воли продал (!) нам пол-литра самогона, рекомендуя его словами: "Все студенты пьют, и никто ещё не отравился". У меня осталось впечатление, что он так и не осознал, кто мы и зачем мы; единственной просьбой лишившего себя свободы передвижения стража-меломана было - не закрывать входную дверь на засов изнутри, потому как вечером - хотя уже ночь наступила! - его придут менять. Просьбу мы выполнили, но опасаясь такой открытости в незнакомом месте, дверь своего номера зафиксировали ножкой найденного в коридоре трёхного металлического стула, вставив её в дверную ручку.
Затем не спеша отужинали и хорошенько выспались, поскольку никто нас не побеспокоил. Встали рано - но не потому, что нас подняли, а оттого, что надо было исполнять свои командировочные обязанности и ехать, сделали все утренние дела и позавтракали остатками ужина; затем внутренне собрались и, пружиня шаг, спустились в холл. Кудрявый пенсионер действительно отсутствовал, на его месте сидела дама под пятьдесят с пышной причёской, в синем ситцевом халате, подчёркивающем её характерные для развитого социализма объёмы, и с кем-то разговаривала по телефону о важном; когда мы проходили мимо, она прикрыла трубку рукой и строго спросила:
- Вы закончили?
У меня язык присох к горлу, но АЛ, чувствовавший себя в подобных ситуациях как рыба в воде, незамедлительно ответил:
- Нет ещё, но мы после обеда вернёмся и обязательно всё доделаем.
- Хорошо, - важно кивнула дама, - Я Виктору Семёнычу скажу, он вечером посмотрит, - и продолжила прерванную беседу.
Похоже, что наше краткое пребывание в общежитии Краснопёрского сельхозтехникума осталось местными кадрами вовсе не замеченным, как визиты инопланетян на нашу грешную землю.
При свете дня - вернее, прекрасного летнего утра с голубым бескрайним небом, редкими белыми облаками и свежим напористым ветерком - выяснилось, что наш сельхозтехникум и его общага находятся почти на краю города, видимо, чтобы быть ближе к угодьям, так что на шоссе мы выбрались быстро и без никаких приключений. Машина живенько бежала по неплохой дороге, мы были сыты, выспались, но беседа не клеилась, что-то угнетало. Настроение выразил Свист:
- Ну вот объясни мне, Леонидыч, что за фигня: у нас деловая поездка, важная цель, государственный в каком-то смысле интерес - а мы должны изворачиваться, хитрить как жулики, могли бы, кстати, и в ментовку залететь за обман должностных лиц, и всё ради того, чтобы просто пе-ре-но-че-вать. Да нас хлебом-солью должны встречать, пиво продавать на вынос - а мы как мешочники-спекулянты спим на грязных матрацах и жрём подпольный самогон. Отчего так?
- Да это ж философские вопросы, а в них я не силён. По научному коммунизму мне доцент трояк поставил только за то, что мы с приятелем бетонную лестницу в институт отремонтировали за бесплатно. Но мы её не на века делали, чтоб на год только хватило, до следующих экзаменов... Ум у меня если и есть, то сугубо практический, и занят сейчас проблемой опохмелки - я ж вчера почти всю вашу норму самогона выкушал, хотя к тебе у меня вопросов, конечно, нет, ты за рулём. А вот молодёжь подводит, подводит...
- Эй, молодёжь, - начал приставать ко мне Свист, - ну-ка отвечай, отчего у нас в отчизне всё шиворот-навыворот?
- Так а чего, ясно - всё коммунисты портят, внутренние оккупанты, разграбили страну...
- Да ладно ты с этой пустой трескотнёй: коммунисты, оккупанты... Вот у меня отец коммунист был - и чего он разграбил? На войне воевал, ранен был, руки-ноги целы, но всё равно инвалид, работал и учился заочно, потом всю жизнь по стройкам мотался. Мать завуч в школе, тоже коммунист, с утра до ночи в этой школе пропадает, мы её с братом и видели-то редко, хорошо, что бабка была жива, с нами возилась. И чего мать разграбила? - получила от гороно трёхкомнатную квартиру на пятерых, угловую, на последнем этаже под крышей. А я вот собираюсь тоже в коммунисты пойти, потому что по-другому какое-то... ну предательство что ли получается.
- О, и я думаю в партию заявление подавать, - отозвался АЛ, - у нас ведь в институте для беспартийного ведущий инженер - потолок, а дальше будь хоть семи пядей во лбу - не подымешься, а у меня этих пядей столько и не наберётся. А партия поможет, партия словечко замолвит...
Я решил снова подать голос: - Олег Валентиныч, а может это из-за войны?
- Какой войны? Что из-за войны, при чём тут война?
- Да вот есть мнение такое, что на последней войне погибло много людей ярких, неравнодушных, лучших что ли, на которых многое теперь должно бы было держаться. А выжили те, кто в первые ряды не вставал, отсиделся немного за чужими спинами, и потом они вообще больше о себе думали и под себя гребли. Ой, простите, я вашего отца совсем не имел в виду.
- Да при чём тут мой отец - с ним-то всё в порядке, он и кровь за страну пролил, и восстанавливал потом разруху, ни себя, ни других не жалел. Это мне вот тридцать пять подкатывает, а в жизни от меня никакого толку, болтаюсь, как говно в проруби.
- Да, чего-то про войну ты не к селу ни к городу, - подключился АЛ, - сколько этих войн-то за всё время было уже. Эдак тогда татаро-монгольским игом все недостатки объяснять надо.
Помолчали, потом Свист вдруг резко сменил тему и поинтересовался:
- А мы через Владимир едем?
- Ну да, - подал голос АЛ в некоторой растерянности, - или ты решил через Рязань?
- Да нет, я так просто... я ж учился во Владимире.
- Да ладно, ты чего! - возопил АЛ, - а говорил же - в Волгограде?
- Ну, п-ф-ф... Начинал в Волгограде, сперва в техникуме, потом из техникума ушёл, поработал, в институт поступил. Но не пошло чего-то. Сначала академ брал, потом - отчислили, пришлось в армии послужить, а потом - восстановился, но всё равно не пошло... А во Владимир перевёлся - нормально, всё сразу понравилось.
- Да это ты просто повзрослел. Какая у тебя образовательная биография нестандартная однако... Прям мои университеты. Ну а после учёбы чего?
- Чего-чего, работал сначала на радиозаводе, с девушкой одной познакомился, жениться собирался.
- И чего - женился?
- Да нет, не срослось отчего-то. Поработал ещё немного - и свалил к вам в городишко.
- А она - не поехала за тобой, как жена декабриста?
- Нет, не поехала, она потом сразу замуж вышла, ненадолго правда - через год развелась.
- Эх ты, да это любовь у вас была! Вот у меня с женой тоже любовь - начал я с ней погуливать после института, тут бац - и в армию меня на двушник с гаком. Она, конечно, не дождалась - через полгода замуж выскочила, сука... Представляешь - тут тяготы и лишения всякие военной жизни - и эта блядь со своим замужеством, я даже попереживал маленько на боевом посту. Но вернулся, однако, встретились, пообщались - она мужа своего бросает и через полгода - важный, кстати, срок в её интимной жизни - выходит за меня. И через полгода - я же говорю! - расходимся. Но ничего, потом снова сходимся, и вот живём. И, кажется, опять бракосочетались - я уж чего-то правда не помню точно...
Я слушал на заднем сиденье, открыв рот - во, блин, насыщенная жизнь у людей, как в кино, типа судьба человека. У меня-то всё как по линейке движется: кончил школу, институт, распределили, молодой специалист - будто и не жизнь, а краткая биография. Была, правда, пара-тройка девчонок, но тоже всё не романтично происходило - они как-то сразу быстро давали, без особых ухаживаний даже, и видно было, что я в их списке далеко не первый, обходилось всё без кипения страстей, неинтересно вообще. Видимо, просто я такая рыба замороженная...
А впереди продолжался душевный разговор:
- Ну и что ты со своей - поддерживаешь связь?
- Так, открыточки посылаю ко дню рождения, звонил с полгода назад - в командировке был в Туле, загрустил.
- А она чего - не вышла снова замуж, есть у неё кто?
- Замуж вроде не вышла, а есть или нет - это же не известно. У меня вот тоже есть подруга, но это же так, не всерьёз...
- Слушай, да у тебя ж просто исторический шанс появился, или по-другому - судьба. Надо тебе сейчас с ней встретиться.
- Ты чего, Леонидыч, с дуба упал?! Вот так, с бухты-барахты?
- Вот только так такие дела только и делаются, ты уж мне поверь! Например, у меня лично пару лет назад случился эпизод... - тут АЛ замолчал, обернулся, взглянул на меня и продолжил - Ну это так, несущественная деталь, я тебе потом расскажу, при случае. Но тебе в сложившихся обстоятельствах надо действовать активно, сам потом жалеть будешь, что момент не ловил! Она где во Владимире работает?
- В КБ при радиозаводе.
- Отлично, отлично, значит, связаться с ней проблем не будет. Чего там у нас по пути-то - так-так, - АЛ зашуршал картой - ага, Муром какой-то, вот из этого Мурома надо и позвонить, чтоб человек имел время к нежданной встрече настроиться психологически нужным нам образом ...
- Никуда я звонить не буду! - непреклонно заявил Свист.
Звонили с телефонной станции у телеграфа, который удивительно быстро нашли, едва въехав в город по длинному и скрипучему понтонному мосту через реку Оку. Пока Свист ждал соединения и разговаривал со своей пассией, мы с АЛ пошатались по городу. Тот воспринял его сильно критически:
- Я чего-то слышал краем уха, будто Муром город исторический, какие-то тут архитектурные памятники. А вот смотрю - везде одни развалины да руины, а памятник только Ленину - так такие памятники в каждой деревне имеются.
- Зря вы так, Александр Леонидович, вот Максим Горький писал, что кто Мурома не видел, тот не видел русской красоты.
- Это какой Горький, буревестник революции что ли? Да сам он значит ни хрена не видел. Вот у нас в городке как на Первомай, на демонстрацию девки - ну и женщины конечно молодые тоже - разоденутся, вот это и есть русская красота, вот там действительно дух захватывает и сердце колотится! А тут только один битый старорежимный кирпич...
В это время с другой стороны улицы нам начали сигналить: из приоткрытой двери по пояс высунулся Свист и размахивал рукой.
- Во, Отелло владимирское, наговорился уже. Ну пойдём, узнаем, чего там его Джульетта радиотехническая задумала.
Плюхнувшись на сиденье, он спросил с откровенным интересом: "Ну, как наши дела?". Свист докладывал:
- Растерялась, конечно, очень, не ожидала, говорит. Окончательно так ничего и не ответила. Сказала, что на вечер дела у неё какие-то запланированы...
- Ну, Валентиныч, вот он момент истины. Увязнет в своих делах и сомнениях, не придёт - не твоего она поля ягода, ну то есть ты не её огорода фрукт, не доросла она до тебя, можно будет открыточки больше не слать впустую, сэкономить. А явится - значит есть вы сладкая парочка, и ничто вашему счастью впредь не помеха.
- А куда явится-то?
- Дак вы чего, не договорились что ли о встрече?
- Ну конкретно нет, разговор был так, в общем плане...
АЛ вздохнул протяжно и спросил:
- А ты в армии где служил, в каких войсках?
- В стройбате под Читой, а чего?
- Ничего, вот сразу оно и видно. Если бы мы в ракетных войсках такие промахи допускали, давно бы оккупанты проклятые свои фиаты в Москве-реке мыли. Эх, ну да ладно. Сколько до твоего Владимира красно солнышка отсюда ходу?
- Километров двести, наверное, часа четыре ехать - пообедать же ещё где-то надо...
- Обедать нынче нам в ужин придётся, а тебе надо за два с половиной часа до Владимира домчать, а то к нашему приезду на этом радиозаводе уже все транзисторы по домам разбредутся!
Свист уложился в два часа - то ли расстояние он определил неправильно, то ли мотивацию имел сильную, но ехал действительно быстро и был сосредоточен, на разговоры не отвлекался. Сейчас мы с АЛ расслаблено сидели в машине, распахнув двери, на площадке перед заводом и ели уже по второй порции мороженного, всё как-то сошлось: и киоск был рядом с бюро пропусков, где Свист атаковал телефон, и мороженное было в тему - лето же, умиротворяющее, налитое солнцем, жаркое даже временами. Около завода было малолюдно, что не удивительно: дружному коллективу предстояло ещё два часа крепко держать в руках паяльники - или какие там у них орудия производства, осциллографы что ли? Наконец, появился непохожий на себя Свист - всклокоченный, неопрятный какой-то, озабоченный и уставший - тоже купил мороженное, проходя мимо киоска, и тяжело уселся на водительское место.
- Да ты уж не переживай так-то, - заботливо начал опекать его АЛ, - всё как порешили, в лучшем ресторане города рандеву?
- Ну, в лучший таких, как мы, не пустят, во второй по понтам и третий у нас денег не хватит, а вот в пятый я её пригласил, и она согласилась.
- Ну вот и чудненько. Помыть бы тебя, конечно, надо перед встречей - видок какой-то у тебя несвежий, пропылённый - но с учётом всех обстоятельств сойдёт. Может, хотя бы постричь - сколько у нас времени в запасе?
- Леонидыч, отвянь. Времени - часа три, наверное, давайте я вам устрою обзорную экскурсию по городу моей второй, после дембеля, молодости.
Владимир оказался, разумеется, не Ленинградом - любимым моим городом в плане архитектурных и вообще красот - но этого никто и не ожидал, а вот в сравнении с Муромом выглядел очень даже достойно. Однако АЛ, оседлавши раз критического конька, продолжал всё поругивать: какие же это золотые ворота? - просто башня с дыркой. И почему золотые - они же из красного кирпича, полуторного, удлинённого, сорт второй. Про реку Клязьму: Я-то думал серьёзная река - Владимир-на-Клязьме! - а это просто ручей-переросток, а уж сейчас-то, наверное, вообще чисто московские канализационные стоки. Соборы - Успенский и Дмитриевский - немного потрепали его вездесущий скепсис, но и тут нашёлся повод для критики: домонгольские, до татарского нашествия? Не верится чего-то: да татары бы их на сувениры растащили по камешку, типа: Владимир - брал! Их же, говорят, больше миллиона сюда понаехало на своих лошадках мохноногих. Слушай - это уже к Свисту - а в Волгограде татаро-монголы живут, ведь где-то там у вас их караван-сарай располагался?
Такая фоменковско-носовская антиисторическая невежественная болтовня немного портила впечатление от экскурсии, но зримые и ощутимые прелести русского лета всё скрашивали, а кроме того, возбуждала и томила интрига сегодняшнего вечера - очень уж хотелось мне поглядеть на Свистовскую подругу: действительно ли она достойна рыцарского трепета, который испытывал Свист, или так - обычная тётка инженер-конструктор, 2 категории.
Припарковав машину неподалёку от входа в ресторан - а располагался он на улице Большая Московская, не хухры-мухры - мы, как могли, привели себя в порядок, особое внимание уделяя Свисту. Подошли, подёргали ручку двери - она оказалась закрытой, но тут же открылась, красиво одетый упитанный сотрудник оглядел нас и сказал:
- Трёшенку давайте.
- Чего ещё? - высокомерно переспросил АЛ и повернулся к Свисту.
- Тут такой порядок, всегда так было, - отстранённо-меланхолично прокомментировал Свист и протянул мздоимцу трояк. Мы прошли сквозь просторное лобби и направились в зал, минуя женские и мужские комнаты; на мой взгляд, всё было сдержанно, но аккуратно, опрятно и со вкусом. В самом зале было пустынно, наверное, рановато ещё, мы присели и ещё раз кратко обсудили диспозицию: Свист садится отдельно за какой-нибудь уединённый столик, по прибытию своей Лорелеи они воркуют, предаются сладким воспоминаниям и приятно общаются. Свист о нас упоминает, но мы держим дистанцию, к ним не лезем и вообще как бы сами по себе, едим-пьём-хорошо сидим. Если вдруг понадобимся, он даёт знать; по окончанию мероприятия Свист отвозит даму сердца домой и возвращается за нами; если к тому времени вопрос с нашей ночёвкой не решится сам собой - на это тонко, с присущей ему деликатностью намекал АЛ - то решаем его в рабочем порядке: Владимир город областной, туристский центр, в конце концов, ж/д и автовокзалы здесь определённо имеются. После завершения беседы Свист отсел, подальше от танцпола и оркестра, ища интима, мы же, оглядевшись, стали призывать официанта.
Официанты, однако, нас игнорировали, а подошёл серьёзный дядечка, видимо, метрдотель, и попросил заплатить за столик три рубля. "Любезный, - парировал АЛ, - мы уже заплатили трёшницу, может, хватит обирать советских граждан"? Тот поинтересовался, кто именно заплатил, и направился к Свисту, но вскоре воротился.
- Молодые люди, ваш товарищ заплатил три рубля за свой столик, но поскольку вы заняли два столика, то и этот столик должен быть оплачен, поэтому с вас три рубля. Такой, извиняюсь, порядок.
Мы повернулись и посмотрели на Свиста, но тот растерянно разводил руками и жалковато улыбался.
- Ну, Ромео недоношенное, разорит коллег своими любовными похождениями, - проскрипел АЛ, повернулся к метру и разъяснил нашу позицию - Мы, уважаемый, категорически против поборов с трудящихся, в принципе то есть, но понимаем, что не гоже в чужой монастырь со своим уставом соваться. Так что трёшницу эту мы заплатим, можете не сомневаться, присылайте официанта. Однако требуем, чтоб заведение ваше трояк этот отработало, чтоб без халтуры, без недолива, подработки и недовеса. Ну и обсчёта, само собой.
Я думал, что ресторанный дядя возмутится или хотя бы обидится на такое хамство, но нет - ответил он в том смысле, что мы можем быть покойны, за порядком он проследит, а система эта трёшечная для того и создана, чтоб клиенты получали больше удовольствия и меньше разочарований. Когда он отошёл, я сказал:
- Сурово вы его, Александр Леонидыч, он вас прямо зауважал.
- Халдеи, - ответил АЛ, - иначе с ними нельзя. Но насчёт уважения - это промашка у тебя, они никого не уважают; порой связываться не хотят, порой боятся, а в основном, конечно, всё тянут, что плохо лежит. Эта такая порода особая людская, типа как менты, но на свой лад - ему хоть в рожу плюнь, ан всё божья роса.
И мутный, развязный ресторанный вечер заскользил своим чередом - мы закусили, закурили, выпили по чуть-чуть, покушали ещё - и всё как-то меньше и меньше думалось о Свисте, который по-прежнему - порой я таки косился в его сторону - сидел один-одинёшенек в компании салата с курицей, всё реже и реже вспоминалось о сверхзадаче нашего здесь пребывания. Зал между тем потихоньку наполнялся, полилась магнитофонная лирика, казавшаяся здесь осмысленной и душевной, потянуло дымком сигарет с ментолом, стало бестолково шумно, поплыли меняющие цвет загадочные тени по стенам, стал раздаваться женский смех вперемешку с визгом - накатывал Владимир кабацкий.
Мы однако - АЛ и я - держались, водки больше не употребляли, потому что завтра утром снова в путь, и вообще старались быть правильными и соблюдать трудовую дисциплину и моральный кодекс командированного даже в этих злачных условиях. И выдержали бы всё, несмотря на нездоровую моральную обстановочку, в которой оказались не по своей воле... если бы не женщины, которые за нами следили. Выявили мы их практически одновременно, после третьей рюмки: они сидели неподалёку, через пустой соседний столик, такие уже не девочки, но ещё и не тёти пока, с располагающими к мечтам формами, весёленькие, и, похохатывая, настойчиво на нас поглядывали, привлекали внимание. Как только ситуация прояснилось, всё стало проще и процесс пошёл куда быстрее: АЛ как служивший - т.е. почти настоящий, как ему, видимо, казалось - офицер вдруг встал, подошёл к их столику, представился и пригласил одну из дам на танец, а после танца, отведя её на место, немедленно пригласил на танец её подругу, восстанавливая таким образом паритет. При наблюдении извне, со стороны его поведение могло показаться смешным, но при взгляде изнутри оказалось галантным и тонким. Закусывая четвёртую рюмку - пришлось уж теперь заказать для укрепления душевных сил - АЛ разработал стратегию: он кадрит ту, что постарше и постройнее, крашеную рыжей, а мне в распоряжение предоставляется та, что помоложе и попухлее.
- Понимаю тебе, старик, понимаю, мне моя тоже больше нравится, но... но с другой у меня не складываются отношения, мне просто не о чем с ней разговаривать, мы совершенно в танце не находим общего языка!
Я вообще-то и не предполагал, что такой здоровяк, как АЛ, настолько заметно просядет всего-то с четвёртой рюмки - может, конечно, атмосфера нетрудовых доходов на него сильно подействовала, вспомнил, так сказать, детство и всё такое. Тут я решил для себя главное: больше мне пить сейчас нельзя, иначе с АЛ мы можем во Владимире запросто потеряться - город-то незнакомый. Что касается выбора конкретной дамы, меня это не тронуло совершенно - не в жёны же её брать, так потоптаться пару танцев под завывающий магнитофон. Но АЛ воспринимал свою директиву - может ему пригрезилось, что мы какой-то договор с ним заключили и подписали кровью? - очень серьёзно: они о чём-то шептались с рыжей, громко хохотали, всего себя он посвящал только новой подруге, танцевали они исключительно парой, и вообще образовали как-бы временную ресторанную ячейку общества. Напротив мы с Галей - мою "девушку" звали Галя - легко болтали обо всём, от озорства и скуки я спровоцировал её сначала на мороженное, потом на горячее, потом на добрый кусочек торта - эксплуатировал то, что она действительно любила поесть, куда больше, чем потанцевать - молотила за двоих! - а я безмятежно заказывал деликатесы на, как мне казалось, общественные деньги. После очередного танца АЛ вернулся вообще загадочный, отвёл Галю за родной столик, разом махнул оставшуюся водку и прошептал мне в самое ухо, как заговорщик-народоволец:
- Девушек надо проводить!
- В туалет, что ли? - наивно спросил я.
- В какой на..й туалет, их надо проводить до дома, им захотелось домой.
- А... Так мы чё, уже уходим? А Свист?
Наши головы повернулись одновременно, чтобы осмотреть его столик - кажется, там сидела какая-то дама, но народу в зале стало существенно больше, а световые лучи начали преломляться несравненно сильнее, так что сказать наверняка было уже невозможно... Однако АЛ был настроен на позитив:
- О, всё нормально, всё нормальненько. Не будем голубкам мешать ворковать, мы проводим дам и вернёмся, мы всегда возвращаемся!
Позитивно-боевой настрой Леонидыча не смог переломить даже счёт, принесённый официантом. Вначале он закудахтал:
- Э, дорогой, ну это же не наш счёт, ты ошибся, дружок, мы же не могли столько наесть на двоих, какое нахер фрикасе и тирамису...??
Пришлось ему соврать, будто он запамятовал, как мы угощали Машу (рыжую звали Мария) и Галю, тогда он похрюкал ещё немного, и, признав всё же некоторые позиции счёта, в целом миролюбиво отдал деньги, после чего мы вчетвером стали пробиваться из ресторанного дурмана сквозь табачно-алкогольные пары на свежий воздух.
Когда вышли, обнаружилось, что уже начинает темнеть; был романтический тёплый, полный сумеречной небесной зелени и голубизны, расслабленно-нежный лирический вечер; по широким довольно тротуарам возвращался с прогулок местный люд. Девушкам нужен был троллейбус, остановка - у Золотых ворот, и АЛ залился и защёлкал соловьём, делясь, под каким он впечатлением, как ему понравился Владимир, жемчужина, нет бриллиант Золотого кольца, а уж Золотые ворота, Золотые ворота просто мировой шедевр на все времена. Этот неконтролируемый восторг он распространял и в троллейбусе, отчего пассажиры настороженно и с опаской поглядывали в нашу сторону.
Троллейбус привёз нас на окраину, которая называлась село Доброе, но оказалась проспектом, уставленным кирпичными девятиэтажками. Как только мы довели девушек до подъездной двери, они ожидаемо пригласили нас на чай. В подъезде дома меня удивили деревянные полы вместо стандартного бетона, а в малогабаритной квартире - то, что размещённые на стенах предметы: часы, полки, рамки с картинами и фотографиями, и прочий декор - повешены были вкривь и вкось. Я тихонько спросил об этом Галю, она сначала засмеялась: - А вот возьми и прямо сейчас прямо перевесь! - а потом зашептала, зажав меня в уголке, что квартира эта Маши с мужем, но муж отчего-то (не помню сейчас отчего, она ведь объясняла, но мне это было совершенно по-барабану, поэтому и не запомнил) уже пару лет живет в Крыму, поэтому всё и перекосилось; у Маши от мужа пацан, школьник, но летом он или в пионерлагере, или у бабушки в деревне, обеспечивая маме личную жизнь.
Вскоре Маша позвала за стол под тусклой лампочкой на скрученном проводе, который уставлен был на скорую руку приготовленными салатами-винегретами и местными хлебобулочными изделиями, типа кренделей, сушек и коржиков, от коржика, правда, присутствовала только половина. Как вскоре выяснилось, наши гостеприимные женщины работают медсёстрами в областной детской больнице, поэтому из напитков представлен был спирт медицинский разбавленный и спирт неразбавленный. АЛ, начавший было в силу привычки трезветь в домашней обстановке, тут же заявил, что офицеры принимают внутрь исключительно неразбавленный, что немедленно и доказал дважды, провозгласив тосты За милых дам! и За лучшую в мире советскую медицину!; я же, невзирая на осуждения, хранил верность принятому на себя обязательству воздерживаться, ограничиваясь вставанием и прикладыванием руки к пустой голове. Девушки тоже почти не пили, весело щебетали, и всё пытались выведать таинственные (как им казалось) цели нашего во Владимире появления. АЛ темнил, напускал туману, называл меня при этом лейтенантом - хотя лейтенантом-то был он, а я прямо перед поездкой получил звание старшего лейтенанта запаса - и понятно, что его кривлянье начинало меня раздражать. Но бог шельму метит: речь АЛ становилась всё более бессвязной, и вдруг он резко начал выходить из строя - спирт ударил. Медики-дамы, похоже, были в курсе коварства этого напитка - засуетились и оперативно подготовили в соседней комнатке кресло-кровать, куда мы все вместе и не без труда уложили на покой терявшего связь с реальностью АЛ; его длинные ноги в носках в кресле, конечно, не поместились, и комната по виду и запаху стала напоминать плацкартный вагон.
За столом после удаления АЛ стало не в пример спокойнее, хотя и скучнее, меж тем ситуация приобрела пикантный характер: теперь я не мог уже уйти, бросив "командира", что девушки, вроде бы, тоже понимали - мне поступило предложение переночевать, от которого я по причине мужской солидарности и командировочного братства просто не в состоянии был отказаться. Однако при этом, наблюдая поведение Маши и Гали, я отчётливо почему-то ощущал: предложенное мне гостеприимство такого рода, что ложе своё мне придётся с кем-то из них разделить. Конечно, я был в этой связи взволнован, можно даже сказать - возбуждён: всё так удивительно быстро переплелось и запуталось, ещё час назад ничего подобного интима не предвещало, но кроме перечисленных переживаний, было ещё захватывающе, до головокружения, интересно - которая же из них станет моей партнёршей?
Уже лёжа на разложенном диване, я размышлял и анализировал: Маша мне нравилась больше, она привлекательная, сексапильная, ноги стройные, грудь выразительная и вообще всё, но она старше меня, опытная, наверное, да и уже не первой свежести совсем... а вот Галя ровесница моя, с ней мы почти подружились, болтливая, дружелюбная, но толстая какая-то, бесформенная.... Кажется, от этих изнуряющих мыслей я задремал, а может и вообще заснул, и то ли в грёзах моих, то ли наяву рядом оказалась Маша и было так с ней классно и хорошо, прямо как в кино, и я заснул крепко, а когда проснулся или сон у меня поменялся, то рядом была уже Галя, и что-то говорила и говорила, а я делал своё дело... Окончательно же я проснулся уже засветло, оттого, что за плечо меня безудержно тряс АЛ, взывая к трудовой дисциплине и комсомольской чести.
Я откинул одеяло, собираясь вскочить, но обнаружил отсутствие существенного элемента белья, который отыскался только рядом с диваном; пришлось надевать его под одеялом. Заметив это, АЛ, ничего не сказав, нахмурился и посоветовал мне поторопиться, поскольку все уже за столом. За столом, у которого я, пройдя через санузел, оказался спустя пять минут, сидели только Маша и АЛ, у Гали сегодня, оказывается, была утренняя смена, и она ушла ещё два часа назад. АЛ развлекал даму, рассказывая ей что-то из своей богатой разными случаями жизни, а та звонко хохотала. Крошечная запущенная кухня была залита солнцем, в открытое окно вплывали шум и вонь проспекта, но при этом - как ни странно - ещё и прекрасная утренняя свежесть, которую ничем невозможно подменить, потому что создана она миллионами наслаждающихся ранним летним утром растений. АЛ выглядел начищенным каким-то - помылся он, что ли? - и убедительным, да и Маша была хороша. Мне налили чая, на столе лежали всё те же хлебобулочные изделия, ещё стояла открытая банка с домашним вареньем и почти пустая маслёнка. Я отщипнул хлеба, намазал его остатками масла и щедро - вареньем, и, попивая в уголке чай, пытался - безуспешно, кстати - разобраться в своих ночных воспоминаниях и переживаниях, изредка бросая нежные и любопытные взоры на Машу, которая меня совсем не замечала. Леонидыч же во вчерашнем стиле пел легкомысленной Маше о нашей нелёгкой и опасной миссии, о трудной дороге в Ленинград, и о том, как на обратном пути, выполнив поставленную перед нами руководством ой непростую задачу, мы обязательно, всенемпременно их навестим и отблагодарим за вчерашний чудесный вечер, если - а это, к сожалению, может случиться - враги трудового народа не разлучат нас. Конечно, ни Машу и ни Галю я больше ни разу не видел, а когда теперь вспоминаю Машу, то вижу её в распахнутом окне четвёртого этажа, как она напоследок широко машет нам, стоящим во дворе, рукой, а мы, прощаясь, машем ей в ответ; такой вот каламбур.
- Да, хорошая баба, но передком слаба, - вдруг плеснул дёгтя АЛ, - жену мне мою напоминает, фигурой и вообще формами, моя-то, правда, повыше будет.
Как я понял, мы шли к остановке троллейбуса, но что же будем делать дальше, где и как искать Свиста и машину?
- Александр Леонидович, а вам Свист адрес, ну или телефон своей подруги не давал?
- Адрес с телефоном? - хмыкнул АЛ - Чего он, дурак, что ли? - и выпятил грудь.
- А как же мы его теперь найдём?
- Как-как, через каку, смекалку офицерскую будем проявлять.
Тут подошёл почти пустой троллейбус, были даже свободные места; оглядев салон и убедившись, что кондуктора нет, АЛ для меня и окружающих отчётливо произнёс: - Ну, нам, как командированным, в городе назначения разрешено ездить без билета.
- Правда, что ли? - прошептал я ему почти что в ухо.
- Нет, конечно, - ответил он тоже шёпотом, - Но я после вчерашней аморалки ввожу режим строжайшей экономии. - Казанову эту теперь ещё искать...
Но искать Свиста долго не пришлось. Едва мы подошли к знакомому теперь ресторану, как немедленно увидели родную уже пятиточечную НИВУ с распахнутой дверью, на водительском кресле которой развалился Свист и внимательно читал газету Владимирский рабочий.
- Здорово, владимирский Гуан-дон, - поприветствовал его АЛ, усаживаясь на соседнем кресле и так при этом ворочаясь, что машина заходила ходуном, - Ну рассказывай, как всё прошло? Секс был?