Когда многие отвернулись от тебя, Смерть не переменилась
А встретила в привычном обличье, в чужой стране, на поле брани
(бурые листья носились под взбалмошным ветром)
И уняла твою гордость
Ибо людям унять её было уже не под силу.
Ты был неистов, а люди ведь скоро устали
Короткая жизнь тревожит как притча Христова
Яркая отчётливая и
Пронизанная прохладным соком октября
Не выпускавший меча из рук
Не ставивший границ вероломству
Испивший горькую чашу обмана
Бешенство застилало очи твои
Искавший чести ибо был богат
Жаждавший богатства ибо был прославлен
Купавшийся в роскоши невольник походной жизни
Понуждаемый к сражениям обилием своих владений
Великий грешник, целомудренный воин
Они набросились на тебя
Рыча от голода и удачи
И каждый стремился урвать кусок пожирнее
Растаскивали, пряча за пазуху
Украшения, доспехи, твою славу
Омыл ли кто лицо, втоптанное в грязь
Ваше Гордейшество герцог Карл
Непослушный сын доброго отца
Деревья Бургундии сбросили листья, в камень оделись
Горе гордым
Тьма.
Ода Бургундскому дому - 2.
Жалоба пехотинца, которую он шептал про себя.
Боже, им-то нешто в радость боль да грязь?
Аль хотят чтоб меч почистил харю - хрясть!
От бабёнок молодых в славных замках родовых
В стужу, в зимнюю распутицу попасть
И за что ж они воюют, дурачьё?
Кабы всё это добро было моё
Не истратил бы дуката на наёмного солдата
Всё б на сытое спокойное житьё
Вот когда сильней спасенья хочешь жрать
Да никак не удаётся своровать
Не умолишь куркуля - за любого короля
С голодухи я согласен воевать.
Будто скот нас гонят в битву пастухи
Не пробьют их панцирь копья да клинки
А в изодранном кафтане страх берёт на поле брани
Убегу - Христос отпустит мне грехи
Мне ль, виллану, лезть в господские дела
Пусть дерутся коли дурь в башку взбрела
Не живётся им в достатке - слаще глад да хлад в палатке
Чтоб безносая к рукам их прибрала
Пресвятая Матерь Божья, от невзгод
Сбереги меня хотя б уж в этот год
От болезней, да от ран, да чтоб плетью не был дран
А уж свечечка за мной не пропадёт
Ода Бургундскому дому - 3.
* * *
В этот мир пусть не смеют соваться
Те, кто рвётся учить и судить
Там безграмотно будут сражаться
Безнадёжно и глупо любить
Что им следовать общим законам
В своей личной особой судьбе,
Изменявшим престолам и тронам
Верным Богу, любви и себе
Не вкусить ускользнувшего смысла
Жгучей тайны тревожной игры
Здесь пасуют надменные числа
Покорившие наши миры
Не народы, не массы, а лица
Как легко им стоять на своём
Как их трудно заставить склониться
Перед пыткой, мечом иль огнём
Ветераны далёких столетий
Непослушная гордая рать
Вы для жизни являлись на свете
Мы рождаемся чтоб умирать
Ода Бургундскому дому - 4.
Размышления короля на прогулке
в замке Плесси-ле-Тур в августе 1483 г.
Я Людовик Король Мои дни сочтены
Моя плоть догнивает на мне Я - могила
Я великое прошлое доброй страны
Призрак власти, что тело моё иссушила
Пусть же молят в французских церквах за меня
Пусть мерзавцы свою исполняют работу
Я плачу им за год ради каждого дня
По особому, по королевскому счёту
Я - Король Надо мною - всевышний судья
А не жадная свора, припавшая к трону
Я помазан на царство И воля моя
Основанье людскому закону
Казни жертвы сироты Я должен карать!
Был ... Но сила моя ослабела
И смиренно я сыну готов передать
Дома нашего трудное дело
Я исполнил свой долг Но безмерно страшусь
И трепещет мой дух Не находит покоя
Знаю: я-то конечно, конечно спасусь
Нет, не адова бездна, А что-то другое
Позабытое Скрытое в сердце от всех
Столь давно, что бесследно истлело
Но с души смыть печатью наложенный грех
Вездесущее время не смело
Но довольно Проходят последние дни
На губах - сладость светлого Рая
Землю девственных лилий, Господь, сохрани
Ибо сам я сейчас умираю
Ода Бургундскому дому - 5.
* * *
... мой супруг, прекрасный и храбрый рыцарь, был призван своим сеньором, ленником герцога Карла (да хранит его Господь!) и, нежно простившись со мной, отправился воевать в земли французского короля, я была очень опечалена. И хотя дела в замке шли по-прежнему (наш управитель, месье Жан, строг и не позволяет лениться челяди), но светлые дни, и красивые вещи в комнатах, и расторопные служанки уже не радовали меня, как раньше. Кюре утешал меня, говоря, что герцог (храни его Господь!) затеял богоугодное дело и надобно наказать французского короля, который столь жесток к своим подданным, и что мужчине на роду написано воевать, чтобы отыскать себе честь, а если повезёт, то и богатство, и что всё в руках Господних, и следует молиться. Я и молилась, но легче от этого не становилось, я часто плакала и делалась всё грустнее и грустнее. И тогда по совету месье Жана я отправилась к матушке, в замок в 30-ти лье от нас, но встретили меня там неласково, отец был очень строг и отослал назад всех моих служанок, а мне оставил одну Агнессу. Когда матушка приходила ко мне или я бывала у неё, мы вспоминали месье Алена, самого красивого из всех мужчин и моего супруга, а также свадьбу и те времена, когда я была совсем маленькой, что сейчас невозможно и представить. Она научила меня некоторым молитвам, и я посещала церковь столь часто, что здешний кюре сказал, что такое усердие несомненно будет вознаграждено. И ещё матушка ругала меня и просила перестать так много плакать, иначе я подурнею и мой супруг, вернувшись, будет очень расстроен. А вестей из Франции по-прежнему никаких не было.
Прошёл месяц, а, может быть, полтора, и приехал мой братец, служивший оруженосцем у мессира де Клари. Найдя меня необыкновенно печальной, он придумывал разные развлечения и игры, а однажды уговорил съездить в Дижон, большой и прекрасный город, где я до того дня не бывала ни разу, а потому была поражена множеством народа на улицах и на рынке, и купцами, приехавшими со всех сторон света, и великолепными товарами, на которые мы только смотрели, не имея денег. Ведь месье Жан почти ничего не присылал мне, говоря, что расходы по хозяйству очень велики. Затем мы увидели большую толпу и подошли послушать проповедника, который случайно оказался в этом городе, и говорил он столь красиво и вдохновенно, что я не смогла удержать слёз, хотя мало что поняла, а братец сказал по дороге, что это самый великий проповедник, и что он забыл его имя, но обязательно вспомнит, но вскоре уехал нести службу своему господину, благородному рыцарю, который ...