Эдик был страшно зол на себя. Это ж надо было так попасться: получил по почте открытку с приглашением в деканат и, как последний идиот, припёрся туда посредине летних каникул. Вот тут его и ещё несколько десятков таких же "лопухов", не успевших уехать из дому и из общежитий на отдых к морю или к речке, взяли тёпленькими и отправили во внеочередном порядке на сельхозработы в июле месяце.

Нет, к поездкам "в колхоз" в сентябре каждого учебного года он тогда уже привык. Недаром их вуз называли Политехническим институтом с сельскохозяйственным уклоном. Но обычно их факультет отправляли на юг Украины, в Херсонскую или Николаевскую область "на помидоры" дней на сорок, до дождей. Поначалу это было даже весело, особенно поездка в поезде, песни под гитару, новые знакомства. Но потом в колхозе всё быстро осточертевало: и откровенное бесправие, и отношение к студентам, как к крепостным, и ужасные условия их дармового и потому не уважаемого труда, и жизнь без признаков гигиены, и безразличие местного начальства, и полная неразбериха с бесконечными ожиданиями то бригадира, то транспорта, то горючего, и откровенная неприязнь сельской молодёжи к "городским".

А тут выпало такое несчастье: неожиданно созрел большой урожай зерновых в их области. Ну, никто не ожидал, что так случится в том году. То ли лето оказалось ненормальным, то ли что-то другое, но уродило, и некому оказалось убирать. В обкоме возникла дикая паника, тут кто-то и вспомнил о студентах. Вот их и отправили в ближайшие сёла на борьбу с урожаем.

Эдик оказался в одной бригаде со своим приятелем Лёней и ещё семью парнями и девчатами из его академической группы и из параллельных групп. Привезли их в деревню и определили на постой к тётке Христине, которая поселила студентов всех вместе на сеновале в пристройке для скотины: внизу мирно уживались друг с другом корова, свинья с поросятами, две козы и куры, а наверху разместили студентов, то есть их. Неподалёку располагалась собачья конура, откуда выглядывала умильная морда пса по имени Матрос, названного, видимо, сыном хозяйки, призванным на службу во флот.

Эдику казалось, что в первую ночь он не сомкнул глаз: вначале долго болтали о том и о сём, а потом не давали уснуть звуки снизу. Он никогда не думал, что домашние животные такие шумные, даже по ночам. Они без конца мычали, хрюкали, блеяли, кудахтали, переступали с ноги на ногу, мешая уснуть не привычным к таким условиям городским ребятам.

Утром оказалось, что их приезда никто не ждал и не знал, что со студентами делать. Вообще складывалось впечатление, что колхозников не занимает проблема уборки урожая. Партия объявила "битву за хлеб", прислала бойцов-студентов, вот пусть они и сражаются за идею, а у селян есть более важные занятия на приусадебных участках и на подворьях. Вдобавок выяснилось, что кормить студентов никто не собирается, по крайней мере, в ближайшие дни. Студенты развернули привезенные из дому припасы, кое-как поели и стали ждать начальства. В бессмысленном ожидании прошёл первый день "битвы за хлеб".

А на следующее утро зарядил дождь, долгий, нудный, затяжной. Недаром же говорили, что если Киев – это сердце Украины, то их областной центр – её мочевой пузырь.

На третий день бесконечного ожидания хорошей погоды все припасы кончились, и ребята решили отрядить нескольких девочек, живших не в общаге, домой к родителям за продуктами. Те уехали на попутной машине до соседнего села, где была остановка автобуса, курсирующего в их областной центр. А ребята стали громко обсуждать, где достать еду, чтобы продержаться до возвращения девочек, в надежде, что хозяйка услышит их стенания, пожалеет и что-нибудь да подбросит из своих съестных припасов.

Хозяйка разговор услышала, посочувствовала, но ничего не предложила, лишь спросила, как же они будут выкручиваться. Тут Лёня в сердцах и ляпнул, что, мол, в крайнем случае сварим Вашего Матроса. Хлопцы заржали, а хозяйка строго посмотрела на них, но потом решила, что ребята шутят, и ушла по своим делам.

Прошло два дня, уехавшие девочки не спешили возвращаться: видимо, дома им было неплохо, а ребята совсем пали духом, доев все припасы до крошки.

Дождь, наконец, к вечеру кончился, и студенты вышли прогуляться. Прогулка по свежему после дождя воздуху была великолепной, но аппетит стал просто зверским. На обратном пути им попалось небольшое стадо гусей, мирно пощипывающих сочную траву на обочине тропинки. "Вот бы зажарить такого гуся", – промолвил кто-то из ребят, а Лёня заметил, что у него в кармане есть нож. На мгновение ребята замолчали и нерешительно остановились, и тут Лёня сделал неожиданный выпад в сторону, гуси с гоготом кинулись врассыпную, но одного из них Лёня держал за горло мёртвой хваткой.

"Ну, что решим? – спросил он, доставая складной нож из кармана, – молчание будем считать знаком согласия". Быстрым движением ножа он обезглавил гуся и решительно пошёл к временному студенческому пристанищу.

Хозяйки дома не было, но девочки умело обварили гуся кипятком, очистили от перьев и внутренностей, ловко разделали птицу, засунули в большую кастрюлю и поставили варить на летнюю печь во дворе. Вскоре вокруг разнёсся густой мясной дух, ребята сели на скамейки за длинный дощатый стол под яблоней и приступили к трапезе. Им казалось, что никогда в жизни они не ели ничего вкуснее этого гуся.

В разгар пира во двор вошла хозяйка, посмотрела на жующих ребят, подозрительно втянула носом запах варёного мяса и стремглав кинулась к собачьей будке. Она решила, что ребята не шутили, грозясь сварить пса. А в будке Матрос, урча от удовольствия, грыз кости и остатки со щедрого студенческого стола.

Когда пир окончился, и настроение стало приподнятым, ребята начали подкалывать Лёню. Мол, не иначе, как хозяин гуся его уже хватился и скоро припрётся сюда с местным милиционером. Подозрение обязательно падёт на нас, приезжих. Мы-то тебя не выдадим, но, начнётся расследование, дойдёт до деканата и тому подобное. Лёня как-то приуныл, и тут Эдик спросил его, а куда он дел голову гуся. "Так Матрос же её сожрал", – ответил он. "Так вот, Паниковский, это как раз хорошо, теперь милиция не сможет опознать гуся по фотографии!"

Премиальная поездка на двуколке

Дело было на сельхозработах в Николаевской области, на Украине.

Как-то Эдику с Лёней как студентам третьего курса Политехнического института, то есть разбирающимся в технике, дали наряд на конюшню помогать прокладывать туда электрический кабель. Когда к субботнему вечеру работа была окончена, бригадир поблагодарил их за помощь, и тут Эдик намекнул, что им за доблестный труд полагается премия, и попросил, нельзя ли в виде премии взять двуколку и коня съездить в соседнее село навестить девушек их группы. Поколебавшись немного, бригадир кивнул в знак согласия и пошёл давать распоряжение конюху.

Конюх спешил успеть до закрытия магазина и потому был очень недоволен незапланированной задержкой. Он спросил, управляли ли ребята лошадьми и умеют ли их запрягать. "Конечно", – ответили они. И действительно, Эдик как-то помогал колхозному водовозу запрягать его клячу и, сидя с ним рядом на облучке, видел, как тот управлял лошадью. Конюх как-то подозрительно взглянул на парней и показал, какого коня и какую двуколку ребята могут взять, но с условием вернуться не позднее воскресного вечера: в понедельник утром двуколка нужна бригадиру.

Как только конюх ушёл, ребята пошли запрягать коня, чтобы засветло добраться до цели. И тут Эдик рассмотрел, что это была та самая водовозная кляча, которую он когда-то помогал запрягать. "Да мы на ней и до ночи не доберёмся до соседнего села; к тому же девчата увидят нашу клячу и засмеют нас", – заметил он Лёне. "А давай возьмём вон того красавца, потом скажем, что просто перепутали", – предложил тот, показывая на светло-коричневого длинноногого красавца-скакуна в соседнем стойле. Сказано – сделано. Через полчаса они уже были в пути.

Однако колхозный рысак не очень-то радовался поездке и тащил двуколку безо всякого энтузиазма. Эдик, управлявший конём на правах знатока, видевшего вблизи, как это делается, пытался ускорить его бег, натягивая вожжи и понукая голосом, но без особого успеха. "Эдак мы и до ночи не доедем", – сказал Лёня, взял в руки кнут и с гиканьем замахнулся на коня. Что последовало за этим, ребята вспоминали потом с трудом и очень долго. Конь покосился на занесенный над его крупом кнут, его глаза мигом налились кровью, он рванулся вперёд, как-то странно подпрыгнул, встал на передние ноги и со всей силы ударил задними копытами в передок двуколки. Тот рассыпался вдребезги, только куски досок разлетелись во все стороны. Следующий такой же прыжок коня разнёс в щепки то, что осталось от передка, и копыта коня замелькали в опасной близости от висков незадачливых конюхов.

Потом ребята ни за что не могли вспомнить, как спрыгнули в дорожную пыль с болтающейся из стороны в сторону двуколки. Поднявшись на ноги, они только сумели заметить, как обретший свободу конь уносил вдаль их покалеченную двуколку.

Поразмыслив недолго, друзья решили, что до деревни, откуда они выехали, ближе, чем до желанной цели, и постановили вернуться. Долго плелись они до околицы деревушки и уже возле самой конюшни увидели встречающего их конюха с грозным видом и с кнутом в руке. Тот сказал, что всё уже знает: конь с остатками двуколки сам вернулся в родную конюшню. "Какого лешего вы взяли не того смирного коня, которого я показал, а этого норовистого дьявола? Не все сельские решаются им управлять. Вы посмотрите на его окровавленные задние ноги! Что вы с ним сделали?" Ребята честно, без утайки рассказали, как всё произошло, чем, как ни странно, разжалобили конюха.

Весь воскресный день горе-студенты ремонтировали двуколку под руководством матерящегося на чём свет стоит конюха, вынужденного так бездарно провести свой законный выходной день с этими городскими недоумками.