Это было в далёком 1965 году, когда в послесталинской прессе кибернетику уже
перестали называть "продажной девкой империализма", но использование иностранного
термина "компьютер", мягко говоря, не поощрялось, и оно было ещё не в ходу. Вместо
него предлагалось длинное, труднопроизносимое, но почти русскоязычное словосочетание
"электронно-вычислительная машина" (сокращённо ЭВМ, что и использовалось всеми в
повседневном общении). Не каждый университет и институт имел хотя бы
одну ЭВМ, не говоря уже о предприятиях и организациях, а большинство из нас было
знакомо с ЭВМ только понаслышке.
Незадолго до этого
математика стала настойчиво проникать в мою научную работу и в мои статьи по
химии полимеров, повергая в уныние многих моих коллег и руководителей,
привыкших к "классической" химии и считающих всё это математическими
выкрутасами, призванными только украсить публикации, затуманив их физический
смысл.
Тогда я готовил к опубликованию в солидном академическом журнале статью,
предлагающую новый метод нахождения одной величины, важной для растворов
полимеров. Метод был прост и заметно сокращал объём и продолжительность
эксперимента, но требовал громоздких вычислений с использованием "многоэтажных"
алгебраических формул и математических функций, которые приходилось отыскивать
в специальных таблицах. Хочу напомнить, что, как в это ни трудно теперь
поверить, тогда ещё не было персональных компьютеров, да и калькуляторы со
сложными математическими функциями, если и существовали где-то, были для нас
недоступны. Я понимал, что вычислительные трудности могут обесценить предложенный
метод, оттолкнув исследователей от его использования.
После долгих раздумий
выход был всё-таки найден: мне самому следует заранее провести все расчёты,
оформить их в виде таблицы и опубликовать её как приложение к статье. Эта
таблица по своей форме должна напоминать таблицу логарифмов. Но чтобы найти
нужную величину в такой таблице так, как это делается в таблице логарифмов, все
расчёты следовало проводить с достаточно малым "шагом" и с точностью до
четвёртого знака, что неотвратимо должно привести к увеличению объёма расчётной
работы и размера таблицы. Несколько часов изнурительных вычислений показали мне
полную бесперспективность этого ручного сизифова труда. Я уяснил, что потрачу
массу времени на эту "дурную" работу, оторвав себя от творческих дел, и
отодвину публикацию статьи на неопределённый срок без всякой уверенности, что в
мои расчёты не вкрадутся ошибки. Так сама логика работы подтолкнула меня к
пониманию необходимости как-то "механизировать и автоматизировать" мои
вычисления. К счастью, я вспомнил, что в полуподвале главного корпуса нашего
института недавно установили загадочную машину - ЭВМ "Минск-1" и отправился
туда на экскурсию.
ЭВМ представляла собой множество высоких металлических
шкафов, наполненных радиолампами и снабжённых для их охлаждения мощными,
вращающимися с большой скоростью и гудящими вентиляторами. (Помните расхожий
шутливый "лозунг" тех времён: "СОВЕТСКИЕ КОМПЬЮТЕРЫ - САМЫЕ БОЛЬШИЕ В МИРЕ!"?).
Шум в помещении усиливался за счёт того, что панели шкафов были постоянно
открыты с целью лучшего охлаждения. Эти шкафы занимали несколько смежных комнат,
в которых стояли непрерывный гул от вентиляторов и нестерпимая жара и духота
от раскалённых радиоламп в любую погоду и во все времена года. Ещё совсем
недавно, в 1960 г. Минский завод счетных машин приступил к выпуску этих ЭВМ
серии "Минск" первого поколения, и наш институт приобрёл один из первых его
образцов. (Впоследствии его заменил Минск-22, а затем Минск-32, имевший
сумасшедшее быстродействие 66 тыс. опер./сек. и колоссальный объём оперативной
памяти 128 Кбайт; это теперь эти показатели кажутся нам смехотворными, а тогда..
.).
В институтской Лаборатории счётных машин (где тогда была только одна эта
ЭВМ и множество арифмометров, не гнушались здесь и логарифмическими линейками и
счётами) я познакомился с сотрудниками, работающими на этом монстре, которых,
по-моему, в то время ещё не называли программистами. Они тогда ещё не
пользовались языками программирования, а работали непосредственно с машинными
кодами, в которых я, естественно, ничего не смыслил.
С большим трудом мне
удалось заинтересовать своей проблемой молодую сотрудницу вычислительного
центра, с которой мы вместе тщательно очистили мою задачу от химической
"шелухи", оставив чисто математическое ядро. Через много лет она призналась мне,
что это была её первая реальная работа на компьютере. Несколько недель ушло на
составление и отладку программы, и, наконец, меня пригласили на пробный
"запуск". Около одного часа машина гудела всеми лампами и пропеллерами
вентиляторов, переваривая задачу и тужась над вычислениями и, в конце концов,
выдала результат. Для его "улавливания" меня поставили в противоположный от
принтера конец комнаты с указанием поймать конец ленты, чтобы не дать ей
порваться или запутаться.
Дело в том, что печатающее устройство (принтер в
сегодняшней терминологии), представляющее собой нечто наподобие тумбочки,
печатало только цифры и десятичные точки на узкой сероватой бумажной ленте
наподобие ленты кассовых аппаратов. Эта лента "выстреливалась" с большой
скоростью и с трескучим шумом в ящик, где она часто рвалась и перепутывалась,
если печаталось много чисел и лента оказывалась достаточно длинной. Поэтому
наши умельцы внедрили рационализаторское предложение, заключающееся в том,
чтобы убрать приёмный ящик вообще и ловить конец длиннющей ленты в другом конце
комнаты.
Ленту я поймал, скрутил в рулон, но результат меня обескуражил: он
представлял собой многометровый столбик плохо пропечатанных чисел,
последовательность которых и соответствие исходным данным задачи предстояло ещё
уяснить. Так как не все числа на ленте были читабельными, то пришлось повторить
расчёты несколько раз, чтобы из нескольких лент получить один полный комплект
данных. Довелось разрезать ленту на равные куски и наклеить на бумагу, а затем
по этим данным вручную составлять таблицу для статьи. И всё же моей радости не
было предела, когда результаты "железяки" совпали с моими "ручными"
вычислениями.
Так завязался мой "роман" с компьютером. Это была любовь с
первого взгляда, хотя не могу утверждать, что взаимная. К тому же мы говорили
на разных языках. Что ж? Для продолжения романа мне пришлось изучить несколько
языков программирования, приспособиться к быстро меняющимся машинам нескольких
поколений, но я никогда не сожалел о затраченном на это времени.
Правда,
однажды компьютер чуть не сыграл со мной злую шутку. Как-то у меня возникла
одна бредовая химическая идея, под которую мне удалось подвести солидную
математическую базу. Первые прикидочные расчёты на компьютере удивительно
совпали с моими ожиданиями и, казалось, подтвердили идею. К счастью, я вспомнил
известную английскую поговорку (It is too good to be true, что в вольном
переводе звучит, как "Слишком уж хорошо, чтобы в это поверить"), и я догадался
дать себе период "охлаждения". Покопавшись глубже, я понял ошибочность своего
подхода. А какая красивая математика пропала! Это лишний раз проиллюстрировало
мне правоту высказывания Альберта Эйнштейна о том, что математика - лучший
способ водить самого себя за нос. С тех пор это выражение гения стало моим
любимым, а компьютер - настольным.
![БЭСМ-2 []](/img/b/berlin_a/firsr_computer/besm-2.jpg)