Не изогнёт бровей
и не поднимет веки
мне чёртовый Бродвей
в двадцатом жутком веке.

Он мне в изнеможенье сил
сыграл на саксофоне-альт.
И я пол-ада исходил
с тех пор, как тронул сей асфальт.

Как вдруг доходит смутный слух
о смуте и печали,
что стадо растерял пастух
и овцы отощали,

что покосилися столбы
вдоль грунтовых дорог
и что не пустят без стрельбы
соседа на порог.

Но уж не ноет, не болит
и не дарит рублём.
Там лишь полуторка пылит
с шофёром мудрым за рулём.

Он ведает мотор
и няньчит карбюратор.
Его не трогают с тех пор,
как власть сломалась бюрократов.

Он предпочёл сувернитет,
бутылку пива и тарань
и отправляется чуть свет
в республику Тмутаракань.

1992