Аннотация: История, расказанная в дороге.
История, поверить которой невозможно.Но, с другой стороны, способен ли человек просто выдумать такое?
Эту странную историю мне довелось услышать в одном из тех разбросанных по бесчисленным дорогам заведений, где можно подкрепиться, выспаться и заправиться, а также оказать неотложную помощь машине. Мы с Мэгги возвращались с Рождественских праздников, проведенных в заснеженном отеле в одном из не самых густо населенных уголков Нью-Гэмпшира. Памятный многим снегопад необыкновенной силы, разразившийся в самом конце 98 года, лишил выбранную нами дорогу самого ее ценного в этой глуши качества: она стала абсолютно непроходимой для большинства машин, включая и наш форд. Нам оставалось лишь благодарить Бога за то, что мы не съехали в кювет и не застряли в сугробе, а смогли добраться до спасительного крова и очага.
Впрочем, кроме сил небесных своим чудесным спасением мы были обязаны и вполне земному человеку, Грэгу Хантеру. Поначалу ему повезло меньше. Его "Опель" не удержался на дороге, развернулся и основательно засел в сугробах. Из-за плотной стены падавшего с небес снега мы заметили стоявшего чуть ли не по колено в снегу человека на обочине, когда до него оставалось лишь несколько ярдов. Я инстинктивно нажал на тормоза, рискуя обеспечить нашему форду мягкую (или не очень?) посадку прямо рядышком с машиной незнакомца.
- Что ты делаешь? - крикнула Мэгги. - Неужели кроме нас его некому вытащить?
Она была права. На меня до сих пор иногда находят трудно объяснимые приступы филантропии. Я вдруг представил себя на месте этого несчастного - и уже не мог проехать мимо.
- Наверное, некому, - улыбнулся я. - Кроме меня, на этой дороге остались лишь ворчливые и глухие к чужому горю женщины.
Мэгги выразительно вздохнула, задрав кверху подбородок. Это был дурной признак. Я знал - потом она мне все выскажет, но устраивать публичные скандалы было не в ее правилах.
Включив задний ход, я вернулся к машине незадачливого попутчика и вышел в метель, тут же сам провалившись в глубокий снег.
- Сразу хочу предупредить: троса у меня нет, - сказал я.
- Мой, слава Богу, на месте, - отозвался незнакомец.
Мы вытащили его "Опель" из сугроба. Отцепив свою машину, Грэг Хантер (тогда я еще не знал его имени) подошел к нашему форду, постучал в стекло со стороны Мэгги и, когда она чуть приспустила стекло, сказал:
- Огромное вам спасибо! Мэм, вы позволите дать вам пару полезных советов? Во-первых, покрепче держитесь за этого парня: с ним не пропадешь. А во-вторых, даже при благоприятном стечении обстоятельств дальше Дарквуда вы сегодня не уедете. Поверьте, я часто бываю в этих местах, и для меня загадка, почему на этот раз 52 шоссе еще не перекрыли... А в семи милях отсюда есть придорожное заведение. Стол, ночлег и заправка. Там уютные номера и самые нежные во всем мире свиные отбивные.
- Спасибо, - ледяным голосом ответила Мэгги, так и не оттаявшая под действием его дружелюбной улыбки. - Но мы уж как-нибудь доберемся до Дарквуда.
Мэгги подняла стекло, и мы выехали на дорогу. Какое-то время фары "Опеля" светили нам вслед, но вскоре наш попутчик свернул на огни разрекламированного им заведения, рассмотреть которое было почти невозможно за стеной снега. Казалось, наши пути разошлись навсегда.
- Ты подумай, какой наглец! - сказала вдруг Мэгги с напускной строгостью. - Как будто он слышал, что происходило между нами, когда стоял на дороге.
- Он постарше нас будет. Ему достаточно было взглянуть на твой подбородок, чтобы все понять, - я наклонился и чмокнул Мэгги в щеку.
- Не подлизывайся! Ты заметил, что он положил на меня глаз?
- Не обольщайся. Просто хотел отплатить нам добром за добро. Но мы предпочли оставить его в должниках, хотя вряд ли ему еще представится такой шанс расплатиться.
Очень скоро мы поняли, что совершили ошибку, не вняв доброму совету. Пробираться вперед становилось все трудней и трудней. Когда стало ясно, что придется выбирать из двух вариантов: поворачивать назад либо застрять в снегу, Мэгги оказалась не готова признать, что была не права, и попыталась свалить всю вину на меня. Оказывается, если бы я не остановился, чтобы помочь попутчику, мы бы успели проскочить этот заваленный снегом участок дороги.
- Милая, ты всерьез полагаешь, что этих сугробов пять минут назад здесь не было? - спросил я, остановив машину. - Смотри: это последнее место, где мы еще сможем развернуться. Решайся. Мы застрянем. И просидим всю ночь в заваленной снегом машине. Ни уютного номера, ни лучших в мире отбивных...
- Делай, что хочешь, - проговорила Мэгги усталым голосом и этой фразой сняла с себя всякую ответственность.
В машине она молчала, но как только мы оказались в действительно уютном, чистом и теплом номере, начала долгий и жалостливый рассказ о том, что собиралась провести ночь в Дарквуде, что это было ее самое заветное желание и об этом она мечтала чуть ли не с двух месяцев от роду... Я давно знал и терпел эту ее особенность. Любые возражения заводили ее все больше, она начинала припоминать все мои прошлые грехи и ошибки и в эти минуты делалась невыносимой... Впрочем, это был ее единственный недостаток, меркнущий перед рядом несомненных достоинств. Я попытался приласкать ее, но безрезультатно.
- Мэгги, слушай, давай поедим за общим столом! - сказал я.
- Зачем, если можно поужинать в номере?
- Хорошо. Но тогда будь так добра - помолчи, - у меня уже кончилось терпение. - Голова болит...
- Ах, вот как? Ты затыкаешь мне рот?
- Как хочешь, а я пойду в ресторан, - сказал я.
- Иди! Я устала и хочу отдохнуть!
Я понял, что оставить ее одну в этой ситуации было идеальным решением. Может, она просто нашла себе такой способ дать мне понять, что хочет побыть одна.
В небольшом зале я выбрал отдельный столик.
- Рад снова вас видеть, мистер! - услышал я вдруг. Недалеко от меня, за стойкой бара, сидел мой недавний попутчик. Я не сразу узнал его здесь, в интимной обстановке уютного зала. - Я почти не сомневался, что вы вернетесь.
Я перебрался к нему.
- Нам пришлось пожалеть, что мы сразу не вняли доброму совету.
- А где ваша... - он бросил быстрый взгляд на мою левую руку, - ...Супруга?
- У нее разболелась голова, и она осталась в номере.
Какое-то время он сосредоточенно молчал, словно принимая важное решение.
- Ну что же... Значит, это судьба, - сказал он, и я вдруг ощутил легкое беспокойство. Он, судя по всему, понял это. - Меня зовут Грэг Хантер, - не вставая с высокого сидения, он протянул мне руку.
Я ответил рукопожатием и назвал ему свое имя. Только сейчас, при ритуале знакомства, я впервые разглядел его болезненную худобу и написанную на лице запредельную усталость.
- ...Послушайте, ведь вы совсем меня не знаете, - продолжил он. - Это хорошо. Вы сможете холодно и бесстрастно принять то, что я собираюсь вам рассказать? Это очень странная история. Но в себе такое не удержать. Случайные встречи располагают к откровенности. Вы - первый, кто об этом услышит. Возможно, вы решите, что я сошел с ума...
Там, в пурге, он держался куда более собрано и твердо. В последние несколько секунд что-то заставило его ослабить контроль над собой, и он вдруг превратился в слабого и беззащитного человечка лет сорока с небольшим. Повисли плечи, забегали глаза, словно в поисках укрытия для возможного отступления... Но это длилось недолго. Ему быстро удалось справиться с эмоциями.
- ...Понимаете, последнее время мне приходится совершать непонятные для окружающих поступки. Если бы я рассказал, в каком положении нахожусь, моим действиям нашлось бы логичное и разумное объяснение. Но чтобы объяснить свое положение, придется рассказать историю, в которую никто не поверит... А ведь сначала я и сам не хотел верить этому. Я считал это бредом. Игрой больного воображения. Но вскоре понял, что остаюсь в ясном уме, понимаете? Многих удивляет, почему я так тороплюсь, почему веду себя так, словно надо как можно быстрее свернуть все дела. А у меня осталось совсем мало времени... При вашей жене я бы не решился об этом говорить - зачем травмировать нежную женскую душу?
- А вдруг ей станет скучно, и она придет сюда? - спросил я зачем-то.
- Нет, вряд ли... Чтобы понять это, не надо быть провидцем. Хотя, к слову, что касается меня - то я могу в некотором смысле предвидеть... - он улыбнулся, но его улыбка была какой-то невеселой. - И чтобы узнать будущее, мне надо лишь немного поворошить прошлое.
Он замолк. Молчал и я, не зная, что ему сказать. В конце концов, это он хотел выговориться.
- История будет... невеселой, - еще раз предупредил он. - Вы готовы выслушать?
- Говорите, мистер Хантер. Я всегда считал, что облегчить душу - это здорово.
- У меня отель среди холмов. Летом - лесные прогулки, пешие и верховые, зимой - лыжная трасса с подъемником. Моя Эвелин не знает, что я хочу продать это хозяйство. Ей с ним не совладать. Последний управляющий - молод и неопытен, а на его замену и проверку у меня просто не осталось времени... Эвелин сама должна быть в курсе всех дел. Это, к тому же, хоть чем-то займет ее в самое тяжелое время. Так что надо вложить деньги во что-то более близкое для нее, и у меня уже есть кое-какие планы. Скоро ей придется все взять в свои руки...
* * *
- Мы познакомились год назад, - рассказывал Хантер. - Эвелин на восемь лет моложе меня. Моя личная жизнь долго не складывалась, и казалось, что зачерствевшее сердце уже не способно испытать сильное чувство. Несколько лет у меня вообще не было женщины. Но, повстречав Эвелин, я будто заново родился.
Наши отношения складывались на редкость гармонично. Казалось, мы созданы друг для друга. В постели мы оказались на второй день знакомства. На второй неделе решили вести совместное хозяйство. А еще через месяц - расписались, словно ополоумевшие от любви выпускники колледжа. Обоим нам казалось, что мы уже знаем друг о друге все необходимое, чтобы друг на друга положиться. У нас оказалось много общего: отношение к людям и к общим вопросам мироздания, гастрономические пристрастия, эстетические вкусы... Наши похожие черты помогали нам лучше понимать друг друга, а различия дополняли то, чего каждому не хватало в отдельности. Я чувствовал себя мальчиком, прикоснувшимся к сказке - это в сорок лет! Я очень хотел, чтобы она родила мне ребенка, но когда сказал ей об этом, она улыбнулась и ответила, что еще вполне может повременить с этим пару годочков, а пока хочется побыть вдвоем. И я сразу же понял, что моя поспешность вызвана опасением за здоровье матери и ребенка при более поздних родах. Она убедила меня, что мои страхи безосновательны, и я быстро успокоился.
Время шло, а мы - странное дело! - ни разу не спрашивали друг друга о прошлом. С самого начала мы были вхожи в круги прежних знакомых друг друга. Иногда между Эвелин и кем-то из гостей проскакивала едва заметная искра, но я старался не придавать этому никакого значения. Ревновать к прошлому - глупо и постыдно, это я уяснил еще много лет назад.
Женщины по природе своей более привязаны к местам обитания, и я жил у Эвелин в уютной квартирке. Там же решил отпраздновать свой день рождения, круглую дату. Вообще-то, это был только первый день торжеств. Эвелин позвала родню и знакомых. На следующий день она должна была стать моей гостьей, но я не спешил посвящать ее во все свои планы.
Наша дверь в этот день не запиралась, люди приходили и уходили, и почти все гости оказались мне так или иначе знакомы. Но визита посыльного, принесшего тот роковой конверт, я как-то не заметил. Эвелин вышла проводить самых занятых гостей, и за десять минут ее отсутствия за столом я безумно соскучился, хотя оставшиеся друзья развлекали меня как могли.
С твердым решением вернуть ее к столу я вышел в холл. Эвелин стояла ко мне спиной, обсуждая что-то с двумя супружескими парами, одна из которых уже откланялась, а другая только что прибыла. В пальцах Эвелин был зажат почтовый конверт, и она помахивала им перед лицом, словно веером.
Я подошел неслышно, быстрым движением выхватил из ее руки конверт и хотел что-то сказать гостям... Понимаете, это очень важно: мои действия были машинальными, я понятия не имел, что это за конверт, и говорить о том, что ревность во мне проснулась до того, как я разглядел эту бумажку, - полнейшая бессмыслица. Просто этот белый часто вздрагивающий листок активизировал во мне какой-то допотопный хватательный инстинкт - так котенок хватает клочок бумаги на нитке. Я что-то начал говорить визитерам, но Эвелин развернулась ко мне, и, совсем забыв о гостях, попыталась отобрать у меня конверт. Я - так же машинально - спрятал руки за спину. И тогда Эвелин сказала: "Отдай!" Негромко, но с такой необыкновенной решимостью, что мне стало не по себе. Когда же я перевел на нее взгляд - то словно обжегся...
Понимаете, за короткий срок нашего знакомства я уже так привык к Эвелин, что, казалось, знал любую интонацию ее голоса, любое выражение ее лица. А в этот момент я услышал и увидел совсем другую, незнакомую мне женщину. Ошеломленный, я не смог ей перечить и отдал конверт, успев, однако, рассмотреть его с обеих сторон.
Я не увидел на конверте ни марки, ни адресов, ни даже разметки под адреса получателя и отправителя. Только каллиграфическим почерком выведенное имя "Эвелин". И больше ничего. Как только мои пальцы разжались и конверт оказался в руках у жены, незнакомая женщина исчезла, словно ее и не было. Я наконец-то смог закончить фразу, обращенную к гостям.
И только тогда ощутил какой-то странный укол в самое сердце. "Неужели у нее есть какая-то другая жизнь? - подумал я. - Почему она не хочет пустить меня в этот уголок своей души? Когда гости уйдут, надо будет аккуратно и деликатно расспросить ее, что все это значит". Но все сложилось не так, как планировал я.
Мы проводили торопившихся по делам гостей, усадили на освободившееся место вновь прибывших, и все продолжалось до тех пор, пока мы с Эвелин не оказались вдвоем на кухне.
Там она сказала, чтобы я не смотрел на нее так, иначе она не выдержит. И добавила: "Это совсем не то, что ты думаешь". Я спросил, кто принес ей этот конверт. Она ответила - посыльный, гости тут не при чем и у них мне ничего не выпытать. Потом пообещала все сама рассказать, только чуточку попозже. И еще раз повторила, что это не то, что я могу подумать.
Если бы я промолчал - вряд ли нашлась бы сила, заставившая ее выбрать другой ход. Дело в том, что я уже не мог промолчать. Это звучит странно, но... Тогда я еще не знал, что все мы оказались марионетками, и то, что произошло дальше, было предрешено. Просто какая-то невидимая рука потянула нить - я раскрыл рот и сказал:
- Эх, Эвелин! А я-то думал, что уже знаю всех твоих друзей...
Она назвала какое-то имя и напомнила, что уже рассказывала мне об этом человеке, но тогда я не придал этому значения, настолько несущественно и малозначительно это было. Действительно, я что-то начал припоминать, но успокоение не приходило. Эвелин это заметила. И решила действовать по-другому...
* * *
Грэг Хантер прикончил уже три мартини - втрое больше меня. Вспомнив о том, что голоден, я предложил ему перейти за стол. Он согласился, но как-то безынициативно и вяло. Было заметно, что он всецело поглощен своим рассказом. Мы заказали знаменитые отбивные, и он продолжил:
- Понимаете, прошлое не может присылать такие конверты с посыльными! Уж кому, а мне это было ясно как дважды два! Гости что-то со мной обсуждали, но я был далеко и ничего не слышал, даже не сразу заметил, что Эвелин за столом нет.
Извинившись перед собравшимися, я решил найти ее. И нашел в спальне. Она говорила по телефону, и когда я вошел, произнесла примерно следующее: "У Грэга сегодня день рождения, и было бы неплохо, если бы ты к нам заехал". Она услышала мои шаги, повернулась, но на этот раз лицо ее сохраняло олимпийское спокойствие. Эвелин дала мне знак, чтобы я минутку подождал, но насколько я понял по ее жесту, позволила остаться в комнате. Потом я услышал несколько ничего не значащих для меня "да" и "нет", затем она сказала: "Поторопись. Мы ждем," - и положила трубку. А потом объяснила мне, что Ральф Дайвер - так звали отправителя - будет здесь через несколько минут, я смогу с ним познакомиться и все сразу же встанет на свои места. Потом подошла ко мне, положила руки мне на плечи, посмотрев в глаза, как могла смотреть только она, и добавила, что ей нечего от меня скрывать.
Во мне шевельнулись какие-то смутные воспоминания из прошлой, не сложившейся жизни. Но если бы я попытался выразить их словами, то смог бы сказать лишь, что разные женщины могут быть очень похожи одна на другую и вести себя совершенно одинаково.
Когда через несколько минут зазвонил телефон в холле и Эвелин на правах хозяйки подошла к нему, я был уже совершенно спокоен. Но короткий разговор, который я услышал, поверг меня в шок.
Какое-то время Эвелин выслушивала реплику на том конце, а потом ответила примерно так: "На чьем пороге? Пора бы уж на моем быть! Почему так долго?" Потом опять пауза - и снова ответ: "Я тебя приглашаю. Разве этого недостаточно?.. Давай," - и положила трубку.
Вы спросите, почему этими фразами она нокаутировала меня? Мне будет непросто это объяснить... Понимаете, я уже однажды слышал эту фразу, только по телефону... Во время второй паузы я знал, что говорит ей этот Дайвер. Он сказал: "Кому это нужно: мне, тебе или ему?" Просто это были мои слова. Мои слова, сказанные когда-то давно в аналогичной ситуации - я только теперь начал понимать, как происходящее похоже на нечто уже свершившееся с другими людьми. И я не сомневался, что ответит ему Эвелин. Она не могла сказать что-то другое. Когда смотришь знакомую тебе пьесу, и все реплики тебе известны, для дальнейшего развития сюжета не столь существенно, какие на сцене актеры. Мне эта пьеса была знакома. А вот выбор актеров меня устроить не мог, никак не мог!
...Ну что, теперь я похож на сумасшедшего? Я не был пьян... В ту пору я вообще почти не пил. Понимаете, таких совпадений в природе быть не должно. Я подумал - может, это какой-то дурацкий розыгрыш? Но чтобы его участницей стала Эвелин... И кто, черт возьми, мог знать все эти подробности, кроме меня и...? И за что надо было так меня наказывать - шутить так жестоко?
Всё, я сбиваюсь и становлюсь непонятным. Так... - Грэг на минуту задумался, а потом задал совершенно неожиданный вопрос: - Дружище, вам когда-нибудь нравились батальные сцены в кино? Кавалерия, мчащаяся в атаку... И пушечный залп картечью. Лошади, идущие плотным строем, летят кувырком, всадники на всем скаку падают на землю, и кажется, их уже ничто не спасет от лошадиных копыт и тел... Дорогостоящий, опасный трюк. Но вот конница снова атакует, и снова бьют пушки...
На четвертом залпе замечаешь, что после каждого такого выстрела лошадь на правом фланге подсекается каскадером крайне неудачно и вместо кувырка через голову заваливается набок, так, что всаднику лишь каким-то чудом удается увернуться от ее массивного тела. Ты наконец понимаешь, что эта сцена снималась сразу несколькими камерами, размещенными в разных точках, и один единственный трюк при монтаже превратился в несколько трюков.
Так вот, дружище, меня посетило ощущение, что я вижу уже знакомую сцену... Только с другой точки. Но тогда - повторюсь - я считал, что режиссер этой пьесы - человек. Я решил достойно доиграть сцену. А доигрывать до конца всю пьесу я не собирался.
Вряд ли Эвелин сознавала, что делает... Но почему она повторяла те же самые слова? Кто и как втянул ее в эту авантюру? Предложили подарить мне на день рождения некую пьесу, участником которой я должен был стать? Бредовая идея, но других объяснений у меня не было...
Было бы любопытно узнать, как удалось втянуть Эвелин в этот спектакль, но на какое-то время меня занял другой, вполне конкретный вопрос. Меня интересовало, что хотел сказать автор пьесы. Именно так, не больше и не меньше. Постановка, вне всякого сомнения, была затеяна для меня. Человеком, некогда мне близким. И должна была объяснить мне что-то из прошлой жизни. Теперь, в другой роли, я должен был узнать нечто такое, что раньше так и осталось для меня неизвестным... Достаточно оригинальный способ, тут ничего не скажешь. В ближайшие часы все должно было проясниться, и я был уверен: Эвелин не сможет долго скрывать от меня, что просто повторяла заученную роль. Я уже с нетерпением ждал Ральфа Дайвера, и вот наконец он появился.
Скажу сразу - он не был похож на меня. Нас представили, и Ральф, как я и ожидал, оказался другом детства, а я - Грэгом, единственным и неповторимым. Я заметил, как Ральф обменялся взглядом со слишком широко улыбнувшейся при этих словах подругой Эвелин, как предвзято он рассматривал меня и как жадно ловил каждый жест, каждое слово моей жены. Он был хорошим актером - так я тогда подумал...
Дружище, вы могли бы слово в слово воспроизвести все разговоры, имевшие место за праздничным столом восемь лет тому назад? Я тоже не берусь это сделать. Запоминаются лишь узловые моменты, опорные фразы, те замечания и высказывания, которые направляют общий ход мыслей по новому руслу... И если сравнение вести именно по таким признакам - все произошедшие тем вечером один к одному повторило то, что случилось со мной восемь лет назад.
* * *
Грэг Хантер сидел напротив меня, закрыв глаза и словно к чему-то прислушиваясь. Его изможденное лицо казалось застывшей маской. От него словно повеяло холодом. Но когда его веки поднялись, я заметил, что глубоко ввалившиеся глаза сверкают огнем.
- На протяжении многих лет Вики была для меня единственным лучиком света в беспросветной мгле. Может быть, я просто слишком привязчивый человек и долго, непростительно долго не мог побороть в себе эту детскую привязанность. Мы были разные, совершенно разные люди, часто не могли друг друга понять. У нее всегда была своя собственная жизнь. Я быстро смирился с тем, что никогда не получу ее всю без остатка. Но она страдала из-за того, что так быть не должно.
Иногда Вики отрубала, как топором. Может, именно благодаря этому я научился писать письма. Ее личная жизнь тоже не складывалась... Иногда я винил в этом ее трепетную, мятущуюся натуру, иногда, в минуты фаталистических озарений, как снег на голову обрушивался на нее с багажом самых фантастических планов. Но она каким-то непостижимым образом совмещала уже указанные мной качества с самостоятельностью и трезвым взглядом на жизнь, и от моих фантазий не оставалось и камня на камне. Пел я, по ее словам, сладко, но для жизни надо было уметь что-то еще.
А потом... Однажды она сказала мне, что встретила того самого мужчину, к которому шла всю свою жизнь. Тех трех недель, что они вместе, вполне достаточно, чтобы это понять. Но я не сумел тогда раствориться в воздухе... Он был на восемь лет старше ее, и однажды, получив от меня через посыльного записку в его день рождения, Вики прямо из-за стола пригласила меня в гости...
И вот теперь я наблюдал за странной пьесой по мотивам того дня рождения. Постепенно я убеждался, что играли не только Эвелин и Дайвер, играли все присутствующие, причем настолько искусно, что никого нельзя было заподозрить в неискренности. Постарайтесь меня понять - это становилось все более жутким. Я смотрел на Ральфа Дайвера, поначалу зажатого и робкого, но постепенно приходившего в себя и становившегося все смелее, в открытую бросающего раскаленные взгляды на Эвелин, когда она в короткой юбочке поднималась из-за стола, отпускавшего все более бесстрашные и раскрепощенные шутки, и узнавал в нем себя восьмилетней давности. Иногда хотелось встать, ударить кулаком по столу и гаркнуть: "Что, черт вас всех возьми, здесь происходит???" В какой-то момент мне показалось, что надо просто выйти из этой комнаты, умыться холодной водой - и наваждение пройдет. Я так и сделал...
Возвращаясь за стол, я на несколько секунд задержался у приоткрытой двери и вдруг услышал, как Эвелин за столом обратилась к кому-то, назвав по ошибке моим именем. И голос Ральфа Дайвера ответил, что с ним такое случилось впервые. Эвелин никогда не называла его чужим именем, но хорошо еще, что получилось не наоборот. И голос всё понимающей гостьи - как и восемь лет назад - подытожил, что в идеальном варианте муж и любовник должны носить одно и то же имя.
Ни Эвелин, ни ее подруга, ни Ральф не могли видеть меня сквозь стену. Но они произнесли те слова, что должны были произнести. К кому же были обращены эти реплики? Что это за дьявольский спектакль и для кого он разыгрывается? И вот тогда мне впервые показалось, что я схожу с ума...
Восемь лет назад Вики назвала меня чужим именем. А в этот день мое имя ушло к другому. Я больше не Грэг Хантер, вы меня понимаете, дружище?
Кое-как я дождался момента, когда последние из гостей оставили нас с Эвелин вдвоем. Я набрался смелости, сел напротив жены, взял ее руки в свои и спросил, что все это значит. Я был готов услышать все что угодно. Внутренне я был готов к любому объяснению и знал: что бы она ни ответила - это принесет облегчение. Я смотрел ей прямо в глаза - но не как судья на преступника, а как пациент на врача. И Эвелин поняла, как много значит для меня то, что она сейчас скажет. Тем более удивительно, что она мне ответила, и как я принял этот ответ.
Тихим, мягким голосом она попросила больше ничего не спрашивать - во имя всего святого, во имя нас двоих, потому что ТЕПЕРЬ это уже не важно. Да, она выделила голосом слово "теперь". И я ей поверил. На меня подействовала магия этого слова, проводящего четкую грань между прошлым и настоящим... Как часто, если разобраться, мы оказываемся во власти словесных формул!
Знаете, на свете бывают такие вещи, о которых лучше не знать. Какое-то время я колебался. Мне все еще хотелось полной ясности, внутренний голос твердил, что скрыть что-нибудь - все равно что солгать, а маленькая ложь порождает большую, и закладывать камешек умолчания в фундамент возводимого здания - а наши отношения, несмотря на стремительное развитие, находились еще в стадии работ над фундаментом - значит своими руками подготовить себе катастрофу. Но Эвелин смотрела на меня такими глазами, что мне стало страшно. Я почувствовал, что если начну копать глубже, то... То попросту не смогу справиться с тем, что откопаю. На меня словно повеяло могильным холодом - и скоро вы поймете, почему. Я снова видел перед собой ту незнакомую женщину, что явилась мне несколько часов назад, но теперь... Теперь я уже знал про эту женщину нечто такое, отчего выступал холодный пот и на голове шевелились волосы... Я хотел, чтобы ко мне поскорее вернулась прежняя Эвелин. А для этого было надо так мало... Просто не задавать вопросов. Вопросов, касающихся одного единственного дня из нашей совместной жизни. Как будто все только приснилось. В конце концов, ТЕПЕРЬ это уже не важно... Все прошло, я больше не увижу Ральфа Дайвера и никогда не услышу о нем.
Я наклонился и поцеловал Эвелин руку. И тогда из ее глаз вдруг брызнули слезы. Я впервые видел ее плачущей, но все-таки ТЕПЕРЬ это была та самая Эвелин, которая покорила мое сердце. Она убежала в ванную и заперлась там. Через несколько минут вышла - в полном порядке - и стала собирать посуду со стола. Я присоединился. Мы молчали, но в этом молчании было что-то сближающее - будто бы в противовес разговорам, что могли нас погубить. В ту ночь мы ласкали друг друга с особой нежностью. На следующий день она, как и планировалось, была у меня единственной гостью. В ближайшие дни все забылось...
Может, где-то в глубине души и осталась затаившаяся тревога, но я не хотел думать о том, что произошло в тот злополучный вечер, и не думал.
Гром грянул накануне дня рождения Эвелин - каким-то странным образом дни, отмечаемые как праздники, стали для меня кошмаром. Был самый обычный вечер. Эвелин с кем-то говорила по телефону, когда я, отложив газету, подошел к ней, успев соскучиться за те минуты, пока она была не со мной. Открывая дверь, я отчетливо услышал, как она бросила в трубку: "Твое место занято!" - "Ага, - с напускной строгостью тихо сказал я, появляясь в комнате. - Вот ты себя и выдала!" Эвелин хихикнула и, якобы не обращая на меня внимания, уточнила, что это место, по сути, никогда и не принадлежало ее собеседнику. Фраза, разумеется, больше предназначалась для меня. И тогда я вновь ощутил все ту же непостижимую связь с прошлым. Я понял, что на проводе - Ральф Дайвер. Мне наконец стало понятно, чем был вызван тот смешок Вики восемь лет назад - такой неуместный и странный. Просто я не слышал по телефону слов, произнесенных ее мужем.
На какой-то момент я потерял способность мыслить - стоял за спиной у Эвелин, будто соляной столб. Она положила трубку и начала что-то говорить мне, но я не сразу понял, что именно... Наконец до меня дошло: Ральф Дайвер хочет быть гостем на дне рождения Эвелин, и она не смогла найти причин, чтобы отказать ему в этом.
Увы, для меня вся эта информация не была особенно ценной. Я уже знал, что завтра опять увижу Ральфа, только на этот раз он будет молчалив и выдержан и уйдет одним из первых, вместе с подругой Эвелин, которую он вызовется проводить. Я знал, что Эвелин выйдет вместе с ними за дверь, и подруга уйдет немножко вперед... Знал, какую фразу прошепчет Эвелин, отворачивая лицо, когда прощальный поцелуй слишком затянется, увлекая все глубже и глубже в бездну прошлого. Она скажет: "Хватит, бессовестный ты мой..."
Еще один день у меня оставалась смутная надежда, что все будет иначе. Я утешал себя тем, что любой кошмар когда-нибудь кончается.
Но все повторилось... Конечно, я не видел, что было за дверью, но не сомневаюсь, что было именно так, как я предполагал.
Я понял, что пьеса не закончилась в тот первый день и продолжается, неумолимо приближаясь к финалу. До моего - личного - финала осталось совсем немного . Я должен, наконец, объяснить, почему я так тороплюсь свернуть свои дела. Я постоянно проверяю здоровье - врачи пока не обнаружили ничего, но за последние месяцы я потерял двадцать два фунта. Эвелин что-то чувствует, но явно не догадывается, как все серьезно. Очень скоро болезнь определится - но врачи разведут руками...
Все очень просто: восемь лет назад я все-таки позвонил Вики еще раз. Это было через год с небольшим после того, как она вышла замуж. Оказалось, что не прошло и недели с тех пор, как ее супруг умер от рака. Я предложил ей помощь - она отказалась. По прошествии некоторого времени попытался вернуть ее - но она в корне пресекла мои инициативы. И вскоре после этого навсегда исчезла из города, оборвав все прежние связи. Возможно, ее подруги просто не хотели выдавать мне новые места обитания Вики, но вполне вероятно, что они были со мной искренни и действительно потеряли ее из вида...
Я не знаю даты своего ухода. Между двумя днями рождения в этом году и днями рождения, на которых мне восемь лет назад довелось стать гостем - разное число дней. Но от судьбы не уйти. Только, ради всего святого, не спрашивайте меня о том, ПОЧЕМУ это все получилось! По ЧЬЕЙ воле - человеческой или каких-то скрытых неведомых сил...
* * *
Вот такую историю поведал мне в придорожном заведении странный попутчик, представившийся Грэгом Хантером. Больше я никогда его не видел и ничего не слышал о человеке с таким именем. Был ли это талантливый фантазер и актер, или же впечатлительный малый с очень тонко организованной психикой - слишком тонко для этого мира! - не выдержавший столкновения с действительностью, или мне повстречалась случайная жертва одной из неразгаданных тайн вселенной - так и осталось неизвестным. Не требуйте от меня объяснений тому, что не сумел объяснить даже непосредственный участник этих событий... Где бы он сейчас ни был - на земле, в раю или в аду.