Представьте себе, если позволяет возраст, начало семидесятых. А если возраст не позволяет, то вообразите. По крайней мере, продолжайте читать до тех пор, пока есть время, которого нам отпущено не так уж много. Короткий его отрезок (всего два года), о котором я написал, - это просто миг в масштабе Вселенной, да и в жизни нашей - что такое два года? Мы не помним прошедшие десятилетия если ничего существенного не происходило. Мне же эти два года запомнились на всю жизнь как концентрация всего нового и необычного для меня, как сгусток энергии и пространства. Это было моим "Нескучным садом", из которого я вышел необстрелянным, но готовым к войне. Выйдя, я пытался всем рассказать, о том, что чувствовал там и видел, но слушали меня рассеянно и не понимали. В общем, пришлось пережить судьбу всех тех, кто возвращался с войн, больших и малых, на которых приходилось рисковать, не спать по несколько суток, мокнуть под дождем и жариться на солнце. Судьбу тех, кто увидел, выйдя из "сада", что никто и не подозревает о его существовании, что у всех другая жизнь, другие, мирные, заботы, другое время.
Двухгодичник
Летописец на скамейке сидит
Что-то пишет. Не про лето ли он?
Так насупился - ужасно сердит...
К цели, ведомой ему, устремлен.
Описан небольшой отрезок времени, которое потом назвали "временем застоя". Позади годы "оттепели" и правления Хрущова. Хорошо помню, как перед отстранением его от власти, в автобусах, трамваях и троллейбусах провокаторы КГБ, загримированные под алкашей, мутили народ. Почему провокаторы и почему КГБ? Так я решил для себя, внимательно понаблюдав за ними. Заметив в их действиях закономерность, я стал кататься по городу, потратив все свои скромные сбережения. "Алкаши" как-то одновременно появились почти во всем общественном транспорте, одетые примерно одинаково. Они, как правило, заходили в первую дверь и, игнорируя крики кондукторши, выдавали примерно одни и те же провокационные фразы об очередях за хлебом и слабости власти. Вспоминаю, что как раз перед этими "выступлениями" возникли (а, скорее всего, организованы) проблемы со снабжением хлебозаводов мукой, а магазинов остальными продуктами. Эти проблемы и были главными козырями "алкашей" в их монологах. Как только ЦК выдвинуло бровастого генсека, порядок восстановился как бы сам собой: снабжение улучшилось, порядок в представлении правящей партийной верхушки навели, но "оттепель" закончилась. Начался застой. Однако, застой-застоем, а страна развивалась. СССР вышел на передовые позиции в освоении космоса, развитии авиации, атомной энергетики, фундаментальных и прикладных наук. Армия была еще сильной, но не хватало грамотных офицеров, поэтому в ВУЗах, особенно технических, создали военные кафедры, начав некоторых студентов после защиты диплома призывать в вооруженные силы. Принцип отбора неясен мне до сих пор. Может быть, случайно, но в моем городе призвали, в основном, евреев. Очевидно, военный чиновник, ведающий призывом в городском военкомате, был антисемитом и думал примерно так: "Физически работать они не хотят. Разбрелись, понимаешь, по институтам и университетам, а мы их в Армию - пусть послужат, понюхают пороха и узнают почем фунт лиха...". А, может, скрытый сионист и "облагодетельствовал" своих? Или шутник, который направил в офицеры сплошь одних евреев по паспорту, и потом сильно смеялся в кругу семьи, демонстрируя золотые коронки.
Так уж получилось, что мне не повезло (или повезло), и я попал в число "избранных" т.е., загремел после окончания политехнического института в Советскую Армию, да не куда-нибудь, а в Туркестанский военный округ (ТуркВО), о котором шла слава, как о месте ссылки военнослужащих. Предписание (направление) должны были давать в штабе этого округа - в городе Ташкенте, куда я решил поехать на автобусе из своего родного города Алма-Аты в конце жаркого лета. Я рассчитывал что, коль скоро в запасе у меня два дня, то на центральной автостанции Ташкента я пересяду на другой автобус и отправлюсь в город Самарканд, где находился в танковой учебной части ("учебке", как ее называли в армии) мой брат Олег.
- Хорошо, - сказал я родителям, - а где же я там в этом Самарканде остановлюсь? Приеду-то я ночью...
- Сосед Георгий мне рассказывал, что у него там много родственников, - вспомнил отец, - зайди и поговори с ним.
Соседу-осетину я симпатизировал после одного случая. Как-то молодежь под нашими окнами (а окна соседа были рядом с нашими) сильно разбушевалась. Слышался мат, бренчание гитары и визги девиц. Сосед выглянул в окно и по-хорошему попросил говорить потише. Никакой реакции не последовало. Тогда он уже на повышенных тонах попросил заткнуться, потому что за себя не отвечает. В ответ его послали на три буквы. После этого грохнул выстрел и слышно было как дробь пробивает листья многолетних берез, растущих под окнами вдоль тротуара.
- Просил же по-хорошему! - крикнул сосед вдогонку разбегающейся в разные стороны молодежи.
Запах пороха проник в наши окна, вызывая во мне воспоминания о последней охоте на уток и симпатию к соседу. Думаю, что всем соседям тогда стало ясно - тишина в ближайшие годы нам обеспечена.
Итак я вышел из нашей квартиры и постучался в дверь соседней. Ее открыл глава семейства. Я рассказал ему о своей проблеме, и он с радостью дал адрес своих родственников.
- Не стесняйся, - сказал он, - они люди хорошие. Если что-нибудь будут дарить - не отказывайся, а то обидишь.
- А я должен что-нибудь подарить?
- Это не обязательно - ты гость. Хотя, подаришь вот это.
Сосед подошел к стенке, снял красочную репродукцию Алма-Атинских гор в небольшой рамке и отдал мне.
До Ташкента нужно было проехать около 800 километров. Москвичи, кстати, считают, что Алма-Ата и Ташкент расположены где-то рядом или даже, к примеру, последний является страной, а первый городом в этой стране. Уже после службы я был в командировке в Москве в одном институте, где заведующий отделом представил меня своим сотрудникам:
- Вот, - сказал он,- этот товарищ приехал к нам из Алма-Аты.
- А! - воскликнул один из сотрудников, - я знаю - это в Ташкенте...
Итак, нужно было преодолеть 800 километров, сидя, как приклеенный, в пассажирском кресле автобуса. Проехать такие города, как Фрунзе, Джамбул и Чимкент, все более углубляясь в пределы Средней Азии. Дело это для людей, впервые побывавших в этих краях, может быть и увлекательное, но только не для меня, исколесившего Среднюю Азию вдоль и поперек в различных поездках, связанных как со спортом, так и с учебой.
Дорога
Почти всю дорогу пейзаж был далеко не радостный: выжженная степь, бесконечно чередующаяся с холмами, иногда гладкими, а иногда с выпирающими во все стороны коренными твердокаменными породами. Почти полдороги далеко слева были видны отроги Тянь-Шанских гор, покрытых снегом. Где-то там у их подножия пасут баранов и разрабатываются известные урановые рудники, куда власти, согласно народной молве, отправляли приговоренных к смерти преступников, хотя я не думал, что там работали одни смертники. И с баранами не понятно - чего они там пасутся если радиация повышенная? А мы потом мясо покупаем и едим...
Я сидел и думал об этом, потом о родителях и друзьях, оставленных надолго, о маленькой блондинке Кате, которая смотрела преданно при расставании, но два года для блондинки - это как десять для брюнетки (сам придумал). Что там впереди? Полная неопределенность. Я старался все-таки перевести мысли в направление предстоящей службы: Где я получу форму? Куда направят? Как наладятся отношения с солдатами и наладятся ли? Где предстоит жить? - множество вопросов, которые нужно было обдумать, но мысли разбегались в разные стороны. Я понимал, что все варианты предсказать невозможно, а обдумывание их, в общем-то, занятие бесполезное. Хотя, впереди еще длинная дорога - можно многое вспомнить, кое-что взвесить и даже помечтать. Впрочем, мечтать не получалось.. Вспоминался почему-то последний год учебы, когда экзамены чередовались со студенческими веселыми гулянками. Гулянки эти, правда, иногда заканчивались почти трагически. Один раз наша встреча на четвертом этаже общежития, где жили мои приятели-сокурсники, затянулась далеко за полночь. Разговаривали уже с трудом, но упорно не расходились. Примерно в три часа ночи резко распахнулась дверь в комнату, в которой мы сидели, и еле держащийся на ногах Суюндык объявил:
- Богдан моет полы!
Все гурьбой высыпали в коридор, чтобы понаблюдать за процессом. Мы знали, что Богдан всегда "ловит приход" после сильного подпития, но что он "поймал" на этот раз было любопытно. Богдан активно водил шваброй, время от времени макая жутко грязную тряпку в ведро с водой. Он "вымыл" уже полкоридора длиной метров тридцать.
- Богдан, кончай это дело, иди поспи или выпей еще! - закричали мы почти хором.
Богдан молча продолжал, приближаясь к нашей двери. Поравнявшись с дверью, он вдруг распрямился, прислонил швабру к стене и вошел в комнату. Саша и Володя, которые не вышли вместе с нами, а продолжали выпивать, почти одновременно подняли рюмки с водкой, предлагая их Богдану. Тот в сомнамбулическом состоянии прошел мимо, решительно приблизился к окну, встал на подоконник и распахнул створки. Мы в мгновение протрезвели и в ужасе замерли.
- Победа за нами! Ур-р-р-р-а, товарищи! - крикнул Богдан и рухнул вниз с четвертого этажа.
Толкая друг друга, мы подбежали к окну. Богдан упал на провода линии электропередач (однако, искры не посыпались), спружинил, снова упал на провода, потом скатился с них и свалился в огромный и почти полный мусорный бак, к счастью, открытый. Мы бросились вниз.
Богдана мы встретили на втором этаже: он, как ни в чем ни бывало, поднимался твердым шагом с улыбкой на лице. Мы расступились, пропуская его, и заинтригованные пошли следом. На четвертом этаже Богдан взял швабру и продолжил уборку...
Автобус остановился в поселке Шарапхана недалеко от Чимкента. Воспоминания нахлынули безудержным потоком. Дело в том, что в этом районе я проходил свою последнюю производственную практику со своим дружком Сашкой. Нас тут чуть не побили местные за то, что мы заступились за одного нашего инженера, узбека по национальности. Их почему-то особенно удивляло, что мы заступились за узбека. Именно на автобусной остановке поселка Шарапхана мы чуть не поплатились за интернационализм, но тогда вовремя подъехал автобус и нам удалось избежать расплаты.
Шарапхана не изменилась: также стадо коров переходило не спеша дорогу, также старички в тюбетейках торговали на местном базарчике всем, что произрастало, включая анашу; тот же старый, уже сильно проржавевший за прошедшие два года, гусеничный трактор стоял в придорожной канаве, а стая галок выясняла отношения на крыше его кабины.
Автобус тронулся и я вскоре заснул, убаюканный однообразным пейзажем. Проснулся уже в Чимкенте накрытом сизым смогом. Ощущался густой запах каких-то очень вредных химикатов, от которых першило в горле.
- Ох, недолго смогут люди прожить в этом смоге, - подумал я, - в любой другой цивилизованной стране здесь бы объявили зону бедствия.
Водитель сказал, что автобус останавливается на целый час и поэтому можно пообедать. Я увидел большую стеклянную столовую, открытую тут же на автостанции. Народу в ней оказалось немного. Из еды была только дунганская лапша, заправленная в основном луком, а не мясом, как указано в меню. По залу распространялся запах чего-то несъедобного. Облезлый кот черной масти потерся о ножку моего стола и меланхолично направился к выходу. У меня пропал аппетит и я пошел искать другие "точки", где можно купить съестное на дорогу. В небольшом ларьке взял песочники и две бутылки лимонада. Обратил внимание на большую глиняную гору, обрывающуюся как раз у автостанции. На вершине горы стояли несколько избушек, от которых тянулись провода, а у подножия несколько мусорных баков, источающих смрад. Мне стало противно и я пошел к автобусу. Через несколько минут тот тронулся по направлению к Ташкенту, до которого оставалось около 70 километров. Время прошло быстро и вот я уже в знаменитой столице солнечного Узбекистана, где мне предстоит начинать мою военную службу. Но еще впереди неизвестный древний Самарканд, а это примерно 300 километров пути.
Пересадка на другой автобус заняла около двух часов и снова дорога...
Пейзаж стал изменяться. Появились заросли орешника, колючей джиды, кустарника. В небольших поселках практически все мужское население ходило в темных халатах, подвязанных кушаками и в черно-белых тюбетейках. Старики передвигались, в основном, на ослах или на телегах, груженных арбузами и дынями. Все направлялись либо на базар либо с базара, раскинутого всегда у главной дороги. Женщины в неброских одеждах, подвязанные одинакового цвета платками и в обязательных шароварах, шагали озабоченно, окруженные чумазой ребятней.
- Интересно, - подумал я, - а тысячу лет назад все было по-другому? Ну хорошо, новая техника, радио, телевидение, а если все это убрать вмиг, изменится ли как-то местная жизнь? Не думаю. Сомневаюсь, что эти ребята в тюбетейках сильно любят Советскую власть, которая вмешалась в их древнюю жизнь.
Проехали два маленьких городка, Гулистан и Джизак, архитектурой и бытом практически ничем не отличающиеся от небольших придорожных поселков. Я не сомневался, конечно, что где-то там в центре этих городков была и площадь и административные здания, но придорожные постройки навевали суку своей примитивностью.
Самарканд
К Самарканду автобус подъезжал с северо-восточной стороны. Слева показались желто-серые холмы. Я стал вспоминать, что я читал об этих местах. Именно здесь когда-то зародился Самарканд, и называется это место Афрасиаб. Здесь безлюдно, но повсюду можно увидеть дома, остатки стен, участки археологических раскопок. Потом уже в книгах по истории я прочитал, что Афрасиаб был столицей Согдийского государства, и являлся одним из курпнейших торговых и культурных центров Средней Азии, на Великом Шелковом Пути. Далее на одном из холмов на возвышенностях Кухак, у подножья Чуланатинских высот я увидел большой памятник Улукбеку на месте его обсерватории. Сам Улукбек был не только просвещенным государем, но прежде всего замечательным ученым своей эпохи. В геометрии он был подобен Евклиду, а в астрономии Птоломею.
- Что можно посмотреть в Самарканде? - спросил я парня, сидящего спереди от меня.
Парень обернулся и посмотрел на меня с легким налетом презрения.
- Биби-Ханум, Гур-Эмир, Регистан, Шахи-Зинда, - протараторил он, развернулся и замолчал.
Я вытащил записную книжку и записал эти странные названия, несколько раз переспросив парня. Стало стыдно за себя. Ведь мог же пойти в библиотеку, взять нужную книжку и проштудировать. Хотя конечно не до этого было: сборы, долгие прощания с друзьями и подругами, застолья, слезы матери, наставления отца...
Дело шло к вечеру: солнце уже садилось и очертания первых домишек пригорода Самарканда казались контрастными и завораживающе красивыми. Потихоньку стало темнеть. Почти сразу же как из-под земли выросла какая-то старинная постройка, разукрашенная глазурными плитками в основном синего цвета. Недалеко от этого сказочно-величественного строения и располагалась автобусная станция, на которой мы остановились. Я снял с верхней полки свою большую спортивную сумку и вышел. Стояла неимоверная духота. Освещения на станции почти не было. Только на одном из столбов вблизи кассы тускло горела обычная лампочка накаливания.
Я вытащил из кармана бумажку с адресом родственников своего соседа и попытался обратиться к первому же человеку, проходящему мимо меня.
Попытка оказалась неудачной. Этот человек по-русски не разговаривал. Второй и третий даже не отреагировали на мое обращение. По мере рассеивания толпы пассажиров я стал потихоньку впадать в панику. И тут увидел того парнишку, который сидел в автобусе впереди меня. Я сунул ему бумажку, где адрес был написан большими печатными буквами. Он прочитал и сказал, что надо сесть на шестой автобус и проехать две остановки. До автобуса, уже готовящегося к отправке, он меня довел, поскольку ему было по пути. Я сел в автобус и быстро добрался до места. Вышел на своей остановке и растерялся: на тускло освещенной улице не было ни души. Как искать дом - непонятно. От волнения я раскрыл сумку, распечатал блок сигарет, прихваченный в подарок брату, и закурил. Сигарета немного успокоила и тут появилась пожилая женщина, закутанная в длинный платок. Почти без надежды я спросил как найти нужный мне адрес. Женщина остановилась, смерила меня оценивающим взглядом, по каким-то признакам определила, что мне можно доверять, и сказала:
- Пойдем со мной. Это мои соседи. Они давно здесь живут. Приехали из Осетии. Люди хорошие. А ты тоже из Осетии?
Я сказал, что прибыл навестить брата, который находится на военных курсах в танковой учебке.
- А, знаю, - это десять километров от города, недалеко от железнодорожной станции.
Мы пошли по очень узкой улочке, с двух сторон которой высились двухметровые глиняные дувалы. Соседка остановилась у своего дома и сказала, что нужно пройти до столба с фонарем, повернуть налево и пройти до третьего дома от угла.
- Там у них собака есть, - сразу услышишь.
Я поблагодарил добрую женщину и отправился на поиски дома. Нашел его сравнительно легко. На остервенелый лай собаки вышел хозяин, выслушал меня внимательно и пригласил в дом. Собака замолчала и с интересом глядела на меня, помахивая хвостом. Мы зашли на веранду и тут я в изумлении остановился, подняв брови: был накрыт большой, в форме эллипса, стол, вокруг которого располагалось приветствующее меня большое семейство. Оказывается, мой сосед Георгий позвонил и предупредил, что я приеду вечером.
-Это мои родственники, - с гордостью обвел рукой сидящих хозяин. - Мы тут живем недалеко друг от друга. Вот это моя теща с тестем, папа с мамой, а это мои брат с сестрой. Жена сейчас придет - она на кухне.
Зашла жена с подносом чего-то дымящегося и вкусно пахнущего.
- Садись вот здесь на почетное место как гость.
Мне было немного не по себе. Такого приема я не ожидал, и поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. Украдкой поглядел на всех по очереди, а потом опустил глаза.
- Первый тост предлагаю за нашего дорогого гостя из солнечной Алма-Аты, - сказал хозяин с поднятой рюмкой. Вы все знаете, что на Кавказе тост поднимают с бокалом вина, но, учитывая то, что гость наш русский, я поднимаю эту рюмку с отличной водкой, которая называется "Золотое кольцо".
- Я, вообще-то не русский, я - еврей, - вставил я чисто автоматически, не подумав.
За столом воцарилась тишина. Теща с тестем переглянулись и положили вилки на стол. Жена покраснела и выскочила на кухню. Папа с мамой потупили взоры и опустили плечи. Брат и сестра с напряжением смотрели на старшего брата. Тот был в замешательстве только несколько секунд, но быстро взял себя в руки:
- Вы все знаете, - продолжал он, - что и среди евреев бывают хорошие люди. Наш гость один из них, как мне сказал дядя Георгий. Поэтому, не смотря ни на что, давайте выпьем за нашего дорогого гостя.
Напряжение спало и все с удовольствием выпили. Потом все пошло как по маслу. Тосты шли один за другим: за родителей гостя, родителей хозяина, тещу и тестя, детей и т.п. ,и т.д. Через часа два я сильно нагрузился и стал клевать носом. Хозяин предложил мне идти отдыхать и я с радостью согласился. Встав со стула, я всем низко поклонился и отправился спать в небольшую пристройку. Там я вспомнил про подарок Георгия и преподнес его хозяину. Тот в восторге его принял.
- Утром я тебя провожу и расскажу как добраться до учебки, - сказал он мне и пожелал спокойной ночи.
Утром я был напоен чаем и хозяин проводил меня до главной улицы. Он остановил такси, указал куда везти и заплатил за поездку. Я со всей страстью стал убеждать его, что деньги есть и я заплачу сам, но это было бесполезно.
- Мы, осетины, - сказал он, - очень уважаем гостей и делаем все, чтобы им было хорошо. Счастливого тебе пути, дорогой, передавай привет дяде Георгию. Ой! Я забыл, что ты едешь на службу в Ташкент. Ладно, передавай привет своему брату.
Я сел в такси и покатил. Через минут двадцать был на месте. Справа от дороги красовался яблоневый сад с многолетними деревьями, между рядами которых земля была вспахана. Со стороны сада послышался гудок тепловоза.
"Значит, железная дорога рядом", - отметил я про себя, - "Поеду-ка я на поезде. Надоел мне этот автобус - сил нет".
Слева от дороги я увидел проходную танковой учебки. Стоял солдат с приставным ножом на поясе, а в будочке сидел лейтенант с танковыми значками в петлицах. Я показал лейтенанту свое офицерское удостоверение и, собрав всю оставшуюся после долгого путешествия энергию, стал рассказывать ему, что еду на новое место службы и вот решил заехать к брату, который мучится в учебке вот уже почти полгода. Я заметил, что на слово "мучится" лейтенант улыбнулся.
- Да ладно, все понятно, фамилия и имя брата?
Я назвал и он позвонил куда-то. Ждать пришлось недолго. Появился Олег, сильно похудевший и отрешенный, как мне показалось. Мы обнялись.
- Ничего себе! - воскликнул я, - вас что, не кормят здесь?
- Кросс они бегают по двадцать километров каждый день, - вставил лейтенант.
- А зачем вы их так мучите?
- А я что, виноват, - стал оправдываться лейтенант, - такой порядок. Эта учебка знаменита на весь Союз. Тут учат по-настоящему. Не все, правда, выдерживают. Вчера одного ногами вперед вынесли. Вот так формально комиссии проверяют пацанов на призывных пунктах...
Я понял, что служба лейтенанту нравится не очень.
- Вы обратитесь к капитану Зимину, - он мужик хороший. Отпустит твоего брата на весь день.
- А брата двоюродного может отпустить? - спросил Олег.
- И двоюродного отпустит. Его самого скоро отпустят - закладывает сильно.
- А магазин здесь поблизости есть, - спросил я, осененный догадкой.
- Есть, но этого не надо - он и так отпустит. Хотя не помешает брату сбегать - он знает куда - пока я буду звонить. Как двоюродного-то зовут?
Гена Бутурлакин, - сказал Олег, взял у меня деньги и побежал.
Лейтенант разъяснил по телефону всю ситуацию капитану и тот через полчаса появился у проходной вместе с "двоюродным братом". Вскоре вернулся Олег со свертком.
Капитан сделал наставление не появляться в людных местах, чтобы не встретить лишний раз патруль, не употреблять спиртные напитки и не ввязываться в драки местных гражданских лиц. Лучше всего - ходить по музеям или отсиживаться в тихих парчках.
Мы все трое закивали головами, соглашаясь на все. В конце речи я сунул капитану сверток и он взял его, как бы исполняя традиционный ритуал.
- Ну, счастливо, - заулыбался он, - жду вас к шести вечера. И не опаздывайте, а то вы меня сильно подведете.
Он развернуля и ушел, а мы, поблагодарив лейтенанта, направились к автобусной остановке.
- Значит так, ребята, - сказал я, - у меня в сумке есть колбаса, лепешки и домашнее вишневое вино.
Лица у измученных танкистов засияли.
- Программу мы, пожалуй, начнем с осмотра достопримечательностей Самарканда. Вам, как я понимаю, это вряд ли удастся за время учебы. А как же потом будете рассказывать своим будущим детям, что находились рядом с одном из самых древних городов на Земле?
Лица танкистов все равно сияли. Они согласны были потерпеть. Мы сели на автобус и отправились в центр. Вышли на одной из остановок, когда кондукторша объявила: "Гур-Эмир!". В ближайшем ларьке я купил краткий туристический путеводитель с картой и отметкой главных исторических сооружений. Вытащил записную книжку, нашел все объекты, перечисленные моим соседом в автобусе на пути в Самарканд, и решил, что мы посетим только их. Вдоль узкой улочки направились к Гур-Эмиру, который, согласно путеводителю, являлся гробницей Тамерлана и его родственников. Было очевидно, что дома по обе стороны улочки построены много веков назад: стены сложены из крупных блоков известняка, а деревянные двери изумительной красоты украшены искуссной резьбой. Зашли в мавзолей и увидели все гробницы: Тамерлана и его учителя, его сыновей и внуков (а среди них был и Улугбек). Я стал рассказывать ребятам все, что читал и знал про Тимура-завоевателя. Они, на удивление, слушали с интересом. Учебка их совсем доконала и любые проявления другой жизни, без изматывающих тренировок, уставных и неуставных отношений, ощущались ими сладостным ветерком, дующим со стороны Свободы.
Следующим мы решили посетить ансамбль мавзолеев самаркандской знати Шахи-Зинда, что переводится с персидского как "Живой царь". Комплекс состоит из одиннадцати мавзолеев, пристраивавшиеся друг к другу в течение XIV--XV веков. Центром всего ансамбля является комплекс Кусам ибн-Аббаса, включающий несколько зданий, среди которых наиболее древние -- мавзолей Кусам ибн-Аббаса и мечеть. К комплексу вела дверь, украшенная резьбой и первоначально инкрустированная слоновой костью. Мы прошли через дверь и направились к мовзолею, возле которого скопилась небольшая толпа. Я протиснулся сквозь толпу и увидел, что вход в мавзолей огорожен красной лентой, стоят четыре милиционера, не пуская вовнутрь никого, кроме своих. Подъехала черная "Волга" и из нее вышли какие-то официальные лица, для которых милиционеры быстро создали проход в толпе. Лица зашли в мовзолей. Толпа гудела.
- Что тут случилось? - спросил я у светлоголового и голубоглазого парня.
- Здесь уже вторую неделю выставка драгоценностей со всего мира, связанных с Самаркандом, - стал объяснять мне светлоголовый, - но самое интересное, из-за чего музей заполнен уже несколько дней - это "рубин Тимура". Так вот, его сегодня ночью сп...ли. Он стоит миллионы долларов. Говорят, что с ним связана большая история еще со времен монголо-татар. Я так хотел посмотреть и тут такой облом...
Я выбрался из толпы и увидел своих ребят, спокойно что-то обсуждающих.
- Пошли отсюда, - сказал я. - тут неинтересно. Какой-то камень украли ночью...
Мы направились к ансамблю "Регистан", что переводится как "Место покрытое песком". Ансамбль состоит из трех медресе (религиозных учебных заведений): медресе Улугбека, медресе Шердор и медресе Тилля-Кари. Украшение наружных и внутренних фасадов всех медресе были выполнены из глазурованного кирпича, мозаичных наборов и росписей с обилием позолоты. В общем, красота!
И последней целью нашей культурной программы была мечеть Тамерлана - Биби-Ханум. Мечеть оказалась богато украшенной изразцами, резным мрамором и росписями и воздвигнута по повелению Тамерлана после завершения его победоносного похода в Индию . Согласно легенде, получила своё название в честь любимой жены Тамерлана.
- Ну а теперь - в парк! - скомандовал я как старший по возрасту и по званию. С этого момента улыбки не сходили с лиц моих подопечных. Они посмотрели по сторонам и расстегнули воротнички. По схеме я нашел, что до парка примерно триста метров. Мы преодолели их в одно мгновение. Нашли укромное местечко и я открыл свою спортивную сумку. Первым вытащил пустой рюкзак, а потом стал последовательно извлекать свертки, которые наготовила мне мать.
- Зачем тебе рюкзак? - спросил брат
- На всякий случай взял - вдруг чего-нибудь тяжелое придется таскать.
- Что, например?
- Да мало ли...Может быть, форму.
Первая же лепешка, которую я прикупил еще утром, была мгновенно разорвана на несколько кусков. На твердую колбасу солдатики набросились как людоеды. Мне стало немного не по себе. Даже вином, которое я разлил по стаканам, ребята забывали запивать - так были голодны.
- Вас что, сегодня не кормили? - спросил я с удивлением.
- Ты бы поел эту еду после утреннего кросса - через час жрать хочется так, что собаку бы зажарил и слопал, а надо шагать на строевую или политзанятия.
- Да, ворует кто-нибудь ваши продукты не иначе.
- Мы даже знаем кто, - сказал "двоюродный брат", - это Константин - наш главный повар по кличке "Ёб...ый компот". Его прозвали так потому, что он вставляет эти два слова в речь постоянно.
Через полчаса ребята съели и выпили все. В глазах их отражалось чувство сытости и полного удовлетворения. Они закурили и откинулись на спинки парковых скамеек.
- Так ты теперь едешь в Ташкент, а потом куда? - спросил брат.
- Понятия не имею. Куда направят в штабе округа, туда и поеду.
- Да, ТуркВо - это не сахар, - вставил Гена, - направят в Кушку или Мары.
- Есть на свете три дыры - Термез, Кушка и Мары, - продекламировал Олег.
- Вы что, садисты? Мне и без ваших стишков тошно на душе, - парировал я, но под винными парами это было не очень убедительно, - мне еще надо устроиться в Ташкенте в офицерскую гостиницу, потом получить всю форму, а это, наверное, целый тюк вещей, потом надеть форму и явиться за предписанием - в общем, "полная жопа огурцов", как говорили у нас во дворе.
- Ничего, - сказал брат, - офицеру все равно в сто раз легче, поскольку свободы до фига, а мы здесь как в тюрьме.
- Да ты что, - у нас намного хуже! - вставил Гена. - В тюрьме ни кросса, ни строевой, ни учений.
- Ну ладно, ребята, сказал я, посмотрев на часы, нужно потихоньку двигаться, а то придется до станции добираться по теменям. Я решил прямо от вашей части двигать напрямик через сады к железнодорожной станции.
- А у тебя что, билеты есть на поезд? - спросил брат.
- Нет, но как-нибудь все устроится. Любая проводница возьмет. А что - молодой, красивый, неженатый. В крайнем случае на товарняке доберусь. Всего-то триста километров.
Мы встали со скамеек и направились к выходу из парка. И тут неожиданно справа, как из-под земли, появился патруль, состоящий из старшего лейтенанта с пушками в петлицах и двух солдат. На петлицы я обратил внимание на всякий случай - все-таки тоже артиллерист. Сказал своим ребятам, чтобы они стояли на месте и не приближались к патрулю, а сам вытащил из кармана свой офицерское удостоверение и подошел к офицеру. Тот сначала с подозрением уставился на меня, потом взглянул на удостоверение и спросил что эти солдаты делают в парке. Я решил ничего не скрывать и резать правду-матку. Что де, приехал навестить братьев, которые уже полмесяца служат в танковой учебке, что сам еду сегодня вечером в Ташкент на новое место службы и что все будет в порядке.
Офицер подозвал Гену и попросил дыхнуть. Тот стоял как истукан и не дышал.
- Я вынужден проводить солдат в комендатуру, - сказал старший лейтенант, - а вы можете быть свободным.
- Как, то есть, свободным? Да я приехал за тысячу километров, чтобы навестить братьев, а теперь свободен? У тебя хотя бы совесть есть? Если бы ты приехал к братьям перед долгой службой, а их забрал патруль, ты бы тоже был свободен? Нет, я пойду с вами разбираться.
Глаза солдат из патруля выражали явное сочувствие, но офицер был непреклонен.
- Да, - сказал я, плетясь позади процессии, - ты далеко пойдешь. Может быть, дослужишься до майора.
Офицер на меня не реагировал. Брат и Гена шли грустные в предчувствии гаупвахты суток на десять. Прохожие с интересом провожали нас взглядами.
- Послушай, - канючил я , - отпусти ты нас. Мы сейчас же поедем в часть, а я после этого направлюсь в Ташкент. И все. Бог тебе это зачтет.
Офицер явно в Бога не верил, поэтому продолжал меня игнорировать. Мы, наконец, пришли в комендатуру. Офицер доложил дежурному майору и тот его отпустил, похвалив за бдительность. Потом он завел меня в отдельную комнату, с интересом посмотрел в глаза и заявил:
- Ну, рассказывай.
Я изложил все честно, включая отдых с вином, а в конце уже с нотками безнадежности попросил нас отпустить.
- Ладно, идите, - сказал майор.
- Не понял?
- Идите, идите, но только сразу же в часть, а то налетите опять на этого старшего лейтенанта. Второй раз не отпущу.
- Спасибо, товарищ майор, никогда не забуду!
- Ладно, ладно, за орлами своими следи.
Я радостно выскочил из комнаты и сделал своим жест рукой, чтобы двигались к выходу. Часовой преградил нам путь, поэтому мне пришлось возвращаться и просить майора дать команду. Тот вышел из комнаты, в которой разговаривал со мной, приказал нас выпустить и сел на свое место дежурного. Выскочив из комендатуры, мы остановили такси и через полчаса были на месте.
Впереди Ташкент
Такси остановилось у проходной учебки. Солнце клонилось к закату. Вдоль дороги пастух гнал отару овец, которые норовили разбежаться в сторону сада, но большая лохматая собака не давала им это сделать.
- Ну все, - сказал я, обнявшись сначала с братом, а потом с Геной, - желаю, чтобы служба прошла без приключений и быстро, а я пошел.
- Так вот через сад и пойдешь? - спросил брат.
- А что? Слышишь гудки? Тут километров пять - не больше.
- Надо тебе побыстрей двигаться, - сказал Гена, - а то уже скоро начнет темнеть.
- Ничего - доберусь, - сказал я, перекинул сумку через плечо и зашагал через сад. Земля между рядами деревьев была недавно вспахана, поэтому шагалось с трудом, но настроение было прекрасным: ведь все, слава Богу, обошлось без приключений. Птицы в саду заливались на все лады. Где-то справа гудел город, а прямо по курсу время от времени раздавались тепловозные гудки. По моим подсчетам я должен был добраться до станции за час-полтора. Старался шагать широким шагом, напевая какую-то гражданскую песню. Усталости я не чувствовал. Только легкое чувство похмелья после домашнего, в котором, как известно, много сивушных масел. Вдруг из-за многолетней яблони появилась большая собака очень похожая на ту, которая помогала гнать отару. Она посмотрела на меня с интересом, но потом, по-видимому, решив не связываться, развернулась и неспешным шагом отправилась по своим делам. Солнце стало клониться к закату. Птицы умолкли. Посмотрел на часы. В пути я уже был около часа, а гудки слышались как будто бы на том же расстоянии, что и от учебки. В этом была какая-то загадка. Настроение ухудшилось. Вдруг раздался жуткий рев. Я вздрогнул и присел. Оказалось, что это заорал ишак, которого вывел под уздцы из-за дерева старик-узбек с длинной бородой. Я стал на пальцах ему объяснять, что иду к железнодорожной станции.
- Русский знаю, - можешь говорит. Война участвовал. Медаль отвага есть. Откуда идош?
Я сказал откуда, и он мне объяснил, что я все это время шел не к станции, а вдоль железнодорожных путей и при этом не приблизился, а удалился от станции.
- Тепер лючше иды вон туда, прямо к рельсы, а потом на шпали к вокзалу. Через час будешь на места, - сказал он.
Неожиданно подступило чувство усталости. Я представил, что еще столько идти и в отчаяньи присел на небольшой пригорок. Дед развязал мешок, который висел на ишаке, вытащил оттуда небольшую дыню и лепешку и протянул их мне.
- На покюшай - сила будет.
Хотел разбить дыню о ствол дерева, но дед протянул мне длинный кривой нож. Дыня оказалась душистой и сладкой. Я начал ее есть, заедая вкусной лепешкой.
- Почему здесь оказался? - спросил дед.
- Приезжал к брату в учебку, а сейчас хочу ехать в Ташкент -там меня направят на место службы.
- Понятно. Военний, значит.
Дед простоял до конца трапезы, потом попрощался и пошел, ведя на поводоке свое транспортное средство и разговаривая с ним.
- Спасибо! - крикнул я вдогонку, но он уже не услышал и не обернулся.
Я посмотрел в указанном стариком направлении на станцию и сделал несколько решительных шагов, но тут же споткнулся и свалился на комья земли возле обнаженных после вспашки корней яблони. Поднял голову и увидел двух человек метрах в двухстах, продвигающихся по меже в мою сторону. Бросил взгляд влево и увидел край газетки, торчащий между корнями. Осторожно потянул за этот край и вытянул сверток. В свертке оказалась металлическая коробочка. Открыл коробочку и увидел в ней ожерелье: три больших красных камня, соединенные золотой цепочкой. Средний камень был самый большой.
"Вот это подарок будет матери!" - пришел я в восхищение.
Положил коробочку с ожерельем в сумку и еще раз посмотрел вперед. Парочка заметно приблизилась. Обернулся и увидел, что дед с ишаком ушли недалеко. Ишак щипал травку вокруг яблони. Тут у меня мелькнула мысль, что лучше будет если парочка меня не увидит. Я, сильно пригибаясь, проскочил две перепаханные полосы, встал и пошел быстрым шагом. Потом любопытство пересилило и я упал возле ближайшего дерева. С этой позиции хорошо просматривались и парочка и дед. Парочка подошла к тому месту, где я упал, наклонилась и стала шарить под деревом. Потом они вскочили как ошпаренные и побежали к деду. Я не стал досматривать, что будет дальше, и припустил что было мочи в сторону станции. Бежать было очень трудно, но меня подбадривала мысль, что я все-таки бывший бегун на средние дистанции. Правда, уже несколько лет я не тренировался и форму, конечно, потерял. Но тем двоим, как я обратил внимание, меня все равно не догнать с их брюшками, отращенными на плове. Так оно и оказалось. Когда я оглянулся, то увидел преследователей на приличном расстоянии, бежавших в мою сторону, смешно переваливаясь из стороны в сторону, Заметно потемнело. Неожиданно пришло второе дыхание. Недалеко послышался тепловозный гудок - значит станция уже близко. Из-за деревьев выглянула томная луна. Наконец, показались железнодорожные пути. Бежать по шпалам оказалось трудно, т.к. расстояние между ними, к сожалению, не соответствовало длине моего шага. Мне казалось, что до станции я не добегу никогда, но вскоре показались ее огни.
"Нужно избавиться от сумки и переодеть рубашку", - подумал я как заправский преступник. - "Даже если я сейчас выброшу ожерелье - они меня не оставят".
Забежал за первый же сарай и стал рыться в сумке. Вспомнил, что рубашки я положил на самое дно. Снял ту, что была одета на мне, и выкинул ее в кусты. Второпях надел новую и вытащил рюкзак. Извлек все из сумки и затолкал, скомкав, в рюкзак. Сумку выкинул подальше в сухую высокую траву, окружающую сарай. В этот момент услышал частое и громкое дыхание моих преследователей. Они уже не бежали, а плелись вдоль железнодорожного полотна, перебрасываясь время от времени короткими фразами на узбекском. Я решил, что заберусь в любой состав, подошедший к станции, а там была-не была. Ждал около часа - даже прикорнул немного. Наконец подошел поезд. Он остановился так, что головные вагоны встали как раз напротив меня и - О чудо! - на них была надпись "Красноводск-Ташкент". Проводник стоял на ступеньках третьего вагона, держась за поручни. Я сказал, что мне надо до Ташкента и сунул ему двадцать рублей. Это была приличная сумма, поэтому проводник, не колеблясь, пропустил меня и сказал, чтобы я занимал третью полку в плацкарте номер десять. В этой плацкарте я забросил наверх рюкзак и сел на скамейку. Вскоре поезд тронулся и я залез на полку. Сразу же нахлынули неприятные думы:
"Зачем я взял это ожерелье? Оно, скорее всего, очень дорогое. Стали бы они за мной бежать целый час. Теперь и выкинуть его жалко и держать опасно. Да и узнают ли они, что я его выкинул. Отдать - еще хуже. Убьют и тело выкинут на ходу. У меня и защититься от них нечем...". С такими мыслями сон, естественно, не приходил. По вагону прошел полный узбек, заглядывающий в каждый отсек.
Судорожно заработали мысли:
"Он один - значит второй вернулся. Скорее всего, он найдет деда и выдавит из него все. Зачем я ему говорил откуда иду и куда еду - идиот. Он может и к учебке подойти завтра и выспросить все, что ему нужно. В общем, ситуация складывалась для меня неприятная. А, может быть, это просто паранойя и ничего такого не случится?"
В вагоне пахло странной смесью карболки, мочи из туалетов и дынь. Публика, в основном в халатах и тюбетейках, постоянно дефилировала туда и сюда по проходу, толкалась и не извинялась. Все окна были закрыты, поэтому духота была неимоверная. Вентиляция не работала. Я спустился с полки, поздоровался с пьющими чай аборигенами и попытался открыть форточку, но она, судя по всему, была заблокирована. Вышел в коридор. Форточка открывалась только напротив туалета, поэтому там было попрохладней, но и концентрация запахов просто убивала. В тамбуре курили два интеллигентных на вид человека, которые разговаривали по-русски. Я тоже решил постоять возле них и покурить. Сначала думал о своем, но потом отдельные слова привлекли мое внимание. Разговор шел о краже Рубина Тимура из мавзолея.
- В газете я прочитал, - сказал один из курящих, - что он стоит много миллионов долларов.
- Ничего себе! Я даже представить не могу такие деньги, - сказал его собеседник.
- Ну своровали, а кому они продадут такую вещь?
- Не скажи. Подпольных Корейко у нас много.
Я никак не связывал найденное ожерелье с рубином Тимура, но решил-таки зайти в Ташкенте в центральную библиотеку и почитать про него. Если он так знаменит, то информация я найду с большой вероятностью. С этой мыслью я вернулся в свой отсек, залез на полку и тут же уснул.
Наконец Ташкент
Проснулся от того, что кто-то меня расталкивал:
- Вставай, уже Ташкент!
Я спрыгнул с полки. В вагоне никого не было кроме проводника, взиравшего на меня с недовольным видом. Я оделся, схватил рюкзак, вышел из вагона и направился к строению с надписью "Туалет", но на двери висел замок. Тогда я пошел к зданию станции. У входа в ларьке купил газету. Нашел туалет, помочился, вытащил из рюкзака коробочку с ожерельем, завернул ее в обрывок газеты, почистил зубы, сполоснул лицо и вытерся носовыми платками, запас которых у меня был. Отправился в камеру хранения, огляделся по сторонам и только после этого положил коробочку в ящик. Набрал такой код, чтобы можно было запомнить. Еще раз посмотрел по сторонам - никто за мной не следил. Вышел на привокзальную площадь и огляделся. Никого подозрительного около себя не заметил. Стал думать, что мне делать дальше. Как только увидел военного (капитана), поджидавшего автобус, решение пришло сразу:
- Не подскажете, как доехать до офицерской гостиницы?
- Да вот, я тоже туда еду, а ты что в гражданском?
- У меня формы пока нет. Сегодня, может быть, получу.
- А, двухгодичник, - догадался капитан, - тогда понятно, а что заканчивал?
Я рассказал, что отучился в политехническом города Алма-Аты, еду из Самарканда, сделав круг, а куда пошлют - не знаю.
- Не боись, пошлют так пошлют - не обрадуешься. Я вот служу в Кизил-Арвате - полный финиш: военная часть, офицерский жилой городок, туркменский поселок и все... Весной ураган задувает такой, что от офицерского городка до части идешь полчаса, а они только дувалом и отделяются. Летом температура до 45 градусов доходит.
Я посмотрел в глаза офицера с недоверием и страхом.
- Не веришь, - сам почувствуешь. При такой температуре ничего делать невозможно, поэтому с двух до пяти у нас "сиеста".
- Что у вас? - спросил я, недослышав.
- Ну, этот - перерыв на обед. Солдаты в казарме, а офицеры дома лежат под вентилятором, у кого он есть. Младшие офицеры вентиляторов не покупают . Но враг в такое время не нападет - жарко.
- Кто там враг-то? - спросил я.
- Иранцы - кто еще.
- Иранцы? - удивился я, - они что, могут напасть на Советский Союз?
- Нет, иранцы, конечно, не нападут, но американцы там у них стоят. Что интересно, слышь, никакого магнитофона не надо. На средних и длинных волнах слушаем классную музыку целыми днями. Я вот битлов люблю, не при замполите будет сказано, так они крутят их каждый вечер.
Капитан бросил взгляд в окно и стал пробираться к выходу. Мы вышли на остановке прямо у входа в здание, на котором было написано крупными буквами "Офицерская гостиница", а снизу - "КЭЧ".
- Что это, Клуб Экстремальных Челов? - спросил я в шутку.
Капитан не понял юмора и расшифровал аббривиатуру как Квартирно-Эксплуатационная Часть. Тут я невольно обратил внимание, что справа от входа остановилось такси, в котором сидели два человека и смотрели на нас.
Что-то мелькнуло в голове, но я не придал этому значения. Мы вошли и перед вертушкой у проходной предъявили документы. Я сказал, что направлен в штаб округа и жить мне, естественно, негде. Женщина в форме сержанта тут же выдала мне ключи от комнаты, что было приятно. Капитан ожидал меня у вертушки. Он сказал, что поможет нашить погоны, после того, как я получу форму.
- Заходи после семи вечера, - добавил он, хитро подмигнув.
Я все понял и про себя отметил, что надо бы к вечеру купить "огненной воды". Попрощавшись с капитаном, поднялся на второй этаж и открыл свою комнату. Номер был вполне приличным. Наповал сразило то, что на тумбочке стоял телевизор. Я тут же попытался его включить, но он не включался! Вспомнил, что мне в течении ближайших трех дней нужно явиться с 11-ти до 13-ти часов в штаб в кабинет, номер которого указан в предписании. Было уже девять часов и я засобирался. У проходной гостиницы узнал как можно добраться до штаба и вышел. Тут же такси, стоящее у входа, резко дало задний ход, развернулось и уехало. Я пошагал к остановке и через час примерно был уже около штаба. На прием к седовласому подполковнику в очках попал почти сразу. Подполковник выписал мне предписание в часть, в город Небит-Даге в Туркмении, но с небольшим нюансом: сначала следует поучиться на двухмесячных курсах в ТВОКУ - ташкентском высшем общевойсковом (т.е., пехотном) командном училище.
- А теперь для тебя хорошая новость, - сказал подполковник и посмотрел на меня поверх очков, - часть твоя в настоящее время строит Пентагон, тьфу, извини, новый штаб округа, так что после окончания курсов найдешь их на стройке.
Я не понял, почему весть хорошая, но на всякий случай улыбнулся.
- А сейчас иди на склад - вот тебе заявка - и получи обмундирование. Потом поймаешь такси и отвезешь все в гостиницу.
Я направился на склад, представляющий собой большой ангар с рядами металлических полок. Престарелый прапорщик приказал солдатику притащить плащ-палатку, которую тот расстелил на полу. Потом солдат стал таскать кители, сапоги, брюки-галифе, брюки навыпуск и проч., и проч. - все, что вытаскивал из ящиков прапорщик. Горка получилась внушительной.
- А откуда ты знаешь мой размер? - спросил я прапорщика.
- Не боись - у меня глаз наметанный. Если не веришь, можешь, например, померить полевую форму.
Он вытащил из горы одежды нужные предметы. Я быстро переоделся и встал напротив большого обшарпанного зеркала. Изображение мне неожиданно понравилось: на меня смотрел молодой белогвардеец без погон в кителе и галифе, заправленном в ... сапоги.
- Портупею одень, - сказал прапорщик и махнул головой солдатику.
Тот улыбнулся и вытащил из вороха широкий кожаный ремень и другой поуже с металлическими кольцами и маленькой пряжкой.
Я в растерянности на все это смотрел и вертел в руках.
- Ладно, сказал прапорщик, сжалившись надо мной, - снимай.
Я с облегчением снял полевую форму и одел свою гражданскую одежду.
Солдатик вытащил тюк на тротуар, я поймал такси и привез его в гостиницу. Потом вспомнил, что мне надо нашивать погоны, и направился в ближайший гастроном.
Вечером капитан попросил принести китель, блестящие погоны, четыре блестящие звездочки, нитки и иголку, которые мне должны были дать
- А почему блестящие? - спросил я
Он посмотрел на меня как на придурка.
- Потому, что неблестящие - это полевые.
Я перерыл весь тюк, но нашел все, что было надо.
Капитан объяснил мне, что погоны должны пришиваться не просто на плечах кителя, а чуть повернутыми вперед для того, чтобы встречные военные могли видеть звание и вести себя соответственно.
Я с горем пополам приделал звездочки и пришил погоны. Вспомнил про свой позор на складе обмундирования и попросил капитана приладить узкий ремень к широкому поясному. Он сделал это быстро. Я внимательно проследил за его действиями.
- Как надену портупею, - сказал он, - так тупею и тупею...
- Фольклор? - спросил я.
- Да. Ну вот, - хитро прищурив глаза, сказал капитан, - теперь ты настоящий офицер, что мы и должны отметить.
Я разлил по полстакана водки и мы выпили, закусив шпротами, прихваченными мной в гастрономе.
- Теперь тебе, главное, не загреметь на офицерскую губу. Нужно не попадаться на глаза высшим офицерам, отдавать им честь если все-таки встреча произошла, отдавать честь патрулю и, главное, не злоупотреблять. Учти - Ташкент - город хлебный, а также мясной, пловный, вино-водочный и пивной. Особенно с пивом здесь проблем нет - на каждом углу автомат, а рядом бабуськи продают подсоленные орешки - красота! Капитан мечтательно закатил глаза. Жаль, что мне завтра опять возвращаться в Кизил-Арват, чтоб он сгорел.
Мы еще с часок посидели, а потом я пошел спать.
ТВОКУ и первая встреча с друзьями
На следующее утро я надел повседневную офицерскую форму и пошел по улице. Ощущение было необычное. Время от времени поглядывал на погоны и поправлял фуражку. Встречный солдат отдал честь. Я в ответ тоже. Расправил грудь и пошел к остановке, на которой стоял нужный мне номер автобуса. В училище меня определили в общежитие, которое располагалось за территорией учебного заведения. Общежитие состояло из одного большого зала на тридцать коек. Кроме кроватей и тумбочек были еще газовые печи, состоящие из труб с кранами и каменных нагревателей. Я посмотрел на все это убожество и сильно погрустнел. Из курсантов в общежитии находились два представителя восточных национальностей и один рыжий по пояс голый парень, пришивающий погоны. Я вышел из общежития в задумчивости и пошел по направлению к центру города. Оказалось, что совсем рядом располагался вход в парк культуры и отдыха. Зашел в него и пошел вдоль аллеи. Через несколько минут приблизился к берегу мутной речушки, где располагалась чайхана, в которой сидели исключительно одни мужчины в тюбетейках, пили чай и курили кальяны. Женщины, как я потом узнал, в это время работали по хозяйству и занимались детьми.
- Извините, что это за речка? - спросил я прохожего
- Это Салара, - ответил он.
Я вдруг вспомнил блатную песню, которую у нас пели во дворе в моем отрочестве:
Есть в Ташкенте речушка Салара,
Она мутные воды несет.
И на той стороне "плановая"-
Развлеченье в ней каждый найдет.
"Может быть, в этой чайхане как раз та "плановая" и курят в ней вовсе не сигареты" , - подумал я. - "Что, интересно, засыпано в эти кальяны?"
Слышалась восточная музыка и разносились запахи каких-то незнакомых мне приправ. Захотелость есть. Я вспомнил, что еще не завтракал. Однако, решил сначала перевезти свой тюк вещей, а потом уже посетить какое-нибудь кафе. На выходе из парка увидел группу из пяти офицеров, идущих мне навстречу. Сразу же понял, что это не кадровые офицеры. Один из них совершенно не выглядел военным, поскольку был не по-военному разбитным с приличным животиком и лихо закрученными усами. Другой - высокий и совершенно какой-то расслабленный. Третий, явно еврейского происхождения, смотрел на все растерянным взглядом студента перед зачетом, четвертый похож на целеустремленного мелкого служащего, и только пятый, широкоплечий, немного напоминал военного.
- Здравия желаю, - сказал я, не выдержав, - вы случаем не двухгодичники?
- Они самые, - ответил полный с усами, - а ты что, из чайханы идешь?
- Нет, я тут прошелся немного. Делать-то нечего.
- Это точно, - заметил высокий, - поэтому, как я предлагал, нужно ударить по пиву, а потом подумать о дальнейшем прохождении службы.
- Офицер пьет, а служба идет, - сказал лейтенант с растерянным взглядом.