Бель Игорь : другие произведения.

Двухгодичник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками


Игорь Бель

Двухгодичник

Роман

  
  
  
   Моей жене, Ирине,
   Посвящается
  

От автора

   Представьте себе, если позволяет возраст, начало семидесятых. А если возраст не позволяет, то вообразите. По крайней мере, продолжайте читать до тех пор, пока есть время, которого нам отпущено не так уж много. Короткий его отрезок (всего два года), о котором я написал, - это просто миг в масштабе Вселенной, да и в жизни нашей - что такое два года? Мы не помним прошедшие десятилетия если ничего существенного не происходило. Мне же эти два года запомнились на всю жизнь как концентрация всего нового и необычного для меня, как сгусток энергии и пространства. Это было моим "Нескучным садом", из которого я вышел необстрелянным, но готовым к войне. Выйдя, я пытался всем рассказать, о том, что чувствовал там и видел, но слушали меня рассеянно и не понимали. В общем, пришлось пережить судьбу всех тех, кто возвращался с войн, больших и малых, на которых приходилось рисковать, не спать по несколько суток, мокнуть под дождем и жариться на солнце. Судьбу тех, кто увидел, выйдя из "сада", что никто и не подозревает о его существовании, что у всех другая жизнь, другие, мирные, заботы, другое время.

Двухгодичник

  
   Летописец на скамейке сидит
   Что-то пишет. Не про лето ли он?
   Так насупился - ужасно сердит...
   К цели, ведомой ему, устремлен.
  
   Описан небольшой отрезок времени, которое потом назвали "временем застоя". Позади годы "оттепели" и правления Хрущова. Хорошо помню, как перед отстранением его от власти, в автобусах, трамваях и троллейбусах провокаторы КГБ, загримированные под алкашей, мутили народ. Почему провокаторы и почему КГБ? Так я решил для себя, внимательно понаблюдав за ними. Заметив в их действиях закономерность, я стал кататься по городу, потратив все свои скромные сбережения. "Алкаши" как-то одновременно появились почти во всем общественном транспорте, одетые примерно одинаково. Они, как правило, заходили в первую дверь и, игнорируя крики кондукторши, выдавали примерно одни и те же провокационные фразы об очередях за хлебом и слабости власти. Вспоминаю, что как раз перед этими "выступлениями" возникли (а, скорее всего, организованы) проблемы со снабжением хлебозаводов мукой, а магазинов остальными продуктами. Эти проблемы и были главными козырями "алкашей" в их монологах. Как только ЦК выдвинуло бровастого генсека, порядок восстановился как бы сам собой: снабжение улучшилось, порядок в представлении правящей партийной верхушки навели, но "оттепель" закончилась. Начался застой. Однако, застой-застоем, а страна развивалась. СССР вышел на передовые позиции в освоении космоса, развитии авиации, атомной энергетики, фундаментальных и прикладных наук. Армия была еще сильной, но не хватало грамотных офицеров, поэтому в ВУЗах, особенно технических, создали военные кафедры, начав некоторых студентов после защиты диплома призывать в вооруженные силы. Принцип отбора неясен мне до сих пор. Может быть, случайно, но в моем городе призвали, в основном, евреев. Очевидно, военный чиновник, ведающий призывом в городском военкомате, был антисемитом и думал примерно так: "Физически работать они не хотят. Разбрелись, понимаешь, по институтам и университетам, а мы их в Армию - пусть послужат, понюхают пороха и узнают почем фунт лиха...". А, может, скрытый сионист и "облагодетельствовал" своих? Или шутник, который направил в офицеры сплошь одних евреев по паспорту, и потом сильно смеялся в кругу семьи, демонстрируя золотые коронки.
   Так уж получилось, что мне не повезло (или повезло), и я попал в число "избранных" т.е., загремел после окончания политехнического института в Советскую Армию, да не куда-нибудь, а в Туркестанский военный округ (ТуркВО), о котором шла слава, как о месте ссылки военнослужащих. Предписание (направление) должны были давать в штабе этого округа - в городе Ташкенте, куда я решил поехать на автобусе из своего родного города Алма-Аты в конце жаркого лета. Я рассчитывал что, коль скоро в запасе у меня два дня, то на центральной автостанции Ташкента я пересяду на другой автобус и отправлюсь в город Самарканд, где находился в танковой учебной части ("учебке", как ее называли в армии) мой брат Олег.
   - Хорошо, - сказал я родителям, - а где же я там в этом Самарканде остановлюсь? Приеду-то я ночью...
   - Сосед Георгий мне рассказывал, что у него там много родственников, - вспомнил отец, - зайди и поговори с ним.
   Соседу-осетину я симпатизировал после одного случая. Как-то молодежь под нашими окнами (а окна соседа были рядом с нашими) сильно разбушевалась. Слышался мат, бренчание гитары и визги девиц. Сосед выглянул в окно и по-хорошему попросил говорить потише. Никакой реакции не последовало. Тогда он уже на повышенных тонах попросил заткнуться, потому что за себя не отвечает. В ответ его послали на три буквы. После этого грохнул выстрел и слышно было как дробь пробивает листья многолетних берез, растущих под окнами вдоль тротуара.
   - Просил же по-хорошему! - крикнул сосед вдогонку разбегающейся в разные стороны молодежи.
   Запах пороха проник в наши окна, вызывая во мне воспоминания о последней охоте на уток и симпатию к соседу. Думаю, что всем соседям тогда стало ясно - тишина в ближайшие годы нам обеспечена.
   Итак я вышел из нашей квартиры и постучался в дверь соседней. Ее открыл глава семейства. Я рассказал ему о своей проблеме, и он с радостью дал адрес своих родственников.
   - Не стесняйся, - сказал он, - они люди хорошие. Если что-нибудь будут дарить - не отказывайся, а то обидишь.
   - А я должен что-нибудь подарить?
   - Это не обязательно - ты гость. Хотя, подаришь вот это.
   Сосед подошел к стенке, снял красочную репродукцию Алма-Атинских гор в небольшой рамке и отдал мне.
   До Ташкента нужно было проехать около 800 километров. Москвичи, кстати, считают, что Алма-Ата и Ташкент расположены где-то рядом или даже, к примеру, последний является страной, а первый городом в этой стране. Уже после службы я был в командировке в Москве в одном институте, где заведующий отделом представил меня своим сотрудникам:
   - Вот, - сказал он,- этот товарищ приехал к нам из Алма-Аты.
   - А! - воскликнул один из сотрудников, - я знаю - это в Ташкенте...
   Итак, нужно было преодолеть 800 километров, сидя, как приклеенный, в пассажирском кресле автобуса. Проехать такие города, как Фрунзе, Джамбул и Чимкент, все более углубляясь в пределы Средней Азии. Дело это для людей, впервые побывавших в этих краях, может быть и увлекательное, но только не для меня, исколесившего Среднюю Азию вдоль и поперек в различных поездках, связанных как со спортом, так и с учебой.
  
  

Дорога

   Почти всю дорогу пейзаж был далеко не радостный: выжженная степь, бесконечно чередующаяся с холмами, иногда гладкими, а иногда с выпирающими во все стороны коренными твердокаменными породами. Почти полдороги далеко слева были видны отроги Тянь-Шанских гор, покрытых снегом. Где-то там у их подножия пасут баранов и разрабатываются известные урановые рудники, куда власти, согласно народной молве, отправляли приговоренных к смерти преступников, хотя я не думал, что там работали одни смертники. И с баранами не понятно - чего они там пасутся если радиация повышенная? А мы потом мясо покупаем и едим...
   Я сидел и думал об этом, потом о родителях и друзьях, оставленных надолго, о маленькой блондинке Кате, которая смотрела преданно при расставании, но два года для блондинки - это как десять для брюнетки (сам придумал). Что там впереди? Полная неопределенность. Я старался все-таки перевести мысли в направление предстоящей службы: Где я получу форму? Куда направят? Как наладятся отношения с солдатами и наладятся ли? Где предстоит жить? - множество вопросов, которые нужно было обдумать, но мысли разбегались в разные стороны. Я понимал, что все варианты предсказать невозможно, а обдумывание их, в общем-то, занятие бесполезное. Хотя, впереди еще длинная дорога - можно многое вспомнить, кое-что взвесить и даже помечтать. Впрочем, мечтать не получалось.. Вспоминался почему-то последний год учебы, когда экзамены чередовались со студенческими веселыми гулянками. Гулянки эти, правда, иногда заканчивались почти трагически. Один раз наша встреча на четвертом этаже общежития, где жили мои приятели-сокурсники, затянулась далеко за полночь. Разговаривали уже с трудом, но упорно не расходились. Примерно в три часа ночи резко распахнулась дверь в комнату, в которой мы сидели, и еле держащийся на ногах Суюндык объявил:
   - Богдан моет полы!
   Все гурьбой высыпали в коридор, чтобы понаблюдать за процессом. Мы знали, что Богдан всегда "ловит приход" после сильного подпития, но что он "поймал" на этот раз было любопытно. Богдан активно водил шваброй, время от времени макая жутко грязную тряпку в ведро с водой. Он "вымыл" уже полкоридора длиной метров тридцать.
   - Богдан, кончай это дело, иди поспи или выпей еще! - закричали мы почти хором.
   Богдан молча продолжал, приближаясь к нашей двери. Поравнявшись с дверью, он вдруг распрямился, прислонил швабру к стене и вошел в комнату. Саша и Володя, которые не вышли вместе с нами, а продолжали выпивать, почти одновременно подняли рюмки с водкой, предлагая их Богдану. Тот в сомнамбулическом состоянии прошел мимо, решительно приблизился к окну, встал на подоконник и распахнул створки. Мы в мгновение протрезвели и в ужасе замерли.
   - Победа за нами! Ур-р-р-р-а, товарищи! - крикнул Богдан и рухнул вниз с четвертого этажа.
   Толкая друг друга, мы подбежали к окну. Богдан упал на провода линии электропередач (однако, искры не посыпались), спружинил, снова упал на провода, потом скатился с них и свалился в огромный и почти полный мусорный бак, к счастью, открытый. Мы бросились вниз.
   Богдана мы встретили на втором этаже: он, как ни в чем ни бывало, поднимался твердым шагом с улыбкой на лице. Мы расступились, пропуская его, и заинтригованные пошли следом. На четвертом этаже Богдан взял швабру и продолжил уборку...
  
   Автобус остановился в поселке Шарапхана недалеко от Чимкента. Воспоминания нахлынули безудержным потоком. Дело в том, что в этом районе я проходил свою последнюю производственную практику со своим дружком Сашкой. Нас тут чуть не побили местные за то, что мы заступились за одного нашего инженера, узбека по национальности. Их почему-то особенно удивляло, что мы заступились за узбека. Именно на автобусной остановке поселка Шарапхана мы чуть не поплатились за интернационализм, но тогда вовремя подъехал автобус и нам удалось избежать расплаты.
   Шарапхана не изменилась: также стадо коров переходило не спеша дорогу, также старички в тюбетейках торговали на местном базарчике всем, что произрастало, включая анашу; тот же старый, уже сильно проржавевший за прошедшие два года, гусеничный трактор стоял в придорожной канаве, а стая галок выясняла отношения на крыше его кабины.
   Автобус тронулся и я вскоре заснул, убаюканный однообразным пейзажем. Проснулся уже в Чимкенте накрытом сизым смогом. Ощущался густой запах каких-то очень вредных химикатов, от которых першило в горле.
   - Ох, недолго смогут люди прожить в этом смоге, - подумал я, - в любой другой цивилизованной стране здесь бы объявили зону бедствия.
   Водитель сказал, что автобус останавливается на целый час и поэтому можно пообедать. Я увидел большую стеклянную столовую, открытую тут же на автостанции. Народу в ней оказалось немного. Из еды была только дунганская лапша, заправленная в основном луком, а не мясом, как указано в меню. По залу распространялся запах чего-то несъедобного. Облезлый кот черной масти потерся о ножку моего стола и меланхолично направился к выходу. У меня пропал аппетит и я пошел искать другие "точки", где можно купить съестное на дорогу. В небольшом ларьке взял песочники и две бутылки лимонада. Обратил внимание на большую глиняную гору, обрывающуюся как раз у автостанции. На вершине горы стояли несколько избушек, от которых тянулись провода, а у подножия несколько мусорных баков, источающих смрад. Мне стало противно и я пошел к автобусу. Через несколько минут тот тронулся по направлению к Ташкенту, до которого оставалось около 70 километров. Время прошло быстро и вот я уже в знаменитой столице солнечного Узбекистана, где мне предстоит начинать мою военную службу. Но еще впереди неизвестный древний Самарканд, а это примерно 300 километров пути.
   Пересадка на другой автобус заняла около двух часов и снова дорога...
   Пейзаж стал изменяться. Появились заросли орешника, колючей джиды, кустарника. В небольших поселках практически все мужское население ходило в темных халатах, подвязанных кушаками и в черно-белых тюбетейках. Старики передвигались, в основном, на ослах или на телегах, груженных арбузами и дынями. Все направлялись либо на базар либо с базара, раскинутого всегда у главной дороги. Женщины в неброских одеждах, подвязанные одинакового цвета платками и в обязательных шароварах, шагали озабоченно, окруженные чумазой ребятней.
   - Интересно, - подумал я, - а тысячу лет назад все было по-другому? Ну хорошо, новая техника, радио, телевидение, а если все это убрать вмиг, изменится ли как-то местная жизнь? Не думаю. Сомневаюсь, что эти ребята в тюбетейках сильно любят Советскую власть, которая вмешалась в их древнюю жизнь.
   Проехали два маленьких городка, Гулистан и Джизак, архитектурой и бытом практически ничем не отличающиеся от небольших придорожных поселков. Я не сомневался, конечно, что где-то там в центре этих городков была и площадь и административные здания, но придорожные постройки навевали суку своей примитивностью.
  
  

Самарканд

   К Самарканду автобус подъезжал с северо-восточной стороны. Слева показались желто-серые холмы. Я стал вспоминать, что я читал об этих местах. Именно здесь когда-то зародился Самарканд, и называется это место Афрасиаб. Здесь безлюдно, но повсюду можно увидеть дома, остатки стен, участки археологических раскопок. Потом уже в книгах по истории я прочитал, что Афрасиаб был столицей Согдийского государства, и являлся одним из курпнейших торговых и культурных центров Средней Азии, на Великом Шелковом Пути. Далее на одном из холмов на возвышенностях Кухак, у подножья Чуланатинских высот я увидел большой памятник Улукбеку на месте его обсерватории. Сам Улукбек был не только просвещенным государем, но прежде всего замечательным ученым своей эпохи. В геометрии он был подобен Евклиду, а в астрономии Птоломею.
   - Что можно посмотреть в Самарканде? - спросил я парня, сидящего спереди от меня.
   Парень обернулся и посмотрел на меня с легким налетом презрения.
   - Биби-Ханум, Гур-Эмир, Регистан, Шахи-Зинда, - протараторил он, развернулся и замолчал.
   Я вытащил записную книжку и записал эти странные названия, несколько раз переспросив парня. Стало стыдно за себя. Ведь мог же пойти в библиотеку, взять нужную книжку и проштудировать. Хотя конечно не до этого было: сборы, долгие прощания с друзьями и подругами, застолья, слезы матери, наставления отца...
   Дело шло к вечеру: солнце уже садилось и очертания первых домишек пригорода Самарканда казались контрастными и завораживающе красивыми. Потихоньку стало темнеть. Почти сразу же как из-под земли выросла какая-то старинная постройка, разукрашенная глазурными плитками в основном синего цвета. Недалеко от этого сказочно-величественного строения и располагалась автобусная станция, на которой мы остановились. Я снял с верхней полки свою большую спортивную сумку и вышел. Стояла неимоверная духота. Освещения на станции почти не было. Только на одном из столбов вблизи кассы тускло горела обычная лампочка накаливания.
   Я вытащил из кармана бумажку с адресом родственников своего соседа и попытался обратиться к первому же человеку, проходящему мимо меня.
   Попытка оказалась неудачной. Этот человек по-русски не разговаривал. Второй и третий даже не отреагировали на мое обращение. По мере рассеивания толпы пассажиров я стал потихоньку впадать в панику. И тут увидел того парнишку, который сидел в автобусе впереди меня. Я сунул ему бумажку, где адрес был написан большими печатными буквами. Он прочитал и сказал, что надо сесть на шестой автобус и проехать две остановки. До автобуса, уже готовящегося к отправке, он меня довел, поскольку ему было по пути. Я сел в автобус и быстро добрался до места. Вышел на своей остановке и растерялся: на тускло освещенной улице не было ни души. Как искать дом - непонятно. От волнения я раскрыл сумку, распечатал блок сигарет, прихваченный в подарок брату, и закурил. Сигарета немного успокоила и тут появилась пожилая женщина, закутанная в длинный платок. Почти без надежды я спросил как найти нужный мне адрес. Женщина остановилась, смерила меня оценивающим взглядом, по каким-то признакам определила, что мне можно доверять, и сказала:
   - Пойдем со мной. Это мои соседи. Они давно здесь живут. Приехали из Осетии. Люди хорошие. А ты тоже из Осетии?
   Я сказал, что прибыл навестить брата, который находится на военных курсах в танковой учебке.
   - А, знаю, - это десять километров от города, недалеко от железнодорожной станции.
   Мы пошли по очень узкой улочке, с двух сторон которой высились двухметровые глиняные дувалы. Соседка остановилась у своего дома и сказала, что нужно пройти до столба с фонарем, повернуть налево и пройти до третьего дома от угла.
   - Там у них собака есть, - сразу услышишь.
   Я поблагодарил добрую женщину и отправился на поиски дома. Нашел его сравнительно легко. На остервенелый лай собаки вышел хозяин, выслушал меня внимательно и пригласил в дом. Собака замолчала и с интересом глядела на меня, помахивая хвостом. Мы зашли на веранду и тут я в изумлении остановился, подняв брови: был накрыт большой, в форме эллипса, стол, вокруг которого располагалось приветствующее меня большое семейство. Оказывается, мой сосед Георгий позвонил и предупредил, что я приеду вечером.
   -Это мои родственники, - с гордостью обвел рукой сидящих хозяин. - Мы тут живем недалеко друг от друга. Вот это моя теща с тестем, папа с мамой, а это мои брат с сестрой. Жена сейчас придет - она на кухне.
   Зашла жена с подносом чего-то дымящегося и вкусно пахнущего.
   - Садись вот здесь на почетное место как гость.
   Мне было немного не по себе. Такого приема я не ожидал, и поэтому чувствовал себя не в своей тарелке. Украдкой поглядел на всех по очереди, а потом опустил глаза.
   - Первый тост предлагаю за нашего дорогого гостя из солнечной Алма-Аты, - сказал хозяин с поднятой рюмкой. Вы все знаете, что на Кавказе тост поднимают с бокалом вина, но, учитывая то, что гость наш русский, я поднимаю эту рюмку с отличной водкой, которая называется "Золотое кольцо".
   - Я, вообще-то не русский, я - еврей, - вставил я чисто автоматически, не подумав.
   За столом воцарилась тишина. Теща с тестем переглянулись и положили вилки на стол. Жена покраснела и выскочила на кухню. Папа с мамой потупили взоры и опустили плечи. Брат и сестра с напряжением смотрели на старшего брата. Тот был в замешательстве только несколько секунд, но быстро взял себя в руки:
   - Вы все знаете, - продолжал он, - что и среди евреев бывают хорошие люди. Наш гость один из них, как мне сказал дядя Георгий. Поэтому, не смотря ни на что, давайте выпьем за нашего дорогого гостя.
   Напряжение спало и все с удовольствием выпили. Потом все пошло как по маслу. Тосты шли один за другим: за родителей гостя, родителей хозяина, тещу и тестя, детей и т.п. ,и т.д. Через часа два я сильно нагрузился и стал клевать носом. Хозяин предложил мне идти отдыхать и я с радостью согласился. Встав со стула, я всем низко поклонился и отправился спать в небольшую пристройку. Там я вспомнил про подарок Георгия и преподнес его хозяину. Тот в восторге его принял.
   - Утром я тебя провожу и расскажу как добраться до учебки, - сказал он мне и пожелал спокойной ночи.
   Утром я был напоен чаем и хозяин проводил меня до главной улицы. Он остановил такси, указал куда везти и заплатил за поездку. Я со всей страстью стал убеждать его, что деньги есть и я заплачу сам, но это было бесполезно.
   - Мы, осетины, - сказал он, - очень уважаем гостей и делаем все, чтобы им было хорошо. Счастливого тебе пути, дорогой, передавай привет дяде Георгию. Ой! Я забыл, что ты едешь на службу в Ташкент. Ладно, передавай привет своему брату.
   Я сел в такси и покатил. Через минут двадцать был на месте. Справа от дороги красовался яблоневый сад с многолетними деревьями, между рядами которых земля была вспахана. Со стороны сада послышался гудок тепловоза.
   "Значит, железная дорога рядом", - отметил я про себя, - "Поеду-ка я на поезде. Надоел мне этот автобус - сил нет".
   Слева от дороги я увидел проходную танковой учебки. Стоял солдат с приставным ножом на поясе, а в будочке сидел лейтенант с танковыми значками в петлицах. Я показал лейтенанту свое офицерское удостоверение и, собрав всю оставшуюся после долгого путешествия энергию, стал рассказывать ему, что еду на новое место службы и вот решил заехать к брату, который мучится в учебке вот уже почти полгода. Я заметил, что на слово "мучится" лейтенант улыбнулся.
   - Да ладно, все понятно, фамилия и имя брата?
   Я назвал и он позвонил куда-то. Ждать пришлось недолго. Появился Олег, сильно похудевший и отрешенный, как мне показалось. Мы обнялись.
   - Ничего себе! - воскликнул я, - вас что, не кормят здесь?
   - Кросс они бегают по двадцать километров каждый день, - вставил лейтенант.
   - А зачем вы их так мучите?
   - А я что, виноват, - стал оправдываться лейтенант, - такой порядок. Эта учебка знаменита на весь Союз. Тут учат по-настоящему. Не все, правда, выдерживают. Вчера одного ногами вперед вынесли. Вот так формально комиссии проверяют пацанов на призывных пунктах...
   Я понял, что служба лейтенанту нравится не очень.
   - Вы обратитесь к капитану Зимину, - он мужик хороший. Отпустит твоего брата на весь день.
   - А брата двоюродного может отпустить? - спросил Олег.
   - И двоюродного отпустит. Его самого скоро отпустят - закладывает сильно.
   - А магазин здесь поблизости есть, - спросил я, осененный догадкой.
   - Есть, но этого не надо - он и так отпустит. Хотя не помешает брату сбегать - он знает куда - пока я буду звонить. Как двоюродного-то зовут?
   Гена Бутурлакин, - сказал Олег, взял у меня деньги и побежал.
   Лейтенант разъяснил по телефону всю ситуацию капитану и тот через полчаса появился у проходной вместе с "двоюродным братом". Вскоре вернулся Олег со свертком.
   Капитан сделал наставление не появляться в людных местах, чтобы не встретить лишний раз патруль, не употреблять спиртные напитки и не ввязываться в драки местных гражданских лиц. Лучше всего - ходить по музеям или отсиживаться в тихих парчках.
   Мы все трое закивали головами, соглашаясь на все. В конце речи я сунул капитану сверток и он взял его, как бы исполняя традиционный ритуал.
   - Ну, счастливо, - заулыбался он, - жду вас к шести вечера. И не опаздывайте, а то вы меня сильно подведете.
   Он развернуля и ушел, а мы, поблагодарив лейтенанта, направились к автобусной остановке.
   - Значит так, ребята, - сказал я, - у меня в сумке есть колбаса, лепешки и домашнее вишневое вино.
   Лица у измученных танкистов засияли.
   - Программу мы, пожалуй, начнем с осмотра достопримечательностей Самарканда. Вам, как я понимаю, это вряд ли удастся за время учебы. А как же потом будете рассказывать своим будущим детям, что находились рядом с одном из самых древних городов на Земле?
   Лица танкистов все равно сияли. Они согласны были потерпеть. Мы сели на автобус и отправились в центр. Вышли на одной из остановок, когда кондукторша объявила: "Гур-Эмир!". В ближайшем ларьке я купил краткий туристический путеводитель с картой и отметкой главных исторических сооружений. Вытащил записную книжку, нашел все объекты, перечисленные моим соседом в автобусе на пути в Самарканд, и решил, что мы посетим только их. Вдоль узкой улочки направились к Гур-Эмиру, который, согласно путеводителю, являлся гробницей Тамерлана и его родственников. Было очевидно, что дома по обе стороны улочки построены много веков назад: стены сложены из крупных блоков известняка, а деревянные двери изумительной красоты украшены искуссной резьбой. Зашли в мавзолей и увидели все гробницы: Тамерлана и его учителя, его сыновей и внуков (а среди них был и Улугбек). Я стал рассказывать ребятам все, что читал и знал про Тимура-завоевателя. Они, на удивление, слушали с интересом. Учебка их совсем доконала и любые проявления другой жизни, без изматывающих тренировок, уставных и неуставных отношений, ощущались ими сладостным ветерком, дующим со стороны Свободы.
   Следующим мы решили посетить ансамбль мавзолеев самаркандской знати Шахи-Зинда, что переводится с персидского как "Живой царь". Комплекс состоит из одиннадцати мавзолеев, пристраивавшиеся друг к другу в течение XIV--XV веков. Центром всего ансамбля является комплекс Кусам ибн-Аббаса, включающий несколько зданий, среди которых наиболее древние -- мавзолей Кусам ибн-Аббаса и мечеть. К комплексу вела дверь, украшенная резьбой и первоначально инкрустированная слоновой костью. Мы прошли через дверь и направились к мовзолею, возле которого скопилась небольшая толпа. Я протиснулся сквозь толпу и увидел, что вход в мавзолей огорожен красной лентой, стоят четыре милиционера, не пуская вовнутрь никого, кроме своих. Подъехала черная "Волга" и из нее вышли какие-то официальные лица, для которых милиционеры быстро создали проход в толпе. Лица зашли в мовзолей. Толпа гудела.
   - Что тут случилось? - спросил я у светлоголового и голубоглазого парня.
   - Здесь уже вторую неделю выставка драгоценностей со всего мира, связанных с Самаркандом, - стал объяснять мне светлоголовый, - но самое интересное, из-за чего музей заполнен уже несколько дней - это "рубин Тимура". Так вот, его сегодня ночью сп...ли. Он стоит миллионы долларов. Говорят, что с ним связана большая история еще со времен монголо-татар. Я так хотел посмотреть и тут такой облом...
   Я выбрался из толпы и увидел своих ребят, спокойно что-то обсуждающих.
   - Пошли отсюда, - сказал я. - тут неинтересно. Какой-то камень украли ночью...
   Мы направились к ансамблю "Регистан", что переводится как "Место покрытое песком". Ансамбль состоит из трех медресе (религиозных учебных заведений): медресе Улугбека, медресе Шердор и медресе Тилля-Кари. Украшение наружных и внутренних фасадов всех медресе были выполнены из глазурованного кирпича, мозаичных наборов и росписей с обилием позолоты. В общем, красота!
   И последней целью нашей культурной программы была мечеть Тамерлана - Биби-Ханум. Мечеть оказалась богато украшенной изразцами, резным мрамором и росписями и воздвигнута по повелению Тамерлана после завершения его победоносного похода в Индию . Согласно легенде, получила своё название в честь любимой жены Тамерлана.
  
   - Ну а теперь - в парк! - скомандовал я как старший по возрасту и по званию. С этого момента улыбки не сходили с лиц моих подопечных. Они посмотрели по сторонам и расстегнули воротнички. По схеме я нашел, что до парка примерно триста метров. Мы преодолели их в одно мгновение. Нашли укромное местечко и я открыл свою спортивную сумку. Первым вытащил пустой рюкзак, а потом стал последовательно извлекать свертки, которые наготовила мне мать.
   - Зачем тебе рюкзак? - спросил брат
   - На всякий случай взял - вдруг чего-нибудь тяжелое придется таскать.
   - Что, например?
   - Да мало ли...Может быть, форму.
   Первая же лепешка, которую я прикупил еще утром, была мгновенно разорвана на несколько кусков. На твердую колбасу солдатики набросились как людоеды. Мне стало немного не по себе. Даже вином, которое я разлил по стаканам, ребята забывали запивать - так были голодны.
   - Вас что, сегодня не кормили? - спросил я с удивлением.
   - Ты бы поел эту еду после утреннего кросса - через час жрать хочется так, что собаку бы зажарил и слопал, а надо шагать на строевую или политзанятия.
   - Да, ворует кто-нибудь ваши продукты не иначе.
   - Мы даже знаем кто, - сказал "двоюродный брат", - это Константин - наш главный повар по кличке "Ёб...ый компот". Его прозвали так потому, что он вставляет эти два слова в речь постоянно.
   Через полчаса ребята съели и выпили все. В глазах их отражалось чувство сытости и полного удовлетворения. Они закурили и откинулись на спинки парковых скамеек.
   - Так ты теперь едешь в Ташкент, а потом куда? - спросил брат.
   - Понятия не имею. Куда направят в штабе округа, туда и поеду.
   - Да, ТуркВо - это не сахар, - вставил Гена, - направят в Кушку или Мары.
   - Есть на свете три дыры - Термез, Кушка и Мары, - продекламировал Олег.
   - Вы что, садисты? Мне и без ваших стишков тошно на душе, - парировал я, но под винными парами это было не очень убедительно, - мне еще надо устроиться в Ташкенте в офицерскую гостиницу, потом получить всю форму, а это, наверное, целый тюк вещей, потом надеть форму и явиться за предписанием - в общем, "полная жопа огурцов", как говорили у нас во дворе.
   - Ничего, - сказал брат, - офицеру все равно в сто раз легче, поскольку свободы до фига, а мы здесь как в тюрьме.
   - Да ты что, - у нас намного хуже! - вставил Гена. - В тюрьме ни кросса, ни строевой, ни учений.
   - Ну ладно, ребята, сказал я, посмотрев на часы, нужно потихоньку двигаться, а то придется до станции добираться по теменям. Я решил прямо от вашей части двигать напрямик через сады к железнодорожной станции.
   - А у тебя что, билеты есть на поезд? - спросил брат.
   - Нет, но как-нибудь все устроится. Любая проводница возьмет. А что - молодой, красивый, неженатый. В крайнем случае на товарняке доберусь. Всего-то триста километров.
   Мы встали со скамеек и направились к выходу из парка. И тут неожиданно справа, как из-под земли, появился патруль, состоящий из старшего лейтенанта с пушками в петлицах и двух солдат. На петлицы я обратил внимание на всякий случай - все-таки тоже артиллерист. Сказал своим ребятам, чтобы они стояли на месте и не приближались к патрулю, а сам вытащил из кармана свой офицерское удостоверение и подошел к офицеру. Тот сначала с подозрением уставился на меня, потом взглянул на удостоверение и спросил что эти солдаты делают в парке. Я решил ничего не скрывать и резать правду-матку. Что де, приехал навестить братьев, которые уже полмесяца служат в танковой учебке, что сам еду сегодня вечером в Ташкент на новое место службы и что все будет в порядке.
   Офицер подозвал Гену и попросил дыхнуть. Тот стоял как истукан и не дышал.
   - Я вынужден проводить солдат в комендатуру, - сказал старший лейтенант, - а вы можете быть свободным.
   - Как, то есть, свободным? Да я приехал за тысячу километров, чтобы навестить братьев, а теперь свободен? У тебя хотя бы совесть есть? Если бы ты приехал к братьям перед долгой службой, а их забрал патруль, ты бы тоже был свободен? Нет, я пойду с вами разбираться.
   Глаза солдат из патруля выражали явное сочувствие, но офицер был непреклонен.
   - Да, - сказал я, плетясь позади процессии, - ты далеко пойдешь. Может быть, дослужишься до майора.
   Офицер на меня не реагировал. Брат и Гена шли грустные в предчувствии гаупвахты суток на десять. Прохожие с интересом провожали нас взглядами.
   - Послушай, - канючил я , - отпусти ты нас. Мы сейчас же поедем в часть, а я после этого направлюсь в Ташкент. И все. Бог тебе это зачтет.
   Офицер явно в Бога не верил, поэтому продолжал меня игнорировать. Мы, наконец, пришли в комендатуру. Офицер доложил дежурному майору и тот его отпустил, похвалив за бдительность. Потом он завел меня в отдельную комнату, с интересом посмотрел в глаза и заявил:
   - Ну, рассказывай.
   Я изложил все честно, включая отдых с вином, а в конце уже с нотками безнадежности попросил нас отпустить.
   - Ладно, идите, - сказал майор.
   - Не понял?
   - Идите, идите, но только сразу же в часть, а то налетите опять на этого старшего лейтенанта. Второй раз не отпущу.
   - Спасибо, товарищ майор, никогда не забуду!
   - Ладно, ладно, за орлами своими следи.
   Я радостно выскочил из комнаты и сделал своим жест рукой, чтобы двигались к выходу. Часовой преградил нам путь, поэтому мне пришлось возвращаться и просить майора дать команду. Тот вышел из комнаты, в которой разговаривал со мной, приказал нас выпустить и сел на свое место дежурного. Выскочив из комендатуры, мы остановили такси и через полчаса были на месте.
  
  

Впереди Ташкент

   Такси остановилось у проходной учебки. Солнце клонилось к закату. Вдоль дороги пастух гнал отару овец, которые норовили разбежаться в сторону сада, но большая лохматая собака не давала им это сделать.
   - Ну все, - сказал я, обнявшись сначала с братом, а потом с Геной, - желаю, чтобы служба прошла без приключений и быстро, а я пошел.
   - Так вот через сад и пойдешь? - спросил брат.
   - А что? Слышишь гудки? Тут километров пять - не больше.
   - Надо тебе побыстрей двигаться, - сказал Гена, - а то уже скоро начнет темнеть.
   - Ничего - доберусь, - сказал я, перекинул сумку через плечо и зашагал через сад. Земля между рядами деревьев была недавно вспахана, поэтому шагалось с трудом, но настроение было прекрасным: ведь все, слава Богу, обошлось без приключений. Птицы в саду заливались на все лады. Где-то справа гудел город, а прямо по курсу время от времени раздавались тепловозные гудки. По моим подсчетам я должен был добраться до станции за час-полтора. Старался шагать широким шагом, напевая какую-то гражданскую песню. Усталости я не чувствовал. Только легкое чувство похмелья после домашнего, в котором, как известно, много сивушных масел. Вдруг из-за многолетней яблони появилась большая собака очень похожая на ту, которая помогала гнать отару. Она посмотрела на меня с интересом, но потом, по-видимому, решив не связываться, развернулась и неспешным шагом отправилась по своим делам. Солнце стало клониться к закату. Птицы умолкли. Посмотрел на часы. В пути я уже был около часа, а гудки слышались как будто бы на том же расстоянии, что и от учебки. В этом была какая-то загадка. Настроение ухудшилось. Вдруг раздался жуткий рев. Я вздрогнул и присел. Оказалось, что это заорал ишак, которого вывел под уздцы из-за дерева старик-узбек с длинной бородой. Я стал на пальцах ему объяснять, что иду к железнодорожной станции.
   - Русский знаю, - можешь говорит. Война участвовал. Медаль отвага есть. Откуда идош?
   Я сказал откуда, и он мне объяснил, что я все это время шел не к станции, а вдоль железнодорожных путей и при этом не приблизился, а удалился от станции.
   - Тепер лючше иды вон туда, прямо к рельсы, а потом на шпали к вокзалу. Через час будешь на места, - сказал он.
   Неожиданно подступило чувство усталости. Я представил, что еще столько идти и в отчаяньи присел на небольшой пригорок. Дед развязал мешок, который висел на ишаке, вытащил оттуда небольшую дыню и лепешку и протянул их мне.
   - На покюшай - сила будет.
   Хотел разбить дыню о ствол дерева, но дед протянул мне длинный кривой нож. Дыня оказалась душистой и сладкой. Я начал ее есть, заедая вкусной лепешкой.
   - Почему здесь оказался? - спросил дед.
   - Приезжал к брату в учебку, а сейчас хочу ехать в Ташкент -там меня направят на место службы.
   - Понятно. Военний, значит.
   Дед простоял до конца трапезы, потом попрощался и пошел, ведя на поводоке свое транспортное средство и разговаривая с ним.
   - Спасибо! - крикнул я вдогонку, но он уже не услышал и не обернулся.
   Я посмотрел в указанном стариком направлении на станцию и сделал несколько решительных шагов, но тут же споткнулся и свалился на комья земли возле обнаженных после вспашки корней яблони. Поднял голову и увидел двух человек метрах в двухстах, продвигающихся по меже в мою сторону. Бросил взгляд влево и увидел край газетки, торчащий между корнями. Осторожно потянул за этот край и вытянул сверток. В свертке оказалась металлическая коробочка. Открыл коробочку и увидел в ней ожерелье: три больших красных камня, соединенные золотой цепочкой. Средний камень был самый большой.
   "Вот это подарок будет матери!" - пришел я в восхищение.
   Положил коробочку с ожерельем в сумку и еще раз посмотрел вперед. Парочка заметно приблизилась. Обернулся и увидел, что дед с ишаком ушли недалеко. Ишак щипал травку вокруг яблони. Тут у меня мелькнула мысль, что лучше будет если парочка меня не увидит. Я, сильно пригибаясь, проскочил две перепаханные полосы, встал и пошел быстрым шагом. Потом любопытство пересилило и я упал возле ближайшего дерева. С этой позиции хорошо просматривались и парочка и дед. Парочка подошла к тому месту, где я упал, наклонилась и стала шарить под деревом. Потом они вскочили как ошпаренные и побежали к деду. Я не стал досматривать, что будет дальше, и припустил что было мочи в сторону станции. Бежать было очень трудно, но меня подбадривала мысль, что я все-таки бывший бегун на средние дистанции. Правда, уже несколько лет я не тренировался и форму, конечно, потерял. Но тем двоим, как я обратил внимание, меня все равно не догнать с их брюшками, отращенными на плове. Так оно и оказалось. Когда я оглянулся, то увидел преследователей на приличном расстоянии, бежавших в мою сторону, смешно переваливаясь из стороны в сторону, Заметно потемнело. Неожиданно пришло второе дыхание. Недалеко послышался тепловозный гудок - значит станция уже близко. Из-за деревьев выглянула томная луна. Наконец, показались железнодорожные пути. Бежать по шпалам оказалось трудно, т.к. расстояние между ними, к сожалению, не соответствовало длине моего шага. Мне казалось, что до станции я не добегу никогда, но вскоре показались ее огни.
   "Нужно избавиться от сумки и переодеть рубашку", - подумал я как заправский преступник. - "Даже если я сейчас выброшу ожерелье - они меня не оставят".
   Забежал за первый же сарай и стал рыться в сумке. Вспомнил, что рубашки я положил на самое дно. Снял ту, что была одета на мне, и выкинул ее в кусты. Второпях надел новую и вытащил рюкзак. Извлек все из сумки и затолкал, скомкав, в рюкзак. Сумку выкинул подальше в сухую высокую траву, окружающую сарай. В этот момент услышал частое и громкое дыхание моих преследователей. Они уже не бежали, а плелись вдоль железнодорожного полотна, перебрасываясь время от времени короткими фразами на узбекском. Я решил, что заберусь в любой состав, подошедший к станции, а там была-не была. Ждал около часа - даже прикорнул немного. Наконец подошел поезд. Он остановился так, что головные вагоны встали как раз напротив меня и - О чудо! - на них была надпись "Красноводск-Ташкент". Проводник стоял на ступеньках третьего вагона, держась за поручни. Я сказал, что мне надо до Ташкента и сунул ему двадцать рублей. Это была приличная сумма, поэтому проводник, не колеблясь, пропустил меня и сказал, чтобы я занимал третью полку в плацкарте номер десять. В этой плацкарте я забросил наверх рюкзак и сел на скамейку. Вскоре поезд тронулся и я залез на полку. Сразу же нахлынули неприятные думы:
   "Зачем я взял это ожерелье? Оно, скорее всего, очень дорогое. Стали бы они за мной бежать целый час. Теперь и выкинуть его жалко и держать опасно. Да и узнают ли они, что я его выкинул. Отдать - еще хуже. Убьют и тело выкинут на ходу. У меня и защититься от них нечем...". С такими мыслями сон, естественно, не приходил. По вагону прошел полный узбек, заглядывающий в каждый отсек.
   Судорожно заработали мысли:
   "Он один - значит второй вернулся. Скорее всего, он найдет деда и выдавит из него все. Зачем я ему говорил откуда иду и куда еду - идиот. Он может и к учебке подойти завтра и выспросить все, что ему нужно. В общем, ситуация складывалась для меня неприятная. А, может быть, это просто паранойя и ничего такого не случится?"
   В вагоне пахло странной смесью карболки, мочи из туалетов и дынь. Публика, в основном в халатах и тюбетейках, постоянно дефилировала туда и сюда по проходу, толкалась и не извинялась. Все окна были закрыты, поэтому духота была неимоверная. Вентиляция не работала. Я спустился с полки, поздоровался с пьющими чай аборигенами и попытался открыть форточку, но она, судя по всему, была заблокирована. Вышел в коридор. Форточка открывалась только напротив туалета, поэтому там было попрохладней, но и концентрация запахов просто убивала. В тамбуре курили два интеллигентных на вид человека, которые разговаривали по-русски. Я тоже решил постоять возле них и покурить. Сначала думал о своем, но потом отдельные слова привлекли мое внимание. Разговор шел о краже Рубина Тимура из мавзолея.
   - В газете я прочитал, - сказал один из курящих, - что он стоит много миллионов долларов.
   - Ничего себе! Я даже представить не могу такие деньги, - сказал его собеседник.
   - Ну своровали, а кому они продадут такую вещь?
   - Не скажи. Подпольных Корейко у нас много.
   Я никак не связывал найденное ожерелье с рубином Тимура, но решил-таки зайти в Ташкенте в центральную библиотеку и почитать про него. Если он так знаменит, то информация я найду с большой вероятностью. С этой мыслью я вернулся в свой отсек, залез на полку и тут же уснул.
  
  

Наконец Ташкент

   Проснулся от того, что кто-то меня расталкивал:
   - Вставай, уже Ташкент!
   Я спрыгнул с полки. В вагоне никого не было кроме проводника, взиравшего на меня с недовольным видом. Я оделся, схватил рюкзак, вышел из вагона и направился к строению с надписью "Туалет", но на двери висел замок. Тогда я пошел к зданию станции. У входа в ларьке купил газету. Нашел туалет, помочился, вытащил из рюкзака коробочку с ожерельем, завернул ее в обрывок газеты, почистил зубы, сполоснул лицо и вытерся носовыми платками, запас которых у меня был. Отправился в камеру хранения, огляделся по сторонам и только после этого положил коробочку в ящик. Набрал такой код, чтобы можно было запомнить. Еще раз посмотрел по сторонам - никто за мной не следил. Вышел на привокзальную площадь и огляделся. Никого подозрительного около себя не заметил. Стал думать, что мне делать дальше. Как только увидел военного (капитана), поджидавшего автобус, решение пришло сразу:
   - Не подскажете, как доехать до офицерской гостиницы?
   - Да вот, я тоже туда еду, а ты что в гражданском?
   - У меня формы пока нет. Сегодня, может быть, получу.
   - А, двухгодичник, - догадался капитан, - тогда понятно, а что заканчивал?
   Я рассказал, что отучился в политехническом города Алма-Аты, еду из Самарканда, сделав круг, а куда пошлют - не знаю.
   - Не боись, пошлют так пошлют - не обрадуешься. Я вот служу в Кизил-Арвате - полный финиш: военная часть, офицерский жилой городок, туркменский поселок и все... Весной ураган задувает такой, что от офицерского городка до части идешь полчаса, а они только дувалом и отделяются. Летом температура до 45 градусов доходит.
   Я посмотрел в глаза офицера с недоверием и страхом.
   - Не веришь, - сам почувствуешь. При такой температуре ничего делать невозможно, поэтому с двух до пяти у нас "сиеста".
   - Что у вас? - спросил я, недослышав.
   - Ну, этот - перерыв на обед. Солдаты в казарме, а офицеры дома лежат под вентилятором, у кого он есть. Младшие офицеры вентиляторов не покупают . Но враг в такое время не нападет - жарко.
   - Кто там враг-то? - спросил я.
   - Иранцы - кто еще.
   - Иранцы? - удивился я, - они что, могут напасть на Советский Союз?
   - Нет, иранцы, конечно, не нападут, но американцы там у них стоят. Что интересно, слышь, никакого магнитофона не надо. На средних и длинных волнах слушаем классную музыку целыми днями. Я вот битлов люблю, не при замполите будет сказано, так они крутят их каждый вечер.
   Капитан бросил взгляд в окно и стал пробираться к выходу. Мы вышли на остановке прямо у входа в здание, на котором было написано крупными буквами "Офицерская гостиница", а снизу - "КЭЧ".
   - Что это, Клуб Экстремальных Челов? - спросил я в шутку.
   Капитан не понял юмора и расшифровал аббривиатуру как Квартирно-Эксплуатационная Часть. Тут я невольно обратил внимание, что справа от входа остановилось такси, в котором сидели два человека и смотрели на нас.
   Что-то мелькнуло в голове, но я не придал этому значения. Мы вошли и перед вертушкой у проходной предъявили документы. Я сказал, что направлен в штаб округа и жить мне, естественно, негде. Женщина в форме сержанта тут же выдала мне ключи от комнаты, что было приятно. Капитан ожидал меня у вертушки. Он сказал, что поможет нашить погоны, после того, как я получу форму.
   - Заходи после семи вечера, - добавил он, хитро подмигнув.
   Я все понял и про себя отметил, что надо бы к вечеру купить "огненной воды". Попрощавшись с капитаном, поднялся на второй этаж и открыл свою комнату. Номер был вполне приличным. Наповал сразило то, что на тумбочке стоял телевизор. Я тут же попытался его включить, но он не включался! Вспомнил, что мне в течении ближайших трех дней нужно явиться с 11-ти до 13-ти часов в штаб в кабинет, номер которого указан в предписании. Было уже девять часов и я засобирался. У проходной гостиницы узнал как можно добраться до штаба и вышел. Тут же такси, стоящее у входа, резко дало задний ход, развернулось и уехало. Я пошагал к остановке и через час примерно был уже около штаба. На прием к седовласому подполковнику в очках попал почти сразу. Подполковник выписал мне предписание в часть, в город Небит-Даге в Туркмении, но с небольшим нюансом: сначала следует поучиться на двухмесячных курсах в ТВОКУ - ташкентском высшем общевойсковом (т.е., пехотном) командном училище.
   - А теперь для тебя хорошая новость, - сказал подполковник и посмотрел на меня поверх очков, - часть твоя в настоящее время строит Пентагон, тьфу, извини, новый штаб округа, так что после окончания курсов найдешь их на стройке.
   Я не понял, почему весть хорошая, но на всякий случай улыбнулся.
   - А сейчас иди на склад - вот тебе заявка - и получи обмундирование. Потом поймаешь такси и отвезешь все в гостиницу.
   Я направился на склад, представляющий собой большой ангар с рядами металлических полок. Престарелый прапорщик приказал солдатику притащить плащ-палатку, которую тот расстелил на полу. Потом солдат стал таскать кители, сапоги, брюки-галифе, брюки навыпуск и проч., и проч. - все, что вытаскивал из ящиков прапорщик. Горка получилась внушительной.
   - А откуда ты знаешь мой размер? - спросил я прапорщика.
   - Не боись - у меня глаз наметанный. Если не веришь, можешь, например, померить полевую форму.
   Он вытащил из горы одежды нужные предметы. Я быстро переоделся и встал напротив большого обшарпанного зеркала. Изображение мне неожиданно понравилось: на меня смотрел молодой белогвардеец без погон в кителе и галифе, заправленном в ... сапоги.
   - Портупею одень, - сказал прапорщик и махнул головой солдатику.
   Тот улыбнулся и вытащил из вороха широкий кожаный ремень и другой поуже с металлическими кольцами и маленькой пряжкой.
   Я в растерянности на все это смотрел и вертел в руках.
   - Ладно, сказал прапорщик, сжалившись надо мной, - снимай.
   Я с облегчением снял полевую форму и одел свою гражданскую одежду.
   Солдатик вытащил тюк на тротуар, я поймал такси и привез его в гостиницу. Потом вспомнил, что мне надо нашивать погоны, и направился в ближайший гастроном.
   Вечером капитан попросил принести китель, блестящие погоны, четыре блестящие звездочки, нитки и иголку, которые мне должны были дать
   - А почему блестящие? - спросил я
   Он посмотрел на меня как на придурка.
   - Потому, что неблестящие - это полевые.
   Я перерыл весь тюк, но нашел все, что было надо.
   Капитан объяснил мне, что погоны должны пришиваться не просто на плечах кителя, а чуть повернутыми вперед для того, чтобы встречные военные могли видеть звание и вести себя соответственно.
   Я с горем пополам приделал звездочки и пришил погоны. Вспомнил про свой позор на складе обмундирования и попросил капитана приладить узкий ремень к широкому поясному. Он сделал это быстро. Я внимательно проследил за его действиями.
   - Как надену портупею, - сказал он, - так тупею и тупею...
   - Фольклор? - спросил я.
   - Да. Ну вот, - хитро прищурив глаза, сказал капитан, - теперь ты настоящий офицер, что мы и должны отметить.
   Я разлил по полстакана водки и мы выпили, закусив шпротами, прихваченными мной в гастрономе.
   - Теперь тебе, главное, не загреметь на офицерскую губу. Нужно не попадаться на глаза высшим офицерам, отдавать им честь если все-таки встреча произошла, отдавать честь патрулю и, главное, не злоупотреблять. Учти - Ташкент - город хлебный, а также мясной, пловный, вино-водочный и пивной. Особенно с пивом здесь проблем нет - на каждом углу автомат, а рядом бабуськи продают подсоленные орешки - красота! Капитан мечтательно закатил глаза. Жаль, что мне завтра опять возвращаться в Кизил-Арват, чтоб он сгорел.
   Мы еще с часок посидели, а потом я пошел спать.
  
  

ТВОКУ и первая встреча с друзьями

   На следующее утро я надел повседневную офицерскую форму и пошел по улице. Ощущение было необычное. Время от времени поглядывал на погоны и поправлял фуражку. Встречный солдат отдал честь. Я в ответ тоже. Расправил грудь и пошел к остановке, на которой стоял нужный мне номер автобуса. В училище меня определили в общежитие, которое располагалось за территорией учебного заведения. Общежитие состояло из одного большого зала на тридцать коек. Кроме кроватей и тумбочек были еще газовые печи, состоящие из труб с кранами и каменных нагревателей. Я посмотрел на все это убожество и сильно погрустнел. Из курсантов в общежитии находились два представителя восточных национальностей и один рыжий по пояс голый парень, пришивающий погоны. Я вышел из общежития в задумчивости и пошел по направлению к центру города. Оказалось, что совсем рядом располагался вход в парк культуры и отдыха. Зашел в него и пошел вдоль аллеи. Через несколько минут приблизился к берегу мутной речушки, где располагалась чайхана, в которой сидели исключительно одни мужчины в тюбетейках, пили чай и курили кальяны. Женщины, как я потом узнал, в это время работали по хозяйству и занимались детьми.
   - Извините, что это за речка? - спросил я прохожего
   - Это Салара, - ответил он.
   Я вдруг вспомнил блатную песню, которую у нас пели во дворе в моем отрочестве:
  
   Есть в Ташкенте речушка Салара,
   Она мутные воды несет.
   И на той стороне "плановая"-
   Развлеченье в ней каждый найдет.
  
   "Может быть, в этой чайхане как раз та "плановая" и курят в ней вовсе не сигареты" , - подумал я. - "Что, интересно, засыпано в эти кальяны?"
   Слышалась восточная музыка и разносились запахи каких-то незнакомых мне приправ. Захотелость есть. Я вспомнил, что еще не завтракал. Однако, решил сначала перевезти свой тюк вещей, а потом уже посетить какое-нибудь кафе. На выходе из парка увидел группу из пяти офицеров, идущих мне навстречу. Сразу же понял, что это не кадровые офицеры. Один из них совершенно не выглядел военным, поскольку был не по-военному разбитным с приличным животиком и лихо закрученными усами. Другой - высокий и совершенно какой-то расслабленный. Третий, явно еврейского происхождения, смотрел на все растерянным взглядом студента перед зачетом, четвертый похож на целеустремленного мелкого служащего, и только пятый, широкоплечий, немного напоминал военного.
   - Здравия желаю, - сказал я, не выдержав, - вы случаем не двухгодичники?
   - Они самые, - ответил полный с усами, - а ты что, из чайханы идешь?
   - Нет, я тут прошелся немного. Делать-то нечего.
   - Это точно, - заметил высокий, - поэтому, как я предлагал, нужно ударить по пиву, а потом подумать о дальнейшем прохождении службы.
   - Офицер пьет, а служба идет, - сказал лейтенант с растерянным взглядом.
   - А солдат в это время спит, - добавил плечистый с ясным взглядом.
   - Может, к нам присоединишься? - спросил целеустремленный.
   Я согласился, потому что ребята мне понравились сразу. Познакомились. Высокий оказался Виктором Базаровым, веселый с животиком - Борей Бакиевым, растерянный - Гришей Берзоном, широкоплечий - Виктором Сафроновым, а целеустремленный Валерой Полектовым. Через некоторое время я заметил, что все каким-то удивительным образом были "притерты" друг к другу: постоянно подшучивая друг над другом, тем не менее, не обижали "противника", рассказывали истории, которые почему-то увлекали всех, над смешными историями хохотали до упаду. Целеустремленный, правда, почти всегда был серьезным, но чувством юмора обладал отменным.
   - А давайте пойдем в "Ляззат", - предложил Боря. - Дело уже к обеду и пивом нагружаться нелогично.
   Все согласились и наша группа направилась к выходу из парка. "Ляззат" оказалось приличным кафе недалеко от главного входа в парк. Ненавязчиво играл оркестр, подавали восточные блюда. Мы заказали что-то с труднопроизносимым названием и грузинский коньяк. За разговором выяснилось, что Сафронов является внебрачным сыном адмирала флота из Севастополя, Боря и Гриша - моими земляками из Алма-Аты, что было, конечно, просто удивительно, Виктор закончил Университет в Питере, а Валера - геофизик из Свердловска.
   Через некоторое время Валера Полектов сильно забеспокоился.
   - Ты куда это опять застремился? - спросил Боря.
   - Я назначил Вале в четыре часа у входа в парк Тельмана, а сейчас уже полчетвертого, а также Свете в шесть часов у оперного.
   Он распрощался и выбежал из кафе. Мы заказали сухого вина, хотя Гриша сильно возражал.
   - Нужно идти на повышение, а не на понижение, а то голова будет завтра болеть, - сказал он.
   - А зачем она нам здесь? - задал риторический вопрос Виктор Сафронов, - Она нам после службы понадобится, а здесь зачем?
   - Думаешь, не нужна, - спросил Базаров, - а соображать?
   - Сообразить можно и без участия мозгов - на одних инстинктах, - добавил Сафронов. - Мне, к примеру рассказывали, что бывают собаки-алкоголики. Павлов об этом даже не задумывался.
   Ладно, ребята, нужен план действий на вечер, - сказал я.
   - Можно закупить и поехать ко мне, - предложил Базаров.
   -Ну и что, будем тупо пить, а потом? - спросил Боря. - Нет, я предлагаю поехать к "Дому Офицеров" на танцульки, там познакомиться с контингентом , а уже потом к тебе. Как план?
   - Конгениально! - восхитился Сафронов. - А как же Валера?
   - Он будет у оперного поджидать Свету в шесть часов - там мы его застукаем и расскажем, куда ехать, - предложил Гриша.
   - Ого! Ты и место, и имя и время запомнил, а Валера мне сказал, что он лично иногда путает эти три вещи, - сказал Боря и заулыбался, обнажив ровный ряд зубов.
   - Он когда-нибудь допрыгается - пассии его соберутся и вломят ему по первое число, - вставил я неожиданно для себя.
   - А у него - он рассказывал - уже такой случай был в Свердловске. - сказал Сафронов. - Он еле убежал, а когда бежал, то на одном из углов краем глаза заметил грустно стоящую девушку из его института, которой он назначил свидание, но забыл где.
   - Жиголо какой-то, - заметил Гриша.
   - Фигаро - там Фигаро - здесь, - добавил я.
   - Интересно, геофизики все такие? - задумчиво произнес Боря. - У них, наверно, нет времени на вдумчивые и постоянные отношения...
   - То есть, полевая жизнь мешает половой, - заключил Базаров, ухмыльнувшись. - Я слышал, у них, у этих геологов, одни скандалы и разводы, - сказал Гриша.
   - Ты хотел сказать "у геофизиков", - уточнил я, обидевшись за свою профессию.
   - Да какая разница - "геологов, геофизиков" , лишь бы человек был хороший, - провозгласил сентенцию Сафронов. - Нам пора закругляться и двигать к Дому офицеров.
   И тут я вспомнил, что нужно забрать в гостинице обмундирование и привезти его в общежитие. Я заметил, что там под многими кроватями лежали тюки, похожие на мой.
   - Я поеду перевезу вещи, - сказал я.
   - Мы тебя будем ждать у "Дома офицеров" - это недалеко от "Парка Тельмана", - объяснил Боря.
   С операцией "Вещи" удалось справиться в течении часа. Подходя по улице Энгельса к ОДО (Окружной Дом Офицеров) , я увидел большой стеклянный павильон, в котором толпилось в основном мужское население. На павильоне красовалась вывеска "Сухое вино".
   "Очень кстати", - подумал я и вошел.
   У противоположной от входа стены стояли огромные бочки с надписями названий сортов вин. Вина, в основном, белые. В начале каждого названия написано слово "Рислинг". К примеру, "Рислинг Кара-Булакский" или "Рислинг Андижанский". Стоили вина от 20 до 30 копеек за стакан. Стаканы граненые. Я купил "Рислинг Ферганский" и выпил. Кислятина оказалась неимоверная. Вышел из павильона. Вход в ОДО виднелся напротив. Я зашел. Внутри увидел буфет со столиками, в котором продавался портвейн "777" - несбыточная мечта всех забулдыг СССР, а в зале гремела музыка. Военный оркестр играл джаз. В женщинах недостатка не было. Еще бы! - офицеры - самый желанный объект для непритязательных девушек, которым надоело обжиматься по подворотням и есть мороженое, купленное на жалкие гроши сопливых недорослей. Я стал искать глазами своих новых друзей и вскоре увидел их, стоящими в обществе двух довольно крепких и не совсем юных дам.
   - Иди сюда, - помахал мне Гриша.
   Я подошел. Дамы мне как-то сразу не понравились. Что-то людоедское сквозило в их напряженных взглядах. Дамы выглядели явно под тридцать: фигуры приземистые и не располагающие к лирическим отношениям. Было очевидно, что на уме у них вещи простые. Они, вроде бы, беззаботно веселились, но время от времени бросали оценивающие взгляды поочередно на каждого из нас.
   - Они милиционерши, - шепнул мне Базаров, но контингент, похоже, надежный.
   - В каком смысле? - наивно спросил я.
   - А ты не знаешь? .
   - И что, мы групповичок что ли устроим? - добавил я свой вопрос, подтверждая свои еврейские корни.
   - А что? - подтвердил в свою очередь свои корни Гриша, который не слышал о чем мы говорили.
   Мы с Базаровым предложили дамам поехать к нему на квартиру и они сразу же согласились. На часах было пять минут седьмого.
   - Валеру захватим до кучи? - спросил в свою очередь Сафронов, у которого указанных выше корней не было.
   - Дак уже время "Ч" прошло, - заметил кто-то из нас.
   - Я уверен, что он чего-то опять перепутал, - заметил Базаров.
   - Давайте все-таки проверим, - предложил я.
   Все, включая дам, согласились и мы пошли к оперному театру. Через десять минут показался его фасад. Еще издалека мы увидели фигуру Валеры. Остановились и решили немного подождать. Через десять минут нам надоело и мы подошли к Полектову.
   - Знаете, я кажется перепутал: Света предложила не у оперного театра, а у театра оперы и балета, - сказал он.
   - Это одно и тоже, - уверенным голосом заявил Гриша.
   - Да? - удивился Полектов, - А! Я вспомнил: Света сказала "У билетных касс", а я спутал "билетных" с "балетом", а потом пошли ассоциации с оперой и т. д.
   - А с Валей ты встретился? - спросил я.
   - Нет, я уже в четыре часа вспомнил, что не у Сквера , а у Парка Тельмана. В общем, не успел...
   - Ну, ничего, - сказал Базаров, мы зато познакомим тебя с двумя новыми девушками.
   В глазах у Валеры застыл ужас. Было видно, что "девушек" он испугался. Очевидно, они никак не увязывались с образом тех невинных созданий, которым он пудрил мозги, назначая свидания, тут же забывая где.
   Мы прошли театральную площадь и сели на трамвай, который по уверению Базарова должен был идти в сторону Туркменского базара и довезти нас прямо к его дому. В трамвае все тихо переговорили и сошлись на том, что баб этих мы захватили зря и в качестве наказания мы с Базаровым будем их провожать домой после предстоящих возлияний.
   - Кстати, сказал Базаров, коньяк и шампанское купим возле моего дома.
   Вскоре мы вышли на нужной остановке около старого одноэтажного домика и зашли в калитку. У дома был небольшой пустырь без признаков растительности, кроме ковыля. Прошли через малюсенькую прихожую и оказались в "зале". Посреди него стоял здоровенный стол, а под ним сундук, тоже приличный. Несколько старых стульев стояли у стен. Других вещей не было.
   - Так, - сказал Полектов, - понятно - бабушка - в сундуке.
   - Ты что, вообще!? - покрутил Базаров указательным пальцем у виска.
   - Вещи распродал - это понятно, а бабушку-то зачем в сундук? - продолжил Боря.
   - Действительно, чем-то пахнет, - заметил Гриша, слушая как всегда только себя.
   - Понятно, - сказал Сафронов, хитро прищурив глаза.
   Дамы профессионально напряглись и незаметно отодвинулись к выходу.
   - Ну и юмор у вас! - притворно возмутился Базаров, - это мышами пахнет. Нужно кошку притащить.
   - Нет, какой-то дохлятинкой пахнет, - продолжил Сафронов.
   Базаров резко отодвинул стол и попытался открыть сундук, хотя тот был на замке. Дамы уже были у выходной двери.
   - А ключ выбросил в Салару - убийца, - подхватил я.
  
   После этих слов все услышали топот каблуков дам, убегающих по дощатому полу прихожей.
   - Куда вы, девушки! - закричал Полектов, выбегая за ними.
   Через минуту он вернулся и заявил:
   - Ждите группу захвата...
   - Ну что же - значит судьба, - сказал Боря, - а как же коньяк и шампанское?
   - Сейчас сбегаем, - сказал Базаров, посмотрев на меня. Когда мы вышли из калитки, Виктор сказал, что мы пойдем в специализированный ларек, расположенный рядом с заводом шампанских вин.
   - Там же военные склады, на которых я и служу, - сказал он.
   - Классно устроился! - восхитился я.
   - Тоска зеленая - я боюсь, что сопьюсь в конце концов.
   - Так попросись на "передовую", - предложил я.
   - Еще чего - не знаешь, что в армии нельзя проявлять инициативу.
   - Ну, то на войне, а в мирное время можно.
   - Ничего, Витя, пару месяцев мы тебе скучать не дадим, а после этого я еще остаюсь в Ташкенте на неопределенный срок, так что будем встречаться, а там посмотрим. Это, конечно, не Питер, но все-таки тоже столица. На носу зима, а зимой артисты со всего Союза сюда съезжаются. Будем посещать и культурно расти над собой.
   Виктор заметно повеселел и повел меня почти подпрыгивающей походкой.
   - Ты представляешь - я физик, а приходится торчать на складе всякой хозяйственной фигни. Я чувствую, как тупею с каждым днем. Энтропия моя увеличивается, а энергия уменьшается. Особенно, когда я вечерком захожу на Туркменский базар, который рядом со мной - сразу же за поворотом трамвайной линии - и подхожу к пивнушке. Не представляешь, какие типы там вертятся. Сюда - в Ташкент - съезжаются бичи и бомжи, как и артисты, со всего Советского Союза.
   - Союз нерушимый республик свободных... , - запел Виктор.
   - Это ты к чему? - спросил я.
   - Так - к слову.
   Я вспомнил и рассказал Виктору случай из собственного детства, о котором мне рассказывали родители. Это было в 1951 году тут же в Узбекистане, в городе Андижане. Я - трехлетний ребенок - отправился с родителями в кино в открытый кинотеатр летной части, в которой служил отец. А, надо сказать, что ребенок я был артистичный и очень энергичный. Перед сеансом я выскочил на сцену и громко запел гимн:
   - Союз нерушимый республик свободных схватила на веки великая Русь...
   Отец и друг его, сидящий рядом, сначала оцепенели, а потом одновременно, не сговариваясь, бросились и стащили меня со сцены. Родителям крупно повезло, что перед сеансом было шумно и рядом не оказалось шестерки. В противном случае никто бы не стал разбираться, что для ребенка "сплотила" и "схватила" звучит одинаково.
   Мы посмеялись, зашли в заводской ларек, купили все, что намечали, включая закуску, и вернулись к друзьям. Поздно вечером все, кроме Базарова, в веселом расположении духа сели на трамвай и с одной пересадкой добрались до нужной остановки недалеко от училища. Еще метров триста, которые нужно было пройти, шли строевым шагом и распевали строевые песни. Прохожие сторонились в недоумении. Перед входом в казармы я обратил внимание на две полные фигуры в тюбетейках.
   "Где-то я их уже видел", - отметил я чисто автоматически, но тут же забыл об этом.
  

Курсы и культурная программа

   На другое утро начались занятия. Они проходили не в главном корпусе, великолепном здании, построенном еще до революции, а в пристройке, расположенной у забора училища. На курсе собралось около двадцати человек со всех республик, в основном азиатских. Были офицеры коренных национальностей из Таджикистана, Узбекистана, Киргизии и Туркменистана. Из Туркмении, правда, был только один, который нам показался старым: плешивый, лысый с красноватыми глазами. Потом мы его расспросили и он рассказал, что зовут его Алты (это означало, что он шестой мальчик в семье), ему 31 год, жена его и трое детей живут в Безмеине, и приедут к нему после курсов в Кушку, куда его направили в штабе округа.
   На наш вопрос, почему его забрали в таком возрасте, он ответил:
   - У меня меньше всего денег было из тех, которых хотели забрать. У Аннадурды было много денег, у Сильгельды много, у Реджепа было очень много денег.. Забирать собирались их, но они заплатили, а я, Сапар и Мерет пошли в армию.
   Выделялись три узбека, среди которой один, надменный с тонкими чертами лица был явно главным, а двое остальных вели себя как его слуги.
   - Наверно, сын какого-то крупного начальника, - догадался Сафронов.
   Надменный с "охраной" подошел ко мне на одном из перерывов и спросил:
   - Ты откуда приехал?
   - Из Алма-Аты.
   - А в Самарканд не заезжал?
   Я напрягся и решил, что ему правды говорить не стоит.
   - Нет, не заезжал, а почему ты спрашиваешь?
   - Да тут один земляк ищет тех, кто приехал из Самарканда. Хочет что-то спросить.
   - А где он?
   - Встретил недалеко от училища. Обещал придти.
   - Нет, в Самарканде я не был.
   Надменный и его "охрана" отошли, а я сильно задумался. Выходило, что меня все-таки вычислили. Брат с его другом могли рассказать своим друзьям, что я еду служить офицером, что-то я говорил деду с ишаком. В гостинице КЭЧ, правда, я никому ничего не рассказывал, кроме капитана. Но, тем не менее, они могли по крупицам и довольно быстро восстановить мой путь...
   Таджики на курсах были похожи на кавказцев. Как потом выяснилось, они родом из Горно-Бадахшанского района, где самые высокие горы и все очень напоминает Кавказ, но в более крупном масштабе. Среди таджиков выделялся один - высокий с усами, который немного сторонился своих. Звали его Димхон.
   Сдержанный и корректный, на занятиях он отличался от всех представителей восточных и невосточных национальностей умом и сообразительностью.
   Казахстанцы, а это были я, Боря, Гриша и еще Саша Фильштейн, который пытался примкнуть к нашей компании, но безуспешно, казахов явно не напоминали, особенно Гриша. Из-за этого остальные представители восточных народностей смотрели на нас с подозрением и удивлением.
   Киргизы казались замкнутыми: тихо кучковались, ни во что не вмешивались, на курсах сильно не успевали и служить явно не хотели. Только один из них, Кошойбек, выглядел пошустрей, поскольку был столичным фруктом. В обед они не посещали столовую училища, а шли прямиком в парк в лагманную. Лагман - это уйгурское и дунганское блюдо, которое готовят из баранины, овощей и специальной длинной лапши из тянутого теста. Из лагманной они возвращались счастливые.
   - Как будто дома побивали, - говорил Кошойбек и закатывал глаза.
  
   Кроме теории, на курсах преподавали стрельбу из автоматов и пистолетов и строевую подготовку, которая мне лично очень помогла потом управляться с солдатской массой. Позже я с болью в сердце смотрел на офицеров-двухгодичников в своей части, которые не проходили подготовительных курсов (а таких было большинство). Какое жалкое зрелище представляло их "командование": солдаты их презирали и издевались при любом удобном случае.
   На одном из занятий по строевой подготовке произошел смешной случай. На плаце стояли мы - все сорок человек -, а офицер, проводящий занятие, вызывал каждого и тот должен был сказать "я", а потом строевым шагом выйти из строя, встать по стойке смирно и ждать команду. Метрах в пятидесяти от нас проходили строевую подготовку настоящие курсанты училища.
   Дали команду Боре. Представьте себе полную фигуру, еле перетянутую ремнем, и сильно напоминающую фигуру Швейка. Послышался смех со стороны настоящих курсантов.
   Последовала команда: " Вперед шагом марш!"
   Боря зашагал, но при этом руки у него двигались в ту же сторону, что и ноги: если правая нога шла вперед, то и правая рука вперед и то же самое с левой ногой и рукой.
   Хохотали все: и настоящие и ненастоящие (т.е., мы) курсанты. Но больше всех хохотал офицер, проводящий занятие. Он не мог успокоиться и кто-то даже побежал за водой.
  
  
  
  
  
   0x01 graphic
  
   Выпуск кратких офицерских курсов в ТВОКУ (г. Ташкент, конец осени 1970-го. (Автор - второй слева в заднем ряду).
  
  
   0x01 graphic
  
   Ожерелье с рубином Тимура (большой камень справа).
  
  
  
  
   Но самое удивительное, что смеялся сам Боря, а потом заявил:
   - Я говорил им на военной кафедре, что какой из меня офицер, а они - устроишься завскладом - будешь нас еще благодарить.
   Ходили мы на курсах и в наряды. К примеру, меня и Сафронова послали покрывать толем, разбросанным ветром, скирды хлопка высотой около 15 метров, расположенные на территории училища. Зачем они там стояли, было непонятно. Мы залезли на первую скирду, легли на спины, подложив ладони под головы и предались мечтаниям. Тут прямо над нами, появились две вороны, в клюве одной из них блестела металлическая ложка. Ворона с ложкой поднялась выше подруги, открыла клюв и выпустила ношу. Вторая спикировала и ухватила блестящий предмет своим клювом. Потом она тоже поднялась выше подруги и они проделали тот же самый трюк. После четырех-пяти повторений птицы улетели, прихватив с собой интересный предмет для последующих игр.
   - Они, значит, тут играют, а мы пахать должны, - сказал Виктор и тут же уснул.
   Я немного полежал и тоже забылся на несколько минут. Проснувшись, стал думать о том, что, в общем-то, мне повезло с этой армией: не надо каждый день ходить на работу, чтобы потом в конце месяца получать жалкие 100-120 рублей, напрягать жилы в борьбе за существование и ютиться по углам после женитьбы на такой же инженерше. Вроде бы, с одной стороны, в армии ты несвободный человек: строевая подготовка, занятия с солдатами, ночные дежурства, а, с другой стороны, свобода и зарплата в два раза больше, чем на гражданке. Я понимал, что неизвестно что еще там будет впереди, но неизвестность тоже создавала ощущение свободного полета. Меня начало клонить ко сну, но тут некое обстоятельство неожиданно взбодрило: я увидел двух полных узбеков, которые стояли за забором училища и смотрели в нашу сторону. Я по-настоящему испугался. Они все-таки караулят меня и...
   "Все", - решил я, - "один ходить не буду".
   Посмотрел на Виктора, который безмятежно посапывал.
   "Какой я все-таки идиот! Зачем я взял это ожерелье? Может быть, пойти в милицию и все им рассказать? Нет - милиции я не доверяю. Для галочки они закатают меня лет на десять. А вот что надо сделать, так это сходить в Центральную Библиотеку..."
   Бросил взгляд в сторону моих преследователей. Они исчезли...
   "Может быть, мне показалось?"
   Через полчаса Виктор проснулся, мы привели в порядок покрытие скирды и спустились вниз по приставной лестнице. Часы показывали, что нужно собираться на обед. В субботу у преподавателей короткий день. У нас же он обещал быть длинным. Во-первых, мы собирались пойти на всесоюзные соревнования по легкой атлетике на стадионе "Пахтакор", во-вторых, посетить кафе "Голубые купола", а, в-третьих, побывать на представлении гипнотизера Сергея Виноградова, проходящем во Дворце искусств.
   На стадион мы попали как раз к открытию вечерней программы. Спортсмены разминались, играла бодрая музыка, а я в это время просвещал друзей. На разминке я увидел "стариков" - звезд Советского спорта: Ирину и Тамару Пресс, ... Озолина, Марию Иткину и др. По моей прикидке им было уже прилично за тридцать, но спорт они не бросали. Все "старухи" сильно напоминали мужчин, особенно Мария Иткина - бегунья на средние дистанции. Я вспомнил, что мы, спортсмены, называли ее Миша Иткин за мужскую фигуру и мужественное лицо. На теле ее выделялась каждая мышца и женская грудь практически отсутствовала. Но специального контроля на тестостерон и др. в Советском Союзе не проводилось, поэтому звездами могли стать не совсем женщины. После моей вводной лекции ребята сильно заинтересовались предстоящими соревнованиями. Во всяком случае, болели по-настоящему. Звезды, естественно, выиграли, сильно опередив молодежь, что было, по моим понятиям, вполне естественно.
   Кафе-чайхана "Голубые купола" выглядело скорее китайским, чем узбекским, сооружением, поскольку изогнутая крыша, насколько я понимал, никогда не соответствовала местному архитектурному стилю. Только два больших голубых купола сверху напоминали купола минаретов. Народ сидел в основном командировочный, не проявляющий особых изысков в восточной кухне, и поэтому потребляющий водку, закусывая ее пловом. Мы решили сильно от народа не отличаться. Только водки взяли немного, учитывая предстоящее культурное мероприятие.
   На представление Сергея Виноградова во Дворце искусств мы немного опоздали, но он, как оказалось, еще не начинал работать с аудиторией, а просто читал небольшую лекцию, как бы подготавливая всех психологически. Когда короткая лекция закончилась, Виноградов попросил сидящих в зале свести пальцы рук с тыльной стороны шеи и сжать их. После этого, он с уверенностью в голосе заявил, что руки теперь развести невозможно.
   - Вот попробуйте развести, - попросил он.
   Наша компания руки развела, а в зале человек двадцать под общий хохот сделать этого не смогли. Виноградов вызвал их на сцену и дальнейшие эксперименты проводил только с ними: он усыплял их, убеждал в том, что они являются певцами, врачами, спортсменами, заставлял петь, говорить какие-то фразы, в общем, издевался. После этого он стал демонстрировать чудеса, которые сильно напоминали цирковые. Например, просил после того, как уйдет из зала вместе с любым человеком из народа, отдать его авторучку первому попавшемуся, а потом, возвращаясь и проходя по рядам, якобы по выражению лица определял у кого эта ручка. Мы комментировали эти действия по-своему: во-первых он мог выйти со своим подставным, а во-вторых, в зале мог быть тоже его человек, который всяческими покашливаниями или покрякиваниями мог дать подсказку. В общем, стало неинтересно и мы покинули зал.
   Решили просто погулять по Скверу, который был совсем недалеко от театра. Вход в Сквер со стороны улицы Энгельса украшал памятник Карлу Марксу в виде факела, огонь которого олицетворяла голова основоположника. Народу - в основном молодежи - в вечернее время было много. Красивые и нарядные девушки, проходя мимо, бросали заинтересованные взгляды в сторону нашей перспективной группы. Мы, естественно, вертели шеями и по-гусарски расправляли плечи. Около театра имени Навои в воздухе носился запах плова, который варили на костре в огромных казанах недалеко от парадного входа. Возле казана располагались несколько столиков с большими зонтами. К плову подавался ароматный чай в пиалах. Настоящий Восток! Особенно это было в диковинку людям, приехавшим с севера и запада необъятной Родины.
   - Может быть, поужинаем, - предложил Боря.
   - Да ты что! - возмутился Базаров, - еще с Голубых Куполов не улеглось...
   Все согласились. Вернулись в казарму довольно поздно. Курсанты уже спали. Тихо пробрались к своим кроватям, разделись и спустя минуту присоединились к всеобщему храпу.
   Через три недели занятий строевую подготовку освоили все, даже Боря. Другие предметы, типа политической подготовки, теории артиллерийской стрельбы и прочее проскакивали мимо ушей, не касаясь нашего сознания. Некоторые преподаватели оказались интересными людьми, особенно участники войны. В основном же - это были обычные служаки, которым необычайно повезло оказаться на роли преподавателей в столичном городе, в то время, как их бывшие сослуживцы скитались по Богом забытым захолустьям.
   В один из вечеров Кошойбек пришел в казарму и сообщил, что наш туркмен Алты попал в госпиталь. Он, якобы, связался с какими-то наркоманами в парке Тельмана, повздорил с ними и они его жестоко избили. Мы, т.е. наша дружная группа, пошли к дежурному по училищу и выяснили, что госпиталь находится совсем недалеко - на пересечении улиц Пушкина и генерала Петрова. Зашли в ближайший магазин, купили сухофруктов, шоколаду и лимонад и отправились. Госпиталь нашли быстро, но в него не пускали, поскольку дело клонилось к вечеру. Сафронов свел ладони рупором и крикнул:
   - Алты, где ты?
   Неожиданно открылось ближайшее к нам окно и выглянул Алты с перевязанной головой. Сначала он не понял, кто к нему пришел, поскольку заметно потемнело, но когда понял, то сильно расчувствовался. Мы услышали всхлипывания. Было странно слышать их от товарища, который был старше нас примерно на десять лет.
   - Спасибо, что пришли, - услышали мы, - никогда не забуду.
   Мы стали передавать гостинцы и тут он вообще стал вытирать слезы кулаком.
   - Видно хорошо его по голове стукнули, - сказал мне тихо Гриша.
   - О! Я вспомнил - они меня все время спрашивали, кто на наши курсы приехал из Самарканда.
   - А ты им что сказал? - спросил я первым.
   - Сказал, что не знаю...
   "Получается, что человек пострадал из-за меня. Что же теперь делать?" - стал я напряженно думать, но выхода не находил.
   - Ты чего задумался? - спросил меня Боря.
   - Нет, ничего. Просто жалко его...
   Мы пожелали Алты скорого выздоровления и отправились в казармы.
   - А, может быть, по пиву? - предложил Полектов.
   Мы согласились и пошли ко входу в парк. Четыре автомата стояли на месте. На каждом из них наклеена цифра, обозначающая номер пивного завода. Мы предпочитали четвертый. Бабульки находились рядом со своими кульками с орешками, лежащими на расстеленных тут же на земле полотенцах.
   - Как ваше здоровье? - спросил я, - обращаясь к бабулькам.
   Они одновременно поклонились мне, а одна из них перекрестилась:
   - Слава Богу, слава Богу...
   - Пройдет еще месяц, - сказал Боря, - и мы все разъедемся по разным местам и будем вспоминать это время как самое лучшее.
   - Небось, в вашем Казанджике, - сказал Сафонов, обращаясь к Боре, - вообще не знают, что такое пиво. Пьют, поди, только зеленый чай.
   - Да, тебе хорошо, - сказал Гриша, которого тоже направили в Казанджик, - будешь служить в столице Туркмении.
   - Что же хорошего? - парировал Сафонов, - жарища там неимоверная. Боюсь, что и пива там приличного нету.
   - Да бросьте вы, - сказал Полектов, загадывать бесполезно. Нужно сейчас наслаждаться жизнью и мечтать. Вот я вчера с Галиной познакомился, так она такая мечтательная...Ой! Я с ней должен сегодня в семь часов встретиться у Дворца Спорта...
   Все заржали, расплескивая напиток из кружек. Потом успокоились и с наслаждением тянули пиво, думая каждый о своем. На дворе конец октября: совсем не жарко, погода чудесная, каштаны еще пока не сбросили листья, а из парка раздается птичье разноголосие. Не шумно, т.к. общественный транспорт уже заканчивает работу, а частников на автомобилях совсем не много: время от времени проезжает то "Москвич", то "Волга" и опять тишина. Красота!
  
  

Рубин Тимура

   В один из вечеров я попросил Гришу составить мне компанию в походе в Центральную Библиотеку. Сказал, что хочу купить украшение для своей девушки и что де она просила, чтобы украшение было с местной спецификой, а я в этом ничего не понимаю. Вот и хочу полистать специальную литературу. Гриша согласился и сказал, что он тоже давно хотел пойти в библиотеку, посмотреть художественные альбомы. Сказал, что он на гражданке коллекционировал импрессионистов: Моне, Ренуар, Дега, Писсаро, Сислея, Гогена , но больше всего он любит Ван-Гога. Обожает пунтуалистов: Поля Синьяка, Жоржа Сёра. Экспрессионистов любит меньше, но и их альбомы у него тоже есть. Я, в свою очередь, ошарашил его известием, что давно увлекаюсь живописью и даже выставлялся несколько раз. Все началось с того, что мы с моим другом Алексеем, который недавно закончил архитектурный, случайно попали, еще будучи школьниками, в квартиру нашего общего приятеля Танабая, живущего в милицейском городке, который учился в художественном училище. Все стены его маленькой комнатки, куда входили только кровать, небольшой стол с двумя стульями и шкафчик, была увешана акварелями. Нас поразило, насколько сочной, красочной и необычной была эта живопись. Мы тут же решили купить краски и кисти и пойти на пленер. Танабай посоветовал покупать только колонковые кисти и дал несколько советов: сильно не мешать краски, не делать более трех накладывающихся друг на друга слоев и не вдаваться в детали. Бумага нужна тоже специальная - не гладкая, а шероховатая, т.е., ватман. Мы смастерили себе этюдники (благо, школа у нас давала вторую специальность - столяр-строитель) и вышли на пленер. С первого раза получилось только у Алексея, а у меня - только с третьего. В последующем я увлекся больше маслом. Акварель так и не освоил до конца.
   Гриша с уважением меня слушал. После этой небольшой лекции мы сели на автобус, который останавливался возле библиотеки. Там в читальном зале порылись в картотеках и нашли то, что нас интересовало. Сели в зале рядом и углубились - я в свои книги, а Гриша в свои альбомы. Я открыл книгу "Знаменитые камни" и нашел главу "Рубин Тимура".   Там было написано следующее:
   "Рубин Тимура -- название одного из знаменитых исторических камней, данное по имени его первого достоверно известного владельца Тамерлана . Название рубин является ошибочным, на самом деле камень является красной шпинелью, но это было установлено только в 1853 году. Масса камня 361 карат".
   "Слава Богу", - подумал я, - "это просто камушек и к моему ожерелью не имеет никакого отношения".
   Дальше я листал книгу просто автоматически почти без всякого интереса пока не дошел до иллюстраций и тут к своему ужасу увидел свое ожерелье. Оказалось, что, так называемый, Рубин Тимура был одним из трех камней в нем, скрепленных золотыми украшениями. Вот теперь мне стало страшно по-настоящему. Для того, чтобы как-то успокоиться, я продолжал читать историю камня, прослеживаемую по надписям, сделанным на нем.
   Первая надпись принадлежит Тимуру, в ней сообщается, что он захватил этот знаменитый камень при разгроме Дели в 1398, вторая -- наследнику Тимура, его четвертому сыну Шахруху. В 1447 его сменил сын, известный ученый и просветитель Улугбек, чье имя также выгравировано на камне. После перехода власти к Сефевидам на камне было вырезано имя шаха Аббаса I, который подарил "Рубин Тимура" правителю империи Великих Моголов Джахангиру, приказавшего выгравировать на камне свое имя и имя своего отца. Сын Джахангира, Шах-Джахан , известный постройкой знаменитого мавзолея Тадж-Махал, также оставил свое имя, назвав себя Сахиб Киран Сани (Второй господин благоприятствующих планет), как когда-то назывался Тимур, который считал своими планетами Венеру и Юпитер. В 1658 Шах-Джахан был заточен в тюрьму с видом на Тадж-Махал по приказу собственного сына Аурангзеба, чье имя также имеется на камне. Следующее имя -- Махамада Фарука Сийяра, правившего в 1713--18. В 1739 в Индию вторгся персидский Надир-Шах, захвативший Дели. Среди добычи находился и "Рубин Тимура". В дальнейшем камень перешел во владение Ранджита Сингха, раджи сикхов. После восстания сикхов все драгоценности были захвачены англичанами и стали военным трофеем Ост-Индской компании. В настоящее время хранится в индийской комнате Букингемского дворца.
   "В настоящее время камень хранится у меня", - промелькнула мысль, "и нужно от него каким-то образом избавиться. Может быть, просто не брать его из камеры хранения - и все... Он пролежит там много лет вплоть до ремонта или модернизации вокзала, а потом строители отдадут его государству. Звучит пафосно, но в жизни так не бывает: первый, кто увидит его, не сможет устоять от искушения. ".
   Я посмотрел на Гришу - он с восторгом рассматривал свой альбом.
   - Погляди, - сказал он, - какая прелесть.
   И тут он показал мне знаменитую картину "Крик", Эдварда Мунка. Лучшее его полотно, изображающее ужас, очень хорошо отображало мое состояние, но я, естественно, Грише об этом не сказал. А сказал я, что нам пора - нас ждут друзья. На остановке Гриша говорил о живописи, а я впал в ступор, из которого меня вывели два типа, стоящие недалеко от нас - это были они...
   "Стоп!", - сказал я себе, - "это паранойя. Обычные дехкане приехали в большой город и пялятся на все и всех, а ты, как идиот, наделал в штаны".
   Решил все-таки провести элементарную проверку, как показывали в детективных фильмах про шпионов. Подъехал наш автобус и мы начали заходить в него. Дехкане тоже сделали это, толкая друг друга. В момент, когда двери закрывались, я выпрыгнул и автобус тронулся. Затем я быстро спрятался за большой платан, чтобы понаблюдать за развитием событий. Проехав десять метров, автобус притормозил, постоял как бы в раздумии, затем двери открылись и оттуда выкатились мои преследователи, а за ними Гриша. Преследователи побежали в мою сторону, т.е. к остановке, а я заскочил в ближайший подъезд, подождал пока "дехкане" пробегут мимо и удалятся на достаточное расстояние, а потом устремился по тротуару к следующему перекрестку. Поймал такси, помотался по городу, а потом направил его в училище. Там уже сидел на своей койке Гриша. Увидев меня, он покрутил указательным пальцем у виска.
   - Что за цирк ты устроил?
   - Гриша, не обижайся, у меня в библиотеке выпал кошелек.
   - А? Тогда понятно. А я даже не подумал вернуться в библиотеку - сразу же взял такси и сюда.
  
  

Марш по площади

   В последующие вечера мы ходили в картинную галерею, где всех поразил портрет "обнаженной в черных чулках" Маковского, на концерты приезжих союзных знаменитых эстрадных и оперных певцов и певиц и даже московский цирк, в котором выступал Никулин. Преследователей я больше не замечал или не хотел замечать. Мне удалось даже забыть о них на время, которое проскочило быстро, и вот наступил праздник "7-е ноября". Нас предупредили, что мы пойдем в офицерской "коробке" по "Красной Площади", как ее называли в Ташкенте. На самом деле это была площадь имени Ленина. Буквально перед праздником открыли музей Ленина вблизи этой площади и мы решили его посетить.
   - Интересно, что там могут показывать? - сказал Сафронов. - Копию мумии?
   Мы все посмотрели по сторонам, удивившись смелости нашего товарища.
   - Или шалаша, - добавил я.
   Ничего особенного не ожидая, мы все-таки пошли в этот музей ради расширения культурной программы. Увиденное превзошло все наши ожидания. В огромном модерновом здании по стенам висели какие-то письма, фотографии и лозунги и все...
   - Да, не густо, - сказал Гриша, - могли бы хотя бы письма Инессы Арманд повесить.
   - А кто это? - спросил Боря.
   - Как кто? Возлюбленная Ленина.
   - А откуда ты это знаешь? - удивились мы.
   - По голосам слышал, - сказал Гриша.
   - Ты смотри какой? - с сарказмом заметил Базаров.
   - Какой, какой? - стал возбуждаться Гриша.
   - Затаившийся, - сказал Полектов.
   - И таких призывают в Советскую Армию, - добавил Сафронов, - чтобы они защищали мирный труд и отдых честных трудящихся.
   - Что же это делается? - всплеснул руками я. - В то время, как "межпланетные корабли бороздят просторы Большого Театра..."
   Мы пошли в сторону Красной Площади, по которой нам предстояло прошагать 7-го ноября. Народу на ней почти не было. Только две милицейские машины с мигалками стояли возле памятника вождю.
  
   За неделю до праздника мы надели новую форму цвета морской волны, которая очень напоминала милицейскую. Народ еще не привык ней и шарахался от нас в страхе, особенно вечером. Мы с Базаровым заглянули в парикмахерскую недалеко от центра и сели на стулья у стенки, тихо разговаривая в ожидании своей очереди. Парикмахер, мужчина лет сорока, с интересом посматривал в нашу сторону. Потом он не выдержал и заявил, что тоже был офицером до 1960-го года, когда Хрушев в третий раз сократил Вооруженные силы на миллион двести человек.
   - Я не знал, что мне делать, - поведал он. - С трудом нашел себе работу на стройке. Потом просачковал на одном из складов и, в конце концов, решил податься в парикмахеры.
   Мы сказали, что мы двухгодичники, не по своей воле ставшие военными, но он все равно постриг нас с большим удовольствием, как своих людей.
   Начались тренировки праздничной маршировки по "Красной Площади". Мы по много раз вышагивали под маршевую музыку. Командовал какой-то майор, часто срывающийся на мат, который, будучи усиленным аппаратурой, звучал очень убедительно. Через час такой тренировки из Дома правительства, стоящего рядом с площадью, пришло гневное указание выражаться цензурно. В противном случае будут приняты меры. Майор сразу сник и дальнейшая тренировка проходила вяло и неэффективно. Среди нас были подозрительно молодые ребята в погонах капитанов и майоров. Как потом оказалось - это были курсанты ТВОКУ. Преподаватели училища выставили их вместо себя.
   Седьмого ноября, с честью справившись с поставленной перед нами задачей, мы направились в ОДО отметить это. Туда же заявились и курсанты в форме офицеров со званиями выше наших. Через полчаса возник конфликт, виновником которого оказался Боря. Он никак не хотел уступать очередь за портвейном "777" какому-то сопливому недоноску с погонами майора. Драки избежать не удалось. Боря сразу же получил в ухо и в скулу, от чего завалился в дальний угол буфета. Мы вовремя подскочили. Курсант получил сдачу, схватился двумя руками за подбородок и побежал к своим. Через несколько секунд к буфету на подмогу неслись как курсанты, так и наши двухгодичники. Еще бы немного и ОДО превратился в место серьезной битвы, но тут ворвался патруль. Офицер выхватил пистолет и пальнул вверх. Посыпалась штукатурка. Все замерли на мгновение и пришли в себя. Курсанты сообразили первыми и быстро исчезли. Для наших времени потребовалось побольше: мы выскочили из помещения через несколько минут. В быстром темпе устремились в сторону Сквера, и успокоились только когда оказались внутри него..
   - Настоящий праздник! - сказал Сафронов, прикрывая лицо рукой - Народные массы ликуют.
   Глаз его оказался подбитым, а волосы развевались как у Бетховена.
   - Надо бы массам как-то немного успокоиться, - предложил Полектов, приняв, к примеру чего-нибудь на грудь.
   - Неплохая идея! - сказал я. Вот и соответствующее место.
   Мы как раз подошли к летнему открытому кафе, почти все столики которого были заняты. Публика сидела праздничная. Между столиками бегали детишки с флажками и шариками.
   Мы нашли пустой столик, на котором стояла грязная посуда. Официант сказал, что он вмиг управится, и мы стали ждать когда он это сделает.
   - Ну вот, сказал Гриша, - еще три недели и мы разбегаемся...
   - Жалко, но ничего не поделаешь, - добавил я, - надо благодарить министерство обороны, что оно нас тут собрало.
   - В принципе, - сказал Сафронов, - поставили галочку, ничему нас, кроме строевой, не научив.
   - Да и строевую не всем нужно было преподавать, - вставил Боря, - поскольку у нас, к примеру, были сборы перед защитой диплома. Все заулыбались.
   Я вспомнил сборы, проходившие в горах, с содроганием. Вспомнил как ужасно нас кормили маринованной картошкой, сваренной с ошметками лука. Мы терпели неделю, а потом, не сговариваясь, на команду "В столовую шагом марш!" стали вышагивать на месте перед ее входом, из которого вырывались далеко не аппетитные запахи. После третьей попытки лейтенант, командовавший нами, побежал в штаб. Через минуту мы увидели заместителя командира полка, здоровенного мужика, приближающегося решительной походкой вместе с нашим лейтенантом. Он дал ту же команду и мы так же зашагали на месте. Морда подполковника стала пунцовой.
   - Вы знаете чем это вам всем грозит?! - заорал он, - Дисбатом на пять лет минимум. Это же не выполнение приказа! Засранцы, думаете, что получили высшее образование, так не ответите по полной?
   После такой тирады он сделал еще одну попытку завести нас в столовку, но мы были непреклонны. Тогда он исчез, предварительно приказав лейтенанту отвести нас к входу в штаб, что тот и сделал. Вышел замполит, майор, который был, судя по всему, поумней.
   - Почему вы не заходите в столовую? - спросил он.
   Мы нестройными голосами стали объяснять, что нас уже целую неделю кормят несъедобной картошкой и у некоторых начались уже голодные обмороки.
   - Хорошо, - сказал он, - сейчас разберусь. А вы, лейтенант, проведите пока строевую подготовку на плацу.
   Мы поплелись в сторону плаца. Через час изнурительной ходьбы на голодный желудок, прибежал какой-то солдат и сказал лейтенанту, чтобы он вел нас к столовой. Перед входом стояли командир полка, его заместитель и замполит.
   - Товарищи курсанты, - сказал командир спокойным голосом, - вы все совершили самое страшное преступление в Советской Армии - вы не подчинились приказу. Знаете, чем это грозило в военное время? Нужно было подать рапорт своему непосредственному командиру о плохом качестве питания и, если бы не последовало реакции, затем подать рапорт на имя вышестоящего командира, а вы? Мы - и тут он посмотрел на зама и замполита - сразу же отреагировали на происшествие и ужин вам приготовили нормальный, но и вы за ваше преступление ответите.
   На последующую команду лейтенанта мы покорно вошли в здание. Действительно, покормили нас знатно: на столах стояли тарелки с пшенной кашей и мясной подливкой, соленые помидоры и даже чай с конфетами...
   Однако назавтра начались репрессии. Нас стали вызывать по одному к какому-то капитану зловещего вида. Тот, в основном, выяснял кто был зачинщиком невыполнения приказа. При этом он очень умело грозил, вызывая настоящий страх, но штука была в том, что зачинщика не было. Все получилось стихийно. Но в Советской Армии следовало реагировать на происшествие соответствующим образом. Зачинщик должен быть.
   - Так что, в конце концов, нашли зачинщика? ,- спросил Базаров.
   - Нет, - сказал я, - все держались как Зоя Космодемьянская.
   - Представляю, что с вами сделали, - сказал Сафронов.
   - А ничего, замяли как-то. По-видимому не хотели сор из избы выносить. По головке бы этих командиров не погладили, - объяснил я.
   - А я вот вспоминаю, - продолжил Сафронов, - как на наших сборах в Семфирополе мы на первой же строевой запели по-Высоцкому "...идут по Украине солдаты группы Центр..." и тут же комсоргу приказали открыть вечером комсомольское собрание, на котором выступил замполит полка:
   - Вы что это поете, товарищи студенты, фашистские песни?!
   Зал зашумел. Послышались выкрики:
   - Это песня Высоцкого, товарищ майор!
   - Что вы сказали? - зловеще уточнил майор.
   - Это песня Высоцкого, - сказал кто-то уже на пониженных тонах.
   - Кого, Высоцкого? А он что, член Политбюро или кто?
   В зале воцарилась тишина, поскольку на это ответить было нечем. И тут руку стал тянуть Минкин, у которого полностью отсутствовало чувство юмора, хотя он был из Одессы. Он встал и начал объяснять замполиту, что Высоцкий - это поэт-песенник, песни которого уже поет весь Союз, что он снимался даже в кинофильмах.
   - Сядьте, товарищ студент, - приказал майор, - я не знаю ни одной строевой песни в Советской Армии, которую бы написал ваш Высоцкий. Да ему никто и не позволит.
   Мы сидели как прибитые, не пытаясь возражать, понимая, что это бесполезно.
  
  

Плов и конец компании

   - Давайте я завтра сделаю вам плов на квартире у Вити Базарова, - предложил Боря.
   Все радостно согласились.
   - Но для этого нам надо зайти на Алайский базар и купить рис, морковку, подсолнечное масло, чеснок и всякие специи. Хорошо бы также прикупить гранат и дыньку.
   - У тебя казан есть? - спросил Боря у Базарова.
   - Ты знаешь, есть, и довольно большой - он стоит у бабки в чулане.
   - Ну вот и заметано: значит завтра делаем плов, - сказал Боря и пригубил кружку.
   В этот момент я увидел, что за один из крайних столиков сели мои знакомые, о которых мне удалось забыть последнее время. Они глазели в нашу сторону, презрев конспирацию.
   Гриша проследил за моим взглядом и заявил:
   - Вот этих пузанов в тюбетейки я, кажется, уже где-то видел. Вспомнил! Они остановили автобус возле библиотеки, заорав, что оставили мешки на остановке. Водитель их сильно ругал, но дверь все-таки открыл. Я тоже вышел, заметив, что тебя нет.
   Я кивал головой, никак не поддерживая разговор. На мое счастье, Боря предложил закругляться и подозвал официанта. К столику моих преследователей, "дехкан", подошел другой официант, чтобы принять заказ. Мы расплатились и пошли. "Дехкане" занервничали. Когда мы выходили из парка, я обернулся. Никто за нами не шел. Мы проводили Базарова до остановки трамвая, а сами направились в казарму, в которой почти никого не оказалось.
   - Празднуют служивые, - заметил ласково Сафронов.
   На следующий день в десять утра мы были на Алайском базаре. История его уходит корнями в те далекие времена, когда по территории земель Центральной Азии проходил Великий Шелковый путь. Название "Алайский" произошло от названия горы "Олой". На территории базара, кроме рядов с различной снедью, фруктами и овощами, стояло много ларьков. От изобилия фруктов, овощей, солений, пряностей благоухающих ароматом, сытый человек вмиг становился голодным. Мы цепочкой шли за Борей, который родился в Фергане и знал много языков: русский, узбекский, идиш, немецкий и еще несколько восточных. Боря со знанием дела выбирал все, что надо к плову, обязательно торгуясь по несколько минут. Он подошел к немолодой женщине, продающей рис различных сортов, и что-то ей тихо сказал (на идише, как мы узнали позже от него). Женщина покраснела, потом с возмущением посмотрела на Борю и выпалила на русском:
   - Я не еврейка!
   Мы все хором, не сговариваясь, прыснули.
   Боря заулыбался и, не подавая виду, перешел на русский. Накупив всего, мы сложили все в большую спортивную сумку и, неся ее по-переменке, отправились к трамвайной остановке. Уже во дворе домика, в котором жил Базаров, мы нашли в сарайчике саксаул, соорудили из кирпичей очаг и запалили костер. Плов Боря варил часа два, сопровождая процесс комментариями. Запомнил, очевидно, только я, поскольку до сих пор плов - любимое блюдо моей семьи.
   - Главное, - говорил Боря, - это не перемешивать слои мяса, моркови и риса. Проделывать шурфы перед самой готовностью. В общем, приготовление плова - это процесс, напоминающий варку стали.
   Все соглашались, поскольку ничего не понимали ни в варке стали, ни в варке плова. На запах пришла соседка - толстенная бабища с развратными глазами. Она села рядом с Базаровым и обняла его за плечи. Тот никак на это не отреагировал из чего мы заключили, что дело тут сильно запущено...
  
   За последующие три недели было только одно значимое событие - это артиллерийские стрельбы, которые проходили на полигоне, расположенном недалеко от города-спутника Чирчик. На стрельбах один снаряд упал рядом с наблюдательным пунктом. Руководитель стрельб испугался ни на шутку, а мы по-молодости и глупости - нет, поскольку считали, что так и было задумано, чтобы попугать зеленых лейтенантов. Завыла сирена и по полю забегали солдатики и командиры. Когда все улеглось, пошел ливень, под которым мы и простояли около часа, поскольку спрятаться было негде. Слава Богу, плащ-палатки мы прихватили, т.к прогноз за день до этого по радио передали плохой. Потом вышло солнышко и все быстро высохли и повеселели.
   Нашей дружной компании отметить расставание не удалось - разъезжались порознь. Базаров сказал мне, что я могу приходить в гости после семи вечера. На всякий случай он дал мне номер своего телефона, установленного в каптерке на складе.

"Пентагон"

   В одно хмурое утро конца ноября я тоже направился к месту назначения: покинул почти пустое офицерское общежитие и сел в трамвай, который отправлялся в сторону шоссе Луначарского. Ехал недолго. Через несколько остановок увидел длинное восьмиэтажное здание из стекла и бетона. Остановка оказалась как раз посередине него. Я вышел из трамвая и направился во двор этого П-образного строения.
   - Так вот ты какой, Пентагон! А где же твои пять углов?
   У первого же встреченного офицера спросил, как найти небит-дагский полк. Он показал на длинную, сколоченную из досок, казарму. У казармы на скамейке сидел лейтенант кавказского типа с усиками. Рядом с ним на земле лежала красная гармошка. Я поздоровался с ним и спросил как мне найти небит-дагцев. Кавказец улыбнулся, обнажив два ряда ровных зубов:
   - Это мы!
   При этом он стукнул себя кулаком по груди.
   - А тебе зачем?
   Я стал объяснять, что был на офицерских курсах, теперь направлен в их часть для прохождения дальнейшей службы...
   - Меня зовут Сулейман, - прервал меня лейтенант, - но все зовут Суля. Ты тоже можешь так звать - разрешаю.
   Он вдруг резко вскочил, отдавая правой рукой честь, а левой ногой сдвигая гармошку, чтобы спрятать ее от взгляда приближающегося к нам майора.
   - Ну что, дедушка Хусейн, - с сарказмом обратился к Суле майор, растягивая слова, - опять солдатиков своих веселил? На губу захотел? У меня там много знакомых (?). Вместо того, чтобы следить за дисциплиной, этот дядюшка Хусейн - тут майор обратился ко мне - своим солдатам-бакинцам играет на гармошке...
   Лейтенант вытянулся в струнку и покраснел, однако в глазах его играли такие злые кавказские искорки, что майор, заметив это, осклабился, махнул рукой и вошел в казарму.
   - Ты иди вот по этой тропинке, - сказал мне быстро пришедший в себя Суля, - через пустырь и там увидишь дом с колоннами - это наша гостиница.
   Я пошел. Почему этот хлюпающий грязью канальчик назывался тропинкой, я не понял. Шел я долго, сначала оберегая сапоги, а потом плюнув на это. Вскоре увидел одноэтажное здание, которое, судя по архитектуре, было построено еще в предыдущем веке: лепные украшения, отличающиеся от лепнины сталинской эпохи, мощные стены и легкие на вид колонны. Я зашел. В прихожей были все приспособления для чистки обуви, которыми я тут же воспользовался. Зашел в большой зал. Посредине стоял билиардный стол, на котором играли два офицера: капитан и подполковник. Капитан был высокий и какой-то расхристанный: форма на нем сидела как-то мешковато. А подполковник низенький и полный, но опрятный. Он нависал своим пузом над столом и противно сопел, когда пытался ударить кием по шару. Еще четыре офицера выполняли роль болельщиков, громко обсуждая каждый удар. Я подождал минут десять, а потом не выдержал и выпалил:
   - Товарищ подполковник, разрешите обратиться!
   Подполковник сделал недовольное лицо, выпрямился, и, вытирая платком пот со лба сказал:
   - Разрешаю.
   Я изложил ему все то, что говорил Суле, вытащил из нагрудного кармана кителя предписание и протянул его. Он нехотя пробежал глазами по бумажке и сказал, чтобы я занимал 11 номер, дверь которого находится как раз напротив билиардного стола.
   - Ключи возьмешь у кастелянши. Вон ее дверь в конце коридора.
   Я взял у кастелянши, совсем еще не старой женщины, ключи, открыл дверь и зашел в номер. Он был на два койкоместа, но вторая койка еще не была занята. Окно выходило на пустырь. Возле окна во всю стену, захватывая часть потолка, проходила широкая трещина, грубо заткнутая паклей и замазанная глиной.
   "Это землетрясение наделало" - подумал я.
   Еще я подумал, что надо ехать в училище и привезти оттуда вещи: сумку и тюк с обмундированием.
   В номере делать было нечего и я вышел в зал. Игра продолжалась. Было видно, что выигрывает капитан, а подполковник при этом очень нервничает. Пот уже просто лился с него, заливая рубашку и галстук, который он даже на ослабил. Вскоре все было кончено.
   - Игра! - объявил веселым голосом капитан и поднял кий вверх.
   Подполковник в сердцах бросил кий на пол и заявил:
   - Пошли вы все на х...!
   Потом он сдернул свой китель со стула и пошел в свой номер. Капитан тоже удалился в свой номер. Тут только праздные офицеры-болельщики посмотрели внимательно на меня, понимая, что их полку прибыло. Я представился и поздоровался с каждым. Первого, старшего лейтенанта, звали Константином. Второй, тоже старший лейтенант, такой же высокий и крепкий, как и первый, со значком суворовского училища назвался Вадимом. Третий, высокий, но довольно худой и неспортивный лейтенант оказался Василием, а четвертый, коротышка - лейтенантом Славой.
   Я предложил отметить факт знакомства вечером в ближайшем ресторане и все согласились, кроме Вадима, которому нужно было заступать в наряд.
   - Ладно, без меня обойдетесь, - сказал он, еще успеем познакомиться на этаже.
   - Счастливого наряда, - сказал с ехидцей Константин.
   Вадим посмотрел на него внимательно и заиграл желваками.
   - А вам, товарищ Деревянко, счастливо нажраться.
   - Ладно, повыступай мне еще тут, сказал Деревянко с очень противным выражением лица, - думаешь если кадет, то можешь выпендриваться.
   Что-то мне в поведении Константина сразу не понравилось. Выглядел он по сравнению с Вадимом просто плебеем - солдафоном.
   "Видно, в суворовском училище все еще сохранились какие-то традиции царской армии" - подумал я.
   В дальнейшем я убедился, что большинство офицеров ничего общего не имеют с теми аристократами, о которых я читал в литературе. Советская власть хорошо постаралась, выхолостив понятие чести, достоинства и элементарной порядочности. Особым сословием советские офицеры безусловно не были.
   Мы договорились встретиться в семь у билиардного стола и я отправился за вещами. Прошел "тропинку", с трудом отмыв сапоги в луже, а затем вытерев их носовым платком, и вышел на проспект Луначарского. Там я остановил такси и привез на нем все свое барахло. Потом поспал в номере и к семи часам был как огурчик.
  
  

Служба на стройке

   Вышел в зал. Там стояли Константин и Василий. Оказалось, что Славу отправили в срочную командировку в Небит-Даг.
   - Там только дежурство по полку и караульная служба, - сказал Василий, - а офицеров человек шесть. Они уже там замотались: почти каждый день в наряд. Говорят, что кто-то попал в госпиталь, поэтому послали на подкрепление Славу.
   Мы пошли в ресторан, расположенный совсем рядом, сразу же за пустырем, но с противоположной к штабу стороне. Сели за столик на четверых. Я заказал бутылку коньяка и две сладкого шампанского. Пока ждали закуску, я спросил что за мужик мой командир батальона.
   - Обычный, - сказал Константин, который, как потом выяснилось, был командиром взвода в другом батальоне.
   - Откуда ты можешь знать? - спросил Вася, - он мрачный, тупой и злобный солдафон. Я таких терпеть не могу.
   - Ну, тебе виднее, - сказал Константин и с нетерпением завертел головой.
   В это время к нашему столику приблизился явный на вид алкаш и спросил может ли он сесть.
   - Нет! - отрезал Константин.
   - Спасибо, - сказал алкаш и сел.
   - Ты что, мужик, не слышал? - спросил я.
   Мужик не реагировал.
   - Давайте пересядем, - предложил я.
   - Еще чего, - сказал Константин, - а ну , мужик, вали отсюда, а то я за себя не ручаюсь.
   - Я вот чо говорю, - вдруг начал мужик, как бы продолжая начатый недавно разговор, - я ведь тоже был офицером-то да потом уволился в запас. Да... Надоело лямку тянуть.
   - Как это ты уволился в запас - я вот уже года четыре не могу это сделать? - спросил Вася.
   - А вот взял - и уволился, - продолжал мужик, который, судя по этому его высказыванию, в армии никогда не служил.
   Подошел официант и спросил у алкаша, что он будет заказывать.
   - Принеси мне бутылочку пива, грамм 100 коньяку и грамм 200 портвейна.
   - А говно ты не будешь заказывать, чтобы закусить? - спросил Константин.
   Мужик неожиданно обиделся и пересел на соседний столик. Тут нам принесли закуску и мы начали отмечать. Наотмечались мы прилично и я решил ехать в гости к Базарову, чтобы "продолжить бал". Мы попрощались и я стал поджидать такси. Такси долго не было. Я выскочил на дорогу и стал тормозить черную "Волгу". Та остановилась. Я подошел к водителю и сказал, что мне надо к Туркменскому базару. Водитель молчал. На втором сидении сидел мужчина лет пятидесяти в сером костюме и смотрел на меня с выражением презрения на лице.
   - Ладно, - сказал он, - довезем его до штаба, а там пешком дойдет. Я сел на переднее сидение рядом с водителем.
   - Офицеру так надираться стыдно, - услышал я голос сзади.
   Я обернулся и предложил пассажиру заткнуться, на что он сказал водителю:
   - Все, вези его в комендатуру...
   - Какую комендатуру?! - возмутился я.
   - Это генерал-майор Положенцев, - сказал мне сквозь зубы водитель.
   До меня дошло, что я попал, и я замолчал.
   Машина подрулила к городской комендатуре. Водитель выбежал и вернулся с лейтенантом, который предложил мне выйти из машины и зайти вовнутрь.
   - Я даю ему пять суток, - произнес Положенцев, - пусть отдохнет и подумает, как в другой раз лучше всего добираться до дома. Сообщите в его часть.
   У меня забрали документы и предложили зайти в комнату, на которой красовалась надпись "Офицеры".
   В камере сидели пять офицеров. Старшим по званию был капитан. Он сразу же спросил меня, сидел ли я раньше. Узнав, что не сидел, он начал запугивать меня, сообщив, что ташкентская губа - это самая суровая губа в Советском Союзе, что тут сидеть без дела никому не дают.
   - Солдат гоняют на какие-нибудь работы, а мы должны торчать возле них как надсмотрщики, - сказал один из "заключенных".
   - Повезет, если пошлют на объекты, расположенные на окраине, - добавил другой, - а если в центре, то начальник комендатуры или его псы постоянно посещают и проверяют.
   В это время открылась дверь, зашел лейтенант, заглянул в список и вызвал капитана.
   - Ну вот, видишь, я даже не успел досказать, - сказал тот, надевая фуражку.
   В последующие полчаса вызвали еще двоих. Я начал читать газету "Правда", оставленную капитаном, поскольку остальная камера молчала, занятая своими мыслями. Вновь открылась дверь и прозвучала моя фамилия.
   Я вышел и сразу же увидел двух офицеров, вызванных передо мной - они командовали двумя отделениями солдат на длинном дворе с большим количеством дверей, ведущих в солдатские камеры. Солдаты нехотя вышагивали, а офицеры смотрели на это с безразличием. Подошел лейтенант со списком и сказал, что я с шестью солдатами еду на склады, расположенные около завода шампанских вин.
   "Оп-па!" - подумал я, "так это ж рядом с Базаровым"
   "Не было счастья, так несчастье помогло", - пришла в голову русская пословица.
   На складах я сразу же нашел Виктора и мы пару часов посидели в его каптерке, вспоминая былые дни.
   - Слушай, давай купим чего-нибудь да пойдем ко мне.
   - А как же мои солдатики?
   - Да никто тебя здесь проверять не станет - поверь - у меня уже опыт накопился. Когда вас забирать будут?
   Я сказал, что в шесть часов.
   - А мы к пяти будем на месте.
   Я попросил сержанта из моей группы в случае, если будут звонить из комендатуры, сказать, что у меня заболел живот и я в туалете. Сержант хитро улыбнулся и заверил, что все будет в порядке.
   Мы завернули в уже известный ларек, купили наш любимый коньяк и бутылку сладкого шампанского.
   В домике Базарова мы потихоньку потягивали напитки, курили и смотрели матч "Зенит - Спартак". Я убедился, что все питерцы страстные болельщики. За свою команду они готовы были оторвать голову. Я, из чувства противоречия, "болел" за "Спартак", хотя футбольным болельщиком никогда не был. К концу матча Виктор чуть не набросился на меня с кулаками, поскольку "Зенит" проигрывал, но потом успокоился и предложил пойти на базар и попить пива. Я возразил, заметив, что мешать изделия из винограда с изделиями из злаковых не стоит.
   - А ты что, на светский раут собираешься? - спросил Виктор.
   На светский раут я не собирался, поэтому мы не спеша двинули в сторону Туркменского базара, который находился за ближайшим поворотом трамвайной линии. Народу на базаре было мало, поскольку день был будничный. Только у деревянной пивнушки, стоящей в одном из углов огороженной территории базара, толпились отнюдь не интеллигентного вида люди.
   - Ты, главное, в разговоры не встревай, - посоветовал Базаров, - а то потом не отвертишься.
   Я кивнул ему и мы пристроились в конце очереди.
   Вдруг раздался пропитой голос впередистоящего мужика, от которого исходил очень неприятный запах:
   - Граждане, пустите вперед защитников Родины!
   Все повернули головы в нашу сторону.
   - Стой, мужик, и не ори, - сказал Виктор, - мы постоим как все.
   - Это несправедливо! - вновь заорал мужик. - Они защищают наш мирный труд, а стоят в конце очереди!
   Виктор поднял вверх руки и провозгласил:
   - Граждане, не обращайте на него внимание - мы как все.
   Граждане молча повернули головы в сторону окошка для выдачи.
   Мужик попытался продолжить свою пламенную речь, но, получив зуботычину от стоящего впереди него хмурого парня, замолчал, вытирая рукавом кровь. Через десять минут мы уже стояли с кружками в руках у высокого круглого столика на одной ножке, засыпанного остатками сушеной рыбы. Виктор поднял с пола дощечку и смахнул эти остатки прямо на пол.
   - Тут убирают только в конце дня, - сказал он, вытирая пену с усов. - Не бзди - мы к пяти будем на складе как штык. Надо наслаждаться жизнью. Где еще в Союзе в конце ноября можно стоять под солнышком и пить пиво - нигде. У нас в Питере, ты знаешь, пиво очень любят. Я живу на Васильевском, так там на каждом углу пивной ларек. Подают с подогревом, поскольку уже в сентябре холодюга и ветер. Народ у нас интеллигентный. Однажды я с большого бодуна рано утром подошел к ларьку, у которого стояло человек пять жаждущих. Последний из них, посмотрев на меня, сказал:
   - Господа, посмотрите на этого бледного человека - ему явно плохо.
   Все расступились, а продавщица подала подогретого, не спрашивая ничего. Да, Питер - это тебе не Ташкент. Тут лучше без очереди не лезь - может плохо кончиться. Но климат мне нравится. Если бы всю культуру Питера перенести в Ташкент, то я бы здесь остался.
   - А у нас, ты знаешь, в Алма-Ате, климат совсем другой, сказал я, - зимой холодно, а летом жарко. И еще часто случаются такие подлянки , как снег в мае, когда расцветает вишня и яблоня. И тогда неурожай.
   - Интересно, заметил Виктор, - вроде бы рядом, а вот на тебе - климат резко континентальный.
   - Ну, не совсем рядом, а почти 1000 километров.
   Да? А я думал километров двести.
   - Темные вы люди - москвичи и питерцы, - заключил я, с чем Виктор неожиданно согласился.
   К пяти часам мы к складам успели и даже покурили в каптерке. Вскоре подъехал "Черный воронок" и мы, я и шестеро солдат, которые были тоже явно под мухой, счастливые вернулись в комендатуру.
   Утром с тяжелой головой пришлось снова садиться в машину и ехать уже с другими солдатами на тот же склад. Мы вновь встретились с Виктором, продолжив вчерашнее, и так до конца недели. В пятницу мы констатировали, что немного устали и поэтому потребляли только одно пиво. Вечером уже в комендатуре меня отпустили и я появился в гостинице. Как только зашел в зал, на меня посмотрели все, кто в нем находился, как мне показалось, с долей восхищения. Сообщили, что на завтра к восьми часам утра назначен строевой смотр на стройке в зимней форме, однако к семи часам нужно быть у казарм. Я разделся и завалился спать.
   Утром, уже у нашей казармы, меня подозвал тот подполковник, который определил меня в первый день в гостиницу. Он оказался начальником артиллерии. Я подошел к нему, отдал честь и представился.
   - Отлично ты начинаешь свою службу, лейтенант, - сказал он ехидным голосом. - Представляю, что будет дальше. Хорошая у меня будет батарея: командир алкаш, а его лейтенант - вообще шпана. Ты, говорят, генерала на х... послал. А фамилию генерала хоть узнал?
   - Положенцев, - выпалил я.
   - Что? Да ты с ума сошел! Он же начальник строительства и сегодня будет принимать у нас строевой смотр. Хорошо если он, как всегда, начнет и закончит на туалете.
   - Как у Гашека, - вставил я.
   - У какого Гашека? - спросил подполковник.
   - Это я так - к слову.
   - Слушай, ты что-то слишком много знаешь. Хотел я тебя в противотанковую батарею определить, но сейчас решил, что будешь противотанковым взводом командовать в первом батальоне.
   - Смертником, значит, - вставил я, не удержавшись.
   - Молчать! Вон иди, видишь, длинный чурка с сержантскими погонами стоит, скажешь, чтобы встал в строй, а ты принимай командование.
   - А если не поверит?
   - Ты что, хочешь еще пять суток получить - я живо тебя отправлю. Ладно, пошли - я представлю.
   Он представил меня взводу, который наполовину состоял из представителей азиатских народов.
   Без пяти восемь в начале плаца показался большой правительственный ЗИЛ и раздалась команда "Смирно! Равнение налево!". Когда он приблизился, то в окне его на месте пассажира я увидел только китель с генеральскими погонами и наградными планками. Пассажира внутри не было.
   - Опять пошел сральник проверять, - послышалось сзади от меня.
   Машина проехала и всех держали еще десять минут по стойке "Смирно". Генерал не появился. Дали команду "Вольно". Начальник артиллерии отвел своих в сторону и долго нудил о чем-то. Сказал, что строительство - это дело временное, а вот по приезду в Небит-Даг он покажет всем, где зимуют раки, что жир с жоп и животов у всех испарится и стрелять он нас научит с закрытыми глазами.
   - Он участник войны, - шепнул мне один из сержантов.
   "Не повезло" - отметил я про себя.
   - Офицеры - ко мне! - скомандовал начальник.
   Мы подошли. Подполковник представил меня, не преминув отметить мои "заслуги", а также пообещал мне и другим, что в ближайшее время отправит к месту расположения части всех нарушителей дисциплины.
   Кто-то сзади шепнул, что давно мечтает туда попасть.
   Лица офицеров, среди которых были мои знакомцы Вадим, Слава и Константин, не выражали никаких эмоций. Вася был явно в состоянии тяжелого похмелья.
   - Развести подразделения по местам, - скомандовал подполковник с недовольным лицом.
   Я не растерялся и приказал сержанту, который до этого командовал взводом, вести людей. Оказалось, что это восьмой этаж, где взвод красил стены.
   По этажам гулял сильный сквозняк. Хорошо, что строевой смотр провели в зимней форме. Что делать на этаже - было мне непонятно. В малярных работах я не разбирался, поэтому указания давать не мог, обеспечивать фронт работ - тоже, а что делать?
   Я подошел к Васе, который оказался тоже на восьмом, и без обиняков спросил его, что делать.
   - Снимать штаны и бегать, - ответил Вася, улыбнувшись во весь рот.- С утра ходить по этажу и не попадаться на глаза майору, а после обеда он появляется в 4 часа, поэтому можно проехать две остановки и хапнуть.
   - В каком смысле? - спросил я.
   - Тут через две остановки есть магазин, где продают портвейн на разлив.
   - Я днем, вообще-то не пью, - сказал я испугавшись перспективы спиться.
   - Ну ничего, постоишь рядом - я один стараюсь не потреблять.
   Разговаривая так, мы шли по бетонному полу широкого коридора недостроенного здания. Отовсюду торчала арматура и пахло пылью. Вдруг из дверного проема очередной комнаты появился майор. Оказалось, что это был именно тот майор, который отчитывал Сулю за его игру на гармошке для своих земляков.
   - Разгуливаете, товарищи лейтенанты, а где ваши подразделения?
   - На месте, товарищ майор, - быстро ответил Вася.
   - На каком месте? Вы что, думаете они работают, когда вы уходите? Хрена - они сачкуют.
   - Да это же скучно - целый день быть надсмотрщиком, - сказал я.
   - Ты, лейтенант, службы не знаешь, поэтому не выступай. Да солдат любую минуту, когда на него не смотрят командиры, считает счастьем. Он сразу расслабляется даже если температура ниже нуля. Ему лучше замерзнуть, чем работать. Не верите - идите за мной. Он подвел нас к стене, в которой ниже толстой горизонтальной арматурины было небольшое отверстие. Майор предложил мне первому посмотреть. Я нагнулся и увидел своих маляров, стоящих кружком и раскуривающих сигареты.
   - Ну, видел? Так что давайте живо - к людям и чтобы я вас в коридоре не видел.
   Мы повернулись и пошли.
   - Я знаю закуток - там он нас не найдет, - сказал Вася.
   Мы зашли в закуток и Вася рассказал свою историю. Оказывается, он дослужился до капитана, но после Чехословакии, куда он въезжал, будучи командиром батареи самоходок, расхотел служить в армии дальше. Единственный путь уйти из армии офицеру - это запить по-черному, а затем нужно обязательно несколько раз попасть в дурдом и пройти понижения в звании до младшего лейтенанта.
   - Мне осталось одно понижение и пара дурдомов.
   - И что, в дурдоме действительно лечат? - спросил я.
   - Вкалывают какую-то гадость, после которой башню сносит начисто. Слава Богу, для офицеров срок прибывания там ограничен двумя месяцами. После этого я отхожу целый месяц. Даже пить не могу.
   Затем он поведал мне, что учился два года в художественное училище и у него все время руки чешутся рисовать.
   - В Небит-Даге увидишь мою квартиру - я там все разрисовал.
   Я сказал, что тоже увлекаюсь живописью и даже ходил перед армией со своим другом на пленер. Вася просто просветлел на моих глазах : наконец-то ему встретилась близкая душа.
   - А может поедем сейчас и хапнем? - спросил он с надеждой в голосе.
   Я сказал, что я первый день на службе, да, кроме того, после гауптвахты, поэтому хочу проработать без приключений.
   Вася меня понял, но во взгляде его сквозило сожаление.
   - Ну хорошо, - сказал я, - завтра съездим.
   Мы вышли из закутка и каждый пошел к своим. Удивительное дело: как только я появился у "маляров", они все красили стены. По-видимому, "разведслужба" работала исправно.
   На второй день с утра до обеда Вася рассказывал мне о чехословацких событиях, в которых он участвовал два года назад,
   - Марш-бросок был ночью. Наша часть вечером вышла из Кракова, пересекла Карпаты и вошла утром в Прагу. Все за одну ночь. Приказ был не останавливаться не смотря ни на какие происшествия. Одна самоходка на моих глазах сорвалась в пропасть, а мы даже не притормозили. Накрутили всех так, что перли напролом. Уже перед самой Прагой к нам присоединились ГДР-овские автоматчики. Как только пошли по городским кварталам по нам с чердаков начали палить из автоматов и бросать коктейль Молотова. По рации отдали приказ: не вступать в перестрелку и продвигаться к центру. Немцам такой приказ, по-видимому, не отдавали. Поэтому они нас сильно выручали. На каждую очередь с чердака они отвечали своей и тут же бросались в подъезд для подавления огневой точки. Ну очень выручали...
   Потом на нас кидались и швыряли коктейли из толпы, после этого мы пытались с ними разговаривать. В общем, много чего было. Нас загнали за Градчаны. Чтобы попасть в центр, надо было проехать много остановок. Мы обычно выходили перед Карловым мостом и шли в центр пешком. Никто из наших не подозревал, как могут красиво жить люди: везде чистота, люди нарядные, не смотря на события все кафе открыты...
   Тут Вася перешел на пиво и шпикачки. Особенно тепло он вспоминал шпикачки.
   - Может не пойдем в столовку сегодня, а проедем три остановки по Луначарскому, а там я знаю кафешку , где есть пиво. Это, конечно, не чешское, но в местных условиях пойдет.
   Я согласился. По дороге Вася рассказал мне о порядке географических перемещений офицеров в Советской Армии.
   - Как правило, стараются послать подальше от места жительства. Там офицер кантуется пару-три года, а затем попадает в какую-нибудь дыру в России, Белоруссии или Украине. После дыры, те, кому повезет, отправляются в загранку на два года. Это, конечно, большое счастье. После загранки почти все оказываются в Средней Азии, чтобы жизнь не казалась медом.
   Я сказал, что понял и в этих рокировках участвовать не собираюсь: послужу два года и тю-тю.
   Кафешка оказалась самой затрапезной, но Вася с удовольствием удовлетворил свою жажду, навеянную приятными воспоминаниями. Тут же мы и перекусили вместо шпикачек бутербродами с сыром, который, правда, подозрительно загнулся по краям. Вернулись как раз к концу обеденного перерыва. Мой сержант сказал, что краска кончается и нужно выписать две канистры у начхоза. Им оказался низенького роста грузин с бегающими глазками. Его солдаты отлили нам из бочки краску, я расписался в ведомости, которую мне подсунул майор, и четверо моих солдат потащили канистры на восьмой этаж. Мы с сержантом пошли за ними.
   - Этот начхоз, - сказал мне сержант, - продает краску налево - я видел поздно вечером вчера.
   - А как же подписи на ведомостях?
   - Подделывает, наверно.
   - Ну что ж, если поймают, то посадят, - сказал я, твердо решив в это дело не вмешиваться.
   Пошел сильный дождь и начался ветер. Капли дождя как пули хлестали из оконных проемов, заливая полы. Работать в таких условиях было бесполезно и я пошел искать комбата. Он стоял и курил в закутке, прикрывая сигарету ладонью.
   - Товарищ майор, - обратился я, - разрешите личному составу спуститься в казарму?
   - В бою ты тоже будешь уводить солдат в казарму? - спросил он ехидным голосом.
   Возразить было нечего и я вернулся к своим. Они просто стояли у стенок между окнами и курили. Потом, когда замерзли, делали перебежки, приседания и прыжки. Дождь затянулся до вечера. Когда мы спустились, промокшие и озлобленные, оказалось, что на рабочем месте оставался только наш батальон. Майор получил втык от командира полка.
   - Не повезло нам с нашим придурком, - сказал Вася. - Не дай Бог на войне под таким ходить - угробит в первом же бою.
   Все офицеры быстро разбежались, а солдаты попрятались в казармы. Только мы с Васей все еще почему-то стояли под небольшим навесом, поглощенные нашим разговором. Внутри казармы послышался звук гармошки.
   - Это Суля своих успокаивает, - отметил Вася.
   Мы пошли в сторону гостиницы. Дорожку размыло так, что нам пришлось продвигаться почти по колено в грязи. Дождь не переставал и казалось, что никогда не перестанет.
   На другой день дождь перешел в снег. Снежинки падали тяжелые и мокрые и, долетая до земли, превращались в серое месиво. На стройке, тем не менее, царило оживление: элеваторы подавали кирпичи на второй и третий этажи, работали отбойные молотки в подвальных помещениях, солдаты носили бетон в носилках, забирая его из бетономешалки. В одном из солдат я узнал бывшего спортсмена-легкоатлета, которого встречал на тренировках лет пять назад в Алма-Ате.
   - Ты как попал сюда? - спросил я его.
   - Бросил институт физкультуры и вот загремел, понимаешь, в стройбат. Здесь, поверь мне, хуже, чем в зоне. Есть тут один, который оттянул уже срок, так вот он говорит, что в зоне такого безпредела не было. Не знаю, как я выдержу?
   - А где вы располагаетесь?
   - Нет, встретиться не удастся - нас переводят завтра на другой объект - в Чиланзар.
   - Понятно, - сказал я, может тебе денег дать?
   - Не, не надо. Мы тут толкнули пол-машины шифера. Так что деньги есть. Я тебе сам могу дать.
   - Ну ладно, счастливо тебе, - сказал я и зашагал к главному корпусу.
   Поднявшись на восьмой этаж, сразу же натолкнулся на комбата.
   - Сны девичьи смотришь, товарищ лейтенант, - съязвил тот, - уже пятнадцать минут твои люди работают, а ты где-то прохлаждаешься. Посмотрю я на тебя на учениях...
   - Разрешите идти? - ответил я вопросом на его рассуждения.
   - Давно уже надо быть на месте...
  

Первая самоволка

   Я развернулся и тут же увидел в конце коридора Васю. Когда приблизился к нему, он заявил:
   - Сегодня обязательно надо хапнуть - погода располагает.
   Я промолчал. Снег прекратился и вышло солнце, осветив все окрестности.
   Мы подошли к оконному проему и посмотрели на окрестности. Как на ладони был виден пустырь и наша гостиница посреди него, жилые массивы за пустырем, а там дальше - километрах пять-семь - большое летное поле, на котором стояли несколько тяжелых самолетов типа "Антей" и громко гудели.
   - Это что, аэропорт? - спросил я.
   - Нет, - это авиационный завод. Здесь делают "Антеи".
   Самолеты гудели, но не взлетали.
   - Скоро Новый Год, - сказал мечтательно Вася.
   - Мы-то его на стройке проведем, - уверенно заметил я.
   - Не, я слышал, что стройку прикроют на три дня.
   - А от кого слышал?
   - Замполит с замкомандира беседовали, а я сзади стоял, - ответил Вася.
   "Хорошо", подумал я, "а не смотаться ли мне на эти три дня домой?".
   - Послушай, Вася, - сказал я, - а сколько мне, как офицеру, дадут если я, к примеру, уйду в самоволку на трое суток?
   - Запомни, - ответил Вася, - есть в армии для офицера закон десяти суток. Если ты будешь отсутствовать в самоволке до десяти суток, то максимум отсидишь на губе столько же. Но если захватишь хотя бы еще один дополнительный час, то можешь загреметь в дисбат, т.е. в тюрягу.
   "Понятно!", обрадовался я про себя.
   Погода опять испортилась: налетели тучи и пошел дождь. Мы подождали часок, а потом с соблюдением осторожности и конспирации спустились вниз и направились к остановке трамвая.
   - Хапнуть сейчас - самое то, - стал объяснять мне Вася как только трамвай тронулся. - Во-первых, время пролетит быстро, а во-вторых не будет отрицательных эмоций. Ведь ты знаешь, что люди, в основном, болеют и умирают от отрицательных эмоций. Вот у нас, еще на гражданке, был сосед. Пил беспробудно до 72-х лет, а когда жена, не выдержав такой жизни, померла, то он, не бросая пить, пережил ее только на один месяц. Или еще один случай...
   За время пути Вася полностью обосновал нашу поездку. Мы вышли через три остановки и зашли в буфет, в котором продавали сухое белое вино на разлив.
   Вася "хапнул" с небольшими перерывами четыре стакана. Я же смог осилить только один, поскольку вино мне не понравилось. Я вспомнил, что точно такое же вино в моем родном городе подавали к мороженному в открытой кафушке с названием "Ак-ку" (Белый лебедь) в центре, не далеко от дома правительства. Там еще лебеди в бассейне плавали, а метрах в тридцати стоял памятник Ленину скульптора Вучетича.
   Назад мы вернулись вовремя, так как комбат давал разгон одному из командиров роты за то, что солдаты разлили бидон с краской и разнесли ее по всему этажу.
   - Я тебя языком заставлю слизывать ее! - кричал он, размахивая руками.
   Капитан стоял, набычившись, и ничего не отвечал. Мы быстро разбежались по своим местам. Я стал обдумывать, как мне организовать самоволку: нужно было купить заранее билеты, причем туда и обратно, нужно было не светиться в обоих аэропортах и проч. и проч. Так в мечтах и заботах день прошел быстро. Но следующий день, оказался очень мрачным. Утром меня разбудил посыльный и сказал, что мне нужно срочно быть на стройке по причине ЧП. Я быстро собрался и побежал. Все мои солдаты стояли у входа в подвальное помещение главного корпуса. Когда я приблизился, они расступились. Я вошел в дверной проем и сразу же увидел на кушетке труп моего солдата-узбека, отпущенного недавно за хорошее поведение на побывку и вернувшегося только вчера. Обе руки его были согнуты и застыли с ладонями около шеи. По-видимому он пытался сорвать веревку, когда она его уже затянула.
   - Что случилось? - спросил я, хотя все было ясно.
   - Он вчера вернулся из кишлак, - стал объяснять с акцентом земляк самоубийцы, - и сказал мине,что его дэвушка за другой замуж пошел. Ай, зачем он сделаль эта - что мала девущка?
   Пришел комбат и приказал мне подняться на восьмой этаж и построить личный состав. Наверху все стояли, понурив головы, ожидая комбата, которого долго не было. Наконец он появился, держа в руке моток толстой веревки. Подошел к первому ряду и бросил солдатам в лицу веревку:
   - Нате - вешайтесь! - выкрикнул он и удалился. Мы еще постояли некоторое время и я дал команду разойтись.
  
   Я все-таки умудрился купить билеты туда и обратно в агентстве, расположенном как раз напротив буфета, в котором "хапал" Вася. Тридцатого я встал рано утром, оделся, вышел из гостиницы, остановил такси и через полчаса был в аэропорту. Рейс не задержали и через полтора часа я был в своем городе. Новый год я встретил сказочно: встретился со своей девушкой, во всех компаниях появлялся в форме, прилично надирался и домой меня всегда привозили друзья. В общем, три дня проскочили как один час.
   Обратный рейс также вылетел по расписанию. В 10 часов вечера я был уже в гостинице. Как раз когда я вошел в зал за билиардным столом стоял начальник артиллерии. Он показал мне пятерню с растопыренными пальцами и приказал ждать его. Из своего номера он вышел с предписанием об аресте на пять суток и протянул его мне.
   - Следуй туда немедленно, - сказал он достаточно равнодушно, - а по прибытии отправишься в Небит-Даг - у них проблемы с караульной службой, поскольку старшего лейтенанта Воробья опять забрали в дурдом.
   Я взял предписание, отправился в гостиницу, оставил в номере свою новую спортивную сумку и пошел к автобусной остановке. Через час я уже заходил в комнату с надписью "Офицеры".
   В камере увлеченно играли в преферанс. На мое приветствие только кивнули. Я, спокойный как рецидивист, лег на свободную кушетку, подложив ладони под голову, и начал предаваться приятным воспоминаниям о Новом Годе.
   Наутро началось распределение и - О чудо! - меня опять отправили на склады.
   Базаров ликовал.
   - Вот, - сказал он когда я неожиданно появился в его каптерке, - все-таки Бог есть, хоть это и противоречит коммунистической философии. Я, как физик, утверждаю, что вероятность твоего повторного направления на склады приближается к нулю. Необходимо совпадение многих факторов: самоволка, дежурство в комендатуре офицера, который тебя не видел никогда, небрежность заместителя коменданта, распределяющего офицеров на работы и так далее.
   Я согласился, поскольку к физике тоже имел отношение. Мы решили, что на этот раз в "запой" уходить не будем, а Виктор купит билеты на всех звезд, которые собирались приехать в солнечный Ташкент зимой. Мы посетили почти все ташкентские концертные залы и спортивные комплексы, в которых послушали и посмотрели на таких певцов, как Валерий Антонов, Муслим Магомаев, Валерий Ободзинский, на ансамбли "Веселые ребята" и "Песняры". Особо понравились Ободзинский и Песняры. Остальное было знакомо и довольно скучновато. Последний мой день заключения, который оказался также последним днем общения с Виктором Базаровым, мы сидели у него в домике, пили коньяк и шампанское, но нам было грустно. Очевидно, предчувствовали, что веселая наша жизнь в Ташкенте кончается, а впереди только неизвестность. Виктор говорил, что у него-то, все предсказуемо - еще полтора года на складе, а потом назад - в Питер, где он собирался поступить работать в Физический институт. Забегая вперед скажу, что он ошибался. Как мне потом сообщил Борис ( а откуда он узнал я не спросил), Виктор спутался с жирной наглой соседкой, перешел к ней жить после того, как бабка вернулась, запил по черному, а после окончания службы остался в Ташкенте, работая в какой-то шарашке. После этого следы его теряются. Через 10 лет я пытался найти его в Ленинграде через справочную, но мне не удалось...
   Вечером, уже в гостинице, начальник артиллерии приказал назавтра утром ехать на железнодорожную станцию, брать билет до Небит-Дага и ехать туда с его глаз долой.
   - Недолго у тебя лафа длилась - пора и послужить, а то пройдет два года, а ты большую половину тут на стройке проболтаешься, - сказал он.- Билеты только не выкидывай - тебе потом оплатят.
   Я промолчал, хотя "лафа" у меня длилась целых три месяца, включая курсы. Что такое Ташкент я прочувствовал и он мне понравился, но пора было открывать новые земли. Хотя все запугивали меня жарой, но я, признаться, не очень ее и боялся. "Ведь живут же там люди", - думал я, - "и я как-нибудь прокантуюсь".
  
  

Прощание с Ташкентом

   Наутро пошел снег. Крупные снежинки кружились словно балерины в танце и медленно падали на грязь и на асфальт. Я заказал такси, которое через несколько минут подкатило к нашему дворцу с колоннами. Я загрузил его своими пожитками и отправился в сторону вокзала. На железнодорожной станции водитель помог мне дотащить тюк до камеры хранения. Я пытался заплатить больше, чем показывал счетчик, но он лишнего не взял.
   - Я тоже из бывших, - сказал он, - по хрущевскому приказу выкинули.
   В билетной кассе миловидная брюнетка сказала, что есть поезд только на 11 вечера. Я купил билеты, но был сильно озабочен проблемой свободного времени. Позвонил Базарову. Он радостно сообщил, что у них как раз день генеральной уборки и ему делать на складе совершенно нечего.
   - Через час буду. Где тебя там найти?
   Я сказал, что буду ждать его у памятника туркестанским комиссарам, что на привокзальной площади. Вскоре он появился с планом дальнейших действий.
   - Значит так, - сказал Виктор, - сначала едем в Сквер и пьем там в стекляшке пиво, потом идем в ОДО и добавляем портвейна, а потом (тут он немного задумался) вернемся на вокзал и продолжим здесь в ресторане, чтобы ты не опоздал на поезд. Ну как?
   - План, конечно, гениальный, но я после нашей веселой недельки не могу на спиртное даже смотреть.
   - Да? - удивился Виктор, - а я ничего.
   - Давай лучше пойдем в центр, познакомимся с девушками, пригласим их в ресторан... Тьфу ты, опять ресторан! Нет, пойдем с ними в кино, а, может быть,они пригласят нас к себе.
   - Да, жди - пригласят. Все они только динамить умеют.
   - А давай сначала познакомимся с одной, а потом с другой, но в другом месте. В этом случае вариантов для динамо меньше, - предположил я.
   Послушай, где ты хочешь заклеить чувих рано утром? - спросил Виктор
   Да, - согласился я, ладно - поехали в Сквер.
   В Сквере мы зашли в стекляшку, подсели к двум особам женского пола, пьющим сухое вино и курящим сигареты одна за другой, заказали пиво и пытались разговаривать, но все время следили за девицами. Одна из них была высокая брюнетка, а другая наоборот - низенькая и блондинка. Девушки по мере потребления вина тоже стали "стрелять" в нашу сторону.
   - Прогуляться не хотите? - спросил я , подойдя к их столику.
   - А это смотря куда, - заявила высокая, вытирая глаза пальцами левой руки и держа в правой сигарету.
   - В каком смысле? - спросил я.
   - В смысле направления, - ответила высокая и пригубила бокал.
   - Это будет зависеть от обоюдного согласия, - заметил Виктор, оказавшись за моей спиной.
   - Обоюдного? Ха! - вставила маленькая, - слово-то какое нерусское нашли.
   - Как же, - сказал я, - самое что ни наесть русское.
   - А мы не русские, - сказали хором девицы и встали с намерением уйти.
   - Вы что, девушки, уже уходите? - удивился Виктор.
   - Нет, мы в туалет, сейчас придем, - сказала длинная и застучала каблуками по белому паркету. За ней засеменила низенькая.
   Мы подождали минут двадцать, после чего Базаров провозгласил:
   - Динамо!
   - Согласен, - сказал я, - давай закругляться.
   Мы расплатились и вышли на воздух. Снег прекратился и сияло солнце, уже высушив скамейки, на краю одной из которых сидело божье создание: очень молоденькая девушка с нежным и одухотворенным личиком, пепельными волосами и светлыми глазками, полными слез, стекающих на голубую курточку. Она плакала, не моргая и не кривя лицо.
   - У этой девушки что-то серьезное случилось, - сказал Виктор, - и мы вряд ли сможем помочь, так как она сразу же убежит, если мы к ней подойдем с нашими пивными рожами.
   - Давай сядем на другой край ее скамейки и подождем, - предложил я.
   Мы присели и несколько минут сидели молча. Девушка продолжала горько плакать. Казалось, что глаза ее были неиссякаемым источником слез.
   - Девушка, если вы будете продолжать так, то растаете и у нас будет разрыв сердца.
   Она недоуменно повернула в нашу сторону голову как бы соображая, где она и что это за создания в фуражках с кокардами и красными мордами.
   - Что вы сказали? - спросила она наконец.
   - Мы говорим, что еще немного и мы получим разрыв сердца. Что у вас случилось?
   Девушка закрыла лицо руками и спина ее стала подрагивать.
   Мы как-то сразу протрезвели, не зная что дальше делать...
   - Девушка, может быть мы можем чем-то помочь? - продолжил я.
   Девушка открыла заплаканное лицо и начала говорить:
   - Мы с мамой прилетели вчера из Новосибирска, чтобы посетить сегодня могилу дедушки, который умер здесь в эвакуацию. Нам за взятку дали номер в гостинице "Узбекистан". Я вышла спросить у администратора, где ресторан и когда он открыт. Вышла минут на пятнадцать, а когда вернулась, нашла маму мертвой, лежащей на полу. Сумочка ее, в которой были наши деньги, валялась рядом открытой.
   Девушка опять залилась слезами.
   - Меня почти всю ночь допрашивал какой-то противный следователь. Как будто я маму убила. Лампу на меня направлял и ругался. Я два раза теряла сознание. Я никого здесь не знаю... Надо братику Коле послать телеграмму, а я ничего не могу делать, только реву... И денег у меня совсем нет. И Коля, скорее всего, в командировке.
   - Пойдемте, мы поможем вам отправить телеграмму, - сказал я, а как вас зовут?
   - Оля, - ответила девушка и я отметил про себя, что именно так в мыслях и назвал ее сразу же, как только увидел.
   Мы встали и пошли вместе к почтамту. Прохожие на нас оглядывались: два лихих офицера, а посредине зареванная молодая и красивая девушка - странно.
   Уже на почтамте, когда мы отправили телеграмму брату с извещением о смерти его матери и с просьбой выслать деньги телеграфом, мы спросили Олю, заплачены ли деньги за проживание в гостинице.
   Оля сказала, что не знает. Тогда мы отправились в гостиницу. Администраторша сказала, что заплачено только за первый день.
   - Мы заплатим, - сказал Виктор.
   - Нет, не надо, я получу деньги и тогда...
   - Потом отдадите мне, а сейчас я заплачу.
   Виктор заплатил администратору за пять дней.
   - Я хочу отсюда уехать как можно быстрее, - сказала Оля.
   - Тогда идем в агентство Аэрофлота.
   - Зачем? Я подожду деньги от Коли.
   - Если до шести вечера ответа не будет, то твой Коля в командировке. Держите вот 25 рублей - этого на билет хватит.
   - Спасибо вам за все, - сказала Оля, - я пойду немного посплю, а потом съезжу в агенство. Вы можете идти по своим делам.
   - Нет, мы сделаем так: - сказал я, - вы идите отдыхайте, а мы будем вас ждать около почтампта в шесть часов.
   - Мне так неудобно за все. Как я вам верну деньги потом?
   - Считайте, что вы их у меня заняли, - сказал Виктор, - а я дам свой адрес, по которому уже в Новосибирске вышлете телеграфом. Договорились?
   Оля просияла и закивала головой.
   Она ушла, а мы стояли в задумчивости еще несколько минут.
   - До шести часов еще шесть часов, - сказал Базаров, - а пить нам нельзя.
   - Эт точно, - сказал я, копируя красноармейца Сухова из недавно просмотренного нами нового фильма "Белое солнце пустыни".
   Мы пообедали в кафе, а затем пошли по улице Пушкина и посетили сначала один, а потом другой кинотеатры, расположенные недалеко друг от друга.
   Перед началом сеанса во втором кинотеатре был небольшой концерт, на котором пели эстрадные певцы и артисты кино. Одна из песен, хоть и была популярной уже лет восемь назад, привлекла мое внимание. "В Намангане яблочки зреют ароматные..." - пела певица знакомым голосом. Я стал вспоминать имя популярной в начале шестидесятых певицы, но никак не мог вспомнить. Пригляделся к ней и вдруг вспомнил, что это она - Эльмира Уразбаева, песни которой пела вся Страна. А теперь она поет перед сеансом. Видно, плохи ее дела...
   В обоих кинотеатрах мы посмотрели скучнейшие фильмы, в которых, как говорил Сафронов, "очень хорошее" боролось с "хорошим". Еще часок побродили без цели.
   - Ты, я надеюсь, - спросил я, - в случае чего проводишь ее до самолета? И, уверен, не будешь обижать девушку?
   - Да ты что! - возмутился Виктор, - на таких девушках надо жениться.
   - Ну вот и женись.
   - Ты что, с ума сошел - где Новосибирск, а где Ташкент?
   - Любви не страшны ни время не расстояния, - выдал я сентенцию.
   - Ладно, там посмотрим, а ты не забыл, что сегодня отъезжаешь?
   - Знаешь, забыл.
   - Вот что любовь делает с человеком, - подначил Базаров.
   - Да иди ты, знаешь куда?
   Мы подошли к почтамту, но Оли там не было. Прождав час, мы пошли в гостиницу. Администратор сказал, что девушка наша из гостиницы выписалась.
   - Улетела пташка, - сказал Виктор, а жалко - красивая такая.
   - Скажите, а ее мать, случайно, не убили в номере?
   - Вы что, ребята, детективов насмотрелись?
   - Да, красиво она нас кинула, - сказал я. Поехали на вокзал и напьемся с горя.
   - Повод весомый, - заметил Виктор, - и времени у нас достаточно, правда денег маловато...
   - А ты все равно постарайся ее найти, а то будешь потом всю жизнь жалеть, что такую девушку упустил.
   - Не пойму я - почему ты эту Олю со мной ассоциируешь? Что, скажешь, тебе она не понравилась?
   - Почему же не понравилась - понравилась...
   - Так найди ее, бери в охапку и вези в свой Небит-Даг, - вдруг высказал Виктор шальную мысль.
   - А она меня там ограбит и смоется...
   - Нет в тебе жилки авантюрной, - заключил Базаров.
   - А в тебе есть, завскладом несчастный?
   Так, переругиваясь, мы сели на трамвай и вскоре были на месте. Вся привокзальная площадь кишела народом. Люди таскали мешки, чемоданы, тюки с видом озабоченным и целеустремленным. Только мы потихоньку двинули в сторону ресторана. И тут нам наперерез выскочил патруль - капитан и два солдата... Мы не успели сориентироваться и вынуждены были остановиться. Мои документы были в порядке, а вот Виктор стал лепетать, что он отпросился проводить друга и через час возвращается к месту службы. Капитан ему не поверил и пригласил в отделение комендатуры, расположенное тут же на вокзале в левом крыле. Я пошел вместе с ними. В небольшой комнатке сидел еще один капитан. Он тут же стал звонить на склад по телефону, который ему вынужден был сообщить Базаров. Начальник складов на другой стороне провода что-то долго и громко говорил, однако, понять было невозможно. Только иногда прорывались нецензурные слова.
   Капитан положил трубку, посмотрел на Виктора и сказал начальнику патруля, что Лейтенанта Базарова необходимо сопроводить до комендатуры.
   - Ну вот и попрощался с другом, - сказал громко Виктор.
   Он пожелал мне счастливого пути, попросил, чтобы я звонил ему, мы обнялись и я направился в сторону ресторана, не оглядываясь.
   "Вот так неласково прощаешься ты со мной , город Ташкент, " - подумал я.
   Ресторан был почти пустой.Сидели какие-то мешочники в халатах и тюбетейках, русская семья с двумя детьми, компания молодежи, похожей на студентов и одинокий лейтенант с общевойсковыми петлицами. Он, по-видимому, только что сделал заказ, поскольку столик у него был пустой. Я решил подсесть к лейтенанту. Он с явным удовольствием согласился на мое соседство:
   - Садись, а то скукота смертная, - сказал он, а ты куда едешь?
   Я ответил, что еду в солнечный город Небит-Даг в 11 часов вечера
   Лейтенант засиял:
   - А я в Кизил-Арват - это не доезжая пару остановок, на том же поезде. Выходит - мы с тобой в одной дивизии. Она называется Рославльская за то, что отличилась при обороне Москвы.
   - Да ты что, правда?
   - Да. 58-я Рославльская - одна из старейших дивизий ТуркВО. Она сформировалась в конце 1941 года под Куйбышевом из частей пограничных войск и НКВД, прошла всю войну и закончила ее в Вене. Сразу после войны ее перебросили в Ашхабад. В 1949-м году после страшного землетрясения в городе, когда в дивизии погибло более 300 человек, ее перекинули в Кизыл-Арват.
   - Да, интересно, - сказал я, подзывая официанта, - а как тебя зовут?
   - Меня - Сергей. Повезло тебе, скажу я - Небит-Даг классный хипповый город: там есть телевидение, шикарный ресторан, навалом красивых девушек и чистота идеальная. А Кизил-Арват - это то, что ниже спины, но есть еще хуже - Казанджик: нет ничего из того, что я перечислил и еще постоянный ветер и жуткая жара. Правда, в Небит-Даге жара не меньше, но когда зайдешь в ресторан с кондиционером и тебе подадут шампанское в ведерке со льдом, то все плохое забывается.
   - А почему Сергей, два города, рядом расположенные, а такая разница? - спросил я.
   - Понимаешь, Небит-Даг с туркменского - это Нефтяная гора, т.е. - это город нефтяников. У них, знаешь, какие зарплаты - как у академиков: по тысяче и больше в месяц.
   - Ну да? - не поверил я.
   - Клянусь, мы сидели с другом в ихнем ресторане и рядом с нами пил какой-то буровик, который был уже на приличной косе. Он вытащил свою расчетную книжку и показал нам - там была колонка цифр, самая меньшая из которых была 950. Он потом поил весь зал шампанским, но к вечеру его забрала милиция за дебош.
   Время за беседой прошло очень быстро. Мы даже и выпили совсем немного - так увлеклись разговорами. Даже когда играл оркестр, мы не прерывали беседы, а просто повышали голоса.
   - Сергей, ты в каком вагоне едешь? - спросил я.
   - В седьмом, а ты?
   - Я - в одинацатом, - ответил я и в очередной раз посмотрел на часы.
   Было уже 10 часов. Мы расплатились и отправились вместе к камере хранения. Я шел и незаметно озирался по сторонам. Никого из "моих друзей" не заметил. К счастью, камера Сергея была в другом ряду. Я быстро вытащил коробочку, засунул ее в нагрудный карман и пошел к Сергею. Потом мы вместе направились к обычной камере хранения, где я оставил свои вещи, т.к. в автоматическую камеру они не помещались.
   По пути я остановил носильщика, на кокарде которого было написано "Насилщик".
   - Хорошо еще, что не "Насильник", - пошутил я. - Давай относи свои чемоданы, а мы подождем тебя возле ручной камеры хранения.
   "Насильщик", к моему счастью, вернулся, подтащил мой чертов тюк и спортивную сумку и водрузил их на тележку. Мы пошли за тележкой. Выгрузились на перроне и закурили. Народ уже стал собираться. Тут и там люди стояли, переминаясь около своих чемоданов, мысленно находясь уже в пути. Прогуливались не спеша два милиционера. Вдруг метрах в десяти от нас раздался крик "Держите вора!". Сзади нас пробежал какой-то пацан так быстро, что мы не успели сообразить, что он и есть вор. Милиционеры пробежали в том же направлении, что и пацан, размахивая палками и смешно раскачиваясь. Женщина, по-видимому, жертва, верещала как резанная.
   - Там лежат билеты и деньги! - кричала она.
   Возле нее образовалась небольшая толпа зевак и сочувствующих.
   Мы инстинктивно полезли во внутренние карманы шинелей, чтобы проверить наличие билетов. Милиционеры все-таки поймали пацана и тащили его, упиравшегося, за обе руки. Никакой сумки у него не было.
   - Я видел в кино, - сказал Сергей, - они сразу же передают украденное своему подельнику, а тот удирает к заранее оговоренному месту.
  
  

Поезд Ташкент-Красноводск

   Вскоре подали наш пассажирский состав. Мы оказались как раз посредине его - вагон десятый. Занесли вещи и вышли покурить. Возле обворованной женщины с двумя детьми толпа рассеялась и она стояла, опустив руки, со скорбным лицом. Тепловоз дал два гудка и вагоны дернулись.Сергей бросил сигарету на асфальт, растер ее сапогом и вдруг побежал к женщине. Он о чем-то с ней быстро переговорил, потом полез в нагрудный карман шинели, достал деньги и сунул ей. Она начала отталкивать их ладонями с ужасом в глазах, но потом Сергей показал пальцем на детей и женщина сдалась. Она вдруг обхватила руками Сергея и поцеловала в щеку. Я выскочил из вагона и закричал, чтобы он бежал в мой вагон, который ближе к нему. Сергей запрыгнул на подножку. Женщина и ее дети стали махать нам двумя руками.
   - Сколько ты ей дал? - спросил я.
   - Пятьдесят рублей. Думаю, что на билеты и на дорогу им хватит.
   Я вытащил бумажник, отсчитал 25 рублей и протянул Сергею.
   - Напополам, я думаю...
   - Хорошо, - согласился он и взял деньги.
   - А вот интересно, о чем ты подумал, когда побежал к женщине? - спросил я.
   - Я подумал, что на ее месте может быть моя сестра - у нее тоже двое детей.
   - А не пойти ли нам, божий человечек, в вагон-ресторан, так сказать, для успокоения? - предложил я.
   Он согласился и мы направились в голову состава, где, как мы заметили еще на платформе, было написано "Вагон-ресторан" примерно на четвертом или пятом вагоне. Во всех тамбурах, которые мы проходили, уже успели накурить и стояла дымная завеса, поскольку двери были заперты и форточки не открывались.
   В вагоне-ресторане оказалось жарко, хотя окна были открыты. Пьяные громкие разговоры, осоловевшая публика, в основном мужского состава, полные сильно вспотевшие официантки - все это сразу отбило у нас охоту "успокаиваться".
   - Давай возьмем пива и посидим у меня, - предложил я.
   - Оно бы хорошо, но, боюсь, что на вынос не дадут, - сказал Сергей.
   Он был прав - на вынос нам пиво не дали, даже после того, как мы поговорили с заведующей.
   - Ладно, - сказал я, - пошли спать, а завтра разберемся.
   Сергей согласился и мы пошли к своим вагонам. Нижние полки в моем купе были уже заняты - на них спали старик-узбек (тюбетейка лежала возле него на столике) и рыжий кудрявый парень. Хотя у меня был билет на нижнюю полку, я не стал поднимать шум, разделся и залез на третью. Долго ворочался, но бесконечный день все-таки дал о себе знать и я уснул. Проснулся утром, когда проводник объявил "Каган-Бухара". Мои соседи по вагону спали. Я соскочил вниз, одел рубашку, галифе, сапоги, взял полотенце, туалетные принадлежности и вышел в тамбур. Поглядел в окно. Народу на перроне было много: сновали туда и сюда узбеки в черных халатах и черно-белых тюбетейках, их жены, закутанные в белые платки, множество местных детишек, грязных и сопливых. Время от времени проходили солдаты группами и какие-то подозрительные на вид личности. Никто не пользовался услугами носильщиков, которые в тоске стояли со своими тележками.
   В оба туалета вагона образовались очереди, т.к. проводник закрывал их на остановках. Я решил просто постоять и посмотреть в окно до тех пор, пока очереди рассосутся. Послышался гудок тепловоза, потом еще один и вагон дернулся. Перрон двинулся влево, толпа стала редеть, поплыли деревянные постройки, сарайчики, будки и наконец показались сначала участки ковыльной степи, а потом мелкие и большие песчаные барханы. Время от времени можно было увидеть одного-двух верблюдов, жующих свою вечную жвачку. Людей рядом с ними не было. По дороге, проложенной вдоль путей, ехал мальчишка на ишаке, а маленький ишачок плелся на поводке сзади. Через час очереди в туалеты рассосались. Я, наконец, добрался до унитаза и умывальника: сделал свои дела, почистил зубы, помылся и вернулся в купе. Соседи продолжали спать, причем рыжий ужасно храпел.
   - Вот сволочь, - подумал я, - занял мое место, да еще и храпит...
   Поскольку делать было нечего, я решил проверить как устроился Сергей.
   В его купе сидели три пассажира: двое славянского вида мужчин лет за 50 каждый и женщина-блондинка лет сорока с подведенными глазами и подкрашенными губами. Они молча завтракали.
   - Садитесь с нами, - пригласил один из пассажиров, - у нас еды навалом, а мы часа через три-четыре выходим в Чарджоу.
   - Садись, садись, - пригласил Сергей, - мы же с тобой про завтрак и не подумали.
   Я сел и начал жевать за компанию, хотя аппетита из-за духоты не было. Проводник принес чай в тонких стаканах с металлическими подстаканниками и все с удовольствием его попили, обливаясь потом.
   Женщина рассказала, что она едет в Красноводск из Сары-агача, где работает в конторе завода минеральных вод, проведать дочку, вышедшую недавно замуж за молодого моряка.
   Минеральная вода "Сары-агач" мне нравилась, да и не только мне. Пожалуй, она была самой лучшей в Средней Азии, поскольку не имела никакого неприятного запаха и привкуса как, к примеру, у Баржоми или Есентуков - просто чистая родниковая газированная вода, разливаемая в пол-литровые бутылки.
   - Неужели у вас уже есть дочь замужем - вы сами еще совсем молодая? - спросил один из наших соседей по купе.
   Женщина зарделась. Чувствовалось, что она ехала с некоторым напряжением нервов: шутка ли, столько мужиков находились в опасной близости, но в результате разговоров она поняла, что народ, слава Богу, интеллигентный.
   Я с интересом смотрел в окно, так как Сергей сказал мне, что мы, по-видимому, уже проехали границу между Узбекистаном и Туркменией. Все чаще стали попадаться небольшие табуны одногорбых верблюдов. Мне это было в диковинку, поскольку в Казахстане и Киргизии эти "корабли пустынь" двугорбые.
   "Как же на них сидят?" - подумал я, - "неудобно же".
   Мы поблагодарили пассажиров, накормивших нас, и вышли в тамбур.
   Через некоторое время поезд остановился на станции Чарджоу. Это уже была Туркмения. На перроне я увидел настоящих туркменов. Цвет кожи у них желтовато-коричневый в отличии от "загара" узбеков. У каждого отрощена борода, причем чем старше туркмен, тем длинее его борода. Халаты светлее узбекских, а на голове огромные черные бараньи папахи, которые, как я потом узнал, спасали не только от жары и холода, но и от сабельного удара.
   - Исторически сложилось так, - начал рассказывать мне Сергей, - что Туркмены разделились на несколько племен, не воевавших друг с другом, поскольку чтили свой закон, "Деб" по-туркменски. Зато они делали набеги на соседние иранские и афганские племена, нападали на них и жили в основном грабежом. При советской власти государственная граница отрезала от туркмен их вожделенные цели, поэтому народ этот жил мирно и непритязательно.
   Проехав километров 70, поезд остановился на станции Репетек. После того как он тронулся и проехал привокзальные пристройки, Сергей указал мне на ряды небольших холмиков с воткнутыми в них палками.
   - Это туркменское кладбище, - сказал он.
   - Да? - удивился я, - действительно, непритязательно.
   - Они вообще самый простой народ в Советском Союзе, - сказал Сергей. - Ты бы посмотрел как они живут и какие у них дети.
   - По поводу детей - это мне знакомо. В мусульманской религии ребенок должен быть грязным и сопливым, чтобы Шайтан не заметил его и не забрал к себе.
   - А вот такое чудо ты видел? - спросил Сергей и указал мне на огромную собаку - чудовище с большой головой, обрубленным хвостом и ростом с хорошего дога.
   -Ничего себе! - восхитился я. - Такая сожрет и не подавится.
   - А ты знаешь, это одна из самых древних пород, которую называют туркменский Алабай. Это волкодав. Он на человека без предупреждения никогда не нападает. Такие собаки сопровождали караваны еще несколько тысяч лет назад.
   - Откуда ты все это знаешь? - спросил я.
   - Специально в Ташкенте зашел в библиотеку и почитал про все это.
   - Я, кажется, знаю где эта библиотека. Ты молодец! Я вот институт закончил, а ума, как говорится, не нажил. Собрался ехать в Среднюю Азию, а ничего толком про нее не прочитал, хоть и живу в ней уже давно. Неправильно это. И язык тюркский, хотя бы один, надо было уже давно выучить. Так нет. Все это от нашего великодержавного шовинизма идет. Глупостью он великой порожден.
   - Да ладно тебе, - сказал Сергей, - что есть, то есть. Может быть, следующие поколения умнее будут?
   - Не - не будут. Я читал, что опыт одних людей других не учит. Пока шишек сами не набьют, доброго совета не послушают и станут тупо ломиться напролом.
   Через четыре часа поезд остановился на станции Вахмет.
   - Сейчас отъедем от станции и увидишь Каракумский канал. Его начали строить зеки еще до войны, а сейчас продолжают.
   Действительно, вскоре я увидел искусственную реку шириной метров двадцать, посредине которой две драги выкачивали со дна глину и песок и сбрасывали их по конвейеру на баржу. Вспомнил, что отец рассказывал мне как после эвакуации в Фергану в начале войны он работал на канале с моим дедом, Лейбом-Гершем, за пайку. Работа была тяжелой, а пайка маленькой. Дед эвакуации не выдержал и умер к концу войны.
   - Через пятьдесят километров будут Мары, - сообщил Сергей. - Есть на свете три дыры...
   - Знаю, знаю уже: Кушка, Термез и Мары.
   - Да, здесь жарища и ветер постоянно. Тут у меня приятеля два служат. Матерятся при встрече: пойти некуда, в квартирах песок, заползает всякая гадость. Одуреть можно...
   Я отвернулся от окна и заскучал.
   - Тебе грустить совсем не нужно. Небит-Даг - это типа Ленинграда в России. Увидишь сколько там девиц красивых. Там есть большой микрорайон, так что проблемы жилья нет - квартиры пустуют. Получить можно запросто. В этом микрорайоне особенно много девушек.
   - Ссыльные что ли?
   - Не все, но есть и такие. Там несколько военных частей, поэтому много разведенок и вообще хороших женщин. В Небитдагском гарнизоне кроме пехотного полка стоят  авиационный полк истребителей-перехватчиков Су-7 Бакинского округа ПВО, полк радиотехнической разведки ТурКВО; подвижная ракетно-техническая база (ПРТБ), гарнизонный госпиталь и Дом офицеров. Есть также хороший ресторан, как я тебе уже говорил.
  
   - Понятно, - сказал я, чуть повеселев. Кстати, пошли в ресторан - поужинаем.
   Мы отправились туда, заказали ужин и коньяк и старались подольше растянуть это удовольствие. Поезд остановился на станции Мары. На перроне сновала в основном военная публика, разбавленная местами скуластыми и бородатыми туркменами с мешками. Женщин практически не было. Люди передвигались почти в полной темноте, так как почти все фонари на столбах оказались разбитыми. Стало темнеть. Передвижение публики по перрону имело почти мистический характер. У меня было чувство, что я оказался на другой планете. Поезд тронулся, мы расплатились с официанткой и отправились по своим вагонам.
   Мои соседи по купе - рыжий и старик с бородой в маленькой тюбетейке - сидели около столика и ужинали.
   - Ты знаешь, что ты занял мое место? - спросил я рыжего.
   Тот засуетился и сказал, что он готов перебраться наверх.
   - Ладно уж - лежи, - проявил я великодушие. Ты где выходишь?
   - Я выхожу в Ашхабаде, - сказал рыжий. - Учусь в Ташкентском университете и вот еду к родителям на недельку. Стипендия маленькая - хоть наемся от пуза.
   - А скольке тэбе дают стэпендия? - спросил старик-узбек.
   - Всего двадцать восемь рублей, да еще на комсомольские взносы тройку забирают...
   - Как можно жить на такой дэнги? - удивился старик.
   - Крутимся, - ответил студент, - занимаем у друзей, которые живут в Ташкенте, подрабатываем, а, в основном, - хлеб, колбаса, кефир или тошнотики.
   - Что такой ташнотики?
   Рыжий стал объяснять, но дед так и не мог понять, но потом, видно, догадался:
   - А, говно всякий в тесто пихают и жарят на один и тот же масло?
   - Совершенно точно, дед, - обрадовался догадливости старика студент.
   - Ничего, тэрпи, потом инженер будешь, большой дэнги будешь получать.
   - Какие там большие, - вмешался я, рублей 100-120. Смешно даже. Любой офицер после училища почти в два раза больше зарабатывает. На такие деньги одному-то прожить трудно, а если семья?
   - Да, - сказал старик, расчесывая бороду - псем трудна. Давайте спат ложиться.
   Я разделся, взобрался на верхнюю полку и сразу же уснул. Ночью часто просыпался от тишины. Поезд останавливался на всех станциях и полустанках и подолгу стоял. В результате, в Ашхабад мы приехали только к восьми утра. Дул сильный ветер. Люди продвигались против ветра как завороженные, а если ветер дул в спину, то бежали короткими шажками, упираясь в землю ногами. Ветром сбило большой красный транспарант с белыми буквами, призывающий крепить и наращивать. Деревянный каркас транспаранта висел на одном гвозде. При очередном порыве ветра он грозил зашибить прохожих, как бы напоминая им о важности написанного. Я увидел нашего студента, рыжая голова которого выделялась на общем фоне. Сам он и его почти пустая сумка не позволяли ему уверенно продвигаться. Несло его как соломинку.
   Обоим одновременно пришла мысль запастись жидкостью - впереди пустыня. Мы, правда, пытались уже купить в ресторане ящик пива, но это нам не удалось. Долго настраивались выйти из вагона, но, наконец, решились и с трудом спустились по ступенькам. Я пережил такое ощущение, что меня начали упорно колотить мешком, наполненным ватой. Ноги не держали. Сергей через несколько шагов споткнулся и упал. Я помог ему встать и мы, с трудом передвигаясь, пошли к главному входу на перрон. Заскочили вовнутрь, купили все-таки в буфете ящик жигулевского и направились в обратный путь. С ящиком, на удивление, оказалось идти легче. Мы, почти не нагибаясь, гордо прошествовали к вагону Сергея. Дальше ехать стало веселее, хотя из закуски к пиву были только несколько кусочков сухой колбасы, нарезанные нам женщиной-блондинкой.
   - А вы переносите вещи сюда, - сказала она через некоторое время, - мне как-то с военными спокойней.
   - Тюк поможешь перенести? - спросил я, обращаясь к Сергею.
   - Спрашиваешь, - сказал тот и мы отправились за моими вещами.
   В купе сидел узбек и еще какой-то пролетарий. Я приподнял нижнее сиденье, увидел свою сумку, но тюка моего на месте не оказалось.
   - Тут были вещи, завернутые в плащ-палатку, - обратился я к старику.
   - А, студент их наверх затолкал, - вспомнил тот и показал пальцем на третью полку. Тут какой-то два дехканин приходили и сказалы, что ты их попросил принести твой вещи, но студент им не дал.
   Я мысленно поблагодарил хорошего парня.
   - Какие еще дехкане? - удивился Сергей и посмотрел на меня.
   - Я не знаю - воры, наверно.
   Мы перетащили мои вещи и продолжили нашу беседу, сдобренную пивом.
   Долгое время ехали вдоль Каракумского канала. Остановились сначала на станции Безмеин, а потом, на станции Геок-Тепе.
   - Тут у нас дивизионный полигон, закамуфлированный под сельскохозяйственное объединение, - сказал Сергей, когда женщина на несколько минут вышла. Ты еще сюда наездишься. Спать придется в казармах по 100 человек в каждой, а в туалет ходить будешь вместе с солдатами. Стрельбы тут артиллерийские, танковый полигон. Из природы - все, что пожелаешь: и горы, и долины и пески и даже горные речки, вернее арыки, с крабами.
   - С крабами? - удивился я.
   - Небольшие крабики такие, шустро так по краю арыка передвигаются.
   Я, честно говоря, не поверил. Откуда в пустыне крабы, которые, как известно, водятся в море? Но вида не подал.
   - Еще тут виноградники и винный завод. В основном, бормотуху делают, например, портвейн "Геок-Тепе", "Карабекаульское" и другую гадость.
   Следующая станция, на которой поезд остановился довольно надолго, был Бахарден.
   - Здесь есть подземное озеро с минеральной водой. Двести ступенек вниз, а внизу сталактиты и сталагмиты, - поведал Сергей.
   -Карстовое что ли озеро? - спросил я, вспомнив лекции по геологии в политехе.
   - Не знаю что это такое, но пусть будет так. Там свет проведен и ходят туда туристы и свадебные компании.
   Пейзаж за окном становился однообразным: песчаные барханчики да верблюжья колючка. Сухие ее ветки, сбитые в шары, катались в разных направлениях под действием вихревых потоков.
   - Еще проедем одну станцию и я на месте, - сказал Сергей с грустью в голосе. Можем по телефону переговариваться, как только дежурным по части заступишь. Это, конечно, запрещают, но если не долго, то можно. Пригласишь в гости - приеду. Тут он дал мне свой номер телефона, записанный на клочке газеты.
   - Конечно приглашу. Вот только обосноваться надо. Интересно, квартиру дадут или нет?
   - Там у них, - объяснил Сергей, - целый городок офицерских квартир, но есть и офицерское общежитие. Раз вы строите "Пентагон", то пустых квартир должно быть много. Там, небось, заместитель начальника штаба командует, а это по званию не выше капитана. Подай заявление. Может быть, приличный человек окажется и пойдет навстречу.
   - Хорошо, спасибо за совет.
   Сергей засобирался: одел шинель и вытащил свой чемодан. Я помог поднести его к выходу. На подъезде к Кизил-Арвату потемнело. Стали встречаться отдельные глинобитные домики, рядом с которыми обязательно стоял один-два верблюда, лошадь или ишак. Одиноко бродили волкодавы, с интересом посматривая на проходящий поезд. Кое где бегали детишки, напоминающие чертенят из сказок. Поезд затормозил и остановился на станции где стоял дежурный железнодорожник с жезлом и два офицера. Мы с Сергеем пожали друг другу руки.
   - Ну все - счастливо, - сказал он и спустился по ступенькам вагона вниз.
   Мимо прошел обходчик с молотком и застучал по колесам, проверяя их целостность. Сергей зашел в помещение станции. Состав вдруг резко дернулся и тут же затормозил будто произошло столкновение. Дежурный по станции побежал в хвост состава.
   Я вышел из вагона и посмотрел туда . Действительно, за нашим поездом дымил второй тепловоз, но без вагонов. Дежурный возвращался обратно, сильно ругаясь на ходу:
   - Вот долб...б, поехал не по своей линии. Напьются, заразы, а потом все поперепутают. Ну я ему устрою.
   Он скрылся в здании вокзала и оттуда, уже по телефону, ругался последними словами, упоминая маму и всех родственников нерадивого машиниста.
   "Неплановый" тепловоз дал задний ход, просигналил два раза и умчался.
   Поезд, наконец, медленно тронулся, залязгали колеса с нарастающей частотой.
   Я пошел в купе. Женщина сидела и смотрела в темное окно.
   - Вы что там хотите увидеть? - спросил я. - Кстати, как вас зовут? За всю дорогу мы даже не познакомились.
   - Анастасия, а можно Тася.
   - Мне неудобно - вы меня старше.
   - Ну и что, старше? Меня никто Анастасией-то и не называет. У нас на заводе народ простой: Таська, да Таська, а я уже не девочка, хотя женщины не должны намекать на свой возраст.
   Анастасия, как мне показалось, посмотрела на меня с определенной долей надежды. Я не стал развивать тему и решил укладываться.
   "Казанджик я вряд ли увижу"- подумалось, - "а жаль - ведь здесь уже служат Боря с Гришей".
   Начав раздеваться, я вспомнил, что надо попросить проводника разбудить меня в Небит-Даге. Тот сидел в своем спецкупе вместе с другим проводником, по-видимому, из соседнего вагона. Оба держали стаканы с темно-красной жидкостью
   - Лейтенант, хочешь портвейну дернуть?
   Я отказался и изложил свою просьбу.
   - Не волнуйся, лейтенант, все будет в ажуре...
   В это верилось с трудом, но я ,вздохнув, вернулся в свое купе. Таисия уже лежала, укрывшись одеялом до подбородка, и смотрела на меня широко открытыми глазами. Я, как бы ничего не понимая, лег на свой топчан и отвернулся к стенке, поскольку такие эксперименты мне были совершенно не нужны, да и настроения не было. Представляю, как она меня запрезирала...
  
  

Прибытие

   Проснулся от того, что проводник сильно тормошил меня. От него разило бормотухой, луком и еще чем-то очень мерзким.
   - Вставай, лейтенант, скоро Небит-Даг.
   Я быстро оделся и вытащил вещи, включая свой тюк, поближе к выходу. Поезд остановился. Проводник, хоть и был пьян в стельку, помог сгрузить все мое добро и пожелал счастливой службы. Я огляделся и увидел, что на перроне стоят еще несколько человек: два туркмена в своих лохматых шапках с чемоданами и русская на вид, семья, состоящая из молодых родителей и двух детей разного пола от трех до пяти лет. Туркмены засуетились и быстро исчезли, а семья в растерянности стояла. Ни о каком носильщике в 3 часа ночи нельзя было и мечтать. Я с трудом затащил вещи вовнутрь небольшого вокзала. Туда же зашла и семья. Зал пустовал, но в нем оказалось значительно теплее. Я сел на скамейку и неспеша закурил, проигнорировав табличку "Не курить".
   "Все", - подумалось, - "если никто не появится, то завалюсь спать здесь до утра".
   Именно в это время открылась входная со стороны города дверь и вошли два человека.
   - Такси не нужно? - спросили они хором.
   - Ну вот, Бог вас послал, я думаю.
   - Не Бог, а первый таксопарк, сказал один из таксистов.
   Другой направился к семье. Даже не договариваясь с родителями, он схватил их чемоданы и потащил к выходу. Семейка покорно пошла за ним.
   Тот, что подошел ко мне, схватил тюк, водрузил его на голову и тоже засеменил, уверенный, что я иду за ним.
   - Тебе куда? - спросил он на ходу. - Хотя, по петлицам видно, что ты из пехотной части.
   - Да, из нее, а далеко отсюда?
   - Десять минут езды.
   - Вам, выходит, не выгодно возить на близко?
   - А у нас плюс 50 копеек обязательная плата.
   - Значит, проехал метр и уже плати полтинник.
   - Ага.
   - Тогда конечно.
   Я сел на переднее сидение и бросил взгляд на привокзальную площадь. Два туркмена стояли неподалеку, напряженно уставившись на наше такси, но не голосовали и не подходили.
   - Ну, не хотят - как хотят, - сказал таксист.
   Такси тронулось и проехало мимо туркменов, которые так и не подняли руки, а продолжали напряженно всматриваться.
   Мы поехали по хорошо освещенной улице. Через две минуты уперлись в широкую, типа проспекта, улицу и повернули по ней направо. Буквально через две минуты такси остановилось.
   - Ну вот и ваша часть, товарищ лейтенант.
   На счетчике было 80 копеек. Я заплатил рубль и сказал, что сдачи не надо. Таксист поблагодарил и открыл багажник. Я вытащил оттуда свои вещи, "Волга" развернулась и укатила. На проходной в будке спал солдат. Я разбудил его, показал предписание и спросил, как пройти в штаб.
   - Да вот он - напротив, - сказал солдат широко зевая и не прикрывая рот.
   Это меня завело и я неожиданно для него сделал ему резкое замечание. Он быстро поправил форму и вытянулся, отдавая честь.
   - К пустой голове ладонь не прикладывают, - сказал я ему и попросил подтащить вещи к штабу.
   - Вы тут за меня подежурьте, товарищ лейтенант, пока я таскаю.
   - Подежурю, подежурю...
   В штабе у знамени стоял солдат и спал. Я не стал подходить к нему вплотную, а просто громко топнул ногой. Солдат, не двигаясь, открыл глаза и продолжал молча стоять. Я сказал ему, что мне нужен дежурный по части, но он молчал. Тогда я громко крикнул: "Дежурный!". Слева появился белобрысый с челкой заспанный старший лейтенант и спросил:
   - Кому не спится в ночь глухую?
   - Ему, ему, конечно бую, - ответил я
   Ему понравился мой ответ и он пригласил меня зайти в дежурку.
   - Двухгодичник, говоришь, ну-ну. На безрыбье и рак рыба... Как там в Ташкенте, плов, кебаб, самса, ханум, чебуреки такие же вкусные?
   - А что с ними сделается: входят и выходят...
   - Я смотрю ты мужик с юмором, меня Семеном зовут.
   Он протянул мне руку по восточному - ладонью вверх. Я ударил по ней своей ладошкой и знакомство состоялось.
   - Главное сейчас - это определить, где ты будешь временно жить. Есть тут комнатка в бане на втором этаже. Ключи где-то у меня должны быть.
   Он порылся в столе и быстро нашел ключи.
   - Пойдем, я тебе покажу, хотя подожди, я воина позову, чтобы вещи перетащил.
   Он позвонил по телефону и через пять минут пришел солдат со штыком-ножом на боку. Мы пошли к бане. Вход в нее был открыт, но дверь в комнату на втором этаже заперта. Семен открыл ее и сделал широкий жест рукой:
   - Вот ваши апартаменты, герр лейтенант...
   - Данке, герр обер-лейтенант.
   - Ладно, давай отдыхай, а завтра к восьми на развод, а потом зайди к начальнику штаба - он тут за главного. Если хочешь помыться, то в бане есть душ. Пошли покажу.
   Мы вышли в коридор, посредине которого я увидел в стене дверь. Семен открыл ее, показал на душевые кабинки в конце большого зала и ушел. Я вернулся в свою комнатку с заправленной кроватью, тумбочкой и большим шкафом. Сел на кровать и вдруг вспомнил, что забыл спросить Семена, где расположен туалет. В результате недолгих поисков я все-таки нашел его рядом с главным входом. Он , к моему счастью, был не заперт.
   Я опять сел на кровать и задумался о том, что вот занесло меня черти куда, на край Земли, и как дальше сложится служба - непонятно. Зачем я учился пять лет в институте, чтобы теперь сидеть в комнатенке возле общественной солдатской бани? Вся прежняя жизнь осталась где-то далеко-далеко, и была ли она? Включил радиоприемник. Пели самые настоящие Битлы.
   "Вот те на", - подумал я, - "мы за их пластинки готовы были всю стипендию отдать, в тут их по радио крутят!"
   Крутили "Yellow submarine".
   "Пойду помоюсь", - решил я, после того, как прослушал еще две вещи Битлов. Разделся догола и зашел в банную дверь. Это было моей большой ошибкой, результат который я почуствовал уже через несколько дней: я подхватил грибок. Не надо было идти мыться в солдатскую баню. В душе, на удивление, была горячая вода. Я стоял под ним пока мог терпеть. После душа мне полегчало и захотелось спать. Включил на часах будильник и лег. Досчитав до двух, я провалился в сон. Снились мне, что я, по ошибке, приехал на поезде не в Небит-Даг, а в Иранский город Исфаган, о котором я читал в каких-то сказках. Исфаганцы, замотанные в белые одежды, окружили меня и с удивлением смотрели на мою офицерскую форму. Я стал спрашивать их, как пройти в штаб, но они меня не понимали. Неожиданно началась буря. Песок с пылью с огромной скоростью завертелись, проникая в глаза, уши и нос. Потом ветер прекратился, но на Земле не было ни штаба, ни Исфаганцев, никого... Только одинокий драмадер шел мне навстречу, а единственный горб его колыхался в такт шагам.
  
  

Знакомство с Володей и Сашей

   Утром на разводе на плацу стояли три небольших подразделения солдат во главе с сержантами и шеренга из девяти офицеров, включая меня. Командовал "парадом" высокий кучерявый капитан с испитым лицом - помощник начальника штаба. Он подозвал офицеров поближе к себе и сказал, что подразделения будут продолжать нести караульную службу еще месяца два если, конечно, не будет непредвиденных обстоятельств типа учений или еще чего-нибудь. Он не уточнил чего, но было ясно, что он имел в виду нападение вражеских войск, хотя граница с Ираном уже много лет была мирной. От капитана сильно разило вчерашним даже на расстоянии двух метров от нас. Закончив с офицерами, капитан взошел на небольшую трибунку, скомандовал солдатам "нале-во" и "шагом-марш", затем сошел с трибунки и зашагал, немного волоча ноги, не к штабу, а в другую сторону.
   - Похмеляться пошел, - сказал лейтенант с крупными чертами лица и негладкой кожей, стоящий слева от меня, - пропадает человек...
   - Первый раз встречаю еврея-алкоголика, - добавил низенький старший лейтенант, стоящий справа от меня, с почему-то летными петлицами и в летной форме, который еще больше походил на алкоголика из-за своего бледного лица и красного носа.
   Я познакомился со всеми, пожав руки и представившись. Запомнил после этого первого знакомства по имени только того лейтенанта, который стоял слева от меня.
   Звали его Володя Ловинюков. Он сказал мне, что капитан через час вернется в штаб и тогда надо будет отдать ему предписание и определиться, а пока мы можем пойти в офицерскую столовую позавтракать. Эта столовая располагалась в торце огромной солдатской столовой. В другом торце находился вход в солдатский магазин, где торговали папиросами, сигаретами, печеньем, конфетами и другими самыми простыми и дешевыми вещами, которые на свою мизерную зарплату мог купить рядовой или сержант.
   Я зашел в офицерскую столовую и огляделся. Все места, кроме одного - рядом с Володей - были заняты. Обслуживали в столовой солдаты-азербайджанцы. Я подсел к Володе и, завтракая, стал задавать вопросы. Тот был хмур и отвечал нехотя. Я, тем не менее, не прекращал спрашивать и он, в конце концов заулыбался улыбкой хорошего, но не простого человека. Как-то сразу он мне понравился.
   - Тут, конечно, отнюдь не рай, - сказал он, - но люди везде привыкают. Правда летом, когда я сюда свалился, чуть не охренел от жары. Это после Германии, представляешь? Он рассказал, что в восточную Германию (в Лейпциг) попал после подмосковья, где прослужил один год. Полунамеками объяснил мне, что в Германии оказался по большому блату. Рассказал что-то о своей любимой девушке, живущей в Москве, и ее высокопоставленном родственнике, но я слушал невнимательно, переключившись на свои проблемы.
   - Мы сидели с ней в ресторане, - продолжал он, - и один немец с соседнего стола подошел и пригласил ее на танец. Я сказал, что дама танцевать не хочет. Тогда он послал меня на немецком, развернулся и ушел. Я не очень-то знал немецкий и спросил ее, что он сказал. Она смутилась и промолчала, но я все понял. Подошел к их столу, взял бутылку шампанского и трахнул ему по башке. Потом схватил скатерть и дернул ее.
   - Ну ты даешь! - восхитился я.
   - Тот придурок быстро оклемался, но суд все-таки был. Мне припаяли "условно" и послали сюда. Это лучше, чем в дисбате париться. Пойду к своим размудонцам - связистам. Интеллигентами себя считают. Знаешь, как они переделали строевую песню артиллеристов?
   - Как?
  
   Интеллигенты, точный дан приказ.
   Интеллигенты, зовет отчизна нас....
  
   - Управляться с ними не просто. Чтобы они слушались, нужно быть тоже "интеллигентом". Они меня уважают, но подонки жуткие, особенно Рыжий - ты еще его увидишь. Слово какое-то новое придумал - "урыли", и вставляет его так удачно.
   "При такой технике", - сказал он мне, - "нас любые чурки, типа афганцев или иранцев уроют"
   "При какой такой технике?", - спросил я его, прищурясь.
   "Ну, я порыл, товарищ лейтенант", - сказало мне это чудище.
   - Большой интеллигент! - восхитился я.
   - Интеллектуал, - согласился Володя.
   В это время в столовую зашел новый двухгодичник, прибывший в часть день назад. Он сел за наш столик и стал угрюмо смотреть на солонку, стоящую посередине.
   - Ты приехал один или с женой? - спросил его Володя добродушно.
   - Во-первых, не с женой, а с супругой, а во-вторых, не тыкайте мне, - выдал лейтенант.
   - Оп-па, - сказал Володя, - у этого служба пойдет...
   - Еще как, - подтвердил я.
   После завтрака я зашел в штаб, нашел там кучерявого капитана, повеселевшего по известной причине, и отдал ему предписание.
   - Временно будешь у нас командиром батареи ПТУРС, - сказал он, потому, что Воробей в дурдоме, а других офицеров нет. Вся батарея оставлена в расположении для несения караульной службы. В офицерскую общагу тебя, как командира батареи, определять будет неправильно, поэтому выпишу тебе квартиру в офицерском городке - они пока почти все свободны. Пиши заявление на квартиру.
   - А решения долго ждать? - спросил я.
   Капитан посмотрел на меня с интересом.
   - А это будет зависеть от тебя...
   Я сказал, что все понял, через час управлюсь и жду его в бане.
   - Смотри - сообразительный! - восхитился капитан, - и захвати закуски - сырки там, колбаски - я жуть как не люблю питаться в офицерской столовой. Что там эти азеры кладут - не знаю, но блюю я каждый день.
   - А может не от еды? - сделал я опрометчивое замечание.
   - А от чего? - вопросом на вопрос ответил с возмущением капитан и, видимо, в отместку, сказал:
   - Завтра вечером заступаешь начальником караула со своим подразделением.
   - Есть, товарищ капитан, - сказал я и быстро покинул помещение штаба, направляясь в сторону проходной.
   - За офицерским городком, по улице Свободы метров сто! - крикнул мне вслед начальник штаба.
   Вечером капитан, а звали его Саша, рассказал в какую хреновую часть я попал:
   - Уже два года гоняют на стройки, авралы, поиски упавших гражданских самолетов и прочую херню, - сказал он, опрокидывая очередную порцию водки. Боеспособность нулевая, личный состав разболтался - ходят в самоволку, пьют "Карабекаульское", сражаются с соседней общагой нефтяников за баб, честь не отдают...
   - Нужна тебе эта честь? - спросил я снова опрометчиво.
   - Ты что? - честь - это главное в армии. Без чести - какая же это будет армия? Без чести будет настоящая зона.
   - Вот, к примеру, - сказал я, - подведу я людей к казарме после развода, а что дальше?
   - Дальше дашь указиловку сержантам, т.е. командирам взводов, приступить к уборке территории и казарм, а также приведению обмундирования в порядок. Водителей отправишь в ангары для чистки тренажеров и грузовиков - у тебя два тренажера и 10 грузовиков.
  
   0x01 graphic
  
   Володя Ловинюков на фоне Большого Балхана (лето 1971-го). Недалеко от этого места Георгий Данелия снял в 1986-м фильм "Кин-дза-дза".
  
  
  
   Есть у тебя еще ГАЗ-69, но его обычно забирает начальник артиллерии, поскольку ему джип не положен.
   Язык у Саши стал сильно заплетаться, а глаза перестали концентрироваться.
   - Я тут у тебя немного посплю, - сказал он и завалился на мою кровать.
  
  
  

Первое знакомство с городом

   Другой кровати в комнате не было, поэтому я собрался и пошел осматривать центр города. Еще в столовке Володя говорил мне, что центр находится метрах в четырехстах от части если идти по главной улице. Погода стояла нормальная для этих мест: дул ветер, но не сильный. Ветки акаций, посаженных вдоль улицы, шуршали сухими стручками. Прохожих было мало: в основном военные, молодые парни-рабочие различных национальностей, местные старички и иногда стайки девиц. Пару раз встретились чернявые, красивые, хорошо одетые, явно не местные, парни. Потом я узнал, что это были болгарские техники, приехавшие по взаимному обмену и быстро "заклеившие" всех самых красивый девиц. Офицеры в конфликт не вмешивались, а местные не интересовались девицами не своего рода-племени.
   Наконец я дошел до центра, представляющего собой довольно большую площадь, в одном конце которой стоял небольшой, но вполне приличный двухэтажный ресторан "Небит-Даг", светивший огнями, а с другой - центральный гастроном. В сторону гастронома за деревьями виднелась вдали башня телецентра. Я решил зайти в ресторан, чтобы просто осмотреть его изнутри. На втором этаже был большой зал с колоннами, убранный в старом ( сталинском) стиле: большие светлые занавески, белые скатерти. Шампанское на столы подавали в ведерках со льдом. Места оказались занятыми наполовину. Сидело несколько офицеров-летунов, не по моде одетых дядек и упомянутых чернявых красавцев.
   Ресторан мне понравился. Он напомнил мне детство, когда военный отец водил мать и меня в далеких 50-х в привокзальный ресторан. Там все было точно такое же.
   "Что ж" - подумал я, - "с таким рестораном служить можно".
   Когда вышел на улицу, то услышал невдалеке музыку. Зашагал туда и вскоре вышел к танц-площадке. Молодежи на ней тусовалось много. Я чуть-чуть постоял и решил вернуться на главную улицу, но увидел двух молодых женщин, одна из которых совсем молоденькая и симпатичная, а другая значительно старше и страшненькая. Симпатичная стреляла глазками в моем направлении и что-то нашептывала подружке.
   "Почему это симпатичные выбирают в подружки страшненьких?" - подумал я. -"наверно, чтобы сыграть на контрасте. Даже если женщина и не очень симпатичная, то страшненькая делает свое дело, переключая внимание в нужном направлении".
   - Девушки, нет ли здесь газводы холодненькой поблизости? - сказал я первое, что пришло в голову.
   - Есть, - сказала страшненькая, - пойдемте мы вам покажем.
   Они повели меня вдоль потока молодых людей, который передвигался в двух направлениях: к танцплощадке и обратно - к большой беседке метрах в тридцати. В беседке две дородные женщины продавали газводу. Я взял три стакана и предложил девушкам. Они с удовольствием приняли мой дар.
   - Вы, по всему видать, недавно приехали? - спросила симпатичная.
   Я подтвердил.
   - Вы не представляете, что тут творится летом, - сказала страшненькая, - танцуют минут десять, а потом бегут к газводе. По-другому нельзя.
   Я подумал, что перспектива более близкого знакомства с симпатичной пока очень иллюзорна и решил откланяться.
   - Хорошо, девушки, - сказал я, - очень рад был познакомиться. Надеюсь, что в ближайшее время мы увидимся.
   - Да, ответила страшненькая, кокетливо улыбаясь, - мы тоже надеемся.
   Я вернулся на главную улицу и пошел дальше, проходя мимо каких-то учреждений, добротно выстроенных жилых домов, клубов, детских садов, школ. Наконец дорога уперлась в большой микрорайон, состоящий из панельных домов, названных позже москвичами хрущобами. Дальше я решил не идти и развернулся в обратном направлении. Встретил двух офицеров, с которыми утром стоял на разводе в одной шеренге. Они пригласили меня в ресторан, но я сказал, что мне завтра в наряд и надо еще проспаться.
   - В наряде и проспишься, - сказал один из офицеров и оба захохотали.
   Я все-таки отказался и двинул в сторону части. Про себя отметил, что улицы были необычайно чистыми: даже песок под ногами не хрустел. Обратил внимание, что и возле корней деревьев все обметено. Арыки, хоть и без воды, но вычищены до блеска. Сзади услышал шаги и невольно обернулся: за мной шли два туркмена примерно одинакового роста и комплекции. Я узнал моих попутчиков в поезде и ускорил шаг. Они тоже стали ускоряться. Я побежал и они побежали за мной. Только после того, как я ворвался в офицерский городок, они отстали и куда-то исчезли. Звать подмогу было бесполезно.
   Вернувшись в баню, увидел, что капитана Саши нет. Я прилег, напряженно размышляя, что делать. Только через час сон сморил меня. Проснулся когда уже было без пяти восемь. Оделся за две минуты. Сполоснул лицо и помчался на плац. Успел туда как раз - секунда в секунду. Капитан Саша одобрительно на меня посмотрел и начал развод. После развода я повел свою батарею к казарме, которую еще вчера мне показал один из офицеров. Практически это было первое мое общение с солдатами. Я скомандовал сержантам подойти ко мне и отдал распоряжение согласно Сашиной указиловки.
   Потом спросил фамилии сержантов - командиров взводов. Один был Мисяк (с Украины), а второй Павлов из северного Казахстана. Мисяк после школы успел поработать в совхозе, а Павлов помощником машиниста на тепловозе. После команд сержантов солдаты разбежались с глаз долой, а сами командиры взводов стали усердно изображать бурную деятельность. Я прошел по казарме, заглянул во все углы, отметив почти идеальную чистоту, открыл дверь в закуток с окошечком, напоминающим окно в кассу на предприятии, и увидел незнакомого мне старшину сидящим на стуле с включенным вентилятором. Тот вскочил, оказавшись совсем небольшого роста, отдал честь и с белорусским акцентом доложил:
   -Товарищ лейтенант, старшина Бабич готов к отбытию в Белоруссию. Он указал на свой дембельский чемодан, обклеенный голыми девицами и пальмами.
   - А почему на разводе не был? - спросил я.
   - Дак я, товарищ лейтенант, сегодня уезжаю у пять вечера.
   - Провожать будет кто-нибудь?
   - Эта как вы распорядитесь, - хитро прищурив глаза, заявил старшина и вышел из комнатки.
   Поскольку других подобных комнат не было, я решил, что это мое место, сел и включил вентилятор. Старшина воспринял мое воцарение нормально и куда-то ушел. Мощный поток воздуха ударил в лицо. Позвал Павлова, который внушил мне наибольшее доверие, и распорядился выделить двух солдат для проводов старшины.
   - Ох, Бабич нас гонял, товарищ лейтенант, хуже Воробья, ой, то есть, старшего лейтенанта Воробья. Он после развода садился на это вот ваше место, вызывал нас и командовал:
   - Зрабиц уборку казармы и далажиц праз дзырку.
   Мне стало смешно, но я лишь чуть улыбнулся и спросил:
   - Давно нет старшего лейтенанта?
   - Он был две недели в запое, потом его забрали в дурдом, он оттуда сбежал и теперь его вернули обратно. Думаю, через неделю отпустят.
   - Хорошо, - сказал я, - пойдем проверим нашу технику.
   Я осмотрел два тренажера - ЗИЛы с фургонами - и десять бортовых ГАЗ-66, вокруг которых крутились солдаты - узбеки и таджики, очень плохо изъясняющиеся по-русски. Непонятно, почему делали такой национальный отбор в армии, которая считалась интернациональной. Осмотрел и ГАЗ-69 - мечту всех мужиков СССР, понимающих в технике. Водителем его был высокий узбек говорящий по-русски довольно сносно.
   - Движок очень старий - сопсем ненадежный, - сказал он, заводя мотор. - На учений может встать, а запасной детали нету. Воробей мой машина совсем не занимается. Говорит: "Пусть подполковник Басов (начальник артиллерии) ремонтирует". Хорошо ему говорить, а мине втыкать будут.
   Я сделал пометку в записной книжке. Павлов и водитель посмотрели на меня с уважением.
   - Зампотеху надо рапорт подать, - предложил сержант.
   Я снова сделал пометку.
   - Давай открывай тренажер, - сказал я Павлову, - и включи его. Проверим, как он работает.
   На самом деле, я такой тренажер видел впервые. В институте нам даже не говорили, что подобная техника существует, а в ТВОКУ обучали только стрельбе из пушек. В фургоне по бокам было два длинных сидения, а спереди кресло для "стреляющего". Перед ним сконструирован пульт, окуляр и специальные ручки для управления "снарядом". Я попросил сержанта объяснить принцип работы тренажера, как бы для проверки. Он сказал, что впереди фургона открывается заслонка для того, чтобы видеть местность. На нее накладывается электронное изображение танка в виде эллипса, который как бы движется по местности. Потом делается пуск и светящуюся точку, ракету, нужно с помощью ручек управления держать над целью несколько секунд, а потом, в нужный момент, направить в центр эллипса. Если попал, то играет мелодия марша, а если нет, то звучит сирена.
   - Молодец! - похвалил я, - хорошо объяснил.
   Я сел за пульт, приставил глаза к окуляру, но местности, естественно, не увидел, поскольку тренажер стоял в ангаре, однако яркий эллипс подрагивал в центре. Я нажал на кнопки пуска и попытался управлять "ракетой", появившейся сверху, но мне это удавалось с трудом, так как плавно двигаться ей мешали специально наводимые помехи. Вот один из неожиданных бросков и... моя ракета "воткнулась в землю". Противно завыла сирена.
   - Смотри - работает! - Восхитился я, как бы комментируя неслучайность события с целью удержания авторитета на должном уровне.
   Мы вернулись к казарме, вокруг которой шла уборка большими метлами и широкими грабарками. Солдаты исполняли эту работу весело, поскольку погода была прохладной, а работа не тяжелой.
   После обеда заместитель начальник штаба капитан Саша позвал меня и вручил разрешение на квартиру.
   - Можешь хоть сейчас переезжать - там дверь не закрыта. Сходишь к зампотеху и попросишь от моего имени замок с ключом. Надеюсь, на новоселье пригласишь?
   - Конечно, товарищ капитан, думаю завтра к вечеру оно и будет.
   - Девушки-то будут?
   - Это я еще не успел...
   - Плохо, товарищ лейтенант, вы уже третьи сутки в расположении, а контингент отсутствует - плоховато...
   Я не понял, шутит он или нет. Пошел смотреть квартиру. Вход находился в торце четырехквартирного вытянутого одноэтажного здания. Невысоким деревянным заборчиком перед входом отгорожен небольшой участок, заросший верблюжьей колючкой. Таких зданий в офицерском городке, окруженном высоким железным забором, было штук пятьдесят. В квартире оказалась небольшая прихожая с входами в жилую комнату на две, максимум три, койки и "ванную", в которой располагался душ и унитаз. Напротив ванной небольшая кладовка. В комнате стояли три железных койки с матрацами, подушками и три тумбочки, с аккуратно сложенными на них простынями. Больше ничего... Я пошел в казарму, взял одного солдата и перетащил вместе с ним свои вещи из бани в новые "апартаменты". Потом вытащил из нагрудного кармана коробочку с ожерельем, обмотал ее кальсонами и запихал в большой тюк с одеждой. Тюк запихал в кладовку. Остальные вещи выложил из сумки в одну из тумбочек, стоящей около облюбованной мной кровати. Вечером пригласил капитана и мы раздавили бутылочку водки под консервированные огурчики, хотя, если честно, я пить не хотел.

Первый караул

   Вечером возле караульного помещения произошла смена этого самого караула. Порядок процедуры мне был известен, поскольку мы проделывали это по несколько раз в ташкентском училище. Все прошло хорошо и сонный лейтенант-взводный пожелал мне "приятного сна". Я ухмыльнулся и пожелал ему того же. Решил, что в первое дежурство ни за что не усну, так как захватил с собой свою любимую книжку "Приключения бравого солдата Швейка" Гашека.
   Ровно в полночь я с двумя воинами отправился на проверку самого дальнего поста - склада угля, дров, досок, ящиков и проч. Пост располагался на расстоянии около четырехсот метров от забора части. Через полсотни метров стало не понятно куда идти - никаких световых ориентиров не было. Только небо над головой, заполненное огромным количеством ярких звезд и созвездий. Никогда и нигде потом я не видел такого неба.
   - Спят они что ли? - озвучил я свои мысли вслух.
   - Может, лампочка перегорела, - высказал предположение один из солдат.
   Мы продолжали идти наобум и вдруг послышался задорный собачий лай. Я посветил фонариком в его направлении и увидел небольшую собачонку, приближающуюся к нам. Тут же зажегся свет справа от нас.
   - О! Дембелек! - воскликнул один из моих солдат, - а я думал, куда он пропал?
   Дембелек приблизился к нам, стал подобострастно изгибаться и вилять хвостом. Тут же раздалась команда: "Стой! Кто идет?"
   - Начальник караула и смена, - ответил я.
   - Начальник караула - ко мне, остальные - на месте, - послышалась команда в точном соответствии с уставом.
   Я оставил воинов, приблизился к сторожке, осветил свое лицо, лица двух стражей, выглядевших как Пат и Паташон, и спросил:
   - Почему не горит свет?
   Оба, не задумываясь и сразу сообщили, что свет горел.
   "Хорошо они тут устроились с этим Дембельком", - подумал я, - "можно спокойно спать, а животное никогда не подведет".
   Доказать, что они часа два "давили хорька" было практически невозможно, поэтому я не стал разводить демагогию, заменил караул и решил песика с поста убрать.
   - Давайте, берите его на руки - привяжем его в караулке, - обратился я к старой смене.
   Длинный стал подзывать собачонка с присвистом, но тот куда-то исчез.
   - Дрессированный что ли? - высказал я предположение.
   Малорослый хитро улыбался.
   Я понял, что Дембелек, как только мы уйдем, приступит к очередному дежурству, а в настоящее время он, скорее всего, оправляется где-то на задворках склада.
   Вернувшись в караулку, я раскрыл Швейка на произвольной странице и попал как раз на то место, где описывается туалетный генерал. "Это же вылитый наш генерал Положенцев на Ташкентской стройке", - подумал я, - "Он тоже в начале каждого своего приезда в "Пентагон" заходил проверять солдатский нужник и, поскольку Гашека он не читал, то всегда говорил ласково солдатикам, пытающимся вскочить и натянуть штаны, : срити, срите, ребята, - это дело в армии нужное". Еще раз поразился, насколько точно Гашек изображал армию. За пятьдесят лет ничего не изменилось. Не помню на какой странице, но я все-таки уснул... Проснулся от тишины и боли в пальцах ног. Разулся и увидел печальную картину: кожа между пальцами побелела и треснула в нескольких местах - грибок. Однако делать нечего - снова одел носки и вышел из своего закутка в караульную комнату. Там спали четверо солдат после смены. Дежурный тоже спал. Я выскочил во двор, но все было нормально: два младших сержанта сидели на табуретках у крыльца и курили, один солдат дежурил у входной калитки.
   "Вот подлецы!" - подумал я, - "Не будили и пожили лишний час спокойно".
   Младшие сержанты потушили сигареты, вскочили и скрылись в караулке. Стало светать: звезды и созвездия постепенно затухали и исчезали в голубизне. Слышался лай собак из соседнего туркмен-аула, расположенного недалеко от части и примыкающего к городу. Оттуда же я услышал ржание лошадей и блеяние баранов. До смены караула проверил еще пару постов и чувствовал себя бодро.
  
   После смены я поспешил в санчасть. Лейтенант Бычков посмотрел мои ноги и сказал, что почти у всех солдат та же болезнь.
   - Где ты мог ее подхватить?
   - Я в бане солдатской мылся в первый же вечер, как появился в части.
   - А, тогда понятно... Тебе повезло - осталось два тюбика цинковой мази.
   Он намотал ватку на спичку, обмакнул в мазь и намазал мне между пальцами.
   - Мой чаще ноги, мажь каждый вечер и меняй носки - пройдет через неделю.
   Я пошел в нашу квартиру и попытался уснуть, но спать не хотелось. Решил пойти и проверить полковую библиотеку.
   "Интересно, молодая будет библиотекарша или нет? Если молодая, то попрошу Мопассана, а если нет, то Горького. Немолодая обязательно передаст мужу, что подчиненные читают, а молодая - вряд ли".
   Библиотекарша оказалась немолодой (лет тридцати) и, как она сразу же заявила, являлась женой замполита, находящегося в настоящее время в Ташкенте. Я сказал, что я знаком с ее мужем и спросил, есть ли полное собрание сочинений Горького. Она с уважением на меня посмотрела и ответила, что есть сокращенное собрание, состоящее из 16 томов.
   - Сокращенное я читал, - заявил я и пошел рассматривать полки. Книг на полках стояло много, но, в основном, одобренная советской властью (как потом выяснилось, Иосифом Виссарионовичем) классика: Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Тургенев. Но были книги и иностранных писателей.
   Неожиданно попалась книга Сухово-Кобылина "Свадьба Кречинского". Я выбрал ее и принес библиотекарше. Та совершенно обалдело посмотрела на меня, из чего я заключил, что она даже не слышала о таком авторе, и записала название книги и мою фамилию в своей амбарной книге. Я направился в свои апартаменты. Первое, что я сделал, зайдя в прихожую, это включил воду для наполнения бака, расположенного над крышей. Вода включилась, но через секунду полилась сверху, как казалось, из нескольких отверстий. Я посмотрел вверх и увидел, что бак прохудился в нескольких местах.
   "Что делать? Без душа - это не жизнь, особенно летом"
   Я решил посоветоваться со своими сержантами и пошел в казарму. Павлов сказал, что нет проблем: бак найдут через десять минут. И действительно, они его нашли и подтащили к казарме. Я рассказал как найти мою квартиру, дал ключ и попросил сержанта выбрать двух человек и привести их ко мне в "кабинет" с вентилятором. Пришли сержант Мисяк и рядовой Березин.
   - Почему именно вы? - спросил я.
   - Я паять умею, а он каменщик, - ответил Мисяк.
   - А каменщик зачем?
   - Там придется подкладку разрушать и класть, - ответил Березин.
   - Когда закончите, - сказал я, - то в тумбочке у кровати, которая у окна, найдете две бутылки "Геок-Тепе". Там же выпьете и чтобы никаких приключений - сразу же в казармы, а я Павлова предупрежу, что вы будете чуть-чуть на косе.
   - Все будет в порядке, - заверил Мисяк.
   Во время сиесты, а это с двух до пяти, я пошел проверить как идут работы. В прихожей была грязища, но новый бак литров на триста был сооружен. Я зашел в комнату. Воины спали на полу, подложив под голову кирпичи. Вокруг них валялось шесть бутылок портвейна. Я набрал из крана во дворе ведро воды, зашел в комнату и облил Мисяка и Березина. Мисяк тут же вскочил и стал заверять меня, что все в порядке - они закончили работу, но двух бутылок им показалось очень мало.
   - Давай, буди Березина и убирайте срач в прихожей.
   Мисяк встряхнул рядового, но тот был полностью отключен.
   - В общем так, - сказал я, - ухожу, а вы, когда оклемаетесь, сразу же в казарму и пройдете не мимо штаба, а мимо столовки, понятно?
   - Так точно, - выдал Мисяк, приложив ладонь к панаме.
   - Мудаки вы порядочные, вот что я скажу. Больше я вам ничего такого не доверю...
   Мисяк опустил глаза. Я вернулся в казарму.
   Утром я повел батарею за территорию части для проведения пятикилометрового кросса. Посреди площади перед ангарами стоял большой деревянный столб с двумя фонарями. Перед самым столбом, когда я скомандовал "Правое плечо вперед, марш!", батарея повернула под прямым углом влево, а Березин, ничего не разобравший под воздействием вчерашнего, продолжал шагать прямо. Так он и влепился со всего маху в столб. Из-за хохота строй распался....
  
  

Любовь-морковь

   Вечером я решил сделать выход в горд на танцульки. Там жизнь кипела. Я искал глазами девушек, с которыми познакомился день назад. Наконец, увидел - они стояли недалеко от танцплощадки и разговаривали с какими-то мальчишками. Я подошел. Увидев человека в форме, мальчишки ретировались.
   - А почему не танцуете? - спросил я, зайдя со стороны симпатичной.
   - Надоело это все, - сказала та и захихикала.
   - Может быть, сходим в ресторан, - предложил я.
   - И ресторан надоел, - сказала симпатичная, погасив огонь в глазах страшненькой. - давайте лучше пойдем в гости к летунам - у них сегодня день рождения у командира и они меня приглашали.
   - Приглашали тебя, а мы попремся втроем, - возразила страшненькая.
   - Ничего, они парни хорошие и рады всем, - возразила симпатичная, которую звали Лариса.
   Мы пошли в гости. Летуны жили в северной части города, ближе к горам и недалеко от телецентра. Они оказались летчиками гражданской авиации: командир, у которого был день рождения, и два его подчиненных. Шли приготовления к празднованию: что-то жарилось на плите, на столе расставлялись закуски и тарелки.
   - Мы пойдем погуляем, - сказала Лариса и взяла меня под руку.
   Мы вышли и тут же я ее поцеловал. Она не отстранилась и мы долго простояли, прижавшись, в
  
  
   0x01 graphic
  
   Хозяин (в хорошем смысле этого слова) у казармы во время "сиесты".
  
   0x01 graphic
  
   Автор после развода сфотографировался с солдатами. Весна 1971-го.
  
  
   подъезде. Потом вышли на улицу, не замечая людей, проезжающие мимо машины - ничего. Мы шли, обнявшись, по улице, все более удаляясь в северном направлении города и, наконец, вышли на пустырь. Сели на ровно обтесанные камни и продолжали целоваться. Мы не видели ничего вокруг: только чувства и запахи весенней травы и подснежников. Неделю эти подснежники радуют пустыню, а потом враз засыхают и вся мелкая и душистая травка исчезает, как будто ее и не было никогда и только песок, разогретый солнцем до неимоверных градусов, будет искриться и обсыпаться с барханов, задуется ветром на городские улицы, где армия дворников каждое раннее утро сгребет его в кучи и отвезет за окраины, на которых он снова раздуется ветром и высыпется на тротуары и дороги Небит-Дага - города военных и нефтяников.
   Мы целовались сидя, потом вставали и переместились на другие камни, сели и снова начали целоваться. И только когда солнце почти полностью исчезло за горами мы осознали, что находимся на старом кладбище. С интересом стали переходить от камня к камню, пытаясь читать надписи, но те были написаны непонятной нам вязью, немного похожей на грузинскую и арабскую, но отличающуюся от них.
   - Это еврейское кладбище, - сказала моя подруга с определенной долей брезгливости в голосе , что мне не понравилось. Первый камень упал между нами. - Они никогда вместе с русскими не хоронят, добавила она.
   - Но и мусульмане тоже хоронят отдельно, - сказал я.
   - Мусульмане не такие заносчивые и мафиозные. У евреев, если один хорошо устроится, то, считай, все вскоре там работают.
   - А о Бродском и Ландау ты что-нибудь слышала? - спросил я в отместку.
   - Нет, сказала Лариса, - такие тут никогда не жили..
   - Это ты права, - согласился я, - они тут не жили, ну и Бог с ними, пошли к ребятам - они, небось, заждались.
   - Ну вот еще! Будут они нас ждать. Пьют свой коньяк, не закусывая - у них три дня отдыха.
   - А откуда ты их знаешь? - спросил я, играя в наивного.
   Подруга зарделась.
   "Интересно", подумал я, - "со сколькими она спала? Может быть, со всеми? Ну да ладно, все равно я с ней пересплю этой ночью".
   Мы вернулись в квартиру. Страшненькая подружка исчезла. Летуны уже хорошо нагрузились и встретили нас радостно. Коньяк был хороший: армянский 3 звездочки. В Союзе ходила байка, что Черчилль его очень любил. Очевидно, ее сочинили армянские виноделы, но и без этой рекламы в магазинах этого коньяка было не достать - только грузинский, который пах клопами. Я вспомнил, как мы с приятелем в возрасте 15 лет решили попробовать, наконец, коньяк. Мне отец говорил, что его закусывают шоколадом. Купили чекушку грузинского 5 звездочек и шоколадку, потом сели на берегу головного арыка в тени карагача. Стаканчиков у нас не было. Приятель отвинтил крышку и приложился из горла. Он сделал два глотка и глаза у него полезли на лоб. Я быстро сунул ему кусочек шоколадки и он попытался ее жевать, однако коричневая жижа стала выливаться у него изо рта. Наконец он сообразил, захватил ладошкой воды из арыка и жадно запил "ужасную смесь". Ему стало легче и он, наконец, выпалил:
   - Во гадость! Как ее пьют, не понимаю..
   Я с испугом поднес открытое горлышко к носу. Пахло клопами.
   - Может, выкинуть? - предложил я.
   - Не, Михалычу отдадим - он любит коньяк.
   Михалыч - это инвалид, который жил в большом панельном доме по соседству с нами и был заводилой в игре Лото. Именно на выигранные в Лото деньги мы и купили коньяк с шоколадкой.
  
   Летуны, судя по всему, к коньяку были привыкшие. Они пили его, не морщясь. Я же из-за воспоминаний детства потреблял его с трудом и с гримасами.
   - Лимончиком, лимончиком закуси, лейтенант, - сказал мне старший по званию, судя по количеству полосок на рукаве.
   Я закусил и мне стало хорошо. В голове зашумело и я осмелел. Мы стали обниматься с Ларисой, не скрываясь. Летчики усмехались, а Лариса, явно обделенная в этот вечер всеобщим вниманием, метала громы и молнии. Ближе к полночи мы удалились на веранду и у нас все получилось...
   Потом я проводил ее до дома подруги, с которой она жила уже несколько месяцев, и пошел в сторону части. Улица была хорошо освещена.
  
   Я шагал широким шагом и был вполне счастлив. Все складывалось совсем не плохо: с солдатами вроде бы отношения наладились, командование почти все в Ташкенте, половая жизнь начинается, а что еще нужно?
   Через дорогу от части был большой бассейн, который охранял только один солдат.
   Я свистнул его и он вышел из сторожки.
   - Искупаться можно? - спросил я
   - Да пожалуйста, товарищ лейтенант, хоть до утра купайтесь, а я заодно посплю.
   - Ну-ну! Я недолго...
   - Жалко, - сказал солдат с и пошел в свою сторожку.
   Я с наслаждением плавал туда-сюда по бассейну. Было ощущение полного счастья.
  
  
  

Славик - командир "Града"

   Кроме батареи ПТУРС, в полном составе в части находилась батарея "Град". Я вспомнил, что на Даманском именно "Град" наиболее успешно "накрывал" китайцев. Именно "Град" убедил их - с Советским Союзом шутки плохи. Батарея была оставлена в расположении полка для того, чтобы не совсем уж опуститься до статуса строительной части и в случае чего дать первый отпор наступающему врагу, а потом уже и остальные подоспеют. Эту теорию поведал мне командир батареи - небольшого роста лейтенант по имени Славик Тарасов. Наши казармы располагались в одном здании. На третий день мы с ним познакомились и сразу же разговорились. Он оказался из Воронежа. Окончил артиллерийское училище три года назад. Отец его во время войны командовал батареей БМ-13, называемых в народе "Катюшами", и он решил пойти по стопам отца. Тренировались градовцы именно на этих "Катюшах". Они располагались на грузовиках ЗИЛ-157, где крепились не сорок стволов, как в Град, а только восемь, похожих на рельсы направляющих для ракет. По сравнению с Градом, выглядели Катюши убого, но я знал, что именно они дали немцам жару в конце войны. Катюши были без реактивных снарядов и использовались только для тренировки в артиллерийской стрельбе. Славик свое дело знал и солдаты его слушались безоговорочно.
   В один из вечеров после дежурства и дня отдыха я читал очередной том Золя, сильно борясь со сном. Пару раз я уже "терял сознание", но продолжал бороться, так как поставил перед собой задачу одолеть 10 страниц. Кто-то постучался и, не спрашивая разрешения, зашел - это был Славик. Он был хорошо поддатый и в руках держал холщовый мешочек, в котором угадывались бутылка и еще что-то типа консервов.
   - Давай выпьем, - сказал он, - и я тебя поведу к девочкам.
   - Спать охота, Славик.
   - Проспишь всю молодость, сказал тот и вытащил из сумки портвейн и "Кильки в томате".
   Он открыл бутылку, разлил по стаканам и быстро вскрыл банку своим ножом.
   Я с отвращением выпил пол-стакана и закусил кильками.
   "Все, - изжога мне обеспечена" - подумал я. - Далеко шагать-то?
   - Тут рядом, - ответил Славик, наливая себе второй стакан. - Девочки хорошие.
   За окном стало темнеть. Мы вышли за территорию офицерского городка и Славик постучался в ближайший дом. Дверь открыла древняя старуха, похожая на Бабу Ягу.
   - Ленка расфуфырилась и пошла к Вальке, - сказала она и закрыла дверь.
   Славик как заколдованный направился в только ему известном направлении. Через два дома он поднялся по ступенькам подъезда и нажал кнопку звонка. За дверью послышался мат и ее открыл мужик алкашного вида:
   - Эта б...дь сказала, что зайдет к Фроське... - сказал он и икнул.
   Славик пошел дальше, переходя на строевой шаг.
   - Может, ну их, Славик, - предложил я, плетясь за ним.
   Славик продолжал шагать и даже запел строевую. Я решил: что будет - то будет. Мне даже стало интересно, чем все это кончится.
   От Фроськи нас послали подальше, даже не открывая дверей.
  
   - А, я знаю - Они на "штаб-квартире"! - вдруг воскликнул Славик и развернулся на 180 градусов.
   Пробирались через кромешную темень, так как в этом районе все лампы на фонарях оказались разбиты. Впереди раскрылась дверь и из нее ударил яркий свет. Я на миг ослеп, а, войдя в дом, чуть не потерял сознание. Воздух был сперт настолько, что, казалось, брось пачку сигарет, и она зависнет в воздухе. Однако воздухом назвать то, что стояло в небольшой комнате, заполненной жуткими девицами, было нельзя. Окон в помещении не было. Очевидно, это был какой-то старый склад. Девицы пили портвейн и все курили. Накрашенные как проститутки, они хохотали и бросали друг в друга все, что попадало под руку. Я одурел.
   - Пошли отсюда, - предложил я Славику, но тот не реагировал.
   Первое, что он сделал - это налил себе портвейна и выпил. Девицы одобрительно захлопали в ладоши. Одна из сидящих сзади меня, обхватила меня за ногу. Я вырвался и метнулся к двери. Никто меня не останавливал. Я выскочил наружу и еле отдышался. Из-за гор появилась луна и немного осветила окрестности. Оказалось, что "склад" стоял рядом с забором, огораживающим офицерский городок. Я пошел вдоль забора, зная, что обязательно должно быть место, где решетки разведены и можно протиснуться вовнутрь. Действительно, через несколько метров такая "дыра" нашлась. Я пролез с трудом и пошел к своему дому. По дороге стал свидетелем интересной сценки. В одном из полисадничков, которые я проходил, послышалась возня и я невольно посмотрел в ту сторону. Пара, мужчина и женщина, совокуплялись в собачьей позе, в то время, как из тускло освещенного окна раздавалось:
  
  
   - Вера, ну где ты там? Я так сдохну от голода.
   Пара усердно пыхтела, а я, усмехнувшись, продолжил свой путь.
  
  

Сержант Мисяк

   Ночью прибежал посыльный и сказал, что меня вызывают в штаб. Пока я одевался, он сообщил, что произошло нападение на склад вооружения. Часовой, конечно, прозевал и увидел только как несколько человек с ящиками побежали к туркмен-аулу. В штабе капитан Саша рассказал мне то же самое, но добавил, что часового немного подстрелили, украли два автомата Калашникова и ящик патронов. Приказал поднять один взвод с автоматами и двигать в южную часть туркмен-аула.
   - Там будешь действовать по обстановке. Старайся без лишней стрельбы - все-таки мирное население вокруг. Я тоже подскочу через некоторое время. Возьми парочку вот этих, - сказал он, указывая глазами на тумбочку, стоящую у окна. - Там лежали четыре гранаты-лимонки. - Как действуют знаешь?
   Я сказал, что кидал их на занятиях в Ташкенте.
   - Раздашь только подготовленным людям, понял?
   Я схватил гранаты, сунул их в карманы и побежал в сторону своей казармы. Все уже были одеты и возбужденно переговаривались. Оставил Павлова за старшего, который высказал явное сожаление по этому поводу, и выбрал взвод сержанта Мисяка. Тот построил людей и так строем они и побежали за мной. Уже на ходу, услышав автоматную очередь со стороны, куда мы стремились, я сообразил, что это выглядит смешно и дал команду разомкнуть строй. Так оравой мы и подбежали как раз в тот момент, когда раздалась вторая очередь и трассы от пуль прошли по верхам дувала в нескольких метрах от нас. Я дал команду занять позицию за дувалами, а Мисяку с двумя солдатами зайти немного справа и понаблюдать, откуда идет стрельба. Сунул ему гранату. Сам я с Березиным сделал перебежку в левую сторону, хотя было по-настоящему страшно. Виду я старался не подавать. В этот момент увидел несколько милиционеров, во главе с лейтенантом, вылезающих из грузовика. Они побежали, пригибаясь, между дувалами как раз в ту сторону, откуда стреляли. Я заорал им, чтобы они этого не делали, но они не послушались. В этот момент раздалась очередь и один из милиционеров кувыркнулся в пыль. Двое из них схватили раненого за ноги и руки и группа, уже не пригибаясь, помчалась в обратном направлении. Раненого погрузили в газик и тот помчался, поднимая пыль. Наконец до лейтенанта дошло, что он сделал глупость и он подбежал ко мне.
   - Предлагаю предпринять атаку, окружить и уничтожить, - выпалил он, запыхавшись.
   На вид ему было лет девятнадцать.
   - Сейчас не война, - сказал я, - хочешь людей положить не за здорово живешь? Спешить нам некуда. Давай лучше понаблюдаем, откуда стрельба. Если только из одного места, тогда все проще, а если нет? В общем, давай понаблюдаем.
   С западной стороны слышались крики, гул моторов и отдельные выстрелы. Это могли быть либо наши, либо летуны, либо воины гражданской обороны. С северной стороны никакие звуки не доносились.
   "Потихоньку подбираются", - подумал я.
   Опять послышалась автоматная очередь и снова по дувалам проскочили маленькие разрывы от пуль.
   - По-моему, они не держат круговую оборону, - высказал я догадку, - а стреляют из южных окон.
   - Да, я знаю, у них там большой дом в центре - ихнего бека квартира - там окна только на юг. Давай обойдем справа и слева и шарахнем, - сказал милиционер
   - Чем ты шарахать собрался? - спросил я с сарказмом.
   - А у вас что, ничего нет?
   - У нас-то есть, а вы с макаровыми лучше здесь оборону держите.
   Я подозвал Мисяка и предложил ему обойти цель с востока с двумя автоматчиками и кинуть гранату по мере возможности.
   - А мы попытаемся обойти с запада. И не геройствовать там, а поступать с умом.
   - Есть, товарищ лейтенант, - усмехнулся Мисяк и помчался вправо, на ходу скомандовав двум солдатам следовать за ним.
   Они скрылись и наступила тишина. Это было очень плохо с точки зрения нашей задумки. Туркменские разбойники могли убежать в соседние дома или вообще побросать оружие и смешаться с населением.
   "Если они умные, то так и сделают", подумал я.
   Но разбойники не оказались умными или были сильно напуганы, потому как следующая очередь раздалась из того же самого места. Мы с лейтенантом, его милиционерами и двумя моими солдатами помчались, чтобы обойти опасный дом слева. Нам пришлось перелезать через дувалы и пробегать по дворам. Застрелили одного волкодава, который бросился на нас с яростью. Подбежали к последнему дувалу, за которым стоял злополучный дом. Действительно, окон с западной стороны не было. Время от времени раздавались очереди, после которых наступало полное затишье - даже собаки переставали лаять.
   Вдруг мы увидели Мисяка, ползущего как раз под окнами злополучного дома.
   - Вот Александр Матросов хренов, - выругался я.
   Мисяк сел спиной к стене дома. Мы хорошо видели как он выдернул чеку и бросил гранату назад в это
   открытое окно. Раздался взрыв, Мисяк встал с автоматом и разрядил весь патронник. Тут подбежали и мы, но в доме наступила тишина. Солдаты выбили дверь. По комнате с низким потолком были разбросаны пустые гильзы, патроны, щепки, куски глины от стен. Четыре обезображенных и окровавленных трупа валялись в самых разных позах. Все были бородатыми и лысыми.
   - Ты чего гранату через голову бросал? - сказал я возмущенно Мисяку, - а если бы отскочила и на землю?
   - Так не отскочила же, товарищ лейтенант, - хитро прищурившись, ответил тот.
   - Не отскочила... а вообще - молодец. Представлю к награде.
   - Рад стараться, - сказал Мисяк будничным голосом и закурил сигарету.
   В этот момент к нам со всех сторон стал приближаться народ: сначала военные из летной части и милиции, а потом уже и все остальные, включая население из ближайших к туркмен-аулу домов. Мисяк построил людей и мы отправились восвояси. По дороге нам встретился замначштаба капитан Саша с четырьмя солдатами. Они передвигались как в замедленной съемке. Я понял, что капитан под шумок сбегал совсем не туда, куда звал его долг. А солдаты, по видимому, были посланы его выручать и тоже усугубились.
  
  

Средняя Азия - Центр

   В этот же вечер я заступил в караул. Ночью заснуть мне уже не удалось - сплошные расспросы и рассказы. Все были перевозбуждены после ЧП. Утром я нашел в казарме Басова и сказал ему, что сержанта Мисяка нужно представить к медали "За отвагу". Есть много свидетелей как он прикончил террористов.
   - Какую отвагу? Во-первых, в мирное время не дают, а во-вторых с какой формулировкой? За отвагу в борьбе с советскими гражданами, да? Ты еще докажи, что они террористы.
   - Но он же рисковал своей жизнью!
   - Мало ли придурков рискуют жизнью - мозгов-то нет.
   - Я все-таки настаиваю, что Мисяка надо представить к награде. Если вы против, то я вынужден буду подать рапорт вышестоящему начальнику.
   - Ладно, медали "За боевые заслуги" с него хватит. Больше, как не старайся, не дадут. Я подам рапорт. Ты, вообще-то, оставил караул без командира. Знаешь, что за это бывает?
   Я отдал честь и пошел к караульному помещению . После смены караула отправился в офицерскую столовую. Там мы долго разговаривали с Володей Ловинюковым и я предложил ему перебираться в квартиру, которую получил. Все-таки это было лучше, чем офицерская общага, где народ не просыхал. В квартиру можно пригласить друзей и подруг, можно купить проигрыватель или телевизор и вообще жить хоть немного по-человечески. Володя согласился, перетащив свои вещи. Новоселье мы отметили и провели весь вечер в разговорах. На следующий день на разводе мы узнали, что весь полк срочно возвращается из Ташкента для принятия участия в учении с названием "Средняя Азия - Центр". Оно, якобы, начинается где-то в Польше, проходит по Украине, Росии, Азербайджану и заканчивается в Туркмении. Мы, якобы, должны отразить нападение.
   - А почему называется "Средняя Азия - Центр", а не наоборот? - спросил я.
   - Вопросы задавайте про себя, - сказал капитан. В общем, тихая жизнь закончилась - теперь только жопу успевайте прикрывать. Дивизионное начальство, я слышал, решило поднять боеспособность нашей части, поэтому после этого глобального предвидятся еще несколько дивизионных учений. Проверьте технику - уже послезавтра мы должны занять позиции на подступах к Красноводску.
   В последующие несколько дней прибыли все - кто самолетом, кто на поезде. Забегали командиры всех мастей, но самое неприятное, что появился начальник артиллерии, который покоя не давал никому. Первое, что он захотел сделать - это вытащить из дурдома Воробья, т.е. моего непосредственного начальника, но тот оказался в полной несознанке, накаченный лекарствами по самое не могу. Приехал Димхон (Димыч), который учился вместе со мной на курсах в Ташкенте. Там я с ним не общался, поскольку таджикская группка тусовалась отдельно. Димыч, как я уже рассказывал, среди них отличался прирожденной офицерской статью, высоким ростом и схожестью скорее с кавказцем, чем с азиатом. Я очень обрадовался, увидев его, да и он расплылся в улыбке и расставил в сторону руки. Мы обнялись и я сразу же предложил ему поселиться со мной и Володей в квартире. Он согласился и пообещал "обеспечить" вечером новоселье. Его, как он сказал перед тем, как мы расстались, назначили командиром взвода горных пушек в первом батальоне.
   В офицерском городке почти все квартиры быстро заняли. Странно, но на нашу никто не претендовал. Я был уверен, что это дело капитана Саши. Вечером мы отметили новоселье, пригласив еще несколько офицеров. Димыч сделал такой плов, что все "закопались" в него по самые уши. Он заставлял всех есть руками, как это заведено в Азии, но не все на это согласились.
   Не знаю, что там капитан Саша наговорил, но в общагу перебираться нам в последующие дни так и не пришлось. В городке появилось несколько женщин. Остальные прибыли потом, после учений. Но и те , что уже появились, неожиданно создали ощущение уюта. Однако это чувство быстро пропало, поскольку покоя уже не было: постоянные вызовы в часть, поступающие то от начальника штаба, то от начальника артиллерии, то от какого-нибудь еще начальника. Пол ночи пришлось проверять технику. Водители, у которых руки от постоянного контакта с железом были в крови, к пяти часам оказались так измотаны, что засыпали прямо на капотах машин. Выход колонны намечался в 6 часов утра. В общем, поспать не удалось никому. В пять часов ворота автомобильного парка открыли и колонна начала потихоньку выстраиваться. Количество криков, мата и пустых команд превышало все допустимые нормы, хотя, конечно, где могли быть записаны эти нормы? В 630 командир, полковник Халин, скомандовал и колонна двинулась. До этого начальник артиллерии дал указание, что дистанция между машинами не должна превышать десять метров. Мы так и двигались. На улицах, слава Богу, почти никого не было, даже уборщиков, которые к пяти уже заканчивали свою работу, поэтому движению никто не мешал. Подполковник Басов передвигался на моем газике, за ним Славик и его Грады, а потом уже я в Газ-66, а за мной остальные девять машин с солдатами. Батальонные командиры взводов ПТУРС на учениях и в военное время подчинялись командирам батальонов, поэтому они были впереди. Колонна по городу шла со скоростью примерно 30 километров в час, но за городом скорость несколько увеличилась. "Погоду портили" танки, которые шли параллельным курсом и если ветер дул на нас, то всем было очень хорошо. Через час пути все совсем закамуфлировались с помощью толстого слоя пыли. Из пыли были видны только глаза и зубы. Танкисты на остановках лыбились своими чумазыми и потными рожами. Кондиционеры в советских танках не предусмотрели. Послышался дикий гул и почти сразу же над нашими головами на очень малой высоте пронеслось звено МИГ-21 с треугольными крыльями. Наш подполковник, вспомнив, по-видимому, войну вылез по пояс из кабины газика с двумя флажками и что-то ими проимитировал. Увидев, что это на нас не подействовало, он стал орать по рации, которая была постоянно включена у нашего связиста - рыжего младшего сержанта Девяденко-, что надо увеличить дистанцию и скорость. Сделать это было невозможно, так как колонна впереди стала постепенно притормаживать, а потом и вообще остановилась. Оказалось, что у трех машин заглохли моторы. Их кое-как оттащили на обочину и продолжили движение. "Налет" авиации повторился и по краям дороги мы увидели взрывы.
   "Это что, они нас бомбят что ли?" - подумал я.
   То же самое подумал и водитель, вцепившись в руль и расширив глаза.
   - Успокойся, - сказал я ему, - это взрыв-пакеты.
   Я оказался прав, но в тот момент полной уверенности у меня не было - уж очень натурально выглядели эти взрывы. Колонна увеличила скорость и дистанцию между машинами. На очередной остановке Басов загадочно улыбался и на вопросы отвечал односложно:
   - Что вы хотели, чтобы на учениях было как в мирной жизни - так не бывает. Пять процентов потерь на учениях - это в порядке нормы.
   Я потом несколько раз от высших офицеров слышал эту цифру и прикидывал в уме: если, к примеру, в учениях примет участие 2000 человек, то выходит, что 100 человек могут угрохать и ничего никому не будет? Интересно получается...
   "Подполковнику легче"- думал я - "он войну прошел, а каково необстрелянным? Вот такой подставит нас и даже не моргнет"
   Я вспомнил его рассказ, как он воевал, будучи командиром минометной батареи.
   Артбатарея на войне поддерживает огнем какой-нибудь -- какой прикажут -- стрелковый батальон и на конях едет следом за пехотой. Каждое орудие везут запряженные цугом три пары лошадей, каждой парой коней управляет свой ездовой. Если орудия везут машины, то они движутся перекатами: догонят пехоту и стоят на месте, пока пехота не уйдет километров на семь вперед. Артбатарея и батальон -- это связка: они вместе передвигаются и ведут бой.
   Больше всего он гонял разведчиков, корректирующих огонь. Даже в обороне, обычно за два часа до обеда, он делал пристрелку и прекращал огонь. В час дня разведчики сообщали нам, что немцы, будучи пунктуальными, готовятся к обеду. Басов, тогда лейтенант, давал команду "По местам!". Как только немцы усаживались - он командовал "Огонь!". Вот и нас, его офицеров, очень говнистый Басов по привычке постоянно "обстреливал", чтобы мы были всегда бодрыми.
   Колонна продолжала продвигаться. По рации последовала команда свернуть с дороги вправо и продвигаться к точке, координаты которой записал Девяденко и передал мне. Я проходил геологические и геофизические практики в институте, поэтому ориентироваться на местности с помощью компаса и привязываться к триангуляционным пунктам умел. Мне даже стало интересно. Я развернул батарею на северо-запад, согласно команде по радио, и приказал рыть окопы. Машины по совету Павлова были спрятаны за ближайший бархан. Окопы через час были вырыты и солдаты перетащили туда противотанковые ракеты, которые тут же установили. День клонился к вечеру. Сзади и сбоку от нас развернулись батальоны. Я даже не смотрел в их сторону, поскольку было не до них.
   - Ты куда ж развернулся, лейтенант? - услышал я вдруг сзади.
   Стоял командир батальона, который командовал нами на стройке в Ташкенте, и ехидно улыбался.
   - Сказали на северо-запад, а ты куда?
   - Мы развернулись правильно, товарищ майор, - ответил я спокойно.
   - Правильно? Ну-ну, - очень ехидно улыбнулся майор и зашагал в свой газик, стоящий неподалеку.
   - Я еще раз проверил все и окончательно успокоился.
   Через некоторое время подкатил замполит, майор Серевров.
   - Сейчас же меняй позицию, закричал он еще издалека.
   - Я развернулся правильно, - сказал я и стал показывать на карте и высказывать свои соображения майору. Он, надо отдать должное, не стал орать, а внимательно меня выслушал. Затем сел в газик и укатил. Через час прикатил снова, подошел ко мне вплотную и пожал руку.
   - Молодец, лейтенант, тебе надо в армии остаться, после учений поговорим.
   - Так их - пехоту! - воскликнул сержант Павлов, кода майор уехал.
   Я подумал, что мой авторитет должен после этого случая возрасти. Так в приподнятом настроении я и вернулся в свой окоп, который мне вырыли в небольшом отдалении в тылу. Стало темнеть. Сержанты при мне выставили караул у машин и вокруг батареи и назначили смену на всю ночь. Примерно до полуночи удалось бодрствовать, но в какой-то момент я все-таки задремал. Разбудил меня солдат, находившийся рядом. Я протер глаза и увидел при слабом свете фонарика лицо незнакомого майора.
   - Оставляйте заместителя и следуйте за мной вмести со своими расп...ями, - сказал он довольно неприятным голосом.
   Я оставил Павлова и мы залезли в газик. Там на заднем сидении сидел еще один офицер в чине капитана.
   - Что случилось? - Спросил я, подозревая что-то нехорошее.
   Оба офицера молчали, потом майор не выдержал и выдал:
   - У тебя два часа назад с позиции сп..ли два комплекса "Малютка", а вот эти содаты при этом спали. Караул тоже не бодрствовал, так что получишь по полной форме.
   - Может быть, караул не спал? - сделал я предположение.
   - А это все равно: спал-не спал - комплексы сп...ли, а за это трибунал полагается, - заметил капитан.
   Я обозлился.
   - А ты меня трибуналом не пугай - я пуганый, - сказал я.
   Капитан удивился.
   - Ты понимаешь, что сейчас учения, т.е. приближенные к боевым условия, а у тебя на передовой позиции "враг" уводит ракетные установки.
   - Я не понимаю, - стал возмущаться я, - почему вы меня тут разбираете в присутствии солдат?
   - Слушай, лейтенант, не вые...ся - ты не в царской армии.
   Я замолчал, но не успокоился. Мы подъехали к большой палатке, которая, по-видимому, была штабом дивизии - вокруг суетились офицеры чином не ниже подполковника. Рядом стояла палатка размером поменьше. Майор сделал жест рукой, чтобы мы вошли туда. Там сидел полковник в очках, который приказал всем, кроме меня, выйти. Мне стало не по себе.
   Полковник начал запугивать меня дисциплинарным батальоном, тюрьмой, зоной и еще чем-то поганым до невозможности. Я молчал.
   - Чего молчишь?
   - А что я должен говорить? Через год с небольшим в любом случае меня уволят.
   - В каком смысле? - посмотрел на меня полковник поверх очков.
   - В смысле два года пройдет...
   - Так ты что, двухгодичник?
   - Да.
   Полковник посмотрел на меня с кислым выражением лица.
   - Понаприсылают, блин, студентов, а нормальных офицеров днем с огнем не найдешь. Ладно, отправляйся на позицию и почаще проверяй своих, потому, что как ты, наверно, успел заметить, солдат спит, а служба идет... Проспавшие твои получат по 10 суток губы, а с тобой подумаем, что делать.
   Полковник закурил сигарету, потушил спичку и махнул рукой в сторону выхода.
   Я вышел, но газика моего и солдат поблизости не оказалось. Услышал гул моторов за барханом и пошел их искать в ту сторону. Там стояли два БТРа и дымили из выхлопных труб. Моих солдатиков рядом не было. Место штаба на карте я не представлял. Хотя сумка с планшетом болталась сбоку, но она оказалась бесполезной. Вернулся к палатке полковника и отодвинул полог. Полковник спал, склонив голову набок и пустив слюну. Я громко кашлянул. Полковник очнулся, посмотрел на меня мутными глазами и вытер слюну рукавом гимнастерки.
   - Ты что, вернулся, чтобы на губу сесть?
   - Ваши офицеры с моими солдатами куда-то уехали, а как вернуться на позицию я не знаю...
   - Ну вот, я же говорил Сенчину: понаприсылают тут студентов, а воевать не с кем.
   Полковник закурил, потом поднял телефонную трубку и стал звонить. Только с третей попытки у него получилось и он попал на кого надо.
   - Ну и вези их сюда, дадим предписание их командиру полка, чтобы он их посадил после учений, а то будут отсыпаться, а мы за них лямку тянуть. Вези сюда, забирай лейтенанта и увози их на хрен...
   Он опять сделал мне отмашку к выходу. Я вышел и через несколько минут подкатил газик с моими солдатами и капитаном. Капитан был злой, а солдатики веселые. Вскоре мы уже были на месте. Начало светать. По радио передали приказ сниматься и двигать к главной дороге. Там уже выстроилась длинная колонна машин, бронетранспортеров и танков по краям. Поближе к своим влезть нам не удалось, поэтому пристроились за полевой кухней. Подъехал командир полка с замполитом. Командир начал на меня орать, почему я пристроился за кухней. Замполит что-то шепнул ему и он уже более мягко приказал мне, чтобы батарея продвинулась к своему месту в колонне. Сами они поехали разбираться с командирами батальонов. Мы продвинулись к своему месту и после небольших маневров влились в колонну на свое место.
   В процессе этих маневров я спросил Басова:
   - Мы врага-то победили хоть?
   - Да, ты победил: просрал два комплекса. Скажи спасибо, что начальник артиллерии дивизии добрый человек, а то бы ты у нас загремел... Мне уже на тебя предписание пришло, так что по-возвращении будешь тянуть срок - пять суток.
   Я на это ничего не ответил, но и не испугался, зная, что дежурные на гауптвахте свои братья-лейтенанты..
   Обратно колонна вернулась без приключений. В городе ее сопровождали оравы пацанов: они свистели, махали руками, бежали, спотыкаясь и падая, в общем, были в полном восхищении. Мы же после бессонной ночи ехали хмурые, мечтая помыться и свалиться поспать. Однако каждый понимал, что сразу добраться до постели не удастся: надо было загнать технику на свои места, солдатам почистить, смазать автоматы и установить их в пирамиду. Офицеры должны также почистить и смазать свое личное оружие. В общем до середины дня или до перерыва "на сиесту" покой не ожидался. Так оно и оказалось.
  
  

Воробей, Лариска и Лева

   В казарме меня ожидало два сюрприза: во-первых, наградили сержанта Мисяка медалью "За боевые заслуги", а во-вторых, появился Воробей - широколицый крепыш с голубыми глазами чуть ниже меня ростом, волосы зачесаны назад, лоб широкий и открытый. Всегда весел и полон энергии. Время от времени он похлопывал себя по бедрам двумя руками и вопрошал:
   - Ну что, пассажиры, прибыли?
   Командование батареей приказали передать ему. Воробей, это сразу же стало заметно, свое дело знал хорошо: солдаты, не смотря на усталость, забегали с озабоченными лицами. На меня он не обращал никакого внимания и только через час предложил зайти в каптерку и побеседовать.
   Он поведал, что он из Москвы, в армию пошел напрасно, поскольку через год учебы в училище понял, что это не его призвание, но изменить уже ничего нельзя было - только через водку. Пить начал в училище. Прослужил уже четыре года, дослужившись до старшего лейтенанта, но последнее время пошел под откос. Начались запои, которыми он управлять не может: пьет, пока есть водка. На днях обещали снять очередную звездочку, но до младшего лейтенанта еще надо дожить.
   - Таких, как я, в армии называют "карьеристами", - сказал Воробей.
   Самое удивительное, что он рассказывал как будто о другом человеке - все время улыбался и вставлял всякие фразки типа "вот таким макаром", "вот такие пирожки", "век Москвы не видать", "вот те крест" и другие. Я невольно подумал, что ему бы хорошо пошла поповская ряса.
   - Ты не переживай, - я на месяцишко, а потом опять в дурдом, - сказал он бодрым голосом и выскочил в коридор, увидев солдата, направляющегося с небольшим рюкзачком к казарме. - Ты чего понес? Живо ко мне!
   Солдат с испуганными глазами подошел.
   - Развязывай рюкзак и ставь на землю.
   Солдат приказ выполнил. Воробей брезгливо пошевелил брезент, обнажив горлышки бутылок портвейна.
   - Пьете всякую гадость...Сейчас же разбей, осколки подбери и отнеси в помойку.
   Солдат разбил бутылки одна об другую, причем забрызгал себе гимнастерку.
   - Гимнастерку постираешь и доложишь командиру отделения.
   - Есть! - сказал солдатик и с грустным лицом отправился за совком и веником.
   Казалось, что Воробей был везде одновременно. К примеру, слышался его окрик из казармы, но если ты перемещался к автопарку, то и там мог услышать, как он гоняет водителей. Я, для чистоты эксперимента, рванул к артиллерийским складам и увидел Воробья, беседующего с начальником артвооружения. Стало понятно, почему его панически боятся и слушаются солдаты. Он как бы копил силы в дурдоме, а потом накопленная энергия выливалась на головы бедных военнослужащих. Неукротимая его энергия, правда, после трех недель постепенно начинала убывать и к концу очередного месяца он покупал всегда одну бутылку водки, кой-какую еду, запирал комнату и выбрасывал ключи в окно. Солдат, предупрежденный им заранее, забирал ключи и в батарее воцарялось состояние всеобщего кайфа. Воробей же после того, как выпивал бутылку, начинал барабанить в дверь и окна и громко кричать "Помогите!" или "Убивают!". Все соседи, знавшие о запоях Воробьева, двери ему не открывали. Тогда тот выбивал окно, аккуратно убирал осколки и шел за другой бутылкой. После этого он спал несколько часов и шел за третьей. Все продавцы ближайших магазинов были строго предупреждены о том, чтобы старшему лейтенанту с безумными голубыми глазами водку не отпускали. Однако у Воробья была своя агентура и явочные квартиры, где он получал искомое. После двух дней запоя и выпитых пяти-шести бутылок он мог выйти в одних трусах во дворик и спеть высоким голосом арию мадам Баттерфляй из оперы Чио-Чио-Сан или баритоном арию Ленского из оперы "Евгений Онегин". Потом он начинал ловить кур у соседа-прапорщика и как правило засыпал у курятника. Тут его и забирала карета скорой помощи и везла в психиатрическую больницу, с которой был негласный договор, заключенный командирами частей, о содержании военных алкашей в течении двух недель в строгих условиях, т.е. в смирительных рубашках и под действием психотропных средств. Воробей прошел эту процедуру уже несколько раз. Его там хорошо знали, уважали за хороший голос и, как правило препаратами не злоупотребляли. Весь обслуживающий персонал замирал, когда из палаты доносилось:
  
   Кто может сравниться с Матильдой моей,
   Сверкающей искрами черных очей...
  
   Впереди был целый месяц и Воробей наслаждался
   властью. Я, наконец, понял, что мне повезло, потому что было заметно, что командир мой этой властью делиться не собирается и это хорошо - впереди целый месяц расслабухи. Все шишки теперь посыпятся на него, а я сбоку-припеку. В этот же вечер я решил сходить с Ларисой в кино. Показывали новый фильм "Белорусский вокзал", о котором я уже читал хорошие отзывы в газетах. Это был картина об однополчанах, которые расстались 25 лет назад на Белорусском вокзале в Москве и теперь встретились вновь. Я даже слышал по радио песню Булата Окуджавы из этого фильма, которая мне очень понравилась. По телефону договорился встретиться с Ларисой прямо перед сеансом у входа в кинотеатр. Лариса сильно опоздала и мы вошли в зал когда уже по экрану перемещались титры. Фильм начался и он меня захватил сразу. Мешала только подруга, которая все время вздыхала и вертелась.
   В середине сеанса я не выдержал и спросил, не хочет ли она в туалет, но она ответила, что не хочет, однако продолжала вздыхать и вертеться. Наконец, фильм кончился, и мы пошли к выходу. Я шел как завороженный, находясь под впечатлением и вдруг услышал, как подружка моя выпалила:
   - Ерунду всякую показывают. Болтают все время - скукочища.
   Я окончательно понял, что со мной рядом набитая непробиваемая дура с полным отсутствием минимальных мозгов и культуры.
   - Да нет, Лариса, фильм не плохой - он о тех, которые нас защитили и теперь ходят среди нас, а мы даже об этом не вспоминаем, как будто не было ужасной войны и всего, что с ней было связано.
   - Да хоть бы войну показали, а то болтают, да болтают....
  
   - А как твоя фамилия, - спросил я, чтобы перевести разговор на другую тему.
   - Косова.
   "Козова", - переделал я про себя, - "Надо бы с ней завязывать, а, с другой стороны, зачем она мне нужна? - правильно. И фигурка у нее отличная и сама она смазливая. Ладно - не буду усложнять себе жизнь".
   После кино пошли к танцплощадке, которая располагалась неподалеку.
   Там увидели Володю в приличном подпитии, танцующего с симпатичной женщиной с очень добрыми глазами. Она смотрела на Володю этими глазами одновременно с болью и восторгом. Когда они закончили танцевать, то подошли к нам.
   - Знакомься - это Танюшечка, - сказал мне Володя.
   Танюшечка подала ручку и засмеялась.
   - Вы какие-то мрачные, - сказала она, - что случилось?
   - Нет, ничего, все прекрасно, - сказал я, - знакомьтесь - это Лариса.
   - А мы знакомы, - сказала Таня.
   Лариса повела глазами и стала намеренно смотреть в сторону.
   - Мы пойдем, - сказал Володя, - там детишки не кормлены.
   - А когда это вы успели? - наигранно удивился я.
   Танюшечка рассмеялась. Вскоре они попрощались и пошли по направлению к улице Свободы. Лариска сказала, что танцевать не хочет, а желает домой. Я с удовольствием проводил ее и вернулся в часть.
   В последующие дни мы провели два полевых занятия с тренажерами и одно учение с участием всей артиллерии полка. Прошло оно сумбурно и, как мне показалось, очень плохо организовано. Странно, как Басов умудрился воевать и остаться живым, будучи настолько недалеким человеком?
   А, впрочем, на войне не всегда нужен интеллект. Главное - профессионализм, но как раз его-то у нашего начальника артиллерии мы не замечали и в помине. Я, в основном, крутился возле Воробья, но не мешал ему. Это его вполне устраивало. Прошло несколько недель и вот нам сообщили, что скорая забрала его из курятника, в который он все-таки наконец забрался. Очевидно, это была его главной целью после принятия чудовищных доз спиртного. Я снова стал первым и тут ко мне командиром взвода направили очередного двухгодичника - Леву Куинова.
   На первый взгляд, да и потом так и оказалось, человек он был доброжелательный, любознательный и веселый. Сразу было видно, что воспитывался он в хорошей семье, где неизименно прививались главные принципы: нужно учиться, нужно быть умнее всех, не пить и не хулиганить. Как и все евреи он немного комплексовал, но держался молодцом. С солдатами у него получалось не очень, но он по этому поводу не переживал. Ему было скучно одному и он сразу же вклинился в нашу компанию. Мы не сопротивлялись. Еще к нам в гости стал заходить маленького роста лейтенант Дима (командир взвода в одном из батальонов) с саксофоном. Дима довольно хорошо наигрывал на нем, но, к сожалению, джазового оркестра полк не держал... Дима был очень задиристый и вспыльчивый. Так он набросился с кулаками на Леву, который зубами перекусил деревянную накладку мундштука саксофона. Лева был на голову выше Димы и здоровее , но того это не остановило. Мы еле разняли их.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0x01 graphic
  
   Воробей читает нотацию водителям на крыльце нашей казармы.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Поиски "гражданского самолета"

   На одном из утренних разводов командир назначил наше подразделение ответственным за поиски потерпевших крушение гражданских самолетов в радиусе 300 км от центра города. Я не совсем понял, как они там собрались отмерять этот радиус и что значит быть ответственным. В 10 часов меня вызвали в штаб, объяснив, что необходимо перенести со склада в нашу каптерку шесть носилок, десять лопат, шесть ломиков и 20 наборов полевой аптечки. Необходимо также выделить одно отделение солдат во главе с сержантом и два грузовика , а также объяснить водителям их задачу на случай особой тревоги. Я отдал соответствующие распоряжения, солдаты перетащили все в каптерку и закрыли брезентом. С водителями я побеседовал, но они, похоже, не совсем меня поняли. Старшим я назначил сержанта Павлова.
   На другое утро объявили специальную тревогу. Начальник штаба вручил мне карту, на которой было отмечена точка предполагаемого падения самолета, приказал выдать мне пистолет и я побежал в казарму. Грузовики с солдатами, по пять человек в каждом, вооруженными автоматами уже стояли наготове. Я напомнил Куинову, что он остается командовать батареей, проверил, что было погружено из снаряжения, приказал проверить наличие фляг с водой и заполненность личных фляжек, вскочил на подножку ГАЗ-66, махнул Павлову, который сидел в кабине задней машины, и скомандовал "Вперед!". Выехав из города мы помчались, согласно карте, на Юг, т.е., в сторону Кизыл-Атрека. Погода уже с утра была жаркой, однако на ветру жара переносилась лучше. Настроение у всех было бодрое. На одном из участков я увидел, что через полсотни метров впереди дорога резко поворачивала влево Я это отметил чисто автоматически, но невольно повернул голову направо, поскольку взгляд мой привлекли два одиноких верблюда. Машина неслась со скоростью примерно 50 км/час. Снова посмотрел вперед и с ужасом осознал, что мы поворачиваем, но водитель не замедлил ход. Я только успел открыть рот, как он уже рванул баранку влево. Грузовик накренился, проехал немного как в автородео на двух колесах и... перевернулся, но встал на колеса. Я выскочил, но, к моему удивлению, все сидели на местах, хотя были молчаливыми и бледными.
   - Ты что, придурок, не затормозил перед поворотом?! - закричал я, выволакивая водилу из кабины.
   Тот смотрел на меня расширенными глазами, ничего не понимая. Я дал ему хорошую затрещину и он только после этого пришел в себя.
  
   - Можно мы ему добавим по одному разу, - попросил младший сержант Евстигнеев, призванный из Питера.
   - А я сяду за руль? - попросил рядовой Березин, - у меня права есть.
   - А что ж ты в водители не пошел? - спросил я.
   - Да, собачье это дело, товарищ лейтенант.
   - Ну хорошо, садись за руль, а ты, рядовой Ниязов, марш в кузов!
   Ниязов залез в кузов и сел на скамейку, причем остальные от него отодвинулись.
   Со стороны задней машины послышался смех. Я махнул рукой, показывая, что мы продолжаем движение. Песчаные барханы кончились и за окном открылась бесконечная степь. Только на горизонте были видны холмы. Я посмотрел на карту. Намеченная точка находилась сразу же за первыми холмами. Я нанес карандашом наше примерное местонахождение. Жара начала усиливаться.
  
   Градусника у нас не было, но хорошо чувствовалось, что температура около 50 градусов, хотя где-то справа
   в часе езды плескалось Каспийское море. Все время от времени прикладывались к фляжкам, хотя нам было приказано воду экономить. По карте мы должны были обогнуть западную оконечность Копетдагского хребта, но мы ехали уже целых четыре часа, а холмы не приближались. Наконец, через полчаса мы проехали первый холм и тут слева от нас появился грузовой автомобиль ядовито-желтого цвета неизвестной нам конструкции. Он резко затормозил, дал задний ход, развернулся и рванул в обратном направлении, поднимая столб пыли.
   - Давай за ними! - скомандовал я.
   Мы помчались на большой скорости.
   - Это не советская машина, - высказал догадку Березин.
   До меня, наконец, дошло.
   - Стой, разворачивайся.
   Березин стал разворачивать машину, а задняя чуть не въехала нам взад из-за пыльной завесы.
   - Гони! - закричал я, окончательно осознав наше положение.
   Мы заехали на иранскую территорию на участке, на котором не было нейтральной полосы. Граница с обоих сторон охраняется патрулями. На политзанятиях говорили, что их пограничники просто объезжают границу два раза в день и возвращаются на пункты базирования, а наши курсируют значительно чаще. Мы, похоже, проскочили между нашим объездом и наскочили на их. Возле холма мы развернулись и понеслись в обратном направлении. Через час увидели тригопункт, свернули с дороги и подъехали к нему. Я выскочил из кабины и пошел посмотреть номер. Сверился с картой и увидел, что мы углубились на территорию соседнего государства примерно на 5 километров.
   - Солдаты стали расспрашивать, что произошло, и я честно им рассказал.
   - Ни хрена себе! - воскликнул Павлов, - а если бы нас в плен взяли?
   - В Америку бы попали, - послышался мечтательный голос, который сразу же зашикали.
   - А теперь куда? - Спросил Павлов.
   - Теперь все ясно, - сказал я, - через три километра развилка - там берем влево.
   - Товарищ лейтенант, мы ни кому не расскажем, что промахнулись, - сказал Павлов, а кто проболтается - будет иметь дело со мной...
   Теперь я окончательно понял, что на этой развилке я ошибочно принял решение продолжать движение прямо, хотя следовало повернуть резко вправо. Через некоторое время показался другой тригопункт, номер которого я проверил снова, сверил с картой и убедился, что теперь мы движемся правильно. Вскоре мы увидели одинокий газик и трех человек рядом с ним: старшего лейтенант Ярко, который был моим соседом по дому в офицерском городке, и двух солдат.
   Когда мы подъехали и я пожал руку Ярко, тот приказал своему подчиненному:
   - Миленко, давай радируй, что группа прибыла вовремя.
   Упитанный солдатик побежал к газику, залез на заднее сидение, где была укреплена рация, и стал передавать сообщение.
   Ярко снял фуражку, вытер носовым платком пот со лба:
   - Ну и жара сегодня! Я весь мокрый - смотри. У тебя, кстати, вода осталась, а то я по-дурости канистру не захватил? Что бы мы тут делали, если бы вы не приехали?
   У меня команда - ждать до вечера...
   Ярко сел в свою машину и дал отмашку. Мы подождали, пока он отъехал метров пятьдесят, и только потом тронулись следом. Хоть ветра и не было, но пыль от передней машины, не смотря на наши предосторожности, мы все равно глотали.
  
   В пути я стал вспоминать про жену Ярко. Их квартира находилась напротив нашей. Жена сразу заметила нашу тройку холостяков: меня, Димыча и Володю и поэтому часто выходила к колонке, расположенной между нашими домами, каждый раз в разных маечках, трусиках или юбочках. Однажды я открыл дверь, чтобы выйти и увидел ее, сидящей на корточках возле колонки без трусиков. Я захлопнул дверь и посмотрел в дверную щель. Жена продолжала сидеть и мыть какие-то чашки в ведре.
   "Она же прекрасно знает, что кто-то из нас может находиться в квартире. Значит, завлекает. Надо бы наведаться в гости", - подумал я и открыл дверь. Жена даже не моргнула глазом, а продолжала делать свое дело. Я прошел и демонстративно поздоровался. Она нехотя привстала и ответила с бл...й улыбкой на лице. Захотелось сейчас же утянуть ее к нам и заняться делом, но это было слишком рискованно.
  
   День клонилось к вечеру. Мы въехали в город. Проехали мимо микрорайонов и вывернули на улицу Свободы. По ней мы добрались до части за пять минут. Ярко остановился возле въездных ворот в часть и вышел из машины. Я подошел к нему.
   - Ты можешь разгружаться и идти отдыхать, - сказал он, - я все доложу.
   " Доложи, доложи", - подумал я про себя, - "а вот жена у тебя бл...дь, доложит она еще тебе..."
   Я пошел домой. Димыч спал на своей койке и похрапывал. На тумбочке он аккуратно сложил рубашку и портупею. Все остальное висело на вешалке при входе, поскольку шкафа у нас не было. За окном болталась фляжка, обтянутая мокрым брезентом для охлаждения. Я тоже намочил свою фляжку, выставил за форточку, разделся и завалился спать.
  
  

Бледный летун, Миша и Вася

   Утром на разводе один из офицеров, а именно летун, принятый "в пехоту" на исправление, все время выпадал из строя, будучи, по-видимому, неудачно опохмеленным. Небольшого роста и худой он имел жалкий вид. Командир, полковник Халин, стоя от нас в трех метрах вместе со своим замом, подполковником Славиным, который служил в Туркмении аж с 1941 года, и замполитом Серевровым, читал нотацию (он был родом из украины и поэтому говорил "Шо", произносил букву "Г" мягко, а вместо "И" иногда звучало "Ы"):
   - Ну, товарыщы официэры, ну що такое, ну выпыл бутылку, ну двэ, но так нажраться - это ж нэморально! Я у ваши годы вообще одной бутылкой обходился, но только вечером - после службы, а вы?
   В это время старший лейтенант-летун опять выпал из строя, но его вовремя подхватили.
   - Какой прымэр вы подаете солдатам - они ж после этого пьють усе, шо горит. Вот учора зловили двух солдат с грилками - я попробовал - чуть не сблявал. Как же ж это можно пить?
   В этот момент летун выпал и растянулся на земле, потеряв сознание. Халин первый подбежал к нему и стал бить его по щекам:
   - Миленький, ты шо, я ж нэ со зла - служба у нас така, ты, того, не помирай, пожалуйста...
   Летун открыл глаза и улыбнулся. Полковник в сердцах отпустил его голову и тот больно ударился о землю. Летун встал и, почесывая голову, отправился в строй. Халин скомандовал офицерам "По местам", заиграл оркестр и полк повзводно прошел строевым шагом мимо трибуны, рядом с которой стояли, отдавая честь, наши командиры.
   После того, как я привел батарею к казарме, раздал каждодневные распоряжения и скомандовал "Разойдись!", Куинов подошел ко мне и сказал, что вчера в нашем полку прибыло: появился майор, который заменил предыдущего начальника складов артвооружения. Этот новый майор служил два года в Египте, вернувшись оттуда недавно.
   - Давай сходим к нему - пусть расскажет как там было.
   Я согласился и мы пошли к складам. Склады представляли собой два длинных барака, построенных параллельно один другому на расстоянии примерно пяти метров друг от друга.
   К нам сразу же подбежал "Дембелек".
   - А ты здесь почему? - спросил я, - ты же на складах горючего дежуришь, а, впрочем, днем ты отдыхаешь - понятно.
   Одна дверь на склады была открыта и мы зашли туда. За столом сидел майор и что-то писал. Чуть в глубине возился солдатик.
   - Здравия желаю, товарищ майор, - сказал я, - мне сказали, что вы служили в Египте. Нам очень интересно послушать как там было, если вы, конечно, не очень заняты.
   - Да ладно, что ты выкаешь - зови меня просто Миша, будем знакомы, фамилия моя Горбунов.
   Мы назвали свои имена и майор закурил сигарету "Наша марка".
   - Многого не расскажешь. Ну, в общем, жили мы, советники, неплохо. Кормили нас от пуза, но жара там такая же, как здесь, только хуже - из-за моря. Армия у египтян херовая: по несколько раз на день они подстилают полотенца под коленки и совершают намаз. При этом не важно - идет ли наступление или израильские танки уже на подходе. Сколько их так покрошили израильтяне при воздушных налетах. Танки и самолеты у египтян наши, но содержат они их ужасно - грязь, инструкции не соблюдаются, в баки заливают черти-что. А израильтяне - это другое дело - они хитрые и техника у них получше - часть американская, а часть своя. Вот, к примеру, ты говоришь, что ты командир батареи ПТУРС, а вот как раз с ПТУРС у нас случился казус. Мы продали египтянам и переносные комплексы и установки на БТР, но ни одного удачного пуска им не удалось совершить. Израильтяне обложили свои танки со всех сторон щитами из толстой фанеры, причем не плотно к броне, а с деревянными подкладками. Кумулятивный снаряд ударяется в фанеру, выстреливает, а кумулятивная точка оказывается в воздухе, а не в броне. Вот так повыпускали почти весь запас. И танки их с воздуха израильтяне почти все побили. В общем, бестолковые они, эти арабы, хоть и учились в Союзе. Летунов вот их под Алма-Атой на МИГах летать обучали.
   Я сказал, что хорошо помню, как во второй половине 60-х черненькие симпатичные ребятки в возрасте от 20 до 25 в синей красивой форме стали появляться на "Броде" (улица Калинина). Девочки кружились вокруг них стайками. Возникали конфликты, но не часто, поскольку арабы не ввязывались, понимая свое положение.
   - Да, - сказал Горбунов, - большинство этих красавчиков уже несколько лет в земле. - Ну ладно, ребята, мне тут с документацией надо разобраться, а я вам потом за чаркой чая дораскажу.
   Мы попрощались и пошли к своим. Лева всю дорогу чему-то улыбался.
   - Давай его пригласим в ресторан во время сиесты, - предложил он вдруг.
   - Ну иди, приглашай.
   Через некоторое время Лева вернулся и сообщил, что майор согласился.
   Я позвонил Володе Ловинюкову, который, как я уже говорил, был командиром взвода связи, и предложил ему тоже пойти на встречу с майором.
   В два часа мы собрались и направились к калитке, которая выводила как раз на улицу Свободы. Кайф нам чуть не сломал наш начальник артиллерии, который, заметив нас, пошел наперерез. Однако, увидев с нами майора, раздумал и развернулся в сторону своей квартиры. Вскоре мы зашли в зал ресторана, в котором находилось человек десять, и сели за столик недалеко от входа. Обслуживала красивая официантка со статной фигурой, высокой грудью и украинскими чертами лица. Мы заказали котлеты по киевски и шампанское. Официантка быстро все принесла, причем шампанское в ведерке со льдом.
   - Слушайте, а тут служить можно, а то я решил, что попал.
   - Ты еще не видел Кизил-Арват и Казанджик, - сказал Володя.
   Лева разлил шампанское и мы чокнулись за дружбу. В этот момент в ресторан ввалился полковник Халин, зыркнул в нашу сторону и юркнул в подсобку. Шторы на двери подсобки были чуть-чуть отодвинуты, поэтому мы увидели, что какая-то деваха поднесла Халину на подносе стакан водки и пару огурцов. Тот жахнул водку, закусил огурцом, поблагодарил деваху и вышел в зал. Тут он снова с выражением презрения на лице посмотрел в нашу сторону и вышел.
   После второго тоста Горбунов стал рассказывать про пленного израильтянина-офицера.
   - Однажды утром меня вызвал командир ихнего батальона и через переводчика попросил помочь допросить пленного. Я сильно удивился и сказал, что я еврейского языка не знаю.
   - Он на русском говорит, - сказал командир.
   Я согласился и мы пошли в штабную палатку. Там на скамейке сидел израильтянин со связанными цепью ногами. Руки были впереди, но в наручниках. Напротив него сидел допрашивающий офицер.
   - Спросите его, из какого он подразделения.
   Я спросил. Израильтянин ответил и я сразу же уловил у него уральский акцент. Я сам родом из Свердловска.
   - Спросите, сколько людей в их подразделении.
   Израильтянин ответил, немного подумав, и тут же спросил меня не с Урала ли я.
   Я промолчал.
   - Спросите его, какое было задание.
   Я спросил и добавил, что да - я из Свердловска.
   - И я оттуда.
   - Да я сразу понял.
   - Что он говорит? - спросил офицер, проводивший допрос.
   - Он говорит, что перед наступлением находился в госпитале.
   - Спросите его, чем он болел.
   - Он спрашивает, чем ты болел, а я спрашиваю, в каком районе Свердловска ты жил?
   - Он болел тифом.
   Офицер заметно отодвинулся и сразу потерял интерес к допросу.
   - Я жил на Малой Заставе - сейчас улица Чехова.
   - Да ты что?! - а я на соседней улице.
   - Что он спрашивает?
   - Он говорит, что до сих пор чувствует себя неважно.
  
   Вы понимаете, что у меня появилась симпатия к моему земляку, хотя он и принадлежал израильской военщине. Однако игру я затеял опасную. Я ему так и сказал, чтобы он придерживался версии своей болезни.
   Допрашивающий что-то почувствовал и прекратил допрос. Израильского офицера поместили в изолятор и больше не допрашивали. Потом его обменяли на сто солдат и пять офицеров, но я его больше не видел. Помню, что фамилия у него была "редкая" для евреев - Рабинович.
  
   Рабинович стрельнул вдруг и промахнулся,
   И попал не в Соньку, а в меня...
  
   - пропел Михаил, подмигнул нам, и поднял тост за наше здоровье. Зал в ресторане наполнился, судя по виду и теме разговоров, нефтяниками. Они денег не жалели, поэтому шампанское лилось рекой. Закусывали они исключительно икрой и шоколадом. До конца "сиесты" оставалось полчаса и мы подозвали официантку, чтобы расплатиться. В этот момент четыре симпатичные девушки сели за соседний столик. Среди них выделялась одна, похожая на татарку, которую я уже где-то видел. Я стал судорожно вспоминать и, наконец, вспомнил, что она работает в городской библиотеке, в которую я записался несколько дней назад. Времени для неспешного знакомства уже не было, поэтому я нахально подошел и, обращаясь к красивой, предложил в семь часов вечера встретиться у танцплощадки и поговорить.
   - Не обещаем, - сказала она и засмеялась.
   Подружки прыснули одновременно, но интерес, похоже, проявили, поскольку стреляли глазами шустро. Одна из них, высокая и крепкая, окинула меня обнадеживающим взглядом. Приглядевшись, я понял, что и ее я видел несколько раз рядом с крупным по комплекции лейтенантом из подразделения гражданской обороны. Я подал ей руку и представился. Она ответила, что ее зовут Белла. Мы с сожалением простились и отправились в часть. Несколько минут шли молча. Каждый думал о своем.
   - Интересно, что вы думаете о неуставных отношениях, о которых вчера говорил Серевров? - прервал я молчание.
   Володя с Михаилом посмотрели на меня с удивлением.
   - С теоретических позиций, - сказал Михаил, - у нас в стране много "зековских традиций", пронизывающих всю нашу жизнь, с 30-х годов. Эти традиции сказались, прежде всего, на армии, где мужское население предоставлено самому себе. Потом попустительство нас - офицеров.
   - Немалую роль, добавил Володя профессорским тоном, - играет и искусственный отбор: призываются, в основном, менее развитые деревенские жители и полные отморозки из городов. Наиболее интеллигентная часть поступает в ВУЗы и всяческим образом "отмазывается".
   - Нет, я считаю, - сказал Михаил, - что главная причина - это попустительство офицеров. Так же, как и охране в зонах, нам очень удобно и легко держать в узде большую часть солдатской "салажной" массы. Остается только разбираться с дембелями.
   - Возможно, - вставил я, - начинается какой-то нехороший процесс, который непонятно как теперь остановить. Старички начали отбирать у салаг куски сала. Знаешь, что они заставляют петь салаг? Вот это:
  
  
   Я салага - бритый гусь.
   Я торжественно клянусь:
   Сало, масло не рубать -
   Старикам все отдавать...
  
   А ведь без сала перловые супчики силы не добавляют. По поводу и без повода заставляют чистить нужники, молодых водителей оставляют разбираться с двигателями без рукавиц...
   - Однако беспредельных случаев пока мало, - сказал Михаил, - но "велика беда - начало". Пока почти все ЧП разбираются с наказанием виновных. Замполиты проводят специальные занятия, подкрепляя, в основном, свои доводы случаями из военного времени, о которых еще можно было услышать из первых уст. Да, и после войны молодым солдатам устраивали велосипед (поджигали бумажки, засунутые между пальцами ног), гоняли их на уборку нужников, но все это было без злобы и зековского садизма.
   - Хреновина какая-то начинается, - закончил разговор Володя.
   Встречные офицеры с удивлением взирали на нашу тройку, неохотно отдавая честь. Получалось, что на три четвертых они отдавали эту честь нам - лейтенантам.
   Меня даже переполняло чувство гордости, что вот идем мы с майором, разговариваем на ты и никакой субординации. К сожалению, через неделю Михаила перевели в Кизыл-Арват.
  
   Вася Васильев пригласил меня посмотреть его квартиру, которую, как он мне признался, он получил случайно. Сказал, что скоро приедет его жена, но та не приехала, а отобрать квартиру как-то забыли. Вася расписал все стены сказочными картинами: поляны, на которых вперемешку разгуливали павлины, ягуары и жирафы. Из рек выглядывали золотые рыбы, акулы и киты. По небу летели орлы, ящеры, ласточки и стрижи. Животные были нарисованы мастерски, со знанием анатомии.
   - Ну ты меня удивил! - сказал я, когда мы усаживались за стол. - Я так не умею. Я все больше на природу ходил да пейзажи пописывал.
   - Да я тоже в свое время ходил, а тут, знаешь, захотелось развернуться во всю ширь.
   - А начхоз тебе втык не сделает?
   - Нет, мы уже с ним пили здесь - он совсем очумел. В конце сказал, что подаст командиру идею расписать так красный уголок.
   - Представляю себе...Давай я тебе среди всего этого великолепия напишу стих?
   - Какой?
   - Да вот такой:
  
   Средь полей, лесов и моря,
   Среди неба и равнин
   Мир живой не знает горя...
   Что же я тоскую, блин?
  
   - Стишок хороший, но грустный, а, впрочем, давай. Я напишу его на стене.
  
   Вася открыл кладовку, вытащил банку гуаши и кисть и стал писать, найдя пустое место между рисунками. Почерк у него оказался великолепный - не то, что у меня. В тот момент, когда он выводил знак вопроса в конце стиха, кто-то постучался во входную дверь. Вася пошел открывать только после того, как закончил писать. Оказалось, что к нам заявился подшофе один не очень приятный нам лейтенант-двухгодичник, который ждал приказа и вел себя с такими же как он двухгодичниками как солдат перед дембелем. Это не нравилось никому. Сначала он ходил по комнатам и восхищался живописью, но потом, по мере опьянения стал приставать ко мне, утверждая, что я, как молодой, должен носить за ним тревожный чемодан и называть на "вы". Я молчал и не предпринимал никаких действий, чтобы не портить так хорошо начавшийся вечер. Но Вася через несколько минут попросил лейтенанта выйти в коридор. Тот, ничего не подозревая, вышел. Сначала я услышал как резко открылась входная дверь, а затем раздался визг и звук падающего тела. Я выскочил в коридор и увидел, что лейтенант стоит на четвереньках, а Вася пинает его в полсилы и приговаривает:
   - Не порть людям вечер, не порть...
   - Оставь его, Вася, - сказал я и тот вернулся в квартиру.
   Он был совершенно спокоен и только чуточку раздосадован.
   - Странно, - сказал он, - человек вроде с высшим образованием, а свинья- свиньей.
  
  

На полигон в "Геок-Тепе"

   В части нас ожидала новость: назавтра намечена отправка почти всего полка в летние полевые лагеря в Геок-Тепе. Командовать остаются начальник штаба, его заместитель и несколько офицеров с небольшими подразделениями. До позднего вечера я крутился как белка в колесе, готовя технику, а, в основном, отвечая на дурацкие вызовы начальника артиллерии. Он по несколько раз нас строил, давал инструкции и делал наставления. Никто не слушал. Единственный раз я заострил внимание, когда он объяснял, что должно быть у офицера в "тревожном чемоданчике":
   - В тревожном чемоданчике должны быть, - нудил подполковник, - сухой паек на двое суток, смена белья, мыльно-рыльные принадлежности, кружка-миска-ложка, набор иголки-нитки и полотенце.
   В последующую службу мне пришлось несколько раз готовить чемоданчик, но, помню, что в нем были мыло, зубная щетка, зубная паста, полотенце и две бутылки водки. Почти у всех других офицеров, как оказалось, было то же самое с некоторыми нюансами.
   Наутро мы уже грузили технику на платформы. Машины заезжали по настилу и затем крепились тросами к платформе специальным крюкам. Солдаты и младшие офицеры находились в бодром настроении: жара еще не набрала силу, старшие офицеры еще не отошли от вчерашнего, играл наш полковой оркестр. Вдруг на самой высокой ноте он затих и через минуту прибежал посыльный и сказал, что командир вызывает офицеров к тепловозу. Я оставил Павлова командовать батареей и мы с Куиновым отправились разузнать, что случилось. Навстречу нам, вразвалку, обливаясь потом, бежали музыканты полкового оркестра со своими инструментами. Мы стали спрашивать, в чем дело, но они отмахивались. Подошли к тепловозу, где стояли наши командиры и собрались уже почти все офицеры.
   - В одну шеренгу становись! - услышали мы команду замкомполка.
   - Вот, товарыщы официеры, - начал командир, - оркестранты и ихний командир прибыли на отправку своей части в нетрэзвом виде.
   Было видно, что сам полковник Халин был с очень большого бодуна.
   - Я скомандовал им пробежать 10 кругов вокруг состава. Ежели кто из них сдохнет, то вы свидетели, что я все делал по уставу...
   "Сомневаюсь я, что в уставе про такой случай есть что-нибудь", - подумал я.
   Становилось все жарче и жарче. Мы стояли как идиоты ожидая конца забега. У оркестрантов после второго круга был жалкий вид. Пузатый тромбонист время от времени приземлялся на четыре точки, стоял так, отдыхая, потом вставал и снова передвигался семеня ногами. Барабанщик давно уже перешел на шаг - барабан был непомерно тяжел. Бас-труба просто волок свою трубу по песку. Командир, старший лейтенант, бежал с вытаращенными глазами, но не сдавался. Флейтист- туркмен свалился как раз напротив нашей шеренги, прошептав, "водищки!". Водички ему подал машинист, спустившись вниз по ступенькам тепловоза. Командир исчез и мы тоже разбрелись каждый к своим. Я пошел проверять, как крепят нашу технику. Залез на платформу, но никого не увидел. Отправился искать и нашел их сидящими в тени большой акации неподалеку.
   - Мы уже закрепили все, - сказал Павлов.
   - Ну, отдыхайте, сказал я и пошел к поезду. В это время подъехал наш Басов и сказал, что через несколько минут привезут Воробья.
   - Закроете его в тренажер, оставьте ему там воды и сухой паек и не открывайте до Геок-Тепе. Форточки отворите только.
   Действительно, через минут десять подъехала скорая и из нее буквально выгрузили Воробья. Два солдата под руки затащили его в тренажер. Он пытался петь арию, но у него не получалось.
   Дальше случилось то, чего я никак не ожидал и до сих пор не могу до конца понять.
   К платформе подошла Белла, которую я встретил в ресторане. Она предложила прогуляться вдоль поезда. Я внимательно посмотрел на нее. Это была дородная, красивая женщина у которой все было - и стройная фигура, и грудь и голубые глаза и ровные и красивые зубы. Интересно, что ей от меня нужно? Она щебетала как беззаботная птичка, брала меня за руку, прижималась - в общем демонстрировала во всю силу знаки внимания и сексуальную энергию. Я просто оторопел. У меня даже промелькнула идея закрыться с ней во втором тренажере, но ключ был у сержанта Мисяка. Я даже был уверен, что она бы не отказалась от такого уединения. Как-то не верилось, что она могла в меня влюбиться за такой короткий срок. Мы прошли до последнего вагона и там я ее обнял и поцеловал. Она стала страстно целовать меня в щеки, глаза, шею, уши и прижимать судорожными движениями к себе. Я возбудился не на шутку. Никакого укромного места поблизости не было, поэтому я повалил ее прямо на землю у какого-то дувала. В самый ответственный момент состав дернулся, я оглянулся и увидел, что последний вагон движется. Вскочил и помчался, застегиваясь на ходу. Запрыгнул на подножку последнего вагона и взглянул на Беллу, которая махала мне рукой. Я тоже помахал и дернул дверь. Она, к счастью, была открыта. Проходя через вагоны, в одном из тамбуров встретил Володю, который курил вместе со своим сержантом и рыжим. Рыжий что-то увлеченно рассказывал и все ржали. Я уловил только слова "урыл" и "урыли". Я тоже закурил и сержант с рыжим ушли в вагон. Володя стал рассказывать, как он с двумя солдатами в прошлом году сопровождал секретный военный груз из Баку. Уже в Баку они пропили все деньги, выданные на довольствие, и поэтому в Красноводск на пароме плыли голодными. Пили воду и курили. В Красноводске Володя попытался взять у военного коменданта пятьдесят рублей взаймы. Тот, оценив внешний вид офицера и солдат, отказал. Ехали в пустом вагоне, в котором была буржуйка, немного угля и саксаула. На одном из полустанков, представляющим собой глинобитную избушку обходчика и туалет, поезд притормозил. Разгуливали несколько кур и два барана. Солдаты соскочили и пытались поймать хоть одну курицу. Это им не удалось из-за телесной слабости в результате голодания. Тогда Володя выхватил свой "Макаров" и пальнул в одного из баранов. Тот свалился. Солдаты живо его подхватили и затолкали в вагон. Никто из избушки не появился. Барана пытались разделать штык-ножом, оказавшемся тупым, и поэтому его сначала наточили на камне, найденном в вагоне. Мясо жарили прямо на буржуйке и ели без соли. Слава Богу, канистра с водой стояла в углу. Для приготовления чая использовали дюралевые солдатские чашки, в которых вскипятили верблюжью колючку. Было полезно и вкусно.
   - Да, - сказал я, - хорошо, что до каннибализма не дошло.
   Поезд притормозил у очередной станции.
   - Пойду своих проверю, - сказал я и соскочи из вагона.
   Свои находились через пять вагонов. Они сидели у буржуйки и ели разогретые консервы с хлебом и луком.
   - Присоединяйтесь, товарищ лейтенант, - предложил Березин.
   - Спасибо, что-то есть не хочется, - сказал я, - а старший лейтенант Воробей не стучался?
   - Он убежал...
   - Как убежал?!
   - Товарищ подполковник перед самой отправкой приказал открыть тренажер. Мы открыли, а его там не оказалось.
   Лева Куинов уточнил, что у Воробья есть дополнительные ключи от тренажеров, всех дверей и каптерок в казарме. Я об этом не знал.
   Из своего вагона вышел подполковник и позвал нас к себе. Мы только собрались идти, как состав дернулся и медленно покатил. Басов побежал к своему вагону, смешно подпрыгивая. Я крикнул Леве, что буду у связистов и стал ждать нужный вагон. Поезд набрал такую скорость, что я с трудом запрыгнул на подножку. Если бы Володя не подал мне руку, то неизвестно чем бы это закончилось.
   - Интересно, что б ты делал, если бы остался? - спросил он когда я отдышался.
   - Ждал бы пассажирского - он через три часа тут пройдет.
   - Разумно, но можешь представить, что бы ты получил ниже спины от подполковника?
   - Это да... Вот как ты думаешь, о чем он думает перед сном, когда бессонница или утром?
   - О войне, наверно. Не всегда же он таким засранцем был.
   - А я думаю, всегда. Человек мало меняется, если, конечно, слишком уж крутые обстоятельства не обрушатся на него.
   Все равно, - сказал я, - то, что заложено в детстве не вырубишь и топором. Ну, и генетика, конечно...
   - Про генетику не знаю - не читал, но всегда задумывался о том главном, что отличает одного человека от другого. Может быть, душа все-таки есть?
   - Нет, я думаю, что люди отличаются, главным образом, мозгами.
   - Я все-таки стою за душу, - сказал Володя, может, выпьем за это.
   - Жарковато, давай к вечеру заберемся в один из моих грузовиков, возьмем один тревожный чемоданчик и ....
   - А сейчас, в карты что ли играть?
   - Не, в карты я не люблю, хотя на геологических практиках в институте даже в преферансе пытался участвовать, но не почувствовал кайфа - не мое это.
   - А что твое - шахматы?
   - И в шахматы не люблю.
   - Не азартный ты какой-то, Парамоша.
   - Мне интересно людей слушать и наблюдать - это же бесконечный художественный, нет реальный, фильм под названием "Жизнь".
   - Высокопарно! - сказал Володя.
   Два часа мы вели эту неспешную беседу, а потом закемарили и проспали до обеда. Обедал со связистами, которые раздобыли где-то огурцы и редиску. Было так вкусно, что я даже вспомнил дом. На очередном полустанке пошел проверить своих. Лейтенант Куинов спал как убитый. Солдатики были явно под мухой, но небольшой. Я не стал поднимать шум, взял тревожный чемоданчик, у водителя ключи от нашего последнего в колонне ГАЗ-66 и отправился к нему. Там я открыл кабину и положил туда чемоданчик. Прошел через два плацкартных вагона, где располагалось младшее офицерство, и очутился у связистов. Володя спал, явно приняв дозу. Я не стал его будить и закемарил рядом на расстеленном матраце. Проснулся часов в пять, разбудил друга и предложил пойти продолжить в кабинку моего ГАЗика. Мы прошли через вагоны, вышли на платформу и забрались в кабину. Было ощущение полета: движение, мы наверху, солнце клонится к закату, облака, окрашенные в розово-фиолетовый цвет, передвигаются навстречу. Мы откупорили бутылку портвейна и выпили по большому глотку.
   - Красота! - восхитился Володя, - такое впечатление, что летим прямо в рай.
   - Не уверен, что мы туда попадем, - сказал я, - но я лично этот день запомню на всю жизнь.
   Володя повернул голову ко мне, задержал немного взгляд, а потом сделал второй большой глоток. Я присоединился.
  
  

Полигонные будни

   В потемках мы прибыли в Геок-Тепе, быстро разгрузились и колонной поехали в сторону лагеря. Когда подъезжали, то я увидел те маскировочные сельскохозяйственные лозунги, о которых мне рассказывал Сергей - мой попутчик на пути из Ташкента в Небит-Даг. Лагерь представлял собой три длинных казармы для солдат и офицерского состава, окружающих плац в виде буквы П, офицерскую и солдатскую столовые, склады, баню и большой танкодром. Были еще какие-то хозяйственные постройки. Танкодром заканчивался большим и глубоким оврагом, а дальше начинались прилавки к горам. Был даже бассейн без воды. Солдатам дали команду разворачивать за лагерем палатки и начинать варить кашу и чай. Палатки ставили при свете фар нескольких автомобилей.
   Басов дал офицерам команду в казармы не уходить до тех пор, пока солдаты не улягутся. Я про себя отметил, что это правильно, но спать хотелось сильно. Утром в 8 часов на разводе Халин объявил день хозяйственным, то есть, следовало закончить с палатками и другим оборудованием, выровнять технику а солдатам съездить в баню. Мы с Володей сделали необходимые распоряжения а потом взяли у своих солдат два автомата и по магазину с неучтенными патронами и пошли в овраг пострелять. Нам сказали, что если там палить, то слышно не будет. В овраге валялись банки от консервов, которые выкинули из столовых, и прочий мусор. Мы нашли более или менее чистое место, разместили банки на камнях и заключили пари на пять бутылок шампанского, что из пяти выстрелов собьем по пять банок. Кто собьет меньше, тот проигрывает. С целью проверки , не услышат ли нас, я вылез из лога и крикнул Володе "Огонь!". Он выпустил очередь и я услышал сильно приглушенный звук. Потом мы приступили. Договорились стрелять стоя. В результате, я выиграл. Следующее пари мы заключили на бутылку водки, что одной очередью собьем каждый 10 банок. Выиграл Володя. Так мы выпустили оба магазина и удовлетворенные вылезли наверх, однако тут же встретились лоб в лоб с зам командира полка подполковником Славиным.
   - Почему у вас в руках автоматы? - строгим голосом спросил он.
   Я не выдержал и надерзил:
   - А что, товарищ подполковник, лучше было бы если бы у нас в руках были бутылки.
   Подполковник Яков Абрамович Славин улыбнулся и сказал, чтобы мы шли к людям.
   "Замечательный все-таки человек этот подполковник", - подумал я. - " и солдаты его любят и военный он по-настоящему профессиональный". Я знал о том, что в 1942 году, по окончании Кушкинского пехотного училища, он был оставлен в войсках Туркестанского округа. Все его просьбы об отправке в действующую армию не имели результата. Он прошел все ступени -- командир взвода и роты, командир батальона, командир дивизионной школы младших командиров, -- он после расформирования школы был назначен в полк начальником тыла. Его заверяли, что это только на год, но год растянулся на несколько лет. В академию его по пятой графе не принимали. Ко времени моего появления в части он прослужил в ТуркВО безвылазно около 30 лет. И при этом не согнулся, не потерял веру в себя и людей.
  
   У моих людей все было нормально: палатки расставлены, территория вокруг убрана и даже подметена, на веревках между палатками весело постиранное белье.
   На другое утро на разводе Басов приказал моей батарее занять позицию на ближайших горках, подогнать туда же тренажеры и провести до обеда тренировочные стрельбы по целям на местности. Кроме того, взять восемь комплектов химзащиты и "стрелять" в химзащите. У Куинова оказалась высокая температура и он лежал в казарме. Я навестил его и узнал в чем дело - у него заболел живот и начальник санчасти дал ему пачку антибиотиков. Подозревает дизентерию. Я пожелал ему скорейшего выздоровления и пошел к своим. Построил батарею и повел в горы. Уже поднявшись на небольшое плато, мы увидели двухметрового варана. Он сначала прижался к земле, потом, поняв, что мы движемся к нему, приподнялся на всю длину своих лап и вдруг помчался с невероятной скоростью и исчез в расщелине. Солдаты шумно обсуждали событие. Я остановил их и дал команду разойтись. Через пять минут подъехали тренажеры и развернулись передом в сторону долины. В окуляре тренажера открывались наш полевой лагерь, главная дорога, связывающая туркменские города и барханы за ней. Справа просматривались дома окраины Геок-Тепе.
   Начались занятия, которые казались мне увлекательной игрой. Пока одни "стреляли" другие учились пользоваться химзащитой. Незанятые просто сидели на земле и глазели по сторонам. Двое из них, отойдя по нужде, наткнулись на очковую кобру, упорно не уползающую, хотя они и кидали в нее камни и куски глины. Ни разу попасть не смогли - она уворачивалась. Поиграв так немного, она сложила свой устрашающий капюшон и вмиг исчезла. Солдаты побоялись отправлять естественные потребности в этом месте. Один солдат наткнулся на варана, который шипел и щелкал челюстями. Связываться солдат не стал. Двое с сапогов сняли приличного размера скорпионов. В общем, природа высказывала свое недовольство вмешательством в ее царство. Я от нечего делать тоже решил одеть химзащиту. Это оказалось очень неприятным делом: натянуть на себя резиновый костюм, плотно закрывающий тело, и противогаз при температуре более 30 градусов, а потом залезть в тренажер и "стрелять". Я приказал отставить с химзащитой.
   - Жалко, что вы не первый ее одели, - съязвил Евстигнеев.
   - Будешь выступать - продолжим, - сказал я.
   Все недовольно зашикали на младшего сержанта.
   Со стороны долины подул приятный ветерок. К полудню ветерок прекратился и температура поднялась еще на несколько градусов(градусник был прикреплен внутри тренажера на двери).
   Когда спускались вниз стали свидетелями такой сцены. Халин и его окружение остановились у группы солдат, один из которых держал за хвост большого варана.
   - Уберите эту гадость! - кричал командир с ужасом, застывшем в глазах.
   Варан пытался изогнуться и тяпнуть солдата за ногу, но тот успевал ее быстро отвести.
   - Ты знаешь, - сказал замполит Серевров солдату, - он ногу у лошади перекусывает.
   - Так я же не лошадь! - крикнул солдат, подпрыгивая.
   - Уберите эту гадость! - вскричал вновь Халин.
   Солдаты оравой направились в сторону лога.
   - Во дают! - восхитился Халин, когда они отошли, - я б ни в жисть такого крокодила в руки не взял бы, а они ничего...
   Невдалеке от нас на поле танкодрома "прогревали" двигатель на танке новой конструкции (говорили, что это Т-72), который проходил испытания в самой южной части Советского Союза. Два гражданских мужика в черных спецовках суетились вокруг махины. С дальнего полигона слышались пушечные залпы, а со стрельбища, которое располагалось в трехстах примерно метрах от последней палатки палаточного городка, автоматные очереди. Полигон жил своей жизнью, по существу таящей в себе потенциальную смерть.
   Сухой воздух создавал постоянное ощущение жажды. Подошли к водопоилке, которая состояла из трубы с дырочками наверху, и начали пить, но услышали какой-то крик. Подняли головы и увидели начальника санчасти, старшего лейтенанта Бычкова, который бежал к нам и махал руками. То, что он сказал, подбежав, подвергло меня и солдат в шок. Оказалось, что воду этой поилки подвергли анализу врачи, приехавшие из Ашхабада, и в ней оказалась дизентерийная палочка. Объявление прикрепить не успели. В настоящее время воду кипятят в специальных баках с добавлением верблюжьей колючки, являющейся отличным антисептиком.
   К вечеру я почувствовал боль в животе и пошел в санчасть. Там уже выстроилась очередь солдат и офицеров с кислыми лицами. Время от времени кто-то из них срывался и устремлялся в сторону нужников, до которых было метров сто. Когда подошла моя очередь, то Бычков сначала померил температуру, а потом дал мне упаковку антибиотиков.
   - Знаешь, сейчас по всем частям эпидемия. В центральном госпитале Ашхабада нет мест. Тебе не надо ехать туда - будешь лежать на улице. Здесь в казарме я тебя отхожу намного быстрее и лучше. Я поблагодарил его и пошел в казарму. Рядом со мной лежал капитан. Он спросил, не двухгодичник ли я. Когда я дал утвердительный ответ, капитан начал говорить о том, что некоторые двухгодичники остаются в армии и делают ошибку, особенно если они евреи. После этого я понял, что он еврей. Они делают ошибку, потому, что максимальное звание, до кого они дослуживаются - это майор. В мирное время еврею дослужиться до полковника нереально. Нет, он согласен, что некоторые евреи, поменяв фамилию и национальность в паспорте, могут " выйти в люди", но это если внешность не подводит. А если внешность подводит, то тогда дело швах. Чувствовалось, что капитан настрадался достаточно.
   - Ты пять лет потратил, чтобы стать инженером, так и будь им. Не лезь в эту армию, поверь мне, - сказал капитан, схватился за живот и помчался в известном направлении.
   Я задумался. В принципе, я не собирался оставаться в армии, но ведь , наверное, кто-то из двухгодичников делал эту ошибку. Я представил, какие трагедии развернулись на просторах нашей Родины. Ведь выйти из этого можно было только ценой здоровья, т.е. через алкоголизм. Освободятся такие ребята из армии, к примеру, а что в результате: лет 5-10 пьянства и смерть. А оставленные жены и дети. Самое страшное - это, конечно, дети. Никто из них не станет потом нормальным человеком. Редко кто пройдет по жизни без срывов из тех, у которых в детстве отец страдал запоями. Не реально это. Об этом я думал и было мне грустно. Болезнь, тем не менее, брала свое: температура увеличилась до тридцати девяти. Я страдал болями в животе, как сомнамбула передвигался по много раз в день в сторону туалета и обратно, встречая на своем пути таких же страдальцев. Все это продолжалось в течении недели. Несколько раз ко мне приходил Куинов, который, как оказалось, просто простудился, и я расспрашивал его, как идут дела в батарее. Приходил Володя. Мы с ним договорились по прибытии в Небит-Даг пойти к Танюшечке вместе с Димычем, посидеть по-человечески. К концу недели температура спала и стало лучше. Я чувствовал себя вполне нормально, но Бычков сказал мне, что еще дня три надо полежать. Предложил мне почитать две книги Ремарка - "Черный обелиск" и "Ночь в Лиссабоне". Я так увлекся, что три дня эти проскочили для меня как одно мгновение. На первом же разводе, на котором я появился после того, как мне полегчало, начальник артиллерии предложил мне провести самостоятельные батарейные учения через два дня. Неожиданно дизентерией заболел Куинов.
  
  

Крабы, кобры и архар

   Батарейное учение заключалось в том, что мы должны были отъехать от лагеря на определенное расстояние, а затем углубиться в горы. Там нам следовало атаковать "противника", который будет наступать со стороны долины. Выехали рано утром на шести ГАЗ-66. Настроение у всех приподнятое. Проехали примерно 20 километров и повернули налево к горам. Через несколько километров голой степи и песков показались кустарники, растущие вдоль арыка (ручья). Я стал присматриваться, что за черные ягоды висели на этих кустах. Они мне очень напомнили ежевику, произрастающую в предгорных садах Алма-Аты. Приказал остановиться у ближайшего куста, сильно похожего на малиновый, но усыпанного крупными черными ягодами, и соскочил. Рискнул и попробовал. Это была ежевика, причем очень сладкая и душистая. Два солдата-туркмена уже уминали ягоду без моей команды.
   - Эй, - крикнул я, - может она ядовитая?
   Солдаты что-то промычали, но я не расслышал. После этого все спрыгнули с машин и накинулись на ягоду. Вскоре губы у жующих посинели. Я тоже решил, что это что-то уникальное и не надо упускать такой возможности: набрал полную горсть и оправил в рот с наслаждением.
   - Что это? - услышал я удивленный возглас Березина , после чего все бросились к нему. Он указывал пальцем на край арыка. Я посмотрел и увидел там настоящего, но небольшого, краба. Он продвигался боком, смешно двигая своими "выставными" глазами. Потом я заметил подобное же движение на противоположном берегу арыка, причем в нескольких местах. Крабов было очень много. Они двигались в разных направлениях вдоль ручья как, возможно, делали уже много тысяч лет. А мы тут появились не вовремя и некстати. Из воды на нас смотрели с презрением несколько лягушек. Наевшись ежевики, поехали дальше. С голубого купола неба светило солнце, журчал ручей, в котором плавали зеленые лягушки и эти удивительные пресноводные крабы. Горные склоны покрывали свежие и засохшие травы. Долю восточной экзотики вносили орущие ишаки вблизи маленьких поселений. Горы приближались. Справа за небольшим холмиком расположились три глинобитных строения. Около одного из них шесть женщин делали кошму. Они перебирали шерсть руками, сидя на коленях, а потом все вместе, одновременно, делали выпад вперед, почти ложась на живот, потом приподнимались и повторяли все эти движения по несколько раз. Все это напоминало живой ткацкий механизм. Солдатам было смешно, а я очень пожалел, что у меня нет кинокамеры, ведь пройдет немного лет и "живая технология" забудется.
   Мы въехали в широкое ущелье, которое стало заметно сужаться по мере нашего продвижения. Арык превратился в неширокую и очень мелкую речку с прозрачной водой. Крабы и здесь двигались в разные стороны вдоль берега. Появились разнообразные птицы, которые подняли гвалт, летая над нашими головами. Было ясно, что поблизости их гнезда с птенцами. Больше всего здесь было синиц, щеглов и черных дроздов. Слышно было, как верещат они, бегая по каменистым обрывам, как кричат каменные куропатки -- кеклики. Цветущего и плодоносящего кустарника росло много. Стало прохладней, воздух наполнял легкие животворной аурой, поэтому хотелось его вдыхать и вдыхать. Я даже предложил (а не приказал) не курить и солдаты согласились. Мы попали в рай...
   - Смотрите, - крикнул Мисяк, показывая пальцем.
   На самом верху обрыва все увидели двух кобр, раскрывших свои капюшоны с "очками".
   - Можно пошмалять? - спросил Павлов.
   - Давай, попробуй, - сказал я.
   Он вскинул автомат и стал стрелять одиночными. Мы видели, что кобры явно уклоняются от пуль. Это было потрясающее зрелище. Выпустив десяток патронов Павлов плюнул и отдал автомат одному из солдат. Тот присел, хорошо прижал приклад и выстрелил. Было видно, как от капюшона отлетел небольшой кусочек. Кобры тут же исчезли.
   - Молодец, Кандауров - сказал я, а на стрельбах, помнится, у тебя не очень получалось.
   - Я лежа вообще не умею стрелять. У нас в Сибири охотятся только стоя.
   Ущелье сузилось настолько, что машина могла только развернуться и то с трудом. Дал команду остановиться, сделать привал и организовать обед. Вскипятили чаю и пообедали сухим пайком. Вверху пролетел самолет, нарушив девственность природы. Послышался непонятный шум и тут на краю обрыва мы увидели архара с большими закрученными вниз рогами. Архар стал всматриваться вниз.
   - Можно, товарищ лейтенант? - спросил Павлов.
   - Нет, нельзя, - тебе что, не жалко такого красавца? И куда мы его денем если пристрелим?
   - Зажарим, товарищ лейтенант.
   - Да в нем весу килограмм сто.
   Пока мы так рассуждали, архар развернулся и исчез. Послышался топот убегающих животных.
   - Эх, зря не шмальнули, - услышал я, - мяса бы наелись.
   - А тушу бы оставили, - ответил я.
   - Отдали бы дехканам - там, где делали ковер.
   - Отара без вожака бы осталась, - парировал я.
   - А какое нам дело, - вставил Мисяк.
   Я видел, что солдаты были очень недовольны. Понял, что любовь к природе им была чужда. Решил прочитать небольшую лекцию о том, что люди относятся к природе небрежно, а это может привести к необратимым последствиям. Я хорошо помнил статьи, которые я читал в моем любимом журнале "Наука и жизнь". Слушали невнимательно, думая каждый о своем. Я рассказал, что так исчез в Австралии сумчатый волк и другие животные, в Казахстане почти перебили волков, а они как санитары - убивают только слабых и немощных. Почти уничтожили сайгаков. Пятеро солдат уснули и один начал храпеть.
   - Все, - сказал я , - ученье закончено - едем обратно.
   - А в чем заключалось учение, - съехидничал Евстигнеев.
   - А, так вы хотите настоящее учение? - отреагировал я.
   - Заткнись ты, - зыкнул Павлов на младшего сержанта.
   Тот опустил голову, но было видно, что он улыбается.
   - Младшему сержанту обеспечим индивидуальное учение с кроссом и рытьем окопов, - сказал я.
   Улыбка сразу же сошла с лица питерца.
   - Я пошутил, товарищ лейтенант...
   - В другой раз будешь думать прежде, чем шутить, - вставил Мисяк.
   Задняя машина развернулась и поехала вниз, за ней это проделала предыдущая и так до первой. Солдаты запрыгнули в кузова и уселись на скамейки. Обратно ехали без остановок.
  
  

Совхоз и винзавод

   Через день на разводе Басов приказал выделить четырех человек в помощь гражданским для работы на винзаводе и второй взвод отправить для сбора помидор на полях местного совхоза. Я оставил неполный первый взвод на Павлова а сам решил поехать на сбор помидор. Начальник артиллерии не возражал. Выехали на четырех машинах. Сначала завезли четверых бойцов на винзавод, а потом направились на совхозное поле. Еще издали мы увидели одинокий шалаш и подъехали к нему. Рядом стояли два верблюда, жуя свою жвачку. Я, согнувшись, зашел в шалаш и поздоровался со сторожем - еще не старым туркменом с жиденькой бородкой. На сносном русском он пригласил меня сесть на верблюжью кошму, налил в чашки чал (сыворотка верблюжьего молока), который очень хорошо утоляет жажду, и сказал, что платить будет помидорами: один ящик на четыре человека. Я даже не ожидал такого, т.к. думал, что помощь предполагалась безвозмездной. Предупредил его, что работать будем до обеда. Сторож показал на гору пустых ящиков, наваленных возле шалаша, и сказал, что это тара. Солдаты начали работать. Сторож попросил подвезти его к правлению совхоза. Я дал ему водителя и они укатили. Часа два я помогал солдатам, а потом завалился в шалаш, попил чалу и заснул. Спал почти до самого обеда. Проснувшись, увидел, что сторож уже вернулся и с наслаждением пьет свой чал и хитро смотрит на меня. Я поглядел на часы и отметил, что к обеду на полигон мы успеваем. Выйдя из шалаша, увидел десятки заполненных помидорами ящиков, выстроившихся рядом с горой пустых.
   - Все, шабаш, - сказал я, - грузите пять ящиков и поедем.
   - Мы уже погрузили, - сказал Евстигнеев, улыбаясь.
   Я пожал руку сторожу и мы поехали к винзаводу. Там, как оказалось, мои солдатики наломали дров. Их обвинили в порче государственного имущества. Как мне признались сами виновники через месяц, их заставили перетаскивать в ведрах осадок после брожения вина в специальную железную емкость. Они и таскали, но путь их проходил мимо цистерны с вином. Наконец нервы не выдержали, они нашли в подсобке стамеску с молотком и пробили в цистерне отверстие. Напившись вина, пытались дырку заткнуть, но она только расширилась. Когда мы подъехали, дырку уже заткнули, но возле слегка покачивающихся солдат стояло местное начальство и два милиционера. Я спросил, в чем дело и, когда узнал, пообещал наказать нарушителей, но один из начальников, толстый как бочка, настаивал, что заводу нанесен большой ущерб и Армия должна его возместить. Он потел, одной рукой вытирал пот со лба носовым платком, а другой поддерживал большой коричневый портфель. Я сказал, что мы разберемся и приказал пьяненьким подниматься в кузов. Милиционеры их не отпускали. Несколько моих воинов спрыгнули с кузовов и приблизились к милиционерам. Те быстро сообразили и пьяных солдат отпустили. Отпущенные пытались забраться через задний борт, но у них ничего не получалось. Товарищи их подтолкнули. Жирный заявил, что будет жаловаться и засеменил, вместе с милиционерами и другими начальничками к конторе. Я дал команду трогаться. Уже на месте я увидел, посмотрев в кузов первой машины, что ящиков с помидорами действительно было пять. На всякий случай решил проверить остальные грузовики: в каждом было по пять ящиков. Итого 20 ящиков вместо пяти. Я подозвал сержантов.
   - Вы что, охренели?! Нахапали в пять раз больше. Хорошо, что сторож не видел, а то вместе с винзаводом была бы хорошая прогулка. Кстати, еще неизвестно, чем она закончится.
   Сержанты стояли молча, уперев глаза в землю. Я с досадой махнул рукой и пошел в казарму.
   На другое утро после развода военный следователь, капитан, забрал меня и провинившихся солдат и повел в штабное помещение. Сначала он завел нас в каморку, а потом приказал солдатам выйти а меня оставил.
   - Ну, рассказывай, как было дело.
   Я рассказал, ничего не утаивая. Капитан делал записи в своей тетради. Время от времени он уточнял что-нибудь, а затем перечеркивал написанное и исправлял.
   - Ты знаешь, сказал он, - орудий преступления, т.е. стамески и молотка не нашли. Хотя пробой свежий, но не факт, что сделали это твои солдатики. Кроме того, экспертизу наличия алкоголя в крови не производили и, судя по всему, не собираются производить. Так что дело, скорее всего, закроется, но солдат надо обязательно наказать. Я уже сказал об этом начальнику артиллерии и он собирается по приезду в Небит-Даг дать им по 10 суток.
   Тут капитан немного смутился и добавил:
   - Он, правда, и тебя собирается на пять суток посадить, но я тут не вмешиваюсь, хотя считаю, что не за что.
   - Спасибо, товарищ капитан.
   - Да ладно. Скажи орлам, чтобы заходили - я их немного припугну.
   Он собрал бумаги, положил их в полевую сумку. Я пожал ему руку и вышел. Солдатики стояли возле дверей с напряженными лицами.
  
  

Стрельбы

   В этот же день произошли разные события и , в частности, одно трагическое. С утра проходили политзанятия для офицерского состава. Сначала замполит зачитал список наиболее значимых событий недели:
   - президент Египта Анвар Садат и Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В. Подгорный подписали в Каире Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и ОАР.
   - Совет революционного командования Ливийской Арабской Республики принял решение о создании в стране новой правящей партии --Арабского социалистического союза по образцу одноимённой партии в Египте.
   - Япония и США подписали соглашение о возврате Японии островов Окинава и Дайто.
   - Указом Президиума Верховного Совета СССР частично изменена линия границы между Узбекской ССР и Казахской ССР.
  
   Политзанятие еще не закончилось, а кто-то включил радио и мы услышали:
   "...При возвращении на Землю спускаемого аппарата корабля "Союз-11" произошла его разгерметизация. Погиб экипаж корабля: командир Добровольский, бортинженер Волков и инженер-испытатель Пацаев..."
   Зазвучала траурная музыка. Мы встали. Тут же замполит объявил о траурном митинге.
   После митинга Басов зачем-то провел 10 километровый кросс. По-видимому, чтобы скорбь дошла до самых глубин организма. Потом солдаты чистили одежду и оружие, проверяли комплектацию "Малюток", состояние транспорта и прочая, и прочая. Вечером Басов нас собрал и объявил , что завтра на полигоне в пустыне после обеда начнутся стрельбы из всех видов артиллерийского оружия. Стрельбы закончатся в два часа ночи. Сказал, что два отделения моей батареи будут участвовать в стрельбах а два других назначены в оцепление. Меня назначили начальником оцепления. Подполковник объяснил мне, что я должен следить, чтобы ни одна живая душа не заходила на территорию стрельб, обозначенную на карте. Необходимо время от времени делать объезд этой территории с соблюдением всех мер предосторожности: во-первых, не пропускать людей и животных, а во-вторых, самим не попасть под обстрел или не налететь на неразорвавшийся снаряд. Мы должны были первыми сделать объезд территории и в четыре часа вечера дать официальное разрешение на начало стрельб.
   На другой день, сразу же после обеда, мы отправились в сторону пустыни. Перед этим солдаты погрузили воду, специальные флажки и четыре пусковых установки. На месте мы разделились на два взвода и разъехались в разные стороны, чтобы встретиться в самой дальней точке. Жара стояла обычная: градусов 40-45. Оказалось, что в течении прошедшей недели территорию уже объехали танкисты и расставили красные флажки. Кое-где они валялись, сильно засыпанные песком. Солдаты бодро выпрыгивали из машины и поправляли их. Увидели трех верблюдов, зашедших на территорию. Отгоняли их долго - они вообще не хотели уходить с этого места: плевались и издавали звуки, похожие на тигриные. Наконец, мы отогнали их метров на триста и они , вроде бы, успокоились и продолжили жевать. Увидели гюрзу, которая, как мы знали, охотится ночью, но спряталась она очень неудачно - прямо на дороге, закопавшись в уплотненный танком песок. Гул приближающегося транспорта ей не понравился, поэтому она поползла прочь с дороги. Змея была не очень длинной, но толстой, цветом напоминающей маскхалат, с большой шишковатой головой. Вообще, живности в пустыне много: всяческие жучки, паучки, фаланги, скорпионы и прочая нечисть. Ходить по песку не в сапогах было опасно. Да и по сапогам они могли забраться легко, поэтому все время надо было смотреть под ноги. Увидели и сурков, которые построились на вершине барханчика в одну шеренгу и стояли, взирая на нас с любопытством. Посреди территории, отведенной для артиллерийской стрельбы, лежали рядами цели в виде фанерных щитов с изображением танков, автомобилей, зданий и других объектов. Мне объяснили, что перед стрельбой эти цели приподнимают с помощью специальной лебедки. "Танки", нарисованные на щитах, протаскивались с помощью длинных металлических тросов, наматывающихся на валы лебедок. Управление их движением осуществлялось из командного пункта.
   Наконец мы встретились со взводом Куинова - те в одной из машин везли куски от самолета с аппаратурой.
   - Выбросьте сейчас же! - закричал я, - они могут быть радиоактивными.
   Я вспомнил свою первую геологическую практику на Балхаше, недалеко от которого был ракетный полигон. Мы все время встречали на маршрутах эти куски аппаратуры, но нам строго-настрого запрещали приближаться и трогать их.
   Павлов начал говорить что-то про транзисторы, катушки и конденсаторы, но я стоял на своем. Сказал ему, что нам надо расставить четыре поста по два человека на каждом. Один из постов будет здесь, а еще по одному нам с Левой надо расставить в точках, указанных на карте. Я знал, что экземпляр карты у Левы имеется. Мы разъехались в разные стороны, расставили посты и возвратились после этого к командному пункту, состоящему из блиндажа и большой поляны, окруженной двумя рядами окопов.
   Я поставил еще один пост у блиндажа. Стрельбами командовал начальник артиллерии нашей дивизии - полный, сильно потеющий, генерал, подстриженный под полубокс. Я доложил , что посты оцепления расставлены и можно приступать к стрельбам.
   - Ну, смотри, лейтенант, - не преминул напомнить генерал, - если что случится - отвечать будешь ты.
   - Понял, товарищ генерал, - я мальчик для порки.
   - Поменьше болтай - побольше делай. Ты, я вижу, двухгодичник - шибко смелый. Думаешь, не можем тебя закатать лет на пять?
   Генерал стал вытирать полотенцем лицо и шею. Я промолчал, хотя ответить у меня было что. Генерал отдал распоряжение начинать 150 мм гаубицам, позиция которых находилась далеко сзади нас. Во всяком случае, мы их не видели. В бинокль я заметил, что некоторые цели приподняли. Раздался первый
   залп, от которого, казалось, земля чуть приподнялась. Я посмотрел в бинокль - был явный перелет. Разведчики, которые располагались в окопах, передали эту информацию по радио с добавлением необходимых цифр. Следующий залп. Были хорошо видны взрывы и теперь чуть ближе. И на этот раз щиты оказались целы. Третий залп снес половину щитов. С большой скоростью помчался туда грузовик, с двумя солдатами, груженный щитами. Очень долго, как мне показалось, они восстанавливали "потери". Начало темнеть. Следующими были минометчики. Они попали сразу, чем сильно удивили генерала. Была дана команда готовиться батарее "Град".
   Поднялось десятка три целей, причем в разных местах полигона. Сзади жутко завыло и над нашими головами одна за другой стали пролетать ракеты. На поле поднялись столбы дыма, покрывая "квадратно-гнездовым способом" территорию. Когда дым рассеялся и разведчики передали Славику по рации результаты, раздался второй залп. После него ни одного стоящего вертикально щита не осталось.
   - Молодец! - похвалил генерал, - теперь ПТУРС "Малютки".
   Мы с Куиновым забегали, проверяя сержантов, готовившихся в окопчиках к стрельбе. Они поставили ракеты на пусковые направляющие, которые монтировались на ранцах, примерно в двух метрах от окопов. Кабель шел к пульту управления, где располагался перископ, кнопка пуска и ручка управления.
   На полигоне задвигались "танки". Генерал махнул мне рукой. Я скомандовал "Первая установка, огонь!". Снаряд вылетел с шипением и понесся к цели. Было видно, как тонкий кабель сматывается с ракеты как нитка со шпульки. Сначала ракета делала заметные броски, а потом замерла, чуть поднялась в последний момент и... ударилась в середину щита. Щит упал.
   Из последующих трех выстрелов две ракеты в цель попали, третья воткнулась перед щитом. Взрыв был небольшой, поскольку снаряды в ПТУРС кумулятивные. В общем на "хорошо" мы настреляли. Я был доволен.
   Совсем стемнело. Над головами послышался гул самолета. Он стал выпускать за собой светящиеся точки, которые, замедляясь, превращались в фонарики. Земля осветилась.
   - Это Ил-2 САБы (светящиеся авиабомбы) выпускает, - сказал кто-то за моей спиной.
   Самолет сделал несколько маршрутов и на поле почти все стало видно. Стрельбы продолжались. Практически все виды орудий повторили залпы, но уже в ночных условиях. Я все время смотрел в бинокль для выявления чужеродных объектов вблизи артиллерийских целей. Вдруг я заметил слева какое-то движение. Я навел резкость. Передвигался человек с двумя верблюдами. Я дал команду "Остановить стрельбы!", обращаясь непосредственно к генералу. Он скорчил недовольную рожу:
   - Что, показалось что-то? Надо меньше пить...
   Я указал ему направление и он приставил к глазам свой бинокль.
   - Ладно, отбой. Езжайте, разберитесь с аборигеном.
   Мы помчались прямо по полю, посреди которого я понял, что сделал ошибку, направившись напрямик - вся земля была в рытвинах и ухабах от взрывов снарядов. Но делать было нечего. Пришлось объезжать ямы и петлять между ними. Абориген продолжал двигаться к центру зоны обстрела. Мы помчались ему наперерез. Он был страшно удивлен, когда мы подъехали к нему. Я сказал, что он попал в зону обстрела и его и верблюдов могут в любой момент убить. Он ничего не понял потому, что русского не понимал. Единственный солдат-туркмен был с Левой и я стал объяснять ситуацию на руках. Мне помогал водитель-узбек. Все-таки то, что туркменский язык, как и узбекский, принадлежали к одной группе языков, мне помогло - он , наконец, понял, что мы ему пытались втолковать, и пошел со своими верблюдами в обратном направлении. Мы решили вернуться по периметру поля, поэтому поехали искать танковые следы. Вскоре мы их нашли и двинули, как нам показалось, обратно, но мы сильно ошиблись. Дело в том, что рядом был танкодром и полигон для испытания огнеметов. Мы как раз попали на "представление": большой дом, сооруженный из кирпичей, бревен, металлической крыши загорелся как спичка после выстрела из устройства, состоящего из некоего основания и широкой трубы. Огонь из этой трубы вырвался мощным столбом длиной метров пятьдесят.
   - Запал делают из копры, которую добывают из кокосовых орехов, - сказал Евстигнеев.
   - Откуда ты знаешь? - спросил Мисяк.
   - У меня папа в этом институте работает.
   -Ты бы, вообще-то, ни болтал лишнего, - заметил я, - болтун находка для шпиона.
   - Я ничего не говорил, - сказал Евстигнеев.
   - А мы ничего не слышали, - добавил Павлов.
   Смотреть на загорающиеся объекты было интересно, но я понял, что мы заехали на территорию, на которой не должны быть, поэтому скомандовал сделать задний ход, и мы помчались обратно. Вскоре подъехали к командному пункту. Никого, включая генерала, наша задержка не удивила.
   - Теперь давайте вы, командиры, - сказал генерал с сарказмом в голосе.
   Мы с Куиновым залегли у пусковых установок. Никогда в жизни не стрелял настоящей ракетой, хотя последовательность действий мне была знакома. Я представил, как на нас смотрят сержанты, и по спине пробежали мурашки. Сделал пуск. Ракета ушла с направляющей и я ее увидел в окуляр. Чуть-чуть пошевелил ручкой управления - ракета слушалась...
   "Раз-два-три-четыре-пять...", - считал я и в нужный момент направил ее, красавицу, вниз. Щит свалился. Я внутренне ликовал. Мои ребята, стоящие сзади, тоже. Оказалось, что и Лева попал. Генерал подошел к нам и пожал руки.
   - В отпуск хотите? - спросил он.
   - Хотим, - хором сказали мы.
   - Награждаю вас, трехдневным отпуском с выездом на родину, не считая дороги.
   Этого мы не ожидали. Сержанты стали жать нам руки и поздравлять. Лица наши сияли и мы не могли собраться. На место нас поставил генерал:
   - Вы не расслабляйстесь, а то я и отменить могу свое решение.
   Он-таки так и сделал, т.е. отменил свое решение, мотивируя тем, что я не смог обеспечить непрерывное проведение стрельб.
   "Ну и хрен с ним", - решил я , - "не очень-то я и поверил в эту сказку о трехдневном отпуске". Лева загрустил...
   Стрельбы закончились, мы сняли оцепление, правда, не без приключений. Одного солдата укусила гюрза, но мы успели довезти его до командного пункта, где ему ввели сыворотку. По темноте отправились обратно в лагерь В какой-то момент сбились с дороги и ехали уже в направлении большого количества огней города Геок-Тепе, от которого до лагеря рукой подать. Через некоторое время я услышал странные звуки: как будто лопались воздушные шары. Посмотрел на водителя - тот спал. Я разбудил его затрещиной и приказал остановиться. Вышел и увидел, что мы движемся по арбузному полю, причем арбузы были огромной величины. Пошел вдоль колонны и увидел, что народ не теряется и уже загружает плоды пустыни, передавая их по цепочке. Я скомандовал "Отставить!" и пошел к своей головной машине. Мой водитель тоже тащил арбуз и пыхтел. Мы развернулись и вскоре нашли дорогу.
   "Интересно, сколько мы раздавили?", - думал я, борясь со сном.
  
  

Володя и Геок-Тепе

   Вскоре рассвело и мы въехали на территорию лагеря. Там шла размеренная полигонная жизнь. Мы встретились с Володей и решили съездить в Геок-Тепе, так сказать, окунуться в "городскую" жизнь. В первом же ларьке купили пирожные, которые напомнили нам детство. Они были с такими красивыми розочками, что мы не устояли. Розочки оказались маргариновыми. С горя мы зашли в местную забегаловку и заказали простой водки, хотя на дворе была жара. Водку запили местным ужасным пивом и совсем заскучали.
   - В Москве, - сказал Володя, - я бы такую водку и пиво даже нюхать не стал.
   - Когда-нибудь, - сказал я, как бы предчувствуя наше будущее, мы встретимся с тобой в Москве и будем ностальгировать по поводу нашей теперешней жизни. Знаешь в чем ее преимущество по сравнению с будущим?
   - Не знаю, - сказал Володя.
   - В том, что мы с тобой сейчас, Володя, очень молодые. Мы не осознаем это, а пройдет много лет и мы, придурки, все осознаем...
   - Откуда ты это знаешь? - спросил Володя, посмотрев на меня с подозрением.
   - А я с луны прилетел и наблюдаю вас, землян, с интересом.
   - Да пошел ты, - сказал Володя и с отвращением выпил рюмку водки.
   Мы вышли из ресторана, посмотрели на все это убожество и зашагали к лагерю.
  
   Много раз потом я вспоминал наш этот разговор. Через двадцать пять лет я попал в Москву в командировку. Шел 1997 год. Я сидел в московской фирме, пытаясь внедрить там свою разработку. Молодые ребята, работающие под руководством профессора, мне очень понравились. Они рассказывали, что многие производства остановились, поэтому экология улучшилась: появились в лесах медведи, волки и лисы. Охота стала интересной и даже опасной. Ребята были не только сверхклассными программистами на всех известных языках, но и прекрасными охотниками. Каждое воскресенье, по их рассказам, они привозили в Москву либо тушу кабана, либо еще какого-нибудь зверя и чувствовали себя великолепно. Я им завидовал. После одного из таких рассказов я вдруг решился позвонить Володе по старому телефону. Я не надеялся ни на что - прошло 17 лет со дня последней нашей встречи в Москве.
   В 1980-м я нашел его через справочное бюро. Тогда я поехал по выданному мне адресу и меня встретила Вера - жена Володи. Она сказала, что он должен вернуться домой в семь часов вечера. Мы просидели до восьми, болтая о чем угодно, но Володя не появился. Я попрощался с Верой и ее мамой , женщиной с грустными глазами, и сел в лифт. Внизу я встретил Володю. Он сказал, что домой не хочет и мы с ним пошли в метро. В центре он повел меня в жуткую забегаловку, в которой, в основном, пили пиво, но разбавляли его иногда водкой. Народ составляли, в основном, московские забулдыги. Мы выпили водки...
  
   Итак, прошло 17 лет и я набрал номер. Долго никто не брал трубку и потом ответил женский голос. - Я его теща, - сказала женщина, - а Володи нет...
   - А когда он придет?
   - Он уже никогда не придет - он умер..., а вы кто?
   Я сказал, что я его армейский друг, что мы уже в Москве встречались дважды.
   Потом она стала рассказывать, что она любила Володю больше своей дочери, и он относился к ней как к своей матери. У Володи с Верой долго не было детей: сначала по взаимной договоренности, а потом, когда захотелось, выяснилось, что виноват Володя. Он стал пить больше и появляться дома только для того, чтобы переночевать. Сломал руку. В процессе лечения сильно напился, получил сердечный приступ и умер по дороге домой в метро...
   Она рассказала, что похоронили его на Ваганьковском, заплатив довольно крупную сумму. Подробно описала, как туда добраться и где искать могилу. Я сказал, что если выберу время, то мы можем туда съездить вместе. Она согласилась. Времени я не выбрал...
  
   В один из дней на полигоне меня посадили на телефон. Кажется, это называлось "Дежурный по связи". Как только я сел за стол, телефон зазвонил.
   - Алло, - сказал я.
   - Кто у телефона?
   - Ну я.
   - Кто, я?
   - Я - командир батареи.
   - Ты че, кончай заливать, какой ты командир?
   - У тебя есть что-то сказать или ты звонишь просто так?
   - Ладно, кончай заливать, позови Петросяна.
   - Какого Петросяна?
   - Армянского, какого еще?
   - Все, пока, - сказал я и положил трубку.
   Минут пять была тишина, но потом телефон зазвонил снова.
   - Привет, Вовка!
   - Тебе какого Вовку - Владимира Ильича?
   В трубке наступила тишина.
   - Или Феликса Эдмундовича? - добавил я.
   - Хрена лысого, - ответил голос и послышались гудки.
   Телефон зазвонил.
   - Ты представляешь, мы вчера четыре бутылки купили, а Семенов споткнулся и две разбил - я ему всю морду после этого разбил.
   - Кто у телефона? - спросил я.
   - А кого надо?
   - Не забивайте связь ерундой, - сказал я строгим голосом.
   Связь прервалась, но как только я положил трубку, раздался звонок.
   - Ну че, обосрались все, я слышал?
   - А вот это государственная тайна, - стал входить я во вкус.
   Трубку положили. Создалось впечатление, что на связи были обычные связисты-солдаты. Почему же на полигоне посадили офицера - было непонятно.
   Мы пробыли в лагере ровно месяц, а потом все повторилось: опять колонны машин, крепеж колес на платформе, беготня и суета, "организованная" начальником артиллерии, и отправка... Застучали колеса и опять мы сидели с Володей в кабине ГАЗ-66, распивали бутылочку портвейна "Геок-Тепе" и говорили "за жизнь", которая казалась бесконечной.
  
  

Полковые будни

   В части всех ждало известие, что капитан Саша умер и его похоронили на ближайшем к территории полка кладбище. Оказалось, что он, как всегда, перепил в один из вечеров и сердце не выдержало. Послали извещение родственникам в Одессу, но никто до сих пор не приехал. Хоть он и холостяк, но начштаба сказал нам, что у него остались жена и несовершеннолетняя дочь в Чехословакии - предпоследнем месте его службы. Туда извещение посылать не рекомендовали, поскольку это заграница. Все это мы услышали утром после развода. А на самом разводе мы увидели нового заместителя командира полка, подполковника Грымова. Ему на вид больше двадцати семи никто не дал, а, следовательно, сделали вывод все офицеры, он явно блатной. Подполковник прибыл из Москвы из академии Генштаба, как бы на практику. Все замечали, что Халин его сильно боится. Уже потом, через много лет, я узнал, что Грымов блатным не был, но умел "навести дыму", за счет чего очень быстро продвигался по службе. Он сразу же подружился со своим, почти ровесником, майором Серевровым - мы их часто потом видели вместе. Иногда они брали в свою компанию комсорга полка лейтенанта Урсумова, родом из Ташкента. Серевров тоже попал в Ташкент с матерью в эвакуацию. Там он закончил школу и поступил в ТВОКУ, после которого почти сразу же поступил в академию политуправления. Эту тройку мы видели пару раз в ресторане, но, вообще, они старались не засвечиваться. Урсумов, будучи неженатым, обитал в общаге, поэтому старался с нами дружить для обеспечения койкоместа в случае амурных обстоятельств. Володя его невзлюбил, когда он однажды оставил его простыни в крови.
   - Сначала спросил бы даму, не месячные ли у нее, а потом набрасывался, - сказал он, набычившись. У Урсумова была еще одна функция - он обеспечивал прибывающих в полк "шишек" из дивизии женщинами. Таких женщин было несколько, но безотказностью отличалась только одна, которая жила недалеко от городского Дома офицеров.
   Старался дружить с нами и азербайджанец Сулейман (Суля), который в Ташкенте играл на гармошке своим солдатам-землякам. Он жил в общежитии и испытывал квартирные трудности на женском фронте. Через неделю с ним случилось происшествие, которое насмешило всех. Суля попросил у нас на пару часов квартиру и, когда мы ( я, Володя и Димыч) через четыре часа вернулись, то увидели кучу народа у отстойного колодца, расположенного недалеко от нашего дома. Этот колодец всегда был открыт и мы несколько раз говорили зампотылу, что кто-нибудь ночью в него кувыркнется и ... накаркали.
   - Что случилось? - спросили мы одного из офицеров, стоящего позади толпы в шлепанцах.
   - Я услышал крик из вашей квартиры, а потом оттуда выбежала голая девица и с криком помчалась к забору. За ней выскочил голый Суля с торчащим прибором, а он у него очень приличный, и погнался за ней. Она в темноте полетела в отстойник и вот ее вылавливают. Из колодца доносились приглушенные крики. Сули нигде не было. Девицу вытащили - она была вся в дерьме и дико вопила. Народ стал расходиться, хихикая. Подъехала скорая помощь и забрала любительницу приключений. Мы пошли к себе. К нашему удивлению Суля лежал на моей кровати, укрывшись покрывалом, и спал. Рядом на полу стояли четыре бутылки портвейна.
   - Эй ты, дедушка Хусейн, вставай - ты убил женщину, - сказал Володя.
   Суля не реагировал. Тогда Димыч стащил его на пол и облил водой из кружки. Суля сидел голый на полу,
   обхватив голову, и причитал:
   - Я убил ее, я убил ее, я убил ее, горе мне...
   - Да ни хрена ты ее не убил, - сказал Володя, - ее увезли вопящую на скорой помощи.
   - Конечно, - сказал Димыч, показывая пальцем на огромный прибор меж ног Сули, - от такого любая убежит.
   Суля только после этой фразы понял, что он голый, заметался в поисках одежды, нашел ее, оделся и быстро исчез.
   Мы посмеялись, вспоминая все подробности происшествия, а потом улеглись спать.
  
   В полку появился новый офицер - лейтенант Афеев. Сказал, что направлен из Кушки, где прослужил два года, но очередного звания не получил. Это был высокий симпатичный парень с тонкими чертами лица, прямым носом и очень гармонирующими со всем этим антуражем усиками. В общем, все говорило о его "голубых кровях", на что он постоянно намекал. Вскоре его прозвали "Белогвардеец". Вел он себя не то, чтобы странно, но постоянно держал дистанцию с, в общем-то, себе равными. В трезвом состоянии он был вполне сносен, а вот после подпития с ним лучше было не связываться. Собеседника он сразу же начинал склонять к конфликту. Ничего не подозревающий собутыльник мог схватить его за грудки, а этого делать было нельзя. Афеев, по-видимому, сразу начинал представлять себя царским офицером и успокоить его можно было только совместными усилиями, вплоть до связывания ног и рук. В нашей компании на первых порах он вел себя прилично. Только один раз схлестнулся с таким же горячим Димой-саксофонистом, но все, слава Богу, обошлось. Мы их разняли и успокоили. Однако схватка с лейтенантом-танкистом кончилась тем, что Афеев ткнул его перочинным ножом в бок. Рана была неглубокая, но информация дошла до замполита. Было организовано комсомольское собрание, на котором Афеев, усмехаясь, заверил, что он больше такого не повторит. Никто, включая замполита, не поверил этому, но решили сор из избы не выносить. В следующей драке через неделю Афеев чуть не придушил одного из командиров батальонных взводов за то, что тот назвал его белогвардейцем. Начальство посовещалось, но решения никакого не приняло. Комсорг по секрету сказал нам, что папаша Афеева является главным егерем охотничьего хозяйства округа. Поэтому сынок и ведет себя так. Он ничего не боится. После очередного случая, чуть не закончившегося печально, Афеева отправили в Кизил-Арват. Через месяц разнеслась молва, что в Кизил-Арвате он чуть не насмерть зарезал начальника артвооружения майора Киселева. Мы решили, что тут-то ему дисбата не миновать, но, оказалось, что его просто перевели в Казанджик. Всемогущий папа и тут помог распоясавшемуся сынку. Но ненадолго: Афеев в пьяной драке застрелил из пистолета Макарова своего сослуживца. Дальше события начали развиваться стремительно: сначала папу Афеева уволили из вооруженных сил, а потом уже сынка закатали на 20 лет усиленного режима. Вот такая судьба "белогвардейца" в Туркестанском Военном Округе.
  
   Наутро на разводе появился Воробей, но уже с двумя звездочками на погонах.
   - Делаем карьеру? - спросил я его возле казармы, где он разгонял солдат.
   - Немного осталось, - улыбаясь во весь рот, сказал Воробей, - но ты не радуйся, - я еще пока комбат, а ты, двухгодичник, меня замещаешь.
   - Мне ваши под...бки по барабану, товарищ старший лейтенант.
   - Лейтенант, - поправил Воробей, подняв вверх указательный палец.
   - Какая разница - лишь бы человек был хороший.
   - А я не хороший, ох какой я не хороший, вы еще все узнаете...
   Воробей пошел в казарму, лупя себя ладошками по бокам. Солдат, выходивший в это время из двери, в страхе рванул в сторону.
   "Меня так не боятся", - подумал я с легким сожалением.
   На каптерку, которая располагалась рядом с казармой, сели две вороны и уставились на меня.
   - Что уставились? Не боятся - и все тут.
   Вороны переглянулись с удивлением, каркнули и улетели.
  
  

Царица Тамара

   Около пяти часов вечера я шел из ресторана после "сиесты", переодетый в гражданское. Одел белые брюки и чуть-чуть не по росту красный пиджак, подаренный мне Володей. Он сказал, что такие пиджаки были в моде в Германии пару лет назад. Я решил, что для Небит-Дага сойдет. В жару так одеваться было чистейшей глупостью, но приличную рубашку, которую не надо скрывать пиджаком, я так и не мог купить из-за всеобщего дефицита.
   Она шла по улице с прямой спиной и гордо поднятой головой, держа в руке не поводок породистой английской гончей, а простую авоську с продуктами. Черты лица почти идеальные, кроме носа, который был по-кавказски чуть великоват, но ее лица это ничуть не портило. Легкое, наверное дорогое, великолепное воздушное платье, скрывающее красивые ноги до колен, безусловно украшало ее и без того царственное тело. Настоящая кавказская царевна.
   "Кто это?" - подумал я. - "Несомненно, жена какого-нибудь чинуши или богатого кавказского нефтяника (чуть не сказал, нефтяного короля). Но несет продукты в авоське, а значит, не очень-то и богатая". Я решил проследить, куда пойдет. Она прошла по улице от магазина до пересечения со следующей улицей и повернула направо. Зашла в третий дом от угла и поднялась по наружной лестнице на второй этаж. Поднимаясь, бросила взгляд в мою сторону потому, что я таращился на нее, не скрывая этого. Вышла на балкон, по-видимому, чтобы убедиться, что я слежу за ней не случайно. Исчезла, но на балкон вышел парень лет 14-16-ти.
   "Неужели ее сын? Это значит, даже если она родила в 16 лет, ей около тридцати. Не может быть! Выглядит она максимум на 25. Может быть, брат? Да, конечно, - это брат. Совсем у меня голова поехала. Может, влюбился? Но я, по складу своего характера, быстро влюбляться не умею."
   Я отправился продолжать служить Родине. Часов в шесть вечера, уже в форме, пришел и встал под балкон, но не непосредственно под ним, а несколько в стороне. Закурил сигарету и стал ждать. Царевна не появлялась, но вышел "брат" и тоже закурил. Из комнаты послышался голос "сестры", и "брат" щелчком безымянного и большого пальцев выкинул сигарету в сторону палисадника - как раз в моем направлении. Палисадник этот, состоящий из двух рядов плотно посаженных деревьев акации, отделял тротуар от проезжей части дороги. Тут он увидел меня и скрылся. Они о чем-то переговорили , но "царевна" не появлялась. Только через минуту я увидел как она украдкой смотрит на меня , чуть отодвинув шторки. Я нахально помахал ей рукой. Она резко задвинула занавеску и больше не появлялась.
   "Пойду куплю бутылку вина, сяду в палисаднике, буду потихоньку пить, курить и ждать, когда она выйдет", - решил я. В магазине просил завернуть бутылку в любую бумагу, но это оказалось проблемой. Пришлось идти к ближайшему киоску госпечати и покупать там ненужный мне журнал мод, поскольку газеты были все раскуплены. Пришел, еле продрался через колючие акации и сел прямо на землю, вернее на глину, чуть поросшую засыхающей травкой. Меня с тротуара практически не было видно, а я хорошо просматривал низ лестницы, с которой должна была спуститься она. Но она долго не спускалась. Я откупорил бутылку, которая не была закрыта пробкой, а открывалась также легко, как водка, и сделал несколько глотков. Потом закурил сигарету и стал размышлять:
   "Интересно, где такая красавица может работать? Физический труд сразу же отметался. В конторе? - возможно, но не секретаршей - слишком гордая. В бухгалтерии? Нет, такие красавицы не захотят скучать весь день. Может быть, живет на деньги, оставленные богатым мужем? Возможно".
   Я сделал еще несколько глотков и тело от неудобного сидения стало наливаться усталостью. Решил прилечь.
   Глина была сухой и испачкаться сильно я не мог. Принял горизонтальное положение и подложил себе руку под голову. Проснулся рано утром, когда только начало светать. Посмотрел на часы - было четыре часа.
   "Ничего себе - сплю на улице как настоящий алкаш! Вот что делает любовь с человеком"
   Отряхнулся и продрался через колючки на тротуар. Свет в квартире "царевны" не горел. Я снова пошел служить Родине.
   " Этим вечером надо предпринять решительные действия.
   Военный я или не военный?"
   - Двухгодичник ты, - послышался голос.
   Я оглянулся, но никого не было.
   "Неужели это внутренний голос? Все - надо завязывать с потреблением спиртных напитков".
   Вдруг передо мной на тротуар выскочили два "туркмена" в шапках. Я их сразу же узнал, развернулся и помчался в обратную сторону. Свернул в ближайший переулок, молясь, чтобы он не кончился тупиком. Выскочил, слава Богу, на параллельную улицу, пересек дорогу и побежал что было силы в сторону части. Преследователи стали отставать, но тут мне под ноги кто-то прыгнул. Я растянулся, но сразу же вскочил и продолжал бег, прихрамывая. Вытащил из кармана кастет, который я "реквизировал" день назад у своего солдата. Один из преследователей уже почти хватал меня за плечо. Я остановился, развернулся, ударил его кастетом в челюсть. Он свалился замертво. Я отбежал на некоторое расстояние и остановился, т.к. почувствовал, что ногу подвернул.
   "Туркмены" подбежали к лежащему и наклонились над ним, потом схватили его за руки и потащили в переулок. Я пошел, прихрамывая. В санчасти мне туго перевязали голеностопный сустав и, в результате, прихрамывание стало еле заметным.
   В квартире я лег на кровать и стал думать о злополучном рубине.
   "Эти двое не отстанут от меня, пока не добъются своего, а это будет держать меня в постоянном напряжении. Идти сдаваться властям уже совсем поздно. Они спросят, почему я сразу же не обратился в милицию, а что я им отвечу? О том, чтобы отдать им Рубин, не может быть и речи - это опасно. Связаться с ними и договориться о тайнике, а как связаться? Посоветоваться не с кем... Положение не завидное. Однако жить с большой тайной - это необычно и очень захватывающе: распирает чувство значительности происходящего. Ведь получается, что я участвую в историческом процессе... Да, прирежут в темном переулке и никто не узнает за что и почему. Какой я все-таки идиот, что вытащил эту коробочку в Самарканде! Захотелось адреналина в крови - вот и получил..."
  
  
  
  
  
   0x01 graphic
  
   С поварами-кавказцами офицерской кухни летом 1971-го.
  
  
  
  
  
   Вечером я пошел в центр города засветло и все время напряженно всматривался в прохожих. Вчерашних преследователей не было.
   Когда я подходил к дому "царевны", как раз в это время спускался по лестнице ее "брат". Он сразу узнал меня. Я подошел и поздоровался с ним за руку. Он сказал, что его зовут Эльдар.
   - Ты можешь намекнуть сестре, что я хочу с ней познакомиться?
   - Могу, но ее сейчас нет дома - она на работе.
   "Ага, значит, действительно брат"
   - А где она работает?
   - Она - на телестудии звуковым оператором.
   - Ты сейчас сильно занят? Может, проводишь меня до студии и познакомишь с сестрой?
   Он согласился и мы пошли к телестудии, которая располагалась совсем недалеко. Подошли к зданию и он попросил меня подождать. Вышел через несколько минут и пригласил вовнутрь. Мы прошли по длинному коридору, открыли дверь, поднялись по лестнице и оказались в большой комнате с множеством кнопок. Впереди и внизу за стеклом располагалась студия, в которой сидела известная в городе русская дикторша-блондинка. За пультом восседала "царица" в наушниках в строгом платье и пригласила меня жестом сесть рядом. Я поблагодарил Эльдара кивком головы и тот ушел. Подала мне руку и представилась:
   - Меня зовут Тамара.
   - Царица Тамара? - сразу же уточнил я.
   Она засмеялась, но тут ей что-то сказали в наушники и она очень быстро стала передвигать какие-то рычажки и нажимать на кнопки.
   Я тоже назвал свое имя, но она сказала, что знает его. Я не стал уточнять откуда и с интересом стал следить за процессом.
   - Я через полчаса сдаю свою смену. Если хочешь, то можешь подождать.
   Я, конечно, хотел. Дикторша через несколько минут закончила вещать в прямой эфир и вышла из зала в боковую дверь. На экране в этот момент возникли титры на туркменском, после которых появился старик с седой бородой и музыкальным инструментом, похожим на казахскую домбру. Он затянул заунывную и бесконечную песню, а в операторском зале появилась дикторша.
   - Вот, знакомься - это Валя, - сказала Тамара.
   Валя с интересом посмотрела на меня и протянула беленькую ручку. Я сразу же отметил про себя, что она не в моем вкусе. Я же, будучи брюнетом, ей, очевидно, понравился, поскольку попрощалась и вышла она нехотя. Тамара подвигала рычажками, нажала большую синюю кнопку и сказала в микрофон, что она работу закончила. Ответа в наушниках, я, естественно, не слышал. Мы вышли на улицу и пошли по теневой стороне к ее дому. Дело в том, что в Туркмении по солнечной стороне никто никогда не ходил - это равносильно самоубийству, особенно если идти без головного убора. Было интересно иногда наблюдать как в центре города поток людей двигался в двух направлениях, но по одной стороне улицы. Это напоминало муравьиную дорожку.
   Мы шли с Тамарой и она рассказывала мне, что она наполовину аварка, а наполовину русская. Папа ее жил на Кавказе и умер десять лет назад. Они еще до недавних пор жили втроем с мамой и братом, но мама недавно умерла. После ее смерти Тамара от тоски быстро вышла замуж за приезжего болгарина. После свадьбы они съездили к его родителям в Бургас и вообще отдохнули на побережье Черного моря на курорте "Альбена". После возвращения стало ясно, что муж совершенно легкомысленный тип, который открыто заигрывал с любой вертихвосткой и изменял направо и налево. В Небит-Даге у него был целый штат любовниц. А скольких он имел в Болгарии, куда он уезжал в командировки раз в три месяца, можно было только догадываться.
   В общем, они разошлись и теперь живут в материной двухкомнатной квартире.
   Я внимательно слушал, но при этом думал:
   "Э, дорогой, не в ту степь ты едешь: этой красивой женщине срочно нужен муж и ты можешь легко попасться в сети и барахтаться как муха. Посмотрим, как станут развиваться события, но как только они приобретут опасный характер, нужно делать пас в сторону...
   - Ты меня совсем не слушаешь, - сказала Тамара, - у тебя какие-то проблемы на службе?
   - Служба - это одна большая проблема для меня. Нужно ее решить как можно скорее - желательно в оставшийся год.
   - А почему год? Разве не 25 лет служат?
   - Нет, я двухгодичник...
   - Так ты закончил институт?
   - Да, политехнический.
   Мне показалось, Тамара взглянула на меня с уважением и с большим, чем раньше, интересом. "Политехнический" в начале семидесятых звучал гордо. Мы подошли к ее дому, поднялись по лестнице и зашли в квартиру. Тут же я схватил ее за тонкую талию и плечо и стал целовать. Она вырвалась и сказала, что у меня не получится как у бывшего, который ее просто изнасиловал, причем она была девственницей.
   - Дура я, надо было на этого подонка в милицию заявить, а я сопли распустила.
   Я еще раз пытался притянуть ее к себе за талию, но она решительно отстранилась. После этого пришел брат. Я понял, что интим в этой квартире - дело проблематичное. В крайнем случае нужно договариваться с братом, а для этого нужно с ним подружиться. Вариант своей армейской квартиры я сразу же отмел: во-первых, она туда ни за что не пойдет, а во-вторых, и я прекрасно это понимаю, что приличную женщину туда водить не стоит.
   Тамара угостила нас чаем с вкусными конфетами, мы поболтали о том о сем и я собрался возвращаться в часть. Предложил Эльдару проводить меня. Он с удовольствием согласился. По дороге мы зашли в магазин, я купил две бутылки минеральной воды и мы сели на завалинку недалеко от их квартиры.
   - Ты понимаешь, - сказал я, когда отпили по пару глотков, - трудно достичь интима при наличии неопределенности.
   - Я все понимаю, - сказал Эльдар, - в следующий раз перед возвращением буду звонить по телефону.
   - Слушай, - ты что такой умный!?
   - А метисы все умные, мне говорили.
   - Ошибаешься, красивые - да, но насчет умные - сомневаюсь, хотя я тоже метис и, вроде, не дурак.
   - "Метис" звучит по-собачьи.
   - Слушай, пойдем на танцы в "Дом офицеров".
   - Меня не пустят.
   - Пустят, я проведу.
  
  

Балдаркин

   Мы пошли в сторону Дома Офицеров, до которого было довольно далеко. За полчаса дошли. Перед входом толпились девушки - их почему-то не пропускали. Я предъявил свое офицерское удостоверение и сказал, что Эльдар - это мой двоюродный брат. Нас пропустили, чему Эльдар был несказанно рад. Зал был полон танцующими, среди которых выделялся один старший лейтенант в летной форме, имеющий весьма растрепанный вид и пристающий почти ко всем. Никто не хотел с ним связываться.
   - Я его знаю, - сказал Эльдар, - это Балдаркин. Он к сестре несколько раз приставал. У него есть постоянная девушка Валя, работающая в городской библиотеке. К моему удивлению, Балдаркин танцевал с моей Ларисой, причем прижимал ее к себе. Та не особенно сопротивлялась. Увидев меня, она отстранилась от летуна, потом вырвалась и исчезла среди танцующих.
   "Гоняться не буду"? - решил я.
   В следующий момент у Балдаркина появилась новая партнерша и это была его Валя. Она, действительно, была красавицей. Я дождался пока ее партнер уморится и уйдет в буфет за следующей порцией и пригласил Валю на танец.
   По-видимому, то, что я ей говорил, отличалось от болтовни Балдаркина, поэтому Валя предложила мне выйти на улицу и погулять. Мы вышли из душного зала на знойную улицу и я сразу же увидел двух "туркменов" на другой стороне. Была вероятность, но очень малая, что это случайные прохожие, поскольку в это время местные жители из своих глиняных домишек выглядывали очень редко.
   - Пошли через черный вход, - сказал я Вале, - тут стоит один тип, с которым бы я не хотел встречаться и здороваться.
   Она согласилась и мы начали поиски этого хода. Задача оказалась не из простых - почти все двери Дома офицеров оказались заперты. Наконец, удалось и мы выскочили около мусорных баков с бродячими собаками вокруг. Валя в порыве нежности вдруг поцеловала меня в губы и предложила идти к ней. Это было неожиданно. Обычно я был активной стороной во взаимоотношениях с дамами, а тут, судя по всему, меня пытались "изнасиловать", но, учитывая привлекательность "насильника", я согласился. Она повела меня по каким-то улицам и в конце пути мы поднялись по пожарной лестнице и попали на балкон, дверь из которого вела в квартиру Вали.
   - Это чтобы соседи не видели, а то они донесут Балдаркину.
   Мы забрались как воры. Тут же без всяких прелюдий она потащила меня в кровать. Так сразу у меня, к сожалению, не получилось, поэтому мы перешли к предварительным ласкам. В тот, момент, когда я уже был готов, раздался треск разбитого стекла и крик, переходящий в рев:
   - Я знаю, что вы там е...сь! Я убью его вот этими руками!
   - Одевайся. - сказала Валя, - он теперь не даст спать всему дому.
   Так оно и произошло. К тому времени, когда я натянул на себя штаны и рубашку, Балдаркин вышиб все стекла балконной двери, через которую мы до этого пробрались в квартиру.
   Он орал во все горло. Была полночь, но соседи, естественно, проснулись.
   Послышались какие-то неуверенные возмущенные голоса, но никто из квартир не выходил.
   Балдаркин открыл балконную дверь изнутри и вместе с ним вошла... моя Лариска.
   - Он е...ал француженку, он е..ал Лариску, а ты с ним легла! Ты проститутка! - орал Балдаркин.
   Потом он подбежал ко мне и замахал кулаками, но притронуться ко мне опасался. Я держал в кармане кастет и он каким-то образом это чувствовал. Отбегал от меня и приближался к своей Валентине.
   - Ты привела его к себе домой, как ты могла? Я же тебя люблю!
   Валентина ничего не отвечала и возилась на кухне. Она, судя по всему, была привычна к выходкам своего мужчины. Все становилось очень забавным. Я, смеха ради, взял трубку телефона и позвонил Володе.
   - Тебе скучно? - спросил я.
   - Да, сижу вот и играю в шашки с Рыжим.
   - Приезжай по этому адресу - тебя ждет незабываемое времяпровождение.
   Володя приехал через минут пятнадцать. Я впустил его в квартиру. Балдаркин находился на кухне со своей Валентиной.
   - Вот, собирается меня убить из-за ревности.
   - Кто, вот этот урод?
   - Да, но он летун.
   - Сейчас проверим, - сказал Володя и двинул Балдаркина в челюсть.
   Балдаркин пролетел через зал и остановился у телевизора.
   - Ах так, - сказал он и пошел к телефону, держась за подбородок. Володя преградил ему путь подножкой. Балдаркин растянулся и заплакал.
   - Ты зря его так - он безобидный. На меня он хоть и орал, но пальцем не тронул.
   Пошли, Володя, - это простые любовные разборки, в которых мы выступаем как статисты.
   - Ты думаешь? - спросил Володя.
   - Я уверен.
   - А что тут твоя Коза делает?
   - Пришла с Балдаркиным.
   - А как же ты?
   - Да ей все равно с кем.
   Лариска только хихикала и переставляла ногу на ногу. При этом платье задиралось и обнажало аппетитные ляжки.
   - Ничего, - сказал Володя, - как станок пойдет.
   Мы вышли на улицу. Было раннее утро. Довольно бодро зашагали по улице Свободы. Впереди было воскресенье. Уборщики подметали тротуары, а специальные машины зачищали проезжую часть.
  
  

Володя и Танюшечка

   В воскресенье мы решили съездить на всесоюзный курорт Моллагара, который находился в тридцати километрах от Небит-Дага по направлению к Красноводску. Туда ходил специальный маршрутный автобус. Мы захватили с Володей чего-нибудь пожевать и выпить. Я предложил, правда, взять сухого болгарского вина, но Володя посмотрел на меня как на врага народа. Через полчаса подъехали к поселку Джебел и повернули на юг. Через несколько минут приехали и пошли к берегу "озера", расположенного среди барханов. Росли кустарники, напоминающие саксаул: листочки настолько мелкие, что пучки их походили на елочные лапки. "Озеро" на самом деле представляло собой русло пересыхающей реки зигзагообразной формы. Вода в этой реке была такой же соленой, как в Мертвом Море в Израиле (это было написано в путеводителе, продающемся в киоске на остановке автобуса), а грязи - радоновые. Возле озера построили курортный корпус, в котором жили отдыхающие, в основном, старички, но мы к нему близко не подходили. В озере утонуть было невозможно. Молодежь плавала цепочками, взявшись за руки и ноги. Все были обмазаны с ног до макушки этой черной радоновой грязью со дна. Она была действительно чудодейственной: все прыщи мои и нагноения на ногах на второй день прошли. Простой, не отдыхающий в санатории, народ располагался в неплотной тени кустарников, выпивал и закусывал. Нас тут же пригласили присесть на коврик знакомые. Мы присели, выпили и закусили.
   Я стал вытаскивать нашу бутылку, но знакомые сказали, что пока не надо - у них этого добра много.
   "Живым бы отсюда уйти", - подумал я.
   Володя привстал и сказал, что он на пять минут удалится.
   Веселье разгоралось. Я предложил пойти охладиться (а вода, правда, была прохладная), а потом продолжить. Женщины меня поддержали. Все отправились к воде, организовали поезд и с криками "Ту-ту!" стали продвигаться к другому берегу. Потом раздумали и повернули в обратную сторону. Вышли из воды, обтерлись и сели на ковер, чтобы продолжить. В этот момент подбежал очень загорелый пацан и сказал, что нашего человека бьют.
   - Где? Вскричал я, вскакивая.
   - Вон там, - показал пацан.
   Я побежал и увидел, что Володя стоит в воде по пояс, держа в руках палку, а около него два туркмена с большими дрынами. Я посмотрел вокруг и увидел подходящее орудие - кусок высохшего ствола. Схватил его, поднял над головой и пошел на нападавших с индейскими криками. Те посмотрели в мою сторону и я вдруг узнал старых знакомых, с которыми приехал первый раз в Небит-Даг. Приближаясь к ним я заорал:
   - Слава, Гена, Леша, Сакен, Лева, давайте сюда - здесь нашего Володю бьют. Нападающие побросали палки и поплыли на другой берег. К этому моменту подошли наши знакомые в бойцовском настроении и их подружки.
   Володя вылез из воды и я увидел на его ноге кровоподтек.
   - Это что?
   - Да дрыном задели, но вскользь.
   - А что было-то?
   - Я пошел отлить, а они сидели, показывали на меня пальцем и ржали. Ну, я подошел и пнул их бутылки. Тому, который вскочил, я попал хорошо в скулу и он свалился, а второй поднялся с ножом в руках. Я вырвался, схватил первую попавшуюся палку и огрел его, но они бросились на меня вдвоем. Я побежал к воде, а тут и ты подоспел.
   Володя похлопал меня по плечу с благодарностью во взгляде.
   - А ты не мог пройти спокойно? Тебя "лавры" в Германии ничему не научили? - спросил я его.
   - Ты бы тоже не вытерпел, если бы на тебя показывали пальцем и смеялись.
   - Не знаю.
   Все вместе мы отправились залечивать раны нашего товарища.
   Как добрались обратно оба вспоминали потом с трудом. Володя после этой драки стал потреблять каждый день. Я увещевал его , что делать этого нельзя, так как организм требует отдыха. Я рассказал ему, что существует печень и другие органы, которые не терпят постоянного потребления спиртных напитков. Он каждый раз слушал меня, насупившись и уверял, что завтра завяжет.
   - Меня эта вонь выводит из себя, - сказал он, развели тут, суки кулацкие, сельское хозяйство.
   Дело в том, что в смежной к нам квартире поселился прапорщик со своей семьей. Сначала прапор завел кур. Мы это поняли, когда рано утром нас разбудил петушиный крик. Потом он поставил высокий забор из горбылей, отгородив свою территорию. За забором через неделю мы услышали гусиное гоготание и "блю-блю-блю" индеек. В один из вечеров в наши носы ударила ужасная вонь. Мы вышли на крыльцо и услышали за забором хрюканье.
   - Я напиваюсь из-за этой вони, - сказал Володя.
   - Может, пожалуемся командиру - что это они тут развели!
   - Ни хрена, я узнавал - имеет право.
   - Ладно, терпи тогда, - сказал я, - мне легче - я сегодня начальник караула.
   Караул прошел без приключений и я направился в штаб сдавать пистолет. Дежурного по части не оказалось на месте и я решил, что сдам оружие часа через два. Пошел домой. Там на кровати лежал Володя с распухшим лицом и кровоподтеками на шее и руках.
   - Что случилось?
   - Сосед с тестем... Я бросил им за забор пару булыжников, они выскочили и отмутузили меня штакетниками.
   Я вышел из квартиры, подошел к калитке соседа и стал ее пинать. Никто не показался. Я вышиб калитку и тут случилась неожиданность - на меня набросилась овчарка. Я попал ей сапогом в скулу и она отбежала в сторону, жалобно заскулив. Подошел к двери и стал тарабанить в нее кулаками. Никто не открывал.
   Поняв, что если даже кто-то в доме, мне они не откроют, я отправился сдавать оружие.
   - Лучше сдать от греха подальше, - решил я.
   Нырнув в дырку между прутьями забора, отделяющего часть от жилого городка, я встретился лоб в лоб с соседом-прапорщиком. Первое, что я сделал - это дал ему в челюсть, потом добавил еще пару раз. Он стал умолять меня не бить его. Говорил, что он не виноват - это все его тесть. Я расстегнул кобуру и вытащил пистолет:
   - Я тебя сейчас за друга своего пристрелю, а что будет потом - мне не интересно.
   Прапорщик упал на колени и стал обнимать мои колени. Я отталкивал его и направлял ствол прямо в голову.
   - Хорошо, я тебя сейчас не пристрелю, но чтобы в течении недели свинью продал или заколол.
   - Я продам, я продам, - причитал прапорщик.
   - Ты что такой трус? - спросил я его. Как пьяного палками вдвоем лупить, так вы смелые.
   - Спасибо, спасибо, я продам свинью, обещаю.
   - Ладно - иди, надоел ты мне.
   Прапорщик быстро пролез через прутья и посеменил к дому, а я пошел сдавать оружие.
  
   "Думаю, что не заложит - ведь свидетелей не было", размышлял я.
   Свидетели, однако, были, правда свои парни-танкисты. После того, как я сдал оружие и, возвращаясь, вновь пролез через прутья ограды, один из них подошел и спросил:
   - Ты чего это прапора мутузил?
   - Они Володьку вдвоем с тестем так отделали, что он лежит и еле двигается .
   - Может, надо доктора позвать?
   - Он не хочет огласки.
   - Ну пойдем посмотрим, что там с ним.
   Мы отправились к дому. Володя лежал как бы в забытьи. Как только мы вошли, он открыл один глаз и улыбнулся.
   - Ни фига себе, эк они тебя!? - удивился танкист, - давай разнесем ему весь его колхоз.
   - Не надо, - сказал я, - он обещал свинью продать, а птица нам не мешает.
   - Вы мне анистезирующего принесите, - попросил Володя.
   Сейчас принесу, - сказал я, - но и Бычкова (начальника санчасти) позову. Он не проболтается и выпишит тебе на три дня больничный.
   - Ты иди за бутылкой, а я позову Бычкова, - сказал танкист.
   Когда я вернулся, Бычков уже накладывал на лицо Володи компресс. Он дал противоопухолевые лекарства и тут же выписал больничный.
   - Зайдешь потом в санчасть и поставишь печать.
   Мы поблагодарили Бычкова и тот ушел.
   - Ну, наливайте, - сказал Володя и заметно повеселел.
   Танкист разлил водку по трем граненым стаканам. Для закуски я захватил банку сайры и пол булки хлеба. В это время пришел Димыч. Мы пригласили его к столу, но он отказался. Мы выпили и танкист вскоре ушел.
   - Я полежу пару дней, - сказал Володя, а потом пойдем все вместе: я, ты, Димыч и Куинов на день рождения Танюшечки. Думаю, через два дня я оклемаюсь.
   - Я приготовлю плов, - сказал Димыч. Список, чего надо купить я сейчас напишу.
   И действительно, через два дня, по-видимому, под действием лекарств, опухоль спала, а небольшие ранки на шее мы замазали зеленкой. В этот вечер нам повезло - никто из нас не шел в наряд. Мы собрались, взяли с собой сумку со всеми ингредиентами, необходимыми для плова, горячительные и прохладительные (лимонад) напитки и пошли к Танюшечке. Она и ее два маленьких (четырех и шести лет) сына жили в четырехэтажной хрущобе в центре микрорайона. Встретили они нас радостно. Мы поздравили Таню с днем рождения и она пригласила нас садиться на диван напротив телевизора.
   - Какой телевизор?! - сказал Димыч, - мы сейчас начнем делать плов. У тебя казан есть?
   - Нет, но я попрошу у соседа - он азербайджанец.
   Действительно, она принесла большой казан.
   - Это то, что надо, - сказал Димыч и поставил меня с Левой на подсобные работы. Мы резали морковь, чистили чеснок, лук, мыли рис, выбирая из него камешки, а он заправлял у плиты. Мастерство приготавливать плов в Таджикистане, как рассказывал мне Димыч, передается из поколения в поколение. Существует множество способов, но все они похожи. Главное - это не перемешивать составляющие. Он должен вариться как сталь в доменной печи. Каждый этап должен заканчиваться в определенное время, причем предугадать это время может только Мастер с большим опытом. Интересно, что в Узбекистане и Таджикистане на различных семейных торжествах изготовитель плова приглашается со стороны, хотя все мужчины умеют его варить. Дело это, кстати, сугубо мужское.
   На одном из этапов Димыч открыл крышку казана и оттуда пошел божественный запах. Димыч собрал плов горкой, прикрыл крышкой и уменьшил огонь. Через пятнадцать минут все было готово. Мы ели это чудо, отдавая должное мастерству Великого Представителя Таджикского Народа. Детишки Танюши вгрызались в плов как два звереныша. Я тут же назвал из "крокодильчиками". Эта кличка пристала к ним надолго.
   Лева Куинов предложил тост за семейный уют, который нам обеспечила несравненная Танюшечка. Семейный уют - это то, чего нам не хватало уже многие месяцы. Действительно, душа немного оттаяла от этой бесконечной беготни, дурацких разводов, нарядов, учений, разборок, пьянок и утреннего бодуна.
   Все с удовольствием подняли рюмки. Танюшечка сияла.
   Посидев немного, мы распрощались, оставили Володю, вышли из дома и закурили. Через некоторое время спустился Володя.
   - А ты чего ушел? - спросили мы почти хором.
   - Да что-то нет настроения сегодня. Пойдемте лучше в кабак - выпьем шампанского.
   Лева посмотрел на Володю неодобрительно. Мы тоже были недовольны, но зашагали к ресторану по улице Свободы.
   В ресторане сидел Балдаркин с тремя друзьями. Я немного напрягся, хотя понимал, что силы примерно равные. Однако Балдаркин при виде нас замахал нам рукой как лучшим друзьям.
   - Он точно придурок, - сказал мне Володя.
   Мы сели и заказали шампанское. Официантка предложила нам попробовать азербайджанского гранатового вина. Мы согласились на бутылочку. Когда попробовали, то пришли в восторг: по вкусу оно почти не отличалось от гранатового сока, хотя на бутылке было написано, что крепость его 16 градусов.
   Балдаркин в знак примирения послал на наш стол бутылку шампанского. Мы ответили. В общем, вечер удался, хотя мне, честно говоря, было немного жаль Танюшечку. Неожиданно после бокала гранатового пришел в голову экспромт:
  
   Я пью гранатовое утром...
   В обед - "Мицне" и "Каберне",
   Потом кричу после вермутра:
   "Коктейля Молотова мне!"
  
   Все захлопали.
   - Давай, еще чего-нибудь сочини, - попросил Димыч, который всегда говорил мне, что стихи для него как высшая математика.
   - Пожалуйста:
  
   С друзьями пей, но без друзей
   Ни-ни - нельзя! Не будь дебилом!
   Если так хочется - налей,
   Но жди друзей пока есть силы.
  
   Все опять захлопали и захотели со мной чокнуться бокалами. Я, честно говоря, не ожидал, что мои экспромты могут понравиться. Возможно, виновато гранатовое. Я сказал, что последний стих - это подражание Омару Хайяму. Мы просидели до закрытия ресторана, а потом все порывались провожать красивую официантку, но она отказалась. Мы пообнимались с летунами и отправились восвояси. Когда пришли домой, Димыч завалился спать и вскоре мирно похрапывал. Я разговорился с Володей, затронув не очень приятную ему тему.
   - Зачем ты так поступаешь с Танюшечкой? Она со всей душой к тебе, любит, готова все для тебя сделать, а ты как свин оставляешь ее для того, чтобы лишний раз посидеть в ресторане.
   - Да я понимаю, что я свин, как ты говоришь, но у меня в Москве Верунька. Я ее люблю.
   - А Танюшечку ты не любишь?
   - Люблю, - сказал Володя, немного подумав. Но ты сам мне говорил, что здесь все не по-настоящему.
   - Для меня - да, но ты подумай, Володя. Как бы потом не пожалеть. Верунька твоя, обещала тебя перетянуть в конце концов в Москву, но не получится ли так, что там ты затоскуешь в какой-то период и завоешь по-волчьи.
   Володя посмотрел на меня глазами полными удивления.
   - Ты что, пророк?
   - Я не пророк, но всегда знал, что Бог меня наградил предвидением. Уже много раз в моей жизни сбывалось то, что я предсказывал. Моя прабабушка, которая любила меня больше всех, говорила, что ей однажды приснилось, как я сказал ей:
   - Катерина, ты проживешь большую жизнь. У тебя будут праправнуки.
   Сейчас ей, Володя, 90 лет, а она выглядит на 70 - не более.
   - Я не знаю, - может быть, это все ерунда, но подумай о моих словах, Володя... Бог, я уверен, существует в каждом. Если ты его разозлишь, последствия непредсказуемы.
   - Слушай, иди ты... - сказал Володя и повернулся к стенке.
  
  

Дивизионное учение

   Утром нас ждала "Большая Радость" - через два дня учение войск приграничных частей, завершающееся под Ашхабадом парадом войск, который будет смотреть шах Ирана с женой.
   - Ему побалдеть, а нам дня три не спать, - сказал мне на ухо Лева Куинов, когда мы стояли в шеренгу перед командиром.
   - Приготовить технику к маршу. Некоторые подразделения будут передвигаться не на своей технике, - сообщил Халин, - поэтому нужно сделать запас воды для 1000 километрового марша. Сухой паек получите завтра. Подготовить полевые кухни, проверить резину.
   Началась беготня. Оказалось, что люди нашей батареи будут передвигаться на четырех бронетранспортерах, а переносные комплексы будут загружены в два грузовика ЗИЛ-157.
   - Интересно, зачем такие сложности? - спросил я Басова и тут же поругал себя за длинный язык.
   - Тебя не спросили, лейтенант. Твое дело - выполнять, а не рассуждать. И солдат распустил - тоже вставляют фразы всякие. Смотри, доболтаешься до трибунала.
   - Вы все еще в сороковых, товарищ подполковник.
   - Еще раз такое скажешь - сядешь на 5 суток.
   Я пошел к своим и узнал, что наши ГАЗ-66 отдают пехоте.
   - Это чтобы враг не догадался, - сказал Мисяк.
   - Поменьше болтай, - сказал я, а то подполковник вот говорит, что в нашей батарее одни болтуны.
   - Представляю, как ему не хочется разминать свои старые кости, - сказал Павлов.
   - А, может, наоборот, он рад до усрачки смыться из семьи, - сказал Евстигнеев, - у него, говорят, две дочки.
   - Ладно, хватит, - прервал я прения, - вы запас воды сделали? Где наши броневики?
   Трехосные бронетранспортеры БТР-152В старого образца на базе ЗИС-151 стояли возле нашего ангара. Зампотех мне как-то поведал, что по внешнему виду они очень напоминают немецкие Sd.Kfz.251 времен последней войны, только сзади не гусеницы, а два моста обычных колес. Водителей прислали из батальонов. Я проверил канистры с водой и горючим и попробовал сесть на одно из сидений для солдат. Оказалось не очень удобно.
   "Надо будет по мере возможности давать солдатам разминаться", - подумал я.
   К казарме подогнали "наши родные "ГАЗ-66", в которые уже перегружались "Малютки". Их укладывали в специальные продолговатые деревянные ящики, в которых они поставлялись. Пространство между ящиками забивали паралоном и ветошью. Сверху натянули брезентовые тенты и все опечатали. В рюкзаки затолкали скатки шинелей, которые предполагали использовать вместо одеял ночью, когда в пустыне температура падает иногда до 10 градусов. Мы с Куиновым тоже предусмотрительно принесли свои шинели.
   На следующее утро колонна выстроилась вдоль дороги за главными воротами.
   Несколько грузовиков не завелись. Возле них копошились по несколько водителей. Я увидел как один из них, получивший в нос, по-видимому, от сержанта, который быстро удалился, вытирался грязной ветошью. В конце концов, разбираться в поломках и с сержантом не стали: взяли непутевых шоферов запасными и колонна тронулась. В части остались те же подразделения, которые были в ней при моем появлении. В головном бронетранспортере батареи ехал я, сидя рядом с водителем, затем Куинов, Павлов и Мисяк. Проехав сначала туркменское, а затем "русское" кладбища, направились вдоль хребтов большого Балхана к Кум-Дагу. Вскоре показались насосы, качающие нефть из недр. Их было очень много. Нефть по трубам уходила к нефтеперегонному заводу, расположенному неподалеку. Дым из труб этого завода накрывал все окрестности. За Казанджиком повернули к предгорьям Копетдага и стали передвигаться по холмам. Водители бронетранспортеров оказались опытными, т.е. второго года службы, и веселыми. Мой болтал без умолку. Я ему сказал, чтобы он поберег энергию до вечера, когда потянет ко сну. Ближе к обеду командир дал команду немедленно отразить "нападение противника", движущегося со стороны долины. Мы развернулись, спрятали бронетранспортеры за ближайшим холмом и приступили к рытью окопов. Глиняный грунт поддавался саперным лопаткам очень хорошо. За пару часов все было готово. Подъехал начальник артиллерии, осмотрел наши позиции с презрительной миной и сказал, что нас всех накроет первыми же снарядами. Заставил рыть окопы на метр глубже и вырыть аппарель для техники. Это уже было серьезно. Солдаты злобно поглядывали на Басова.
   "По классификации Швейка", - подумал я, - "подполковнику подходит кличка старый полупердун". Причем, он был полупердуном и на войне и в мирное время. К преклонным годам он так и не дотянул до "Пердуна", предполагающего старого, сварливого, но доброго вояку.
   "Нападение противника" отразили и стали готовиться к ночи. Углубления в горе рыли до полуночи, используя шанцевый инструмент и специальные фонари, но так и не закончили. Я дал команду водителям загнать технику в частично вырытые аппарели, а сержантам - готовиться к отбою, т.е. натянуть палатки, причем одну,четырехместную, для офицеров. Назначил Куинова ответственным за караул и с чувством выполненного долга стал рассматривать ночное небо. Казалось, что такого неба, как в туркменских горах или пустыне, нет во всем мире. Каждая, даже самая маленькая и тусклая звездочка, видна. Все созвездия выглядят как в учебнике по астрономии. Я, правда, знал немногие из них: Большую и Малую медведицы да Кассиопею, Полярную звезду, расположенную на продолжении ковшика Большой Медведицы и все. Нас учили, что по Полярной звезде легко ориентироваться на Север.
   Совсем невдалеке завыли шакалы: сначала робко по одному, а потом хором и со всех сторон.
   - Нас окружают, - крикнул кто-то, шутя.
   Мисяк передернул затвор и прежде, чем я успел что-то сказать, выпустил короткую очередь из АКМ. Наступила тишина. Я начал распекать сержанта и не успел закончить, как появился Басов с двумя солдатами, вооруженными фонариками.
   - Кто стрелял?! - спросил он строго, - Это предательство. Вы выдали позицию наших войск!
   - Специальной команды "не стрелять"не было, - сказал я.
   - Ты, двухгодичник, молчи - совсем не знаешь службы, а туда же.
   - Вы не имеете права распекать меня при солдатах, - вставил я.
   - Права качаешь и своих покрываешь... По возвращении с учений получишь пять суток.
   Мисяк пытался что-то сказать, но я сильно дернул его за гимнастерку. Подполковник уехал.
   - Спасибо, товарищ лейтенант, сказал Мисяк.
   - Ладно, с тобой мы еще разберемся. Все - отбой.
   Куинов пошел расставлять посты. Как только я улегся в палатке, хор шакалов возобновился. Унялись они только к рассвету. После завтрака у полевых кухонь колонна снова спустилась в долину. Передвигались не по главной асфальтовой дороге, проложенной между Ашхабадом и Красноводском, а по бездорожью. Это была изгибающаяся цепь такыров, шоров и песчаных котловин, чередующиеся с песчаными наносами, поросшими в отдельных местах саксаулом, песчаной акацией, верблюжей колючкой и песчаной осокой. К полудню выехали на огромный такыр. Такыр-- это дно периодически пересыхающего озера. Во влажное время он покрыт тонким слоем воды, которая, высыхая, обнажает липкую, вязкую грязь на дне. При высыхании последняя уменьшается в объеме, поэтому поверхность дна покрывается плотной коркой, разбитой трещинами. Растительность на такыре почти отсутствует и состоит, в основном, из солянок. Большая засоленность почвы препятствует произрастанию растений. Такыр представляет собой идеально ровную поверхность. Машины шли со скоростью около 60 км в час. Проехав по такыру немного, сделали останову из-за того, что вода в радиаторе БТР-152В закипела. Басов дал команду обедать. Жара стояла неимоверная. Обедали сухим пайком, запивая чаем из верблюжьей колючки.
   И снова в путь. Открыли все бойницы БТРа, передние окна, верхние люки но это мало помогало. Я разрешил раздеться до пояса. Кстати, верхние люки не оправдали себя впоследствии в афганской войне. Солдат стреляли как дичь, когда они вылезали. После Афгана люки в БТР-ах стали делать сзади.
   Пот стекал со всего тела, попадал в глаза. Хотя пить Басов разрешил только на стоянках, мы, да и все остальные, я думаю, делали это значительно чаще, однако влага сразу же из тела выходила. До Бахардена вода в радиаторах закипала еще два раза. На подступах к Бахардену такыр закончился. Сделали пополнение запаса воды и опять повернули к предгорьям. Заночевали у стен какой-то древней крепости. Опять выли шакалы, но нам, завернутым в шинели, спать в палатках, они не мешали. Утром возле одной из стен мы нашли металлическую табличку, прикрепленную арматурой к камню, на которой было написано, что крепость построена во времена Парфянского царства в первом веке до нашей эры. Мы поднялись на крепостную стену, которую размыло дождями и обветрило за 2000 лет настолько, что было трудно представить ее первоначальные очертания. Обошли вокруг, но не впечатлились из-за отсутствия информации.
   - Парфяне - а кто они вообще? - спросил один из солдат.
   - Я лично, к сожалению, не знаю, - сказал я.
   - У нас тут историк есть - Евстигнеев, - вспомнил Павлов.
   - Да, - сказал Евстигнеев, - я в Ленинградском университете на историческом проучился два года.
   - А потом? - спросил Куинов.
   - Потом забрали...
   - Так ты что-нибудь помнишь про Парфянское царство.
   - Только какие-то обрывки. Помню, что Парфяне вошли в мировую историю прежде всего как могущественные и коварные противники римских легионов, сражавшихся на Востоке. Основателем Парфянского царства считается Аршак. Его имя дало название династии Аршакидов. Аршак был выходцем из Бактрии. Но основной силой, на которую он опирался, были северные соседи Парфии - кочевые племена Парны. Вот и все, что помню.
   - Ну, это до хрена! - восхитился Мисяк, - я все равно ничего не понял и не запомнил. Через час колонна уже двигалась по предгорной дороге. Севернее Безмеина все войска собрались на большой площади. Пыль от танков, жара, крики командиров, мат, полный бардак, особенно в первые два часа - все это действовало на психику удручающе. Мы встали в небольшой лощине и я решил не поддаваться панике, а спокойно покурить и подождать, что будет. Последовало несколько команд подполковника по радио, причем все они противоречили друг другу. Это в свою очередь убедило меня, что дергаться не надо. Через два часа все утряслось. Оказалось, что надо построиться согласно схеме, поступившей из штаба округа. Там были четко указаны места всех, участвующих в параде войск. Мы, кстати, оказались почти в первых рядах.
   - Сразу же после прохождения маршем, всем следовать к Безмеинской железнодорожной станции, - приказал Басов.
   Заиграл сводный духовой оркестр Туркестанского военного округа и первая колонна пехоты проехала мимо трибуны. Потом пошли танки. К счастью Иранского шаха и его жены, ветер дул от них. После танков прошли две батареи "Град", за ними дальнобойная артиллерия, а потом, почему-то мы. Офицерам было приказано на пол-корпуса вылезти из верхних люков и отдавать честь. Я смотрел на шаха и его жену во все глаза. Ему было под пятьдесят, а ей, по виду, лет тридцать. Она мне очень понравилась, так что, когда мы уже прилично отъехали, я продолжал на нее пялиться. Через некоторое время мы обогнали танки и "Град" и помчались к станции. Недаром наш "полупердун" был участником войны - он все предусмотрел правильно. Как только мы заехали на платформы, вся остальная армада подкатила к станции. Что творилось, трудно передать словами. Мы в это время спокойно слушали наставления Басова. Через час состав дернулся и покатил, освобождая место для следующего. Мы помахали ручками остающимся на станции, которые нам не ответили.
   "Слава Богу, еще одно учение закончилось", - подумал я, - " и оно не, к счастью, напрягло нас, как предыдущие - просто прокатились и даже не было бессонных ночей".
  

Гауптвахта

   По прибытии "полупердун" закатил мне пять суток гауптвахты или, как мы ее в шутку называли, "гауптической вахты". Володя из чувтва солидарности не вышел на развод без уважительной причины, за что тоже получил тот же срок от начальника штаба. Гаупвахта располагалась в центре города. Володя принес с собой несколько бутылок портвейна и поэтому мы с обеда до вечера гудели. Чтобы "замести следы", выкинули бутылки через забор, не представляя, что там на той стороне, а там был обычный тротуар. Чуть не попали по голове старику-прохожему, который сразу же поднял шум и обратился к начальнику караула - лейтенанту из нашей части. Лейтенант заверил старика, что разберется и накажет виновных. Разобраться ему было нетрудно, так как он пил с нами, ну а наказать он решил тем, что послал меня за очередной бутылкой в гастроном.
   Наутро я вышел в продолговатый двор, с одной стороны которого находился ряд дверей в солдатские камеры. Решил посмотреть в окошко одной из них. Солдат лежал на деревянном топчане без матраца, одеяла и подушки. Единственная отдушина - именно это маленькое окошко. Пол камеры был земляной. Я представил как там "хорошо" при 45-50 градусной жаре.
   - Ты что, закрытыми их держишь? - спросил я начальника караула.
   - Да, мне комендант сказал.
   - А где он сейчас?
   - Говорят, вчера у него день рождения отмечался.
   - Так ты, значит, честный офицер?
   - Да ладно тебе, сейчас открою.
   Он прошелся вдоль дверей и открыл их. Солдаты тут же вышли во двор. Все были по пояс голые и потные. Я вернулся в офицерскую камеру. Володя спал как младенец. Я тоже лег и тут же заснул. Проснулся оттого, что привезли обед из офицерской столовой. Володя уже черпал борщ большой ложкой.
   - Меня, значит, не разбудил, а сам наминаешь?
   - Не хотел будить. Покой - прежде всего, а обед никуда не денется. Я, ты знаешь, "Швейка" захватил - для губы первейшее чтение.
   - А у меня, - сказал я, - есть секундомер. Можем устроить соревнование по бегу на сверхкороткую дистанцию внутри камеры. Мы когда-то на тренировках ее бегали.
   - А разве такая дистанция есть?
   - Да, на зимних соревнованиях. Там еще одинарный и тройной прыжки с места в длину и метание ядра двумя руками назад. Даже пару сезонов существовала разрядная сетка, вплоть до первого взрослого.
   - Интересно, - сказал Володя, - а я никогда спортом не занимался - только спиртом. Давай присаживайся - надо подкрепиться.
   После обеда мы стали зачитывать друг другу выдержки из "Приключений бравого солдата Швейка". На наш хохот пришел начальник караула и с удивлением на нас уставился.
   - Вы что, сбрендили? Вас с улицы слышно. Хотите, чтобы меня к вам третим подсадили?
   - А это идея! - воскликнул я.
   - Да идите вы!
   Начальник караула хлопнул дверью. Мы продолжали читать. Было просто удивительно, насколько за 50 лет со времени написания книги, армейская жизнь почти не изменилась. Те же капитаны Сагнеры, подпоручики Дубы и кадеты Биглеры, те же туалетные генералы и тупые приказы.
   " Армейская жизнь интернациональна", - решил я и поведал об этом Володе. Он полностью согласился.
   Опять зашел начальник караула и объявил, что меня ждут две девушки у въездных ворот. Я подошел к воротам и через проем между створками увидел "Царицу Томару" и еще одну девушку, очень красивую, но крупной комплекции.
  
   - Это моя подруга Света, - сказала Тамара. - Мы пришли тебя проведать...
   - Как жены декабристов, - сказал я. - А мне твой брат сказал, что ты сошлась с бывшим мужем.
   - Еще чего? Нет, я уже давно говорю ему, чтобы он вернул украшения, подаренные мамой, но он утверждает, что ничего не нашел в своей квартире.
   - Надо к нему наведаться, - сказал я.
   - Нет, не надо, а то международный скандал произойдет.
   - Так что, он прикарманил твои украшения, а ты это так оставишь?
   - У него есть приятель-болгарин - человек приличный и ко мне относится хорошо. Попрошу его надавить.
   Тамара схватила мои пальцы и нежно посмотрела на меня. Я смутился и бросил взгляд на Свету. Она тоже посмотрела на меня нежным взглядом.
   - Может быть, тебе что-нибудь нужно? - спросила Тамара.
   - Нет, спасибо, вы идите. Нам тут осталось два дня, а потом я сразу же зайду.
   Они ушли, а я вернулся во дворик перед камерами.
   - А та, товарищ лейтенант, полная - она ваша девушка? - спросил один из солдат.
   - Нет, та, что худая.
   - Полненькую бы сюда, - мечтательно протянул другой "заключенный".
   - Ничего, уволитесь из армии - будет у вас полный выбор.
   - Скорей бы уж.
   Я зашел в камеру, где Володя сам с собой играл в шашки.
   - Что-то тебя твоя Танюшечка не навещает, - сказал я.
   - Мы с ней поссорились. Я ей сказал, что Вера таких требований, как она ко мне, не предъявляет. Я здесь прозябать всю жизнь не собираюсь.
   - Зря ты так - она женщина добрая, а ты ее как обухом по голове.
   - Не хочу обнадеживать. Пусть знает всю правду. Если ее это не устраивает, то и до свидания.
   - Может, в этом и есть сермяжная правда.
   - Она же посуконная.
   В этот момент зашел начальник караула и посмотрел на Володю.
   - К тебе тут женщина пришла.
   - Какая еще женщина?
   - Ну, извини, не знаю всех твоих.
   Володя вышел, а я через некоторое время за ним из чистого любопытства.
   У ворот стояла Танюшечка.
   Вечером я попросил начальника караула отлучиться, клятвенно заверив его, что вернусь утром. У меня появилась шальная мысль навестить Свету.
   Тамара - женщина серьезная, а у меня серьезных намерений нет , подумал я.
  
   Света жила недалеко от ресторана на небольшой улице, выходящей на улицу Свободы. Она жила уже несколько месяцев одна, так как родители уехали работать по контракту в Болгарию. Квартира была большая, почти в каждой комнате установлен кондиционер бакинского производства. Похоже, что в то время в Советском Союзе их выпускал только этот завод. Для нас кондиционер был роскошью - в офицерском городке он был только в двух-трех квартирах. Света открыла красивый импортный холодильник и вынула оттуда большую и красивую бутылку, на которой было написано Wisky "Johnnie Walker". До этого я никогда не пробовал виски. Света налила напиток в стаканы и бросила туда куски льда.
   - А это зачем? - спросил я.
  
  
   - Так делают американцы.
   - А, да, я видел это в фильме "Лимонадный Джо".
   Мы выпили в общей сложности по два стакана, налитые на треть, и легли на кровать. Света полностью разделась. Я лег рядом и посмотрел на ее тело.
   "Неужели это все мое?", - пришли мне в голову слова из анекдота...
   Утром я "как штык" был у ворот "гауптической вахты".
  
   Отсидка оказалась хорошим отдыхом. Армейские будни стали меньше раздражать. А тут еще произошли такие события, после которых у меня вообще спало напряжение.
   В один из вечеров появился азербайджанец Маджид вместе с саксофонистом лейтенантом Димой - оба на косе. Маджид представился инженером-нефтяником. Он был невысокий, кучерявый, симпатичный со сверкающими золотыми зубами. По русски он изъяснялся чисто, но с легким акцентом как говорят все бакинцы, независимо от национальностей. Веселый и жизнерадостный он как-то сразу заполнил нашу комнату своей безудержной энергией. Первое, что он заявил, продемонстрировав несколько па из национального танца, было следующее:
   - Говорят у евреев золотая голова, у русских золотое сердце, у армян золотые руки, а у азербайджанцев золотые зубы.
   Он широко улыбнулся, обнажив несколько золотых зубов, и сразу же перешел к анекдоту:
   - Девушки в Черном море купаются. Вдруг чувствуют - их под водой кто-то раздевать начинает. Они:
- Караул! Помогите!..
А из под воды:
- Тышэ, дэвушкы! Это ми, дэлфыны..
   Мы не выдержали и захохотали. Особенно Маджид понравился Володе - он смотрел на него с восхищением.
   - Скажи, почему ты в эту дыру забрался? Что, в Азербайджане нет нефти?
   - Там все места заняты и зарплаты почти в два раза меньше. Вот, заработаю хорошие деньги, куплю себе должность начальника и тогда женюсь.
   - Хочешь сказать, что у вас все покупается? - спросил я.
   - А как же? Знаешь сколько я платил за поступление в политехнический? 25000 рублей.
   - Это же пять волг! - удивился Димхон.
   - А знаете сколько стоит должность ректора?
   - Сколько? - спросили мы хором.
   - 200000 рублей.
   - Хочешь сказать, что и партийные секретари должности покупают, - сказал Володя с недоверием в голосе.
   - А как же. Тоже около двухсот тысяч.
   - Ни хрена себе! - восхитился я. Выходит, что у вас все начальники богачи, а где же советская власть.
   - Советская власть тоже денег стоит, - заверил Маджид и сплясал еще что-то из азербайджанского народного. А вот такой анекдот слышали?
   - Спрашивают у армянина.
- Какой город в мире самый красивый? Тот резко перебивает:
-Ереван!
- А сколько бомб надо забросить , чтобы сравнить его с землей? Армянин отвечает:
- А Баку тоже красивый город.
   Мы опять заржали. Маджид предложил в честь такого знакомства сбегать к своему земляку, который живет недалеко, и принести коньяк. Мы не возражали. Вскоре он вернулся с сеткой, заполненной несколькими бутылками. Закуски не было никакой, поэтому напиток запивался только остывшим зеленым чаем. Мы так назюзюкались, что я, очнувшись на рассвете от какого-то тревожного чувства, на первых порах не мог понять, где я нахожусь. Постепенно сознание пришло и я увидел, что вся наша комната и прихожая были в страшном беспорядке: вещи разбросаны, все тумбочки открыта. Дима и Маджид исчезли. Меня пронзила догадка и я стал искать свою плащ-палатку. Поискал кальсоны - ожерелье отсутствовало. Я сел на кровать и впал в коматозное состояние. Однако с каждой минутой мое состояние улучшалось и улучшалось.
   - Что, собственно, произошло? Ну выкрали у меня Рубин Тимура и слава Богу. К цепочке смертей, которые тянутся за этим камушком не добавится моя. Что я расстраиваюсь, идиот. Теперь они от меня отстанут. Исчезнет чувство постоянной опасности. Наконец, я перестану вести эту двойную жизнь, за которую мне было всегда стыдно. Маджида, очевидно, подослали уголовники - пригрозили, видать. Сам он никак на уголовника не похож. Вернется камень в Самарканд к какому-нибудь вору в законе и что, интересно, он с ним будет делать? Продаст подпольному коллекционеру? Вряд ли - слишком это дорого тому обойдется. Значит, через горы переправят в Индию, Афганистан или Иран и всплывет он у какого-нибудь нефтяного короля, до которого не смогут дотянуться руки британской королевской фамилии.
   Саксофониста лейтенанта Диму мы нашли быстро - он лежал в своей комнате в общаге. Разбудили и спросили его про Маджида. Он ничего не помнил.
  
  
  

Командировка в Отар

   Через неделю Дима сообщил нам, вернувшись из центра города, что Маджида убили и труп выбросили ночью прямо на дорогу. Думали, что пьяный и долго не подбирали. Потом оказалось, что рана у него была ножевая, Но не смертельная, а умер он от потери крови.
   "Вот еще один", - подумал я про себя.
   Наступила осень. В начале сентября начальник штаба вызвал меня и сказал, что меня отправляют в командировку за сержантами в сержантскую школу в Отар, что под Алма-Атой. Туда можно добираться самолетом до Алма-Аты, из нее поездом до Отара, а обратно поездом с пересадкой в Ташкенте. За предписанием в Кизил-Арват ездить не надо - оно здесь, деньги на командировочные расходы и командировочный лист надо получить у начфина.
   Радости моей не было предела: я летел в родной город, да еще и за государственный счет! Нет, все-таки для меня лично отправка в армию после института была предначертана свыше. И кто-то там время от времени подкидывает специальные отдушины после изматывающих будней. В полдень на местном аэродроме меня провожал Володя. Мы зашли в стекляшку и заказали сначала бутылку шампанского, которое оказалось теплым. В стекляшке кондиционера не было - только открытые окна и двери
   - А водка у вас холодная? - спросил Володя после того, как мы с отвращением выпили шипящий напиток.
   - Холодная. Но я вам не советую ее пить - развезет, - предупредила полная официантка лет тридцати. - Закусывать нечем - только бутерброды.
   - Мы много не будем, - заверил Володя.
   Однако он заказал бутылку, а это было немало в такую погоду. Я посмотрел на свои часы. До посадки оставалось тридцать минут. Мы разговаривали, не умолкая и не замечая времени. Когда я посмотрел на часы в следующий раз, то оказалось, что посадка уже давно началась. Вскочил как ошпаренный, мы пожали друг другу руки и я помчался к самолету. На взлетной полосе стоял ИЛ-14 с включенными моторами. Когда я зашел в салон, передо мной открылась неожиданная для меня картина: люди сидели почти без сознания, вентиляторы не работали (они включались только после взлета). Бортпроводница пыталась мне все выссказать, но у нее на это не хватило силы. Она махнула на меня рукой и пошла в сторону пилотской кабина сказать, что можно взлетать. Моторы сразу же взревели и самолет сразу же стал набирать скорость. Я сел на ближайшее свободное место и почти мгновенно уснул. Проснулся когда самолет уже был в воздухе. Летел он очень неспокойно: все время проваливался в воздушные ямы и делал боковые движения вверх-вниз-вправо-влево и так весь полет. Я посмотрел кто же сидит с о мной рядом. Оказалось, что я подсел к симпатичной блондинке лет двадцати. Она все время с тревогой смотрела в иллюминатор.
   - Боитесь летать? - спросил я.
   - Вам хорошо - вы выпили и теперь не боитесь...
   - Это точно, но с философской точки зрения в боязни лететь нет никакого смысла: от тебя ничего не зависит.
   - Но человек - животное и у него инстинкты, а инстинкты подсказывают, что надо бояться, - сказала девушка и засмеялась.
   - Ну вот - уже лучше, а то на вас смотреть страшно, а как вас зовут?
   - Меня - Лена.
   Я представился и мы продолжили разговор. Я рассказал, что закончил политехнический и меня забрали в армию на два года. Первый год кончается и я лечу в командировку за сержантами. После упоминания политехнического Лена стала посматривать на мена с большим интересом.
   - Когда у вас рейс на Алма-Ату из Ашхабада?
   Я сказал, что завтра, и я собираюсь переночевать в офицерской гостинице, где живет мой приятель, с которым мы познакомились в Ташкенте.
   - Приходите вечером на день рождение моей подружки. Я вам дам адрес.
   Я сказал, что приду, и записал адрес в маленьком блокноте, который я всегда носил с собой в нагрудном внутреннем кармане гимнастерки.
   Самолет наш до Ашхабада сделал три посадки: в Казанджике, Кизил-Арвате и Бахардене. После очередной посадки летчики выходили из кабины, закуривали и стояли, разговаривая "за жизнь". Иногда к ним подходил кто-нибудь из пассажиров с вопросами. Они охотно и дружелюбно отвечали. Из самолета выгружали какие-то ящики, железяки и почту. Потом загружали новые ящики и почту, летчики садились в кабину, заводили моторы и мы взлетали.
   В Ашхабаде я попрощался с Леной и клятвенно заверил, что вечером на день рождения приду. Потом поехал в сторону Ашхабадской гостиницы КЭЧ. Там я, к счастью, застал Сафронова, поскольку была суббота и он отдыхал. Его сосед по комнате как раз был в командировке, так что проблемы переночевать не было.
   - Ты только позже двенадцати не заявляйся - не пустят. Тут такая вахтерша упертая. Просто закрывает дверь и только по указанию из КЭЧ может открыть, но там, сам понимаешь, после двенадцати никого нет.
   - Я сказал, что все понял, но, скорей всего, заявлюсь после двенадцати.
   - Придется тебе спать в беседке, - сказал Виктор и указал пальцем вниз, подойдя к окну. Там стояла круглая деревянная беседка, вокруг которой цвели цветы а к входу вела гравийная дорожка.
   - Как ты смотришь на то, чтобы пойти на речку и попить пива? - спросил Виктор.
   - Я - положительно, но мне еще надо вечером идти на день рождения.
   - У тебя что, тут родственники?
   - Нет, девушка одна пригласила.
   - А двоих она не могла пригласить? Ну ладно, пошли народ собирать.
   Виктор прошел по комнатам и набрал трех человек. Мы познакомились и пошли к речке. Это оказалось недалеко. На краю поймы высохшей речки стояла деревянная, сколоченная наспех, пивнушка, вокруг которой собралось большое количество пивных алкашей и просто граждан. Были и женщины. Кружку с пивом мне, как гостю, поднесли. Я попробовал. Напиток был ужасным. Что-то прокисшее и отдаленно напоминающее пиво. Я не стал по этому поводу распространяться, надеясь, что публика сама выскажет свое мнение, но все с удовольствием пили. Привыкли, значит.
   Туркменское солнце нещадно палило. Пот стекал ручьями. В общем, удовольствие ниже среднего. Через пару часов вернулись, приняли душ и я решил немного поспать. Перед этим я спросил как мне добраться до дома по записанному адресу. Ребята сказали, что нужно идти к центральному парку культуры и отдыха, пройти его насквозь и на другой стороне будет улица Воровского. Я поблагодарил и улегся на свободную койку. Проснулся к закату. В комнате никого не было. Я почистил зубы, побрился, оделся и вышел из гостиницы. Пошел к парку по улице, которую мне указали товарищи Виктора. В парке мне неожиданно понравилось: красивые аллеи, деревья, клумбы с розами. Посередине парка большой и прозрачный бассейн, в котором плавали большие золотые рыбки. Они были такими огромными, что годились для промышленного лова. Рыбки грызли причудливые водоросли и даже ловили мошек. По парку ходили красивые молодые туркменки в красных долгополых платьях, украшенные золотистыми серьгами и браслетами. Нет, конечно были и девушки славянского типа, но туркменкам они явно проигрывали. Где-то справа зазвучал оркестр, однако мне уже надо было спешить.
   За парком я быстро нашел нужную улицу и дом. Меня радостно встретили женщины (их было четыре вместе с Леной) и настороженно три парня. Два парня оказались студентами политеха и мы быстро нашли общий язык, а один - братом виновницы торжества - Нины.
   Мы выпили за Нину - маленькую, черноволосую и юркую девушку. Она работала где-то под Красноводском и находилась в ежегодном отпуске. После третьей рюмки Нина, узнав, что я служу в Небит-Даге, стала бросать в мою сторону заинтересованные взгляды. Было видно, что Лену это немного нервировало. После возлияний решили прогуляться. Я шел, обнимая одновременно и Лену и Нину, причем через некоторое время я стал поглаживать Нину по спине. Ей это сильно нравилось, поэтому она щебетала как синица, вспоминая различные случаи на работе. Лена чувствовала, что роман у нее не получается и поэтому шла хмурая. Я тоже рассказал о смешных случаях из армейской службы. Больше всего смеялись студенты. Подруги студентов были немногословны. Они перебросились парой слов со своими парнями и в остальное время молчали. Когда мы повернули к дому, чтобы продолжить возлияния, Нина стала проявлять явные признаки расположения ко мне. У дома Лена сказала, что она идет домой. Странно, но никто ее не уговаривал остаться. Все все понимали. Мы выпили еще по паре рюмочек и народ стал расходиться. Брат оставался дома. Я понял, что у меня проблема, поскольку он мне не понравился и договариваться я с ним не собирался. Мы пошли к парку, но туда нас не пустили из-за позднего времени. Искать где-то лаз мы не стали. Нашли скамейку, окруженную кустарником, и я приступил к действиям, однако Нина в самый ответственный момент сказала, что она будет это делать только с законным мужем - так ее воспитала мама. Я сказал, что мне завтра рано улетать, распрощался и пошел в гостиницу. Стал стучаться в дверь, но вахтерша сказала, что не пустит.
   - Ты не пустишь переночевать советского офицера? - стал взывать я к ее патриотическим чувствам.
   - Ни советского, ни немецкого - никакого не пущу без разрешения КЭЧ.
   - Бюрократка! - обозвал я ее и пошел к беседке. Сел на скамейку и пытался уснуть, но это было не так просто. Потом свернулся калачиком и улегся на беседочной скамейке.
   Постепенно сон и алкоголь взяли свое и я уснул. Проснулся рано утром, пошел к двери и снова постучал. Вахтерша сказала, что пустит только в шесть утра.
   - Специально прослежу за тобой, узнаю где ты живешь и подожгу твой дом, - сказал я и пошел к беседке.
   - Ладно - заходи, - услышал я сзади.
   "Эх, надо было сразу ее напугать" - подумал я, проходя мимо этой садистки. Зашел в комнату, сел на кровать, вытащил записную книжку, вырвал лист и написал на нем:
   "Витя, меня утром не буди. Рейс после обеда".
   Проснулся в одиннадцать. Виктора не было и он не оставил никакой записки. Я собрался, взял свою спортивную сумку, вышел на улицу, поймал такси и поехал в аэропорт. Перед самым началом регистрации неожиданно появился Виктор и стал извиняться, что не проводил должным образом. Мы пошли в буфет и взяли по сто грамм грузинского коньяка. За полчаса до посадки простились. Виктор высказал пожелание собраться нашей компанией, хоть и не в полном составе, на ноябрьские праздники. Я сильно засомневался, что это возможно.
  
   В родном городе я мог находиться не более суток. Успел встретился с родными, друзьями и маленькой блондинкой. Уверяла меня, что блюдет верность, но меня данный факт не особенно трогал, поскольку я все время находился в состоянии алкогольного опьянения. На второе утро сел на поезд и поехал в Отар. Оказалось, что учебная часть находится в пяти километрах от станции. Никакой гражданский транспорт туда не ходил. Я вышел на дорогу и пошел пешком. Как на зло, километра три не было ни одной попутной машины. Наконец, большой зеленый ЗИЛ с фургоном остановился и я сел в кабину с водителем. На месте быстро нашел отдел распределения, предъявил документы и усатый майор сказал, что группу сержантского состава сформируют к вечеру.
   - Как к вечеру, у меня посадка в Отаре в четыре?!
   - Ничего не знаю - у меня предписание.
   - К кому из вышестоящих начальников я могу обратиться?
   - К замначальника подполковнику Костину.
   - А где он, товарищ майор?
   - Не знаю...
   Я вышел из помещения и пошел к самому высокому зданию в части. Из него как раз выходил какой-то подполковник.
   - Разрешите обратиться?
   - Обращайся.
   - Мне нужен подполковник Костин.
   - Ну, я это.
   Я стал объяснять, что у меня, согласно билетам, поезд будет в четыре, а майор все переносит на вечер.
   - Пошли...
   Мы вернулись к штабу и зашли к майору.
   - Вы что, б..дь, бездельники, человек из Туркмении приехал, а вы ему туфту вправляете!? Почему не готовите группу к отправке?
   - Я уже готовлю, товарищ подполковник.
   - Чтобы через два часа группа была готова.
   - Есть!
   Когда подполковник вышел, майор, зло посмотрев на меня, потребовал все документы. Он стал придираться ко всему, но меня это уже не трогало. Через два часа группа из двенадцати сержантов стояла около штаба.
   Я попросил у майора машину, но тот злорадно ответил, что транспорт в этом случае не предусмотрен.
   - Ничего, пешком даже веселее, - сказал он ехидно.
   Я представился группе, записал все фамилии сержантов и узнал, откуда они родом.
   Оказалось, что самый высокий и самый шустрый, как мне показалось, был мой земляк по фамилии Залаллетдинов и по имени Булат. Самый здоровый по комплекции был узбек из Ташкента по фамилии Каримов.
   - В Ташкенте не сбежишь? - спросил я его (оказалось, как в воду глядел).
   - Нет, что вы, - заверил Каримов, хитро прищурив глаза.
   Два сержанта, Окунев и Абубакиров - из Семипалатинска. Остальных я тоже записал, но не запомнил. Старшим назначил Залаллетдинова. Тот дал команду и группа зашагала к станции Отар. И на этот раз нам повезло. Нас нагнал тот же грузовик, на котором я утром приехал. Водитель остановился сам и пригласил садиться. Сержанты с удовольствием это сделали.
   Поезд "Алма-Ата - Ташкент " подошел по расписанию и мы стали грузиться в вагон. Все места были купейные, что меня и сержантов сильно удивило. Расселись и поезд тронулся. Я оказался в купе с пожилой парой и девушкой лет двадцати. С девушкой я сразу разговорился и она поведала мне, что ездила в Алма-Ату поступать в университет, но не поступила, а теперь возвращается домой в город Сары-Агач.
   У меня возникло состояние "дежавю". Мне показалось, что такой разговор у меня уже был с другой девушкой, но где и когда не мог вспомнить.
   Я зашел в купе к Булату и сказал ему, чтобы он сходил в вагон-ресторан и проверил, не сидят ли там наши. Тот пошел и через некоторое время вернулся с уже поддатым Абубакировым. Мы зашли в купе к Булату и вдруг тот ударил Абубакирова по шее, а потом еще в бок.
   - Отставить!, - закричал я, - рукоприкладства не терплю. Ты хоть и земляк мне, но чтобы я больше этого не видел.
   Булат не ожидал от меня такой реакции, поэтому немного испугался. Абубакиров сидел и, морщась, потирал шею - видно удары были хорошие.
   - Он и в учебке подчиненных бил...
   - Плохо это, землячок. Называется садизм, не слышал такое слово?
   - Но, товарищ лейтенант, с чурками по-другому нельзя.
   - У тебя, кстати, тоже не русская фамилия.
   Булат проглотил мое замечание и сидел потупившись. Я не стал отчитывать нарушителя, а приказал ему проспаться в своем купе. Вышел в проход, встал у окна и стал смотреть на проплывающий пейзаж. Опять степь, ковыль, верблюды, но уже двугорбые, лошади, пасущиеся у небольших лужаек, полустанки и горы вдали. Тут ко мне подошел Ибрагимов.
   - Товарищ лейтенант, можно, при пересадке в Ташкенте, меня заберут на "Шевроле" родственники, а потом к самому отъезду подвезут.
   - В каком смысле "Шевроле"?
   - У меня дядя генерал милиции Ибрагимов, может быть, слышали?
   - Нет, не слыхал. А если ты не успеешь?
   - Я успею.
   - Ну хорошо, хотя я, конечно, рискую...
   - Я вам подарок привезу.
   - Не надо подарка. Хорошо, договорились.
   В Ташкенте мы обосновались в зале ожидания для пересадки на поезд "Ташкент-Красноводск". Выяснилось, что Каримов ушел не один, а прихватил с собой земляка, сержанта Бараева. Это уже было серьезное нарушение и я решил, что его надо наказать. Как? - решу на месте. Я предупредил сержантов, что по станции снуют патрули, поэтому нужно всегда иметь при себе документы и вести себя хорошо: не пить, не приставать к девушкам, не разбегаться далеко.
   Два часа прошли очень быстро. Нужно идти на посадку, но "отпущенный" и "беглец" не появились. Группа прихватила вещмешки и отправилась к поезду. Сели в вагон. Места оказались плацкартными, включая мое. Поезд тронулся.
   "Ну все - получу я по полной программе. Никогда нельзя делать людям добро".
  
   Ехали без приключений. На станцию Кизил-Арват прибыли ночью. О нашем прибытии знали и поэтому на станции дежурил грузовик. Мы сели и через некоторое время приехали на сборный пункт, расположенный в предгорьях. Это был палаточный городок. Я спросил где находится командование и зашел в указанную мне палатку. Доложил капитану о прибытии группы сержантов из Отара, потом немного помолчал и добавил о том, что два человека сбежали в Ташкенте.
   - Как их фамилии?
   - Каримов и Бараев.
   - Тебе повезло - они уже здесь.
   - Как здесь?
   - Здесь, здесь. Иди поужинай в соседней палатке и можешь переночевать в ней же - там есть койка.
   Я так и сделал, а наутро сел в поезд и через несколько часов был в Небит-Даге.
  
  

Ноябрьские праздники и "Афганец"

   Приближалась 54-я годовщина Октябрьской революции. Нас предупредили, что надо усиленно заняться строевой подготовкой в связи с тем, что мы должны 7-го ноября пройти строевым шагом мимо трибуны по городской площади. Поскольку строевой подготовкой мы занимались каждый день, мы слово "усиленно" пропустили мимо ушей. На пятое ноября была назначена генеральная репетиция. Местные каким-то образом об этом узнали: на трибунах, сколоченных по случаю праздника, сидели туркменские ребятишки и женщины в красных длинных одеждах. Когда мы проходили строевым шагом, казалось, что мы продвигаемся мимо большого красного флага. Пацаны свистели и топали ногами, а женщины выводили трели высокими голосами. Было очень похоже на табор. Наши командиры уверяли после репетиции, что завтра-то на трибунах будет высокое начальство, в связи с чем нужно прошагать как следует. Нас они предупредили, но высокое начальство - нет. Поэтому, когда мы шагали на следующий день, т.е., 7-го ноября, то на трибунах сидели те же женщины в красных одеждах. После того, как мы прошли ( а впереди нас шагал начальник артиллерии), я не выдержал и стал хохотать. Все остальные - тоже, заразившись от меня.
   - Ты что, - сказал начальник, - давно не сидел?
   - Так ведь смешно, товарищ подполковник...
   - Да, б..дь, я так никогда не позорился. Начальнички, видно, нажрались с утра. Залпом бы по ним...
   - Да вы что, - загремите.
   - Это я, получается, за них воевал что ли? Все - увольняюсь к чертовой матери.
   Офицеры не стали его отговаривать, а только посмеивались.
   - Всех офицеров-артиллеристов приглашаю в ресторан, - неожиданно предложил он. - Праздник-праздником, а у меня сегодня день рождения.
   Мы с удовольствием пошли за Басовым к ресторану "Небит-Даг", стоящему на краю площади. В ресторане он заказал пару бутылок водки с закуской и по бутылке шампанского каждому.
   - Я хочу предложить тост, - сказал Басов когда уже все налили по первой, - за вас - молодых, на которых держится армия...
   - У вас же день рождения, давайте я скажу тост, - предложил один из офицеров.
   - А что за меня пить? - я уже отработанный материал.
   - Сколько вам исполнилось? - спросил я.
   - Пятьдесят один уже.
   - Пятьдесят один еще, - поправил его Славик - командир батареи "Град".
   - Да ладно вам льстить - пора на кладбище.
   - Люди живут до ста лет, значит вы прожили полжизни, - добавил я, - и выжили на такой войне.
   "Полупердун" бросил на меня теплый признательный взгляд. Я подумал, что с сегодняшнего дня он изменится, не может не измениться. Во всяком случае, перестанет находиться со мной в состоянии перманентной холодной войны. В сущности, он одинокий человек, не смотря на семью и постоянное общение с большим количеством людей. Но люди эти не нюхали пороха, принадлежат к новому поколению "необожженых". Ему, конечно, можно повспоминать с подполковником Славиным, хотя тот тоже в войне не участвовал, да и недолюбливают они друг друга. "Полупердун" - антисемит и это у него в крови, но все же в каждом человеке есть много хорошего...
   Но не тут-то было - после праздников Басов не изменился. Мне даже показалось, что он озверел еще больше, реабилитируясь за праздник. Он гонял офицеров по поводу и без повода, особенно командира минометного взвода Деревянко, который получил очередную звездочку за то, что делал каждый день зарядку и бегал кросс. Человека тупее Деревянко трудно было себе вообразить, но при этом беспринципность и подлость его не знала границ. Басов видел, что остальным палец в рот не клади и поэтому налегал на командира минометного взвода. Басов постоянно отпускал по его поводу шутки, чувствуя, что тот не может соответственно ответить. Иногда Деревянко даже огрызался, но сажать его на гауптвахту начальник не хотел, понимая, что при этом жизнь его несколько усложнится. Знания самого Басова остались на уровне пятидесятых годов, хотя военная техника за последние двадцать лет сделала значительный скачок. Подполковник не хотел учиться, но и попадать впросак тоже.
  
   Буквально в один день погода резко изменилась. Подул очень сильный ветер, который в этих местах называли "Афганец". Он дул в одном направлении и с постоянным напором. Такое впечатление, что стоишь возле аэротрубы, которую соорудили для проверки летных качеств самолета. Идти против ветра было очень трудно - крупный песок и мелкие камешки били в лицо, что очень неприятно -, а по направлению ветра - смешно. К всеобщему счастью "Афганец" дул, не переставая, три дня. В эти дни были отменены все полевые занятия, строевая подготовка и уборка территории. Зато количество нарядов на кухню, склады и в казармах увеличились втрое. Все равно, солдаты бездельничали.
  
   Дул Афганец, выл Афганец,
   За окном гудел мотор...
   Душу вынул мне, поганец,
   И украл надежды - вор!
  
   В субботу вечером я пошел по направлению ветра в библиотеку, которая была в помещении клуба. Клуб находился примерно в ста метрах от ограды, разделяющей часть и офицерский городок. Приходилось упираться ногами, чтобы не опрокинуло. Один раз я даже подскользнулся на песке и хряпнулся на пятую точку. Посмотрел вокруг - не заметил ли кто - и вскоре уже перебирал тома на полке. Книги были установлены в два ряда, поэтому, чтобы добраться до второго ряда, надо было вытаскивать и складывать на специальном столе томики из первого. Так я трудился в течении часа, не находя ничего интересного. Почти все полки были заполнены советской литературой, которую я читать не хотел. Вспоминалась шутка моего приятеля, когда на мой вопрос, читал ли он "Цемент" Гладкова, тот ответил, что техническую литературу он не читает.
   Неожиданно мне повезло: я увидел "За рекой в тени деревьев" Хемингуэя. Хотя я читал эту книгу, но представил, какое удовольствие получу в ближайшие дни, перечитывая. Прихватил еще роман Золя "Завоевание Плассана" и пошел к регистрации. Библиотекарша что-то увлеченно читала. Я заглянул - на раскрытых страницах красовались рисунки выкроек женской одежды.
   - Вот это нужная литература, - сказал я, - а то берут тут всякую белиберду.
   - Не ехидничай, - парировала библиотекарша.
   Она записала книжки в амбарную книгу и я вышел. Ветер дул еще сильнее. Теперь пришлось идти против него. Я передвигался как бурлак на Волге. Книжки держал в правой руке. Вдруг очередной порыв выбил обе книжки и понес. Мне удалось схватить только одну - томик Золя. Хемингуэй понесся по направлению к штабу. Я помчался за ним. Обложку вывернуло и страницы распушились. Книжка ударялась о деревца и скамейки, неслась кубарем, сильно обгоняя меня. Пролетела мимо входа в штаб, еще несколько раз ударилась о деревца, обложка оторвалась и взмыла вверх. Перед самым забором книга разодралась на несколько частей и перемахнула через забор. Дальше я за ней гнаться не стал.
   "Знал бы Хемингуэй, какая судьба постигла его книжку, удавился бы, а не застрелился...", - посетила меня мысль.
   Настроение у меня совсем испортилось. Еле-еле "пробурлачил" до квартиры. Там никого не было. Я решил починить проигрыватель, который мы нашли возле одной из квартир. Дело в том, что мы принципиально не хотели обустраивать наше жилище, все время считая его временным, и не приобретали новых вещей. Проигрывающее устройство находилось в металлическом корпусе. Я отвинтил несколько болтов, вынул содержимое и стал разглядывать. Оказалось, что в устройстве отсутствовал нижний подшипник, на котором вращалась главная ось. В результате, ось упиралась в нижнюю часть корпуса и не проворачивалась. Я стал думать... Идти в такую погоду и искать злополучный подшипник было делом нереальным
   "А что если подложить под ось кусочек стекла?", - подумал я. - "Трение металла о стекло не большое - авось сработает".
   Я так и сделал и - О чудо!- диск завертелся. Я поставил пластинку Ободзинского и зазвучала мелодия:
  
   По ночам в тиши я пишу стихи.
   Пусть твердят, что пишет каждый
   В девятнадцать лет.
   В каждой строчке только точки
   После буквы "Л",
   Ты поймешь, конечно, все,
   Что я сказать хотел,
   Сказать хотел, но не сумел.
  
   Кроме Ободзинского в тумбочке лежала еще одна пластинка казахской джаз-бенд "Досмукасан", которую я купил в Небит-Дагском универмаге. Купил потому, что знал этих ребят хорошо. Все они, как и я, закончили политехнический. Еще год назад мы служили вместе в военных лагерях в горах Киргизии. Кроме "Досмукасан" там выделялось много талантливых ребят с различных факультетов политеха. Хорошо помню одного: высокий, белобрысый и накачанный парень, превосходно играющий на гитаре и зажигательно поющий. Когда после команды "Подъем!" мы проснулись в первое утро в большой палатке, наморозившись за ночь под тонкими одеялами, и не хотели вставать, вдруг послышалась громкая песня:
  
   Я потомок хана Мамая, моя лошадь давно не живет,
   Каждый день с мостовой убираю неостывший
   Еще помет.
   Т-р-р-р-р-р-р-р...а!!!
   Как-то раз я решил напиться в суматохе горячих дел:
   С номерком на худой ягодице я лежал среди
   Мокрых тел..
   Т-р-р-р-р-р-р-р...а!!!
  
   Все стали бодро соскакивать с коек и одеваться, хотя чихала и кашляла добрая половина.
   В первую же неделю "Досмукасан" сыграл в клубе части и после этого мы их больше не видели. По-видимому, "пошли по рукам" в различных частях округа.
   Однако пластинка "Досмукасана" мне не понравилась. Может быть, записывающая студия не очень удачная или подборка песен, или время прошло... А там, в лагерях, мы были от них в восторге, особенно когда Дос наяривал на саксе.
   В общем, проигрыватель я починил, но он, в принципе, не был нужен - по плохонькому приемнику, скромно стоящему на моей тумбочке, на длинных волнах ловилась самая современная музыка, которую крутили для американских солдат, расквартированных на военных базах Ирана. Глушилок не было, поскольку совмещение их с нашими радиолокационными станциями, расположенными недалеко от Небит-дага на невысоких горках, представлялось специалистам нецелесообразным.
  
  

Новый Год

   В середине декабря неожиданно выпал снег и ударил мороз. Полковник Халин утром на разводе дал команду выехать со всей техникой в Кум-Даг для поднятия боевой готовности. Там пройдет смотр техники и личного состава. Для этого нам надо построиться в колонну за воротами части через час. Началась беготня. Естественно, часть машин на морозе не завелась. Обмороженные водители ругались по узбекски, но техника этого языка не понимала. Началась настоящая российская пурга. Ветер дул неистово. Колонна тронулась через два часа. На месте, в Кум-даге, технику выстраивали долго - практически ничего не было видно. Снег залеплял глаза. Многие опустили уши у шапок. Командир по этому поводу сильно ругался с офицерами:
   - Ты шо как француз в двенадцатом году подвязался? - кричал он, дыша перегаром. Однако вскоре запас алкоголя в его организме исчерпался и он стал усиленно тереть свои уши и подпрыгивать на месте. Наконец, не выдержал и тоже опустил уши. Вьюга набирала силу. Все дороги замело. Мне лично было непонятно куда нам возвращаться. То же самое я видел в глазах старших офицеров. Смотр прошел чисто формально. Опять мы стали выстраиваться в колонну. Это заняло не менее часа. У всех были немного обморожены носы. И вдруг, буквально в несколько секунд, ветер прекратился и мы увидели, что колонна выстроилась между нефтяными насосами. Нос колонны был направлен не в сторону Небит-Дага, а в обратную сторону, т.е. к Казанджику. Стали перестраиваться. Наконец тронулись и вскоре приблизились к части. Вокруг лежал снег и светило солнце.
   До нового года оставалось две недели. Мы с Володей стали думать, как мы будем его встречать.
   - Димыч, как всегда, в наряде, - сказал я. Просто надираться в ресторане не хочется. Может быть, дома, так сказать, по семейному встретим?
   - Давай купим елку и игрушки к ней, - предложил Володя.
   - Купим торт и коньяк, - добавил я.
   - От коньяка у меня изжога...
   - Ну, дорогую водку.
   - Заметано.
   - Пригласим Диму с саксофоном.
   - А он и без приглашения придет.
   - Куинова и Мирзояна.
   - Нет, - сказал Володя, - Мирзояна - на хрен.
   Я вспомнил, как нас несколько дней назад пригласил старший лейтенант Мирзоян, прибывший в часть по обмену с Германией. Мы уселись за стол, на котором была расставлена закуска и бутылка водки. Перед трапезой старший лейтенант не выдержал и стал хвалиться посудой, приобретенной в Германии. Он открывал створки шкафа и демонстрировал красивые бокалы из цветного стекла, посуду, расписанную замысловатыми узорами. Потом в порыве гордости открыл одну из створок, которая оказалась баром. Там стояло бутылок десять дорогих вин, коньяков и ликеров. Мирзоян тут же захлопнул створку, а мы притворились, что не обратили внимания. Однако настроение у всех упало. Трапеза проходила достаточно уныло. Говорил только хозяин. От водки все отказались, ссылаясь на разные причины. Мирзоян понял, что дал маху и предложил:
   - Может быть, хотите коньяка?
   Все отказались. У Мирзояна настроение тоже упало.
  
   Итак мы думали, кого мы пригласим.
   - Насчет женщин нам трудно будет сейчас решить, - сказал Володя. - Планы у всех разные и вообще.
   - Я плов приготовлю, - выпалил я, хотя никогда этого не делал.
   Под самый Новый Год Володя сказал, что будет справлять у Танюшечки. Пришел брат "Царицы Томары" Эльдар и сказал, что она зовет меня встретить праздник у нее. Я дал согласие. Таким образом, елка и торт отпадали, а, самое главное, не надо было позориться с пловом. Но, подумав, решил, что мы все-таки соберемся до Нового Года и я сделаю эксперимент. Собрать сумел четырех офицеров, включая Володю и Мирзояна. Остальные либо были заняты, либо уже участвовали в предновогодних пирушках. Я закупил все для плова и приступил к его готовке. Стал вспоминать наставления моих учителей: Бори Бакиева и Димыча (Димхона). Вспомнил, что мясо, морковь и рис нужно укладывать слой за слоем, не смешивая. Проблема была с временными интервалами между их укладкой, но я самоуверенно решил положиться на инстинкт. На последней стадии готовки гости приступили к первым тостам и закускам. Я несколько раз открывал крышку казана и смотрел на плов. Странно, но рисинки не увеличивались в размере, хотя я знал точно, что это должно происходить. Послышались реплики, что пора бы уже попробовать плов. Я взял ложку и попробовал. Рис был жестким.
   - Не понимаю, - сказал я, - вроде все делал по правилам, а рис не угрызешь.
   - А ты воду наливал? - спросил Мирзоян.
   - Воду? Ой, какой же я балбес - воду я налить забыл.
   - Ну, ничего, - сказал Володя, - мясо-то есть.
   Я вытащил мясо и попробовал. Оно было жестким, но разжевать можно.
   К каждой кучке мяса на тарелках добавил разварившейся моркови и так подал к столу. Народ ел и хвалил. Я тихо матерился про себя.
  
   На Новый Год мы - я, Тамара и Эльдар - сидели чинно за столом, пили сухое красное вино, заедая его винегретом и салатом Оливье и смотрели телевизор. Было всего две программы: местная и московская. Мы смотрели московскую, по которой транслировали "Голубой огонек", где пели советские песни и показывали разрешенный юмор и сатиру. Райкин вызывал у меня смех, остальное навевало тоску.
   - Может, ты хочешь водки? - спросила Тамара.
   Я водки не хотел. Я хотел большой и шумной компании. Семейная идиллия меня не прельщала. Во всяком случае, я не был настроен на нее. Служба, считал я, - это эпизод в жизни, эпизод серьезный, изменивший мою прежнюю спокойную студенческую жизнь круто и с размахом, но в моем теперешнем состоянии можно наломать дров. Не азартный я, конечно, и нужно делать эксперименты. Ну, чем плоха Тамара? Стройная, красивая, умная. Женись - и все. Ан нет - эпизод это все, а эпизод проскакивает незаметно, в то время как главный герой движется к своей цели, которая там - далеко, далеко.
   "Все", - решил я, -"если она и сегодня будет сопротивляться, значит положила глаз на меня, а мне этого не надо".
   После боя курантов в полночь Эльдар засобирался к друзьям. Я, для приличия, попросил его остаться, но братишка был очень понятливым парнем. Хлопнула входная дверь и мы остались вдвоем. В углу стояла небольшая елочка и сверкала огоньками. По телевизору передавали какую-то муру типа "Карнавальной ночи", которая надоела мне еще со школы.
   - Хорошо, - сказал я, давай выпьем водки.
   - Я не буду...
   -Ну, тогда и я не буду.
   Рядом со мной сидела красивая и стройная женщина, а у меня даже разговор не клеился.
   - Расскажи мне про своего отца, - попросил я.
   - Мой папа 1923 года рождения - во время войны это был самый призывной возраст. Родился в том же селе, что и Расул Гамзатов. Разница только в том, что тот родился в семье Гамзата Цадасы - народного поэта Дагестана, поэтому Расула от армии отмазали. Он под крылышком родителя так всю войну и просидел, а моего отца трижды ранили. Отец всегда говорил, что слава Гамзатова незаслуженная. Стихи, которыми восхищается вся страна, вовсе и не его, а Якова Михайловича Козловского. У отца до самых последних его дней оставались две пули в бедре. Врачи сказали, что трогать их не надо.
   - А от чего он умер?
   - Сердце. Тех, кто по-настоящему воевал, почти не осталось.
   - Да нет, остались еще - я с таким знаком. Есть у нас сосед Василий Иванович в Алма-Ате. Рассказывал, как он воевал в пехоте. Все старались не есть перед атакой, потому как, если ранят в живот, то у голодного шансов выжить больше. Выпивали перед атакой фронтовые 100 грамм, но тревога была настолько велика, что градусы выветривались тут же.
   - А шо, - рассказывал он мне, - в желудке пусто и в голове ничего - одно расстройство и я нажирался всегда до отвала... Да нехай мне хуже будет.
   Его все-таки ранило два раза: сначала легко в ногу, а потом уже тяжело и в голову. По этому ранению его и комиссовали.
   - Выходит, правильно делал, что ел, - сказала Тамара, - а вот что ты ничего не ешь?
   Я поковырял вилкой в салате.
   - Давай лучше целоваться, - предложил я.
   Тамара наклонилась ко мне и я обнял ее и крепко поцеловал. Сидя целоваться, как известно, неудобно. Мы встали. Потом я повлек ее к дивану, но она упиралась. Мне все же удалось свалить ее и я запустил руку в правильном направлении. Тамара руку резко отодвинула. Я возбудился настолько, что стал применять силу. Она вырвалась и со злостью посмотрела на меня.
   - Все - прощай, - сказал я и вышел, причем так резко, что чуть не загремел по лестнице вниз. Успел ухватиться за железные перила, но коленкой ударился крепко. Пошел, прихрамывая, в сторону части. Настроение было ужасное. Все праздновали Новый Год, а я, как идиот, плетусь одиноко. Вдруг у тротуара затормозила Волга, в которой сидел знакомый лейтенант-танкист, а за рулем тоже знакомый местный парень. На заднем сидении хохотали три девицы.
   - Поедешь ракеты пускать? - спросил танкист.
   - Я бы поехал, но у вас тут места нет.
   - Девочки, подвиньтесь, а не сможете - пусть одна сядет ему на колени.
   Лейтенант громко заржал.
   - На колени вам лечь можно, девушки? - спросил я.
   - Да легко, - ответила самая шустрая - рыжая с завивкой.
   - Нет, сказал я, придется одной из вас сесть мне на колени.
   - Чур я, чур я, чур я, - закричали девицы почти хором.
   Я залез в кабину и рыжая села мне на колени. Ехали не долго: как только миновали кладбища, остановились. Вышли из машины. Танкист открыл багажник, вытащил оттуда несколько бутылок шампанского, две ракетницы и коробку ракет. Одну ракетницу он дал мне. Мы начали палить в воздух. Девицы от восторга подпрыгивали. После нескольких выстрелов открыли шампанское и налили в большие деревянные бокалы, расписанные хохломой. Потом опять начали палить. Водитель попросил у меня ракетницу и тоже несколько раз выстрелил. Допили шампанское, сели в машину и поехали в город. Во всем доме, к которому мы подкатили, гудело веселье. Мы завалились в квартиру на втором этаже, где была уже вторая стадия пира: закуска стояла на столе в беспорядке, несколько бутылок шампанского валялись на полу, два человека спали прямо в креслах, несколько пар обнимались. Танкист подошел к окну и бабахнул из ракетница. Все встрепенулись и стали нас приветствовать. Пир возобновился. После нескольких тостов мы с рыжей удалились в отдельную комнату, запирающуюся изнутри на ключ, который был в двери, и предались разврату. После нашего возвращения к обществу в комнату удалился танкист со смазливой блондинкой. К утру сон сморил почти всех. Только хозяин дома - высокий парень с залысинами и в очках - бродил, пытаясь навести хоть какой-нибудь порядок. Я сказал ему, что мне нужно в наряд, и вышел.
   " Новый Год удался", - подумал я, заваливаясь на кровать в нашей квартире в городке. На одной из коек спал Димыч, вернувшийся после наряда.
  
  

Пятисоткилометровый

   Сразу же после Нового Года Басов ошарашил меня тем, что неожиданно назначил меня заместителем командира 500 километрового марша, устраиваемого каждый год для молодых водителей. Командиром назначили зампотеха полка, майора Заболотного.
   Я знал, что майор был тихим алкоголиком, т.е., он не афишировал свою страсть с целью покончить с армией, но все, включая командира, о ней знали. По возрасту майор уже проскочил очередное звание, поэтому не проявлял особого рвения к службе. За день до начала марша он дал мне распоряжение, что если к моменту старта его не будет, то я могу начинать движение, а он догонит.
   На следующее утро пошел снег и началась пурга. Молодые водители были испуганными. По какому-то заведенному в штабах порядку, почти все они представляли азиатские республики. Некоторые из них почти не говорили по-русски. Естественно, что к намеченному времени старта колонны, состоящей из двадцати грузовиков ГАЗ-66, Заболотный не появился. Его водитель на ГАЗ-69 уехал уже час назад и не возвращался. Колонна выстроилась на дороге у главных ворот части. В принципе, я не представлял как мы доедем до Геленжика в такой буран. Дорогу почти замело. Гражданские грузовики, время от времени объезжали колонну и двигались с малой скоростью. Ни одной рации нам взять не разрешили, хотя я настаивал на этом. Не положено - и все! А если дорогу занесет или водитель отстанет и потеряется? Я по собственной инициативе взял из своей батареи двух молодых сержантов, которых я привез из Отара. Они и мой земляк, сержант Булат Залаллетдинов прибыли из Кизил-Арвата вскоре после меня, причем распределили их как раз ко мне. Сержантов я рассадил: одного в середине колонны, а другого в конце. Каждому выдал по ракетнице с коробкой патронов-ракет. Проинструктировал, что если они вдруг заметят остановку машины по какой-либо причине, надо выстрелить из ракетницы по направлению движения колонны. Перед этим водителям приказал останавливаться, если они услышат или увидят ракету.
   Ровно в девять я дал отмашку красным флажком, которую видели только с задней машины, и колонна двинулась медленным ходом. Еще были видны следы проехавших до нас грузовиков, но их очень быстро заметало. Обогнал колонну и помчался с большой скоростью вперед какой-то сумасшедший на черной волге, потом проехали два бензовоза и лесовоз. За два часа кое-как добрались до Кум-Дага (а это всего около 50 километров от Небит-Дага), после которого исчезли все следы от шин на дороге. Некоторое время передвигались, чувствуя под собой асфальт, но постоянно с него съезжали, возвращаясь с трудом обратно. Наконец это мне надоело и я дал команду остановиться. Прошел вдоль колонны и сказал, чтобы не выключали моторы.
   - Подождем, пока пурга не уляжется, - говорил я каждому водителю.
   Чуть не отморозил уши. Решил не выпендриваться и завязал шнурки шапки под подбородком. Так я , наверное, был похож на пленного немца в Отечественную. Примерно через три часа буря улеглась. На дороге, которая оказалась в ста метрах от нашей колонны, появилось несколько бульдозеров, но водители грузовиков с нефтью правили на Ашхабад, руководствуясь инстинктом. Им бульдозеры были не нужны. Я решил ехать на Казанджик за ними. Колонна не без пробуксовок вышла на тракт и двинулась со скоростью примерно 30 км/час. Через три часа были почти на месте. Опять началась буря. У глинобитного забора части стояла большая палатка, из которой вышел Заболотный сильно навеселе. Было непонятно, как он мог здесь появиться. Не дав мне опомниться, он потащил меня
   внутрь палатки. Там топилась буржуйка, стоял прапорщик, подчиненный зампотеха, а рядом с ним ящик бормотухи с названием "Портвейн Геок-Тепе". Прапорщик быстро разлил портвейн по трем стаканам и провозгласил:
   - Ну, за успешный марш!
   - "Славянский марш", съязвил я.
   - В смысле? - не понял майор.
   - У Чайковского есть такой, - пояснил я.
   - А, шутишь, - понял Заболотный.
   - Как вы здесь оказались, товарищ майор? - спросил я.
   - А мы раньше пурги сюда выехали.
   "Алкашам везет", - подумал я.
   - Когда мы трогаем на Кизил-Арват?
   - Переночуем здесь, я уже договорился с командиром: есть свободная казарма для водителей и место в офицерском общежитии для нас.
   - Я пойду - у меня тут два дружка служат, - сказал я.
   - Иди - ты заслужил, а я тут управлюсь один.
   Я сильно засомневался, что управится.
   Узнал у дежурного по части, как можно найти Борю Бакиева и Гришу Берзона.
   Встретились и обнялись, пошли расспросы. Сели за стол, а Боря его очень быстро накрыл.
   - Ну, что можно отметить - сказал Боря, - живем, как за пазухой у скунса: пойти некуда, из женского контингента только неверные жены офицеров, сплошное блядство и перманентная пьянка. Троих "карьеристов" уволили из армии, но они не уехали домой, а остались здесь, поскольку спились полностью. Живут в жутких глиняных кибитках, подрабатывают на черных работах, чтобы заработать на "Карабекаульское".
   Населения в Казанджике ( по-туркменски означает Котел ветров) около двух тысяч человек (без учета военных и их семей). В городе есть две улицы: одна застроена одноэтажными домиками из примитивного самана (из глины, перемешанной с навозом и сухой травой), а вторая, новая, из известняка. Есть одна школа-семилетка.
   - Казанджикский полк стоит на месте бывшей тюрьмы, - добавил Гриша, -заключенные которой возводили стройку века - Большой Каракумский канал. После смерти Сталина стройки канала "заморозили", тюрьмы ликвидировали, за неимением работы для заключенных, а вместо них разместили военных. Поэтому, освобожденные квартиры сотрудников тюрьмы заняты теперь офицерами полка. В одной из них мы и находимся.
   - Мясо покупаем у местных жителей, - продолжал Боря, - которые держат только верблюдов и овец, питающихся исключительно верблюжьей колючкой, а запах ее ты знаешь. Поэтому мясо, как его не вываривай, пахнет так, что душу воротит. Я даже плов ни разу не делал - противно. Ругаюсь иногда с Гришей. Он, чтобы его не считали жадным, никому не отказывает и раздает направо и налево деньги. Отдают не все.
   - Это еврейский комплекс неполноценности, - сказал я, - пошли их всех на хрен - ты никому ничего не должен. Боишься, что жидом назовут? Наплюй - назовут только подонки.
   - Вот и я ему это говорю, - сказал Боря, - а он как юродивый.
   Гриша сидел и смотрел в окно, как будто это его не касалось. Мы переключились на другую тему - о нашей возможной встрече в Ашхабаде у Сафронова, скажем, в начале мая. В принципе, возражений не было, но как вырваться на несколько дней вместе в одно и то же время - это было проблемой.
   - Ты ложись у нас на диванчике , а я пойду скажу твоим, где ты находишься - мне все равно надо на вечернюю поверку идти.
   Боря ушел, а мы еще поговорили с Гришей, вспоминая наш родной город, потом легли и уснули.
   Рано утром меня разбудил посыльный, я собрался и пошел к колонне. Погода была прекрасной : светило солнце, ветра не было, температура около пяти градусов мороза. Оказывается, все уже сидели в кабинах и ждали только меня. Я сел в грузовик, стоящий вторым в колонне - за газиком Заболотного. Газик не двигался. Я вылез из своей машины, подошел к нему и заглянул вовнутрь. Заболотный спал.
   - Он с утра добавил, - сказал водитель.
   - Тогда вот что, - сказал я, - давай пристраивайся в конец колонны, а мы поехали.
   Колонна двинулась в сторону Кизил-Арвата. Дотуда было около 80 километров. Доехали без приключений за два часа. Первое впечатление о городе оказалось не очень: глинобитные дувалы, узенькие улочки, деревьев нет, везде ишаки и верблюды. Правда, когда подъехали к военному городку, стало немного легче на душе: современные пятиэтажные дома, много деревьев, бассейны, короче, - цивилизация. Остановились возле металлического забора, окружающего территорию полка. Прапорщик вместе с двумя солдатами тут же начали натягивать палатку. На приставном стульчике сидел майор и смотрел на всех осоловелыми глазами. Ящик с бормотухой уже стоял рядом. Я сказал майору, что пойду поищу своих,
  
  
  
   0x01 graphic
  
   Валенки не помешали
  
  
  
  
  
  
   но он никак не отреагировал. Сразу же за входными воротами стояло двухэтажное неказистое строение, принадлежность которого я так и не смог определить. Из окна на втором этаже кто-то позвал меня. Я поднял голову и узнал Сергея, с которым я ехал в поезде из Ташкента и первый раз увидел Туркмению. Поднялся наверх, где у входа меня встретил Сергей. Мы обнялись. Потом увидел, что несколько офицеров сидели за длинным столом, а один из них что-то увлеченно рассказывал. Оказалось, что два дня назад произошло ЧП - убийство двух солдат и офицера. Один солдат перед этим прогулялся на виду у местных жителей с молодой и красивой туркменкой. Ночью несколько местных перелезли через забор, пробрались в это здание, придушили двух караульных и сбросили вниз головой офицера, который находился в дежурке на втором этаже.
   - Как фамилия офицера? - спросил я.
   - Майор Горбунов Михаил...
   - Что, Миша?! - расширив глаза, спросил я.
   - Да, да, Михаил - золотой человек. Надо же - прошел огонь и воду, служил в Египте и вот надо же...
   Я оторопел и присел на стул, стоящий возле стены. Сергей стал успокаивать меня и даже подал мне кружку воды.
   - Мы с ним подружились в Небит-Даге, - стал я объяснять мою реакцию. - Он рассказывал нам о своей командировке в Египет.
   - Нам он тоже поведал. Его, кстати, за это особист таскал на собеседования несколько раз, но Миша, как он нам потом рассказывал, посылал того на хрен.
   - Я, - говорил он особисту, - ничего секретного не выбалтываю, а то, что рассказываю, знает каждая бабка на базаре.
   - Мы, - сказал один из офицеров, сидящих за столом, - его очень любили. Почему так мир устроен, что хорошие люди помирают первыми, а всякая сволочь живет и живет?
   - Хороший человек тоже может дожить до 100 лет, - вставил Сергей.
   Я согласился. Сергей предложил пойти к нему и отметить встречу. Я сказал, что пойду узнаю обстановку и потом мы решим, причем пообещал вернуться в любом случае. Вышел за ворота. Колонна, как и в Казанджике, уже выстроилась для марша. Я пошел к командирскому газику, чтобы высказать свое возмущение, но увидел ту же картину: майор спал, уронив голову на грудь и пустив слюну.
   - Товарищ майор колонну построил и потом уснул, - сказал мне водитель.
   Это дежавю мне уже стало действовать на нервы. Он пропьянствовал весь марш, а я, как шавка, должен выполнять его работу. Но делать было нечего. Надо возвращаться, поскольку половина пути уже позади. Солнце припекло и снег стал резко таять. Главное теперь не съехать с дороги и не попасть в непролазную грязь. Мы проехали глинобитные постройки и выбрались на тракт. Жидкое месиво под колесами противно хлюпало. К полудню погода испортилась: опять пошел снег, ударил морозец и задуло. Машины заносило. Где-то на середине пути между Кизил-Арватом и Казанджиком заглохли моторы у двух грузовиков. Слава Богу, вовремя были даны сигналы из ракетниц. Я в этом случае останавливал колонну. Машины с неисправными двигателями подцепляли тросами и они продолжали движение. К Казанджику подошли без потерь. Сделали остановку. Заболотный оживился и подозвал к себе прапорщика, карманы шинели которого оттягивали бутылки. Я отвернулся от них - все и так было ясно. Дал команду и колонна тронулась. Майор пытался что-то кричать, но потом махнул рукой и откинулся на сидении. Самое интересное произошло в Кум-Даге за 50 километров до финиша. Как ни в чем не бывало, Заболотный подъехал ко мне и сказал, что принимает командование на себя. Через полтора часа он "впереди на боевом коне" привел колонну прямо к штабу и доложил начальнику штаба о прибытии. Тот поздравил его с успешным завершением 500 километрового марша и отправил домой отдыхать.
   - Лейтенант разберется тут без тебя, - сказал он.
   Мне пришлось разбираться несколько часов. Проклиная все, я только к вечеру добрался до дома. На все расспросы махнул рукой и завалился спать.
  
  

Лариска и полигон зимой

   Наутро на разводе появился Воробей, прибыв из очередного заключения в психбольнице. В этот раз он был спокоен как никогда. Когда мы стояли на разводе перед командиром и Воробей оказался справа от меня, он шепотом сообщил мне, что ходатайство на очередное понижение его в звании уже отправлено в дивизию.
   - Еще максимум годик и я в Москве, - закончил он мечтательно.
   Я подумал, что несладко ему будет в столице, если он не завяжет там раз и навсегда. Самые безнадежные - это запойные пьяницы. Я вспомнил про "карьеристов", о которых рассказывал Боря.
   Воробьева оставили командовать батареей. Это было правильно: когда трезвый, он классный командир. Солдаты при нем преображались, что мне, конечно, было не очень приятно. Мои отношения с ними были нормальными, но все равно я двухгодичник и для них не вполне полноценный военный. Воробей начал наводить порядок. В казарме зачищали даже самые потаенные уголки. Вокруг казармы вымели последние песчинки, побелили камни, выложенные вокруг деревьев, починили шиферную крышу каптерки. Он знал имена и слабости всех, без исключения, солдат и сержантов. Мне, как его заместителю, а, тем более, Куинову делать было нечего. Он как будто не замечал наше присутствие. Это меня вполне устраивало. Вопрос был куда себя деть. Через три дня на разводе начальник штаба объявил, что наше подразделение заняло первое место в полку по содержанию казармы. Воробей гордо посматривал на остальных офицеров. Еще одно объявление повергло всех в уныние. Дело в том, что намечалась переброска всех основных подразделений на полигон Геок-Тепе, а значит опять свистопляска с техникой, водителями и прочее.
   "Придется солдатикам мерзнуть в палатках", - подумал я, - "а нам - в неотапливаемых казармах. Хорошо хоть дизентерия не опасна зимой да и гадов нет. Зима только стояла уникальная - почти каждый день снег и пурга. Россия да и только... На этот раз, правда, будет полегче - Воробей командир, организатор и направляющая сила - полная лафа".
   В субботний вечер я решил сходить в центр города и поискать Лариску. Уезжаем на месяц и весь месяц без женщин. Знакомая девица возле танцулек сказала, что видела ее возле женского общежития нефтяников. Я пошел туда. Она стояла во дворе общежития с каким-то пареньком лет 16-18-ти. Подождав минут пять, я понял, что разговор у них надолго. Окликнул ее. Паренек, увидев мою форму, решил удалиться, но посмотрел на меня недобрыми глазами.
   - Что, - сказал я Лариске, - на молодое мясцо потянуло?
   - А что, не имею право?
   - Право-то ты имеешь, но молодежь опасна.
   - Чем же это она опасна?
   - Изменишь ему, а он тебя прирежет.
   Как бы в подтверждение моих слов из подъезда общежития вышли четверо молодых парней во главе с ларискиным пареньком и решительно направились в нашу сторону. Ретироваться было бы позорно, поэтому я встал спиной к большому дереву. Первому же приблизившемуся ко мне я сильно ударил сапогом по лодыжке. Он согнулся. Остальные бросились на меня с трех сторон. Я сразу же получил чувствительный удар по скуле. На мое счастье по тротуару проходил солдат-летун. Он сразу же бросился в гущу, на ходу сняв поясной ремень. Ремнем он огрел одного из нападавших, а остальные позорно бежали. Я пожал руку парню и предложил отметить успешный бой.
   - К сожалению, товарищ лейтенант, у меня время увольнения заканчивается. Как-нибудь в другой раз.
   Я еще раз его поблагодарил и вспомнил о Лариске. Она не ушла, а стояла в отдалении.
   - Ну что, сказал я, - пойдем?
   - Пойдем уж, - кокетливо ответила боевая подружка.
   Я уверенно повел ее в сторону части, поскольку Володя был у Танюшечки, а Димыч, как всегда, в наряде.
   Когда пришли, Димыч оказался дома. Сказал, что его отпустили по состоянию здоровья.
   - Голова как чугунная, - сказал он, заглотив пол-горсти таблеток и запив их водой из фляжки. Пойду посплю у ребят в общаге.
   - Да нет, неудобно как-то - ты больной, а мы тебя выгоняем, - сказал я, увлекая Лариску к выходу.
   - Ты тут посиди на скамеечке, - сказал я ей, - а я пробегусь по друзьям.
   - Да не надо - у меня есть ключ от одной из квартир летунов.
   - Ты уже всем им дала?
   - Да пошел ты! - выкрикнула Лариска, развернулась и быстро зашагала прочь.
   - Пошутил я, извини...
   - Шутки у тебя солдатские.
   - А я кто?
   - Ты же институт вроде закончил, интеллигент.
   - Дак это когда было?
   Так, перепихиваясь фразами, мы дошли до места. Двухкомнатная квартира находилась на втором этаже. Чувствовалось, что, по крайней мере, два месяца в ней люди не обитали. На всех предметах лежал слой пыли, вещи разбросаны, на кухне воняло чем-то сильно перегнившим, в ванной налита вода, которая кишела тараканами. По-видимому, они пытались использовать ванну как водопой, но, не рассчитав силы, потонули.
   - Приберем, может, чуть-чуть? - предложил я.
   - Еще чего - пусть сами убирают, - сказала Лариска и улеглась на пыльном диване.
   Мой боевой настрой сразу пропал.
   - Слушай, сказал я, - неужели тебе не противно в такой грязи?
   - Противно? Ну и прощай, - вдруг выдала мадам и выбежала в коридор. Я бросился за ней, но не успел - она закрыла дверь ключом.
   - Эй ты, придурочная, открой сейчас же!
   Послышался топот ног по лестнице. Я резко дернул раму и открыл окно. Лариска как раз выбегала из подъезда.
   - Недоделанная, сейчас же вернись и открой дверь! - крикнул я.
   Лариска убежала. Я подождал с полчаса и стал думать, что же мне делать. Посмотрел в окно. У тротуара стоял грузовик с шофером в кабине. Я свистнул ему, всунув два пальца в рот. Он повернул в мою сторону голову. Я стал громко объяснять ему, что меня случайно закрыли, а мне надо на службу. Шофер выдернул два деревянных кола, к которым был прибит штакетник, огораживающий двор, и въехал в этот двор. Подогнал машину так, чтобы кабина была подо мной. Я вылез, встал на кабину, а потом спрыгнул в кузов. Затем мы вместе поправили штакетник, я поблагодарил и сказал, что я его должник. Пригласил тут же пойти в ресторан, но он отказался.
   - Мне через час нужно быть на станции, загрузиться лесом и везти его в Кум-Даг, - сказал он с сожалением в голосе.
   - Ничего, завтра к семи часам подходи к ресторану.
   - Хорошо, - радостно согласился водитель.
   - Тебя как зовут?
   - Михаил.
   - Пока, Михаил.
   Грузовик тронулся. Из выхлопной трубы вырвалось облако дыма.
   "Мочой они что ли заправляют?" - подумал я и отправился домой.
  
   Утром на разводе командир объявил, что в Геок-Тепе отправляемся завтра по железной дороге.
   - Вот черт! - подумал я, - Михаил прийдет к ресторану, а я...
   Воробей поручил мне проверить крепежный материал, Куинову - солдатские вещмешки, а сам стал метаться между каптеркой и казармой. Подошел Володя Ловинюков. Мы закурили.
   - Говорит, что он из Москвы? - сказал Володя, махнув головой в сторону Воробья. Думаю, что либо из Воронежа, либо из Костромы. У него говор такой особенный - не московский.
   - Да ладно тебе, - какое это имеет значение?. Ты-то сам тоже из Тулы...
   - А он по жизни-то человек нормальный?
   - Кто, Воробей? А черт его знает, я его трезвым вижу редко.
   - Понятно.
   Пробегая мимо нас, Воробей стал бросать на меня красноречивые взгляды, но ничего не сказал.
   - Ладно, пойду я - мне надо крепеж проверить.
   - О, и мне тоже, - сказал Володя, развернулся и пошел в сторону казармы своего первого батальона. К вечеру полковник Халин принял решение отправить некоторые подразделения своим ходом, а остальные загрузить в составы. Это решение пришло к нему после звонка с железнодорожной станции, где оказалась проблема с тепловозами. Своим ходом отправили первый и второй батальоны (значит, Володе не повезло) в полном составе кроме двух отделений, оставленных для несения караульной службы. Все остальные спозаранку уже были у платформ. Первый раз мы грузились вместе с Димычем. Воробей развил бурную деятельность, не давая солдатам нашей батареи ни минуты отдыха. К вечеру добрались до Геок-Тепе без проблем. Ударил морозец градусов под двадцать, что для Туркмении было уникальным явлением. После того, как установили транспорт на специальной стоянке возле лагеря, подполковник Басов приказал собраться на плацу. И тут произошло что-то уникальное, по моему мнению, даже для советской армии - он приказал рыть землянки прямо на плацу. Солдаты принесли из складов соответствующие инструменты и работа началась. Даже смотреть на это было страшно. Верхний слой земли промерз, поэтому развели костры, используя ящики от артиллерийских снарядов. Работали ломами и лопатами с большой частотой. Все это напоминало хронику 20-х годов, когда показывали машущих ломами и лопатами зэков, а дикторы телевидения объявляли это энтузиазмом масс. Солдатам не было холодно, но мы-офицеры начали околевать. Деться было некуда. Нас спасали только костры, к которым мы время от времени подходили. Особенно мерзли ноги. "Полупердун" упорно находился на плацу. Воробей не выдержал и сказал Басову, что всем вместе нам здесь делать нечего - мы можем установить дежурство и проверять фронт работ время от времени.
   - Яйца курицу не учат, - сказал гордо подполковник, который, а это было хорошо видно, промерз окончательно, но упрямо держался.
   - А как, вы думали, на войне было? Там про казармы не заикались.
   - Для чего себе создавать искусственные трудности? - вставил я.
   - Двухгодичникам вообще на все насрать. Зачем их призывают - не понимаю?
   Солдаты уже зарылись в землю настолько, что видны были только черенки лопат в момент выбрасывания земли. Я почувствовал, что еще немного и пальцы мои придется ампутировать. По-видимому, то же самое наконец-то ощутил и наш командир. Он построил офицеров и назначил время дежурства для каждого. Мне выпало как раз раннее утро, когда особенно хочется спать.
   - Рыть, я знаю, будут всю ночь, - закончил подполковник. - Отбой - в землянках. Буржуйки, саксаул и уголь сейчас привезут.
   Мы рванули в казарму как только Басов намеренно медленной походкой пошел к домику для старших офицеров. В казарме было тепло. Я снял сапоги и увидел, что пальцы на ногах побелели.
   - Плохой признак, - сказал Димыч. Надо сначала сунуть в холодную воду. А потом растереть снегом.
   Так и сделали. При растирании боль была невыносимая. Я еле уснул после того, как мы с Димычем выпили по сто грамм водки из моего тревожного чемоданчика. Димыч никогда водку не брал, но выпить не отказывался.
   Я поставил будильник на четыре часа утра. Утром пошел на плац и заменил одного из наших офицеров. Солдаты уже построили четыре землянки. В каждую вели ступеньки вниз, а там были сооружены земляные топчаны, покрытые досками и даже столики посредине. Топились буржуйки и дым валил из Г-образных металлических труб. Солдаты спали. Два караульных дефилировали туда-сюда по изуродованному плацу. Я тоже, как идиот, бродил в течении часа, а потом меня сменил Куинов, заспанный и злой.
   Утром пошел снег, который не прекращался сутки. В предгорьях его навалило до метра толщиной, а на горках, как мы потом увидели, до полутора метров. Басов заставил солдат зарыть землянки, вырытые на плацу, и установить палатки с отоплением рядом со стоянкой транспорта. На второй день Воробей пришел в валенках и принес две пары для нас с Куиновым.
   - Солдаты будут мерзнуть в сапогах, а мы, значит, в валенках, - сказал я.
   - Не хочешь - ходи в сапогах, - сказал Воробей и потянул к себе мою пару.
   Я представил, как я окончательно заморожу свои пальцы и потянул их в свою сторону.
   - Сегодня у нас батальонное учение в горах, - сказал Ворорбьев. - Будем рыть ходы и "землянки" прямо в снегу.
   - А какой смысл? - спросил Куинов.
   - Будем моделировать ситуацию и представлять, что вместо снега у нас земля.
   Моделирование превратилось почти что в детскую игру: солдатики с энтузиазмом наваливали горы снега, рыли окопы, ходы, а потом построили целый дом с крышей, крыльцом, окнами и трубой. Соорудили также небольшой дворец с башнями, портиками, колоннами и крепостными стенами, но это для души. Они хоть на пару часов забыли, что находятся "у черта на куличках", в Богом забытом месте на Земле, где только зимой прерывается "пустынная жизнь", полная гадов ползучих, опасных болезней и других мерзостей. Забыли муштру и каждодневные солдатские заботы, отнимающие у человека свободу и чувство самоуважения. Игру эту снежную можно было сравнить только с баней и самоволкой, как мне признался мой земляк Булат Залаллетдинов.
   В конце игры, к обеду, все разулись, размотали портянки, стали вытряхивать из сапогов снег и одновременно любоваться на творение рук своих. На солнце все заискрилось миллионами "бриллиантов". У меня и Куинова аж дух захватило от восторга. Воробей же смотрел на это с чисто практической точки зрения. Сказал, что все это кроме окопов, годится только для детского сада, построил батарею, скомандовал "Нале-во!" и "Шагом марш!" и мы зашагали назад - вниз под горку. Командиры в валенках смотрелись смешно, но так захотелось Воробью, а с командиром не спорят.
   В обед в офицерской столовой я встретился с Володей и расспросил, как они добирались своим ходом. Он сказал, что в пути было ЧП. Халин, который по железной дороге не поехал, еще перед воротами части дал команду одеть каски, в кузовах автоматы держать в руках, прикладом вниз и вообще быть в боевой готовности. Между Кум-Дагом и Казанджиком он развернул батальоны на юг для отражения атаки иранских войск. Неожиданно появились мишени, по которым было разрешено стрелять боевыми патронами. Весь остальной путь развертываний не было, но на подъезде к Кызыл-Арвату один из грузовиков подскочил на кочке и солдатик из молодых сел прямо на ствол автомата, который разодрал штаны и вошел в анус. Хорошо, что до города оставалось двадцать километров. В общем, успели довезти до госпиталя, но потеря крови была большая.
   К нам подсел Воробей с бутылкой пива, которую он купил в буфете.
   - Слушай, - сказал я, - не начинай, а?
  
  
  
   0x01 graphic
  
   На полигоне Геок-Тепе зимой 1971-го. Стрелкой обозначен автор, справа - Куинов.
  
  
  
  
   0x01 graphic
  
   Зимой (начало 1972-го) на полигоне Геок-Тепе.
  
  
  
  
   - А что - это же пиво, от пива я не завожусь. Вот если "Карабекаульское" или "Ашхабадское", тогда да, а пиво что - от пива я только успокаиваюсь.
   - Навеки..., - сказал Володя.
   - Что? - спросил Воробей.
   - Да нет, я так - вспомнил кое-что.
   Действительно, Воробей выпил свое пиво, но продолжать не стал.
   Вечером в казарме произошел случай, который я назвал по-английски "punishment". Один из батальонных взводных, Коля, которого все не переваривали за то, что он был жлобом и ходил в ватных штанах, боясь себе кое-что отморозить, получил по почте посылку. Его кровать была не далеко от моей. Когда он вскрыл посылку, то по казарме разнесся сказочный запах апельсинов. Кадет Вадим, с которым я познакомился еще в Ташкенте в гостинице возле стройки, сказал:
   - Я так понимаю, что ты, Коля, как порядочный офицер, должен поделиться с товарищами.
   Коля промолчал, а Вадим продолжать не стал. В казарме происходила обычная возня перед отходом ко сну: кто-то спорил с соседом, кто-то играл в карты, шашки и шахматы, а некоторые даже пытались выгладить рубашку или гимнастерку. И вдруг послышался дикий крик. Оказалось, что Коля закрылся одеялом и стал есть свои апельсины. Вадим сложил гладильную доску, на которой он гладил рубашку, шарахнул ею по Коле и быстро лег в свою постель. Тот вскочил, весь обрызганный соком апельсина, и заорал, что он это так не оставит. По казарме раздался хохот. Коля набросил гимнастерку и помчался к выходу. Через некоторое время он вернулся вместе с Халиным и замполитом Серевровым.
   - Шо тут происходыть, товырыщи официеры?
   - Ничего, - послышалось со всех сторон.
   - Как ничого! Вы его чуть не убили, как он нам рассказал. Кому-то в дисбат захотелось?
   - Да не трогали мы его, - сказал командир одного из батальонов. Ему со сна показалось.
   Действительно, никаких следов, кроме сока апельсина, на голове Коли не было.
   Халин махнул рукой, они развернулись с замполитом и пошли. На ходу командир тихо бросил Коле:
   - Меньше пить надо, товарищ лейтенант.
   - Я не пью! - крикнул вслед Коля, но его уже не услышали.
   Позор был полный. Он закрылся одеялом и оставался под ним до утра.
   На следующий день объявили кросс один километр для всех офицеров не старше сорока лет. Все прочили победу старшему лейтенанту Деревянко Константину потому, что он бегал по десять километров каждое утро. Он и выглядел лучше всех: худой, высокий и спортивный. Я бросил заниматься спортом на втором курсе института, когда надо было сделать выбор: либо спорт, либо учеба. Я выбрал учебу. Дистанция была моя. Я когда-то даже выигрывал кросс газеты "Правда", но прошло уже пять лет. Сколько съедено и выпито лишнего за это время...
   На месте старта растирал и напутствовал меня Володя, который не мог бежать из-за травмы ноги, полученной при перепрыгивая арыка, засыпанного снегом. Бежать надо было в гимнастерке навыпуск, галифе и сапогах. Дали старт из ракетницы. Побежали человек тридцать. Деревянко сразу же вырвался вперед. Я пристроился в первой группе, бегущей за ним примерно с пятиметровым отрывом. К середине дистанции, после разворота в обратную сторону, отрыв стал увеличиваться. Я попробовал поддать. Пошло хорошо: дистанция между нами стала сокращаться. Деревянко даже не подозревал, что кто-нибудь сможет приблизиться к нему, и вдруг услышал мое дыхание сзади. Он обернулся, расширив от удивления глаза. Попробовал увеличить темп, но задышал так, что я понял, что он, конечно, настоящим спортом никогда не занимался. Я поравнялся с ним и, когда он в очередной раз повернул голову, подмигнул и улыбнулся. У него появилось зверское выражение лица. Я увидел, что до финиша осталось метров двести и наддал. Как ни странно, бежалось легко то ли из-за отсутствия жары, то ли день был какой-то особенный. Пришел я первый, обогнав Деревянко метров на тридцать, и тут началось. Сердце вдруг сдавило, дыханье сбилось и я стал задыхаться. Вспомнил, что надо продолжить бег трусцой. Но сил не было. Володя растирал мне грудь и вместе со мной переживал мое состояние. Я еле отдышался и понял, что организм не обманешь. Спорт - штука коварная. Деревянко бросал в мою сторону зверские взгляды. Случившееся было для него большим ударом по самолюбию. Слава первого спортсмены ушла от него так неожиданно и со стороны какого-то двухгодичника.
   На другой день мы повели батарею на стрельбы из автоматического оружия. День был вполне приличный: солнце, морозец и небольшой ветерок. Оборудованное стрельбище располагалось в километре от полигона. Воробей заставил и нас с Куиновым залечь прямо на снег и дать несколько очередей по движущимся мишеням. У нас получилось только на четверку. Для Воробья проведение стрельбы было удовольствием. После проверок мишеней он выставлял оценки и записывал их в свой журнал. Все были при деле. В самый разгар стрельб подул такой ветер, что пришлось закруглиться и возвращать солдат в палатки. Мы вернулись в казармы, где уже собралось офицерство. Каждый занимал себя как мог. В основном, народ читал книжки или газету "Правда", которую почтальон приносил каждый день и складывал на тумбочку перед входом. Кто-то включил телевизор "Рекорд" и смотрел передачу об успехах сельского хозяйства в симферопольской области. Самым большим подвигом было сходить в туалет. Некоторые не доходили, о чем говорили желтые, а иногда и коричневые следы по краям протоптанной дорожки.
   А что творилось рядом с солдатскими палатками, в полном объеме могла показать лишь весна...
  
   На утреннем разводе Басов озвучил нам свою идею о том, что каждый артиллерист, вне зависимости от вида оружия, к которому он приставлен, должен хоть раз стрельнуть из обычной, желательно 76 мм, пушки. Почему 76 мм - мы не поняли.
   Я из такой пушки, украшенной, кстати, четырьмя звездочками, символизирующими четыре подбитых танка, стрелял в военном лагере после окончания учебы в институте. Бабахает она так, что если не зажать уши, можно оглохнуть на некоторое время. Димыч, командир взвода 76 мм горных пушек, вывез их на прицепе к предгорьям и приготовил к стрельбе. Наши подразделения подъезжали к огневой позиции по очереди, командиры расставляли расчеты и руководили огнем, солдаты стреляли по мишеням и уезжали. Все шло хорошо, но чуть не закончилось ЧП. Один из двухгодичников после того, как снаряд застрял в стволе, дал команду солдатам зарядить следующий, чтобы выбить первый... По крайней мере, троих бы пришлось хоронить, но вовремя вмешался подполковник. Самым цензурным словом, из тех, которыми он, брызгая слюной, обзывал провинившегося, было слово "мудак". Возразить было нечего - он был прав.
   В последующие дни тучи разошлись полностью, снег растаял, и температура поднялась до пятнадцати градусов. Днем разрешили ходить без шинелей, а одевать их только к вечеру, когда температура опускалась до минусовой. Вокруг была непролазная грязь, которую приходилось постоянно счищать и смывать, заходя в "присутственные места", т.е. в столовую, казарму, штаб. Отменили полковые учения, намечавшиеся на самый конец прибывания в лагерях. Последнюю неделю все просто слонялись по территории, однако, как раз к моменту отъезда земля подсохла и прошел слух, что командование намеревается увеличить срок нашего прибывания в этом благословенном месте еще на неделю. Все офицеры пришли в уныние. Каждый уже наметил, что он будет делать по приезду домой, в Небит-Даг, а тут такой облом. Мы с Володей с горя купили четыре бутылки пива и выпили их за казармами с большим удовольствием. К сожалению, продолжить мы не смогли потому, что меня остановил Воробей в тот момент, когда мы приближались к офицерской столовке.
   - Завтра вся артиллерия отправляется в Небит-Даг, - сказал он мне. Найди Куинова и начинайте готовиться. Обязанности вы свои знаете.
   Он пошагал своей хозяйственной походкой, а нам ничего не оставалось, как распрощаться до встречи в родной части.
   К вечеру мы с Куиновым сильно измотались и уснули как убитые. Подъем наметили в шесть часов утра. Утром наша колонна растянулась на несколько сот метров. На станции пришлось около двух часов ждать состава. Басов несколько раз бегал к начальнику по этому поводу и возвращался красный и злой. Зло он возмещал на своих офицерах, т.е. на нас. Придирался к состоянию техники, внешнему виду, заставлял делать что-то явно бесполезное. Особенно придирался к Воробьеву, но тот никак не реагировал, формально выполняя приказы. Наконец, состав подошел и мы начали грузиться. Для офицеров и солдат выделили четыре теплушки. Мы с Димхоном решили, что будем передвигаться в кабине грузовика, о чем я предупредил Воробья. Там не так тепло, но зато можно поговорить, а если замерзнем - вернемся в теплушку. Тревожные чемоданчики мы взяли с собой. К моему удивлению, у Димыча оказалась бутылка водки и сухая колбаса, так что на первое время внутренний обогрев нам был обеспечен. Я вытащил из своего чемоданчика граненый стакан и мы налили по первой. Закусив колбаской, я задал первый вопрос Димычу о его прежней жизни. Он стал спокойно рассказывать.
   - До школы отец водил меня в мечеть и я даже заучивал молитвы, но в школе мне это делать запретили. Я из Горно-Бадахшанской области - города Хорог. У нас, вообще-то, почти все родители ходят в мечеть регулярно, но стараются, чтобы соседи этого не знали.
   - Ты, действительно, похож на кавказца. Наверно, горный климат сказывается на человеке.
   - Мы - Горно-Бадахшанцы - народ гордый. Мы говорим на языке не понятном остальным таджикам. Он очень близок к персидскому. Я, как ты уже слышал, иранцев понимаю хорошо. Мы вроде индийских сикхов - едины и сплоченны. Называем себя "помири", т.е. памирцы. Есть у нас большая проблема. Очень много молодых уехали в Душанбе и поступили в ВУЗы и техникумы. После окончания учебы не было смысла ехать домой - там наши знания не нужны. Вот и я остался, женился на девушке из Гарма. Квартиру приходится снимать. Езжу к родителям только на праздники. Ленинабадцы, Кулябцы и Курган-Тюбинцы нас Памирцев не понимают и не любят. Молодежь старается в их районах не появляться - могут побить или прирезать. Но и они к нам не ездят и на наших девушках не женятся.
   - Да, - сказал я, - это когда-нибудь может плохо кончиться...
   - Что значит, плохо кончиться? Милиция не позволит да и армия там стоит надежно.
   Мы разлили еще по четверти стакана и выпили.
   - Ты знаешь, - сказал Димхон, - мой отец совсем не пьет - по закону шариата нельзя. Я тоже до восемнадцати лет не пил. Разбаловался в Душанбе.
   Состав шел со скоростью километров шестьдесят в час. В кабине было не холодно, а частый стук колес вызывал сон. Мы оба задремали и проспали часа два. Когда проснулись, поезд стоял на полустанке. Мы вылезли из кабины, спрыгнули с платформы и пошли к своим в теплушку. Там пиршество было в разгаре.
   Оказывается Басов все это время ехал в единственном пассажирском вагоне в голове состава. Он за все время движения появлялся в офицерском вагоне только на станции Кизил-Арват. Офицеры, продолжая выпивать, разделились на две группы: одна играла в преферанс, а другая в шахматы. И с той и с другой стороны доски было много советчиков. Я примкнул к преферансистам, а Димыч к шахматистам. Так и доехали до Небит-Дага. При самом подъезде к городу меня впервые охватило новое для меня чувство, что я еду домой. Интересно устроен человек - ко всему привыкает. Место с ужасно жарким летом, когда спать можно только завернувшись в мокрую простынь, и непредсказуемой зимой, когда дует "Афганец" и может выпасть метровый слой снега, где воду из под крана пить просто невозможно и ползают гады, стало вдруг родным. Я даже потряс головой, пытаясь избавиться от наваждения. Но нет, я действительно чувствовал, что еду домой: чистые и прямолинейные улицы, ходят автобусы и такси, работают магазины, молодежь весело передвигалась по тротуарам в направлении "злачных мест", телевизионная башня светится красными огоньками, предупреждая пролетающие мимо гражданские и военные самолеты. В общем, город как город. Можно сказать, что мне повезло, а вот друзьям моим в Казанджике и Кизил-Арвате...
   "Еще годик", - подумал я,- "и меня затянет в эту примитивную, но не лишенную романтики, жизнь. Потом она мне надоест и я запью горькую, а потом... Нет, никчемные это мысли. Зачем же я учился пять лет, грыз, так сказать, гранит науки... Еще полгода и на гражданку. Решено".
  
   Хотел поделиться этими мыслями с Димычем, но раздумал, а задал ему неожиданный даже для себя вопрос:
   - Как думаешь, здесь на юге может быть война, например, с Иранцами или Афганцами?
   - Думаю, что не будет - наша армия во много раз их сильней
   Колонну, для того, чтобы не загромождать станцию, выстраивать не стали. Начали продвигаться подразделениями по мере их готовности к маршу. Воробей повел наши грузовички по чистеньким улицам к воротам части.
  
  

Командировка в Безмеин

   В начале марта меня направили в командировку в город Безмеин, который находится недалеко от Ашхабада. Послали на неделю разобраться на станции "Безмеин", почему в нашу часть не поступили два вагона с лесом, об отправлении которых документы пришли уже полмесяца назад. Зампотылу подробно объяснил мне, что нужно найти бухгалтера, разобраться и, по мере возможности, отправить вагоны, если их задержали. Я выехал на поезде "Красноводск - Ташкент" ночным рейсом, надеясь к утру быть на месте. Предупредил проводника, чтобы он меня разбудил за полчаса до моей станции и пошел к своему купе, которое оказалось пустым. Проводник занес простыни и предложил чаю. Я отказался и завалился спать. Под утро с трудом проснулся - проводник тряс меня за плечо. Жутко хотелось спать, но пришлось одеваться и приводить себя в порядок.
   Я посмотрел на часы, которые показывали ровно шесть.
   "И что я буду делать три часа?"
   На станции спросил какого-то техника в сине-красной фуражке, далеко ли гостиница. Он посмотрел на меня с интересом и ухмыльнулся.
   - А тебе на сколько дней в Безмеин?
   - На неделю.
   - Лучше к какой-нибудь бабке попросись.
   - А что, нет что ли гостиницы?
   - Есть-то она есть... да что я тебя агитирую. Лучше сам посмотри. Вот, пойдешь по этой улице и свернешь на Чехова направо. Там метров через двадцать она и стоит.
   Я отправился в указанном направлении и подошел к неказистому одноэтажному зданию, недалеко от входа которого была навалена большая куча мусора. Над кучей кружилось огромное количество зеленых мух. Я вошел. Толстая, небрежно одетая, тетка-администраторша с ярко накрашенными губами зло посмотрела на меня.
   - Вам чего тут? Это не военная гостиница, - сказала она и стала перебирать какие-то бумаги.
   - Хотел снять у вас комнату.
   - Деньги вперед.
   - Я хотел посмотреть сначала.
   - А что смотреть? Платите, а потом смотрите.
   Я все-таки настоял на своем и тетка пошла открывать номер. Шагая за ней, я не увидел ни одного из постояльцев. Администраторша долго возилась с ключами, потом с трудом открыла дверь. Я заглянул и обомлел. Много я повидал гостиниц в Советском Союзе, но такой никогда не видел: стояла заржавевшая солдатская койка, на которой лежал повидавший виды матрац, а рядом облезлый стул и тумбочка. Все это находилось на глиняном полу. На окнах висели серые занавески. В воздухе стоял густой запах смеси нафталина и хлорки. На матраце и спинке кровати я заметил какое-то движение и подошел посмотреть.
   - Это клопы, - сказал я.
   - Да? - удивилась тетка.
   - Белье вы не даете, я так понимаю? - спросил я.
   - Как же - заплатите и дадим...
   Я ничего не сказал и пошел к выходу.
   - Товарищ офицер! - закричала тетка, - подходите ко мне - я все оформлю.
   Я не оглянулся, а направился обратно к станции, переждал там два часа и пошел в контору, на которую мне указал носильщик. Главный бухгалтер - женщина средних лет с шестимесячной завивкой на голове, объяснила мне, что документы в нашу часть отправлены по ошибке, а вагоны с лесом из Сибири к ним еще не подошли - должны со дня на день быть. Я пообещал ей, что к концу недели зайду.
   Лучшего случая для самоволки трудно было придумать. Я пошел на почту и дал в часть телеграмму: "жду прихода состава лесом сибири",
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   0x01 graphic
  
   Горно-Бадахшанец Димхон Мехмонов
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   потом нашел автостанцию и поехал в Ашхабад, а потом в аэропорт. Там я купил прямой билет в Алма-Ату на вечер и обратный через трое суток. Потом сдал в камеру хранения свою сумку. До вечера еще была уйма времени и я поехал к Сафронову.
   "В крайнем случае", решил я, -"если он в части, отправлюсь к нему - поболтаем и время до вечера проскочит быстро".
   На мое удивление, Виктор оказался в гостинице, но с перевязанной рукой. Сказал, что сломал, свалившись с брусьев.
   - Ты что, спортом занялся? - спросил я.
   - Я ж немножко гимнастикой занимался в юности и решил выпендриться перед солдатами - мах переворотом показать, но не довертелся и бухнулся на землю. Матрацев-то в армии не полагается, как ты знаешь. Теперь больничный на две недели. Что я буду делать все это время - ума не приложу?
   - Смешной вы, товарищ лейтенант, - сказал я, - в кино будете с девушками ходить и на танцы.
   - Давай лучше водки выпьем, а то рука болит - спасу нет.
   - С похмелья еще больше заболит, - предупредил я.
   - Ничего - до завтра еще дожить надо. Возьми вон там в шкафу. Там и закусь есть.
   Я открыл створку шкафа и нашел все: водку, сырки, колбасу, хлеб и две банки маринованных огурцов. После второй Виктор предложил позвонить знакомой девушке и предупредить ее чтобы взяла с собой подружку.
   - Она, небось, на работе, твоя девушка?
   - Нет, студентка она. Ничего, пропустят пару лекций - только здоровей будут.
   Я согласился, но про себя решил, что увлекаться мне сегодня нельзя - вечером рейс. Виктор позвонил и через час в номер вошли два очаровательных создания. Одна, подруга Виктора, - высокая и стройная блондинка, а другая - небольшого роста брюнетка, но тоже стройная.
   - Все, - сказала блондинка, которую звали Майя - кончайте пить - мы идем на концерт Эмила Димитрова. Два билета у нас есть, а еще два возьмем с рук.
   - Боюсь, что нам не удастся, - сказала брюнетка по имени Элла.
   Я с ней внутренне согласился. Концерт Эмила Димитрова в моем родном городе - был суперсобытием. Билетов мы с другом достать не смогли, но сумели прошмыгнуть без них и весь концерт стояли у стенки. Он пел много новых песен, но все его просили спеть "Арлекино". Димитров так ее и не спел. Интересно, согласится ли сегодня?
   На концерт мы подъехали к Дворцу Спорта, который располагался в центре города. Народу возле входа толпилось несметное количество. Счастливые обладатели билетов проходили по одному и парами, гордо оглядывая остальных "неудачников". Мы бросались ко всем вновь приходящим, спрашивая свободный билет, но все напрасно. И тут Элла неожиданно предложила:
   - Вы, Майя, с Виктором идите, а мы, - и тут она посмотрела с надеждой на меня - погуляем по городу.
   - Нет, зачем? - возразил Виктор, - вы, Майя и Элла идите, а мы погуляем.
   - Мне Димитров не нравится, - сказала Элла.
   - Ну, тогда хорошо - мы пойдем, - с трудом скрывая радость, сказала Майя.
   Они зашли в здание дворца, а мы отправились, не сговариваясь, в сторону центрального парка. Да и куда бы еще мы могли идти, когда неумолимо жжет солнце? А оно начало припекать, хотя еще была ранняя весна. Цвели акации, урюк и еще какие-то деревья с большими розовыми цветами, распространяя сладкий и одурманивающий запах. Было приятно и легко шагать среди этого великолепия с красивой девушкой да еще и в форме офицера. Солдаты, проходящие мимо, отдавали честь, причем я автоматически определял год службы по тому, как они это делали. В парке вся эта весенняя красота умножилась в несколько раз: кроме цветущих деревьев радовали глаз цветочные клумбы, ровные аллейки и, конечно, большие золотые рыбы различных цветов. Мы сели на скамейку и с интересом смотрели на этих рыб. Я стал вспоминать недавние студенческие годы, наши геолого-геофизические практики на реке Или и озере Балхаш. Особенно ей понравился рассказ о Балхаше. Там наш палаточный городок разместился у залива "Жиланды", что на казахском обозначает "Змеинный". Такого количества змей я ни встречал никогда в жизни. Мы находили их под палатками, у нашего продуктового склада и, самое неприятное, вблизи нашего отхожего места среди камышей. Я неоднократно в самый ответственный момент, подскакивал как ужаленный и отбегал на несколько шагов. В заливе водилось огромное количество довольно крупной рыбы: сазанов, судаков и даже осетров. Мы видели как их вытаскивали сетями рыбаки, заплывающие в залив. Однажды в двух метрах от берега я увидел большую корягу диаметром в метр, поверхность которой находилась в чуть заметном движении. Сначала я думал, что это корни и листья камыша, но, приглядевшись, понял, что это десятки ртов крупных рыб, которые таким образом лакомились мошкой.
   На реке "Или" у нас была сейсмическая практика: мы взрывали динамит, который был очень похож на хозяйственное мыло, и регистрировали отраженные от слоев в земле сигналы с помощью аппаратуры, расположенной внутри передвижной станции.. Преподаватель у нас был застарелый алкоголик, прошедший войну. Он показал нам как втыкать в динамит взрыватель, как его подключать к кабелю и другие технические тонкости и пошел допивать свой портвейн. Нас он предоставил самим себе, сильно при этом рискуя. Слава Богу, все обошлось и у нас все получилось. Мы даже пытались глушить рыбу в реке, но она почему-то не всплыла.
   Самым увлекательным занятием были наши чтения романа Булгакова "Мастер и Маргарита", опубликованного накануне в журнале "Москва". После обеда мы рассаживались в удобных позах среди прибрежного кустарника и студентка Люда читала нам великолепно поставленным голосом (все были просто ошарашены): "В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат..."
   Элла слушала меня с неподдельным интересом. Она училась на филологическом факультете, а там, как она сказала, романтика тоже есть, но заочная. Я взял Эллу за плечи и прижал к себе. Она не сопротивлялась. Тогда я поцеловал ее в ушко. И тут сопротивления не было. Мы поднялись со скамейки и пошли по аллее. Я искал глазами место поукромней, но, как на зло, в парке все было продумано: со всех сторон просматривалось.
   "Не иначе как директор - бывший военный", - подумал я.
   Тогда мы зашли за ствол большого дерева и стали целоваться. Пацаны, проходящие мимо, засвистели хором. Я погрозил им кулаком и она убежали.
   - Давай посидим в кафе, - предложил я.
   Элла согласилась и мы нашли открытое кафе на краю парка. Там подавали кофе, мороженое и сухое белое вино местного производства. Я заказал кофе.
   - А мороженое? - спросила Элла.
   Я заказал и мороженое, потом подумал и заказал два бокала вина.
   - Хочешь, я тебя провожу до самолета? - спросила Элла.
   - Ты понимаешь, там сплошная морока: камера хранения, регистрация, проверка багажа, документов.
   - Я не буду тебе мешать. Мне просто интересно. Давно уже никуда не летала.
   - Может, со мной полетим?
   - Знаешь, полетела бы, но слишком много проблем потом возникнет.
   - Проблем бояться - лучше не целоваться, - сочинил я на ходу пословицу.
   Элла засмеялась. Мы съели мороженое и запили его кислющим вином. Только в таком сочетании этот "Рислинг" и можно было потреблять. Остывший кофе мы пить не стали. Я расплатился и мы вышли из парка. Прошли немного, а потом я остановил такси.
   В аэропорту, действительно, Элла мне не мешала. Перед самым входом в "отстойник", как называет народ помещение, где скапливаются пассажиры перед посадкой на самолет, мы поцеловались и я помахал ей рукой уже перед проверкой багажа. Она еще долго стояла и у меня даже сжалось сердце.
   "На обратном пути обязательно надо встретиться", - решил я.
   Через три часа я уже обнимался с родителями и младшим братиком. Отец с радостью сообщил мне, что у него через неделю намечается командировка в Семипалатинск, куда направили среднего брата после Самаркандской учебки. Он собирался там с ним встретиться. Я предложил другой вариант: начало командировки перенести, купить билеты и полететь в Семипалатинск вместе.
   - А ты не боишься? - спросил отец, - а вдруг что-нибудь случится.
   - Папа, я твердо знаю закон десяти суток, после которых самоволка наказывается дисбатом.
   - Ну смотри. Я тогда попробую все сделать, а ты отдыхай. Хочешь,отправляйся к друзьям, но в пять часов позвони - к этому времени все будет ясно.
   Я взял такси и поехал к блондинке , а потом вместе с ней к друзьям, с которыми мы отметили встречу шампанским. В пять я позвонил и отец сказал, что летим завтра в девять часов утра. Я распрощался с друзьями, а потом с блондинкой и вернулся домой. На второе утро мы летели на самолете ИЛ-18 на высоте 9000 м и мирно посапывали после завтрака, который принесла нам красивая стюардесса.
   В Семипалатинске в гостинице "Семей", что по-казахски означает "Семипалатинск", мест не оказалось. Нас направили в гостиницу "Иртыш", которая, как нам объяснили, находится недалеко - на берегу Иртыша. Мы пошли пешком. Практически все дома в городе - это деревянные срубы, построенные лет 100-150 назад. Окна и двери с наличниками в русском стиле. Некоторые дома огорожены высокими деревянными заборами. Я стал представлять как в прошлом веке ссыльнокаторжный петрашевец Ф.М. Достоевский, рядовой седьмого сибирского линейного батальона, шагал по этим улочкам со своим другом, окружным прокурором А.Е.Врангелем. О чем они беседовали? Может быть, Федор Михайлович жаловался на солдатскую службу: "Солдатство не шутка, ... солдатская жизнь со всеми ее обязанностями солдата не совсем-то легка для человека с таким здоровьем и с такой отвычкой или, лучше сказать, с таким полным ничегонезнанием в подобных занятиях...". Или говорил о Семипалатинске то, что потом вошло в "Записки из Мертвого дома": "В отдаленных краях Сибири, среди степей, гор или непроходимых лесов, попадаются изредка маленькие города с одной, много с двумя тысячами жителей, деревянные, невзрачные, с двумя церквями - одной в городе, другой на кладбище, - города похожие более на хорошее подмосковное село, чем на город..."
   Церквей мы, правда, не заметили ни одной. Гостиница "Иртыш" оказалась именно такой деревянной и невзрачной. Нам показалось, что строению, задняя стена которого нависала над прибрежной зоной реки Иртыш, не менее 200 лет. Бревна во многих местах прогнили, некоторые наличники обвалились. Когда мы зашли, то первая моя фраза была - "На дне ". По коридорам ходили всклоченные, плохо одетые, мужики. Было видно, что они с дикого похмелья. Вонь неприбираемого заброшенного жилья сразу ударила в нос.
   - Пошли отсюда, - сказал отец, но мне было интересно.
   Я открыл дверь с табличкой "Администратор". Там сидело жирное создание с красным носом и наливало в стакан пиво из бутылки с надписью на наклейке "Жигулевское".
   Создание посмотрело на нас мутными глазами и промолвило:
   - Мест нет.
   - Ну и Слава Богу, - сказал я и захлопнул дверь.
   Отец сказал, что надо идти обратно в "Семей", где он хочет проверить "безотказный прием", который он применяет регулярно в Москве.
   - Какой прием? - спросил я.
   - Увидишь...
   Мы подошли к стойке администратора когда у нее никого не было. Отец посмотрел в глаза женщины, сидящей там, и положил ей прямо на стол два огромных яблока алма-атинского апорта. Женщина очень быстро убрала яблоки себе в стол и тут же попросила наши паспорта. Она поместила нас в трехместный номер на втором этаже. Сказала, что в обед первый жилец освобождает номер. Это была победа. В номере находился мужчина лет пятидесяти , невзрачной и серой наружности.
   - Как вам удалось снять номер? - удивился он. Я вот по линии КГБ и то с трудом.
   Мы с отцом переглянулись. Отец стал объяснять, что работает в системе связи, а тут в городе большие проблемы с телевидением и связью, связанные с атмосферными явлениями, а, кроме того, его сын тут служит в танковых войсках.
   - Понятно, - сказал наш сосед, - а я думал вы по линии армии. Я лично тут по поводу правозащитников, черт бы их побрал. Говорят, что испытания на семипалатинском полигоне надо прекратить и солдат отсюда убрать потому, что они тут облучаются. Как они могут облучаться? - испытания-то подземные.
   - Хотите попробовать алма-атинский апорт, - предложил отец для того, чтобы уйти от опасной темы.
   - Не откажусь, - сказал КГБешник, принимая в обе руки большое яблоко.
   - Мы родственника тут приехали навестить - танкиста, - сказал я.
   - Я в обед уезжаю - вот вы и пригласите его сюда. До вечера посидите. У меня идея: дайте ей пару яблок и она вашего родственника хоть на неделю здесь поселит.
   - Хорошо, - сказал отец, мы воспользуемся вашим советом.
   Мы засобирались. Я быстро спустился узнать есть ли камера хранения для того, чтобы оставить некоторые вещи. Камера имелась и мы отнесли туда свои вещи. Распрощались с соседом и сразу же вышли в город. У прохожих узнали, что танковая часть недалеко от центра города. Пошли пешком. Нашли не сразу. Пришлось поплутать по семипалатинским улочкам. Даже в центре не везде был асфальт. Дежурный по части офицер, не проверяя наши документы, позвал командира роты, в которой служил брат. Капитан после первых наших объяснений позвал Олега и сказал, что он дает ему увольнительную до обеда завтрашнего дня. Я пытался всучить ему бутылку грузинского пятизвездочного коньяка, но он отказался. Может быть, представительный вид нашего отца его напугал, я не знаю. Мы вышли из части втроем и пошли по улицам в направлении гостиницы "Семей". Я первый заметил интересное явление: все офицеры, идущие навстречу, сворачивали в боковые улочки или заходили в ближайшие магазины. Через некоторое время после того, как я поставил себя на их место до меня дошло: шутка ли, идут офицер и солдат, а между ними хорошо одетый мужчина лет сорока пяти. Не иначе, как полковник или генерал. Такой тройке от греха подальше лучше на глаза не попадаться. В гостинице мы накормили брата домашними деликатесами и, конечно, угостили домашним вишневым. Брат сильно похудел. Уезжал в армию с весом 75 кг, а сейчас, как он сказал, вес упал до 55-ти. Нагрузки большие: почти все время на полигоне, который недалеко от места ядерных испытаний. Каждый день дают какие-то красные таблетки от радиации. Их лысый прапорщик Семенов говорит, что за полтора года почти все лысеют. В общем, с местом службы не повезло. Брат погрустнел. Отец тоже. Я решил их взбодрить:
   - Зато здесь жары нет. Я там в Туркмении однажды шел к штабу и почувствовал, что жарит необычно сильно. Воздух, конечно, сухой, но все это сильно похоже на доменную печь. У входа в штаб на стене под специальным фанерным навесиком для тени прикреплен термометр. Я взглянул на него. Он показывал 50 градусов...
   - Мне это немножко знакомо по Самарканду, - сказал брат.
   Проговорив несколько часов, мы засобирались обратно. Также шагали по улицам вечернего Семипалатинска, а встречные офицеры сворачивали в ближайшие переулки. Привели Олега к части, обнялись и распрощались. Вечерним рейсом летели обратно, а на утренний рейс в Алма-Ате у меня уже были куплены билеты. В самолете я вытащил их из нагрудного кармана и внимательно рассмотрел: рейс Алма-Ата - Ашхабад на 9-00. Все нормально. Прилетели в два часа ночи. До дома добрались за полтора часа. Заказали такси на 6-30. Я поспал три часа, обнял родителей и братишку, сел в такси и в 8-00 был уже в аэропорту. Успел, как говорится, впритык. В 12- 00 в пятницу я уже ловил такси у здания аэровокзала в Ашхабаде.
   "Сначала смотаюсь в Безмеин, выясню обстановку, отмечу командировочное удостоверение, а потом буду думать, что делать дальше", - решил я.
   На автостанции в автобус набилось много народу, но главное было в том, что я успевал до окончания рабочего дня. Бухгалтерша в Безмеине сказала, что вагоны пришли и стоят в тупике, но отправить их можно только на следующей неделе. Я попросил позвонить в часть.
   - Пожалуйста, но я еще раз говорю, что возможности нет.
   Заместитель по тылу полка трубку не поднимал. Тогда я набрал номер начальника штаба. Как только тот понял с кем говорит, он начал орать:
   - Ты что там делаешь целую неделю? Сейчас же возвращайся в часть! Воробъева опять забрали в дурдом и это в последний раз. Будем его увольнять через месяц.
   "Дождался" - подумал я.
   - Лес отправить смогу только на следующей неделе.
   - В жопу твой лес! Пусть зампотылу едет - он только водку может жрать - пусть проветрится!
   - Хорошо, товарищ майор - выезжаю.
   Стало понятно, что встретиться с Эллой мне не удастся, может быть, никогда. Скоро дембель, вернее, увольнение из рядов Вооруженных Сил, а это приятно.
   На станции я купил, как все белые люди, купейный билет, бутылку коньяка в буфете за дорого и плитку шоколада.
   В полночь я уже был в Небит-даге в нашей квартире. Володя и Димхон лежали на своих койках и слушали какую-то новую пластинку, крутящуюся на проигрывателе.
   - Привет командировочному! - сказал Володя и заулыбался. - А где гостинцы?
   Я вытащил коньяк и шоколад.
   - Праздник продолжается! - воскликнул неожиданно Димыч.
   - А как же шариат?
   - Шариат не разрешает вино, а коньяка тогда, когда писали Шариат, не было, поэтому - наливай.
   Я сходу выдал довольно глупый стишок:
  
   Подставляйте стаканЫ,
   Нашей Родины сыны,
   Выпьем дружно за защиту
   От буржуйской Сатаны!
  
   Лимона, к сожалению, не было, поэтому мы с отвращением закусили шоколадкой, вскипятили воду и заварили зеленый чай. Потихоньку пили, а я рассказывал про свои приключения. Особый восторг вызвала моя двойная самоволка.
   - Вам, двухгодичникам, хорошо, - сказал Володя, - вы через полгода будете на гражданке, а мне здесь неизвестно сколько еще париться. Я, конечно, надеюсь, что родственники моей Веры помогут, но кто его знает. Три дня назад, кстати, Халин так напугался, что до сих пор пожимает мне руку при встрече. Ему позвонили из Генерального штаба и спросили как служит Ловинюков Владимир. Он меня недолюбливает, но тут пришел в полную растерянность. Сказал, что хорошо и попал в самую точку. Теперь я могу на службу вообще не ходить, я думаю.
   - Ну ты сильно-то не зазнавайся, - сказал я, - он руку пожимает, пожимает, а потом зашлет тебя или в Казанджик или в Кушку.
   - Да, ты прав, на работу буду ходить.
   - Смотри, не заработайся, - сказал Димыч.
  
  

Финита ля комедиа

   Началось очередное и последнее в моей армейской жизни лето. Опять невыносимая, вернее, выносимая, но с трудом, жара. Опять меня стали мучить приступы дизентерии, которые я заглушал отварами из верблюжьей колючки. Ожила ядовитая и не ядовитая живность пустыни: круглоголовые ящерки, геконы, фаланги, скорпионы и каракурты. Снова стала попадаться нам на глаза змея-стрелка, живущая под нашим домом. Вновь жена старшего лейтенанта Ярко демонстрировала нам свои промежности у колонки. Уволили из армии моего Ташкентского дружка Васю Васильева и, наконец, Воробья. Вася уехал тихо, не попрощавшись, а Воробей заявился к нам гладко выбритый и весь праздничный. Мы возлежали на койках и курили. Володя привстал и высказал желание сбегать в магазин по этому поводу, но Воробей отказался.
   - Все, - сказал он, - я больше не пью!
   - И меньше - тоже, - не сдержался я.
   - Нет, правда - зашился я. Если выпью - мне конец.
   - Сурово, - сказал Володя.
   - Поеду к своим в Москву. Сначала попробую устроиться учителем пения в какую-нибудь школу.
   - У тебя же диплома нет соответствующего.
   - Зато есть голос, - сказал Воробей и вдруг запел на итальянском:
  
   Cortigiani, vil razza, dannata
   Per qual prezzo vendeste il mio bene?
   A voi nulla per l'oro sconviene!
   Ma mia figlia e un pagabil tesor.
   La rendete...o se pur disarmata...
  
   Мы раскрыли рты от удивления.
   - Что это? - спросил Димыч.
   - Это ария Риголетто из одноименной оперы Джузеппе Верди.
   - Ну ты даешь! - восхитился Володя.
   Мы вскочили с кроватей и стали жать Воробью руки и похлопывать его по спине. Он расплылся в счастливой улыбке.
   На другое утро Халин объявил о полковых учениях с предварительным сосредоточением на надоевшем до чертиков полигоне Геок-Тепе. В 5 часов вечера после "сиесты" я вышел из квартиры с ведром, направляясь к колонке. Краем глаза заметил какое-то движение между кустиками раскиданной повсюду верблюжьей колючки. Приглядевшись, с удивлением увидел ежика, который еле передвигался, потеряв, по-видимому, ориентацию из-за почти полного иссушения организма. Когда я приблизился, он попытался бежать, но не смог и просто уткнул мордочку в песок. Возникло острое чувство жалости к животному. Я вернулся,
   схватил пиалу для чая, и вылил в нее остатки остывшей воды из чайника. Выскочил и увидел, что ежик продолжил свое беспорядочное движение. Подошел к нему и он тут же уткнул мордочку в песок. Я подсунул ему пиалу и наклонил ее. Вода намочила нос, но ежик все еще находился в состоянии анабиоза. Но вот капля воды проникла ему в нос и ежик инстинктивно высунул язык, чтобы слизнуть ее. Я еще раз наклонил пиалу и он удивленно приподнял голову, потом опустил ее и понял, что спасен. Стал быстро лакать как маленькая собачонка. Я умильно глядел на него. Потом побежал, отломил кусочек от булки, давно засохшей в моей тумбочке, размочил ее и подсунул ежику. Тот стал уплетать хлеб за обе щеки. Потом я принес кусочек огурца. И его ежик сгрыз в момент. По всему было видно, что голодал он давно и находился на грани жизни и смерти.
   - Ты что все время бегаешь? - спросил Володя, который только что проснулся.
   - Там ежик, - ответил я.
   - Какой еще ежик? У тебя, похоже, белочка.
   - Нет, там на улице ежик и я его кормлю.
   - А почему на улице? Тащи его сюда.
   Я с радостью сорвал со стены вафельное полотенце и через минуту ежик уже бегал по нашей комнате, громко топая и деловито обнюхивая все углы. Он веселил нас дня два вплоть до нашего отъезда ни полигон.
   - Давайте оставим его в квартире. Положим пол булки хлеба, зелени и оставим воды, - предложил я.
   - Нет, нельзя, - сказал Димыч, - ежи сильно гадят. Будет вонь как после свиней, замучимся выветривать.
   Я с сожалением вытащил ежика на улицу и тот деловито помчался на участок соседней квартиры.
  
   Наутро сборы, погрузка в составы и дорога. Уже на месте в очередной раз было организовано "наступление" в сторону Ирана с развертыванием недалеко от границы. Я стоял в расслабленном состоянии в окопе, прорытом солдатами на возвышенном участке местности и думал о скором приказе
   на увольнение. "Противник" предпринял танковую атаку: танки подошли почти вплотную к нам. Взорвались заложенные нами холостые заряды. Танки развернулись на 90 градусов и ушли в сторону, сильно напылив. Наши "отстреливались" с помощью взрыв-пакетов. Экономия в армии доходила до смешного. Низко над головами пролетело звено Су-9, заказанное Халиным для антуража. На позиции принесли полевую почту. К моему удивлению, я тоже получил письмо. Мой алма-атинский друг Алексей писал, что он женится и формально приглашает меня на свадьбу, понимая, что вряд ли я вырвусь. Я еще больше загрустил. Кто-то женится, а я тут на жаре, морда в пыли и неизвестно, чем это может кончиться. Ведь, как говорил Басов, пять процентов потерь в мирное время на учениях допускаются. Они там на гражданке даже не подозревают о том, что приходится тут понюхать: ходят на работу, в театры, отдыхают на природе, где растет травка и текут ручьи, а мы тут...
   "Зато не скучно", - заметил внутренний голос. Я согласился и стал смотреть в бинокль на копошащегося вдали "противника".
   После учений начались полигонные будни: уборка территории, строевая подготовка, стрельбы из автоматов, пушек, минометов, танков и прочего железа и так до конца лета. Двадцать пятого августа меня и Димхона перед обедом неожиданно вызвал Басов и приказал нам ехать в Небит-Даг.
   - Всё - отслужили, двухгодичники, - сказал он противным голосом. - приказ должен придти со дня на день.
   Потом он подумал немного и добавил неожиданно:
   - Благодарю за службу.
   - Спасибо, - сказали мы одновременно.
  
  
  
   0x01 graphic
  
   "Карабекаульское" ништяк!
  
  
  
  
  
  
   - Не "спасибо", а "служим Советскому Союзу".
   - Да ладно вам, - сказал я, улыбаясь.
   - Чего "ладно"? Ты пока в армии. Хочешь приказа дожидаться на губе?
   - Служим Советскому Союзу! - выпалили мы в два голоса.
   - То-то же... Передашь командование Куинову, - обратился он ко мне, - а ты - тут он обратился к Димычу - старшему сержанту.
   - Полупердун - понятие вечное и общечеловеческое, - сказал я, когда мы уже приближались к нашей казарме для того, чтобы уложить вещи. - Оно не трансформируется с получением более высоких званий. Даже если Басов станет генералом, а он им не станет никогда, перейти в категорию "пердуна" ему не удастся по причине дерьмового характера.
   Заходя в офицерскую казарму, мы лоб в лоб встретились с Левой.
   - Принимай командование батареей, товарищ лейтенант, - сказал я ему.
   - Это почему еще?
   - Что, почему? А где "служу Советскому Союзу"?
   - Приказ пришел?
   - Ну, ты даешь - вопросом на вопрос! Приказ пока не пришел, но со дня на день - едем служить в режиме ожидания.
   - Счастливо вам. А мне еще год тарабанить.
   - Счастливо оставаться.
   В казарме я подошел к Володе, который отдыхал лежа на кровати и подложив ладони под голову.
   - Ну что, товарищ лейтенант, пришел попрощаться...
   - Катись, катись, двухгодичник, счастливо, - сказал Володя и протянул руку
   - Вот так? - спросил я, пожимая ее.
   - Так, так, а что сопли распускать? Будешь в Москве, найдешь меня в справочном бюро, но это года через два, я думаю. Может, и раньше - не знаю. Потом и поговорим, а сейчас я спать хочу. До встречи.
   Он закрыл глаза, а я отправился собирать вещи. Мы собрали их в спортивные сумки и пошли попрощаться со своими солдатами. Мои как раз готовились к обеду. Я дал команду Павлову построить людей. Перед строем сказал, что на днях должен придти приказ, я благодарю их за службу и желаю им счастливо дошагать до дембеля, а потом устроиться в гражданской жизни. Потом последовала команда "Вольно, разойтись!" и солдаты окружили меня, протягивая руки и желая счастливой дороги. Я подумал, что у меня неплохо получалось с ними - практически за два года не было ни одного конфликта. Они хорошо ко мне относились все это время. Может быть, потому, что я по-доброму относился к ним, хоть и не показывал этого - не знаю. К горлу подступил ком, но я сдержался.
   Попросили у Басова машину, чтобы подъехать к станции, но он не дал. Пришлось идти примерно три километра пешком, но мы даже не заметили этого расстояния. Пару часов подождали поезда и ночью уже были в Небит-Даге.
   В квартире нас ожидал сюрприз: ежик оказался внутри. Он проделал лаз в душе, использовав прогнивший край одной из досок пола. Стояла жуткая вонь, превращающая помещение в свинарник. Мы открыли двери и окно, но это не помогало.
   - Я буду спать снаружи, - сказал Димыч и схватился за край кровати.
   Я помог ему вытащить ее на улицу.
   Утром сходили в штаб и спросили, пришел ли приказ. Замначштаба сказал, что не пришел.
  
   И вот начались дни ожидания. Договорились, что пить вообще не будем. Первые два дня мы пили зеленый чай, шутили, вспоминали смешные случаи, произошедшие за эти два года. Сходили в универмаг и купили себе два дополнительных чемодана для военной формы. Зачем мы это сделали, было непонятно - ведь уволили нас без права ношения ее. На третий день мы лежали на койках, отвернувшись друг от друга, и смотрели в одну точку. На четвертый день стали нервными и раздражительными. На одну из моих не очень удачных реплик Димыч запустил в меня кружку с чаем, правда холодным. Я послал его на три буквы и намекнул, что он "чурка". Тут же я почувствовал его руки на своем горле.
   - Если еще раз такое скажешь - убью!
   - Ты что, гордый горец, совсем оборзел. Убери сейчас же руки!
   Он встряхнул головой, с удивлением посмотрел на свои руки и заявил, что еще день и мы друг друга прикончим.
   - Действительно, Димхон, давай будем контролировать себя. Я чувствую, что завтра придет приказ. Можем так и не дожить...
   Я включил приемник. Как раз передавали "Тысяча и одна ночь" на фарси. Димыч стал переводить. Это нас немного успокоило. На другой день приказ не пришел.
   - Ну, что? - спросил я, когда мы пришли в свою квартиру.
   - Пошли.
   Мы вышли с территории части, лениво прошагали квартал по жаре по улице Свободы и завернули в магазин. Каких-либо продуктов, кроме жуткого на вид хлеба, консервов, сливочного печенья, сырков "Дружба", "Геок-Тепе", "Карабекаульского" и крепленого "Ашхабадского", на полках не было. Взяли хлеб, треску в масле и Ашхабадское и вернулись назад. Вскипятили воду и заварили зеленый чай. Без него пить "Ашхабадское" - равносильно самоубийству. Живот схватывает мгновенно и только несколько чашек зеленого приводят в чувство. В комнате не менее 30 градусов плюс 19 градусов Ашхабадского привели нас в состояние полной атрофии. Мы намочили простыни и улеглись на кровати. Сон сморил не сразу: какие-то образы теснились в распухшей голове и растворялись, не успевая оформиться во что-либо реальное.
  
   Утром мы собрались идти в штаб только к одиннадцати часам. Дежурный по части встретил нас с улыбкой - приказ пришел еще вчера вечером. Настроение наше резко улучшилось. Как будто выключатель сработал: мир изменился в лучшую сторону. У замначштаба подписали все бумаги, получили деньги на билеты, попрощались с теми, кого встретили, взяли такси и поехали в аэропорт, зная, что в три часа есть рейс на Ашхабад. Самолет обычно заполнялся наполовину. В небольшом зальчике для пассажиров, в котором отсутствовал кондиционер, стояла духота, поэтому мы вышли и встали в тени большой акации. Чуть побаливала голова от вчерашнего "Ашхабадского", курить не хотелось, разговаривать не хотелось - хотелось только пить. Мы, к сожалению, воды с собой не захватили. В кафе напротив нас подавали только лимонад и спиртные напитки. Решили терпеть. Вскоре объявили посадку, которая длилась около часа. От жажды и жары мы совсем разомлели. В кресла самолета сели уже совсем никакие. Бортпроводница, увидев нас, спросила, не хотим ли мы холодной водички. Мы закивали головами и она принесла две бутылки минералки. Увидев на наклейках надпись "Ашхабадская", мы оба инстинктивно схватились за живот, но вовремя взяли себя в руки - туалет открывали после взлета. Самолет (ИЛ-14) также, как и в мой предыдущий полет, делал через каждые двадцать минут лету посадки, вынималась и загружалась почта, также летчики курили возле самолета и разговаривали с пассажирами.
  
   И вот, наконец, Ашхабад. Мы успешно купили билеты - он до Душанбе, а я до Алма-Аты. Разница времен вылета около одного часа. Мы стояли в буфете около круглого столика и обсуждали последнюю неделю ожидания. Удивлялись, как мы могли так озвереть, что бросались друг на друга.
   - Космонавтов специально готовят, чтобы они могли спокойно общаться в космосе по несколько месяцев, - сказал я. - Подбирают, чтобы они подходили друг другу характерами.
   - А мы не могли неделю вытерпеть, - с сожалением заметил Димхон.
   - Ты не будешь жалеть, что тебя больше никогда никто не назовет Димычем?
   - Как-нибудь переживу...
   - Что будешь делать когда приедешь домой?
   - Куда, в Душанбе или Хорог?
   - В Душанбе, конечно - у тебя ж там жена.
   - Сначала я поеду в Хорог к родителям, а потом уже в Душанбе. Отдохну месяц, а потом на химический завод инженером устроюсь.
   - Зачем тебе это надо? Химия - это ж вредно для здоровья.
   - Специальность у меня такая - химические технологии...
   - Это понятно, но можно и в химчистку податься.
   Димхон на это ничего не ответил.
   - А ты? - спросил он через некоторое время.
   - Я вычислительными машинами займусь.
   - Ты же геофизик? - удивился Димхон.
   - Одно другому не мешает.
   Мы постояли еще некоторое время, говоря о пустяках и тут объявили регистрацию моего рейса.
   - Ну, давай, - сказал я, протягивая Димхону ладонь, - адресами мы поменялись - пиши. Желаю тебе здоровья и счастья на твоей земле и чтобы детишек у тебя было побольше.
   - Спасибо, дорогой, - ответил Димыч и заключил меня в объятья.
   - Прощай, пиши...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

   Одногорбый верблюд
   По данным на февраль 2009 года, "Рубин Тимура" принадлежит шейху Кувейта Насеру ас-Сабаху.
   В декабре 1979 года 58 дивизию дислоцировали в Кушке для переброски в Афганистан. 58я должна была войти в Афганистан, совершить марш до Кандагара и там осуществить прикрытие границы Афганистана с Пакистаном, но наверху решили, что войск уже введено достаточно и дивизию вернули в преждний пункт дислокации, т.е. в Небит-Даг, Казанджик и Кизил-Арват.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

2

  
  
  


Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"