Алексей Рыбин "Лауреат" (Писатель, гитарист первого состава "Кино")
Сквозь бессознательную сонную ночную пелену он услышал пикающий звук. В первую секунду, когда слух его уловил, но сознание ещё не проснулось, он не мог определить что это, где он находится и кто он вообще. Затем стало ясно, что это запикал будильник, что он, к счастью всё ещё "Никто", находится в своей наполовину квартире, в своём наполовину городе, в своей наполовину стране; и что наступило очередное утро очередной зимы, что уже шесть утра и нужно собираться на работу.
Преодолевая зевоту и утреннюю дрожь, он вскочил с дивана, поднял руки вверх встав на носки ступней, немного наклонил спину назад и вытянулся: раздался треск в суставах и хрящах всего тела. После ещё раз зевнул и пошёл в ванную комнату.
Уже умывшись, почистив зубы, побрившись, одевшись и допивая чай на кухне,он ощутил нежелание ехать на работу, на которой трудился уже две недели, а с другой стороны стремление ехать на неё. Видимо, это было связано с тем, что сегодня должны были выдать зарплату. Денег же у него почти не было, да ещё он занял у приятеля. Занял впервые за несколько лет. Вдруг он вспомнил, что у него сегодня день рождения и вечером его придут поздравлять, а через три дня новый год. К этим событиям он относился спокойно, без полного равнодушия, но и без чрезмерной эйфории.
Никто Незнайкин обулся, одел верхнюю одежду и открыл дверь квартиры в подъезд. Там было темно, опять перегорела лампочка и лишь сквозь закрытую дверь между маленьким коридором и квартирами напротив, тонкими полосками на лифт, стены и пол падал свет. Незнайкин закрыл дверь квартиры на два замка, спустился по лестнице; к входной металлической двери, нажал правой рукой на ключ, светящийся ярко-зелёным светом как прожектор маяка ночью на берегу океана; раздался негромкий прерывающийся сигнал. Никто надавил на дверь и вышел из тёмного подъезда на свежий декабрьский воздух.
Первый зимний месяц заканчивался, но снега было немного. До двадцатых чисел его вообще не было, лишь дул северный ветер и стоял мороз -10,-15 градусов.
В то утро было не очень морозно. Свежий снег словно горошины пенопласта разгонял в разные стороны, сонно вальсирующий с ними, ветер. Студила обледенелый асфальт позёмка своими снежными волнами, словно белыми извивающимися хвостами снежных ящериц. Незнайкин взглянул на чёрные кусты сирени с последними потемневшими от мороза листьями, сквозь безжизненные ветви били резкие пучки света столбовых фонарей. Он повернув налево, пошёл прямо к светофору мимо усыпанной снегом лавочке, возле которой лежали пустые бутылки, окурки и использованные шприцы. Перед ним возвышался тёмно-серый девятиэтажный кирпичный дом с разноцветными рекламными растяжками. Переходя пешеходный переход, он посмотрел на очередь из автомобилей и автобусов, ожидающих зелёного сигнала. Она бесформенной массой тянулась почти от линии горизонта вверх до пешеходного холма. Дальше: за тёмными квадратами панельных зданий чернел брошенным пальто на землю, чёрный лес. Сквозь него белыми, жёлтыми, красными и оранжевыми фонарями-пуговицами светосигнализировал о себе спальный микрорайон города.
Перейдя дорогу, Незнайкин спокойным шагом пошёл через городской парк к автобусной остановке. Время у него было достаточно и поэтому он не торопился. Смотрел в ночное беззвёздное небо, на просыпающиеся окна высоток, на бледно-фосфорический цвет снега, освещаемого фонарями. Людей почти не было, иногда выходили из дворов силуэты с рабочими сумками на плечах. Незнайкин ощутил какую-то душевную лёгкость и спокойствие, словно не было и его, словно он растворился в этой утренней предновогодней снежной мгле. В этот момент он вдохнул полной грудью воздух и улыбнулся. Как раз в этот момент мимо шла девушка в белом пальто, увидев его почти бессознательную улыбку, она улыбнулась в ответ. На душе стало ещё свободнее и Незнайкин подумал о том, что светлые, добрые поступки и действия по отношению к людям должны совершаться без причин и без выгод. Зло должно же совершиться по очень веским причинам и во имя добра. Но почему многие люди не помнят добра, а помнят зло. Собака сразу запоминает человека, который накормил её, выражает преданность и ласку, но и помнит того, кто ударил её; но каждая на это реагирует по-разному: одна боится, другая мстит-кусает, а третья загрызает обидчика насмерть и не успокоится пока не загрызёт или пока не застрелят.
Он шёл через почти не освещённый парк. Аттракционы казались трудно различимыми нагромождениями, а тёмно-фиолетовые деревья рощи почти сливались с небом. Незнайкин продолжал размышлять: людям от людей так часто не хватает чуткости и внимания в чистом виде, как оно есть, опять-таки без всяких выгод; не внимания со стороны персонала к посетителям магазинов-ресторанов, а внимания к внутреннему миру человека. И тут он спросил сам себя: а на каком основании человек откроет свой мир другому человеку, если их ничего не связывает, почему станет ему доверять в наше время подозрительности, формативности и стандартности. У нас есть разнообразие товаров и услуг, но есть ли разнообразие чувств и интересов, не материальных и плотских, а идеалов и есть ли вообще идеалы. Наверное, есть, но сейчас они заилены, спрятаны, захламлены.
Вот я шёл - продолжал Никто, улыбнулся и в ответ Небо в лице незнакомой девушки улыбнулось мне. Так размышляя, Никто Незнайкин прошёл через весь парк, перешёл шоссе в направлении остановки и сел в только что подошедший автобус нужного маршрута.
Он ехал десять минут в полупустом автобусе. Многие люди дремали. Незнайкин вышел на нужной ему остановке и вскоре был уже на крыльце учреждения в котором работал.До начала рабочего дня оставалось ещё двадцать минут.
Это была территория складских помещений, в которых размещались различные частные организации. Должность, которую занимал Никто Незнайкин была "классической" и "около интеллигентной" на ряду со сторожем, дворником и разнорабочим. Он работал грузчиком-комплектовщиком.
На территории базы находилось двухэтажное здание из грязно-серого кирпича, строение брежневской эпохи. В ту самую эпоху здесь располагалась пошивочная фабрика женской и детской одежды. На стене у центрального входа, где стоял Незнайкин, сохранилась синяя, выцветшая табличка с почти стёршимися буквами. Можно было различить слово "цех", затем шёл какой-то шифр и номер "3". Над железо-бетонным навесом у выхода висели цветные растяжки многочисленных ооо, чп, ип и т.д.: ооо "сварог" - "оптовая продажа мусорных мешков"; ооо сантехстрой, ооо сантехопторг, а также таблички риэлторских фирм и адвокатов с нотариусами. Это всё были конторы многочисленных частных предпринимателей. Но если в "застойную" брежневскую эпоху здесь что-то шили, то в "эру инноваций и прогрессивных нано-технологий", только продавали, перепродавали, покупали и перепокупали. Для Незнайкина было загадкой: почему всё это называлось предпринимательством, то есть создание чего-то своим трудом. Например, его предки были зажиточными крестьянами (по-другому: "кулаками"). Они выращивали хлеб, разводили скот, птицу; вкладывали в это силы, знания и время-предпринимали. Затем продавали плоды своего труда, этим кормили свою семью. Значительную часть дохода добровольно отдавали церкви.
В центральном вестибюле здания уже горел свет. Никто вошёл вовнутрь погреться. Внутри никого не было. Склад, где он работал под командованием двух кладовщиц Н. и Т., ещё был закрыт. Возле чёрной железной двери "умывалась" большая жёлто-серая, с коричневыми полосками кошка. Незнайкин стоя у окна, облокотился на подоконник и посмотрел через плечо в превращающиеся из чёрного в бледно-голубое стекло: утро уходило - приближался день.
Пришли кладовщицы. Начались трудовые будни: приходили и уходили клиенты, что-то разгружали, что-то грузили, к зданию подъезжали и уезжали машины и т.д...
Вдоль "цеха для пошива" проходила дорога. Она начиналась от холма у шоссе и спускалась капюшоном кобры до складов с сантехникой большого диаметра. Незнайкин курил на крыльце, глядя на эту скучную дорогу. Слева и справа росли две старые гигантские ели с буро-зелёными, припорошенными снежной крупой, ветвями. Возле одной из них две молодые девушки хихикая, вешали новогодние сиреневые шары. Этот эпизод совершенно не вписывался в общую суетливую с гремящими фурами, бегущими рабочими с накладными в руках. Не вписывался и отдалённый пейзаж за дорогой: кусты, сухой бурьян; сине-серый лес, над которым уже взошло матово-красное зимнее солнце.
Незнайкин не заметил как наступил обед. После обеда клиентов почти не было до конца рабочего дня. Начальницы беседовали друг с другом, разгадывая кроссворды. Содержание их бесед было таким: что сегодня приготовить своим домашним на ужин, что готовили вчера, закупила ли та и другая к новому году продукты, да где и почём; жаловались, что денег не хватает ни им, ни их детям, что всё подорожало и т.д. и т.п. Эти заботы были важными, но не стоили того, по мнению Незнайкина, чтобы ими забивать головы и разговаривать о них. На складе было холодно, гудел обогреватель, не дававший тепла. Рабочий день близился к концу, садилось солнце. Его оранжево-красные угасающие лучи, тускнея скользили по окну в решётке, стеллажам и полу, как бы прощаясь до следующего дня.
Пришла одна из руководителей фирмы и сказала, что придётся выйти на работу в праздники, намечается инвентаризация, что мол, надо, нужно и т.п. Незнайкин спросил: выдадут ли зарплату сегодня. Начальница сказала, что не знает. Вдруг Незнайкину пришла мысль: а не подняться ли на второй этаж к директору и уволиться; а потом уйти на все четыре стороны, получив зарплату и увольнительные. Не говоря своим кладовщицам ни слова, он так и сделал. Написал заявление, получил зарплату за две недели и расчёт. Бухгалтер была несколько удивлена, сказав, что впервые сталкивается с таким быстрым увольнением по собственному желанию. Незнайкину было всё равно, что говорили и думали по этому поводу окружающие. Выяснилось, что зарплату выдавали уже два часа и её уже получили почти все сотрудники.
Никто положил деньги в карман и решил зайти в комнату для отдыха выпить кружку чая на дорожку и забрать свои чайные принадлежности. В помещении никого не было, за окном уже почти стемнело. Была открыта форточка. Повеяло свежим декабрьским воздухом, усилился мороз. Через заиндевевшее стекло были заметны блики далёких городских фонарей, из форточки доносились ритмичные скрипящие звуки снега под колёсами уезжающих машин и подошвами проходящих мимо пешеходов. Незнайкин достал мобильный телефон и позвонил своим приятелям, чтобы напомнить им о вечернем приглашении на празднование дня рождения. Они сказали, что уже приготовились и в семь вечера заедут. Потом он включил свет, включил чайник, взял кружку, бросил неё кубики рафинада и пакетик чая. Чайник закипел, Никто налил кипяток. Глядя в потемневшие стёкла окна, в которых отразилась вся комната со старой мебелью, выцветшими обоями, облупившимся потолком, а также он сам. Никто перелистал в голове последние три месяца своей жизни в этом полу своём городе, вспомнив свои рухнувшие планы, лопнувшие иллюзии и наступившее после этого разочарование. В душе он был трудоголиком, но старался находиться в согласии со своим внутренним миром, хотел чтобы его желания и интересы реализовывались и дела соответствовали бы им. Никто в душе был художником и по мере возможности писал картины, испытывая в этом потребность. Учился он на дизайнера и хотел работать им. Даже чуть-чуть поработал. Однако вскоре разочаровался в организации всех этих "шаражек", да и во всём, как ему казалось, частном бизнесе. Всё у них упиралось в деньги: деньги, деньги... Ох, уж эти деньги... Да, они важны, но это не главное. Незнайкин считал, что когда всё заточено под то, чтобы делать деньги, забывают о человеке, он становится приложением денег, а не деньги вспомогательным инструментом для него.
Что же касается института в котором учился Незнайкин, то поступил он в него почти семь лет назад, но из-за своих "мытарств" никак не мог его закончить. Однако, одно высшее образование у него уже всё-таки было. В этом году он восстановился, чтобы получить второе. За семь лет картина мало изменилась: аудиторий не хватало, помещения слабо отапливались также плохо, зато преподавательский конвейер платного образования работал на полную мощность. Большинство студентов были как сонные мухи, со своими внутренними мирками, амбициями, со своими "муравьями" в голове, этим Незнайкин особенно не отличался. Он всегда тянулся к людям, желая найти с ними общее. Вообще, от природы он был добрым и открытым, даже наивным, но обиды и не внимание причинённые ему в юности, к двадцати пяти годам сделали его ироничным и циничным. "Атомизация" российского общества, которая наметилась в начале "нулевых", не обошла стороной и Незнайкина. Более того, он терпеть не мог безразличие и равнодушие в людях, но так как этого "добра" становилось всё больше, в Никто росла неприязнь к этому и в свою очередь равнодушие в адрес равнодушных людей. Он считал, что эта цепная реакция охватывает миллионы людей и последнее время он видел спасение в подлинном восстановлении православия и укреплении православной церкви, возрождении её в сердцах и душах, а главное - в поступках и делах. Но как?! Вот вопрос. В одной из книг Незнайкин прочёл: "Сегодня Россия представляет собой общество "маленьких наполеончиков" ". Это словосочетание запало ему в душу. Действительно, 140 миллионов "свободных атомов" и похоже, у каждого своё направление движения. Доказательства этого Никто видел каждый день в любом учреждении, везде, где он бывал: в столице, в региональных центрах, деревнях; в любых коллективах и компаниях. Хотя, возможно, ещё оставались какие-то единые устремления, взгляды, мечты, но в большинстве своём, как он считал, действительно происходила "атомизация", эгоизация, дебилизация и деградация общества некогда Великой Православной Империи, а позднее Великой Советской "атеистической" Империи. Сейчас же в обществе ослабленной федерации, царил духовный и идейный вакуум: кризисы семьи, межличностных отношений, происходило разрастание "социальных ям", как между разными социальными группами, так и между отдельно взятыми людьми, росло непонимание, ненависть к чужому, отличному от других мнений; угасали творческие стремления людей в различных сферах общественной деятельности; многие перестали что-то создавать, предпочитая лишь потреблять.
Так сидел Никто Незнайкин в холодной комнате, попивая горячий чай и думал... Вдруг его мысли сфокусировались на людях с которыми он общался, и не только общался. У него и его приятелей было увлечение, которое не выходило за приделы их узкого круга: он пытался играть на ритм-гитаре, его приятель В. играл на барабанчиках, точнее на бонгах, а третий приятель мастерски играл на электро и на ритм гитарах. Собирались они раз в неделю, то на квартире у Незнайкина, то у кого-то из его товарищей. Старались писать и играть что-то своё. Это нравилось Никто, хотя его больше увлекала поэтическая сторона дела, а вот А. и В. больше тяготели к ритму, то есть к песенной стихии, а не к поэтической в её чистом виде. Незнайкин всю эту осень писал свои "песни", или как говорил В.: "стихи под аккомпанемент", который не всегда соответствовал построению слов в них. Тем не менее он испытывал в этом потребность. Вдруг он вспомнил, что недавно с приятелем они подбирали имя своему "бэнду" и остановились на странном философском словосочетании: "Подводные Рельсы". Их четвёртый приятель Д., мнение которого Никто очень ценил и который собирался выступить в качестве басиста, но увлечение работой журналиста и независимость натуры пылкого исследователя занимали почти всё его свободное время, хотя он иногда встречался с ними; в одну из таких встреч Д. предложил слово: "Рельсы", а Никто добавил : "Подводные". "Подводные Рельсы".
Незнайкин вспомнил, что сегодня после обеда, выйдя на перекур с чёрного входа бывшего пошивочного цеха на квадратное бетонное крыльцо, похожее на постамент, он почувствовал, что в его голове появляются слова сплетающиеся в строчки. Появлялась песня, или стихотворение "Подводные Рельсы". Первые строки были такие:
" С тамбурином в тамбуре весело пляши.
Этот Мир давно уже грязен,
И давно уж плешив..."
Его приятель В. иногда приходил к нему с тамбурином, второе его название: бубен. Никто бренчал на гитаре, а В. позвякивал этим древним самоедским инструментом. Именно этот факт лёг в основу новых строчек. Незнайкин курил и смотрел на своеобразный пейзаж: мусорные мешки у входа; припорошенный снегом жёлтый "Ваз 21. 01" с ржавым днищем; выкрашенным красной краской, переполненный мусорный бак; стайки тощих чёрных дворняжек; мрачные складские помещения - всё это было залито холодным розоватым зимним солнечным светом, а над головой темнело предвечернее небо. И новые строчки появлялись и появлялись:
" Дальнейший нашего поезда путь
Лежит под водой, и мы забираем,
Чтобы отмыть, эти ржавые рельсы с собой.
Вперёд: в пучину морей, покинем земную природу
Видишь-там впереди не видно проезда, не видно
прохода...
И так далее...
В этот момент вышли кладовщицы и одна из них спросила у Никто о размере его оклада. Он не ответил, только выпусти дым. Он это сделал без злого умысла, просто ему было некогда - в нём шла внутренняя работа. Это вызвало раздражение у начальницы... .
Ещё, допивая чай, Незнайкин вспомнил о своей подружке. О том, что она сегодня не приедет - слишком занята: учёба, работа, сессия. Вспомнил её слова о том, что она хочет строить карьеру, коттедж и "классную" машину. Припомнил, что
количество его встреч с ней: прогулок, посиделок в кафе и кинотеатрах, ну, и так далее..., можно пересчитать по пальцам. Да, она ему нравилась, но он уже понимал, что нравится она ему только внешне.
Вдруг в его мыслях неожиданно возникло слово "компромисс".
Незнайкин прошептал несколько раз: компромисс, компромисс, потом продолжил цитатой: "компромисс не для нас..." Да, думал он: мне почти тридцать лет, а всё ещё юношеская (по мнению многих) позиция. Что будет дальше? Да, видно будет - сам себе ответил он.
Итак: он допил чай, вымыл кружку, ложку, сложил их в пакет; оделся и вышел в коридор. Подводя к лестнице, ведущей вниз, он увидел ещё раз девушек менеджеров (управительниц, как он их шутливо называл), и девушек бухгалтеров (бухгалтериц). Они все, улыбнувшись, спросили:
- Ты, что уволился? Хи-хи! Ну, ты даёшь!
- С наступающим. Всего доброго,- ответил Незнайкин, спускаясь по ступенькам.
- И тебя. Пока, - сказали в один голос девушки.
Заходить к кладовщицам Незнайкину не хотелось и он сразу вышел из здания. Перешёл через дорогу и пошёл вверх к автобусной остановке. Поднимаясь вверх и проходя мимо бетонного забора микро-районного кладбища, Незнайкин глянул вниз на тёмные здания бывшего пошивочного цеха, на строения складов и настроение его улучшилось. А у пропускных ворот, в самом низу стояли длинные фуры и рабочие то ли разгружали, то ли загружали длинные трубы в них.
Незнайкин взглянул за забор кладбища. Там по периметру были посажены кустарники и деревья, подёрнутые снегом. Между могил было темно и тихо, и глядя туда, Незнайкин не испытывал никакой печали и тоски по поводу того, "что все там будут и все уйдут и назад никто и никогда не вернётся". Он подумал: да все уйдём, а музыка останется. Никто не знал чья эта мысль, но она ему очень нравилась и настроение его ещё больше улучшилось.
Он дошёл до перекрёстка и повернул направо, пошёл вдоль массивного двухэтажного здания академии милиции. Оно находилось сразу за кладбищем. На крыльце стояли курсанты: парни и девушки в серых бушлатах, все с одинаковыми лицами, как показалось Незнайкину. Никто пошёл по тёмной аллее, усаженной по обеим сторонам тополями, к остановке, где останавливались автобусы, едущие в центральные районы города, в одном из которых жил Незнайкин.
Через полчаса он уже был в своём районе и направлялся к своему дому тем же путём, которым шёл утром - через парк. Вдруг он вспомнил, что нужно зайти в универсам купить ёлку, продукты и напитки. Никто перешёл парк и направился за покупками. Слева был рынок, из палаток которого громко блеяла песня: "Бе-л-лы е розы, беллы-е розы...". Да, подумал Незнайкин двадцать лет прошло, а всё тот же "ласковый май".
Ещё через час Никто Низнайкин был уже дома и встречал своих гостей. Долг был отдан, стол накрыт, а в зале стояла только что наряженная ёлка. Молодые люди вымыли руки и сели за стол. Потом стали открывать шампанское и поздравлять Незнайкина с его очередным днём рождения, беседовать на разные темы. Чуть позже они достали свои гитары и бонги из чехлов и стали петь и играть под лёгким гипнозом шампанского, улыбаясь и смеясь...
А этот день был обычным днём из миллионов таких же дней и он подходил к концу. Но все ли эти многомиллионные дни были обычными? Конечно же нет. И даже этот, обычный для Незнайкина, для кого-то был уникальным.
К концу подходил и этот, очередной год из уже прошедших тысячелетий, но приближался новый и миллионы людей были объединены этим всеобщим радостным и немножко грустным событием.