Одуряющий аромат цветущих деревьев вонзается в мозг. Ладонь в ладонь -- пальцы сжимаются до боли в суставах, как тогда... Только сейчас под кожей ласкающая бархатистость алькантары, а не липкий от пота душный жаркий пластик. Мы в машине, одни под нетемнеющим небом на краю вселенной, в тысяче километров от дома. От моего дома, потому что его дом здесь. Здесь, на окраине небольшого городка, в пропахшей кошками двухэтажке со скособоченными лестницами и кривыми полами. Из таких мест бегут без оглядки, а потом, если судьба приводит вновь, брезгливо отворачиваются, проносясь мимо по скоростному шоссе. И все-таки здесь его дом.
-- Она ведь звонила тебе? -- он молча кивает.
-- У твоего сына ведь сегодня день рожденья, -- он молчит.
-- Нельзя оставлять детей без подарков, -- я высвобождаю руку и щелкаю замком.
Дверка взмывает вверх, и я вытаскиваю из багажника шуршащий пакет. Пакет заполняет багажник почти целиком.
-- У тебя есть время до семи, Зверь.
Он берет пакет и уходит, не оглядываясь. Он не любит смотреть назад, но иногда такое поведение слишком большая роскошь. Смертельная роскошь я бы сказала.
Я возвращаюсь в машину и хватаюсь за сигарету. Чертов аромат. Ничем не перебить. Я поднимаю стекла, и не врываются уже больше в окна ночная свежесть и кружащий голову запах цветущих лип. Я проваливаюсь вглубь сидения и позволяю алькантаре обнять себя. Не оглядываться назад -- это слишком большая роскошь для таких как мы. Куда большая роскошь, чем ламбо на разбитой дороге. Память человека прихотливая штука. Человек может забыть то, что было, и помнить то, чего не было. Моя работа -- помогать людям вспоминать то, что мне необходимо. И сейчас мне всего лишь нужно помочь одному человеку вспомнить необходимую мне информацию. И ещё у меня очень много времени -- целых семь часов и двадцать лет. Запах дорогого парфюма накладывается на запах крови и пороха. Человеческий пот мешается с элитным алкоголем. Визгливые звуки вечеринок сплетаются с шумом волн и человеческими криками. Мне нужно вспомнить. Потому что он не мог не сказать. Потому что он знает, что я должна быть в курсе. Потому что он не мог утаить от меня информацию. Информацию, которой можно взять человека за горло и не отпускать до тех пор, пока он, полузадушенный, в слезах и собственной блевотине не прошепчет затравленно "я готов на все". И тогда тем, кому это может повредить, остается одно -- убить.
Воспоминания, воспоминания, воспоминания... Чертовы энграммы, а я чувствую себя цыпленком, которому вместо вкусных зерен подсовывают шарик, смоченный хиной.
Во рту горечь от выкуренных сигарет, и я, наконец, сдаюсь и опускаю стекло. Чертовы энграммы, чертовы воспоминания, чертовы липы!
Белеющий восток сливается с синеющим западом и кахолонговый рассвет растворяет в себе безумное целестиновое небо и цветущие деревья
Ничего нет, кроме опалесцирующего тумана, одуряющего аромата и прилипшей к ладоням кожи.
Я срываю перчатки. Стоп!
Воспоминание ...три года назад...я срываю мокрые кожаные перчатки так, что тонкая лайка рвется по шву, освобождаюсь от балаклавы, подношу к лицу зажатые в кулак раздавленные ампулы и сую голову под струю воды. Он щелкает зажигалкой и закуривает. Я вытираю лицо и беру предложенную сигарету. Все нормально. Очередная работа. Как всегда, без проблем.
-- У меня есть женщина,-- неожиданно роняет он, но мне все равно. Главное, у нас опять получилось как надо. Мысленно я далеко отсюда, там, где среди телячьей кожи и палисандра меняют хозяев суммы с девятью нулями, там, где под кокаин ставят на кон "Эксельсиор", там, где на "Кристи" выкидывают бешеные бабки за банальную "черную вдову"*, со смешком, что мои поцелуи более опасны, чем её. "У меня есть женщина", -- с интонацией человека, нашедшего в жизни смысл и цель, повторяет он. Очень к месту.Женщина у него есть... Впрочем, у мужчины должна быть женщина. Просто женщина, просто жизнь. Я кидаю окурок на пол, где вода перемешана с кровью и пожимаю плечами...
Вот оно! Я вспомнила, как это было. Чертова энграмма теперь намертво впечатана в мою память. Он не виноват. Этот фейл мой. Я должна была спросить. Я должная была поинтересоваться. Я должна была разузнать и разрулить... Туман рассеивается, и ветви липы вновь касаются крыши. Я тяну руку вверх, срываю цветущую кисть и, после, прижимаю ветку к лицу. Все кончено... я оказалась права. Вина -- моя.
-- Черт! -- на часах без пяти семь. Я нащупываю трубку и набираю номер: "Отбой". Кодовое слово, подтверждение. "От-бой".
Дверь открывается ровно в семь. Он выходит на крыльцо и вдыхает свежий утренний воздух. Делает шаг вперед. Он не смотрит назад. И даже не оглядывается по сторонам. Он глотает пропитанный запахом цветущих деревьев свежий утренний воздух и не оглядывается на окно на втором этаже, за голубой занавеской. Вокруг он тоже не смотрит.
Когда я делаю дозвон, он почему-то никак не может достать из кармана телефон. А потом роняет этот идиотский телефон на взрытый асфальт.
"Аппарат абонента выключен...".
Я хлопаю дверкой.
-- Ты что -- забыл, где машина стоит? -- я не хочу видеть его неживой взгляд. Я отворачиваюсь и сплетаю свои пальцы с его до боли в суставах.
-- Ты должен отправить их в Швейцарию, -- он молчит. -- Маленький домик у озера... -- он молча кивает.
Я высвобождаю руку и погружаюсь вглубь ковша. Горький вкус сигареты смешивается со сладким липовым цветом. Я натягиваю перчатки и кладу ладони на руль.
...алькантара обнимает мои плечи...
* Элитное оружие без декора, где отсутствие украшений подчеркивало безупречность исполнения.