Венчание Табиты и Обадии состоялось в субботу тридцать первого мая в молитвенном доме Второй конгрегационной церкви на холме. В церкви присутствовали лучшие семьи Гринвича -- Миды, Рейнольдсы, Дэки, Клоузесы и Хастеды.
Тибби неплохо выглядит, с гордостью думала Миранда, грациозно следуя за отцом и сестрой по проходу. Табита красовалась в отданном Мирандой платье серого муарового шелка, украшенном рюшами. Разница в росте позволила Миранде подрезать немало ткани по подолу, чтобы наставить ее по бокам, потому что для Табиты платье оказалось тесным. А еще Миранда отдала зеленые страусовые перья на шляпку сестры. Белое свадебное платье для жены фермера было бы немыслимой роскошью, и без щедрости Миранды Табита пошла бы под венец в обычном шерстяном платье или альпаке.
Обадия ждал невесту у кафедры. Его широкое лицо было чисто вымыто и сияло счастьем.
Эфраим передал ему младшую дочь и вместе с Мирандой отошел в сторону. Преподобный Кларк открыл Библию и воздел руки к небесам. Собравшиеся склонили головы -- все, кроме Абигайль. Она сцепила натруженные руки на спинке передней скамьи и с тревогой взглянула на стоящую у кафедры группу людей. Мать Обадии посмотрела на напряженную фигуру рядом с собой и ободряюще прошептала:
-- Тяжело, когда они покидают нас, Эбби, но Об станет тебе хорошим сыном, да и поселятся они рядом.
Абигайль кивнула. Но смотрела она не на Табиту, а на Миранду, потому что была потрясена выражением немого страдания на потупленном лице девушки, а боль в ее глазах была столь очевидной, что материнское сердце сжалось.
"Я так и знала", -- думала глубоко встревоженная Абигайль, -- "с девочкой и правда что-то случилось, и она не рассказала об этом даже мне". Пока она размышляла о причине горя Миранды, горя, которое она давно подозревала, но не хотела признавать весь прошедший месяц, венчание закончилось, и с запоздалым раскаянием она поняла, что во время самого главного события в жизни Табиты она совсем не думала о младшей дочери.
Около тридцати гостей поехали по дороге до Стэнвич-Роуд, а затем на ферму Уэллсов на свадебное пиршество: яблоки, сухие персики и пироги из ревеня, ветчина, пончики, кофе, сидр и многое другое -- Абигайль и ее дочери готовили праздничный ужин несколько дней.
Старшее поколение сидело под деревьями и с интересом наблюдало, как молодежь играет в жмурки, где по правилам парень целует пойманную девушку. Даже Эфраим не видел ничего дурного в этой свадебной игре, как не видели в этом ничего странного и другие фермеры, которые могли следовать очень суровым жизненным правилам, но вместе с тем наслаждались грубыми и дикими забавами.
Миранде очень хотелось убежать в свою тихую комнатку на чердаке, которую уже не надо было ни с кем делить, но она не осмеливалась это сделать, зная, что ее отсутствие может оскорбить отца. Она старалась держаться в стороне, занявшись пирогами и тарелками, которые носила туда-сюда, и молодым людям приходилось все время пропускать ее. Многие мужчины бросали на нее восхищенные взгляды, но они побаивались ее. В своем зеленом шелковом платье эта высокая красивая девушка выглядела чужой и недоступной.
-- Ну и задавака она, -- шепнула коренастая Феба Мид Деборе Уилсон, когда обе забежали за угол амбара, чтобы спрятаться от Зака Уилсона, который в этот момент с завязанными глазами и вытянутыми руками тщетно старался поймать какую-нибудь девушку.
Увидев, что в ее направлении, спотыкаясь, бредет ее бывший поклонник, Миранда спряталась за деревом и, конечно, избежала бы нежеланной встречи, если бы Об, ее новоиспеченный братец, не схватил ее в охапку и не толкнул в распростертые руки Зака. Все перестали бегать, чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Послышались смешки. Миранда стояла неподвижно, словно столб, а грубые пальцы Зака шарили по ее платью и волосам.
-- Это же Ренни! -- воскликнул молодой человек и, сорвав с глаз повязку, наградил девушку звучным слюнявым поцелуем прямо в губы. Не успев даже сообразить, что делает, Миранда с силой ударила его по толстой щеке, так что он покачнулся.
-- В следующий раз играй с айсбергом, Зак! -- крикнул кто-то из мужчин. -- По крайней мере, они не дерутся.
Миранда отвернулась и заметила негодующий взгляд Табиты. Ренни посмела устроить сцену, испортив всем веселье на ее свадьбе! Миранда почувствовала, как к щекам прилила волна крови.
-- Прости, Тибби, -- прошептала она, а затем, подобрав юбки, убежала в дом.
В отличие от Эфраима, не удостоившегося счастья лицезреть инцидент, Абигайль все видела.
-- Пойду проверю, как дела, духовка может остыть, -- шепнула она соседке и пошла за дочерью.
Она нашла Миранду наверху, лежащую на кровати лицом вниз и рыдающую так, что она даже не услышала шагов матери. Но, почувствовав прикосновение, девушка подскочила.
-- Успокойся, Ренни, -- мягко сказала Абигайль. -- Расскажи мне, что тебя беспокоит. Я же вижу...
Она остановилась, в удивлении глядя на дочь. На корсаже Миранды висело удивительное золотое кольцо с красным камнем в форме сердечка. Девушка быстро прикрыла его рукой, но мать покачала головой и вытащила кольцо из ее сжатых пальцев.
-- Что это, Миранда? -- строго спросила она. -- И почему ты его прячешь? Я жду ответа, дорогая, -- она положила руки на плечи девушки, и Миранда с судорожным всхлипыванием спрятала лицо на груди матери.
-- Это обручальное кольцо Ван Ринов, -- прошептала она.
Абигайль, совершенно сбитая с толку, встревожилась еще больше. Значит ли это, что Ренни взяла кольцо тайком и теперь боится признать вину и потому его прячет? Кольцо явно очень дорогое. Она убрала руку.
-- Откуда у тебя это кольцо? -- резко спросила она.
Миранда подняла голову. Раз уж все так получилось, она не может больше скрывать правду от матери.
-- Он дал его мне, -- гордо ответила она. -- Николас.
На мгновение Абигайль почувствовала облегчение. Не удивительно, что при расставании мистер Ван Рин вручил девушке подарок, тем более, что он очень щедрый человек. Но затем ее недоумение вернулось.
-- Но почему это обручальное кольцо? И почему ты прячешь его? И потом, -- добавила она с возрастающим беспокойством, -- ты называешь его просто Николасом, но ведь это неприлично, Ренни.
Миранда встала с кровати и медленно подошла к маленькому столику, на котором лежали ее туалетные принадлежности. Флакон с туалетной водой стоял не на месте. Она передвинула его, взяла роговой гребень и снова положила.
-- Я собираюсь выйти за него замуж, мама, -- ответила она.
-- Что? -- ахнула Абигайль.
Миранда обернулась. Ее подбородок был слегка приподнят, удлиненные глаза смотрели одновременно вызывающе и испуганно, но на губах играла легкая улыбка.
-- Замуж, мама, следующей весной.
-- Но Ренни, это же невозможно! Не глупи, девочка.
Абигайль в волнении сцепила пальцы. Ее обычная решимость перешла в смущение.
-- Он слишком стар для тебя.
Из множества теснившихся в ее голове возражений это первое пришло на ум -- представление о Николасе как о степенном, уже немолодом джентльмене.
Миранда тихонько рассмеялась, сообразив, что у матери, должно быть, сохранилось о Николасе прошлогоднее представление.
-- Мамочка, ему всего тридцать два года и он самый красивый мужчина на свете.
-- Вижу, Миранда, он совсем не такой, каким я его представляла. Но это неважно. Скажи мне лучше, как могло случиться, что его жена умерла в понедельник, ты уехала в пятницу, и все же он дал тебе обручальное кольцо?
Ее голос звучал очень холодно, и невольно девушка сделала протестующее движение.
-- Да, -- сказала она, стараясь подыскать верные слова. -- Я знаю... это кажется... я знаю, что это трудно понять, все было не совсем так... -- Миранда остановилась. Неожиданно она бросилась к ногам матери, и, обхватив ее худые колени, взглянула на нее с отчаянной мольбой.
-- Я люблю его, мама. Думаю, я полюбила его с первого взгляда. Неужели ты не можешь меня понять? Пожалуйста? А он... он не был счастлив с Джоанной.
Абигайль понемногу успокаивалась, позволяя любви к дочери победить охватившее ее сомнение. Знатные господа живут по-иному, размышляла она, кто я такая, чтобы судить их? Она молчала, нежно поглаживая волосы дочери, и постепенно даже почувствовала гордость за нее, смешанную с чувством вины. Но, возможно, это будет прекрасный брак.
-- Твой отец... -- начала она, одновременно пытаясь привыкнуть к новости.
-- Папа не должен ничего знать, -- быстро перебила ее Миранда. -- Никто не должен знать. Он так хотел. Николас.
Нахмурившись, Абигайль отвернулась от умоляющего взгляда дочери. Она видела все основания для сохранения тайны. Весь Гринвич будет взбудоражен, если о планах Миранды станет что-то известно. И все же во всем этом было что-то неправильное, что-то злое, думала Абигайль. Но девочка любит его. Она станет настоящей леди. Я не разрушу ее счастье.
Она резко поднялась и поправила свое поплиновое платье.
-- Вытри глаза, Ренни, и посмотри, готов ли пирог. Я сохраню твою тайну.
Девушка взглянула на мать с пылкой благодарностью. Было приятно поделиться тайной. Это делало ее мечту более реальной. Потому что бывали моменты, когда Миранде начинало казаться, будто Драгонвик был сном, как сном было и все, что с ней случилось. Может быть, Николас забыл ее... Может быть, он и не любил ее вовсе... Может быть, он уже встретил другую...
Все медленнее тянулись летние дни, а страхи Миранды возрастали.
* * *
К концу сентября Миранда уже не могла больше ждать. Она не могла ни есть, ни спать. Ее талисманы -- кольцо с сердечком и записка Николаса, которую она получила в день отъезда из Драгонвика, больше не могли служить утешением. По правде говоря, она уже приготовилась принять тот факт, что он может и не написать ей.
И еще она была уверена, что существует некий запрет на возможность написать ему самой. Но почему? -- страстно размышляла Миранда. Что может быть более естественным? Несколько благодарных слов за доброту и самый безобидный вопрос о здоровье. Письмо, которое любой человек может прочесть без всяких подозрений.
Однажды утром, когда мужчины работали в поле, а Абигайль пошла навестить Табиту, Миранда прокралась в гостиную и села за отцовский письменный стол из вишневого дерева.
У нее получилось четыре варианта письма и, в конце концов, она остановилась на последнем, переписав его набело на линованной бумаге, вырванной из гроссбуха отца. Больше добавить было нечего.
Стэнвич-Роуд, Гринвич, 25 сентября, 1845.
Дорогой кузен Николас.
Кажется, прошла вечность (она соскребла это слово перочинным ножом и заменила на "прошло много времени") с тех пор, как я уехала из Драгонвика.
Я надеюсь, что, вы, как и Кэтрин, здоровы. Мои мысли все время возвращаются квам (она становилась, торопливо поправила букву "м" на "ш" и добавила окончание "ей") вашей доброте и гостеприимству. Пожалуйста (это слово она соскоблила). Для меня было бы большой честью узнать, что у вас всеблагополучно.
Миранда отложила ручку, и ее глаза тоскливо устремились сквозь окно на листья вяза. Как же подписать письмо? Не "искренне ваша", не "с почтением". Она долго не могла подобрать подходящего слова, а затем решительно взяла ручку и написала "Миранда", тщательно сопроводив подпись причудливыми завитушками, которыми ее обучали в академии.
Сложив листок пополам, она сунула его в конверт и написала адрес. Ясным погожим днем, пройдя три мили до почты, Миранда отправила письмо без марки, а когда вернулась назад, бодро прошагав через поля золотарника и по Стэнвич-Роуд, почувствовала, что на душе полегчало.
Конечно, остальное он прочтет между строк и пришлет ей слова поддержки.
Но неделя проходила за неделей, а ответа не было.
"Девочка тает на глазах", -- думала Абигайль, с тревогой глядя на дочь. -- "Как бы я хотела, чтобы она никогда не ездила в этот Драгонвик и даже не слышала ни о каком Николасе. Она всегда была очень романтичной натурой, и к моему стыду, я, кажется, поощряла ее".
-- Ешь хорошенько, Ренни, -- приказывала она с раздражением, вызванным неподдельной тревогой. -- Ты похожа на ощипанного воробья.
-- Это точно, -- соглашался Эфраим, вытирая рот и пристально глядя на Миранду. -- Что тебя тревожит все эти дни, дитя? У тебя до того вытянулось лицо, что впору есть овес из кормушки.
В последнее время он был доволен дочерью. Она была такой тихой и покорной. Правда, ему казалось, что она стала худой как жердь, но девчонки неуравновешенные и странные создания, вечно со своими глупыми прихотями.
Эфраим нахмурился и открыл было рот, чтобы что-то добавить, но тут в разговор вмешался Нат.
-- Смотрите, -- закричал он, показывая на кухонное окно. -- Какой-то чужак на чалой лошади въехал в наши ворота!
Миранда вздрогнула. Несмотря на здравый смысл, дикая надежда заставила ее сердце яростно забиться. Вместе со всеми она бросилась к окну, и они внимательно наблюдали за приближающимся всадником. Приезд любого незнакомца всегда был событием.
-- Это не торговец, -- заметил Нат. -- У него нет котомки.
Чалая пошла шагом со склоненной головой. На всаднике был шерстяной плащ и круглая шляпа.
-- Кто-то сбился с дороги, -- предположила Абигайль. Ей в голову пришла мысль, что этот человек мог приехать к Миранде, но взглянув на разочарованную дочь, поняла, что это не Николас.
-- Пойду узнаю, что ему надо, -- сказал Эфраим, направляясь к двери. В этот момент незнакомец поднял голову, и Миранда удивленно вскрикнула.
-- Это доктор Тернер!
Она смотрела на крепкие плечи, круглое улыбающееся лицо Джеффа и ненавидела его за то, что он прибыл с верховья реки, что он так сильно напоминает ей Драгонвик, но при этом он не Николас. Но он может сообщить ей новости о Николасе, с возрастающим возбуждением подумала она. Конечно, у него должны быть новости!
Пока Джефф слезал с лошади, она быстро сбежала по ступенькам.
В какой-то миг он даже не узнал ее. Золотые волосы были заплетены в косы и туго уложены вокруг головы. В розовом ситцевом платье и фартуке она выглядела очень худой и бледной, а ее карие глаза на заострившемся лице казались теперь огромными. Когда она робко ему улыбнулась, ее губы дрожали.
-- О, доктор Тернер! -- импульсивно воскликнула она. -- Вы знаете... знаете?... -- она оборвала себя, сообразив, что Эфраим внимательно смотрит на нее.
Джефф взял ее руку, почти не слушая, что она говорит. Он счел, что весь этот пыл, этот крик радости, когда она произнесла его имя -- это все предназначено ему. Он решил, что она счастлива его видеть. Джеффа охватило невероятное волнение. В этом простом наряде она показалась ему гораздо красивее, чем в Драгонвике, где носила роскошные модные шелка. Его тронул вид ее впалых щек и тени под красивыми удлиненными глазами.
-- И кто же этот джентльмен, Ренни? -- строго спросил Эфраим.
Джефф выпустил руку девушки и несколько смущенно улыбнулся.
-- Я Джефферсон Тернер из Гудона, мистер Уэллс. Может быть, Миранда рассказывала обо мне.
-- Нет, не рассказывала, сэр, -- ответил Эфраим.
Он тоже неправильно истолковал поведение дочери. Этот молодой человек, видимо, и был причиной всех ее вздохов и охов. Но хотя Джефф ему сразу понравился, как он всегда умел нравиться людям, Эфраим не собирался ничего предпринимать, пока не получит полного разъяснения.
Вскоре Джеффа усадили за стол, и Абигайль угостила его жареной свининой и пирогом. Миранда поняла, что ее собственное любопытство должно подождать, пока отец будет задавать гостю вопросы, и она двигалась от печи к столу и вновь от стола к печи с еле сдерживаемым нетерпением.
Оказалась, Джефф ездил в Нью-Йорк.
-- Там живет замечательный врач, доктор Джон Френсис. У него есть новые идеи по излечению холеры. В июле в Гудзон зашло старое китобойное судно и занесло холеру из Индии. У нас, к счастью, было всего пять случаев заболевания, но двух пациентов я потерял.
Он отложил нож и его лицо омрачилось.
-- Надеюсь, они были хорошими христианами и умерли с верой в нашего Господа, -- вставил Эфраим.
Джефф кивнул.
-- О, с их душами все в порядке, но меня гораздо больше беспокоит благополучие их тел.
-- Молодой человек, -- произнес Эфраим, -- ваше замечание выдает ваше легкомыслие. Плоть это лишь пыль и тлен. И все же, -- продолжал он, чувствуя интерес к гостю, который, несмотря на слабые принципы, показался ему прекрасным молодым человеком, -- вы нашли новое лекарство от холеры?
-- От нее ничего не помогает, кроме глины, -- ответил Джефф. -- Китайской глины. Доктор Френсис провел испытания, и эксперимент оказался успешным.
Джефф объяснил, каким образом используется глина и рассказал о своем путешествии из Гудзона. Он ехал верхом, так как надеялся остановиться в Поукипси, Фишкиле и Уайт-Плейнсе для встречи с друзьями и консультации с врачами.
-- Утром я был в Ри, -- улыбаясь, сказал он, -- а, обнаружив, что это очень близко от Гринвича, я подумал, не стоит ли съездить повидаться с Мирандой.
Это было не совсем правдой. Сначала он вовсе не собирался ехать к Уэллсам. Он сам до конца не понимал, чего ради ему хочется вновь увидеть девушку и это сбивало его с толку.
-- Я рад, что вы заехали, -- сердечно сказал Эфраим. -- Сегодня, конечно, вы останетесь у нас. Вы можете разделить постель с Томом... Миранда, -- обратился он к дочери, -- ты можешь немного прогуляться с доктором. Покажи ему наш сад. Уверен, там, откуда вы приехали, таких яблонь нет.
Эфраим знал, что делает. Без сомнения, парень явился сюда ухаживать за его дочерью. Он предпочел бы кого-нибудь из соседских сыновей, но Джефф ему очень понравился. Я не стану осуждать девчонку, решил Эфраим, могло быть и хуже.
Так, с отцовского соизволения, сопровождаемые недоуменным взглядом матери, Миранда и Джефф вышли на прогулку в яблоневый сад.
-- Вы не очень хорошо выглядите, Миранда, -- мягко заметил Джефф. -- Полагаю, мне надо дать вам что-нибудь успокоительное.
Миранда шла быстро, стремясь подальше отойти от дома, чтобы их не было слышно. Она отмахнулась от всех замечаний и быстро перелезла через каменную ограду. Джефф последовал за ней, а затем, когда они уже стояли на вскопанной земле, среди упавших и изъеденных червями яблок, она резко обернулась.
-- Скажите, вы были в Драгонвике? Вы видели мистера Ван Рина?
"Вот значит как", -- подумал он, поразившись, до чего ошибался. Эта радость встречи предназначалась не ему. Девушка все еще была одержима владельцем имения.
-- В Драгонвике никого нет, -- ответил он, -- с июня. Мистер Ван Рин путешествует где-то по Югу. Разве вы не знали?
Она покачала головой, стараясь спрятать от него лицо, но он все же заметил слезы на ее глазах.
-- Я видел его всего раз, в сентябре, на втором суде над беднягой Боутоном, -- словно нехотя сообщил он. Он не собирался рассказывать об этом, а также о послании к ней Николаса, так как все время уверял себя, что, вернувшись домой, она обязательно его забудет. И он был убежден, что для нее так будет лучше. Но перед лицом страдания он не смог промолчать.
-- Как он? -- беззвучно спросила она. -- Пожалуйста, скажите.
-- Похоже, с ним все в порядке. Я и видел-то его всего минуту.
Он вздохнул, вспоминая забитый людьми гудзонский зал суда во время второго процесса над Смитом Боутоном, обвиненным в подстрекательстве к мятежу против землевладельцев. Второй процесс потребовался из-за неспособности присяжных вынести вердикт в первом процессе.
Николас, очень представительный в своем черном костюме, сидел на галерее. Он наблюдал за судом бесстрастно, его красивая голова была слегка повернута, а голубые глаза не выражали ничего.
Как только вердикт был оглашен, он встал и молча покинул галерею. Джефф тоже вышел из зала суда, движимый бессильной злобой от невозможности подойти к своему другу, чтобы сказать ему несколько ободряющих слов. Охрана заявила, что сейчас никто не может встречаться с заключенным. Он спускался по ступеням лестницы в самом отвратительном настроении, когда неожиданно ощутил прикосновение к своему плечу.
Это был Николас.
-- Добрый день, доктор Тернер, -- сказал он. -- Должно быть, сегодня у вас печальный день.
-- В любом случае он приятен вам, -- ответил Джефф, собираясь идти дальше.
-- Вердикт справедлив, но излишне суров, -- спокойно произнес Николас. -- Если бы я был на его месте, я бы покончил с собой. Лучше умереть, чем сидеть в тюрьме.
Уверен, он бы так и сделал, решил Джефф, и ответил:
-- Я не согласен с вами, мистер Ван Рин. Жизнь это сокровище, от которого нельзя отказаться по собственной воле. А теперь, если вы позволите... Я скоро уезжаю в Нью-Йорк и у меня много дел.
-- Вот как? -- вежливо проговорил Николас.
-- И когда я буду поблизости, я, возможно, загляну к мисс Уэллс, -- зачем-то добавил Джефф, совершенно не интересуясь в этот момент, как к его словам отнесется Николас.
В глазах Ван Рина появилось странное отсутствующее выражение.
-- Если вы ее увидите, -- промолвил он, наконец, после долгого молчания, -- можете передать ей, что в апреле я отправлюсь вниз по реке.
-- Конечно, -- ответил Джефф, не заметив в словах Николаса ничего особенного. Он думал так вплоть до этого момента.
Когда он передал послание Миранде, все вопросы отпали сами собой. Миранда воспламенилась от радости.
-- Он так и сказал? -- воскликнула она. -- О, спасибо, спасибо, Джефф.
В порыве чувств она впервые назвала его по имени, смешав во вздохе облегчения смех и слезы. Все в порядке. Николас не мог ответить на ее письмо, потому что Драгонвик был закрыт, а он сам где-то путешествовал. Но он будет здесь в апреле, как и обещал.
Она улыбнулась Джеффу, словно предлагая ему разделить с ней радость.
-- Миранда, -- неожиданно заговорил он, -- почему вы делаете себя несчастной, мечтая о том, что вы никогда не получите? Неужели вам не нравится жить в своем доме? Ферма так красива...
-- Красива? -- с изумлением повторила она, оглядываясь вокруг.
Сад, где они стояли, располагался выше фермерского дома, который словно белый голубь ютился под болиголовами и высокими вязами. Поля, перегороженные каменными стенами, плавными волнами удалялись к сапфировой полоске залива. Необыкновенно чистый воздух был напоен запахом лаванды и сжигаемых листьев. Клены на Кэт-Рокк-Хилле горели красным и золотым, и этот цвет еще больше усиливался в зарослях сумаха и золотарника на фоне серой стены небольшого кладбища.
-- Может быть, здесь очень даже мило, -- ответила Миранда, -- но здесь нет изящества, нет элегантности, а что до фермы... то вы не найдете здесь ничего, кроме изнурительного труда.
Она грустно взглянула на свои руки. Несмотря на тщательную заботу о них, руки покраснели, а два ногтя были некрасиво обломаны.
-- Миранда, вы не... -- начал было Джефф, но затем просто рассмеялся. Она его не слушала. -- Пойдемте, покажите мне ферму. Мне это очень интересно, даже если не интересно вам.
И взяв ее за руку, он помог ей перелезть через ограду.
По воле случая на ферме Уэллсов Джефф остался на несколько дней, потому что в ночь его приезда у малышки вдруг заболело горлышко. Через несколько часов там появились страшные белые пятна, и перепуганная Абигайль, которая уже потеряла из-за этой болезни одного ребенка, не нуждалась в объяснениях Джеффа, чтобы понять, что у Чарити дифтерия.
Ей не нужен был Джефф, чтобы поставить этот диагноз, но она отчаянно нуждалась в нем, когда удушающие пленки стали грозить страшной бедой, и только быстрое и умелое введение Джеффом полого тростника в горло малышки спасло ей жизнь. Джефф и Абигайль без сна и отдыха трудились три дня и три ночи, протирая девочку губкой, делая припарки и ингаляции скипидаром. Миранда, которая никогда ничем не болела, была, несмотря на ее протесты, изгнана из комнаты.
Когда опасность миновала, и Чарити со свойственной детям быстротой начала поправляться, вся семья засыпала Джеффа благодарностями.
-- Я никогда не забуду, что вы сделали, никогда, -- облегченно всхлипывала Абигайль, измученная невероятным напряжением.
И в этот вечер за семейной молитвой Эфраим выбрал из Библии главу о добром самаритянине вместо той, которую хотел прочитать раньше. В своей молитве он возблагодарил Господа за то, что он "послал нам помощь в час нашей нужды!"
Эфраим согласился принять отказ Джеффа от всякой оплаты труда лишь из-за уверенности, что молодой врач вскоре станет его зятем. Поэтому он был очень изумлен, когда однажды утром Джефф просто сел в седло и после теплого прощания отправился в Гудзон, так и не попросив руки Миранды.
-- Не понимаю я нынешних молодых людей, -- проворчал Эфраим. -- Сами не знают, чего хотят.
Тут его осенила новая мысль.
-- Должно быть, Джефф отправился домой, чтобы перед нашим разговором сделать необходимые приготовления. Он скоро вернется. Вот так-то.
-- Возможно, -- тихо ответила Абигайль. Ей все было известно, но она предпочитала до поры до времени не выводить мужа из заблуждения.