В детстве он очень любил географию. Мог часами просиживать над большим атласом мира, который ему подарила мать, или высчитывать разность географических параметров между точками 53 градуса с.ш., 51 градус в.д. и 39 градусов с.ш., 90 градусов з.д. А потом все это вдруг куда-то пропало. Сейчас даже не вспомнишь когда именно, в седьмом ли классе, в десятом ли?..
Странно... Мы вот боимся смерти: вдруг она окажется погружением в "ничто", исчезновени-ем личности, полным забвением, и совершенно забываем о том, что по сути дела пребываем в заб-вении всю свою жизнь. Что мы помним? То, что было вчера, неделю назад, год... А глубже? А глубже начинается темная бездна неизвестности. Какие-то смутные, случайные воспоминания, отдельные сцены, ключевые моменты... Вся наша жизнь оказывается забыванием.
Он пошевелился и тут же рука в плече отозвалась острой болью. Александр застонал. Глянул вниз, на пропитанную кровью и вымазанную грязью рубаху. Правого рукава не было, зато рана оказалась туго перебинтованной. Помимо крови, повязка была густо залита йодом. Значит, рана продезинфицирована, значит, все в порядке. Взгляд его вернулся к мокрому стеклу. Стук капель действовал умиротворяюще. За окном шумели деревья, по всей видимости, сосны. Он приподнял-ся и попытался выглянуть наружу. Машина стояла на обочине какого-то, до боли знакомого, шос-се. Свет фар выхватывал из ночной темноты лишь незначительный кусок пространства перед ав-томобилем, очень сильно мешал дождь, но Александр разглядел, что шумели действительно со-сны. Вот ведь! Оказывается, по шуму дерева можно определить его имя... Он снова откинулся на сиденье, скользнул взглядом в сторону. На лобовом стекле, напротив места водителя, красовался густой паутинообразный узор, от которого в разные стороны разбегались более мелкие трещинки. Александр нахмурился.
Боль в плече не прекращалась. Напротив, стоило ему всего лишь пошевелить пальцами, как это движение тут же отдавалось в ране. Медленно, но неумолимо, возвращалось сознание того, что случилось. Распростертое на сыром асфальте тело, разметанные черные волосы и медленно рас-текающаяся темная лужица вокруг головы. Больше всего поражала неестественно вывернутая но-га. Нормальный (...живой!..) человек не может лежать в такой позе. Нагло ухмыляющееся лицо Василия, вспышка света в его руке, удар в плечо... А затем, один за другим, три кровавых фонтан-чика, появившихся у Василия на груди. Когда асфальт стремительно приблизился к его лицу, вы-стрелы все еще продолжали грохотать, а тело Василия дергалось в каком-то сумасшедшем танце...
Александр зажмурился, затем широко открыл глаза. Не обращая внимания на боль, провел ру-кой по лицу. Чертовски хотелось курить.
— У тебя есть сигарета? — спросил он, не поворачивая головы.
Порывшись в бардачке, Ида нашла открытую пачку, и бросила ему на колени. Морщась от бо-ли, Александр выцарапал сигарету и вставив ее в рот, выжидательно замер. Щелкнула зажигалка, Ида поднесла дрожащий желтый огонек к кончику его сигареты. Он несколько раз глубоко затя-нулся, выпустив густое облако ароматного дыма. Почему-то вспомнился индеец Ноубади, со сво-им любимым вопросом: "У тебя нет табака?". Александр покосился на пачку. "DUNHILL". При-чем настоящий. Не паленка.
— Сколько раз ты в него выстрелила? — поинтересовался он, стряхивая пепел прямо на пол.
— Не помню, — ответила Ида. — Выпустила почти всю обойму. Потом появились другие...
Она чем-то щелкнула. Чуть повернув голову, Александр увидел у нее на коленях маленький "Браунинг".
— Ага, — Ида загнала обойму на место, — всего два патрона осталось.
— А пистолет откуда? — брякнул он, сам поражаясь глупости своего вопроса.
Ида удивленно на него посмотрела, снисходительно усмехнулась.
— От верблюда, — ответила она, пряча пистолетик.
И уже безо всякой иронии добавила:
— Плечо как? Болит сильно?
— Нет, — Александр мотнул головой. — Спасибо за повязку.
— Носи, если нравится.
Впереди на дороге показались два огонька и через несколько минут мимо них пронеслась ма-шина. Последний раз затянувшись, он бросил окурок на пол, раздавил его ногой. Кроме дождя и шума сосен ничего не было слышно. Он вдруг вспомнил, что тело Анны лежит сейчас под дождем во дворе вонючей провинциальной забегаловки. Изуродованный холодный труп! Вокруг суетятся криминалисты, мигают огнями милицейские машины. Вот ее еще раз фотографируют, снимают на видео, кладут на носилки и, накрыв белой простыней, грузят в медицинский фургон. Всё!..
От этого "всё" по телу побежали мурашки. Он понял, что это "всё" окончательное, полное. Больше он ее никогда не увидит, никогда не сможет взять за руку или поцеловать... Ее больше нету. ВСЁ!!. К горлу подступила горечь невосполнимой утраты, а на глаза навернулись слезы.
На ум пришли слова университетского приятеля, Юрки Логинова. "Когда ты почувствуешь, что тебе очень и очень плохо, немедленно иди к тем, которые считают, что им много хуже, чем тебе. Золотое правило! От них ты вернешься исцеленным. Почему? Да потому что, глядя на таких стра-дальцев, ты понимаешь, что на самом деле их страдания придуманы ими самими, что объективно-го повода для страданий нет. Ты поймешь, что и сам всего лишь придумал себе свое страдание, которого в действительности не существует!.." Умный был мужик, доучился до доктора филосо-фии. Только, говорят, плохо кончил. Спился там, и все такое... Впрочем, вполне возможно, врут.
Заговорила Ида:
— В город в течение нескольких недель возвращаться будет нельзя. Во-первых, кузнецовские, а потом менты... В общем, поживем пока у моей знакомой в Глахове, а там что-нибудь придумаем. И рана твоя заживет, это ведь тоже не шутка.
В город, — подумал Александр, — а зачем мне теперь вообще возвращаться в ваш поганый го-род? Чего я там забыл? Задумка помочь людям, научить их, как стать сильными и свободными, провалилась. Не нужно им это. Даже здесь, в двух шагах от Входа. Девушки, которую я любил, больше нет. Так какого хрена мне здесь делать?!.
— Кристаллы у меня с собой, — продолжала Ида.
Она повернулась и взяла с заднего сиденья большую кедровую шкатулку с вырезанными на ней каббалистическими знаками.
— Ты допустил ошибку, решив устроить публичное выступление. Но теперь мы поступим иначе. Эти камни помогут найти тех, кого мы должны будем собрать вместе. А потом ты научишь НАС всему, что узнал в Лабиринте...
Один, — думал Александр, — сильным и счастливым человек может быть в этом мире только тогда, когда он один! Любая привязанность делает нас зависимыми и уязвимыми. И ведь я знал это, отлично знал! Как же так получилось, что я позволил чувствам одержать верх над разумом?..
Стоп! - он посмотрел на руки. Внутренний диалог прекратился, неожиданно вернулось ощуще-ние истинной реальности. Он понял, где он находится, и где произошло то ужасное, что повергло его в такой шок...
Александр улыбнулся.
— Что с тобой? — испуганно воскликнула Ида.
В самом деле, он выглядел странно.
— Ничего, — опустив руки, он посмотрел ей в глаза. — Все в полном порядке.
— Ты в этом уверен?
— Аб’со-лютно!
— Тогда, может быть, что-то не так со мной?.. — иронично поинтересовалась она.
— Важно устранить из сознания субъективный фактор. Сознание остается, но объективизируется и наступает момент равновесия между внешним и внутренним. Фокус, через который субъектив-ным воспринимается объективное, исчезает!.. В таком состоянии становится возможным пости-жение "вещи в себе", именно к этому стремится любая магия!
Он перестал улыбаться.
— Для чего напускать тумана туда, где все и так ясно?
— Я тебя не понимаю. Что ты имеешь в виду?
Ида захлопнула коробку с минералами и переложила ее обратно на заднее сиденье.
— Ты отдаешь себе отчет в том, где мы сейчас находимся? — поинтересовался он, закуривая но-вую сигарету.
— Что значит "где"? В моей машине, на юго-западном тракте...
— Это и (...ежу...) так ясно, — перебил ее Александр, — я спрашиваю, где, по-твоему, находится эта машина и этот тракт?
В глазах Иды снова промелькнул легкий испуг.
— Ладно... — он приоткрыл окошко, так как в салоне становилось слишком душно. — О чем ты меня спрашивала?
— Да ни о чем, — она пожала плечами. — Я говорила, что обратно в город возвращаться риско-ванно, потому что...
— Ты говорила что-то о людях, которых мне якобы нужно собрать вместе и обучить каким-то там премудростям?
— Это вызов? — лицо ее стало жестким, глаза сверкнули. — А разве ты не за этим сюда пришел?
— Нет, — Александр отрицательно покачал головой, — не за этим. Ты права, в окрестностях Саи-са находится место, называемое Лабиринтом. Геофизическая аномалия, образующая пространст-венно-временнуй перекос. Так сказать, "щель между мирами". Но ты ошибаешься, если думаешь, что я здесь для того, чтобы делать из этого факта какой-то культ или создавать очередную эзоте-рическую секту.
— Вот как? — в голосе ее прозвучало удивление. — Тогда для чего надо было устраивать весь этот кабак? Я имею в виду твое выступление. Захотелось потешить гордыню, ощутить себя этаким Ог Мандино?
— Нет. Именно для того, чтобы научить их всему, что я узнал в Лабиринте.
— Их?!. — глаза у Иды полезли на лоб. — Этот безмозглый сброд? Ты либо не в меру наивен, ли-бо непробиваемо глуп.
— Я совершил ошибку, — спокойно произнес он, — но из этого вовсе не следует, что знание, ко-торым я обладаю, должно стать достоянием какой-то отдельной группки людей, претендующих на роль новоявленных тамплиеров или розенкрейцеров.
— Что же ты хочешь?
— Я уже говорил: передать Знание всем, кто в нем нуждается.
Возникла довольно продолжительная пауза.
— Слушай, — заговорила Ида с видом терпеливой матери, объясняющей глупому ребенку про-писную истину, — неужели ты действительно ничего так и не понял?
— Что же такое я должен понять?
— Эти люди, — она ткнула воздух в направлении города, — все люди, присутствовавшие на твоей лекции, не слышали ни единого слова из того, что ты им говорил.
— В каком смысле? — растерялся Александр.
— В самом, что ни на есть прямом! Каждый из них слышал только то, что хотел, мог услышать. Ты говорил: "Успех - это состояние души!", а какой-нибудь Макс Перепелкин слышал: "экстази - твой билет в запредельное!" Думаешь, почему кузнецовские тебя хотели расплющить? За то, что ты отказался от их крыши? Да ничего подобного! За это уже давно никто никого не плющит. Вы-кинули бы тебя из города, как паршивого котенка, и дело с концом. А расплющить они тебя хоте-ли потому, что услышали от тебя такое, за что, по их понятиям, не то что какого-то Тагеса, мать родную нельзя не расплющить! Теперь понимаешь?
Для Александра это оказалось полной неожиданностью. А на счет кузнецовских он вообще ни-чего не знал. Да, подходили к нему какие-то, но связать этих ребят с Василием ему и в голову не пришло.
— Эх ты, умник, — буркнула Ида, отобрала у него свою зажигалку и закурила.
— Но ведь...
Он замолчал.
Перед глазами, как живой, возник тот сумасшедший философ из Лабиринта. Судя по окру-жающему пейзажу, Александр добрался до среднего Ментального уровня, когда из леса выскочил этот чудик. Тогда он не придал его словам никакого значения, а теперь вот вдруг вспомнил. Не предупреждение ли это было? Говорится же: "слухом услышите, и не уразумеете; и глазами смот-реть будете, и не увидите..." Вот я и не уразумел, вот я и не услышал. А может, поэтому и меня не услышали?..
Мужичонка излагал открытую им "схему развития и расширения человеческого сознания". Эта схема, — возбужденно говорил он, тыча вверх указательным пальцем, — подразумевает не от-дельно взятого человека, как такового, а индивида, в цикле его реинкарнационного развития.
Всего, от животного состояния и до существа, более совершенного, чем он сам, человек прохо-дит через четыре стадии состояния сознания. Первая стадия, это стадия "вынужденного Труда". Здесь человек, впервые отделившись от животного царства и осознав свое "Я", начинает целена-правленно воздействовать на окружающий его мир, побуждаемый к этому внешними, объективными причинами. Он трудится, производит, обрабатывает предоставленный в его распоряжение природой материал. Такой человек ничего не замечает и не хочет замечать вокруг себя, кроме то-го, что непосредственно касается его "делания".
Шаг за шагом, жизнь за жизнью, индивид проходит свою первую стадию от начала до конца, и вот он оказывается на стадии номер два. Здесь он вдруг осознает, что вокруг него находится це-лый мир. Непостижимый, прекрасный, загадочный!.. Человек приходит в изумление, он поражен! И тогда он начинает восторгаться этим миром, воспевать его, наслаждаться тем, что этот мир есть. Грубый "вынужденный" труд он оставляет людям первой ступени, а если и выполняет его, то, как неприятную, суровую необходимость. Человек переходит к "эстетическому созерцанию". Именно так называется данная стадия.
Но жизнь сменяется жизнью, и вот, простое созерцание мира человека больше не устраивает. Он испытывает жгучую потребность узнать, как этот мир устроен, почему что-то происходит так, а что-то иначе. Он начинает изучать окружающую его действительность. Это стадия "познавате-ля", философа и ученого.
Изучив же и познав, (в той мере, насколько это было возможно и необходимо), этот созданный Кем-то мир, человек достигает четвертой, наивысшей стадии. Стадии "творца", стадии гения. Виток спирали замыкается, он снова начинает "делать", но теперь это не суровая необходимость, обусловленная чем-то внешним, а страстная внутренняя потребность. Теперь это не просто "обра-ботка" материала, но возвышенное и одухотворенное творчество!..
А ведь, пожалуй, во всем это есть доля истины, — подумал Александр. — Еще он говорил, что каждая отдельная стадия включает в себя, как бы в миниатюре, все четыре стадии сразу, и что, по большому счету, данная модель применима не только к индивиду, но и к обществу в целом, к так называемой Мировой Цивилизации!.. Впрочем, это к делу не относится.
Что ж, не удивительно, что меня не услышали. Ведь если смотреть на общество глазами этого чудаковатого систематика, то получается что-то вроде пирамиды: на одного "творца" приходится, скажем, десять "познавателей"; на одного "познавателя" - десять созерцателей; а на каждого "со-зерцателя" по доброму десятку "производителей". В своей лекции я апеллировал именно к "по-знавателям", а "созерцатели" с "производителями", которых в обществе подавляющее большин-ство, были просто не в состоянии меня воспринять! Потому-то и провал...
Он рассмеялся.
— Что на сей раз? — устало вздохнула Ида.
— Ничего, — Александр отмахнулся. — Так, мысли кое-какие.
— И что ты теперь намерен делать?
Она специально выделила это "теперь".
— Что теперь? Даже не знаю...
Он усмехнулся и почесал подбородок, изображая сосредоточенность.
— Может, мне книгу написать, коли уж с лекциями ничего не получается?
— Перестань паясничать!
Ида раздраженно выкинула окурок на улицу, откуда-то выхватила тот самый пистолетик и рас-сеянно посмотрев на него, убрала в карман своего плаща.
— Я не паясничаю, — спокойно возразил Александр. — Надо же как-то донести Знание до тех, кто способен его принять. Пусть их не так много, но они в нем нуждаются.
— А что же МЫ?
— Вы? А чем вы отличаетесь от всех остальных? И почему я должен стать именно вашим лиде-ром? Может быть, меня такая перспектива совсем не прельщает.
Ида надолго задумалась.
Дождь почти прекратился. Молнии сейчас сверкали далеко на востоке, а грома и вовсе не было слышно. Гроза прошла. Александр открыл свою дверцу и, с наслаждением вдыхая чистый лесной воздух, откинулся на спинку сиденья. Боль в плече совершенно утихла, словно под окровавленной повязкой и не было никакой раны. Это его чуть-чуть удивило, но только совсем чуть-чуть.
Ида продолжала напряженно молчать.
— Я ведь спасла тебе жизнь, — выдавила она, наконец.
— Ну и что с того? — усмехнулся Александр. — Если ты думаешь, будто я тебе что-то должен, то ты глубоко заблуждаешься.
Он говорил, не особо задумываясь над тем, какие слова срываются у него с языка. Внутренне все уже было решено. Оставаться в городе ему незачем. Сегодня же он собирает манатки, ловит попутку до Глахова, а там, на поезд и домой, в Москву. Идея выпустить книгу захватила его не на шутку. Было немного жаль эту молодую "леди", но... Но ей придется сказать правду. Иного вы-хода просто нет.
Александр вздохнул, повернулся к ней и удивленно замер. Лицо девушки было напряжено, гу-бы плотно поджаты, а в глазах светилась решимость. В руках у нее был "Браунинг", ствол которо-го упирался ему в грудь. Два патрона, — промелькнуло у него где-то на периферии сознания, — в обойме осталось еще два патрона. Он с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться.
— Ты, действительно, мой должник, — выпалила она скороговоркой, — и если отказываешься вернуть долг добровольно, мне придется забрать его силой.
— Забирай, — с готовностью согласился Александр. — Можешь застрелить меня, а потом сделать из моего тела ритуальную мумию.
— Хватит!
Было видно, что она сильно нервничает.
— Ты не веришь, что я могу это сделать?
— Э-эх, девочка, — он медленно заложил руки за голову и снова откинулся в кресле, — в каком изумительном мире мы живем. Ты, кажется, на самом деле не понимаешь, где находишься.
Машина стояла так, что свет фар выхватывал из ночной темноты участок леса сбоку от шоссе. И когда в этом светлом пятне появилась человеческая фигура, завернутая в брезентовый плащ во-енного образца, Александр молча указал на нее пальцем. Из-за низко надвинутого капюшона лица человека видно не было. Секунду поколебавшись, Ида посмотрела туда, куда указывал Александр.
Лицо ее побледнело.
— Кто это? — испуганно спросила она.
Пистолет медленно опустился.
— Это за тобой. Не хотелось тебя расстраивать, но видно придется. Ты не сможешь причинить мне вреда, потому что твое время пребывания среди живых вышло, а мое еще нет.
— Что? — глаза ее перебегали с Александра на мрачную фигур в плаще и обратно. — Сейчас не время для шуток. Кто этот человек?!
— Это не человек.
— Хватит!
Ида обхватила голову руками, затем опомнилась и снова навела пистолет на Александра.
— Ты мертва, — повторил он спокойно, — мертва уже целых пять дней...
— Замолчи!! — взвизгнула она. — Я выстрелю!
В этот момент фигура в плаще двинулась к машине. Ида сделалась совершенно белой. Ее нача-ла бить мелкая дрожь. Зловещий силуэт легко взобрался на насыпь. Теперь его отделяло от маши-ны не более семи шагов.
— Ну, стреляй же, стреляй! — продолжал поддразнивать ее Александр. — Говорю тебе, ты не сможешь меня убить, потому что это всего лишь...
Один за другим, прогремели два выстрела.
13 АВГУСТА, Пятница.
20:10
Громко вскрикнув, Анна проснулась.
Сон! Это всего лишь сон!.. — подумала она, с чувством невероятного облегчения, обводя взглядом знакомые предметы. Настольная лампа, полка с книгами и кассетами, цветная фотогра-фия Леонардо Ди Каприо на стене... Взглянув на часы, Анна удивленно покачала головой. Когда она вернулась от Светки, было только шесть. Неужели я умудрилась проспать целых два часа, прямо за письменным столом? Невероятное что-то! Голова со сна казалась тяжелой. Но самое не-приятное заключалось в том, что она не могла сколь-нибудь связно объяснить себе, почему вдруг уснула.
С шумом отодвинув стул, Анна встала и еще раз оглядела комнату, словно надеясь обрести ка-кую-то поддержку в хорошо знакомых и никогда не нарушающих законах логики предметах. Во сне она видела такие жуткие вещи, что... бр-р! Даже вспоминать не хочется. Как там говорил Александр? "Сон есть результат разделения плотного и тонких тел..." Так, кажется. Не знаю, что это означает, но мне такие разделения не очень-то по душе. Анна нахмурилась. Воспоминание о Тагесе отдавалось болью в сердце, и она поспешила поскорее его от себя отогнать. Сладко потянувшись, зевнула и, открыв левую створку окна настежь, побежала на кухню, готовить себе кофе. Необходимо было взбодриться, так как в голове до сих пор оставалась какая-то тяжесть.
На кухне негромко гудел холодильник. Звук однообразно-печальный. Заварив кофе, Анна долго сидела за столом, размешивая ложечкой давно растворившийся сахар. По радио передавали фор-тепьянные произведения Грига. Истинная любовь всегда прекрасна, — думала она, вглядываясь в загадочную темную точку на холодильнике, — даже когда она безответна. И даже когда она при-носит боль, она не приносит никакой боли. Любить, значит быть готовой пожертвовать всем... или любить, прекрасно осознавая, что в любую минуту можешь потерять любимого, но не бояться этого и знать, что любовь от этого не станет меньше?.. Господи, какой бред я несу! Замуж мне давно пора, вот в чем все дело. За кого угодно, лишь бы был богатым. Замуж, и уехать из этого болота куда-нибудь за границу, пока еще не совсем состарилась...
Она решительно встала и, забрав чашку с кофе, потащилась обратно в комнату. Черная точка на холодильнике оказалась дохлой мухой. Это Анна заметила совершенно непроизвольно, но и без того никудышнее настроение окончательно испортилось.
В комнате, несмотря на столь ранний час, было довольно мрачно. Из сада тянуло прохладой и начинающими подгнивать опавшими яблоками. Где-то лаяла собака. Поставив чашку на стол, Ан-на подошла к окну и выглянула наружу.
По всем признакам надвигалась гроза. В воздухе пахло дождем, две ласточки, жившие у сосе-дей на чердаке, с криками носились низко над землей. Пододвинув стул, Анна села и облокотилась на подоконник. На душе стало как-то совсем уж тоскливо. Взяв с полки кассету Бадаламенти, она воткнула ее в стоявший на полу магнитофон. Механический собеседник... Впрочем, без него было бы еще тоскливее.
...Плывет вперед, плывет по водам Стикса
Затерянный во времени челнок -
Он одинок.
И я бреду во тьме, по выжженной земле
И всюду слышу стон;
Я одинок, как он...
Чьи это были стихи, она, конечно, не помнила. Так, просто вдруг пришло в голову и все. Когда тоскливо и одиноко, всегда вспоминаются какие-то жалостливые строчки.
В отдалении проворчало. Налетел шальной порыв ветра, разгоняя ласточек и пригибая к земле нежные астры, затем все так же неожиданно стихло. На подоконник, рядом с ее локтем, шлепнул-ся большой черный жук. Равнодушно понаблюдав за тем, как он сучит лапками, Анна двумя паль-цами перевернула его в нормальное положение. Проворно доковыляв до края доски, жук упал в клумбу.
По небу прокатился еще один раскат грома. Анна смотрела в сад остановившимся взглядом. Мысли, как всегда в таком состоянии, становились отрывистыми и бессвязными, отражая не идеи, рождавшиеся в мозгу, а чувства, рождавшиеся где-то гораздо глубже. Она словно бы разговарива-ла с кем-то, и в то же время отсутствовала вообще.
...Привет, привет...
...Ты - это ты. Ты там. Там-там...
...А я тут...
...И нет ни моста, ни лодки...
(Знакомо!)
...Знакомо? Знакомо! Зна-ко-мо...
...И ни звонка, ни стука в дверь. Что ж,на все должна быть своя причина...
...Полный, братцы, ататуй! Панихида с танцами!...
...Плохо это. Лучше уж я...
...Возьму тебя в свою сказку. Я войду туда сама, а когда мы вернемся...
...Нет, жизнь - есть жизнь. И чем тяжелее, тем легче...
...Должно быть легче...
(Верно!)
...Верно, боль прошла. Еще бы не верно! Боль растворилась...
(Боль... Слово-загадка)
...Загадка в другом: что ты видишь, когда закрываешь свои глаза?..
...И нет ни моста, ни лодки...
...Я тут. А ты - там...
...It has been drastically changed...
(Смешно!)
...Смешно. Смешно,34 до слез...
...А что в итоге, что перед сном? Знакомое: "Я люблю тебя больше жизни?.."
...Банально как-то...
Анна смотрела на наползавшую черную тучу и чувствовала, как в душе у нее что-то безвоз-вратно меняется. Она становилась холодной и равнодушной. Такой, какой она была на самом деле всегда. Просто временами сквозь эти равнодушие и холод пробивалось что-то теплое, что-то тре-петное и беззащитное, но ей, безусловно, чуждое. И вот теперь это чуждое умерло. Умерло навсе-гда, она это знала. Она это чувствовала, но не испытывала ни горечи, ни сожаления. Просто она снова стала собой, вот и все. Теперь уже навсегда.
— Любил, и уносился дымом прочь... — шумел в ветвях яблонь ветер.
— А оказалось, что любил холодный айсберг! — цинично ответила Анна.
Она наглухо закрыла окно, задернула шторы и, включив лампу, села за стол. Нужно было за-кончить реферат. До вторника оставалось только три дня.
20:45
Проснувшись, Александр тут же выпрямился и сел на кровати, словно внутри у него находи-лась пружина, переводящая тело в вертикальное положение, как только открывались глаза.
— Шмальнула-таки, стерва! — восхищенно завопил он, вскакивая и пускаясь по комнате в пляс. — Не выдержала! Показала мне, чего я гнусный на этой земле стую!
Будто разделяя его дикий восторг, за окошком прогремело. Гроза, — догадался он. — Все вер-но, "даже когда Иуда повесился, была гроза!" Александр подбежал к окну и, распахнув его, по пояс высунулся на улицу, взвыв при этом, словно молодой волк. Энергия переполняла его. Он встал на руки, добежал так до двери и сделал несколько отжиманий. Но и этого оказалось мало. Чтобы окончательно успокоиться, ему пришлось совершить над собой форменное насилие, то есть, сесть в позу лотоса и сконцентрировать внимание на ударах сердца. Это было чертовски трудно, но жизненно необходимо. Иначе хозяйка дома могла, неправильно истолковав его поведе-ние, вызвать неотложку, а с этими псами натасканными разве поспоришь? Упекут, и все тут! До-казывай потом полусумасшедшему врачу-психиатру, что ты в себе, только малость ошалел от ра-дости.
Приведя чувства в порядок, Александр поднялся на ноги. Закрыл окно, так как начался нешу-точный ливень и комнату буквально затапливало, поставил в купленный недавно магнитофон "Animals" и, вывалив на кровать содержимое своего рюкзака, принялся собираться в дорогу. Уйти он решил, самое позднее, через час. Неважно, кончится к тому времени дождь или нет. Утром он должен быть в Глахове. Если не сесть на утренний поезд, следующий, на Москву, пойдет только через два дня, а ждать столько времени не было ни желания, ни возможности.
Перво-наперво, он проверил все ли документы на месте. Завернул их в полиэтиленовый паке-тик и засунул во внутренний карман джинсовки. Документы нужно держать при себе. Затем по-смотрел, что творится у него в бумажнике. Надо признаться, там оказалось не так уж и густо. Промелькнула мысль, а не забрать ли свои сто рублей у Светланы Викторовны? Заплатил-то он, что ни говори, за две недели, а прожил только одну... Впрочем, от этого хамства Александр решил воздержаться. На попутку и на билет до Москвы хватит. Хватит даже еще на бутылку коньяка. За-чем, в таком случае, лишний раз беспокоить человека?
Он выудил из кучи свой парадный костюм, кое-как сложил его и опустил на самое дно рюкзака. Это на тот случай, если в дороге произойдет что-нибудь непредвиденное. Карту, атлас и целую подшивку местных (...несуществующих?!.) газет Александр безжалостно отложил в сторону. До посещения Лабиринта, он собирал и хранил весь этот хлам, надеясь произвести фурор среди уче-ных, когда вернется. Однако теперь желание выкаблучиваться пропало. Ну их, этих ученых, в ба-ню! Все равно ведь не поверят ни единому слову, а значит и на Гору смотреть не поедут. А раз не поедут и ничего не увидят, то вроде бы правильно сделали, что не поверили. (Черт! Как тут не вспомнить Хлюпова?!) Книгу, книгу я напишу, в которой последовательно и подробно изложу все, что узнал. В которой обосную каждый свой тезис и которая послужит не красной тряпкой для разъяренных быков в пенсне, а практическим руководством для всех тех, кто уже созрел для того, чтобы мыслить по-новому, для тех, кто имеет достаточно воли, чтобы круто изменить свою жизнь, став свободным и сильным. Что там Селия Грин со своей монографией! В моей книге я затрону такие вопросы работы со Сновидением, что чертям в аду тошно станет!..
Александр остановился, чтобы перевести дух. Так, ладно. Хватит распаляться, а то я так до ут-ра не соберусь. На глаза ему попалась непочатая пачка "Marlboro". Повертев в руках, он отложил ее в сторону. В рюкзак он кинул шерстяные носки, несколько черных камешков, принесенных с Горы, зубную щетку, пасту и свою записную книжку. Потуже затянув веревочку, закинул рюкзак на плечо. Хотел было присесть на дорожку, но потом махнул на это дело рукой и вышел в кори-дор. Так, — напомнил он себе, — теперь главное не налететь на этот проклятущий столб. Доста-точно я к нему прикладывался, хватит...
Хозяйку, как и ожидал, он нашел в гостиной. Светлана сидела на диване с пультом дистанци-онного управления в одной руке, коробкой кукурузных хлопьев в другой и, словно загипнотизированная, смотрела на телеэкран, где разворачивались события очередной мексиканской драмы. Александр с трудом подавил улыбку. На память пришел не совсем подходящий к данной ситуа-ции, но так и рвущийся с языка куплет:
А ночами, а ночами
Для ответственных людей,
Для высокого начальства
Крутят фильмы про блядей.
И, сопя, уставится
На экран мурло,
Очень ему нравится
Мэрлин Монро.
Почтительно выждав момент, когда начнется реклама, Александр подошел к Светлане, от всей души поблагодарил ее за радушный прием и, вернув черный футляр с ключами, добавил:
— Передавайте привет Анне Николаевне. Честное слово, мне очень жаль, что все получилось именно так, но... Впрочем, не думаю, чтобы ее мой отъезд особенно огорчил.
Он выдержал для приличия короткую паузу.
— А теперь позвольте еще раз пожелать вам всего самого наилучшего и извините меня, если дос-тавил вам какие-то неудобства. До свидания.
— До свидания, — машинально ответила Светлана, совершенно обалдевшая от столь стремитель-ного развития событий и еще не очнувшаяся от сериала.
Александр находился уже в коридоре, когда она спохватилась и бросилась его догонять.
— Но ведь на улице дождь, — затараторила она, нервно теребя в руках футлярчик с ключами, — вы уверены, что не хотите подождать хотя бы до утра?
— Абсолютно уверен! — отчеканил он, (...аб’со-лютно!..) выходя на крыльцо. — Будете в Моск-ве, забегайте. Адрес, на всякий случай, я оставил на столе под магнитофоном. Ну а если я окажусь в ваших краях, то непременно зайду к вам. Узнать, не сдаете ли вы комнату.
Светлана хотела что-то сказать, но Александр уже шагал по песчаной дорожке к воротам, на ходу натягивая на голову капюшон.
Покидая город, он специально решил пройти мимо "Бульдога". Уж больно подмывало бросить на это заведение прощальный взгляд. Он свернул на Авангардную, пересек "Летний Сад" и вы-нырнул из кустов как раз напротив бара. Здесь все было как обычно. Горела неоновая реклама, грохотала, (...бумс-бумс-бумс...) приглушенная толстыми стеклами, но не задушенная до конца музыка. На стоянке было припарковано несколько "джипов" и роскошная машина Барского. Ка-кая-то супермодная и невероятно редкая модель. У входа, пытаясь защититься от дождя зонтиком, стоял охранник в черном стильном костюме. Вид у него был уставший, во всей фигуре сквозила невероятная тоска.
Извращенный тарантиновский персонаж, (да еще на русский манер)... — подумал Александр, разворачиваясь, чтобы уйти, когда хлопнула дверь и из бара выскочил человек в несуразном поло-сатом пиджаке. Это был16 Барский. Он перекинулся с охранником парой фраз, прикурил от его за-жигалки и, прикрывая голову кожаной папкой, вприпрыжку припустил к своей машине. Со сторо-ны он был похож на пытающегося взлететь, голенастого страуса. Александру показалось, что Сер-гей Николаевич чем-то расстроен. Давая задний ход, он едва не врезался в вынырнувший из-за угла "Москвич". Взвизгнули тормоза, после чего последовала довольно витиеватая фраза в адрес водителя отечественного чуда техники. Оттуда ответили не менее выразительным пожеланием идти в то место, откуда все мы когда-то вышли. На что Барский разразился такой тирадой, что будь здесь профессор-филолог, специализирующийся по ненормативной лексике, он бы просто умер от зависти.
Не желая портить себе настроения, Александр развернулся и зашагал прочь. Из-за дождя улицы были пустынны. Очень скоро он миновал студию Барика, (ту самую, из окошка которой семь дней назад на него вывалился Дрыга), а спустя четверть часа уже находился на самой окраине города. Ненадолго задержался перед указателем с надписью "САИС", перечеркнутой красной полосой. "Я - все, что было, есть и будет, и мой пеплум не поднимал ни один смертный", — снова пришло на ум. Правда, на сей раз, Александр вспомнил-таки, что это за слова. Такая надпись была высече-на на статуе богини Нейтес, которая почиталась в Древнем Египте царицей небес и всё такое...
Поправив рюкзак, Александр двинулся дальше. Интересно, — размышлял он, — почему все-таки во многих эзотерических учениях древности любовь рассматривается как проявление воли к смерти? Взять хотя бы Таро. Старший Аркан, тринадцатую карту, каббалистическое значение ко-торой "Любовь" или "Смерть". Что это? Какая между двумя данными понятиями взаимосвязь? И почему любовь рассматривается как символический акт умирания? Причем не только акт, но и опыт... Чертовски занимательная загадка!
Он шел, подстраивая дыхание под ритм шагов. Если уметь делать это правильно, то можно пройти десятки километров не чувствуя при этом никакой усталости. Важно только, чтобы руки оставались свободными, а мысли не мешали движению. Вообще-то, внутренний диалог было бы неплохо выключить вовсе, но Александр почти никогда не делал этого. Размышляя о разных раз-ностях, шагая по обочине и вдыхая пропитанный запахом хвои воздух, он ловил свой маленький кайф. Я ведь как-никак "познаватель", — вспомнил он классификацию философа из Лабиринта, — а для познавателя наивысшим наслаждением является возможность мыслить, (не так важно о чем и в какой форме). Ну а Походке Силы это нисколечко не мешает, если конечно не принимать то, о чем думаешь, всерьез.
Километрах в семи от города его догнала машина. Маленькая смешная "Ока" на своих миниа-тюрных колесиках, поравнявшись с ним, сбавила ход и некоторое время ехала рядом. Затем чуть обогнала и остановилась. Из машины выглянула девушка.
— Далеко собрались, на ночь глядя? — поинтересовалась она.
— В Глахов, — бодро ответил Александр, подходя ближе и с удивлением узнавая в ночной незна-комке ту самую Ирину, из-за которой на вечеринке у17 Светланы Викторовны разразился жуткий скандал.
— Хочу успеть на утренний поезд, — пояснил он.
— Если пойдете пешком, — сказала девушка, — точно не успеете. К тому же дождь...
Она замолчала. По выражению ее лица было понятно, что и она узнала Александра. Оба смот-рели друг на друга, слегка конфузясь.
— Дождь, это не беда, — неуверенно возразил он. — Дождь ходьбе не мешает.
Ирина улыбнулась.
— Ладно, садитесь. Вдвоем все-таки веселее.
Они ехали молча, думая каждый о своем. Негромко играла музыка, что-то джазовое, необыкно-венно мелодичное и приятное. Александр заметил на лице девушки следы недавних побоев, но расспрашивать ни о чем не стал. К чему это? Гораздо лучше будет попросить подвезти его до же-лезнодорожного вокзала, а там купить для нее большой букет гвоздик. На вокзале цветы продают круглые сутки. Ехать, правда, в таком случае придется в общем вагоне, но это маленькое неудоб-ство стоит того, чтобы доставить человеку, переживающему сейчас черную полосу жизни, хоть какую-то радость. Пусть даже в виде букета цветов.
— Вас подвезти прямо к вокзалу? — поинтересовалась Ирина, не отрывая взгляда от дороги.
— Да, — кивнул Александр. — Разумеется, если вам не трудно. Только не уезжайте сразу же, как меня высадите. Мне бы хотелось удостовериться, что я действительно успеваю на поезд.
— Ладно, — вздохнула Ирина, — подожду. Куда деваться, раз сама напросилась в извозчики.
Откинувшись на спинку кресла, Александр закрыл глаза.
Ну, вот и прекрасно, — думал он. — А если не будет цветов, я подарю ей что-нибудь еще. Что-нибудь такое, что заставило бы ее раз и навсегда забыть все свои комплексы, все неприятности и поверить в то, что она самая очаровательная, самая необыкновенная девушка на земле. Я подарю ей маленький черный камушек. Ведь если она будет верить в это сама, то в это поверят и все ок-ружающие.
Главное верить...
* * *
"С самого начала нужно отказаться от попыток проследить за движением молекул, из которых состоит газ. Их слишком много, и движутся они очень сложно. Нам не нужно знать, как движется каждая отдельная молекула. Будет достаточно выяснить, к какому результату приводит движение их всех".