Любовь придает смысл тому, что мы де-лаем, хотя на самом деле этого смысла нет.
Виктор Пелевин
Is all that we see or seem
But a dream within a dream?
Edgar Allan Poe
ЧАСТЬ 4
Трудно думать обезьяне,
Мыслей нет - она поет.
Таракан сидит в стакане,
Ножку рыжую сосет.
Николай Олейников
13:10
Потоптавшись возле клумбы, в которую несколько дней назад его впечатал Дрыга, Александр выплюнул окурок и свистнул. Окно на втором этаже, как и в прошлый раз, было распахнуто. Только теперь, вместо гитарного бряньканья, из него доносилось невнятное бормотание. Вполне возможно, что находившиеся в комнате люди о чем-то спорили.
— Эй, — заорал Александр, не дождавшись никакой реакции на свой свист, — ну чего вы там, совсем охренели?!
Он машинально отметил, что за три дня цветы успели распрямиться и клумба приняла прежний вид. Шум в комнате смолк, высунулась бледная дрыгина морда.
— Чего еще? — хмуро спросил он.
— Дело есть, — ответил Александр, — поговорить надо. Как к вам можно попасть?
— По веревочной лестнице можно, — съязвил Дрыга, — но ее у нас нет. А можно по нормальной. Подъезд с той стороны. Квартира номер семь.
Он показал рукой, с какой стороны удобнее всего будет обогнуть дом и, не говоря больше ни слова, засунулся обратно в комнату. Зайдя за угол, Александр понял, что придется лезть через за-бор. Может, Дрыга таким образом решил пошутить над ним, а может, это и в самом деле был кратчайший путь.
На старых, потемневших от постоянной сырости досках красовалась меловая надпись. FACK OFF! — заявлял всему миру, (вернее, незначительной его части), неизвестный автор. Александр усмехнулся. Сколько раз он видел эту надпись и, как правило, (...as a rule...) слово "fuck" было написано через "Эй". Уж лучше бы писали как встарь, из трех букв. И короче, и грамотнее. А во-обще-то, природа подобных надписей весьма интересна. Что движет человеком, решившим оста-вить подобный автограф? Сразу и не ответишь... Кряхтя, он полез через забор.
Дверь в квартиру оказалась незапертой. Толкнув ее, Александр вошел внутрь. В комнате жутко воняло пивом. Источник этого запаха, в виде нескольких трехлитровых банок, находился в самом ее центре, посреди журнального столика, заваленного окурками, рыбьими очистками и прочим мусором. Откуда-то из-под пола негромко играла музыка, (кажется, сестры Берри), и Александр с удивлением покосился на выставленные у окошка громадные концертные колонки. Как же бывает весело соседям при такой картонной слышимости, — подумалось ему не без сочувствия.
В одном углу комнаты в кресле развалился Барик, в другом углу в кресле развалился Дрыга. Третьего кресла предусмотрено не было, поэтому Александр бодро пересек комнату и без при-глашения уселся на крохотный диванчик, стоявший точно напротив ударной установки "Pearl".
— Здравствуйте, — он широко улыбнулся.
— Чего надо? — недружелюбно откликнулся Дрыга. — Если по делу пришли, говорите. Нечего кота за хвост тянуть.
— Пива? — предложил Барик.
— Можно и пива, — согласился Александр.
И повернувшись к Дрыге, добавил:
— Я принес вам диски. Светлана Викторовна просила передать, если окажусь поблизости. Вот...
Он достал из кармана джинсовки две плоские коробочки и после секундного колебания поло-жил их на заляпанный пивом стол.
— Большое спасибо, — принял у Барика наполненную до краев кружку.
— Что там? — поинтересовался Дрыга.
— Ля групп "НОМ", — ответил Барик, сгребая компакты и перекладывая их на тумбочку. — "Во имя разума", энд "Сенька Мосгаз".
— Понятно... — Дрыга апатично принялся ковырять в носу.
— А как поживает картина за тысячу двести? — спросил он, после короткой паузы.
— Ничего себе поживает, — все с той же улыбкой ответил Александр, — висит на стене и радует глаз.
— Чей глаз?
— Мой, конечно.
— А маечку эту вы специально для нас напялили? — не унимался Дрыга. — Могли бы и не утру-ждать себя. Сошел бы и ваш цивильный костюмчик.
Александр сделал несколько больших глотков. Майку он действительно надел специально, и джинсовку тоже. Кто был на ней изображен, он не знал, но почему-то думал, что этот мужик будет здесь хорошо принят. Наверное, зря думал. Сделав еще глоток, он поставил кружку на стол. Пиво было до омерзения теплым.
— Да, майку я надел специально для вас. Кстати, вы не в курсе, кто на ней нарисован? У меня как-то не было времени разобраться.
Дрыга презрительно фыркнул.
— Уолт Дисней, — пробурчал он, — кто же еще!..
Барик заржал.
— Не обращайте внимания, — подмигнул он Александру, — сегодня у него хреновое настроение. Поругался с подружкой, ну и все такое...
Он сделал замысловатый жест рукой.
— Что вас к нам привело? Я думаю, компакт-диски, это только предлог.
Несколько удивленный такой проницательностью, Александр решил переть напролом.
— У меня пропала записная книжка, — тщательно выговаривая каждое слово, произнес он. — Вам, случайно, не попадалась?
— Записная книжка?.. — не моргнув глазом, ответил Барик. — Нет, откуда она у нас? А если б мы ее и нашли, то уже давно вернули бы вам... Можете не сомневаться.
— Как тут не сомневаться...
Их взгляды встретились.
— Вы не помните, что случилось на маковом поле? — быстро спросил Александр. — Как звали того человека?..
По лицу Барика пробежала легкая судорога.
— Небо было черным от птиц, — продолжал Александр, — а он пришел с севера. Вы испугались его! Или я не прав?..
— Да, — Барик принялся растирать виски, — в небе было полно птиц. Это было ужасно! Хуже, чем у Хичкока!..
— А человек, как его звали?
— Как звали?.. Не помню... — не переставая массировать виски, Барик встал и прошелся по ком-нате. — Фамилия была странная, это точно... Он назвался, а затем ударил меня...
— Что, мать вашу, за херню вы несете? — подал голос Дрыга. — Может, объясните мне? Я ни хрена не понимаю!
Александр сделал жест рукой и Дрыга замолк.
— Так как его звали? — повторил он свой вопрос.
— Фат! — воскликнул Барик, отдергивая руки от лица. — Точно! Петр Петрович Фат. Я еще по-думал: какой-такой Фат? А он...
Он перевел взгляд на Дрыгу, с любопытством поблескивающего глазенками из своего кресла. Затем снова на Барика. Взял со стола кружку и решительно влил в себя (...специально они его ки-пятят, что ли?..) остатки той мерзости, которая там оставалась.
Барик перестал носиться по комнате, уселся на место и закрыл глаза. Его начала бить мелкая дрожь.
— Что вы с ним сделали? — неприязненно спросил Дрыга.
Рука его легла на гриф стоявшей рядом гитары.
— С ним все в порядке, — ответил Александр. — Через несколько минут он полностью придет в себя. Не волнуйтесь.
И уже более раздраженно:
— А вот гитару оставьте в покое! Неужели вы не понимаете, что выглядите глупо?
Дрыга насупился, но руку с гитары не убрал. Скорее из принципа. Заговорил Барик:
— Что это было?..
Он дико озирался по сторонам. Наконец взгляд его остановился на Александре.
— Резонный вопрос, — хмыкнул тот.
— Кто... Как вы узнали?.. — он закашлялся и был вынужден замолчать.
— В пятницу, в девятнадцать ноль-ноль, приглашаю вас в бар "Бульдог", — сказал Александр. — Обоих. Если у вас были намечены на это время какие-либо дела, советую отложить их.
— Странно как-то вы приглашаете, — взъерепенился Дрыга. — А если мы откажемся, тогда что?
— Откажетесь? — Александр прищурился. — Не думаю. Впрочем, решать вам. Как бы там ни бы-ло, мое приглашение остается в силе.
Он перевел взгляд на Дрыгу.
— А вас я приглашаю персонально, если уж вы так на это напрашиваетесь.
Дрыга скосомордился, но промолчал.
Попрощавшись и еще раз напомнив о своей записной книжке, Александр вышел. Несколько секунд Барик сидел неподвижно, как бы прислушиваясь к удаляющимся шагам, а затем его про-рвало...
...1.035. Размышляя об относительности своих знаний, я прихожу к выводу, что должно суще-ствовать знание абсолютное, ибо относительное есть степень выражения абсолютного, без абсолютного нет относительного.
1.036. Относительное знание об окружающем меня мире, есть искаженное отражение той или иной части этого мира; следовательно, знание абсолютное должно быть отражением ис-тинным и точным, причем отражением не какой-либо части мира, а всего мира в целом.
1.037. Абсолютное знание о мире должно быть идентичным миру. Более того, оно должно изменяться вместе с миром, т.к. малейшее несоответствие между объективно существующей реальностью и абсолютным знанием о ней, сделало бы это знание условным и относительным.
1.038. Но не достаточно и простого соответствия. Абсолютность знания о чем-либо, необ-ходимо включает в себя знание об изменении этого нечто прежде, чем само нечто изменится. Следовательно, абсолютное знание о чем-либо не есть простое отражение предмета. Оно должно быть едино с предметом, ибо ему необходимо "ощущать" все изменения, происходящие в предмете; но оно должно быть и отдельно от предмета, т.к. ему необходимо опережать все изменения, происходящие в нем.
1.039. Абсолютное знание о мире не может быть простым отражением мира. Оно должно быть едино с миром, и в то же время, быть от него отдельно. Сам мир должен оказаться лишь частью абсолютного знания о нем, а возможно и быть приводимым этим знанием в движение. (. ?.)
1.040. Приходя к подобным выводам, я начинаю искать: соответствует ли абсолютному зна-нию какой-либо предмет или какое-либо понятие, из известных человечеству? В сокровищнице человеческой мудрости я обнаруживаю необходимое соответствие. Таковым соответствием является Абсолют (Бог).
1.041. Абсолют есть То, из чего состоит весь окружающий мир и То, что отлично от этого мира; То, что движет и развивает мир и То, что пребывает в вечном покое; То, частью чего мир является и, наконец, То, частью чего является мое бессмертное Я, а так же Я других существ.
1.042. Понятие "Абсолют" мне известно, но как же удостовериться в Его объективном су-ществовании? Ведь в силу специфики Его свойств, я не могу воспринять Его, во всей Его полноте, ни одним из пяти моих воспринимающих органов.
1.043. Более того, не помогут здесь ни приборы, ни целенаправленно поставленные опыты. Даже мой разум не в состоянии ни доказать, ни опровергнуть Его объективное существование, ибо и разум есть нечто ограниченное.
1.044. Т.о., я снова оказываюсь в ситуации, когда из двух равноценных, с точки зрения истин-ности, гипотез должен выбирать одну с тем, чтобы в дальнейшем жить и действовать сооб-разно с ней.
1.045. Я должен думать, с тем, чтобы верить!
1.046. Вера, т.о., есть то, что в силу необходимости временно заменяет знание. Либо я верю в существование Абсолюта, либо верю в Его отсутствие. Но и то, и другое положение принима-ются бездоказательно и шансы на то, которое из них окажется истинным - равны!!!
1.047. Однако нет ли преимуществ субъективного характера, которые могли бы склонить меня к принятию той или иной точки зрения? Чем верующий в существование Абсолюта, отли-чается от верующего в Его отсутствие?
1.048. Абсолют, согласно представлениям о Нем, есть То, откуда все начинается и где все за-канчивается. Абсолют есть отправная точка и вместе с тем конечная цель любого Движения. Согласно тем же представлениям, мое бесконечное Я вышло из Абсолюта с тем, чтобы, пройдя определенный цикл существований, вновь с Абсолютом слиться.
1.049. Верующий в отсутствие Абсолюта, т.о., принимает положение, согласно которому все его устремления не имеют конечной цели, (конечной, в плане человеческого разумения). А значит, цели вообще, ибо ни одна относительная цель не может считаться конечной. Бесконечное же движение, направленное из ниоткуда в никуда - бессмысленно. (Здесь уместно отметить, что переносить присущие Абсолюту свойства на что-то другое нелепо, т.к., что бы мы ни наделили Его атрибутами, то, несомненно, и явится для нас Абсолютом).
1.050. Верующий же в объективное существование Абсолюта, принимает положение, соглас-но которому путь его индивидуального развития и путь развития окружающего мира в целом, есть процесс не бесцельный и хаотический, но целенаправленный. Пусть на данном этапе моего развития абсолютное знание мне недоступно, у меня есть уверенность, что, развиваясь, я рано или поздно достигну состояния Абсолюта, обретя тем самым абсолютное знание и постигнув высший смысл бытия, недоступный мне в настоящем.
1.051. Итак, вера в существование Абсолюта, (так же как и вера в собственную бесконеч-ность, но в еще большей мере), наделяет мою жизнь определенным смыслом. Однако в чем же заключается этот смысл? В чем смысл моей конкретной жизни, и в чем смысл жизни вообще?..
14:25
— Да успокойся ты, успокойся... — Дрыга чуть ли не насильно усадил Барика в кресло, налил ему в кружку пива и не отходил, пока тот не выпил всю ее до конца.
— Ну что, пришел в себя? — он (...ну, ладно. Опомнился - и лежи, болван...) со стуком поставил кружку на стол. — Теперь, если хочешь говорить, говори.
— Это был сон! Понимаешь? — возбужденно затараторил Барик. — Он знает мой сон, знает, что мне снилось!
— Погоди... — Дрыга взял с тумбочки (...как это вам удалось, Филипп Филиппович, подманить такого нервного пса?..) один из компакт-дисков, поставил его в проигрыватель и нажал кнопку на пульте дистанционного управления. — Теперь давай. Так будет лучше.
— Да понял я, что сон! — заорал Дрыга, брызжа слюной. — Ты уже двадцать минут твердишь од-но и то же: сон, сон! сон, сон! Он знает твой сон. Ну и что? Чего ты так разошелся?
— Откуда он может его знать? Откуда?!
Дрыга неспешно прошелся по комнате. Сел в свое кресло, закинул ноги на подоконник.
— Ну, мало ли откуда... — демонстративно зевнув, он вставил в разинутую пасть сигарету. — Может быть, он гипнотизер. Вишь, как ловко тебя околбасил.
Дрыга заржал.
— Скажи он тебе отсосать у него, ты б отсосал, а?
— Да пошел ты, скотина!
Достав из холодильника початую бутылку водки, Барик присосался к горлышку. Сморщился, вытер губы рукавом, затем запил все это безобразие пивом. Прямо из банки.
— Ну что ты, радость моя. Какая же я скотина? — беззлобно поинтересовался Дрыга, с любопыт-ством наблюдавший за бариковыми манипуляциями.
— Самая натуральная, — отозвался тот, вырывая из пепельницы окурок. — Вторую такую скоти-ну днем с огнем не сыщешь.
Он зачмокал, раскуривая мятый бычок.
— И вовсе нет. Просто ты завидуешь моему таланту. Ну, где ты найдешь второго такого драмера? И не просто драмера, а идейного драмера! Который к тому же и на гитаре может, и на клавишах. Если надо. И вокалистом может...
— Я все могу! — заорал он, дрыгая ногами в воздухе. — Все-все! Дрыга великий. Дрыга - вели-кий!..
— Дрыга - говно, — несколько охладил его пыл Барик. — И как ударник говно, и как все осталь-ное.
Он снова замолчал. Некоторое время молчал и Дрыга, всем своим видом пытавшийся показать, насколько он оскорблен. "Ты как разлил, жопа близорукая!" — верещал в динамиках Иван Ту-рист. — "...что жизнь? Грузовик на цветущей поляне! Фортуна - путевки диспетчерской лист! Любовь - кошелек в придорожном бурьяне, и смерть* - тормозов заключительный свист!.." Ба-рик продолжал безмолвствовать. Дрыга заерзал.
— Ну, чего заткнулся? — спросил он, не в силах больше сдерживаться. — Опять за свое, да? Чего хоть там тебе снилось? Какие маки, какие птицы? Рассказывай, давай, хватит молчать.
— Понимаешь, я сам ничего не помню. Вернее не помнил, пока он не начал базар об этом черто-вом поле...
— Маковом?
— Маковом, маковом.
— А почему не конопляном? Или, прикинь: бескрайняя кокаиновая пустыня!..
— Дурак ты, — Барик еще немного отхлебнул из бутылки, — и уши у тебя холодные.
— Молчу, молчу! Продолжайте, сэр.
— А потом мужик в коричневом комбинезоне...
— Какой мужик? — не понял Дрыга.
— Долговязый такой дядька. Интеллигентного вида, но небритый. Подошел ко мне, и ка-ак даст в морду!
— Это все во сне?
— Ну, разумеется! О чем я тебе вообще рассказываю?
— Понял, понял. Не расходись, не надо.
— Ну вот, я видел это позапрошлой ночью, только забыл. Понимаешь? А он обо всем этом знает. Но откуда?
— Слушай, — Дрыга выстрелил окурком в окно и скинул ноги с подоконника, развернувшись к Барику лицом, — может, ты не видел никакого сна? Ты же говоришь: "забыл". Может, этот хмырь взял, да и внушил тебе всю эту чушь про поле...
— Чего ты привязался к полю! — Барик дернулся было к бутылке, но передумал и убрал ее с глаз долой, обратно в холодильник. — Как он мог внушить мне, я что, совсем сорванный что ли?! Го-ворю тебе, я действительно видел сон, а Тагес мне только напомнил о нем. Врубаешься, нет? На-пом-нил...
— Ну, хорошо, пусть напомнил... — Дрыга почесал подбородок. — Тогда откуда он мог все уз-нать?
— Тьфу ты, господи! Вот идиот-то! — Барик схватил со стола пульт, вырубил музыку и швырнул пульт обратно на стол. — А я тебе о чем говорю?!
— Ладно, проехали.
В наступившей тишине голос Дрыги прозвучал неестественно трезво. Барик даже удивленно поднял брови.
— Что толку гадать, все равно ни до чего не додумаемся. Может, он загипнотизировал тебя, может по мозгам тебе как-то врезал... Какая разница? Вопрос в другом, пойдем мы тринадцатого в "Бульдога" или не пойдем?
— Я иду, — Барик осторожно дотронулся до висков, — а тебя, кажется, приглашали персональ-но...
— Да чхать я хотел на его приглашения!
Дрыга потянулся к пульту, но Барик опередил его и, засунув пульт себе под задницу, показал ему вытянутый вверх средний палец:
— Потом.
Вернувшись в исходное положение, Дрыга недовольно забарабанил пальцами по ручке кресла.
— Кстати, о птичках! — встрепенулся он. — А где его записная книжка? Видал, как он переполо-шился!
— Ничего он не переполошился. Просто хотел меня подловить.
— Где она?
— У Хлюпова9.
— У Хлюпова? — Дрыга вскочил, словно его подняли рывком за шиворот. — Как у Хлюпова?! Ты же обещал ее мне.
— Ну, обещал... — Барик виновато отвел глаза в сторону. — Что теперь? Вернет, сразу дам тебе.
— Эх ты и сволочь! — взяв со стола банку, Дрыга вернулся обратно в кресло. — А еще друг назы-вается.
Причмокивая, он начал поглощать пахучую темную жидкость.
— Ну друг, и чего теперь? Молиться на тебя что ли? — Барик достал-таки из холодильника бу-тылку и допил все, что в ней еще оставалось. — Этот Ваня присосался ко мне, как пиявка. Дай, да дай! Сам же знаешь, он на почве разных писулек уже давно умом тронулся. Я и так жалею, что проболтался, а тут ты со своим нытьем.
— Вот такой, значит, ты друг, — с издевочкой повторил Дрыга, опуская банку на пол рядом с со-бой.
Барик почувствовал, как внутри у него закипает злоба. Обычно ему с легкостью удавалось по-давить в себе всплески подобного рода, но теперь ситуация начинала выходить из-под контроля. Ему захотелось сделать какую-нибудь гадость, сказать что-нибудь злое, обидное.
— Да, друг, — подтвердил он ехидно. — Если б я не был твоим другом, разве стал бы сидеть здесь и выслушивать твои рыдания об этой рыжей стерве, вместо того, чтобы репетировать?
Дрыга промолчал. Неожиданное появление Тагеса на какое-то время отвлекло его от неприят-ных переживаний, но легкого напоминания оказалось достаточно, чтобы мрачные мысли верну-лись снова.
— Чего молчишь? — не унимался Барик. — Почему из-за твоих семейных неурядиц должны сры-ваться репетиции группы? Ты что, какой-то особенный? Может нам, в таком случае, лучше вооб-ще разбежаться? Я вернусь к Лысому, а ты будешь подрабатывать по кабакам. Потому что Лысый тебя не возьмет. Тебя вообще никто никуда не возьмет. Даже Попугаич. Потому что ты урод!
Он схватился за бутылку но, увидев, что она пустая, с досадой швырнул ее в угол. Бутылка не разбилась.
Дрыга встал, молча подошел к музыкальному центру и нажал на кнопку с белым треугольнич-ком. Выхватив из-под себя пульт, словно кинжал или пистолет, Барик с перекошенным ненави-стью лицом вырубил центр. Дрыга снова включил его, Барик снова выключил. Дрыга вернулся на место.
— Как же я от всего этого устал, — пробормотал он с тоской в голосе. — Ну, зачем человеку нуж-на семья? Зачем?!. Чтобы постоянно ограничивать себя во всем, ущемлять свои интересы, терпеть унижения? А ради чего?..
Дрыга горестно усмехнулся.
— Вот ты, — он кивнул на Барика, — свободен, как ветер. Как сопля в полете! И на хрен тебе ни-кто не нужен. Живешь в свое удовольствие, всех забот - только о себе. Нужна телка на одну ночь, пошел да снял. Нужна чувиха на пару месяцев, пошел и познакомился в "Бамбуле". Надоела - под зад коленом, и привет. Но я-то почему так не могу? Я-то почему должен молчать и все время бо-яться, что меня кто-то в чем-то уличит?!.
Обхватив голову руками, он заплакал.
Барик слегка растерялся. Совершенно механически, он нажал кнопку на пульте, но вместо "НОМа" включился диск "SHOCKING BLUE", вставленный туда раньше. Дрыгины рыдания на-чали переходить в истерический хохот. Играла песня "Never Release The One You Love". Мало-помалу он почти успокоился, а когда несколько раз отхлебнул из банки, то и вовсе пришел в себя.
— Знаешь, — отстраненно начал Барик, — наверное, нам все-таки будет лучше расстаться. Я хочу работать, я хочу, чтобы мои песни слушали не только в этой дыре, но и в столице, и по всей стра-не!
Он сделал короткую паузу.
— А ты меня вяжешь по рукам и ногам. Ну что с тобой можно сделать путного, если к музыке ты относишься как к хобби или развлечению?!.
Дрыга воспринял эти слова на удивление спокойно. Может потому, что уже достаточно выпил, а может просто не поверил, что все сказанное, сказано на полном серьезе. Как бы там ни было, Дрыга оставался Дрыгой. Закрыв глаза, Барик откинулся на спинку кресла. Больше всего сейчас ему не хотелось ни о чем думать. В сознании с прежней отчетливостью вставало маковое поле, кричащие в небе птицы и темный силуэт, приближающийся с севера. Именно с севера, Тагес был прав...
18:50
Весь день Петр Петрович провалялся, не вставая с кровати. Череп у него трещал по швам, во рту было (..как кошки нагадили...) преомерзительно, и вообще, жить ему сейчас хотелось меньше всего остального. Прошлой ночью, на городском празднике в Центральном парке культуры и от-дыха, он следил за одним подозрительным типом, ну и... увлекся.
Честно говоря, Петр Петрович сам не понял, как оказался на конкурсе любителей пива. Пиво он, конечно, любил, но не сказать, чтобы уж слишком. Хотя, от дармовой выпивки никогда не от-казывался. Так вышло и в этот раз. Сначала он проводил дегустацию, потом пил пиво на скорость и даже, как ему сейчас припоминалось, едва не стал пивным королем этого года. Впрочем, на счет последнего с твердой уверенностью сказать что-либо трудно, но пивную кружку с лозунгом "ПИВО - КРИВО!" он, по крайней мере, выиграл. Это уж точно! Вон она, — Петр Петрович при-открыл глаза, обводя комнату тяжелым взглядом, — на тумбочке возле телевизора стоит...
Да-а, все бы ничего, только вот что-то неладное стало твориться со здоровьем в последнее вре-мя. Раньше, бывало, неделями квасил, и ничего! А теперь вот, чуть замахнул, и полдня как разби-тое корыто, рукой пошевелить трудно. И слежка из-за этого пивного состязания пошла прахом. Словом, все отвратительно!.. Он снова приоткрыл правый глаз и посмотрел на тумбочку. Ладно, хоть кружку выиграл. Хоть какая-то польза. Его лицо расплылось не то в улыбке, не то в гримасе страдания. Определить было трудно, даже ему самому.
Приходить в себя он начал только ближе к вечеру, часов около семи. Кряхтя, встал, доковылял до ванной комнаты и долго ловил пересохшими губами холодную живительную струю из-под крана. Затем кое-как умылся, с грехом пополам почистил зубы и отправился на кухню - завтра-кать. Да-да, именно завтракать! Потому что какой, к чертовой матери, может быть ужин, если не было обеда и завтрака? Все по порядку, милые мои, все по порядку...
После ужина... То есть, тьфу! После завтрака, окрепший здоровьем Петр Петрович заперся в кабинете и принялся разбирать картотеку. Это было его любимейшее занятие. Ничто так не радо-вало его и не приводило в такое приподнятое состояние духа, как эти карточки. В них заключался весь смысл его существования. Без них он просто не мыслил себя. Без них он, наверное, давно умер бы, или окончательно спился. Здесь было всё, вернее все. Все те, кто попадал в поле его зре-ния за последние шестнадцать лет. Все, кто нес угрозу нормальному существованию общества и кого надо было изолировать от общества любыми возможными путями. Изолировать, или ликви-дировать.
Нет, нет, убийцей Петр Петрович никогда не был. Боже сохрани и помилуй! Ни разу в жизни Фат не преступал закона. Напротив, он всегда был его ревнивым охранителем. Кто, если не Фат, будет следить за порядком? Городским властям на все наплевать. Милиция только и может, что отлавливать пьяниц для вытрезвителя, да гонять старух, торгующих сигаретами, по базару. Имен-но он, Фат стоит на страже покоя родного города. Стоит денно и нощно, и не оставит безнаказан-ным ни одного злодеяния!..
Отыскав карточку вчерашнего подозреваемого, которого он упустил из-за пивной вакханалии, Петр Петрович сделал в ней необходимую пометку, отложил в сторону. Материала на этого него-дяя у него накопилось достаточно. Завтра же можно будет отписать жалобное письмо в прокура-туру и считать дело закрытым. А вот это... — Петр Петрович достал из ящика другую карточку, совсем новую, — а вот это дело куда серьезнее...
Некий Александр Тагес. Появился в Саисе в прошлую субботу, седьмого августа и сразу же попал под наблюдение. Излишнее любопытство в отношении архитектуры города сочетается в нем с повышенной активной деятельностью, (...будто хромвитала обожрался, честное слово...), а загадочная целеустремленность, природа которой до конца не выяснена, но которая без труда про-слеживается во всех его действиях, позволяет с полной уверенностью заявить, что затевает этот Тагес какую-то пакость.
В первый же день, он вступил в контакт с Сергеем Николаевичем Барским, — раз! В течение последних двух дней был неоднократно замечен в зданиях городского совета, мэрии, а так же в офисе директора местного филиала глаховского Реабилитационного Центра "Кронос" Анатолия Ивановича Белохвостова, — два! И три, это то, что по имеющимся данным, в самое ближайшее время Тагес собирается взять в аренду Малую залу бара "Бульдог". А ведь это вам не хрен соба-чий, не сортир в клубе железнодорожников. Это, братцы мои, о-го-го!.. Словом, затевается афера века. И все это под носом у мэра города.
Отложив карточку, Петр Петрович встал и долго прохаживался по комнате, заложив руки за спину. (Так он казался себе похожим на Кириллова из "Бесов"). За державу ему было обидно. Не-обходимо принимать какие-то меры, это совершенно ясно. Ясно так же, что на помощь государст-ва надеяться не приходится. Слишком мало прямого компромата на Тагеса и слишком быстро су-мел он втереться в доверие к чиновникам. Эх, если бы последить за ним недельку-другую, а то и месяц... Нельзя! Нужно действовать незамедлительно. Ну, да ничего, мы еще посмотрим, кто из нас будет смеяться последним.
Убрав карточки в ящик стола и заперев их на два оборота, Петр Петрович скинул домашний коричневый комбинезон, надел свой любимый, синий с отливом костюм, после чего стал тщатель-но расчесываться перед старым фамильным зеркалом. Всегда нужно выглядеть Фатом! Перед са-мым уходом он вдруг вспомнил, что забыл поставить настольную лампу на подоконник. Господи, — сердце у него екнуло, — ну и делов я мог натворить!
Петр Петрович помнил, как много-много жизней тому назад был обыкновенным сальным све-тильником в доме микенского ремесленника. Помнил, как затем стал кактусом, а после переро-дился в дымчатую кошку. Помнил он и несколько своих предыдущих жизней, уже в человеческой форме. Однако ощущения от того, первичного состояния запали в его душу сильнее всех осталь-ных. Он помнил, что такое быть вещью!..
Ласково поглаживая ее по блестящей металлической дужке, Петр Петрович выставил лампу на подоконник и повернул ее лицом к окну. Знакомым он объяснял свое поведение так: прикидыва-юсь дураком, убиваю в себе гордыню. Но на самом деле он отлично осознавал для чего это нуж-но.
— Пусть развивается, глядя на то, что делается на улице, — приговаривал он, выходя на площадку и запирая дверь на ключ, — пусть не скучает, пока меня нету дома...
С легким сердцем, (но не без легких остатков похмелья), он побежал исполнять свой граждан-ский долг.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .осторожно ступая, чтобы не трещать вет-ками, он вышел на поляну. Ночь была ясная, в небе, цепляясь за верхушки сосен, висел узкий сер-пик умирающей луны. Александра охватило смутное чувство тревоги. Он снова осмотрелся, еще не осознавая, что же могло вызвать эту тревогу, и в следующее мгновение на него навалилась яс-ность. Ну, конечно! Какая же может быть луна, когда сейчас новолуние! Он с облегчением рас-смеялся, поняв, наконец, что происходит.
Избушка стояла на самом краю поляны. Маленький деревянный сруб с дощатой пристройкой и покосившимся крыльцом. Из трубы над черной, заросшей мхом крышей поднимался легкий ды-мок. Как только нормальное восприятие вернулось к нему, Александр заметил в окне избушки огонь. Очевидно, кто-то выставил на подоконник свечу или лампу. Расценив это как приглашение, он приблизился к дому и более не скрываясь, начал подниматься по скрипучим ступеням.
Внутри помещение оказалось неожиданно просторным и светлым. На столе, возле окошка, стояла стеклянная лампада, но как этот хилый огонек мог освещать всю комнату, оставалось не совсем понятным. За столом сидела девушка. Та самая блондинка. Только теперь, вместо легкого белого платья, на ней была серая шерстяная кофта и длинная черная юбка. Перед ней стояла дере-вянная шкатулка, в которой сверкали, переливаясь всеми цветами радуги, какие-то камни. Когда Александр вошел, девушка улыбнулась, жестом приглашая его к столу.
— Опять вы, — сказал он устало.
Внешне пытаясь казаться абсолютно спокойным, в глубине души Александр испытывал силь-нейшее напряжение. Он отлично помнил, чем закончилась их первая встреча, но сейчас его насто-раживало совсем не это.
Облик девушки изменился. Если в спортзале она казалась ему просто очаровательной и зага-дочной, то теперь к этим двум качествам примешивалось что-то еще. Что-то неуловимое, но от этого гораздо более настораживающее и пугающее.
— А разве вы мне не рады? — удивилась она и тут же добавила, — впрочем, сейчас это не имеет значения. (...it will be explained to you...) В мои обязанности входит предупредить вас, вот и все. Вы помните Фата?
— Фата?
— Да. Инженера, который гнался за вами с бензорезом. (...it wasn’t boring. On the contrary...)
— Да уж... Конечно помню! Но, ведь вы говорили, что никакого бензореза у него не было.
— Не было, — согласилась Ида, — но от этого он не менее опасен.
— Не менее опасен?.. — Александр был полностью сбит с толку. — Что вы имеете в виду?
— Слушайте и не перебивайте, — быстро заговорила Ида, — у меня слишком мало времени.
Последняя фраза была произнесена с иностранным акцентом, (...хотя и по-русски...). Теперь девушка показалась ему чем-то не на шутку взволнованной.
— Опасность, которая от него исходит, находится совсем не там, где вы думаете. Вы ожидаете вмешательства изнутри, но оно готовится снаружи! Понимаете или нет?
Александр кивнул, хотя смысл сказанного доходил до него не полностью.
— Вам под силу находится сразу в двух состояниях? "Бульдог" может быть атакован. Атакован изнутри. Вернее... изнутри, но снаружи. Вы меня понимаете?!.
Ее речь становилась все более отрывистой, тембр голоса менялся. Казалось, время потекло бы-стрее.
— Цветок, (...a flower...forget-me-nots...) это символ весны и красоты. Символ мимолетности. Красный цвет подчеркивает связь с животной жизнью, кровью и страстью...
Ида перебирала камни в своей шкатулке. Движения ее ускорялись, а свет в комнате начинал меркнуть. Александр всеми силами старался понять то, что она пытается передать ему, но значе-ние слов ускользало от него, и он ничего не мог с этим поделать.
— Пожалуйста, медленнее! — взмолился он.
— Ты же видишь знаки! (...I hope you haven’t forgotten nothing...) — выкрикнула Ида.
Ее мельтешащие руки почти полностью растворились в воздухе.
— Ты должен (...we are not satisfied...) собрать нас вместе, несмотря ни на что!!. — было послед-ним, что он услышал.
Александр вскочил с места, но в этот момент взорвалась лампада, с ног до головы окатив его глицерином вперемешку со стеклянными брызгами...