Белосветов Петр Сергеевич : другие произведения.

Vis A Vis

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  VIS A VIS
  
  
  Мода существует для женщин, не имеющих вкуса, а этикет, - для женщин, не имеющих воспитания... Удивительно. Эти же, эти же самые мысли постоянно крутятся, крутятся в голове, но никогда не утрамбовываются так складно! Миллионы женщин думают, а какая-то румынская принцесса формулирует с точностью до буковки!
  
   Так же, как иерей Владислав. Когда он произносит свою воскресную проповедь, у Кати твердеют соски, а прямо под коленками выступают крупные капли остро пахнущего пота. А ведь, казалось бы, в Библии написано тоже самое!
  
  От приятных мыслей отвлекает телефонный звонок и Катя с неудовольствием осматривается по сторонам: безобразие! Очередь на маршрутку затмевает все мыслимые пределы! Вы спросите, в чем причины? Они очевидны. Без веры в себя невозможно никакое развитие. А где она, Вера? Не обязательно - в Бога. Пускай это будет вера в любовь, дружбу, справедливость, бескорыстие. Или, хотя бы, в русские идеалы.
  
   Мобильник не унимается. Кто бы это? Наверное, снова Ленка. Сколько раз и просила, и умоляла, - оставь в покое! У каждого свой путь, своя жизнь. Нечего лезть в душу со своими кондовыми истинами. Где были эти, так называемые, подруги, когда все нутро кричало и вопило от боли? Когда она жаждала сострадания? Ага! Все, все, все привыкли надеяться. Привыкли думать, будто не одни. Забыли! Запамятовали, что каждый умирает в одиночку!
  
  Номер на замусоленном дисплее совершенно незнаком. Помедлив секунду-другую, Катя решается ответить, - никогда не знаешь, кто именно принесет долгожданное. Кто станет твоим вестником. Быть может Господь хочет пояснить нечто важное? Вдохнуть нечто новое? И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни?
  
  Воистину. Вот только ничего не сказано о тех самых случаях, когда Он может выдуть. Подразумевается. Исподволь. Но - никогда не говорится прямо. А надо! Теперь Катя знает это абсолютно точно. Надо! Дыхание жизни улетучилось из нее вместе со смертью мужа. Вот как буднично это, оказывается, бывает. Проживаешь дни, один за другим, бок о бок, ешь, спишь, смотришь передачи про Филиппа Киркорова, направляешь все силы на борьбу с целлюлитом. И вдруг - происходит. Насколько же связаны эти слова! Если попытаться выразить то, что происходит в нашей голове, то этими словами станут вдруг и происходит. Происходит всегда именно вдруг, щелк, бац, кряк, хлоп, чмок, - и вдребезги.
  
  - Слушаю вас...
  
  - КАТЮША...
  
  Боже мой, так ведь это матушка Елизавета! Звонит! Да еще и лично! Счастье-то какое! Даже не верится. Откуда только прознала номер?
  
  - Здравствуйте, матушка!
  
  - Надеюсь, Катюша, ты в добром здравии?
  
  - В добром, матушка, помолилась вчера в Лавре, так сегодня - такое спокойствие! Истинная благодать...
  
  - Это хорошо. А я вот решила поздравить тебя с ПРАЗДНИКОМ. Сегодня пятое августа. Помнишь этот день, Катюша?
  
  Господи, а ведь и правда, пятое, как же она забыла? Да нет, не забыла, конечно не забыла. Не забыла, а просто выпустила из виду. Эти летние дни так летят... Жизнь и вообще, как оказалось, летит стремительно. Странно, что она не понимала этого раньше. Не понимала, не чувствовала, не жила...
  
  - С праздником тебя, родная, с Богом!
  
  - Спасибо, спасибо Вам от всей души, от всего сердца!
  
  - Приедешь сегодня?
  
  - Конечно, матушка, как можно такое спрашивать? Я уже маршрутку дожидаюсь, дороги осталось на полчасика, так что к четырем буду в Храме.
  
  - Вот и ладно. Буду тебя ждать. Торопиться не нужно, а нужно думать о Главном и себя беречь. Поняла ли ты меня?
  
  - Да, матушка...
  
  - Храни тебя Господь...
  
  Уф, надо скорее ехать. До чего благостный денек! Прошел всего год, ровно один год с того мгновения, как ее жизнь переменилась самым чудесным образом. Превращения и прекращения. Ровно год назад ее впервые попросили остаться после службы. Иерей Владислав крепко взял Катю за руку и объявил: при церкви существует кружок настоящих верующих!
  
  - Оказываемая тебе честь сильно велика, - произнес батюшка, внимательно заглядывая в Катины глаза. - Но мы уж тут к тебе немного присмотрелись. Тебе следует и дальше преодолевать себя, молиться, а главное - во всем слушать матушку Елизавету. А теперь ступай. Ступай себе с Богом!
  
   И вот прошел год. Целый год! Никогда, никогда еще Катино время не летело так быстро и счастливо! Жизнь, расписанная буквально по минутам! Службы, моления, паломничество в Иерусалим, - это ли не есть воздаяние по заслугам?
  
   А насчет телефончика, так тут впору поразиться собственной наивности: неужели для матушки существуют какие-либо секреты?
  
  Триединство. Триединство личности, сущности, жизненности. Сегодня оно уже воспринимается как нечто очевидное. Очевидное для нее, для Кати, но вовсе не очевидное для большинства окружающих. А уж ежели все стало простым и доступным для обыкновенной прихожанки, то можно себе только лишь представить, куда достигает пронзительный взор матушки Елизаветы и в какую он зрит глубину, - немыслимо!
  
   - Себя надо утверждать, себя надо знать и в себя надо верить, - бормочет Катя, усаживаясь у пыльного окошечка маршрутного такси. Ароматные гроздья бананов, свернутые в пластиковый узелок, заботливо покоятся у нее на коленях. Это - гостинцы. До сладкого одинаково охочи, что стар, что млад.
  
  Вадим умер внезапно. То есть, конечно, стоит преставиться и восьмидесятилетней старушке, так ее смерть тоже называют и внезапной, и неожиданной, а зачастую и скоропостижной. Но это вслух. А вот про себя.... Да что там говорить - сами все понимаете. Не всякая крепкая барышня доживает нынче до столь преклонных годов.
  
   Про мужиков лучше и вовсе.... Умолчать, да. Мужик он весь пошел мелкий, пьющий, болезненный. Ждать от него гусарской удали - это все равно, что мумией заигрывать.
  И все же - тридцать четыре. Тридцать четыре это маловато по любым меркам, как ни крути. На сердце никогда не жаловался. Оказалось - инфаркт. Ага. Ленин жив? Конечно! Но кто же тогда валяется в Мавзолее?
  
   Пил, подлец. Закладывал, чуть ли не ежедневно. Кого этим теперь удивишь? Это даже считается хорошим тоном! Вмазал по-русски? И правильно! И молодец! Мужик! Хозяин! Добытчик! Вот она все терпела да молчала. Объяснения сама себе придумывала всякие, искала причины, подруженьки дорогие, опять же, подпевали на разные голоса, мол, человек на военной службе, знаешь, мол, какие у них там стрессы?
  
  Стрессы! Ну конечно. Нескончаемы стрессы у больной поэтессы.
  
   Прямо! У себя! На столе! Драл! Сволочь! Всех подряд! Штабисток, телефонисток, парашютисток. Прапорщик долбанный. У-у-х, кобель...
  
  Проститутка. Бывают проститутки в юбках, бывают в трико, а бывают - и в галифе.
  
  То, что бывает по Воле Бога, хоть и покажется злым, добрее всего. Повезло ему, что умер он вначале, а вот узнала она, дура влюбленная - потом. Могла и покалечить в запале, а могла бы убить. Убить? Смогла бы убить? Теперь-то - запросто. Тогда - вряд ли.
  
  Теперь она стала сильной, не по-книжному и не по-киношному, нет. Теперь она сильна по-настоящему. Потому, как прежде всего сильна Верой.
  
  Она знает Бога, она чувствует Бога, а чему нас учит Иоанн Златоуст? "Если убьет кто по Воле Бога, убийство это лучше всякого человеколюбия!" Так что спи спокойно, Вадим Андреич. Будет тебе и Царствие Небесное, и земля пухом.
  
  Итак, муж отошел в мир иной, преданная Ленка честно отжила-отбыла с ней две недели законного отпуска и .....
  
  Собственно, всегда и везде все начинается с этого маленького "и". Всесторонняя помощь, поддержка и ...... Выражаем соболезнования семье и близким покойного и ..... Обязательно позвоню, приеду и .....
  
  И-и-и-и? И что? Что же там, дальше, за этим "и"?
  
  А дальше она осталась одна.
  
  Храмовая лестница насчитывает двадцать две ступеньки, поделенные четырьмя промежуточными площадками. Сперва семь, затем шесть, три, и снова шесть. Что это? Магия случайных чисел? Или же есть в этом что-то типично славянское? Любим мы, ох как любим покровительственно объяснить и воровство, и пьянство, и лень неким особенным русским складом, стремлением к непостижимому и высокому, соборностью, терпимостью и даже повышенным содержанием юродивых на квадратный километр территории.
  
  И все же, отчего 22? Катя постоянно порывается задать этот вопрос. А в глубине души теснится настоящий животный страх: вдруг это не означает ничего? Как же тогда? Как быть? В богомерзкой мечети, или в буддистском капище количество ступеней, безусловно, всегда, всегда что-то означает. Еще бы! Означает число свечей, порядок поклонов и даже номера страниц! И если это ни черта не значит в ее Храме, то ...
  
  То это может вызвать у Кати разочарование! Сильное разочарование. После всех предыдущих разочарований в мужчинах, в подругах и семейных ценностях Кате не хватает только этого. Кате хочется, чтобы скрытый смысл проглядывался буквально во всем. Не знать, не спрашивать, додумывать, домысливать - это как раз то, что нужно.
  
  Лоснящийся кованый забор остается за спиной; верхушечки прихотливо загибаются кверху, точно реснички модницы, подкрученные щеточкой для туши. Слева от Кати величественно проплывают клумбы с пушистыми бархатцами и коренастыми бегониями, справа - застыл на страже "красный уголок православного", то бишь доска с аншлагами и объявлениями. Что тут у нас новенького?
  
  Так: Великий Новгород, Варлаамо-Хутынский монастырь, литургия, трапеза - 500 рублей, дальше, Старая Русса, Антониев-Леохновский монастырь - путешествие к многоцелебным мощам преподобного Антония, литургия, трапеза - 750 рублей.
  
  Недешево, однако. Еще чуть повыше, еще чуть-чуть, - и вот уже спасительный, ни на что не похожий полумрак любимого Храма обнимает ее сутулые плечи, мягонько овевает вспотевший лоб, немилосердно стянутый черным платком. Катя благоговейно прикрывает глаза: дома.
  
  Поначалу матушка Елизавета не замечала ее вовсе. Не удивительно! Многие, очень многие люди выбирают сегодня церковь в качестве последней инстанции. Каждый привык считать именно свое горе самым великим, а себя - самым достойным утешения. Купит такой человек свечу потолще, постоит перед иконой, поплачет, раздаст на выходе немудрящую милостыню и идет себе, довольный, восвояси, уверенный в том, что уж теперича-то боженька непременно его услышит, а то еще и отблагодарит за усердие.
  
  Катя отходила две недели без перерыва, прежде чем к ней впервые обратилась бабка-убиральщица.
  
  - Миленькая, - она так и сказала! - Миленькая, как тебя звать, красавица ты моя?
  
  Господи, до этого сладким словом "миленькая" ее называл только Вадим. Называл еще в те улетевшие времена, когда жили они в маленькой десятиметровой комнатке у станции Пискаревка; желтый фанерный шкаф, железная кровать плюс полочка для книг - все!
  
  И еще счастье - огромное, светлое, опьяняющее.
  
  - Миленькая...
  
  Почему кончается все хорошее? Отчего любимый мужчина обязательно должен превратиться в похотливого и заспиртованного козла? Теперь-то Кате прекрасно известно, что первопричина этому одна - ересь! Да, именно ересь толкнула ее обожаемого мужа в объятия многочисленных любовниц. Как он мог, как же он мог, будучи крещенным в Православную Веру...
  
  Не зря, не зря сказано в Божественных правилах: "Кто удостоился святого крещения и отступил от православной веры, стал еретиком, тот подлежит смертной казни". Покарал Господь нечестивого раба своего Вадима за прелюбодеяния, за надругательства над женой своею, за ложь и злоупотребление хмельной отравой!
  
  - Катенька, значит? А меня - Любовь Тимофеевна. Очень приятно. А что ты мне, миленькая, скажешь, если обращусь я к тебе с огромной просьбой? Гляди, истаявшие свечки до чего же несподручно выковыривать! Мне бы отверточку какую махонькую, а? Сделаешь, Катенька? Принесешь? Вот и ладно, спасибо. Завтра придешь? Приходи. Приходи, Катенька, обязательно. Сама приходи и отверточку приноси, умница.
  
  Так и познакомились. Ни слова тогда не услыхала Катя себе в утешение, ни звука. И как же это было правильно, как верно!
  
   К тому времени она не могла уже даже плакать, а только выла, рычала и выла, одна в четырех стенах, в большой двухкомнатной квартире, где каждая мелочь, каждая вещь неумолимо напоминала о той самой семейной жизни, которая была завершена окончательно и навсегда.
  
  Подушки, одеяла, записные книжки, подарки, вещи, фотографии, - все это Катя вместе с подругой Ленкой отволокла на дачу еще в первую неделю. Наивная! Думала, очистилась. Думала, вот-вот начнет жизнь заново.
  
  Выкинула вон, все, все, все вон!
  
  А запах? Его запах? Как уничтожить? И куда, скажите на милость, прикажете деть новый паркет, игриво поблескивающий лакированным дубом (ОН лакировал, ведь это ОН лакировал, ЛИЧНО ОН!!!)?
  
  Лунные блики, чернильные пятна, мохнатые тени бестолково мечутся по стенам. Массивная испанская мебель коварно грудится вокруг бескрайней вдовьей кровати. Затем, приходят мысли; влажные, путанные, дрожащие. К середине ночи все становится ясным - жизнь окончена. Во всяком случае, жизнь в качестве жены, женщины, пусть - обманутой, пусть - надоевшей, пусть, пусть, пусть! Все равно, по-настоящему Вадим любил только ее! Жаль, что понимает она это лишь сейчас, только сейчас, когда его больше нет, нет, НЕТ!
  
   И никогда не будет.
  
  А что изменял, сама виновата. Запустила себя. Превратилась в этакий кусок сала. РАЗВЕ МОЖНО ТРЕБОВАТЬ ОТ МУЖЧИНЫ ВЕРНОСТИ КУСКУ САЛА? Куску сала, которое, возможно, он очень даже любит? Взгляни, взгляни на эти ноги! Разве это ноги? Это - колоды! А задница? Это - не задница! Это - мешки под глазами у борца сумо! Безобразное тело, студенистый живот, синюшная кожа! Ни один мужчина никогда не позарится на такое!
  
   Теперь осталось только курить, пиздеть с подругами да еще онанировать втихомолку, покуда не скрючит пальцы. Зачем все это? Были бы дети - тогда да. Тогда все красиво, понятно, все ради них. А так? Для чего? Не лучше ли поставить красивую жирную точку? Уйти из жизни по-нашему, по-бразильски? Напомнить всем, а, прежде всего, самой себе, что она еще не старуха? Не старуха, черт вас всех дери, и никогда ею не станет! Не доставит некоторым такого удовольствия. Так что нас, собственно, держит? Вперед, смелее, есть целая уйма чудесных способов!
  
  Удержала Катю именно Церковь. Она решила покаяться. Напоследок - покаяться, как это по-русски! Покаяться, попросить прощения, за Вадима, за всю свою никчемную жизнь. Пришла раз, другой и ..... Снова это - "и"! На этот раз - "и" позитивное, судьбоносное, жизнеутверждающее!
  
  Смешно. Как смешно вспоминать теперь свои глупые и примитивные мысли! Господь предоставил ей еще один шанс. Она начала все с начала и теперь в ее жизни есть все; вера, смысл, цель. У нее есть матушка Елизавета, святой человек. С ней считается даже сам архимандрит Иннокентий. А заезжие протоиреи с иереями ее попросту побаиваются. Однажды Катя даже сама слышала, как протодиакон Никодим тихо сказал диакону Анатолию: "монахиня Елизавета очень меня беспокоит". А тот в ответ буквально прошептал: "не одного Вас, да и не только нас с вами...". Катя, конечно же, передала матушке все эти кощунственные слова. Думала - та встревожится. Оказалось - пустое! Мелочная суета. Пыль и тлен, сидящие в некоторых из нас ухватисто и неистребимо, увы!
  Матушка Елизавета лишь усмехнулась, погладила по голове и перекрестила. Правда, именно с этого момента, как кажется Кате, она и стала ее отличать. Возможно, конечно, что и причина совсем не в том, но только хочется Кате думать, будто разглядела матушка в ней некую внутреннюю пользу, нечто по духу близкое, преданность это называется, что ли....
  
  Беседу свою сегодняшнюю Отец Владислав снова начинает с Великого Старца Варсонофия Оптинского. Повторяет сызнова, как подвергали преподобного гонениям за правду, как о. Варсонофий, еще в 1911 году прозорливо указывал, что народ русский удаляется от Бога и потому Господь отнял Великого Царя от России и дал Царство в руки другого, не столь могучего и сильного духом. И сам же Царь тоже был виновен, поскольку удалялся от Бога в сердце своем.
  
  - Его вина полагается в том, - страстно громыхает иерей Владислав, - что Он по докладу Столыпина и по соизволению Митрополита Антония дозволил выстроить идольский храм в столице тех Государей, предки коих разоряли сии храмы! И не зря указывал архиепископ Вологодский Никон, что все люди, преданные Церкви, протестовали против построения буддийского капища в столице. Князья-редакторы и вся иудействующая печать издевалась над нами, как над фанатиками! Увы, в столь радостный, столь священный для нас, православных русских людей, день, приехавший из Монголии идольский жрец совершает торжественное открытие сего капища, и столица Православной Руси видит чудовищное жертвоприношение на брегах Невы. И когда же? В день светлых воспоминаний торжества Православия над интригами латинства! Но и этого мало! Представьте только, чада мои, только что, от загадочной причины сгорает Троицкий собор. А ведь и действительно - вспыхивает Храм внезапно, чудодейственным образом, будто не стерпя зрети возвышающееся пред ним другое капище - мечеть лжепророка, обманщика Магомета!
  
  Любит Отец поораторсвовать в интимной обстановке. В этот поздний час посторонних в церкви не остается вовсе, двери замыкаются на замок и можно, наконец, поговорить о наболевшем, что называется, без купюр и оглядки. На эти чтения Катя была допущена только по ходатайству матушки Елизаветы, а иначе - и дальше ходила бы себе, недалекая, к 10:30-ти, когда полным-полно случайных людей, а то и вовсе - экскурсантов-безбожников. Ходют толпами, подкатывают на шикарных машинах, пялятся, пялятся...
  
  А чего, спрашивается, пялится? Что здесь - цирк? Музей? Или, все-таки, Храм Господень?
  
  Лично Катя все эти полчища и на порог не пустила бы! Но - политика! Именно так и объяснила ей матушка смысл демократичных сборищ. Не попадут в Православную Церковь - потащатся в проклятущий костел, а то и лютеранский предбанник. Так что - пускай ходят. Вдруг да прозреет что в замутненной голове. Узреют, слепцы, вокруг себя людей истинно верующих. Примкнет еще одна заблудшая овца к близкой по духу пастве. Одно слово - пускай.
  
  - Плачь, русская православная душа! - заканчивает тем временем свою проповедь Отец Владислав. - Кайся пред Богом, благо же наступают и дни покаяния! Вся сия попускается Господом за твои грехи, за твою языческую жизнь! Страшно то, что все это даром не пройдет, за все богоотступничество Филарета придется страдать все той же нашей матери-России. Язык мой отказывается говорить все это, а разум отказывается размышлять. Знаю, иные назовут меня фанатиком: называйте, называйте, господа, как угодно, но я крепко убежден, что суд Божий покарает вас за это. Ручительство сему - вся ветхозаветная история евреев.
  
  Из Храма Катя, как всегда, выходит предпоследней. После нее - только матушка. В этом также присутствует некая приятная сокровенность: сердце светится от тихой радости и Катя с готовностью подставляет утомившейся монахине локоток для опоры. Осторожно и медленно (эти скользкие ступеньки так круты!) они спускаются вниз, к самой ограде. Вот и все. Еще один чудесный день подошел к концу. Сейчас, сейчас матушка Елизавета нежно пожмет на прощанье руку и ....
  
  Снова это коварное "и"! Сколько можно! Гнать! От себя! То, что всегда возвращается?
  
  - О чем задумалась, Катюша? Рассуждаешь про Трофима Бессонника?
  
  - Так ведь нынче именины у Трофима да Аполлинария, матушка! Редкие имена. Не модные.
  
  - Ничего. Зато завтра у нас Борис и Глеб. Слыхала, как говорят в народе? Борис да Глеб спалят хлеб! Это значит, что работать завтра ни к чему. Вот мы и не будем. Хватит. Отдохнем. Поедем-ка лучше в гости.
  
  В гости? Это куда же? Что имеется ввиду? Вот уж матушка, ну и проказница, обожает говорить загадками!
  
   - Это значит, что мы едем вместе с Вами, матушка?
  
  - Со мною, со мною, дитятко. Давно уж было нужно, да все эта вечная суета-суета. Суетность нашего бытия, одним словом. Но вот я собралась все-таки, благословяся, и поедем мы с тобою, миленькая, к тебе. Хочу поглядеть как ты живешь, всмотреться в тебя пристальнее да и познакомиться поближе. А ты что же это, не рада? Ежели не рада, то так и скажи, обижаться не стану, ибо гость, коль он есть незваный, хужей любого из басурманов...
  
  - Что Вы, матушка! Да Господь с Вами! - Катя не может поверить своему счастью.- Я на такую радость и надеяться не смела! Надо же! Господи Иисусе Христе! К Тебе взывала я, недостойная раба Твоя и даровал Ты мне счастье великое, мне, простой женщине, живущей на земле...
  
  - Ну, будет, будет, что ты! Что ты, Катюша! Ты плачешь? Да? Не нужно, душенька, не надо. Христос есть наш Искупитель, Спаситель, Избавитель и Благодетель. Теперь всякий человек, как только захочет, может возвратиться к Богу и войти в Царствие небесное. Иди ко мне, милая. Дай я тебя обниму. Вот так, вытрем слезы, другого пути нет и никогда не было и не будет. Тяжелое тебе выпало испытание. А еще и постоянный гнев Божий, ибо ты все вопрошала Его, за что, мол, такое тебе наказание, а спрашивать такое - большой грех! Потому, что всякий человек есть грешник и во грехе родится из чрева матери своей, так-то.
  
  Тихо переговариваясь, они достигают остановки маршрутного такси и только там Катя успокаивается окончательно.
  
  Первые полчаса она все больше молчит - робеет, ощущая свою ничтожность пред столь высокодуховной особой. Далее, мало-помалу, все устраивается чудесным образом: в маленькой булочной на углу они покупают роскошный тульский пряник, минеральную воду "Елизаветинская" и двухсотграммовый кулечек шоколадных конфет фабрики Крупской.
  
  - Тебе, Катюша, нужно есть побольше сладенького, - уговаривает ее подобревшая матушка. - А когорчику освященного я с собой захватила. У нас-то в Храме когорчик настоящий, душистый, крепенький. Не то, что магазинная сивуха! Сам митрополит нашему батюшке присылает. Сейчас вот придем, сядем рядком - поговорим ладком. Лица на тебе нет! Разве так можно?
  
  Подъездная лампочка, как и обычно, освещает только лунные пятна на собственных боках, однако окрыленная Катя с первой же попытки умудряется попасть ключом в злосчастную скважину. Какая удача! Лихо, лихо. А главное - перед матушкой не опозорилась вконец.
  
  - Заходите, матушка!
  
  - Спасибо, спасибо Катюша, - матушка долго копается в сумке и после мучительного кряхтенья извлекает на свет черные и блестящие босоножки на высоком каблуке.
  
  - Да Вы, матушка, модница!
  
  Матушка заливисто хохочет: - Ох, Катерина, уморила ты меня! Что ты, Господь с тобой! Когда собиралась, то подумала - тапочки у меня старенькие, неприличные. А в гости-то переобуваться положено! Вот и решилась взять эти. А чего, тебе не нравятся?
  
  - Что Вы, - Катя готова буквально сгореть со стыда. - Не слушайте меня, дуру невоспитанную! Вам, матушка, в туфельках очень даже хорошо, просто очень!
  
  И действительно. Обрядившаяся в светскую обувку матушка преображается совершенно. Она разом становится стройнее, выше, а удлиненные каблуками ножки вызывают в груди даже некое чувство зависти.
  
  - Отчего же у меня ноги столь безобразные, что надевай каблуки, не надевай - все равно никакого толку не будет, - думает Катя. Нынче ж начну делать физкультуру, нынче ж...
  
  Они проходят в комнаты.
  
  - О-ох, зачем же ты у себя манстеру завела, - матушка укоризненно качает головой. - Подлое это растение, нехорошее. Слыхала, как говорят? Манстера в дом - муж из дому. А говоришь - гулял. Вот и гулял потому, что ты кустище змеиный завела. Хотя...(матушка пренебрежительно машет рукой) все они, что называется, ходоки.
  
  Катя достает из комода лучшую скатерть, шумно запихивает в микроволновку замерзшую курицу и вот уже дивный аромат жаренного мяса наполняет посветлевшие комнаты, дразнит, манит, щекочет ноздри, растравляет могучий аппетит. На столе появляются массивные ножи с серебряными ручками, извлекаемые на Свет Божий в последний раз...
  
  Да какая, собственно, разница, когда они извлекались в последний раз? Все. Хватит. Она начинает новую жизнь. И нечего копаться на помойке воспоминаний.
  
  - Тяжко тебе, Екатерина, я понимаю, - матушка вздыхает. Ее смуглая рука нервно барабанит пальцами по белоснежной накрахмаленной полянке, где средь салфеток и хрусталя уже утвердился фигурный штоф темно-зеленого стекла, - подарочек митрополита.
  
  - Знаю и про твои грешные мысли, все знаю. Только ты, девица имей ввиду: каждому человеку надлежит претерпеть определенную долю скорбей. И ежели решает грешник самовольно свергнуть с себя возложенное бремя, то тогда в потустороннем мире придется ему нести еще большее. Поняла ли ты меня?
  - Все поняла, матушка, я уже давненько все поняла, Вы же мне неоднократно растолковывали, объясняли.
  
  - Но мысли эти ты, все ж таки, до конца не оставила, верно?
  
  - Ой, нет! Что Вы, матушка, что Вы!
  
  - Так, врать мне не смей.
  
  - Матушка...
  
  - Не люблю я этого, знаешь ведь. Вы все еще и подумать не успеваете, а мне уж все известно.
  
  - Простите, матушка...
  
  - Ну, то-то. Ишь, чего удумала! Бросить в лицо Богу данный Им дар! Ты ведь, глупая, представь себе только одно: в то время, как души людей, умерших естественным путем, испытывают в Том мире благодать, облегчение и радость, души слабаков, да-да, именно так называю я наложивших на себя руки, так вот, души слабаков испытывают Там смятение и страдание. А все почему? Да потому, что поступком своим нарушили они Божьи Планы на собственную жизнь. Только подумай! Подумай, что может ожидать муравья, вмешавшегося в планы гиппопотама!
  
  Вот уже целый час они мирно сидят на диване и беседуют обо всем. Тикают настенные ходики, вдалеке, где-то на проспекте Энгельса, дребезжит и катится одинокий трамвай-маргинал. Кате хорошо как никогда. Просто сидеть, просто разговаривать, просто пить вино, не думая о своей участи. Это ли не прекрасно?
  
  - А что, Катюша, может быть покурим?
  
  - Что Вы, матушка, разве ж можно? Батюшка говорит - грех...
  
  - Батюшка! Говорит! А я говорю - сегодня можно!
  
  Темные глаза монахини удивительным образом гармонируют с иссиня-черными волосами, уложенными в тяжелый монолитный клобук. Как же это у нее получается -ни единого седого волоса! Неужто красит? Ай да матушка, ай да проказница...
  
  - А пойдем-ка погуляем, Катюша! - неожиданно предлагает разгулявшаяся скромница.
  
  - Что Вы, матушка, поздно! А темнотища поди - хоть глаз выколи.
  
  - Ну, а нам с тобой есть ли дело до темноты? Блажен и преблажен тот, кто всю жизнь свою последует за Иисусом Христом, потому что он непременно будет там, где пребывает сам Иисус Христос. Пойдем, дитятко, пойдем, хорошая моя. Тут у тебя рядышком парк сосновский - экая благодать. Проветрим головы, разомнем члены и будем готовиться ко сну. Местечко, надеюсь у тебя найдется? Или, может быть, выгонишь свою матушку наотрез?
  
  - Господь с Вами, матушка! Скажите тоже! Совестно слушать! Тем более - комната вторая пустует! Если уж на чистоту, то я, матушка, и мечтать не смела увидать Вас да в доме своем! Вы такая, такая...
  
  - Какая?
  
  - Ой, Вы особенная, матушка! Особенная - и все тут. Больше таких нету. Знайте же, я ради Вас все что угодно сделаю! Все! Буквально, все!
  
  - Посмотрим, милая, поглядим. Ты пальтецо-то накинь, а то ведь на дворе чай не май месяц.
  
  - Ой, матушка Елизавета, Вы, я гляжу, прямо в босоножках!
  
  - Да это все пустое. Может, я понравиться тебе хочу побольше. После прогулки оптопчусь о коврик, всего-то и делов. Что, не уберешься разве за матушкой?
  
  - Ой, ну снова Вы насмехаетесь! Да я за мужем своим покойным, бывало, по десять раз на дню! А ежели придет под шафэ, так хоть караул кричи. Скинет прям на ковер свои сапожищи, а на каждом грязи, с полпуда! Вот и бегаешь, вот и суетишься...
  
  - Ну, то-то.
  
  - Матушка Елизавета!
  
  - Аюшки!
  - Сумку-то зачем? Решили ж вроде, что останетесь!
  
  - Нужно мне, нужно. Экая ты любопытная. Женщина без сумки - никуда. Где ты видела женщин, да без сумки, а? А я, по-твоему, что, не женщина?
  
  Они выходят. По земле, вдоль тропинки, стелятся первые потуги к осенним туманам. Темно, совсем темно, до свидания, белые ночи. Встретимся через год. Если Бог даст. Снова эти дурацкие мысли. С чего она взяла, откуда? Не время, не время возвращаться к своим одиноким страхам. Тем более, когда рядом матушка Елизавета. Вот она! Рядом! Ближе некуда! Идет-вышагивает с ней под руку, цокает каблуками.
  
  - Смотри, Катюша, какая красота! - шепчет матушка, указывая на сочные кусты черноплодной рябины. - Богатство природы! И все такие блага Иисус Христос дарует не одному какому-нибудь народу, но всем без исключения! Кто только хочет, может получить их, путь к тому показан, устроении, сколько возможно, углажен и уровнен. И, сверх того, Он готов помогать нам идти по сему пути, и, так сказать, Сам хочет вести нас за руку! Нам остается только не противится ему, не упорствовать, но предаться совершенно Его воле: пусть Он Сам ведет, куда и как изволит! - матушка крепко обнимает Катю за талию. - Всем нужно просто любить друг друга! Так, как любит нас Иисус. Так, как я полюбила тебя.
  
  Господи! Она меня любит! Катя готова разрыдаться. Этого не может быть! Сама матушка сказала!
  
  - И раз уж получилось так, что приняла я участие в твоей судьбе, то не брошу тебя, не оставлю. Буду тебя, Катерина, сопровождать по жизни напутствием своевременным, ласковым словом, а, иногда и суровой отповедью. Не обижайся.
  
  - Спасибо, спасибо Вам матушка. И - простите, если огорчала Вас до сегодняшнего времени, или огорчу еще впредь...
  
  - Бог простит. А теперь поведай-ка мне, Катерина, без утайки, что позволял с тобою иерей Владислав?
  - Что? О чем Вы? О чем это Вы спрашиваете, матушка Елизавета?
  
  - Ты прекрасно знаешь, о чем. Ну? Я жду ответа!
  
  Катя чувствует себя слегка растерянной. Что сказать? Как объяснить? Ведь по сути, ничего такого не было! Хотя...
  
  Хотя что-то они друг к другу чувствовали, безусловно. Мимика, взгляды, прикосновения. Но вот как объяснить это матушке!
  
  - Ты что, милая, чай, оглохла? Говори немедля. Что он? Смущал? Намекал? Трогал? А может тут уже имеет место нечто худшее?
  
  - Да что ж Вы такое говорите, матушка, как такое можно!
  
  - Ладно-ладно, не кипятись. Вижу, что девка ты не порченая. Попросту говоря, душа за тебя болеет. Уж коль обожглась ты по-крупному один раз, так хочется уберечь и защитить от подобных искушений. А Владислав-то наш, хоть и особа духовного звания, а, между тем, успевает не только причащать да исповедовать, да-да-да, поверь, я знаю, о чем говорю.
  
  - Иерей Владислав?????
  
  - А ты как думала. Такой же кобелина, как и все прочие. Не одну уже невинную душеньку растлил. За всеми ж не углядишь! Но с тобой, миленькая, все будет по-другому. Обещаю, что по-другому.
  
  Постепенно и незаметно они достигают самой глубины, самого чрева парка. Шум ночного города долетает сюда чем-то неуловимо похожий то ли на отдаленные раскаты грома, толи на полусонные переклички железнодорожных полустанков.
  
  - А вот и скамейка, садись, не робей-ка! - игриво произносит тем временем матушка и первая присаживается на влажную от росы скамью.
  
  Они усаживаются.
  
   - Горе будет тому человеку, который противится Иисусу Христу, - продолжает разговор матушка. - Такой человек упорствует и, как бы, восстает на Него! И, потому, участь такого - в озере, горящем огнем и жупелом! Вот возьмем, скажем, твоего мужа-распутника, а хошь - и моего.
  
  - Как??? Вашего, матушка???
  
   У Кати даже прерывается голос от возмущения. Надо же! Изменять матушке Елизавете! Такое просто не укладывается в голове. Ладно, она страхолюдина. Но матушка! Она ведь просто красавица! Красавица да и только!
  
  - Он что же, пес поганый, смел Вам изменять? ВАМ?
  
  - Царствие ему, конечно, Небесное, я зла на него не держу, простила давно, но...
  
  Матушка устраивается на скамейке поудобнее, откидывается на спинку, затем расстегивает две верхние пуговички на своем строгом черном платье. Ноги она почему-то расставляет пошире. Темная объемистая сумка по-прежнему остается прижатой к левому боку.
  - Гулял он от меня при жизни, что уж греха таить. А самое смешное-то знаешь в чем? Хуек у него был ну до того ма-ахонький, ну до того незавидный. У кролика - и то, наверное, поболе будет. А я всегда была женщиной с выдающимися статьями, - матушка усмехается. - ЛЁТАЛ он по моей мандище, как по сараю воробей.
  
  - Правда, я еще тогда придумала средство от подобной напасти, - продолжает матушка, поглядывая искоса. - Хорошее средство, славное. А главное - чрезвычайно приятное для нашей женской утробы. Хочешь, расскажу?
  
  Ноги у потерявшей дар речи Кати превращаются в две огромные раздувшиеся мурашки. Она еще пытается что-то сказать, однако матушке уже не требуются ответы. Она жаждет продолжения.
  
  - Я, сладенькая ты моя, даже в те лихие советские времена, когда секса у нас как бы и не было вовсе, умудрялася сотворить дела свои так, что в моей-то светелке девичьей все обстояло хорошо. С властью я никогда не спорила, ибо правильно говорит нам священный Иоанн Златоуст: "Ведь поставлена гражданская власть на пользу людям Богом, чтобы не поглотили люди друг друга как рыбы". Вот ты глянь-ка - нынче власти-то не стало. Что хорошего? Смотреть срамно! Тьфу! Плюнуть хочется, глядячи на невежество неразумное! Святой Григорий, епископ Арагинсаий, то же говорит в своем законодательном наставлении: "Тот, кто принял по высшему повелению управление родом человеческим, должен не только заботится о собственных делах, но и защитить от греховного возмущения, коим лукавый дух затопляет нас повсюду!". Долг всякого властвующего лица - заботится о простом человеке, владычиствуя над ним. Поняла ли ты меня? Отныне я - твоя владычица, повелительница и госпожа, а ты - покорная и неразумная рабыня, ибо для того поставлены мы пастырями и сторожами, дабы от волков сохранити в целости стадо Его. Так, только так должны мы поступать. Но довольно об этом.
  
  Матушка подвигается еще ближе. Теперь она, фактически, уже восседает на Кате верхом! Жесткие ребра парковой скамейки больно впиваются в позвоночник и под лопатки, однако, сейчас это, пожалуй, наименьшая из проблем, волнующих онемевшую от ужаса прихожанку. Жаркий язык впивается в Катино ушко. Слюнявые губы продолжают свои вкрадчивые нашептывания.
  
  - Возьму я, значит, детонька, бесовское изделие Баковского резинового завода по четыре копеечки за штучку, смажу его вазелинчиком, хорошенечко смажу, от души, еще возьму гороху сушеного, да покрупнее, лучше - домашнего, с рынка, да натрамбую его полнехоньку коробочку! Напихаю-напихаю, и еще, и еще, раздуется гандонище, разопрется - не обхватишь! А я его вереврчкой-то превяжу, заверну в тряпицу - и под подушечку, милая, и под подушечку. Лежит там моя елдища, ждет своего часа...
  
  Голос матушки окончательно превращается в хрип, речь прерывается, становится бессвязной, путаной: - И вот, Катенька, как только приходит этот, значит, мой муж с работы, тут-то я его в кроватку-то - РАЗ! По бочок-то к нему - ПРЫГ! У-у-а- а-х-р-р!!!!!
  
  Матушка издает звериный рык, затем, неожиданно и страшно вскакивает на скамейку с ногами.
  
  - На землю, сука! Быстро на землю! Легла на землю! Легла на землю, тварь! УБЬЮ!
  
  Безжалостный удар в лицо швыряет Катю на мокрый газон.
  
  - Лежать! Кому сказала - лежать! Тихо, гадина! Цыц! Служитель Бога есть гневный отмститель творящему зло! Одних по рассмотрению ПОМИЛУЮ, других - стану спасать СТРАХОМ!
  
  Матушка медленно опускается назад, садится и утверждает на Катиной спине свои широко расставленные ноги. Высокий острый каблук, буквально, вонзается в ягодицу.
  
  - А теперь перевернись на спину, - мурлыкает матушка уже почти совсем спокойно. - Вот так, вот и умничка, вот и прелесть. Я говорила тебе, Катюша, что ты прелесть? Успокойся. Смирись. Благочестивый царь Иосия не только перебил тех, кто соблазнял людей отступать от Господа Бога, но выкопал кости мертвецов, сжег их на огне, а пепел развеял по ветру. А теперь открой свои глаза, раба моя, раба Божия, и смотри на меня внимательно, не отрываясь. А коли станешь упорствовать, коли станешь проявлять ко мне непослушание, или быть может даже - неподчинение, тем согрешишь ты перед Богом, нарушив закон Мой, и закон этот самый легкий: все желания Мои чисты и правильны, а память, разум и все прочие душевные способности - совершенны. Вот так, миленькая моя, вот так...
  
  Матушка сноровисто извлекает из потертой сумки огромный, розовый, лоснящийся фаллоимитатор.
  
  - вот...так... мы ... с моим ... покойным ... Боренькой ... и делали, - матушка всхлипывает, подымает юбку и засовывает руку глубоко в промежность. - Я гандонище из-под подушечки достану, в руку ему вложу, а он тут и рад стараться! Ужо как отдерет меня, как отдерет, как оттрахает свою Лизоньку - за милую душу!
  
  Матушку колотит крупная дрожь. Со стонами и охами она, раз за разом, насаживает себя на огромный резиновый член. Широко раздвинутые ноги в блестящих босоножках больно топчут Катину грудь. На лицо падают теплые капли вонючей слизи.
  
  - Иисус отверз Мне двери Рая! Всякий, кто только хочет, может познавать и волю Божию, и путь, и средства к своему блаженству ...О-О-О-О!
  
  Оргия продолжается. Время останавливает свой бег и Кате кажется, что на свете не существует более ничего. Только эта укромная парковая скамейка. Только эта беснующаяся черная женщина с широко раздвинутыми ногами. Только мокрая и грязная спина. Только боль от тычков модельных туфель. Наконец, матушка затихает.
  
  - О-ох, ох, Катерина. До чего же хорошо, до чего же сладко! Коротко сказать: я была в Раю и во мне был Рай! - она убирает обессилевшие ноги с Катиной груди. - Придумали же умные люди штучку для женского удовольствия! И тепленькая, и рельефная, а, к тому же еще - и дрожащая! Не веришь? Истинный Бог! Батареечку вовнутрь засовываешь - и вся любовь. Хочешь попробовать, а? Истосковалася, поди, без мужской ласки, истомилася? Ничего, Катенька, мы это поправим. Поправим, кисонька, поправим, подруженька моя миленькая! - пахнущая мочой рука нежно треплет Катю по щеке.
  Матушка пристально всматривается ей в лицо: - Э-э, да ты, девонька, совсем плоха! Ну-ка, вставай, вставай-ка поскорее, давай-давай, скоренько, давай шустренько, давай быстренько, ну-ка, ну-ка, ну-ка, во-от. В-о-о-от. Так-то лучше. Садись рядышком, садись, в ногах правды нету. Одежонку, милая, отряхни. Вот тут, вот тут, особенно на грудочке, экая я, право, греховодница. Оттоптала несчастную курицу, аки боевой петух!
  
  Матушка заливисто смеется над удачной шуткой.
  
  - Но ты, однако, тоже хороша. Нечего было валандаться и перечить. Ладно. Волосье-то расчеши. На расческу, держи уж. И обиженную мне тут строить нечего. Я, между прочим, сделала тебя чадом Божим. Избавила тебя от душевных мук, которыми ты, как преступница Воли Божией, должна была страдать. Ты не представляешь, Катюша, до чего хорошая жизнь нас с тобой ожидает. Светлая! Нетленная Нескончаемая! Всегда вместе! И днем, и ночью, и в горе, и в радости. У меня теперь есть ты, а у тебя есть я. А еще мы с тобой имеем крест и молитву. Жить мы теперь будем вместе, жилплощадь твоя, хвала Господу, сделать это позволяет. И не спорь, не серди меня! Лучше - не серди. Поняла ли ты меня?
  
  Катя понуро молчит. А матушке, похоже, опять не требуются ответы.
  
  - И не смотри на меня так! Да, я жестокая. В чем-то. Но справедливая. Какая уж есть. Я, Катюша, такова, каковою меня сделали обстоятельства. Ты, вон, свои обстоятельства понимаешь? То-то. У тебя - свои обстоятельства, у меня - свои. В нашей, Санкт-Петербургской епархии целых 23 благочиннических округа! 616 священнослужителей! Одних только архимандритов 11 штук. Мужики, мужики, грязные потные мужики, везде, в миру, в быту, и у нас! Тоже! Все чины, все посты, все звания, - все им,им,им. 11 монастырей! Из них 8 (восемь!) мужских, а наших, женских - только три! Ненавижу. Я их всех ненавижу...
  
  - Матушка Елизавета...
  
  - Да что ты все "матушка, матушка"! Можешь величать меня запросто - Лиза. ЛИЗОНЬКА. Знаешь, почему мне так нравится имя Лиза? Это все от того, дитя мое, что оно явным образом происходит от слова ЛИЗАТЬ. ЛИЗАТЬ - это так прекрасно, безгрешно, благостно! Скорби, печаль, досада, болезненная старость грозила бы нам с тобою, когда б не чудодейственный экзерсис, происходящий от блаженного возлизания сокровенных таинств Госпожи твоей и Хозяйки. Мой лизочек так уж мал, так уж мал...
  
  Матушка берет безвольную руку прихожанки и укладывает ее себе на пизду. Под пальцами хорошо ощущается набухший и осклизлый клитор, огромный и пульсирующий.
  
  - Тебе Чайковский нравится, душа моя? Правда, мне кажется, что Петруша имел ввиду в некотором роде другой лизочек, наверняка, подлец, наверняка. И, все же, романс отличный. Ты не находишь? Иисус сказал: кто хочет идти за Мною? Отвергнись себя! А что это значит? А значит это, что надобно иметь желание и решимость. А чтобы иметь желание, надобно знать, что нужно для сего пути. Я помогу тебе понять. Я не позволю отнять у себя драгоценнейшего дара, не позволю гордыне твоей..... Ты поперебирай, поперебирай пальчиками-то, а то давай губками. Где мои губоньки, где мои сладкие....
  
  - Я не стану.
  
  - ... полижи, полижи скорее свою Лизоньку...
  
  - Матушка...
  
  - Приникни, приникни ротиком...
  
  - Матушка, я не стану.
  
  - Что? Ну, давай же поскорей, миленькая, давай. Ты что, не слышишь Меня?
  
  - Все я, матушка, слышу. Я сказала, что не стану. Это вы, похоже, меня плохо слышите.
  
  - Ты... Ты с огнем-то не играй, сикорака, - матушка быстро и цепко ухватывает Катю за шею и, что есть силы нагибает вниз, стараясь ткнуть лицом в раздувшийся пах. - Ты что же это удумала? Перечить? МНЕ? Иисус Христос для нас сделал все! Ужели мы не исполним для Него одного Его желания?
  
  Острые осколки гравия больно впиваются в Катины колени. Властные пальцы сжимают подбородок, в рот бесцеремонно залезает опытный смуглый палец.
  
  - Иисус Христос, чтобы спасти нас, - Катину щеку обжигает увесистая оплеуха, - сошел с небеси на землю! - За ней следует еще одна. И еще, и еще.
  
   - Ужели мы для Него не захотим идти за Ним на небо?
  
  Катина голова безвольно мотается из стороны в сторону.
  
  - Не хочешь?
  
   УДАР.
  
  - Не хочешь на небо, дрянь?
  
  УДАР.
  
  - Кто! Кто! Кто опередил меня на этот раз? Снова Владислав? Быстро ответила! Быстро все рассказала! Быстро! Быстро! Быстро!
  
  Китайский болванчик. Я похожа сейчас на китайского болванчика, думает Катя. Но это не смешно. Уже давно не смешно...
  
  - Ну, так ты у меня сейчас попляшешь!
  
   Коварно ухмыляясь, матушка проворно лезет в свою объемистую сумку.
  
  - Не хочешь по-хорошему, станем по-плохому. Что, нравится тебе, значит, Владислав? А? Нравится? А матушка твоя, Хозяйка и Повелительница, тебе не люба? Ах ты ж гадина, гадина неблагодарная! Нечестивица! Прошмандовка! Еретичка! Ну, ладно.... Коли ты так - ладно.
  
  - И пришел великий пророк!
  
   - И сказал ближнему своему!
  
  - "ПО СЛОВУ ГОСПОДА УДАРЬ МЕНЯ!".
  
  - Видишь это? Ага! Гляди, манда! Гляди! Гляди, гунявая, не отрываясь! ЕРЕТИЧКА....
  
   Рассвирепевшая монахиня яростно помахивает перед Катиным лицом изящным пластиковым контейнером с двумя выступающими железками. Меж железок мечутся желто-голубые искры.
  
  - Чик, - и будет тебе суровое наказанье! Узнаешь ты и уверишься, что Православная наша вера повелевает сотворять с проклятыми еретиками, более коварными, чем волки, стремящихся погубить Христово стадо и растлить его еретическими иудейскими учениями. Катерина! Старайся! Старайся иметь и возбуждать в себе желание последовать тому, чему учила тебя Я! Но, коли ты не имеешь сего желания, то припади к Моей Спасительной Плоти и проси у Меня прощения теплою молитвою. Но, кольми паче не упорствуй, не упорствуй, когда благодать призывает тебя на Путь Спасения!
  
  Матушка медленно подымается со скамьи и распрямляется во весь рост. Теперь она возвышается над поникшей и раздавленной Екатериной, наподобие величественного монумента "Родина-мать", возведенного в свое время в городе-герое Волгограде.
  
   Однако, с некоторых пор Кате совершенно чужды абстрактные аллегории. Она знает, что именно ей нужно, а нужно ей одно: действовать! Немедленно! Не думая, не рассусоливая, не размазывая по тарелке. Пока еще не поздно. Пока. Или уже? Уже? Поздно?
  
  Словно неуклюжий еж-переросток, Катя переворачивается через голову и кубарем устремляется в ближайшие рябиновые кусты. Бежать она начинает, будучи еще на четвереньках. Быстрей! Вперед! Синяки, ссадины, порванное пальто, удары веток по лицу, - все это в прошлом, в прошлом, в прошлом. Не оглядываться, не видеть, не знать - бежит, или не бежит? Бежит, или не бежит? Вон! Правее! Кажется, просвет. Да? Нет? Мелькнула и пропала какая-то разрытая канава, песочница, вкопанные в песок покрышки, - мимо! Под ногами то чавканье, то хлюпанье. Сзади - похоже, тишина. Тишина?
  
  На мгновение она приостанавливается: ой ли?
  
  Но только на одно мгновение. Ну и что, что тишина. Это ни черта не значит. Это все ерунда, полная ерунда, ерундистика! ОНА, безусловно, где-то рядом. Точно вам говорю, точно, точненько! Почему?
  
  Да потому, что волк никогда не отпустит добычу. А так как, на сегодняшний день, именно я представляю собой добычу...
  
  Я! Я! Я!
  Как трудно осознать, что именно ты являешься добычей. Очень трудно, крайне трудно, да нет, блядь, не трудно.
  
  Трудно было раньше. Да, господа, вот раньше - это да. Раньше, господа, нашу героиню подстерегали настоящие трудности. Когда же это? Вы серьезно спрашиваете меня когда?
  
  Да буквально какой-то пяток-десяток минут назад!
  
  Неожиданно, Катя вырывается на проспект Мориса Тореза. Машины, дома, толпа шумных и загулявшихся подростков, все вызывает у нее одно лишь шокирующее удивление. Как же прикажите это понимать? Жизнь продолжается? Похуй мороз? В смысле, в двух шагах, понимаешь, насилуют, лишают жизни, идеалов, физического и нравственного здоровья, а, получается, никого это не .......?
  
  Климакс. Хочу себе климакс, сейчас, немедленно и навсегда.
  
  Б-р-р, какая мерзость! Как же теперь жить? Как можно жить с ЭТИМ?
  
  А с чего это ты, подружка, решила, что тебе позволят жить? Антересный вопрос, антересный. Ты что же думаешь, матушка тебя выпустит?
  
  НЕ ВЫПУСТИТ. НЕ ВЫПУСТИТ НИ ЗА ЧТО.
  
  Ответ приходит на ум легко и сам собою.
  
  Бред. Глупость. Маразм. Паранойя. С чего ты это взяла. Дура. Психопатка. Истеричка. Надоело, значиться, нам жить-поживать в приятном одиночестве? Захотелося нам, значиться побольше близких братиев да интимных сестер? Так. Все. Успокоилась. Взяла себя в руки. Домой. Быстро домой!
  
  Запахнув поплотнее разорванное пальто, Катя ускоряет шаг. Слава Богу, что жива. Слава Богу, что темно. Темно-то темно, но ровно на столько, чтобы ее растерзанный вид не привлекал внимания. Темно-то темно, но людей на улице еще предостаточно. Слава Богу.
  
  Богу? Богу ли? Какому это еще блядскому богу?
  
  Катины кулачки сжимаются в нешуточной злобе: - Да вот вам всем хуй! Да что бы я! В какую-нибудь! Церковь! Хоть когда-нибудь! Зашла! Да что там - зашла. Хоть когда-нибудь! ПОДОШЛА! Часовня, мечеть, дацан, костел, синагога, - никогда, слышите? НИКОГДА!
  
  Заложив входную дверь на все замки и цепочки, обессиленная Катя грузно валится на диван. Остатки праздничного застолья вызывают сильнейший рвотный спазм.
  
   - Кагор, сука.... Кагорчик, блядь.... Конфетки.... Конфетки-бараночки.... Курочка, шкурочка и наивная дурочка....
  
  Сплевывая остатки кислятины, Катя старательно утирает пот.
  
  - Сперва приветик, затем букетик, потом - миньетик. Нормальненько!
  
  Ух, ну и вывернуло. Буквально, наизнанку. Это хорошо. Вдруг подмешала еще чего в свой.... Не хочу говорить, во что. Надо бы срочно в ванну. Где-то была еще орифлеймовская пенка, вкусная такая, душистая, персиковая. Сейчас отмоюсь и перестану пахнуть пиздятиной.
  
  Катя искренне усмехается: - Какой пассаж! А ведь я действительно хотела умереть! Неужели так бывает? Да. Я действительно хотела уйти. Спрятаться навсегда. Избавиться от бесконечных вопросов. Убежать туда, где есть одни только ответы.
  
  О, страна непрошенных ответов, позволь стать твоим гражданином!
  
  Чушь. Театральщина. Интеллектуальный мазохизм. Я буду работать. Если это кому-нибудь надо. Если нет - я стану искать другой выход. Хочу стать необходимой, нужной, востребованной. Неприхотливой, как задница балеруна. Старательной, как червячок на шляпке подберезовика.
  
  Завтра, утром, выкину из дому всю эту религиозную пахабень. Это будет первое, что я сделаю. Это будет только первое. Намолилась, блин, на всю оставшуюся жизнь. Ага. Нажрался сам - передай другому. Ощутила высшее блаженство? Просветление? Охуение? Харэ. Пора на покой.
  
  Теперь у нас будет все по режиму. Пить - только водку. Отдыхать - только в ресторан. Читать - только детективы. Еще можно - женские романы. Хотя, нет. Не стоит. Там тоже хватает разного сюсюкающего пиздежа. И вообще - поменьше всего женского. Подруги, дочки, матери, - отказать, отказать, отказать. Мужики! Самцы! Мачо! Бабники! Пошляки! Все сюда! Я вас жду. Я вас хочу. Я вас обожаю. Вы разные. Вы бываете плохими и хорошими, тяжелыми и легкими, высокими и низкими. Вы бываете правильными и неправильными. Но!
  
  ВЫ НИКОГДА НЕ ПАХНИТЕ ПИЗДЯТИНОЙ!!!
  
  От приятных мыслей отвлекает телефонный звонок. Катя с неудовольствием осматривается по сторонам: человеческая наглость не знает никаких мыслимых пределов! Сколько там времени? Ого! Два! Два часа ночи! Ну и что там? Кто там? Как это еще телефон не потерялся! Ладно, сейчас посмотрим, посмотрим-поглядим, почитаем-подекламируем. Так, сейчас: ага, тут у нас, оказывается SMS. Мило. От кого бы? Давайте, чего уж там, я сегодня добрая:
  
  - Suchka! Bud ti proklata!
  
  Нет, ну вы когда-нибудь такое видели? А? Нагляделася блокбастеров, начиталася пидорастеров, - и вот, понимаешь, результат. Феерично, весьма, весьма. Не слишком изобретательно, однако. И требует более достойного ответа. Причем, немедленно.
  
  - И вам всего хорошего, матушка! - звонко кричит Катя, вышвыривая замусоленный телефон в распахнутое окно.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"