Время идёт, меняя облик людей и целых стран. Простые воспоминания о не таких уж и далёких временах превращаются вдруг в путешествие во времени и пространстве, путешествии в страну, которую уже и сам-то теперь с трудом узнаёшь. А обычная, рядовая в общем-то история превращается в Историю с большой буквы.
Ну, да, когда деревья были большими... А эта история случилась в те незапамятные времена, когда Санкт-Петербург был ещё Ленинградом, а Екатеринбург, прозванный так в честь петровой супружницы, временно назывался Свердловском.
И в те далёкие времена совершенно уже стирались грани между городом и деревней, и шла очень активно смычка умственного и физического труда. Для каковой цели принято было отправлять молодых программистов и прочих разных инженеров в гущу, так сказать, народную, подальше от западных этих байтов, поближе к нашей исконной землице.
Я же в ту пору, пройдя курс наук математических в славном, имени Максима Горького, Университете, поступил на службу в "Цветметчегототам". Ну и смекнуло начальство, чего мол парню без дела маяться, да биты всякие от скуки считать? Биты-то они, чай, никуда не убегут, а вот овёс... И отправили меня, горемычного, в колхоз.
Провожали всем отделом. Женщины плакали, начальник руку жал. От щедрот профсоюзных выдали мне телогрейку, да не простую... Такая это была телогрейка, что ни в сказке сказать, ни пером описать. А в накладной, шариковою ручкою, твёрдою рукою кладовщика было выведено: "Спецодежда для сектора интегрированных АСУ".
Что такое есть АСУ? Нонешние-то, пожалуй, и не знают. Ноне-то энтих АСУ днём с огнём не сыщешь. Теперича всё корпоративные системы пошли. А в наше время кругом были одни АСУ. Автоматизированные системы управления, то бишь.
Аккурат в то время и мини-юбки появились. Вот и загадывали такую загадку, мол, какая разница между АСУ и мини-юбкой? А разница такая, что мини-юбка при минимальных затратах даёт максимум информации. А в АСУ ентих всё наоборот. Про корпоративные системы то же самое сказать можно, да только кого ноне мини-юбкой удивишь?
Колхоз ("Светлый путь куда-то там"), над которым шефствовала наша "Цветметчегототам", расположен был на самой почти восточной границе Свердловской области, в Тугулымском районе, совсем уже недалеко от Тюмени.
Тугулым - это, типа, посёлок. Городского типа. Хотя сам-то Тугулым я уж почти и не помню - давно всё было. Помню только, как сидел я в присутственном месте, то ли райкоме каком, то ли в сельсовете, ожидая отправки в собственно уже колхоз. Долго сидел.
Скрашивала моё ожидание некая сладкоголосая сирена, сидевшая, как тогда выражались, на телефоне. Устало-безнадёжным голосом передавала она в вышестоящие инстанции сводку с полей колхозных сражений. Сколько скошено гороха, сколько овса, сколько чего ещё.
Так пролетел час, второй, третий... Ожидание моё, как и сводка, всё никак не кончались. Женский голос звучал всё тише, и к исходу третьего часа стал уж совсем безнадёжным, но никак не мог умереть окончательно.
В этот-то миг и появился новый человек. Был он одет в чёрный ватник и резиновые сапоги. Ничего удивительного в том не было - я и сам был одет точно так же. Дресс-код, знаете ли, вовсе не нонешние управленцы придумали, он, родимый, завсегда существовал. И раньше-то не из идиотских галстучков цвета спелой морковной ботвы состоял. И не из радикально-чёрных деловых юбчонок, взглянув на которые, ни о каких делах думать уже невозможно... А раньше-то дресс-код для полезных дел предназначался. Не для того, чтоб начальнику бёдра показать, а чтобы до сельпо дойти, колготок дефицитных не замочив. И чтоб на площади перед сельсоветом не потонуть. Помню я одну такую площадь - тридцать лет прошло, а до сих пор радуюсь, что на мне болотники были...
Человек в чёрном ватнике вошёл в присутственное место, пропел, подражая телефонистке: "Скошено гороха..." С той же точно безнадёжно-тоскливой интонацией. Потом взглянул на меня. Коротко кивнул.
Мы вышли во двор. Там уже стояло транспортное средство. Трактор веселого такого оранжевого окраса, пробивавшегося даже через залепившую его чернозёмную грязь. К трактору была зачем-то прицеплена бочка. Окраса желтоватого, но, в общем, в тон весёлому трактору.
Что было в бочке, не знаю. Может быть и ничего. На бочку сел тот самый человек. Бригадир, как потом выяснилось. Ну да, "Боливар не выдержит двоих"... Это - у них там, в Америке. Наш-то трактор и десятерых бы выдержал. Но кабина у него... Кабина была маленькая. Хотя, в отличие от Боливара, двоих вмещала свободно. А вот троих уже никак.
Потому бригадир и сел на бочку. Понимал он, что городской программист - не ковбой какой-нибудь и на бочках ездить не умеет. А довести его в целости и сохранности было необходимо. Ибо кто ж овёс-то грести будет?
И мы поехали. Или поплыли? С одной стороны, качало нас в этом грязевом море не слабо - баллов на шесть точно. Но, с другой стороны, колёса у трактора были большие, и очень даже возможно, что там, в глубине, они всё же ехали по чему-то твердому.
Ну вот, плыли мы эдак, ехали, любовались осенней природой, вдыхали ароматы урчащего на пределе дизеля... И, наконец, приехали. Или приплыли? Бригадир соскочил с бочки, постоял немного, обозрел окрестности, и, с некоторой даже гордостью, изрёк: "Край. Край света". И действительно, грязевая дорога здесь кончалась. Ни плыть, ни ехать дальше было некуда.
Разместили меня в избе. Тогда ведь и программисты, и физики-ядерщики, к избам и к колхозам привычные были. Это сейчас кругом гламур и менеджмент. Такой гламур развели, что менеджер овощного отдела одевается по дресс-коду, а откуда берутся все эти грязно-землистые кругляшки да пронзительно-оранжевые конусовидные штуковины, понятия не имеет.
Хозяев в избе не было, и печь мы ни разу не топили. Хотя был сентябрь. Тёплый, должно быть. Ну да, солнышко светило, и Горбачёв чего-то там по радио вещал. Его время, как раз, было... Короткое, но бурное. Искренне мужик хотел, да...
Вот я как раз речи его по радио слушал, грёб овёс лопатой и думал. Мы, российские интеллигенты всегда думаем. Особенно, когда чего-нибудь гребём.
Так вот, грёб я и думал. Типа, если бы он, Михаил Сергеевич, здешний колхоз хотя бы раз увидел... Я уж не говорю, чтоб он вместе со мной лопатой помахал... А жена б его, Раиса Максимовна, взглянула бы на наш пищеблок. Хоть разок... Совсем бы не так они всё делали, и, возможно, и вправду, бы всё перестроили. Но, не приехали они к нам в тот сентябрь.
Кроме меня в той избе жили ещё три человека. Три горожанина. Один - пролетарий с какого-то завода. Недавно отсидевший за драку. Но человек очень приличный, не глупый, и, я бы даже сказал, тихий. Мы с ним в шахматы играли.
А жизнь у него не сложилась. Было ему лет сорок, и жена была. Но встрял в какую-то драку, отсидел. Тогда достаточно было таких историй: виноваты вроде оба, и оба не совсем твёрдо помнят из-за чего и как всё было. А по этапу отправляют одного...
Ещё рассказывал, что мог, типа, отмазаться. Нужно было взятку дать. В пределах, как он выразился, "тонны". То есть, тысячи рублей. Тысяча рублей сумма, конечно, в те времена значительная, но вовсе не запредельная. И в их семье такие деньги были. Но жена как-то без особого восторга отнеслась к этому незапланированному расходу. По всем прикидкам, опять же, выходило, что должно было дело ограничить только "химией". Или, как это ещё тогда называли: "поселением". Тоже не рай, но по сравнению с зоной разница огромная. А "химия"-то, как он сам говорил, получилась "через тюрьму".
На жену он затаил обиду и жестоко ей потом отомстил. Но строго в рамках закона. Не глупый был парень, да и на зоне, наверняка, прошёл "юридический ликбез". Он уговорил жену выписаться из их квартиры и прописаться к её матери. Типа, мать уже старенькая, умрёт - квартира государству достанется. Пропадёт. Поверить в это было легко - тогда все так делали. Не было другого способа передать квартиру по наследству. Ну вот, а как только жена туда переписалась, он с ней развёлся и из квартиры её выставил.
Вот такая история. Так что наши шахматные партии редко доходили до конца. На середине он терял нить игры, начинал думать о чём-то своём, вспоминать. Ну, понятно, о чём. А кто там из них был больше прав или виноват? Да кто ж его знает? Жизнь, она, типа, не шахматы...
Вот с этим мужиком мы и гребли овёс. Вернее грёб такой специальный механизм, что-то вроде снегоуборочного комбайна. А привозили овёс грузовики. Механизация, то есть, присутствовала, но для разравнивания куч и подборки просыпавшегося овса необходимы были люди с лопатами. С большими деревянными лопатами. Такими, обычно, снег гребут. Ну вот и овёс, как выяснилось.
Жизнь текла монотонно. Завтрак. Овёс. Обед. Овёс. Ужин. Завтра, с утра, всё сначала... Пищеблоком заведовал молодой парень с повадками опытного фарцовщика. Фарцовщики тогда не были уже чем-то диковинным, но как его бедолагу занесло в колхоз? Была, определённо была в те времена социальная справедливость! И где-то даже равенство.
Парень много рассказывал про свои успехи у женщин, особенно часто вспоминал одну доярку - у доярки было много денег. Он ей, в числе прочего, оказывал и консультационные услуги. Возил её на Шувакиш и помогал покупать одежду. А Шувакиш... Шувакиш - это, братцы, особая песня. Наша гордость и наше всё! "А, Свердловск! - спросили меня однажды в далёком южном городе Ялте, - это где Шувакиш?" И я с гордостью подтвердил: "Да, да, тот самый Свердловск!"
А что вы ходите, крупнейшая в СССР (а значит и во всём мире) барахолка. Куда там одесскому "Привозу"... Чего там только не было! От всевозможных материальных ценностей до пищи духовной, принимавшей тогда, по преимуществу, образ зарубежной фантастики. Особое место занимали джинсы. Они соединяли в себе и духовное, и материальное начала. И ещё воплощали в себе идеологию. И многое, многое другое. "А студент Петров опять прибыл на военную подготовку в штанах вероятного противника..."
Вот такой был островок в океане плановой экономики. Легендарное место... Вики утверждает, что открыли его аж в 1977 году, причём, не без участия небезызвестного будущего реформатора Ельцина. Вот откуда есть пошли на Руси рыночные реформы!
Да, как начнёшь вспоминать свою молодость... Просто "Амаркорд" какой-то получается. "Амаркорд" - это такое кино. Тоже из тех времён. Непереводимое итальянское выражение, означает что-то вроде "сладостные воспоминания детства". Кино это Феллини снимал. О своём детстве. Или о сладостных о нём воспоминаниях. Сюрреализм, короче говоря.
Но настоящий сюрреализм был в той деревне. А может, то был социалистический реализм. Потому как, никакой Феллини никогда бы до такого не додумался. Даже с перепою. Тем более, что водку в местном магазине не продавали. Во время уборочной - ни-ни. Это ещё до Горбачёва так было заведено, а уж при нём-то и подавно.
Но продавали тройной одеколон. Желающих его купить было много - в самом деле, как же в колхозе без одеколона? Особенно, если водку не продают. Потому продавали одеколон не просто так. А с нагрузкой. К каждому флакончику прилагалось два кило винограда. С нами в избе жили ещё два парня, работали они не с нами, приехали вместе, потому общались больше между собой. Но в пищеблоке регулярно встречались, вечерами иногда чай пили.
Так вот, эти парни тоже купили себе флакончик одеколона. Не для питья - чтобы бриться. Виноградом угостили и нас. Такого винограда и в городе-то никогда не было. Крупный, спелый, без единой косточки! Пожалуй, даже за всю жизнь такого винограда больше не пробовал. Сравнить могу только с "Кардиналом", но тот с косточками... Виноград этот даже местные оценили - брагу из него стали делать.
Потом виноград в магазине кончился. С одеколоном стали давать помидоры. Тоже по два килограмма. Помидоры народ тут же около магазина и вываливал. Видать ни для еды, ни для браги сей продукт не годился. А одеколон...
Да, одеколон. Каждое утро была у нас оперативка - все собирались и получали от бригадира задания. Хоть и край света, а всё как у людей. Все собирались на оперативку, и пришлые горожане, и местное население. Местные по утрам бывали угрюмы и неразговорчивы. Думали о чём-то своём. Так вот, в то прекрасное солнечное утро... На следующее утро после начала продажи одеколона, коренные жители... Да, да... Они дышали. Понимаете? Сначала вдыхали воздух, потом выдыхали его обратно. Это было что-то. Симфония запахов. "Аппассионата"! Переработанный за ночь этиловый спирт с явственным таким одеколонным оттенком. Со всем его шалфеем, мускатом и прочей лавандой... Тоже как бы переработанными. Да...
Вот такая у нас была общественная жизнь. А в основном гребли овёс. Только однажды вывели нас всех, и пришлых, и местных, в поле. Что мы там делали уже не помню, но видимо, что-то важное, раз мобилизовали всех. Разговаривали. Один из местных, узнав, что я работаю в НИИ, с пониманием протянул: "Отсиживаете..." Я, созерцая его вялые движения и полное отсутствие трудового энтузиазма, думал, естественно, что отсиживают-то как раз они, колхозники, а мы в своём НИИ пишем программы, очень нужные и важные для народного хозяйства.
Все мы тогда гордились своим делом, каждый класс и каждая общественная прослойка свято верила, что именно она и производит самый важный и нужный продукт. Это потом уж выяснилось, что даже и добросовестные работники производили не совсем то и не всегда в нужном количестве...
А тем временем краткий колхозный отпуск подходил к концу. Осень осыпала нас последним своим золотом. Пора было возвращаться к своим байтам. К семье и цивилизации.
Назад, слава тебе Господи, ехали не на тракторе. На грузовике. Типа, с оказией, потому как, кроме нас грузовик вёз ещё и тракторный движок. Большой такой, он был установлен в центре кузова. Но никак не закреплён.
А даже две недели тёплой сухой осени отнюдь не высушили дорогу. Возможно, эта дорога не высыхала вообще никогда. Аномалия такая. Потому и грузовик тоже качался и кренился, как корабль в открытом море. Но когда грузовик кренился, то тракторный движок под воздействием силы тяжести приходил в движение и полз к борту. К счастью, это происходило довольно медленно, и все пассажиры успевали перебежать на другую сторону. Расслабиться, однако не удавалось. Грузовик тут же начинал крениться в другую сторону и проклятый движок опять приходил в движение.
Вот так мы и бегали всю дорогу. Вспоминать об этом дико смешно, но тогда, в кузове, никто, почему-то, не смеялся. Хотя никто и не возмущался - условия были, по-видимому, обычными и привычными. Это я ехал домой, а попутчики мои ехали к стоматологу - лечить зубы. Так, рядовая поездка, дело житейское...Это меня с непривычки поразило, а так-то и опасности особой не было - никого ведь не задавило. Все мы, в целости и сохранности прибыли, как это тогда называлось, "на центральную усадьбу". Там были какие-то начальники и бухгалтерия. Ясно дело, куда же без неё.
Часа два ушло на какие-то беседы, ожидания и получение каких-то справок. Каких - уже не помню. Главный начальник всё уговаривал остаться и поработать ещё, напирая на потребности сельского хозяйства и важность оного для прокормления всяких там городских бездельников. Я же, в ответ, приводил свои резоны. Говорил про советскую науку, которую необходимо всемерно развивать, про гнев моего научного начальства, который неминуемо обрушится на несчастного программиста опоздавшего из командировки... Короче - отбился. Все нужные бумаги и вроде даже какие-то деньги получил.
Дальше было проще. Часика два подождать автобуса, ещё часик в этом автобусе потрястись... По сравнению с тем грузовиком, поездка казалась даже комфортабельной. В общем всё было хорошо, кроме одного: поезд-то на Свердловск уже ушёл. Пока я бегал вокруг тракторного движка, бегал по колхозной конторе, ждал автобуса... А поезд ждать не стал.
Хотя в этом, собственно, тоже не было ничего страшного. Был и другой поезд. Правда завтра и ближе к обеду. А сейчас был вечер. Гостиницы в те времена стоили не так уж и дорого, но попасть в них было практически невозможно. Потому я устроился на деревянной скамейке в зале ожидания, рюкзак положил на колени, на рюкзак положил голову и задремал.
Э-э-эх, были же времена, когда я просто не знал, что такое бессонница. Это теперь лежишь на ортопедическом матрасе и считаешь до тысячи. А тогда... Спал я, конечно, не слишком крепко (а мелодичный женский голос время от времени сообщал о прибытии очередного поезда - не моего, к сожалению), но выспался, и даже выбрался в город, полюбовался на проспекты и магазины, в какие-то, кажется, даже зашёл.
А потом прибыл наконец мой поезд, и я поехал домой, к своей привычной жизни и привычной работе.