Мои часы, всегда спешащие на три минуты, показывали ровно восемь часов вечера. Значит, было еще без трех минут восемь. Семь и пятьдесят семь, если точнее. Проще не бывает.
Повсюду вокруг светились вывески магазинов, баров и прочих злачных заведений. По скоростной магистрали, которую было видно с моей точки обзора, неслись самые различные машины - кто-то спешил вернуться домой, кто-то ехал развеяться после рабочего дня, а кому-то приходилось только заступить на свой пост. Токио - город, в котором никогда не спят. Как, впрочем, и любой другой мегаполис мира. Даже на самой узенькой улочке в это время немало прохожих. И, несмотря на то, что не так далеко от меня находится столько людей, я даже не удивился тому, что это произошло именно со мной. Зачем же корить судьбу, когда она уже восторжествовала?
Вечерний ветер приятно ласкает уставшее лицо, глаза слипаются. В Токио всегда темнеет рано, но сегодня темнота кажется абсолютно непроглядной. Может, она поглотит весь этот мир? Может, все это была лишь декорация? Картинка, нарисованная моим воображением, пока оно было живо. А сейчас все медленно растает, испарится, как медуза, выброшенная из моря на раскаленный полуденным солнцем камень.
- Я не хочу умирать, - слышу я сдавленный всхлип рядом с собой.
Я испытываю отвращение. Этот человек, умудрившийся стольким людям отравить жизнь, сейчас так судорожно хватается за свою - утерянную. Я мог бы постараться выдавить из себя хоть каплю сострадания к нему, но мои обиды еще свежи. Слишком много он делал зла. Слишком много мнил о себе. Слишком четко давал понять, что готов горы свернуть. И что он делает сейчас? Ревет в горло, как последняя девчонка.
Если бы мне было что сказать ему, я вложил бы в один свой голос столько презрения, сколько при жизни ему не осмелился выказать ни один человек. Я бы не сдержался и, как следует, ударил бы его ногой прямо по лицу. Может, сорвался бы... и продолжал избивать, чувствуя от этого бескрайнее удовольствие. И уподобился бы ему. Но сейчас, когда, казалось бы, только руку протяни, мне стало вконец безразлично. Громко и надменно фыркнув, я сделал пару шагов в сторону, не желая больше видеть его.
- Не уходи, - дрожащая, но все еще крепкая рука поймала полы моего изодранного пальто. - Не оставляй меня одного.
Он прекрасно понимал, что у меня сейчас есть полное право поступить вопреки его мольбам. Недовольно оттолкнуть его, сказать: - "Ты сам привел нас к этому". Я думаю, он даже был готов к такому исходу событий, его всего трясло от осознания, что сейчас он останется один. Наедине со всеми своими страхами и кошмарами. Он разжал пальцы сразу же, как только я коснулся рукой тыльной стороны его ладони. Такой холодной, будто его только что вытащили из морозильной камеры.
- Теперь, ты убил меня, - я сам не ожидал, что произнесу эти слова так бодро и оживленно, почти без издевательской насмешки.
- Я знаю.
Слишком зависимые от своих бед, мы совершенно забыли о третьем действующем лице. Конечно. Семь часов пятьдесят семь минут - время смерти сразу трех человек.
Сколько я себя помню - никогда особо не опасался за свою жизнь. Постоянно с вызовом думал, что встречу смерть без особых сожалений. Да и что мне, собственно, терять? За эти семнадцать лет я ничего не достиг. Не был лучшим учеником в классе, не занимался профессионально спортом, не рисовал удивительные картины, не писал душещипательные рассказы. Да что уж там? У меня не было лучшего друга, я плохо ладил с родителями, которые также довольно сухо относились ко мне, а моей первой и последней любовью была Хамасаки Аюми, лицо которой улыбалось мне с постеров и бесчисленных обложек компакт-дисков, разбросанных по всей комнате. Возможно, как-то раз я и пытался завести отношения с симпатичной девчонкой на один год меня младше, но дальше первого поцелуя дело почему-то не пошло. Каждый раз, когда я, как в фильмах, опускал руки чуть ниже ее талии, щеки ее становились красными, а сама она очень ловко выпутывалась из моих объятий.
С одноклассниками я никогда не ладил. Конечно, приходилось общаться, иногда беседы даже увлекали, находились общие интересы. Я слыл довольно остроумным человеком, над моими шутками часто смеялись. Порой я даже выслушивал проблемы, которыми любят иногда грузить нас приятели и знакомые. Но все это было настолько бессмысленным, что наводило тоску. Хоть я и знал довольно много людей, никого из них я не мог с уверенностью назвать другом.
Преодолевая рутину каждого дня, я терял счет времени, не более того. Наша жизнь - не больше, чем постоянное взаимодействие с теми или иными явлениями, вещами, людьми. Так я всегда считал. Пытаясь рассказать вам свою историю, я не преследую никаких особых целей. Не пытаюсь навязать вам свое мироощущение, ибо оно, по сути, есть только одно, просто каждый человек использует его по-своему. Все, что я хочу поведать вам - лишь глупая сюрреалистическая сказка, не имеющая ни особого сюжета, ни логики. Но, если вы будете снисходительны и проявите хоть немного, самую малость терпеливости и интереса, то, кто знает, может, от моего существования появится хоть какой-то смысл.
Я не любитель длинных предысторий, поэтому множество деталей вам придется узнать позднее, если у вас хватит желания дослушать эту историю до конца. А если начать лишь с самого главного, то все было куда проще, чем можно себе представить.
Выходя из здания школы, я отметил про себя, что заметно засиделся. Уже успело стемнеть, и чья-то невидимая рука халатно раскидала по небу маленькие горстки звезд. Кроны деревьев на аллее школьного двора казались забавными чудищами, простирающими свои лапы и косматые гривы в пучину ночного торжества. Повсюду зажглись фонари, лишая темноту своей действительной силы, но взамен придавая несколько пошлое устрашение, освещая свежевыкрашенные стены школьной пристройки, где давно образовалась кладовка. Редкий любитель ночных пейзажей нашел бы красоту в открывшейся мне картине. Слишком обычно, слишком заурядно, слишком скучно. Нет ничего удивительного в том, что я ускорил шаг, стараясь быстрее покинуть эту унылую сцену для одинокого актера.
Нельзя сказать, что у меня были самые безоблачные мысли в этот вечер. Всем своим нутром я чуял, что нечто неладное произойдет именно сегодня. Может не сейчас, но очень скоро. Я слишком отчетливо осознавал, в какую передрягу сам себя втянул. Но никак нельзя было оставлять все на своих местах. Ведь у меня была капля гордости, и даже, наверно, литр человечности. Я всегда довольно щепетильно относился к своим стараниям быть человеком добросердечным и отзывчивым. Вот за это и получил по полной программе, и, как мне кажется, даже немного свыше установленного меню.
Он появился тогда, когда я вышел через ворота. Словно тень маньяка, проследовал за мной, молча, не говоря ни слова. Я тоже не одарил его даже самой захудалой речью. Хоть внешне мне и удавалось сохранять спокойствие, оба мы понимали, что я был готов умереть от ненависти. Я уже чувствовал едва заметную и крайне самодовольную усмешку на его губах. И мысль об этом сводила меня с ума. Было так соблазнительно повернуться к нему, огласить все, что я думаю, приправляя свою обычно литературную речь парой крепких слов. Но мне нельзя было сорваться, я должен был играть свою роль до самого конца, оставаться невозмутимым. Я тогда не думал, что конец меня ожидает в очень даже прямом смысле.
- Я-су-хи-ко-кун, - нараспев произнес он, подходя ближе, когда я остановился у светофора. - Куда же держишь путь ты? *
Если я сейчас отвечу, все мои старания пойдут насмарку. Поэтому я только повел плечом, поправляя лямку ранца, висящего на спине. Казалось, Тацуми несколько обиделся на подобную реакцию и даже чуть не отстал, когда вновь загорелся зеленый свет, и толпа пешеходов поплыла вперед.
Мы пересекли дорогу, и путь наш лежал через многочисленные витрины магазинов, стройной цепочкой вытянувшиеся вдоль тротуара. Чтобы хоть как-то насолить ему, я остановился у витрины с шоколадом, разглядывая красочные упаковки. У меня совсем уже успело вылететь из головы, что День Святого Валентина наступит всего через каких-то пять дней.
- Выбираешь шоколадку своему парню? - ехидно поинтересовался Тацуми.
"Не смей поддаваться на столь явную провокацию!"
Проведя у этой витрины никак не меньше трех минут, я счел возможным сделать пару шагов в сторону, как раз к дверям магазина сувениров для приезжих. В глаза бросилось пугающее многообразие откровенно бессмысленных безделушек. И ведь на этом зарабатывают такие бешеные деньги. Все хотят увезти с собой частичку Японии. Неужто им непонятно, что все эти мелочи совершенно не передают истинного японского духа?
Словно заметив, как я погрузился в неуместные размышления, Тацуми хмыкнул:
- Собираешься ноги смотать из этой страны? Сувенирчиков с собой набрать решил? Правильно, бегство - лучшее решение.
Не выдержав, я резко развернулся, уставившись ему прямо в лицо, и его будто перекосило от омерзения. Я мигом пожалел о своих действиях, снова поправил портфель на плечах и выскользнул из магазина, стараясь не обращать внимания на дежурную улыбку продавщицы, которая явно заметила, что что-то было не так.
Было семь часов вечера. Мне оставалось надеяться только на то, что Тацуми надоест слоняться за мной по всему городу, поэтому я заглянул в рамэн-я, денег на что-то приличнее все равно не хватило бы. Он, уподобившись моему отражению, шмыгнул следом и занял стул рядом со мной. Даже вместо заказа сказал: - "То же, что и ему". Есть мне до ужаса не хотелось. В желудке словно скопились все мои мысли, страхи и надежды, не пропуская какую-либо биологическую пищу. Я не мог в этом сознаться, но мне на самом деле стало страшно. Вряд ли я предчувствовал что-то подобное, но уже знал, что без крови теперь не обойдется.
- Ты похож на девчонку, которая ломается перед неизбежным, - как ни в чем не бывало, произнес он, смачно отхлебывая бульон из тарелки.
И мне даже нечего было возразить, ведь он подметил все как никогда точно. Может, немного обидно и резковато, но суть не упустил. Я и правда спасался от того, от чего нельзя спастись.
Когда я поднялся из-за стойки, так даже и не взяв палочки в руки, он смерил меня изучающим взглядом и вдруг посерьезнел. Зачем-то кивнул, словно одобряя мое решение. Дождался, пока я расплачусь за обе порции и продолжил бесшумно ступать по моим следам. Меня всего трясло и начало знобить. Теперь стыдно признаваться, но я всегда боялся боли. Уж лучше сразу смерть, чем терпеть боль, думал я.
- Только не визжи громко, у меня голова сегодня болит.
От этих слов мне стало тошно. Кровь снова прилила к вискам, а рука сама собой сжалась в кулак. Его небрежный тон, весь этот спесивый вид, будто это я повинен в чем-то, а не его следует наказать за отвратительное отношение к людям.
Весь путь я прошел как на иголках. Мысли спутались, чувства перемешались. Страх отпустил меня - волна апатии сбила его своим бурным потоком. Понятия не имею, что происходило, пока ноги несли меня вперед. Говорил ли Тацуми еще что-то обидное, пытался ли задеть - это больше не имело никакого значения.
Первый удар пришелся прямо в скулу. Не сразу я понял, что это именно мой безумный вой раздался по округе. Крепкая ладонь тут же грубо зажала мне рот, я чуть не прикусил себе язык от неожиданности. Зато пропало чувство невесомости. Я снова вернулся к бренному миру, и возвращение это оказалось несколько... болезненным.
- Теперь ты будешь знать, как лезть не в свое дело, - он чуть ли не ликовал, продолжая замахиваться кулаками, бить меня по лицу.
Я хотел что-то сказать, ответить ему, но тут же почувствовал, как прямо в живот мне резко ударили ногой. Из легких словно вытянули весь воздух, а колени подкосились, и я упал на заледеневшую землю, покрытую лишь небольшим слоем снега. Кажется, я не очень удачно подвернул руку при падении. Она онемела, и теперь я не мог ее чувствовать, но прекрасно понимал, что она будет ужасно болеть потом. Не успевая опомниться от наверняка сломанной руки, я получил подряд еще три удара, на этот раз носки кроссовок Тацуми больно врезались в бока. Я услышал треск ткани - мой новый плащ, подаренный мамой на Новый Год, зацепился за выступающий из-под земли корень дерева. Почему-то это задело меня куда больше, чем побои. Теперь я действительно готов был зареветь, прямо как маленький ребенок. Наверно я и заревел, раз Тацуми вдруг в сердцах произнес:
- Прекрати рыдать! Радуйся, что я тебя не убил!
Склонившись надо мной, Тацуми схватил за ворот мое пальто и потянул меня к себе. Я мог видеть каждую веснушку на его лице. Никогда раньше не замечал, что они у него есть. Видимо, потому что раньше мне не представлялось случая видеть его лицо так близко от своего. Такой злобы в глазах я еще не видел ни у кого. Если бы кто-то сказал мне, что я сейчас умру, то я бы не оспаривал это и был бы уверен, что это произойдет от его рук.
- Не смей даже пытаться сказать ей, что это сделал я. Сохрани хоть какие-то остатки гордости! А лучше, забудь про нее вообще.
Я хотел кивнуть, но шея меня не слушалась. Даже сглотнуть было тяжело. Больше всего я сейчас боялся, что он мог сломать мне позвоночник. Даже если со сломанной рукой можно и пару недель походить в гипсе, то с переломом позвоночника так просто не отделаешься. Я бы испугался, будь у меня на это силы...
Медленно кружась на завихрениях ветра, на землю падали крупные пушистые снежинки. Они попадали на пышущее злобой лицо Тацуми и без всякого сожаления сгорали от жара его кожи. Вокруг распростерлась тишина. Мы находились на небольшой детской площадке. Площадка эта умостилась на некотором возвышении от узкой улочки, бегущей мимо. Меня, лежащего под раскидистым кленом, должно быть, плохо было видно со стороны, но сам я мог заметить переполненную машинами дорогу по левую руку от себя - всего в каких-то ста метрах. По правую были лишь несколько скамеек, качели и столь любимая детьми песочница. Погребенная где-то под приземистым сугробом, она не представляла собой ничего в зимнее время.
Это случилось до нелепости внезапно. Успеть что-то подумать было не в моих силах. Машина неизвестной мне марки каким-то совершенно невероятным образом взлетела по склону, врываясь на детскую площадку, задевая скамейку, переворачиваясь в воздухе, накрывая мой разум темнотой. Я порой видел в фильмах сцены с автокатастрофами. Они выглядели намного фееричней. Эта же оказалась просто до ужаса несуразной. Как стыдно было умереть именно так.
* На самом деле речь Тацуми была сдобрена грубостью и даже матом, но, при написании этой главы, Ясухико захотелось немного "поиздеваться" над образом своего недоброжелателя. Впредь прошу иметь в виду, что рассказ ведется от первого лица, а это значит, что он не может быть абсолютно беспристрастным и достоверным. Ясухико не обязан описывать истинную правду, тем более что каждую правду человек видит только со своей стороны. Не ругайте Ясу, если он будет упускать некоторые события и детали или ошибаться в своих рассуждениях.
Если честно, я был почти на сто процентов уверен, что водитель машины мгновенно сломал себе шею при таком маневре. Так что, стоит ли упоминать, что я был небывало удивлен, увидев, как дверь машины отворяется? Успокоив себя мыслью, что дверца сама не удержалась на петлях, я уже готов был пнуть Тацуми и, шатаясь, уйти прочь, в поисках входа в ад, но вдруг заметил, что из проема высовывается чья-то рука. Затем, с трудом справляясь со складками длиннющей вызывающе красной юбки, из машины постепенно выбралась девушка с всклокоченными светлыми волосами. Незнакомка огляделась по сторонам и вдруг обомлела, увидев нас. Даже в темноте я мог заметить, как посерело ее лицо. Она вскинула руки к щекам, усердно щипая их, будто надеясь, что два умерших под ее машиной парня - это лишь никчемный сон. Каким-то непонятным образом мне передалось осмысление того, что она прекрасно понимает, в чем дело. И уж она-то точно не мертва.
Умело двигаясь, несмотря на свою неудобную на вид одежду, она приблизилась ко мне, испуганно заглядывая в глаза. На миг мне показалось, что от ее глаз исходит красноватое свечение, но стоило лишь моргнуть, и наваждение пропало.
- Бедняжка, - пролепетала она себе под нос, и ее ужасный акцент резал мой слух. - Надо же было мне так умудриться.
Тут ее взгляд перешел на сидящего около моих ног Тацуми. Она опустилась к нему, дотрагиваясь ладонью до лба парня. Он поморщился, но не оттолкнул девушку, хотя явно имел подобное желание.
- Боже мой, что же я натворила...
Тацуми первым осмелился заговорить с этой странной особой.
- К-кто ты? - его голос дрожал, он боялся этой девушки куда больше, чем какое-то время назад я боялся побоев.
- Алайна, - будто это должно нам что-то сказать. - Это удивительное чудо! То, что вы живы! - она всплеснула руками, всем своим видом давая понять, что чувствует облегчение.
- Ты думаешь, это многое нам объяснит?
Надо отдать себе должное, я и глазом не моргнул, обращаясь к ней. Испугавшись моего хладнокровия, Тацуми закопошился, явно намереваясь дать деру. Это не укрылось от глаз Алайны и она неожиданно громко вскрикнула:
- Не смей! Оставайся на месте!
Это подействовало на Тацуми, словно удар током. Он даже как-то весь обмяк, стушевался и не предпринимал никаких попыток вступить с таинственной девушкой в разговор. Вся ответственность ложилась на мои плечи.
- Ты явно знаешь больше, чем мы.
Она кивнула. Взгляд ее смягчился, едва она убедилась, что Тацуми больше не пытается сбежать.
- Честно говоря, не так уж намного и больше, - она говорила медленно, выуживая из памяти японские слова и стараясь произнести их как можно точнее, только вот усилия были совершенно тщетны. - Я что-то слышала об этом, но... никогда не думала, что столкнусь с подобным.
Она была на грани между восторгом и боязнью сделать что-то неверно. Ее ощущения словно передались и мне, душой овладело волнение. Мне вдруг стало до жути любопытно, что случилось. Почему, хотя нас задавила эта машина, мы остались живы? Если, конечно, это можно было назвать "живы". На моем теле не было никаких ранений от катастрофы, только ссадины и ушибы, оставленные Тацуми.
- Я так понимаю, вы хотите жить, - она виновато прикусила губу.
Тацуми взвился, в один миг, вскакивая на ноги и грубо хватая ее за плечи.
- Ты понимаешь? Да что ты можешь понимать? Ты, просто сумасшедшая! Мы живы! Только посмотри на нас, разве могут мертвые стоять на земле, дышать, говорить, слышать, в конце концов?
- Ты уверен, что ты дышишь? - спросила Алайна, снова прикладывая ладонь к его покрасневшему от жара лбу.
И это было удивительное чувство. Вдруг заметить, что ты не можешь дышать. Будто воздух растворился в каждой клетке твоего тела. Может именно от этого у меня слегка покалывало в висках? Испугавшись новой догадки, я положил руку себе на грудь. Все было именно так, как я подумал - мерные удары сердца прекратились. Девушка заметила мои манипуляции и печально улыбнулась.
- Чувствуешь?
Это был примерно тот случай, когда хочется сказать "у меня сперло дыхание". Но это было бы сущей неправдой, ведь я больше не мог дышать. Я не боялся, я просто очень сильно удивился. Хотя, стоит признаться, какая-то боязнь прочно укрепилась в моих мозгах.
- Что это значит? - поинтересовался я, убирая руки Тацуми от девушки и злобно шикая на него. - Ты все же нас убила? Или нет?
- И да, и нет. В любом случае, я не смогу объяснить это своими словами. Это один из уникальных случаев. Послушайте, я помогу вам все исправить... только для этого мне надо, чтобы вы поехали со мной и как можно быстрее.
- Поехали? На этом? - Тацуми саркастично усмехнулся, бросая взгляд на перевернутую вверх тормашками машину.
- Да, а почему бы и нет? - Алайна вела себя на удивление сдержанно. - Только одна просьба, не делайте резких движений и не отходите друг от друга далеко. Я не уверена, долго ли вы протянете в таком состоянии, так что лучше не рисковать.
Нетерпеливо толкая его в бок, я дождался, пока Тацуми сядет в перевернутую машину, чтобы я тоже смог примоститься рядом. Алайна не спускала с нас глаз и старалась тоже подталкивать меня, чтобы дистанция между мной и этим отвратительным субъектом особо не увеличивалась. Я старался подбодрить самого себя, уверяя, что это ненадолго, но сделать это было довольно трудно, я ведь даже не имел возможности набрать в легкие свежего ночного воздуха.
- И куда вы нас повезете? - осведомился я, разглядывая ее лицо в свете лампочек, расположившихся на потолке машины.
Все было настолько само собой разумеющимся, что я не сразу заметил, что, хоть и залезал я в машину, которая была перевернута, теперь сидел вполне нормально, на сидении, а крыша была именно там, где она должна быть.
- Мистика, - хихикнула Алайна, замечая мое недоумение, но оставляя открытым заданный мною ранее вопрос.
Я так и не успел заметить, каким образом она завела эту машину, но мы уже неслись по дороге, да еще и на довольно приличной скорости. Тацуми вжался в спинку кресла, боясь пошевелиться. Он даже заметно побледнел. Хотя, мне ли говорить? Я сам с трудом удерживал застрявший в горле вопль ужаса. Признаться, в тот момент мне было не до того, чтобы сравнивать все происшествия с сюжетом дешевой фантастической повести, но что-то в этом роде явно промелькнуло в моей голове, когда машина резко вильнула в сторону от дороги, растворяясь между шоссе и его границей.
Все, что я помню - было тихо. И Тацуми схватил меня за локоть, оставляя на коже синяки, которые потом саднили еще день-два. Вот уж не возьмусь определить, как долго длилась эта поездка, даже примерно не скажу. Замечу только, что мы, все трое, даже Алайна, были рады, когда она подошла к концу.
Алайна, если можно так сказать, припарковала машину около забора, отгораживающего низкий деревянный домик от всего наружного мира. Мне стало немного неуютно. Я даже ощутил потребность найти глазами Тацуми. Не то, чтобы его физиономия была такой уж усладой для моих глаз. Просто мне необходимо было найти того, за чьей спиной можно спрятаться при непредвиденных обстоятельствах. Это был совершенно обычный дом, ничем не примечательный. От него даже не веяло какой-нибудь особо устрашающей аурой, но колени мои подгибались сами собой. Как я узнал позже, Тацуми подобного чувства не испытывал. Он так и сказал: - "Дом как дом". И ничего более. Только у меня одного кожа покрылась мурашками.
Преодолев узкую, выложенную камнем дорожку, мы прошли по скудно-освещенному садику, выполненному в традиционно-японском стиле. Было заметно, что кто-то каждый день аккуратно проводит граблями по насыпи из камней, подстригает ветви маленьких кустиков, одиноко льнущих к паре колоритных булыжников. Через садик даже был проведен небольшой ручеек, и мне стало интересно, откуда берется и куда уходит бегущая в нем вода. Сейчас тут горели несколько маленьких бумажных фонарей. Интересно, кто зажигает их каждый вечер?
Прерывая все мои размышления, Алайна следила за тем, чтобы расстояние между мной и Тацуми не увеличивалось, поэтому она довольно резко потянула меня, удерживая от желания подойти к ручейку и послушать журчание воды.
- Слишком медленно, - с укором произнесла она, чуть ли не под руку доводя нас обоих до двери.
В висках зародился какой-то неприятный треск. Будто кто-то положил на челюсть кусок гранита и начал медленно, со вкусом, жевать. Он не причинял никакой боли, просто был до жути скрипучим и неприятным. Однако стоило мне лишь коснуться рукой своего виска, как треск этот прекратился.
- Сядьте на диван, - распорядилась Алайна, едва мы успели войти в худо обставленную комнату.
Подо мной скрипнула пружина, но я не стал уделять время жалобам. Слишком уж испуганно выглядела девушка, разглядывая мое лицо и лицо Тацуми. Я боялся задать вопрос, что же пошло не так. Она же не считала нужным объяснять это без особой надобности.
- Я хочу быть уверена только в одном. Вы вправду хотите жить?
Вопрос застал меня врасплох. На самом деле, если бы не вся эта кутерьма, я бы спокойно умер бы, и никто об этом не пожалел. Однако все это оказалось так заманчиво, даже скорее любопытно. Вот я и следовал за этой девушкой. И излишне было бы добавить, что после моей "смерти", сознание словно нырнуло на уровень подсознания, поменявшись с ним местом и учинив полнейший беспорядок в голове.
Пока я пытался хоть как-то справиться с обрушившимся на меня потоком мыслей и эмоций, Тацуми, до невозможности кротко, с явной мольбой в голосе, произнес:
- Хочу! Больше всего на этом свете!
Это желание... жить. Как мелочно оно тогда предстало передо мной.
- А ты? - девушка выжидательно смотрела на меня.
Я молчал, слегка наклонив голову. Я не имел ничего против окончательной смерти и даже испытывал перед ней своего рода трепет. И все же, слишком тяжко бывает выбрать что-то одно, даже предпочтительное, когда перед тобой стоит возможность выбора.
- Я не смогу ничего сделать, если этого не захочет каждый из вас. Если объяснить лишь суть, то вы оба уже мертвы. Мертвы, но лишь наполовину. Я не умею оживлять мертвых. Я не смогу дать вам даже половины вашей жизни, но... как бы это объяснить? В общих чертах, я способна сделать так, чтобы вы... жили одной жизнью.
Выражение ее лица давало понять, что она правда мучилась, стараясь подобрать слова. Не только передать общую идею, но еще и выловить в памяти необходимую лексику. И последняя фраза прозвучала настолько глупо, что мне показалось, это лишь какая-то ошибка, все-таки эта девушка явно не имела особой практики японского языка. Странно, что она вообще знала его.
- Как это, одной жизнью? - озадаченно спросил Тацуми, заерзав на диване.
- Одной на двоих. Это будет только временно, позже я что-нибудь придумаю. Но...
Я даже дар речи утратил, услышав это. С каждым словом речь Алайны становилась все бредовей, все диковинней и непонятней.
- Это не значит, что вы будете одним человеком. Я просто сделаю так, чтобы ваши жизненные силы слились в единое целое, тогда этот... очаг? В общем, он будет поддерживать вас. Мне сложно сказать это на вашем языке, - наконец, сдалась она. - В любом случае, если вы действительно хотите жить, то должны выдержать это.
Теперь мне представился поистине редкий шанс. Прямо сейчас с лихвой отомстить за все, что Тацуми сделал мне, моим друзьям, да и множеству других людей. Сейчас, когда он действительно нуждается во мне, когда его жизнь зависит лишь от моего решения.
Зачем он так смотрит на меня? Так, будто всю жизнь мы были друзьями, не разлей вода. Неужели он взаправду думает, что я соглашусь жить за счет подобного союза?
- Я, правда, хочу жить.
Алайна закрыла глаза, ожидая нашего решения. А я никак не мог насладиться отмщением. Треск в висках усиливался, будто в голове со скоростью света перелистывают страницы моей жизни.
- Ханако, - одними губами прошептал Тацуми, стараясь повлиять на мое решение. - Ради нее. Все, что я прошу.
Если бы он не упомянул это имя, я бы оставался беспристрастным. Я бы упивался пронизывающим меня удовольствием. Я бы так и думал, что эта смерть станет лучшим выбором. Я бы не сомневался, что это решение принято мной во имя наиболее справедливой кары. Я бы ступил в бездну только ради того, чтобы утянуть его за собой.
Если бы он не упомянул это имя, мы бы так и умерли в этот вечер.