Я люблю тебя, ты знаешь это. Не ругай юного музыканта, я надавил на него, чтобы узнать правду. Да и сам я не идиот, года через два или три догадался бы...
На самом-то деле я как раз идиот, и ничего бы не понял, но Бек этого знать не обязательно.
Все, что я хотел бы тебе сказать, уже было сказано мной, а то, о чем бы хотел помолчать - не поместится на этом листке. Только одно - ты была не права вчера (зачеркнуто) четыре года назад, а я прав.
Настоящая, истинная любовь, жертвенная и самоотверженная, существует. И ты обязательно встретишь ее.
Твой Джонатан.
Я положил письмо и коробочку с орхидеей в шкатулку, но крышку закрывать не стал. Оставив ее на столе в кухне, я подхватил склянку и через старое крыло дома пошел на чердак.
Лестница была ветхой, и тряслась при каждом шаге, но меня выдержала, и, слава Богам, лаз на крышу заколочен не был. Я открыл крышку люка, и в лицо мне ударил свежий, прохладный ветер, выметая напрочь все мысли, такой насыщенный, такой весенний, травяной... несколько шагов по крыше... под ногой поехала черепица, закружилась голова, и я был вынужден обнять каминную трубу, чтобы не упасть. Вот еще не хватало, закончить этот день лежа на камнях внизу.
Я сел на крыше, прислоняясь спиной к трубе. Вот и рассвет. Серое небо налилось румянцем, скорее радостным, чем стыдливым, как от первого поцелуя солнца; а вот и оно показало краешек над горизонтом, сначала несмело, но потом розовато-золотистый свет залил все вокруг, пробираясь даже через прикрытые веки. Перед глазами заиграла радуга; невероятное, синее, как сама безбрежность, небо распахнулось мне навстречу. Я открыл тугую пробку, перевернул склянку горлышком вниз, и сильный, не знающий удержу ветер тут же подхватил темную жидкость, похожую на кровь, и унес ее прочь, разбивая в мелкие брызги. Прощай, Джонатан.
Я рассмеялся и сделал первый за этот день рассветный вдох.
Через минуту, когда золотое сияние охватило все вокруг, взрезая зеленый луг перламутровыми отблесками, откинулась крышка люка, ведущего на крышу. Женщина с красными от слез глазами и смятым письмом в руке, выбралась наружу.
- Джон? Джон, постой!
Женщина откинула со лба прядь рыжих волос.
- Джонатан, ты впечатлительный чудак, неисправимый романтик, ты ненормальный, ты послушал этого кретина, а он и половины не знает! Ты сейчас опять будешь смотреть своим потерянным взглядом; но не могла же я сказать тебе... Так, сразу, это было бы слишком большим шоком, я понимаю, не надо было скрывать от тебя правду, но я рассказала бы тебе, честно, честно! Джонатан, в этот раз я нашла способ вернуть тебя навсегда, слышишь, не на день или месяц, а навсегда! Джонатан? А ты, дурачок, вылил зелье. И еще полез на крышу... Ты ведь мог разбиться! Лучше слезь оттуда, только осторожно, ради Бога, прошу - тут очень ненадежная черепица... Вот так, а теперь дай мне руку... Бог мой, какой же ты растяпа...