Отправился однажды Александр Барзеев на Орлик в душ помыться. Ведь каждому человеку, как известно, нужно время от времени грязь с себя смывать. Все народы и цивилизации к помывочному действию очень положительно относились. Японцы в больших бочках мылись, "Фуро" по-японски, скандинавы финские сауны с сухим паром строили, россы - влажные парные бани, а древние римляне термы предпочитали. Главным в термах, природный источник теплой минеральной воды был, он внутри банного сооружения располагался. Каждый уважающий себя принципал желал собственную баню иметь, а большие общественные древнеримские бани вообще на пример дворцов устроены были в них не только игровые комнаты имелись, но и огромные библиотеки и читальные залы роскошные. Но на Орлике, нужно вам сказать, хотя душевые в отдельном домике находились, но библиотек и читальных залов не было. Просто стоит себе домик одноэтажный с кранами и тазиками, приходи, плати десять копеек и мойся, сколько душе угодно, хоть с утра до вечера. Так ведь в этом заведении не только помыться можно было, а и знакомство приятное завести, поговорить по душам с хорошим человеком. В душе на Орлике все мылись: интеллигенция, простолюдины, советские граждане, иностранные подданные: негры, вьетнамцы, даже из латинской Америки студенты. Шура, в душ часто заходил. Правда, десять копеек он не платил никогда, зачем ему деньги платить, когда он со всеми душевыми начальниками друг закадычный. Дружба у них особая была, крепкая, на портвейне замешанная. И на самом душевом пространстве Шура любил с народом пообщаться, хотя знакомства сомнительные отвергал решительно. Он человек в этом деле щепетильный был, кредо жизненное имел.
Саша так, бывало, говаривал:
"Две вещи я более всего не люблю на свете. Расизм и негров".
И вот приходит Шура как-то утром в банное заведение. Он всё время по утрам приходил, потому что по вечерам очень уж много разной "живности" мылось. Посидел, немного с привратником побеседовал, стаканчик розового крепкого выпил. Да, да, того самого розового крепкого за рубль тридцать семь копеек, что незабвенный Венечка Ерофеев очень уважал. Вообще-то по технологии винодельческой розовое крепкое вино из американского красного винограда Изабелла должно быть приготовлено, и в нем слабые тона земляники и ежевики ощущаться должны, но в том розовом, что по рубль тридцать семь, таких изысков не наблюдалось. Так ведь Шуре изыски эти и не к чему совсем; и без того розовое крепкое хорошо на душу ложилось. Выпил Александр Барзеев стаканчик, отдохнул и в душевую направился. Заходит, а в душевой почти и нет никого. Никого нет, только в углу один мужик моется. Саше он вначале не понравился. Вроде нормальный с виду мужик, никаких отклонений физических нет; волосы не курчавые, нос картошкой без горбинок, кожа светлая, характер нордический, но особенность какая-то во взгляде присутствует. Такая особенность во взглядах часто у творческих работников наблюдается. Особенность особенностью, но Шура напрягаться не стал, дружелюбие выказал:
-- Доброе утро, уважаемый, легкого вам пара и приятной мочалки! Скажите, вы не из дружественного нам Строгановского училища будете?
Посмотрел мужик на Шуру проникновенно и тоже так вежливо отвечает:
-- Нет, к сожалению, я не из Строгановки, я в московском химическом институте преподаю; ассистент кафедры научного коммунизма и очень рад с вами познакомиться.
Понял тут Шура особенность взгляда мужиковского. Конечно, это же идеалы коммунистические наружу рвутся. Но философствовать по этому поводу не начал, а примостился неподалеку и принялся тело душистым мылом намыливать. Ну, естественно, душ на Орлике это же вам не японские бани, "сэнто", а русский человек - он не синтоист какой-нибудь. В русском душе не философствовать, мыться надо.
Ассистент себе тоже спокойно моется, в разговоры не вступает. Один раз только Шуру потревожил:
-- Будьте столь любезны, не могли бы вы мне спинку потереть? Не откажите в такой малости.
Шура Барзеев, конечно не отказывается; святое дело хорошего человека выручить. Шуре с самого детства внушили, что незнакомому человеку в бане спинку потереть - очень уважаемое дело.
Подошел Шура, мочалку ассистенту на спину возложил, вначале легонько по спине прошелся вверх вниз, затем усилил движения; все согласно древней традиции. Однако мужик себя как-то странно повёл, не традиционно; Шура ему спину мочалкой трёт, а он начал к Шуре своей попой прижиматься. Шура не ожидал такого поворота событий и сначала удивился очень, не было еще в его банной практике такого инцидента, но потом поразмыслил немного, мозгами раскинул и успокоился; решил, что, наверное, так оно и надо. Коммунисты они ведь всегда все правильно делают; такая у них линия партии. Прижимался мужик, прижимался, а потом взял своими пальчиками Шуру Маленького и стал с ним играться. Ну, Шура Маленький, естественно, не возмутился - ему приятно стало. Им обоим и Шуре Большому, и Шуре Маленькому приятно, когда с ними играются. Да и какому скажите человеку не приятно, когда его ласково пальчиками трогают?
Поигрался мужик немного, поигрался и стал вдруг потихоньку Шуру Маленького себе в уголовно наказуемое место заталкивать. Шура маленький и тут не против, наоборот, развернулся вовсю, показал свой характер прямолинейный. Хотя в начале испугался немного, что ни говори, а в первый раз всегда страшновато. Ну а ассистент коммунистический до чего рад был; словами описать невозможно. В течение всей помывки он от Шуры Маленького ни на шаг. Только после того как народ банный собираться начал, он успокоился немного, Шуре двадцать пять рублей подарил и штаны модные; зелёного цвета.
Барзеев, двадцать пять рублей пропил тут же. Купил два ящика пива и водки накупил, а вечером всех студентов спаивал; хвалился, как он тяжким трудом деньги зарабатывал. А штаны зелёные, долго ещё потом носил, крепкие штаны оказались. Так ведь потом ещё и круглым отличником был по всем политическим наукам, ассистент ему по знакомству пятёрки пробивал, частенько в баню приглашал помыться, но Шуре как-то всё недосуг было.
Ну а ассистент то что? А ничего! Он ведь основные принципы Марксизма-Ленинизма не нарушал, а про содомский грех в уставе партии ничего не написано. Про разврат, да, написано. Так ведь это не разврат был, а святое банное дело.