Аннотация: Эту историю я позволил себе изложить так, как мне ее предал в свое время автор, убрав разве фотографии, поскольку, как выяснилось, данная форма издания, увы, иллюстрации не поддерживает, а жаль...
ВЕЛИУП
"Искупайте и утопите меня в слезах умиления, ибо я буду каяться. Надорвитесь в стенаниях и изойдете в потоках праведного гнева, ибо, покаявшись, я согрешу сей же миг. Раскройте мне навстречу свои объятия, и впустите меня в распахнутые души, ибо в остальные места я войду сам"
" В том, что написано ниже нет ничего, за что бы я уже не получил срок"
Во все времена, люди подобные мне, были обречены. Обречены они были каждый по-своему, но по большей части, каждый из них, проживая отведенный им срок, часть своей жизни непременно проводил, отсиживая срок тюремный. И что удивительно, для них, это, казалось бы, чудовищное в их положении испытание, становилось неким чистилищем, миновав которое, они становились лишь сильнее. Тюрьма становилась неким обязательным жизненным этапом, печальным символом, миновать который так хочется, но порою, увы, просто невозможно. Именно в тюрьме, не знаю как у них, но во мне, окончательно сформировалось осознание того, что обстоятельства, которые привели меня за решетку, есть не наказание, и уж тем более не возмездие по делам моим. Не говоря уже о мифическом торжестве непонятно чего над непонятно чем. Университет и академия жизни, включая все существующие курсы выживания - вот чем стала для меня тюрьма.
Меня всегда умиляла формулировка судьи, изложенная в приговоре, обосновывающая необходимость моей изоляции от общества. Согласно ей, исправиться я могу, только находясь в заключении. Но позвольте, исправится от чего? Ладно бы я, с младых ногтей, единожды украв и получив свой первый срок, так и жил бы, от подсидки до подсидки, стал бы рецидивистом и все такое прочее, одним словом, необходимость моего перевоспитания и исправления была бы очевидна. Или, допустим, я украл, ограбил, обманул и для осознания совершенного, так сказать, что бы впредь неповадно было, отправляют меня на энное количество лет на зону, в лагерь. Воришкам, грабителям, мошенникам это отчасти помогает, и на какое-то время, а быть может и навсегда, они с преступным промыслом завязывают. Но с чем прикажете завязывать мне и мне подобным? С фотографией, с порнухой? Помилуйте, это лишь одна из граней, соглашусь, что, быть может, не самая удачная. Хроманул огранщик, с кем не бывает?
Соглашусь, что коль скоро словили голубчика, можно осудить для острастки, дать условный срок, привлечь к каким-нибудь исправительным работам, допустим фотографом в морге, но сажать? Как тюрьма и лагерь могут изменить во мне то, что по своему определению изменению не подлежит? Не выносят же приговоров о том, что бы у человека к концу срока выросла новая нога, или поменялся цвет глаз и папиллярный узор на пальцах - как свидетельство его полного исправления. Все понимают - это невозможно. Закалить характер, научиться преодолевать себя, научиться жить и выживать там, где и простому то уголовнику ох как не сладко, а нашему брату и подавно - это тюрьма и лагерь могут. Своего рода школа выживания, похлеще любых армейских и прочих спецшкол, пройдя которую, сам черт не брат и не сестра. А как ты хотел, когда человека, в прошлой, до тюремной жизни, успевшего неплохо окончить школу, отслужить в армии, закончить ВУЗ, в силу воспитания, достаточно уважительно относящемуся к государству и всему, что это государство наполняет и поддерживает, в меру наивному и привыкшему верить людям на слово, упекают за решетку на 12 лет, с вероятностью его смерти в течение первого года отсидки, скажем так процентов 80, а? А впереди 12 лет.
Тут поневоле не то, что мобилизуются все внутренние резервы, тут в человеке мобилизуется все, что только подлежит мобилизации и даже больше. К сожалению даже это не всегда помогает, и человек, как правило, погибает, его попросту убивают, или он убивает себя сам. Печальная такая традиция, на которую и рассчитывают все те, кто участвует в этом процессе. Мало того, в подобном исходе заинтересованы все, у кроме самого человека, его родных и близких во всех смыслах людей. В таком исходе, в первую очередь, заинтересовано государство, с его излюбленным тезисом - нет человека, нет проблемы. Именно государство, не в силах адекватно рассматривать данную проблему, предпочитает от нее избавляться, во истину варварскими методами. Долбаный совок, хотя это отношение характерно для большинства государств, просто в иных, более "продвинутых", дают лет этак от 25 до пожизненного, в то время как у нас, предпочитают убивать, зачастую не доводя дело до суда. Хотя, хрен у Федьки не слаще. Остальные, лишь послушные исполнители, начиная от заурядного опера, которому по большому счету, все едино, что трахать подтаскивать, что оттраханных оттаскивать, и заканчивая судьями всех инстанций, конвоирами, начальниками лагерей и пересылок не говоря уже о зеках. Если разведчика или диверсанта готовят годами, и лишь потом забрасывают в тыл врага, или засылают в какую-нибудь державу под видом безобидного дипломата, то нашего брата окунают в смертельное болото сразу и целиком, и мало того, с первых минут настраивают его, что жить ему осталось на воробьиный чих.
При таком раскладе у простого, скажем так, впервые оступившегося, волосы дыбом встают, а что уж говорить о человеке, почти обреченном. Интересно то обстоятельство, что человек, я имею в виду БЛ, находясь на воле, находиться под дамокловым мечем, с риском быть разрубленным оным, ничуть не меньшим, чем БЛ, оказавшийся за решеткой. С той разницей, что у БЛ на воле, порою есть шанс, возможность, время и поле для маневра, дабы успеть сделать соответствующие выводы и не допустить ошибок. Другое дело, успеет ли он им воспользоваться. У БЛ в тюрьме, а тем паче, на зоне, такой возможности, как правило, нет. Но уж если БЛ выжил и освободился, то поверьте мне на слово - такого спеца по методам и способам выживания еще поискать. И не факт, что найдешь.
Все, с кем мне приходилось общаться до того, как я оказался за решеткой, чего греха таить, я и сам, все мы, прибывали в наивной уверенности, что уж кого-кого, а уж нас-то не посадят, это точно. Побздехивали конечно, но побздехивали скорее рефлекторно, насмотревшись сюжетов из США и прочих помоек с демократическим душком. Вынужден отвлечься, ибо наши СМИ не могут, чтобы хотя бы раз в месяц не садиться всем седалищем в лужу. Опять очередная "история" из США. Штат Миссури, тихий городишко Ричвудс, тысяч сто народу. В 2002 году пропадает понятно кто одиннадцати лет от роду. Все как всегда в шоке и вся страна в поисках, стоит на бровях и понятное дело, все клянут известно кого. Но все напрасно, никого не находят. 2006 год, тот же городишко и опять пропадает понятно кто тринадцати лет от роду. Но на сей раз, бдительные соседи видели белый фургон, успели чуть ли не записать на видео и познакомиться с хозяином фургона, одним словом ФБР вычислила его и невзначай нагрянула к нему с визитом вежливости. В доме владельца пиццерии полиция обнаружила того, кто пропал в 2006, и кому было тринадцать, и к немалому удивлению, того, кому в 2002 было одиннадцать, а сейчас все добрые шестнадцать. Самое интересное, что никто из этих недалеких по обе стороны океана, не может понять, почему он, не таясь и не скрываясь, четыре года спокойно жил у этого "понятно кого", не хотел сбежать, вызвать полицию, как-то заявить или хотя бы позвонить родителям, а преспокойно на глазах у соседей наслаждался жизнью. Второй, кстати, особых восторгов по поводу появления "спасителей" то же не высказывал, и счастливые лица родителей как-то не очень убедительно смотрелись на фоне кислых физиономий тринадцати и шестнадцати. И вот они все ором орут в один голос и задают вопрос - почему они не сбежали от этого любителя пиццы? Что или кто и за какие места их удерживал? Хотя тут же поправляются, что сами ничего понять не могут, поскольку выходит, что ничего и никто их там не удерживал, и вообще тогда полная чертовщина и неувязочка, с их ущербной точки зрения получается - чего он там четыре года делал, а второй видимо только начал входить во вкус, и собирался начать делать? Ясно же как день - они играли на банджо, крутили хула-хуп, пели песни в стиле кантри и осваивали азы приготовления пиццы. И видимо продолжали бы, не заявись к ним ФБР. Вот вам очередной, конкретный пример непролазной, непробиваемой, ожиревшей от ханжества тупости одних, и катастрофической, просто вселенских масштабов не желания видеть и принять очевидное - у других, или у всех сразу.
Там, как известно, с нашим братом шуток не шутят. И то сказать, если докажут. Не совпали увиденный присяжными член М. Джексона с теми описаниями, что давал пригретый им инвалид, извините, идите инвалид на хрен, вместе с прокурором и мамашей - сутяжницей. Но это там, у нас же, как водится, пока гром не грянет, мужик раком не встанет. В чем причина этой уверенности - сказать трудно. Думаю, что все мы искренне полагали, что по большому счету, сажать нас не за что. Однако не буду говорить за всех, я, в силу своих способностей, основываясь на личном опыте, попытаюсь рассказать, как до такой жизни дошел, что ждало меня после ареста и, почему, черт побери, я ни о чем теперь не жалею. Или почти ни о чем.
ПРЕДИСЛОВИЕ
1
Довелось, как-то мне прочитать в "Комсомольской правде", что БЛ бывают добрые, а бывают злые. Бывают вообще невменяемые, что-то типа Чикатило и ему подобных. Суть статьи, правда, от этого не менялась, к стенке их супчиков, к стенке. Общепринятая, кстати позиция - стрелять всех без разбору. Однако, по словам известного, профессора М. Виноградова, прозвучавших в программе "Честный детектив", нашего брата БЛ, как доброго, так и злого, не говоря уже о клинических случаях, столько, что стреляй, не стреляй, от нас не убудет. Посчитал он всех, не иначе. Одна из немногих умных мыслей, озвученных этим профессором. Все остальное, педофобский бред сивой кобылы. Собственно, не бредовых, мыслей этих, всего прозвучало три.
Первая - о том, что БЛ оказывается много больше, чем принято считать. Это конечно радует.
Вторая - парадоксально, но факт - БЛ, люди исключительно из среды интеллигенции, или кругам, близким к оной, военные, инженеры, компьютерщики (кхм), одним словом - от станка, или от сохи БЛ не бывает, нет их в природе, а если и есть, то ему о таковых не известно. Приятная такая вот новость, хотя для БЛ это и не новость вовсе.
Третья - природу БЛ современная наука понять не может, на всякий случай, причисляя это явление к разряду психических расстройств. Соглашусь исключительно с первой половиной, про то, что где уж там понять природу, оставили бы в покое и без этого понимания дел, что ли у современной медицины нет? Видимо, нет, коли решили БЛ приравнять к психическим заболеваниям. БЛ, кстати, от этого, ничуть, не легче. Ну, или почти не легче, если наряду с этим, не стоит какого-нибудь более серьезного диагноза типа шизофрении или чего похлеще. А так, это как мертвому припарка и лишняя приписка в приговоре, мол, подсудимый отчасти не в себе, но сидеть голубчик может и будет.
Не хочется заострять внимание на БЛ "злых", не говоря уже о клинических случаях, и те и другие лишь подливают масла в огонь и своими действиями, заставляя всех, начиная от ушлых домохозяек и заканчивая "огого кем", в очередной раз объявлять крестовый поход против всех БЛ. Хочу лишь напомнить, что "злыми", профессор Виноградов называл БЛ, которые, караулят несчастных детишек в местах их скоплений, под угрозой применения силы заманивают их в укромные места и всячески их насилуют. Потом отпускают, нагнав жути. В клиническом случае, детишек не отпускают вовсе. Грустно. В конце концов, и тех и других, конечно, ловят - получите очередную волну репрессий и ужесточения в Уголовном Кодексе. Во Франции, словили одного такого. Ему бы, шизоиду, дома сидеть, а он, не успев освободиться, насилует и убивает мальчишку. В результате, премьер Саркази предлагает не только не отпускать, в том числе и по амнистии всех, замеченных в рядах БЛ, но и после полной отсидки, помещать их в специальные клиники для лечения с последующей стерилизацией - в обмен на окончательную свободу. Я уже не говорю о тех воплях, что раздаются с отечественных экранов и страниц нашей прессы. Волосы дыбом и вообще желание забиться в укромный уголок, нехай ищут. Приехали. Я пишу для всех остальных, у кого хватает ума и сообразительности, ничего подобного не делать. Я пишу для "добрых" БЛ.
Тот факт, что "добрых" БЛ большинство - конечно радует. А по-другому и быть не может, поскольку слово любить, во всех его смыслах, вне зависимости от обстоятельств того или иного случая, подразумевает как минимум отсутствие насилия во всех его проявлениях.
Стоит, правда, сказать, что в УК и на такой случай статья имеется - 134, но, как правило, судят и садят с формулировкой - любили друг друга, причем, БЛ любил, воспользовавшись беспомощным состоянием любимого, а это уже 132 часть 3, держи пока, от 8 до 15 лет. Если вал ненависти задавит здравый смысл - получите пожизненное заключение, или лет этак от 25 и выше. Поскольку под "беспомощностью" подразумевают либо психический недуг, либо возраст, либо состояние, при котором оказать сопротивление было невозможно, в 100% случаев, за основу берут возраст, а иначе никак - мальчишка здоров как космонавт, сопротивляться мог, но почему-то не сопротивлялся, ага, значит, в силу возраста ни шиша не соображал, держите, сударь, в лучшем случае лет восемь. Но это отдельная тема, и не о ней сейчас речь.
Как же видит "доброго" БЛ профессор Виноградов, следовательно, с его слов, и простой обыватель. Признаюсь, он во многом прав. Так, "доброго" БЛ можно выкупить по манере вести диалог и поддерживать беседу, сиречь, он, подлец еще и психолог, одевается "добрый" БЛ то же, в зависимости от уровня дохода, но всегда аккуратно, следит, собака за модой, обходителен и вежлив, как правило, имеет свое дело или на худой конец - постоянное место работы. Уж конечно не ошивается по кустам вокруг школ и детских садов, а предпочитает действовать аккуратно, предварительно познакомившись, войдя в доверие и разузнав разные полезные для него сведения, раз, от раза приближаясь, как правило, на своей иномарке, к заветной цели. Какой? Естественно, трахнуть объект своего внимания.
Вот так думает профессор Виноградов. У меня порою, складывается впечатление, что Виноградов попросту умело рубит бабки, оседлав эту тему, впаривая плебсу страшилки про БЛ, равно, создается впечатление, либо в теме этой, Виноградов разбирается, как свинья в апельсинах, либо тупо отрабатывает баблос, не желая говорить правду. Очень удобно иметь при себе такого "ручного профессора", согласного мельтешить где угодно, нагоняя жути на обывателя. Как мудры были древние, справедливо полагая, что усмирить плебс, не дать ему понять, в каком говне он живет можно, дав ему хлеба и зрелищ. Хлеб вроде есть, а вот вам и зрелища, сиречь Виноградов с очередной порцией блевотины. К счастью, под описание Виноградова, попадает большинство мужчин от 22 и выше, отсюда профессор делает вывод, что распознать БЛ не так-то просто, по сему, граждане, будьте бдительны. Толку, правда, от такой бдительности - никакой, иначе по городам ходили бы одни немытые бомжи и спившийся пролетариат. Ну да фиг с ним, с этим "профессором из ящика", одолел он, постоянно мелькая на экранах, в конце концов, в нашем государстве всем глубоко насрать - какой ты БЛ, "злой" или "добрый", ты в первую очередь педофил, извращенец и коль уж сцапали тебя, то держись за свою шкурку, иначе вытряхнут тебя из нее и "мама" сказать не успеешь. А все почему? Потому что не видят люди разницы между тобой и свихнувшимся маньяком, ты в их мозгах на одной с ним ступеньке, и скажи спасибо, что сразу не пристукнули, оттягивая это удовольствие на потом. Умы засраны настолько, что недосуг им подумать, или хотя бы прикинуть, где ты и где он. Что представляет собой он, и что представляешь из себя ты. Почему пишут так уверенно - да потому что сам прошел весь путь, от задержания до лагеря, вопреки всех прогнозов - выжил, на зло мусорам живу, и жить буду еще долго.
2
Если я скажу, что ничего не предвещало беды, я слукавлю. А коль скоро, я пишу, что бы по возможности предостеречь, лукавить, смысла нет никакого. Кто его знает, как бы сложилась моя жизнь, да по большому счету, тебе до этого нет никакого дела, не сломай я в 1996 году ногу, и не окажись прикованным к постели. Хирурги, что складывали мою ногу, что-то там не так сложили, и по этому, другие хирурги, решили все сломать, и для пущего эффекта, поставить мне аппарат Илизарова. Лежать с ним в больнице сил моих просто не было, по сему, как только позволили врачи, меня перевезли домой. Лежмя лежать дома, удовольствие то же, доложу я тебе, ниже среднего, по сему, я, под это дело провел себе интернет, в те времена чудо чудное и диво дивное. Лежу, стало быть, за интернетом, по наивности, трачу деньги, ползая по всяким ХХХ сайтам. Сам понимаешь, ничего путного я там не нашел, тем более, тогда, я и сам не знал - чего я собственно ищу. Одним словом, оказавшись в сети в 1996 году, к сентябрю 2001 года я имел то, что имел - широкую известность в относительно узком, как мне казалось, кругу БЛ.
Прославился я благодаря своим фотографиям, коих было великое множество. Суть не в этом. Хотя, опять же, с какой стороны посмотреть. Не сложись у меня с фотографией, не начни я постить их в сети, кто его знает? Ну не мог я, после очередной фото сессии, вот так запросто с мальчишками распрощаться. Обменивались телефонами, в смысле, они получали мой номер, часто виделись, они приезжали ко мне в гости, короче говоря, человек 10 вращалось вокруг да около постоянно, не считая суперстар того периода, которые от меня не отлучались не на шаг, периодически закатывая мне показательные сцены ревности. В конце концов, мне это надоело, и они получили безлимитный доступ в мою, уже съемную квартиру.
"Звоночки", предупреждающие меня о том, что все не так бирюзово в моих отношениях с мальчишками, начиная с 1998 года, конечно были. Звонили обычно родители. Сначала моим родителям, а потом в милицию. Родителей понять можно, то их выпрыск не показывался дома дня по два - три, а тут его неделю как след простыл. А поскольку только слепой и глухой не знал, что за ними заезжал я, то родители, первым делом звонили ко мне домой. Меня, равно как и их чад, дома, естественно не было. Мы были, где-то на просторах нашей отчизны, вне зоны видимости и досягаемости. По возвращении, меня обычно приглашали в райотдел милиции, на предмет похищения детей. После выяснения, отчего и почему - выпускали, поскольку дети живы и здоровы, сидят себе по домам. Но в милиции точковочка каждый раз оставалась.
Мой ангел-хранитель, видимо до мозолей руки стер, звоня в колокола в 1999 году, когда меня арестовали в Москве. Чудная такая квартирка, с видом на Останкинский шприц. Утро, часов может семь или восемь. Не знаю, что меня понесло на кухню в такую рань, только слышу - кто-то в замочной скважине ковыряется. Постоял, послушал, да нет, все равно ковыряются, может, думаю, хозяйка приперлась? Чего, думаю, ей под дверью шкрябаться, ну и говорю через дверь, мол, не скребитесь, сейчас открою. Там как-то сразу все смолкло. Я халатик запахиваю, и спокойненько так дверь открываю. Тут же получаю прямой удар в лицо, падаю, по мне пробегают несколько пар ног, при чем одна пара успевает пнуть. Меня затаскивают в комнату и начинают метелить. Сколько по времени метелят сказать не могу, поскольку действительно, больно только первые минут десять, потом, сложившись пополам, успеваешь только прикрывать то лицо, по которому все норовят пнуть, то яйца, то почки, одним словом - верчусь и катаюсь по полу. Запыхались ребята, решили таки спросить, кто я и где порностудия. Дожидаться ответа не стали, продолжили метелить. Снова запыхались, пока я что-то там мычал, что знать ничего не знаю и ведать не ведаю, ребята отдышались и по новой принялись скакать по мне, пинать, одним словом, "прием" получился полностью в мусорских традициях. Меня выволакивают на кухню, вернее, в коридор, дабы я смог уже порядком заплывшими глазами посмотреть на источник мусорской информации про меня и мою квартиру - своего московского знакомого Диму Иванова, скромно так сидевшего на кухне, с видом Аленушки, поджидающей братца, с картины известнаго русскага живописца. Опера хотят меня еще пометелить, но в квартиру входят понятые и съемочная бригада из программы "Петровка 38". Меня усаживают на диван. Тетка с микрофоном, камера, я признаюсь плохо помню хронологию событий, она что-то меня спрашивала, я что-то мычал в ответ, одним словом, устроили обыск, но кроме нижнего белья хозяйки, и не менее нижнего белья ее дочери, которое опера было приняли за трусы неизвестного мальчика, ничего естественно не нашли. А ничего и не было, вернее было, винт на два гигабайта - жутко дорогая вещь по тем временам, но мусора тогда их в глаза не видали, по сему, внимания на него не обратили, так он и сгинул на той квартире, как и все мои вещи, что мусора не дали с собою забрать. Меня и Диму выводят в коридор, Дима спускается на этаж ниже, меня, приковывают к лестничной решетке этажом выше, я в недоумении. Оказывается, решили заснять, как они, сиречь мусора, "берут штурмом" порностудию, а то, как-то несолидно получается, что я сам им двери открыл. Оператор занимает удобную позицию, опер закрывает дверь, и по команде оператора начинает звонить в звонок. Далее, обернувшись к прижавшимся по разным сторонам операм, дает знак - вперед, на штурм. Мусора выхватывают пистолеты, один разбегается и вышибает дверь, и все с криками "лежать", и так далее, вваливаются в уже пустую квартиру. Оператор и мусора довольны - сцена получилась что надо. Ее, кстати, без купюр вскоре показали по ТВ, "В Москве штурмом взята квартира, использовавшаяся как порностудия", показывают сотни разбросанных по столу и по полу фотокарточек, заснятых, кстати, совершенно в другом месте, меня, прислоненного к дивану, уродам даже невдомек, что я сроду с пленкой не работал, но фарс и ложь поставлены во главу угла, по сему, на это им откровенно насрать. Прокурор Дорогомиловской районной прокуратуры Всеволод Мартемьянов - "добрейшей" души дядька, до сих пор нет- нет, мелькает по телевизору, а тогда, когда меня еле живого, на второй или третий день, приволокли к нему в кабинет, долго извинялся, поскольку вышла досадная ошибочка - доказательств у них на меня не было, а так бы посадили непременно. Утром, вроде как отпустить должны были, да тут, как на грех, не то у КДВ при обыске нашли, не то им Жопик принес CD, на котором "северное" видео и фотки оказались. А то, что я "Север", они знать то знали, да что толку, а тут - 700 МБ доказательств. Хотя это сейчас я такой умный, ну и что, что Север, поди докажи что это моих рук дело, хотя, доказать то быть может и доказали бы, но волокита тогда им предстояла бы - мама не горюй. Но, тем не менее, решают меня по утряни перевести из ОВД Дорогомилово в ИВС, откуда ночью привезли изнасилованного и избитого вусмерть Иванова. У них это называлось "знакомство" Ну, думаю, кранты.
Утром, меня выводят в предбанник перед дежурной частью, а я, до того как в Москву приехать, только из Туниса вернулся, прикупил там прелестную домотканую куртку, в тамошнем стиле. Очень она мне нравилась, она и мусору, дежурившему в то утро, тоже очень понравилась, отдай, говорит, она тебе все равно уже без надобности, часы, CASIO, тоже, говорит, отдай, мол живым они еще послужат, а тебе - зачем покойнику такие хорошие вещи? Я снимаю куртку, часы, правда, оставляю себе. Мусор показывает мне на дверь, и говорит, что за мной приехали и у выхода меня ждет УАЗ, а самому ему идти лень, потому как похмелье. Выхожу, а нужно отметить, что из одежды на мне, комбез, но без железных зацепучкек, и ботинки полуспортивные, английские, но без шнурков, стало быть идти очень неудобно, комбез спадает, ботинки хлябают, ну да ладно, хлястики завязываю узлом и прикрываю комбез тепляком, выхожу во двор, а там, кроме шлагбаума нет никого и ничего. Огляделся я по сторонам, действительно - нет никакого УАЗА. А я, признаюсь, Москву совершенно не знал и не знаю. А тут, стою я перед входом в райотдел, и ноги сами так начинают потихоньку топать в сторону оживленной, не смотря на почти шесть утра, автострады. Бежать не получается, поскольку ботинки и комбез, зараза сваливаются тут же. Из всех адресов, вменяемо помню только адрес хорошего знакомого и друга нашей семьи, вменяемо, это значит улица и визуально сам дом. Торможу машину, называю улицу, едем. Видок у меня еще тот, синяки, и щетина, плюс воняет камерой так, что стекла запотевают. Не доезжая Курского, как потом выяснилось, вокзала, водила спросил про деньги. Денег, естественно, не было, за то, были часы CASIO. Водила ехать по адресу без денег не желает, я отдаю ему часы, и мы расстаемся, на прощание он советует помыться и называет номер троллейбуса, который довезет меня до места. Только неусыпной заботой моего ангела хранителя, я могу объяснить то, что меня не сцапали в троллейбусе, пока я ехал зайцем, не сцапали когда вышел в самом центре, в районе "трех вокзалов", забрел на территорию детского садика (закрытого), за каким то хреном залез на крышу и сидел там, пока не дошло до меня, что я элементарно "сделал ноги", сиречь, подался в бега, и меня видимо уже ищут. От осознания этого факта, чуть не падаю с крыши на голову какого то бомжа, который ошивался внизу. Утро, мозг прозрачен и чист как богемский хрусталь, правда болят сломанные ребра и отбитые почки, но это второе, все силы брошены на решение одной задачи - прорваться до известного адреса. Бомж, собака, на отрез отказался меняться одеждой, скотина, ему видители по ночам холодно, а мой тельник, супротив его засаленной "аляски", слабая альтернатива. Ну и хрен с тобой, пошел по каким то дворам, и добрел до стройки, где полежав между плитами, отдышался, решая и составляя план действий. В конце концов, набрел на какой-то подвал, в котором, как выяснилось, раздавали прессу оптовикам - распространителям. Делаю как можно более печальный вид, и говорю, что возвращаюсь с вечеринки, денег ноль, и прошу дать возможность позвонить домой. Милая старушка, вечная ей благодарность, дает мне трубку, я звоню домой, в свой город, (старушка конечно об этом не знает), узнаю телефон общего друга, тут же звоню ему, и кое-как описав приметы, помню магазин там еще был, промтоварный, слезно прошу приехать к этому подвальчику, захватив что-нибудь из одежды, и поскорее забрать меня восвояси. Старушка проникается тяжестью моего положения, поит меня чаем, я временами выглядываю на улицу, пока не замечаю спешащего на мой зов нашего знакомого. На уже знакомой стройке, я отдаю строителям комбез и тельник, бреюсь, моюсь и, переодевшись, мы выходим на улицу, ловим такси и о чудо, о радость, вскоре я оказываюсь в знакомой квартире, под защитой стен сталинской постройки, и на два дня попросту отрубаюсь, к немалому удивлению домочадцев. Пока я отрубался, показали сюжет в "Петровке 38", про захват порностудии. Домочадцы в очередной раз удивились, но тревожить меня не стали, а позвонили домой. Вскоре прилетел папа. В результате, через пару дней, предварительно сходив в травмпункт, зафиксировав переломы трех ребер, и сняв побои, окончательно оклемавшись, я вновь предстал пред очами Мартемьянова. Правда, на сей раз, Всеволод был сама учтивость. Он признаться не ожидал, он вообще не ожидал, что ТАК все повернется, и паспорт отдал, и CD диском так многозначительно, на прощание, перед носом помахал. А то, что били как соседского ишака, и здоровья отняли лет на десять, дак, извиняйте, нечерта с порнодельцами якшаться. Нет, посадить могли и без доказательств, кто бы сомневался, просто на тот момент у них видимо лимит на порнодельцов из стана столичных БЛ был исчерпан, да и папе, кланяюсь в ноги, спасибо. А я провинциал, и студии никакой у меня в Москве не было, и вообще, вали-ка ты от греха подальше и что бы в Москве твоего духу не было. Опустил меня тогда Мартемьянов, и мой ангел-хранитель устало опустил руки, вроде как пронесло, спасибо ему огромное.
Удивительное дело, "Петровку 38" в моем городе транслируют в два с лишним ночи, но именно эту передачу, в которой показали меня и "захват" порностудии, умудрилось посмотреть столько народу, что стоило мне вернуться, как со всех сторон посыпались расспросы и намеки, но больше всего, всех почему то волновал вопрос - сколько зарабатывает фотограф, трудящийся на нелегкой, как все убедились, и опасной для здоровья ниве детского, как все были свято уверены, порно. Состоялась у меня беседа и с директором школы, в которой я работал. Каникулы уже начались, но стоило мне выйти на работу, как я заметил на себе неоднозначные взгляды преподавателей, услышал хихиканье учениц, и уловил томные взгляды учеников. Вопрос, собственно звучал так : "Что я (в смысле директор), должна говорить трудовому коллективу, в свете показанного сюжета?" А ничего говорить и не нужно, провокация, чистой воды, ошиблись ребята адресом, и тот факт, что стою я перед вами, а не сижу на нарах, есть первое тому подтверждение. Ну а журналисты, это ж проходимцы те еще, им бы сенсацию, да фактов жареных, а то, что стоит за всем этим на самом деле, их не волнует. На том и порешили. Осенью, у меня обнаружили туберкулез в начальной стадии, и со школой мне пришлось расстаться. Оно и к лучшему, свой тубик я задавил химиотерапией, и уже к лету 2000 года был как огурчик.
Отдыхать моему ангелу-хранителю, правда пришлось не долго, в июне 2000, он снова принялся звонить во все колокола, когда меня арестовали в Анапе. Кто ж знал, что тамошние мальчишки, через одного дети сотрудников ФСБ по Краснодарскому краю, у них ни на лбах, ни в других местах, предупреждений на этот счет не написано. Но вот познакомиться с ним, угораздило только меня. Ангел-хранитель мой, тогда видимо разве что в иерихонскую трубу не трубил, вот почему у меня с этим мальчишкой все кончилось, не успев начаться - как собственно со всеми шестью, с которыми я успел познакомиться в Анапе в первые три дня, не считая, Ильи, что привез с собой. Не позавидуешь моему ангелу-хранителю, что и говорить. Повезло тогда мне с погодой, вернее не повезло всем, кроме меня. На улице выше + 23 не поднималось, а сидеть в камере, когда на улице пекло, это я вам доложу - мука адская. А так, сидишь, и вроде как ничего. Здорово мне тогда моя бейсболка помогла, она у меня не простая была, а с логотипом "FBI", натуральная, кстати. Дак мои сокамерники как-то сразу меня сторониться начали, ну да нашим легче. Меня тогда мой фотоаппарат подвел, цифра, чтоб ее. Арестовали прямо в парке культуры, в разгар веселья. Понятное дело, что моего ареста по подозрению в "знакомстве с далеко идущими планами", как полагается, учинили обыск на съемной квартире. Нашли, ясно - понятно, цифровик - смотрят, а там Илюша, чертяка, в аккурат кадры последнего пленэра, еще на родине, на диване, сидит, вроде как грустит. Это я их стереть забыл, раззява. Тут анапским мегрэ все стало окончательно ясно. Собственно ясно-то им было давно, просто зацепок не было, а тут не зацепка, тут прямиком якорь и состав преступления - правда, они еще сами не определились, какого.
Это уже много позже, рассказали мне, что осерчал тогда на меня Илья - такое лето я ему испортил, и сдал меня в сердцах, за все котомки, навсегда исчезнув где-то на просторах Рязаньщины. Но анапская милиция, это кавказская предприимчивость, помноженная на падкость до всего, что дороже 50$. Им до моих дел на родине, как до прибоя в Сингапуре. Таких как я, они за сезон с десяток отлавливают, это у них бизнес, почище крышевания проституток, да и Илье уже к тому времени четырнадцать лет брякнуло, сын ФСБшника ничего толком сказать не мог, потрясенный двумя днями исполнения желаний, что я ему устроил, одним словом, сошлись на аппаратуре, половине наличности и 9 сутках административного ареста за нарушения общественного порядка. Очень тогда папаша - фээсбэшник кипятился, все грозился, после того как меня выпустят, на пляже поймать. Дудки, я тогда в Витязево на нервной почве уехал, душевные раны зализывать. До сих пор помню звук, который издала отпавшая челюсть этого мальчишки, когда он меня через девять дней с центре Анапы встретил. И запах.
Внял я тогда колокольному перезвону, решил с этим делом завязать. В смысле, с фотографией и последующим постиногом. Получилось, но как-то половинчато. Сайты вроде как продал, а денег вроде как нет, киданули вдругорядь, и вообще, пацаны, оказывается, тоже без фотосессий скучают, вроде как вошли во вкус, готовы ради искусства фотографироваться где угодно, когда угодно ну и так далее... Друзей приводят, один даже подружку привел, но был с позором изгнан, одним словом, на дворе весна 2001 года.
3
Я про подружку не зря помянул. Были в моем окружении люди, что фотографировали исключительно нимфеток. А поскольку нимфетки на рынке востребованы так, что только успевай, выкладывай, то и фотографов было несколько. Все у них было хорошо, покуда в начале 2001 года не объявился на авансцене некто Роман Викторович Баландин, старший опер городского УВД по кражам. Какая муха тяпнула Рому - неизвестно, но он вдруг объявил свою персону последним оплотом морали и нравственности, этаким тщедушного вида рыцарем, лишенным наследства, за то без страху и упреку со стороны своей совести, всего себя, посвятив не раскрытию краж и уличных грабежей, а борьбе с фотографами - нимфеточниками. Рому понять можно, на кой ему эти жулики, которые могут и сдачи дать, опасное это дело, когда под рукой милые и добрые фотографы, готовые заплатить налоги и фотографировать дальше. Те погоревали, и вскоре часть из них свою деятельность свернула, а часть, продолжила, но уже под бдительным оком Ромы. Вероятнее всего, прибрав к рукам нимфеточных дел мастеров, Рома с удивлением узнал, вероятно, от тех же фотографов, что существует и такое направление, как БЛ фотография. Поскольку таким фотографом в его, погрязшем в аморальщине и разврате, как он считал, городе, оказался я, то Рома с патологической настойчивостью принялся за наведение порядка и в этой области.
Одним словом, через посредника узнаю, цена - 150 тысяч, или новую "десятку", на выбор. Разумеется, все через того же посредника он был тут же послан куда подальше. Началась эпопея, во время которой я ничего не делал, что бы как-то прислушаться к раскатам надвигающейся бури, а Рома, делал все, переступая нет, не закон, он этот юридический термин из своей жизни вообще вычеркнул, а элементарные нормы человеческой порядочности, да им, мусорам, откуда про порядочность знать? Начались публикации в городской и областной прессе, о неуловимом фотографе, раскатывающем по городу на шикарном малиновом джипе (шикарном - это по Роминым понятиям, а так, это была Тойота Рав 4 1985 года выпуска), и увозящем мальчишек в царство разврата и шальных денег. Рома ходил по школам, где раздавал фотографий мальчишек, что надергал он из сети, директорам и учителям, созывая педсоветы и классные собрания на тему "фотографирование учащихся в голом виде - новая угроза". Рома частенько раздавал эти фотографии одноклассникам мальчишек, видимо рассчитывая, что те начнут травлю, но те правда, после этого искали со мной встречи с удвоенной силой, но приятного в этом было мало. Были походы по домам, где проживали мальчишки, правда после того, как папа одного из мальчишек, спасатель по профессии, спустил Рому с лестницы третьего этажа без страховки, с визитами по домам Рома завязал. Подстегнуло Рому еще и то обстоятельство, я, воспользовавшись удобным моментом, разом сбагрил около тысячи фотографий, что успел намастерить за последние полгода. Взвыли все и каждый по-своему. Взвыл даже госдеп США, поскольку он уже неоднократно ставил вопрос перед Генеральной Прокуратурой, откуда, маза фака, по всему интернету плавают эти фотографии и куда они там все смотрят. Рома, понятно на себе все волосы от злости отовсюду повыдирал, а, повыдирав, намазал лыжи и, взяв отпуск, заявился в Генеральную Прокуратуру.
Понятное дело, узнав, что почем, Рому там разве что на руках не носили от радости, и Роме даже где-то начало грезиться, что его непременно должны после этого пригласить на работу в Москву - дурачек, честное слово! Срослось. В марте на меня заводят уголовное дело, в апреле-мае приезжает целая следственная бригада, во главе со следователем по особо важным делам Генеральной прокуратуры, генералом юстиции Анатолием Исканцевым. На месте бригаду возглавляет следователь по особо важным делам следственного управления прокуратуры края - Дамир Фаносович Гараев. В помощь ему выделили следователя из Питера, помер он, кстати, недавно, от рака - бог не Ермошка, видит немножко, несколько следователей из краевой прокуратуры, в числе которых был и Миша Юлдашев. Ему, впоследствии, будет отведена немалая роль во всем этом деле. Была там даже женщина следователь, по фамилии Онищенко, жуткий спец по работе с маньяками и детьми, и судя по схожести кустистых бровей - родственница нашего министра здравоохранения. Всего их, не считая местных, что увивались вокруг москвичей, набралось человек шесть.
Рома про кражи окончательно забывает, а начинает вылизывать, сам знаешь что, причем, у всех, кто хоть на звездочку выше, про москвичей я уже не говорю. Мне бы, ослу, прижаться, а лучше бы вообще на время раствориться в массе соотечественников, где-нибудь подальше от родного города. Я же, поддавшись необъяснимой с логической точки зрения уверенности, что все это смехуечки-пиздахаханьки, продолжал себе жить на съемной квартире. У меня дома проходят обыски, изымают компьютеры и все, что имеет хоть какое-то отношение к фотографии. Хотели даже изъять компьютерный стол, тренажер, синтезатор и кожаное кресло - мама не дала. Всего, с марта по сентябрь было три обыска, сиречь парк компьютеров в прокуратуре пополнился ровно на 3 компа, 3 монитора и всего остального по три. Что интересно, на первый, мартовский обыск, приперся сам Рома, при чем, не предъявив никаких документов, постановлений - ничего, а нагнав жути моим родителям, вынес из квартиры системник, монитор, принтер, и мышь, клаву почему-то оставил. Именно в этом системнике, после того как он месяц простоял в райотделе, включенный, подсоединенный к другим компам, Ромой были "обнаружены" фотографии мальчишек. Именно этот системник, предъявил мне Рома, когда позвонив мне домой сказал, что звонок, это та же повестка, и что у него есть ко мне ряд вопросов. Я беру с собой адвоката и мы приходим. Стоит на столе мой включенный комп, Рома, несколько раз промахнувшись, заходит таки в папку "удаленные" и показывает мне фотографии числом триста. Удивил ежа голой задницей. Адвокат, тут же спрашивает, когда, на основании чего, и где был изъят сей системный блок. Где печати, которыми в таких случаях системник опечатывают, где в конце концов акт изъятия и подписи понятых, и вообще, вон, аська мигает, сообщение пришло - комп, оказывается к интернету был подключен! Рома начинает что-то мямлить про то, что и этого, что он нашел, читай, залил сам, уже достаточно, что бы возбудить чего-нибудь, против меня, что прокурору на такие мелочи, как соблюдение процедуры обыска и изъятия насрать, но его предложение еще в силе. Адвокат хочет бросить ему перчатку и вызвать на дуэль, но я его отговариваю, и мы, демонстративно хлопнув дверью, уходим, предварительно конечно получив пропуск, который Рома, с явной неохотой нам выписал. Уже много позже, знакомясь с материалами дела, нашел я в них и постановление на обыск, и акт об изъятии и понятые нашлись, и даже описано, какой печатью и с каких сторон этот самый первый системник был опечатан, правда все они были выписаны уже апрелем, после того, как было возбуждено основное уголовное дело. Но на фоне всего беспредела, что будет твориться дальше, господи, какие это были мелочи!
Мой ангел-хранитель, видимо зная, что трудиться ему еще предстоит ох как много, в колокола не бил, поскольку глухой осел, не внявший, казалось бы, очевидным знакам свыше, звони, труби в рог, мечи молнии - ему все пофиг, он живет себе на съемной квартире в компании таких счастливых, но подслеповатых, туговатых на ухо, и лиц мальчишеского полу с ангельскими лицами, за фасад которых, мы особо и не заглядывали. Хотите познакомиться поближе? Мне кажется, самое время - все они уже выросли, настала пора освежить воспоминания, напомнить им, о самих себе, если он вдруг что-то подзабыли, тем паче, что до сих пор, плавают их фотографии на просторах сети, не пора ли, так сказать, приоткрыть завесу неуместной скромности, верно?
Поверь мне, сегодня от былой внешней привлекательности не осталось и следа, но я точно знаю - будь у меня возможность повернуть время вспять - я бы прожил эти годы вместе с ними точно так же, точно так же, видимо, устряповшись в лагерь. Быть может они, повзрослев, смогут ответить мне на всего на два вопроса - "зачем и за что?" Зачем они не могли просто молчать, как молчали другие, наделенные быть может чуть меньшим вниманием с моей стороны мальчишки? Зачем продолжали тупо подтверждать все на суде? За что я получил двенадцать лет лагерей? Я не принимаю в расчет "за что" с точки зрения УК РФ, была б их воля, вообще бы расстреляли, я хочу услышать ответ от них, моих бывших мальчиков - за что каждый из них приговорил меня в общей сложности почти к тремстам годам колонии строгого режима? За что они лишили меня возможности прожить эти годы с моими стариками - родителями? За что обрекли их в 76 и 75 лет, на одиночество и беспомощность, а? Молитесь мальчики, что пока они живы и здоровы, молитесь за их здоровье, молитесь, что бы дождались они меня, они, мои родители - это ваш единственный страховой полис.
Поразительное по своей наивности заблуждение всех потерпевших - они рассчитывают, что время, отведенное на отсидку, по каким-то причинам вдруг замрет и остановится и осужденный будет сидеть в лагере вечно. Да нет, не угадали, и в 2001 году, когда всем казалось что впереди целая вечность - двенадцать лет, с момента вступления приговора в законную силу, для каждого начался свой обратный отсчет. У вас осталось совсем немного времени, что бы подготовить ответы, на интересующие меня вопросы.
Я ни в коем разе не претендую на непререкаемую объективность своих оценок, хотя толика злорадства конечно присутствует, и хочется привести известный слоган: "НИКТО НЕ ЗАБЫТ и НИЧТО НЕ ЗАБЫТО", в том плане, что держите себя в тонусе, мальчики, все еще только начинается. "Велиуп" - это своего рода звоночек, динь-динь, годы летят, пора задуматься над тем, как, кому и кем предстоит жить в совсем недалеком будущем.
ПРОЛОГ
4
Итак, август 2001 года. Действующие лица и исполнители, хотя нет, место действия - съемная квартира в центре города, кругом царит атмосфера беззаботной растрепанности, как в чувствах, так и в окружающей обстановке. Временами, съедаемый чувствами, в квартиру заглядывает Эльф, он же, Вова Лямин. Кто придумал ему эту кличку - я не помню, но то, что в Вовке было, что-то от этих обитателей мира фэнтези, в этом убеждались все, кто хоть раз близко с Вовкой общались. Нет, Вова не был этакой честной давалкой - просто его окружала аура такой всепоглощающей похоти, что удержаться от этой смеси крови с какао, было просто невозможно. Однако, Вова, околдовав окружающих своими чарами, мило так всегда сдувался, приберегая себя, как правило, предпочитая мое общество. Про фотосессии я, конечно, не говорю, любил он это дело, чего греха таить, и постановочные кадры любого наполнения, вроде как для него не в счет. Не по любви, а значит, не считается. Время шло, Вовка понятное дело рос, и к августу 2001 года дорос почти до метра восьмидесяти, и вообще из стройного, как удачно подметила в одном из своих рассказов Л. Улицкая: "гаремного мальчика", образца 1998 года, постепенно превращался не сказать, что в уж очень гаремного юношу. Но, тем не менее, навещал он меня исправно, с потаенным желанием напиздюлять всем тем, кто со временем занял его место.
В двухкомнатном Олимпе тогда царило троевластие: Ллойд, он же Денис Базанов, Илья Скворцов, кличку не помню, но его всегда можно узнать по голубым глазам на фоне цветастого ковра, последняя, кстати серия, снятая за несколько дней до ареста, и Егорка, черт, забыл фамилию, надо будет в приговоре посмотреть, он все больше в моем халате "Спокойной ночи Америка" предпочитал на фоне того же ковра позировать. Хотя ему, как в свое время Дункану, было по барабану где, как и с кем позировать - его перло от самого процесса. А вот Женьки Бахарева, ака Дункан, самого молодого, 1990 года от роду, в квартире не было. Почему? Признаюсь, меня несколько насторожил и откровенно расстроил факт довольно тесного общения Женьки с Ромой Баландиным в марте 2001 года, когда Рома, нагрянув как не из тучи гром в квартиру моих знакомых, обнаружил там Женьку и мой загранпаспорт. Притырил тогда Рома паспорт, притырил, думал я за бугор махну, и Женьку тогда в оборот взял. А Женька, что Женька, он, видя что нет уж былой славы и обожания, не со зла, конечно, но Роме тогда много чего понарассказывал. Хотя несколько попыток его возвращения я помню, но не проняли меня тогда его сопли и слезы, призрак Ромы Баландина, стоявший за спиной Женьки, не давал мне сделать этого. Появился он лишь в суде, с каждым годом становясь, все толще и страшнее. Забегая вперед, скажу, что судились мы года три, так что было время сравнить, наблюдать, так сказать процесс взросления - грустное зрелище, доложу я тебе. В тени уже упомянутых мальчишек, как-то тихо прижился в квартире и Петька Фалюта, самый старший, после Лямина, в сети, названный почему-то Миша. Младший брат его, Женька, в то время проживал в гостях у Девиза, временами навещая и меня, а заодно и свою маму, что жила в пре кварталов от моей тогдашней квартиры. Время от времени в квартире устраивались общие сборы, при этом народу набивалось столько, что ни встать, ни сесть, поэтому все предпочитали лежать - шутю.
Хотя, троевластие, это не совсем точно, но как обозначить формулу, когда на вершине сидят принц, царевич, король, королевич? Королевичем несомненно был Тедди, в миру более известный как Андрей, которого угораздило появиться на свет в том же 1987 году что и Петьку. Помимо того, что Тедди был мальчишкой по природе довольно скромным, без особых претензий, он был, как это принято сейчас называть "пацаном", что не мешало ему прекрасно проводить время, развлекаясь и по мере сил, временами радуя меня, и не забывая и про себя, естественно. Именно то, что отчим Андрея был или еще есть, каким-то авторитетом в среде уголовников, а точнее воспитание, которое Андрей получил в том духе, что предавать друзей это не есть гуд, сыграло свою роль, и Андрей ни разу не засветился ни на следственных действиях, не говоря уже о суде, единожды послав подальше всех, ко попробовал замочить ноздри в его личную жизнь. Искренний ему за это респект и благодуха от уха до уха. Не меньшее уважение я испытываю и к Стаське К. Помните папу-спасателя? Это был Стаськин папа. Может быть папа, понимая, что Стаське со мной было если не лучше, чем с ним, но уж точно не хуже, и это факт - понимая что Стаська престал практически заикаться, с ребятами у него начались отношения складываться, перестали его тюкать и задирать, одним словом - повторюсь, ибо это доставляет мне удовольствие - спустил Стаськин папа Рому с третьего этажа вперед ногами. Обоим им, и Стаське и папе, от меня слова теплые и мысли светлые. Окна суда, в котором мы судились, кстати, в аккурат на окна Стаськиной квартиры выходили. Я вообще искренне признателен всем мальчишкам и их родителям, которые нашли в себе силы и мужество противостоять этому катку, под названием "следствие", от эпизодов, что они бы могли, влекомые, страхом или элементарной жаждой денег, что наобещали иным родителям следователи, от эпизодов этих, срок мой стал бы ни чуть не больше и не меньше. Но тот факт, что мальчишки и их родители демонстративно отказались принимать участие в этой вакханалии, доводя тем самым, до судорог таких как Рома или Гараев, одно это дает мне повод протянуть им руку и крепко ее пожать, а то, что когда-нибудь я это сделаю - можешь не сомневаться.
Одним словом, на носу 1 сентября, Егорка сваливает в свою деревню, видимо отметить с дружками начало, а заодно и конец учебного года, Илья, числа 29 уходит таки жить домой, поскольку от меня до его школы добираться нужно на перекладных, плюс он маме обещал - начать жить дома. Дениска, вроде как пристроен в более ответственные и заботливые, нежели мои, руки, короче, начало сентября было встречено при относительном спокойствии. Не уходит только Петька, а если и уходит, то снова приходит, но делает это как-то тихо, без помпы и радостных воплей на всю округу, висения на шее, и плясок нагишом, как обычно появлялись остальные.
Несмотря на то, что в сети я был в последний раз вечером 4 сентября 2001 года, но и до меня доходили слухи, что как висели мои фотографии, так и висят, как пускали слюни по поводу голубых глаз и ангельской внешности, так и пускают, как признавались в заочной любви - так и признаются, как мусолили тему о кончине в возрасте 14 лет то Дункана, то Ллойда, так по- прежнему и мусолят. Полноте, господа, все они живы - здоровы, Петька женился, Ллойд вроде как собирается жениться, (по последним данным - передумал), Вова Лямин окончательно записался в осведомители, которых мусора внедряют в молодежную среду, и уже не один человек желает простудиться на его похоронах, некоторые, что не удивительно, сидят в лагерях. Да и у остальных, мне думается все пока в порядке, каждый зарабатывает как может и чем может. Жизнь-то продолжается, пора начинать жить днем сегодняшним, оставив сетевых красавцев прошлого тем, у кого есть к ним вопросы личного характера, и тем, у кого не хватает смелости, а быть может чего-то еще, что бы обзавестись своими.
Так уж случилось, что 4 сентября 2001 года, на квартире собрались я, Девиз, Дракон и Славка, ака не помню уже как его там, в сети звали. Из мелких был только Петька. Вернее, Девиз пришел позже, сказав, что у магазина с цветами трет шкуру Славка Булдаков, весь из себя мокрый и голодный. Слава Булдаков, мдя, если поискать, то найти его фотосет конечно можно, но что бы представить типаж, достаточно посмотреть на тейлоровского Юру, и получиться Слава Булдаков. Недаром, в момент знакомства в 1999 году, мой друг, время, появиться которому еще не наступило, дак вот, друг этот, наотрез отказался верить в то, что перед ним стоит мальчик, а не очаровательная, пусть и с налетом бомжеватости, девочка с зелеными глазами и копной черных как смоль волос. Тогда, в самом центре города, в то, что он мальчик, поверили ему на слово. История наших отношений со Славкой, изложена в отдельном рассказе, как собственно, и все истории, что мне удалось вспомнить и написать. Славка, увы, обладая сногсшибательной внешностью, и всем остальным, на поверку оказался тем еще фикусом, которому одежда, уют и внимание, нужны до тех пор, пока его вновь не потянет в ближайшую подворотню. А тянуло его туда частенько. Я бы смирился с этой его тягой к бродяжничеству, если бы в очередной раз, одетый и обутый, вылив на себя полфлакона XS, сытый и довольный, он не рассказал своим друзьям и коллегам по помойкам, что все это, он честно заработал, без устали отдаваясь вон тому джентльмену на черном Мерседесе.
Но небеса свидетели - я никаким пальцем его не трогал, а одевался он исключительно на деньги, что оставил мой друг, сраженный его красотой, в надежде вернуться за Славкой и увезти его подальше от помоек, дать образование, ну и так далее, не мне тебе рассказывать - каждого из нас временами посещают такие вот навязчивые идеи, синдром отцовства какой-то, честное слово. Но в кругу его, Славкиных друзей, учеба и все такое прочее, это считалось дурным тоном. Отдаваться каждому встречному - вот это другое дело, "прикольно", говоря их языком. От них, облепивших мою машину, я и узнал, причину их столь навязчивого набивания покататься, а можно и не только, можно и в гости, они очень даже не против. Придя в себя, я раскрыл глаза этим "труженикам засаленных матрасов", откуда, как и почему Славка благоухает парфюмом и раз в неделю меняет гардероб. Известие о том, что он низложен, Славка воспринял спокойно, поскольку был уверен, что стоит ему состроить глазки, как у кота в "Шреке", и уж что-что, а на поесть и на попить я ему всегда денег дам, тем паче, что ошивался он всегда в центре, "торчал" под клеем, попрошайничая или подворовывая, ночуя или дома, или в подвалах. И он был прав, черт его побери.
Стало быть, приходит под вечер 4 сентября Девиз и про Славку рассказывает, мол, может, пустим его, на дворе дождь и ветер, а завтра купим ему одежды и отправим восвояси. И как может, показывает, какими он на него глазами смотрел, когда к нам просился. Девиз упылил за Славкой. Приводит. Грязный, вонючий, в одних трико, футболке и домашних тапочках, а на улице + 12 - максимум. Славка без лишних напоминаний залез в ванну, с час он там, в гордом одиночестве отмокал, еще час отмывался, короче, поскольку спал он толком последний раз видимо тогда же, когда и мылся, выйдя из ванны и поужинав на скорую руку, Славка завалился спать. Один. Честно - честно. Я в это время в сети сидел, компы тогда в каждой комнате стояли, одним словом, все были заняты своим делом. Старший Славка вскоре тоже спать пошел, Девиз, вроде как домой ушел, его там Женька не кормленный ждал, Дракон, что-то там с Петькой шушукались - обсуждали футбол, не иначе. Петька футбол любил - до одури. Часа, может, в два ночи - звонок в дверь. А я, признаться, жуть как таких звонков боялся, не иначе - как чувствовал. Дождался.
5
Ты никогда не обращал внимания на то, что арестовывают БЛ обычно на квартирах, совсем уж расслабивших булки, берут прямо в кровати, или непосредственно в студии. Оно и понятно - кто ж на улице будет арестовывать БЛ, когда он может и не БЛ вовсе, а учитель, ведущий своих учеников в музей, или тренер, опять же, ведущий своих подопечных, допустим в бассейн - в таких случаях для милиции основания нужны. А то, что и учитель, и тренер, через час в Катькином садике встретятся, это уж извиняйте, не пойман, не БЛ.
Получает милиция такие основания, как правило, либо по результатам оперативной разработки, либо кто-то, им это гнездышко сдает. Сдают, как правило те же мальчишки, вымещая обиду за то, что как им кажется их бросили, под давлением родителей или тех же мусоров, причин может быть масса. Прошло уже шесть лет, а у меня до сих пор неприятный зуд по телу, при воспоминаниях о той ночи. Короче, звонок в дверь. Я начинаю носиться по квартире, с каждой минутой соображая все меньше и меньше. Все дрыхнут, словно с молотьбы вернулись, а в дверь по-прежнему настойчиво так тренькают. В конце-концов растолкал Дракона, он на автопилоте пошел к двери, узнавать, кого ни свет, ни заря принесло. Хотя, и так понятно было, что уж точно не свидетели Иеговы или доставка пиццы на дом. Успеваю заныкать под кровать свой мобильник, (Дункан на фотке именно с ним), и как ни в чем не бывало, сажусь за драконовский комп, типа, играю всю ночь напролет. Хозяева квартиры, впоследствии этой находке очень рады были - безлимитный тариф с предоплатой, наговорили, суки, тысяч на десять сверху. Подходит Дракон и говорит, что за дверью милиция, спрашивают меня, в том плане, дома я или нет. Я с грустью смотрю на улицу, первый этаж, давно бы уже сиганул, но что-то я не видел на тот момент себя, в роли лихого малого, удирающего в халате и в домашних тапочках по центу города, а может, они внизу уже ждут меня?
Леха идет открывать, я пытаюсь будить всех сразу. Славка старший просыпается, но по-прежнему на автопилоте, Девиз тогда не ушел, точно, он сутра собирался с нами на рынок идти, он спросонья очки долго найти не мог, Слава Булдаков так и не проснулся, Петька молодец, сразу от греха подальше, за комп прыгнул. Заходят, наряд милиции, офицерик, и парочка рядовых, просят предъявить документы, говорят, что ищут меня. Все лезут за документами, я нахожусь в ступоре, Булдакова начинают будить милиционеры, но все тщетно. Выясняется, что среди присутствующих, меня нет. Я сказал, что нахожусь не только в ступоре, но и под кроватью? В процессе побудки Булдакова, к вящему удивлению милиции, выясняется, что он спит абсолютно, то есть голый. Естественно, не в халате же ему спать, а одежду еще вечером на помойку Петька выкинул. Воняла она здорово. Я понимаю, что теперь-то они уже точно не уйдут, и покидаю укрытие. Не хватало, что бы меня еще под кроватью нашли. Представляюсь. Милиционеры испытывают удивление еще раз. Мне удается разбудить Булдакова, тот ни хрена понять не может, поэтому тут же отрубается вновь. Офицерик докладывает по рации, что тут он, голубчик, и начинает шарить в моей барсетке, находит паспорт, смотрит на меня и снова докладывает по рации, что ошибки быть не может - это он.
Все пытаются разбудить Булдакова, когда это удается, выясняется, что одежды его нет, и пока мы, как в тумане, ищем во что бы одеть Булдакова, тот снова засыпает. Его в очередной раз будят и одевают во что-то из Петькиного гардероба. Никто никаких вопросов не задает, такое ощущение, что милиция пришла на всякий случай, и что к чему, пока еще не вкурила. В Москве, помню, меня бить начали, как только открылась дверь в прихожую, и продолжали бить с перерывами на перекур пока понятые и съемочная группа из "Петровки 38" не нарисовались. Но те то знали, куда шли, а главное - за кем, те то, опера были, встряхнутые на всю голову, а эти, так, обычный наряд, но и на том спасибо. Мы выходим на улицу. У подъезда стоит УАЗ "буханка", конечно, никто меня на улице не караулил, мы садимся в это исчадие автопрома, и нас везут в районный отдел милиции. Время 5 утра 5 сентября 2001 года. На свободе можно ставить крест.
ГЛАВА I
ЧАСТЬ I
ИВС
6
В райотделе всех закрывают по разным камерам. Булдаков остается спать в буханке. То, что не бьют, говорит о том, что милиционеры что-то знают, но что, сами пока понять не могут, нет у них на наш счет точных указаний. В Дорогомиловскм райотделе только ленивый мусор, на мне свои приемы не отработал, потому, как указания были - бить порномагната - извращенца как кота помойного, вот и били. Остаток ночи провожу в полузабытье, в голове не укладывается мысль что все - отговорила роща золотая и вообще, туши свет, сливай воду.
Часов в восемь появляется Рома Баландин. Таким счастливым, он видимо был только после первого в своей жизни подросткового оргазма. Меня везут в городское управление внутренних дел, где у Ромы имеется кабинетик. Про схему плохой - хороший милиционер я еще в начальной школе знал. Но одно дело знать, сидя дома в кресле, а другое дело, когда тебе руки за стулом заковывают в наручники, да так, что ломить их начинает минут через пять и башка кругом и вообще, не знаешь, что тебя ждет. Появляется молодой оперок, усики еле-еле под носом проклюнулись, специально для меня подбирали, не иначе. Обольститель хренов. Предлагает по-хорошему все написать, а то есть тут один многодетный папаша - опер, у него аж пятеро сыновей, в возрасте от 10 до 11 лет (наусыновлял он их, что ли?), так что, в моих же интересах не выпендриваться. Оставляет ручку, бумагу, правда, забывает раскоцать наручники. Заходит этакое шкаф - купе, в черных перчатках, с обрезанными пальцами, лысое и с лицом, словно об него каток затормозил. Начинает орать на весь горотдел, что он давно за мной охотиться, что у него у самого трое по лавкам, и что сейчас на всякий случай из меня дух вышибать начнет, что бы я, чего доброго к его сыновьям не пристроился. И даже пару раз тычет мне в зубы своим кулачищем. Говорит, что пойдет, отмудохает моих сотоварищей и вернется. Заходит юнец, и очень удивляется, почему я до сих пор жив, одновременно посматривает на чистый лист бумаги. Предлагает закурить, даже оставляет сигарету и чашку с чаем, снова уходит, так и не сняв с меня наручники. Входит запыхавшийся громила, закуривает сигарету, выпивает чай, снова тычет мне в зубы и, матеря, на чем свет стоит геев и лесбиянок, выходит.
Сияя, как напрестольный крест, заходит Рома Баландин. Они, наконец, разбудили Булдакова, и сейчас его осматривает доктор, так что в моих интересах, побыстрее все написать, покуда доктора у него там везде лазят. Я пытаюсь, что-то мямлить, про то, что они могут лазить у Булдакова в заднице, хоть до второго пришествия, как собственно и у Петьки, поскольку тут, а вернее там, где они лазят, моего, они только от мертвого осла уши найти смогут. Громила, кстати не шутил, когда говорил, что пойдет бить моих сотоварищей. Лупили их в тот день в соседних кабинетах люто и беспощадно. Потому как на первых порах, молчали все. Стойкость воспитывали, или про героических пионеров вспомнили, что фашистам не сдавались. Методы у оперов, кстати, очень с гестаповскими методами схожие, и в этом я вскоре убедился на собственной шкуре.
Появляется юнец, и наконец-то, расковывает мне одну руку, другую, чуть ослабив наручник, приковывает к столу. Снова предлагает все написать по-хорошему, чистосердечно раскаяться, и быть может, меня даже отпустят восвояси. Начни у него, как у Пиноккио расти от вранья нос, он бы прошиб стену и вылез в соседнем кабинете. Он даже начинает диктовать мне, мое же признание, но после того, как он продиктовал что-то про то, что я неоднократно поимел, чуть ли не половину городского дееспособного населения мужского пола в возрасте от 10 до 13 лет, я понял, что опера плавают как жир в супе, и ничегошеньки толком про меня, про нас не знают. Я тактично отказался, что бы то ни било писать и подписывать. Тут же появился громила и нетактично вмазал мне в зубы. После московских похождений, мне этот удар, как слонихе комариный засос. Приятного, все одно, мало. Так продолжалось часика полтора. Пишем? Нет. Тресь в зубы. Пишем? Нет. Тресь в грудину. Пишем? Нет. Тресь в затылок. Бесплатную раздачу затрещин, прекратил появившийся Дамир Гараев - руководитель следственной группы. Как Табаки подле Шерхана, возле него лебезил Баландин. Познакомились, после чего, Гараев уехал отужинать с прибывшим по случаю моего задержания из Москвы генералом Исканцевым. Я как-то подсчитал, что только на одни перелеты Генеральная прокуратура просадила порядка миллиона рублей.
Вскоре появился Баландин, с радостной для меня вестью - доктора ничего у Булдакова не нашли. За исключением того, что Булдаков, даже стоя раком и видимо убаюканный процессом экспертизы, умудрился снова заснуть, ничего аномального обнаружено не было. Заключение экспертизы прилагается. Однако никто меня отпускать не собирался. Явился сытый Гараев и сказал, что будет учинять мне допрос, с использованием видеозаписи. Принесли видеокамеру, Гараев откашлялся, и началось...
Тут опять является Баландин и напоминает Гараеву, что вроде как у меня есть адвокат, и что вроде как не мешает его на мой допрос пригласить. Я напоминаю, что помимо адвоката, у меня есть еще и родители, которые ничего о происшедшем не знают, и что не мешало бы позвонить и им, и сообщить, где я и что со мной. Гараев предлагает мне выбор, либо я звоню адвокату, либо родителям. Далекий в тот период от юридических тонкостей, влекомый скорее эмоциями, чем разумом, я выбираю родителей. Приезжает папа, все в шоке, он забирает у меня часы, золотой браслет, мы обнимаемся, короче, сцена достойная самого Висконти. В протоколе Гараев делает приписочку, что я, от адвоката отказался, поскольку в его услугах не нуждаюсь.
Допрос проходил примерно в таком духе. Гараев говорил, что ему все известно, что мои подельники все рассказали, мне предлагалось лишь подтвердить сказанное. Правда он так и не смог мне сказать, что конкретно я должен подтвердить, предлагалось изложить все по порядку. Я поминутно описываю день 4 сентября, поскольку скрывать мне особенно не чего. Рассказываю о том, что действительно, иногда фотографировал мальчишек, исключительно для своей коллекции, и что в их появлении в интернете, виноваты исключительно вредные хакеры, проникшие на мой комп и скачавшие оттель все под чистую. После чего, Гараев, слегка смутившись, спрашивает меня, не замечал ли я за собой склонности к педофилии. Пришлось рассказать ему, что марками я увлекаюсь еще с детства, и даже есть несколько кляссеров. Гараев начинает нервничать, и просит не делать из него идиота. Время приближается к полуночи. Я все жду, когда же меня, наконец, отпустят. Радостно повизгивая, появляется Баландин и отдает Гараеву какие-то бумаги. Допрос прекращается, и Граев, исполненный самодовольства протягивает мне постановление об аресте, за подписью прокурора области. Пока на 10 суток и пока в изоляторе временного содержания. Я так и сел, вернее, чуть замертво со стула не сковырнулся. Арест! Камера! Мама, роди меня обратно.
Читаю постановление, там что-то про развратные действия в отношении, как минимум человек десяти, и про изготовление порнографических материалов с участием детей, количеством пионерского лагеря средних масштабов. Ба, да я оказывается еще и похититель! Похитил, негодяй этакий Илью Скворцова, держал его, за все, понимаешь, места, на квартире, фотографировал, в то время, как его маман, выйдя из очередного запоя, с ног сбилась в его поисках. Конечно сбилась - ей же деньги Илья привозил, а тут нет его и нет, поневоле забьешь тревогу как последняя мразь. Удивительная, неподдающаяся пониманию вещь - адрес моей съемной квартиры милиционерам назвал Илья Скворцов. Хотя, его же, подлеца, из петли потом чудом проходивший мимо бомж вытянул, после того, как Баландин пустил слух по школе, что Илья был самой востребованной проституткой. Пестрят какие-то статьи УК и УПК, но более в уныние меня повергает там и сям мелькающая 135 статья УК РФ. Развратка, на жаргоне оперативников. Жора, вечная ему память, Долгополов, как-то говорил мне, что достаточно упоминания этой статьи в кругу уголовников, что бы тебя порвали как Тузик грелку. А тут, эта статья раз пять, помянута, так что рвать, похоже, будут долго. Баландин, в вечерних сумерках, продолжая светиться от счастья как ночник, вроде как намекает, что ИВС, это еще не тюрьма, сиречь, не следственный изолятор, и что в ИВС вроде как вменяемые милиционеры и контингент арестованных будет напрямую зависеть от того, насколько я, в ближайшие дни, окажусь умненьким - благоразумненьким. А уж он, постарается сделать так, что бы меня там не очень били - убивали. Меня, мало чего соображающего, закованного в наручники, на гараевском москвиче отвозят в ИВС.
7
ИВС входит в структуру МВД, и находиться на следующей ступеньке после медицинских вытрезвителей. Сотрудники, соответственно, подобающего уровня. Сержанты и старшины, реже прапорщики, одним словом - белая, тазобедренная кость личного состава МВД. Ребята, которым категорически насрать на все и вся. Они делают свою работу, тупо и монотонно. У них копеечная зарплата, они воруют, пьют на рабочем месте и занимаются поборами. Они не брезгливы сами к себе и без претензий к окружающим. Они понимают, что это их последний приют в системе МВД, и что о дальнейшем карьерном росте можно забыть. Им глубоко наплевать, кого им привезли среди ночи, есть свободные места в камерах - это главное. Единственное, что смутило дежурную смену той ночи - количество задержанных и доставленных в ИВС развратников, поскольку я замыкал список. Девиз, старший Славка и Дракон, были доставлены в ИВС еще днем.
Меня сдают дежурной смене. Гараев и Баландин, уставшие, но довольные, отбывают отмечать венец своих трудов. Начинается обыск, меня шмонают от макушки до пяток, достают ремни и шнурки, меняют пачку "Золотой Явы", что передал папа, на пачку "Примы", осматривают на предмет синяков и ушибов, после чего ведут в камеру. На руках у меня только постановление об аресте на листе формата А4, так что быстро сжевать его не получится, по сему, как могу, сворачиваю его и прячу в карман куртки. Камеры городского ИВС делятся на два типа: маленькие и узкие, с низеньким потолком и тусклой лампочкой, замурованной в стену, в шаге от дверей начинались деревянные нары, те настил из досок на 10 человек, и камеры побольше, где стояли шконки, т.е. кровати, вместо пружин которых были приварены стальные полоски. На шконки выдавались матрасы такого уровня засаленности и ветхости, что казалось на них еще спали декабристы, по пути из Питера во глубину сибирских руд. Насекомые, видимо, сохранились с тех же времен. Первую ночь я провел в одиночестве в маленькой камере. Описывать то, что творилось во мне в первую ночь, смысла нет никакого - понять и передать это невозможно, каша из мыслей, нервы натянуты до предела, одним словом, кто не испытал этого на себе, понять все одно не сможет, так что к чему разводить эти сопли. Лежать на досках, говорят полезно, может быть, но все время проводить то сидя то лежа на досках, при чем насланных так, что перепады высот составляют по 2-3 сантиметра, вся полезность, доложу я тебе, уходит уже часа через два - три.
Ранним утром дверь камеры, которую почему-то именуют "робот", раскрылась, и ко мне подселили первого в моей жизни сокамерника. Толстенький такой дядька, с кипой газет и журналов, с пачками нераспечатанной "примы" и в очках, в тонкой золотистой оправе. Само обаяние и учтивость. Он невинно арестованный председатель Питерского пенсионного фонда, ему одиноко на чужбине, он первый раз в такой ситуации, ему очень грустно, но он не сдается и предлагает поведать ему, что меня привело в эту камеру. Узнав, что меня подозревают в изготовлении порнухи, он делает удивленные глаза. Да у него полным полно друзей, у него друзья - сплошь одни изготовители порнухи, он предлагает мне назвать хоть одного из моих друзей - порнографов. Я называю Рому Баландина. Он пододвигается поближе и интимным шопотом сообщает, что его, не сегодня-завтра точно отпустят на волю, может, я хочу Роме что-нибудь передать? Может, я дам ему адрес Ромы? Знал бы, непременно адресок скинул.
Режим ИВС представляет из себя следующее. Подъем в шесть утра, затем завтрак, проверка, обыск, обед в двенадцать дня, вечером проверка, обыск, ужин в семь, отбой в десять. Коронная фраза всех ИВС: "Кипяток брать будем?", подразумевает, что арестанты получат кружку кипятка, что бы заварить в нем чай. Электричества, за исключением лампочки не предусмотрено. Кипяток, на поверку оказывается теплой водичкой, заварить в которой решительно ничего не возможно. Спички разрешены только россыпью, сигареты из пачек вытряхивают, зубную пасту выдавливают в целлофановый пакет. Фильтры у сигарет отламывают, но, как правило, мусора меняют любые сигареты с фильтром на "приму" 1:1, вне зависимости от марки сигарет, ну быдло, хоть за счет арестантов, нормальных сигарет покурят. Из удобств - холодная вода из вечно текущего крана над дыркой в углу, заменяющей унитаз, и именуемой "дальняк". Кормежку носят из столовой ПТУ, что напротив. Такое ощущение, что приносят то, что недоели зажравшиеся пэтэушники. Конечно, с домашних харчей, такая еда кажется помоями, однако, по сравнению с тем, чем кормят в СИЗО, объедки пэтэушников, воспринимались как ресторанный изыск. Дядьке принесли передачку. Курица - гриль, белый хлеб, газеты, пару пачек нераспечатанной "примы", палку колбасы. Видимо, привет от пенсионеров.
Меня называют на выход. Пришла мой адвокат. Лариса Михайловна в шоке. Вообще, поведение адвокатов делится на две составляющие, со возможными оттенками - это нескончаемый оптимизм, и искренний шок. В данном случае на лицо было второе. Она искренне удивлена моим арестом. Ее прямо таки трясет от юридического беспредела, устроенного Гараевым на допросе, поскольку адвокат должен был быть в любом случае. На смену шоку приходит оптимизм, она меня уверяет, что все образуется, предлагает крепиться. Она сама еще толком ничего не знает, но уверена, что так им это с рук не сойдет, что она им всем покажет, и что вся прогрессивная общественность стоит на моей стороне, что сейчас не тридцать седьмой год и вообще, ее послали по матери при входе, и она вся в шоке. Расстаемся, чуть ли не родственниками.
Не успеваю доесть курицу, как снова тянут на коридор, или "продол". Приперся Рома Баландин. Начинает нести полную чушь, что и у него, оказывается, есть дочь, и что он дал святой обет с такими как я бороться, что если я срочно не раскаюсь в ближайшие пару дней, то сидеть мне года четыре - минимум. Тогда, для меня это была катастрофическая по продолжительности дата. Четыре года, мама родная, тут минуты считаешь, а с такой статьей как 135, да не приведи господи, да четыре года - кошмар! Рома предлагает список для покаяния. Меня устраивает пункт о том, что, находясь в нетрезвом виде, сел за руль, и подвез двух мальчишек, чудесным образом, миновав все посты ГИБДД. Начинаю неистово каяться. Рома багровеет от злости. За стенкой, в соседнем кабинете кого-то лупят. ИВС, это вдобавок ко всему, вотчина оперов со всего города. Они тут чувствуют себя настолько вольготно, что могут творить все, что пожелают. Могут избить, могут подсунуть наркоту, могут спровоцировать драку в камере, могут, могут, могут, и управы на них никакой не было, и нет до сих пор. Рома бить, конечно, не стал бы. Комплекцией не вышел. Забздел бы, однозначно. Извините, виноват, из деревни - бзделоват, как говорится. Но говна он наделал в своей жизни столько, что черти в аду его с надроченными, как дорогого гостя ждут, не дождутся.
Позднее узнаю, что Дракона, Славку и Девиза вскоре из ИВС отпускают. Дракон, тогда еще наивный правдолюб, первым делом дует к Петьке, попроведать, как он там себя опосля такого стресса чувствует. Петьке хорошо, ему как с гуся вода. Девиз сломя голову бежит к себе на квартиру, там взаперти сидит голодный Женька, однозначно его материт, и вообще, совесть надо иметь - пропадать на два дня! После чего, Дракон идет прямиком в прокуратуру и настойчиво требует объяснений, почему его отлупили в горотделе, на каком основании посадили в ИВС, кормили всяким дерьмом и вообще, у нас демократия, или как? Девиз, по-моему, тоже выступил с нотой протеста. В прокуратуре их внимательно выслушали, покивали головами, после чего, со словами о том, что вышла ошибка, их по новой арестовывают, и отправляют обратно в ИВС. Демократия в действии.
8
8 сентября меня вновь выдергивают из камеры. В кабинете Гараев, Баландин и Лариса Михайловна. Все прибывают в состоянии, словно пришли на вручение правительственной награды. Лариса полна оптимизма. Гараев полон им ни чуть не меньше. Будут предъявлять обвинение. Час от часу не легче. Это говорит о принципиальной смене моего статуса, из подозреваемого, я превращаюсь в обвиняемого. Ларисе не терпится узнать, в чем же меня обвиняют. Ага, 135 - развратка , 242 - изготовление порно, 132 часть 3 - перепихон с применением насилия, или с использованием беспомощного состояния того, в кого пихают. Позвольте, а это-то с какой стати? Лариса начинает гневно курить. Баландин, улыбаясь улыбкой иезуита, говорит, что Слава Булдаков, окончательно проснувшись, вспомнил и настаивает на том, что я его отпердолил в ночь ареста, с 4 на 5 сентября сего, стало быть, 2001 года. Вот так сурпрайз! А сколько их еще будет!
Лариса искренне возмущена таким свинством со стороны Булдакова и требует беседы со мной тет-а-тет. Гараев с Баландиным выходят в соседнюю комнату, где с видом детей прильнувших к черному блину радиоточки и, слушающих сводки с фронта, прижимаются к динамикам от прослушки. Черта лысого они что услышат. Лариса 20 лет адвокатит, она сама из "бывших", и о том, что комната напичкана микрофонами, не знал, разве что, только я сам. Беседу ведем по бумажке. Лариса предлагает взять 51 статью конституции, т.е. молчать, как рыба в пироге, и не давать никаких показаний. Пусть сами копают, если им это надо, а мы будем сидеть и молчать, молчать и сидеть. Лариса требует, что бы я всегда настаивал на ее присутствии, в случае любых следственных действий, будь то допрос или очная ставка, или хоть экскурсия по местам боевой и прочей славы. Я согласно киваю. Лариса говорит куда-то под стол, что Гараев с Ромой могут вернуться. Сработало. Явились, как двое из ларца, только не очень одинаковых с лица. Я подписываю постановление о привлечении меня, в качестве обвиняемого, одновременно пишу, что в силу своего права не давать никаких показаний, я от дачи показаний отказываюсь, на основании статьи 51 Конституции РФ. Самое неприятное из всего этого то, что теперь, я однозначно отправлюсь в СИЗО N 1.
То обстоятельство, что я отказался давать показания, Гараева слегка нервирует. Он начинает, открыто говорить, что вот из-за такой позиции, навязанной адвокатом, как правило, страдают сами обвиняемые, что мне еще ехать в СИЗО, и что не желание сотрудничать со следствием, снимает с них всякую ответственность, поскольку они, де, не заинтересованы теперь в моей безопасности, когда им от меня никакого толку нет. Лариса говорит, что этот номер у них не прокатит, что она сама 15 лет следопытила, и вообще, идите все на хрен вместе со своим Булдаковым.
По закону, держать меня в ИВС могут не более 10 суток, следовательно, отправить меня могут в любой момент, но не позднее 14 сентября. За давностью лет, я уже не помню всех, кто перебывал в камере, в которой я сидел в ИВС. Как правило, это были мелкие хулиганы, пьяные бомжи, нашкодившая молодежь, мелкие воришки, не способные ни украсть, ни покараулить. Дядька в очках, кстати, на второй день снялся с насеста. К нему я еще вернусь, но чуть попозже. Если к кормушке подходит мент, и, назвав фамилию, начинает задавать много вопросов, это значит, что тебя "описывают", и ближайшим этапом ты отчалишь в СИЗО. Время шло, одних описывали, других переводили в другие камеры, третьих, видимо вообще выгоняли по домам, в мою сторону, движений не было никаких. Напряжение мое нарастало. Я уже слегка отошел от шока первого дня, освоился, родители передали мыло, полотенце, зубную щетку и комплект сменного белья. Для них тоже наступили дни и бессонные ночи тревог и переживаний. Я ненавижу себя за это и ненавижу тех, кто положение это еще больше усугубил.
10 сентября, утром, меня называют с "вещами на выход", не иначе, как переводят в другую камеру. Я выхожу, но ведут меня не к камерам, а к выходу, где снова обыскивают, и закрывают в клетку. Я в недоумении. А что, чем черт не шутит, может выпускать собрались? Три здоровенных лба, что стояли и оформляли какие-то документы, изредка посматривая на меня, с надеждой на освобождение вязались не очень. Появившийся Баландин, окончательно эту надежду похоронил. Меня заковывают в наручники и выводят на свежий воздух. Я бы мог ничего и не спрашивать, вопрос застыл у меня в глазах и на устах. Здоровенные лбы читать по глазам и по устам не обучены, они по ним только бить умеют. Садимся в новую десятку, угадай, кто за рулем?
Меня садят посерединке двух амбалов. Твою мать! Едем по начавшему желтеть от осенней листвы городу. Народ спешит по делам, теплынь, солнышко светит, амбал справа ни слова не говоря технично так вдаряет мне под ребра. Рома оборачивается на мой ох, и со ставшей уже привычной ухмылкой говорит, что меня эпатируют в Москву. Амбал слева, воспользовавшись, что его рука лежала у меня за плечами, не менее технично бьет мне по затылку. Рома предлагает познакомиться с амбалами. Это оперативники с Петровки 38, специально прилетели за мной, так что шутки кончились (после этих слов, я снова получаю под дых и по затылку), теперь мной занимается Генеральная прокуратура, и вообще у него большие сомнения, что мы больше свидимся, поскольку из Москвы, из тамошних следственных изоляторов, с такими статьями как у меня, как правило, не своих двоих не возвращаются. Радостное гыгыканье и хихиканье по всему салону. Из раздроченной магнитолы очень своевременно, про дорогу в ад басит Крис Реа. В аэропорту нас уж поджидают Гараев, еще один опер из Москвы, генерал Исканцев и спец по маньякам и детям - следовательша Онищенко. В Москву летят все, кроме Гараева и Баландина. У самого здания аэропорта есть скверик, клумбочки, лавочки, вот в этом скверике вся шайка-лейка и расположилась. Баландин у всех на побегушках, узнает, что там с рейсом и билетами, приносит кофе и выпечку, рассыпается в комплиментах Онищенко, лебезит перед генералом и кокетничает с операми Петровки 38. Я как идиот, сижу на скамейке, закованный в наручники, а кругом, твою мать, осень, золотая осень 2001 года! Исканцев предлагает Баландину сходить и купить мне, чего-нибудь покурить и пожевать. Я бы и сам сходил, но видеть, как Баландин несет мне кофе и пачку "примы", о, ради этого, хрен с ним, я посижу на лавочке.
Исканцев вообще был словно и не при делах вовсе, с виду, этакий добродушный жидок. Хотя мне говорили, что он, ну прямо чуть ли не лучший следователь России, что на его счету раскрытие очень громких дел, правда, никто так и не смог вспомнить - каких. Оно и понятно, поскольку вскоре стало ясно, что выражение "свадебный генерал" - это не метафора, это кредо генерала Исканцева. Над его непроходимой, непролазной профнепригодностью, впоследствии не потешались разве что стенографистки и секрктутки самого задрипанного райотдела милиции моего города. Но тогда этого никто не знал и все трепетали. Онищенко я вообще с тех пор больше не видел, и даст бог, не увижу. Вспоминаю о ней лишь потому, что, знакомясь с материалами дела, постоянно на ее фамилию, как на проводившую допрос потерпевших, или руководящую следственным действием, натыкался. Не удивительно, что потерпевшие подписывали все, что требовалось. Глядя на косматые брови Онищенко, которыми она шевелила, или это осенний ветерок у нее их трепал, я бы то же подписал все, не глядя. Учитывая, что со слов потерпевших, она еще и орала на них, телепая над ними своим безразмерным бюстом, то ничего удивительно в том, что напуганные вусмерть мальчишки подписывали все подряд, лишь бы поскорее от этой "мисс с бровями" отделаться.
Гараев подсел ко мне на лавочку. А ведь он предупреждал, он ведь советовал не упираться рогом, предлагал сотрудничество, а я его не послушал, айяяй! Теперь он ничего поделать не может. Дело забирает Генеральная прокуратура, меня переводят в Москву, следствие теперь будут вести тамошние следователи и опера, и вообще, ему меня даже немного жаль. К нам подсаживается опер с Петровки. Уж он то знает, как со мной обращаться, уж он то таких повидал на своем веку, уж он то мне покажет, как мальчиков портить, дайте только до Москвы долететь. Гараев застенчиво улыбается. Мне бы идиоту тогда подумать - с чего бы это вдруг, когда дело на 100% местное, года я и терпилы живем в радиусе пяти - семи кварталов , меня вдруг этапируют в Москву. Но мне тогда плохо думалось, опер этот, зудит над ухом, и вообще, я старался по сторонам смотреть - запоминал родные пейзажи, может и не доведется вновь свидеться, да о родителях думал, хотя, поздно пить боржоми, когда почки отказали. Объявили посадку на 313 рейс.
ЧАСТЬ II
ИВС на Петровке 38
9
Посадка как посадка. За тем исключением, что меня пристегнули к одному из оперов, и мы проходим в зал ожидания, минуя ворота металлоискателя. К счастью, никого из знакомых в зале нет. Я, пристегнутый к амбалу, ах, что они могут подумать? Вся компашка садиться в хвосте самолета. Меня садят у иллюминатора и снова заковывают в наручники. Исканцев что-то там щебечет о погоде в Москве, Онищенко зовет всех к себе в гости - пить коньяк. Такое ощущение, что это нормальные люди, возвращаются из командировки, все позади, одним словом, в то, что, по сути, лечу я, быть может, в одну сторону, волнует только меня. Вскоре после взлета, стюардесса предлагает отобедать. Опер, что сидит со мной рядом, начинает инструктаж. Если я вдруг вздумаю на него напасть, он будет стрелять, если я вдруг вздумаю бежать, он будет стрелять, если вдруг я непроизвольно пукну, он тоже будет стрелять. Я пытаюсь вяло шутить, насчет того, что ему, что бы угробить нас всех, достаточно будет стрельнуть один раз, и что если он не даст мне гарантий, касаемо моей безопасности, я серану на весь салон так, что стрелять ни в кого не придется. Массовый суицид оп причине невозможности дышать. Этот опер вообще показался мне наиболее вменяемым, на фоне его гориллаподобных коллег. Есть приходиться одной рукой, вторая пристегнута к креслу. Час сорок пролетают незаметно, и вскоре объявляют посадку. Твою мать, сколько раз за последнее время я садился и взлетал с этого аэродрома, все знакомо, словно и сейчас я прилетел на пару дней, словно и на этот раз все будет также. Хрен. Также не будет уже никогда, и застегнутые наручники на моих запястьях - лучшее тому подтверждение.
У трапа самолета стоит синий, наглухо тонированный фордовский фургон с надписью: "Генеральная Прокуратура России". Пассажиры, что сгрудились в аэропортовском автобусе, срочно прильнули к окнам, смотрят, кто это прилетел, и кто будет садиться в фургон. Спускаясь по трапу, пытаюсь делать вид, что я вроде как ни причем. Получается так себе, поскольку наручники ясно дают понять, при чем, и еще как при чем. Как могу, делаю вид, что это не я пристегнут к оперу, а он ко мне. В фургоне каждый считает своим долгом пошутить на тему "кареты к подъезду", при чем, шутят все по очереди, смакуя сам факт - как это прикольно, за мной прислали машину к трапу. Водила говорит, что встречает, какого то генерала, а про то, что с генералом летит какой-то извращенец мирового масштаба, слышит впервые и просит извращенца показать. Поскольку из рассекреченных извращенцев, в фургоне только я, все затыкаются, и показывают меня водителю. Тот с интересом рассматривает меня, вздыхает и заводит фургон.
По пути, около станции метро Юго-Западная, с грацией слонихи, фургон покидает Онищенко. Вскоре, ни к селу, ни к городу, пожелав всем спокойной ночи, выходит Исканцев. Опера принимаются мусолить тему о том, что с такими как я, обычно делают в тюрьме. Начинают прикидывать - в какой бы следственный изолятор меня определить, что бы там меня не сразу прикончили, поскольку у них есть еще надежда, что я одумаюсь и начну таки сотрудничать со следствием. В ту пору, изоляторов в Москве было штук шесть. Кроме Бутырки и Матросской тишины, есть Красная Пресня, Водный стадион, Текстильщики, Лефортово (тьфу-тьфу), и изолятор для малолеток. Может попроситься в последний?
Опера решают заехать на Петровку 38. Под вечер в Москве пробки. А нам эти пробки похрену, сирена орет, крякает спец. сигнал - раздайся грязь, говно плывет. На Петровке нас похоже, не ждали. Такое ощущение, что нас вообще нигде не ждали. Уже стемнело, а фургон со мной и оперативниками, по-прежнему торчит на задворках Петровки. Они все куда-то названивают, матерят Исканцева, матерят меня, матерят начавший накрапывать дождик. Они, блин, жутко за сегодня устали, они вернулись с задания, они весь день рисковали своими жизнями, и видимо, рисковать им еще придется долго. В конце концов, решают определить меня по их словам в "санаторий класса люкс" - ИВС на Петровке 38. Я, видимо, должен быть им за это благодарен, я не представляю себе, как мне повезло - провести ночь на Петровке 38. По мне, дак пропади она пропадом. Но все же лучше, чем сразу в один из СИЗО - сдохнуть я всегда успею.
10
Удивительное дело, но опера, в чем-то действительно оказались правы. По сравнению с нашим ИВС, ИВС на Петровке 38, это все равно, что Эль-Дубай Хайят, супротив гостиницы "Ленинград" на Соловецких островах. Расположен ИВС в отдельном здании, в самом центре комплекса Петровки 38. С улицы видны нормальные такие окошки, правда, все в мелкой сетке, но все же лучше чем просто отверстия 20 на 20 сантиметров, забранные в стальные жалюзи, именуемые "ресничками" как у нас. Меня проводят через КПП и садят в бокс, размером метр на полтора и высотой метра в два. Кругом кафель, все начищено до блеска и покрашено в желтый цвет, и что удивительно - ни разу никто не назвал на "ты". Милиция, опять же, все тверезые, барышни в форме, лимита конечно, но все лучше, чем отрыгивающий чесночным перегаром и не прекращающий ни на минуту отборный мат, мент из "моего" ИВС. Сначала обыск. Снимите, пожалуйста, то, снимите, пожалуйста, это, откройте, будьте добры рот, сделайте милость - одевайтесь. Ведут на медосмотр. Врачиха, ну вылитая клизма, старая и сморщенная как чернослив, ей лет 65, не меньше, на меня не смотрит, что-то там записала, и шасть - на мои лекарства, что мне родители в ИВС передать успели, вцепилась мертвой хваткой. А потому она клизма, что только клизма может через два дня смотреть мне в глаза и шамкать, что никаких лекарств она в глаза не видела, и вообще у меня, их с собой не было. Выдают комплект белья, два полотенца, рулон туалетной бумаги, одеяло и подушку. Сервис, мать их. И всем вроде как, слава богу, насрать - кто я и что я. Конечно кругом решетки и видеокамеры.
Всего четыре этажа или нет, три, ну не суть, ведут по коридору, двери в камеры здоровенные, железные, сплошь замки и запоры. У нас то, прости господи, не двери, а срам - перекосоеблены, деревянные, все в заплатах, закрываются с пятого пинка, при чем тут же отпадывает окошко, в которое еду просовывают - в народе "кормушкой" кличут. Здесь нет, здоровенная камера на шесть персон, стоят нормальные кровати, тумбочки, на стенах висят шкафы, правда, железные, зеркало, блин, глянул я на себя и обомлел - вот что тюрьма с человеком делает - заросший, худой, волосатый. А ведь сижу то - пять дней! Горячая вода - обалдеть! Унитаз за невысокой, метра полтора от силы, стеночкой, в народе - "трамвайчик". Электричество в розетки подают два раза в сутки - час утром и час вечером. Радио голосит строго с шести утра и до восьми, и вечером, с восьми и до десяти. Кипятильники выдают на время подачи электричества, у кого есть чай, успевай вари чифирь.
Сосед, один на всю камеру. Пожилой дядька, не сказать что матерый уголовник, но по замашкам, не член РАН - точно. Удивлен, что я не местный. Он, правда, то же откуда-то из Сибири. Короче, познакомились. Хочешь скажу, как определить - сколько человек отсидел в своей жизни? Дай ему сканворд или кроссворд разгадать. Отсидевший, больше 10 лет, и не запустивший себя, щелкает любые, с задержкой на вопросе секунд по пять. Отсидевшие больше 10, плюс отсидевшие часть срока в тюрьме, то есть "под крышей", или в "крытой" - проглатывают кроссворд любой сложности моментально, вне зависимости от тематики. Потому как библиотеки в крытых тюрьмах хорошие. Литературы там - море. Вот они и читают, годами. Мой сосед щелкал кроссворды как семечки. Я доселе никогда не видел, что бы человек, даже не задумывался над ответом, выдавая его так, словно это и не вопрос из области термоядерного синтеза или этнографических особенностей алеутов Аляски.
В любом случае, ИВС, это еще далеко не тюрьма, и даже не СИЗО, это так, прелюдия, во время которой тебе дают возможность оклематься, прийти в себя, а в таких ИВС, как на Петровке 38, даже подкопить силенок. Рацион лишен излишков, но голодать не приходится, поскольку дают именно то, что положено по закону, тютелька в тютельку. Положено масло - держи, положено 50 граммов мяса - держи, положено 2 грамма чая в день - держи, не говоря уже о кашах, всяких и разных. Никто не обязан тебе задавать никаких вопросов, а ты, в свою очередь, не обязан на вопросы отвечать. Лежи себе, смотри в потолок и думай. После отбоя, свет вырубают, включают красный ночник. Спать, укрывшись с головой нельзя, бдительный мент, что постоянно "пикует", т.е. подглядывает за тобой в "волчок", т.е. в глазок, тут же начинает тарабанить в дверь, и требует одеяло с головы снять. Хорошо, что хоть руки разрешают под одеялом держать. Тебя мама, когда ты засыпал, никогда не заставляла руки поверх одеяла держать? Самое интересное, что мамы, столь усиленную заботу о твоих руках, как правило, никогда не объясняют.
11
На выход называют тоже очень своеобразно. Мент подходит к двери, после чего, спрашивает задержанного с фамилией, допустим на букву "с". Зачем эта конспирация - непонятно. В этом есть какой-то непознанный до сих пор мною секрет. Ладно бы в камере сидело рыл сорок, и каждый обладатель фамилии на "с", стал бы на всю камеру орать до тех пор, пока не проорали бы нужную. Но когда в камере сидят Петров и Сидоров, спрашивать задержанного с фамилией на "с"? Одним словом, вот таким макаром называют меня ни свет, ни заря, утром 11 сентября. Ведут наверх, в кабинет, обшитый звукоизоляционной плиткой. Стол, стул, кресло и вид на Петровку и даже чуть-чуть на столичный пейзаж. В кабинете молодой человек, короткая стрижка и стандартный набор начинающего оперативника - черная водолазка, джинсы в облипочку, кожаная куртка, отсутствие растительности на лице и признаков интеллекта. Он без обидняков, предлагает мне сразу сознаться во всем. Он, де, таких как я, колет по пять человек на дню. Если бы не служебный долг, он бы меня прямо тут пристукнул. Но ему нужно от меня знать все - когда я убил, где я убил и скольких я убил. У меня от таких слов глаза на лоб полезли. Он говорит, что запираться бессмысленно, из Уренгоя уже едут свидетели. Порвите меня на части, но я в Уренгое отродясь не был, не говоря уже о том, что бы там, на этой жопе у глобуса, кого-нибудь укокошить. Он открывает блокнотик, и смотрит, то на меня, то в блокнотик. Судя по тому, как спадает спесь с его лица, оперок попал ногами в жир. И ведь действительно попал, поскольку открывается дверь и входит точно такой же оперок, разве что ростом повыше и блондин. Блондин начинает материть оперка за то, что тот не того выдернул из камеры, и что этот, сиречь я, это вообще другого поля ягода, это вселенское зло, сосредоточение порока и вообще, как меня земля носит. Блондин, оказывается, пришел за мной, дабы вести на первый допрос. Облажавшийся оперок уходит.
Блондин начинает все по новой. Для начала, он спрашивает, знаю ли я, где я нахожусь. Потом начинает говорить о том, что отдел, где он работает, исключительно, такими как я занимается, и что, как правило, после этого, выживших среди таких как я - единицы. Он предлагает сдать мне моих покровителей в системе МВД России. Я обещаю подумать, но песенка Баландина, похоже, спета. Он предлагает мне рассказать, кого, когда, где и как. Тут же достает список с фамилиями тех, кого я, по его мнению, успел оприходовать. Оперативно ребята работают, ничего не скажешь. Мое упоминание об адвокате, вызывает у него приступ гомерического смеха, после чего, врезав мне по зубам, он предлагает еще раз вспомнить, что нахожусь я на Петровке 38, где общепринятые законы не действуют, и все теперь в моей жизни, как собственно и моя жизнь, зависит от некого таинственного и ужасного человека, по имени Эдик. Эдик пока в отпуске, и у меня есть парочка дней, что бы все обдумать. Сегодня нас ждет первый допрос, проводить который будет сам генерал Исканцев, так что он настоятельно рекомендует мне не будить зверей в том месте, куда мы сейчас отправимся. Путь наш лежал в само здание на Петровке 38, где эти спящие до поры звери обитали. На выходе на меня снова надевают наручники, и через внутренний двор, мимо новехоньких иномарок с мигалками, мимо снующих туда-сюда людей, он ведет меня на третий этаж непосредственно в самом здании на Петровке 38. Заходим в кабинет, я до сих пор, когда показывают по ТВ здание на Петровке, с удовольствием, про себя отмечаю - вот это окошко, вот тут я сидел, прикованный к столу - ностальгирую на них, одним словом.
Поразило обилие телевизоров, видеомагнитофонов, коробок с видеокассетами - они стояли буквально повсюду. У окошка с видом на московские улицы притулились два стола. На одном из них стоял компьютер, на втором печатная машинка и еще какой-то хлам. Везде, где только можно, фотографии нашего брата, вперемешку с фотографиями из жизни сотрудников отдела. Очень они порою гармонично смотрелись. Вот они в Нью-Йорке, вот они в Париже, вот они где-то там еще - короче, ребята в МУРе, не плохо устроились. Телевизоры все работают, каждый показывает определенный канал. Меня пристегивают к столу, оставляют пачку сигарет и пепельницу. Через каждую минуту заглядывает очередное лицо, и словно убедившись, что это именно тот, о ком ему говорили, довольно хмыкнув, исчезает. С каждой стены на меня сморит Высоцкий в образе Глеба Жеглова. Для них Жеглов, это как для части из нас - Аарон Картер, или новоявленная икона - Флориан, недосягаемый идеал, разве что не дрочат на него, хотя, кто знает, врать не буду.
Появляется, кто бы ты думал? Гараев - собственной персоной. Он прилетел, дабы самолично вести допросы. Уже потом, мне по секрету рассказали, что Гараев ну прямо мозоли всем на глазах своей персоной натер. Он, видители, думал, что ежели тереться в среде оперативников и начальства, которого на Петровке 38 как грязи, то глядишь, его заприметят и быть может, пригласят в Москву. Ага, щаз. Держи свой дагестанский карман шире. Но тогда он этого еще не знал, вот почему и прилетел, за государственный счет, разумеется. Кто такой Гараев у нас? Большой начальник из краевой прокуратуры. А кто он на Петровке 38? Тьфу, и растереть. Таких как Гараев там туева хуча, вот почему оказавшись на Петровке, Гараев стал до боли похож на Баландина. Та же заискивающая перед всеми улыбочка, желание подсобить, быть замеченным - противно смотреть, ей богу!
С его приходом, по всем каналам начали показывать сводки из Нью-Йорка. Там не то война, не то горит все к чертовой матери. В коридорах и кабинетах начинается подозрительный оживляж. Вроде как даже пустили слух, что велено получить табельное оружие. Как бы под шумок меня не кокнули. К счастью, про меня, в очередной раз забыли, и не мудрено - бомбят Америку! А мне что, мне ничего, сижу, курю, смотрю в прямом эфире, как рушатся небоскребы. Заходит Гараев, слегка не в себе, говорит, что поскольку в Америке не пойми что твориться, допрос переноситься. Я пытаюсь намекнуть, что если меня сей момент, не отпустят, то можно ждать и не такого, но с юмором у Гараева напутано, поэтому, от греха подальше, тему не развиваю. Вскоре меня уводят обратно в здание ИВС.
12
Через несколько дней, меня вновь поднимают в кабинет, обшитый звукоизоляционной плиткой. Там меня ждет очередной опер из отдела по отлову нашего брата. Он считает себя знатоком в этой области, и даже неплохо подготовился к встрече, судя по разложенным на столе фотографиям. Он предлагает мне с ходу раскаяться, и, указывая на фотографии, по хорошему раскрыть, ставшую уже классической схему - кого, когда, где, и как. Нужно отметить, что большинство фотографий, а их в деле набралось на 4 тома, почерпнуты были из сети, либо изъяты с компьютеров моих сотоварищей. Баландин, правда, утверждал, что 300 фоток он самолично нашел в моем компе, в каталоге recycler, предварительно, видимо, переименовав их с а001, до а300, поскольку фотки были разных лет, и вообще, на моем компе стояла прога, которая в лапшу делетяла все, на что ей указывали, без возможности восстановления, разумеется. На столе у следователя мое внимание привлекла черно - белая фотография. Ах, да, они же во время обысков под чистую вымели все семейные альбомы, начиная с 30-х годов прошлого века - ну уроды, что тут скажешь. И тут я вижу черно-белую фотку, на которой изображен приятный во всех отношениях, улыбающийся такой мальчуганьчик, лет может десяти. На остальных фотках, понятно дело, тоже не виды европейских столиц. Я говорю оперу, что видимо в еду, которой кормят нас на ИВС, добавляют слабительное. Я прямо на глазах слабею памятью. Но вот про наши взаимоотношения с этим улыбчивым пацаненком с черно-белой фотки, я могу ему рассказать столько всего интересного, да боюсь, у него сигарет не хватит, мой рассказ выслушивать. Опер говорит, что собственно, пришел лишь на всякий случай дать мне в зубы, поскольку нас ждет генерал Исканцев, но он видит, что я настроен на сотрудничество, посему он лишь задаст мне один личный вопрос - какие ощущения, когда, ну, это, того, самого, а? Как ебешь и даже лучше, а что разве я не прав?
В уже знакомом кабинете все готово для допроса. Стоит видеокамера, за столом сидит, как потом выяснилось, помощник генерала, юноша с видом, словно он всю ночь проколбасился в "Трех обезьянах", в его глазах я читаю укор и поддержку одновременно. Укор, в смысле, как тебя угораздило, ну а поддержка, мол, держись старичок, я за твое здоровье отдамся сегодня бесплатно. Заходит Гараев. Он очень устал - только что с самолета, опять летал домой, что бы привести новые показания терпил. Я напоминаю, что вроде как у меня есть такое право, как право на адвоката. Юноша за столом печально улыбнулся. Гараев сказал, что Лариса Михайловна в курсе и уже где-то едет, но в моих же интересах, ее не приглашать, поскольку она в очередной раз наставит палки в колеса следствию, а эти палки, немедленно на мне отразятся, путем перевода меня из санаторно-курортных условий ИВС, в общую камеру Матросской тишины. Появляется Исканцев. Делает вид, что видит меня в первый раз, представляется, и говорит, что будет вести допрос. Гараев кладет на стол список вопросов - Исканцеву, план примерных ответов - мне. Хочу заметить, что этот способ ведения допросов, впоследствии стал нормой. Гараев вечером читал показания терпил, после чего составлял план допроса: вопрос-ответ, а уже утром, под камеру мне оставалось только зачитать готовые ответы, по возможности стараясь избежать острых углов, читай, лишних лет отсидки. В последствии, когда видео съемка уже не проводилась, Гараев раз - два в неделю прилетал из моего города и привозил уже готовые и отпечатанные бланки допросов, мне лишь оставалось поставить подпись. Дело дошло до того, что при ознакомлении с делом, Лариса Михайловна нашла подшитые бланки допросов, по идее, служившие доказательством, дак вот, она нашла распечатанные, но никем не подписанные бланки допросов, проводимых якобы в середине ноября 2001 года. Впоследствии, таинственным образом эти бланки из подшитого дела исчезли, а пронумерованные карандашом страницы, естественно подправлены. И это, поверь, только цветочки.
То, что Исканцев ни уха, ни рыла не смыслит не то что в нашем брате, становиться ясным с первых минут. Не помогает даже список вопросов, приготовленных для него Гараевым. Расскажите о себе. Рассказал. Расскажите о себе поподробнее. Рассказал поподробнее. Расскажите еще подробнее, чем вы рассказывали до этого. Рассказал вплоть до подробностей, о которых и сам раньше не догадывался. Расскажите о структуре международной сети торговцев детской порнографией. Рассказал, благо по телевизору про эту структуру постоянно рассказывают и показывают. Исканцев уже в курсе, что я готов рассказать о своих шашнях с мальчиком на черно-белой фотографии. Но Исканцев генерал, и какого-никакого опыта у него поболе, чем у молодого опера, что напел ему с утра про мою готовность к покаянию. По крайней мере, Исканцев, не смотря на то, что идет запись, уловил таки нестираемые временем особенности моего лица и лица улыбчивого мальчика из 1979 года.
Он искренне возмущен тупостью младшего коллеги, не распознавшего меня в этой фотографии, и рад за мое чувство юмора, правда тут же уточняет, что ему будет интересно посмотреть на меня, после нескольких дней пребывания в общей камере СИЗО. Исканцев всегда удивлял меня резкой сменой манеры общения. То он сама учтивость, то вдруг в нем просыпался педофоб таких масштабов, что слюна из его рта и искры из глаз и дым отовсюду - это слабо сказано. Одним словом, это был первый и последний допрос с участием Исканцева. Не царское, вернее не генеральское это дело, допросы вести, паче чаяния, ни черта лысого в предмете допроса не понимая. Тем более, чуть ли не вышибая глаза, эти же глаза постоянно мозолит Гараев - вот он пусть и допрашивает. Исканцев с помощником отчаливают. Куда - черт их знает, но факт, остается фактом - часть фотографий, по идее, служивших доказательством моей незаконной деятельности на ниве, как они считали, детского порно, Исканцев забрал себе, как мне сказали - на память.
Через неделю на Петровке появляется Лариса Михайловна. Она вся пылает от возмущения. Оказывается, ей никто, ничего о моем переводе не говорил, а узнала она о нем, после того, как, не обнаружив меня в нашем ИВС, оборвала все телефоны, выясняя, куда делся ее подзащитный. У нее тут же возникает перепалка с Гараевым. Гараев деревенеет, делает вид, что он вообще не при делах, и все валит на Исканцева. Когда Лариса узнает, что во всю ведутся допросы, она прямо вскипает от возмущения и, увы, бессильной ярости. Оказывается, ей сказали, что никаких допросов не проводится, все ее ждут, и только по ее прибытию, начнутся следственные действия.
Гараев предлагает сделку. Я отказываюсь от адвоката, Лариса едет обратно, и не чинит препятствий следствию, в замен, Гараев делает так, что меня не переводят в СИЗО, а оставляют в ИВС на Петровке 38 до окончания следствия. Лариса просит выйти всех вон, поскольку нам требуется обмозговать это предложение. В пользу того, что нам придется принимать условия игры, говорили несколько обстоятельств. Во-первых, на кону стояла моя жизнь и моя безопасность, во-вторых, и Лариса это подчеркнула, ни один суд, не признает доказательством мои показания, данные в отсутствии адвоката, вне зависимости - отказываюсь я от него или нет, а то, что отказ мой, был вынужденным, сомнений быть не могло, и еще более вселяло уверенность, что прогноз Ларисы сбудется. В-третьих - материальная сторона дела, следствие могло затянуться не известно на сколько, а простите, кормить Ларису, оплачивать проживание и адвокатские услуги Ларисы в Москве, это вам не хухры - мухры, тут никаких денег не напасешься. На том и порешили. Лариса уехала обратно, я же остался один на один с Гараевым, этой педофобской кодлой и полной неизвестностью в придачу.
13
МУР, доложу я тебе, это машинюга, шутить с которой не рекомендуется. Это сейчас все знают, что там, плюнь и попадешь в оборотня в погонах, а тогда, у, брат, тогда не то что плевать, за отказ сотрудничать со следствием тебя уводили в подвал, где ты хоть заорись, но сотрудничать ты начнешь рано или поздно. Мне моя жизнь, шкура моя, ох как дорога, и пишу я эти строки, в относительном здравии, исключительно потому, что выбрал правильную политику - нет, не сдачи подельников, не предательства идеи, хотя, какая это к чертям идея, это образ жизни, я подтверждал показания терпил. Иного выхода в той ситуации у меня просто не было. Жить, понимаешь, очень хотелось. И не просто жить, как бедолага Иванов, с трубочкой из живота, или как Российский - не жить вовсе, жить хотелось в относительном спокойствии за свою шкуру, и с относительной уверенностью, что в ближайшее время не прикончат. Нет, не менты, для этого у них целая система отработана, но столкнуться с ней время еще не наступило.
Теплое осеннее утро. Откуда знаю? А знаю, потому как в это утро меня должны везти на экспертизу, а точнее, для забора анализов - назначена экспертиза моей ДНК. "Наследил", стало быть где-то, вопрос - где? Вопрос отнюдь не праздный, поскольку ДНК обычно сравнивают по образцам крови, слюны или спермы. Последняя, в моем случае наиболее вероятная кандидатка. Но, пардон, уж что-что, но где, когда и главное - куда, я кончал в последние полгода, я прекрасно помню. То, что там, где обычно ее и находят в подобных случаях, ее не могло быть по определению - я был уверен на 100%, гигиена, и не только личная, с последующим тестом на стерильность - лучший спутник БЛ. Тогда где, и при чем тут тогда вообще экспертиза ДНК? Вот в таких раздумьях, меня снова заковывают в наручники, и через центральный вход, выводят аккурат на улицу - перед самым зданием МУРа. Народ ходит, машины снуют, и я стою, прикрыв наручники курткой. Ждем машину. Садимся в раздолбанную в хлам девяносто девятую. Два опера, один, естественно за рулем, второй - рядом. Я сижу на заднем сиденье, прикованный к дверной ручке. Едем по Москве, я тихонько поскуливаю, поскольку совсем недавно вот так же по Москве раскатывал. Окружение тогда, правда, было не в пример приятнее, да чего уж там...
По пути мне дают ознакомится с постановлением о назначении экспертизы. В мотивировочной части черным по белому написано, что анализ ДНК необходим, потому как подозреваемый умудрился в течение августа-сентября 2001 года изнасиловать от 20 до 50 мальчиков, в возрасте от 9 до 13 лет. Ого, думаю, это что ж получается - по одному - два каждый день, и поди у всех отовсюду да сих пор, моя сперма капала, а они, видимо, ее тут же в пробирки собирали, не иначе. Преувеличение, это слабо сказано - гипертрофированное увеличение всего, что связано с обвинением - вот принцип, заложенный как в само следствие, так и в вынесение обвинительного заключения, по окончании этого самого следствия. А иначе, как оправдать те расходы, что несет государство на период следствия? Мне по большому счету, на эти расходы, сам знаешь, что сделать, а вот следственному аппарату, на эти расходы жирующему, далеко не наплевать. Одна экспертиза ДНК чего стоит!
Выясняется, что путь держим в поликлинику. Обычная, затерявшаяся среди домов поликлиника, почти что детская, я бы так сказал. Меня ведут по коридорам, кругом люди сидят, ждут приема у врача, стенды всякие, про сифилис и грипп, а тут я, заросший, в кожаной куртке и в наручниках. Народ непонимающе косится. Один из оперов заходит в процедурный кабинет, а выходит оттель уже с медсестрой, немолодой такой тетечкой, может быть и многодетной, и уж точно, разведенной. Мы проходим в процедурную, где опер объявляет, что сейчас будет производиться забор крови и слюны у подозреваемого. Тетечка уже на стреме со шприцем. Опер дает ей почитать постановление о назначении экспертизы. Тетечка читает, и как-то слегка опадает с лица, почти, что увядает на глазах от прочитанного. Да ее бы воля, она бы меня на этот шприц насадила бы, не задумываясь. С такой силой, с какой она вогнала мне иглу в вену, во время штыковых атак, с криками "За Родину!", вгоняли штыки в неприятеля. Я уже не говорю про шпатель, который она загнала в мою глотку так глубоко, словно ей требовался мазок желудка, а не капля слюны. Вот так формируется общественное мнение, конечно, эта женщина теперь уже никогда не выйдет замуж - в каждом мужчине ей будет мерещиться молодой человек, которому она, как могла, отомстила - а за что?
Дабы развеять завесу таинственности, зачем им понадобилась эта экспертиза, скажу - за тем, что бы доказать, что в ночь с 4 на 5 сентября, я все-таки трахнул Славу Булдакова. Поскольку ни на Славе, ни в самом Славе, сразу же после моего ареста, сиречь часов в 10 утра, по результатам экспертизы, никаких следов моего присутствия обнаружено не было, а посадить меня нужно было, кровь из носу, мусора пошили двумя путями: Слава дает показания против меня, и они берут на анализ мое постельное белье, так, на всякий пожарный случай. Про Славу - отдельный разговор, к нему я еще вернусь. Как говорят в тюрьме - кто не дрочит, тот мент. То, что порою я, придавался этому, не столь сильному греху, я прекрасно помню, ибо как раз не предаться ему порою - вот был бы грех, и естественно, на постельном белье вполне могли остаться следы моего рукоблудия. На том постельном белье вообще много чего интересного понаходили и в том числе, пятнышко, которое оказалось ни чем иным, как моей, чего греха таить, спермой. Ну и что? Я на этой кровати месяц дрочи, прости, спал, но это не есть доказательство того, что именно в тот день именно там, где это пятно обнаружено, я имел счастье. Заблуждаешься, мой друг, когда надо, и когда за дело берется Генеральная Прокуратура - это может служить доказательством именно того, что имел, даже при условии, что пятнышко засохло, имело желтоватый оттенок, не говоря уже о стерильной чистоте и ну просто очаровательной, девственной нетронутости у этого счастья всего остального. Хотя, как потом в суде, верно, заметила Лариса, проведя эту экспертизу, они заплатили за то, что бы доказать, что ничто человеческое мне не чуждо, в том числе и это, дак я и не спорил.
В один из дней, наступает черед, появится таинственному Эдику, начальнику этого отдела, этакому, Ван Хельсингу с Петровки 38. Меня об этом предупредили еще с утра, по обыкновению пристегнув наручниками к столу. Не верь, когда говорят, что менты понтов не любят и все такие из себя скромняги. Участковый, он может и любит, дак кто ж ему даст, попонтиься, а вот все, начиная, с райотделовского опера и выше, понты колотить ох как любят. Чем выше мент, тем круче понты. Появляется загорелый такой мужик, весь в белом, на шее цепь, на пальце болт, перстень, в смысле, и шляпа такая, типа ковбойской - тоже блин, белая. Мобильники, по одному с каждой стороны, кобура под мышкой - ну клоун, ей богу. Он только что из Испании, он отдыхал там с семьей, и была б его воля, он оттуда, восвояси еще долго не приехал, потому как нашего брата там столько, что работать бы ему там, не переработать. Конечно, в Испании всем хорошо, а ты давай как тут, хотя, судя по тому, что Эдик гонял по Москве на джипе с мигалкой, был, как цыган увешан золотыми цацкам, мотался по заграницам, дела на ниве охоты за нашим братом, у него и тут шли не плохо. Ему очень интересно на меня посмотреть, ему про меня уже все уши прожужжали, начиная с госдепа США, и заканчивая прокурорским начальством. Нужно отдать ему должное, Эдик был, конечно, не семи пядей во лбу, но и не тюфяк, как Исканцев. Эдик вскоре вкурил, порнокороль из меня такой же, как из него порядочный мент. Но у Эдика был свой, шкурный интерес. Ему до колик хотелось прищучить Жопика. Жопик ему плюнул в душу, разместив в сети ссылки и дав телефон его отдела, как место, где торгуют детским порно. Они после этого устали отмываться. У них телефоны заклинило и вообще, чуть вся сеть не накрылась медным тазом, не справляясь с наплывом желающих разжиться клубничкой. То обстоятельство, что мне про Жопика было почти ничего не известно, Эдика очень расстроило. Про Бороду, из личного психиатра, превратившегося в единственного друга Жопика, я то же толком ничего не знал. И Жопик и Борода, были людьми самодостаточными и о себе никогда особо не распространялись, а то, что, будучи у меня в гостях, не рассказали где живут, и не написали план проезда, ну, извиняйте - бананьев нема. Очень это обстоятельство Эдика расстроило. Это, однако, не помешало в скорости и того и другого арестовать. Но Эдик после этого, по-моему, меня невзлюбил.
14
Существует золотое правило - никогда не верить, и уж тем более, не идти с милицией на сделку. Под давлением обстоятельств, идти порою приходиться, или, быть может, в малоприметных, не получивших, как принято говорить, большой огласки и резонанса, делах, поверить и пойди на сделку можно, особенно, когда следствие, само идет на такую сделку. У меня же, в то время, как пелена на глазах была. Может по неопытности, может оттого, что до сих пор, хотелось верить в относительно удачный исход дела, я имею в виду, годика 3-4, но я продолжал давать показания, основываясь на показаниях терпил, что привозил мне Гараев с завидной регулярностью. Конечно, я мог встать в позу, и молчать как молодогвардеец. Правда, я вскоре бы лег, и не факт, что после этого встал.
Неиссякаемыми источниками показаний были Эльф, Дунукан, братья Фалюты, Илья Скворцов и еще многие, поминать которых сейчас не стану - всему свое время. Обычно, Гараев зачитывал мне их показания, после чего, накидывал примерный план допроса, составляя его в форме диалога, поскольку велась видеосъемка, и нужно что бы все выглядело натурально. Упаси бог, подумать тебя, что я решил сейчас как-то отыграться на терпилах, за их тогдашнее словоблудие. Отнюдь, поскольку, повторюсь, я мог молчать, с гордо поднятой головой, но ведь не молчал же, а показания эти, в той части, где они ну хоть капельку походили на правду, подтверждал. Приходилось, правда, порой идти на сделку уж не знаю с чем и кем, но, помня слова Ларисы, о том, что суд, все одно их не признает, приходилось подтверждать вещи вероятные, но не очевидные. Тем более что это сейчас я знаю обстоятельства, при которых давались эти показания, знаю как они давались, и как "добывались" этой шайкой лицемерных иезуитов, я имею ввиду, всю эту следственную кодлу. А тогда, на Петровке 38, я признаюсь, пребывал в легком шоке, поскольку всегда искренне считал, что, по большому счету, вот так вот открыто ненавидеть меня, причин ни у кого из тех, кого принято называть "потерпевшими", не было.
Самое печальное, что слушая, к примеру, показания Эльфа, я понимал, что Эльф, сдает буквально всех и каждого поминутно. В отличие от него, я не обладал такой феноменальной памятью, что бы помнить, что я делал 16 августа 1998 года, в пять вечера, или утром, в промежутке между 29 и 30 декабря 1999года. А он помнил. Что, когда, где и с кем. Эльф, вообще оказался находкой для следствия, поскольку присутствовал от самого начала моей карьеры в 1997 году, вплоть до ее печального финала в 2001. И если наши с ним близкие отношения, вплоть до августа 2001 года, доказать было невозможно, как собственно любые, близкие, я подчеркиваю, близкие, но не насильственные, отношения, следы от которых пропадают через 48 часов, максимум, следствию оставалось уповать только на его показания.
Железное правило, которому следуют все следователи, касаясь подобного рода дел - для доказательства вины, при отсутствии иных доказательств, может быть достаточно одних показаний, данных потерпевшим. Бред, но это так. Смысла юлить мне никакого не было, поскольку в руках у следствия фотосеты с 1998 года, с участием Эльфа, с подробным описанием не только когда и с кем, а даже маршрута, по которому мы на пленэры выезжали - все это Вова любезно предоставлял следствию с завидной регулярностью. Гараев, как-то заметил, что блядь, конечно, Вова редкостная, поскольку по его показаниям, выходило, что он состоял в интимных связях практически со всеми, кого встречал на своем пути. Приходилось доказывать, что Вова на себя и на моих знакомых наговаривает. Но когда Гараев зачитал мне его показания, в которых он настаивает на том, что в конце августа 2001, я насильно заставил его сначала остаться у меня, потом накормил, с применением насилия мы смотрели кино, а затем, я, не спросясь, его воли и желания, с применением грубой силы, овладел им, чуть ли не на всю ночь и часть утра, пришлось признать - блядь Вова, конечно, конченная.
Из Дункана показания лились как из прохудившейся канализации. Как-то Гараев заметил, что Дункан - это слишком напыщенно, не то корабль так назывался, не то адмирала так звали, (ага, Нельсон Дункан), и предложил звать его просто - Дунькой. Пока Женя давал показания, так сказать, в русле вменяемости, я конечно, как мог, его от этой клички отмазывал. Смысла скрывать то, что количество его фотографий, изготовленных мною, превышает все разумные пределы, не было никакого. Востребованный он очень был в то время. Но кода Женя понес бред, за который меня, нас, в иных странах поставили бы к стенке не задумываясь, а Гараев, принеся результаты экспертиз, попытался мне, на основе Жениных же показаний, доказать, что это не "врожденные особенности строения", как думают удивленные такими особенностями эксперты, а плод трудов артели "я & сотоварищи", пришлось согласиться, Дункан, это не про Женю. Дунька по жизни.
Не менее шокирующими для меня оказались показания Ильи Скворцова. По ним выходило, что он вообще был сродни пионеру - герою, засланному в голубой, тьфу, глубокий тыл врага. Илье, равно как и всем, кого, я знал, посвящен отдельный рассказ, меня смутила сама постановка вопроса. Оказывается, целый месяц, превращенный мною для него, в месяц исполнения желаний, начиная со ставшей уже доброй традицией полной смены гардероба и заканчивая, не менее доброй традицией, обжираловкой в местном фаст-фуде - все это расценено как насильственное лишение свободы! Ладно бы он, в ответ, не разгибаясь, корячился во время фотосессий, или опосля оных, ладно бы его приковали к моему внедорожнику, из которого его и так приходилось буквально выковыривать, не давали целыми днями шляться по игровым клубам, приходя, домой под вечер, будучи уверенным, в сытном ужине и заставляли всю ночь напролет, заниматься тем, чем он заниматься очень любил. Я имею в виду - до потери пульса, всю ночь играть по сети с Петькой в DOOM. Самое интересное, что всем остальным, он видимо тоже хотел бы заняться, и даже призывно бегал нагишом по квартире, но факт - от чего-то не срослось, и, слава богу. Как не срослось у следствия с этим обвинением, но сдал тогда Илья всех, за все котомки. В этом возрасте, оказывается, просто феноменальная кратковременная память!
Вспомнил фамилию Егорки - Суслов! Егорка, на протяжении всего следствия, видимо искренне считал, что все то, чем он занимался, есть вполне естественное состояние. Как для него, так и для тех, кто его окружал. Может так оно и есть, но зачем рассказывать об этом людям, которые считаю ровно наоборот? От описания оргий, в которых он, якобы, принимал участие, возбуждались даже законченные импотенты. Конечно, во многом Егорка привирал, стараясь видимо казаться круче, насмотревшись немецкой порнухи у себя в деревне, однако от крутости этой, у меня порою волосы дыбом вставали, а Гараев довольно потирал руки, прикидывая в уме, на сколько лет тянет тот или иной эпизод, расписанный Егоркой. Из его показаний выходило, что он, Егорка, целыми днями только и делал, что спал и ел, ел и спал со всеми подряд, в любое время дня и ночи, изредка делая перерыв на игры за компьютером, фотосессии и прогулки до ближайшего фаст-фуда. То, что у Егорки во все места было понатыкано по моторчику, и заводились они с пол-оборота, с этим я соглашусь, но согласиться с тем, что я, находясь, допустим в соседнем городе, оказывал моральное содействие, сиречь, соучастие, в том, что творилось у меня на квартире в этот момент, увольте, на такое я пойтить не могу. Один хрен, мне припаяли интеллектуальное соучастие, как человеку, научившему Егорку быть самим собой, и оказавшему помощь в освоении науки быть самим собой. Припомнили и практические занятия по этой теме.
Показания Петьки и Женьки Фалют, конечно не играли такими красками, как показания Дуньки или Егорки. Все было как-то обыденно, неинтересно и серо. Порою создавалось впечатление, что это и не их показания вовсе. Пришли, увидели, отказались, поели, ушли. Пришли, поели, не отказались, поели, ушли. Пришли, отказались, потом передумали, согласились, поели и остались. И все в таком духе. Петька с Женькой, откровенно говоря, были из тех ребят, для которых все, что происходило вокруг них, было во сто крат лучше, чем то, что ждало их дома. Вот и относились они к этому, как к неплохой альтернативе, все, прекрасно понимая, но ничему особенно значения не придавая. Безразлично. Вот так же, безразлично, наговорили они, одному на 7 лет, другому на 6,5 лет лагерей. И в суде им было безразлично. Помню, Женька сказал, что ему пофиг, как решит судья, трахнул его Девиз или нет, сам он этого не помнит, Петьке, даже на суде, было без разницы, что, согласно его показаний, он обнаружил утром у себя в заднице, свой палец, палец Дракона, или что еще, чего там растет у драконов, хотя прекрасно знал - палец, если не его, то для Дракона, это условный срок, максимум, год - полтора, а если то, что еще растет у драконов - от 10 до 15. Судья, словно свечку держал, разумеется, решил, что Девиз Женьку трахнул и что в заднице Петьки были не пальцы. И не палки.
Показания Дениса Базанова, сиречь, Ллойда, я мог бы и не упоминать вовсе - священная корова не может давать показаний. Денис, по началу их и не давал. Потом на него хорошенько даванули, и он рассказал то, что посчитал нужным, единственный из всех, сделав оговорку, что все, что с ним происходило, происходило исключительно по причине взаимной симпатии, обоюдной страсти, полного осознания происходящего, ну и так далее. Он искренне считал, что по взаимной симпатии и обоюдном согласии - это нормально, что когда глаза на лоб от счастья и вообще, ему 12 лет, а жизнь, жизнь удалась, это тоже нормально, по сему, без утайки, рассказал, как ему было нормально. Ему и без 69 было ништяк, а после, дак вообще, такая пруха со всех мест, что только держись. Мне оставалось только за голову держаться, эти показания читая. Я сказал, что уже арестовали Греса, в чьих заботливых руках прибывал Денис - Ллойд последние полгода? Любил его Ллойд очень, о чем в конце допроса обычно говорил, и просил поскорее его отпустить. Дай-ка вспомнить, про меня он вроде тоже писал, да что толку?
ЧАСТЬ III
Матросская Тишина
15
Прости, что повторяюсь, но ментам веры нет. 21 сентября, ближе к вечеру, совершенно неожиданно, меня описывают, и заказывают, т.е. называют с вещами, по погоде, на выход. Говорить это могло только об одном - меня этапируют в один из следственных изоляторов столицы, ни дна ей, ни покрышки. Начинается уже знакомое дрожание в области коленок, и легкий мандраж по всему телу. Сокамерники, коих тогда было человек пять, с уверенностью заявляют, что везут меня наверняка в Бутырку. Все это на фоне заверений со стороны Гараева, что я останусь на Петровке 38. Но, видимо, качество нашего "сотрудничества" Гараева и все эту кодлу не устраивало, что не удивительно, поскольку уж что-что, а говорить часами, ничего толком не сказав, у меня получалось довольно не плохо. Ребята решили проверить меня на прочность. В любом случае, задницы они свои прикрыли, поскольку, как известно, продлить срок содержания в ИВС может только прокурор, а в данном случае, зам. ген. прокурора. Оно ему это надо? Тем паче, что по большому счету, следствие топчется на месте, ни на йоту не приблизившись к основной задаче - раскрытию международной сети торговцев детским порно, (о раскрытии которой, уже доложили всем, даже тогдашнему ГП Устинову), и становиться ясно, что их афера с моим переводом в Москву и попытки сделать из меня руководителя международного порно-кортеля, терпят фиаско.
Меня выводят во двор ИВС, где стоит уазик "буханка", только почему-то на ней нарисован красный крест и написано "медицинская помощь". Открывается дверь, и я вижу, что это такая же скорая помощь, как я - Софи Лорен. Обычный автозак, зачем-то прикидывающийся скорой помощью. Из вещей у меня только полупустая барыжная клетчатая сумка, еду вроде как налегке. Уже довольно поздно, потому как пробок почти нет, едем быстро, если можно так сказать, применительно к уазику. Гул раскрывающихся ворот, потом еще одних, еще одних - приехали. Ех, держись, худая жись! Темный двор, высоченный забор и четырехэтажное здание. Крылечко, спустившись по которому, попадаю в подвал. Милиции уже нет, меня сопровождают мужики в зеленом камуфляже, с нашивками и знаками различия министерства юстиции. Полный шмон, сиречь обыск. Все подозрительно вежливы, матерятся исключительно не в мой адрес. Ведут на второй этаж, фотографируют, фотографирует, кстати, не зэк, а ДПНК - дежурный помощник начальника караула. Словоохотливый дядька, любезно сообщивший мне, что нахожусь я в СИЗО "Матросская тишина", следственный корпус N4, главного следственного управления Генеральной Прокуратуры. Далее идет небольшая лекция из истории этого корпуса, в котором, оказывается, сидело все ГКЧП, в полном составе, о том, что мне тут понравится, одним словом - welcome!
Подводят к двери, с надписью "матрасная". Внутри лежат матрасы, но таких размеров и такой толщины, что у меня дух перехватило - отвык я, понимаешь, от таких матрасов. По незнанке, хватаю, чуть ли не самый большой. Хватать то хватаю, а переть его как? Кое-как, допер его до двери камеры. Вернулись за подушкой, комплектом белья и одеялом. Получился курган средней величины. Сверху сиротливо лежит мой сидор, сиречь - барыжная сумка. Камера, как ни странно - одноместная, метра два шириной и метров пять в длину. Покрашено все в исключительно черный цвет, стены, шконка, решетки на окнах, белеет лишь унитаз и раковина. Это карантин, поскольку на дворе ночь, никто меня переводить в камеру среди ночи не будет, по сему - вот тебе шлюмка, сиречь миска, с кашей, "весло", ака ложка, пол-бубла, сиречь, буханки хлеба, отдыхай, у утра, не длиннее чем у вечера.
Утром тянут, стало быть, ведут, дак вот, ведут меня этажом выше. Ведут то же интересно. При выходе из камеры инспектор заковывает в наручники и обыскивает. Впереди идет все тот же инспектор, и при входе на лестничные пролеты, естественно забранные решетками, что бы не вздумалось сигануть вниз, этот инспектор врубает сирену, и та орет на все четыре этажа, предупреждая, что ведут подозреваемого, или уже обвиняемого, не суть важно. На нужном этаже, инспектор сирену отрубает - привели значит, отбой тревоги. Проводит через металлоискатель, ставит к стенке и снова обыскивает. Видимо, что бы самому убедился, что сам же, не передал ничего лишнего. Заводят в кабинет, по традиции обшитый звукоизоляционной плиткой. За столом сидит рыжий капитан. Зовут Михал Михалыч. Глазки хитрющие, на лбу печать проныры, каких свет не видывал. Он, кратенько так, посвящает меня в курс дела. Ну, то что я на "матроске" и так понятно, то что в корпусе, закрепленном за Генеральной прокуратурой, я уже знал, стало быть, какие у меня будут предложения. Про статьи мои он уже в курсе, и очень он этим озабочен - сокамерники могут проявить излишнюю нервозность и невзначай придушить. Предлагает вариант, в камере, я называю другие, не такие стремненькие статьи, он, как может, мою задницу в прямом и переносном смысле оберегает. Взамен, он хочет сотрудничества, вернее не столько сотрудничества, сколько информации - кто стоит во главе международной сети торговцев детским порно, о как - ни больше не меньше. Про себя думаю, что настало самое время появиться на авансцене Роме Баландину, чем не глава порно синдиката? Я многозначительно обещаю подумать. Михал Михалыч говорит мне статьи УК, которые я должен назвать сокамерникам. Он желает мне удачи, призывает не бздеть понапрасну - все под контролем.
Иезуит хренов. Это отсидев почти пять лет в СИЗО, я Уголовный и Уголовно Процессуальный Кодексы почти наизусть выучил, а тогда, я кроме своих статей, других статей УК и знать не знал. Михал Михалыч предлагает мне 209, часть три. В переводе на нормальный язык статья 209 - это бандитизм, а часть три - организация и руководство бандой. Я, с волосам почти до плеч, в кожаной косухе, не лишенный тогда еще налета интеллигентности и бороды марки "эспаньолка", походил на кого угодно, но только не на организатора и главаря банды. Ну а тогда, 209, дак 209 - все же лучше чем 135, не говоря уже о 132.
16
Неоднозначность ситуации кроется в том, что с одной стороны - скрывать от сокамерников свои статьи, по тюремным законам категорически не рекомендуется. Тот кто не скрыл, сидит все время под нарами, докуривая окурки с пола, могут и трахнуть, если не старенький и не страшненький, а могут и не трахнуть, превратив в заменитель половой тряпки и стиральной машины. С другой стороны, коль ты жить хочешь и не конченый дебил, и у тебя достаточно словарного запаса, что бы наплести сокамерникам любой бред, достаточный, что бы от тебя отвязались, хотя бы на первое время, выиграть тем самым это время, расчистить поле для маневра, соорентироваться в обстановке, прикинуть что к чему - почему бы и нет? Тут, выиграв это время, в дальнейшем, как в шахматной партии - нужно обдумывать каждый ход, и каждое слово. Но, хочу тебя разочаровать, скрыть статью тебе все равно не удастся - тюрьма, это такое место, где рано или поздно, все становиться известно. Если мусора, загодя, не ставят в известность обитателей камеры, о том, что к ним скоро "заедет" человек с нехорошими статьями, то эту информацию эти же мусора, сами сливают через своих кумовок - сиречь осведомителей, сидящих в камере, когда видят, что ты водишь их за нос. Хотя, согласись со мной, когда информация о твоих статьях станет известна, ляжет, так сказать, на подготовленную тобой же почву, зачастую, процесс этот проходит не так болезненно, как если бы сокамерники сразу были поставлены в курс, либо, обман вскрылся без предварительной подготовки. Ангел - хранитель тогда вообще забыл про покой и сон, иначе, целостность своей задницы, я объяснить просто не могу. Но, обо всем по порядку.
Вскоре я испытал обратную сторону прелести сна на огромном матрасе. Он не только не хотел скручиваться, я попросту не мог его обхватить, не говоря уже о том, что бы куда то нести. С грехом пополам я доволок его волоком на третий этаж, и бросив у камеры, спустился вниз за остальным барахлом, не примянув решить, при самом удобном случае, матрас поменять - ну его нахрен, такой комфорт. Итак, первая в моей жизни, настоящая камера с настоящими преступниками. Камера большая, стены покрыты до половины кафельной плиткой, на полах линолеум, в окнах не решетки, а стеклянные блоки, как на остановках. Решетка притаилась между стеклянными блоками. Два вида воды - горячая и холодная, за трамвайчиком, унитаз нормального образца, стульчак с крышечкой, шкаф для мыльно-рыльных принадлежностей, зеркало, все надраено и все блестит. Стоят два (!!) холодильника и телевизор. Я это все конечно несколько позже приметил, а пока, еле вперев свой матрасище, и закинув следом, остатки вещей, стоял у входа в камеру, ожидая приглашения.
Почему я говорю о том, что 209 статья УК, в моем случае, была не лучшим выбором, при всем разнообразии статей и преступлений, представленных в УК. Все потому, что в следственном корпусе N4, содержались исключительно подозреваемые и обвиняемые в особо, особо тяжких преступлениях, находящихся на контроле в Генеральной Прокуратуре, а иные и на контроле у самого президента, равно как и фигуранты очень громких, резонансных, уголовных дел. Главари преступных кланов со всей России, киллеры, серийные убийцы и прочая публика, ввести в заблуждение которою, конечно можно, но очень ненадолго. Бывалые, одним словом ребята.
Меня приглашают пройти, и усаживают за общий стол - общак. Верховодит пиковый, сиречь азербайджанец, к армянам и грузинам, в тюрьмах более благосклонное отношение, хотя все они для общий массы зэков - пиковые, как определение лиц, кавказской национальности. Руслан, сын какого-то московского авторитета, вставший на скользкий путь грабителя, Костя, бывший десантник, вот уже почти пять лет, вместе со своей командой пытается доказать, что это не они взорвали журналиста "МК" Холодова, грузин, имени не помню, вместе с группой товарищей травил на средней Волге пенсионеров и забирал у них квартиры. Были еще несколько, но по причине их неслышности и невидности я уже их не помню.
Начались вопросы, кто, откуда, и за что угрелся. Гляжу, народ настроен не то что бы агрессивно, скорее настороженно. По ходу пьесы приходиться привирать, что вроде, как и не бандит я, просто, с дружками, отнимали деньги при помощи Интернета. Это всех успокаивает, потому, как все приучены деньги отнимать силой, на худой конец - обманом, а тут - новые технологии в преступном бизнесе. Все мнят себя знатоками уголовного кодекса и гарантируют, что в суде мне мою 209 статью, обязательно переквалифицируют на что-нибудь полегче. Ага, как же. Как назойливая муха, вокруг меня увивается Руслан, все то ему, блин, интересно. Я постепенно выдаю ему все, что слышал, читал и знаю о компьютерных мошенниках, по возможности, не касаясь "клубничной" тематики. Всем остальным моя персона не интересна, у всех своих головных болей хватает. Так проходит несколько дней. Меня по прежнему возят на Петровку 38. Похоже, кроме Гараева я там больше никому не нужен. Вскоре, Исканцев, с "удивлением" на лице, узнавший, что меня перевели в Матросскую тишину (хотя, лицемер, сам же это постановление и подписывал), решает продолжить допросы непосредственно в здании СИЗО. Сам, правда, там не появляется, как электровеник за всех шуршит Гараев.
Костя, десантник, по версии той же Генеральной прокуратуры, передавший корреспонденту "МК" Холодову чемодан со взрывчаткой показывает мне фото своей семьи, особо напирает на своего сына, какой он у него красавец, спортсмен, и вообще, не по годам, для своих 10 лет умный мальчик. Я согласно киваю. Нас к тому времени, перевели в камеру поменьше, на пятерых, так что сижу я, Костя, Руслан, сидит с нами боксер, занимавшийся подделкой дензнаков и ценных бумаг, силой кулаков, доказывая их подлинность и дядька, то же заваливший парочку, защищая общак одной из столичных преступных группировок. Ребята все обеспеченные, так что холодильники просто ломятся от всякой снеди. Тюремную пищу - баланду, естественно никто не ест. На обед, Костя, как правило, варит суп в электрочайнике, на ужин, тушит на плитке капусту с мясом. Все понимают, что у меня как у латыша - нет нишиша, поскольку не местный, и вообще, ситуация со мной непонятная, по сему помогают как могут - курю "марльборо" и ем от пуза. На дворе октябрь. По началу меня смутило количество канатиков, натянутых вдоль и поперек камеры. На них, как правило, сушили белье, а канатики изготавливали, распуская носки. Премудреное дело, доложу я тебе, сначала распустить носок, намотав на коробки от спичек несколько мотков нитки, за тем, привязав несколько концов, сплетать их при помощи кружки в одну нить, и так несколько раз, пока не получиться прочный и упругий канатик.
На очередном допросе, Гараев невзначай так сообщает, что арестовали Чемпиона, человека, на свою беду, чересчур, близко познакомившегося с Дунканом. В свое время, я их познакомил, поскольку Чемп был первый иногородний, кого в своей жизни видел Дункан, человек, очень интересный, путешественник, физик, немного лирик, короче - Дунька в нем просто души не чаял. Собственно, Чемп, отвечал ему взаимностью. Похоже, пришло время отвечать за эту взаимность. К середине октября, арестовали всех, кто упоминался в показаниях терпил больше чем один - два раза. Я, Борода, Чемп и Жопик сидели в Москве. Дракон, Девиз и Грес, оставались в родных пенатах.
17
Существует такое правило - коли ты попал в СИЗО, то тобой занимаются не только следователи, непосредственно ведущие твое дело, тобой занимаются оперативники, сиречь, кумовья, но уже по линии Министерства Юстиции, на предмет возможной твоей раскрутки на новые преступления, про которые ты, зараза такая, старательно скрываешь. Михал Михалыч, как ты уже понял, был как раз таким кумом. Очень ему хотелось чего - нибудь такое раскрыть, о чем Гараев не знал. Славы ему очень хотелось, и звания нового. Если прямые уговоры не помогают, тебя могут посадить в пресс-хату, где отпетые уголовники будут лупить тебя до тех пор, пока ты не сознаешься или не возьмешь на себя преступление, а могут воспользоваться услугами своих кумовок, что сидят в каждой камере, что бы уже через них, вывести тебя на чистую воду. То, что Руслан, кумовка, было видно за версту, да он, собственно этого и не скрывал, по началу, приставленный к Косте, с моим появлением, он переключился на меня. Видимо то фуфло, что скармливал я ему раз от раза, Михал Михалыча не устраивало. Конкретики, понимаешь, не хватало. А где ж я ее ему возьму, конкретику эту? О не хватки этой самой конкретики, мне Михал Мхалыч прямо заявил, на нашей встрече. Пришлось разыграть удивление по поводу его осведомленности, ему это очень польстило, но от перспективы дальнейшего сотрудничества я отказался. Вот тогда за дело принялся Руслан
Все началось с того, что он "доверительно" сообщил мне, что он сотрудник милиции, внедренный в среду зеков, потом он не менее "доверительно" поведал о своем первом гомосексуальном опыте в возрасте 11 лет. Второе сообщение меня заинтересовало несколько больше первого, поскольку, глядя на Руслана, представить подобное можно было только в кошмарном сне упоротого в хлам кислотного наркомана. Руслан, тем временем, продолжал прощупывать почву, прозрачно намекнув, что он в курсе моих настоящих статей. Это было уже хуже. Дальше - больше. Видя, что все его попытки "миром" добиться от меня новых эпизодов, фамилий и еще не пойми чего, Руслан напрямую заявил мне, что если я не расскажу ему, кто "крышевал" мой бизнес в Москве, он вынужден будет рассказать сокамерникам о том, что я скрыл свои статьи, как собственно, огласить и сами статьи.
Учитывая, что Костя, в общем-то, неплохой мужик, мог это еще как-то понять, то за боксера и кассира я был не так уверен. Хотя и с Костей, а точнее после того, как он мне от сына чуть ли не приветы передавать начал, такой оборот мог закончиться для меня плачевно, кто его, десантника знает. О таких вещах, как начать стучаться в дверь камеры, с воплями и мольбами о помощи, я даже и думать не хотел, да и не думал. Попадись мне Руслан с его закидонами, хотя бы через год - полтора, что я провел в СИЗО, я бы рассказал ему, кто под землей морковку красит и откуда в сыре дырки, в смысле, быстренько бы поставил его на место. Тогда же, я признаться, был несколько смущен подобным раскладом. В то утро, когда он пригрозил разоблачением, меня назвали на выход, по погоде - не иначе как опять на Петровку 38 повезут. Разговор перенесли на вечер - я решил "сдать" Руслану Рому Баландина, уж не помню в который раз.
На выходе мне сообщают, что меня везут в Серпы, ака институт имени Сербского, на экспертизу. Грузят в автозак, где меня уже поджидают другие обитатели московских СИЗО, им со мной по пути - государству потребовалось проверить нас на предмет вменяемости.
Я уже описывал это мероприятие в своих рассказах, по сему, ограничусь лишь кратким напоминанием - что представляла экспертиза в этом заведении в моем случае. Всех прибывших посадили в подобие курилки - заплеванный пол, заплеванный стол и засиженные и заплеванные лавочки вдоль стен. По коридору прохаживается мент, изредка мелькают люди в белых халатах. Сразу оговорюсь, что для меня, видимо, сделали исключение, поскольку вся эта камедь, заняла минут сорок, час, максимум. Для начала меня вызвали к милой такой на вид барышне. Она без обидняков заявила, что с делом моим она ознакомилась, ей искренне жаль, что я встрял в эту историю, в расследовании которой, замешана Генеральная Прокуратура, и именно в свете этого вмешательства, она искренне советует мне поступить так, как она мне посоветует. А советует она мне не артачиться, не строить из себя знатока сексуальных расстройств, а от греха подальше сидеть и молча кивать головой, ибо в таком случае, быть может, меня признают немного не в себе и дадут лет пять, в противном случае - наболтают на всю катушку. Она, с ее слов, вообще прониклась ко мне симпатией, и даже готова без всяких экспертиз признать меня тронутым. Что - то записав, она отправляет меня к следующему доктору, ну мед. осмотр, честное слово! В соседнем кабинете сидит мужик и гадает на цветных карточках, при виде меня предлагает присоединиться. Я этой мазью не мажусь, сиречь мне эти фокусы с карточками еще в школе осточертели, по сему, он сам заполняет, от балды, какие мне цвета нравятся, а какие нет, мы беседуем о терактах в Америке, выкуриваем по сигарете и расстаемся.
Снова сижу в курилке, дожидаюсь, как мне сказали, решения комиссии. Вызывают в очередной кабинет. Столы в кабинете расставлены кружком, в центре стул, на который симпатизирующая мне барышня, предлагает мне сесть. В кабинете собралась комиссия, под председательством импозантной бабули, с беломориной в редких зубах. Она ей чадит на весь кабинет, и спрашивает меня, как я до такой жизни докатился. Я согласно киваю. Она говорит, что я, конечно же, с ней не согласен, по поводу того, что я болен. Отчего же, я как раз согласен. Бабуля удивленно дымит папиросой. В ее практике это довольно редкий случай, больной, согласен с тем, что он больной. Меня, чуть ли не осенив крестным знамением, отпускают. Снова курилка, автозак и камера в Матросской тишине, а на дворе, между прочим, 25 ноября 2001 года.
Почему я уточняю дату, да потому, что когда в феврале 2002 года я знакомился с результатами этой экспертизы, то дата проведения и выдачи результатов, стояла 15 октября 2001 года, и вывод о том, что я вменяем, сиречь, подлежу уголовной ответственности - отсутствовал напрочь, при этом, мне ставился диагноз психического расстройства сексуального влечения, сиречь, психическое расстройство личности, болен, одним словом. Мне бы идиоту, промолчать, а я сдуру, на такой вопиющий подлог, касаемо даты, указал Гараеву. Тот, видя, что, во-первых, вышла осечка с датой, дак еще меня фактически признали больным, поставив крест на моей отсидке в лагере и его возможном повышении, он, на следующий же день умандякался в Москву, и привез оттуда новое заключение, датированное уже 25 ноября 2001 года, плюс ко всему появилась строка о моей вменяемости, и как следствие, уголовной ответственности. Именно это заключение и было подшито к делу.
Поскольку вернулся я в камеру я поздно, попробуй развези по всей Москве арестантов, то разговор с Русланом было решено перенести на завтра, на 26 ноября. Однако утром, ни свет ни заря, меня называют с вещами, по погоде, на выход - вероятно собрались переводить в другую камеру. Я говорю всем слова благодарности и прошу не поминать лихом, передаю бламенный привет Костиному сыну, Руслан, такого поворота не ожидавший, слегка скисает. Ан нет, после обыска, меня выводят на улицу, садят в VOLVO, и везут на Петровку 38, где присутствующий по такому случаю Эдик, сообщает мне, что меня этапируют обратно в Пермь. На лице Эдика читалось явное неудовольствие тем, что я возвращаюсь в относительном здравии, но, увы, тут у него получился полный облом - не калечить, же ему меня перед скорой посадкой в самолет? Весь день я просидел в кабинете, пристегнутый к столу, в обществе портрета Жеглова и уже упомянутых фотографий на стенах.
В сторону аэропорта выдвинулись, когда уже стемнело. Кортеж возглавлял Эдик на своем джипе, прилепив мигалку и нещадно гудя, он расчищал нам дорогу в московских пробках, так что до аэропорта долетели с ветерком. К счастью, обошлось без знакомых, летящих обратно вместе со мной. Видимо памятуя о том, что нас в Москве встречал микроавтобус Генеральной Прокуратуры, наши, местные, решили набросать пуху перед столичными операми, и подогнали к трапу "рафик", это убожество, неизвестно каким чудом дожившее до 2001 года, с надписью "криминалистическая лаборатория". Мне снова пришлось делать вид, что я тут не при делах, однако, судя по всему, у меня это не очень получалось, поскольку прилетевшая публика, как мне казалось, с меня глаз не спускала. В Москве в то время снега еще не было, а у нас уже намело сугробы, дул ветер и с небес сыпал снежок, твою мать, как я был рад этому снегу, снегу и ветру родной сторонушки, что б ее...
ГЛАВА II
ЧАСТЬ I
Городской ИВС
В лаборатории на колесах меня и оперов с Петровки поджидал Гараев. Не сказать что бы очень радостный от нашей встречи. Радоваться ему особо было нечему - не удалось им выйти на след международного синдиката торговцев детским порно, не удалось отследить все каналы платежей, порнотрафик, и прочая, прочая, прочая. Хотя меня, вот, задержали и почти, как они думали, доказали вину - только пока не понятно, на кой нужно было меня в Москву таскать, и самому там всем мозоли на глазах протирать, но это же все издержки во имя торжества справедливости и законности - на кой ляд она вообще нужна - такая справедливость и такая законность?
Приехали в "родной" ИВС уже за полночь. Снова читаю удивление на помятых и небритых лицах сотрудников этого учреждения - оно и понятно, очередной наплыв развратников. Оказывается, днем ранее, из Москвы привезли Бороду и Чемпиона. Ну, что тут сказать, кругом все знакомо, и откровение, которым для меня были первые дни и часы моего пребывания в ИВС, на сей раз, уже не получилось. Я уже почти что прожженный каторжанин, иду этапом, а это так, мелкий перевалочный пункт на моем пути в местное СИЗО. По сему, сразу заваливаюсь спать на разновысокие доски нар, добрым словом помянув матрасы Матросской тишины. Публика почтенно притихает - не каждый день с этапником из Москвы сидеть приходиться, правда они уже слышали о парочке каких - то типов, что привезли давеча, и тоже из Москвы, но этот, судя по всему к ним отношения не имеет - ага, блажен, кто верует.
Утром, после обыска и проверки, стоило только закемарить, как в камеру вошел новый сиделец. Гляжу на него сквозь приоткрытые веки - кого в такую рань принесло? Ба, да это мой старый знакомый! Невинно задержанный председатель Питерского пенсионного фонда! Та же стопочка газет и журналов, пакетик и с примой и вольной жрачкой. Я отворачиваюсь к стене, в полутьме камеры он меня не заметил, начинаю выслушивать уже знакомую байку, только теперь, он невинно арестованный бухгалтер одного очень крупного предприятия. Он испытывает нескрываемый интерес к одному из арестантов, Артемке, нарику, каких еще поискать, только вот мама у Артемки не последняя дама в администрации города, по сему, никак у мусоров его, больше чем на 10 суток припарковать не получается. А тут у него нашли 2 грамма герыча, по идее, срыва - ноль, но, судя по тому, как Артемка спокойно посылал подальше оперов из отдела по борьбе с наркотой, за свое будущее он особо не тревожился. Кумовка, тем временем начинает свое песню, о том, что его не сегодня-завтра выпустят, и о том, что у него полным полно друзей в среде наркоторговцев, не желает ли Артемка перечислить ему своих дилеров, может сообща они найдут общих знакомых, ну и так далее, работает, одним словом. Артемка, хоть и нарик, но масло в голове булькает, по этому он посылает кумовку по тому же адресу, что и все прочих. Та на время успокаивается, начинает хрустеть газетами и раздавать окружающим сигареты. Я снова засыпаю. Уже днем, меня называют на выход. Встаю с нар и естественно нос к носу сталкиваюсь с кумовкой. Та такого поворота не ожидала, промашечку дали местные опера, по сему, как то заменьжевалась, засуетилась, но мне пока не до нее было, я на продол вышел.
Приперся Баландин. Он не то что бы раздосадован, он скорее разочарован - вернулся таки я, живой и невредимый. Начинает нести традиционную чушь о своей миссии по борьбе с такими как я. Все время оглядывается - не начали ли у него крылья расти, ага там только рога и могут вырасти, или сам знаешь что. Предлагает начать таки сотрудничество, в обмен на максимум четыре года срока. Мне на Рому смотреть противно, не говоря уже о том, что бы рот раскрывать. После МУРовских оперов, и после того как он мне кофе носил, да после трех месяцев Матросской тишины - кто мне Рома, пыль под ногами и грязь под ногтями. Я его с тех пор только раз на суде видел, когда у них у всех пироги подгорать начали, когда дело чуть все не рухнуло, прибежал он терпил стращать, да на глаза мне и попался, но пока до этого еще далеко, пока я вернулся в камеру. Кумовки к моему возвращению и след простыл. Сокамерники были в легком недоумении - стоило мне на него посмотреть, как он их хаты выломился, жуткий я видимо уголовник, коли люди от одного моего взгляда из хаты выламываются. Пришлось растолковывать - кто это и что это за фикус. С Арканей мы на этой почве познакомились поближе, нормальный такой парень оказался. Его, кстати все равно домой отпустили, правда, ненадолго, пока я сидел в СИЗО, за эти годы, Арканя успел два раза сесть в тюрьму и освободиться, и уже в 2005, сесть по новой, лет этак на восемь.
Пару раз навещала меня и Лариса Михайловна. Этакий сгусток оптимизма и вестник удачи. С ее слов выходило, что все мои показания, данные на предварительном следствии, в отсутствии адвоката, с юридической точки зрения не имеют никакой доказательной силы, поскольку даны под давлением, были вынуждены и естественно, в суде я от них откажусь. При таком раскладе, любой уважающий себя и закон судья, ну просто обязан признать их недопустимым доказательством. Но, пардон, в таком случае, из доказательств, остаются только показания терпил и экспертизы, что проводили со всеми, кто проходил по этому делу. Ах да, еще же фотографии, но это 242, так, на тот момент шелуха в виде штрафа, слава богу, меня в позах, на прямую поводящих меня к 132, на фотографиях, приобщенных к делу не было. Ну, хорошо, 135 плюс 242 - максимум трешка, условно, разумеется. С экспертизами была полная неразбериха, поскольку проводили их простые врачи, а не врачи соответствующих квалификаций (таковых в городе попросту на тот момент не водилось), все экспертизы были как под копирку, при чем, вопросы, задаваемые терпилам, касались чего угодно, только не самой темы - оказало ли на потерпевших негативное влияние их общение со мной и другими фигурантами по делу. Оно и понятно, поскольку даже человеку далекому от вопросов деткой психологии и сексологии, стоило ему посмотреть на мальчишек, становилось ясно как день - общение пошло мальчикам только на пользу. Что, собственно экспертизы и удостоверяли. Некоторые проводились с грубейшими нарушениями закона, без родителей и преподавателей, были разные даты и числа, нарушений одним словом была масса. Были еще и судебно-медицинские экспертизы, но те, лишь могли с определенной долей вероятности утверждать, что что-то там, где они смотрели, вероятнее всего, может быть и побывало. Но что конкретно - палец, огурец, или то, следы чего они так усердно искали, но так и не нашли, экспертизы сказать не могут, по сему, на всякий случай, приписали, что побывало вероятнее всего то, чего так хотелось следователям - неустановленный член, неустановленно когда, и неустановленно чей. Правда про Дуньку написали, что действительно - редчайший факт, аномалия в области попы, в том плане, что установить - такая ли она с самого рождения, всепоглощающая, что ли, или это результат сторонних усилий, увы, невозможно. Все это, как считала Лариса Михайловна играет нам на руку, поскольку судья, а в его порядочности она не сомневалась, кто бы он ни был, мужчина или женщина, на такие нарушения смотреть конечно просто так не будет и добрая половина экспертиз отправиться туда же, куда и мои показания - на помойку.
Мне конечно все это было интересно, но на данном этапе меня волновал вопрос моего неизбежного переезда в СИЗО N1. Как-то он меня несколько будоражил своей неизвестностью и непредсказуемостью. Скажу тебе такую вещь - одним из плюсов того, что в моем городе, относительно небольшом по российским меркам, было на тот момент лишь одно подобное заведение, было то, что в любом случае, работником любого звена из состава сотрудников, вполне мог оказаться если не мой знакомый, то, по крайней мере, знакомый моих родителей. Как в последствии выяснилось, нашлись там и те и другие. Лариса Михайловна с нескрываемой заботой во взоре, заверила меня, что все возможное, дабы исключить неприятности, связанные с моим появлением, уже если не сделано, то делается непременно. Это несколько успокаивало и вселяло надежду. Как-никак, родной город, это вам не Москва, с ее изоляторами, где потерять, читай, пристукнуть человека, можно в два счета - ищи потом, кто, когда и как, концов не найдешь, однозначно.
18
Через несколько дней, меня называют с вещами на выход. Предварительно правда не описывают, так что я подумал, что меня просто переводят в другую камеру. Ан нет. Опять спускаемся вниз, опять шмон и стояние в клетке - куда то повезут, но куда? Появляется Гараев и сообщает, что мы едем на следственные действия, в поселок, в километрах может 100 от города, где в свое время я и мои сотоварищи так мило проводили время в кругу, как нам тогда казалось, самых лучших мальчишек. На улице вдарил какой то совершенно несвойственный мороз, минус двадцать пять, не меньше. Впервые познакомился со службой конвоирования. Менты, как правило из области, максимум прапора, морозят сопли, доставляя и охраняя подозреваемых и обвиняемых по судам и местам следственных действий. По большей части они напоминали мне первых дружинников, что набирала в свои ряды молодая Красная Армия из состава малограмотного крестьянства и столь же серого пролетариата. Та же непролазная тупость, замешанная на собачей верности любому, кто хоть чуточку выше званием.
Стало быть, едем. Едем в УАЗе, оборудованном под автозак. Сижу скрючившись в "стакане" - боксике, метр на метр, потихоньку начинаю дыгать - про отопление в автозаке конструкторы видимо даже и не заморачивались. Утешает то, что точно так же, трясут поджилками от холода, сопровождающие меня мусора. Оказывается, едем не сразу на базу отдыха, а заехали в следственное управление, что располагается на первом этаже жилой пятиэтажки. Я, проживший в этом районе лет двадцать, и по иным обстоятельствам, не связанным с делом, был хорошо знаком и с этим районом, мало того, с помещением следственного управления, я был то же хорошо знаком, по сему, как-то подозрительно уверенно сразу направился к туалету. Эта осведомленность Гараева несколько озадачила, пришлось напомнить ему кем он был тут лет этак пять - семь назад, и кем был один мой хороший знакомый. Гараев сник, и глупых вопросов ближайшие час-полтора не задавал. Воспользовавшись случаем, прошу у Гараева, дать мне позвонить домой, тем более, сидим в кабинете, телефон под рукой. Видимо находясь под впечатлением от сказанного мною ранее, Гараев разрешает позвонить родителям. Оказывается, ждем Ларису Михайловну. Вскоре, разметав по сторонам отвороты шубы, появилась Лариса Михайловна, вся в гневе и полня негодования. Естественно ее никто о сегодняшних мероприятиях не предупреждал, она прибежала с процесса, это хамство, это нарушение, одним словом, езжайте без нее. Мне она советует сильно не копытить, поскольку до меня, на этой базе побывали все, кто хоть раз почил ее своим присутствием. Толку, правда от этого особого не получилось, но коль в показаниях мелькает база и происходят интересные события, закон обязывает всех участников по этим местам свозить, дабы освежить приятные во всех смыслах воспоминания минувших дней.
Самое интересное, что я категорически не помню, нет, не дорогу, дорогу они сами хорошо нашли, я не помню ни домики, в котором мы так весело проводили время, ни расположение комнат, так, смутные воспоминания безудержного веселья и счастья, в перерывах между сном, глубоким и не очень. Хотя нет, баню вот помню, но видимо помню лишь потому, что в ней не был, упустил я как-то из виду это мероприятие, по этому, как только приехали, на вопрос - "Что из строений вы узнаете?", сразу ткнул пальцем в баню, она! Вопрос, кстати, задал следователь Ванюшин, за каким-то лешим выписанный аж из Питера. Но баня Ванюшина интересовала мало, меня то в ней не было, по сему, начали играть в угадайки, переходя от одного занесенного снегом домика к другому. В конце - концов мерзнуть всем надоело и Ванюшин сам повел всех (меня, конвоира и двух девушек-понятых, которых перли из самого города), к одному из домиков. Угадал. Действительно, тот самый домик, правда обстановочка несколько поменялась, но как говорят операторы, "видеоряд восстановить можно". Чем и занялись. Восстанавливал собственно говоря Ванюшин, да так ловко, что не знай я точно, что его с нами не было, можно было подумать, что он принимал самое живейшее участие в событиях, описать которые он мне предложил. Видя, что толку от меня никакого, он сам что-то быстренько написал, под уже готовыми и расчерченными схемами кроватей, столов и тумбочек. На кроватях, вместо людей, лежали фамилии обвиняемых и терпил. На диване, рядом с фамилией одного из терпил стоял знак вопроса. Как пояснил Ванюшин, потерпевший, в своих показаниях, указывает на то, что он специально лег спать на диван, в расчете, что я завалюсь непременно рядом с ним, и потерпевший был готов к продолжению и желал наступления продолжения, говоря сухим юридическим языком, чёс у него был, проще говоря. Однако, к удивлению потерпевшего, завалиться то я завалился, но вот продолжения, на которое он рассчитывал, он от меня не дождался. Этому обстоятельству я был удивлен не меньше потерпевшего и самого Ванюшина, но провал в памяти не оставил надежд на разрешение этого вопроса. Тем более, моя фамилия уже лежала еще на парочке кроватей, столе и на полу в кухне. Этот терпила, кстати, в последствии вообще от всего отказался, вплоть до того, что его маман, узнав, что от меня они только от мертвого осла уши получат, вообще разругалась вдрызг со следователями, заявив, что ни черта лысого они больше на следствии не услышат, а на суд дак она вообще бы положила, ежели у нее было б чего на него класть.
Отогревшись, решили устроить обязательную в таких случаях фотосессию. Ванюшин говорил, где мне нужно встать и куда направить указующий перст, дабы у судьи, рассеялись последние сомнения, что лежал я вот тут, тут сблевнул, а тут, простите, фигурно пописал на февральский сугроб. Такая осведомленность Ванюшина объяснялась тем, что как я уже говорил, на местах постельной славы побывали все терпилы, которые, в отличие от меня, обладали, как я уже писал просто феноменальной памятью, учитывая, что было их человек пять-шесть, то нет ничего удивительного, что Ванюшин буквально наизусть знал кто, когда, и где. Правда он не мог с уверенностью сказать, кто - кого, куда и сколько, поскольку у терпил, да и у обвиняемых хватило ума в такие подробности Ванюшина не посвящать, хотя тот факт, что Дунька, по природе своей, озорник и пакостник, наложил в бане кучу под бильярдный стол, прикрыв их костерком их киёв, указали все.
Все это на тюремном жаргоне называется "гонять на показы". Сгонять мне пришлось еще разок, денька через два. Та же база, те же лица, и даже Лариса Михайловна в очередной раз отказалась ехать, сославшись на занятость, а мне сказав, что толку от таких покатушек-показушек - кот наплакал, мол, все одно, у следствия прямых доказательств, все тот же кот наплакал, а это вроде как и не доказательства вовсе, в лишь соблюдение процессуальных формальностей. Постойте, в последний раз я ездил с одним свидетелем, чуть было не ставшим одним из фигурантов по нашему делу - Сержем, известным более как Серж Серебро. Дело в том, что Сержу в свои, тогда еще не полные 20, удалось первым пристроиться к Ллойду, да так, что Ллойду это до того понравилось, что он особо и не скрывал, кто был первым мужчинкой в его жизни. Другое дело, что ничего общего, что могло бы их связывать, между ними никогда не было, но факт остается фактом, Ллойд, после посещения ванны в обществе Сержа, вышел оттель другим человеком. Теперь он мог позволить себе многое, а точнее, мог позволить мне то, о чем мне приходилось только мечтать. Дак вот, когда это пикантное обстоятельство стало известно следствию, Сержу слегка надавили на яйца, и отдавили бы их окончательно, и привлекли бы по 132 части третей, но Серж, а точнее его адвокат, сказал, что Серж, если и не согласный, то только разве что отсасывать у всей следственной бригады сразу, а так - он в полном распоряжении Гараева, готов чистосердечно поведать про всех и каждого, что ему известно, в обмен на статус свидетеля. Вот так одним свидетелем по делу стало больше, а моя вера в людей уменьшилась ровно на одного человечка. Серж, в моем обществе чувствовал себя откровенно неловко, я в наручниках, еду в автозаке, его на машине везут следом в тепле и комфорте, они не смотрел на меня, покуда водил Ванюшина по окрестностям, показывая то баню, то домик, то место, где стоял мой джип. Быстренько показав то, на что его попросил указать Ванюшин, Серж сел в машину и укатил. Вскоре, покончив с формальностями, сделав соответствующие фотоснимки, укатили и мы. Если бы я знал, что ближайшие четыре года и пять месяцев я не увижу ничего, кроме серых стен прогулочного дворика и неба, забранного в три слоя решетки, я бы наверно водил бы их по этой базе до окоченения и фотографировался под каждой елкой и каждым сугробом. Кстати, Дунька и Ллойд, целующиеся на морозе, сделаны именно на этой базе, до того нас тогда всех всё в каждом грело, что мальчишки не то что ни чихнули, даже насморка не было, Дуньку правда пронесло, но это не от мороза же, он, по дороге на базу, паразит, винограду немытого наелся.
Вскоре, знакомая череда вопросов дала понять, что меня описывают и ближайшим этапом я отчаливаю в следственный изолятор.
ЧАСТЬ II
СИЗО N1и ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ
19
Еще находясь в камере ИВС, я старался у всех, у кого обнаруживались татуировки, наводить справки про нашу тюрьму, про тюремные порядки, обычаи, готовился, одним словом. Кто-то, кто сидел давно, конечно мне ничем помочь не могли, а вот парочка человек, выехавшая с централа, сиречь с изолятора совсем недавно, рассказали мне много интересного. Так меня очень удивил факт, что в тюрьме постоянно играет "Русское Радио", при чем, голосит не только в каждой камере, но и орет через матюгальники уличного типа над каждым корпусом. Оказывается, в тюрьме много женщин, не столько сидящих, сколько охраняющих, мало того, в тюрьме полным полно малолеток, которые не смотря на свой возраст достукались до того, что их вынуждены были арестовать. Централ состоял из семи корпусов, хотя мне всегда казалось, что вся тюрьма, это одно большое здание, мне много чего казалось, пока я пролетал на машине мимо высоких каменных стен централа, внутренне сплевывая через плечо, изредка удивляясь, почему некоторые из водил, нет-нет гудят, проезжая под окнами камер.
Однажды, наблюдал такую картину, непосвященному человеку, она может показаться крайне странной, а именно - "кабурение". Дело было так. За день, до моего этапа, описали в хате несколько человек, они идут на этап сегодня. Один из моих сокамерников, не единожды сидевший, и у которого на централе остался ряд нерешенных вопросов, решил отписать записку, "малявку", в одну из камер. Отписать то отписал, но вот как ее передать, учитывая полный шмон, как по убытию из ИВС, так и по прибытию на тюрьму. Решено было одного из этапников закабурить, или, проще говоря, затолкать ему в задницу плотно запакованный пистон с этой самой малявкой. Выбор пал на молодого паренька. Ему быстренько проехали по ушам, что это крайне необходимо, что это в интересах сидельцев, одним словом, сказали - надо. Некоторые из моих бывших друзей, пардон, на людях писать стеснялись, до того им неловко было, а тут, извините меня, на глазах у всей камеры в зад этот пистон пихать? Паренек, понятно дело сконфужен, но деваться ему некуда, по этому, кое-как взгромоздившись на дальняк, краснея не то от смущения не то от самой процедуры (пистоньчик такой ничего себе получился, дядька понаписал от души), он его себе кое-как пристроил. А пока он его себе запихивал, дядька травит байку про то, как идет шмон в одной из колоний, шмонают этап, и у одного зека из задницы выпадает чекушка водки. Мусора все в недоумении, глазам не верят - как такое может быть. Тогда они предлагают этому зеку, у которого чекушка выпала, на спор, сесть на эту чекушку. Если сядет и сможет в заднице ее удержать - его чекушка, ну а нет - пусть пеняет на себя. Зеку делать нечего, он снимает штаны, трусы приседает над бутылкой, как у него из задницы выпадает еще одна чекушка. Вся камера начинает неистово хохотать над этой байкой, паренек на дальняке тоже вроде как хочет посмеяться, но не решается, в конце концов он не выдерживает и начинает гоготать так, что из него вылетает не только пистон, но и то что должно было вылететь как минимум завтра. Дядька понимает, что сам виноват, нечего было парня смешить, по сему, пишет новую малявку, и паренек, уже не мало не смущаясь, как заправский зек, кабурит себя, внутренне гордясь возложенной на него миссией. На следующий день описали меня, и еще несколько человек с нашего этажа. Всего нас собралось человек пятнадцать. Всех закрыли в клетку, шмон на скорую руку, и вот, момент настал, нас по одному гонят к автозаку. Гоним скорее себя сами, поскольку мусора только покрикивают, скорее так, для острастки, тюремные мусора так обычно себя не ведут, те могут и по седлу, сиречь жопе, могут и поперек спины палкой так огреть, что не побежишь, полетишь вперед своего майдана. Набивается три автозака, плюс еще народ пока не пойми откуда. Но это только пока, со временем все станет ясно. Ехать минут десять - все в пределах прямой видимости, по сему, особо никто даже не понял, что по сути, каждый из нас теперь уже окончательно становиться для общества опасным, каждый по своему, но стоило закрыться за автозаками железным воротам, как послышался лай собак, отборный мат, автозаки остановились, приехали, ну, с богом!
В автозак нельзя садиться, в него можно только запуливаться, со всей возможной скоростью, равно как из автозака нельзя слазить, из него можно только вылетать, предварительно кинув под ноги майдан - если гололед или асфальт, то не так больно, если рожей приложишься, или на руки прыгнешь или запнувшись за порог, спикируешь прямиком вниз. Вот и сейчас, стоило какому то дедку чуть замешкаться, как на него чуть не накинулась овчарка, которую еле удерживала мусорша, но по спине дедок выхватил, подхватил свой сидор и кинулся куда то вглубь чернеющей арки. Зеки как горох сыпали из автозака, и под надрывное тявканье, ор и мат уже тюремных мусоров, направляемые тычками дубинок а некоторые и пинками, все мы набились в "обезьянник" - клетку перед стальной дверью, за которой и начиналась сама тюрьма. Оглядываюсь по сторонам - грязно-синие стены, облезлая штукатурка и заплеванный пол. На стене замусоленный и полузатертый плакат с вырезками из УК о том, что бывает, если вдруг зек надумает сбежать. Ничего хорошего - накинут трешку к сроку в любом случае, а если убег с применением насилия, то от восьми до пятнадцати. Дальше идет правило, по которому нужно входить, а точнее, стоя у специальной линии, представляться, фамилия, имя, отчество, год рождения, статья, срок. Статейки то у меня, сам знаешь какие, по сему, вперед всех не лезу, и когда открывается дверь, и мусор начинает называть фамилии, молюсь, что бы назвал последним, афишировать раньше времени свои статьи, когда вокруг стоит человек пятьдесят, нет уж, увольте. Называют когда в клетке остается человек шесть. Подхожу, очи долу, представляюсь, как могу, выдавливаю из себя: "статья двести сорок вторая, стотриспсптрая, стотритпстрая", мент смотрит в дело и обернувшись к стоящим позади него понимающе говорит что это мол, самый главный, из тех, ну этих, не то пепедрилов, не то пефепилов. Меня проводят по коридору, и ведут куда то в подвал. Это сейчас я с закрытыми глазами тебе в любой закуток централа пройду, а тогда мне казалось что меня вели очень долго и очень глубоко по землю. Закрывают в маленькую камеру, судя по двухэтажным нарам, человека на четыре. Видимо только в таких забытых богом и комиссиями по правам человека централах, еще сохранилась на стенах "шуба", накиданная толстым слоем на стены смесь из гальки и бетона. Нары, выкрашенные той же желтовато-коричневатой побелкой что и стены, бетонный холмик с дыркой и с традиционно текущим краном, уже ставшие привычными удобства, Огляделся, закурил, и поздравил себя с тем, что пока жив. Нашел розетку, вернее, два контакта, и набрав воды в кружку, что возил с собою от самой Москвы, воткнув кипятильник, с радостью заметил, есть електрисити, черт меня дери, а значит, есть горячий чай и сладкая каша из пакетика, которыми меня во множестве снабдил Костя-десантник, и которых было бы еще больше, если бы их в наглую не растащили мусора на ИВС. Быстренько варю чай, бадяжу кашку, и подложив под голову майдан устраиваюсь в уголок, так меньше дует из того, что с большой натяжкой можно назвать форточкой, а точнее забранной в реснички и решетку "решкой", от привычных слов придется отвыкать, окна, двери, ложки, тарелки и прочее - все это осталось по другую сторону забора, начались решки, тормоза, весла и шлюмки.
20
Сплю всегда чутко, а тут, приходиться спать в пол глаза, во-первых, начинаю отчаянно мерзнуть, но окончательно просыпаюсь, когда чувствую, что по ноге кто-то ползет. Крыса! Твою мать! Меня просто сдувает с нар. Крыса напугалась не меньше меня, и взвизгнув скрывается в форточке. Сон не сняло рукой, его просто отшибло напрочь. Что бы не замерзнуть начинаю греть и пить чай. В майдане нахожу книжку А.Дюма, за давностью лет не помню называния, помню лишь то, что по занудству, она даст фору учебнику по философии. Читаю, что бы не думать о том, как же холодно. За ночь и ту часть утра, пока не начали греметь кормушки, а это значит время уже начало шестого и разносят завтрак, прихлопнул Дюма. Чай принесли чуть теплый но потрясающе сладкий, хлеб, вчерашний, но удивительно белый, каша, горячая, но отвратительно пресная. Сна ни в одном глазу, но оно и к лучшему - впереди мой первый, и быть может, решающий день на централе, нужно быть в форме. Ничего лучше не придают форму, как промозглый холод и снующие по нарам крысы.
Часов может в девять меня поднимают наверх и закрывают в боксике. Боксик, не в пример московским загажен до ужаса, заплеван, захаркан и засижен тысячами задниц. Оббитые железом двери, мать честная, да по слоям краски, они, выходит, ровесники самого централа, порою даже можно прочитать привет какой-то Махе, датированный аж 1982 годом! Листы железа, которым оббиты все двери централа, уж не знаю для чего, но все они пробиты тысячами дырок, били гвоздями, и листы к дверям, прибиты той стороной, на которой торчат острые заусеницы. Колотить в такие двери руками - это то же самое, как лупить по мотку колючей проволоки, а ты и не лупи, или лупи, но ногами. Вот почему нижние половины дверей, как правило до блеска отполированы подошвами зековской обуви. Кстати, самое "древнее" послание, я нашел в одной из камер карцера, куда угрелся несколькими годами позже, это отдельная история, дак вот, дата стояла 1969 год! Сидеть можно, если этим словом можно описать свое положение, устроившись на узенькой лавочке, но лучше конечно стоять, присесть можно на корточки, но долго так не просидишь, потому как тесно, даже одному, представить, что сюда можно забить восемь, десять человек? А ведь забивали и даже место еще оставалось, конечно оставалось, когда мусора, что бы не морочиться, попросту спускали с цепи овчарку и та с лаем кидалась на стоящих зеков, залетали в боксик как миленькие, а последний даже дверь успевал захлопывать. Кстати о собаках.
Собак на централе достаточно много. Меня по первости, слегка шокировал тот момент, что собаки не только встречали зеков, но и сидели на цепях на разных этажах корпусов, под переходами, бегали по крыше, одним словом, постоянно сохранялось ощущение не тюрьмы, а концлагеря. На ночь собак с цепей спускали, они как угорелые носились по централу, драли зазевавшихся кошек, хотя пару раз рвали в клочья малолеток, что по глупости ломились в бега через крышу. Встречались не только овчарки, были и кавказцы, питбули, парочка ротвейлеров - впоследствии я узнал, что этих собак сдавали в тюрьму сами хозяева, не в силах сладить с начавшими звереть питомцами. Почему уделяю этому столько внимания, да потому, что почти три года просидел в камере под дверью которой был такой "собачий" пост. Ох и натерпелись же я и мои сокамерники. Ладно бы сидел огромных размеров добродушный кавказец, который гулко попукивая, дрых целыми днями, а видя, что к кормушке несут передачку, вставал, подходил к кормушке, просовывал в нее свою башку и стоял так до тех пор, пока не получал угощение. Иногда его место занимала овчарка, полудохлая но до того брехливая, что начинала неистово, хрипя и задыхаясь лаять на любого, кто появлялся в поле ее видимости. К слову сказать, я за эти годы всех собак выучил, и некоторые, как ни странно, меня запомнили, и уже не лаяли, не бросались, а лишь ворчали, сидя на своих деревянных настилах, и только кавказ позволял мне почесать ему нос или за ухом, и то, пока никто из мусоров не видит. Их оказывается специально тренируют, что бы на людей в гражданке кидались, говорили что еще на запах натаскивают, мол, от зека пахнет так, что хоть святых выноси. То, что как ты не мойся, а начинает со временем вонять от нашего брата тюремным смрадом - это факт, но не меньше воняют и те, кто работает в этом заведении, так что запах тут не причем, по крайней мере, в стенах тюрьмы. Мусора тюремные, кстати, проявляют несвойственную им скромность, полностью меняя гардероб, когда приходят на работу, ну или уходят с работы. Скромничают они в форме по городу ходить. Военные вот не скромничают, милиционеры - то же в этом вопросе скромностью не блещут, а вот тюремные - стоит ему форму снять, да за забор выйти, ба, да не узнать человека, как мыши по разным сторонам, шмыг-шмыг, и нету никого. Сам видел, но всему свое время.
Сижу я, стало быть в боксике может час, может поболе, наконец, меня выводят на коридор, и я оказываюсь перед входом в комнату, стол, стулья, какие-то карточки, за столом сидит подполковник, смотрит на меня, я опять очи долу, представляюсь. Подпол настроен чуть ли не игриво. Предлагает отдохнуть от переезда, вообще предлагает отдохнуть, и не понятно, то ли он шутит, то ли устроит сейчас такой "отдых", что мало не покажется. Подпол обещает меня навестить и дает команду меня увести. Ведут по коридорам, через улицу во внутренний корпус. Как входишь в корпус, сразу шибает канализацией, потом становится видна и сама канализация, шипящие и сочащиеся трубы, уходящие в полузатопленный подвал, пар и испарения, ну и конечно крысы, что сидят на этих трубах, ни мало не пугаясь вошедших людей. Идем дальше, спускаемся не то в полуподвальный этаж, не то в подвал, напоминающий первый этаж. Коридор и камеры по разным сторонам. Что удивило - двери в камеры, деревянные, обшиты стальными листами. В коридоре несколько мусоров, один из них называет мою фамилию и номер камеры. На моей памяти, это был единственный мусор, который мог, а точнее не мог пропустить мимо себя зека, что бы не огреть его дубинкой, или просто не дать хорошей затрещины. Хотя на дворе стоял конец 2001 года, лютовать мусора на централе перестали совсем недавно, хотя отголоски этого беспредела, отдавались на затылках и спинах зеков еще годик, полтора, пока мусорам не запретили носить с собой дубинки. Выхватил я тогда свою пиздюлину - первую такую нормальную пиздюлину, так что до камеры не дошел - долетел легче ветерка. Мусор что-то там пробурчал про пидарасов и пидагогов, а поскольку сам был пиковый, а точнее, азер, то его бормотание никто толком не расслышал. Азер этот, кстати, был из старшего офицерского состава, начальник пятого корпуса, ну вот хоть убейте, не запоминаю я фамилии подонков, и имен этих уродов я то же не помню, а так бы написал непременно. Через полтора года он на пенсию ушел, как говорится, умер Максим, да и хрен с ним. Камеры же, открывали простые инспектора, рядовые, или сержанты, как всегда убогие во всем, в отношении к себе и к людям, вороватые и бздливые. Мы этим частенько пользовались, что позволяло нам, отдав пачку "америки", избежать обыска в камере, или просто сделать так, что бы он в свое дежурство про нашу камеру забыл. Камера N 118, как я уже говорил, оббитая стальным листом дверь, за ней, оказывается еще решетка, то же на замке, но вот, и решетка с лязгом открылась, по седлу получать сегодня мне уже не хотелось, по сему, быстренько протискиваюсь в камеру.
21
Камера шириной метра три и в длину метров пять. Сразу, как входишь, налево уже знакомый бетонный холмик с дыркой, заткнутый туго завернутым пакетом - якорь называется, над ним кран, с приспособленной в качестве насадки тюбиком из-под пасты. В пол шаге справа - узкий стол и лавка, вмурованная так близко к толу, что сидеть получается только полубоком, дальше два "танка", то есть двухъярусные шконки, и венчает все это противоположная стена, и здоровенное окно, забранное в толстенную решетку и реснички, да так плотно что свет сквозь них практически не поникает.
Меня встречает сморщенный старичок, лет этак шестидесяти пяти. Он тут за главного, или как принято говорить, "смотрящего" за камерой. Кстати к вопросу о тюремной иерархии. Вопросов минимум, кто куда откуда, и милости просим в нашу компанию. Выясняется, что камера шестиместка, шесть рыл в ней уже сидят, я стало быть седьмой. Обычное, кстати говоря, дело. На моей памяти, в такой шестиместке сидело и по восемь и по девять человек. Дедка звали Вася, кличка "Хан". Сидеть Вася начал с 1969 года, отсидев первые 20 лет, погулял два годика на воле и угрелся на очередные пятнадцать лет. Остальных сокамерников помню плохо, в общем не плохие такие ребята, все на своей волне, вопросов никаких не задавали, каждый был занят своими мыслями.
Общался я по большей части с Васей. Вася оказался не без придури, но в первые месяцы моего пребывания, помог он мне конечно здорово. Помог в постижении науки сидения, помог разобраться в хитросплетениях внутритюремных отношений как между мусорами, так и между зеками. Спать договорились с Васей по очереди. Вася спит днем, я сплю ночью, потому как Вася, по ночам "стоит на дороге".
О, "дороги" централа стоят того, что бы рассказать о них чуть подробнее. На централе существует несколько типов дорог. "Ноги", это когда почта и груза перегоняются из камеры в камеру или из корпуса в корпус при помощи шныря - уборщика, или баландера, разносчика пищи - зека, оставшихся после приговора суда на централе, и решившие не ехать на зону. Уважения к ним со стороны остальных сидельцев никакого, их считают "красными", т.е. вставшими на путь сотрудничества с администрацией. Но, услугами их пользуются регулярно. Далее идут дороги по воздуху. Делается это так. Из газет сворачивается трубка, диной метра полтора, два, делается волан, к которому привязывается тонкая нитка. Самый здоровитый, предварительно высунув трубку, прицеливается в решку, т.е. окно, допустим корпуса напросив, и что есть силы дует, или "застреливается" с той решкой, с которой ему нужно наладить "дорогу". Не с первого раза, но как правило волан попадает в эту решку, где его уже ждут, и с помощью удочки, скрученной из тех же газет, затаскивают в камеру. Дорога налажена. Самыми экзотическим, но наиболее распространенными, на мой взгляд, были "мокрые дороги", иными словами, через дальняки. Тут тоже требовались определенные сноровка и умение. Для начала плетется "конь", прочный канатик из свитеров, с добавлением капроновой нити из носков или из мочалок. После того, как конь готов, на него закрепляют "ежиков", сложенные крест-накрест спички, после чего, дорожник, т.е. зек, стоящий на дороге, отбивает условный стук в соседнюю камеру, что бы те были наготове, он будет "сливаться". Уже упомянутый мною якорь, помимо того, что случит затычкой от крыс и от вони из дальняка, служит еще клапаном, не пускающим воду. Якорем затыкается дальняк, и в небольшое углубление, набирается вода, за тем в нее спускают коня, и когда он намокает, якорь поднимают и конь, вместе с водой сливается в канализацию, где встречается с конем из соседней камеры. Дорожник из соседней камеры, начинает потихоньку выбирать своего коня, и если они сцепились, то вместе со своим, он вытаскивает и коня из нашей камеры - вуаля, дорога налажена. Возможно это стало потому, что система канализации представляла собой одну трубу, проложенную посреди коридора, и соединенную с каждой камерой. Точно так же, действовала и "мокрая дорога" между этажами, с третьего по первый было два стояка, и в камерах, сквозь которые они проходили, в стояках имелись специальные дырки, через которые и ловили спускаемого со второго или третьего этажа коня. По мокрой дороге разгонялись груза совершенно разного наполнения, начиная от почты, сигарет и чая, и заканчивая предметами туалета и нижним, а порою и верхним бельем. Мусора конечно про все эти способы знали, и как могли конечно с ними боролись. Так с дорогами по воздуху, боролись при помощи тех же шнырей - "конокрадов", которые ходили по дворам и длиннющей, высотой в два этажа составной палкой обрывали коней. Контрразведка, выставленная на решках, как правило успевала предупредить о приближении конокрада, но случалось и так, что те специально подкрадывались незамеченными и обрывали дороги. Ненавидели их все жутко, особенно малолетки, которые специально собирали отходы своих малолетних организмов в "пятикопейки", целлофановые пакеты, и при приближении к корпусу конокрада, выждав удобный момент, сбрасывали их ему на голову. Женщины, как правило, не стесняясь в выражениях материли его так громко, что на соседних корпусах все быстренько расцеплялись и конокрад, весь в говне и моче, обложенный матом, с позором удалялся. С мокрыми дорогами мусора, как правило не возились, брезговали, за них с этой задачей прекрасно справлялись крысы, постоянно перегрызавшие канатики.
Вторая решетка, дублирующая первую дверь, осталась с тех пор, как в этих камерах сидели сначала приговоренные к расстрелу, (централ был еще и исполнительной тюрьмой, т.е. тюрьмой в которой приводили смертный приговор в исполнение), а с 1996 года, и по середину 2000, в них сидели приговоренные к пожизненному лишению свободы. После ремонта, их всех перевели на "кладбище", этакий закуток из 10 камер, названный так в силу своей оторванности от корпусов и лишенный "дорог", к которому я еще вернусь в процессе своего рассказа.
Расписывать и рассказывать про тюремную иерархию я много не стану - все как обычно. Существует две ветви власти - мусорская и воровская. Каждая гнет свою палку. Мусора делают все, что бы жизнь зека стала еще противнее и тяжелее, "блатной круг", т.е. зеки, которые или сами себя считают блатными, или им кто-то про это нашептал, делают так, что бы их "блатная" жизнь, по возможности не ухудшалась, прикрывая все это высокопарными словами типа: "тюрьма, наш общий дом", "арестантская сознательность", "дело общее" и так далее, в втихомолку, а иногда и не очень сотрудничая с администрацией по разного рода вопросам. Хаты, сиречь камеры, делятся на красные и черные, на камеры общего режима, и камеры, где содержаться "строгачи" и "полосатики", т.е. зеки, либо уже сидевшие на строгом или особом режимах (на особом режиме на робу нашивают три полоски), либо обвиняются по тяжким или особо тяжким преступлениям. Однако, деление это условно, как правило в камерах сидели все подряд, строгачи, общий режим и до кучи полосатики. Есть камеры большие - на пятьдесят - семьдесят человек, есть поменьше, рыл на десять-пятнадцать, есть и маломестки - на шесть человек. На корпусе малолеток были и одноместки, там же находились две "резинки" - специальные камеры, полностью оббитые резиной, в них как правило сажали буйных, отказчиков от еды, и малолеток, дабы сбить с них прущую со всех мест дурь. Есть камеры где держали поселенцев-этапников или тех, кому дали поселок в зале суда, есть камеры где сидят в основном кассационщики, т.е. зеки, обжаловавшие приговор и дожидающиеся рассмотрения его в областном суде. Есть еще камера N 44, самая большая по площади на централе - это петушатник, что это такое, ты и сам знаешь. Когда я в 2006 году уходил на этап в лагерь, таких камер по централу было уже штуки три-четыре. В красных камерах сидят те, кто находясь в лагере прежним сроком, или приехал из лагеря за добавкой, встали на путь сотрудничества с администрацией, т.е. занимали какие-то должности, были завхозами, состояли в различных секциях, типа дисциплины и порядка, стояли на должностях комендантов или нарядчиков, одним словом - красные. Ну а в черных, сидели все остальные, кто еще не понял кто он по этой жизни, мужики-работяги, или те, кто "сидели на мурке", т.е всячески показывали, какие они крутые пацыки, крутости которых, правда, хватало до ближайшей лагерной пересылки.
Практически все четыре с половиной года, я провел на этом, полуподвальном этаже пятого корпуса, еще именуемого "спецами". По идее, сидеть там должны самые матерые и закоренелые уголовники. Порою так и было, но большей частью, "спецы" славились тем порядком, внутренним укладом, который сложился там за долгие годы. Мусора тут особо не лютовали, поскольку понимали, кто сидит в камерах, традиционной мышиной возни, склок и дрязг, свойственных другим корпусам, да даже этажом выше, на "спецах" никогда не было, все было по другому. На "спецах" стояла тишина, тишина обусловленная сознательностью и опытом людей, на "спецах" сидевших. Формально спецы считались черными, но просидев на них четыре с лишним года, я убедился, что порою в камеры заезжали зеки, красные как пожарные машины, с рогами, как у троллейбуса - и ничего, сидели, тянули лямку арестантского быта, потому как понимали, что баловство это все - красные, черные,- главное, в тюрьме судят о человеке по его поступкам, которые он совершает. А то, что "блатной", державший в страхе целый этаж, стоило ему только выехать на этап, оказывался конченой мразью, и как выяснялось, из оперотдела не вылизал - дак с него и спрашивали, как с суки и мрази, а когда красный, пухнувшим с голодухи этапникам свою пайку давал или заварку чаю, дак никто не смотрел - кто эту пайку дал, главное что не петух, хотя, как в одной байке говориться, это еще доказать нужно, жрать то всем хочется, и слова добрые ему говорили, так что "спецы" в этом плане были очень демократичны и либеральны.
22
Первая за все месяцы свиданка с родителями, первая передачка, первый Новый, 2002 год. Постепенно все стало принимать однообразные и выверенные временем движения и формы. Встречался с Ларисой Михайловной, новостей от следствия никаких, их, этих новостей, не было до конца февраля, когда, наконец Гараев, а теперь он возглавил группу следователей, под бдительным оком Исканцев, бдевшем за ним из Москвы, не составил окончательное обвинительное заключение.
Постепенно выяснил кто где сидит из подельников. Каждому выпала своя, не менее тяжкая доля. Греса вообще взяли тепленького прямо из дома, Чемпиона привезли из Москвы, оказывается, мы сидели с ним в соседних камерах в Матросской тишине, но там, в отличии от нашего централа любой контакт исключен в принципе. Бороду, после того как Эдик Лопатик получил от него отворот поворот, арестовали прямо в здании на Петровке 38, прокатили по Бутырке, предварительно оповещав сидельцев, что в камеру к ним заедет людоед-насильник детей. Били его часами, и сутками, но не сломали, отняли все здоровье, но как посылал он Лопатика на хер, так и посылает. Девиз с Драконом то же хапанули горя, пока все более менее в их быту не обустроилось.
Как я уже говорил, скрыть в тюрьме что-либо, практически невозможно. То, что по централу катается банда, занимавшаяся торговлей через интернет обкаканным детским нижним бельем, вскоре знал весь централ. Так же весь централ знал, что в банде состояли москвичи, питерцы, и даже один негр, которого точно видели, как он выходил из камеры. У каждого при обыске нашли не меньше тысячи долларов однодолларовыми купюрами, а у их главаря, даже брильянт, который он за каким то хреном попер с собою в тюрьму. Ребята говорят жуткие, отпетые компьютерные маньяки, по этому их всех закрыли на "кладбище", потому что их главарь, забашляв мусорам, затянул на централ ноутбук с интернетом, стиральную машину с холодильником, и теперь пашет на хозяина. То, что по большому счету, о нас толком никто ничего не знал, сыграло нам на руку. Не помогли даже происки Баландина, пытавшегося через местных оперов закинуть про нас инфу в камеры где мы сидели - Роме быстро выписали стопарей, не лезь, собака не в свой огород, у них на нас счет были четкие указания, супротив которых Ромины потуги - это как писать в шторм, стоя на краю мыса Доброй Надежды, я ж говорю, хорошо когда на весь город одна тюрьма. Уже много позже, когда к нам привыкли настолько, что стали называть "профессура", когда стали всплывать некоторые подробности за что конкретно нас припарковали, все это блекло на фоне тех слухов, что ходили про нас на централе, а следовательно, не вызывало такого нездорового интереса.
В конце февраля, начале марта 2002 года, мне и естественно моим подельникам, начали предъявлять обвинение. Точнее не так. Поскольку все возможные сроки, отведенные по закону на следствие были давно выбраны и следствие не раз продлевалось, поскольку постоянные затыки, несостыковки и подтасовки нужно же было как-то мотивировать, и пока дело не дошло до подписи Генерального прокурора, эти продления у них прокатывали. Следующее продление по закону мог подписать только Генеральный прокурор. Исканцев с такой просьбой к нему сунуться не решился, поскольку понимал, что хоть и Устинов был в курсе того, как он глаз не смыкая расследует это дело, но стоит ему повнимательнее к ходу расследования присмотреться, то могут всплыть такие подробности, от которых не поздоровится всем, и Исканцеву и Гараеву, не говоря уже о мелкой сошке. По сему, было решено следствие быстренько сворачивать и предъявив обвинение, не менее быстренько передать дело в суд.
Обвинительное заключение получилось на славу. Увеситая такая стопочка, листов этак на сто с небольшим. Торжественное вручение обвинения, ознакомление, роспись в получении копии - это же целая процедура! Ах, как мне его сейчас не хватает! Сколько "умных" и чарующих своим дебилизмом фактов я бы смог процитировать. Остановлюсь на тех, что еще держаться в моей памяти, как нетленные перлы, как столпы и памятники тупости, катастрофического, клинического идиотизма всех тех, кто к этому обвинительному заключению имеет хоть какое то отношение. Поскольку обвинительное заключение было одно на всех, в том смысле, что в одном документе были расписаны эпизоды с участием все обвиняемых, остановлюсь на тех, которые касались непосредственно меня. Всего мне вменялось по моему эпизодов тридцать или около того, начиная с 1998 года по сентябрь 2001 года.
22
Я могу ошибаться в последовательности, но по моему, открывал обвинение эпизод, когда я, в ночь с 4 на 5 сентября 2001 года, оговорюсь, по мнению следствия, после того, как Слава Булдаков, сытый и намытый попытался заснуть, я, воспользовавшись тем, что он был не в состоянии оказать сопротивление (попробуй тут на сытый желудок посопротивляйся), я, особо не церемонясь, пристроился к нему, и вопреки его воли и желания, а, я еще и лишил его возможности двигаться, крепко прижав к себе, да к вот, совершил с ним акт соития. Действительно, я ошибаюсь, обвинение начиналось с событий 1998 года - точно!