Макс Петров являлся подающим скромные надежды студентом факультета журналистики Горно-Алтайского университета. По мнению преподавателей, был он больше брутален, нежели умён, учился, однако, на платном, а потому с отчислением тянули, и до начала третьего курса парень кое-как допилил. Медиана, впрочем, ему не светила, потому что ай кью приписками не увеличишь, а тут ещё и влюблённость, привязавшаяся на втором курсе, начала стремительно прогрессировать.
Влюблённость носила имя Лена. Вообще-то, лены хороши тем, что их много, и они разные. Встречались мне лены-блондинки и лены-брюнетки, лены-идиотки, и лены-недурочки... Даже одна почти умная попадалась, но это была так, ошибка природы. И вот эта самая Лена Малыхина, шатенка, небольшого роста, слегка обесцвеченная в домашних условиях подругой, с губами яркими, как помада, буквально свела с ума несчастного Макса. Не сразу. В два приёма. Но пик наступил именно в сентябре.
Все пары напролёт он рисовал теперь в тетрадках для конспектов сердца, заколотые стрелами, в газету, где тискал статейки, и дорогу забыл, а всё свободное время торчал в центральной библиотеке на подоконнике. Там зубрила суженная. Иногда она откладывала учебники и целовалась с ним в холле второго этажа. Лена была лишь слегка увлечена Максом, и сессию планировала сдать на отлично.
Училась девушка на том же факультете, только на курс младше, увлекалась, чем ни попадя, но самозабвенно. На данный момент её волновали проблемы археологии и физические теории пространства. Ни в тех, ни в других Лена не разбиралась, но готова была часами выслушивать лохматых длинноногих знатоков-пятикурсников, которые настигали её прямо в библиотеке. Она общалась, а Макс томился рядом, мешая пятикурсникам переходить от обольщения физикой к физическому обольщению.
В тот день неожиданно испортилась погода, а Лена оповестила радостно:
- Макс! Я еду на выходных на раскопки! Мне Лёша Прокин вчера звонил, они там та-акое нашли!
И тогда студент понял, что случилось страшное - возлюбленная влюбилась. Только по-настоящему влюблённая способна трястись под осенним дождём пять часов в автобусе сначала по трассе, а потом и по бездорожью. Без любви она не поехала бы в такую погоду даже на дачу.
Понятно, что Максу предстояло тащиться следом. Он собрал старенький папин рюкзак, отыскал его же дождевик. Догадался прихватить минералку и бутерброды. Водки им выдали в достатке по прибытии.
Замёрзший как собака Макс, ведь он-то не был влюблён в лысоватого уже студента-историка, таскался за Леной вокруг ямы с красивым названием раскоп. Историк предпочитал рассказывать о своих успехах под дождём, из-за которого работа по ковырянию в земле встала. Он не думал о том, как мокрая девушка будет спать в мокрой палатке. Впрочем, водки у археологов действительно оказалось с избытком.
Макс пил с историком примерно до полуночи, потому что обострения бронхита из-за промокших ног получить не хотел. Но Лена почти не пила - её грела любовь.
Пятикурсник оказался крепок на спиртное, как отрытый им же булыжник с подобием карты. Он громко вещал про скифов, сожалел, что двумястами метрами дальше высится военный объект, а, судя по найденному в раскопе булыжнику с этой самой картой, именно там должен быть основной, самый древний курган. И в кургане том не только медные бляшки, но и золотишко должно водиться. Впрочем, золото историка интересовало в сугубо научном смысле.
В конце концов, историк допился-таки до состояния откровения и снова повел Лену к раскопу, пытаясь показать что-то невиданное именно при свете луны, которая падает на камень-карту. Там, по его словам, получалась едва ли не стрела, прямо указующая на объект с вышками и собаками.
Макс сопротивлялся, как мог. Лена едва немного просохла, тьма зияла разинутой пастью, и только фонарик на лбу историка мог нащупать в ней неведомые ещё зубы.
Место раскопа было в основном песчаным, но нашлась и глина. Девушка оступилась и с визгом съехала в яму.
Пока Макс месил в темноте грязь, туда же, матерясь, отправился на заднице историк. Фонарик упал с него, раскоп погрузился во тьму. Потом над головами студентов прорезалась вдруг ветвистая молния, на миг стало светло и запахло озоном.
- Прямо в наш курган долбануло! - обрадовался историк, перекрывая небесный грохот. - У вояк там вышка железная!
Это были его последние слова.
Очнулся Макс от боли. В голове стреляло. Рядом жалобно кашляла Лена.
- Эт вот есть твой удача?!! - грозно вопросил кто-то сверху густым басом.
Голос был хриплый, странный, коверкающий привычные звуки.
- Эт никчёмный тряпка есть удача? - повторил голос.
Макса подняли за шиворот и опустили носом в густую сиреневатую траву. Студент попытался извернуться и посмотреть вверх, но солнце тут же ослепило его. Потекли слёзы.
- Не мужчина есть, - констатировал голос. - Я ждал тебя дать приход предка. Эт вот есть - предок? Мальчишка есть предок?
- Водитель! - закричал издалека другой голос. - Эт ещё есть тут другой! Ходи-ходи?
- Ходи! - заорал невидимый "водитель", и студент проморгался, наконец.
Возвышающийся над ним мужчина был одет, несмотря на жару, в такой же, как у Макса, поношенный туристический дождевик, был огромен, небрит во всех возможных местах и... (студент не вовремя вдохнул) - от него шёл прямо-таки сногсшибательный запах пота.
Лена сидела на траве чуть поодаль и плакала. Вокруг неё толпился десяток полуголых волосатых мужиков без дождевиков. А с соседнего пригорка ещё один могучий тип гнал пинками студента-историка. Студент лихо скакал на карачках, а под правым глазом у него споро созревал сочный фингал.
- Ойййй, - выдохнул Макс.
Он понял, что питиё всё-таки иногда определяет сознание, особенно если у него достаточная крепость.
Кошмар, что он видел сейчас, на трезвую было не придумать. Волосатые мужики казались реальнее головной боли - кряжистые, страшные. Но, если присмотреться, одеты они были в своё немногое тщательно и аккуратно, были потными и вонючими, но не грязными. А дождевик... Макс понял, почему сей предмет туалета показался ему таким знакомым. Волосатый просто ограбил его!
- Плохо! - возвестил из-за спины студента-историка третий голос. - Много устали. Одежда рвалась, пищу съели. Плохо!
Ещё пинок ноги, обутой в плетёную сандалю вроде лаптя, и неудачливый археолог приземлился в двух шагах от Макса.
Лёхой его звали - неожиданно для себя вспомнил Макс. В голове у него стало вдруг звонко и пусто, как перед самым главным экзаменом.
- Что ты есть? - грозно спросил мужик, одетый в трофейный дождевик.
- Я студент... - промямлил историк.
По щекам его текли грязные слёзы. Лысоватому историку было очень больно в самых чувствительных местах тела.
- Что есть студент? - удивился одетый в дождевик, насупился и стал похож на Бормана из старого советского фильма.
- Я учусь...
- Робя? - удивился Борман. И махнул рукой тому, что был в лаптях. - Дети большие у предков есть, читал ты?
- Есть вставать, идти! - скомандовал Борман, и Макс живенько подскочил. Он не хотел передвигаться как Лёха, на карачках.
Лену один из волосатых поднял, словно котёнка и бросил через плечо. Макс и не пытался заступиться: девушку хотя бы не били, а вот они с Лёхой легко могли огрести в любой момент.
Когда студенты удалялись от зелёного холма, где им суждено было очнуться, Лёха махнул рукой назад и влево. Макс оглянулся. В паре сотен метров высился проржавевший ветхий остов сторожевой вышки!
Жилище волосатых порадовало - добротные бревенчатые срубы, безыскусные, но крепкие. Вокруг - огороженные посадки, где виднелась засохшая ботва не докопанной картошки. На солнышке носились полуголые ребятишки. Увидев гостей, они бросили все дела и молча столпились вокруг. Подошли и крепкие, с налитыми щеками и грудями, тётки. Тоже уставились подозрительно.
Из большой избы вышел жердеватый старик.
- Добра тебе, Начальник! - рявкнул Борман. - Плюнула наша бочка. Привели. Говорят - дети малые, учить надо. Скажи, разве это есть предки?
Начальник помялся, поскрёб жидкую бородёнку.
- Тайна есть. Не тебе знать! - сказал он строго. И обратился к Лёхе, как к самому старшему:
- Как отца есть звали?
- Пппитрович, - пробормотал студент.
- Гляди, Пппитрович, - сказал Начальник, продолжая доить бородёнку. - Ты есть наш отец...
Борман плюнул и демонстративно растёр ногой.
- Атом! - Начальник погрозил небесам указательным пальцем. - Мы все есть дети твои. Мы жили, а ты с нас спрашивал строго. Мало учились. Мало хотели знать. И дети детей твоих - мало учились. И дети детей их. На тебя надеялись дети. И ты дал им умные машины, чтобы всё делали на Земле...
Начальник задумался, поковырял в носу, посмотрел в тугое осеннее небо. Тот, что в лаптях, исподтишка пнул Лёху, тот взвизгнул и отвлёк старика от высокого.
- Всё больше было машин, так пишут твои книги. Всё меньше знали о них люди. Машины были крепкими. Работали долго. Люди учились всё меньше. А потом мир изменился, и сломались машины. Кончилась их чёрная кровь. И реки сломались у тех машин, что пили воду, и ветры обрушили те, что питались ветром. С неба шёл холодный снег, и вода лилась. Много умерло.... - старик снова задумался, потом с сомнением взглянул на Лёху. - Вот ты скажи - можешь машины делать?
Лёха затрясся, потому что нога в лапте снова приподнялась.
- Я... я историк, - промямлил он. - Я изучал, как древние люди жили.
- Не надо нам - жили, - сурово оборвал Начальник. - Надо машины делать! Лапти делать! Еду делать!
Лёха беспомощно развёл руками.
- А ты? - повернулся старик к Максу.
- Я журналист, - брякнул Макс и понял, что сказал что-то не то.
- Руками что умеешь? - спросил Борман. - Что есть делать можешь?
- Ка-артошку копать, - пробормотал Макс, уставившись на соседний огородик.
- А пороть тебя буду сильно, если плохо копать будешь, - согласился старик. - Девка же совсем немощная. Сильного мужа ей найти надо, чтобы не замёрзла в зиму.
Борман с сомнением покачал головой.
Макс зажмурился, мечтая только об одном - чтобы закончился уже этот пьяный кошмар про попаданцев.
Через час он уже чистил картошку, потирая превентивно обработанный зад. С донесением знаний до нужного места тут не церемонились, боясь потерять те немногие умения, что остались у племени людей. И Макс, такой неспособный раньше к учёбе, быстренько научился чистить у свиней, полоть огород, ходить в вылазки к развалинам бывшей Катунской ГЭС, чтобы добыть там что-нибудь, пригодное для хозяйства.
Ходил он с Борманом и на развалины военного объекта. Там высился железный ангар, похожий на огромную бочку, куда, как утверждал Борман, "залезли когда-то много предков и пропали в другие, хорошие земли". И теперь надо ждать, пока накопится в бочке немножечко текучей жизни, и, может быть, выкинет тогда она из других времен, настоящего предка. Он научит делать машины, снова изобретёт электричество и тогда жизнь у людей наладится. А пока - нечего глазеть! Лапти учись плести!
Уже по первому снегу встретил как-то утром Макс зарёванную Лену. Она долго жаловалась ему на вонючего даже прямо из бани мужа, а потом начала палочкой писать на белоснежном снегу: Лена+Макс, как когда-то писал ей он.
Старик-Начальник чесал как раз худые бока на солнышке. Он и углядел.
Теперь студенты втроём учат зимой читать и писать здешних детишек. Летом-то никак, другие науки, но зимой - учёба каждый день. И старик-Начальник следит строго: чтобы каждый завалящий стишок - наизусть. Кто его знает, может, и стишок пригодится?