Бэд Кристиан : другие произведения.

Магистериум морум

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.13*15  Ваша оценка:

  
  
  
  
  

МАГИСТЕРИУМ МОРУМ

  

MAGISTERIUM MORUM

  
  

ОГЛАВЛЕНИЕ

  
  Пролог
  
  Часть I. Nigredo
  Глава 1. Теория и практика воспитания
  Глава 2. Холодное купание в Аду
  Глава 3. Ворон - всего лишь вестник
  Глава 4. Гость из Ада
  Глава 5. Свобода и расстояние
  Глава 6. Опасный подарок
  Глава 7. В первом из кругов
  
  Часть II. Albedo
  Глава 8. Кубок с драконом
  Глава 9. Тьма как предчувствие
  Глава 10. Картина, написанная слепым
  Глава 11. На агнцев и козлищ
  Глава 12. Не промахнись!
  Глава 13. Один против всех
  Глава 14. Фурия
  
  Часть III. Citrinitas
  Глава 15. Бунт
  Глава 16. Две женщины
  Глава 17. Пять из пяти
  Глава 18. Зеркало, которое врёт
  Глава 19. Крещёные и чумные
  Глава 20. Слишком маленькая чашечка яда
  Глава 21. Бешенство бунта
  
  Часть IV. Rubedo
  Глава 22. Смерть или смирение?
  Глава 23. Торг
  Глава 24. Адская справедливость
  Глава 25. Паладин
  Глава 26. В огне и тумане
  Глава 27. Только в огне
  Глава 28. Только в дыму
  
  Часть V. Rebis
  Глава 29. Всё не так, как оно выглядит
  Глава 30. Черти, женщины и кошки
  Глава 31. Три бутыли рябиновой водки...
  Глава 32. Что нужно знать о полярных лисах
  Глава 33. Плачущие
  Глава 34. Аро или Дамиен?
  Глава 35. Последняя
  
  
  
  

Пролог

  
  
'Демоны, принимающие мужской (инкуб, от лат. incubare - 'лежать на') или женский (суккуб, от лат. succubare - 'лежать под') облик и вызывающие ночной кошмар или вступающие в половую связь с человеком...'
  Махов А. Е. 'Hostis antiquus: Категории и образы средневековой христианской демонологии. Опыт словаря'
  
  - Смотри на меня, демон! - голос ломок и юн.
  Молодой человек высок, крепок. Поверх кольчуги - чёрно-алый, подбитый куницей плащ, на ногах - мягкие кожаные сапоги. На шее... Амулет, называемый 'via sacra' или 'святой путь'. Довольно неприятный, но медный, а это срезает для потусторонних половину его магического 'веса'.
  Тяжёлое, смуглое тело демона возится в пентаграмме, пылающей на каменном полу колдовской башни. Это инкуб: он черноглаз и черноволос, пугающе красив, даже пот его пахнет заморскими пряностями. Руки и ноги демона растянуты по углам пентаграммы заклятьями, но голова подвижна: он оглядывается. Глаза горят, словно угли.
  Впрочем, униженное положение демона позволяет ему видеть лишь стены, облицованные чёрным шерлом, что отражает магические атаки, прокопчённые балки стрельчатого потолка да жирандоль с сорока свечами. Ибо сорок - число властвующего человека.
  Юный человек полон любопытства и трепета, но старается хранить высокомерие. Пленника он разглядывает, борясь с холодком у сердца. Потаённо прислушивается: не застучат ли по винтовой лестнице сапоги отца. Старый маг ранним утром покинул остров Гартин, пообещав вернуться к исходу осени. Но желания и дороги людей переменчивы, потому юноша немного трусит.
  Башня, однако, молчит, даже если внимать ей колдовским слухом. А если слушать так, как делают это молоденькие оруженосцы или служанки с тонкими локонами вокруг нежных ушек, то с улицы и вовсе не протечёт ни звука. Таково одно из заклятий старого мага, противника скотского рёва и людской болтовни. Юноше кажется иногда, что отец просто боится внешнего мира. Особенно, когда повторяет: 'Желание каждого - обрести Мироздание, но Мироздание рано или поздно торжествует над всеми!'
  Отец часто говорит запутанно и непонятно. Юноша и без него знает, что в своё время каждый становится землёй. Но ведь сначала смертные проживают очень разную жизнь? Так стоит ли каждый день начинать с напоминаний о бренности?
  Демон издаёт рёв, больше похожий на жалобный стон. Мышцы его подрагивают в попытках нарушить колдовские путы, по напряжённому горлу пробегает судорога, потом ещё одна. Наконец вырывается натужное:
  - Чего-ты-хочешь?
  - Тебя!
  Юнец скользит глазами по распятому телу, не стесняясь его наготы. В глазах человека на миг вспыхивает и исчезает образ сорока свечей, и огонь окрашивает его зрачки нестерпимо алым.
  
  
  

Часть I. Nigredo

  
  
   []
  
  
   Великое Делание философского камня включает в себя несколько этапов. Их характеризуют цветовые изменения компонентов: это 'чёрная', 'белая', 'жёлтая' и 'красная' стадии: nigredo, albedo, citrinitas и rubedo.
  Нигредо - буквально 'чернота' - первая, подготовительная стадия, связанная со свинцом. Аллегорией нигредо в алхимической символике обычно являлся ворон. На этой стадии имеет место растворение Философского Меркурия и коагуляция Серы.
  Алхимики считали, что нигредо составляет начальную стадию любого процесса - как трансмутации вещества, так и души. Человеку кажется, что мир его разваливается на части. Будущее видится смутным и беспросветным, без надежды на избавление от пустоты и одиночества. Жизненный ритм сбивается, сознание опустошается. В бездонной пропасти нигредо единственной реальностью для человека становится смерть.
  Нигредо - тёмное состояние сознания, которое может быть отчасти соотнесено с гуной тамас в индийской философии. Тьма, печаль, тоска, ужас, сатурническая тяжесть - любой из нас без труда найдет огромное количество синонимов для него. Возможно, именно нигредо Святой Хуан де ла Крус описал как темную ночь души.
  Таким образом, Великое Делание - это, прежде всего, создание человеком самого себя, полное и всеобщее раскрытие его способностей, власть над своей судьбой и совершенное освобождение воли.
  
  
  

Глава 1. Теория и практика воспитания

  
  
'Не оставляй юноши без наказания: если накажешь его розгою, он не умрет; ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней'. Книга Притчей Соломоновых
  
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ренге, магическая башня на острове Гартин.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 6-й.
  
  Ночь, наконец, выдалась ясной. Словно рыбья чешуя мерцала на быстрой воде Неясыти дорожка первой луны. Сияние ночного светила напоило молочным светом блёстки отражений и даже листья сирени, разросшейся у мостков, макнуло в лунное молоко.
  Однако магистр Фабиус вышел на узкий балкончик колдовской башни не для того, чтобы насладиться сумеречными играми земли и неба. Он ждал, когда окончательно стемнеет, и на небосводе появится вторая луна. Для наблюдений ему нужны были обе - бледная Ареда и голубоватая Сциена, похожая на яблоко с откушенным боком.
  Движение лун давно занимало Фабиуса. Да и земледельцам провинции Ренге, находившейся под его опекой, не помешало бы уточнить календари большого и малого лунных месяцев. Потому на подоконнике среднего, рабочего этажа колдовской башни магистра, всё лето пролежал трактат 'О сферах' Энгуса Фаруса, придавленный на нужной странице тяжёлой дубовой линейкой, и медная астрологическая машина загромождала балкон. Она стояла, такая неуклюжая и разлапистая, что маг едва протискивался мимо неё в узкую, словно бойница, дверь.
  Машина была сделана из медной монеты в один глей, обозначающей плоскость земного Серединного Мира, трёх медных же обручей - путей двух лун и солнца, и четвёртого обруча, означающего условную границу земли и Ада. По сути это была сфера из трёх колец с монеткой в центре, разделённая на две полусферы ещё одним, поперечным кольцом.
  Фабиус начал собирать свою конструкцию от глея - монеты самой мелкой по номиналу, но весьма внушительной на вид. Крутил его вот так же ночью в руках, примериваясь к ходу лун... Тогда и осенило.
  Пути солнца и лун пришлось сделать кольцеобразными, так удобнее было строить модель, сгибая податливые медные полосы, какие идут обычно на обручи для бочек.
  Учитывая, что земной мир лежит над миром адским, Фабиус разделил получившуюся сферу условным экватором. Над монеткой располагалась теперь полусфера неба, под ней - полусфера Ада, а посредине лежал условный плоский блин мира людского, что совершенно совпадало с теорией, которую маг изучал когда-то в астрологических классах.
  Он надёжно зафиксировал свою машину на балконе, и теперь ночь за ночью царапал ножом 'восходы' и 'закаты' на медных кольцах. И мучительная странная истина всё чаще посещала его ум.
  По смещениям курсов небесных тел выходило, что луны и солнце продолжали потом свои пути и в нижней полусфере, освещая находящийся под Серединным миром Ад. Но ведь в Аду предполагалась первозданная тьма, скрывающая в себе море огня? И непонятно было, куда же деваются тогда внизу луны и солнце?
  Магистр нанёс очередную царапину и задумчиво погладил коротко стриженую бороду: адский Мир решительно не помещался в неожиданно круглую модель Мира Всеобщего.
  Фабиус достал из кармана фартука платок белёного полотна, вытер пот со лба и облокотился на каменные перильца балкона, наблюдая за небом. Одна из лун была круглой, вторая же - половинной. Такой, словно на неё падала чья-то круглая тень...
  Но у чего на небе тень может быть круглой? Да и от чего может появиться вдруг тень среди светил небесных? Разве что...
  Магистр метнулся в башню, едва не своротив свою астрологическую машину, схватил со столика у окна огарок свечи, втиснулся опять на балкон, нагрел огарок заклинанием и припечатал к обручу, обозначающему пути солнца.
  Понял, что поторопился. Поморщился, оторвал огарок. Тщательно отмерил место на 'подземной' части кольца, где по его новой странной логике должно было сейчас прятаться дневное светило. Снова припечатал. А потом, испытывая трепет, зажёг огонёк, пробормотав 'lux'.
  Покачал головой. Чуть подвинул дуги, избирающие движения лун, и...
  Тень! Тень, получившаяся от монетки и света самодельного солнца, упала на пометку, обозначающую луну!
  Магистр ощутил себя вором, проникшим в сокровищницу правителя Серединных земель. Он замер, утратив от восторга способность дышать.
  Дивное чувство длилось всего лишь пару мгновений, а потом покинуло его, оставив взамен тревогу. Жирный воск склеил пальцы, поднявшийся ветер задул свечу, рванул рубашку, охлаждая вспотевшую спину.
  Магистр скатал с пальцев воск, глянул для верности в трактат именитого астролога и рассмеялся его глупости. Нет! Луны и солнце никак не могли двигаться иначе, чем по кольцу вокруг плоскости Земли! Но где же тогда располагается Ад?
  Загадка была острее кинжала. Торопиться, однако, не следовало. Нужно было продолжать неспешные наблюдения, тщательно зарисовывая и записывая полученный опыт.
  Сияние мысли рано или поздно посещает любые головы, но возжигает свет лишь в тех, где царит незыблемый порядок! - так обычно говорил себе магистр Фабиус, но именно порядок и тяготил его сейчас. Магу хотелось расхохотаться во весь голос, расправить крылья, чайкой броситься вниз с узкого балкона прямо в быструю Неясыть!
  Но Фабиус лишь вдохнул полной грудью холодный воздух с реки, усмиряя зудение в мышцах, и замер, исполненный благодарности к сущему.
  Он позволил себе расслабиться, ощутить слияние со стихиями - ветром дремлющим, водой блестящей, землёю сонной и огнём, скрытым под пеплом.
  Маг уже почти растворился мыслями в окружающем, когда его сосредоточенность нарушило вдруг негромкое звяканье.
  Внутреннее, колдовское, зрение Фабиуса тут же обострилось. Метнулось ласточкой по двору, коршуном поднялось ввысь, к тяжёлому тёмному небу.
  Башня была расположена в достаточно защищённом месте - на небольшом скалистом острове посреди бурной реки. Но мост охраняли заклинания да двое обычных слуг, а мало ли каким тварям захочется проверить твердыню личной крепости действительного члена Магического совета?
  Однако звук прилетел не с дружественным магистру ветром. Он исходил из окна нижнего этажа башни, где располагалась комната сына. Теперь оттуда же послышались вскрик, лязг железа о камень и словно бы... бормотание.
  Фабиус ощутил досаду. Дамиен давно обходился без няньки и был уже слишком взрослым, чтобы говорить во сне или плакать от призрачного страха. Но всё-таки маг оправил одежду, стряхнув с рабочего фартука застывшие кусочки воска, и тихо направился вниз.
  'Может, стоит, наконец, показать астрологические опыты сыну, раз уж дурной сон разбудил его? - размышлял Фабиус. - Не смущая, разумеется, юный разум проблемами расположения Ада в привычной сфере мира, но хотя бы так, чтобы привить склонность к ночным наблюдениям? Конечно, в юном возрасте ночью полагается спать, однако мальчик - будущий маг...'
  Дамиен был единственным сыном и наследником весьма пожившего магистра. Мальчик входил уже в юношеский возраст, был пытлив, сообразителен, но несколько романтичен и малоуважителен к авторитетам Магистериума. Фабиус не раз замечал его за неподобающими разговорами с оруженосцами, подмастерьями...
  За дверью сына раздался звон.
  Магистр ускорил шаг, рискуя оступиться на узкой винтовой лестнице, освещённой единственным почти прогоревшим факелом, достиг наконец неширокой площадки перед дверью в комнату сына, вошёл без стука и застыл на пороге: Дамиен скакал по комнате в ночной рубашке, размахивая тяжёлым учебным мечом!
  Двигался он уверенно, ловко совершая колющие и рубящие удары, уклоняясь от неведомого противника, парируя его выпады. Он раскраснелся, но дышал ровно. Видно, такая забава была ему не в новость.
  Фабиус так и остолбенел в дверях: потомственный маг не может унизиться до того, чтобы взять в руки оружие воина! Мальчишке уже сравнялось пятнадцать зим, он не должен так опрометчиво, так глупо...
  - Дамиен! - магистр не удержался и возвысил голос.
  Меч с грохотом обрушился на каменный пол. Юноша замер - краснощёкий, с прилипшими ко лбу кудрями. Его губы медленно теряли улыбку.
  Фабиус молчал. Он не знал, о чём говорить. Дамиен осваивал магическое мастерство с раннего детства. И кодекс Магистериума занимал в его обучении должное место, как тому и положено. Мальчик должен был запомнить уже, что руки мага могут, конечно, касаться холодного железа, всё это предрассудки, что от железа теряется мастерство, но вот унижать себя перед чернью нельзя. Маг не вправе уподобляться воинам и размахивать железяками. Только серебряный кинжал - подобающее оружие мага, и в цель его должно направить правильно сложенное заклятие, а не обезьяньи прыжки и ужимки!
  Ощутив гнев отца, юноша сделал шаг назад, но глаз не опустил. Так и смотрел, горячо, не моргая. Краснота сползала с его щёк: что-что - а стыдно ему не было. Дамиен был испуган, ощущал себя преступником, но и жажда нарушения запретов бушевала в нём сейчас в полную силу лунных, наполненных потоков.
  - Как ты посмел!.. - начал Фабиус хмуро и осёкся.
  Дамиен сделал ещё один шаг назад. Глаза его блестели, зрачки расширились, дыхание участилось. Он родился бойцом, а не трусом, и порка на конюшне пришлась бы ему сейчас как никогда кстати. Но магистр не мог посвятить в случившееся слуг. А сам... Поднимется ли у него рука?
  Он никогда не наказывал мальчика, ведь это причинило бы боль обоим. Жалел его или себя? И вот - дожалелся.
  - Дамиен! - сказал Фабиус, сдвинув брови так, что они словно бы срослись в одну черту. - Иди за мной!
  Кнут был на конюшне. Нужно было спуститься вниз, пройти через двор мимо кухни, где часто бдел, мучаясь от бессонницы, старенький верёвочник; мимо младших конюхов, спящих под навесом на сене...
  Фабиус вышел на лестницу, подождал, пока сын набросит плащ прямо на ночную рубашку и... стал подниматься на средний, рабочий этаж колдовской башни. Туда, где он проводил большую часть времени. Чей круглый зал был для него и кабинетом, и даже в какой-то мере домом, потому что он часто засыпал там на соломенном тюфяке, накрытом вылинявшим от времени гобеленом с тусклыми пятнами созвездий.
  Дамиен плёлся следом, не очень-то понимая, что ему грозит, пока не сообразил: они в любимой комнате отца, где ночью светло как днём от толстых свечей, где хранятся книги и минералы, где родитель его проводит свои научные эксперименты, далеко не всегда магические, но сложные и загадочные.
  Юноша остановился, озираясь с недоумением и некоторой робостью. Отец нечасто звал его сюда. Учебные занятия проводились в комнате Дамиена, нужные книги и амулеты старый магистр выбирал для него сам, не очень-то допуская юнца к слишком 'взрослым' фолиантам и артефактам.
  Был и ещё более запретный зал башни, самый верхний, где огнедышащая пентаграмма покрывала добрую четверть пола из розовато-серого мрамора, куда по ночам тянулись иногда с неба сверкающие шлейфы, откуда доносились загадочные звуки.
  Дамиен замечтался и не заметил, как отец достал из шкафчика у стены тяжёлую книгу заклинаний, перевернул несколько страниц и кивнул ему на собственное деревянное кресло, стоявшее рядом с небольшой рабочей пентаграммой в центре округлого помещения, у стен которого теснились стеллажи, шкафчики и сундуки.
  - Садись же! - прозвучал не допускавший возражений приказ.
  Дамиен, всё ещё не очень понимая, чего хочет отец, опустился в кресло.
  Фабиус положил ему на колени книгу, показал на длинное заклинание на полторы страницы и выдохнул:
  - Выучишь наизусть. Утром ты должен будешь сотворить всё это без книги, дабы язык зажжённого пламени обратился здесь в саламандру. Если результата не будет...
  Магистр в раздражении сделал несколько шагов к пентаграмме, потом к дверям, обернулся:
  - Я отправлю тебя в деревню! Будешь печь хлеб или пахать землю!
  И он вышел, хлопнув тяжелой дверью.
  И только тогда сообразил, что в гневе оставил и себя без балкона, где наблюдения могли бы успокоить его, и без разговора с сыном. Ведь они могли бы поговорить, наконец, по душам?
  Или не могли?
  Но что же он сделал не так? Где просмотрел мальчика, полагая, что тот растёт, как яблоня в саду заботливого земледельца, а оказалось - ростком на пустоши?
  Фабиус осознал вдруг, что говорить ему с сыном не о чем, что его всегда тяготил неусидчивый, неровно взрослеющий ребёнок, мешающий ему работать и наблюдать, ставить эксперименты и конструировать.
  И вот Дамиен вырос, наконец, для сложных магических наук. Они могли бы стать ближе: у них появились общие интересы, мысли, возможности. И вдруг именно сейчас магистр ощутил, что между ним и сыном уже не трещина - пропасть. Он словно бы осиротел в один миг и без Дамиена, и без своего открытия, которое самое время было описать, снабдить чертежами...
  И ведь все письменные принадлежности - тоже остались в рабочем зале башни!
  Взбешенный Фабиус нёсся по лестнице вниз, пока не уткнулся в массивную подвальную дверь.
  Отец людей, Сатана, кто виноват в том, что он никогда не бил мальчика и не смог сейчас себя пересилить? Кнут был бы лучше обоим - парень накричался бы и уснул, а Фабиус вернулся бы к своим исследованиям!
  А если Дамиен не справится с заклинанием? Магистр не сможет нарушить данного самому себе слова. Придётся везти сына в деревню... В какую, интересно? Из тех, что разрослись вокруг соседнего Лимса?
  Вот что может натворить слабость!
  Фабиус коснулся левой ладонью, с которой почти никогда не снимал перчатку, призрачного колдовского замка. Дверь в подвал казалась воплощением силы: тяжёлые просмолённые брёвна, обитые полосами меди, массивные запоры.
  Магистр прошептал формулу, и иллюзия дубовых брёвен растаяла, обнажив суть - колючие побеги ядовитой лианы, растущей прямо из камня.
  Маг бесстрашно раздвинул их рукою в перчатке, и хищные плети нехотя пропустили его к обычной кованой решётке.
  Ещё одно заклинание... Решётка рассыпалась прахом, и маг шагнул в подвал.
  На пути его загорались сами собой свечи в канделябрах, старое деревянное кресло, покрытое облезлой бараньей шкурой, узнав хозяина, встряхнулось, словно собака.
   Фабиус прошёлся по подвалу, где некогда очень любил работать. Потом здесь пришлось замуровать ровно восемь невинно убиенных, и он перебрался на средний этаж башни.
  Не потому что боялся теней, они вызвали в нём лишь смутную тревогу и будили сомненья. Все, кроме одной, воспоминания о которой отзывались в глубине сознания мучительной болью.
  Эта, девятая, была похоронена не в башне, а, как и положено, в родовом склепе магистра, но тонкий флёр её смерти продолжал витать в подвале, заставляя сердце Фабиуса стучать так, словно на грудь магу давила вся тяжесть колдовской башни.
  Магистр убил восьмерых, чтобы умерла девятая. Потому он не мог сейчас ударить плоть от плоти её. Он был виноват перед нею.
  Фабиус опустился на колени перед своим стареньким креслом, где когда-то сиживала она. Райана.
  Здесь он освобождал от тонких медных заколок её тяжёлые косы, расплетал их, зарывался лицом. От её кожи всегда пахло свежим хлебом. И она всегда смеялась. До самого последнего дня.
  Он не мог поступить иначе. Но что ему было делать теперь? Сидеть и обречённо ждать восхода? А если Дамиен не справится? Это его единственный сын, давшийся слишком тяжело. Мальчик должен стать магом, или зачем тогда все эти муки?
  Магистр поднялся с колен, прошёлся по обширному подвалу, заваленному неудачными конструкциями, ошибками экспериментов. Наткнулся в углу на стопку пергаментов, куда заносил географические наблюдения, вынесенные из путешествий. Поднял свои слегка отсыревшие вирши, уложил на верстак, (стол был завален старыми книгами), и стал перебирать, вглядываясь в потускневшие чернила.
  '...ибо плоскость земли...'
  Плоскость... А кто сказал, что именно плоскость, раз пути светил идут словно бы вкруг неё? Но где же тогда Ад?!
  Магистр неловко опустился в кресло, закрыл глаза. Мир встал к нему сегодня всеми своими острыми гранями сразу.
  
  Дремал он недолго. Проснувшись - ощутил тяжесть и головную боль, но и недавние картины сделались в его памяти менее чёткими.
  Фабиус выбрался из подвала во двор, зная, что решётки сами закроются за его спиной и заплетутся лианы. Он наполнил глаза ночной красотой, вдохнул сырой холодный воздух и увидел, как далеко за рекой, над буковой рощей и древними развалинами из мягкого крошащегося камня поднимается розовая дымка.
  Пора было идти в башню.
  Маг посмотрел в узкое окно на среднем этаже, свет которого стал заметно бледнее, вздохнул, покачал в сомнении головой и медленно направился к дверям.
  Факел на лестнице прогорел. Мягкие старые сапоги с обрезанными голенищами скрадывали звуки шагов, и магистр не слышал даже самого себя, а стук сердца заглушал дыхание.
  В полной тишине он поднялся на средний этаж, вошёл в рабочий зал, где оставил Дамиена.
  Мальчик всё также сидел в кресле, склонившись над книгой.
  Он... спал!
  Фабиус набрал было полную грудь воздуха, намереваясь рявкнуть так, чтобы свечи посыпались с канделябров. Но сдержался, сделал носом несколько вдохов и выдохов, успокаиваясь, сказал негромко:
  - Просыпайся, Дамиен. Уже рассвет.
  Мальчик вздрогнул во сне, уронил книгу, вскочил, оправляя ночную рубашку.
  - Надеюсь, ты выучил формулу заклинания? - спросил Фабиус, демонстрируя безразличие и готовность стоически принять любой результат.
  Дамиен взглянул в равнодушное лицо отца и кивнул. На книгу он даже не посмотрел, не пытаясь, как многие, оттянуть ужасное наказание.
  Фабиус, пренебрегая множеством горящих свечей в подсвечниках и канделябрах, щелчком правой руки зажёг огонь прямо в пентаграмме. Длинные невесомые языки повисли над канальцами в мраморном полу, пожирая кипящую в магической ловушке горючую субстанцию. Цвет пламени был близким к обычному, лишь зеленоватые отблески могли бы насторожить не знающего свойств колдовского огня. Такой был гораздо пластичнее, более годен для работы заклинателя. Но и жёг больнее. Фабиус сам, касаясь его ненароком, не всегда мог сдержать крик.
  Дамиен, не щурясь, смотрел в огонь и думал о чём-то своём. Растерянности на его лице и не ночевало.
  Он подошёл к пентаграмме, огляделся по сторонам...
  Фабиус понимал: мальчик не выучил заклинания. Сначала - бодрствовал полночи, занимаясь своими странными для мага забавами, потом утомился, зубря длинные непонятные фразы, и его разморило.
  Но отступать Дамиен не собирался. Что-что, а воля его была волей потомственного мага.
  Он покосился на шкатулку на столике у кресла, где лежали свежеизготовленные амулеты. Прошептал одну из недоученных фраз, замолчал, понимая, что, исковеркав заклинание, он может не только не получить саламандру, но и натворить страшных бед с колдовским огнём...
  Фабиус молчал. Взгляд его тяжелел.
  Дамиен покачал головой, закусил губу, снова огляделся в поисках чего-то, ведомого только ему, но спросить не посмел. Потом встал у пентаграммы на колени и протянул руки к огню, буркнув под нос обычное детское 'аd modum' (по образцу). И, прокусив от боли и напряжения губу, взял в ладони обжигающее пламя, чтобы силой мысли и простенького заклинания сформировать из него фигурку ящерицы.
  Так дети лепят куличи из песка. Так Дамиен лепил когда-то прямо из воздуха своих первых эфирных зверушек, распадавшихся на глазах.
  Но теперь он был уже гораздо сильнее и умелее, и у него вполне могло получиться. Если сумеет удержать пламя, прожигающее до самой души.
  Фабиус знал, какую боль испытывает сейчас сын. Магистр страдал. Все его мышцы сцепились в единый каменеющий комок. Но он сам поставил это условие. И тоже должен был стерпеть его.
  Не только руки, всё тело Дамиена дрожало от боли и страшного усилия, пока он удерживал колдовской огонь и лепил саламандру из его податливых языков. Наконец земноводное, напитавшись силой мыслей, обрело достаточно жизни, чтобы соскользнуть вниз и заметаться по пентаграмме.
  И только тогда Фабиус разжал зубы и произнёс 'ad manum' (под рукой), наполняя скрюченные пальцы мальчика свежим снегом.
  Колдовской огонь не уродовал тело, но оставлял болезненные шрамы в памяти души. Этот урок Дамиен унесёт с собою в могилу. Отец мог охладить его раскалённые руки, но не мог утолить более глубокие и разрушительные страдания юного естества, обожжённого колдовским огнём.
  Фабиус хотел было обнять сына, но сам испугался своего порыва. И раздражённо буркнул:
  - Выкрутился!
  Дамиен не сумел поднять глаз. Он стоял, вцепившись в благословенный тающий комок, пока не хлопнула дверь.
  Мальчик не видел, как чёрный ворон - магистерский вестник - опустился на каменные перила балкона и прошёлся по ним, охорашиваясь. А потом беззвучно разинул клюв...
  Во дворе ворону нестройно ответили собаки, запел петух. Но все эти звуки были бессильны перед магией колдовской башни. И слышно было лишь, как, испаряясь, шипит вода, капающая на раскалённый камень пентаграммы.
  
  
  

Глава 2. Холодное купание в Аду

  
  
'Самые жаркие уголки в аду оставлены для тех, кто во времена величайших нравственных переломов сохранял нейтралитет".
  Данте Алигьери
  
  Первый круг Ада Великой Лестницы Геенны Огненной.
  Туфовые пещеры.
  Численный год Дракона, месяц Арок, день его 6-й.
  
  Ангелус Борн, демон-инкуб из глубокой Преисподней, сидел на берегу огненной реки в одной из пещер холодного Верхнего Ада и смотрел, как ползёт и пузырится раскалённая лава. В глазах его была тоска.
   Магическим зрением он видел многие и многие такие же пещеры, где пористый вулканический туф перемежался с островками базальта. Пещеры змеились, уходя в Адскую толщу, чтобы лава слилась там в единое огненное ядро, такое родное, далёкое и недоступное для него теперь.
  Вблизи клокочущих потоков было жарко, но не для демона, большая часть жизни которого прошла в самом сердце адского мира. Борн даже слегка озяб. (Вот так же сидит рыбак на берегу горной реки и ёжится от рассветной свежести).
  Инкуб был гол и бос, и шерсти ему тоже не полагалось. Оставалось смириться с холодом Первого адского круга, пограничного Серединным землям людей.
  Борн привык уже к здешним красотам и искренне любовался сейчас лавовыми потоками. Вдыхал их аромат. Да, по праву Договора он мог бы гореть сейчас в настоящем Аду. Там, где не жалкие ручейки огня, но самая сжигающая суть его. И тело демона постоянно пребывает там не в парах, а в раскалённой субстанции бытия. И это - самое желанное благо и наслаждение.
  Но инкуба уже лет пятьсот как изгнали из глубин, и он вынужден был довольствоваться сейчас лишь раскалёнными газами, ласкающими его смуглое обнажённое тело. Любая одежда сгорела бы вмиг, но не существовало в Аду ничего крепче и вернее самой демонической плоти.
  Ангелус Борн был внешне весьма похож на человека, такова была форма его телесного Договора с Адом и Сатаной.
  Издревле шло, что инкубы - посредники между глубинами Преисподней и Срединными землями людей, и по Договору они принимают вид земных обитателей. Но уже забылись в Аду времена, когда инкубы свободно посещали землю, а тела их всё ещё были связаны оковами формы. Но именно Договор есть то, что делает демона демоном.
  Здесь, в огненной бездне, из крови и слюны двоих в момент любовных игр частенько рождается живое и условно разумное. Поначалу эти 'дети' бесформенны. Зарождаются они только в Первом круге Ада, где есть ещё свободные от огня пространства - лавовые поля и туфовые пещеры. Новорожденные резвятся в лаве, питаются испарениями. Эти малые плохоразумные существа не имеют по-настоящему крепкого тела и не способны перемещаться по плотным слоям Ада силою воли. Откуда у них воля?
  Только разменяв первую сотню лет, существо подрастает настолько, что может слышать внутри себя Сатану и заключать с ним Договор. Тогда же определяется и то, кем станет 'дитя' - чёртом, големом, демоном, бесом или останется бессловесной тварью.
  Ангелус, полюбив здесь, на границах, сумел полюбить и смешавшуюся кровь двоих, маленькую лужицу в складках камня. И родившийся из неё слизистый комок, больше похожий на огненный лишайник, он не отправил пинком к лавовым полям, где резвились его собратья. Инкуб забрал комок в свою пещеру.
  К удивлению Борна, уже через пару десятилетий 'детёныш' стал напоминать меленького инкуба. Его сын выбрал форму сам, задолго до Договора с Сатаной, что было удивительным и необычным.
  Может, из-за пищи, гораздо более питательной, чем лавовые испарения, а может, помогло общение, в котором Борн никогда не отказывал малышу, возясь с ним с удовольствием и толком? Так или иначе, но к двадцати годам его сын напоминал пятилетнего человеческого ребёнка. Мало того - он мог говорить! И с каждым годом Ангелус говорил с ним всё больше, рассказывая о мире, о науках, которые изучал на досуге, об устройстве Ада, об управлении своим телом и чувствами.
  Единственное, что роднило сына Борна с другими детьми - маленький инкуб не мог один покидать отцовскую пещеру. Без Договора с Сатаной он не имел возможности перемещаться в Аду свободно. Или просто не дорос до неё?
  Глядя, как развивается мальчик, Борн всё больше размышлял о том, что дело-то совсем не в Договоре, а в заботе и обучении. Может быть, сын и путешествовать по Аду начнёт, когда дорастёт до этого сам?
  Мысль была крамольной, но Ангелусу ли привыкать? Он был проклят. Вышвырнут из Глубинного Ада. Жил на границах почти изгоем. Почти - потому что проклятия не принял, и просто удалился от очей Сатаны в Первый Адский круг. В холод и безвластие, где сонмы малоразумных существ так и норовят померяться силами с облечёнными волей.
  Тем интереснее было ему здесь. Он изучал флору и фауну, которой в глубинном Аду никогда не видел. Издалека, мысленно путешествуя по Серединным землям, начал изучать и людей, что были забавны и по-своему опасны. Их трудно было не замечать здесь, на границе миров, где холод уже не пугал так, что мутилось внутреннее зрение.
  К тому же у людей имелись книги, и Борн всё чаще находил это забавным. Если бы не тоска, к которой добавлялось теперь волнение за сына, он был бы счастлив.
  Сыну - а он дал ему имя Аро, хоть это опять шло вразрез с традициями, (кто же именует детей раньше времени?) - недавно исполнилось девяносто.
  Теперь совершеннолетие могло постучаться к мальчику в любой день. И даже наследнику изгоя положено будет предстать тогда перед Правителем Первого круга Ада и заявить о себе. И лучше всего - рука об руку с отцом. А как это сделать, если Борна старый козёл, вернее, великий Правитель Первого круга Ада Якубус, и на порог боится пускать?
  И всё-таки инкуб был уверен, что Аро станет полноправным членом хотя бы этого адского круга, хотя бы оставаясь демоном из семьи проклятых! Пусть даже весь Ад воспротивится этому!
  Ангелус Борн никогда не видел пределов своих желаний. Он полагал, что сущий сумеет добиться всего. Если захочет. И вот теперь он хотел.
  Где-то в дальних пещерах лава подточила свод, и глухо плюхались, обваливаясь, гигантские камни, заставляя гулко вибрировать туф под ногами Борна. Можно было искупаться под этот домашний размеренный гул. Но инкуб явился сюда не для купания. У него была более соблазнительная и нужная цель. И он чуял, что цель эта уже на подходе.
  Сейчас он видел всё разом - всю сеть огромных раскалённых потоков, уходящих в сладкую глубину Ада. Эта сосредоточенность зрения стоила ему большого напряжения, но и добыча не заставила себя ждать. Тёмное пятно мелькнуло в одной из пещер, сместилось чуть дальше...
  Она!
  Борн встрепенулся и исчез, оставив лишь тающий отсвет своего горячего тела. Тут же от стены отклеилось Адское Покрывало, похожее на кусок мрака, и припало к следам на камне, поедая мельчайшие капли выпота от плоти инкуба. Безмозглые твари Первого круга всеядны.
  Борн же объявился в другой пещере, ещё более обширной, и спрятался за валун.
  Он успел вовремя. Тень ещё только сгущалась, прямо на его глазах превращаясь в юную очаровательную демоницу. Чёрную, как смоль, с алыми губами и ладонями, большеглазую, с крохотными ножками, слегка похожими на копытца.
  Демоницу звали Тиллит, и имя это было как звон горячих водяных капель, разбивающихся о сталагмиты.
  Её нежный запах смешивался с серными парами, и этот ароматный коктейль слегка кружил Борну голову. Но инкуб не торопился. Он был опытным соблазнителем и знал, что всему требуется время и место. Место было определено, оставалось дождаться подходящего момента.
  Демоница подошла к лавовому потоку, потрогала ножкой, насколько горяча сегодня 'водица'...
  О страсти демоницы к купаниям Ангелус Борн узнал давно и случайно. Было время, когда он, одинокий, годами сидел на берегу, задумчиво отслеживая потоки, и однажды, блуждая умом по соседним пещерам, заметил купающуюся Тиллит. Демоница была молода и соблазнительна - отчего бы не посмотреть? И почему бы потом, не отвлекаться от своих раздумий, разыскивая её гибкое чёрно-красное тело?
  Сначала Борна всего лишь умиляла её тяга к купаниям. В Первом круге их считают детской забавой. Но ему ли было судить Тиллит? И он долгие годы просто наблюдал. Не подглядывал, нет. Какой смысл подглядывать в мире, где все и так предельно обнажены? Он сидел и смотрел на неё, а потом....
  Демоница Тиллит вытащила из лавы ножку, хихикнула и с разбега ухнула с головой! Только пузыри пошли!
  Борн улыбнулся за своим каменным укрытием. Он через камень видел легко, Тиллит же была ещё слишком юна для таких умений и совершенно не замечала сидящего в засаде инкуба. Да даже и заметила бы, в чём конфуз? Лишь в том, что молодая супруга правителя Первого круга Ада предаётся детским забавам? Из этого мало что можно выторговать.
  Борну нужен был конфуз поосновательнее. Ему больше не к кому было сейчас обратиться. Кто-то должен был устроить ему протокольную встречу с Правителем. А уж там инкуб попросит за сына, возьмёт на себя любые обязательства, лишь бы мальчика признали.
  В первые сотни лет своего добровольного заключения в Первом Адском круге инкуб имел отношения со здешними Правителями. И не безуспешные.
  Пока не надоело льстить и носить маску идиота. Но ведь у него тогда и сына не было.
  Тиллит вынырнула, тряхнула очаровательной головкой в слипшихся от лавы кудряшках. Всё-таки она была необычайно мила и до сих пор возбуждала Борна. Но вот об этом не стоило и вспоминать. Длительные отношения - дурной тон в Аду. Сейчас между ними возможна лишь ни к чему не обязывающая, случайная встреча старых знакомых...
  Борн планировал сегодня воспользоваться врождённым оружием инкубов - соблазнить Тиллит. А когда она станет расслабленна и благодарна, вытянуть из неё обещание посодействовать его встрече с Правителем, где он попросит за Аро. Да, это было несколько... некрасиво, но что оставалось делать?
  Наконец, демоница накупалась и наигралась с пузырями. Она выбралась на берег и стояла, подняв руки, ожидая, пока лава стечёт с неё.
  Пора было выходить Борну. Он привстал неспешно... Но тут же с потолка прямо на Тиллит обрушилось гигантское Адское Покрывало! Седое от старости. С краями, покрытыми язвами и гнёздами пустотных червей. Покрывало было такого размера, что легко могло проглотить десяток таких, как Тиллит! Слишком молодых, слишком неосторожных!
  Борн с рёвом вылетел из своего укрытия. Проклятья, выдыхаемые им, вспороли податливое тело обитателя подземных пещер. Адское Покрывало вздулось пузырём - Тиллит тоже не хотела умирать - а тут ещё и инкуб бил по нему всей мощью своего тренированного естества.
  Покрывало зашипело, словно бы сдуваясь, пошло алыми трещинами, Тиллит вывернулась из его уже не таких плотных объятий и плюхнулась на камни, а Борн, озверевший от наглости неразумной твари, продолжал терзать её, пока не разорвал на куски.
  Однако возраст его скоро дал о себе знать. Не усталостью, нет. В Аду возраст даёт не слабость, но выдержку, и Борн быстро сумел овладеть собой.
  Адское Покрывало не было сильным противником. Оно имело шансы поесть, только напав исподтишка. И сейчас инкуб не желал тратить энергию на добивание истерзанных лоскутов.
  Он остановился, тяжело дыша не от усталости, а от гнева.
  Тиллит сидела на камне, обхватив руками колени и вжавшись в них головой. Борн бросился к ней, но замер на полпути. Теперь он не знал, как объяснить демонице своё внезапное появление.
  - Я искал тебя, - пробормотал он. - Хотел поговорить.
  Тиллит всхлипнула, и инкуб, отбросив условности, уселся рядом, обнял её. Все его замыслы и планы стали вдруг неважными. Вот если бы они ещё не касались сына...
  Борн ругал себя, но начать разговор не мог. Только гладил по голове судорожно вздрагивающую Тиллит. Супругу Правителя Первого круга Ада. Молоденькую сущность, едва разменявшую трёхсотлетие.
  Тогда, девяносто лет назад, она не была ещё супругой старого козла Якубуса. Её связь с Борном вышла мимолётной, терпкой. По сути, инкуб воспользовался молоденькой дурочкой, соблазнив её... Но ведь это было обычным делом в Аду. И Тиллит не испытала неловкости или гнева, узнав, что такой хороший любовник обладает такой отвратительной репутацией. Она просто сказала ему: 'Убирайся'. С тех пор они и не виделись.
  Борн ласково гладил Тиллит, разбирая кудряшки, и жидкий огонь всё быстрее бежал под его кожей. Мало того, Борн явственно уловил и встречное желание. Он нежно скользнул ладонями по плечам демоницы, ощутил, как ткани её становятся податливыми, как кожа льнёт к коже в порыве слиться в единое с ним. Такое горячее, томное, необузданное и... ласковое.
  Инкуб заглянул в алые глаза Тиллит. Да, он всё ещё был желанен ей, несмотря на предрассудки и адский табель о рангах.
  Пальцы демоницы оказались вдруг на его плечах, глаза вошли в глаза. Время остановилось, и вечность простёрлась над ними.
  
  Он не знал, сколько утекло минут, часов или дней, когда 'единое два' распалось. Сознание Борна испуганно заметалось в поисках ориентиров, ведь демоны, сливаясь в блаженстве любви, могут провести так столетия!
  Но оказалось, что они с Тиллит были вместе доли секунды. Лишь мир провалился для них в небытие. Сами же они любили быстро и судорожно, понимая, что теперь им уже совсем не положено сливаться всеми своими сутями.
  Борн облегчённо выдохнул. И услышал такой же судорожный выдох, в котором были и боль, и радость, и облегчение.
  - Зачем ты пришёл сюда? - спросила Тиллит негромко и хрипло.
  У демона по спине побежали мурашки: она всё ещё была здесь - её запах, вкус, флюиды её огненного дыхания. Он не посмел юлить:
  - Мне нужна встреча в тронном зале. С Ним.
  - Зачем? - спросила она, удивлённо взмахнув ресницами.
  Ждала, что инкуб будет рассказывать ей про любовь?
  - У меня есть сын, я хочу добиться для него хоть какого-то положения в Верхнем Аду, - тихо ответил демон.
  - Сын? - нахмурилась Тиллит. - Я не слышала, чтобы об этом было объявлено.
  - А он и не вступил ещё в Договор, - пожал плечами Борн.
  - Но откуда же ты знаешь, что это именно твой сын? - демоница повернулась к инкубу и уставилась изумлённо, пытаясь считать мысли. - Мало ли уродцев плещется в лаве?
  Борн не открыл для неё сознание. Тиллит не стоило пока знать всю правду об Аро.
  - Я уверен, - только и произнёс он.
  И это не было ложью. Хотя он мог бы и обмануть Тиллит, у него хватило бы опыта и знания натуры обитателей Ада.
  Демоница задумалась. То, что Борн не врал ей, она видела. Не говорил всего, но и не врал. Он искал её по своим делам. И это ей не стоило расслабляться с демоном, имеющим настолько скверную репутацию. Но ведь она была так напугана этим гадким Покрывалом... Если бы не Борн, она... Она могла бы...
  Тиллит встряхнулась. Ей даже думать не хотелось о том, что могло случиться сегодня. И её маленькая услуга будет совсем не потому, что Борн - отличный любовник. Нет. Она просто попробует быть благодарной.
  Инкуб прочёл ответ в глазах Тиллит и покорно склонил голову.
  - Ты гуляла в пещерах, и тварь набросилась на тебя, - сказал он. - И в благодарность ты всего лишь подумаешь о моей просьбе.
  Борн встал и торжественно опустился перед супругой Правителя на одно колено. Тиллит хищно улыбнулась, соглашаясь с его трактовкой их страшного приключения:
  - Я подумаю. Мне кажется, Он примет тебя. Проявит милость, свойственную Правителям, и поговорит с тобой в тронном зале. Готовься. О решении ты узнаешь сразу же, как только оно прозвучит под сводами.
  Тиллит выпрямилась, отряхнулась и... растаяла.
  Борн, опустошённый и расслабленный, поплёлся к выходу из пещеры ногами. И только уткнувшись в глухую стену, вспомнил, что умеет перемещаться иначе, но не переместился никуда. Лишь упёр лоб в прохладный камень.
  Казалось бы, всё нечаянно сложилось лучше, чем он надеялся. Он хотел просить о милости, соблазнять, шантажировать, а судьба даровала ему шанс поступить благородно. Но... что будет с Тиллит, когда она узнает, чей сын Аро? В день заключения Договора правду будет сокрыть невозможно. Она прозвучит сама, в тронном зале, как ей и положено. И будет записана в Живую книгу адских договоров.
  А если бы он сказал ей сейчас? Решилась бы Тиллит сама попросить милости для Аро?
  Да нет же! Ерунда, блажь! Она мечтала бы лишь о том, чтобы успеть скормить мальчика такому же Покрывалу, пока не оглашён Договор! Пока она замужем за Правителем, случайные дети ей не нужны!
  Выходит, он обманул её?
  Но оглашение произойдёт, от него не скрыться. И Тиллит рано или поздно всё равно возненавидит Борна. Теперь - сильнее, ведь он сам сказал ей, что знает!
  А что, если она догадалась? Потому и исчезла так быстро?
  Самой ей не под силу будет проникнуть в хитроумно защищённую пещеру Борна, но у неё много влиятельных родственников...
  Демон нахмурился, резко обернулся, озираясь и собирая ориентиры для перемещения. И увидел, как куски недобитого Покрывала возятся у самого берега.
  Проклятое племя! Он одним прыжком очутился у уреза лавы.
  Поздно! Покрывало уже справилось со всеми биологическими следами встречи инкуба и демоницы. Если они и смешали кровь, тварь уже сожрала её!
  Взбешенный Борн обрушил на кучу жадных обрывков весь свой гнев: только искры полетели вместе с горелыми шматками плоти!
  Разделавшись с Покрывалом, инкуб тщательно осмотрел камни. Кровь демонов живуча, а вдруг она забилась в какую-то щель?
  Но нашёл он лишь смешного скального червя. Безобидную тварюшку. Не пустотного, способного пожрать даже демоническую плоть, а мягкотелого гостя из самых холодных пещер на границе с миром людей.
  Хотел раздавить... и сжалился. Больно смешно изогнулся червяк, прикрывая в плоскую голову толстеньким хвостом. Его эмоционального опыта едва хватило на то, чтобы ощутить угрозу. Вряд ли червяк понимал, что может сделать с ним Борн, но он жил и боялся. Как все.
  А ещё червяку было неуютно на голых камнях. Верно, он вывелся на Покрывале и симбиотировал с ним какое-то время, подчищая отходы его жизнедеятельности. Теперь, без симбионта, червяка ждала голодная смерть.
  Борн смотрел на тварюшку и ощущал себя таким же. Что было у него? Ни семьи, ни связей. Только ласка лавовых испарений да сын, ради которого он и жил последние девяносто лет. Черти? Демоны? Он давно устал от них, как червяк, заброшенный в неподходящую для жизни пещеру.
  Где Ад, великий и раскалённый? С его бурными интригами, с полётами в огненной толще, балами?
  Борн вздохнул и поднял червяка. И обернул вокруг запястья. Червяк тут же слился в одно испуганное пульсирующее кольцо.
  Пусть посидит. Он выпустит его в верхней пещере, более холодной, там, где есть для него подходящая пища.
  
  
  

Глава 3. Ворон - всего лишь вестник

  
  
'...Пришлите мне эту книгу со счастливым концом!'
  Иосиф Бродский
  
   Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ренге, остров Гартин.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 7-й.
  
  Утро у природы на этот раз вообще не получилось. Так думал Магистр Фабиус, вдыхая вместо прохладной свежести навязчивый дым пекарни. Как ни любил он уединение, но вокруг его магической башни постепенно выросла галдящая, шумная деревенька. Немногие взятые на остров Гартин слуги построили жилища, перевезли жён и детей. И теперь была у Фабиуса под патронатом не только провинция Ренге, славная своими шорниками, пивоварами и земледельцами, но и маленькая островная община - три конюха, прачки, кухарка, пекарь с помощниками, кузнец... Да всех теперь и не перебрать.
  По утрам орали петухи. Нетерпеливо хрюкали, чуя, как варится им на завтрак буряк, свиньи. Хохотали и пели прачки...
  Магистр вздохнул. Жизнь так и липла к нему, не давая уединения.
  Хорошо ли это было? Где-то и хорошо, если видеть только свежий хлеб да чистые рубашки. Но во время приступов утренней тоски люди раздражали его своей суетой. Он и сам себя не хотел бы видеть сейчас.
  Но от себя - не сбежишь. Как и не рявкнешь без дела на голосистых прачек, что чуть свет уже у моста со своими корзинами.
  Да и понимал Фабиус, что рассвет не виноват в его внутренних метаниях. Что это человек наклеивает ярлыки своих чувств на течение природных явлений. Но сие знание никак не меняло его самого. И потому солнце его сегодня было тусклым, вода в реке казалась похожей на скисшее молоко, буковый лес за рекой - так и вообще почернел весь, словно осень уже уступила вожжи зиме.
  На самом же деле над рекой начинался самый обычный восход, каких много бывает по ранней осени. С молочно-белой водой, с лёгкой дымкой над нею, с жалобными криками мелких птичек, что зовутся долгохвостками...
  И тут откуда-то сверху вместо квиканья долгохвосток донеслось громкое скрипучее карканье. Фабиус поднял глаза: на балкончике колдовской башни охорашивался здоровенный смоляной ворон.
  Прачки тоже заметили страшную птицу. Заголосили, собирая все деревенские придумки про вестника беды. Но ворон был всего лишь вестником Магистериума. Просто начальство уже давненько не беспокоило магистра Фабиуса, и прачки подзабыли, как выглядят колдовские посланцы.
  Маг пристально посмотрел на птицу и протянул руку. И только тогда вспомнил, что не успел надеть кожаный колет, а тонкий холщовый рукав рабочей рубахи не убережёт тело от когтей ворона.
  Однако птица уже слетела на руку, вцепившись в неё, что твой орёл. Фабиус терпеливо погладил жёсткие перья, нащупал фальшивое, вынул осторожно и отпустил ворона кормиться и ожидать ответа. А сам, морщась, растер руку и отправился на конюшню. Там, в деннике любимого жеребца, его вряд ли кто-то решился бы побеспокоить.
  Мальчишки-конюхи убежали к реке умываться, а больше - плескать друг в друга водой. В конюшне было духовито и полутемно. Лошади не заволновались, узнав мага, только его любимец, вороной Фенрир, нетерпеливо заржал и вытянул шею, принюхиваясь - нет ли чего вкусного у хозяина.
  Фабиус вошёл в денник, похлопал по породистой морде, нахально учинившей полный досмотр карманам его прожжённого во многих местах фартука, и подбросил перо.
  Оно завертелось и пропало, а из флюидов воздуха соткалось лицо магистра Грабуса Извирского, одного из четырёх Предержателей Совета Магистериума, высшего органа магической власти в Серединном мире людей.
  Грабус был древен, носат, со скошенным подбородком и губами в ниточку. Многие обманывались, не зная, что старик не безволен, а попросту стёр себе все зубы, ведь ему давно перевалило за 200, и есть предел и эликсирам молодости, и ведьминской волшбе. (Магистр Грабус многое отдал бы за секрет, которым пользовался Фабиус - плотный и розовощёкий, словно тридцатилетний муж, хотя и ему уже сравнялось 166).
  - Именем Отца нашего Сатаны! - сказала голова Грабуса.
  И Фабиус ответил привычное:
  - Именем Его Огненным.
  - Магистериум призывает тебя, магистр Фабиус Ренгский, к делу секретному и опасному...
  Голова начала озираться, не подслушивает ли кто? Но только Фенрир смотрел на неё выпуклыми влажными глазами.
  - В провинции Дабэн осенние ливни размыли чумные кладбища. Совет при правителе ослаб, а магический совет - слишком беспечен. Сведения достигли столицы удручающе поздно. Дикие лисы и бродячие собаки уже разнесли чуму! - провозгласил Грабус и замолчал, давая Фабиусу сообразить самому, к каким это может привести последствиям.
  Тот подумал немного и пожал плечами:
  - Дороги Дабэна не идут напрямую через Ренге. Скорее, беженцы понесут чуму с севера на восток, ангонским трактом, если его не перекроют наши маги-лекари.
  - Это верно, - согласилась голова Грабуса. - Кордоны будут поставлены. Но здоровым мы дадим уйти. И Магистериум желает, чтобы именно ты проверил и казну, и налоги в провинции Ангон. И дал бы нам отчёт, скольких сможет она прокормить в эту зиму.
  - Почему - я? - удивился Фабиус.
  С Ангоном его не связывало ничего, кроме странного письма одного из тамошних магистров, коим он, впрочем, так и не удосужился серьёзно озаботиться, поскольку писавший не был его особенным другом. Какие друзья в одной профессии? Партнёры да конкуренты.
  Голова пожевала губами.
  - Совет Магистериума не заявляет сиё официально, но всё-таки сомневается в прочности власти префекта, сидящего в Ангистерне, главном городе провинции.
  Грабус моргнул и снял с лица официальное выражение.
  - Неладно там что-то, Фабиус. Отчёты идут бойко. И так же бойко пропадают магистры магии, случайно проезжающие мимо. Провинция якобы скудна, а якобы и приторговывает - то лишним, неучтённым, то краденым. А год для посыла магистерской комиссии весьма неудачен. На Границах Гариена уже третью зиму лезут из-под земли адские твари, и все молодые знающие маги едут сейчас туда. В столице... - он кашлянул, напоминая магистру, что о болезни правителя Серединных земель не говорят вслух, но всем и так ясно, что время его сочтено.
  Грабус нахмурился, видя, что Фабиус избегает его взгляда, поморщился:
  - Знаю, что ты домосед и не охоч до политики, но больше мне не на кого сейчас положиться. До Ангона тебе рукою подать, ты умён, знаешь людей... А вдруг там и нечисть какая?..
  Магистр Фабиус вяло кивнул. Мирское отродясь не воодушевляло его. Радость он находил в опытах и наблюдениях. Конечно, были годы, когда и он, направляемый Советом Магистериума, сражался с демоническими отродьями, лезущими то и дело из-под земли. Но их никогда не было особенно много, и маг давно уже переложил эту ношу на молодых и амбициозных.
  Магистра не прельщала карьера, хотя по мастерству он вполне мог бы уже войти в Магистерский Совет при правителе Серединных земель, а, может, и в Совет Магистериума. Однако он прожил достаточно долго, чтобы ценить покой да игру ума.
  Людское - отталкивало его своей суетой. Получая из рук Грабуса магистерский камень, Фабиус, как и все, клялся защищать людей... Но ведь не торчать среди них!
  - Вот и собери тут комиссию, попробуй, - насупился Грабус, по-своему толкуя склонённую голову Фабиуса. - А ещё и чума...
  - Я правильно понимаю, что просьба не официальная, и подписью с печатью не скреплена?
  - Будет у твоей миссии хоть какой-то успех - подтвердим и печатью. Вскроешь делишки префекта - пришлю пергамент. А не вскроешь, так и отвечать не спрошу. Прощай!
  Голова начала было таять, но проявилась вновь:
  - Кстати, сообщаю тебе официально. Ходят слухи, что в Ангистерне опять проповедуют крещёные. Вот тебе и повод, чтобы установить там магистерскую власть через голову префекта, коли уж будет нужно. На это тебе печати не требуются. А накопаешь какой криминал - тут тебе и камешки в руки. Будет тебе и комиссия, и суд праведный. И ещё чего будет... Сам-то хочешь чего? Может, вторую провинцию?
  Фабиус покачал головой. Он хотел лишь, чтобы его оставили в покое. Но и объясняться был не намерен. Ангистерн так Ангистерн. Ворюга префект? Крещёные? Прекрасно! Просто нужно успеть управиться до зимы.
  Голова Грабуса кивнула, обозрела пространство вокруг и исчезла.
  Фенрир шумно вздохнул, сочувственно ткнулся носом магистру в ухо. Тот погладил его, пробормотав:
  - Ну вот и прогуляемся мы с тобой. Застоялся ты в лето, а, баловень?
  Жеребец тихонько заржал, подтверждая, что да, мол, застоялся.
  - Сходим до чужих кобыл? Я вона - тоже застоялся! - скупо рассмеялся Фабиус.
  Не хотелось ему собираться в дорогу. Но состоял он на службе, как и все маги Серединных земель, что достигли магистерского звания. И с членами Совета Магистериума не спорят, пусть даже это всего лишь один единственный член, не поставивший в известность прочих.
  Фабиус вышел из денника, оглядел конюшню, отметив привычные чистоту и порядок, и направился к реке, сполоснуть лицо. Хоть ночь и была по большей части бессонной, но стоило ли нарушать привычные ритуалы жизни?
  Он склонился над водой с деревянных мостков, что сам построил выше тех, где полоскали бельё и опять смеялись прачки, набрал в ладони ледяной воды, умылся, прочёл короткое: 'Славься, Отец наш', посмотрел, как младшие конюхи играют, дожидаясь завтрака, в камушки, укладывая по пять круглых галек на тыльной стороне кисти, подбрасывая их разом и пытаясь поймать.
  Чего же хочет Грабус? Выслужиться? Но перед кем? Правитель-то при смерти...
  В желание Грабуса спасти беженцев из Дабэна от голодной смерти Фабиус не верил ни на глей. Крещёные, разве? Хочет чужими руками жар разгрести?
  Крестие было очередной ересью, что как поветрие побежало вдруг по всем провинциям Серединных земель.
  Как началось? Фабиус вспомнил письма Крохмора Из Пущи, смешного горбоносого старика. Вот он и был первым магом, рассказавшим о сумасшедшем проповеднике, бродившем по Гариену.
  Некто худой и оборванный пугал там людей рассказами о неведомом милостивом боге. Он крепко пил, речи свои говорил в харчевнях и кабаках. Потом хватал кузнецов, а Гариен - город кузнецкий, за грудки и, дыша им в рябые курносые лица, восклицал: 'Вот крест на мне, не вру!'
  Может, и не врал, кто его знает? Пришёл оборванец издалека, шпионы и дознатчики скрупулёзно записывали за ним имена земель и правителей, но магистерская служба не обнаружила таковых в церковных книгах. Получалось, что земли эти были крайне удалены от мира Срединного. Может, и жил там какой-то бог, что защищал людей от Отца их Сатаны?
  Ересь, однако, в Магистериуме приняли в штыки. Дальновидному Совету не понравился самовольный 'защитник' людей, якобы спасающий их души от Ада.
  Магистры полагали, что одна-две ереси крепкому государству даже во благо, если не несут они мыслей по-настоящему революционных. Но идея о спасении и посмертной жизни души не годилась тут даже теоретически. Ведь если завтра люди перестанут кормить адских душами обитателей, обрушится весь существующий миропорядок, скреплённый Договором с Сатаной. И тогда голодные демоны снова дуром попрут в человеческий мир за добычей. И вернётся беда.
  Проповедника, чтобы упаси Сатана, не сделать из него мученика, быстренько опоили дурманом и подвели в пьяной драке под нож. Но ересь оказалась стойкой. С тех пор в провинциях постоянно объявлялись малые группы поклонников 'милостивого бога' и разлагали речами чернь. Мол, веруйте, и души ваши спасутся от гибели в Преисподней. Хотя куда они, спрашивается, денутся, если есть в этом мире только земля и Ад?
  Совет Магистериума выпустил эдикт, призывающий городские советы наказывать смутьянов изображением креста. Калёным железом либо широким палаческим ножом. На самом видном месте - на лице, дабы показать, что никакой выдуманный бог защитить своих проповедников не может.
  Эдикт тоже вышел боком: вскоре крещёные сами начали уродовать лица, почитая это за некий божественный знак, по которому они после смерти попадут не в Ад, как все прочие, а в какое-то другое, тайное место. И как не объясняли людям магистры, что никакие знаки, поставленные на теле, не влияют на собственно душу - 'крещение' лиц прижилось.
  Фабиус не имел пока собственного мнения о ереси крещёных. Он понимал опасения Совета Магистериума: толпа, как собака, помани самым несусветным - она и пойдёт. Однако чума казалась магистру гораздо более серьёзной проблемой, чем нелепые людские россказни. Потому к версии 'я расследую здесь ересь' он решил прибегнуть только в крайнем случае. Для начала же он предложит префекту простое объяснение своего визита: в Дабэне чума, и Совет Магистериума беспокоится, готова ли провинция принять беженцев. Некое официальное уточнение ролей, не более. А если префект поинтересуется, почему к нему не обратились через ангонского магистра Ахарора Скромного, то Фабиус просто сошлётся на дряхлость 'официального' мага.
  Ахарор оскорбится, конечно... Придётся нажить ещё одного врага.
  Фабиус и ангонский магистр и так не были особенно дружны, но встречались. И именно Ахарор ещё в начале лета писал Фабиусу о неких странных происшествиях в Ангистерне. (Нужно будет взять с собой его письма, может и пригодятся).
  Фабиус отправился в башню, в свою рабочую комнату на среднем этаже, где наблюдал за звёздами, читал, составлял заклинания, делал амулеты и проводил колдовские обряды.
  Он уже позабыл о том, что оставил там сына, и вздрогнул, заметив разбросанные по полу книги, неубранный нагар в ещё чадившей пентаграмме...
  Самого же виновника беспорядка и след простыл.
  Маг поморщился, постоял в дверях. Думая заставить мальчика убрать за собой, спустился в его комнату. Но Дамиен крепко спал, умостив на подушке обожжённые колдовским огнём руки.
  Подушка была мокрой, на полу перед кроватью ширилась лужа в островках тающего снега. Фабиус долго смотрел на мягкие кольца тёмно-русых волос, на нежные черты лица, слишком напоминающие материнские. И раздражение покинуло его.
  Магистр щелчком пальцев убрал лужу.
  Всё это юность, сказал он себе. Парень подрастёт, и дурь выйдет из него сама. Главное - он одарённый маг и способный ученик. Нет тех, кто не бесился в юности, не отрицал авторитеты старших. Сейчас мальчик думает, что лучше отца знает, что ему читать и чем заниматься. Это пройдёт.
  Фабиус ощутил наконец, что равновесие духа установилось в нём.
  Он поднялся в рабочий кабинет, собрал с пола книги. Аккуратно почистил пентаграмму от гари специальной щёточкой - магический инструментарий требовал ручного ухода. Потом принёс с балкона стремянку и погасил толстые свечи, изготовленные по его личному эскизу
  Обряды предполагали строгое сочетание элементалей - огня, воздуха, земли, воды и эфира. Для каждого магического предмета имелось своё предписание о форме, цвете, фактуре материала, из которого он был сделан. Если форма пентаграммы указывала на огонь, то цвет её должен был защитить элементаль земли, а камень - иметь фактуру, благоприятную для элементаля воздуха, и тут больше всего подходил дымчатый мрамор.
  Работа окончательно успокоила магистра. Он любил своё дело даже в мелкой суете хозяйственной рутины. Многие десятилетия настраивал он сочетания форм и цветов в рабочем кабинете: достаточно сильное сочетание. Пожалуй, уже одна эта настройка помогла сегодня Дамиену слепить из огня саламандру. Но всё-таки сын проявил и личное мужество, и сообразительность. Это сводило на нет мелкие огрехи. А меч...
  Фабиус вздохнул. Ему были очевидны мысли и поступки многих, но сыну он прощал то, что не простил бы и себе. Потому он решил дать мальчику возможность самому осознать своё предназначение. Не ломая его детских игрушек. Пусть он избавится от них, когда придёт его время.
  Магистр и раньше замечал, что Дамиен посещает в Лимсе лавки совсем не магических книг. Что его влекут бессмысленные истории о рыцарях, выдуманных землях и городах. Мальчик не понял ещё, что такие книги - всего лишь призыв к мечтанию, но не к действию. Не стоит натягивать на себя одежды выдуманных героев.
  Книжные миры сродни мыльному пузырю - ткнёшь булавкой, и они лопнут. А булавкой может стать острое слово, меткое наблюдение или прозрение. Твоё собственное. Потому достойными книгами могут быть лишь книги о серьёзных науках.
  Ничего, думал Фабиус, всё утрясётся. Он вернётся из Ангона и установит новые правила в общении с сыном.
  Дамиену нужно больше ответственности и самостоятельности. Он слишком загружен формальной учёбой по книгам, а магия - это ещё и познание жизни во всех её мелочах - в движении растительных соков, дыхании ветров, поведении людей. Без знания этого не будет хорошего мага.
  Мальчик начитан, но не знает простого. Это следует своевременно исправить. Нужно будет приблизить его к хозяйственным делам управления провинцией, к решению споров и конфликтов между слугами.
  Магистр закончил уборку и приступил к делам дорожным.
  Первым делом он вынул из потёртого дубового сундучка связку последних писем. Письма Ахарора лежали сверху, но маг не стал их перечитывать. Нужно было распорядиться сначала на период своего отсутствия, перепоручить обязанности по управлению провинцией... Кому и на сколько?
  До Агнона было не больше трёх дней в седле, если положиться на сухие дороги и резвость коня. Но Фабиус подозревал, что задание ему дали не из простых, и отсутствовать он будет не меньше малого лунного месяца, а то и весь большой. Как бы не заставил его Совет расселять и кормить беженцев?
  А у самого - ещё не завершился подзимний сев ячменя, сушка яблок едва началась. И главное - кому доверить подготовку первой варки осеннего пива?
  Фабиус поскрёб бороду, выложил письма Ахарора на маленький столик у окна, положил туда же молитвенник, вспомнив, что не прочитал положенное число раз утреннего 'Гори, Отец наш, в пламени Геенны своей', отмахнулся сам от себя, быстро сбежал вниз, вышел на двор и ввалился в летнюю кухню, притулившуюся у башни.
  Пора было завтракать и писать в Лимс, городок ниже по реке, неофициальную столицу Ренге. В официальной сидел избранный народом префект, акстат мэтр Тибо. Там справятся, нужно лишь сообщить о неожиданном отъезде, послав туда колдовскую птицу.
  Тибо, конечно, опять испугается ворона и говорящего магического пера, но что делать, раз такая спешка?
  Лишь городок Лимс и окрестности управлялись Фабиусом лично. Боялся акстат соваться слишком близко к магистру, сторонясь то ли ума его, то ли магии. Не так ладилось и у магистра с выбранным горожанами управляющим, как он хотел бы, но дела тот вёл аккуратно, недоверие же можно было стерпеть.
  Магистр нахмурил брови и велел дородной кухарке Малице, что без лишних слов уже принесла ему ячменную кашу с маслом, достать сначала перо, чернильницу и лист пергамента.
  Он сдвинул с обеденного стола хлеб и мёд, размешал подсохшие чернила, расправил пергамент. Решил, что сейчас же пошлёт Тибо обычное письмо с нарочным. Это не так быстро, как с вороном, но ведь и ответа не требуется. И уже к следующему утру гонец достигнет столицы провинции, славного беспечного Тимбэка, где прилежно платят налоги церкви Сатаны и также прилежно посещают её, лишь чтобы зафиксировать смерть или рождение.
  Магистр мало что мог поделать с иррациональным страхом обычных горожан, который мешал им искренне почитать отца людей Сатану. Словно бы не понимали они, что станется с людьми без такого защитника.
  Верить-то они верили - ведь церкви Его сами вырастали из-под земли. Длинные, стрельчатые - появлялись они в одну ночь, как грибы на навозной куче.
  Так же самостоятельно церкви выбирали себе служителей. Один из горожан вдруг просыпался с мыслью стать священником, отрекался от земного и уходил в церковь Отца, где были ему теперь и стол, и дом, и родня. Потому что родня, как правило, тут же забывала отщепенца, так уж устроены люди.
  Фабиус обмакнул перо в чернила, стряхнул слишком густую каплю и вывел: 'Достопочтенному мэтру Тибо'. И опять задумался: кого бы послать в Лимс на виноградники? Ведь есть не только пиво, но ещё и вино! И там тоже не хочется бросать на самотёк!
  Как же не вовремя эта поездка. Как не вовремя...
  Магистр взглянул в окно, скользнул глазами по старинному зеркалу на подоконнике... Задержался на отражении собственного лица...
  Предчувствие обожгло его, как жжёт это необычайно гладкое стекло, если держать его под углом к солнцу!
  Зеркало магистр привёз из поездки по старым развалинам возле Лимса, но изучить не сумел. Может, оно и скрывало какие-то древние тайны, но выяснил маг лишь, что покрыто оно не серебром, а каким-то иным металлом.
  Когда артефакт наскучил, Фабиус подарил его тогда ещё смазливой кухарке. И вот теперь, благодаря странному блеску, магистр понял вдруг, почему Грабус обратился именно к нему.
  Зеркало было очень старым, таким, что суть его забылась уже. Вот и столичный маг был слишком стар. Он сам выучил когда-то Фабиуса, дал ему первые наставления. Он решил, что может положиться на мнение бывшего ученика, поймёт ход его мыслей.
  Грабус предощущал что-то тревожное, он был напуган и не знал, на кого опереться в дальних от столицы землях. Не беженцы или крещёные волновали его, а что-то скрытое до поры и тревожащее.
  Может быть, зарождалась беда, а может, и радость: сути перемен таяли ещё во тьме невежества. Но магистр Грабус был не на шутку обеспокоен, и тревога не сразу, но передалась Фабиусу.
  Мир стал слишком изменчив для тех, кто устал считать годы. Менялись границы государства: четыре войны раздирали его лишь за последние сорок десятилетий. Восемь правителей пережил Фабиус и почти пережил девятого. Недаром в Совете Магистериума давно уже говорят просто - 'правитель', не прилагая имён. Да что имена, сами слова изменяются для магистров так споро, что не все они понимают бормотание черни.
  Мир торопился сплясать, как повешенный торопится выдать свои предсмертные па. Грабусу требовался взгляд такого же, как он, на происходящее вокруг. Потому советник и не стал посылать более молодого мага. Грабус явно прозрел что-то в Ангистерне. Или в чём-то подозревал Ахарора, почти ровесника своего... В чём? В воровстве? Но что за дело до мирских ценностей наследнику магической силы? Разве что Ахарор замыслил покуситься на власть?
  
  

Глава 4. Гость из Ада

  
  
'Лишь глупцы называют своеволие свободой'.
  Тацит Публий Корнелий
  
  В Аду и на земле, день 7-й
  
  Ангелус Борн не любил 'перекладывать дела на голема'. Он решил заняться судьбой червяка немедленно, пока магнитные токи не сменились, и в этой части Ада не наступила ночь. Кто знает, сколько проживёт тварюшка без своего симбионта?
  Холодные пещеры располагались на границах с Серединными землями людей. Там было недостаточно жарко для крупных адских тварей, но процветала мелочь, питаясь растениями, насекомыми и прозрачными слепыми рыбами.
  Борн переместился не наугад, однако удобная пограничная пещера, где он останавливался когда-то на пару десятилетий, чтобы изучить повадки фосфоресцирующего подземного мха, оказалась заваленной камнями.
  Он метнулся сознанием, разыскивая другие полости в скале... Не нашёл. Завяз в камне... И вдруг - ощутил, что попал на поверхность! Узкая и длинная пещера, куда он проник, открывалась в нежное холодное серебро неба.
  Борн в один длинный шаг переместился к месту, где каменный мешок коварно обрывался в пропасть и выглянул наружу.
  Холодное дыхание Серединных земель коснулось его лица, обожгло так, что опалесцирующие слёзы брызнули из глаз. Инкуб, испуганный и полуослепший, шарахнулся спасительную тьму. Мелкие крылатые звери с писком кинулись от него прочь.
  Но отступать демонам непривычно. Приспособив зрение и собравшись духом, Борн вернулся к выходу из пещеры, встал на самый краешек обрыва и выглянул ещё раз.
  Кругом, насколько хватало его физического зрения, простиралось царство воздуха, такого плотного и серого, что он замечал в нём мелкие капельки воды. Скала почти подпирала небо, внизу предощущалась каменистая долина, за ней - холмы.
  Инкуб поёжился. Хотя на Земле шёл более-менее тёплый сезон, ему было зябко. Борн знал, что в мире людей есть зимы, и они так суровы, что замерзает вода и падает с неба обжигающим пухом. Так что ему ещё повезло, ведь он не высчитывал время визита.
  Нужно было решить, сколько сил отдать на обогрев тела, чтобы оно не закаменело от холода, но и не сияло чрезмерно, обжигая местных живых. Вот ведь задачка...
  Борн почесал бровь, вдохнул первую порцию тяжёлого густого воздуха, посмотрел на червяка на руке. Тот выглядел на удивление бодрым. Демон погладил его неожиданно тёплую плоть: похоже, червяк-то совсем не замёрз!
  Инкубу стало немного обидно, что червяк сумел уже приспособиться, а он, великий демон из Огненной и Глубокой Преисподней, всё не сообразит, как согреть тело и не устроить пожара. Может, оставить червяка здесь, в пещере?
  Борн с сомнением посмотрел на землю, теперь уже иным, магическим зрением, далеко прокалывая пространство, и увидел вдалеке небольшой город. Колени его дрогнули, понуждая тело тут же двинуться на разведку, но инкуб нашёл в себе силы оставаться на месте.
  Мир внизу манил его. Там паслись сытые глупые души людей, праздные и расслабленные, там обитали неведомые ему малые существа, там хранились желанные книги, которые развлекали его больше прочего. Даже из-за одних книг он был готов броситься сейчас головою вниз с холодной высоты на благословенную знаниями твердь.
  Риск? Его отсутствие вряд ли заметят в Верхнем Аду. Зато как любопытно будет проникнуть в хранилище людских мыслей, не испортив и не спалив его. Сумеет ли он?
  Борн умерил бушующий в жилах огонь так, что тело его с непривычки стало тяжёлым и ломким. Отпустил себя чуток, согреваясь. Опять умерил. В конце концов, сообразил, что огонь нужно пустить по тонкой границе между собой и миром, чтобы он пылал над его естеством, служа преградой холодному воздуху.
  Он согрелся, наконец. Стал озираться уже не со страстью к исследованиям, близкой к умопомешательству, а с обычным любопытством сущих.
  Черти ведь позволяют себе бродить по Серединным землям, что же мешало раньше ему? Ах, да... Он же соблюдал Договор. Всего лишь созерцал иногда людей, отделяя естество от тела, наблюдая, мыслешествуя.
  Так вот ещё от чего зябко! Он - преступник, впервые по-настоящему нарушивший закон! Оказывается, это забавно!
  Борн примерился, спрыгнул с обрыва, попал на курумник и съехал со скалы в водопаде камней! Лицо его осветила улыбка. Ах, если бы он знал раньше, что преступать закон так чудесно!
  Силою мысли демон поднял тело на скалу и съехал ещё раз с ветерком! Потом замер настороженно, давая сознанию ощутить, что происходит вокруг, там, где этого не видит уже зрение и не слышит слух.
  Но кругом было тихо и безлюдно. Только птицы замечали его да малые твари. Демон вдохнул полной грудью, давясь и захлёбываясь воздухом, словно лавой. Он был рад неожиданному простору: купался в нём, ласкался к нему!
  Сможет ли он взять сюда Аро? Сын так мечтает о путешествиях... А почему - нет? Аро всё равно не добьётся особенного признания в Верхнем Аду, Нижний же - вообще закрыт для него. Почему бы не доставить сыну радость, дав ему увидеть мир людей?
  Конечно, страшно толкать такую юную сущность на преступление. Закон Сатаны строг... Но какие открываются перспективы!
  Борн растворился в серости рассветного неба и возник уже внизу, в долине. Ещё раз растворился, уже более обдуманно выбирая укромное место, и очутился в густой листве на развилке ветвей старого дуба.
  Кора дуба была ласково-шероховатой и даже не задымилась, когда плоть Борна соприкоснулась с ней. И птицы не прекратили свой свист.
  У него - получилось! Он был здесь почти свой, живой, не пугающий огненной сутью мелких лесных тварей!
  Где-то впереди предощущался город. С его соблазнительными библиотеками, ремесленными мастерскими, лавками редкостей!
  Борн с удовольствием послушал, как тело его вибрирует от возбуждения, потом закрыл глаза и начал сознанием изучать простёршуюся вокруг землю.
  
  Самый близкий к горам городок оказался удручающе мал. Над неказистыми домишками как разномастные рога возвышались ратуша да церковь Сатаны - небезопасное место для заблудившегося демона.
  Именно церкви надзирали за исполнением на Земле Договора с Адом, именно туда после смерти людей первоначально попадали их души, чтобы потом опускаться в Ад согласно своей тяжести: чем тяжелее - тем глубже.
  Горожане не стремились строить рядом с живым адским зданием свои мёртвые человеческие жилища. Но бедняков много, нашлись и те, что прилепили хибары недалеко от Кровавой площади возле церкви. Настоящий же центр города начинался левее, там, где высилась свечка ратуши. Вокруг неё, несмотря на полуденную жару, гудела оживлённая торговая площадь с лавками государственного хлеба, рыбными, зелёными и мясными рядами.
  На улицах тоже хватало спешащих по своим делам и праздно шатающихся без дел. Многие сидели под уличными навесами возле трактиров - кто на деревянных помостах, а кто и на земле, пили чай и молодое вино, спорили.
  С высоты полёта сознания демона город был похож на муравейник с кровавой проплешиной в центре и 'дорожкой' низеньких домов, ведущей к закату.
  Такова была традиция городской застройки в мире людей. В направлении заката от церкви полагалось ставить только приземистые дома с плоскими крышами. Живая тварь Сатаны должна была смотреть на закат.
  Когда в городе кто-то умирал, жители сразу узнавали об этом. Стёкла длинных стрельчатых окон церкви, окрашенные в свинцовые тона, алели вдруг, а потом долго переливались закатными красками. Это означало, что там, под высоким потолком, бьётся сейчас душа умершего перед отправкой в Ад. Таков был Договор. В Аду ничего не свершается без Договора.
  Борн не интересовался особо подробностями сосуществования Ада и людей. С него было достаточно душ, что поступали на кухню бесперебойно, (иметь бы регулярный доступ к этой кухне). Не интересовался он и такими маленькими городами - из Ада ему было удобнее наблюдать за столицей. Там хранились лучшие книги, там бурлила понятная ему политическая жизнь. А ещё он иногда подглядывал за варварами, что кочевали вдоль морского берега вольно, никому не подчиняясь - ни магам, ни Сатане.
  Борну очень хотелось прогуляться по улицам городка, но он был осторожен. И, удобно расположившись в развилке ветвей, отпустил лишь сознание.
   Сознание демона воспарило над городом, потом стало растворяться во всех больших и малых его закоулках, и, наконец, выбрало для более пристального изучения группу людей возле трактира.
  Эти двуногие казались грязными, измученными, но лица их были необычайно светлы и словно бы излучали сияние. Несмотря на жару, они расселись прямо на улице и творили там странные песнопения, привлекая прохожих.
  Борну ужасно захотелось приблизиться, чтобы разобрать слова. Он решил, что, несмотря на рваные одежды, люди это образованные и знают много тайн окружающего мира. Но вот беда - его дальнее зрение могло проникнуть в глаза и мысли, но не передавало звуков.
  Инкуб попытался скопировать птицу, сидящую на соседней ветке, потерпел с полное фиаско и преобразился в привычную демонам тень.
  Тень раскинулась тонкой плёнкой над городом, сгустилась у нужного трактира... И тут же инкуб понял свою ошибку! Стоило ему приблизиться к смертным, как ноздри его защекотал аппетитный аромат их душ! А ел он... Когда же он в последний раз сытно и вкусно ел?
  
  Демоны принимают пищу без особых затей. Почуяв живые души, Борн тут же выделил по запаху самые слабые.
  Вот, к примеру, старик в мешке, повязанном на манер плаща. Утром он просыпается с болью в изъеденных костной болезнью ногах, а вечером, перед тем, как заснуть, часто думает о смерти. О том, что жизнь тяжела, а он не знает, добудет ли завтра хотя бы половинку чёрствой ячменной лепёшки на обед; что боль в ногах, наверное, отступит, когда он умрёт; что здесь он никому не нужен, и никто о нём не заплачет.
  К трактиру старик пришёл послушать байки о новом боге. Он наощупь искал мечты и цели, чтобы иметь желание жить дальше. И это отсутствие даже мнимого будущего - больше всего привлекало в нём демона. На такого бедолагу только дохни - и душа его с лёгкостью и радостью отделится от тела. И невидимым облачком войдёт в сущего, наполнив его огнём жизни.
  Конечно, душу можно и приготовить. Она неоднородна: состоит из грубой оболочки, называемой обычно 'двойник', трёх толстых покровов и сладкой сердцевинки. Потому душу в Аду сначала подвергают мучениям, дабы разлучить с 'двойником' - каркасом терпения и проводником в мир смертных. Потом долго томят в котлах, размягчая жёсткие покровы судьбы. А потом...
  Борн мечтательно вздохнул и почти не заметил, как средоточие его поглотило аппетитно слабую душу старика в мешковинном плаще. Демон икнул и в испуге зажал рот руками.
  Люди, сидящие рядом со стариком, не сразу заметили, что тело его обмякло. Старик всё так же подпирал спиной коновязь у трактира, он лишь осел, словно мешок, в котором усохла часть груза.
  - Смотри-ка, Якоб, - сказал, наконец, один из людей, рыжий, с круглыми птичьими глазами. - Наш Лубень, кажется, отдал милостивому богу то, что полагается Сатане.
  Борн едва не подавился съеденным: оно задёргалось и заколыхалось у него внутри.
  Сидящие вскочили, один закричал, указывая на шпиль церкви:
  - Она молчит! Лубень мёртв, а церковь не покраснела!
  Люди начали поднимать старика, бить его по щекам, слушать сердце. Но тот был блаженно мёртв и уже не страдал от их грубого обращения.
  Толпа вокруг покойного росла. Некоторые пытались оживить его, другие полезли на крышу трактира, чтобы яснее увидеть церковные окна.
  Но ничего не менялось. Душа Лубня действительно не долетела до ловушки, поставленной Сатаной, ведь её прибрал и переваривал теперь Борн, потея от страха.
  - Мертв! - провозгласил самый главный из оборванцев. - Чудо свершилось! Душа его избегла Ада и отправилась в мир милостивого бога! Вознеслась на небо!
  Борн, чтобы не устроить ещё одно нечаянное вознесение, начал потихонечку отползать прочь. Правда, перед бегством, он сумел заглянуть в мешок старика и стянуть оттуда исписанный пергамент. Вряд ли что-то ценное, но всё-таки...
  Стыдно ему, разумеется, не было. Сущие не знают, что такое стыд. А вот страх... Сатана не дополучил душу, и Борн прислушивался к миру вокруг, ожидая заслуженной кары.
  Но молчал воздух, ровно тянулись магнитные токи, мерно покачивалась в паутине своего движения земля. Сатана не видел, что происходит в мире людей. Глазами его были церкви, а церкви не сумели разглядеть ничего.
  Борн вздохнул с облегчением, и горячий воздух сжёг у его лица нахальное насекомое.
  Вот, значит, как! Земля - не Ад, и Закон Сатаны здесь не всесилен. Твори, что хочешь, только не попадайся!
  Он засмеялся беззвучно и в тот же миг оказался там, где бестелесно бывал многожды - в центральном хранилище Магистерской библиотеки в Вирне, столице Серединных земель.
  Худенький библиотекарь, нагруженный фолиантами, даже вскрикнуть не успел, как составил компанию душе старика.
  Борн огляделся: больше в огромной зале, уставленной шкафами, сундуками и полками, не было никого. Наконец-то он мог выбирать, что хочет. Или даже забрать всё! Все книги! А там... да хоть бы и пожар скроет следы!
  Ликуя, инкуб горячим вихрем носился между стеллажами, иссушая воздух. Он концентрировался то тут, то там, брал в руки не только жароустойчивые пергаменты, но и самую тонкую бумагу. Теперь он не боялся, быстро листая полупрозрачные страницы, спалить их. Книг было так много, что демон стал расточителен.
  Наконец, он отобрал то, что возьмёт с собой и прочтёт в тишине. Понятно, что это были книги с толстыми пергаментными страницами в кожаных и медных переплётах. Иные не выдержали бы горячего воздуха его пещеры. Для Аро же Борн выбрал в подарок книгу о мироздании, украшенную по медному окладу самоцветными камнями.
  И только вернувшись в скальную пещеру, откуда начал своё путешествие, демон вспомнил про червяка.
  Червяк всё так же покорно обвивал его запястье, совершенно не мешая и не давая знать о своём присутствии. Инкуб погладил тварюшку по плоской голове и заметил, что она покрылась шелушащейся коркой. Видно, не перенёс-таки червяк земного холода!
  Борн опечалился: ну, вот, хотел спасти, а сам - почти угробил животное.
  Он подковырнул червяка, чтобы снять его с руки, но в пальцах осталась только пустая шкурка. Под ней изумлённый демон обнаружил хитрую морду с блестящими глазками, толстенькое безлапое тельце с крепкой чешуёй и острым хвостом. Скорее, помесь змеи и ящерицы, чем червяк!
  Тварюшка подняла голову и зажмурилась, выпрашивая ласку. Борн засмеялся. Нет, она не погибла, а переродилась в незнакомом ей мире. Ай да червяк!
  - Я не хочу тебя отпускать, малыш, - сказал демон, поглаживая плоскую голову. - Ты будешь напоминать мне о том, что любой из нас тоже может переродиться.
  'Малыш' блаженно прикрыл круглые глазки плёнкой.
  - Может, ты просто из тех промежуточных тварей, что живут между людьми и Адом? Но знак, который ты подал мне...
  Борн посмотрел вниз, в долину, всё так же бережно закрытую туманом, и продолжил шёпотом:
  - Я назову тебя Локки. Я не знаю, из каких глубин памяти пришло ко мне это имя. Но что-то внутри подсказывает мне, что оно - подойдёт.
  Бывший червяк благодарно внимал.
  - А теперь мы с тобой отправимся домой, - улыбнулся демон. - Нужно поделиться радостью с Аро, моим сыном.
  Ангелус Борн поднял глаза и увидел отблески заката на облаках. Заворожённый, он долго стоял, впитывая всеми клетками меняющиеся тона неба, а потом исчез без вспышки и колебаний воздуха.
  
  
  

Глава 5. Свобода и расстояние

  
  
"Глупцов глупей, слепцов слепей
  Те, кто не воспитал детей".
  С. Брант
  
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ренге, остров Гартин.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 8-й.
  
  - Ай, клята зверюга! Да что б тебя волкодлаки в лесу сожрали!
  - Голову береги, голову!
  - Дюже лягается! - раздавалось в сером предутреннем небе.
  На обширном дворе у конюшни суетились два молоденьких конюха. Поодаль оглаживал живот осанистый главный конюх, вокруг него зевали и почёсывались заспанные слуги, разбуженные шумом.
  На рассвете хозяин острова, облачённый магистр Фабиус Ренгский, член Магического совета и Исполнительной ложи Магистериума, должен был куда-то отправиться по своим тайным делам. Вроде как, ворон принёс ему весточку от самого высшего начальства, а может, опять взбрело в голову магу что-то своё, или заныло от долгого бдения в колдовской башне его неуёмное седалище.
  Такие выводы можно было сделать, послушав разговоры слуг, ожидающих, чем кончится незаладка со злобным магистерским конём, боевым, породистым. Вот, говорили же - зачем магу боевой конь?
  Сейчас зверюга бесновалась, хотя вчера ещё вполне поддавалась на уговоры двух младших конюхов.
  Будь день обычный, можно было бы вывести из соседнего денника покладистого рыжего мерина, или чубарую кобылу, а чёрному болвану дать перебеситься. Но вот беда, именно сегодня без жеребца было никак не обойтись. Магистр Фабиус только на нём и ездил в свои дальние походы.
  Звали коня по-благородному, Фенрир-ап-Гайерн, был он огромный, в полтора раза крупнее рабочей коняги, чёрный, как стоящие против солнца, учёный и злой. Слуг пугало и странное имя его, взятое из древних летописей, и родословная, что была длиннее, чем у самых остепенённых магов. Малых детей жеребец, однако, любил и баловал вниманием, да только вот конюхи, хоть и не обзавелись ещё реденькими бородками, а на детей были уже никак не похожи.
  Главный конюх, сложив могучие руки на круглое пузцо, стоял рядом с конюшенными воротами и с усмешкой наблюдал за суетой и прыжками юных дуралеев, не сумевших даже недоуздок надеть и вывести коня из денника в проход на развязку, чтобы почистить и оседлать.
  Жеребец метался в деннике, бил, куда попало, копытами, а особенно норовил попасть по самому молодому конюху, франтоватому парню в новеньком жилете, украшенном медными начищенными бляхами. Второй младший конюх, не понимая, чего дурит противная, но ещё вчера вполне управляемая скотина, бросил, было, испытывать судьбу и встал у ворот.
  - А ну не ленись! - гаркнул главный конюх, напугав двух сонных прачек. - От превратит тя маг в лягушу!
  И, понимая, что не проймёт парня угроза, ведь маг у них был строг и заумен, но вполне справедлив по местным понятиям, добавил:
   - А то и я кнутом вздрючу!
  Парень юркнул в конюшню и кинулся к деннику. Жеребец воспринял такой оборот, как нападение, вздыбился, ударил копытами в двери...
  Двери слетели с петель, конюхи бросились в рассыпную, а жеребец, козля и лягаясь, выскочил во двор.
  Тут уже невесело стало и глазеющим слугам.
  - Дарёнка где?
  - Дарёнку будите! - закричали, прячась за главного конюха, прачки.
  - Так Лебезьку уж и послал! - откликнулся верёвочник и махнул в сторону флигеля, где жила молочница с подкидышем Дарёнкой, которую конь особенно баловал вниманием.
  Лишь главный конюх спокойно стоял, похлопывая себя по брюху. Он знал, что конь магистра по повадкам своим не был каким-то особенным зверем, просто учили его как боевого: слуги, одетые в шитые бляхами кожаны дразнили жеребца, приучая топтать военных и разбойников. Вот и взбесили коня медяшки на новом жилете младшего конюха. Взял парень лампу, сунулся в денник и едва не был бит копытами. Хотя ещё вчера, без обновы, конь допускал его чистить себя и седлать.
  Тем временем Фенрир, не видя ненавистного жилета, немного успокоился. Раздувая ноздри, он застыл посреди двора, чуть что принимаясь грозно копытить землю. Но только чубарая сочувственно подавала голос из своего денника, люди же стояли недвижно, даже не пытаясь как-то его усмирить. Да и немного их было - конюх, верёвочник да прачки. Остров Гартин ещё дремал, таращась в зенит круглым глазом колдовской башни.
  Наконец, из флигеля длинного "господского" дома, почти прижавшегося к колдовской башне, выбежал худой мальчишка, а следом вышла крошечная девочка - на вид лет пяти, а на самом деле на две весны старше, - и босиком прошлёпала к чёрному чудовищу. Подол она держала обеими руками: там полно было маленьких, с её кулачок, крепких осенних яблок.
  Фенрир зашевелил ноздрями, всхрапнул, ткнулся мордой девочке в шею, потом в подол... и благодарно захрупал яблоками.
  - Эй, бездельники! - пробасил конюх. - Ты-то сними свой кожан, чудила, да неси щётку и седло!
  
  Вся эта суета совершенно не мешала магистру Фабиусу собираться в дальнюю дорогу. Ещё до рождения сына маг наложил заклятие на колдовскую башню, чтобы шум во дворе и в доме не отвлекал его от работы. И сейчас он в полной тишине откладывал книгу за книгой, понимая, что бесценные колдовские фолианты слишком тяжелы для дальнего пути.
  С особенным сожалением Фабиус взвесил в руках недочитанное философское исследование 'Геенна лжи', заложенное в первой трети полоской змеиной кожи. Магистр-исследователь Гаргиго Бесноватый рассуждал в нём о неизведанных глубинах нижних слоёв Ада. Тема эта с прошлой зимы будоражила магическое сообщество. Переписчики не успевали рассылать копии, у Фабиуса же был почти оригинал - официальный список из библиотеки Магистериума, что в столичной Вирне.
  Он вздохнул и упаковал в седельную сумку лишь тонкую походную книжицу заклинаний да пару свитков и повернулся к шкафу с зельями.
  Магистр орудовал сейчас в святая святых башни - пентерном зале. Он проводил здесь самые сложные обряды, требующие особого сосредоточения.
  Это была круглая комната на самом верху. Её украшали шесть стрельчатых окон, забранных желтоватым пузырчатым енским стеклом. По центру располагалась пентаграмма в рост очень высокого человека. Линии её были выдолблены в мраморе пола и залиты агис фарии - самовозгорающейся субстанцией, похожей на воск. Весьма дорогой, кстати, субстанцией. Добывали её из жира потусторонних тварей Верхнего круга Ада, которые выбирались иногда на свет в местах пограничных, где тонки были земные своды.
  Часть самых дорогих книг тоже хранилась в пентерном зале, как и самые редкие зелья. Буковые полки в двух дубовых шкафах гнулись от тяжёлых фолиантов - маг считал, что в сундуках книги покрываются плесенью.
  Рядом с окном, выходившим на единственный балкончик, стоял шкафчик с зельями. С собой лучше всего было взять готовые... Но травы проще упаковать, они не разольются и не просочатся каким-нибудь колдовских образом из самых хитрых пузырьков.
  Наконец, и травы были упакованы в холщёвые мешочки. Руки потянулись к минералам и амулетам...
  Ноша, однако, всё тяжелела. Магистр приподнял седельные сумки, крякнул, поморщился. Был он крепок и моложав. Кожаный походный колет ладно сидел на нём, короткая тёмно-русая борода завивалась задорными колечками. Раз уж сумки показались ему тяжёлыми, не понравятся они и Фенриру.
  Фабиус вздохнул и начал доставать упакованные в кожаные мешочки минералы и возвращать на полки.
  Звякнул пентакль-напоминалка. Рассвет близился. Пора было будить Дамиена. Уже понятно было, что сын сам не встанет - проспал.
  Что только ни делал Фабиус, чтобы приучить мальчика к дисциплине. Но парень пошёл в мать, любившую понежиться под одеялом. Это и сердило магистра, и будило в нём болезненную сосущую тоску. Да и не стоило начинать прощание с воспитательных бесед, не тот сегодня был день.
  
  Фабиус бесшумно спустился вниз, на нём уже были мягкие походные сапоги, а не городские стукалки.
  Комната сына располагалась в среднем ярусе. Башня была спланирована как три больших рабочих этажа-зала, а между ними притулилось несколько комнат. На верхнем этаже магистр проводил самые сложные и запретные эксперименты, на среднем работал и иногда спал. Вход на нижний был надёжно заперт. Туда из подвала поднимались иногда языки бездны. Мальчику рано было знать о них. Фабиус не допускал его на нижний и подвальный этажи, где он творил когда-то не самые лучшие свои заклятия.
  Средний же ярус башни казался магистру довольно тихим местом. Там, в комнатах между нижним и средним залом, хранился всякий магический хлам, дожидались переделки результаты не очень удачных экспериментов. В каком-то смысле средний ярус башни олицетворял мир людей, что демоны называют Серединными землями - спорый на затеи и быстро ветшающий.
  В комнате Дамиена было немного душно, но утренняя свежесть уже сочилась сквозь плохо стеклённые окна.
  Фабиус распахнул витражную створку в беспорядочных узорах рыжих и синих потёков, вдохнул обновлённый рассветом воздух, но услыхал теперь и крики внизу, и злое конское ржание. Открытое окно ломало заклинание неслышимости, пришлось створку притворить, довольствуясь для проветривания щелями между плохо подогнанными стёклами.
  Башня была выстроена на совесть, и в ней не гуляло обычных для каменных зданий ветерков-троллей. Когда-то Фабиус дневал и ночевал на этой стройке, не давая работникам халтурить. А вот хорошего стекольщика в провинции Ренге, что простиралась вокруг на два дня конного пути, было не сыскать и сейчас.
  Маг повернулся к широкой сосновой кровати. Дамиен спал, разметавшись: русые волосы прилипли к высокому лбу, одеяло спустило на пол хвост... Но дышал он ровно. Видно, дурной сон, посетив его ночью, уже отправился восвояси, и парень заснул под утро крепко и сладко, как и положено в его юные годы.
  В головах кровати, на резной спинке кривилась сильно оплавленная свеча. Похоже, потухла она оттого, что некому было подправить фитиль. Книга в простеньком деревянном переплёте лежала рядом с постелью. Магистр поднял её, полистал и, тяжело вздохнув, засунул подальше под кровать.
  - Дамиен! - позвал он негромко.
  Юноша не проснулся. Ум его продолжал блуждать в заоблачных далях.
  Сын был трепетно, мучительно похож сейчас на мать. Вот так же лежала она, разметавшись, когда в крови её бродил ядовитый отвар сонницы...
  Магистр судорожно вздохнул, шагнул к письменному столу, где стоял и кувшин с водой. Взял, встряхнул, проверяя, много ли там содержимого, отпил два глотка, потом набрал воду в горсть и тонкой струйкой вылил на шею спящему.
  Юноша распахнул глаза, сразу потемневшие от гнева, и подскочил было, в постели, чтобы дать отпор неведомому шутнику. Но тут же разглядел отца, сник, поискал глазами вокруг, обнаружил погасшую свечу... На лбу его тут же выступила испарина.
  - Ты снова читал ночью? - строго спросил магистр. - Что ты читал?
  Дамиен скользнул глазами по одеялу и, не найдя там книгу, выдохнул с облегчением:
  - Мне не спалось. Я читал кодекс Магистериума, как вы мне и посоветовали, отец.
  Магистр Фабиус знал, что сын обманывает его. Это нужно было как-то решать. 'Сразу же по приезду', - пообещал он себе. А вслух сказал:
  - Оденься как подобает. Тебе положено проводить меня в дорогу.
  Юноша выбрался из постели. Ростом и шириной плеч он уже почти догнал отца, но поступки его всё ещё оставались поступками мальчика, не достигшего положенных для первой ступени совершеннолетия мага пятнадцати мерных зим.
  В его годы Фабиус распоряжался уже всем немалым хозяйством своих родителей, вёл погодовые записи, мог нанять на уборку сезонных рабочих, не гнушался выйти вместе с ними в поле, когда свободных рук не хватало. Сын же...
  Дамиен был способен замечтаться и забыть самое простое - проследить за подготовкой к встрече гостей или записать количество мешков ячменя, удачно проданных на рынке в Лимсе.
  Фабиус сдвинул брови, наблюдая, как одевается ладный и крепкий, но такой ещё, в сущности, несамостоятельный парень.
  Ну что ж. Долгое отсутствие отца будет Дамиену уроком. Осеннее время даёт много забот. Плюс - нужно будет найти время и на учёбу, и на чтение серьёзных магических книг, а не пустых романов о рыцарях.
  
  Фабиусу очень хотелось поговорить с сыном неспешно, наедине, но час расставания близился. И вот уже все слуги собрались у моста через Неясыть, а магистру пора было обратиться к Дамиену с наставлениями.
  - Я вверяю тебе остров и прилежащий ему город Лимс! Управляй же до моего возвращения достойно! - громко провозгласил он.
  Маг помедлил, взглянул в серые глаза сына и добавил чуть тише:
  - Ты должен пообещать мне пять вещей Дамиен. Первая: держать в порядке погодовую книгу и книгу сезонную. Вторая: оберегать имущество и души вверенных тебе слуг. Третья: каждый день учиться по книгам и проходить положенный урок, который мы с тобою наметили. Четвёртая: блюсти душу и тело, уделяя время гигиене, созерцанию и ежедневным пешим или конным прогулкам. Помни, что сила души связана с силою тела крепко. Нетренированная душа слабостью своей подведёт и тело, а слабое тело не даст правильно провести нужные для души бдения. И пятое...
  Фабиус запнулся. Он хотел дать какое-то живое напутствие, чтобы сын не забывал, что отец помнит о нём, надеется на него, любит. Но подходящих слов, чтобы не были они слишком мягкими, магистр так не подобрал. И он завершил:
  - Помни же, что я вернусь не позже конца осени, и хочу увидеть, что ты здоров и выполнил всё, что я тебе наказал!
  Застоявшийся жеребец нетерпеливо ударил копытом.
  - Помни, что ты теперь - хозяин башни и всех людей здесь и в долине! - громко резюмировал магистр. - Будь же достоин этого!
  Фенрир припустил через мост галопом - только брёвна загудели под копытами. Холодный ветер с реки ударил Фабиусу в лицо и вышиб слёзы.
  
  Дамиен же, как только отец миновал мост и выехал на дорогу к Лимсу, быстро вернулся в колдовскую башню. Слугам он бросил что-то малоразборчивое, чтобы не беспокоили. Внутри у него всё зудело от нетерпения, а это допекает сильнее боли ожогов, ведь даже магический огонь причиняет муки, но не томление страсти. И страсть - больнее.
  Поднявшись в свою комнату, юноша открыл сундук с личными вещами и нашарил на самом дне свёрток.
  Свёрток этот постоянно кочевал из сундука под кровать, из-под кровати - в тайник в саду. Дамиен боялся, что отец сумеет почуять в башне чужеродный предмет. Но магистр, наверное, плохо смотрел за сыном. И теперь свёрток был раскрыт, как раскрывался он только во время родительских отъездов, и из него были извлечены короткая кольчуга и настоящий воинский плащ. Купленные в городе на деньги, сэкономленные на хозяйственных расходах. Дамиен совсем не был так рассеян в делах с ячменем и пенькой, как полагал отец.
  Кольчуга, лёгкая, плетёная 'четыре в один', когда одно кольцо связывает две пары соседних, была ещё великовата весной, а теперь стала, наверное, совершенно в пору.
  Дамиен с наслаждением вдохнул тяжёлый запах слежавшегося железа и каменного масла. Взял тряпицу и песок, натёр кольца, сразу заблестевшие. Снял обычную одежду и облачился с умелостью, достойной бродячего рыцаря: надел сначала простёганную на плечах и груди рубаху, потом кольчугу, следом - пояс, поддерживающий ее, а сверху накинул плащ. Он торопился, хоть и уверен был, что слуги не посмеют войти в башню.
  Короткая кольчуга с рукавами, не достающими до локтей, носилась обычно не в бою, а в городской сутолоке для защиты от случайного ножа. Её прикрывали кафтаном и плащом. Но Дамиен очень нравился себе в кольчуге и кафтан надевать не стал. Настоящего меча у него пока не было, и он прицепил на пояс кинжал. Дыхание юноши сбивалось, он был больше не в состоянии медлить.
  Под тихий скрип колец Дамиен поднялся на самый верхний запретный этаж башни, успокоил на пороге зачастившее сердце. Магистр уехал, он воротится нескоро, но всё-таки хотелось поторопиться с задуманным.
  Едва перешагнув порог чернёного дерева, Дамиен нашёл глазами пентаграмму, и увидел её вычищенной, наполненной горючей субстанцией и готовой к работе.
  Юноша улыбнулся.
  - Люкс! - произнёс он, зажигая разом и свечи, и огонь в пентаграмме.
   А потом сотворил охранные знаки и начал нараспев читать давно вызубренное заклинание.
  
  

Глава 6. Опасный подарок

  
  
"Если кто-то и умеет верить, несмотря ни на что, надеяться на чудо, так это дети'.
   Олег Рой. 'Семь признаков счастья'
  
  Первый круг Ада Великой Лестницы Геенны Огненной.
  Пещера Уединения инкуба Ангелуса Борна.
  Численный год Дракона, месяц Арок, день его 8-й.
  
  - Ад не имеет неба - лишь бездну разверстую. Он не имеет земли - лишь пылающую твердь. Создания его бездушны и питаемы средоточием огня, - прочитал Аро и повернулся к отцу. - А что такое 'средоточие огня'?
  Юный инкуб восседал на троне, вполне равном другому такому же трону в противоположном углу пещеры, и листал подаренную отцом книгу. А тот стоял рядом, поглаживая на запястье живой браслет, и даже в ум не брал того, что роняет своё достоинство, находясь ниже сидящего на возвышении сына.
  Ангелус Борн улыбнулся и кивнул, прежде чем ответил:
  - Люди наделены душой, как ты уже знаешь. Душа непознаваема для них, потому что она больше их самости, следовательно, они плохо разбираются в самих себе и предпочитают рассуждать о нас. Мы, демоны - тоже имеем некое хранилище того, что нельзя потрогать или рассмотреть, нельзя понять. Люди называют это 'нечто' - средоточием огня. Ты можешь увидеть его, если поранишься или заплачешь. Впрочем, легче всего тебе будет лизнуть собственную ладонь.
  В углу пещеры вспыхнул флюид сухого воздуха, на миг осветив овальный каменный зал с двумя базальтовыми тронами, внушительные гранитные жернова и аккуратные стопки деревянных и каменных пластин у трона отца, а также светлые плоские камни, расставленные вдоль стен.
  - А мы - как называем? - полюбопытствовал юноша, разглядывая ладонь, которую, разумеется, поспешил лизнуть.
  Розоватая опалесцирующая влага сейчас с шипением испарялась с его кожи.
  Юный демон был ярко и необычайно, но несколько болезненно красив даже для инкуба, вся суть которых источать в мир прелесть. Юноша имел удивительно светлую кожу и чистейший алый блеск зрачков. Однако он был ещё слишком наивен и совершенно не владел чарами своего обаяния - для этого следовало разменять хотя бы первое столетие.
  Ангелус Борн вздохнул и не ответил. Он прошёлся по тщательно отполированному каменному полу, посмотрел, как стекает со сталактитов чёрная жирная субстанция, называемая сущими 'кровь земли'. Она легко воспламенялась и даже порождала неожиданные вспышки огня. Вот бы разобраться, отчего?
  Да, он преступил сегодня все мыслимые запреты. Он сумел окунуться в холод людского мира! И явственно ощущал - именно такой мир был ему интересен, открывал новые перспективы, а, главное, манил свободой.
  Ангелуса Борна занимало теперь в мире людей всё - философия, минералы, наблюдения за растениями, животными, звёздами. Вот только Аро... Он так мечтает о путешествиях, но в праве ли отец рисковать его возможным будущим в Аду?
  Сын имеет уже свои взгляды на мироздание, ведь он вырос рядом с отцом, больше озабоченным чтением и исследованиями, нежели подтронной суетой: не только облечённые властью не благоволили к Борну, он и сам избегал придворной возни.
  Но была и иная сторона правды, исходя из которой Борны являлись высшими демонами, способными жить в более глубоких кругах Ада. Способными, а значит и достойными! И место в Верхнем Аду Агнелус занимал сейчас до ужаса неподобающее. И Аро тоже был бы достоин иной судьбы... если бы род его не прозябал в холоде!
  Потому не только по прихоти отца, но и по причине тяготеющего над семьёй проклятия, юный инкуб с детства лишён был общения с малыми и незрелыми, как ему хотелось бы, наверное. Он не бултыхался сутки напролёт в вонючих гейзерных озёрах, не носился над магмой на летучих камнях, не мечтал об ароматном дыме преющих в адских котлах душ, а всё время проводил в пещере, изучая и анализируя. И вопросы его становились оттого всё острее.
  - А мы? - переспросил он настойчиво.
  - Мы? - чуть усмехнулся Ангелус Борн, обернувшись и задумчиво глядя на сына, сидящего прямо и ровно, так уж заведено у демонов, немногое знающих об усталости тела. - Мы - слишком праздны и глупы, чтобы заглядывать в себя, Аро. Мы живём мучительно долго. Мы обеспечены многими умениями и силами уже по праву рождения. Это не способствует развитию наук. Науки - удел слабых. Так принято считать у нас, в Аду. А слабые людишки тем временем исследуют и изменяют мир...
  Глаза Борна затуманились красноватой дымкой. Он завидовал этим странным существам, таким неожиданно сильным в своей слабости.
  - А как именно слабы люди? - Аро перевернул страницу тяжёлой книги, украденной сегодня отцом из мира людей. Он с любопытством потрогал чуть выпуклые гравюры с маленькими фигурками. - Как муравьи?
  Ангелус Борн рассмеялся: адские муравьи показались бы двуногим свирепыми огнедышащими бронированными хищниками.
  - Нет, Аро. Люди гораздо слабее самых слабых из порождений Ада.
  - А чем же они питаются? Средоточием огня? Так же, как мы - душами?
  Борн удивлённо уставился на сына. Ангелус часто любовался им. Не так, как отцы любуются обычно детьми, прикидывая, можно ли извлечь из них выгоду или наслаждение. Он просто любил наблюдать за Аро, радоваться его успехам в чтении и письме. Но теперь он был почти потрясён его детской прозорливостью. Они не изучали с ним так глубоко мир людей - его устройство и законы, но сын проник вдруг в самую суть.
  Борн предощутил сейчас, что перед ним - будущий великий правитель Ада. Или... такой же изгой, проклятый, как и его отец!
  А что, если удивительную прозорливость мальчика обуславливала именно власть проклятия, нависшая над Борнами? Ведь говорят же, что главный наш учитель - страдание. И Аро страдал с раннего детства, сочувствуя отцу, которого не принимали в тронном зале Первого круга Ада, где была сосредоточенна вся светская жизнь, какая только и могла идти на задворках этого пограничного с двуногими холодного охвостья Ада. Такого никчёмного, что здесь даже не особенно преследовали за страшные в более глубоких слоях пороки - симпатии к тем же книгам, например. Борн слыхал, что даже правитель Первого круга Ада был замечен в чтении человеческих книг!
  - Папа? - переспросил Аро.
  Борн вздрогнул, спохватившись, что подросток уже, может быть, способен читать плохо прикрытые мысли. Ему следовало внимательнее относиться теперь к потокам слов и образов. Жизнь в Аду была опасна не раскалённой лавой, но политикой и кознями родни. Чем ближе - тем страшнее, ибо конкурировали они за одно и то же место у огня. И не нужно бы сыну даже знать пока, что правители Ада не только не безгрешны, но и нисколько не выше по рождению самих Борнов.
  - Что ты, Аро, люди слабы... - начал Ангелус и осёкся.
  Он не мог врать сыну.
  Да, по официальному мнению, укоренившемуся в Аду, мягкотелые человечки были всего лишь горшками для выращивания душ на прокормление сущих. Но были ли они так беспомощны на самом деле? Имелись ведь у них и маги, способные, не выпить, конечно, но использовать для продления собственной жизни адское средоточие огня бессмертных демонов. Получалось, что не в прямом смысле, но душами-то людишки всё-таки питались!
  Борн не удержался и расплылся в улыбке. Это было мучительно больно, видеть возможную судьбу сына, говорящего запросто такие ужасные вещи, но и радостно. Аро был мал и наивен, девяносто лет для демона - даже подросток-то - едва-едва, но проницательность он явно унаследовал от отца!
  - Это сложный вопрос, - начал Борн медленно. - Слабость тела - не абсолютная категория. Физически, и это проверено многократно, человек не в состоянии противостоять мыслящему созданию Ада. Но любое сущее состоит из трёх тел - мягкого тела, тела души и тела воли. Мягкое тело людей слабо неимоверно, душа - уязвима и вкусна, но уже хитра и изворотлива. И не каждому демону удаётся легко расщёлкнуть её скользкую оболочку и выпить содержимое. А воля... Воля людей крепка и свирепа!
  - Воля - что это? - удивился Аро. И даже подпрыгнул от любопытства на жёстком базальтовом сидении.
  Камни для тронов добывались в Аду в особых местах и ценились дорого. Пещеры состояли преимущественно из хрупкого вулканического туфа, такой за девяносто лет протёр бы и малец.
  - Это то, что заставляет тебя настаивать на своём, - пояснил Ангелус. - Помнишь себя пятьдесят лет назад? Не плакать, когда в игру не берут сверстники, бултыхающиеся в лаве. Помнишь?
  Аро кивнул. Да, адская мелюзга, шустрая, едва умеющая выкрикнуть десяток слов, доставляла ему когда-то много обид, дразня сыном проклятого... Они сами были ещё ничьи дети, и вот, поди ж ты!
  Маленькому инкубу тоже хотелось беспечно плескаться в лаве. И отец не препятствовал. Он приносил мальчика на берег по первой же просьбе. Пока эти просьбы не иссякли.
  - Когда дети играют вместе, - продолжал Ангелус Борн, - ими движет коллективная воля, и они сильнее сущего-одиночки. Юному демону редко удаётся выжить только собой. Мы здесь, в Аду, как мириады тонких нитей, где каждая, свившись с другой, может придать ей часть силы. Именно потому наиболее слабые из нас - черти и бесы - ходят толпой, поддерживая друг друга. А вот воля самого слабого человечка - свободна и независима. Она, наверное, посильнее, чем воля тех, кто правит у нас. Ибо она закалена слабостью и страданиями.
  Аро ёрзал и хлопал ресницами и Борн, походив по залу, продолжил, поясняя:
  - Во всём должно быть равновесие. Таково свойство всего и вся. Если плод акры трудно достать - он же и вкуснее многих. Так и здесь - человечишка слаб телом, но стержень его воли уравновешивает эту слабость своею стойкостью. А демон - силён, но в нём нет стремления, чтобы достигать своих целей. Смотри: между миром Ада и людей - стоит лишь Договор. Тем не менее, большинство демонов, бесов, инкубов боятся нарушать его, дабы всего лишь не попасть в немилость правителя нашего Сатаны. Только низшие и совершенно тупые твари решаются просачиваться в земли людей за добычей. Мы не считаем такие проделки нарушением Договора, какой спрос с безмозглых? А вот людские маги частенько сознательно преступают невидимые границы. И не боятся возмездия, действуя тайно и изощрённо. Они заманивают глупых демонов, похищают их средоточие огня... Нет, нет! - рассмеялся Ангелус, видя, как испуганно задышали, то расширяясь, то сужаясь, зрачки мальчика. - Не бойся, они не способны пожрать его!
  - Но ты же сказал - заманивают? Значит - они охотятся на нас?
  - Они не могут питаться, как мы. Но вливают средоточие огня в Серединный мир, образуя 'поток бессмертия', и тем укрепляют своё слабое тело, заставляя его жить долго.
  Аро не успокоили слова отца. Он поёжился, перевернул тяжёлую страницу и пробормотал:
  - А если такой маг поймает меня?
  Борн рассмеялся.
  - Скорее, кусачие красные мухи съедят тебя по весне, если ты не будешь натирать кожу пряностями. Не бойся. Страх - плохой помощник. Воля есть и у нас. Тебе пора бы тренировать её, чтобы ты знал, что сумеешь противостоять людской магии, если таковая встретится вдруг тебе. Именно на волевом императиве построены заклятия людей, но это - вполне преодолимо, ведь для настоящего демона человеческая магия - детский лепет. Я мог бы послать тебя в Академию Воли, что находится в Бездне, но ты же знаешь, что я...
  - Изгой?
  - Нет, Аро, изгой тот, кто принимает проклятие. Его лишают поддержки коллективной воли, Сатана расторгает Договор о его жизни в Аду, и он погибает или переворачивает существующий мир, строя мир новый. Я же - смирился. У меня есть ты. Я хочу, чтобы ты рос, вбирая ту гармонию, что я видел во время своих скитаний по Аду. Ад прекрасен: и внутренний, и окраинный. Я надеюсь, что правители здесь, на границах его, меняются быстро. И кто-то из них простит меня. А пока - я буду учить тебя сам!
  Борн замолчал. За пафосом его пряталась досада. Он не стал кормить сына тайными и смутными надеждами на обещанную Тиллит встречу с правителем Первого круга. Он слишком боялся отказа.
  Аро же, не умея пока проникать в тайные думы отца, рассмеялся и спрыгнул с трона. Больше всего он любил учёбу и прогулки.
  Борн приобнял мальчика ласково. Он знал, что выглядит сейчас по-дурацки. В Аду не принято было возиться с молодью, не достигшей первого столетия. Не имело смысла вкладывать силы в обучение создания, которое в любой момент могло утонуть в лаве или сорваться в пропасть. Бессмертными в Аду становятся не сразу, тело медленно набирает крепость, и дожить до формального совершеннолетия удаётся далеко не всем. Так кому же нужны юные и беспомощные?
  К детям в Аду не привязываются, относятся, как к докучливым муравьям. Ребятня легко появляется на свет, при рождении отца или мать напоминает весьма отдалённо. А вот напакостить по глупости и необразованности может. Потому основа воспитания здесь: мелочь должна знать своё место! И - не более.
  Ангелус Борн, однако, вообще отличался массой забавных странностей. Потому и сын его повзрослел, наверное, необычайно рано.
  Борн задумался было, а не рассказать ли Аро и о своём ночном путешествии в Серединный мир? Но ощутил нутром зов: Тиллит сообщала, что выполнила своё обещание, и его готов принять у себя правитель Первого круга Ада.
  Что-то болезненно дёрнулось в груди инкуба. Предчувствие? Он попытался уцепиться за связь с Тиллит и проникнуть в её мысли, но не сумел. Она находилась в тронном зале Правителя, а любая магия была там бессильна.
  Ангелус Борн не смог распознать, что ждёт его при встрече, но и медлить было нельзя: промедление - величайшая невежливость среди демонов и чертей.
  - Мы начнём новый цикл обучения завтра, Аро, - сказал он. - А сегодня мне ещё нужно отлучиться по делам. Очень важным делам. Думаю, я буду отсутствовать недолго. А после тебя ждёт подарок! Ты давно мечтал о таком!
  Он качнулся на пятках и исчез.
  
  Аро, не умеющий ещё самостоятельно перемещаться в Аду, завистливо вздохнул и с ногами забрался в жёсткое тронное кресло.
  Что же за подарок приготовил для него отец?
  Больше всего Аро мечтал, чтобы кто-то скрасил его одиночество, но вряд ли такое было возможно. Репутация отца закрывала для юного сущего множество приличествующих ему пещер. Да, с одной стороны он был инкубом, знакомцем в Аду вполне желанным, ибо инкубы, по преданиям, лечат ум и тело уже одним своим видом. Но с другой - он же был и сыном проклятого. И никто не озаботился бы его судьбой, хоть погибни он на глазах у толпы демонов и чертей.
  У Аро не было даже приятелей по детским играм. Но у него были книги и терпение.
  Некоторые книги отец приобрёл у чертей, ловко ворующих всё и вся. Некоторые - сочинил сам, выдавливая буквы на податливой остывающей лаве, а потом вырезая окаменевшие куски её и расставляя вдоль стен пещеры. Грамоте отец прозрел в считанные мгновения, а вот подобрать в Аду необходимый материал для написания книг ему долго не удавалось. Последним его достижением стали тонкие деревянные доски из адского древа, одного из немногих, что растёт под землёй.
  Корни адского древа уходят в огненный мрак. Только Сатана может заставить его расти корнями вверх, и тогда древо становится Его Церковью в людском мире. Там оно собирает дань, поглощая души умерших людей. Но не все они попадают в Адские котлы, часть - питает страдающие в огне листья.
  Древесина адского древа необыкновенно крепка и не поддаётся магии. Срубить его можно лишь топором из костей и зубов сущих. Но Борн методом проб и ошибок подобрал состав минералов, прожигающий в плотной древесине светло-пепельные дорожки. И теперь он уже несколько дней увлечённо писал свои заметки, высыпая на деревянные листы огненный песок из тонкой каменной трубочки. И был счастлив.
  Аро давно хотелось попробовать отцовский способ письма. Он уже припас в углу чистый 'лист' и 'волшебный' песок.
  Сначала юный инкуб устроился было на троне, но там ему показалось тесно. Тогда он улёгся сам и уложил деревянный лист в центре пещеры прямо на отшлифованной плите базальта, тоже раздобытой отцом в своих скитаниях - хороший камень был редок в Аду.
  Аро взял тонкую каменную трубочку и задумался. О чём же писать? Отец начал с того, что пытался сохранить свои наблюдения для сына. Но вот беда - сыну ещё не о чём сообщить ни отцу, ни тем, кто, возможно, когда-то родится от его собственного горячего дыхания, слюны или крови.
  Аро погладил драгоценный деревянный лист. Добыть адское дерево было совсем непросто. Ещё труднее было подготовить его для письма. Юноше не хотелось испортить красивую чёрную плоть в ветвистых розоватых прожилках.
  Юный инкуб смотрел в извилистые линии, пока не уловил в них намёки на уже существующий рисунок. И тогда он провёл первую черту, высыпая тонкую струйку песка. Подумал, провёл ещё...
  И вот на листе уже ожил хищный огненный муравей!
  Аро засмеялся. Это было чудом, но у него получилось не хуже, чем на гравюрах из похищенных книг! Он нарисовал для муравья лавовую реку и круглые камни, чтобы хищник мог перебраться через неё...
  В это время посреди пещеры рядом с юношей возникло вдруг сияние в виде некой смутно знакомой инкубу геометрической фигуры.
  Сначала Аро не замечал его, увлечённый рисованием, потом поднял глаза и замер: на базальтовой части пола ярко горел... один, два... пятиугольник!
  Кажется, такие называются в людских книгах пентаграммами? Но откуда он здесь? Может быть, это - обещанный отцом подарок?
  Юный инкуб подошёл к пентаграмме. Свет её был маняще ласков. Ад полон чёрного и бордового, а эти линии пульсировали алым, как глаза самого Аро.
  Он улыбнулся, обошёл вокруг, не понимая, как пользоваться необычным сюрпризом. Ведь не просто же так он появился здесь?
  Инкуб поднял камушек - кусочек неудавшегося листа каменной книги, - и бросил в центр алого пятиугольника.
  Камушек завис над полом, крутанулся и... исчез!
  Аро вскрикнул от восторга! Похоже, папа изобрёл, наконец, способ для перемещения по подземным пределам! И зовёт присоединиться к нему в его путешествии!
  Юный инкуб положил неоконченный рисунок на пол и шагнул в пентаграмму.
  Линии вспыхнули и растворились вместе с ним, оставив на базальтовом полу оплавленный контур. Рисунок тоже не уцелел: неведомое пламя, угасая, слизнуло его с листа из адского дерева.
  
  

Глава 7. В первом из кругов

  
  
'...Уже иным мы движемся путем,
  И я - во тьме, ничем не озаренной'.
  Данте Алигьери, 'Божественная комедия'
  
   Первый круг Ада Великой Лестницы Геенны Огненной.
  Тронный зал правителя Первого круга Ада.
  Численный год Дракона, месяц Арок, день его 9-й.
  
  Железный трон Правителя Первого круга Ада массивен и весьма устойчив с виду. Он даже кажется незыблемым и внушающим трепет.
  На самом деле Верхний Ад, скорее, форпост между землями Морум и Мортем - плоской людской морали и выдержанной адской муки. Толща земли и сияющих вод людского Серединного мира давит на своды мира Нижнего, грозя разрушить его. И если есть в Аду более опасный трон, то он именно в Первом его круге.
  'Твердь тяжела', - так говорят здесь про мир людей. Созданиям Ада трудно дышать земным воздухом, он слишком плотен и тягуч для них. Ад построен из более лёгких огненных флюидов. На Земле создания Ада остывают и вязнут, но тем сильнее их тянет вверх. И истинных причин любопытства сущих к неуютным для них землям людей пока не знает никто.
  Удивительно, что и людям Ад кажется, некоторым образом, слишком плотным. Его воздух больше похож для них на вездесущее пламя. Он не просто обжигает кожу земных созданий, но и наполняет их лёгкие, прожаривает двуногого изнутри, за пару десятков часов превращая его в лакомое для здешнего населения блюдо 'человек суточный'. Потому живой смертный в Аду - всё равно, что горячий ужин. (Для низших его тварей). Высшие же питаются флюидами, и в человеке их интересует исключительно духовное начало.
  Впрочем, старенький Правитель Первого круга Ада, носящий по традиции имя Якубус1, вряд ли размышлял сейчас о мироздании. Да и о бренном он тоже не размышлял, ибо... старичок попросту дремал, спустив на нос тонкую чёрную корону, больше похожую на обод от бочки. А на коленях у него усыхала и скукоживалась старинная книга 'Историй сношения демонов и людей'.
  Видимо, истории были скучными, и Правитель позабыл про них. Книга постепенно умирала: листы её сворачивались и желтели - жарковато ей было в тронном зале.
  Внешне Правитель напоминал вставшего на задние копыта плешивого козла с начинающимися рогами. Обычный чёрт пограциознее будет, но и покороче. Якубус был довольно крупным козлом.
  Тяжёлый адский вечер медленно тлел, Правитель дремал в своём железном кресле, которое снизу подогревал небольшой камин с пылающей в нём лавой. В зале имелся ещё один камин, прямо за троном, но огня там, обычно, не разжигали. Запасной камин Правитель использовал не по назначению и почитал это глубочайшим секретом. Впрочем, это был, скорее, секрет Полишинеля.
  Ад устроен так, что неизменен он исключительно пока находится под чьим-нибудь бдительным оком. Потому, пока Якубус дремал, в углах потихоньку начала самозарождаться разная нечисть, а на потолке пошёл в рост частокол сталактитов, натёки которых образуются здесь, как думают глупцы, из выпота душ, страдающих над тронным залом. Ведь над резиденцией Якубуса располагается зал обеденный, где кипят большие котлы с теми, кто обречён на ужин. Но разве повара допустили бы утечку ценного и питательного страдания?
  А натёки?
  Ну вот тут ещё нужно разобраться, а не маскируются ли под ними души, выжившие в Аду и слишком охочие до знаний? Ходят легенды, что есть и такие, но никто ведь не знает наверняка?
  В общем, Правитель спал, всё было чинно и спокойно, и вдруг... Прямо в центре тронного зала, на знаменитом мозаичном полу, блокирующим возможность практически любого колдовства, кроме женского, (потому что женское колдовство - тип тёмный, неизученный и анализу не поддаётся), сгустилась вдруг небольшая вертлявая тень. Она покочевряжилась немного, а потом оформилась в молоденькую2 демоницу.
  На самом деле Тиллит (а это была она) могла бы выглядеть старше, если бы пожелала. Но, в отличие от условно-маскулинных сущностей Первого круга Ада, условно-феминообразные не видели никакой пользы в постепенном старении своего облика. И даже как бы наоборот.
  Демоница прямо из воздуха вытащила пудреницу, где на крышке помещалось обычное на вид круглое зеркальце, а коробочка была разделена на клетки. В клетках томились и сохли души самых стойких земных праведников, всю свою жизнь честно почитавших Отца людей Сатану. Заточение в пудреницу было отнюдь не жестоким для них, ведь это излишняя свобода размягчает души, заставляя их киснуть и покрываться плесенью, а вот в подсушенном виде бывшие святоши сохраняют и стойкость, и нежный аромат глупости, что в Аду считается особенно ценным. Ах, этот аромат глупости...
  Тиллит потыкала в одну из клеточек пальцем, заставляя её обладателя страдать и извергать самые страшные проклятия (а мы знаем, что именно праведники особенно жутко ругаются), и губы её наполнились кровью, а глаза засияли.
  Проклятия добавляют демонам жизненных сил. Для демона проклятие смертного - то же, что для людей блины со сметаной.
  Подправив внешность, Тиллит, виляя бёдрами, прошлась вокруг трона, в надежде, что уже её возбуждающего запаха будет достаточно для пробуждения Правителя. Не добившись результата, она ещё раз открыла пудреницу, вдохнула мельчайшую пыль, на которую постепенно распадаются даже самые стойкие души, и оглушительно чихнула.
  Чихание заодно убило и недозародившихся неразумных тварей, копошившихся по углам. А правитель Якубус вздрогнул, уронил корону на пол и проснулся.
  Корона, мерно звякая, покатилась по мозаичному полу из золотых пластин и кусков жирного чёрного уранита и замерла возле узкой миниатюрной ножки Тиллит, слегка напоминающей копытце.
  Нет, на козу демоница была совершенно непохожа. Её ало-чёрное, но достаточно женоподобное тело, было прекрасно усовершенствованным телом земных красавиц, но вот ножки... Они были уж слишком малы, напоминая о том, что муж и жена, всё-таки, со временем становятся... если не отражением, так пародией друг на друга.
  Якубус с тоской смотрел на мозаику пола. Пластины и камни образовывали несимметричный головоломный узор, что в сочетании с уникальными свойствами золота и урана обрекало на неудачу даже его магию. Якубус не мог призвать презренный обруч на плешь, прикрытую тщательно уложенными волосиками, сохранившимися по её окружности. Нужно было спрыгнуть и поднять корону. Но тогда волоски всколыхнутся и обнажат лысину!
  Правитель скрывал плешь, как иные скрывают заразную болезнь. Ведь, страшно сказать, но больше всего расположением и гладкостью лысина Якубуса напоминала тонзуру неких монахов, к счастью, давно исчезнувших вместе с сопутствовавшей им цивилизацией.
  Однако это не принесло старому чёрту утешения: монахи исчезли, но лысина-то осталась! И самые ушлые демоны всё ещё хранили древние гравюры со смешными причёсками, дабы Правитель не спал слишком крепко.
  Бунт тонзурщиков был уже дважды жестоко подавлен в Верхнем Аду, но Якубус чуял, что опальных гравюр стало от этого только больше. Вполне возможно, что среди его подданных даже завёлся рисовальщик!
  У Правителя закололо там, где у человека находится печень. Он сбросил с колен скукожившуюся книгу и, кряхтя, слез с трона. Тиллит, видя неподдельное недовольство супруга, тут же с почтением подняла корону, недоумевая, что же разгневало старикашку?
  - Деверь? - злобно спросил Якубус, втискивая несносный обруч между рогами и нащупывая задом трон.
  Они прожили с демоницей почти восемьдесят лет и давно уже не приветствовали друг друга без официальной необходимости. Греха досужих визитов и разговоров за женой тоже последние лет двадцать не наблюдалось.
  Да, она всё ещё возбуждала его, нагая и прекрасная, но это и было худшим в их браке. Потому что, пользуясь похотью старого Правителя, демоница вертела им, как собственным задом.
  Услышав вопрос, Тиллит удивлённо подняла бровь и даже пожала плечиками.
  - А кто? - не поверил Якубус. Он слишком хорошо знал жену. - Сношенница? Шурич? Дщерич?
  Тиллит очень ревностно относилась к своему разветвлённому семейному древу, и многочисленные родственники жены постоянно доставали Правителя просьбами и жалобами. Особенно досаждали потомки прапрабабки, бывшей когда-то жуткой развратницей и вступившей в далеко идущие связи даже с демонами самых глубоких адских кругов!
  - Что-то слишком светлое, видно, приснилось тебе, исчадьице моё, - торопливо защебетала Тиллит. - Ведь семья Борна всегда была тебе симпатична...
  - Толстого Борна? - мрачно уточнил правитель, чуя, что не ошибся, распознав визит жены, как семейно-политический.
  - Борна Неудачника, мой вулканчик. Ты, наверное, помнишь его?
  - Я - помню? - удивился Якубус.
  - Это же племенник моей семиюродной тёти! - наигранно удивилось Тиллит. - Разве ты не помнишь тётю Аугусту? Она приходилась внучатой племянницей Гиллиаде Бром...
  Гиллиада Бром и была той самой развратной и многолюбивой прапрабабкой жены.
  Якубус нахохлился и забился поглубже в трон. 'Ведь заповедано же было кем-то, что жениться надо на сироте', - тоскливо думал он, слушая перечисляемые супругой семьдесят семь колен родства.
  - ... и вот тогда его троюродная прапрабабушка...
  - Да помню я твоего Борна! - взвыл Правитель, решив, что разберётся в генеалогическом древе по ходу визита. - Чего ему от меня надо?!
  - Сущая мелочь, мой пакостник. - Всего лишь маленькую аудиенцию. Ты же не откажешь бедному Борну в ма-аленькой аудиенции? Это даже не официально, а так, поболтать перед ужином? Ну, лапушка?
  Правитель вздрогнул. Лапушкой супруга называла его только тогда, когда в её куриной головке возникали просто запредельные кошмары бытовой мести. За отказ в этой 'ма-аленькой' просьбе Якубуса ждали недели плохо прогретой лавы, зелёные густрицы вместо любимых синих, а уж чего стоила новая музовывальная поэма 'Гнусавый грешник', которой Тиллит изводила его в прошлый раз!..
  Якубуса передёрнуло: гундение молодого перспективного музеписца всё ещё стояло у него в ушах.
  Тиллит сочла возможным принять судорогу за согласие, на миг материализовала от удовольствия новую шубку и весело испарилась. Стар становился Якубус, раз так быстро сдался. Глядишь, издохнет на пару веков раньше предсказанного - чем не праздник?
  Как только сгинула тень любимой супруги, тут же, пока Правитель не передумал, явилась и тень просителя.
  Сгустилась она не сразу, с заминкой, словно бы гость колебался идти или не идти? Наконец мерцание возвестило о прибытии полной телесной формы.
  Это оказался высокий стройный житель Ада с двумя ногами и двумя руками. Скорее всего, инкуб или демон-обманщик. Такие привыкают к человекоподобной внешности и с охотой используют её после в быту.
  Из инкубов в роду Тиллит имелись разве что Борны-предатели, такая была репутация у этой уважаемой семьи. Конечно, быть отравителями или убийцами почётнее, но тут уж как повезёт. Как говорится, что нашалили предки, то и носи, не марай. Впрочем, именно предатели считаются в Аду весьма надёжными партнёрами.
  Якубус некоторое время потомил посетителя, слушая, как падают капельки воды на сталагмиты в дальних пещерах. Потом попытался пересчитать золотые плитки на мозаичном полу (как всегда безуспешно). И наконец кашлянул, понуждая вежливого демона высказать уже свою просьбу, а то ужин на подходе.
  - Замер, лицезря, Правитель, - изящно извинился гость за чужую паузу.
  И вдруг алое сияние его зрачков залило радужку, лицо стало серым и испуганным, словно смотрел он на Якубуса, а видел иное и такое ужасное, что это почти заставило его позабыть о высокой чести стоять одному пред ликом владыки Верхнего Ада.
  Старый козёл нахмурился: сей конфуз был вполне возможен, учитывая развитость дальнего зрения у высших демонов, но считался ужасно невежливым.
  'Так негалантен, что не может сдержать чувства и отбросить заботы? - удивился про себя Якубус. - Но ведь это же инкуб? Да, точно инкуб! А они в массе довольно образованы...'
  - Ну же! - сердито мекнул он, возвращая посетителя в реальность. - Кто ты и чего тебе нужно?
  - Меня зовут Ангелус Борн... - начал гость рассеянно, и Якубус ощутил, как зашевелились волоски на кончике его хвоста.
  Нет, этот инкуб был отнюдь не из ветви лояльных к трону Борнов-предателей! Ангелусом звался внук Матиса Хробо, преступника и отступника! Его сын принял материнскую фамилию, но Якубус помнил список имён этой мерзкой семьи наизусть! И уж тем более знал, что Ангелус пошёл по дороге своего деда, особенно широко ступая! Он был проклят Сатаной и с позором изгнан из глубинного Ада!
  Глаза Правителя начали наливаться отблесками самого жаркого адского огня. Да как посмела Тиллит пригласить сюда ЭТОГО Борна!
  Проситель сжался, сразу теряя весь свой лоск, но молчал. Он не выглядел испуганным именно гневом Правителя. Скорее, его мучило что-то далёкое от трона. Оно вызывало в нём... Смятение и ужас! Непонятные страсти огненными всполохами искажали его черты!
  Но Правитель Якубус уже бросил разглядывать инкуба. Он размышлял теперь о казнях, ещё не представленных в этом сезоне на сцене адского Колизея. Разрывание на тысячу кусков свирепыми гарпиями? Было. Поджаривание изнутри? Тем более, было. Поедание заживо?.. Самые мучительные казни казались сейчас Правителю слишком мелкими и недостойными охватившего его гнева.
  Наконец, Якубус вспомнил одну старинную, но забавную казнь, когда на срамных местах провинившегося пишут некие хищные руны...
  Он улыбнулся, пусть губы его и вывернуло при этом уголками вниз, и рявкнул:
  - Как ты посмел явиться сюда?
  - У меня не было выбора, - безо всякого страха ответил опальный Борн.
  Пока Правитель мечтал, он сумел овладеть собой, только лицо его так и осталось пепельно-серым.
  - Не было выбора?
  Якубус удивился. Выбора у демона может не быть лишь в одном случае - если Ад на пороге войны или иной страшной напасти. Как известно, только люди способны желать зла собственной стране, на то они и низшая мразь, хоть и сидят, как может показаться, сверху. А демоны, учуяв угрозу родному адскому очагу, просто обязаны встать единым строем, закрыть грудью и всё такое прочее.
  Правитель подался вперёд, и в руках его сам собой образовался боевой огнемётный посох.
  - Не молчи же тогда, отступник!
  Борн медленно опустился на одно колено и, не удержавшись, вытер со лба кровавые капли выпота.
  - Свидетельствую о том, что видел сейчас, - сказал он тихо и совсем не торжественно, как подобало бы. - Маги Срединного мира нарушили Договор. Мой сын только что похищен из родной пещеры. Его связь с Адом разорвана изощрёнными заклятиями. Я больше не слышу его. Боюсь, мой мальчик мёртв или страшно страдает.
  Якубус набычился и пожевал губами.
  С одной стороны - так ли дорог Аду сын проклятого? С другой... Если маги нарушили двенадцативековой запрет в численный год Дракона, в год, когда подтверждаются договора и обеты, это плевок в лицо всему Первому кругу Ада. А если слух дойдёт до нижних слоёв, где правит сам Сатана, то, возможно, и всей Лестнице Геенны Огненной, путь будет вечным Её дыхание.
  Вопрос о нарушении Договора был страшно, мучительно серьёзным. И его следовало разрешить немедленно, вот тут же, в тронном зале, куда никто не может засунуть своё наглое любопытное рыло!
  - Кто знает об этом? - хмурясь, спросил Правитель.
  У Борна, когда он осознал, что означает этот вопрос, с лица ушли последние краски, даже зрачки словно бы присыпало пеплом. Но головы он не склонил. С мрачной решимостью смотрел инкуб на огненный посох в руках огромного козла. Посох, способный уничтожить любого в доли мгновения!
  - Я знаю, что подписал себе смертный приговор, не заручившись свидетелями...
  Посох дрогнул в толстых пальцах Якубуса, больше похожих на клешни. Да, убить возмутителя спокойствия было бы проще всего. Убить - а уж потом разбираться...
  - Я знаю это, - продолжал Борн негромко, но решительно. - Но знаю так же, что равновесие в опасности. И действовать нужно было без промедлений.
  Якубус покачал плешивой головой. Он даже подумать не мог, чтобы поверить проклятому. Если явился - значит, припас для своей защиты кое-то посложнее. Может, у Бона имеется компромат на Тиллит? Ведь это она за него просила?
  - Если я оставлю тебя в живых, то прикажу пытать, это ты это знаешь? - грозно спросил Правитель.
  Посох его слегка опустился. Видимо, немедленная смерть инкубу уже не грозила.
  - Знаю, - кивнул Борн и зашипел от боли, пригибаемый к мозаичному полу яростным взглядом Якубуса.
  - Признайся сейчас? Ты болтал своим грязным языком? Ты должен был как-то объяснить свой визит Тиллит? Что ты сказал ей?
  - Что я хочу просить тебя о сыне, - прошептал инкуб. - Хотел...
  'О сыне?' - Якубус удивлённо хмыкнул и отослал посох.
  История становилась всё более странной, а махать тяжеленным орудием, если не хочешь прибить - вообще не с руки. Ревматизм и всё такое.
  'Ох, непрост этот Борн, - размышлял Правитель. - Неужели он способен лгать мне, глядя в глаза? Невероятное! Потрясающее искусство! И ведь неизвестно, что он от меня утаил. А вдруг и Сатана уже знает о похищении? И ждёт, что я промедлю, промахнусь? Вдруг Борн задумал добиться таким путём прощения Сатаны?..'
  - Даже если ты не врёшь, что я велю проверить с пристрастием, на что же ты надеешься, торгуясь со мной? Подумаешь, сын пропал! Сидел бы и молчал в своей дыре, защитники адского закона найдутся и без тебя! Хотел-то чего? Реабилитировать свой род?
  Правитель мрачно разглядывал инкуба, преклонившего перед ним колено. Преклонившего по собственной воле, а не сломленного и не распластанного на золотых и урановых фигурах паркета. Старый козёл не понимал, каких благ хочет от него отступник. Прощения? Но это же смешно! Глупо! Ведь должен же быть у него достойный Ада темнейший умысел?
  Борн молчал.
  Высоко над тронным залом начали зажигать костры под котлами. Якубус чуял, что сегодня там будут кипеть особенно аппетитные души, наполняя верхний Ад флюидами приятных желудку страданий.
  Пора было завершать эту нелепую встречу: за такими разговорами легко получить несварение. Но и нарушение Договора - дело серьёзное. Пристукнуть бы этого Борна сразу, с порога, когда он ещё не успел открыть свой грязный рот! Решать дела сгоряча - вот лучшее качество настоящего правителя!
  Однако время праведного гнева было упущено. Придётся терпеть, ждать слухов, чтобы выяснить, что задумал этот мерзавец. Выяснить и казнить. Медленно. С любовью, толком и расстановкой!
  Зачем же он пришёл? А вдруг и похищения никакого не было? Да и откуда у проклятого сын? Это когда же о нём объявляли в Аду? Может, бедняга лишился разума от одиночества? Вон, как пылают его глаза?
  - Отвечай же! - Правитель возвысил голос, и сталактиты под потолком вдруг зазвучали тонко и совсем не в переливах созвучных Аду мелодий.
  Якубус замер на миг. Такое странное звучание музыки под сферами тронного зала всегда было самым дурным знаком. Так звенела опасность, так подкрадывалось коварство, так таилась под сводами месть!
  - Ну? - взревел он с ещё большей нервностью. - На что ты надеялся, когда явился сюда?
  Борн низко склонил голову. Но, как ни давили на него стены и взгляд правителя, остался стоять, как стоял. Поза покорная, но выбранная лично. И устойчивая.
  - Я надеялся спасти сына, - сказал он тихо.
  Игольчатый свод зала вновь ответил ему мелодичным звоном. И от этого мерзкого звука все шерстинки поднялись на теле старого козла, в висках заломило, в животе свернулись в клубок внутренности.
  - В башню! - заорал он. - В башню его!
  Отзвуки сановного рёва ещё дрожали и отражались от стен, а Борна в зале уже не было. Стражей Правителю Первого круга Ада служат духи, они мгновенны и вездесущи. И, что главное - молчаливы.
  Якубус спрыгнул с трона и засеменил, щёлкая копытами, к неработающему камину, дабы лично спуститься по его жерлу к подтронной темнице и запечатать дверь узника личной печатью. Да, такова была простая тайна второго камина. Он являлся магическим путём в государственную тюрьму.
  Правитель был в бешенстве. Спасти сына! Мерзавец Борн мог бы ещё признаться, что явился в тронный зал с просьбой позволить ему обучаться вышивать крестиком! Позор, глупость, отвратительная слабость! Ох уж эти Борны, вечно от них исходит что-то совершенно несовместимое с адской моралью!
  Это дети должны страдать за родителей, а не наоборот. Дети - мученики на костре родительского долга! Хоть жри их, чтобы они не позорили твоё имя, коль оно у тебя есть! А хотят сатисфакции - пусть заводят собственных детей, и мучают, как им заблагорассудится!
  
  
  1. А фиг его знает, что у них там были за традиции.
  2. Верьте, верьте женщинам, особенно в теме возраста.
  
  
  

Часть II. Albedo

  
  
   []

  
  
  Альбедо - вторая стадия в изготовлении философского камня. Из получившейся светящейся жидкости выпаривают шлаки, чтобы явить миру малый эликсир (Aqua Vitae), способный превращать металлы в серебро.
  О переходе из мира нигредо в мир альбедо Юнг писал так: 'Неясность слегка рассеивается, как мрак ночи при появлении на небосклоне луны... Этот робкий свет относится к альбедо, лунному свету'.
  На этой стадии алхимического процесса распад старого уже завершён, а новое ещё только начинает появляться. Это период пассивного ожидания, когда в душе человека едва начинают складываться новые ценности и ориентиры.
  
  
  
  

Глава 8. Кубок с драконом

  
  
  
Когда папа, собор, епископ, проповедник, исповедник, богослов или катехизатор учат тому, что действительно принято церковью в качестве истины, они осуществляют magisterium Ecclesiae.
  http://allvatican.ru/ehntsiklopedija-krugosvet-1
  
   Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 11-й.
  
  Фенрир вздыбился и захрапел, словно почуял волка. Только перчатка из кожи химеры позволила магистру Фабиусу удержать коня на утоптанной тропе между сосен. Не любил он ездить лесом, но торная дорога на Ангон, изгибаясь, как змея, заворачивала сначала к Лежену, и маг подсчитал, что сэкономит полдня, двинувшись напрямик.
  И вот уже лес впереди светлеет, значит скоро поля, а там - рукой подать и до городских ворот... Неужто придётся поворачивать?
  Бандитов магистр не боялся, как и мелкой нечисти. Но конь-то чего так бесится? Что чует? Не иначе завёлся в предградье волкодлак или хуже того - псоглавец? Тот, если обиженный, как не гони - от людей не уйдёт, а убивать будет хоть каждую ночь, циклы двух лун ему не указ.
  Фабиус нашарил на груди синий камень в серебряной оправе - магистерский амулет, защищающий и от тьмы на окраинах, проверил на поясе верный нож с серебряной рукоятью, способный окоротить низшую адскую тварь. Но Фенрир, даже под гнётом химеровой кожи всё храпел и пятился, и маг засомневался, что беда так проста.
  Умный конь чуял серьёзную тварь, опасную и для практикующих высокие магистерии. Следовало объехать дурное место, поискать иной путь в Ангистерн. Была ведь ещё развилка на местную торговую дорогу, нужно было свернуть туда, да думы помешали.
  С самого начала пути с душевным покоем у магистра не задалось. До Лимса он ещё как-то доехал, сбиваясь с созерцания засыпающей осенней степи на размышления о том, почему так дурно расстался с сыном. А едва успел свернуть на ангонский тракт, как в сердце вонзилась игла, да так глубоко - хоть поворачивай обратно!
  Фабиус справился с собой: лекарское искусство - низшая ступень обучения, через которую проходят все маги. Он спешился, свершил молитву, успокоив дух; приготовил травяную настойку из ландыша и боярышника, успокоив тело.
  Он решил, что стал слишком стар и нервен для дальних одиноких поездок. Не было же никаких недобрых знаков? Да и особенных причин волноваться - тоже не было.
  Магистр засиделся на своём острове, застоялся, как Фенрир, что тяжело поводил боками уже к обеду первого дня пути. Но конь-то разошёлся, рысил теперь экономно и неутомимо, а Фабиуса всё тянуло домой, всё глодала душу беспочвенная глухая тоска, так и не внявшая увещеваниям разума.
  Выходит, сам он и накликал беду? Дурные предчувствия шевелили магистру сердце, вот и угодил на плохую тропу. Знал же, что в пути сердце положено убирать в кованную латную рукавицу!
  Магистр Фабиус уже поворотил коня, когда услыхал тонкий женский крик.
  Он оглянулся: к обочине беспечно склонились тяжёлые от горьких ягод рябиновые кусты, дальше, куда ни глянь, высился ровный частокол строевой сосны. Было мучительно тихо и так фальшиво спокойно, словно за деревьями прятались разбойники.
  Магистр хмыкнул, не спешиваясь, достал из седельной сумки походную книжицу заклинаний, долистал до достаточно редкого и мудрёного заговора 'На ограждение дурного места', и, бросив прямо на тропу в качестве жертвы амулет из когтя рыси, прочёл на распев:
  - Unusquisque sua noverit ire via! (Пусть каждый сумеет идти своим путём).
  После маг отряхнул руки, не имея возможности омыть их, и тронул коленями Фенрира, решительно направив его в сторону торговой дороги.
  Может, кричала и жертва, но адские твари хитры и часто зазывают путников жалобными голосами. А заклинание будет набирать силу постепенно. И глупая нечисть, если таковая действительно бродит в окрестностях, рано или поздно угодит в ловушку, расставленною волей мага. И издохнет там!
  Магистр засмеялся, было, но невидимая рука снова сдавила ему сердце, и улыбка стала гримасой.
  Да что за напасть!
  Фабиус потянулся к висящей на поясе бутылочке с зельем. Глотнул. Оглянулся...
  Лес был тих и не по-осеннему сух. Бурундук перебежал тропу. Совсем рядом застучал дятел. Куда ещё спокойнее?
  Вот только сердце, не внимая уговорам и травяному отвару, частило в сгустившейся крови. И не было этому внятных причин.
  Пусть даже блудит вокруг Ангистерна адская тварь, мало ли видел магистр тварей? Не в его годы пугаться до сердечного стука. Разве что... сердце противится его въезду в город?
  
  Ангистерн называли в народе городом трёх висельников. Это был единственный город, в котором двенадцать столетий назад чернь взбунтовалась и повесила магистров, делегированных городским советом подписать договор о 'Магистериум морум' - особом порядке взаимоотношений между смертными и Сатаной.
  Лишь жители Ангистерна не захотели тогда кормить Ад своими душами. Не смирились, хоть жуткие твари свободно терзали в те тёмные времена людей, действуя по своей прихоти и днём, и ночью.
  Бунт был подавлен быстро. Из столицы прислали новых магистров, договор подписали. Осталась лишь память о непокорности горожан, хотя мало кто помнил даже место, где были установлены когда-то виселицы, лишившие на время город закона Отца людей Сатаны.
  Были ли тогдашние жители Ангистерна повстанцами или бунтовщиками, магистр Фабиус не знал. Возможно, они были глупцами, подстрекаемыми провокаторами. Ведь чего они добились? Что улицы города многожды были омыты кровью, и адские твари бродили по ним ещё тринадцать дней после того, как Сатана изгнал их из всех прочих мест, населённых людьми?
  Двенадцать столетий назад земля людей и без того утопала в крови. Страшные демоны из глубинного Ада выпивали души живых, а плоть их пожирали твари низшие.
  Договор с Сатаной положил конец беззаконию. В единый час закрылись для адских созданий границы, а Серединный мир порос Его церквями. Церкви собирали души погибших и умерших людей и направляли их в Ад.
  И мир наступил на земле. Цена его была велика, но имелся ли иной выбор?
  
  Вот и развилка. Магистр повернул коня на изрытую свежими колеями дорогу, проложенную в спешке, и как попало. Значит, и жители окрестных деревень стали бояться срезать путь напрямик через лес. Но куда смотрят здешние маги?
  Повозок в жаркий полуденный час было немного. Фабиус обогнал только фургон с комедиантами, да телегу мельника, груженную мешками с мукой. Жеребец, почуяв вонь из городского рва, наддавал без понуканий, и к полудню магистр подъехал к южным воротам Ангистерна, где пропускали по простому деревянному мосту торговцев средней руки и зажиточных крестьян.
  Маг не хотел лишней огласки, однако первый же страж узнал и фибулу на плаще, и вышитый на горловине походной рубахи знак магистра магии. Глазастый оказался стражник, молодой, рыжий.
  Он на секунду склонился в полупоклоне и тут же подхватил повод, помогая магистру спешиться. Фабиус достал из седельной сумки охранную грамоту и спросил негромко:
  - Что в городе говорят?
  - Что боязно стало, мейгир, - так же тихо отозвался рыжий, называя магистра на южный манер и чуть картавя.
  Непослушные вихры его торчали из-под форменной кожаной шляпы, глаза бегали.
  Маг недоверчиво хмыкнул, и стражник полуобиженно зачастил
  - Так ворьё же лютует. Бродяги воруют младенцев. А по окрестным сёлам опять крещёные языками ботают. Вроде как в город их не пущают, а я завчерась сам видал одного, с рожей прямо так и развороченной на четыре части. От них, говорят, бабы скидывают и мрут. Так вот и вчерась по вечерней заре - прямо у ворот растерзало одну, молоденькую! А что как глянула на крещёного? Кровищи-то было, менгир! Кто говорит - глянула, а кто судачит про крылату тварь...
  Голос стражника сорвался на хрип, парень зашёлся в кашле и едва не выпустил конский повод, а ведь Фенрир и без того уже косился на начищенную пряжку его пояса.
  Магистр Фабиус покачал головой, похлопал жеребца по морде, отвлекая от медного блеска. Он успел ощутить, как чья-то сила скользнула между ним и рыжим, заставив того замолчать. Но чья?
  Маг оглянулся из-под руки, но не заметил в толпе горожан и приезжих - людей подозрительных, держащих спину излишне прямо или глядящих дерзко. Но ведь и не почудилось!
  Нехорошо встретил магистра Ангистерн, не любезно. Вот и предчувствия в руку!
  Фабиус быстро перебрал в уме привычные препятствия, что могли бы поджидать его в городе. (Он знал, что как только найдёт отгадку - беспокойство ослабнет.) Козни местных магов? Грязные делишки префекта?
  Но тяжесть в груди не уходила, лишь затаилась, налив свинцом левую руку. Что ж за проклятое место, отец наш, Сатана, этот город?
  Магистр, не брезгуя, хлопнул рыжего по плечу, поймал его взгляд и прошептал формулу, излечивающую горло и дыхание.
  - А по окраинам что слышно? - спросил он, отметив про себя, как быстро полегчало стражнику. Точно - наведённая магия!
  Но тут рыжего отодвинул дородный начальник стражи - в новых сапогах, с улыбкой во всё лоснящееся от жары лицо, с серебряным кубком в руках и глиняной бутылью под мышкой. Он грозно зыркнул на подчинённого и предложил 'почтенному мейгиру' отдохнуть в комнатах для гостей, покуда из почтовой не пришлют для него повозку или свежего коня. Уж что пожелает высокий гость.
  Фабиус сдвинул брови. Предчувствие тут же взобралось по руке и кольнуло грудь. Он вгляделся в лицо начальника стражи, перевёл глаза на кубок...
  Кубок был гербовой, серебряный. На печати горбился, расправляя крылья, дракон, символ правителя Серединного мира людей.
  У торговых ворот - да серебро с драконом?
  Маг грубо отстранил руку с кубком и вскочил в седло. Фенрир обойдётся без отдыха! Скакали они сегодня лишь с рассвета до полудня, а предчувствие мага - это не шутки бродячего скомороха! Тем более магистр и не желал пить дрянное вино, пока досужие разносят слух о его прибытии в Ангистерн. Мэтру Селеку Грэ, городскому префекту и попечителю провинции Ангон, Фабиус намерен был заявить о себе лично. Хватит намёков и предчувствий! Пусть свершится то, чему суждено!
  Фенрир оскалился, и начальник стражи кубарем отлетел от него, разом теряя и кубок, и напыщенность. Только початую бутыль он сумел ловко прижать к пузу...
  Если и не слыхали ещё в Ангоне про колдовского коня магистра Фабиуса Ренгского, то теперь уж точно придумают. В столице - и то болтают, будто откусил жеребец лорд-протектору Хеймы руку по локоть.
  Фабиус слухам не препятствовал, дабы коня не свели охочие до породистых лошадей. Он пустил Фенрира не шагом и не в галоп - кентером. Медлить не стоило, но и торопливостью не отличается в человеческом мире даже смерть.
  
  Город казался пустым. Полуденное солнце палило, навевая головную боль двум стражникам в медных кирасах и шлемах, что тащились посреди улицы, изображая служебное рвение. Могли бы и выпить в трактире вина, всё равно тишину нарушало лишь цоканье подков магистерского коня. Горожане отдыхали. Разве что в проулке, ведущем к рынку, колобродили нищие, приставая к редким прохожим, да прачки в ограде городской лекарни развешивали мытое бельё.
  Дом префекта, как и положено, располагался рядом с ратушей, недалеко от центральной городской площади, носившей имя Ярмарочной. К ней почти прилегала площадь церковная, мощёная красным кирпичом.
  Вокруг церкви на необлагаемой налогом земле притулились самые бедные дома. Так было принято во всех городах людского мира - власть Сатаны и власть людей разделяла тонкая полоса самостроя. Живущие здесь каждый день и каждую ночь могли наблюдать, как розовеют стрельчатые окна демонического здания, когда очередная душа отправляется через алтарный зал прямиком в Ад.
  Но для магистра церковь была лишь местом, где хранились списки родившихся и умерших да стояли клетки с магистерскими вестниками - воронами.
   Подъехав к дому префекта, Фабиус отметил, что чиновник отгородился от черни забором, возвышающимся от узаконенного эдиктами локтя на два. Совет Магистериума пока закрывал на это глаза. Сон его не мог длиться вечно, чего префект, как человек светский, имел право не знать. А вот чутьё могло бы и предупредить дурака о неприятностях, что могут последовать по приезду "чужого" магистра. Но какое у дураков чутьё?
  Фабиус въехал с улицы, постучав в калитку для слуг (хотя прекрасно видел нарядные парадные ворота, выходящие на Ярмарочную площадь), спешился, отдал повод выбежавшему навстречу привратнику.
  Мужичок был измождённый, но чистенький. Руки у него дрожали и зрачки расширились от страха, когда он потянул за узду свирепо скалящегося жеребца.
  Магистр усмехнулся в бороду. На самом деле конь его был не более горяч, чем положено плизанским кровным, и не особенно заколдован. Лишь подковы были магическими, да и то - чтобы не терялись.
  - Комнаты! - приказал Фабиус подбежавшим слугам. - Горячую ванну и вина!
  И огляделся по-хозяйски, отметив, что окна на третьем этаже флигеля, пристроенного к обширному дому, закрыты тяжёлыми шторами.
  - Господин префект отдыхают по-полуденному - подтвердила высокогрудая круглолицая ключница.
  Рукава её были высоко закатаны, юбки подоткнуты так, что обнажали белую кожу щиколоток.
  - Вот и не беспокой, - кивнул Фабиус. - Я отдохну с дороги в комнатах для гостей.
  Он проводил глазами ладную фигуру служанки и снова ощутил, как шевельнулась в сердце игла... Да что с ним такое! Следовало разобраться уже с этими предчувствиями. И провести сегодня же вечером серьёзный обряд, очищающий душу от страхов и проясняющий будущее.
  Фабиус прошёл в гостевые покои, состоявшие из двух комнат - одна предполагалась под кабинет, вторая, с узким высоким окном, под спальню, - достал из седельных сумок, принесённых слугой, чистую рубашку.
  Он не торопился. Знал, что префекту уже доложено о его приезде, однако страх и чванство не дадут чиновнику слишком поспешно выразить радушие. Мэтр Грэ будет бдеть и маяться неизвестностью, но не примет магистра раньше ужина.
  Пока служанки суетились и грели воду, Фабиус распаковал парочку защитных амулетов, один от яда, в виде аметиста на золочёной нитке, а другой 'ad patres' (к праотцам), внешне напоминающий перстень и усиливающий запястье.
  Достал он и письма от здешнего магистра Ахарора Скромного. Едва успел пробежать первое из них глазами, как давешняя ключница принесла вина и жаровню для ароматных масел.
  Она опустила рукава и оправила юбки. За её спиной теребила передник девочка лет двенадцати с полной корзинкой жёлтых слив. Платье ребёнка было таким коротким, что магистр видел поцарапанные коленки.
  Служанка открыла пыльную бутыль и стала раскладывать на блюде сливы, загребая их из корзинки девочки. Потом отомкнула стоящий в углу сундук с посудой и бельём и достала из него знакомый магистру кубок.
  Маг пробормотал 'bis ad eundem lapidem offendere' (дважды споткнувшись о тот же камень), хмыкнул, оценил упруго налитую грудь служанки, сам плеснул на дно кубка (да, кубок был точно такой же, что пытался всучить ему стражник, серебряный, с драконом), пригубил и поблагодарил кивком старшую из женщин.
  На этот раз вино оказалось из подвала префекта. Оно не вскипело, когда аметист коснулся его, хотя у мага не было сомнений, что кубок просто создан для яда...
  А вот подсылать гостю малолетку было неумным шагом со стороны мэтра Грэ. Конечно, магистр был одинок, что уж говорить, и воздержание в последние дни было с ним в панибратских отношениях. Но устав Магистериума - это устав Магистериума. И переход женщины в детородный период доказывается легко.
  Магистр жестом отослал ребёнка. Наверное, слишком резко, потому что испуганная девочка выронила корзинку, потом бросилась поднимать сливы и, наконец, пятясь, исчезла за тяжёлой дверью.
  - Сирота? - спросил Фабиус.
  Вышколенная служанка ответила лишь положенное:
  - Да, мейгир.
  Магистр Фабиус хмыкнул в бороду. Похоже, дурацкий титул приклеился здесь к нему.
  - Готова ли ванна?
  - Да, мейгир.
  Он снова пригубил, изучил влажный след собственных губ на кромке кубка и снова переключился на герб. Дракон силился распахнуть крылья. Казалось, сейчас он встрепенётся и вырвется из серебряного плена. Давно магистру не приходилось видеть такой тонкой работы. В кубке явно крылась загадка, и не безобидная...
  Маг поднял глаза на ключницу:
  - Готова ли ты прислуживать мне и в ванной?
  Служанка едва заметно смутилась, но тут же склонила голову:
  - Да, мейгир.
  'Говорят, что префект Ангистерна был когда-то охоч до женского пола, но, похоже, годы не пощадили его, если судить по растерянности прислуги...'
  Женщина не просто опустила глаза, но и укусила губу.
  - Что смущает тебя, милая? - ласково спросил магистр Фабиус. - Спрашивай, не бойся? Я обеспечу будущее ребёнка, если таковой случится. Это тебя волнует?
  - Вам будут прислуживать в ванне, мейгир, - пролепетала женщина. - Более молодые и...
  - И не спорь со мной, я не охотник до малолеток!
  Магистр по следу вина на бокале уже понял, что девочка со сливами была не провокацией, а случайным хвостом, сиротой, что таскалась за ключницей.
  Он умел читать по следам вина и травяного отвара будущее и увидел также, что беда висела над домом префекта тёмной тучей. Увидел он и прожилки яда, спрятанного где-то до времени.
  
  После горячей ароматной ванны, распаренный и облегчивший чресла, магистр отдыхал в постели, когда префект прислал слугу, пригласить почтенного 'мейгира' к ужину.
  Маг неспешно встал, и всё та же служанка внесла глаженое белье. Локон выбился из-под её чепца и вился над нежным ухом.
  - Помоги-ка мне одеться, милая, - ласково попросил магистр и по зарумянившемуся лицу понял, что женщина отдалась ему не по обязанности. Видно, чем-то приглянулся ей заезжий гость.
  - Как зовут тебя? - спросил Фабиус, протягивая ногу, чтобы служанка натянула на неё сапог.
  - Алисса, мейгир.
  - Ты одинока?
  - Мужа моего забрали на службу, на границы Гариена, где страшные твари лезут на стены города. Я не слыхала от него вестей уже две зимы.
  Магистр кивнул - он знал, что творилось в Гариене, - и погладил низко склонённую голову. Ему захотелось снять чепец и снова вдохнуть запах её волос. Женщина была слишком хороша для простой солдатки, да и говорила неожиданно складно.
  - Семья твоя была не из бедных, - констатировал он.
  - Мои родители разорились, мейгир. Марк взял меня без приданого. Он сам не из чёрного рода, но вынужден был пойти в услужение, а потом и к вербовщику. Нашей дочке едва исполнился годик, и нам не хватало на хлеб.
  'И ты была благодарна мужу, но не любила. А потом он продал себя в солдаты, а девочка умерла'.
  Магистр кивнул сам себе.
  - Спасибо, милая. Позови кого, пусть меня проводят в обеденную залу.
  
  Тяжёлые шторы в большой обеденной зале были опущены, но свечей горело в достатке. Префект Ангистерна мэтр Грэ и магистр Фабиус сидели за длинным дубовым столом. Гость попросил накрыть рядом, без церемоний.
  Еду подали дорогую, но слишком пресную: пирог с голубями, фаршированную щуку, запеченную оленину и студень.
  Префект болел. Это было видно по его скудному лицу с тонкими лисьими чертами, по бледной коже с капельками пота, выступившими над бритой верхней губой от единственного бока вина. Стала понятна и его страсть к молодухам - видимо мэтр Грэ надеялся этим простым способом продлить жизнь и разжечь огонь юности. Он полагал, что правила Магистериума, ограничивающие распущенность власть имеющих, не для мирян? Он ошибался.
  - Вы слишком увлекаетесь лечебными тинктурами, мэтр Грэ, - произнёс магистр Фабиус, поднялся, подошёл к окну и отогнул тяжёлую штору вышитого бархата. - Неумеренность в них может нанести серьёзный вред телу.
  Окно второго этажа, где была расположена обеденная зала, выходило на улицу, ведущую к рынку. Приближалось время стражников с колотушками, прекращающих всякую торговлю, и люди спешили раскупить по дешевке остатки рыбы, хлеба и овощей.
  - Что там? - удивился префект, видя, что гость буквально застыл у окна.
  - Оцениваю, что несут с рынка, - с искусственной весёлостью сообщил магистр. - Утренняя рыба из соседней реки, овощи с полей, что возле городских стен... Чечевица и хлеб. Сколько в городе пекарен?
  - Ангистерн - не торговый город, здесь продают лишь то, что идёт на еду. Но всё-таки три пекарни мы держим, - процедил чиновник. - Одна из них - в ведении городских властей, ещё две получают деньги из казны. Есть и малые пекарни, они выживают, как могут.
  - А сколько амбаров с запасами муки? - спросил магистр.
  - Да что стряслось? - встревоженный перфект резко поднялся и, путаясь в длинных одеждах, подошёл к окну.
  Свет упал на багровую вышивку по горлу его туники, блеснул маслянисто, и магистру показалось на миг, будто префект пролил на себя вино.
  - Дурные вести, как водится, идут с северным ветром, - усмехнулся Фабиус. - В провинции Дабэн - чума. Люди уже перебираются из городов в соседние деревни, а чуму несёт по ветру. Магистериум установил на границах провинции магическое сито, больные сквозь него не пройдут, но мы ждём наплыва беженцев. Меня послали с инспекцией по окрестным городам.
  - Магический совет ценит ваш верный глаз, - выдохнул префект и закашлялся, закрывая лицо вышитым платком.
  - Да и я не ценю своё седалище, - согласился Фабиус. - Последние несколько дней седло мне служит вернее кресла. Но я не вижу, как ни вглядываюсь, чтобы Ангистерн смог принять голодных из Дабэна. А ему нужно будет принять.
  Магистр отпустил штору, сел и сам налил себе вина, хоть рядом с бокалом лежал колокольчик для вызова слуг.
  Префект молчал. Грабус был прав, к нему следовало присмотреться. Это был ветхий больной старик, не способный уже ни исполнять, ни возражать. Но отчёты-то приходили из Ангона исправно!
  - Тем более, мне донесли, что в городе неспокойно! - магистр возвысил голос и префект вздрогнул. - Какая-то тварь бродит по окрестностям... Что вы знаете об этом, мэтр Грэ?
  И тут перстень согрелся на пальце магистра. Префект лгал ему враз стянувшимся в недоумевающую улыбку лицом.
  Мэтр Грэ начал рассказывать, что слухи обманчивы, что на самом деле в Ангоне всё - лучше некуда. Магистр кивал в ответ, но смотрел лишь на игру света на перстнях здоровой руки. Пока не отметил, что собеседник запутался в собственной лжи, и можно задавать ему вопросы напрямую.
  Магическое чутьё и без того позволяло магистру отличать правду, а потерявший контроль над эмоциями и вовсе становился для него открытой книгой.
  Но что за грехи могут быть у префекта, кроме малолеток, которых он таскает в свою постель? Чем так обеспокоила его засевшая у городских стен тварь, что пот так и течёт у него по вискам? Не о горожанах же он печётся? К тому же трупы сплошь женские, а цена бабы - цена сплетен.
  Ответ тут мог быть только один: тварь, что затаилась у города - не безмозглый хищник верхнего Ада. И она уже пыталась предложить префекту свои услуги.
  Мэтр Грэ - немолод, нездоров, а потому уязвим для Отца людей Сатаны... Но что именно было предложено?
  Магистр Фабиус вертел в руках кубок и наблюдал за лицом префекта. Здоровье? Молодость? Деньги? Близко, да не то...
  - Я задержусь в городе на один малый лунный круг, - вымолвил он наконец, так и не отыскав решения. - Завтра с утра мне хотелось бы видеть доклад о готовности города принять беглецов из чумной провинции. Учитывая близящийся холодный сезон, нужны не только походные кухни, но и тёплые ночлежки. А сейчас я прошу вашей милости отдохнуть с дороги...
  Префект вздрогнул. Даже само слово 'дорога' пугало его.
  Фабиус покачал головой, отставил кубок и поднялся. Ему не терпелось проверить свои подозрения.
  
  Слуга шёл впереди со свечой - в доме префекта было темно и сонно, хотя дело близилось лишь к девятому часу от полудня. Осень пришла в мир. Стало раньше темнеть, а горожане экономили свечи и ложились спать загодя.
  У входа в гостевые комнаты томились три молоденькие служанки. Магистр, однако, велел им удалиться, даже не присмотревшись к напудренным лицам и излишне открытым грудям. Слуге он сообщил, что устал и не желает, чтобы его беспокоили до завтрака.
  Однако, уединившись для отдыха, спать магистр Фабиус почему-то не стал. Он тщательно, по периметру, обошёл со свечой доставшиеся ему скромные апартаменты: две комнаты, в одной из которых окно было большое, застеклённое хорошо сделанным желтоватым стеклом, а в другой - узкое, как бойница, затянутое непрозрачной запузырившейся слюдяной плёнкой.
  В комнате с большим окном стояли стол, бюро с письменными принадлежностями, два стула, большой сундук и маленький клавикорд, к сожалению, изрядно расстроенный. (Магистр постучал по клавишам и поморщился). В комнате с окном-бойницей имелись лишь деревянная кровать, маленький столик, куда перекочевали вино и сливы, да ночной горшок.
  Завершив обход, магистр достал из седельных сумок зеркальце из отшлифованной серебряной пластины, толстую свечу и переплетённую в кожу книгу в ладонь величиной.
  Свечу он поставил на стол в комнате с большим окном, рядом положил зеркальце и книгу, прочитав из неё предварительно несколько фраз. И как только магистр удалился во вторую комнату, с окном-бойницей, как над столом тут же сгустилась тень читающего человека.
  Фабиус невесело усмехнулся, подошёл к бойнице, коснулся стекла одним из перстней, а их на его правой руке было три, и произнёс тихо 'Absit omen!'1. И без того мутное и пузырчатое стекло запотело вдруг, словно украшало не спальню, а баню.
  Магистр нахмурился: он ожидал другого эффекта. Провёл пальцем по влажной поверхности, рисуя какой-то нужный ему узор. Но линии вдруг сами собой сложились в очертания женской головки с тяжёлым узлом волос...
  Волосы Райана успела заколоть в узел. Это было первое, что она сделала, как только ощутила тяжесть под сердцем. Он не возражал. Он смотрел на неё и не мог наглядеться, зная, что судьба уже занесла над нею свой меч. Что ей суждено стать матерью его единственного законного сына и наследника, а, значит, родов она не переживёт.
  Он страховал себя с любовью, как мог. Взял в жёны девочку из отдалённой провинции Ларге. У небогатых родителей справился лишь о здоровье невесты, прежде чем заочно подписать брачный контракт. Он желал увидеть дурнушку, а увидел любимую. Всегда и вечно. Нежную и трепетную, как птица, которую вспугнул охотник, поднимающий лук.
  Магистр вздохнул и одним движением стёр нечаянный узор. А затем повторил заклятье и подул на стекло.
  Воздух в комнате всколыхнулся, стекло растаяло, а на подоконнике захлопал крыльями огромный чёрный ворон.
  И тут же часы на городской ратуше пробили девять. А следом сторож истошно заорал вдалеке: 'Девять часов в Ангистерне! Время спать!'
  Все эти звуки легко заглушили шипение вина в серебряном гербовом кубке. С первым ударом часов оно поднялось шапкой колдовской зелёной пены, но во мгновение опало и приобрело свой обычный вид.
  Ворон же - посидел, охорашиваясь, а потом встрепенулся и вылетел в окно.
  
  
  1. Да не случится такого! (Чур меня!)
  
  
  

Глава 9. Тьма как предчувствие

  
  
"Кучеру для обуздания лошади, во много раз его сильнейшей, необходимы вожжи и удила; в человеке это будет нервная сила, представляющая средство воздействия воли на организм. Умение направлять и концентрировать ее - первая степень магического развития".
  Папюс, "Практическая магия"
  
   Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 12-й.
  
  Тьма раскинула над Ангистерном шаль - тоньше паутины, темнее воронова крыла. Птица, взлетевшая с подоконника гостевых покоев в доме префекта, растворилась в ней, как горсть соли в мутной воде.
  Ворон летел, почти не взмахивая крылами. Так следуют воздушным потокам старые опытные коршуны.
  Но коршун не может скользить над самыми крышами, и тот, кто способен видеть в темноте, легко опознал бы сейчас колдовскую птицу по полёту.
  Бледная луна ещё поджидала свою голубоватую подружку и светила тускло, как сиротская свеча над выплакавшим глаза небом. Ворон низко парил над городом, потом поднимался выше, вглядываясь в чуть более светлые реки улиц, в сажевые заплатки теней между домами.
  Он каждым пером впитывал шепотки и сплетни, различая колдовским слухом даже то, что говорили за крепко запертыми дверями, и кружил, кружил во тьме...
  Только главная улица города золотилась обилием масляных фонарей. Ворон не торопился пересекать этот слабый поток огня. Он двигался параллельно ему, к яркому квадрату света на Ярмарочной площади.
  С площади доносились звуки музыки, слышался смех, стук деревянных мечей. Видно, там давали представление заезжие комедианты. Ворон хотел было присмотреться получше к этому оазису ночного веселья, как вдруг тишину прорезал тонкий скрип, перемежающийся с хлюпаньем, а следом раздался человеческий визг, полный такого ужаса, словно кого-то пожирали заживо.
  Визг порвал тонкую шаль ночи на лоскуты. Замелькали факелы, захлопали ставни, а крики звучали теперь со всех сторон сильнее, чем тот первый, самый страшный крик.
  Ворон покружил над домом с резной башенкой, жавшимся слепым боком к рыночной скотобойне, и вдруг камнем ринулся вниз! А от соседней стены отделилась гораздо более внушительная крылатая тень, и, набирая скорость, устремилась было за ним... Но быстро потеряла тень живой птицы среди мёртвых теней домов.
  
  За завтраком мэтр Грэ кашлял и кутался в беличью накидку, а тяжёлые шторы в обеденном зале были всё так же плотно задёрнуты, как и вчера, за поздним ужином.
  Чадили свечи. За окном голосила торговка молоком. Голуби вели на чердаке бурную невоздержанную жизнь, радуясь тёплой осени. Магистр Фабиус зевал, ковырял двузубой вилкой вчерашний рыбный пирог и вертел в руках кубок, то отхлёбывая из него, то разглядывая узор.
  Всю ночь он размышлял, сравнивая увиденное и то, что прочёл в письмах Ахарора.
  Маг писал о бедах, что настигают здесь высокопоставленных магистров, но даже не упомянул о разгуле потусторонних тварей. А флёр их присутствия висел над городом, как убедился Фабиус, словно рыбачья сеть над кустом спелой ерги.
  Пролетая над Ангистерном, маг чуял пришельцев из Ада всем телом. Что-то нечистое свило здесь гнездо, и Ахарор не мог не замечать этого. Он был весьма опытным магом. Не самым сильным, но Магистериум доверял ему.
  И тем не менее Ахарор писал лишь о таинственных похищениях. Почему? Был выборочно слеп? Но зачем же он тогда вообще сочинил эти странные послания малознакомому магистру, славящемуся, разве что, нелюдимым образом жизни и безразличием к соблазнам мира власти?
  И что теперь делать? Встретиться с Ахарором?
  Он стар и, видимо, слаб умом, раз до сих пор не соизволил, услыхав о госте, послать к нему слугу, пригласить в свой дом, протокольно, по праву хозяина? Но что если выжидает он неспроста и решил заманить Фабиуса в ловушку? Что если тварь подчиняется ему?
  Но не у префекта же пытать о пропавших магах! Да ещё эти проклятые кубки с гербом умирающего правителя! Всех ли магистров пытаются здесь травить, или только его, Фабиуса?
  Очередной кубок снова объявился этим утром на столе, слева от магистерского прибора. Серебряный, всё с той же печатью в виде дракона, расправляющего крылья. Случайный гость подумал бы, что префект экономит на посуде, и у него просто нет других кубков.
  Разговор не клеился. Мэтр Грэ, случайно встретившись глазами с магистром Фабиусом, тут же опускал взор в миску с куриным супом, кроме прочего, имеющим славу домашнего средства от простуды. Префект изображал нездоровье, время от времени неискусно перхая, как простуженная овца.
  Ждали секретаря с докладом.
  - Плетей захотел? - процедил мэтр Грэ, когда в зал вошёл, наконец, бледный, запыхавшийся парень лет семнадцати.
  Впрочем, это для магистра он был юнцом, мальчишкой. В небогатых городских семьях взрослая жизнь начиналась рано, и парень вполне успевал к семнадцати годам обучиться грамоте и начаткам ремесла. Но ходить по возрасту он должен был всё-таки в старших подмастерьях у писаря. Видно, мэтр Грэ заранее решил свалить безграмотность доклада на глупость слуги.
  Угрозы сделали своё дело. И без того напуганный секретарь начал запинаться и мямлить, потому магистр Фабиус просто выдернул из его дрожащих рук свиток с докладом и быстро пробежал глазами.
  - Двенадцать возов с вяленой рыбой? - спросил он удивлённо. - Так мало?
  - Осень выдалась засушливой... - проблеял мэтр Грэ.
  - Река на излучине обмелела... - подсказал ему с усмешкой маг. - И рыбу бабы могли подолами черпать!
  Он не сдержался и стукнул кулаком по столу. Тут же повисла пугающая тишина, даже голуби перестали возиться под крышей.
  Паренёк-секретарь упал на колени, понимая, что крайним он сейчас может оказаться с обеих сторон.
  Магистр Фабиус оглядел с головы до ног его некрепкую фигуру и приказал в полголоса:
  - Вон отсюда.
  И когда парень неловко встал и попятился, маг нащупал бутыль с вином, налил, даже не повернув головы, но и не пролив ни капли, и совой уставился на префекта.
  - Устал я смеяться, почтенный. Ночью - комедианты, днём - клоуны. В городе разговоры на каждом углу, что какая-то тварь уже третью ночь убивает женщин. Да и маги мрут здесь, как мухи, - Фабиус пристально и нехорошо глянул на префекта и отхлебнул вина. - А вот трорское было дорого этим летом по причине всё той же засухи. Да ещё и из южных... подвалов?
  Пред словом 'подвалы' он сделал очередной глоток, а, заговорив, прямо таки вперился в лицо мэтра Грэ.
  Так они и сидели некоторое время, достаточное, впрочем, чтобы курица отложила яйцо.
  - Я не понимаю... - пробормотал, наконец, префект.
  - Ах, даже так? - лицо магистра Фабиуса озарилось поддельной радостью. Он отшвырнул пустой бокал, поднимаясь. - Даю тебе время до захода солнца! На понимание! Тогда и договорим!
  В полной тишине маг размашисто прошагал через весь немаленький обеденный зал, задержался у порога, чтобы окинуть взглядом почти нетронутый стол и сгорбившуюся фигурку префекта, и вышел вон, оттолкнув слугу с блюдом яблок.
  В гостевые комнаты магистру заходить не хотелось, однако вино брызнуло на рубашку, окропив не только манжет, но и весь рукав. Служанку он позвал, не думая, что придёт та, вчерашняя. С высокой грудью, крепко затянутой в простой чёрный корсет, с девчоночьим румянцем на щеках.
  Фабиус был рассержен неудавшимся разговором, но не настолько, чтобы удержаться от лёгкой магической шалости. Когда женщина положила на кровать вычищенную и выстиранную одежду гостя и наклонилась, подбирая с пола испачканную рубашку, корсет её расшнуровался сам собой, левая грудь выскользнула и обнажилась почти вся, показав напряжённый сосок.
  Это была несложная шутка, вроде тех, что первыми осваивают студенты, но она вдруг развеселила мага. А служанка зарделась почему-то, словно и не отдавалась ему в полутьме купальни.
  Тогда он позаботился о её радостях несколько формально, слишком устал. Но вроде, расстались они без обид? Тогда к чему сейчас эта краска? Ведь не делал он с ней ничего плохого или стыдного?
  По взгляду женщины, брошенному в сторону двери, магистр Фабиус понял, что дело не в нём, улыбнулся и... запечатал вход заклятьем, а следом и рот - поцелуем.
  Тут же померкло и окно, споро зарастающее магической паутиной. А Фабиус, полуголый, по причине неудавшейся смены рубашки, схватил женщину за талию, скользнул губами по нежной коже в вырезе блузки... (Алисса, её же зовут Алисса?) и приник к соску.
  Женщина вскрикнула, и наслаждение - маг ощутил это всем телом - смешалось в её душе с болью утраты. Нет, она не хотела от него каких-то особых милостей, трепетала болезненно и неловко, открываясь тому, что пока ещё не случалось с ней. Видно, не было в её потерянном браке особенной женской радости.
  Фабиус ощутил, как дрогнуло у него сердце, как согрелось в паху. Он высвободил из корсета вторую грудь, взял обе в ладони. Маг был опытным любовником, но сейчас ему вдруг захотелось превзойти самого себя. Он медленно и нежно поцеловал каждую грудь, опустился перед женщиной на колени и поднял её юбки.
  
  Через полчаса магистр Фабиус спустился во двор и приказал седлать коня. Он был одет, словно собрался на приём к королю. Рубаха накрахмалена, камзол вычищен до такой замшевой матовости, что можно было принять его за новый, даже вышивка на камзоле была обновлена сияющей золотой нитью.
  Стороннему наблюдателю трудно было понять, в каком настроении маг. Бессонная ночь не убавила ему румянца, не заложила тени под усталыми глазами, гнев не искривил губы, как и недавняя страсть не добавила неуместной улыбки торжества. Но слуги префекта, осведомлённые о том, что завтракать высокий гость отказался, ждали гнева, а, возможно, и рукоприкладства. И магистр успел измерить широкий двор только вдоль, а парнишка уже вывел к нему Фенрира.
  Подросток держал жеребца уверенно, оттого тот легко слушался тонкой, но твёрдой руки. Высокий чернобородый конюх шёл рядом, нервно косясь на 'адскую тварь', тиская тяжёлый кнут.
  Магистр прищурился, видя страх одного и радость другого. Причина была одна - редкая красота и нервность коня. Красивое - часто бывает капризным. И легко становится злым, если не держать поводья крепкой рукой. Но рука должна быть крепка именно любовью.
  Фабиус принял коня, хлопнул по мощной шее, проверил подпругу. (Коня явно седлал подросток). Но ремни были затянуты, как надо, и Фабиус одобрительно улыбнулся, а потом порылся в поясном кошеле, нащупал медяшку. Доброе слово приятней монеты, но есть слугам нужно каждый день. Маг бы не пожалел и серебра, да крупную подачку отберёт конюх.
  
  На сей раз магистр поехал не по центральной, мощёной камнем, улице с деревянными тротуарами, а свернул сначала на выщербленную боковую, а потом и вообще в пыльный грязный проулок, пустив коня по подсохшим помоям, которые жители Ангистерна, по обычаю всех горожан, стремились вылить, куда попало.
  Учитывая строгость законов Магистериума, за выплеснутые из окна нечистоты могли и руку отрубить, потому пакостили горожане глубокой ночью, а к утру город благоухал, как выгребная яма.
  Маг бесстрашно углублялся всё дальше, в самые мрачные и грязные закоулки, пока не доехал до реки, где тянулись вдоль берега распоследние хижины рыбаков, бродяг и голодранцев. Здесь так воняло гниющими рыбьими потрохами, что маг то и дело вытирал рукавом слезящиеся глаза.
  Он спешился у ветхой развалюхи с крышей, подпёртой брёвнами, достал из седельной сумки небольшую котомку, постучал и вошёл, не дожидаясь приглашения.
  В единственной скудно обставленной комнате было неожиданно чисто, пахло дымом и сухой сладостью, как часто пахнет в домах стариков.
  Фабиус отдышался, потом осмотрелся. У окна, затянутого бычьим пузырём, стоял крепкий ещё деревянный стол, рядом притулилась полка с посудой, а в углу был обустроен очаг. Дымоход заменяло отверстие в крыше, а постелью невидимому хозяину служил большой сундук. Видно, хозяин этот полагал, что своё добро лучше держать поближе к телу.
  Казалось, что в доме никого нет, однако магистр Фабиус быстро нашёл замаскированную дверь в крохотную каморку, постучал в неё носком сапога и рявкнул:
  - Выходи, Заряна! Да выходи же, не бойся, это я, Фабиус!
  За дверцей, едва достававшей ему до груди, звякнул засов, и в проёме показалось пергаментное старушечье лицо.
  - Выходи, это я! - продолжал ораторствовать магистр.
  - Ну так и не реви, коли ты, - прищурилась старуха. - Слепну я, а не глохну.
  - А чего в камору свою залезла?
  - Так не узнала тебя в окно. Лошадина твоя - так и молотила копытами землю, так и молотила. Как бесы толкут в ступе грешные души!
  - Не поминай Отца всуе. И вылазь уже к столу, я привёз тебе наливки и конскую колбасу!
  Магистр достал подарки из котомки. Поставил на стол глиняную бутыль, стукнул о столешницу крепкой, как деревяшка, плоской колбасой, которую когда-то любила Заряна. Тогда она была юна и пригожа.
  - Ох, не к добру ты ко мне пожаловал, - шипела старуха, протискиваясь в низкую дверь. - А придут ко мне от префекта - что я скажу?
  Когда она выбралась из тени хоть на какой-то свет, выяснилось, что годы хуже всего обошлись с её лицом. Сухое же тело было ещё крепким, хоть и невеликим от природы.
  Таков уж дар ведьмы - первой гибнет её красота, потом сила, и даже мёртвую оболочку магия не может иногда покинуть без посторонней помощи.
  - А так и скажешь: любила, мол. И он когда-то меня любил, - пробормотал магистр, вглядываясь в ту, которую не видел уже 30 лет. Не узнавая, и всё-таки отмечая отблеск былой силы и прелести. Даже старческое пёстрое платье как-то особенно шло к ней, делая похожей на лёгкую птицу.
  Заряна заметила и взгляд, и картины воспоминаний, отразившиеся в зрачках. Пробормотала без зла:
   - Мало ли было тех, кого ты любил, как меня?
  - Много или мало, а префекту подтвердят. Да и стара ты. Глядишь - поверит. Другими же, кого здесь я знаю, рисковать не могу. А у Магистериума хватает проблем и без фокусов здешнего префекта
  Магистр выудил из-под стола табурет, усадил старуху.
  - Ты мне вот что скажи, - он достал из-за пазухи письмо Ахарора и развернул его, вглядываясь в рунную вязь. - Деребиус Марк, как утверждают в здешней переписной службе, выехал из города ещё по весне и направился в Данков Гребень, где его никто так и не увидел. Испокронус Безумный умер, якобы, в середине лета. Могила его на кладбище имеется, но опрошенные сторонними шпионами соседи указали, что на похоронах никто не присутствовал, а закопала мага городская стража. Также Стериус Сагус, маг первой степени, пребывавший в Ангистерне проездом, в Клаум Мирум не прибыл. Я не могу пока обратиться с этим списком к Совету Магистериума, у меня нет доказательств, только домыслы. Но совпадения беспокоят. Как и то, что я видел вчера ночью в городе.
  - Ты видел 'её'? - старуха вскинула белесоватые глаза на магистра. - И какова она?
  - А как ты полагаешь сама?
  - По следам на телах двух женщин, что погибли вчера и позавчера, я предположила бы, что у нас объявилась гарпия. Она крылата. И когти её достаточно велики, чтобы оставлять глубокие борозды на боках жертв.
  - Ты забыла, что гарпия нападает только на дев порочных. Но под стенами судачат, что второго дня в лесу была растерзана крестьянка из замужних, а в городе говорят про девочку десяти лет. Откуда там порок?
  - Куда же ты гнёшь? - хмыкнула старуха. - Химера слишком велика, она воняет и теряет везде чешую, о ней давно болтали бы на каждом углу. Но тварь явно крылата. Остаётся... Неужто фурия?
  Магистр кивнул.
  - Это - страшное обвинение, - покачала седой головой старуха. - Фурия не заведётся сама по себе. Она - создание нижнего Ада. Чтобы впустить её, нужен посредник и усилия нескольких магов. Ты думаешь, что пропавшие трое?..
  - Я видел ночью крылатую тварь с головой кошки и длинным клювом, растущим прямо из груди. Кто это, если не фурия? Она даже гналась за мной, да города не узнала ещё, чтобы поймать. Я же с наших с тобою времён помню здесь многие закоулки. А об исчезновении магов мне написал уважаемый человек, посетить которого для расспросов открыто я не могу. Если письмо - обман, я спугну врагов, если крик о помощи...
  Магистр поморщился: от бессонной ночи у него ныло в висках.
  - Мне не понравился здешний префект, Заряна, - тихо продолжил он. - А ещё одной ночи у меня, наверно, не будет, меня и без того пытаются отравить.
  Фабиус вздохнул, потянул было руку ко лбу, стереть боль и усталость, но сдержался и погасил так и не родившийся жест.
  Старуха пощупала неподатливое колбасное кольцо, подняла оценивающий взгляд на мага:
  - Всё так же сдержан и недоверчив...- пробормотала она. - И милуешь, и судишь опять не по чину. Нет бы - пойти тебе к магистру нашему, хоть и дурак он. А окажется предателем - так и поделом. Тебе он не ровня, справишься, поди. А лучше бы тебе просто отписать с вороном Грабусу, и с плеч долой чужую беду! Ты ж не за этим сюда приехал?
  - Не за этим.
  Фабиус вздохнул, тоскливо нашёл глазами окно. Не любил он мирские дела и суету, но если уж сталкивался с бедой, не враз умел и объехать.
  Заряна хмыкнула. Прибрала колбасу в карман передника. Открыла бутыль и шумно понюхала наливку. Глянула на мага мягче, словно бы сжалившись:
  - Думаешь, фурию маги вызвали из нижнего мира по трусости Ахарора да по приказу префекта? А письмо он тебе для отвода глаз прислал?
  - И вряд ли маги сделали это добровольно, - кивнул магистр. - Боюсь, сидят они сейчас в тесном и вонючем подвале. И руки у них связаны совсем не безобидными путами. Я летал ночью над городом, слушал. Много всякого уловил. На улицах болтают, что высокородных пленников видели в местах заточения черни, в Гейриковых ямах. Но это всего лишь людская молва, она может и лгать. А чтобы загнать префекта в угол, мне нужны твёрдые доказательства. И мне не к кому сейчас обратиться, кроме тебя.
  - И чем же я могу помочь тебе в твоих поисках? Я стара и едва могу вскипятить волошбой чашку чая. Фурии я не боюсь, даже адская тварь не сунется туда, где круглый год одни гнилые рыбьи потроха, тут и адская чуйка не сдюжит. А вот если префект отберёт мои немудрёные пожитки, прознав про помощь тебе, тут и закончу жизнь в канаве...
  - Я найду на него управу, - твёрдо сказал Фабиус. - А уж в беде тебя - тем более не оставлю. Отберёт хижину - получишь добротный дом. Ты знаешь, что слово моё всегда было твёрдо. Твоя помощь - наименьший риск для здешнего магического сообщества. А если моя игра не удастся, префект вряд ли сильно озаботится твоею судьбой. Имя твоё исключено из городских претревальных списков. Ты не промышляешь официальной практикой. И отнять у тебя особенно нечего. Но ты прожила в Ангистерне всю жизнь. И видела когда-то этот город до самых корней. А мне нужно всего лишь отыскать место, где префект держит магов. Тут нужен даже не колдун, а опытный соглядатай. Если не сама - так укажи мне кого?
  Старуха поджала губы:
  - Префект изменился в последний лунный месяц. Стал кусаться, как бешеная лиса. Руки рвёт тем, кто был с ним близок, такой идёт шепоток. Боюсь я. Да и в Гейриковых ямах долго не живут. Может статься, что там и закопали уже твоих магов.
  - Фурия - потусторонняя тварь, префект не смог бы сам управляться с нею. Кто-то из магов жив и помогает ему.
  - А почему бы тебе не обратиться в Совет Магистериума? Стража быстренько...
  - ...заковала бы самого уважаемого человека в городе в кандалы? - рассмеялся маг. - Только согласно вот этому списку имён, - он потряс свитком, - и крылатой тени, что я видел?
  Он прошёлся по маленькой комнате до очага и обратно.
  - Законы Магистериума суровы. Даже меня ничто не защитит от праведного огня, если не смогу доказать своих слов. Помоги же мне действовать наверняка? Твой дар был велик, неужто ничего не осталось?
  Старуха посмотрела в лицо магу, который когда-то выглядел гораздо старше её, двадцатилетней девчонки, но таким и остался, и вздохнула.
  - Дом - это, конечно, неплохо на старости лет. И я помню, Фабиус, что ты всегда старался быть честен со мной. Но я стала слишком слаба, чтобы помогать. Раз уж пришёл - посиди со мной пару часов, сопроводи меня в харчевню. Я люблю теперь мягкую кровяную колбасу и тёмное пиво, наливка - слишком крепка для меня. А я - укажу тебе молодого расторопного помощника. Парнишка учтив, быстр на ногу, чист помыслами и тоже видит город до самых корней.
  Увидев мелькнувшее удивление в глазах магистра Фабиуса, старуха засмеялась:
  - Нет, не обольщайся, это мой, а не твой сын. Он отдан в учение к лекарю, но я пошлю к нему соседского сорванца с запиской. Саймон знает грамоту, травы, он умён и неболтлив, поймёт всё с полунамёка. Да и от меня отведёт беду: я воспитала его как племянника, растила вдали. Даже на нашей улице знают лишь то, что парень покупает у меня снадобья да заговоры. А мы подождём его на людях. Вряд ли кого удивит, что, раз уж ты вспомнил свою старую любовь, то захотел и пивком напоить!
  Заряна поднялась с табурета.
  - Согласен? Ну, пошли же быстрее! Да подай мне руку! Должна же я пофорсить сегодня перед соседями!
  
  В харчевне тоже воняло рыбьими потрохами, но 'бабушке Море', как называли рыбаки Зоряну, сразу отвели почётное место рядом с камином. Там, несмотря на запах, оказалось уютно. И столы были скоблены чисто, а кружки, видно, драили с прибрежным песком. Скоро магистр и к запаху притерпелся. Да и спокоен он был в обращении с простым людом, не брезговал и пива, было бы без яда.
  Ведьму, это чувствовалось, любили и уважали на рыбачьей улице. Наверное, здесь, на задворках города, она принесла немало добра, заговаривая раны и лихорадку. Незаконно, но магистр Фабиус прибыл в Ангистерн с хозяйственными делами, а не возглавляя магистерскую комиссию по чистоте ремесла. И не его это сейчас было дело, что Заряна не платит городу налогов за лекарскую практику.
  Рыбаки подходили к столу магистра и ведьмы с кружками, с охотой слушали старческую болтовню Заряны, удивлялись молодости её 'старинного друга', который на вид не перевалил и сорокалетнего рубежа.
  Не прошло часа, как в харчевню вошёл Саймон - парень лет двадцати, белобрысый, с пронзительными чёрными глазами. Они жили на его лице, как два жука, подвижные и блестящие.
  Даже по внешности было видно, что дар у парня сильнее материнского. Хоть отдала она его в лекари, обладал он и способностью проникновения в суть вещей. Мог бы стать не просто лечащим магом, но и членом Магистериума, для чего ему нужно было всего лишь поступить в обучение к одному из дипломированных магистров.
  Фабиус видел, однако, что Заряна не собирается ни о чём его просить. Карьера мага - дело долгое и смутное, местами даже опасное, а ремесло лекаря прокормит всегда. И она уже выбрала для мальчишки судьбу.
  Магистр Фабиус купил для Заряны пару кровяных колбас и корзинку вяленой рыбы, проводил бывшую любовницу до хижины, по дороге перекинувшись парой фраз и с парнем.
  Он знал: ведьма не потеряла ещё колдовской памяти, и разговор сыну перескажет в точности. С оповещением тоже решилось просто. На случай, если Саймону удастся раздобыть нужные сведения, в корзинке с рыбой уже лежало перо голубя.
  
  

Глава 10. Картина, написанная слепым

  
  
'Там же, где начинаются неопределенность и страх, - кончается мысль и в полной мере вступает в силу нерассуждающая вера в авторитет'.
  Г. Райт, 'Свидетель колдовства'
  
  Первый круг Ада Великой Лестницы Геенны Огненной.
  Тронный зал правителя Первого круга Ада и темница.
  Численный год Дракона, месяц Арок, День его 12-й.
  
  Альфонсо де Спина в своей книге 'Крепость веры' установил 10 разновидностей демонов:
  *парки, что вмешиваются в судьбу человека,
  *полтергейсты, что не дают ему спать по ночам шумом,
  *инкубы и суккубы, вступающие с ним в половую связь,
  *кошмары, вызывающие у него ужасные видения во сне,
  *демоны из семени человека, которые наводят на него фантазии о женщинах с целью получения этого семени, для создания других демонов,
  *демоны-обманщики, дурачащие человека,
  *чистые демоны, нападающие только на святых людей,
  *марширующие призраки, появляющиеся в виде толпы людей,
  *домашние духи ведьм, оберегающие их от людей,
  *демоны, которые обманывают старух, внушая им мысли о том, что те якобы летали на шабаш.
  
  Правитель Первого круга Ада Якубус полагал, что в безобразиях нечисти на Серединной земле был виноват сам человек. Ведь это его нужно было дурачить, пугать шумом, соблазнять. Без человека, какие претензии к демонам? Что плохого в том, что они обманывают старух?
  Старух правящий чёрт за людей не считал. Ведь иначе, зачем бы составитель книги взялся упоминать их особо?
  В воображении Правителя Первого Круга Ада коварные старухи были похожи на огромных лысых куриц. Они давно разучились летать, и вынуждали бедных демонов внушать им радость полёта. Практически насилие над подневольными слугами Ада.
  Правитель Якубус закрыл старинный фолиант и уставился в пол. Книга, к сожалению, была чистой беллетристикой. Потому что, кроме инкубов и суккубов, других, описанных земным автором демонов, в Аду не наблюдалось.
  Да, далеко не все сущие, попадая в Серединный мир, могли принять там привычную форму. В основном они шастали среди людей крылатыми тенями. Лишь те, кто посильнее, способны были оборачиваться в чудовищ, а самые одарённые - копировали людей. (Не считая инкубов и суккубов. Эти удивительно хорошо вписывались и во все адские круги, и в гостях у людей особенно не страдали. Секс - великий движитель мира, потому проводники его - вездесущи).
  Но мы сейчас не будем рассказывать, как на самом деле устроен Ад. Дело в том, что Правитель уже цокает к камину. А больше вам тут никто ничего не разболтает. Это ведь как надо поплохеть умом, чтобы излагать устройство Ада человеку? От людей всё зло, и все это знают. От людей и от книг.
  Однако фантазию книги и в самом деле будят. Именно начитавшись как следует трофейной человеческой литературы, Якубус ощутил в себе достаточно задора, чтобы навестить пленника.
  Три дня Правитель Первого круга Ада плохо спал и мало кушал, ожидая, что раздастся под сводами тронного зала всепроникающий Глас Сатаны и возвестит о похищении юного инкуба. Но время шло, Глас молчал, и аппетит вернулся. А с ним вернулась и привычка к простым домашним развлечениям, вроде пыток, которые старый козёл любил проводить для улучшения пищеварения.
  Камин, хоть и фальшивый, был полон пыли, что взметнулась вверх не хуже золы. Якубус оглушительно чихнул и съехал по трубе вниз. Ну не вверх же ведут дымоходы в Аду, не хватало ещё чертям коптить Серединный мир!
  
  Вывалился Правитель Якубус в каменном тупичке коридора, что был одним из многих бесполезных и бессмысленных ответвлений лабиринта правительственной темницы.
  Старый козёл сам отыскал этот аппендикс и почитал его достаточно укромным местом. На деле же слуги лабиринта и его стражники прекрасно знали, куда Правитель предпочитает вываливаться. Да и Якубус мог бы догадаться, от чего это вдруг в тупичке поддерживается такая подозрительная чистота?
  Однако Правитель в момент попадания в темницу был слеп, глух и напрочь лишён обоняния. Дело в том, что и глаза, и уши, и нос его во время спуска по жерлу трубы здорово забивались пылью. Ведь к тайному своему камину он никаких чистильщиков не подпускал, за что и платил сейчас, чихая как проклятый1.
  Вот так, оглушительно чихая, правитель Якубус и вышел в освещённый вечными факелами2 коридор, ведущий к главным, самым важным и охраняемым темницам.
  Стража видела, конечно, куда цокает старый козёл, но усиленно делала вид, что ничего не происходит, хотя именно сегодня Якубус позабыл изобразить невидимость. Но кто бы посмел ему об этом сказать?
  Наконец Правитель добрался до двери искомой камеры, защищённой решёткой из ветвей нерушимого адского древа, которое не брал даже огонь, такой же адский, как и само растение.
  Минус таких решеток состоял в том, что и открыть их можно было лишь вручную. Древо сопротивлялось магии не хуже, чем огню.
  Правитель поплевал на волосатые ладони, навалился... (стражу он не мог позвать, ведь официально его в темнице не было) и, сипя от натуги, поднял решётку. Потом провернул копыто в замке тяжёлой двери из магического камня, пробормотал заклинание, чтобы распахнуть тяжелые створки...
  Заклинание Якубус произнёс шёпотом, ведь самые мудрые и сильные в Аду тем и славятся, что обходятся без словесных костылей. Но (о, страх!) он так запыхался, что заклинание... э-э... несколько не получилось. И (о, ужас!) пленник не спал, а видел сейчас его убогие потуги колдовства!
  Добавило ли это присутствия духа правителю Якубусу - вопрос спорный. Дух, это всё-таки признак смертного человека, есть ли он у созданий Ада? Адресуем эту тему учёным, а сами понаблюдаем, как прыгает на одном копыте старый чёрт, ибо второе он по неосторожности обжёг неудачным заклятием.
  Впрочем, инкуб, заточённый в темнице, глядел на ужимки и прыжки Правителя совсем невесело. А чего корове той веселиться? На него надели ошейник, физиономию заставили поцеловаться и с полом, и со стенами. Хотя, даже синяки на лице не испортили его природной красоты, и любая чертовка, а уж тем более земная женщина, ощутила бы сейчас волнующую тесноту в груди и прилив крови ко всем, нужным для любви, органам.
  Правителя, впрочем, инкубы не возбуждали, он был суккубосексуален. Единственное, что могло бы заинтересовать его в обнажённом теле Борна - маленький хвостик, размером не больше ящерицы. Не положено было инкубам по их природе никаких хвостов.
  К счастью, Правитель был подслеповат, да и Борн не выпячивал своих неожиданных достоинств. Он грудью вперёд поднялся с каменного пола навстречу Якубусу, придерживая толстую магическую цепь, прикреплённую одним концом к кольцу в стене, другим - к тяжёлому ошейнику, державшему его горло мёртвой хваткой. (Ошейник был сделан из хвоста ещё живого гургла, а этот зверь и после смерти не выпускает добычу).
  Ангелус Борн смотрел на нелепые прыжки правителя и понимал, что разговора у них сегодня не получится.
  О чём думал правитель доподлинно неизвестно, но первыми словами, которые он произнёс, были такие, что, напечатай мы их, бумага тотчас воспламенилась бы.
  Потому начнём с того, что правитель сказал чуть далее:
  - ... химера и отродье химеры!
  - А химера-то в чём виновата? - негромко спросил узник, и словесный поток Якубуса тут же иссяк.
  Старый чёрт видел магическим зрением, как его проклятья разлетаются сейчас по Верхнему Аду словно сгустки мрака, впиваются в зазевавшихся низших тварей и превращают их в бездушные ошмётки плазмы. Но, выходит, и пленник видел это? И ошейник, и толстые стены магического подземелья не были ему преградой?
  Возникла нехорошая пауза.
  Круглые красные глазки правителя пристально и неприятно буравили узника. Борн вежливо смотрел в сторону, но Якубусу казалось, что губы пленника подрагивают в скрытой усмешке.
  Конечно, мерзавец смеялся над ним! Правитель и сам свалял дурака, решив воспользоваться заклинанием.
  Заклинания в магии - это что-то вроде красивой оправы для драгоценного кольца. (Если кольцо есть - зачем оправа?) А уж неудачное заклинание - вообще стыд-позор, который уподобляет сущего глупым и злобным человечкам.
  - Не боишься, значит? - проблеял, наконец, Правитель.
  - Я - инкуб, нас этому не обучают, - пожал плечами Борн и поморщился - цепь дёрнула ошейник. - Наша раса из тех, что не попали под Эдикт. Чего мне бояться здесь, в темнице, если даже в своей пещере я в любой момент могу подвергнуться нападению магов Серединного мира? Вам ли не знать, что перемирие все эти столетия соблюдалось весьма формально. И рано или поздно, люди должны были ступить на грань открытой войны. И они - ступили.
  - Почему же так вышло? - не удержался от вопроса Правитель.
  - Потому, что они - люди. А люди - это самые порочные существа из известных в Аду. Возьми гарпий - они коварны, но напои их кровью, и они будут служить тебе вечно и преданно. Теперь возьми человека и дай ему то, что он хочет больше всего: денег, женщин, славы? Будет ли он служить тебе верой и правдой?
  Правитель хрюкнул, оценив шутку, и Борн продолжал:
  - Люди ухитряются нарушать договор, даже тогда, когда их души у нас в закладе. Это наиболее лживая из известных нам рас. Боюсь, их маги сумеют оправдать и открытое магическое нападение на моего сына.
  - Оправдать нападение на создание Ада? - шерсть на загривке правителя встала дыбом, глаза налились кровью.
  Ну, недалёким он был, что тут попишешь? И с этой точки зрения конфликт с людьми осмыслить ещё не успел. А дело-то выходило скверное. Конечно, Борн мразь, тварь и проклятый, но сегодня люди похитят из адского стада проклятого, а завтра?
  Копыта защёлкали по камере - правитель думал.
  Борн, чтобы не мешать ему, прижался спиной к ледяной стене, стараясь не ёжиться - создания Ада не любят холода, хотя выдерживают какое-то время и абсолютный.
  Наконец, старый козёл переварил ситуацию в полном объёме и удовлетворённо дёрнул себя за бороду.
  - Людские маги будут наказаны! - проревел он торжественно. - Мы активируем магическое зеркало и велим отдать нам преступников целиком или по частям! - И уже более буднично продолжил. - А сейчас пора перейти к пыткам.
  Борн удивлённо вскинул бровь.
  - Ты полагаешь, что признав за тобой право на сатисфакцию, я откажусь от сладкого? - расхохотался Якубус. - Я шёл сюда развлечься, и намерен развлекаться!
  Правитель поманил пальцем ошейник, и тот дёрнул узника, бросив его к ногам чёрта.
  - Стража! - возопил Якубус, уже забывший, что в подземелье его якобы нет. - Тащите дыбу!
  - Но в чём я провинился, Правитель? - Борн приподнял и тут же снова склонил голову, понуждаемый ошейником и цепью.
  - Много знаешь, инкуб. Боюсь, ты почитываешь запретные земные книжонки? - фыркнул козёл. - Но ты не бойся, мучить я тебя буду ювелирно, мне ж тебя ещё предъявлять, как пострадавшую сторону.
  Тем временем вбежала стража, таща приспособление, больше похожее на... козла, чем на дыбу.
  Борн не удержался и всё-таки скривил губы.
  - Вот-вот, - насмешливо мекнул Правитель. - За это и потешишь меня сейчас сладкой музыкой. Говорят, инкубы как-то особенно тонко пищат, когда им вынимают через рот сердце щипцами, выдержанными в жидком азоте? Понятно, что через недельку у тебя отрастёт новое. И, глядишь, оно даже перестанет мучить тебя забавными страданиями по потомству, а?
  Борн равнодушно молчал, не выказывая внешне никакого страха. Толстенькие бодрые стражники, с хвостиками и пятачками, живо скрутили его и распяли на козле лицом вверх.
  Но только радостный, как дитя, завладевшее вожделенной игрушкой, Правитель занёс над ним щипцы, как весь адский предел содрогнулся вдруг, словно его пронзила гигантская игла.
  Правитель Якубус вздрогнул и уронил оледеневшие щипцы на многострадальное копыто. Замороженный металл раскололся на куски, чёрт взвыл не своим голосом и снова запрыгал на одной ноге, неизящно балансируя хвостом.
  Ругаться он не посмел. Ведь ясно же, что весь адский круг может трясти только в одном случае - если весть о беспорядках в нём дошла до самого Сатаны.
  Разочарованные стражники начали отвязывать инкуба, понимая, что Правителю теперь не до узника. Один из них злобно укусил Борна за ногу.
  Зачем? Да просто так, на всякий случай.
  Борн только поморщился, понимая, что любая его реакция вызовет хорошо, если смех и издевательства, а то и побои. Но его маленький и совершенно неуместный для инкуба хвост изогнулся вдруг и вцепился мёртвой хваткой в амулет на поясе стражника. Цепочка амулета лопнула, и артефакт исчез в... хвосте. Чего ни Борн, ни стражники не заметили.
  
  Якубус тем временем уже скакал во весь опор к своему тайному ходу, понимая, что пользоваться им сейчас - глупее некуда. В тронном зале, наверное, уже столпотворение подданных. Если он на виду у всех выскочит из камина...
  Нужно было срочно принять какое-то решение. И не надуться важно и выдержать многозначительную паузу, а на самом деле предпринять хоть что-нибудь! Сейчас, молниеносно! Но - что?
  Копыта цокали, пока правитель не оказался в любимом тупичке. Вот тут глазам его открылось, наконец, и отсутствие паутины на потолке, а грязи - на полу, и то, что даже вечный факел стражники прикрутили в основном коридоре так ловко, чтобы аппендикс был в меру подсвечен.
  Якубус взревел как раненый козёл и безо всякого камина материализовался прямо в центре собственного тронного зала, свалившись на голову бесу-распорядителю, безуспешно пытавшемуся в этот момент навести порядок среди чертей, демонов, бесов, големов и прочих многообразных жителей границ Ада и земли, которые собрались сюда со всех концов необъятного Первого круга.
  Неожиданное явление разъярённого чёрта произвело удивительный эффект. Ведь его подданные зависали в этот момент в активном мысленном дискурсе на тему того, что телепортировать старику давно не по силам, что пора бы его отправить в тихое место растить капусту, а ещё лучше - кормить червей. Капустой, разумеется.
  И тут свет вдруг померк, распорядитель завопил не своим голосом... И вот уже сановный козёл пришпорил беднягу-беса и поскакал на нём к своему железному трону...
  Наступила редкая в Аду абсолютная тишина. Только правитель Якубус в запале неправедного гнева не понимал ещё, что сейчас случится.
  Ну, не посмотрел он вниз, не заметил зловещего мерцания золотых плит под копытами беса. Шкурой не уловил приближения грозы, не услышал зарождающихся в бездне раскатов её.
  Стар и глуп стал правитель. Но это не означало, что вместе с ним отупели и его подданные. Даже бес-распорядитель, не доскакав до трона, опомнился и встал, как вкопанный!
  Правитель слетел с его плеч, плюхнулся прямо в железное кресло, которое ещё пять минут назад было ЕГО креслом...
  А потом он весь затрясся мелкой дрожью, вздулся, словно пончик в кипящем масле и лопнул, выстрелив в потолок свой рогатой головой. Это гнев Сатаны превратил трон в орудие сурового возмездия!
  Голова ударила рогами в потолок и плюхнулась на свободную середину зала. Золотые плиты побагровели, впитав неправедную влагу, а чёрные стали, казалось, ещё чернее.
  Подданные, с замиранием созерцавшие казнь, всколыхнулись, заорали на разные голоса! Краснота золота символизировала, что магическая защита снята! Что теперь здесь, в тронном зале, место и насилию, и магии, и всему, чего только могут пожелать лишённые души!
  Массивные големы и тролли бросились вперёд, разгребая толпу. Бесы швыряли им вслед сети проклятий, чертовки визжали, черти толкались, пытаясь занять самое удобное для наблюдения место. Начиналось сражение за голову бывшего повелителя Первого круга Ада!
  У подножия трона вспыхнула потасовка троллей, потом подоспели нерасторопные големы, слились в одну почти неразделимую массу могучих тел, из которой полетели оторванные руки, ноги, головы. Наконец, из общей схватки выкатились, сцепившись, двое самых больших и страшных - голем и тролль.
  Голлем безмолвно молотил ревущего от боли тролля, вырывая из него куски каменной плоти. Голова козла каталась под их могучими ступнями словно живая: магически и физически недосягаемая для ног и копыт, она далась бы только в руки победителя.
  Бесы, боясь подойти ближе, визжали, подбадривая то одного, то другого бойца. Демоны замерли в мрачном ожидании, готовые сразиться с победившим. У чертей же в этом раунде борьбы за трон почти не было шансов: по милости правителя-козла они стали самым любимым, а потому уже и самым слабым народом.
  Тролль сдавал. Он был чуть более разумен, чем голем, и его совершенно тупой собрат просто не давал ему шансов.
  Удар огромного кулака! Ещё!.. И голова тролля с хрустом обрушилась на мозаичный пол.
  Голлем сгрёб рогатый трофей, с сопением торжества дотянул его до груди, пытаясь задрать в победном жесте... И... рассыпался глиной от метко пущенного заклинания одного из самых сильных демонов Первого круга Ада, Варравы.
  Варрава был силён в магии, крепок сутью, хитёр. Толпа заволновалась - найдётся ли ему достойный соперник? Но другие кандидаты робели.
  Демон материализовался в центре зала, усмехнулся, огляделся торжествующе, ухватил голову бывшего правителя за рога и сделал то, чего не успел голем - вскинул её на вытянутых руках.
  Это был жест победы. Жест утверждения нового правителя Первого круга. Он должен был принести Варраве корону. Но вместо этого мозаичный пол вдруг вздыбился огненным гейзером расплавленного золота, и демон стал жариться заживо, жутко визжа и изрыгая проклятья. Голова козла вылетела из его рук и плюхнулась на трон.
  Проклятия Варравы звучали всё тише, пока, гейзер растворив останки неудачника, не иссяк. И тогда в центре зала возник дымящийся свиток с адской печатью, а из глубин Ада донёсся выпивающий волю голос Сатаны:
  - Восстановившему договор!
  Больше голос не сказал ничего. Верховный правитель был немногословен, как и положено всем верховным правителям. Впрочем, на сей раз его поняли без недельного заседания толкователей.
  
  Договоров в Первом круге Ада нарушается примерно столько же, сколько и заключается. Первый круг - предземный форпост, какой только швали здесь нет. Однако понятно было, что Сатана имеет ввиду договор из тех, пограничных, что блюдутся и его авторитетом, а, следовательно, относительно незыблемы. То есть нарушаются, конечно, но негласно, исподтишка.
  Чёрт-секретарь, служивший Якубусу, но так и не разжалованный, поскольку сделать это теперь было просто некому, робко зацокал к свитку, боязливо поднял его, дуя на лапы, ведь свиток поднялся из раскалённых адских глубин, и прочёл вслух:
  '8-го числа месяца Арок договор о 'Магистериум морум' между магами Серединных земель и вольными сущностями Ада был нарушен человеком...'
  Собравшиеся в тронном зале зашушукались, и голоса их становились всё громче. Ни чертям, ни демонам, не говоря уже о менее интеллектуальной публике, неведомо было о каком именно нарушении идёт речь.
  Секретарь призвал хранителей адских уложений - трёх престарелых чертей и беса, тело которого уже просвечивало от ветхости. Тут же была внесена и живая книга адских договоров.
  Книга была огромной, выше самого рослого тролля и толще голема. Она была переплетена в кожу, снятую с ещё живых созданий Ада и Земли, а потому находилась в курсе всех изменений, происходивших в обоих мирах.
  Секретарь уважительно поклонился гигантскому фолианту и попросил показать собравшимся запись о договоре называемом 'Магистериум морум' между магами людей и сущими.
  Книга распахнулась, листы её, как всегда совершенно пустые, пришли в движение. И вдруг кровавые буквы потекли на страницы:
  
  
'МАГИСТЕРИУМ МОРУМ'
  
  Между Временами и Вечностью оговорено было: пока души умерших земных достаются Аду - покой живых земных охраняется волею правителя Ада Сатаны.
  Также следует, что:
  * сущие Первого круга Ада не приходят в Серединные земли, а если приходят, то маги имеют право власти над ними согласно личной силе этих магов;
  * люди также не могут самовольно спускаться в Ад, а если спускаются - становятся пищей для сущих, если сущие сумеют взять свою пищу.
  * маги не властны над сущими, находящимися в Аду.
  *сущие не властны над людьми, находящимися на земле.
  Пока стоят Земля и Ад - договор существует. И был скреплён кровью людей и сущих 13 месяца Бурь 289999 цикла от начала начал'.
  
  В зале снова зашептались. Жители Первого круга Ада время от времени попадали в лапы человеческих магов. Особенно часто это случалось с полуразумными тварями, что не знали удержу в еде, и с инкубами и суккубами, кожа которых по недоразумению не была использована для переплётения книги договоров, а потому их перемещения трудно было отследить даже адскому фолианту. Это давало им некоторую свободу действий, но и людским магам позволяло несанкционированно выдёргивать заклинаниями именно этих сущих адского мира.
  До тех пор, пока ни один маг не был пойман за руку, Ад терпел. Ведь и его создания были не без греха. Особенно низшие, что, пользуясь собственной тупостью, искали лазейки не в законах, а в толще земли. И временами изрядно надоедали людишкам, пока кто-нибудь более разумный и послушный договору, не заращивал трещину между землею и Адом. Но проходило время, земля дышала, и трещины появлялись снова...
  А ещё Первый адский круг, будучи пограничным, был весьма удобен для кулинарного туризма в аппетитный мир человеческих душ. И уж на это закрывали глаза все, кто умел. Потому договор считался нерушимым лишь в самых глубоких Адских кругах, откуда лазить за душами было труднее, и там чтили его строго.
  Страницы книги снова заколыхались: не только секретарь, многие в зале желали знать, что за существо было похищено из глубин людскими магами?
  Ведь иначе бы не разгневался Сатана. Вряд ли он пожалел бы чертёнка из приграничья.
  Наконец, снова побежали алые буквы.
  
  
'Алекто, крылатая дева'.
  
  Бесы удивлённо залопотали, какая-то чертовка жалобно всхлипнула: 'Бедная девочка!'
  Всё громче раздавались голоса, что людские маги перешли уже все допустимые границы и должны быть наказаны; что одно дело похитить пьяненького старого чёрта, и совсем другое - отставную богиню из адских недр; что демонам пора бы навести порядок на границах, а не плести козни по захвату трона. И что была же когда-то назначена двухсторонняя комиссия по людской и адской морали, именуемая также 'Магистериум морум'? Не плесенью же она поросла в самом деле!
  Дело кончилось тем, что в толпе вычислили сухонького старого демона, избранного когда-то председателем сего странного 'института по вразумлению людей' и, как он ни отпирался, уполномочили учинить строгое разбирательство в кратчайшие сроки.
  Потому что без крылатой девы нижний Ад как-нибудь проживёт, а вот круг без правителя - вряд ли протянет даже до следующего месяца.
  Отсутствие законного правителя в верхнем Аду означало полный беспредел в его горячих землях. Чем и торопились заняться сейчас многочисленные адскоподданные.
  Как только председатель комиссии по морали был выявлен и вытолкан на середину, зал тут же стих и опустел. Лишь запах палёной козлиной шерсти да покрасневшие плитки пола напоминали о том, что затишье это - временное.
  Возле трона остались двое - старенький демон, который судорожно вздыхал, вспоминая, что же за комиссию он поручился когда-то возглавлять и где остальные её члены, и Тиллит, бывшая супруга бывшего правителя, потрясённая и раздавленная неблагодарностью близких.
  Три дня и три ночи ей нездоровилось, и то место, где у людей водится иногда сердце, скребло и пилило. Но вот демоница уснула наконец сладко. И лишь дикие крики из тронного зала, располагавшегося прямо под спальней, разбудили её.
  Нет, Тиллит не бросилась сломя голову вниз из тёплой лавовой постели. Сначала она привела в порядок причёску, напудрила тело, налюбовалась на себя вдосталь... А ведь в это время вершилась и её судьба!
  И никто, ни один из многочисленных родственников (ах, а ведь даже Алекто была ей пра-пра-прабабкой!) не удосужился постучать деликатно в мозг и сообщить, что там, в зале, старый козёл теряет вместе с рогами и голову. И нужно бы успеть занять правильное место в рядах тех, кто тоже лишился верной кормушки. Успеть высмотреть нового кандидата, нужного, перспективного. Успеть броситься ему на шею...
  Тиллит не успела. Медленно и надменно проявилась демоница у опустевшего трона... И поняла, что осталась она.
  Друзья и родственники в преддверии смены политического климата шарахнулись от 'бывшей', как от чумной. Глупые избегали её, умные, бесстыдно таращась, не узнавали вполне искренне, и красные слёзы естества потекли от обиды по её лицу.
  Эх, бабы, бабы... Для того, чтобы ценила родня, особенно кровная, следует, пока ты в силе, держать её в ежовых рукавицах, а в слабости - изо всех сил вцепляться в компромат на 'родных и любимых'. Вот тогда они будут бросаться к тебе - то с поздравлениями, то с показным сочувствием, клевать в щёки, брезгливо поджимая губы и крепко держась на всякий случай 'за кошелёк'.
  Да-да, ухватить родственника 'за кошелёк' - это высший пилотаж даже для слуг Ада. Хотя денег здесь пока не придумали, но есть обещания и обязательства, которые презренному металлу вполне сродни.
  Глупая молодая демоница не знала этих премудростей. Мир её был так прост и лёгок, что, обрушившись, лишил бедняжку всего.
  Взять с неё сейчас было решительно нечего, иначе бы рядом с ней остались-таки самые жадные из 'друзей' и кровных. Однако во взгляде, брошенном на Тиллит старым демоном, читалась неожиданная отеческая забота. Он решил, что именно бывшая супруга правителя поможет ему разобраться, чем же должен был заниматься этот проклятый 'Магистериум морум'?
  
  
  1. Казалось бы, кто может проклясть повелителя чертей? А ведь могут.
  2. А что, вечные лампы есть, а вечных факелов быть не может?
  
  
  

Глава 11. На агнцев и козлищ

  
  
'Ты славную долю выбрал себе, сокол. Так и надо: ходи и смотри, насмотрелся, ляг и умирай - вот и все!'
  М. Горький, 'Макар Чудра'
  
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 12-й.
  
  Фабиус медленно ехал вдоль грязной портовой улочки, размышляя о природе фурий.
  Ветер с реки относил неприятные запахи, и желудок магистра оживился, стал подавать негромкие урчащие сигналы. Солнце перевалило за полдень, а маг ещё толком не завтракал, не считая выпитого с Заряной пива.
  Спиртное - не еда, но, если желудок здоров, оно отлично разжигает аппетит, и Фабиус то и дело переключался теперь с классификации магических тварей на грёзы о добром куске мяса, вымоченном в вине, посыпанном молотым перцем и сухим майораном и запечённом на углях.
  Однако думать сейчас требовалось именно о мире магическом. Фурия была слишком неожиданным гостем в маленьком забытом Сатаной городе. Она - глубинное создание Ада и не могла забрести в Средний мир случайно или по причине косоручия кого-то из неумелых юнцов. Лишь достаточно сильный и могущественный маг способен был проложить ей дорогу в обитель людей.
  Вообще-то фурий в энциклопедии Магистериума числилось три. Они носили разные имена, но видом своим не отличались, и потому именами Фабиус пока пренебрёг.
  Тем более что знания о числе и именах фурий могли оказаться ошибочными. Ведь эти твари в некотором роде уже выходили за рамки обычных адских существ и приближались к адским владыкам. Фурии могли бы самостоятельно заключать на земле контракты, позволь им договор, и не просто демонстрировали иную сущность, но и проводили иную волю.
  Реального опыта сношения с фуриями магистр Фабиус не имел. Всё, что он знал, было прочитано им в книгах. Как и то, что контакты с глубинными тварями Ада в первые века после заключения Договора жёстко пресекались. Лишь только человек или тварь нарушали границы дозволенного, подземный Глас единовременно достигал всех членов Совета Магистериума, чтобы они уничтожили демона и покарали глупца.
  Однако за свои 166 лет Фабиус не помнил таких прецедентов, сам Гласа не слышал и не знал магов, кои прочли бы об этом не в древних фолиантах.
  Зов Сатаны, Глас его... А слышал ли его кто-нибудь вообще?
  Аксиома Гласа никогда не оспаривалась, но уже много поколений никто не был описан даже его свидетелем. И вот фурия в Ангистерне - и где он, Глас?
  Фабиус невесело усмехнулся. Он был немолод, законы давно не казались ему незыблемыми. Почему вдруг должен был соблюдаться именно этот?
  Он коснулся магистерского амулета на груди - мёртвого и пустого, как любой придорожный булыжник. Совет Магистериума молчал, иначе знак бы сейчас вопиил и обжигал грудь.
  Молчал в своей бездне и Отец людей Сатана. А значит, Фабиус сам должен был разобраться теперь в истории с пропавшими магами и объявившейся адской тварью.
  'Минус три, плюс один', - невесело подсчитал он. Выходило, что три земных мага примерно равнялись на вселенских Весах причинности одной неземной погани.
  Фабиус был начитан, он знал, что двенадцать веков прошло с времён, когда жители земли могли как угодно сноситься с жителями Ада. Именно Договор о 'Магистерум морум' положил этому конец.
  'На земле умерли боги, и выросло семя тьмы', так говорили книги. А ещё: 'Земля дышала и лопалась, выпуская из бездны огромных тварей. Плачь и стоны были слышны от восхода и до восхода'.
  Может быть, именно с тех времён сохранились в Серединных землях развалины могучих бастионов? Остовы осыпавшихся домов из рыхлого камня? Кто знает наверняка?
  Нельзя сказать, что после подписания договора адские твари совершенно оставили людей в покое. Но равные по силам погибшим в межвременьи богам демоны глубинного Ада больше не поднимались на землю, а против прочих Сатана дал магам знания. Совет Магистериума стойко стоял на страже закона, и готов был жестоко покарать: мага - за самоуправство, тварь - за нарушение границ.
  Боги... В самых древних и тайных книгах написано, что во времена оные они мудро правили землями людей.
  Но боги погибли, отвернулись, или их и не было никогда. Лишь байки время от времени переносили с места на место бродячие проповедники. Теперь вот настало время сказок крещёных о милостивом боге.
  У Фабиуса заныла левая рука, уродство которой привычно скрывала кожаная перчатка - защита людского мира всегда была не самым безопасным делом, а теперь ещё и фурия объявилась...
  'Фурия есть свирепа неистово', - так гласила 'Багровая книга' Магистериума, повествующая о созданиях Ада и борьбе с ними. Писать её начали ещё в годы безвластия, когда любая тварь, могла самовольно объявиться в мире людей. Знания о том, как противостоять таким тварям - копились веками, но фурия...
  Не было от неё спасения. Мало кто из людей мог бы сладить с ней хитростью, силою же - никто.
  Фабиус был сейчас в Ангистерне единственным высшим магом, теоретически способным защитить его жителей. 'Уважаемый информатор', известивший магистра письмом о здешних беспорядках, могущественный член Магистериума Ахарор - давно стал немощным стариком, устранился от серьёзных дел, и лишь в силу былых заслуг занимал городское магистерское кресло. Бедняга боялся поднять голос против префекта, ибо страшился уже яда и наёмных убийц, или вообще мог оказаться предателем, выжившим из ума кретином. А фурия... Чего лукавить - фурия и для Фабиуса была лютой и верной смертью.
  Фенрир всхрапнул и вздёрнул морду: куда, мол, ты меня гонишь? Фабиус ослабил поводья, позволяя коню самому выбирать путь между кучами рыбьих потрохов.
  Фенриру дорога не нравилась, он шумно вздыхал, прядал ушами, но не решался выразить протест более явно. Чуткий конь понимал: всадник глубоко погружён сейчас в собственные мысли.
  А Фабиуса вдруг стало клонить в сон, словно солнце не подпирало зенит, а покатилось вниз, увлекая за собой его душу в города снов. Он снова сжал амулет, висящий на груди - не насылает ли кто морок? Но амулет был всё также хладен. А вот сердце отяжелело вдруг, миг - и острая игла пронзила его!
  Слабость обездвижила тело магистра, сгустила кровь в жилах, закупорила сердечную вену. Фабиус окаменел в седле, замер, хватая воздух синеющими губами.
  Фенрир тревожно заржал, затоптался на месте, замотал головой, пытаясь дотянуться до хозяина... Но тот не видел его усилий.
  Только пальцы искалеченной левой руки Фабиуса сохраняли ещё подвижность. Побывав в пасти химеры, они стали уже немного не его пальцами, и сейчас успешно сопротивлялись смертному холоду. Что холод - для огненного создания?
  Пальцы извивались, пытаясь сбросить перчатку. Со стороны это выглядело ужасно, но зрителей в столь жаркий час на улице пока не нашлось.
  Наконец, левая рука явилась миру во всей красе обожжённой до черноты кожи и скрюченных посиневших ногтей. Словно обретя силы от своей внезапной наготы, она вцепилась в родовой перстень с рубином на указательном пальце здоровой, правой руки магистра Фабиуса, и рубин вспыхнул искрящимся адским пламенем.
  Магистр ощутил, как жжёт руку оправа кольца, потом кровь его согрелась, и тут же сердечная игла растворилась, словно её и не было.
  Фабиус поднял к глазам, в которых мир всё ещё мутился, правую руку.
  Перстень был цел. Только камень в нём выгорел дотла. Родовой камень. Это означало, что род его прервался. Сын, его единственный сын и наследник, был... мёртв!
  Магистр покачнулся в седле, и сердце его заныло уже обычной земной болью.
  Сын. Как же это? Он же оставил мальчика в надёжных стенах башни, на защищённом от чужой магии острове. Да даже если бы Дамиен и заболел внезапно, магистру прислали бы голубя! Но... внезапная смерть?..
  Это могло быть только колдовством: жутким, чёрным. И месть... Месть мага тоже будет страшна!
  Фабиус коснулся изуродованной рукой шеи коня, который всё ещё нервно переминался с ноги на ногу.
  - Ничего, - прошептал он. - Ничего, мальчик. Не торопись, мы с тобою везде поспеем.
  Магистр заметил отсутствие перчатки, спешился нетвёрдо, оступился на вонючих сизых потрохах... Поискал перчатку глазами, нагнулся за ней, морщась от запаха...
  И тут же конь ударил копытом.
  Фабиус, выпрямился, успев, в прочем, подхватить перчатку, замер. Прямо на него надвигалась толпа не меньше чем в дюжину вооруженных оборванцев!
  - Га! Да вот иде ентот маг! - взревел один, ширококостный, заросший до самых глаз чёрной бородой, и взмахнул топором.
  По ухватке было видно, что бродяга - бывший кузнец.
  - Эка цаца! Мы их караулим, а оне тут променаж делают! Амбрэ тут им! - поддакнул худощавый, остротою лица похожий на мышь.
  По одежде было видно, что это - проворовавшийся слуга или камердинер.
  Фенрир оскалился и снова стукнул копытом. Магистр огладил его, успокаивая. Оборванцев он не боялся. Чтобы окоротить их, достаточно было показать спрятанный под рубашкой знак Магистериума - медальон с нестерпимо-синим камнем.
  - Вы уверены, что потеряли именно меня, добрые люди? - спросил он с усмешкой.
  - Чёй-то мы те добрыё? - взвизгнул худой коротышка с тяжёлым копьём наперевес.
  Копьё выглядело устрашающе только издалека, на деле же было старым и рассохшимся.
  Магистр улыбнулся в бороду, вскочил на коня и расправил кисть левой руки, готовясь надеть на неё перчатку.
  Этого жеста и уродства кисти достаточно было, чтобы потешное воинство шарахнулось.
  - А ну - прочь! - возвысил голос магистр.
  - Звиняйте, мейгир, - проблеял парень, похожий на менестреля. - Но нам велено вас... того.
  - Уконтропупить! - хохотнул кузнец.
  Магистр нахмурился и провернул на безымянном пальце невзрачное серебряное кольцо - концентратор помыслов.
  - И кто же приказал вам такую чушь? - осведомился он с усмешкой.
  - А это, значитца, хозяин наш, Клёпка Барбр, - разъяснил кузнец.
  Менестрель качнулся вперёд. В руке у него была тонкая шпага без ножен, похожая на вертел, что служит оружием ярмарочным шутам. Глаза его были широко раскрыты и не моргали.
  - И что ж вы, так и искали меня толпой по всему городу? - почти ласково осведомился магистр, уже почуявший над людьми тонкую пелену колдовского морока, подчинившего их воли.
  Он крутил кольцо, медленно перехватывая 'вожжи' этого странного управления. Ему не хотелось никого убивать без дела, и он тянул время, проникая с каждой секундой всё глубже в нити паутины, захватившей некрепкие сознания.
  - Нет, нет, мейгир... - бормотал менестрель.
  Он был уже весь во власти мага, чего нельзя было пока сказать о прочих.
  - Мы в засаде на тебя сидели. С утра. А ты не едешь и не едешь. Велено было убить тебя тихо, да бросить рядом мягкие буковые плашки с письменами, что, мол, убили тебя крещёные.
  Парень отбросил шпагу, сел в грязь. Глаза его подёрнулись влагой, по щекам, оставляя грязные извилистые дорожки, потекли слёзы. Он заморгал и стал разуваться, словно бы он устал и готовится к отдыху.
  Коротышка покосился на 'менестреля' и тоже сбросил с плеча тяжёлое копьё. Лица других бандитов поскучнели, обмякли. Только кузнец ещё грозно таращился на магистра, не понимая, почему топор в его руках становится всё тяжелее.
  - Барбр, - пробормотал Фабиус, объезжая нелепое воинство. - Барбр...
  Он уже где-то слышал это имя. Скорее даже читал. Но где? Не в том ли письме, что прислал ему Ахарор?
  Точно! Селек Барбр, он же - Клёпка Барбр, возглавлял, по словам старого мага, теневой, преступный мир Ангистерна и его окрестностей.
  Но зачем городскому отморозку понадобилось губить своих людей таким нелепым и бессмысленным способом? Или он надеялся, что Фабиус именно сейчас будет особенно слаб? Но почему?
  Магистр нахмурился. Засада ждала его на самой окраине города, здесь можно незаметно покинуть Ангистерн через Коровьи ворота. Неведомый противник предполагал, что маг отправится с утра за ворота? Потому люди его должны были встретить Фабиуса на обратном пути, возможно раненого, и уж точно - усталого и обессиленного?
  Похоже на то.
  Но магистр спутал бандитам карты - отправился распивать пиво в рыбачьем трактире. Вот разбойные люди и утомились сидеть в засаде. Бандиты - не стражники, они плюнули на приказ и пошли разыскивать Фабиуса. Тем более что страха к нему на тот момент не имели, оплетённые колдовским мороком.
  Но куда, по мнению этого 'барбра', должен был ехать магистр? Неужели на поимку фурии? Значит, разбойник знает, что Фабиус видел её? И знает, где она прячется? И место это где-то за стеной города, вблизи Коровьих ворот!..
  Барбр... На языке басаков это слово означает 'маску, личину, что одевают на древние звериные праздники'...
  Фабиус достал из седельной сумки письмо старого магистра и развернул его свободной от поводьев рукой:
  '...Особенно волнует меня некий разбойник по имени Селек Барбр, он же Клёпка, что неуловим для городской стражи совершенно, чего не бывает в городах приличных, ежели они так же малы как наш...'
  Не бывает, если стража не куплена... Да и кто знал о том, что Фабиус видел фурию? Кто мог следить за ним? Префект? Но префекты не отдают разбойникам приказа напасть на действительного члена Магистериума. Это же смертельное безрассудство, которое может быть наказано до третьего колена.
  Фабиус покачал головой. Похоже, не следовало отправляться на поиски фурии, пока он не разгадает сию шараду и не поймёт, кто же охотится за ним.
  Картина становилась всё более странной - префект не станет нанимать бандитов, но ещё более нелеп союз фурии и разбойников! Ей нужен посредник, маг в звании магистра, не меньше. А магистр не снизойдёт до черни. Это Фабиус с его пренебрежением к чинам и рангам мог запросто распивать пиво за одним столом с рыбаками. Если бы тот же Грабус увидел подобную распущенность - водой бы пришлось отливать...
  Что же делать? Медлить нельзя. Тварь голодна, и жрать ей нужно каждый день. Ночью она убьёт ещё одну горожанку или крестьянку, что заночует у городских стен. Взрослую или дитя - душа у них равновесная.
  Деревенская баба - не такой уж большой урон. Но пусть даже и горожанка... Разве ценнее истины маленькая человеческая жизнь?
  О жизни женщины или ребёнка он и не подумал бы ещё утром. Чего думать о малых, кого даже переписчики не вносят в свой лист? Вот только игла, пронзившая теперь его сердце... Жизнь сына, ещё не вошедшего в возраст. Такая же маленькая никчёмная жизнь, что не проставишь в переписном листе. Но как же больно...
  Сердце снова кольнуло - отозвалось отдалённым эхом пережитого.
  Как же так вышло? Что могло случиться с Дамиеном в колдовской башне? Под защитой магических стен и верных слуг?
  Фабиус мог увидеть сейчас, что происходит на острове Гартин, разве что, в магическом зеркале. Но это потребовало бы от него огромного расхода сил, а на второй чаше весов сидела, охорашиваясь, фурия.
  Нужно было скрепить сердце и ждать вестей из дома. Ждать, запретив глазам слезиться даже от яркого солнца. Заставить себя улыбаться встречным торговкам рыбой, что в восхищении глазели на хорошо одетого всадника на породистом коне, гадая, кто он - знатный господин или разбойник?
  'Ведь это, в общем-то, почти одно и то же', - было написано на их лицах. Но этого они и сами пока не прочли, не имея зеркала под рукой.
  Ангистрен - город, где люди чутки к теням, что паутинными плащами тянутся за каждым из них. Даже глаза простолюдинов здесь странно тревожны. И стены домов пропитаны тенями.
  Будь Фабиус фурией, он бы и сам выбрал это место, чтобы воплотиться в мире земном: 'здесь, под каждым ей кустом...' Где же он это прочёл?
  Фабиус улыбался, тем бодрее, чем больше боли будили в нём мысли. Он дал себе слово не думать пока о доме. О первых годах маленького Дамиена. О том, как он забирал его, годовалого, из рук кормилицы, чтобы первый раз посадить на коня. Потому и Фенрир так любит мелюзгу - на нём до сих пор следы магического морока...
  Нет! Он не будет сейчас вспоминать о сыне! Путь даже каждая стена Ангистерна начнёт чертить тенями его лицо!
  Скверная история родилась в этом городе, где когда-то были повешены трое, что пошли против мнения всех. Тогдашние маги желали спасти город, а что вышло? Видно, проклятье зависло над ним с тех пор.
  Фабиус мысленно пронумеровал все тайны:
  1. исчезновение магистров, практикующих и действительных членов магического сообщества;
  2. странное поведение префекта, наводнившего город магическими кубками, которые, по ещё неизвестно какому сигналу, превращают вино в яд;
  3. фурия...
  И ещё это нелепое нападение местного отребья из воровского квартала. Словно бы весь город, как ёж, ощетинился против него...
  Или - не весь?
  Фабиус вспомнил вполне доброжелательных рыбаков и решительно повернул коня на более широкую улочку, где можно было найти трактир почище. Голод покинул его, и уже разумение требовало подкрепить силы, собраться с мыслями и вызнать про этого 'барбра'. И никаких больше серебряных кубков!
  
  Маг проехал по улице мусорщиков и свернул на улицу ткачей. Там он и углядел не новое и не старое здание, с коновязью и довольно чистым крыльцом. Вывеска гласила 'У Марьяна вино слаще!'
  'Ну, что ж, - отстранённо подумал магистр. - Вот и узнаю, какое вино тут почитают за сладкое'.
  Трактир был темноват, народу в нём, несмотря на час полуденного покоя, хватало, а вино подали южное, густое. Действительно из сладких сортов винограда, которые на склонах здешних земель не растут, холодновато тут для них.
  Много путешествовавший магистр опознал плохо выдержанное азанское, называемое также 'акут', заказал целую бутылку, велев открыть при нём. Налил, выпил, съел, не чувствуя вкуса кусок пирога с вездесущей рыбой. Ещё выпил.
  Смерть сына сделала для него мир тусклым, а еду - лишь обязанностью жить, чтобы не умереть раньше, чем свершится месть.
  Он ел и с удивлением ощущал, что нигде у него не болит, не мучают тяжёлые мысли и не опускаются руки. Он словно бы лишился не сына, а части самого себя - а это совсем не так больно. Видно, чувства хранили его, отказали, чтобы он не воспользовался ими сейчас к своей беде. Чтобы мог жить и дышать, пока не придёт его время.
  Время... Что для времени человеческая беда? Не время медлило, ожидая пока Фабиус решится воплотить свой магический дар в наследнике. Это он тянул, не желая прибегать к проверенным ритуалам.
  Но по-иному не выходило. Бастарды рождались абсолютно лишёнными дара волшебства, и Фабиусу некому было передать свой опыт даже формально, усыновив незаконно рождённого сына. Тогда и решился он на древний магический ритуал, вынувший половину его души. И вот пришло время, когда душа умерла вся.
  Магистр тяжело поднялся и отправился во двор отлить. Выпитое прошло сквозь него и вышло прочь, не задерживаясь, и даже не прервав горьких мыслей.
  Возвращаясь, Фабиус заметил в углу двух новых гостей - бандитского вида молодчиков. Они то спорили вполголоса, то 'ударяли по рукам', то опять начинали спорить. И слова долетали тревожащие:
  - ... чтоб по семь остолпов да за два греха? - вопрошал, пришепётывая, бородатый и косоглазый.
  - Да подпа ли тебе? - второй, тощий, плохо бритый, с впалыми щеками, говорил с присвистом, словно у него болели зубы.
  - А не всё себе - иное в залог! - стучал кулаком по столу первый.
  - Не сторкаемся! - злился худой.
  Так они перепирались, пока бородатый не рявкнул неожиданно громко:
  - А не хо - так пошли до бани!
  На спорщиков заоглядывались, тут же отворачиваясь, впрочем, чтобы не доводить до беды.
  Фабиус в своих скитаниях вполне изучивший воровской жаргон, понял, что двое торгуются о награбленном. И, что бородатый требует поискать справедливости у некого главаря.
  Магистр задумчиво допил вино, плеснул остатки на стол и нарисовал пальцем руну, размывшую совершенно его лицо для посетителей трактира. Услышанное было шансом разузнать про 'барбра', и он решил, что это удача сама зовёт его за собой.
  Бандиты тем временем встали, пошлёпали к дверям, не расплатившись, но пообещав что-то трактирщику.
  Магистр тоже поднялся, бросил на стол монету и вышел следом.
  Двое потянулись дворами, а Фабиус подошёл к коновязи, похлопал Фенрира по шее, сбросил плащ на сено у его морды. И тут же фигура мага как-то осела, съёжилась, а на луку седла взлетел крупный воробей.
  Воробей чирикнул, оправил перья клювом и вспорхнул. Куда - уже было и не рассмотреть, больно мелкая птица.
  На сене же остался вздремнуть после обеда путник, накрытый плащом магистра. А, может, и морок, да только Фенрир, привыкший к таким метаморфозам хозяина, не позволил бы местному ворью проверить.
  
  На первый взгляд кажется, что именно ночь - самое подходящее время для воровского промысла. На самом же деле люди воруют согласно не времени суток, а собственному укладу, который в Ангистерне был вполне подходящим для любого часа.
  Как только солнце склонилось к югу, и недолгая жара спала, на улицы города тут же высыпали не только мастеровые да семейные, но и нищие всех сортов, мелкие воришки, бандиты и крупные воры, вроде судейских и приказчиков.
  Все они успешно делали свои дела, и только двое наших знакомцев, худой и бородатый, никак не могли разрешить свой спор. Мало того, конфликт между ними всё разрастался, всплыли уже прошлые грехи и обиды, а на рукоприкладство бандиты всё не решались по причине трезвости и трусости. И виноват ли был в этом серенький воробей?
  Худой и бородатый дошли сначала до жилья ростовщика, откуда их прогнали не без участия ехидно чирикающей птицы, потом добрались до совсем бедного с виду трактира, больше похожего на бандитский притон, но и там у них тоже не задалось, потому что средних размеров, но довольно наглая крыса, не посчитала, что люди в трактире действительно авторитетны по воровским меркам.
  Пришлось бедолагам искать правды дальше. То крыса, то воробей всё чаще слышали, как поминают бандиты некого главного над всеми ворами Клёпку, потому звери не унывали, промышляли по дороге крошки, и то и дело меняли личины. Вот уже и улицы стали пошире, и дома - поосанистей, и торговая Ярмарочная площадь, судя по запаху скотобойни, находилась где-то совсем рядом.
  Солнце показывало третий час пополудни, когда два вора остановились у довольно нарядного трактира, на этот раз расположенного для горожан весьма неудачно, в тупике, рядом с торговыми рядами. А, значит, и до дома префекта тут было - рукой подать.
  
  
  

Глава 12. Не промахнись!

  
  
'Справедливость напоминает оружие. Оружие может купить и враг, и друг - стоит лишь уплатить деньги'.
  Рюноскэ Акутагава, 'Слова пигмея'
  
  Первый круг Ада Великой Лестницы Геенны Огненной.
  Зеркальный зал и темница.
  Численный год Дракона, день его 12-й.
  
  Теперь обратимся к Первому кругу Ада, чтобы пояснить, почему магистр Фабиус так и не дождался Гласа Сатаны, хотя в Верхнем Аду тот прозвучал достаточно грозно.
  Всё дело в дьявольских чинах и рангах. Сатане, да и его самым горячим приспешникам, не пристало снисходить до общения с миром земным. Глас его должны были доносить до двуногих некие уполномоченные из Первого круга Ада. Разумеется, под бдительным и неусыпным контролем самого Правителя.
  Вот только не везло Первому кругу с исполнительными правителями. Особенно последние лет пятьсот.
  К власти в Верхнем Аду пришёл сначала сущий гад, потом сущий осёл, а потом и сущий козёл. Контроль за 'гласами' свалили на некую комиссию по человеческой морали, и поплыла она без руля и ветрил, пока не затерялась совершенно.
  Была и чисто техническая проблема. Дело в том, что обладать Гласом обычные черти и демоны в массе своей не могли, и в помощь им было создано Магическое зеркало, через которое какое-то время и поступали на Серединную землю Гласы.
  Сатана по первости спрашивал с верхнего Ада строго: как там надзирают за людьми? (С новыми игрушками всегда поначалу носятся, как и с новыми договорами).
  А потом Отец людей потерял интерес к игре в человечков. Он удачно женился, отбыл в свадебное путешествие. После решил показать супруге ещё неизведанные земли в огненных недрах...
  Время в Аду тянется медленно. Создания его живут долго, очень долго. Пока не истончатся и не развеются от бессмысленности бытия, если конечно, раньше никто не прибьёт.
  Молоденькой глупышке Тиллит, например, уже стукнуло триста. А ведь она пока не видала даже пресловутой сатанинской супруги.
  В общем, за всей этой подземной расслабухой как-то позабылись детали договора с двуногими. Души в Ад поступали исправно, границы кое-как блюлись, и этого было достаточно.
  Да и люди усиления контроля не алкали. Церкви Сатаны росли в каждом городе, ежедневно напоминая смертным о смирении, призрак полного уничтожения перед ними больше не маячил, а мелкие беспорядки в Серединных землях двуногие привыкли терпеть задолго до Сатаны с его заморочками.
  Думаете, Сатана выступил благодетелем человеческого рода, наведя порядок в отношениях между людьми и тварями?
  Прочь, наивность! Он заботился о желудке. Ведь, если бы нечисть выела людей под ноль, а удержу она не знает - так уж устроена, то адский мир лишился бы регулярности в притоке душ, служивших его жителям лакомой и полезной пищей.
  Понятно, что выжили бы создания Ада и на подножном корму, но Сатана оказался дальновидным правителем, и насаженные кем-то грядки велел не топтать. Он и сам был охоч до нежных паров, оседающих из Серединных земель.
  Таким образом, на текущий момент дело обстояло так: люди размножались относительно привольно, не считая безобразий отдельных полуразумных адских тварей, которым даже иногда ставили на вид, но управлять землёй никто уже, в общем-то, и не рвался. Не было у тройки последних правителей Первого круга Ада интереса руководить смертными.
  За пятьсот лет вся система контакта пришла в расстройство. Бумаги потерялись, свидетели разбежались, и теперь старый опытный бес Пакрополюс и молоденькая бывшая супруга правителя Тиллит едва отыскали Магическое зеркало в заросшем пылью зале, пол которого был усыпан странными железяками да шипастыми костями гурглов, сваленными здесь, наверное, для устрашения двуногих.
  Пакрополюс, обрадованный, что, наконец-то, нашлось нужное место, и требуется всего лишь возопить и найти виноватых (а вопить и искать виноватых он умел исключительно хорошо), сел в массивное кресло, стоящее напротив грязного стеклянного овала, приосанился и торжественно изрёк:
  - Низкие твари! Вы нарушили законы!..
  - ...коны-коны-коны... - ответило Пакрополюсу эхо.
  Более же не произошло ничего.
  - Явитесь же пред моими очами! - гаркнул Пакрополюс, подавился от усердия слюной и закашлялся.
  - Может, надо его протереть сначала? - робко предположила Тиллит и ткнула пальцем в зеркало.
  Пакрополюс хмыкнул, но не стал мешать женщине делать глупости. Длинная жизнь убедила его, что занятие это - самое бессмысленное из возможных.
  Тиллит прошептала заклинание мокрой тряпки, потом заклинание сухой тряпки... Критически посмотрелась в заискрившуюся поверхность, но не увидела себя во весь рост, а ведь зеркало должно было вместить её целиком, такое оно было огромное.
  Тогда демоница материализовала тряпку и сама прошлась по углам, где пыль сумела укрыться от заклятий.
  - Ну? - нетерпеливо спросил Пакрополюс.
  Был он седоват, осанист, и у людей, одетый соответственно, мог бы сойти за адвоката. Вот только лицом не вышел, оттого и накопил ума. Смазливый демон, как и любой симпатичный земной парень, тоже глуповат, и вообще не сумел бы отыскать в лабиринтах под тронным залом эту заброшенную комнату для контактов с людьми.
  Тиллит с удовлетворением оглядела себя в зеркале всю, от коротких кудряшек до маленьких ножек, и отошла в сторонку. На всякий случай на линии возможных неприятностей лучше оставлять мужчин.
  - Низкие твари! Вы нарушили за... - начал опять Пакрополюс, но тут же осёкся, не дожидаясь эха.
  Да, зеркало теперь прекрасно отражало его лицо, но больше-то оно ничего не отражало!
  - Ну, пожалуйста, заработай? - прошептала Тиллит.
  Зеркало не отреагировало и на это.
  Тогда Тиллит обошла невоспитанное стекло с тыла и возмущённо взвизгнула: спереди-то было гладко, а сзади торчали металлические шары, прутья и шестерёнки!
  - Так этот 'Глас' не магический?! - взревел Пакрополюс, тоже сунувшись зеркалу в тыл.
  - Куда там, - фыркнула демоница, трогая железяки. - Обычная механическая игрушка.
  - А у магов тогда что?
  - Ну явно не ретрансляторы воли. Мини-зеркала, наверное, вроде медальонов или перстней. На квантовой тяге, я думаю.
  - Но как же так вышло?
  Тиллит вздохнула, протёрла усилием воли каменный табурет, валявшийся в углу, поставила его взглядом и уселась, устало поджав ноги. Ей пока трудно было творить магию без слов.
  - А какой из старого козла был маг? - грустно спросила она, листая картинки прошлого внутри себя. - Не лучшее, чем из старого осла или гада.
  - Но ведь кто-то изобрёл и чинил потом всю эту дрянь! - Пакрополюс пнул железную машину.
  - Проклятый Борн, я думаю. За что-то же его прокляли? Ведь не за людоедство же, как шушукаются чертовки. Что же плохого в людоедстве? Души людей от этого не портятся, и всё равно стекают к нам. А вот если Змеедержец проклял Борна за страсть к немагическим вещам, а после помиловал, когда тот изобрёл ему зеркало... Ну, или наоборот... Или это Ослябикус его проклял?
  Пакрополюс стоял, открыв рот. Тиллит проявила сейчас просто невероятную для женщины прозорливость. Первым проклял Борна, конечно же, сам Сатана, но ведь и прочие власть имущие проклинали потом за что-то инкуба дополнительно!
  Слова Тиллит следовало проигнорировать, как того требовал этикет... Но как это сделать, если для починки зеркала требовалось немедленно найти мастера? А если это и в самом деле проклятый Борн?!
  Пакрополюс пошарил мысленно в Верхнем Аду, отыскивая инкуба, но токи сознания его молчали. Старый демон слыхал, что Борн был весьма умел в сокрытии помыслов... Где же он прячется?
  Пакрополюс уставился на демоницу. Та скромно потупила глазки. Она уже усвоила, что лучшее оружие слабой женщины - вовремя прикинуться дурочкой. Спасибо родственникам - научили. И Тиллит старательно изображала недоумение, размышляя, не выторговать ли себе местечко в этой идиотской комиссии по морали? Мужика-то у неё теперь тю-тю, надо учиться выживать самой!
  
  ***
  Когда Правители меняются, про узников иногда забывают. Забыли и про Борна.
  Он дремал, прислонившись к холодной стене темницы, когда сон его вдруг потёк видениями.
  Сначала внутреннее зрение инкуба растворилось в средоточии огня, которое заменяет демонам жидкости тела и душу, потом поднялось над адскими землями и понесло его в мир людей.
  Инкуб увидел, как горы и долины бегут внизу, словно он птицей летит над землёю. Как река выпрастывает свои рукава. Как вырастает посреди реки остров, а на нём - высится колдовская башня...
  И как земля содрогается вдруг! Это молния ударяет в соломенную фигурку человека, названного Киником. А в пентаграмме башни... Там окончательно гибнет то, что осталось от Аро...
  
  На глазах Борна выступили кровавые слёзы, потекли по щекам, закапали на обнажённую грудь. Демоны не имеют слёзных желёз, но в минуты отчаяния и боли в глазных яблоках лопаются многочисленные капилляры, по которым течёт их огненная кровь.
  Борн знал - видение не обмануло его. Аро - мёртв. Он не успел его спасти, не смог сделать ничего.
  НИ-ЧЕ-ГО!
  Стены темницы отозвались стонущим эхом. 'Хвост' сочувственно ткнулся в ладонь Борну, обвился вокруг запястья...
  Инкуб сидел недвижно - горе сделало его тело тяжёлым и непослушным.
  Локки высунул алый язычок и начал слизывать стекающие по телу сущего горячие капли. Инкуб сначала не замечал осторожных касаний маленькой твари, но 'хвост' напился 'слёз' и больно ткнулся в ладонь. Потом ещё раз, ещё...
  Борн опустил глаза и заметил металлический блеск во рту у помеси червяка и змеи. Он вытер кое-как лицо и погладил существо, обвившее его руку.
  - Э... Да, тебе же больно, Локки, - прошептал он. - Ты же подавился, бедняга. Ну-ка открой рот... Открой? Что там у тебя?
  Борн поймал существо за голову, надавил на подчелюстные мышцы, разжал зубастую пасть и осторожно извлёк... амулет-ключ!
  Остатки слёз с шипением высохли на его теле. Он, продолжая поглаживать пальцем голову Локки, встал и примерил ключ к цепи. Задержал дыхание, глядя, как поддаётся тяжёлый замок... Прыжком отскочил в сторону, опасаясь сопутствующего размыканию заклятья...
  Однако ничего особенного не случилось. Лишь цепь упала и осталась лежать в своём углу.
  Борн ощупал ошейник - снять его он не мог, но в чём вред ошейника, если нет цепей?
  Мрачный лик свободы замаячил вдруг перед инкубом, но сначала нужно было ещё одолеть дверь и решётку из адского дерева.
  
  ***
  Утомившись спорить с Тиллит, Пакрополюс обессиленно рухнул в кресло. Ну что за упрямая баба? Возьми да подай ей место советницы в комиссии по людской морали! Чего там бабам-то делать? Перед кем задом крутить?
  Старый демон возлагал на дурочку большие надежды: поматросить, так сказать, и отпустить на все четыре стороны. Но проглядел в такой милой с виду особе коварную демоницу!
  Да и как он возьмёт её в комиссию? Это дело правителей, назначать туда нужных, или наоборот, ненужных подданных. Тут уж как повезёт: поскачешь сановным бесом, или станешь козлом отпущения. Ни от тебя самого, ни от должности это не зависит.
  Сам-то Пакрополюс попал в комиссию по людской морали случайно, получив эту незавидную синекурочку в придачу к карточному долгу. Он и в подробности-то никогда не вдавался, в чём состояла сия смешная работа по надзору за людьми. Двуногие - вопрос кулинарный, не повар же он, в самом деле, чтобы разбираться в них? И вдруг вопросом жизни и смерти стало вспомнить - а за каким овощем создавалась эта самая 'Магистериум морум'?
  Пакрополюс начал копаться в воспоминаниях, вороша слой за слоем. Прожил он не одну тысячу лет, и последние лет пятьсот память стала его подводить, пряча нужное и подсовывая всякую ерунду.
  Несомненно, двенадцать тысяч лет назад, когда был заключён этот проклятый договор с людьми, из Ада на землю действительно изливался настоящий магический Глас. Проблемы возникли, когда к власти в Первом круге Ада пришёл правитель Змеякобус Змеедержец, которого в кулуарах именовали попросту Гадом. К обязанностям надзирать за людьми он относился с таким пренебрежением, что Магическое зеркало стало давать сбои.
  Тонкая магия требует постоянной не менее тонкой настройки. И когда к власти пришёл правитель Ослякобус зеркало ему вообще не подчинилось. В нём что-то вроде бы подшаманили, а проклятый Борн получил тогда неожиданную и вполне приличную должность при троне. Хотя в сообществе бесов уже ходили слухи, что Борн злоупотребляет механикой и способен покалеченному чёрту так привинтить вместо головы шар, наполненный шестерёнками, что бедняга будет ходить с этим шаром словно заводная шкатулка.
  Потом старый осел понял, какого джинна может выпустить на волю этот несносный Борн. Создания Ада и без того почти бессмертны. Если калек чинить, привинчивая им утерянные конечности, а то и головы, Ад перенаселится. Чем кормить эту прорву? Как ей управлять, если без голов она станет ещё тупее?
  И Ослякобус, видимо, проклял Борна, лишив его милостей и должностей пожизненно. А чем ещё насолишь инкубу? К прочим проклятиям они весьма устойчивы.
  Проклять-то проклял, но что произошло с Магическим зеркалом? Не тогда ли к нему стали обращаться совсем уж редко?
  Ну а в последние двести лет, когда правил этот выживший из ума и магического дара козёл, то есть правитель Якубус, и не могло быть, наверное, никаких сношений с людьми. Зеркало сломалось, а Якубус был не тем чёртом, что сумел бы создать настоящий магический предмет.
  Как он стал правителем? А всё интриги, интриги... Бесовская ложа интриговала против конклава демонов, вот и доинтриговалась - черти под шумок узурпировали власть, посадив на трон, как водится, самого бездарного и тупого...
  Старый демон покосился на Тиллит, не позабыла ли она уже свою пустую идею выбиться в моралистки? Но та сидела, надув губки, и позиций сдавать не собиралась.
  Пакрополюсу, в общем-то, и не жалко было бы принять демоницу хоть в лигу адских девственниц, приди это в голову ему самому. (Всё равно он не имел права никого никуда принимать). Но поддаться на шантаж бабы?
  
  ***
  Борн тем временем химичил с магической дверью. Да, к ужасу прочих созданий Ада, он был знаком и с химией. И знал, что будет, если смешать тёртый заколдованный камень и мёртвую кожу существ глубинного Ада, катализированную живой кровью демона.
  Кровь была у него в избытке, а поскрести ошейник из кожи гургла можно было об ту же каменную дверь. Пропорций он не помнил, но со второй попытки дверь ослепительно вспыхнула и сгорела дотла.
  К сожалению, вспышка не укрылась от стражи. Борн долго слушал стук собственного сердца и гул перебранки, наконец, раздалось совсем близкое:
  - Нет, ты иди! Это я вчера проверял крайний коридор!
  - Ах ты, ленивая свинья!
  - От гуся слышу!
  - От гуся?
  - А ты - баран! Баран, бе-е!
  Донеслись звуки потасовки, звон алебард...
  Борн кинулся в свой угол, кое-как приставил к горлу цепь, вжался в камень. Стражники были бы смешны, не сиди он сейчас взаперти, в каменном мешке, где его магия почти не имела силы, разве что предвидение баловало иногда случайными картинами с воли.
  Потасовка завершилась, судя по звукам, со счётом 2:1. Двое пошлёпали назад, волоча за собой алебарды, а третий направился, прихрамывая и ругаясь, к камере Борна.
  Дохромав, он изумлённо уставился на узника через решётку из адского дерева. Да так и замер, открыв рот.
  Стражник - профессия унизительная для свободолюбивого адского племени. В стражники нанимается самое низкое отребье Ада - полусущие-полусвиньи, жалкие плоды соития со зверями любвеобильных чертей. Они почти лишены магической силы и отвратительно глупы.
  Но ведь и Борн таков же! Зачем он обратился со своей бедой к Правителю Первого круга Ада Якубусу? Не проще ли было самому подняться в земной мир?
  Закон?.. Да разве можно надеяться в этом мире на соблюдение иных законов, кроме физических?
  'Вот если плюнуть на камень - слюна испарится. А если плюнуть стражнику в морду - не факт, что он решится поднять решётку и вломить пленнику древком алебарды, - размышлял Борн. - Можно бы рискнуть, плевок - дело оскорбительное. Но, если встать, даже эта тупая свинья сумеет заметить, что цепь не прикреплена к ошейнику...'
  Стражник продолжал пялиться на решётку. Ему явно не хватало чего-то в оформлении камеры, но он не мог сообразить, чего именно.
  Борн сжал кулаки: ну войди же? Разберись, что происходит? Подними решётку! Однако стражник только хлопал глазами. Коротенькие белые ресницы торчали иголочками, делая его физиономию ещё больше похожей на свиную.
  Борн напряг бицепс и снова расслабил руку. Плоть плохо противостоит копьям и топорам, даже если оружие не заговорённое, а на это не стоит и надеяться.
  Наконец, стражник догадался, что дверь исчезла. Он потрогал решётку, чтобы убедиться, что уж она-то на месте, хрюкнул от удивления.
  - Эй ты, мразь? - окликнул он Борна.
  Тот не поднял головы. Огрызнуться он мог, но вряд ли это разозлило бы стражника настолько, что тот решился бы на близкий контакт. А значит - не стоило и сил тратить.
  Свиномордый стражник снял со стены факел, внимательно осмотрел решётку и, почесав в затылке, потопал обратно. Сейчас он сообщит о происшествии начальнику стражи, тот вызовет мастеровых чертей... Полчаса-час и весь план побега может рухнуть!
  Борн кинулся к решётке. Вот же дурацкое дерево! В огне не горит! Магии не боится! Он научился писать на нём, выжигая тоненькие дорожки, но прогорало от этого дерево едва ли на волос, да и смесь 'чернил' была сложной.
  Локки, всё ещё изображающий браслет, разогнулся и впился зубами в решётку.
  - Ты чего, дурной? - пробормотал Борн. - Отравишься!
  Но рептилия грызла дерево с явным удовольствием.
  'Стоп, - подумал Борн. - Не боится огня и магии. А как же его обрабатывают? Да, костями же! Оттого и решётка была отгорожена от пленника дверью!'
  Он попробовал сделать что-то с твёрдым древом ногтями, не сумел, плюнул на сантименты и вцепился зубами, как Локки.
  'Ничего, - думал он. - Сломанные зубы отрастут. Главное - перегрызть хотя бы одну перекладину, чтобы просунуть голову. Плечевой сустав можно и вывернуть, не сдохну. Только бы скорей. Тупые охранники вполне могут призвать по причине ЧП и магическую стражу, а уж от духов не укроется ничего!'
  Борн торопился. Он не знал, что по случаю смерти Правителя свободолюбивые духи стражи давно разлетелись по своим делам, и темницу охраняли теперь только свиномордые, слишком недалёкие для того, чтобы сообразить, что время безвластия новый правитель всё равно вычтет из их зарплаты.
  Челюсти ныли, горло свербело, пот заливал глаза. Адское древо - не строевая сосна, но и не кустарник, стволы на решётку пошли потолще руки инкуба.
  Инкубу казалось, что он целую вечность давился жёстким деревом, прежде чем перекладина истончилась на треть. Посчитав, что этого достаточно, он изо всех немагических сил навалился плечом.
  Древо треснуло, острый обломок глубоко воткнулся в руку, но Борн, не обращая внимания на боль, уже просунул голову в отверстие. К боли ему было не привыкать. Тем более что в дальнем конце коридора уже возникли шлёпающие звуки. Так ходила босая тюремная стража.
  Инкуб змеёй протиснулся в проломленное отверстие, шлёпнулся на пол, поднялся, цепляясь за решётку. Отдышаться не было ни времени, ни возможности.
  Он обернул Локки вокруг запястья, зажал ладонью кровоточащее плечо, чтобы сияющие капли не выдали его, и побежал в противоположную шлепкам сторону.
  
  ***
  - Ну, сама подумай, зачем тебе эта должность, женщина?!
  - Ах, вся проблема в том, что я - женщина? - Тиллит изогнула губы в усмешке. - Ну тогда твоя проблема в яйцах! Отрежь их и брось свиньям! Подумаешь - не сумеешь починить это стекло, и Сатана превратить тебя в золотой фонтанчик? Ах, я и позабыла, ты же ещё не Правитель. Пожалуй, это будет фонтанчик из козьего дерьма?
  Удивительно, какими обидными показались Пакрополюсу такие простые оскорбления. Может, он интуитивно ощущал свою похожесть именно на козла, и Тиллит плюнула в самое больное пятно на его самолюбии? Вот назови козлом иного - он только засмеётся. А назови петухом, так, может, и убежать не успеешь. Кто к чему слаб, тот на то и реагирует.
  А может быть, в роду у Пакрополюса действительно были в каком-то колене обычные козлы? Потому что слова Тиллит просто вывели его из себя.
  - Да как ты смеешь, проклятая ведьма! - взревел он.
  Тиллит захохотала: вот и соскочил с уважаемого демона весь лоск его многотысячелетней мудрости! Кто козлом родился, тот таковым и умрёт!
  Пакрополюс тоже понял, что выставил себя в глупом виде. 'Да и, в конце концов, с чего он взял, что этой женщине что-то известно о Борне? - осенило его запоздало. - Он сам - глава высочайшей комиссии, это у него есть право потребовать, чтобы Борн явился сейчас же под его очи! Если проклятый Борн жив и рискнёт не выполнить повеление, тогда... Тогда... Вот тогда и можно будет подумать над словами Тиллит!'
  Пакрополюс приосанился, откашлялся и возгласил:
  - Приказываю Борну, называемому Проклятым, явиться сюда живым или мёртвым!
  
  
  ***
  Стражники в чём-то туповатые, а побег распознали быстро. Борн нёсся по длинному коридору лабиринта, а ему уже наступали на пятки. И силы были не равны.
  Двое суток инкуб не ел, не спал и не знал покоя. Раны его затягивались всё хуже - даже кровь свернулась пока не до конца, и он вынужден был зажимать ссадину на руке, чтобы не оставлять за собой след из пылающих капель.
  А шаги за спиной шлёпали всё громче. Стражники бежали молча и упорно, словно охотящиеся свиньи. И стены лабиринта грозно гудели им в такт, оповещая высшее начальство о том, что из тюрьмы совершён побег.
  Борн знал, что в Верхнем Аду беспорядки, он понял это по суматошному бегству правителя из его темницы, но что это меняло?
  Инкуб задыхался от ужаса и усталости, ему казалось, что сами стены сейчас обрушатся на него.
  Выхода не было. И тут... Борн вдруг заметил крохотный и странный тупичок, с виду не ведущий никуда... И... юркнул в него!
  А стражники... Они на полном ходу пронеслись мимо, даже не посмотрев в сторону странного укрытия. Ведь это было то самое ответвление лабиринта, которое их двести лет приучали не замечать!
  Борн отдышался. Прислонился к стене, которая почему-то не поддержала игру своих товарок в общем коридоре и не тряслась, как чумная, и вдруг ощутил магический зов!
  Это было невозможно, но, тем не менее, он явственно слышал, как кто-то, не самого сильного магического дара, но довольно высокой должности, повелевал ему, Ангелусу Борну, немедленно явиться пред ним.
  Инкуб ощупал разумом стены тупичка и с изумлением понял, что может отсюда телепортировать! Прямо из тюрьмы!
  Он не имел времени и сил разбираться, кто подарил ему такое чудо, а просто напрягся, сжался в комок и исчез.
  
  ***
  Оказалось, что зов шёл из подтронного зала в резиденции правителя Первого круга Ада Якубуса.
  Уже материализовавшись там, Борн воспринял новости и понял, что старый козёл, успешно или нет, покинул адский мир, договор с людьми нарушен, а в Верхнем Аду царят безвластие и беспорядки.
  Это потрясло его ещё больше собственного внезапного побега. Он огляделся, жмурясь после тюремной темноты, узрел две фигуры - мужскую и женскую, и уставился на них, моргая и оглаживая саднящую руку.
  - Срочно чини эту дрянь! - взревел мужчина.
  Борн, больше по голосу, опознал пожилого, но далеко не всесильного демона Пакрополюса, и расхохотался от боли, усталости и неожиданного комизма ситуации.
  Он догадался, что стоит в зале, где устанавливал когда-то вместо магического зеркала - механическое!
  - Не думаю, что у меня есть инструменты... - Инкуб вгляделся в стены - вдруг он снова угодил в ловушку?
  Не заметив ничего настораживающего, он с облегчением закончил:
  - Обычно я не беру их с собой в тюрьму!
  Не дожидаясь ответа, Борн собрал последние силы и телепортировал. Здесь он уже был свободен валить, куда пожелает.
  
  

Глава 13. Один против всех

  
  
'Я взял самца гориллы и, работая с бесконечным старанием, преодолевая одно препятствие за другим, сделал из него своего первого человека'.
  Г. Уэллс, 'Остров доктора Моро'
  
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 12-й.
  
  Трактиришко оказался гнусный. Нехорошими делами в нём пахло. Фабиус ощутил это и в облике крысы, едва сунувшись за порог.
  Может ли крыса чувствовать омерзение, наблюдая двуногих? Оказывается, вполне. Магистр Фабиус едва не расчихался, шныряя под столами между вонючих людских ног. Он и не задумывался раньше, насколько молодая здоровая помоечная тварь чистоплотнее царя зверей человека. А ведь этот трактир был вполне приличным, даже щели в полу пришлось поискать.
  Страдал и колдовской слух магистра, ловящий отголоски нечистых мыслей; и чувства его, бьющиеся в тенетах чужих непривлекательных чувств. Он терпел, хотя силы уже были на исходе.
  Материализация животного облика отнимает столько энергии, что можно сутки проспать после трёхчасового перевоплощения. Если, конечно, позволишь себе уснуть. А Фабиус знал, что времени у него не так много, как бы ему хотелось. Фурия - умная тварь, она вполне могла догадаться, что её противник - далеко не городской маг средней руки. И следующий ход она может сделать теперь сама, не дожидаясь человека.
  Крыса, не найдя щелей под столами, выскочила на открытое место, под хохот и улюлюканье бродяг проскользнула между ногами трактирщика, увернулась от брошенной кости, юркнула в дыру под барной стойкой, свернулась там в клубок и впала в чуткую звериную дрёму. Её тельце отдыхало, а маг воспарил сознанием - посмотреть на посетителей трактира и послушать разговоры бандитов и попрошаек. Его квалификация позволяла ему очень малое время наблюдать бестелесно.
  Теперь он видел, что трактир ещё более странен, чем почуялось крысе. В правом углу его сидели люди, одетые чисто и даже вычурно. Они пили вино, держали на коленях вольных женщин. А в левом углу подавали пиво такому отребью, что не только грязью несло от него, но и кровью.
  Там же, у самой стены, прямо на полу сидели затравленные и измождённые поломники со свежими крестообразными шрамами через всё лицо. Крещёные. Проповедники новой веры в то, что есть некий бог, сотворивший мир и милостивый к нему. Бог, что не даст Сатане пожрать души умерших, но верящих.
  -...Что за дело, говоришь? А дело у нас важное! - разглагольствовал тем временем худой бандит, махая руками. Он был из той самой двоицы, за которой следил магистр. - Архиважное дело до самого Клёпки! Я слыхал, здеся он сёдни квартирует?
  - А ты не слыхай! - набычился трактирщик и упёр толстые руки в бока. - Ну-ка иди себе до хаты! Кто тя сюда звал, а?
  Весь он был, как вырубленный топором из чурки - крепкий, дородный.
  - Да кто ты такой, не пускать меня до Большой Бочки? - взвыл тощий разбойник.
  - А тот, кто видит, что ты - зашлякался! Чего сюда впёрся? Твоего ли ума тут люди сходятся?
  - Чё жа я?! Права на добрый суд не имею?!
  Разбойники зашумели: кто в поддержку, а кто и велел тощему убираться. Из левого угла поднялись вышибалы.
  Крыса очнулась, встряхнулась и тараканом выбралась из щели. Ей уже было ясно, что 'барбр' - где-то рядом, скорее всего в комнатах наверху, и она сама найдёт его быстрее, чем разбойникам отломится нужного размера справедливость.
  
  - ...Так что же донесли про чуму твои оборванцы?
  - Что приезжий маг не соврал. Дабэн тлеет, и вот-вот полыхнёт. Магистерские вороны уже не справляются с вывозом трупов. Каждое утро на улицах находят десятки новых. И не только чумных. Днём горожанам запрещено покидать дома, но чернь не удержишь эдиктами, и она всё равно разносит болезнь. А ночью - свирепствуют бандиты и мародёры. Ведь со светом уже и не отличишь синяков - чумной или задушенный...
  Послышались шаги: сначала звонкие, со стуком каблуков по деревянным доскам, потом - мягкие, приглушённые. И тот же голос продолжал:
  - Мэр держит пока столицу Дабэна тем, что не вывозит из неё семью. Ну и раздачами бесплатного хлеба. Но многие уже бегут...
  Таракан засуетился, пытаясь рассмотреть говорящих, забрался на высокую спинку пустовавшего в кресла, но фасеточные глаза его никак не могли сложить мозаику в лица, и вскоре таракана сменила крыса.
  На кресле лежал халат, подбитый мехом, и люди не замечали лишней шерстяной полосы, но крыса нервничала. Всё её маленькое тельце содрогалось от разлитой в воздухе магии. К тому же она никак не могла разглядеть лицо седого длинноволосого старика в добротном синем камзоле и столичных подкованных сапогах. Ей был хорошо виден лишь второй собеседник - толстый, усыпанный бородавками так, что только с носа у него их свисало две. Весьма странный собеседник, словно бы двоящийся в глазах бедного животного.
  Толстый был осанист, одет как купец и так же важен: говорил - словно распоряжался стариком:
  - Думай, что несёшь! - хмурился он. - Что значит - бегут? Не нужна нам здесь толпа нищих воров, своих не прокормить! А если они начнут шляться по здешним лесам? Того и гляди горожане почуют чего и ополчатся на нас, а она пока ещё слаба.
  - Как будто в моих силах остановить чуму! - буркнул старик.
  - Ну так сотвори уже что-нибудь, чтобы досужие маги не совались больше в Ангон! А этого - убей!
  - Думал я об этом, - кивнул старик. - Потому и велел привести сюда крещёных. Взгляни на них, и поймёшь - нет ничего проще, чем украсить лица наших людей фальшивыми крестами. Выпустим 'крещёных' на улицы, взбудоражим чернь, чтобы она смела городскую стражу. Начнётся бунт и раздавит магистерскую шавку. Сам я не справлюсь с ним, это столичный маг, учёный, близкий к Совету. Та ещё тварь.
  Старик прошёлся по большой комнате, почти сплошь выложенной коврами. Всего-то в ней и было, кроме ковров, что несколько кресел, столик для напитков и невысокая крепкая бочка, украшенная вышитой подушечкой. Да ещё оконное стекло играло редкой красоты витражами, рассыпающими разноцветные пятна бликов. Старик приоткрыл окно и посмотрел вниз, на городскую улицу.
  - Я велел позвать Гризато и его резарей. Думаю, это его шпион скучает вон там, у сены. Опытные головорезы, скрытые до времени в толпе отребья, сумеют устроить в городе настоящую резню. Толпа отведает крови, заревёт, как единый зверь. А маги трусливы. Они боятся черни, болезней, ран. Испугается и этот. Смешаются мысли, задрожат руки - тут ему и конец.
  - Ты сам сказал мне, что маг силён, - поморщился 'купец'. - Не по чину он здесь, не по месту! А что если сделает не так, как ты говоришь?
  - Любые силы человека - конечны. Что он сможет один, против сотен и сотен толпы? А люди Гризато умело стреляют из-за чужих спин.
  - Убьём мага - вышлют магистерскую комиссию... - покачал головой 'купец'.
  - Если не подоспеет чума, и голодные беженцы не затопят дороги. Да и узнав про бунт крещёных, столичные маги вообще остерегутся соваться в Ангистерн. Отшлёпают на досках эдикт о чуме, пострашнее чёрной. Объявят город мятежным. А пока разберутся в настоящих причинах бунта, она... - голос старика дрогнул. - Она обретёт полную силу. И сумеет дать отпор целому табуну магов. Ей... - он подозрительно оглядел углы комнаты. - Нравится здесь у нас... А правитель Серединных земель слаб и немощен. Ты мог бы подумать, мой друг...
  Крыса, подслушав достаточно, блеснула глазками и хотела было юркнуть под кресло, но вдруг увидела отражение старика в висящем на стене зеркале. Она замерла и изумлённо пискнула.
  Старик обернулся на звук, закричал:
  - Селек, там! В кресле! Вот же тварь!
  Блеснула сталь, но зверёк ловко уклонился от метательного ножа, прыгнул на подоконник и ласточкой вылетел в приоткрытое окно!
  Спустя малое время та же самая ласточка устало опустилась на луку седла чёрного жеребца, потихоньку подъедавшего сено из-под спящего путника. Путник, однако, не проснулся. Уж больно вымотали его полёты и постоянная смена звериных масок. Он решил вздремнуть полчаса. И совершил этим ошибку, свойственную многим.
  
  Шум разбудил Фабиуса лишь тогда, когда солнце склонилось уже к предвечерней молитве во здравие Отца людей.
  - Экая падла! - ругался кто-то над его головой. - Как зубы-то скалит, а?!
  - А ты не трожь благородну скотину!
  - Да как же я не трону, коли мне велено срочно мага найти да вести в дом к префекту!
  - Ну тогда сунься к ей, сунься! Пусть-ка магическа лошадяка тебя куснёт! Рука-то так и отсохнет!
  Фабиус открыл глаза, сел. Над ним скалился Фенрир, вокруг толпились досужие, среди которых было и два городских стражника.
  Увидев, что маг пробудился, один из них шагнул, было, ближе, но жеребец заржал и ударил копытом.
  Стражник споро отскочил от 'магической лошадяки'. Его собрат почтительно поклонился магистру издалека:
  - Доброго вечеру, мейгир. Префект просют вас пожаловать в егойный дом. Так как неспокойно на улицах и бунтуют всякие.
  Магистр встал, отряхнул с плаща сено, похлопал по холке коня.
  - Кто бунтует? - спросил он, оглаживая и успокаивая Фенрира.
  Как и многие, разбуженные внезапно, он чувствовал себя бодрым, отдохнувшим и слегка потерявшимся во времени и делах. И очень злым, ведь не же планировал никакого сна!
  - Так еретики же, еть их в кудель, - пояснил тот же стражник. - Говорят, хочут, чтобы город принял ихню веру. Грех их слушать, конечно, мейгир, но говорильцы оне страстные.
  - Это какую же - ихнюю? - продолжая расспрашивать стражника, Фабиус, размышлял, что именно он проспал, и во что ему выльется это глупое промедление.
  - Так грех же? - засомневался стражник.
  Второй стражник осмелился, наконец, подойти ближе.
  - Говори, я отпущу тебе грех, - пообещал магистр.
  - Они рассказывают, мейгир, что есть такой, кто создал и землю, и Ад, - тихо произнёс второй стражник. - И есть одно место высоко над землёй. Он сидит там, и прощает все наши обиды.
  Стражник замолчал, испугавшись внезапной тишины досужих постояльцев трактира, что всё это время хмыкали, чесались, плевались, а тут затихли вдруг. Но всё-таки закончил:
  - Он милостив к людям.
  - Милостив? - переспросил магистр Фабиус и громко провозгласил, чтобы слышали все. - Милость господа нашего Сатаны - это смерть!
  Он вскочил на коня, и зеваки расступились.
  - Отправляйтесь к префекту, доложите, что я вернусь ко второй луне! - приказал маг и направил коня к Ярмарочной площади.
  Оба стражника побежали следом с криками о том, что префект велел им совсем иное, но скоро отстали.
  Отдохнувший Фенрир резво стучал копытами по булыжнику, которым была вымощена центральная улица. Он взял бы в галоп, но сумерки не убавили количества праздно шатающихся, и Фабиус нехотя сдерживал жеребца.
  Он проспал! Постыдно проспал те несколько часов форы, что у него были. И всё ещё не разгадал здешних тайн и не был готов к разговору с префектом. А закат медленно опускался на город, и бледный серп первой луны уже показался в буреющем небе.
  
  Церковь Сатаны сияла, как и положено ей было сиять на исходе дня.
  Чтобы закатное солнце не закрывали соседние дома, и алые лучи могли играть в узких стрельчатых окнах величественного чёрного здания, в церковном квартале Ангистерна было запрещено строить выше, чем в двадцать локтей. К 'кровавой' площади жались лишь низенькие избушки небогатых горожан, а к западу - вообще было, как выкошено.
  Церковь в вечерние часы казалась особенно мрачной и величественной. Только ратуша мола спорить с нею по высоте. Там ведали как гражданскими городскими делами, так и судебными. Но подчинялась эта пародия на самоуправление префекту. Он заведовал отправлением воинской повинности, распоряжался городской стражей, имел влияние на управление доходами ремесленных цехов, наблюдал за сбором налогов и исполнением законов. В общем, представлял в Ангистерне некую высшую инстанцию, подконтрольную лишь правителю Серединных земель да Совету Магистериума.
  Но ум магистра Фабиуса занимали сейчас не красота заката и не полномочия почтенного префекта, а книга смертей и рождений, по обычаю хранившаяся именно в церкви.
  
  Калитка чёрных церковных ворот душераздирающе лязгнула, когда маг вошёл, ведя в поводу Фенрира. Не знай он наверняка, что и калитка, и забор - из особенного дерева, никогда бы не поверил.
  Обширный двор порос чёрным колючим шиповником, но к церкви вела утоптанная тропинка. Фенрир начал щипать траву, и маг оставил его пастись, не опасаясь, что конь уйдёт из церковной ограды. Конь был надёжным другом и умел ждать. Да и церковь его не пугала - маг часто посещал такие же в других городах.
  А вот горожане не баловали вниманием это страшное место. Сатана - совсем не тот родитель, у дома которого постоянно толпятся беспутные дети.
  В его церковь не приходили без надобности. Но именно здесь каждую весну старший мужчина в семье фиксировал число умерших и вновь рождённых, привозя младенцев под лик Сатаны и оставляя в церкви отпечаток крошечной ладони. Здесь же князь-священник благословлял прихожанина на трудные рискованные дела. Или молился о лёгкой смерти болящему. Такова была милость создателя людей Сатаны - даровать своим детям лёгкий путь в Ад.
  В Ад попадали все без исключения души прихожан. Независимо от их земных дел. И это было справедливо, потому что безгрешных людей - не бывает.
  У входа Фабиус почтительно коснулся груди, где под рубашкой прятался магистерский знак, отворил тяжёлую дверь, которая никогда не запиралась, и вошёл в алтарный зал, освещённый кровавыми лучами закатного солнца.
  Казалось, что овальная комната с чёрным алтарём в центре - единственное внутреннее помещение церкви. Потолок её уходил под самую крышу, а чёрные полотнища гобеленов скрадывали острые углы.
  Церковь Сатаны, как артефакт иного мира, была явным и незыблемым подтверждением силы владыки Ада. Она строилась не руками людей, а росла как древо из особого семени, что оживало в земле от молитвы магистров, закладывающих новый город. Один город - одна церковь. Один князь-священник, отвечающий за учёт паствы. Обладающий милостью господа Сатаны даровать молящемуся смерть.
  В мире людей не было никакой возможности сомневаться в существовании Сатаны. А если еретики и находились, бездушные твари Верхнего Ада, что прорывались иногда в земной мир, быстро лишали их самомнения.
  Чтобы сопротивляться адским тварям, требовалось долго изучать магические науки, загоняя свою природу в тиски разума, что для людей - не самое привычное дело.
  
  Священника магистр поначалу не заметил, но гулкость шагов Фабиуса по мозаике из черных и жёлтых плиток алтарного зала, видимо, разбудила высокого крепкого старика, дремавшего в одной из смежных комнат, спрятанных за длинными полотнищами чёрных гобеленов. В этих комнатах хранились книги и жили вороны, что служили магистрам для связи друг с другом и с Советом.
  Князь-священник вышел, не скрывая своей расслабленности. Защищённый именем Сатаны, он не опасался за свою жизнь.
  Одет был священник в длинную черную долу - рубаху до пят. На плечи была наброшена бойка из распущенных на полосы пушистых шкурок чёрной лисы. На груди сияла печать - круглая золотая пластина с выпуклой надписью: 'A caelo usque ad centrum'. Что означало 'От небес до центра'.
  - Что тебе, дитя моё? - священник коснулся груди, приветствуя Фабиуса. Он распознал в нём посвящённого.
  - Хочу посмотреть книгу рождений, отче, - вежливо поклонился старику магистр. - Начиная с года Огня четвёртого цикла.
  - Так давно? - удивился священник.
  Но лишних вопросов задавать не стал.
  Они прошли в библиотеку, скрывавшуюся за одним из гобеленов. Священник быстро нашёл нужные книги.
  - Вот одиннадцать книг четвёртого огненного цикла, магистр, - сказал он, в два приёма выкладывая стопки тяжёлых фолиантов, переплетённых в чёрную кожу.
  Магистр уселся за маленький столик.
  - Могу ли я помочь? - осведомился старик.
  Но спросить он хотел имя магистра.
  Фабиус лишь отрицательно покачал головой. И проводил священника всё тем же вежливым кивком.
  Первую книгу магистр пролистал, не вчитываясь. Строчки, написанные уверенной рукой, вещали о рождениях, смертях и прочих напастях горожан.
  Вторую он просматривал уже более тщательно. Пока не нашёл запись о рождении в семье писаря Имрека Грэ сына Селека. Там же был отпечаток маленькой ладошки, в линии которой Фабиус всматривался особенно долго. Потом маг кивнул самому себе, поднялся и, не прощаясь, пошёл к выходу.
  
  На улице стемнело, и рядом с бледным серпом первой луны красовался уже кособокий блин её товарки. Фенрир нервничал и встретил магистра ржанием. Маг прекрасно понимал, что именно чует конь - ночь пахла адским запредельным страхом.
  Стоило Фабиусу отъехать от церкви, как стали слышны крики на Ярмарочной площади, где, верно, бунтовщики подстрекали в это время народ.
  - ...Доколе нами правят глупцы и воры! - разносилось в сыроватом ночном воздухе.
  В другой день горожане радовались бы предвестникам небесной влаги, сбрызгивали молодым вином мечту о дождях, которые напоят перед зимой скудные здешние поля. Но не сегодня.
  В эту ночь Ярмарочная мечтала не о доброй зиме.
  Площадь была освещена большими факелами, что и в конце базарного дня стоят не меньше дигля за связку. У деревянного помоста, где давали представления заезжие комедианты, разливали из конных бочонков бесплатное вино.
  Народу собралось не меньше, чем бывает в дни осенних ярмарок. На помосте ораторствовали авторитетные в низких кругах люди, а подступы к нему охраняли оборванцы откровенно бандитского вида, допускающие к самому подножью импровизированной сцены лишь голосистых зазывал, что подхватывали удачные фразы.
  Фабиус прислушался к крикам, нахмурился, но продолжал ехать медленно, словно бы по делам. Привлекать внимание к своей персоне он не торопился.
  Дом префекта тоже окружала немалая толпа бандитов. Больше половины - с уродливыми крестообразными шрамами на лицах, нарисованными, видимо, костяным или рыбным клеем. Впрочем, имелись среди них и немногие настоящие крещёные, те, кого Фабиус видел днём в трактире.
  - Вот он! Маг Сатаны! Главный враг свободных людей! - закричал один из настоящих крещёных, простирая к магистру Фабиусу худые длинные руки.
  - Он хочет, чтобы наши души сгинули в Аду!
  - Слуга Сатаны!
  - Ворюга, я ж говорю - ворюга! - неудачно поддакнул кто-то из фальшивых мятежников.
  - Ну и чего вы здесь собрались? - громко, но спокойно спросил магистр Фабиус.
  - Пусть префект выдаст нам мага! - заорали из середины толпы.
  Темно было. Да и народу у дома префекта собралось немало. Не разглядел крикун, да и не только он, кто подъехал к воротам.
  - А коли не выдаст? - поинтересовался магистр.
  - А коли не выдаст...
  - Спалим крысу!
  - Ворота снесём!
  - Пусть выйдет!
  - Хорошо! - провозгласил Фабиус. - Я передам префекту ваши требования!
  И решительно направил коня к боковой дверце в воротах, что нужна была для прислуги.
  Бандиты, которых только у самых ворот стояло десятка два, тем не менее, расступились в нерешительности.
  Перепуганный слуга споро открыл боковую дверь, и магистр Фабиус, спрыгнув, ввёл Фенрира. Он знал, что 'крещёные' сейчас опомнятся. Слишком много их было, чтобы морок мог продлиться долго.
  
  
  

Глава 14. Фурия

  
  
'В ту ночь... поставив искусственный палец на стол, словно свечку, я, не смыкая глаз, думал об этой "подделке", более похожей на настоящий палец, чем настоящий'.
  К. Абэ, 'Чужое лицо'
  
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 13-й.
  
  Фабиус бросил повод слуге, споро преодолел утоптанный двор, взлетел по парадной лестнице, перепрыгивая ступени, и ворвался в обеденный зал, распахнув тяжёлые створки дверей. Замер на пороге.
  Мэтр Грэ был потрясён быстрым и неожиданным явлением мага. Он выронил круглый овсяный хлебец, поднял в защитном жесте жёлтые сухие ладони.
  Фабиус мрачно огляделся, и только потом зашагал к столу.
  В зале не было ни одного слуги, даже мальчишки, чтобы отрезать пирог или налить вина, но за поздним ужином префект восседал не один. Рядом с ним утопал в огромном дубовом кресле старый маг: магистр Ангистерна, действующий член магического совета Бецен Ахарор по прозвищу Скромный! Представительный седой старик в синем шитом серебром камзоле.
  Он сразу поднялся навстречу Фабиусу:
  - Как ты сумел прорваться сюда? Дом окружён чернью. Это не просто бунтовщики, толпу возглавляют крещёные... Мы волновались... - начал Ахарор, запинаясь и обильно жестикулируя.
  Магистр нахмурился вместо ответа, увернулся от объятий, уселся напротив мэтра Грэ и подвинул к себе окорок, запечённый в толстом слое ржаного теста. Он понял, что зверски, просто нестерпимо голоден.
  Ахарор картинно развёл руками, не пригодившимися для приветствия, и тоже ушёл на своё место, справа от префекта.
  Тот сидел неестественно прямо, утопив взгляд в тарелке с птичьим суфле. Так и не надкушенный круглый хлебец, словно глаз, таращился в потолок.
  Овсяный хлеб и куриная размазня. Лёгкая стариковская пища...
  Фабиус остро ощутил, как хочется префекту вина: крепкого, не разбавленного. Тот даже пошевелил пальцами и покосился на кубок.
  Фабиус тоже посмотрел на кубок, потом на другой, третий... Злость полыхнула в нём: кубки на столе были те самые, серебряные, с печатями драконов. Интересно, его тут держат за идиота?
  - Ты воистину сильный маг, Фабиус, - Ахарор всё ещё пытался завести разговор.
  Магистр кивнул, налил вина, осушил гербовый подставной кубок, поморщился, налил ещё, отрезал от запеченного окорока огромный кусок и набросился на него, как на врага.
  Метр Грэ поднял глаза и буквально остекленел от вида магистра, поедающего мясо с аккуратной жадностью огня. Надо было прожить фабиусовские сто шестьдесят шесть, чтобы даже жрать научиться с изяществом.
  Ахарор же, как завороженный, следил за кубком. Вот рука Фабиуса подносит кубок к губам, вот - наливает из кувшина вино...
  Префект и магистр Ахарор словно бы ждали чего-то. Чего?
  Фабиус поставил кубок, оторвался от мяса и уставился префекту в лицо. Он не мог видеть, как вино в кубке вскипело зелёной магической пеной.
  Мэтр Грэ опустил глаза. Фабиус взял кубок, поднёс к губам... И вдруг... отшвырнул его на пол!
  Ахарор вскрикнул, выхватил кинжал. Тонкий, изогнутый. Из тех, что любят не бойцы, а убийцы. Префект же вытаращил глаза и обмяк в кресле, словно был не человеком, а ярмарочной куклой, и кто-то вытащил из неё руку.
  Фабиус поднялся из-за стола, и Ахарор заступил ему дорогу.
  - Прочь! - возвысил голос магистр, заставив старика отшатнуться.
  - Аттэйфейт! - раздалось вдруг звонкое, вызвав панику у дремавших под крышей голубей.
  Магистр обернулся.
  Из глубины зала, а может быть, прямо из стены, украшенной гобеленами с фруктами и вином, шла высокая женщина в синем платье, волочащемся за ней, словно хвост. Волосы и брови её были черны, как вороново крыло, голова - высоко поднята.
  - Не торопись, смертный! - голос был переливчатый, звонкий, с родничками эха и глубокими глухими спадами.
  Она говорила, не открывая рот.
  Магистр чуть поклонился и, словно бы ненароком, сделал шаг к дверям.
  Женщина улыбнулась одними губами и произнесла всё так же изнутри себя:
  - Я бы на твоём месте не спешила покидать этот гостеприимный дом. Что ты забыл в Аду? Ты же много лет избегаешь его, человечек?
  - Боюсь, я не поклонник таких горячих женщин, - нервно усмехнулся Фабиус, прикидывая, сумеет ли отыграть ещё шаг.
  Женщина остановилась.
  - Если ты чего-то не пробовал - зачем хулить?
  Она коснулась ворота платья, медленно повела руками вниз - по груди, по талии, к бёдрам. Платье потекло, стало истончаться под её пальцами, словно морок. Показались высокие груди, остренькие и задорно торчащие вверх. Магическая синяя ткань чуть задержалась на сосках, но вот обнажились и они.
  Фабиус не отрывал от женщины глаз. Она была прекрасна, но маг слишком хорошо знал, кого он видит перед собой.
  Чары боролись в нём со здравым смыслом. Тело захлёстывали горячие волны похоти, а он охлаждал себя, представляя ледяные вершины Гарденских гор, где едва не замёрз, пытаясь убить химеру. А после полз через перевал, оставляя длинный кровавый след на снегу. Останавливался, баюкал руку, в которую, умирая, вцепилась тварь, и снова полз.
  Химера издохла, но теперь в нём навсегда застыло её последнее дыхание - след адской сущности нежити, иная, нездешняя сила.
  Неизвестно, что победило бы - морок или власть сознания Фабиуса, - но вмешался старенький маг. Пользуясь тем, что всё внимание магистра Ренгского было приковано к женщине, Ахарор взметнул кисть, чтобы бросить кинжал...
  И тут же узкое лезвие обратилось в его руке в змею, а Фабиус кинулся к дверям!
  Фурия, однако, оказалась быстрее. Она растаяла и вновь собралась в женскую фигуру, преграждая магистру путь к отступлению.
  Фабиус остановился, нащупал на поясе нож с серебряной рукоятью... Этот нож не раз выручал его раньше. Но что он мог против твари из самых глубин Ада?
  - Какая жирная, нагулянная душ-ша. - зашипела фурия, уже не скрывая своей сути.
  Она раскрыла рот, где все зубы были слиты в две острые подковообразные пластины. Лицо её из прекрасного - сразу стало уродливым, а спина изогнулась так, словно в ней вообще не было костей.
  - Ну, иди же сюда... Маг!
  В это слово фурия вложила всю доступную ей иронию. Она бы управилась и с десятком таких 'магов'.
  Не заключи Сатана договор со смертными, глубинные твари Ада разделались бы с жителями земли за пару десятков лет. Они сожрали бы их всех, до последнего, до самого маленького и хитрого человечка!
  Фурия была свободна сейчас в своём желании крови. Она была призвана. А, значит, имела право творить то, что считала разумным. Вот только в её понятие о разумности люди не входили совсем.
  - Ну же? - она поманила Фабиуса. - Иди ко мне? Мы немного поиграем с тобой!
  Магистр до боли сжал почти бесполезное оружие.
  - Очень, - кивнула фурия. - Очень мало шансов, что ты сумеешь даже поцарапать меня.
  Она протянула руку, разом удлинившуюся и преодолевшую те несколько шагов, что отдаляли её от мага. Фабиус уже видел перед лицом агонию испаряющегося от адского жара воздуха...
  - Стой, Алекто! - раздался вдруг странный текучий голос. Такой, словно обладатель его ещё не до конца проявился в этом мире.
  А потом воздух справа от Фабиуса сгустился, возникли очертания нагого человеческого тела, налились плотью, и магистр, покосившись, увидел инкуба.
  Он инстинктивно подался назад и в сторону, оставляя нечаянного гостя между собой и фурией. И лишь потом сумел как следует разглядеть пришельца.
  Этот инкуб был красив совсем иначе, чем привык к этому маг. Так бывает красиво мощное и страшное.
   Его человекоподобное тело дышало такой огромной силой, словно сама бездна явилась в его облике в дом префекта. Тонкая плёнка испарений, возникающая обычно вокруг сущностей Ада, попавших в человеческий мир, совершенно не искажала его контуров. Она даже не успевала особенно всколыхнуть воздух. Этот инкуб хорошо знал порог своей силы и выносливости, и контролировал глубину погружения в мир людей.
  Потрясённого Фабиуса осенило, что он и не видел никогда раньше взрослого зрелого инкуба, а попадались ему лишь глупые юнцы. Этот, пожалуй, испепелил бы пентаграмму, шагни он в столь нелепую ловушку.
  Фурия ещё и узнала гостя. Она раздражённо стукнула по полу хвостом платья, превратившимся на один миг в шипастый змеиный хвост, но откачнулась от жертвы.
  - Тебе-то ш-ш-то тут надо? - огрызнулась она.
  - Тебя это беспокоит? Ты хочешь поговорить об этом, Алекто? - инкуб шутил, глаза его - черные, с алой искрой в центре зрачка, - весело блестели.
  Магистр Фабиус понял, что демон буквально суёт ему в руки оружие, демонстративно называя фурию по имени. Зная имя, маг мог сплести хоть какое-то заклинание защиты.
  Фабиус выровнял дыхание, и знакомые слова зашевелились на его губах.
  Заметив это, Фурия зашипела и выпустила когти.
  - Ой! - весело сказал инкуб - Что, вот так прямо сейчас и кинешься? И даже меня не спросишь?
  - Да кто ты такой, чтобы я спрашивала тебя? - по-бабьи завизжала Алекто. - Да будь ты хоть самим правителем в своей холодной дыре!..
  - Зачем - правителем? - удивился инкуб. - Я - изгой.
  Алекто, уже готовая к прыжку, буквально 'села на хвост', едва удержав равновесие. Зрачки её расширились. Неужели она - испугалась?
  Фабиус закончил шептать защитное заклинание и непонимающе смотрел то на фурию, то на демона. Изгой? Это так страшно?
  
  Инкуб скривил губы в усмешке, нарисовал указательным пальцем овал, и тяжёлый стол, за которым, как кукла восседал недвижимый префект, подпрыгнул вместе с человеком и со всеми пустыми креслами, развернулся в воздухе и приземлился между демоном, Фабиусом и отшатнувшейся фурией.
  - Циркач! - презрительно фыркнула она.
  - Как хочешь, - пожал плечами демон. - А я бы хлебнул вина, прежде чем изложу тебе, в каком болоте ты оказалась милостью своей жадности.
  Он обвёл глазами стол.
  - О, да тут есть отравленные кубки? Прекрасно. Никогда не пил из таких!
  Он уселся напротив префекта и кивком указал магистру, что предпочёл бы и его видеть сидячим. Тот попытался совладать с ногами, не очень-то желавшими слушаться.
  Фабиус знал, как противостоять адским тварям. Вернее, думал, что знал. Но никто не учил его сидеть с ними за одним столом.
  Однако этикет никогда не был слабым местом магистра, и двусмысленность ситуации привела его в бешенство, разморозив заодно и ноги. Он сделал неуверенный шаг к столу, оступился на ровном месте и... услыхал стон.
  Кривясь от боли в гадко хрустнувшем колене, Фабиус обвёл глазами зал. Префект продолжал присутствовать в текущем мире весьма формально, изображая мешок с пшеном, а маг, Ахарор Скромный...
  Магистр оттолкнул его заклинанием, превратив кинжал в гадюку. Такое лёгкое и простое колдовство. Где же он?
  Фабиус ещё раз окинул взглядом присутствующих, отметив, что фурия уже не скрывает уродливого оскала на всё ещё женской мордашке. И тут стон раздался снова, магистр оглянулся и увидел старого мага лежащим у самых дверей.
  
  Ахарор агонизировал на полу, борясь со змеиным ядом. Он не сумел справиться даже с фантомной гадюкой. Старый маг давно потерял волю к жизни.
  Фабиус бесстрашно повернулся спиной к демону - чего бояться, если всё равно беспомощен перед тварью такого ранга - и похромал к старику, распростёртому у порога. Склонился над ним.
  Маг стал уже бледен, глаза запали. Жить ему, скорее всего, оставались считанные мгновенья.
   - Зачем? - одними губами спросил магистр.
  - Я... Писал тебе поначалу... - прошелестел Ахарор. - Я хотел... чтобы ты приехал в этот... Ад. Сначала хотел. Но ты ехал слишком долго... - умирающий закашлялся, и в уголках его губ выступила пена. - Прости меня. Я не сумел остаться собой. Я предал нашу дружбу, пусть и не большую совсем. Ты помнишь? - он с надеждой заглянул в глаза Фабиуса. - Помнишь, как мы пережидали в степи буран? Как ты делился со мною последним хлебом? Поверь, я больше не мог... Нет...
  Голос старого мага прервался.
  Виски Фабиуса сжала боль. Как же он мог забыть?
  Это было сто тридцать лет назад, в холодной зимней степи. В буран, который застал будущего магистра по дороге в столицу Серединных земель Вирну.
  Обучение тогда было принято разбивать на тиры, длящиеся по два с половиной месяца. Остальное время ученики должны были проводить с семьёй, учиться управляться со слугами, вести домашние дела. Или учиться быть в одиночестве, как Фабиус.
  И вот, после долгих каникул, продлившихся с января по февраль, юный студент Фабиус отправился на толстом мохнатом коньке к месту учёбы, решил срезать путь через степь и был захвачен врасплох внезапной снежной бурей.
  Ахарор же был тогда ещё совершенным мальчишкой, его-то что понесло в одиночку пешком да по холодной зимней дороге?
  Но Фабиус не вник в судьбу спасённого по случаю паренька. Он так и не узнал, почему юного ученика отправили в столицу одного (денег не хватило или любви?) Не до школяра ему было: даже его очень приличного магического умения едва хватило тогда, чтобы построить малую крепость из снега, укрывшую их от бури вместе с конём.
  Потом он свалился без сил, и даже не запомнил толком, как маленький Ахарор хныкал, обнимая его и пытаясь согреться. Чтобы малец не мешал спать, он скормил ему весь свой хлеб.
  Утром буран закончился, и ударил сильный мороз. Снега вокруг нанесло по пояс. Фабиус понимал, что им проще отсидеться в импровизированной крепости, чем отправиться в путь и замёрзнуть, прежде чем добредут до твёрдого наста, протаптывая по очереди дорогу. И они сидели, согревая друг друга, до полудня. Колдовского огня Фабиус не зажигал, боясь совершенно обессилеть.
  Неудачливым путникам повезло: утром на их поиски были посланы студенты из тех, что уже прибыли к месту учёбы. Школяры издалека приметили огромный сугроб, протоптали к нему дорогу, нашли сонных от холода путников. Фабиуса напоили укрепляющим эликсиром, и он сумел добрести до тракта, таща за собой обессилевшую лошадку, а пацанёнка кто-то завернул в меховой плащ и взвалил на спину.
  Фабиус ещё по дороге забыл про нечаянного товарища. Что ему было до приблудившегося мальца? Учился Ахарор в низшей школе при библиотеке, а наставником Фабиуса был тогда сам Грабус Извирский. Понятно, что больше нечаянные попутчики не встретились. Но только Фабиусу, уже единожды спасшему от нежданной беды, смог довериться старый маг. Он писал, пряча боль и ужас за гладкими фразами, но их не прочли как должно.
  Фабиус опустился перед стариком на колени, сжал его руку. Ахарора поздно было спасать: воля умирающего истаяла. Он сам не хотел больше жить.
  Инкуб морщился, слушая неэстетичное хрипение старого мага. Потом раскрыл ладонь, и тело Ахарора обмякло, подёрнулось дрожанием отходящей души.
  Лицо фурии исказилось от гнева. Она и сама была не против полакомиться, но спорить с демоном не решилась. Не стоило этого делать и Фабиусу.
  Магистр сложил умершему руки крестом - знаком, отрицающим земной мир, - тоскливо посмотрел в чуть приоткрытые двери на лестницу. Он понимал, что сбежать ему не дадут.
  Маг судорожно вздохнул, вытер холодный липкий пот и хотел уже подниматься с колен, но вспомнил про магистерский амулет. Что же с ним стало? Бывает, амулеты магистров истощаются и умирают вместе с хозяевами, но если камень жив - его нужно передать Магистериуму.
  Фабиус сунул руку под камзол Ахпрора, но не нащупал амулета. Расстегнул для верности камзол и рубашку, провёл ладонью по ещё теплой груди... Камня не было.
  Алекто тем временем, шипя и надувая горло, всё-таки заняла противоположную от демона сторону стола.
  Маг встал и понял, что ноги слушаются его уже гораздо лучше. Он дотащился до кресла и сел подальше от инкуба, но на одной стороне с ним, потому что соседство с фурией пугало его ещё больше. Порадовался, что успел съесть кусок мяса. Теперь ему было не до еды.
  Инкуб был, пожалуй, единственным, кого происходящее устраивало и развлекало. Он ковырял двузубой вилкой человеческую пищу, не без удовольствия пил вино. Демон предложил кубок и фурии, и даже Фабиусу.
  Фурия захохотала визгливо, а маг лишь покачал головой. Ему следовало как-то сосредоточиться, собраться. Ведь дальше могло произойти что угодно.
  Он сидел в настолько жуткой компании, что не поверил бы никому, рассказавшему о подобном. Фурия, демон... Рядом труп Ахарора и пустая оболочка префекта. И ничего, что можно было бы использовать, как оружие.
  Маг тщетно перебирал многочисленные заклинания. Листал в памяти самые чёрные книги из столичной библиотеки Магистериума. Инкуб, словно услышав его мысли, повернулся и рассмеялся человеку в лицо.
  Фабиуса затошнило, в голове стало пусто и гулко, как в пустой библиотеке. Он сам не понял, как ухитрился не потерять сознания. Может, потому, что демон быстро отвёл взгляд и стал изучать телесный мешок, оставшийся от метра Грэ?
  - Непорядок, - констатировал он. - Но забавный.
  Фурия оскалилась, не желая поддерживать разговор. Фабиус тем более не считал нужным открывать рот. Ослабевший и почти беспомощный, он понимал теперь, что ощущает ягнёнок в компании волка и волчицы.
  Магистр ощущал жар демонов, видел, как земной воздух колеблется, соприкасаясь с их телами. Он уже не чувствовал страха и желания бороться, только молил Сатану, чтобы тот дал ему время похоронить как положено сына. Тогда пусть придёт и смерть.
  Умереть, не увидев Дамиена в последний раз, Фабиус не мог. И он собирал теперь все силы, всю свою хитрость и наблюдательность, чтобы сражаться до конца.
  Обеденная зала тоже была не рада этой странной компании. Свечи начали разом чадить, свет постепенно мутнел, тени сгущались.
  Демон пил вино, закусывая окороком, Фурия скалилась и лупила по полу хвостом.
  - Хватит жрать! - взревела она, наконец.
  Инкуб обернулся к ней, тостонул бокалом:
  - Леди?
  - Зачем ты припёрся сюда мешать мне?
  - Мешать? Ты должна быть мне благодарна. Я пришёл спасти тебя.
  - Ты?
  Фурия оттолкнула хвостом кресло и вспрыгнула на стол. На женщину она походила уже весьма отдалённо: руки превратились в тощие костистые лапы с длинными когтями, лицо вытянулось, ещё напоминая человеческое, но и кошачье - тоже.
  - Я творила тут, что хотела! Маги имели глупость вызвать меня!..
  Демон перебил:
  - Враньё не украшает тебя, Алекто. Тем более - неумелое.
  Фурия зашипела, совершенно преображаясь в крылатую кошку, с острым зубастым клювом, торчащим прямо между грудей.
  Инкуб хмыкнул.
  - Узнаю тебя. Всё так же глупа, всё с той же синюшной кожей. Да успокойся ты!
  Демон плеснул в фурию вином из кубка и рассмеялся, глядя, как неловко отряхивает она когтистыми лапами пылающие янтарём капли.
  - Я прекрасно вижу, как ты попала сюда.
  - Ты не можешь знать!
  - Никакому человеческому магу не под силу пробить своей волей адские земли на всю их глубину. Ты хочешь сказать, что этот дохлый старикашка, не сумевший справиться с иллюзией змеи, был так велик? И это он призвал тебя?!
  Фурия отряхнулась, сбрасывая с тела последние шипящие капли, и женщиной стекла в кресло.
  - То-то же, - усмехнулся инкуб. - Весь Ад бурлит, красавица. Тебя считают похищенной. И скачешь ты тут только потому, что один дряхлый идиот никак не может активировать магическое стекло. Как только ему это удастся, Око Сатаны обратится на Серединный мир, и твоя история рассыплется, словно свежий прах.
  Фурия провела изящным пальчиком по столешнице, рисуя каплями вина какую-то фигуру.
  - Не выйдет, - покачал головой инкуб. - От меня уже ничего не зависит. Уже Глас Его ударил в Первом круге, и Правитель Якубус превратился в золотой слиток. Нарушение договора есть нарушение договора. В Первом круге Ада - жуткие беспорядки и безвластие. А может статься, уже и бунт. И виноватого найдут. Хоть демона, хоть смертного. И покарают. А вот здесь, на земле, я может, и сумею тебе по...
  Он вдруг замолчал на полуслове, поднял глаза к потолку. Мгновение спустя там соткалось из воздуха белое голубиное перо и, медленно кружась, опустилось на столешницу перед Фабиусом.
  - Что это? - нахмурился демон, и Фабиуса обжёг уже сам изменившийся тон его голоса - словно воздух вскипел в горле.
  - Это означает, что все они погибли, - тихо сказал маг, борясь с подступающим кашлем. - Маги.
  Инкуб хмыкнул, оценив его усилия, и покачал головой.
  - Мне нужно быть сдержаннее, или ты недолго сможешь радовать меня беседой, смертный...
  Демон невесело усмехнулся, осторожно, за кончик взял со стола пёрышко. Потом подбросил вверх и стал наблюдать, как оно планирует.
  Фабиус мысленно повторял заклинание для лечения кашля, стараясь не шевелить губами. Слова связывались плохо и никак не хотели действовать. Для внутренней речи требовалась крайняя сосредоточенность, а маг параллельно следил исподтишка за инкубом.
  Наблюдение было делом приятным. Когда демон не смотрел на мага, тот ощущал и иную его силу - силу красоты совершенного тела. Впрочем, красота никак не помогала инкубу разгадать секрет голубиного пера.
  - Сдаюсь, - выдохнул он, наконец. - Я чувствую очень слабую магию, но не могу подобрать к ней ключик. Активируй его... - он покосился на Фабиуса и хмыкнул. - Маг.
  Фабиус не удержался и кашлянул. Но потом всё-таки произнёс чётко:
  - Vale et me amare perge!
  Перышко ткнулось острым концом в столешницу и побежало по ней, оставляя ровные светящиеся буквы:
  'В городе бунт. В Гейриковых ямах отпущенники спаивают стражу. Шепчутся, что бунтовщики готовы ломать тюремные ворота и выпускать душегубов. Пока я прислуживал пьяному лейтенанту, тот хвастал, что в ямах есть темница с костями трёх настоящих магов. Обещал за деньги показать мне её. Но я и без денег вижу, что живых вы здесь не сыщете'.
  Перо зависло, покачалось и вывело подпись: 'Саймон'.
  Надпись вспыхнула и погасла.
  - Кто эти трое? - спросил инкуб.
  - Три мага. Верные слуги Магистериума. Борца с... - горло у Фабиуса сдавило. - ...С нечистью. Их не смогли заставить вызвать из бездны адскую тварь. А старый Ахарор давно растерял свою силу.
  - Ты готов свидетельствовать, смертный? - глаза демона вспыхнули, но смотрел он на Алекто, не желая, видимо, подвергать мага мукам свыше необходимого.
  Фурии тоже приходилось несладко. Она обняла руками грудь, сжалась в кресле.
  - Да, - сказал Фабиус и закашлялся.
  - Тогда выпей вина, - приказал демон. - Твои слабые заклинания лишь истощают тебя. Можешь пить прямо из кувшина. Не бойся, смертный. Я не убью тебя, пока ты мне полезен.
  
  
  

Часть III. Citrinitas

  
  
   []

  
  
   Цитринитас - третья стадия Великого Делания философского камня. Выделялась ранними алхимиками. Её описание не сохранилось.
  Подробности описания цитринитаса с точки зрения религиозной морали можно рассматривать как богохульственные и богомерзкие, поэтому алхимики передавали подробности этой стадии только устно. Есть мнение, что цитринитас - необязательная стадия Делания, и что вслед за альбедо сразу начинается рубедо. Это грубая ошибка. Цитринитас - самая главная, сложная и тонкая стадия Делания, без которой невозможно получение Философского Золота.
  На стадии цитринитаса человек приобретает способность СМЕТЬ совершать что-либо. Он понимает, что самые необходимые, простые и вечные вещи (любовь к жене, к детям, доброта, твёрдость в выборе правильных жизненных ориентиров) всегда были с ним, даже состоянии нигредо. В цитринитасе человек понимает, что жив только благодаря настоящему жёлтому земному золоту (земное золото - жёлтое, тогда как золото философов - красное), подлинному земному богатству, которое всегда было у него не зависимо от количества монет в сундуке. Это богатство - любимая жена, семья, близкие, правильная, человечная позиция в жизни, которой он старался следовать, насколько мог.
  Поэтому человек в цитринитасе часто изображается раздумывающим над своим разрубленным телом, и держащим в руках свою золотую голову.
  В цитринитасе человек становится спокойным, потому что понимает, что все, что он делал ранее, он делал правильно. Он готов не раздумывая бороться за вечные идеалы добра и справедливости, зная что ничего кроме пользы ему это не принесёт. Человек приобретает способность добиваться своей цели человечно, согласуя свои желания и цели с целями и желаниями других людей.
  Цитринитас заканчивается, когда всё совершаемое человеком добро по отношению к другим людям становится обыденностью, привычным делом, когда человек перестаёт брать какую бы то ни было плату за совершаемое им добро, а плоды своих успехов безвозмездно, без тени в сердце, без капли сомнения, добровольно отдаёт другим людям.
  
  
  

Глава 15. Бунт

  
  
'Ты что же, хочешь приговоренного к смерти сперва казнить для пробы?'
  Г. Белль. 'Человек с ножами'
  
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 13-й.
  
  Демон подвинул кувшин с вином, а Фабиус взял. Пальцы его задрожали, и он уставился на свою левую руку, разглядывая её, словно чужую. Рука, изуродованная химерой, казалась, вообще не способна была на такие пляски, а вот надо же - затряслась.
  'Эвон, как это бывает, оказывается, - нарочито медленно удивлялся магистр, вдыхая и выдыхая как можно размеренней. - А может, мне подсчитать эти судороги плоти? Раз, два, три... Шесть?.. Кажется, теперь стало дрожать чуть менее часто? Ну-ка, ну-ка, а не дрожат ли у меня вместе с руками ноги?'
  Демон, неявно наблюдавший за магом, расплылся в улыбке. Фурия посмотрела на него с презрительным недоумением: неужели инкуба интересуют игры с людьми? Человек - это опасное неразумное существо. Вроде теней-удавок, что резвятся себе на воле, а глядишь - и оплели уже клейкими нитями очередного глупца!
  - Ну, не скажи, - покачал головой инкуб, прекрасно понимавший и словесную, и внутреннюю речь всех в зале. - Тени не умеют обманывать природу своих инстинктов. А... э-э... - он покосился на Фабиуса, подыскивая слово. - А эти - пытаются. И не безуспешно.
  - Ты ещё с рук его покорми! - поморщилась Фурия.
  Демон беззлобно рассмеялся, но вдруг втянул носом воздух и нахмурился.
  Фурия тоже принюхалась: точёные ноздри её расширились, возвращая облику хищность.
  - А вот и настоящее вино! - воскликнула она звонко. - Пахнет-то как сладко, а?!
  Алекто улыбнулась с радостью и облегчением. Ночь двигалась к середине, и тварь была голодна.
  Тут же с улицы донеслись крики, затем тяжёлый удар сотряс землю и заставил откликнуться фундамент дома, а крики посыпались уже как яблоки из лопнувшего мешка, сливаясь постепенно в один яростный дикий гул.
  Отец наш, Сатана! Так ведь это упали ворота! Что же могло повергнуть их массивные столбы? Неужели все городские маги потворствуют этому Барбру?
  Перед лицом настоящей опасности фальшивые бунтовщики совсем вылетели у магистра из головы. А зря! А они-то времени даром не теряли! Сколько же их ворвалось во двор?
  Фабиус бросился к окну, дёрнул шторину... Тщетно. Окна обеденной залы выходили на торговую улицу, пустовавшую в этот час. Шум же шёл с внутреннего двора.
  Кто-то негромко, но настойчиво застучал в двери.
  - Зайди! - крикнул Фабиус, не успев подумать, понравится ли визитёр адским гостям.
  Крикнул и осёкся. Но было поздно.
  В залу проник дворецкий. Он был бледен, губы его дрожали.
  Хоть префект и отослал челядь, не разрешив никому прислуживать за ужином, чтобы не отрезать потом лишних языков, вышколенные люди не спали, ожидая, пока хозяин позвонит, дёрнув за шнур. Когда чернь обрушила ворота и ворвалась во двор, самые крепкие из слуг побежали укреплять запоры на дверях дома, а дворецкий поднялся к обедающим, дабы, пусть не рассердится господин префект...
  Всё это старик выпалил, не видя толком, кто перед ним, уткнувшись глазами в живот безжизненной фигуре префекта. Дворецкий словно боялся растерять заранее заготовленные слова.
  Только доплыв до конца своей немудрёной речи, он перестал бездумно таращиться, скосил глаза, заметил страшную женщину в синем платье, мага у окна и голого человека за столом. С пылающими красными глазами, с ошейником, проклёпанным костяными шипами, с уродливой змеёй на запястье, которая, давясь от усердия, заглатывала кусок пирога!
  Слуга выпучил глаза, отрыл рот и... плашмя рухнул на пол.
  - Он ведь заорал бы сейчас, - пробормотала фурия и нервно облизала губы. - Итак, они чего-то галдят там... во дворе? Эти... э-э... Слуги?
  - Это не слуги, - глухо произнёс магистр Фабиус, не отрывая глаз от тела дворецкого. Оно лежало, раскинув руки, как будто в свои последние мгновенья человек пытался уплыть от смерти. - Это разбойники и крещёные. Бунтовщики. Когда я вошёл в дом, они уже стояли перед воротами.
  Маг ощутил: тело его перестало дрожать. Он понял, что может и должен сделать, и напрягся, сосредотачиваясь.
  Пока речь шла только о его смерти, он готов был перестать трепыхаться, и только желание проститься с сыном давало ему силы жить. Но стоило замаячить впереди многим и многим смертям, как магистра наполнило изнутри особенным тихим светом: он стал прозорлив и покоен.
  - Забавно, - сказал инкуб, прислушиваясь, на счастье Фабиуса, исключительно к тому, что творилось во дворе. - Я вижу, как двуногие бегают без явного толка. Они плохо видят во тьме? Другие же - пытаются проникнуть к нам и ломают двери.
  Фабиус кивнул:
  - Я думаю, что какое-то время двери выдержат. Но недолго.
  Примериваясь, маг пробормотал про себя пару самых сложных фраз.
  - И вся эта грязная вонючая чернь... - свёл брови инкуб.
  - Пахнущая так же и кровью, а это довольно пикантно, - перебила фурия и снова прошлась по губам синеватым языком.
  - Нет уж, я не желаю беседовать в зале, заваленном немытыми двуногими! Достаточно и этих двух! - инкуб встал. - Я выйду к ним. Туда и будешь являться потом, чтобы подышать, Алекто!
  - Я бы не советовал, - предупредил Фабиус мрачно и негромко.
  И понимая, что демон не обязан принимать во внимание мнение человека, маг двинулся к дверям, намереваясь встать у него на пути. Губы его медленно и размеренно двигались, творя заклинание.
  - Это почему ещё? - инкуб удивлённо воззрился на Фабиуса. - Ты что, пытаешься помешать мне, смертный? Ты... спятил от страха?
  Фабиус тяжело вздохнул, повернулся к адским тварям лицом и потянул вниз вырез камзола.
  Не справляясь с накладными пуговицами, он дёрнул, снёс пуговицы, разорвал долу (особую рубашку, что носят посвященные маги), и на его голой груди заиграл синеватыми огнями магистерский медальон.
  Свет, вроде бы неяркий, заставил фурию прикрыть рукавом лицо. Она зашипела. Даже инкуб заморгал от неожиданности.
  - Если ты убьёшь меня или я сам сочту нужным активировать камень, магическое сообщество тут же увидит всё, что происходит здесь. Каждый. Все маги Серединных земель разом. Если это снова война между миром людей и Ада - значит война, - тихо сказал магистр Фабиус.
  Он был твёрд, потому что не видел даже мизерного шанса спастись, если игра его не удастся. Но он сплёл и произнёс сложнейшее заклинание, способное учинить из его гибели представление на весь человеческий мир. Это был его единственный козырь. Последний.
  Его жизнь и так была слишком длинна. Сын его погиб. У него оставалось лишь доброе имя и люди, простые горожане, которых он, принимая магистерский камень, клялся когда-то защищать.
  Маленькая птица защищает своё маленькое гнездо. Человек, чьё маленькое гнездо разрушено, защищает сам род человеческий, или он зря пришёл в этот мир.
  Ещё пару часов назад разгорающийся в городе бунт казался Фабиусу затеей не достойной его внимания. Бандиты - дело городской стражи, и не по чину члену магического совета гоняться за "барбрами". Он и без того потратил много времени на городское отребье, чтобы разоблачить префекта.
  Угрозы Барбра показались магистру смешными. Он легко навёл морок на бунтовщиков, осадивших дом метра Грэ. Он планировал объявить о своём расследовании префекту и послать за стражей...
  Но теперь всё изменилось вдруг. Теперь в его мир снова явились жестокие и всесильные глубинные демоны.
  Что будет, если на заполненные бунтовщиками ночные улицы Ангистерна выйдут за жатвой инкуб и фурия? Неужто повторится то, что свершилось здесь двенадцать веков назад, и город захлебнётся кровью?
  Так не бывать этому!
  
  Фабиус смотрел не моргая. Он видел то, что пока не существовало ещё в мире людей. Но струящееся перед зрачками ужасное будущее наполняло его силой, имени которой не знал никто, даже сам Сатана.
  Инкуб окинул мага оценивающим взглядом. Он наблюдал ход его мыслей, но не понимал сути огня, что загорелся вдруг в человеке.
  - Ну так убирайся с дороги, - предложил демон вполне миролюбиво. - И мне не нужно будет убивать тебя.
  - Я уберусь, - кивнул Фабиус. И продолжил негромко. - Но сначала ты наденешь рубашку, камзол и штаны, - он указал на тело старого мага. - И выйдешь к бунтовщикам, чтобы помочь мне утихомирить рьяных! Иначе же я вынужден буду обратиться к силе медальона, чтобы защитить людей. Я на службе здесь. Никто и ничто не помешает мне выступить против посланцев Ада.
  - Ты же сыграешь в ящик, защитничек? - фыркнул демон.
  - Это неважно, - пожал плечами Фабиус. - Важно, что об этом тут же узнают все маги Серединных земель.
  - А что изменится, если я надену эти тряпки?
  - На лестнице темно, лишь свечи бросают алые отблески. Никто и не узнает в тебе демона. Ты силён. Ты сможешь навести на толпу морок там, где не смогу я. Мы должны остановить бунт, убив, может быть, самых опасных бандитов, но не более!
  - То есть я буду на побегушках у смертного? - инкуб вытаращился на магистра и захохотал.
  Дом содрогнулся от удара, видимо в двери были бревном.
  Демон перестал смеяться и прислушался к шуму:
  - Боюсь, терпение дерева и железа дверей уже на исходе. Если я соглашусь - что я получу взамен?
  - Ты пришёл сюда не за фурией. Ты пришёл за мной - меня и получишь, - усмехнулся магистр. - Иначе же получишь лишь мою душу. Что тебе толку в ней, на таком поле душ?
  - С чего ты взял, что нужен мне живым? - поморщился демон.
  - Я наблюдал за тобой, - Фабиус с трудом сдержал улыбку торжества. Маленького - но дающего силы рисковать дальше. - Я был так слаб и беспомощен, что имел возможность видеть то, что ты забыл от меня сокрыть. Ты спас меня от фурии и охраняешь даже от самого себя. Думаю, я нужен тебе и немало.
  - Вот они, люди! Предупреждают нас, что коварство их безгранично! - в голосе демона была насмешка, но над магом ли?
   - И у нас рассказывают такое же про слуг тьмы, - невесело улыбнулся Фабиус.
  - Не ври мне! Это ваши маги способны заговорить самого подковыристого чёрта!
  - Зачем мне врать? - удивился маг. - Я слышал много историй про чертей, обманувших...
  - Обманутых!
  Раздался грохот и вопль, вылетевший в едином порыве из множества глоток.
  - Похоже, дверям конец, - констатировал демон.
  Фабиус погладил здоровой правой ладонью камень медальона и посмотрел в пылающие глаза инкуба:
  - Решайся же!
  - Ладно... хм... маг, - демон сощурился, смиряя пляшущее в зрачках пламя. - Я... попробую.
  - Быстрее, - Фабиус прислушался к шуму на лестнице. - Я задержу их!
  Он распахнул двери и посмотрел вниз.
  
  Широкая крутая лестница спускалась от обеденной залы на втором этаже прямо к входной двери на первом. Сейчас обе нижние дверные створки щетинились проломленными досками, а чернь уже валила вверх, словно грязь, вздымаемая прибоем.
  Ветер тоже ворвался в дом. В подстывшем к ночи воздухе запах горячей человеческой крови читался так явственно, словно бандиты перерезали полгорода, а не горстку слуг, отважившихся защищать ворота.
  Магистр сжал здоровой рукой медальон и шагнул на лестницу, плотно прикрыв за собой двери обеденной залы. Он лихорадочно соображал, смогут ли бандиты попасть в дом с тыла? На первом этаже располагались помещения для слуг, они были доступны с чёрного хода, а жил мэтр Грэ на третьем, куда заходил через пристроенный флигель...
  Но размышлять времени не было. Самые бойкие из бунтовщиков уже одолели половину лестницы и грозили магу немудрёным оружием. Однако не они были опасны, а те, кто держался чуть сзади, движения имел уверенные и точные, а черты лица - смазанные простецкой деревенской магией. Так выглядели в Ангистерне настоящие головорезы.
  Магистр, загородивший бунтовщикам дорогу, предостерегающе поднял обе руки, а затем резко скрестил их на груди.
  Передние замешкались: именно в такой позе маги колдуют, положив ладони на невидимый под одеждой медальон Магистериума. Но у этого магистра рубашка была разорвана, и сияние колдовского камня злобно пробивалось сквозь обтянутые перчаточной кожей пальцы.
  Сзади, однако, напирали, и толпа всё-таки медленно поползла вверх, сплющиваясь и уплотняясь.
  Магистр с натужным сипением вдохнул холодеющий воздух, вытянул руки вперёд и сорвал перчатки. Толпа охнула и осела: верхние повалились на нижних. Мёртвая, страшная рука магистра, нависающего над лестницей, стала ещё более пугающей в колком свечении магического амулета.
  - Стоять! - взревел маг, и взмахнул изуродованной дланью.
  
  ***
  Как только магистр Фабиус шагнул на лестницу и закрыл за собой двери, инкуб сразу же взялся за дело, ухватив Ахарора за каблуки и как следует дёрнув. Силы ему было не занимать.
  Сапоги с жалобным треском покинули одеревеневшие ноги, явив миру толстые вязаные носки. Ахарор мёрз даже летом, что было довольно забавно для его высокого магического титула.
  Фурия визгливо захохотала. Но демон и головы не повернул: отбросил сапоги, взялся за штанины.
  - Натуральный мародёр, - съязвила фурия. - Помню, и такие бродили здесь...
  Она задумалась. Время для бессмертных было весьма сложной материей. И если в Верхнем Аду счёт вели по правителям, то в нижнем - оно горело себе огнём и никого не трогало. Разве важно, когда с вами случилось то или иное? Важнее "где". А "где" - и убежать никуда не может.
  Фурия прекрасно помнила, "где" она видела мародёров. На изгибе предгорной речки, не так уж и далеко от города. Она прекрасно видела это место, если обращалась к глубине своего сознания. Но - когда? Да какая разница?!
  - Что ты вообще забыла в Серединном мире, Алекто? - спросил инкуб, вертя в руках наборный узорчатый пояс с кинжалом, снятый со старого мага.
  Кинжал ему нравился даже больше пояса, так блестящ и гладок он был изнутри и снаружи. Демон наслаждался температурами, которые согнали так близко частички стали, её плотностью, вязкостью... Такой кинжал вполне послужил бы ему и в Верхнем Аду.
  - А тебе какое дело? - беззлобно огрызнулась фурия.
  Она перекусила дворецким, и ярость сущих временно уступила в её нутре место их же любопытству.
  Конечно, фурия предпочла бы женскую душу, женщины мягче. Но на безрыбье сгодится и жилистый старик. Предсмертная агония его оказалась, пожалуй, даже поинтереснее, чем у вчерашней простушки. Не поймёшь с этими людьми, как их и выбирать. Разве что - попугать сначала? Выяснить, у кого фантазия побогаче? Те должны быть и посочнее.
  Инкуб поморщился, видя мысли фурии, и вдруг спросил в лоб:
  - Почему он вызвал тебя? Именно тебя?
  Фурия с шипением отскочила от инкуба, но тот успел разглядеть в её памяти толпу смертных, рыл в тридцать, стоящих на речном берегу перед мостом из крепкой и стойкой лиственницы.
  Инкуб уставился на Алекто, и та оскалилась, пятясь.
  - Я выпью тебя до дна... - прошептал демон, не открывая рта.
  Фурия отшатнулась, ударившись об столешницу, задела серебряный кубок и с визгом отдёрнула руку. Тело её полыхнуло чёрным адским пламенем и тенью стекло во двор, туда, где раздавались яростные крики людей, и одуряюще пахло кровью.
  Инкуб потёр занывший лоб. Поединок воль он выиграл, но трусливая баба бежала с поля боя.
  Трусость и косность - вот чего он больше всего не терпел в своих сородичах. В Аду традиционно цеплялись за мелкое, но привычное. А ведь вокруг истекали зноем потоки жизни и силы - только бери, познавай, учись!
  Но заставить свою натуру подчиняться ритму учения сущие Ада не желали. Больше всего они сопротивлялись именно переменам, новому, иному.
  Вернее, нет, перемены были. Но лишь в форме бунта, когда менялись правители, ссорились за власть черти, демоны или бесы.
  Власть. Революции не внутри, а снаружи. Вот в чём была суть Ада. Слишком скучная суть.
  Борн поднял кубок, что уронила Алекто. Он давно уже не боялся ни серебра, ни рябины, ни эликсира из шерсти чёрной кошки, вскормленной мясом мертвецов. Всех этих мелочей, что тянутся через остатки памяти о временах, когда сущие Ада могли свободно жить на земле.
  Он изменился, познавая себя. Он понял, что вершины воли лежат во внутренних пределах. Что слова и образы - игрушки, связывающие сетями лишь тех, кто сам уже связан.
  Зачем ему теперь это знание? Кому он сумеет его передать?
  На лестнице закричали, внизу ухнула, сжимаясь, ткань мироздания - там кого-то пила фурия.
  Демон посмотрел на дверь и вздрогнул, узрев через её ткань мага, пытающегося сражаться с чернью.
  
  ***
  Тяжёлый метательный нож разрезал воздух, блеснул у виска Фабиуса, развернулся и полетел обратно в толпу, окропляя Ад брызгами агонии отторгаемой души. Умирающий разбойник завизжал - напитанный магией клинок не успокоился, воткнувшись в тело. Словно бешеная собака он рвал и кромсал свою жертву. Уже обречённую, ибо душа её была вынута демоном.
  Фабиус едва не вскрикнул, сам поражённый случившимся. И увидел вдруг совершенно явственно не только полутёмную лестницу, но и весь обширный двор префекта. Тот, куда бежали всё новые и новые разбойники, а может, уже и просто охочие до чужого горожане, где трое оборванцев ломали двери чёрного хода, где нищий в спешке снимал бельё, развешенное во дворе, а бандиты разбирали телегу, чтобы развести возле конюшни костёр.
  Его зрение изменилось вдруг, расширилось, перестало иметь препятствием расстояния и стены. А сердце заколотилось, сжатое чьей-то невидимой рукой, и члены помертвели. Маг ощутил в себе присутствие демона, что смотрел теперь его глазами и направлял его волю.
  Фабиус словно бы превратился в куклу, что показывают на ярмарках. Руки его сами творили сложные магические знаки, губы шептали слова. Он был испуган, но несравненно больше испуганы были бунтовщики.
  Толпа билась под ним, корчась от ужаса, ибо противостоять магии глубинного адского демона малое количество людей возможности не имело. Вены их вздувались и лопались - в такой спешке сердца пытались убежать от вездесущего ужаса. С хрустом ломались кости, не выдерживая внезапно тяжелеющих тел.
  Всё это было магией, мороком, но слабые сознания не могли бороться с иллюзиями. И люди подчинялись наваждению смерти.
  Демон, казалось, упивался своей властью, сжимая невидимыми руками податливые людские тела, круша и калеча их. Но и Фабиус видел его всевидящими глазами. Он то воспарял над домом префекта, то заглядывал в разные его уголки, кажется даже забавляясь мечущимися фигурками людей, льющейся кровью.
  Вот два оборванца насилуют служанку, вот разбойник перерезает горло конюху, а другие уже выводят из стоил породистых лошадей, и одна из них, чёрная как жирная сажа адских котлов, истошно ржёт и поднимается на дыбы. В её бешеных зрачках, словно в зрачках адских тварей, мелькают отблески пламени - это разбойники подожгли сено...
  Магистр вздрагивает: конское ржание! Это кричит Фенрир!
  Дрожь сотрясает его слабое человеческое тело. Воля извивается как змея. Он прозревает вдруг сам и видит СВОЮ лошадь, вырывающую повод из рук оборванца! И уже его воля направляет удары тяжёлых копыт.
  Фенрир бьёт ближнего разбойника в лоб, делает нелошадиный прыжок, перемахивая с места двух бандитов, галопом несётся к разрушенным воротам...
  Но тут магистр ухитряется разглядеть лица женщин, в панике выбегающих из дверей чёрного хода (ведь на первом этаже уже вовсю свирепствуют разбойники). И он разворачивает жеребца!
  Тот на полном скаку обрушивается всей мощью на головорезов, что преследуют служанок. Алисса падает под копыта, прижимая к себе глуповатую девчушку-прислугу. Но Фенрир ловко перепрыгивает женщин и зубами впивается в плечо бандита, размахивающего факелом.
  Осатаневший конь не боится огня. Он носится по двору, как возмездие! Разбойники, горожане и нищие мечутся в пылающей темноте, и как призрак возникает в ней окровавленная конская морда!
  Но магистр теряет силы: демон покинул его. Пот выступает по всему телу Фабиуса, сердце бьётся тяжело и гулко. Он снова на лестнице и перед ним - толпа оборванцев.
  Маг - один на её пути. Самые слабые валяются у него под ногами, верхние - не одолев всего нескольких ступеней.
  Мёртвых много. Трое из каждых четверых, что были на лестнице, лежат теперь искорёженными трупами.
  Но больше дюжины вооруженных головорезов живы. Живы и настоящие крещёные, что прятались до времени за спинами черни. Их пятеро. Они лезут через тела мертвецов, пытаясь подняться выше. И они - не боятся.
  Магистр Фабиус сжимает ослабевшими пальцами медальон. Он ищет колдовским зрением Алиссу: спаслась ли она? Ищет коня. Но сил не хватает, и он уже ничего не находит.
  - Да ты - страшнее демона, маг, - говорит самый старый из крещёных. Сутулый и седой, с сухими пылающими глазами. В них - синева и белое, словно на зрачках у него бельма, как у слепого.
  Бельмастый делает несколько шагов вверх по лестнице, бестрепетно наступая на мёртвых. Страх - лишь одна из внутренних стихий человека, он убивает не всех. Другие же стихии нутра ещё менее разрушительны. Гнев всего лишь съедает печень. Печаль - желудок, а любовь - сердце.
  Разбойники не хотят подниматься вслед за крещёным. Они озираются, готовясь отступить. Бандиты тоже крепки духом, но не нанимались умирать там, где хотели грабить.
  Кажется, что Фабиус криво улыбается. На самом деле он просто пытается разъять спёкшиеся губы. И не может.
  - Уйди с нашего пути, маг, - говорит сутулый. - Мы убьём префекта и установим в городе другую власть. - Уйди же, пока не опомнились бандиты. Не эти, - он пренебрежительно кивает за спину. - Эти - наёмники. Но скоро здесь будут те, кто им заплатил. Кто-то всё равно оседлает бунт. Один - ты не защитишь ничего. Силы твои на исходе. Сатана не поможет тебе, это не в его правилах.
  - Кто ты, чтобы говорить о Нём всуе? - кривится маг.
  Губы лопаются и выпускают слова. По подбородку течёт кровь.
  С улицы заглядывают уцелевшие бунтовщики. И их ещё много, очень много. Трижды столько, сколько убитых, если магистр правильно оценил их число, пока демон владел его глазами.
  Перепуганные и озлобленнее внезапными смертями товарищей, многие из них бросили грабёж и стекаются туда, откуда слышны голоса: к парадному входу в дом префекта.
  Фабиус смотрит на них, и не видит, слушает, но не слышит.
  А сутулый вещает:
  - Я верю в настоящего Создателя, - говорит он, размахивая руками. - В того, кто сотворил и Ад, и людской мир. В того, кто всеблаг и всемилостив. Кто любит нас, ибо мы - его дети!
  Фабиус нервно улыбается. Он знает, что нет в этом мире никакого защитника у людей. Ему жаль крещёных. Ему хочется плакать над ними, как плакал он в детстве над утопленными конюхом щенками.
  Маг поднимает сухие глаза к небу - но видит лишь каменный свод над лестницей.
  - Нет никакого создателя, - произносит он тихо.
  - Это потому, что ты во тьме своих заблуждений, маг, вот и не видишь света! - кричит сутулый. - Обрати к Нему помыслы свои. Он всеблаг. Он помилует и тебя!
  - Что мне милость? - Фабиус смотрит в потолок, закрывающий небо. - Души наши всё равно попадут в Ад. Иного пути нет.
  - Есть, если уверуешь! - ревёт сутулый. - Я видел тех, кто молился богу и умирал, и церковь твоя не краснела!
  Бельма его не выражают вообще ничего. Может, Бельмастый видит сейчас своего неведомого Создателя? Всеблагого и всемилостивого? А потому - не чувствует ни боли, ни страха, стоя посреди мёртвых?
  Фабиус пытается поверить ему, но вдруг понимает, что потерял в глупой надежде на неведомую милость даже своё каменное небо. Что смотрит уже не вверх, а в бледное пятно лица в полутьме плохо освещённой лестницы.
  А может, там, внизу - не Бельмастый? Может, это смерть пришла, наконец, за ним, Фабиусом? Ждёт его в тени беззубых дверных створок? Она ли?
  Маг присматривается, щурясь. Изуродованное лицо крещёного становится всё благостнее и липче, или это рвота поднимается к горлу магистра?
  Вот если бы сесть? Лечь... Грязные ступени кажутся Фабиусу прекраснейшей из постелей.
  Но демон медлит, и магистр врастает в дешёвый камень лестницы, как дерево в камень скалы, цепляясь каждым нервом, каждым ощущением тела.
  
  - Маги обманывают вас! Нет никакого Ада! Есть сонмище бездомных тварей его! Это маги подкармливают их душами уверовавших в Ад! Поверьте в Создателя, и души ваши станут бессмертными! Как птицы минуют они адские пределы и устремятся вверх! А уж там Всеблагой будет питать их своим светом. Вечное счастье вместо смерти ожидает вас!
  Бельмастый вдохновлялся безмолвием Фабиуса и врал всё громче.
  'Какое бессмертие? О чём он? Где его доказательства?' - думал магистр, потеряв уже от боли и усталости и веру, и сомнения. - Разве не видит он мощи слуг Сатаны? Церквей, растущих из семян Его, словно деревья? Что может показать он? Где его небесные бессмертные души? Где эта смерть, не окрашивающая окна церквей Его?'
  Однако толпа на пороге дома внимала сутулому всё трепетней. Ей не нужны были доказательства, только сказки.
  Среди десятков непогребённых трупов слова проповедника звучали особенно торжественно и обнадёживающе. Пожалуй, можно было даже не хоронить убиенных, если впереди людей ожидало лёгкое и бессмертное парение. Да и зачем вообще трудиться в текущей жизни, если после смерти тебе и так пообещали всё?
  - Он велик и прекрасен! - врал бельмастый, уставившись магу за спину так пристально, словно бы разглядел там что-то. - Лицо его - сияет!
  Магистр Фабиус обернулся в недоумении, уловил неясное мерцание во тьме... и в тот же миг двери за его спиной распахнулись, и на лестницу шагнул демон.
  В синем камзоле погибшего Ахарора, с волосами, причёсанными по городской моде. С серебряным наборным поясом, уворованным у старого мага, и такого же происхождения длинным кинжалом на левом бедре.
  Впрочем, Фабиус глянул лишь мельком и с облегчением отступил к дверям, приваливаясь к косяку.
  - Создатель!.. - продолжил было сутулый, но осёкся, уставившись на инкуба.
  Демон взирал сверху благолепно и радостно. Происходящее забавляло его. Он был прекрасен.
  Далее магистр не запомнил ничего.
  
  
  

Глава 16. Две женщины

  
  
'Любовь, а не немецкая философия служит объяснением этого мира'.
  Оскар Уайльд
  
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 13-й.
  
  Борн разглядывал мешанину мёртвых человеческих тел на лестнице. Он улыбался, но внутри росло недовольство.
  Слишком много трупов. Верхний Ад будет удивлён наплывом невыгоревших душ. Хорошо, хоть Правителя там временно нет, но умные - догадаются и поймут...
  Оставшиеся в живых двуногие бесстрашно глазели на инкуба. Те, в ком ужас не взял свою жатву. А вправду ли смертным грозила когда-то полная погибель от тварей, коль есть среди них и такие?
  - ЗАЧЕМ ВЫ ЗДЕСЬ? - он позабыл открыть рот, и слова прозвучали гулко и страшно.
  - Смилуйся, - горячо прошептал ближний к нему человечек. - Спаси нас! Не дай Сатане забрать наши души!
  Борн рассмеялся: нашли у кого просить.
  От людей мерзко пахло страхом, кровью, подлостью и обманом, и он не сдержался:
  - ПРОЧЬ, СМЕРТНЫЕ!
  Вспышка демонического гнева обожгла людей ядом чуждых для них эмоций. Дальнее попятились, но не ближний.
  - Смилуйся, - молил он. - Посмотри на моё лицо! Я - твой слуга! Ты ли это, скажи мне? Дай знак?
  - ПРОЧЬ!
  Глаза Борна вспыхнули адским пламенем, и испуганные люди бросились врассыпную. Не устоял и настырный человечек. Он кубарем скатился с лестницы.
  Борн покачал головой: он был не доволен собой. Стоило бы сдержаться, но победили вонь и отвращение. Скверно.
   Инкуб мысленно отыскал женщину, что пытался спасти маг. Позвал её осторожно. Она была нужна этому смешному магу, что лежал, распростёршись как умирающие. Мага терять было нельзя. Без него Борн вообще не понимал, что ему делать.
  Объявившись на земле в привычной уже пещере, инкуб сразу же устремился к острову, который являлся ему в грёзах и прозрении. Он хотел своими глазами увидеть место, где погиб Аро. Совершить похоронный обряд, вознеся пепел острова к небесам.
  Борн мысленно шагнул в башню, помня её по образу, что видел в темнице, и... ощутил невидимое препятствие. Струны магической защиты были свиты над островом - острые, опасные, неумелые. Способные поразить и нападающего, и защитника.
  Демон извернулся, как кошка, материализовался рядом, возле моста через реку. Он прислушался и ощутил: на острове кто-то есть! Кто-то, отдалённо напоминающий ему Аро!
  Инкуб так и застыл на берегу холодной реки.
  Была ночь. От воды пахло холодом. Шипение волн доносилось со стремнины. Сверху куполом давили заклятья.
  А ветер всё доносил и доносил до Борна родной тревожащий запах собственного средоточия огня, смешанного когда-то в туфовых пещерах Верхнего Ада. Давшего Аро жизнь.
  Что это? Морок? Или на острове случилось что-то неведомое?
  Но если Аро не умер, то где он? Что с ним?
  Эти загадки инкуб мог разгадать, только проникнув на остров аккуратно и безболезненно, для укрывшихся там. Не сломав хитрой магической клетки. Но как?
  Демон прислушался к воде. Уловил смутные картины, что видела она недавно. Вот, фурия, бьющаяся о невидимую защиту... (Откуда здесь фурия?) Вот человек на чёрном коне...
  Борн вгляделся. Человека вода видела часто. Следы его читались также и на земле, и на ветре. Волны говорили, что перед Борном - хозяин острова, здешний маленький маг. И найти его - труда не составит.
  
  Демон отбросил думы, обернулся и с беспокойством посмотрел на тело магистра Фабиуса: как он?
  Уловил движение воздуха в нём: дышит, не поломался...
  Не следовало бы так рисковать им.
  Без мага Борн был бессилен не мощью, но отсутствием подобия. Так же, как не достанешь желток, не убив будущего птенца.
  Инкуб был силён сейчас как никогда: боль, страх и ярость прогнали его через наковальню сил. Но остров был закрыт для него. И вряд ли - для мага. Ведь этот остров человечек создал сам.
  
  ***
  Холодная вода омочила губы, стекла по бороде на голую грудь. И тут же запоздалая дрожь сотрясла тело магистра Фабиуса, вызвав кашель. Он застонал - боль, словно гаррота, сжала голову.
  Магистр Фабиус страдал. Он был счастлив.
  Знаешь ли ты счастье, когда пьёшь жизнь полною чашей? Когда не ведаешь страха, нужды и голода? Но вот ты один среди адских тварей, и бунтовщики рвутся вверх по лестнице, и смертельный холод овевает твои виски так, что волосы шевелятся от страха. И тело твоё немеет, и сознание меркнет, и мысли тонут посреди боли. Тебе кажется, что это смерть заглянула в лицо. Но вдруг, с холодом текущей по телу воды ты понимаешь, что жив. Это ли не счастье?
  Воняющая уксусом тряпка прошлась по лбу, по щекам, противно захолодила шею.
  Мысли спутались. Магистру приснилось на миг, будто он - мальчишка, и расшалившийся приятель запихал ему за шиворот лягушку. Но сон тут же кончился, потому что затылок задрожал и закачался, поднимая новые волны боли.
  'Да что же это! Да оставьте же меня в покое!'
  Магистр Фабиус заставил себя поднять веки, и увидел сухие пылающие ужасом глаза и белые как облатка губы. Это была Алисса. Конь всё-таки спас её.
  Как хорошо. Как больно.
  Алисса сидела на полу рядом с Фабиусом, держа на коленях его голову. Магистр пошарил здоровой рукой. Пол был тёплый, деревянный. Значит, лежал он уже не на лестнице, а внутри обеденной залы. У самых дверей, потому что рука нащупала и начало ковровой дорожки, что вела к столу.
  По потёкам пота, засохшим на висках Алиссы, магистр понял: это она перетащила его через порог, чтобы он не лежал на холодном камне.
  Увидев, что Фабиус пришёл в себя, женщина захлопала ресницами, попыталась согнуть дрожащие губы в улыбку, но не сумела, только глаза её увлажнились, и капля упала на лицо Фабиуса нежным, едва ощутимым касанием, напомнив, какие лёгкие у женщин слёзы.
  'Да, вот такое оно и бывает - счастье, - подумал опять Фабиус и глотнул из чашки, что Алисса держала у его губ.
  Вода разодрала горло и встала комком над желудком. Фабиус с трудом сдержал тошноту. И услыхал, как инкуб застучал по полу чужими туфлями. Потом тень упала магистру на лицо - демон наклонился, обдав Фабиуса жарким воздухом и довольно приятным ароматом, похожим на запах белых фасцелий, что дарят невестам.
  Теперь магистр видел лицо инкуба: рот его скалился в улыбке, глаза горели. Фабиус с удивлением отметил, что обитатель Ада всё ещё разодет в камзол убиенного магистра Ахарора. Видимо, демону понравилась игра в человека.
  Руки Алиссы мелко затряслись. Вода выплеснулась из чашки на бороду Фабиусу. Женщина была в ужасе, сродни смертельному, магистр ощущал это очень явно.
  Он понимал, что демон слишком близко склонился не только к нему, но и к ней. И он собрал силы, рванувшись всем телом навстречу адской твари, заставляя инкуба выпрямиться и отступить.
  Нет, тот не испугался, конечно. Но был брезглив. И предпочёл с некоторого расстояния наблюдать за попытками человека подняться.
  Наконец, благодаря неимоверным усилиям и помощи Алиссы, Фабиус сумел встать на ноги. Он покачался немного, борясь с головокружением, сделал неуверенный шаг к столу. Алисса подхватила его, не дав упасть.
  Демон поднял ладони, медленно свёл их, изображая аплодисменты.
  - Я прогнал чернь, - сказал он. - Ты был прав, человек, они внимали мне, как замороченные, словно бы я и есть их нелепый бог. Хотя, боюсь, я мало что ценного сумел изобрести в словах и позах. Ты должен был объяснить мне, о чём следовало говорить.
  - Ерунда, - магистр попробовал сделать ещё один шаг и скривился от боли: проклятая гаррота всё ещё сжимала виски. - Толпа совершенно неспособна осмысливать быструю речь. Достаточно десятка фраз. Чем глупее - тем лучше.
  - Забавно... - протянул демон, нисколько не задетый тем, что в нём могли предположить глупца.
  Он открыл буфет и добыл чистые кубки, тонкой работы, серебряные и без драконов. Налил вина, сделал жест, предлагающий магистру сесть за стол и выпить.
  Фабиус дошёл до стола, опираясь на руку Алиссы. Склонился к ней, прошептав:
  - Иди вниз, девочка.
  И оттолкнул от себя. А потом обессилено рухнул в кресло
  - Это ты зря, - усмехнулся демон. - Мне нравится твоя женщина. Она могла бы тебе прислуживать. Не каждая человеческая тварь способна даже стоять в моём присутствии.
  Алисса пятилась, не сводя глаз с инкуба.
  - Иди вниз! - глухо, но твёрдо произнёс Фабиус. - Если сумеешь - вскипяти нам вина.
  - Вскипятить вина? - изумился демон, провожая глазами пышные юбки Алиссы. - С каждой минутой, проведённой здесь, я узнаю о Серединном мире всё больше странного. Зачем кипятить вино? Неужели вино от кипячения становится ещё более пьяным?
  - Пьяным - это от перегонки, - выдохнул магистр, кое-как пристраивая голову на спинку кресла. - А кипятят - чтобы добавить туда пряностей и мёда. Так оно станет полезным для тела. Горячее вино вернёт мне часть сил и, возможно, понравится тебе.
  - Отравить меня трудно, - улыбнулся инкуб.
  В глазах его блеснуло что-то странное, но маг не успел догадаться, что именно.
  - Не смею даже питать таких незамысловатых иллюзий, - хмыкнул он. - Я видел, как ты пил из отравленного кубка.
  - Да, - кивнул демон. - Кубок был презабавный. Владелец этого дома создал их во множестве и связал заклинанием все, чтобы были они, как один.
  'Вот как? - удивился магистр. - Владелец?..'
  Демон кивнул. Он и не скрывал, что видит мысли окружающих его людей.
  - А как ты читаешь мои мысли? - полюбопытствовал маг, долгие десятилетия учившийся распознавать помыслы по движениям тела, мимике, цвету лица, дрожанию рук и прочим проявлениям телесного.
  - Это несложно, но требует от тебя иной начинки. Хочешь, я достану твою душу и вдохну в тебя средоточие огня?
  - А душу-то куда денешь? - рассмеялся Фабиус и скривился от боли, что затаилась было, но от тряски тут же выпустила когти.
  Ему мучительно чего-то не хватало в обширной зале. Но вспыхнула свеча на столе, озарив дальний его угол, и он вспомнил, что малое время назад здесь сидела фурия.
  - Где она? - спросил маг, понимая, что инкубу не требуется особенных пояснений.
  - Алекто? Гуляет внизу. Ты полагаешь, я из одной прихоти привёл сюда твою женщину? А вот коня поймать не сумел. Душа его так мала, что я побоялся её сломать...
  Фабиус не дослушал, подался вперёд, уронив кубок. Он же отправил Алиссу вниз!
  - Не дёргайся, смертный, я помню, что мы уговорились всего лишь остановить это стадо обеденных блюд. Алекто уже сыта. Видимо, развлекается среди трупов. Женщины любят красивое.
  - Разве мёртвое - красиво?!
  Фабиус поднял кубок из лужицы красного вина, поставил, отодвинул стул.
  Инкубу он не поверил и намеревался найти Алиссу и убедиться в её безопасности.
  - Сядь, я сказал!
  Демон вскинул голову, и его огненные глаза прошили магистра до самой печени.
  Тот охнул и упал в кресло. В правом боку горело так, словно маг хлебнул расплавленного свинца.
  Инкуб поморщился, приподнялся, покосился на обмякшего в кресле магистра, сел, хлебнул из кубка, снова встал. Казалось, он хочет подойти к Фабиусу, но что-то не пускает его.
  Наконец, демон выскользнул из-за стола и отправился вниз на кухню по лестнице для слуг. Он уверенно миновал несколько дверей, за которыми раздавались голоса, остановился у крайней справа, решительно дёрнул её на себя, вошёл и уставился на редкий бардак, какого не увидишь обычно на кухнях приличных домов.
  Обширное полуподвальное помещение с огромным очагом, жаровней и двумя печами было разгромлено. Битые горшки валялись, пересыпанные дорогими пряностями, медная посуда лежала кучей, словно её хотели унести, но не успели.
  И, в общем-то, понятно - почему не успели. Алекто охотилась здесь. Слугам префекта повезло - они струсили и разбежались. И фурия покушала теми мародерами, кого застала на кухне.
  О, а вот и они: лежат возле окованного сундука с дорогой серебряной посудой. Ломали сундук? А вот тут - чьи-то одеревеневшие ноги торчат из-под стола...
  Инкуб нашёл глазами Алиссу, севшую от страха на пол вместе с кувшином, что держала в руках.
  Приближаться не стал.
  - Иди наверх, смертная! Напои своим вином мага, он нужен мне живой!
  Алисса заторможено кивнула, продолжая сидеть.
  Демон уставился в остывший очаг.
  - Тебе велено было вскипятить вино! - нахмурился он.
  Подёрнутые пеплом угли встрепенулись и расцвели алым, а следом и огонь побежал по ним.
  - Быстрей же!
  Алисса подхватила свободной рукой юбки, бросилась к огню. Вылила вино в глиняную кружку, поставила на угли. Начала растирать травы, уже насыпанные ею в каменную ступку.
  Демон расширил ноздри, с любопытством вдыхая незнакомый запах.
  - Что это у тебя? - спросил он.
  Алисса нервно сглотнула, набрала в грудь воздуха:
  - Чабрец, добрый господин, - выдавила она. - Ромашка и валериана.
  - А для чего нужны? - поинтересовался демон.
  - Чабрец облегчит дыхание, ромашка - снимет спазмы, валериана - успокоит нервы. Ещё нужно немного мёда и...
  Женщина говорила распевно, хоть голос и подрагивал.
  - Ты, верно, неплохо поёшь, красавица. А, сдаётся мне, сможешь и сплясать?
  Демон хмыкнул, и Алисса сжалась в комок. Только руки её продолжали крутить в ступке пестик.
  - У нас женщины не носят одежды, - продолжал инкуб, бесцеремонно разглядывая Алиссу. - Я бы посмотрел, какова ты без этих тряпок.
  Женщина уловила в его голосе странные, мурлыкающие нотки. Она чуть отползла от очага и упёрлась задом в стену.
  - Не бойся, - усмехнулся инкуб. - Или бойся. Так забавнее. Готово твоё вино?
  Он легко взял горячую кружку прямо с углей, поднёс к лицу, принюхался.
  - Слишком слабые травы, но тебе виднее, посмотрим. Я раньше не имел дело с людьми даже в плане гастрономии.
  Он вернул варево на огонь и приказал:
  - Бери же всё, что тебе необходимо, и ступай за мной!
  
  Тяжёлый длинный деревянный стол был повержен! Он лежал, задрав к потолку толстые дубовые ножки. Видимо, кульбит стол выписал славный, потому что посуда разлетелась с него по всей обеденной зале. Немногая фарфоровая украсила осколками пол, серебряная не пострадала, лишь таращилась пустыми округлостями тарелок. Бокалы же раскатились, оставив винные лужи.
  С одной стороны опрокинутого дубового гиганта стоял магистр Фабиус. Жилы на его висках вздулись от напряжения, губы посинели. На другом конце шипела, словно гадюка, Алекто. Её личина исказилась так мерзко, что это не понравилась даже демону.
  - Ну и что вы не поделили здесь? - сердито спросил он и укоризненно посмотрел на мага. - Я знал, что бабы-дуры, но ты-то мог бы...
  Алисса забормотала что-то себе под нос, наверное, какое-нибудь простенькое женское заклинание. А фурия оскорблённо взвизгнула и... бросилась через стол на демона, в прыжке обращаясь из женщины в крылатую тварь.
  Вернее... попыталась броситься. Прямо в воздухе её вдруг свернуло в клубок, развернуло, выгнуло дугой....
  Визг Алекто оповестил присутствующих о том, что гимнастика не безболезненна для неё.
  Инкуб сжалился и отшвырнул демоницу в угол. И наклонился, поднять кубок.
  Фурия, недолго думая, сиганула на стол и кинулась оттуда на магистра, справедливо подозревая, что, раз инкуба ей не достать, надо уничтожить сначала более слабого противника.
  Правда, прыгнула помятая тварь совсем не так быстро, как ей хотелось бы. Неожиданное и коварное нападение демона, (который всё-таки был соплеменником ей, а не человеку, мог бы и уклониться, в конце-концов), вытряхнуло из неё большую часть сил. И фурии пришлось прямо на лету терять такой удобный крылатый облик и морфировать в женщину. Ведь не становиться же тенью, в самом деле?
  Пока Алекто летела через стол, по пути обрастая волосами, грудями и прочими женскими прелестями, Алисса метнулась ей навстречу и выплеснула в лицо кружку горячего вина.
  Казалось бы, что в этом страшного? Но женщина ещё на кухне успела перелить зелье из глиняной посуды в серебряную, и серебро, соединившись с варёным в вине чабрецом, учинило на лице фурии такую оригинальную косметическую процедуру, что кожа полетела клочьями.
  Алекто с воем плюхнулась на многострадальный стол, а Алисса, размахивая кружкой, завизжала не хуже демоницы:
  - Прочь, тварь! Пошла прочь!
  Несколько потрясённый сценой успешного нападения воробья на кошку, инкуб вытаращил глаза. А магистр, собравшись силами, дёрнул Алиссу за спину и влепил Алекто хорошенькое заклятье, от чего её земной облик подёрнулся трещинами, затрепетал...
  - О, как всё запущено! - весело сказал инкуб. - Такого в ваших книжках не пишут!
  Алекто тоненько взвыла и грудой тряпья рухнула на поваленный стол. Её ткани усиленно морфировали, отыскивая безопасную форму. И, наконец, между ножек стола образовалась довольно крупная худая чёрная кошка. На иной облик сил у демоницы не осталось.
   И маг, и инкуб, потрясённые случившимся, уставились на животное. Из рукава синего магистерского камзола, который теперь носил демон, вылезла змея с толстой хитроватой мордой и тоже вперилась сонными глазками в Алекто.
  - Доволен? - спросил мага инкуб.
  Магистр только головой покачал. Он сам не понял, как сумел сотворить такое.
  - Чабрец и вино, настоянные в серебре, - подсказал демон. - Ну и куча всего прочего. Страх, ярость... А ярость женщин - сродни таковой же кошачьей. Можно бы сесть сейчас и расписать всё произошедшее на магические фразы. И ты составишь новое заклинание. Вы же глупы и владеете магией, только подпирая её словесными костылями.
  Магистр невесело усмехнулся. До научной ли работы над заклинаниями ему было? Но в глазах демона он заметил неподдельный интерес и кивнул, соглашаясь, что вполне можно было бы проделать такую работу.
  Инкуб тоже кивнул и движением ладони перевернул стол.
  Алекто отпрыгнула с шипением, но недалеко. И опять приблизилась к столу коротенькими шажками. А потом жалобно замяукала.
  - Похоже, она сама - никак... - пробормотал Фабиус.
  - А ты её пожалей, фурию! - расхохотался демон.
  Кошка мявкнула душераздирающе и, не мигая, уставилась на инкуба.
  - Послужи-послужи, - сказал он, промокая рукавом слезящиеся от смеха глаза. - Я ещё подумаю, что с тобой сделать.
  Красная слеза покатилась по его щеке, как капля ртути, сорвалась вниз... и исчезла в пасти змеи, разве что не замурлыкавшей от удовольствия.
  - Это ты тоже превратил кого-то? - спросил Фабиус.
  - Это? - инкуб погладил голову змеи пальцем. - Это мелкая адская тварь. Но ума у неё побольше, чем иных высших. А фурию превратил ты, хотя у тебя даже в теории не хватило бы ни сил, ни умения.
  Демон движением кисти расставил вокруг стола стулья:
  - Садись. Вина опять нет, но тебе, я вижу, лучше.
  - Я принесу, - тихо, но твёрдо сказала Алисса.
  Глаза её были глазами человека, очнувшегося от долгого сна.
  Алекто зашипела, но ретировалась в угол, когда женщина вынула из кармана передника тряпку и принялась протирать стол.
  Демон цокнул языком:
  - Похоже, вино таки будет! А ты не промах, маг!
  Тень пробежала по лицу магистра. Он смотрел на Алиссу, уверенно расставляющую посуду, которую поднимал для неё инкуб, а видел другую. С распущенными волосами и нежной белой кожей. Которую тоже обрёк на смерть.
  Алисса шла рядом с ним по лезвию, он должен...
  - Только попробуй, - предупредил инкуб. - Женщина красива, и она меня развлекает.
  Алисса, к удивлению Фабиуса, сделала книксен и, захватив кружки, отправилась вниз.
  - Сильная женщина - большая редкость, наслаждайся маг.
  - Странные у вас понятия о силе. Я полагал, что фурия, как тварь... Извини, как существо глубинного Ада...
  - Ну, да, в теории она - сильнее меня, не будь... гм... такой бабой. Эмоции, маг. Нас, как и вас, обессиливают эмоции. А может, у нас это и похуже. Ведь достаточно доли секунды, чтобы пробить защиту того, кто не уследил за нервами. Так что - не трясись. Женщину твою я не трону. Хотя бы потому, что кто ещё принесёт нам вина? А я начинаю находить в нём вкус. Садись же! И расскажи мне, наконец. Я устал ждать.
  - Что я должен тебе рассказать? - удивился Фабиус.
  
  
  

Глава 17. Пять из пяти

  
  
'Добрый поступок может оказаться дурным поступком. Кто спасает волка - убивает ягнят'.
   Виктор Гюго, "Девяносто третий год"
  
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 13-й.
  
  Магистр Фабиус уставился в глаза демону, и перед ним как наяву встала сцена прощания с сыном.
  '...И пятое...' - сказал он тогда и запнулся.
  Он хотел дать какое-то живое напутствие, чтобы сын не забывал, что отец помнит о нём, надеется на него. Но подходящих слов, чтобы были они не слишком мягкими, маг не нашёл и завершил так: 'Помни же, что я вернусь не позже конца осени, и хочу увидеть, что ты здоров и выполнил всё, что я тебе наказал!'
  А потом Фенрир нетерпеливо ударил копытом. И Фабиус вскричал уже так, чтобы слышали слуги: 'Помни: теперь ты - хозяин замка и всех людей здесь и в долине! Будь же достоин этого!'
  И конь взял с места в галоп. И ветер ударил в лицо и вышиб слёзы.
  О том ли он хотел говорить тогда?
  
  Демон долго смотрел на Фабиуса и молчал. А потом ловко перекинул ногу на ногу и, оправив манжет движением изящным и словно бы привычным, подвёл итог:
  - Он не видел.
  - Что? - вскинулся магистр Фабиус.
  Картина прощания встала перед его глазами почти против воли!
  - Твой сын, - размеренно и негромко пояснил инкуб. - Он не видел, что ты испытываешь страдание, расставаясь с ним. Более того...
  Демон налил вина и бросил кусок буженины кошке.
  На столе уже было, чего поесть. Алисса собрала слуг, навела порядок на кухне, и оттуда поднялся на трясущихся ногах паренёк с блюдом холодного мяса, репы и гороха. Уцелели и запечённые пироги, из тех, что не разбились во время кульбитов стола.
  Кошка оскорблённо фыркнула и мясо есть не стала.
  Маг переводил взгляд с кубка на глиняную сковороду с пирогом, со стола - на кошку. Он старался не думать о том, как сильно не желает обсуждать с инкубом свои семейные проблемы. И всё же лицо Дамиена, его блестящие, возбужденные глаза, его русые волосы, раздуваемые утренним ветром, он видел сейчас словно бы наяву.
  - Он ждал. Ждал, когда ты уедешь, - сказал демон. - Я бы даже предположил, что он мечтал об этом.
  Фабиус уткнулся глазами в столешницу, многократно скоблёную трудолюбивыми руками служанок. Ровную и плоскую.
  Он тоже мог бы прочесть всё это по лицу сына, если бы любовь не застилала его взор плотной пеленой. И потребовалась смерть, чтобы пелена спала с ещё живых в памяти, черт... Но кто такой этот пришелец из Ада, чтобы маг исповедовался ему?! Да хоть бы и самому Сатане!
  - А что случилось с матерью Дамиена? - спросил демон.
  Магистр вздрогнул, и тени души его сомкнулись.
  - Это допрос? - спросил он, поднимая глаза.
  - Это - взаимно полезный интерес, - пояснил демон.
  - Не вижу тут никакой взаимности!
  Пустой кубок отлетел в сторону, хоть его и не коснулась рука магистра, сорвавшаяся в ударе. Столешница отозвалась глухо и жалобно.
  Фабиус резко поднялся, прошёлся вдоль стола, замер. Он не мог выйти вон и нарушить хрупкое равновесие, установившееся в доме.
  Вот он вспылит и уйдет? И что? Рассвет близок. Кто будет днём хоронить трупы и наводить порядок в городе, если этот, и без того слабый, мир между ним и демоном нарушится?
  Демон согласился помочь Фабиусу. Он что-то хочет от него. Значит, им нужно поговорить, каким бы трудным это ни казалось!
  Но причём тут его жена и сын? Какое дело до них демону? Магистр сам выяснит судьбу Дамиена и отомстит, если виновные существуют, а смерть не придёт раньше. Но это - потом. А сейчас нужно подавить бунт и спасти город!
  Фабиус прошёлся вокруг стола, успокаиваясь. Подошёл к окну, отогнул штору.
  Небо уже посерело слегка, наверное, невидимое солнце лизнуло горизонт. Но город спал, и горожане ещё смотрели последние, самые быстрые сны.
  Магистр вернулся к столу, сел. Инкуб с интересом следил за ним.
  'Чего же он хочет? - думал Фабиус. - Что им движет, ведь не праздное же любопытство? Или он ищет слабые места, чтобы потом манипулировать мою, подчинять волю?'
  Магистр налил себе вина. Лучшего из тех, что нашлись в погребе. О вине тоже позаботилась Алисса.
  Он отхлебнул, вспомнил про хозяина дома, префекта мэтра Грэ. Обернулся - где же он?
  Пару часов назад префект пустым мешком сидел в собственном кресле. Но потом фурия повалила стол... И где же старик? Труп магистра Ахарора унесли слуги, но префект оставался сидеть здесь...
  Фабиус вскочил и бросился к куче тряпья у противоположного конца стола. Да, это была одежда префекта! Но где же он сам?
  Демон расплылся в улыбке.
  - Ты полагал, что воля его захвачена? - спросил он.
  Фабиус кивнул.
  - Ты ошибся. Старик был несъедобной куклой. А небольшая внутренняя плоть его - развеялась.
  - Куклой?..
  Страшное предчувствие сжало сердце магистра Фабиуса. Демон расхохотался.
  Человек схватился за грудь, нашаривая амулет.
  - Не бойся, маг. Никто пока не собирается нападать на нас. Наши враги трусят или их мало, что, в общем-то, одно и то же, - сказал демон, вытирая алую влагу, так легко выступавшую в уголках его глаз. Пальцами - рукав бы воспламенился. - Уже напали бы, если бы могли - продолжил он, усадив на руку существо, похожее на змею. И мелкая тварь тут же начала облизывать его ладони. - Но я полагаю, что адская кровь течёт лишь у одного из этой банды. А показавшись мне, он потеряет больше, чем приобретёт. Ведь пока я не знаю, кто он, он не знает - как много я о нём знаю.
  - Сатана, отец наш, что же это... - прошептал Фабиус, сжимая на груди камень.
  - Обычное дело для чертей или бесов, - фыркнул демон. - Нашли тёплое местечко и жируют, как не лопаются. В Аду, понимаешь ли, не мёд.
  Он с видимым удовольствием отхлебнул сладкое вино.
  - Знай я раньше, что у вас есть такое вот... - инкуб приподнял бокал. - Я бы давно занялся вашим миром плотнее!
  Фабиус смахнул со лба прилипшую прядь волос:
  - Что же творится под лунами... - пробормотал он. - Бесы живут в Ангистерне как люди. Неужто и фурию они позвали себе в развлечение?
  Фабиус искоса глянул на инкуба, но тот сделал вид, что увлёкся вином и не желает продолжать разговор.
  Маг пожал плечами, оправил, как смог, разорванную рубаху, примерился к тому, что стояло на столе, выбрал пирог с говядиной.
  Пирог повалялся уже и под столом, но не особенно пострадал: крышка здорово припеклась к глиняной сковороде и не дала растерять начинку.
  К магу внезапно вернулись и аппетит, и жажда бытия. Планы его всё ширились. Теперь ему мало было защитить город. Хотелось ещё и разобраться, как далеко зашло паломничество адских тварей на землю. И наказать.
  - Так значит, мэтр Грэ был куклой, ведомой его двойником, бандитом, по прозвищу Клёпка Барбр? Но неужели сам бандит - это... Это невероятно!.. - бормотал он с набитым ртом.
  - Сам бандит и есть мелкий бес или чёрт, сбежавший из Ада и решивший поселиться на земле? - поморщился инкуб. - Это вряд ли. Черти, сами по себе, - огненной мухи не обидят. Кто-то должен был совратить беднягу. Скажи, ты же узнал вчера нечто странное о префекте?
  - Да, я видел отпечаток детской ладошки Селека Грэ в церкви, - кивнул маг.
  Эту информацию он совсем и не сбирался скрывать, и был удивлён деликатностью демона. Только что лезом лез к нему в память, выпытывая подробности о жене и сыне, и тут вдруг - ...?
  - Понимаю твои сомнения,- кивнул инкуб. - Узнай же, что мне непросто разобраться, как ты устроен: где для тебя важное, а где нет. Я готов считать, что мы заключили временное соглашение, и ты сам расскажешь мне о том, что сумел узнать по нашему общему делу. Я пообещал тебе защитить город, так говори же? Или перестань дёргать мысли, и я сам пошарю у тебя в голове!
  Маг поморщился, но выдавил, понимая, что демон общается, как умеет:
  - Даже по линиям судьбы - это была ладонь иного, чем префект, человека. Я подозревал, что передо мною - переодетый мошенник. Что бандит Барбр как-то засунул своего дружка в префектуру... Но демоническая тварь - это выше моего понимания! Договор с Адом, его же...
  - Все соблюдают, не так ли? - фыркнул инкуб. - Тщательно ли ты соблюдал его сам?
  Магистр пожал плечами:
  - Долгие годы занятий кое-чему научили меня. Но это - слишком сложно для черни.
  - Неужели? - засмеялся инкуб. - Да нет ничего проще, чем предложить своё тело любопытному бесу из первого адского круга!
  - Но, душа будет пожрана!
  - А зачем она нужна? Часто ли вы используете эту душу? Вам нужны крепость тела, защита и достаток, как и всем прочим. И вот признай, - инкуб допил вино и заставил пустой кубок повиснуть в воздухе. - В Аду это - самый мелкий и слабый бес, а здесь, у вас - он велик и многосилен. Впрочем, мэтр Грэ нашёл для себя уж больно никчемного.
  - Мэтр Грэ?
  - Ну, да, - задумчиво кивнул инкуб, играя кубком. - А уж бес сделал из него двоих - префекта, чья карьера обеспечивала им полную безнаказанность, и бандита - в теле которого демон и обитал вдали от ритуалов церкви.
  - Ему вредны ритуалы церкви Отца Нашего, Сатаны?
  - Его могли там изобличить по какой-нибудь нелепой случайности. Церковь обладает некоторым собственным гм... зрением.
  - Вот как? - удивился Фабиус. - Но что было после?
  - После? - демон почесал щёку. - Думаю, что прибрав город под себя, мелкий бес захотел ещё больше власти. Ну, так уж мы устроены. Корыстолюбие и властолюбие считаются у нас добрыми привычками, как у вас воровство и обман.
  - Воровство и обман не считаются у людей!.. - магистр едва не подавился остатками пирога.
  - Тогда найди мне среди людей единого честного и не лгуна? - парировал инкуб. - Мало ли, что говорите вы на словах. Посмотри: чем знатнее человек и богаче - тем больше он вор и мошенник. А значит - это и есть настоящие доблести вашего рода. И нечего их стесняться. Вот так же мы - корыстолюбивы и любим власть. Хотя Сатана, порой, и журит самых рьяных.
  Фабиус едва стерпел этот антилюдской пассаж.
  - Давай вернёмся к нашим бандитам? - оборвал он философствования инкуба. - Значит, Селек Грэ, будучи молод и гол, как сокол, призвал демона, чтобы устроить свою судьбу? Когда?
  - Довольно давно, ибо сетью его опутан весь город, я чую это. Но нет, не демона он призвал, - инкуб поморщился. - Не путай в эту игру сильных...- он покосился на кошку и пояснил. - Фурия, между нами - та ещё дура!
  Кошка при этих словах подскочила и выгнула спину. Демон ногой, но аккуратно, заправил её под стул.
  - Соблазнён был или чёрт, или бес, но не демон. И скоро ему стало не хватать власти префекта маленького городка. Сам он боялся вызвать себе подмогу. Светиться с этой затеей в Аду было бы нежелательно. Потому, зная, что маги способны похищать даже весьма сильных демонов, он собрал всех окрестных магистров... Но... - инкуб пошевелил пальцами, не находя слов.
  - Но маги не пошли у него в поводу или оказались слабы! - воскликнул маг.
  - Именно!
  - Но ведь он всё-таки вызвал из Преисподней Алекто? Возможно, с чьей-то помощью... Но почему именно её? Ему бы вызвать такого же заштатного беса, равного себе по силе. Вместе они смогли бы наворотить дел.
  - Я полагаю, таков и был заказ. Но вызывающий оказался глуп или молод...
  - Какой-то молодой наивный маг? Но тогда нужно спасать его! - Фабиус приподнялся, но не встал, а потянулся за вином. Совершать подвиги всё-таки легче на сытый желудок.
  Демон хмыкнул.
  - Проблема в том, что в этом мире вообще нежелательно кого-либо спасать. Обычно спасённый полагает, что спаситель своим непрошеным добром отвратительно наплевал ему прямо в душу.
  Фабиус задумчиво покачал головой. Прав был демон или нет, обобщая так широко? Попадалась ли ему, человеку и магу, настоящая благодарность за спасение? Вот спас он когда-то Ахарора, а чем отплатил ему тот? Попытался довериться, а не вышло - убить? Выходит, благодарность не родилась в нём? Старый маг вспомнил лишь про хоженую тропу в чужом сердце? А потом? Обвинил Фабиуса, что тропа эта поросла полынью?
  - Не можешь вспомнить? - оскалился инкуб и потянулся за другим помятым пирогом, с чирками.
  Он взялся за него основательно, откусив вместе с глиняной сковородой. А потом задумчиво уставился на то, что открылось внутри.
  - Неужели так же устроен и мир адский? - удивился Фабиус, не замечая, чем занят инкуб. - Ведь у его созданий нет души? Чем же тогда будет оскорблён спасенный, если в душу-то ему наплевать не смогли?
  - Ну, тогда он посчитает, что ему ещё куда-нибудь наплевали, - осклабился демон. - И вот в этом и есть наша с тобой основная проблема.
  Он доел обесчещенный пирог и сидел теперь вразвалку, лаская длинными чуткими пальцами серебряный кубок. Сущий был мучительно похож на человека, если не замечать алых, искрящихся капель зрачков, краснота которых то и дело заливала и радужку.
  Алекто - и та перестала его бояться, подсела к самым ногам и жевала тихонько буженину, брошенную им на пол.
  Потрескивал разожжённый слугами камин, прогоревшие почти под корень свечи фыркали, захлёбываясь плохо стекающим воском. Было душно, благостно и странно. И мир замер на миг перед рассветом, чтобы насладиться этой небывалой картиной - маг и демон за одним столом, друг против друга, горячее вино и фальшивая кошка.
  - Вот-вот покажется солнце, - произнёс Фабиус. - Надеюсь, ты не боишься рассвета?
  Демон отрицательно покачал головой.
  - С рассветом у нас добавится забот, - продолжал магистр. - Слуги собрали убитых и сложили их во дворе, раненые разбежались. Но утром тела увидят горожане. Не стоит давать им повод подложить вчерашнее. Я не знаю, что творилось в городе ночью, Саймон сообщил лишь о том, что бунтовщики захватили тюрьму. Но я знаю людей - гора трупов отнюдь не успокоит их.
  - Значит, первым делом надо починить ворота, - пожал плечами демон. - А потом будет видно.
  - Я не всесилен настолько, чтобы сращивать мёртвое.
  - Ну так заставь того, кто утром придёт сюда первым! Я тоже не умею чинить ворота. Могу создать иллюзию целого, но простоит она недолго. Проще поработить сознание людей, и пусть они чинят.
  Магистр потёр пальцами виски и покачал головой.
  - Разве ты не можешь? - удивился демон.
  - Могу... Но кого ты хочешь из меня сделать? - спросил Фабиус мрачно.
  - Не я научил тебя этому, - пожал плечами инкуб. - Раз ты умеешь - ты уже есть то самое чудовище, каким пугаешь себя сейчас. Стоит ли бояться того, что уже свершилось?
  Фабиус снова качнул головой, и демон встал в раздражении.
  - Сегодня ночью ты убивал многих людей! - рявкнул он.
  - Я убивал разбойников!
  - Ты успел учинить над каждым какой-то суд, согласно вашим примитивным людским законам? - Демон сделал глубокий вдох, дабы умерить гнев и не покалечить мага своим разгорающимся дыханием. - Ты точно знаешь, смертный, какие внешние признаки определяют в человеке принадлежность к 'разбойникам'? И знаешь, что все 'разбойники' обязательно должны умереть?
  - Это были бунтовщики! Они ворвались в дом префекта, чтобы... Чтобы...
  Маг запнулся. Уж больно много ехидства было в глазах инкуба.
  - Что бы 'что'? - переспросил тот. - Только отбрось оценки. Что именно они хотели сделать, если не ударяться в пафос? Разве они шли сюда разорить дом или изнасиловать служанок?
  - Но они это делали!
  - Но шли-то они сюда, чтобы установить справедливость так, как они её понимают!
  - А установили разор и насилие!
  - Вот именно, - кивнул демон и сел. - А префект, между прочим, должен был следить за порядком, а не воровать вяленую рыбу. И? Мы убьём с тобой всех, подчистую? А что мы будем есть завтра?
  Фабиус понял, что демон в запале полемики апеллирует к нему, как к сородичу, тоже питающемуся душами людей, и в ужасе закрыл лицо руками.
  Он не хотел больше спорить. Он не был демоном, не жил вечно, и цели имел короткие. Вот сегодня - всего лишь... Что? Чего он хотел? Убив одних, защитить этим других?
  Инкуб кивнул, прочтя его мысли.
  - Так и сказал бы сразу: думать я не способен, но и ворота починить не могу. Это же насилие над людьми.
  Фабиус поднял голову:
  - Ну, да, да... Сейчас ты скажешь: 'Цель оправдывает средства'. Я читал 'Полемику с демонами' Гремена Скорочадского.
  - А что, есть и такая книга? - удивился инкуб.
  - А ты как полагал? Ведь были когда-то времена, когда между людьми и Сатаной заключали Договор. Не дураки же сочиняли эти бумаги. Договор даёт возможность выживать не только вам, но и нам. Значит, паритет тогда найти удалось. Хоть люди и 'не способны думать' по твоим демоническим меркам. А по мне - так ты подменяешь мыслительный процесс поиском личной выгоды!
  - Хорошо, - кивнул инкуб. - Тогда говори, что предлагаешь ты?
  - Для этого я должен знать, что тебе от меня нужно!
  - Клянусь, что расскажу тебе, когда мы остановим твой бунт и разоблачим перед моим Адом мерзавца, что орудует в городе.
  
  Маг кивнул и налил вина, а демон стал разглядывать кошку: вот где был кладезь тайн, но как добраться до них? Мысли фурии в кошачьем облике стали бессвязными и нелепыми: голод, страх, месть, тревожащий шорох под половицами... Приложило бедняжку отменно.
  Демон понимал: в самой глубине естества фурия жаждет мести. Силы рано или поздно вернутся к ней, но рискнёт ли она распорядиться ими? Бабы трусливы, но нет правил без исключений...
  И почему Аро... (если это был он?) вызвал именно фурию? Что ему в ней? Ни особенного ума, ни владения собой... К тому же - баба.
  Бабы в Аду - вещь редкая, ибо редка глупая сила. Не дозревают демоницы до 'баб', ухитряясь спалить вечный огонь сущих за пару тысячелетий. Фурии - исключение.
  Как-то уцелели, вызрели, а может даже и перезрели. И Алекто - ещё получше прочих своих товарок.
  Сила есть, ума не надо. Не матриарх, но бестия.
  Может, потому здешний бес и возжелал призвать в Ангистерн фурию? Королева бы из неё вышла вполне 'человеческая': дай одно, удави другого, а в целом - делай, что хочешь...
  Но Аро? Зачем? Может быть, он ошибся или был обманут?
  Или проблема в древней крови, на которой стоит этот город? Люди убили здесь магов, уполномоченных подписать договор с Сатаной. Не покорились ни его власти, ни власти своих же магистров. Нарушили адский и человеческий закон.
  Может, двенадцать столетий назад фурия уже охотилась здесь? Связана с этими местами пролитым здесь средоточием?
  Может, шла она сюда для мести? Но - кому?
  А отчего бросилась на этого Фабиуса? Чем он успел вдруг насолить ей?
  Инкуб оглянулся: человечек дремал над своим вином.
  Демон потёр виски: он чётко видел лишь паутину проклятий, простёршуюся над Ангистерном сквозь время. Историю неповиновения города, скреплённую на крови.
  И Ад, и маги - были здесь в некотором смутном праве снова нарушить закон, ибо один раз он уже был нарушен. И вряд ли сам Сатана рискнёт вмешается, пока бунт остаётся в границах мятежного города. А значит - вчера было только начало, а им с магом нужно готовиться к худшему.
  Двенадцать столетий назад беззаконие правило в Ангистерне сутки. Вряд ли сейчас ляжет иначе. Бунт начался ночью, а значит, - следует продержаться, пока этот, новый день - закатом не отгорит в небесной крови.
  
  
  

Глава 18. Зеркало, которое врёт

  
  
"Ложь, подобно маслу, скользит по поверхности истины"
   Генрик Сенкевич
  
   Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 13-й.
  
  Фабиус вздрогнул, очнувшись от дрёмы, встал, посмотрел в окно, и глаза его закололо от усталости.
  - Идут, - выдавил он.
  И тут же явственно услышал, как гулко бухают по деревянному тротуару сапоги стражников. Лица их стали вдруг вполне различимы в утренней серости, и даже запах чечевичной похлёбки, что они ели на завтрак, коснулся его ноздрей.
  Стражников было четверо. Усиленный патруль.
  Фабиус подумал: а поднят ли по тревоге городской гарнизон? Его мысленный взор прошёлся по соседним улицам, отыскал казармы, потом кашевара на Железной площади у сборного пункта, куда уже тянулись нехотя или бодро уволенные и временно отпущенные.
  Город не мог кормить большую стражу, лишь в трудные времена собирали всех, приписанных к гарнизону. Это лишало его части боеспособности, но экономило налоги.
  Едва Фабиус вспомнил о налогах, как взор его заметался по чьим-то кладовым и погребам, показывая места, где рачительные хозяева закапывали в горшках свои дигли и глеи, чтобы скрыть достаток и меньше платить в городскую казну.
  Маг едва не заблудился в подвалах, дёрнулся, чтобы увидеть небо, и его тут же выкинуло из-под земли, но страшно высоко, выше птиц, в холод и ветер....
  Фабиус попробовал спуститься, продрог в облаках, потерял ощущение земли. Он понял, что не понимает, где он, не может подчинить себе внезапно расширившиеся чувства. Дар всевидения и всеслышания, подсунутый ему демоном, застал магистра врасплох.
  Он мысленно закрыл глаза, зажал уши, пытаясь вернуться в самого себя.
  Только пустота. Тёплая. Спасительная. Только он сам, запертый в ней от мира...
  Наконец магистру удалось добиться созерцания полной пустоты и овладеть своими чувствами.
  Инкуб не мешал. Но и Фабиус не спешил возвращаться в дом префекта, туда, где его тело таращилось сейчас в окно пустыми глазами. Маг ощутил, что пришло время создать некий противовес демону в своём собственном естестве.
  Чтобы играть первую скрипку - нужно владеть инструментом. Чтобы владеть собой, нужно всегда помнить, кто ты. Найти стержень собственной воли, нечто такое, чего нет, и не может быть у демона. Образ. Воспоминание. Какую-то зацепку за свой особенный мир.
  Фабиус вспомнил мать. Как гладила она его, шестилетнего, по голове и пела...Что же она пела тогда? Так невыносимо давно?
  И вдруг в ушах у него зазвучало явственно, из самых глубин памяти:
  
  Отцвела к морозу вишня. Полетели
  Лепестки её как перья белой цапли.
  И заснили все весенние надежды,
  Лишь к утру они под солнышком откапли...
  
  Так пела мама шестнадцать десятков лет назад. Уже и слова изменили с тех пор свой строй, кажутся неуместными и больными, и многие буквы рисуют теперь иначе, чем в книгах, по которым он учился. Да и нет больше тех детских книг. Рассыпались от ветхости.
  Он - человек, у которого не осталось ничего из далёкого прошлого. Он сам - это прошлое. Эхо ушедшего времени. Только голос мамы связывает его через время с самим собой.
  А ведь он и не понимал раньше, что в ветхости своего внутреннего мира давно оторвался от тех, кто живёт рядом. После смерти жены, сын постепенно стал единственной ниточкой между ним и миром людей. Всё остальное уже не радовало его так, чтобы держать на натянутой струне бытия.
  Он сердился на мальчишку, думал, что ребёнок отрывает его от важных дел. Но это он сам в помутнении рассудка пытался оборвать самого себя.
  Как можно быть слепее слепца? Ещё вчера магистру казалось, что он пьёт жизнь полной чашей, щедро расплескивая на траву под ногами. Ещё вчера он думал, что понял суть смыслов, знает плату за равновесие и может держаться на плаву вечно.
  Но твердь Серединных земель только кажется устойчивой, на деле - даже вода спокойнее в шторм. Одной капли настоящего хватило, чтобы переполнить моря, одного прутика - чтобы сломать перегруженную спину вола.
  Сын умер.
  Но и магистру уже нечего больше терять. Нет в нём ничего, кроме текущей жизни, а значит, и демон ничего не сможет отнять у него свыше имеемого. Да будет так, и... будь что будет!
  Фабиус встрепенулся, возвращаясь в себя.
  Расширенным зрением, оставленном ему демоном, он увидел, как стражников, идущих к префекту, догоняет посыльный на рыжей горбоносой кобыле. Как маракуют и спорят вояки перед дырой от ворот в высоченном заборе префекта. Как ругаются со слугами, не желающими пускать их наверх, к господам.
  Фабиус прошёл через обеденную залу и открыл двери на лестницу, что прошлой ночью была завалена мёртвыми телами.
  Мраморная лестница, лишённая испачканных кровью ковров, сбегала к порогу тусклой серой лентой. Внизу мажордом махал руками перед лицами стражников, надувал торжественные красные щёки, такие неубедительные в апофеозе суточной щетины.
  Фабиус, не желая возвышать голос, направился вниз, вспоминая, кто стоял на каждой из каменных ступеней. Вот тут был худой и измождённый служитель несуществующего бога, вот здесь - бандит...
  Стражник, спешивший к префекту с известием, заметил мага и замолчал. Потом замолчали и остальные.
  - Что случилось? - спросил магистр Фабиус негромко, но так, что шумные посланцы сбились в испуганную кучу.
  Наконец, вперёд вытолкали гонца:
  - Доброго вам... кхе... утречка, мейгир, - начал он, подкашливая от волнения. - У Утренних ворот пришлые толкутся. Гутарят, что, мол, из Дабэна они... кхе... того, значит. Префекту велели сказать, мол, пущать али не?
  Стражник поклонился весьма изящно, но акцент у него был здешний, провинциальный.
  Фабиус потёр лоб.
  - Много их? - спросил он ещё тише, понимая, что флёр демонического сознания витает над ним и пугает людей.
  - Эта... кхе... Много, мобуть, - пробормотал стражник. - Было бы три семьи, так решилось бы уж как-нибудь без префекта.
  'И то верно', - подумал Фабиус.
  А вслух сказал:
  - Вели пускать. И пусть пришедшие из Дабэна встанут лагерем на Кровавой площади у церкви. Тех же, кто откажется, пусть доставят сюда.
  Так магистр надеялся не пропустить в город вместе с беженцами новых крещёных или, того хуже, бесов, затесавшихся в толпу. Своих хватало. Тут и церковь не грех было представить пугалом.
  - И пошли людей починить ворота!
  Он не удержался, поднял голос. И понял, что больше ничего и не требуется, как не зададут теперь и вопросов. И даже к стражникам сейчас перейдёт от него часть силы, что позволит им распоряжаться от его имени.
  Маг тяжело вздохнул и ощутил, как судорогой усталости тянет плечи и спину.
  Ему не нравилась та свобода, с которой демон давал ему свою власть над людьми. Фабиус не успевал и уловить, как и когда тот входил внутрь него и покидал своё пристанище.
  Магистр снова вспомнил песню, что плескалась в памяти на самой глубине, и словно бы за спиной выросла опора.
  - Поторопитесь же! - бросил он стражникам и поднялся в залу.
  
  Демон ждал.
  - Продолжим? - спросил он.
  Мол, я помог решить текущие людские проблемы, давай займёмся расследованием?
  Маг хмыкнул. Пожалуй, он тоже был весьма заинтересован в распутывании этого хитрого клубка с фурией и личинами мэтра Грэ. Чёртом стал префект или бесом - его нужно было поймать. Но как?
  - Я бы начал с неё, - Фабиус задумчиво кивнул на кошку. - Она была кем-то вызвана. Хорошо бы узнать, кем?
  Демон, казалось, растерялся. Алекто в облике кошки мирно дремала под столом.
  - Но как мы её спросим? - удивился он.
  Фабиус пожал плечами:
  - Ну, например, так, как это делает инквизиция. Подвесим над костром и будем задавать вопросы. Думаю, даже если тебе будет не по силам проникнуть в её мысли, она сумеет подавать знаки, вроде 'да' или 'нет'. Пусть жмурится или прижимает уши?
  Кошка, услышав, что её собираются подвернуть поджариванию, вздыбила шерсть и сердито зашипела.
  Демону, наверное, ничего не стоило поймать её за шкирку, как обычного зверя, но он медлил. А Фабиус понятия не имел, какие зубы у фурии в кошачьем облике - звериные или таки родные, адские?
  Он обвёл глазами стол и заметил серебряное блюдо. Серебро - неплохая подмога в поимке магической твари, особенно, если нужно всего лишь оглушить...
  Фурия попятилась и прижалась к ногам инкуба. Шипение её стало жалобным.
  Демон растерянно посмотрел сначала на кошку, потом на Фабиуса.
  - Но она же всё-таки э-э... живая сущая... - пробормотал он. - У её жизни есть некоторая собственная ценность! Я не Сатана, чтобы судить её!
  - Так мы и не будем, - Фабиус потянулся за блюдом.
  - Нет уж, уволь! - поморщился инкуб и подался вперёд, словно бы защищая фурию. - Я не кошкомучитель! - У нас есть бандит и кошка. Почему ты выбираешь кошку?
  - Потому что она сидит ближе!
  - Но в ней нет уже никакой угрозы!
  Фабиус поднял бровь. Демон почему-то никак не хотел искать того, кто ВЫЗВАЛ Алекто. Он решил запомнить эту деталь, но пока не настаивать.
  - Хорошо, - кивнул он. - Пусть тогда кошка поможет нам найти Барбра! Я видел его в трактире возле бойни. Не факт, что он сейчас там. Где он, Алекто? У тебя должна быть с ним какая-то связь, коль уж ты знаешь его?
  - В твоих же интересах найти мерзавца! - подтвердил демон, глядя на кошку. - Иначе Сатану убедят в том, что это ты самовольно нарушила договор. Конечно, я могу с помощью магического зрения обыскивать в городе дом за домом. Но метод это долгий. Ты можешь успеть так свыкнуться с кошачьей личиной, что уже никто не сумеет превратить тебя обратно!
  Потрясённая кошка совсем по-человечьи захлопала глазами, а потом жалобно длинно замяукала.
  - Ты понимаешь что-нибудь? - нахмурился Фабиус.
  - Только образы, что она видела и желает показать мне. Они встречались в трактире, - перевёл демон. - А так же 'Барбр' сам посещал её в гнезде, устроенном в лесу у городских стен. Но бес не глуп, и в трактире мы его уже не найдём.
  - А тот, кто вызвал Алекто, может его найти?
  - Вряд ли! - отрезал демон.
  Фабиус нахмурился ещё больше, но промолчал. Подозрения его упрочились. Демон не хотел говорить о маге, вызвавшем Алекто. Или это не маг, а ещё один, загулявшийся по земле демон? Да сколько их тут вообще?!
  Он в раздражении уставился на тяжёлые шторины, отодвинутые, но всё ещё закрывающие большую часть оконного проёма. Пора сорвать их, наконец! Уже рассвет лезет в окна, как пьяный ловелас к своей красотке!
  Маг шагнул, протянул руку, и тут же ближняя к нему штора вздулась, лопнула пополам, и в ней открылось странного вида зеркало без рамы - гладкое и текучее, словно вода. Похожее, пожалуй, и на огромный глаз без зрачка.
  Фабиус отшатнулся и схватился за амулет: он никогда не видел такого 'чуда'!
  Инкуб же в мановение ока оказался в углу у окна, за второй шторой, в недосягаемости от круглого блестящего 'ока', которое сначала пошло рябью, потом прояснилось и в нём возникла седая оскаленная морда. Это был злокозненный демон Пакрополюс, которому всё-таки удалось починить магическое зеркало.
  Фабиус, не убирая здоровой ладони с магистерского амулета, шагнул к артефакту, всё ещё слегка волнующемуся всей поверхностью.
  - Кто ты?! - спросил он громко. - Что тебе здесь надо?!
  Магистр ощутил опьяняющий страх: грудь его вздымалась, кровь бежала всё быстрей. Он снова стал щитом на пути страшных событий, рвущихся в людской мир.
  Только теперь Фабиус осознал в полной мере, что за дивное чувство дала ему прошлая страшная ночь. Он упивался тогда собственным ужасом. Он поднялся над ним и ощутил себя больше Вселенной. Он слишком давно вёл размеренную жизнь и позабыл, как кровь закипает в жилах и ударяет в мозг, разом расширяя сознание от жизни до смерти.
  - Склонись передо мной, человек! - тонко пискнуло зеркало.
  Лицо демона покривилось, он исчез на пару мгновений, и зеркало выдало вдруг грозный, но совершенно нечленораздельный рёв.
  Пакрополюс снова скрылся, видимо, регулируя звук, потому что рёв перешёл в высокое, срывающееся звяканье. Пришлось демону смириться с писком. Он надулся, пытаясь говорить ниже, но выходило смешно:
  - Ты должен склониться передо мной!
  - Кто ты? - нахмурился Фабиус. - И почему я, действительный магистр, Фабиус Ренгский, должен склоняться пред тобой?
  - Я податель адского Гласа! - пискнул демон.
  Фабиус слегка поклонился, но смотрел надменно.
  Инкуб едва не пополам согнулся в своём углу от беззвучного смеха.
  - Это у вас называется - склониться? - удивился Пакрополюс.
  - Вроде того, - кивнул маг. - Чего тебе надо, бес?
  - Я не бес! - оскорбился демон жалобно. И взвыл, сопя от натуги говорить толще. - Я демон и обращаюсь к тебе именем самого Сатаны! Он желает видеть здесь Совет людских Магистров! Маги должны ответить за нарушение Закона, что свершилось на Серединной Земле! Волею людей похищена Дева Алекто!
  Кошка совсем не обрадовалась тому, что её ищут. Она прижала уши и в объятья демону почему-то не бросилась.
  Фабиус смотрел, не мигая. Так вот он какой, Глас... А казалось, это будет что-то величественное и грозное. Что мир содрогнётся, и небеса начнут осыпаться на землю. А тут - зеркало, похожее на текущую воду и старый писклявый демон.
  Ну что ж...
  Маг снял с шеи амулет и положил на него ладонь, намереваясь активировать и обратиться к Совету Магистериума. Ему было немного жаль, ведь такой сложный и экстренный контакт уничтожит камень...
  - Зачем тебе Совет людских магов, Пакрополюс? - инкуб выступил вдруг из своего укрытия, отшвырнув слегка задымившуюся штору.
  Фабиус чихнул и вместо того, чтобы начать заклинание, высморкался в манжет.
  Нет, он совершенно не понимал действий инкуба! Что он творит, в самом деле?!
  За сто шестьдесят лет маг как-то отвык быть глупым маленьким мальчиком, и решил погодить с вызовом Совета. От спешки и так уже родилась одна чумная кошка, не хватало ещё четырёх!
  Маг сжал амулет в кулаке здоровой руки и крепко сомкнул губы, так и не произнеся необходимых слов заклинания, хотя они и вертелись у него на языке.
  Инкуб явно не хотел показываться этому 'гласу', и вдруг... Чего же он хочет? Что задумал?
  - А-а, проклятый Борн, - пробормотал седой демон, заметив инкуба. - Ну ты и вырядился! Чистое чучело! А мы - так просто с ног сбились, разыскивая тебя!
  - Бегать приходится тем, у кого не наросло в башке, - ухмыльнулся инкуб.
  - Так это ты похитил Алекто? - удивился Пакрополюс.- Ну и где же ты её прячешь?
  - Я? Ты что, болен? - оскорбился инкуб. - Когда пропала Алекто, я сидел в подземелье милостью самого правителя Первого круга Ада. Холодно. И даже слегка сыро - представляешь мои мучения?
  Пакрополюс внимательно вгляделся в инкуба и хмыкнул примирительно:
  - Ладно, ладно, я пошутил. Но ты и меня пойми - положение в Аду таково, что я готов сейчас подозревать любого. Правитель мёртв, повара не желают топить кухонные котлы, стража разбегается... Раз уж ты здесь, ты должен помочь отыскать Алекто и наказать преступника!
  - Должен... - выдохнул инкуб.
  Губы его скривились, задёргались, удерживая рвущиеся слова, но он молчал.
  Фабиус отметил, как тёмная радужка глаз демона начала увеличиваться, поглощая алую блёстку зрачка. Инкуб явно что-то испытывал. Но что? Судя по тому, что глаза его затухали, наверное, совсем не восторг по поводу неожиданной встречи? Тем более, поначалу он хотел уклониться от неё, спрятаться за шторой...
  - Но объясни мне, почему я должен помогать тем, кто был недружественен ко мне все эти годы? - выдавил, наконец, инкуб.
  - А мы-то тут причём? Тебя проклял Сатана, ему и плати добром, - хмыкнул Пакрополюс. - Я не могу пообещать, что тебе позволено будет вернуться хотя бы в Первый адский круг. Но могу походатайствовать за тебя. Скажи мне, раз уж ты здесь - открыл ли ты уже, кто похититель Алекто?
  Инкуб молчал. Зрачки его наливаясь теперь алым, дыхание участилось, у корней волос на лбу выступили капли кровавого выпота.
  Фабиус начал понимать, что его странный знакомец действительно знает, но никак не желает выдавать похитителя. Но что мешает ему соврать?
  Пакрополюс уставился в горящие глаза инкуба и, словно бы, давил на него в невидимой дуэли взглядов и воль. Его глаза тоже налились алым, дыхание стало вырываться с шипением. Инкуб же устал и почти задыхался - земной воздух был слишком холоден для него.
  - А где гарантии?! - громко спросил Фабиус. - Где гарантии, что ты не обманешь, бес?!
  Пакрополюс вздрогнул, уловив знакомое оскорбление, инкуб отшатнулся и отвел глаза. Дуэль, если она и была, распалась.
  - Какие гарантии? Куда ты лезешь, смертный?! Где твои маги? - пискляво взревел демон.
  - Меня интересуют гарантии того, что ты похлопочешь перед Сатаной, если инкуб поможет тебе, - усмехнулся Фабиус. - Обманешь своего, тогда и мне не о чем с тобой торговаться. А ведь дело о поиске похитителя свалили на твои плечи, не так ли?
  Пакрополюс явно растерялся, словно бы не понимая, о чём спрашивает его маг. Он затряс головой, потёр в недоумении лоб. И, не желая отвечать, рявкнул, и зеркало грозно запищало:
  - Наш спор - не твоего ума дело! Где твои маги, смертный?! Я велел тебе собрать магов!
  - Седлают коней, где же ещё? - пожал плечами Фабиус. - Ты знаешь, каковы расстояния между провинциями? Первые маги - из самой ближней провинции, Ассы, прибудут в Ангистерн послезавтра, да и то если сегодня же, не дожидаясь обеда, отправятся в путь. А дорога из столицы займёт неделю при самых благоприятных обстоятельствах.
  - Как так? - растерялся Пакрополюс, не ожидавший подобного промедления.
  В мире демонов вызванные появлялись тут же.
  - А как ты хотел? - рассмеялся маг, но глаза его при этом блестели грозно и жёстко. - Люди не умеют летать. Высшие маги могут ненадолго оборачиваться птицами, но после пары часов полёта им нужен хороший отдых. И вот представь, как ворон садится в ночном лесу, и старенький маг оказывается там без горячей еды и даже без одеял? Сумеет ли он полететь на следующее утро?
  Фабиус смеялся одними губами.
  Демон в зеркале хлопал лишёнными ресниц веками. Не менее удивлённым выглядел и инкуб. Глаза его обрели, впрочем, привычный Фабиусу цвет, но вот лицо было полно недоумения и, кажется, даже... страха.
  Магистр картинно развёл руками, мол, что имеем.
  - Мы, люди, слабы и хрупки. И безмерно уязвимы. Дай мне неделю, и тогда перед тобою предстанет более-менее полный магический Совет. Власть наша устроена сложно. У нас имеется для тебя многочисленный совет магов, в который вхожу и я, совет магистров, приближенных к правителю, и Совет Магистериума. Я полагаю, нужно собрать здесь всех. А ведь надо ещё привести в порядок залы Ратуши, разместить их, накормить. Это будет непросто.
  - Целую неделю? - переспросил Пакрополюс.
  - Меньше нельзя. Да и то, наверное, маги прибудут не все. Но большая их часть уже имеет право говорить от лица прочих, и это не будет препятствием для решений.
  Покрополюс был явно растерян, но решил сохранить хотя бы хорошую мину.
  - Хорошо, - торжественно мяукнул он. - Но помни! Ровно через неделю на этом же месте! И пусть устрашатся маги, ибо здесь произойдёт суд над людьми-отступниками, если они не предоставят виновного!
  Пакрополюс исчез вместе с зеркалом, а потрясённый инкуб рухнул в кресло, налил вина и выпил залпом.
  - Я чего-то не понимаю в твоей игре, - пользуясь его замешательством, Фабиус решил изобразить умеренную откровенность. - Я вижу, что ты не хочешь, дабы этот... гм... Пакрополюс узнал, где скрываются Алекто и её похититель?
  Кошка завозилась под стулом, подбирая под себя лапы. Потом она прикрыла глаза и сделала вид, что происходящее её вообще не касается. Может, ей стало стыдно? Ведь никакой девой она уже не была, а примут ли теперь в Аду кошку?
  Инкуб налил себе ещё кубок, до самого верха, так, что вино выпукло поднялось над серебряным ободом. Выпил, не пролив ни капли.
  Фабиус ждал.
  - Ты соврал ему! - выдохнул инкуб, отбросил пустой кубок и схватился за голову. - Ты совершенно ему соврал! Сказал то, чего не было вообще!
  Выражение лица демона было странным. Непонятно было: раздавлен он радостью или отчаянием.
  - Ты не вызывал магического совета! - продолжал он всё с тем же восторгом, смешанным с болью. - Заклинание не было произнесено, я видел! Но ты соврал Пакрополюсу так ясно и уверенно, что у него даже не возникло сомнений!
  - Ну... - растерялся Фабиус, уж слишком бурно реагировал инкуб на обыкновенную гм... военную хитрость. - Ну у нас же есть ещё целая неделя? Я не то, что бы соврал... Я... э-э...
  - Ты соврал! Ты сказал, что маги уже садятся на лошадей!
  - Это была метафора!
  - Что?
  - Метафора. Как в стихах.
  - Что такое эти стихи?
  Фабиус прошёлся вдоль стола, уселся напротив. Не хватало им ещё начать говорить о поэзии.
  Он вздохнул, оценил свою изорванную долу, потом - красоту слегка помятых манжет на рубашке покойного Ахарора и выдавил:
  - Я не понимаю тебя, инкуб. Что тебя удивляет? Что я прибегнул ко лжи в разговоре с демоном? Но что в этом... гм... Такого странного? Мы, люди, полагаем, что ложь в разговоре с более сильным противником - необходимое зло. К тому же она есть суть демонического существования, и обмануть демона - благо для человека. Ну, да, я соврал твоему... гм... Гласу, но какое особенное значение это имеет?
  - Ты сделал это так, что в тебе не мелькнуло и тени лжи, - потряс головой инкуб. - Он читал тебя, как книгу и не усомнился ни в чём! Ты - мастер, гений! Если все люди таковы... Сатана - отец лжи, но теперь я понимаю, где он всего этого нахватался!
  - То есть демоны... И ты... Ты не умеешь... врать? Ты не мог соврать ему, что будешь помогать, но не знаешь, где Алекто? - теперь уже маг выглядел потрясённым.
  - Я пытался, - инкуб сцепил пальцы, вспоминая свои воистину демонические усилия. - Но Пакрополюс читал это во мне. Он видел меня до самого дна, также как и я видел его.
  - Невероятно, - пробормотал Фабиус. - Этот демон из зеркала мог бы сломать и искалечить меня, войти внутрь, завладеть сознанием... Но не мог распознать мой обман?
  Инкуб кивнул.
  - А тебя, такого же демона, он поработить не может, но вы и не в силах обмануть друг друга? - уточнил для верности Фабиус.
  - Тут дело в противостоянии сил и воль, - кивнул инкуб. - А Пакрополюс... Он, конечно, опытен, но не так уж силён. Со мной ему не сладить, по крайней мере, в одиночку. Но и обмануть я его не могу.
  Фабиус испытующе посмотрел на инкуба.
  - Ты понимаешь, что даёшь мне в руки оружие, демон? Что лучше бы мне не знать всего этого?
  Инкуб кивнул.
  - Я понимаю. Но мы можем выиграть лишь сообща. Против нас будет и Совет ваших магов, и весь Ад.
  - Но почему? Что случилось?
  - Ты же слышал - в Аду беспорядки. Алекто считают похищенной. Скоро и вы услышите Глас. И лучше бы тебе к этому моменту поймать беса-диверсанта. Я сейчас заинтересован в том, чтобы беспорядков ни здесь, ни там - не было. Наши цели временно совпали, маг.
  - Даже если совпали цели Ада и людей - ты-то тут причём? - пожал плечами Фабиус. - Я слышал, ты был проклят и посажен вашим Правителем в тюрьму? Думаю, дела Ада сейчас уже не так важны для тебя?
  Инкуб чуть склонил голову в бок, и магистру захотелось сунуть ему с ладони горбушку, как Фенриру.
  - Люди ужасающе высокомерны, - подытожил демон.
  - Наверное, - не стал спорить Фабиус. - И всё-таки - зачем я тебе?
  Демон вздохнул и посмотрел на Алекто, свернувшуюся в уютный клубок у него в ногах. И тут же она потянулась, выбралась из-под стола. А потом замяукала перед дверью, просясь на улицу, словно обычная кошка.
  - Ах ты, кошачья немочь! - разозлился Фабиус. - Сбежать решила? А ну, марш под стол! Иначе посажу тебя в сапог и выдам бесам!
  
  
  

Глава 19. Крещёные и чумные

  
  
У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её как может'.
   Ж.-П. Сартр
  
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 13-й.
  
  Алисса спала. Она присела на лавку и сама не заметила, как сон сморил её.
  Рядом на земляном полу кухни возилась девочка с глуповатым, но свежим лицом. Алисса звала её Белкой.
  Девочка не помнила своего имени, не знала, как и когда попала в Ангистерн. Короток был её век, да и ум - не долог.
  В доме префекта Белку считали дурочкой, но Алисса видела добрую душу и опекала её. А сегодня и совсем спасла: разбудила, успела вывести из дома, когда туда ворвались погромщики.
  Девочка напевала, перебирая сушёный горох и выбрасывая на неметеный пол шелуху и семена сорных трав.
  
  Ой, ладоньку!
  То мини же поцелуй!
  Так мы с тобой обнимались,
  Так мы с тобой целовались.
  А то бесы набегут,
  Да ладоню заберут!
  
  Пела Белка на нижнем наречии. Она тихонько улыбалась сама себе, хоть на лице видны были грязные дорожки от слёз, а волосы выбились из косы.
  Допев куплет, девочка поднимала голову, с надеждой и любовью смотрела на спящую. Она боялась даже думать о том, что придётся одной выходить из кухни, где было тепло, где спала её спасительница и наставница. Она по-детски чуралась того, что вокруг, думая, будто пока она здесь - прочий мир просто не существует.
  Где-то высоко дёрнули за шнур, и в комнате под потолком зазвенел колокольчик. Девочка подняла голову. Алисса же вздрогнула и проснулась.
  Она выпрямилась на лавке, бездумно оправила платье, встала и подошла к крепкой деревянной двери. Там Алисса прислушалась и только потом отодвинула засов. Бесшумно ступая и озираясь, она поднялась по узкой крутой лестнице в обеденную залу и застыла на пороге.
  Пахло гарью и разогретым металлом. Пол так и остался замусоренным, хоть она и посылала мальчишку конюха прибраться и вымести грязь. Блюда стояли на столе в беспорядке, рядом с кувшинами для вина высились пыльные бутылки - кто из слуг посмел поставить их на стол, не протерев?
  Фабиус за ночь осунулся и посерел лицом. Но что человек - даже демон выглядел усталым и измученным.
  - Доброго восхода, девочка, - сказал магистр Фабиус, тяжело поднявшись из-за стола.
  Он подошёл к Алиссе, ласково и аккуратно приобнял её, словно боясь раздавить.
  Та судорожно вздохнула, коснулась глазами его щеки и тут же отвела взгляд, не решаясь перебить мысли магистра вопросом, который он мог прочитать в ней.
  - Я должен ехать, - продолжал маг тихо и устало. - Нужно организовать размещение беженцев и предотвратить беспорядки: бандиты всё ещё бродят по улицам, будоража людей. Я попрошу тебя никого не впускать в дом. И от моего имени объявлять всем, что префект болен и выйти никак не может. Никак!
  Фабиус обернулся и посмотрел на демона в костюме магистра Ахарора. Слишком смуглого, с алыми искрами в глазах, но издалека вполне похожего на богатого ловеласа, прибывшего из восточных провинций. С точёными чертами лица, тонкими запястьями и длинными пальцами, с волосами черными и волнистыми.
  - Оберегай его, Алисса. Он защитит дом от бандитов, если таковые появятся, но ты должна уберечь его от молвы. Лучше бы вообще никто не узнал о том, что он здесь.
  Демон хмыкнул и тоже встал из-за стола. Улыбнулся, нервно облизал губы:
  - Зови уж меня Борн, ты ведь знаешь теперь, а её - я не боюсь.
  - Борн, - тихонько прошептала себе под нос Алисса.
  - Проклятый Борн? - с усмешкой уточнил магистр Фабиус.
  Но усмешка была невесёлая.
  - А как же Совет магов? - спросил демон.
  - Из церкви я пошлю ворона, там есть птичник. Это слегка растянет процедуру, но, я полагаю, что с Пакрополюсом мы как-нибудь столкуемся. Совсем же не поставить в известность Совет Магистериума я не могу.
  - А если тебя спросят, почему ты не прибегнул к силе камня?
  - У меня есть, что ответить, не беспокойся. И это будет даже не ложь.
  Алисса покачала головой: Фабиус уже не бледнел и не стекленел глазами, обращаясь к порождению Ада. Маг и демон говорили как равные. Что-то случилось между ними на рассвете. Что-то, что дало им общую цель.
  Фабиус тяжело вздохнул, ухватился за цепь на шее, и в разорванном вороте рубашки показался большой синий кристалл в серебряной оправе.
  - Надо бы зашить, - тихо сказала Алисса.
  - Пустое, - нахмурился маг, лаская пальцами камень.
  - Я принесу нитки и иглу, - произнесла она твёрдо, чуть присела и выбежала вон.
  
  Маг и не заметил, что Алисса ушла. Он был словно бы в полусне от усталости и бед, свалившихся на него.
  Хотел было крикнуть слугу, чтобы привели коня. Уже поднял руку к шнурку колокольчика, но вспомнил, что Фенрир пропал, и вот так, с поднятой рукой, пошёл по лестнице вниз, намереваясь лично пойти в конюшню и подобать себе другую лошадь.
  Однако во дворе выяснилось, что младший конюх, высокий чернявый парень, заседлал уже и вывел хитрого чубарого мерина, что норовил козлить, пугаясь то ли мёртвых, то ли живых.
  Воздух был по-осеннему сладок, лишь тонкие дымки ночных пожаров поднялись кое-где над крышами. Громко командовали стражники, научая плотников как им лучше чинить ворота. Все свободные слуги и служанки столпились у задней стены дома, поглазеть на трупы ночных 'гостей'. Мальчишки тыкали тела палками, женщины взвизгивали в притворном испуге и отворачивались, но потом снова смотрели.
  - Доброго восхода, менгир, - глухо произнёс конюх, подводя чубарого. - Конёк резвый, но не такой выносной, как ваш. И, бывает, дурит.
  Лицо его было мертвенно-бледным. Ведь он тоже мог бы лежать сейчас во дворе, в куче трупов, если бы не выпросился на ночь проведать мать.
  Фабиус кивнул, вскочил в седло.
  Чубарый решил было поддать задом, но ощутил железную силу покалеченной химерой руки и присмирел.
  Магистр направил коня к воротам, объехал стражников, и галопом поскакал к казармам.
  
  Алисса тем временем спустилась в свою каморку, взяла корзинку с нитками и иголками, побежала, было, наверх, но вспомнила про Белку и заглянула в кухню.
  Там и нашла её, забившуюся в угол между лавкой и очагом. Понимая испуг ребёнка и не в силах ничего с этим поделать, Алисса метнулась в кладовую, взяла хлеб и несколько яблок, сложила девочке в подол, усадила её на лавку и заперла дверь на замок. Ключи от всех дверей в доме префекта ключница по должности носила на медном кольце, прикреплённом к поясу.
  Решив таким незамысловатым способом проблемы ребёнка, Алисса подхватила юбки и бегом поднялась в обеденную залу, но магистра там уже не застала.
  Пока женщина растерянно озиралась, инкуб, улыбаясь, встал ей навстречу, а обе дверные створки захлопнулись вдруг сами собой.
  Алисса попятилась. От обжигающего взгляда Борна щёки у неё загорелись, и сердце стало стучать мелко-мелко, словно у испуганного щенка.
  Когда она увидела инкуба в первый раз, здесь же, у дверей залы, она не могла дать волю испугу. Фабиус бездыханным лежал тогда на холодных камнях. Она и не поняла, где взяла сил перетащить магистра через порог. До демона ли ей было? Но вот теперь он стоял так близко, что тепло его тела она ощущала телом своим - грудями, бёдрами, словно на ней совсем не было платья.
  Демон встряхнул головой. Пряди его чёрных волос взвились и развились, словно змеи, брачующиеся весной на вытаявшей поляне в лесу.
  Не каждый мужчина умеет красиво избавиться от одежды. Многие сильные людского мира становятся смешными, когда их застают за сниманием штанов. Но с инкуба одежда стекла сама собой, будто кожа его стала вдруг стеклянной и гладкой.
  Алисса смотрела, не моргая. В животе у неё заныло, словно бы Фабиус снова опустился перед ней на колени и прижался горячим лицом к лону. Она видела, как плоть инкуба дрогнула и налилась жаром. Засветилась живым золотистым светом, как сосуд, наполненный изнутри и тонкий в стенках.
  Демон тоже смотрел на женщину, и на лице его радость сменялась удивлением. Алисса, созерцая прелести адского создания, думала... о Фабиусе, как сладко ей было с ним. Потом инкуб узрел в её глазах лицо пропавшего мужа. Алисса вспоминала его молодым. Острым и жилистым, и даже немного страшным, когда он сбросил нарядную свадебную рубаху и штаны перед их первой брачной ночью. Вот муж... он поразил её тогда в самое сердце. А Фабиус - сумел это сердце согреть. Теперь же, глядя на демона, она всего лишь вспоминала и разглядывала.
  Сравнивала с Фабиусом. Тот и в кости был пошире, и бёдра его были более округлыми, но это были обычные мужские бёдра. Демон же больше напоминал ей скульптуры, что можно увидеть в богатых домах. Такой же гладкий, словно фарфоровый. И с подсветкой. Словно позади скульптуры кто-то забыл канделябр.
  Алисса фыркнула, нагнулась, подняла, упавший на пол камзол, съехавший с плеч демона. Сделала шаг - подобрала рубаху и штаны.
  - Я постираю, - сказала она. - А пока принесу вам халат и рубашки префекта. Ему они, видно, уже не к надобности...
  Тут Алисса неловко скользнула глазами по мужскому достоинству инкуба, которое питалось всё это время совсем иными образами, нежели стирка рубашек, и всё росло. Её сковал страх. Да как же это можно? Это же не каждый конь...
  Сердце застучало так, что Алисса на миг оглохла. Она прижала к животу мужскую одежду, остро пахнущую корицей, и стала пятиться к двери.
  
  Фабиус скакал, не разбирая дороги. Он словно бы уснул, и происходящее снилось ему. Потому он не боялся посылать коня намётом на щелястые деревянные настилы улиц, не щадя ни его, ни себя.
  Что было бы, оступись чубарый?
  Но хитрый мерин ловко ставил копыта и всё дальше увозил впавшего в полудрёму магистра.
  Город был неспокоен с утра. Редкие досужие горожане шарахались, но иные, сбившиеся уже в стаи, хватались за камни и палки.
  Чубарый, однако, был настороже. Он вовремя забирал то влево, то вправо, и принёс-таки седока к казармам, где начальник стражи осматривал пополнение. Там жеребчик перешёл на шаг и затормозил у коновязи, ловко сунув морду в казённую торбу с овсом.
  Фабиус спешился и двинулся к начальнику стражи, взирая на него огромными, во всю радужку, зрачками. Он так и не очнулся до конца, пребывая где-то рядом с химерами и тенями.
  Начальник стражи открыл, было, рот, но тут же в конце улицы Шорников раздался гул, и на Железную площадь вытекла серая людская масса, неразличимая пока как следует, похожая на спрута, поднимающегося из глубины городских улиц.
  Фабиус запоздало вспомнил, что где-то в той стороне - тюрьма, знаменитые Гейриковы ямы, и что Саймон писал ему...
  Он всмотрелся в толпу, подключая дальнее, демоническое зрение, что просыпалось теперь, стоило ему вспомнить о нём. (Наверное, это Борн откликался на немую просьбу. Они теперь союзники - маг и демон. Какая...)
  Фабиус вздрогнул и выбросил из головы посторонние мысли. Нужно учиться контролировать себя, когда демон так близко. Чтобы не подчиниться, но и не оскорбить.
  Маг стал разглядывать неожиданно приблизившуюся мешанину лиц. Да нет, безоружная, вроде, толпа. Из возбуждённых горожан, что слышали ночью шум, почуяли утром дым в воздухе, уловили смутные слухи и спешат на Ярмарочную площадь - где ещё узнаешь последние новости?
  Начальник стражи, разумеется, тоже увидел скопление людей. Он прокричал команду, и два десятка арбалетчиков нестройно встали наизготовку, а за их спинами приготовились заряжающие с крючками на поясных ремнях.
  Однако горожане уже смекнули, что выбрали не самый лучший путь. Толпа не смогла бы поворотиться вспять, но она изогнулась, словно змея, и свернула на улицу Водовозов, что выходила потом на широкую Ярмарочную, а следом и на саму Ярмарочную площадь.
  - Оправиться для пешего! - заорал начальник стражи, командуя готовность идти на перерез толпе, чтобы разогнать горожан, пока они ещё не наслушались еретических речей и не стали бандитами и бунтовщиками.
  Фабиус положил руку ему на плечо, развернул к себе, впечатывая кожу химеры в доспех так, что под ней задымилось адская сила, всколыхнувшая на миг и волю.
  - Чего тебе, маг? - усатый квадратный начальник стражи навис над магистром.
  - Горячку не пори, - тихо сказал Фабиус. - Да пошли часть людей охранять чумных. Как бы их резать не начали. Если наказ мой выполнен, они должны были лагерем встать на Кровавой площади у церкви.
  - Десятника слал, должны были встать, как должно.
  - Мало десятка,- нахмурился Фабиус.
  - Ещё десяток отниму если - сам посмотри, что будет! - поморщился начальник стражи, обводя глазами хилое свое войско из двух десятков арбалетчиков, сотни копейщиков да недоростков, что были на подхвате.
  Фабиус знал, что стражи город кормил совсем немного, и у четырёх городских ворот, на площадях да в патруле было сейчас ещё до двух сотен. Более крепких и обученных, но как же мало...
  Он мрачно кивнул и добавил:
  - Думаю, самые опасные - те бандиты, кто ночевал в Гейриковых ямах. Я слышал, что казематы открыты, а стража взбунтовалась.
  Начальник стражи ощетинился, как ёж, огрызнулся:
  - Есть и такие, да виселиц в Ангистерне хватит!
  - Я не о виноватых, - перебил Фабиус. - А об опаске. Оттуда могут прийти с копьями и с арбалетами. Упреди людей!
  Он развернулся, без прощаний зашагал к коновязи. Теперь надо было ехать к церкви, потом в ратушу, посмотреть на торговый совет, да на тех из магов, кто остался в городе...
  Его замутило вдруг, он опёрся на коновязь...
  - Великий магистр, вам помочь сесть на коня? - выскочил откуда-то мальчишка из тех, что при гарнизоне 'подай да принеси' за еду и науку.
  - Помоги, - выдохнул Фабиус. - Да смотри, кусается чубарый.
  Мальчишка придержал стремя, и магистр кое-как взгромоздился в седло.
  - Побежать за вами, а то ведь надо будет и спешиться? - спросил он.
  Глаза у мальчика были светлые, тело лёгкое и худое. Говорил он неожиданно чисто.
  Фабиус оглянулся, кивнул, беги мол, если сумеешь, и тронул коня.
  Чубарый покосился недовольно на мальчика, взявшегося за стремя, укусил удила. Не хотелось ему покидать относительно спокойное место. Но маг потрепал его по шее и твёрдо послал вперёд. Он торопился отправить ворона в столицу, чтобы Совет Магистериума узнал, наконец, что творится в городе.
  
  Ярмарочная площадь шумела. С высокого помоста, уже довольно плотно окружённого горожанами, орали и кривлялись досужие.
  Фабиус не видел, кто там ораторствует, но подозревал своих вчерашних знакомцев: крещёных, да бандитов, что подчинялись бесу под личиной Барбра.
  Стражники маячили лишь у ворот ратуши. Их было слишком мало, чтобы разогнать бунтовщиков, и те вяло подначивали горожан... Против кого? Не нужно было иметь камень мудрости за пазухой, чтобы догадаться!
  Маг поспешил к церкви отца людей Сатаны, к площади ближней от Ярмарочной, что называлась Кровавой.
  Он издалека увидел, что и на церковной площади народа скопилось небывало. Беглецы из чумного Дабэна расположились там табором. Они стелили на красный кирпич сено, дерюги. Тут же ели, справляли нужду, а кое-где и спали уже, обессилевшие и словно не слышащие толпы, шумящей на соседней Ярмарочной площади.
  Бунтовщики толкались вокруг лагеря беженцев, сбивались в стайки, науськивали любопытствующих горожан на дабэнцев, готовясь обвинить пришлых во всех здешних грехах. Бандиты тоже не зевали - присматривались к скудному имуществу беглецов. А крещёные, наступая иногда на спящих, ходили прямо по лагерю, ища праздных и пытаясь рассказать им о своём боге.
  Фабиус попытался объехать площадь по краю. Крещёные, однако, заметили его, побежали наперерез, загородили дорогу. За ними кинулись и горожане, определив по одежде, что Фабиус - какая-то важная птица, и можно бы для острастки стащить его с коня и повалять в пыли.
  Чубарый не был боевым конём. При явной угрозе он тут же занервничал. Пустить его на людей нахрапом, чтобы разметал и потоптал - было бы дурной затеей. Тем более что бунтовщики узнали мага.
  И магистр осадил жеребца.
  - Чего столпились? - спросил он грубо. - Люди тут нужны не торчать, а помочь посчитать пришлых, чтобы торговый совет выдал хлеба!
  - Нетути им хлеба! - тут же заорали горожане, что пришли от Ярмарочной, надеясь первыми поживиться дабэнским скарбом.
  - Чумных не хотим! Не нать заразу!
  - Префекту скажи: не хотим!
  - А иде префект, а?
  - Та в ратуше!
  - Бунту, грят, спужался...
  - ...та помер!
  - ...шоб б издох!
  - Префект болен, - громко прокричал маг в толпу. - Будет вам Совет Магистериума, коли вздумали бунтовать!
  - От те нате вашей мате!
  - Эва!
  - Эй! Не пущайте его до церкви!
  - Не то ворону пошлёт!
  - Не нать магов!
  Конопатый парень с рассечённым лицом попытался схватить чубарого под уздцы, но увязавшийся за магистром мальчик неожиданно ловко оттолкнул протянутую руку, а конь оскалился и рванул человека за грязный рукав.
  Крещёные отступили слегка, не тот был ещё накал, чтобы с самого утра да под кусачую лошадь бросаться.
  - Поворачивай, маг! - вперёд протиснулся вчерашний знакомец, сутулый, с бельмастыми глазами, главарь крещёных.
  Место ему было на Ярмарочной, как он оказался здесь?
  Магистр нахмурился: похоже, у ратуши блажили сейчас только бунтовщики и воры. А крещёные тогда - что затеяли?
  - Тут мы сами решим, наше тут дело, - напирал бельмастый. - Мы видели Его этой ночью. Он спасёт нас всех. И мы снесём церкви Сатаны! Будем жить в мире - и на земле, и на небе! А бесы в Аду - пусть сдохнут с голоду без наших душ!
  Маг поморщился. Крещёные не только приняли в темноте инкуба за своего бога, но и не прозрели с рассветом. Что если они и впрямь поведут горожан громить церковь? В огне она не горит, но Сатана может покарать людей за осквернение святыни!
  Фабиус заставил чубарого попятиться, но позади ворочалась прорва дабэнцев, что не давали дороги не по охоте, а потому, что обсели площадь.
  - Неча тут магам! - орали из-за спин крещёных трусливые горожане.
  Фабиус устало провёл рукой по лицу. Он так и не очнулся до конца. Мимические морщины сложились в нечеловеческую гримасу усталости и боли, и коренные ангонцы вели дискуссию с почтительного расстояния.
  - Чумных не хотим!
  - Жги чумных!
  - Жги церковь!
  Толпе было, конечно, плевать на идеалы крещёных. Но дабэнцев-чужаков она в город пускать не хотела, а хотела крови, грабежа, виноватых, на которых можно свалить и неурожай этой осени, и убийства, совершённые фурией, и много ещё чего. А крещёные взирали вполне понимающе.
  'Где-то получили закалку бунтовать? Где? Разве, в Гариене, оттуда и пошла ересь?'
  - А ну, прочь! - маг попробовал двинуть чубарого вперед, но пугливый жеребец пятился и норовил поддать задом.
  Горожане осмелели, полезли ближе.
  Теперь на пути магистра стояло уже до сотни. Ещё не очень разгорячённых, ведь не было первой крови, но...
  - Прочь, я сказал! - крикнул Фабиус и поднял коня на дыбы.
  Маг видел, что дальние даже не слышат его. Рядом копошились беженцы, и воздух стал оттого так плотен, что слова уже за двадцать шагов превращались в неразличимый гул.
  Что делать? Снова попросить помощи демона? Неужто нет у него своей хитрости и своих сил?
  Фабиус зашептал про себя:
  
  'Гори, Отец наш,
  В пламени Геенны своей.
  Освещай светом плоти огненной
  Мир наш.
  И содрогнёмся мы,
  В боли и мучениях,
  Питая тебя своими душами'.
  
  Укрепившись духом, он обернулся к мальчику у стремени:
  - Зажми уши.
  А потом наложил защитное заклятье на коня и вскинул руку, призывая Ветер Мёртвых.
  
  Ужасающий, почти неслышный свист пронёсся по Кровавой площади, поднимая бурую кирпичную пыль.
  Он бил по ушам, по костям, заставлял трястись тела. Люди шарахались, падали, обхватывая головы руками. Кричали от ужаса, но свист заглушал все звуки.
  Фабиус ждал. Порыв ветра - дело недолгое. И как только он начал стихать, перестав заглушать людской вой и стоны, маг тронул коленями чубарого и послал чуть в бок, в обход толпы, к церкви.
  Тут раздался чей-то испуганный крик, и магистр услыхал ржание.
  Маг поворотил голову: весь в копоти, перемазанный засохшей кровью - Фенрир возник у входа в церковь. Он стоял за её чёрной острой оградой, словно призрак. Далёкий, обгоревший, страшный. Видно, укрылся в церковном дворе и спал там часть дня, а теперь, услыхав свист...
  - Мальчик! Фенрир, иди сюда, ко мне!
  Фабиус спешился, бросил повод чубарого светловолосому мальчишке, что как-то перетерпел Голос Ветра, вцепившись в стремя, побежал навстречу своему жеребцу, прямо в толпу беженцев, отталкивая и перешагивая заполонивших площадь людей.
  Пешим, он тут же смешался с толпой, став на время неразличимым для преследователей. Да, его тоже толкали, хватали за руки, но маг быстро продвигался вперёд.
  Вот и ворота церковного двора. Тяжёлые, словно бы кованые, растущие из земли чёрными переплетающимися прутьями. Замка на них по обычаю не было.
  Конь, шумно обнюхивая, ткнулся магистру в грудь. Тот, не в силах сдержаться, оглаживал его грязную морду, шептал ласковые слова в обгоревшие уши.
  - Хватайте мага! - кричали, поспешая за магистром, крещёные.
  Фабиус взял коня за гриву и пошёл к церкви. Ворота с лязгом закрылись за ним, крепкие не замками, а людским страхом.
  
  
  

Глава 20. Слишком маленькая чашечка яда

  
  
'В раю, конечно, климат получше, зато в аду гораздо более приятное общество'.
  Тристан Бернар
  
   В Аду и на земле. День 13-й.
  
  Ранним утром - а утро в верхнем Аду лишено солнца, это всего лишь движение призрачных токов, вызывающее некую особенную бодрость, но иногда и головную боль, - старый демон Пакрополюс чувствовал себя так, словно всю ночь его били палками.
  Казалось бы, он должен торжествовать, ведь именно этой ночью ему удалось починить зеркало. Демон посулил выгоду чертям, те подсуетились и, запросив значительную цену, раздобыли-таки новую шестерёночную начинку.
  Черти были слабы, но вездесущи. Они единственные не ощущали дискомфорта нигде - ни в глубинном Аду, ни в мире людей. И всё благодаря шерсти.
  Но жадность этих созданий Ада обескураживала даже его обитателей. Шесть! Шесть карт выгоды отдал им за шестерёнки Пакрополюс! Карта такая давала в Аду возможность получить с него потом некие услуги, о коих пока не было договорённости. Они как ярмо давили на тощую шею старого демона. Хоть он и выторговал у чертей довеском кое-что для себя.
  Зато Пакрополюс снёсся, наконец, с тварью земной, пригрозил ей весьма удачно, назначил разбирательство по угодному Сатане делу о похищении фурии. А потом...
  Потом откуда-то вылез инкуб, как будто без него там не было тошно!
  Воспоминания о проклятом Борне стали последней каплей. Пакрополюс потёр стенающий лоб, покопался в завале камней, нашёл драгоценную коробочку с ярко-алым порошком, засыпал две щепотки в железную чашку и зачерпнул кипятка из горячего источника в углу личной просторной пещеры. Подул... Отхлебнул... И губы его сами собой растянулись в улыбке облегчения и восторга.
  Вот оно, утреннее блаженство! Такое дорогое, контрабандное...
  Не обманули, черти! Яд был наипервейшей крепости, с нежным миндальным душком! Как он бодрит с утра! Это, конечно, разорение, покупать у чертей незаконно доставленный из Серединных земель яд, но утренняя головная боль в купе с ночными бдениями...
  Пакрополюс подцепил деревянными щипчиками лист пергамента (на большом плоском камне у личного трона их лежала целая стопка) и принялся читать, отчёркивая иногда строчки когтем.
  Понятно, что по отчётам чертей, предоставленным по запросу комиссии по морали - а Пакрополюс как раз просматривал сейчас отчёты - выходило, что границы с миром людей чаще всего нарушают полуразумные твари. На самом деле их, разумеется, чаще всего нарушали сами черти. Вот тот же яд и пергамент, откуда брались, спрашивается?
  Но кто мог уличить чертей в Аду? Отчёты-то составляли они. Это у них в шерстистых лапах не горела даже тонкая людская бумага.
  Были, конечно, и демоны, умевшие приглушать свой огонь, чтобы разбирать мерзкие бумажки. Но большинство, как и Пакрополюс, держали листы деревянными щипчиками из адского древа, чтобы не задымились ненароком. Ведь дела в Аду больше не было, только примеривать течение огненной 'крови' к глупым придумкам людей.
  Пакрополюс отхлебнул и сожалением уставился на показавшееся дно. Людские придумки - это было то, перед чем пасовала адская магия. Нет, он мог сейчас наполнить чашку магическим аналогом яда... Но что с него толку? Суррогат он и в Аду суррогат!
  Демон вздохнул, вытряс в глотку последние терпкие капли...
  И тут в мозг ему постучали.
  В Аду дверей нет. И проблема контакта - это проблема рангов. Сильные и не узнают о тебе, как ни скребись, слабого - оденут на руку, словно перчатку, а равный равному подаст особый сигнал, по сути, напоминающий стук внутри черепа. Мол, разрешите объявиться и в ваших внешних пределах?
  Пакрополюс едва не поперхнулся: 'Что за чертовщина!' Однако не угадал. Визитёром оказался бес. Вертлявый, гладкий, но вместе с тем степенный и важный.
  Здесь надо пояснить, что в Аду есть три значимые политические силы - конклав демонов, сонм чертей и бесовская ложа. И все они постоянно злоумышляют друг против друга.
  Сонм чертей был силён последние столетья, ведь нижним Адом правил старый чёрт Якубус. И вот черти больно шлёпнулись с самой вершины дерева власти, а демоны и бесы - торжествовали и питали надежды.
  Бес, возникший на пороге пещеры Пакрополюса, был молодым, но уже довольно почётным членом ложи. Рыльце у него было сытое, наглое и вполне соответствовало имени - Анчутус. Рогов бес не имел, шерсти - тоже, но Пакрополюс слышал, что являлись среди бесов, порой, и волосатые, словно черти. И потому разглядывал Анчоуса с подозрением.
  - ? - спросил он.
  - ! - ответил бес.
  И добавил уже вслух:
  - Дельце есть, почтенный Пакрополюс.
  Тот нахмурился. Какой приличный демон будет иметь дело, или даже хотя бы 'дельце', с бесом?
  - Зря вы так, почтенный, - осклабился бес. - Мы, бесы, тоже имеем свою правду. А правда эта в том, что мы, конечно, не демоны, но и не черти. Понимаете, в чём цимус?
  Пакрополюс хмыкнул. Похоже, у беса имелся свежий компромат на чертей. Может быть, появится даже возможность оштрафовать их и вернуть утраченные карты выгоды?
  Он с сожалением заглянул в пустую чашку, но там не осталось ни капли. Демон вздохнул, посторонился мысленно, и бес протиснулся в пещеру.
  Пещера Пакрополюса была велика и горяча. С потолка, правда, покапывало, по углам поддувало... Зато - близко к правительственному залу.
  - Я слыхал, вы починили зеркало? - спросил бес, озираясь и измеряя кубатуру жилища Пакрополюса маленькими завидущими глазами. - У меня есть к вам деловое предложение. Конечно, мы, бесы - это как бы, не черти, но у нас, у бесов, тоже налажены на Земле некоторые связи. Мы поможем вам отыскать и вернуть Алекто.
  - А что взамен? - нахмурился Пакрополюс, абсолютно не верящий в альтруизм себе подобных.
  - Пустячок, - заулыбался бес. - Отдайте нам голову людского мага.
  И тут яд подействовал, наконец! В голове Пакрополуса взошло солнце, и он прозрел на всю глубину собственного идиотизма.
  Что было с ним ночью? Он включил зеркало, увидел в нём лицо некого человеческого мага и решил, что так и нужно?
  А кто этот маг? И почему зеркало активировалось именно рядом с ним? Что это за местность была в нём, в конце концов?
  И кто вообще знает, а где должно было пробудиться зеркало? Почему не в столице людей, где Совет магов собрали бы в одночасье? Неужели опять происки чертей, потерявших трон, но не желающих расставаться с властью в Первом Адском круге?
  Демон с тоской уставился в пустую чашку. О, эта утренняя головная боль! Однако нельзя было показывать растерянность и слабость: бес так и сверлил Пакрополюса своими острыми глазками.
  - С одной стороны... - глубокомысленно промычал демон. - Человеческий маг есть просто человечек. Что он на вселенских весах, в сравнении с девой Алекто? Но не всё так просто, мой 'друг'...
  Пакрополюс дёрнулся было угостить незваного гостя контрабандным ядом, но пожадничал и широким жестом пригласил его посидеть у кипящего в углу пещеры источника. Сернистые пары - тоже прекрасно питают, не так ли?
  - С другой стороны... - продолжал он, усаживаясь поудобнее на своём личном каменном троне. - Это, я полагаю, самый великий из низких людских магов, ведь зеркало привело нас именно к нему...
  Бес поморщился, засучил ногами, но Пакрополюс уже увлёкся речью и витийствовал, не замечая, что гость совсем не рад его словесной игре.
  - ...а Алекто - всего лишь женщина, что серьёзно облегчает её ценность. Что есть женщина - как не средоточие неумеренности, глупости и стремления к роскоши?
  Пакрополюс закинул ногу на ногу (если его нижние конечности можно было назвать ногами) и приготовился осветить вечную тему - бедные демоны (черти, бесы, големы) и их адские бабы.
  Бес оскалился и даже несколько осатанел. Похоже, мыслями и зрением он переместился сейчас в совершенно иное место, что было обычным делом в Аду. (Не хочешь слушать собеседника - загляни в соседнюю пещеру. Вдруг там женская баня?)
  - Что есть баба, как не скопище пороков? - старый демон погрузился в воспоминания, и губы его растянулись в сладострастной улыбке. - С такой точки зрения, согласитесь, 'друг мой', даже презренный человечишко, будучи мужеского полу...
  Бес ожил, нервно завертел головой, но снова остекленел глазами, опять переключившись на что-то во вне. Потом заморгал и спросил коротко:
  - Сколько?
  - Я должен спасти Алекто и наказать похитителя! Если похититель - человеческий маг, могу ли я сокрыть его от Сатаны? - Пакрополюс не спешил с аргументами. Он планировал торговаться с бесом всю долгую неделю ожидания приезда людского Совета магов.
  Бес поёрзал нетерпеливо. И вдруг взвыл, в ужасе растопырив невидящие глаза:
  - Убей мага! У тебя есть зеркало! Убей его!!!
  
  Проводив долгим задумчивым взглядом Алиссу, Борн поманил кошку.
  - Костёр тебе не понравился, - напомнил он ей о допросе, что собирался учинить Фабиус. - Помоги же мне по иной воле? Иначе я, пожалуй...
  Угрожать ему не пришлось: кошка прыгнула на стол и ударила лапой по фаянсовому блюду.
  Борн кивнул, подошёл поближе и помог высыпать варёный горох и превратить остекленевший песок в подобие отражалища для дум.
  Он часто делал такое в своей пещере, демонстрируя воспоминания Аро. Вот и фурия явно готова была показать ему что-то, о чём не могла уже рассказать. Сообразила, что медлить поздно. Даже на сговор с врагом нужно идти своевременно, не говоря уже про союзы. А тут и карты твои отбиты, и сама ты с хвостом вместо привычной адской репутации...
  И что бы мы делали без зеркал?
  Блюдо вскипело, растеклось лужицей, и Борн увидел знакомый мост через бурную реку.
  Было темно и безлунно. Вода билась о сваи. На мосту стоял человек - тощий, босой, закутанный в плащ. Ветер трепал длинные волосы, не давая разглядеть лицо. Понятно было лишь, что бледен стоящий не по-человечески, а глаза его горят красным, как у адских созданий.
  Ночь без обеих лун... Борн мысленно открутил небесный свод, ища совпадение светил. Три дня назад, нет, пожалуй - даже четыре. Он сам был ещё в темнице и в отчаянии.
  Кто же на мосту? Аро? Слишком тонкая кость... Но глаза?
  - Это ты? - тихо и жалобно спросил человек.
  Фигура его чуть приблизилась, видимо фурия попыталась взойти на мост.
  Человек тоже шагнул вперёд, но картинка дрогнула и пошла волнами.
  - Нет... Ты - не она... - пробормотал человек. И крикнул: - Мост не пускает тебя! Кто ты?!
  Борн услышал злобный клёкот, видимо, заклинание, охраняющее магический остров, преобразило фурию из женщины в крылатую тварь.
  Изображение опять сломалось, заплясало: фурия билось о паутину заклятий, пытаясь дотянуть до... Кто же он?
  Но, если это Аро, и он воззвал к родственной крови, почему же не явилась Тиллит?
  Борн перевёл взгляд на кошку, что сидела на столе, сгорбившись и подобрав лапы. Семейство Тиллит гордилось своим разветвлённым генеалогическим древом... Неужто - и фурия ей родня? Но как вышло, что услыхала только она?
  Борн отмахнулся от замяукавшей кошки, разделил сознание, пытаясь нащупать адские токи. Далеко! Ему не достать дальним зрением до Ада, не увидеть Тиллит.
  А что если она тоже в опасности? Что делать? Кого спасать?
  Его мысленный взор заметался, откликнулся на зов Фабиуса, расширился... И демон со стоном сжал зубы: боль сковала его чувства. Он увидел отступников: бесов и чертей, поселившихся в людском мире.
  
  С высоты церковного алтаря на магистра Фабиуса мрачно взирал служитель церкви Сатаны. Бледный, тревожный, похожий на летучую мышь в своём подобии плаща. Он был обеспокоен творившимся на площади, но означало ли это, что и Отец людей Сатана обеспокоен бунтом в Ангистерне?
  Фабиус коротко кивнул священнику, прошёл через круглый алтарный зал и скрылся за чёрным гобеленом, что отделял одну из особых комнат. Маг знал их все (церкви были устроены единообразно), и выбрал ту, что вела к клетками, где сидели вороны, опутанные волошбой. Эти птицы способны были лететь к заданной цели, не принимая пищи и не теряя направления, пока не падали мёртвыми.
  Он выбрал одну из шести, самую крепкую, с мощным клювом, достал из клетки и посадил на руку, защищённую перчаткой. И тут же услышал приглушённые крики и шум. Неужто толпа, потеряв всяческий страх, всё-таки пытается ворваться в церковь?
  Маг нахмурился, вспомнил про оставленного во дворе Фенрира, про мальчика, которого бросил на Кровавой площади, вручив ему повод чубарого...
  Он быстро миновал короткий коридор, нашаривая свободной рукой магистерский амулет, и нырнул головой за занавеску, глянуть, что там, в алтарном зале?
  Не увидев ничего особенного, маг с вороном на руке вышел в круглое нутро церкви, где крики стали ещё слышнее, подошёл к высоким массивным дверям во двор, выглянул наружу через крошечное окошко.
  Отец наш, Стана! У церковной ограды столпилось уже столько орущей черни, что не видно было земли. Пестрота лиц, крики, сливающиеся в единый звериный рёв...
  Фабиус потряс головой - искажённые гневом, лица казались ему похожими друг на друга. Они были изуродованы единой гримасой, печатью зла на челе. И мерзкий запах витал над ними: запах подступающей к горлу крови!
  Как это вышло так скоро? Пока маг был на площади, призывы к бунту показались ему слабыми и беспомощными.
  Фабиус сосредоточился, обостряя магическое зрение, машинально потянулся разумом к инкубу, и видение его улучшилось необычайно. Он заскользил по приблизившимся лицам... И... отшатнулся, закрыв руками лицо! Ворон с шумом слетел с его перчатки, тяжело опустившись на мозаичный церковный пол.
  В толпе взмётывались палки, к небу взлетали клочья окровавленной одежды, но не это испугало магистра. Он прошептал молитву, собрался с силами и снова приник к окошку в двери.
  Теперь маг мысленно был в самой гуще событий и видел, как на Кровавой площади жестоко убивали двоих. В плащах магов. Но фибул, указывающих на ранг, разглядеть было невозможно.
  Всё происходило слишком быстро. Люди топтали упавших ногами. Те, кому не досталось такой сомнительной удачи, разрывали в мелкие клочья брошенные в толпу магические книги.
  Фабиус смотрел.
  Магистр не боялся смерти - он и раньше знался с ней накоротко. Но сейчас он тяжело дышал, пот тёк с висков, руки подрагивали.
  Он видел! Видел зрением инкуба в толпе, среди мужчин и женщин, рыбаков и торговцев, плотников и бродяг... чертей, бесов и ещё какую-то трудно распознаваемую человекоподобную нечисть! Их лица двоились в глазах, но всё явственней через личины проступали морды!
  Адских тварей было много. Не меньше трёх или четырёх дюжин. Одетых в людские одежды, кричащих по-людски. Наверное, давно и славно живущих в тихом городе Ангистерне, городе трёх висельников!
  Они были свои в нём. И лишь близость церкви да колдовское зрение, данное магу Борном, позволили сорвать с тварей человеческие маски!
  - Убей мага! - закричал вдруг кто-то длинно, гулко, протяжно.
  Крик был сильным, нечеловеческим. Он прозвучал из Бездны, разрезая воздух, как нож!
  Демоническое зрение Фабиуса помутнело и погасло. Теперь он видел лишь, как единая безликая толпа вздыбилась и потекла на церковь, ломая ограду.
  Маг оглянулся, ища пути к отступлению, и с изумлением узрел, как равнодушный и отрешённый, как ему и было положено, священник надвигается на него с топором!
  Магистр оказался зажат между тяжёлой дверью и занесённым лезвием. Пальцы его сжимали амулет, но заклинанию нужно было время, а у него сейчас не было и мгновений.
  'Аd modum!' - прозвенело в висках.
  Детское заклинание, позволяющее творить по образу и подобию. Два слова, с помощью которых его сын, Дамиен, создал в колдовской башне саламандру.
  Ворон!
  Перчатка магистра ещё хранила тепло мощного тела колдовской птицы.
  'По образу!'
  Фабиус выкрикнул короткие детские слова заклинания в лицо священнику и ощутил, как сгибается спина, судорогой сводит пальцы, обрастающие перьями.
  Скорее же!
  Занесённый топор уже пошёл вниз, но и сам Фабиус становился всё меньше, он был уже сразу и ворон, и человек!.. И рука священника запоздало дёрнулась следом за тенью образа, теряя суть среди раздвоившихся тел.
  Закончи топор движение, и Фабиус погиб бы. Он ещё не стал полностью птицей. Суть его ещё была связана с привычным человеческим контуром. И хотя с каждым мгновением контур становился всё иллюзорнее, но удара ему было не пережить.
  Однако рука служителя церкви дрогнула, и топор лишь скользнул по жёстким перьям крыла. Боль обожгла правую руку магистра, хриплое жалкое карканье вырвалось из его горла.
   Священник в недоумении подался вперёд, не веря, что можно вот так, мгновенно, без подготовки изменить своё естество полностью. Он решил, что Фабиус дурачит его иллюзией превращения и зашевелил губами, повторяя 'Mors omnibus communis!' (Смерть неизбежна для всех!) - чтобы чары развеялись. Но заклинание лишь предваряло очередной удар топора, и маг кинулся священнику в лицо, растопырив твердеющие когти!
  Священник был опытным рубакой. Наверное, он служил когда-то воином или палачом. Он не промахнулся. Но и ворон - слишком лёгкая и скользкая цель. Топор лишь отбросил магистра, и тот рухнул, вскочил... и, полностью обретя птичий облик, поскакал прочь, приволакивая покалеченное крыло.
  Священник хмыкнул, сорвал плащ и изготовился накрыть им мага. Жалкие попытки птицы спастись рассмешили его.
  Но тут настоящий церковный ворон взмахнул крылами, взлетая, и с сипением и хрипом устремился служителю прямо в ухмыляющееся лицо!
  Это был гораздо более опытный, чем Фабиус, крылатый боец. Он не сумел бы объездить жеребца или приготовить тинктуру для крепкого сна из пустырника и пиона, но, до своего волшебного пленения, лихо сражался за птичью требуху с рыбацкими псами и дикими лисами. Ворон лупил служителя крыльями, рвал когтями, охаживал клювом.
  Маг не видел своего внезапного спасителя. Он кое-как взлетел, неловко ковыряя воздух раненым крылом, и устремился вверх, где в маковке церкви было проделано отверстие для почтовых птиц. Отверстие закрывали на зиму, но эта осень была жаркой, и Фабиус узрел желанный кусочек свободного голубого неба.
  Крыло его тяжелело, он трепыхался всем телом, пробивая себе дорогу к этому маленькому окошку.
  Пути вниз больше не существовало. Толпа уже ворвалась в церковь, стоптала бьющегося с обезумевшим вороном служителя, начала громить и рушить всё вокруг...
  Магистр из последних сил взмахнул крыльями, вырвался на свободу, и в изнеможении опустился на крышу церкви.
  Внизу кричали бунтовщики, указывая на него пальцами, и там, в гуще людей, Фабиус уже и сам сумел различить гостей из Ада.
  - Каррр! - торжествующе прокричал он, борясь с головокружением.
  Крыло дёрнулось - это рука Фабиуса потянулась к медальону. Но вызвать Совет Магистериума ему снова было не суждено. Он не мог здесь и сейчас изменить личину, иначе сорвался бы с крыши прямо в толпу, и его ждала бы неминуемая и мучительная смерть.
  Силы мага были на исходе, раненая рука болела всё сильнее. Он выбрал низкую крышу бедняцкого дома, жмущегося к Кровавой площади, и, больше планируя, чем борясь со стихией, полетел вниз.
  
  
  

Глава 21. Бешенство бунта

  
  
'Уходя на тот свет, не забудь выключить этот'.
   Виктор Коваль
  
  На земле и в Аду. День 13-й.
  
  - Смотри, какая огромная птица. Это ворона, Магда?
  - Это ворон. Он, однако, пораненный. Верно, собака помяла его?
  - Давай я сшибу его палкой?
  - Зачем, дурачок? Мясо у такой старой птицы - вонючее. И он нам не враг - цыпляток у нас нет. Ворон тоже хочет жить. Может, отсидится на краю крыши, да и полетит к своим деткам. А тебе пора уже спать. Маленькие должны спать днём, чтобы стать сильными.
  - Тогда спой мне бабушкину песню!
  - Давай, другую? Сколько же можно?
  - Нет эту! И я не хочу в дом. Положи меня на завалинке. И спой! Эту!
  - Хорошо, ложись, я укрою тебя платком.
  - А ворон улетел?!
  - Улетит, спи.
  И девушка тихо запела:
  
  Отцвела к морозу вишня. Полетели
  Лепестки её как перья белой цапли....
  
  Она не видела, как слеза выкатилась из круглого глаза ворона, и он, собрав последние силы, потащился, приволакивая крыло, за трубу и затаился там, стыдясь своих чувств.
  И тут же во двор, едва не снеся напрочь калитку, въехал всадник и замер, внимательно и цепко оглядывая крышу.
  Время судорожно дёрнулось и замерло.
  Фабиус сжался в комок, прячась от всепроникающего колдовского взгляда, который искал его многими глазами людей и сущих: маг ещё никогда ещё не ощущал себя таким маленьким и слабым.
  
  В обеденной зале дома префекта инкуб Ангелус Борн тоже замер, припав к окну и вглядываясь в растревоженный город.
  
  В верхнем Аду демон и бес с пеной у ртов что-то, вопя, доказывали друг другу.
  
  Женщина зашикала на всадника.
  Он покрутил головой, осматривая двор, и поворотил коня. Вселенские часы очнулись и затикали дальше.
  
  ***
  - Где он!- бесновался Анчутус. - Куда делась эта проклятая птица!
  Пакрополюс задумчиво смотрел в магическое зеркало. Облики человеческого мага больше не занимали его. Демон гадал: ему-то куда скрыться от всей этой катавасии?
  Когда толпа бросилась в церковь и растерзала священника, а ворон спланировал с крыши и пропал, он тоже начал было искать крамольного мага, вглядываться в похожие лица глупых двуногих горшков с душами... И вдруг люди стали двоиться у него в глазах, обретая совсем не человеческие, а прямо-таки родные, адские черты!
  Сначала демон решил, что ему мерещится, что он переутомился, вглядываясь в коварное механическое зерцало, или его сегодняшний утренний напиток был слишком крепок. А потом кинул взгляд на покривившуюся морду Анчутуса и его осенило - бес тоже видит пляску личин! Знает про неё! Да и у самого - морда в пуху!
  Тогда Пакрополюс вгляделся в зеркало пристальнее... И ему стало не до людского мага! Там, внизу, в маленьком городе Ангистерне, замаскированные под человечков, запросто сновали черти и бесы!
  Анчутус, почуяв страх старого демона, затих, засопел, выдумывая, что бы соврать. Он явно был заинтересован, чтобы всё это продолжалась себе тихо и без помех.
  А время ползло. И пока Пакрополюс размышлял: а не встопорщиться ли ему, не застыть ли в праведном адском гневе?.. Двуногие обоих родов ломали церковную утварь, жгли чёрные гобелены, книги с именами рождённых и умерших.
   Пытались они и церковь поджечь. Живую. Возросшую из семени адского древа. Того самого, что не горит в огне и не подвластно магии, но поддаётся рукам и зубам. Лучше бы взялись грызть... Но и с адской стороны бесновалась там самая глупая и никчёмная мелочь!
  - Как всё-таки сильны слабые... - пробормотал старый демон.
  - А? - встрепенулся Анчутус.
  - Что делать-то будем, спрашиваю? - огрызнулся Пакрополюс. - План у тебя есть? Маг-то - сбежал! Того и гляди, узнают про вас земные магистры, а там дойдёт и до Сатаны!
  Ему стало вдруг неуютно в удобном железном кресле.
  - Если мечтаешь донести - то поздновато будет, - ухмыльнулся бес, легко считывая моральные мучения старого демона.
  Пакрополюс и сам понимал, что поздновато. Что распустил губы, промедлил. И теперь ему оставалось либо играть в связке с мятежными бесами и чертями, либо самому пылать пред очами Изменчивого.
  - И что вы там, в городе этом... гм... человечьем... Хорошо устроились? - спросил он, просчитывая про себя пути к отступлению.
  - Да не жаловались, пока не припёрся этот смертный урод на чёрной лошади, - хмыкнул Анчутус. - Лошадь сразу почуяла тенёта у тракта. Ты же знаешь, как лаком бывает запоздалый путник? Устроена там у нас, под рябинкой, удобная лёжка. Много не брали, только то, что само в руки шло. И тут тварь эта бешеная - как захрипит! Перепугала малых... Кто ж в засаде сидит? Сам понимаешь - бабы да слабаки. А потом уже двуногая тварь влезла в святая святых - в трактир. Алекто воспылала окоротить его. Покушала бы она знатно, да откуда ни возьмись - проклятый Борн!
  - Про Борна бы справочки навести... - пробормотал Пакрополюс, серея от страха.
  Только сейчас он вспомнил, что Сатана выслал Борна из самого сердца Ада, а значит, инкуб сильнее и свирепее всех его знакомцев из холодного Первого круга! Ангелус Борн - настоящий глубинный демон, потерявший счёт тысячелетиям! И нет на него оружия, кроме компромата да гнева самого Сатаны!
  - Как ты их наведёшь? - буркнул Анчутус тоже весьма безрадостно. - Борн всегда сидел тише адского покрывала, а днесь вдруг явился покойному Правителю. И тот его сразу же опустил, как тому и положено, под трон! Гадай теперь, что за гадость между ними вышла?
  - Вот бы узнать? Глядь, и прищучили бы его? - Пакрополюс тихо потел от страха.
  - Я знаю!
  В зеркальной комнате без предупреждения, то есть весьма по-хамски, материализовалась Тиллит. Слышала она, разумеется, и последнюю фразу. (Хорошо, если не весь разговор!)
  - Ты? - наигранно удивился бес. - Ты же глупышка, откуда тебе знать о серьёзных вещах!
  Тиллит, однако, на провокацию не поддалась, показала Анчутусу остренький красный язычок и расхохоталась.
  - Наревелась она уже, не обманешь, - пробурчал Пакрополюс, вытирая со лба капельки выпота.
  - А чего хочет? - спросил бес, для порядка игнорируя бабу.
  - В комиссию хочет. На мужских, так сказать, правах.
  - С чего бы это? - преувеличено удивился Анчутус. - Она не дева-воительница и не богиня. Как на нас черти смотреть будут?
  Тиллит улыбнулась ехидно.
  Пакрополюс развёл руками:
  - А что делать?
  - А откуда бы ей вообще знать про проклятого? - не поверил бес.
  Тиллит фыркнула в кулак. Пакрополюс почесал за ухом.
  - Может, подслушала чего? Она-то была вхожа к старому козлу, как говорится, в любые ворота.
  - В комиссию, говоришь, взять? - Анчутус материализовал на ладони монетку и подбросил вверх. - Может, положимся в этом скользком деле на случай? Орёл или решка?
  - Ну... пусть будут оба орла, - пожал плечами Пакрополюс.
  Анчутус разочарованно разжал ладонь 'с орлом' и плюнул на монетку. Та испарилась с шипением.
  Анчутус был, в общем-то, не против, чтобы и Тиллит разделила с ним гнёт правды, а, при случае - и гнев Сатаны. Но как бесу сторговаться с демоном, что видит сразу всю суть обмана?
  Бес закрутился на месте - честные сделки буквально жгли ему зад.
  Низкие твари Ада легко покупаются на самые простые уловки, но демоны владеют способностью видеть собеседника насквозь. И даже Тиллит, будучи глупой трёхсотлетней бабой, была, наверное, гораздо умнее самого Анчутуса.
  Ну что за напасть? Да как же тут соврать-то?
  Бес завертелся с удвоенной силой, а Пакрополюс и демоница Тиллит с усмешками наблюдали за ним.
  - Мне надо посовещаться, - выдавил, наконец, Анчутус и сгинул.
  И тогда Тиллит, сощурившись так, что глаза её превратились в узкие алые щели, повернулась к Пакрополюсу:
  - Зачем тебе нужен мой Борн?!
  Старый демон заёрзал, не хуже беса.
  - Э... - промычал Пакрополюс и уткнулся глазами в зеркало.
  - Он там, в Серединном Мире? - прошипела Тиллит.
  - Некоторым образом, э-э... Я его там видел, - выдавил Пакрополюс.
  Тиллит уже дышала прерывисто, на коже выступили кровавые капли. Алое на чёрном - так красиво, но бешеная баба...
  - Я сам ничего не знаю! - заорал в панике демон. - Я починил зеркало, включил его, не трогая настроек, и уткнулся в мага! А потом рядом с ним появился п-п... пэ... Борн! Стой! Стой, Тиллит! Я ничего ему не сделал! Даже обещал э-э... как бы... помочь вернуться, если он поможет отыскать и вернуть Деву Алекто!
  Но Тиллит уже не владела собой: глаза её затуманились, кожа парила яростью - кровавый туман поднимался над ней - а когти и зубы удлинялись сами собой. Она была похожа сейчас на освежёванного саблезубого кролика. И это было бы смешно, если бы не было так страшно.
  'Неужели она и проклятый Борн были любовниками?' - только и успел подумать Пакрополюс перед прыжком за спинку тяжёлого железного кресла.
  Но что железо перед когтями демоницы? Тиллит в доли секунды разнесла спинку в клочья и...
  ...Тут вернулся Анчутус, брякнувшись едва не на зеркало!
  Увидев алую от ярости Тиллит и забившегося под кресло Пакрополюса, он завизжал так, что сталактиты посыпались с потолка.
  Один из них звонко щёлкнул Тиллит по макушке, и она очнулась. Краска сошла с её смоляной кожи, глаза очистились. Демоница сунула в рот палец с обломанным когтем и испарилась.
  
  ***
  Фабиус сидел, прижавшись к трубе. Он чуял, что только здесь сокрыт от всевидящего ока, витающего над городом.
  Маг не знал, что тринадцать веков назад в Серединных землях стояли по городам и весям совсем иные церкви. А потом Бездна разверзлась, и в мир людей хлынули адские твари.
  Целый век лилась кровь, целый век сущие пожирали души людей и делали с телами их то, что хотели, пока маги не сумели заключить договор с Сатаной.
  А, заключив, они разобрали на камни и кирпичи старые храмы. Камни-то ведь всегда в дело годятся.
  Случайность или судьба была в том, что труба в бедном доме оказалась сложена из раскрошившихся камней, что хранили когда-то покой иных богов? Не пожелавших сразиться с тварями Ада. Наказанных служить преградой их зрению, пока не рассыплются в прах.
  Всё в мире равновесно. А за любой поступок обязательно последуют и награда, и наказание. Старые боги предали людей, но камни их церквей обрели свойство противостать жителям бездны. Таково переплетение нитей добра и зла.
  Лишь ощутив, что магический глаз удалился, Фабиус высунул клюв из-за трубы. Зрения птицы хватило, чтобы понять: на церковной площади произошло страшное.
  Озверевшие горожане смели беженцев из Добэна, изломав их нехитрый скарб. На бурых кирпичах белели тела тех, кто не успел убежать - обезображенные, ограбленные. Церковный забор - чёрная решётка из дерева, похожего на железо - был проломлен, кусты шиповника во дворе - вытоптаны. Чадил огромный костёр из годовых книг и пергаментов, и ветер листал недогоревшие страницы.
  Двери церкви были открыты в фальшивой приветливости. Внутри, не таясь, шарили мародёры. Они выносили ковры и гобелены, без трепета переступая через лежащий на пороге труп священника.
  Но основная толпа уже покинула церковь. Она текла теперь на Ярмарочную площадь, откуда доносились выкрики и рёв многих глоток.
  'Бунтовщики, наверное, уже готовы штурмовать или штурмуют ратушу, - подумал магистр. - В доме префекта сидит демон, вряд ли они полезут туда. Или рискнут?'.
  Маг съехал с крыши на зады дома, смятым комком упал в пожухлую мураву в палисаднике. Там, в тени, он с трудом и стонами оборотился в человека.
  Сел. Осмотрел, как сумел, руку.
  Плечо сильно опухло, похоже, оно было сломано. Пришлось разорвать плащ и приспособить через шею перевязь. Нужно было идти к ратуше, спасать городских чиновников и магов. Долго им там не продержаться, как не крепки ставни и ворота.
  Помощи магистр не ждал. Борн говорил, что опасается церкви и к площади не пойдёт, а больше и не на кого было рассчитывать. Разве что Фенрир ускакал от толпы?
  Вышло так, что маг опять бросил коня. Но что было бы, заведи он его в церковь?
  Фабиус поднялся, держась за шаткий забор, вышел из-за дома, открыл калитку, провожаемый удивлённым взглядом девушки, что сидела на крыльце рядом со спящим ребёнком.
  Затворяя калитку, маг обернулся и посмотрел ей в глаза: серые... Как у той, что любил.
  Взгляд Фабиуса затуманился.
  - Магистр, - тихо окликнули его.
  Он, вздрогнув, очнулся от дум и узрел бурую от крови морду Фенрира, улыбающееся лицо Саймона, сына ведьмы Заряны, и светлые, почти прозрачные глаза того самого мальчугана, что принял у него чубарого коня на церковной площади.
  Фенрира сейчас тоже держал мальчишка, запустив пальцы в спутавшуюся гриву. Встретившись с магистром взглядом, паренёк испуганно захлопал ресницами и уставился в землю, а рука его задрожала. Но конь стоял спокойно, и магистр с недоумением отметил эти неестественно белые дрожащие пальцы.
  - Седла я не успел сыскать, - сказал Саймон. - Жеребца мы увидали у церкви. Рассёдланного и без узды. Но к Хелу конь подошёл сам.
  Уши мальчика запылали.
  Фабиус нахмурился. Утром он не особенно разглядел подростка. Что же в нём было не так?
  - Нужно торопиться, магистр. Пока толпа на Ярмарочной, мы попробуем провести вас дворами и укрыть в надёжном месте, - сказал Саймон.
  - Мне нужно к ратуше, - морщась от боли, магистр, с помощью мальчика, взгромоздился на Фенрира.
  - Там бунтовщики!
  - И там люди, что могут представлять последнюю власть в городе! Потеряем их - наступит хаос! Бунт рано или поздно будет подавлен, а зима придёт, не спрашивая.
  - Но что вы сделаете один, магистр?
  - Что-нибудь придумаю.
  Фабиус начал творить заклятие для изменения облика - ему нужно было замаскировать и себя, и коня. Он медленно, нараспев прочёл:
  - Libenter homines id quod volunt credunt! (Охотно люди верят тому, чего желают!)
  Пот выступил у него на висках от усилия. Уже ощущая в теле дрожь, предшествующую преображению, он обернулся к Саймону:
  - Забери мальчишку! Мне будет спокойнее знать, что вы - в безопасности!
  - Я пойду с вами, магистр. Я тоже кое-чему научен.
  - Заряна не простит мне, случись с тобою чего, - нахмурился Фабиус. Он был уже мутен лицом и размыт, словно тушь на листе. - Марш домой! Я отдал бы и коня, но рука лишает меня подвижности. Прочь! Быстро!
  Маг тронул коленями Фенрира и, покачиваясь, поскакал к улице Обувщиков, огибающей Ярмарочную площадь. Было бы глупостью переть напролом, даже скрываясь под чужой маской.
  Он мысленно обратился к демону, но не ощутил его. Неужели бунтовщики всё же штурмуют дом префекта? Но размышлять было не время: навстречу выкатился десяток, вооружённых кольями, людей. Людей ли?
  Маг пустил Фенрира галопом, вцепившись здоровой рукой в гриву. Жеребец смял вставшего на пути, рванул зубами второго и вынес хозяина, едва удержавшегося на его спине, на ещё более узкую и грязную улочку, выскочил снова на Обувную, потом на Мясную, пропахшую кровью и убоиной, и вынырнул у самой ратуши.
  
  Борн, сжав ноющую от напряжения голову, искал способ незамеченным пробраться в Ад. Он должен узнать, что случилось с Тиллит. Не в беде ли она?
  Задача казалась неразрешимой, но ведь как-то существовали на земле твари верхнего Ада? Жили и паслись безбедно. И в Ад, наверное, вполне себе ныряли по надобности? Значит, они сумели обойти внутри своего естества адский закон? Но как?
  Чаще прочих в человечьи земли шастали черти. Они были слишком глупы, чтобы понимать весь нравственный ад возмездия, разверзающийся в умах сущих при нарушении закона, и потому возмездие, обычно, не настигало их.
  В адском мире всё соразмерно. Если на одну чашу весов кладётся преступление, а на другую - глупость, глупость может и перевесить.
  Но ведь и глупости у него нет. Нет для демона и вранья, такого лакомого для бесов. Они плетут из вранья сети и блаженствуют, пока сами в них не запутаются, - тогда и бесу конец.
  Но демоны... С демонами совсем не так просто. Алекто ощущала себя на земле в своём праве, потому, как он понял, что здесь воззвали к родственной крови.
  Допустим.
  А что связывает его и Тиллит? Любовь? Это смешно. Какая любовь в Аду? Там и материнский инстинкт уже пережиток. Уже тысячи лет как матери и отцы признают своих детей лишь из соображений выгоды, если дети демонстрируют редкий нрав или уменья.
  Конечно, когда совершеннолетие нового сущего объявляют в тронном зале, все тут же узнают, кто нагрешил. Но чтобы отец и мать признали юную особь, ей нужно подсуетиться. Вон как Тиллит, чьи родители сгинули до её объявления у трона, старалась для своей древней и мудрой родни... Был ли толк?
  Нет, любовь не поможет, даже если бы он любил. А любит ли он?
  Но что же тогда так тянет его сейчас в Ад? Совесть? А она есть у сущих?
  Тогда что? Надежда обрести с Тиллит единение в помыслах? Вдруг она тоже признает сына, раз ей знакомы муки отверженности?
  Но вот он сунется сейчас в Ад, и страх зазвенит всеми нитями связей его сути с законом. Он сам станет себе судьёй и преступником. Ведь он отринул Ад, покинул его. Он не может вернуться!
  Борн вздрогнул, и глаза его вспыхнули.
  Отринул!
  А ведь это значит, что он стал сам себе сторожем. Он, а не законы Ада, которые и заставляют звенеть тонкие нити, что рано или поздно запутают, обовьют, удавят ослушника.
  Если инкуб вне закона - нечему и звенеть. Он волен творить, что угодно. Перемещаться, где вздумается. Да, он никто теперь Аду! Как бродячее скальное покрывало, он волен жить и умереть где хочет! Никому нет до него дела, но и сам он больше не связан законами Ада!
  Борн фыркнул и в одно движение мысли переместился в тронный зал. Пустой и гулкий. И застал там Тиллит.
  Он искал именно её, и чувства безошибочно определили нужное место. Окажись она в пещерах, он пришёл бы туда. Но перед ним лежал тронный зал Верхнего Ада: красное золото плиток было перемешано с глубокой чернотой, с потолка капало, на троне лежала корона слегка похожая на обод от небольшой бочки.
  Борн знал: на голове нового правителя корона изменит свой вид и форму. Знал, что её магия заставляет взгляд против воли тянуться к ней...
  Знал. Но смотрел не на корону, а на Тиллит.
  Она была жива и здорова.
  Но почему же тогда на землю явилась Алекто?
  
  Тиллит, сначала ощутив, а потом и увидев инкуба, едва сама не обратилась от страха в звучащую тревогой струну. Только что она мечтала о нём, строя планы. И вдруг...
  Ей захотелось бежать, ведь сейчас в Верхнем Аду поднимется паника, а там - как бы самой не стать виноватой!
  Но не зазвенели сталактиты, не натянулись нити законов. Было тихо и зябко. Выходит, если не поднять тревогу, она и не?..
  - Молчи! - предупредил Борн. - Я не хочу, чтобы обо мне знали.
  - Но ты же не можешь тайно...
  - Я - могу.
  Тиллит замерла. Она изучала нового, изменившегося инкуба. Не внешне, но изменившегося.
  От него соблазнительно пахло страхом и преступлением. Её и раньше возбуждала в нём инакость, сейчас же она стала острой, дикой, с ароматной горчинкой.
  Тиллит облизала губы тонким красным язычком: 'А, может, так даже лучше? Может Борн - и впрямь её шанс, её надежда на особенное положение? В Аду или на земле - какая, в общем-то, разница?'
  Тиллит опустила глаза и с ужасом заметила обломанный коготь, вспомнила про не пудренное как следует тело! А что если, она уже не так хороша? Не увлечёт? Не понравится?!
  Инкуб смотрел на неё и качал головой.
  Но ведь не дурак же он! Должен понять: Красота демоницы - дело наживное! Хорошая диета и...
  Тиллит робко улыбнулась.
  - Я рад, что с тобой всё в порядке, - сухо сказал Борн.
  - Всё в порядке?.. - растерялась Тиллит. И взвилась, когда смысл дошёл до неё. - Всё в порядке?! Я осталась одна! Ни с чем! Друзья избегают меня! Родня по крови делает вид, что я едва вылезла из лавы! Да как ты!..
  Она осеклась. Не следовало им ссориться прямо сейчас. Потом она, конечно, припомнит ему...
  Борн смотрел сердито и свысока.
  - Почему ты не откликнулась на зов своей малой крови? - спросил он, хмурясь.
  Ему это шло. Он стал строгим, недоступным.
  Дыхание Тиллит участилось от острого желания дотронуться до него.
  А он? Он - хочет? Она попыталась поймать отклик его плоти и не смогла.
  Почему же отклика нет? Он нашёл другую? Но кого? Там, по Земле, бродит Алекто? Неужто эта старуха?..
  - Тиллит? Почему? - Борн стал резок.
  - Малой крови? - рассеянно переспросила демоница.
  Её так и тянуло сунуть в рот палец, который всё ещё саднило. Хороший коготь не сразу и отрастишь...
  - У нас с тобой есть необъявленный сын. Он в мире людей, я полагаю. Он звал тебя?
  - Так вот почему у меня так ныло в груди! - вскинулась Тиллит. - Ах, мелкая вонючая тварь! Да если бы не он, я не проспала бы смерть правителя! Я бы успела бросить козла и не осталась бы никому не нужной вдовой! Вот же мразь! Да если бы я знала, я спалила бы этот кусок грязи ещё в лаве!
  - Тиллит, опомнись!
  Глаза инкуба полыхнули, но демоница не заметила его гнева. Где уж тут всматриваться, когда у самой внутри всё горит?
  - Убей его! - закричала она. - Сотри в порошок! Зачем тебе этот глупый лавовый червяк?
  Борна захлестнуло гневом и отвращением. Захотелось смять в один бесформенный комок всё, что он видел - и трон с лежащей на нём короной, и визжащую женщину!
  Но поднять руку на Тиллит он не сумел.
  - Разве в тебе не осталось ничего хотя бы от матери земли? - пробормотал он с горечью, понимая, что слышит она не его, а свой собственный гнев, вскормленный только её особостью и не признающий чужих.
  - Я! - крикнула Тиллит. - Я не нужна никому, а ты перебираешь лавовые коряжки! Я - вся твоя! Я готова идти с тобой куда угодно! Весь мир ляжет нам в руки! Ты будешь правителем - я стану правительницей! Мир людей богат душами, мы будем всесильны!
  Борн отшатнулся: и эта та, которую он ощущал так близко?
  А фурия-то и впрямь небезнадёжна. Она способна хотя бы слышать кого-то, кроме себя....
  Тиллит раскрыла объятья:
  - Иди же ко мне?
  Борн брезгливо скривил губы. Он сделал шаг назад, готовясь вернуться туда, откуда пришёл.
  - Ах, так! - взревела демоница. - Да пусть потемнеет всё на твоём пути! Пусть и на земле тебя сопровождает мрак!
  - Это проклятие? - усмехнулся демон. - А не слаба ли ты для таких слов?
  Демоница зашипела, и багровая пелена гнева затянула её зрачки.
  
  Фабиус выехал на Ярморочную площадь и замер: нехорошо ему стало. И дело было не только в ноющей руке - слишком велика оказалась толпа. Она затопила всю площадь перед высоким каменным зданием ратуши. Маг видел, как зреет в ней страсть к убийствам и грабежам.
  Страсть эта дремлет в людях всегда. Трудно не поддаться ей, особенно если ты сыт. Не от голода бывает большинство бунтов. А лишь от того, что сытое брюхо не желает урезания рациона или требует разнообразия. Истинно голодающие не бунтуют - они умирают. А сытым стоит лишь намекнуть, что кто-то покусился на их 'своё' или есть шанс безнаказанно взять чужое...
  Возле самого входа в ратушу жались к дверям стражники. Их было два десятка - копейщиков и лучников. Совсем немного, и толпа не боялась их, но пока сомневалась, скольких принести в жертву.
  Окна первого этажа ратуши были закрыты изнутри тяжёлыми ставнями. Фабиус мельком глянул по окнам второго, определяя, есть ли там люди. С болью отметил, что у оконных проёмов стоят торговые, и плащ мага тоже сумел разглядеть.
  А в первых рядах осаждающих толкалась уж точно не городская чернь. И уже тащили бревно, чтобы соорудить таран, а двое ловкачей дразнили невеликую стражу.
  И тут Фенрир задрожал, и дрожь его передалась магистру. Маг ощутил в воздухе что-то странное, незнакомое.
  Он оглянулся, но на площади, вроде бы ничего не изменилось. Разве что потемнело вдруг, но, может, это у него потемнело в глазах от усталости?
  Неожиданно сильный порыв ветра поднял клуб пыли и погнал по Мясной улице. Тьма стала более явной: плотной, холодной, и Фабиус поднял голову, посмотреть, что там, наверху, может происходить в полдень? Да так и застыл, завороженный чернеющим небом.
  Тяжёлые злые тучи стягивались к тускнеющему солнцу. Шли они лавиной, сразу со всех сторон, словно их выливали в небо из четырёх сосудов.
  Вот уже завыли по дворам испуганные собаки, захрапел и прижал уши Фенрир.
  Мрак нарастал. Солнце ещё сопротивлялось ему, но теперь уже и люди на площади стали задирать головы вверх.
  
  
  

Часть IV. Rubedo

  
  
   []
  
  
   Рубедо - брак Меркурия и Серы. Четвёртая и последняя стадия Великого Делания.
  Она связана с планетой Юпитер и Солнцем, с четвёртой лунной фазой. Продуктом рубедо является философский камень, он же магистерий, ребис, эликсир философов, жизненный эликсир, красная тинктура, великий эликсир, пятый элемент. В описаниях средневековых алхимиков это реактив, необходимый для успешного превращения металлов в золото, а также для создания эликсира жизни.
  Символом рубедо является Совершенный (Двуглавый, Коронованный) Орел, или Красный Феникс.
  Не каждый может преодолеть в себе страх и дойти до состояния рубедо. Ведь страх этот не имеет даже названия. И это - не ад. Ад - ничто в сравнении с ним.
  
  
  

Глава 22. Смерть или смирение?

  
  
'Мы все едем на казнь в одной и той же телеге: как я могу кого-либо ненавидеть или кому-то желать зла?' Сэр Томас Мор, перед тем, как его обезглавили
  
   Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 13-й.
  
  Мир умирал, пожираемый чернотой.
  Фабиус спешился, намотал на здоровую руку поводья и замер, глядя в чёрное небо: солнце становилось тоненьким серпиком, и готово было исчезнуть совсем.
  'А если это смерть?' - птицей метнулась мысль.
  Магистр вздохнул и ощутил, как болезненно сладок пыльный вонючий площадной воздух. Это не затмение. Полных затмений ещё не происходило на его памяти. Он видел, как солнце лишь тускнело слегка, и в ясном безоблачном небе пятно на его боку было не разглядеть без закопчённого стекла.
  Раньше разве что тучи давали простолюдинам возможность заприметить, как один бок светила становится вдруг ущербным. 'Наверное, Сатана отгрыз от него кусок', - судачили тогда во дворе прачки.
  Как-то раз 'непорядок' с солнцем заметил и старший конюх. Он долго топтался у крыльца меленького домика неподалёку от башни, где Фабиус привык завтракать и обедать. По вечерам маг, порой, прихватывал с собой в башню жареное мясо, яблоки и хлеб, но днём предпочитал есть горячее.
  В тот раз толстуха Малица расстаралась с блинами. Конюх извёлся, ожидая хозяина, а солнце к тому времени перестало являть миру свой щербатый бок.
  Фабиус вышел, долго непонимающе смотрел в небо... Он тогда не вычислил ещё сути затмений, но наблюдал их много. Стоял и думал, как же разъяснить конюху без сказок, что солнце и луны - подвижны, что есть у них свои секреты небесных танцев.
  - Тучи это, - выдавил он наконец. - Очень далёкие тучи закрывают кусок солнца. Если бы это Сатана хотел сожрать его, так съел бы уже и не подавился!
  И вот слова его вернулись и жгли сердце.
  Магистр понимал, что мелкие быстрые луны - Ареда и Сциена - просто не могли своими тенями полностью и надолго закрыть солнце. Но оно гибло! Так что же случилось с ним?
  А он сам? Что? Что он успел дать этому миру в память о себе? Построил магическую башню? И она будет торчать теперь одиноко на острове Гартин? Вряд ли подчинится её магия кому-то, кроме него самого и... сына.
  А мальчика больше нет. Нет, и не будет! Пора уже смириться с этим, стянуть края раны суровой ниткой!
  Магистр закричал, но это был безмолвный крик. Дикий и страшный, исказивший черты его лица. И ему ответил беззвучный многоголосый вой: выли люди на площади. Каждый о своём. Молча и вместе.
  Солнце исчезло. Ярмарочную площадь накрыло непроглядным мраком. Если Фабиус был угнетён и испуган, то чернь оказалась просто раздавлена новой страшной бедой, обрушившейся на город.
  Горожане жались друг к другу, скуля от ужаса. Им казалось, что это Сатана мстит за разгромленную церковь. Что они останутся без света и без тепла. И город погибнет. И надо бежать - а вдруг это бедствие охватило лишь мятежный Ангистерн? Вдруг в других городах - светло?
  Но мрак был таким плотным, что люди не видели, куда бежать. Вспыхивали искры - кто-то дрожащими руками пытался поджечь самодельный факел из тряпок. Получалось плохо, и в этом тоже виделся знак беды.
  И тут, словно из глубины земли, раздался огромный глас:
  - ЧТО ЖЕ ВЫ НАТВОРИЛИ, ДЕТИ МОИ?
  И Фабиус с облегчением узнал голос Борна.
  Колени мага ослабли, он едва не опустился на грязную мостовую. Однако здоровая левая рука... (теперь - здоровая, какая ирония!) так крепко вцепилась в повод, что Фенрир заржал от боли, рванулся, и магистр... пробудился.
  По-иному это чувство назвать было трудно. Наблюдая, как оседают на землю люди на площади - и бунтовщики, и солдаты - он понял, что ватные колени - демонический морок.
  Борн был силён. Он поверг толпу ниц, смёл горожан с деревянного помоста и явился там сам - прекрасный и сияющий.
  Одежда его тоже вполне соответствовала моменту - белоснежная рубашка, вся в кружевах, длинный алый плащ. Всё это, несомненно, было похищено из гардероба префекта, но к пылающим глазам инкуба шло необычайно. Воздух слегка кипел вокруг его горячего адского тела, и оно светилось в темноте.
  'Рубашка может и задымиться', - подумал магистр.
  'Мы намочили и её, и плащ, и штаны от камзола', - легко откликнулся Борн и продолжал уже раскатисто, на всю площадь:
  - СМОТРИТЕ ЖЕ НА МЕНЯ! Я - ЕСТЬ!
  
  Крещёные опомнились первыми. Они поднялись с колен, полезли к помосту.
  - Мы! Мы разрушили церковь Сатаны! - орал бельмастый. - Мы!
  - Дай нам коснуться тебя! - кричали другие.
  Они тянули руки, но помост был высок.
  'Ошпарятся, идиоты', - подумал Фабиус.
  И ощутил вдруг, как тьма внутри него, та, что живёт в каждом из людей, пошла болезненными трещинами.
  Он тоже хотел верить. Верить в то, что где-то есть любящий и милостивый бог. Тот, что простит ему содеянное по умыслу или по ошибке. Бог, который тоже поверит в него, в мага и человека, в коем намешано проклятое и святое, чья кровь чадит, но и источает свет.
  - ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА, КАК Я ЛЮБЛЮ ВАС! - вещал Борн. - Я НЕ ДАМ ВАШИМ ДУШАМ СГИНУТЬ В АДУ!
  'Конечно, не даст, сам сожрёт', - думал Фабиус и всё равно ощущал благость. Демон хотел, наверное, лишь успокоить толпу, но вышло иное. Горожане увидели в нём силу, чуждую тьме, противостоящую Аду. Пусть это был самообман, но как же он оказался сладок!
  Магистр внимал Борну, и время его текло, как расплавленный сахар. Мысли и чувства растворились в нём, стали вечными, медленными, тягучими и одновременно хрупкими, как стекло. Сразу - и миг, и навсегда. Он бы спёкся и раскололся, но небо не выдержало первым.
  Небо лопнуло, и перед стоящим на помосте Борном прямо в воздухе прорезалось зеркало.
  Это было то самое дьявольское стекло, с которым магистр и Борн говорили в доме префекта. Только лиц в нём теперь отражалось больше - рядом с седым демоном Пакрополюсом стояли чернокожая женщина с мучительно алым маленьким ртом и худенький вертлявый бес, его можно было распознать по чертячьему рыльцу, но голому, безволосому и оттого несколько беспомощному.
  - Остановись, Ангелус! Ты делаешь ошибку! - пискляво заорал старый демон.
  Вся площадь качнулась в ужасе. Стоявшие близко к помосту - попятились, наступая на дальних. Немногие раньше воочию видели жителей Преисподней.
  - КТО ТЫ, ЧТОБЫ ПРЕПЯТСТВОВАТЬ МНЕ? - громогласно рассмеялся Борн.
  Ангелус было, видимо, именем его или прозвищем.
  - Ты спятил! - взвизгнул бес. - Они уничтожили церковь! Сатана накажет их, да и тебя заодно!
  - КТО МОЖЕТ НАКАЗАТЬ ИЗГОЯ?
  Эхо отразилось от неба и снизошло на площадь.
  У магистра заныло в ушах, заломило глаза. Тело Борна светилось всё сильнее. (Одежда его, наверное, высохла и готова была вспыхнуть).
  - ПРОЧЬ! - взревел инкуб, ощутив, видно, что ещё немного и превратится в пылающий факел.
  Он замахнулся на зеркало, оно покривилось, кривляя и лица, пошло трещинами, и через них стал пробиваться свет.
  Фабиус догадался глянуть вверх и не поверил глазам: исчезнувшее солнце показало тоненький краешек.
   'А может, всё-таки затмение? Какие-то особенные условия, появляющиеся лишь раз в сто или двести лет?'
  Адское зеркало замерцало и исчезло, а край солнца становился всё ярче, и люди на площади стали задирать головы. Только магистр заметил, как растаял Борн, и лишь подпалина осталась на деревянном помосте.
  Фабиус попробовал сесть на коня, но голова закружилась, и только повод не позволил магистру рухнуть на мостовую плашмя.
  Чьи-то руки подхватили его, тонкие, необычайно сильные. Фабиусу было больно, но он не мог воспротивиться: мир плыл перед глазами.
  - Придержите жеребца...
  Шёпот скрывал знакомый голос, но чей?
  - Он ли это?
  - Морок скрывает черты. Смотрите, он уже развеивается!
  - Поднимай осторожнее! Переваливай! Я придержу руку...
  Это же голос Саймона! Кто с ним рядом? Мальчик? Способный поднять и взгромоздить взрослого мужчину на коня, пусть и мешком?!
  - Я поведу, меня не тронут, а вы - уходите скорее!
  А почему же 'его' - не тронут?
  Фенрир переступил, тело Фабиуса скользнуло по его спине, и раненая рука сместилась, вызвав в глазах вспышку света.
  
  - Я же сказала - он спятил! Потерял это своё отродье и спятил! Нёс какую-то чушь, будто червяк звал меня! Словно это я виновата, что он издох!..
  Пакрополюс не слушал. Он склонился над помутневшим зеркалом, щупал его нагревшуюся поверхность, гладил обод. Проклятый Борн едва не изломал так дорого отремонтированный агрегат! Как он сказал? Изгой?! Да он и вправду застудил мозги на земле!
  - Силу почуял, - Анчутус сморщил бледное рыльце. - Но и мы - не отступимся! Наш это кусок! Здесь лилась кровь! Здесь открывались пределы Ада и откроются снова! Это - земля предавших себя! Нету там для нас другой земли!
  - Так Сатана же изгнал и оттуда? - удивился Пакрополюс, больше озабоченный целостью зеркала, чем амбициями беса.
  - Сатана не вмешается, пока солнце не дойдёт свой круг, - сказала Тиллит.
  Она уже пожалела, что вернулась в зеркальный зал. Думала развлечь себя созерцанием мести, а что вышло? Выболтала Пакрополюсу, как Борн приходил просить за сына, украденного людскими магами. И что ей с того? В комиссию взяли? А зачем ей она, раз инкуб спятил? Ей нужен был Борн! Но проклятый, а не сумасшедший! Зачем он назвался изгоем?
  - Почему это - не вмешается? - удивился Пакрополюс. (Мыслей Тиллит он не слушал. Кто ж их разберёт, когда они носятся в её голове как мухи?) - Нет такого закона, чтобы бесы бродили по Ангистерну.
  - Закончика-то нет, - хмыкнул Анчутус. - А прецедент имеется. Ангистерн - город предателей. Маги, сговорившись двенадцать веков назад с Сатаной, предали людей. А те - в отместку - предали самих магов! - бес гаденько засмеялся. - Мы вправе забрать город предателей, пока в жилах его людей течёт хоть капля отравленной крови!
  Пакрополюс пожевал губами, словно пробуя эту мысль на вкус. Чего-то в ней не хватало, где-то позвякивал хитрый обман...
  - Кровь тех, кто предал себя дважды, слаще любой другой, - кивнул он. - Но отчего ты так боишься мага? Магом больше, магом меньше...
  - Маг может нам помешать! - взвился Анчутус - Давно я не видел такой хитрой человеческой твари! А теперь ещё Борн облизывается на наше добро!
  - А чего потемнело-то у них всё? - спросил Пакрополюс, заглядывая за зеркало.
  Механизм был вроде бы цел, а почему же изображение пропало?..
  Тиллит смутилась и уставилась на изодранную спинку железного кресла.
  - Да луны она хотела столкнуть! - захохотал Анчутус. - Со злости!
  - Сунула в рот, а не раскусить? - понимающе ухмыльнулся Пакрополюс.
  Видно, не пошло у Тиллит и Борна. За долгую жизнь он видел много любовных историй, только взаимности в них и не ночевало. Борн, хоть и проклятый, всё-таки инкуб из Бездны. А кто такая Тиллит? Трёхсотлетняя дурочка, побывавшая под козлом?
  - Луну они сами раскусили когда-то, - пробормотала Тиллит. - Сумели же. Кто ж знал, что эти камни вверху - такие тяжёлые?
  - Борн отверг её! - хихикнул Анчутус. - Вот она и взбесилась!
  Тиллит от гнева покрылась алыми пятнами.
  - Хочешь отомстить инкубу? - обрадовался Анчутус. - Я готов помочь тебе! - Он распахнул фальшивые объятья.
  Тиллит мгновенно пришла в себя и с фырканьем отстранилась. Поддаться бесу? Что может быть хуже!
  Анчутус разочарованно хмыкнул:
  - Ну и сиди одна со своими обидами. А мы не отступим. Эта земля наша!
  - Земля не может принадлежать бесам! Это не по договору! - огрызнулась Тиллит.
  И вдруг все трое ощутили, как невидимые нити закона натянулись и зазвенели в воздухе.
  Бес побледнел и замахал на демоницу лапами: 'Молчи!'
  Тиллит ухмыльнулась: так значит, Анчутус всего лишь нашёл лазейку, а договор всё так же крепок, и нити не навечно провисли над Ангистерном?
  В чём же разгадка? Город был отдан когда-то на растерзание жителям Ада на сутки. Это и есть брешь в законе, прецедент, годный, чтобы захватить власть.
  Но одной бреши мало. Нужно что-то ещё. Не зря ведь Анчутус так долго ждал, пока сеть случайностей даст ему возможность действовать?
  Но вот в городе предателей объявилась Алекто, и - началось!.. И дело тут точно в крови! Фурия и сама была порождена пролитой кровью. Значит, кровью она и была призвана на Землю! Кровью, стоящей между отцом и сыном, древней её памятью! И вот тут-то течение времени надломилось, токи причин совпали, а город на сутки погрузился в безвластие!
  А маг... Маг, видно, близок к разгадке или даже знает уже, кто вызвал Алекто! Кто заварил всю эту кашу и может прекратить её! Вот Анчутус и охотится за магом!
  Тиллит захохотала так, что мурашки побежали под тонкой шкурой беса.
  - Дурак! - воскликнула она. Твоё время и в самом деле лишь до рассвета! А захочет маг, так тут же оно и закончится!
  Анчутус побагровел и... растворился. Следом за ним исчезла и хохочущая Тиллит.
  Она прозрела вдруг то, чего не сообразила в горячке ссоры с Борном. Сын его не погиб! Он уцелел на земле! Это его кровь воззвала к Алекто, требуя мщения. И она, Тиллит, дойдёт до самого Сатаны, чтобы уничтожить мелкую тварь и вернуть себе любовь инкуба!
  Пакрополюс остался один пред ослепшим зеркалом. Ему-то некуда было идти. А не найдёт похитителя Алекто - так и вообще ходить больше не понадобится.
  
  Очнулся магистр Фабиус в крохотной комнатушке, по виду - дешевой, гостиничной. Однако в ней было окно, в окне - вечер, а у окна - крепкий дубовый стол, уставленный аптекарскими приборами.
  Там же маячила спина Саймона, сосредоточенно растиравшего розмарин в маленькой фарфоровой ступке. Его свежий, чуть горьковатый запах и разбудил магистра.
  Фабиус шевельнулся, ощутил тяжесть в правой руке. Ощупал её левой: необычайно твердую и объёмную.
  - Я наложил лубок, - не поворачиваясь, подсказал Саймон.
  Фабиус улыбнулся. Он видел, что лекарь наблюдает за его отражением в начищенном медном чайнике, стоящем на круглой деревянной подставке.
  Саймон фыркнул и тут же налил магистру травяного отвара из этого самого чайника. Отвар был в меру горячим, терпким и сладковатым. Магистр опознал мяту, валериану, мёд и дягиль.
  Он приподнялся, сел в подушках, осмотрелся, ничего, впрочем, необычного не заметив: холостяцкое жилище - кровать, стол, стул, сундук. Видимо, Саймон квартировал здесь один.
  - А где мальчик? - спросил маг, пытаясь вспомнить в подробностях утренние события, что отошли куда-то в пелену снов.
  - Хел?
  - Я хотел бы послать его в дом префекта, чтобы предупредить...
  Саймон повернулся, нахмурил брови. Его чёрные глаза стали слишком строгими для юного лица.
  - Кого предупредить? - спросил он.
  Фабиус ощутил, что Саймон уже знает, КОГО.
  - Это демон из Преисподней, - согласился он.
  - Это - высший демон, - кивнул Саймон. - Один из самых опасных.
  - Что ты знаешь о демонах?.. - невесело усмехнулся Фабиус, не надеясь на ответ.
  Но Саймон вдруг взял табурет и подсел к его постели.
  - Не найдя магов в Гейриковых ямах, я продолжил искать, - сказал он.
  Маг подался вперед.
  - Нет-нет, вам нужно ещё полежать!.. - воскликнул Саймон.
  И тут Фабиус вспомнил вдруг все события последних двух дней и ночей, и пот прошиб его.
  - Что случилось на Ярмарочной после того, как я упал? - спросил он, безуспешно пытаясь вызвать колдовское зрение.
  - Всё хорошо, насколько оно вообще может быть таковым. Горожане разбежались - поражённые или напуганные. Разбойники и крещёные всё ещё осаждают ратушу, но штурмовать не решаются. Их слишком мало теперь. Я думаю - они ждут темноты. Ваш демон исчез, похоже, он в доме префекта.
  Фабиус допил отвар и ощутил голод. Тело торопливо заживляло раны. Это тоже было хорошо. До ночи он успеет поесть и выслушать Саймона. И решить, что делать дальше. Штурма ратуши нельзя было допустить. Город ждала зима. И голодные беженцы, которых с каждым днём будет прибывать из Дабэна всё больше.
  - Так что же ты нашёл в Гейриковых ямах? - спросил маг.
  - Я расскажу. Но сначала спущусь на кухню за пирогом и вином, - Саймон поднялся и направился к дверям. Обернулся. - Ночной горшок вы легко достанете из-под кровати, если опустите вниз руку.
  - Только не с рыбой... - крикнул ему в след Фабиус.
  
  Пирог оказался с луком и зайчатиной, сочный и вкусный. И вино - не самое скверное.
  - Я просидел полночи, болтая со стражей. Я лечу там узников, а иногда и охрану, - рассказывал Саймон. - Беру недорого, формально - я всё ещё ученик. Охранники благоволят ко мне, норовят поболтать о своих болячках. Я видел, как начался бунт, и вовремя бежал.
  Он встал, отрезал магистру хлеба и сыра.
  - Ешьте, как следует, вас ведь недолго удержишь в постели.
  - И что было дальше? - магистр взял горбушку и откусил, запив вином.
  - Не получив иного задания, я решил, что нужно продолжать поиски магов.
  - Я просто не смог ответить на твоё письмо.
  - Теперь я понимаю. Но тогда... Я крутил задачу и так, и эдак. И на рассвете решил посетить тюремное кладбище. Сам не знаю, на что я рассчитывал. Казалось бы, кто же будет хоронить магов под своими именами? Но я ходил и читал надписи на могильных плитах, и вдруг услыхал плач. В общем-то, плач на кладбище - дело обычное, если кого-то хоронят. Но тут я, похоже, был один. Кто же плакал? Я присмотрелся и заметил рыдающего мальчишку.
  - На рассвете?
  - Это и мне показалось странным. Если бы я увидел его вечером, когда горожане приходят семьями навестить могилы... В общем, я подошёл к мальчику и заговорил. Так мы и познакомились с Хелом. Он показал мне место, где двенадцать веков назад горожане поставили виселицы, чтобы казнить трех магов, подписавших договор с Сатаной вопреки воле городского совета. Виселицы давно должны были сгнить, но к удивлению своему я увидел, что кто-то восстановил их. И кости, обглоданные собаками и лисицами, лежали под ними. Я нашёл обломок фибулы и остатки плащей.
  Саймон встал и принёс со стола простую шкатулку из берёзы. Магистр раскрыл её. Фибула была серебряной, как и ветхие куски ткани явно были когда-то глубокого синего цвета...
  - Тройная жертва на месте другой такой же жертвы, - пробормотал маг. - Они пытались вызывать фурию. А Хел? Как он узнал про это страшное место?
  Саймон замялся.
  Магистр вспомнил удивительно светлые прозрачные глаза мальчика, словно туман заливал их, его странную физическую силу и устойчивость к 'ветру мёртвых'. Нахмурился:
  - Он человек?
  - Магистр, я... - замялся Саймон. - Я обещал не говорить вам!
  - Пожалуй, я уже догадался сам, - усмехнулся Фабиус. - Он из той хищной демонической мелочи, что обитает в Ангистерне в тайне и от людей, и от тварей? Ты послал его следить за мной, ибо перемещаться он может мгновенно. И сила его - сила не мальчика... Чем он питается?
  Саймон вздохнул.
  - Хел - порождение высших демонов. Он способен питаться не только душами, но и эманациями людей. Сильными чувствами. Потому ему и нравятся кладбища. В наш мир он попал крохотным комочком слизи, прилипшим к чьей-то ступне. Свои его не очень-то признают, для этого имя его должно быть оглашено в Аду. Хел больше держится людей, но ему тоскливо без сородичей. И иногда он плачет. Совсем как ребёнок, только слёзы у него розоватые и испаряются с шипением. Не гневайтесь, магистр. Мы с Хелом и в самом деле следили за вами.
  - Удивительно, как долго я изучал демонов, и как много узнал о них здесь, - вздохнул магистр.
  Саймон вскинул глаза, не понимая, гневается ли Фабиус?
  - Нет, я не сержусь. И не обижу твоего Хела. Тем более что я сам вынужден доверяться его собрату.
  Маг протянул Саймону пустой кубок, простецкий, глиняный.
  - Помоги мне встать. Мне нужно ехать, и это - более чем срочно. Ты был очень полезен мне. И твой Хел тоже. Если останусь жив - я сумею отблагодарить вас. Сейчас же - нам лучше расстаться и побыстрее.
  - Нет, - Саймон решительно собрал со стола склянки и кисеты с порошками и сложил в холщовую сумку. - Я уже расстался с вами один раз и жалею об этом. Если бы не демоническая природа Хела - вас затоптали бы в толпе, хлынувшей с площади. Мы пойдём вместе. Я больше и не отпущу вас одного!
  - И вообще перестань дурить, маг!
  С этими словами воздух лопнул возле дверей, и в комнате объявился Ангелус Борн. На этот раз ещё и причёсанный по позапрошлогодней столичной моде, которая только и успела дойти сейчас до провинциального Ангистерна.
  'Верно, Алисса так причесала его', - подумал Фабиус, и на душе у него стало пусто.
  - Я искал тебя сознанием несколько часов, тщательно обследуя каждый никчёмный трактир в этом проклятом Сатаной городе! - рявкнул инкуб. - Ты обещал мне работать сообща!
  - И я готов был сейчас же послать за тобой, - вздохнул маг.
  - Тогда убери деревяшки, я сам осмотрю твою руку!
  
  
  

Глава 23. Торг

  
  
'Покупайте землю, она уже не производится'. Марк Твен
  
   Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ангон, город Ангистерн.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 13-й.
  
  Темнело, и на Ярмарочной площади запылали костры. Стража отступила в ратушу, и бунтовщики окружили её плотным кольцом.
  Магистр Фабиус прикинул, что внутри - от двух до четырех десятков стражи, столько же членов торгового совета и трое магов, а из них - ни одного магистра. Борн, прислушавшись, уточнил, что маг в Ратуше всего один, двое же дерзнули утром выйти, чтобы успокоить толпу.
  Фабиус вспомнил растерзанные трупы на церковной площади и кивнул. Демон не ответил. Он вглядывался в лица бандитов. У него был особенный интерес - инкуб подчитывал 'своих'.
  Демон и маг с комфортом расселись на крыше дома префекта и смотрели вниз. А за одно - пили молодое вино, ели сыр со свежим хлебом.
  Рука у Фабиуса не болела, конь его жевал, наконец, сено в стойле, вот только... Алисса, встретив их во дворе, прикрикнула на инкуба совершено по-свойски. Мол, рубашка на нём снова побурела от жара, нельзя ли умерить? И тот тоже ответил что-то весёлое и дружелюбное, поразив этим Фабиуса в самое сердце.
  О чём он думал, оставив женщину с инкубом? Демон настолько же прекрасен, насколько желанен его внутренний флюид. Совокупление с инкубом даёт человеку силу и долголетие. Могла ли Алисса?..
  - Тридцать четыре адские тушки, не считая твоего малолетнего помощника! - констатировал, наконец, Борн.
  - Хела?
  - У него есть имя? - удивился демон. - Сомнительно. Имя дают при оглашении, когда юный сущий приближается к своему первому столетию, что, по сути, и есть его настоящее рождение. У нас рождение - это не грязь под ногами, а вхождение в свет. Твой же знакомец слишком мелок, даже на глоток не хватит.
  - То-то он так боится тебя, - невесело усмехнулся Фабиус. - Неужто демоны пожирают своих детей?
  - Что за чушь? - нахмурился Борн. - Я сказал всего лишь расхожую колкость.
  Он вдруг дёрнулся, словно заметил внизу что-то странное, и на лбу его выступили мелкие красноватые капли.
  - У тебя - кровь сочится по поводу и без? - удивился Фабиус, тоже глядевший вниз и рассеянно дожевывающий горбушку, сыр с которой он съел в самом начале их позднего ужина.
  Сыр был привозной, из горных поместий, где чудесно варят его. Маг давно не ел хорошего сыра, сиднем сидя на своём острове.
  - Это не кровь, а выпот, - поморщился Борн, озираясь, чем же вытереть лицо. - У нас нет крови, хотя иногда, для удобства, мы употребляем ваше слово.
  Не найдя ничего подходящего, инкуб вытер лоб рукавом рубашки. Белоснежная ткань тут же побурела и даже слегка задымилась.
  - Хлопок тонковат, надо бы крапиву или лён... - покачал головой маг. - А от чего этот выпот? Ты потеешь? Или это результат напряжения мыслей? Я видел раньше, что у инкубов выступают на коже розоватые капли, всё-таки больше похожие на воду. Ты же потеешь по виду совершенной кровью. Ты так напряжён или это особенность жизни в более глубоком Аду?
  - Напряжёшься тут... - казалось, Борн с сожалением разглядывает испорченный манжет, но на самом деле взгляд его уходил из-под руки вниз, в толпу на Ярмарочной. - Их уже тридцать пять! Тридцать пять, маг... Тридцать пять моих сородичей долгие годы живут здесь, в Ангистерне, нарушая Договор, подписанный самим Сатаной. И о чём они думают сейчас? О том, как вымолить себе прощение? Нет! Они хотят штурмовать Ратушу, чтобы захватить в городе власть. Гнев Сатаны может быть страшен, если они вернутся в Ад, но собираются ли они возвращаться?
  Фабиус задумчиво посмотрел вниз, делая лёгкое усилие, чтобы приблизить фигурки людей и нечисти:
  - Что ж, по крайней мере, силы, противостоящие нам, ясны. Бунтовщики и их главарь, некто Барбр, представляют интересы Ада на земле, пусть там перемешались и люди, и бесы. Крещёные - являются собственной силой, и оружие их - опасная ересь. Также есть обычные горожане, те, кто был обманут бунтовщиками, но таких на площади осталось немного.
  - Противостоящие нам? - изобразил недоумение инкуб. - А кого представляем 'мы'?
  - Я представляю магистерскую власть. Ты - мой союзник. Запертые в Ратуше - представляют власть гражданскую, которую мы не дадим уничтожить.
  - Как просто... - хмыкнул инкуб. - А после?
  - А после мы решим с тобой наши внутренние проблемы. Разве ты претендуешь на власть в мире людей?
  Борн покачал головой.
  Фабиус кивнул:
  - Я так и полагал. Думаю, у тебя есть вопросы лично ко мне.
  - Пожалуй, - согласился демон.
  - Может, ты ищешь сатисфакции? Всё-таки я не безгрешен пред Сатаной...
  Борн не ответил, но зрачки его вспыхнули, а потом и вся радужка налилась алым.
  Фабиус, не желая реагировать на выплеск непонятных ему эмоций, перевёл взгляд на яркие цветы костров на площади. Раскаиваться он был не готов.
  Да, ему исполнилось сорок, когда он убил своего первого инкуба. Всего же их было четверо. Инкубы казались магистру лёгкой добычей, он научился похищать их, не оставляя следов, как он думал. Но сколько верёвочке не виться... Тем более - теперь ему и не нужно бессмертие. Ему не для кого жить вечно.
  Борн беззвучно окликнул Фабиуса, заставив того поднять голову, и заглянул в глаза:
  - Но зачем ты убивал их? Это же бессмысленно? Соитие с инкубом питает женщин, тебе же пригодилась бы суккуб! Но и она не дала бы тебе вечной молодости. Тем более, мёртвая! Она сгорела бы в сосуде своего естества, не более! В чём польза, маг?
  Фабиус криво усмехнулся:
  - Это если убивать быстро. Но можно поступить умнее. Когда похищенный инкуб запирается в пентаграмме, его средоточие, медленно угасая, питает и обновляет твоё тело несколько дней. А потом...
  Фабиус словно наяву увидел, как схлопывается тело инкуба, распятое в пентаграмме, выдавленное в небытие его собственным, разрушающимся естеством. Как молния поражает фигурку из соломы и тряпок, которую маг нарекал именем 'похитителя' демона и обрекал на его адскую месть...
  Борн глядел, не мигая. Кажется, он не знал о таких обрядах, но увиденного ему было достаточно:
  - Инкуб связывается с вызвавшим так, что лёгкие флюиды его постепенно перетекают в тело мага... - пробормотал он. - В конце концов, пленник сдувается, словно бурдюк, из которого выпили воду, и дыхание Серединного мира буквально выдавливает его пустую оболочку в междумирье... Но ведь для этого нужна эмоциональная связь? Проще всего её получить путём плотской любви... Неужели ты решался на соитие между тобой и инкубом, маг?
  Фабиус пожал плечами:
  - Чего не сделаешь ради бессмертия.
  Борн замолчал, задумавшись.
  Снизу, со двора, донёсся звонкий мальчишеский смех. Там, почти в полной темноте, Хел играл с кошкой. Фурия разошлась не на шутку, но юному демону вряд ли были страшны её острые когти.
  Саймон сидел чуть поодаль на брёвнах, что привезли для укрепления ворот, и, пристроив рядом не гаснущую от ветра магическую свечу, перебирал травы в своей сумке, что-то раздражённо бормоча под нос, но в игру не вмешиваясь.
  - Эти двое нашли друг друга, - усмехнулся демон. - Демонёнок и кошка. По разуму они где-то сродни. Непровозглашённый сущий и Потерявшая облик. Смешно.
  Губы его даже не попытались изобразить улыбку.
  - Смешно, - так же безэмоционально согласился маг.
  - Но это же противно понятиям людей о совокуплении? Мужчина и инкуб? - Борн глянул искоса и отвёл глаза.
  - Совокупление с демонами вообще противно понятиям людей, - угол рта Фабиуса дёрнулся в неудавшейся усмешке.
  - Ты так хотел жить вечно?
  - А что может быть сильнее этого желания?!
  - Сильнее? Желание просто жить, маг! Жить и дышать, как остальные. Делать глупости. Нарушать правила. Сходить с ума. Кем ты стал в своём бессмертии? Осталось в тебе что-то живое?
  Фабиус тяжело вздохнул. Последние его годы текли всё утомительней. Он тяготился слугами, необходимостью есть и спать, одеваться, управлять хозяйством, даже зима и слякоть безмерно огорчали его. Всё, кроме изучения наук, он делал по обязанности и долгу. Ему казалось, что наука поглотила его всего.
  Жил ли он? Если сумел пережить всё вокруг себя? Всех?
  Он стал перебирать людей, живших и умиравших рядом с ним. Хорошо помнилось лишь самое начало - смерть матери. Потом была пропасть, венчало которую...
  Нет, этого он не будет вспоминать! Смерть жены до сих пор висит на его груди неподъёмным камнем. Не стоит демону знать об этом.
  А мать... Мать уходила легко, будто кто-то, пробегая мимо, накрыл её лицо полою плаща. Только что губы её улыбались, и вдруг завяли. И весна её стала зимою.
  Маленький Фабиус даже не плакал, пока ему не сказали, что маму по обычаю закопают глубоко в холодную землю. Он не понимал, зачем. Видел лишь, что нечто лёгкое ушло из её тела.
  Смерть матери была неведомой жертвой, устроенной кем-то чужим. Отец Фабиуса не исполнил обряда и пощадил жену. После рождения сына он сгорел от лихорадки в считанные дни. Такова была плата за сильный дар, доставшийся Фабиусу. Жертвою должна была стать мать, но вышло так, что погибли оба.
  А потом были его собственные первые жертвы. Бессмысленные. Неразумные. Так обучали мастерству в академии, куда сироту отправили после смерти матери. Поначалу это были лягушки и змеи, потом мыши. Наконец учитель, в классе которого Фабиус был одним из самых младших, принёс в клетке пушистую рыжую лису.
  Она была блестяща и гладка, шерстинка к шерстинке, а на хвосте - белое пятно. Её сущность следовало выделить из тела в магическом опыте. И именно это Фабиус и запомнил, как своё первое убийство...
  Инкубы же... Их ласки казались настоящими, людскими, но кого он видел в них? Мышей или лягушек?
  - А почему не суккуб? - поинтересовался Борн.
  - Они слишком похожи на женщин, - машинально ответил магистр и пожалел. Потому что перед глазами всё-таки встал образ умирающей жены.
  Тогда он уже знал, каково это будет. Ему хватило одной женской смерти. Смерти маленькой пушистой лисы с белым пятном на хвосте.
  Больше он не хотел бы пробовать, но бытию всегда всё равно. Оно говорит, - выбирай. И жизнь для него - не больше чем горсть песка, что сыплется на вечные весы воздаяния.
  Песок падает на чашу, но весы эти никогда не качнутся. И никогда не наступит правосудие. Потому что никто и никогда не знает правых и виноватых. Нет таких богов, кто знал бы наверняка.
  Вот так и маг знал, что ему не суждено понять, прав он или виноват. Может, соитие с инкубами и было противоестественным, а может быть, и нет. Инкуб - не человек. Его органы лишь похожи на таковые у человека, он не справляет естественных надобностей, не носит в себе семя.
  Фабиус вспомнил смуглые тела своих любовников: невозможно гибкие и пахнущие пряностями. Кожа их была сродни дорогим тканям, дыхание - как мёд...
  - Тебе понравилось? - спросил вдруг Борн и глаза его, потускневшие во время размышлений, снова вспыхнули и разгорелись.
  - Что понравилось?! - вскинулся Фабиус.
  - Соитие с инкубом?
  Фабиус в раздражении приподнялся, отряхивая с камзола крошки, и... уронил хлеб. Горбушка полетела вниз.
  Демон расхохотался.
  Что-то в недрах земли отозвалось ему, и он замер, прислушиваясь.
  - Пора, - сказал Борн. - Я думаю, раз ты знавал уже прикосновения инкубов, не смутят они тебя и сейчас.
  Он крепко обнял магистра и шагнул с крыши.
  
  Объявившись на пороге малого совещательного зала городской Ратуши внезапно, и невзирая на запертые двери, магистр Фабиус и инкуб Ангелус Борн ввели в ступор и без того измученных страхом членов городского совета.
  Вялая беседа оборвалась, и в полутьме слышны были лишь треск свечей да перекличка стражников, рассредоточенных у входных дверей, на лестницах и в окнах второго этажа.
  На первом же - все ставни были заперты изнутри. Тем не менее Фабиус и Борн успешно миновали и запоры, и стражу.
  В Ратуше имелось несколько совещательных залов. В малом лучшие люди города сидели сейчас для экономии свечей. На столе, кроме свитков и амбарных книг, были лишь вода, молодое вино да сыр, принесённый главой сыродельного цеха как образец для поставок в казармы.
  Борн поморщился. Он не пробуя, понял, что сыр - отвратительный.
  Членов городского совета присутствовало двенадцать - главы некоторых торговых гильдий, цехов, казначей и хранитель городской печати.
  Фабиус знал, что полный совет составляет обычно от тридцати до пятидесяти уважаемых горожан. Видно, многие ощутили сегодня тревогу в утреннем воздухе и не решились прийти в Ратушу. Или у них нашлись иные причины отсидеться дома?
  Магистр молчал, мрачно разглядывая людей. Людей ли?
  Он искоса глянул на улыбающегося Борна: кого видит тот? Мага грызли сомнения.
  Члены совета беззвучно томились вокруг длинного стола из морёного дуба. Во главе нахохлился старенький заместитель председателя городского торгового совета мэтр Вабис - сухой, остроносый, губастый винодел. Сам глава успел с утра сказаться больным.
  Молоденький тонконогий городской маг притулился с левого края стола, чуть в стороне от прочих. Он струсил и не пошёл на площадь вразумлять горожан. Теперь парню молча ставили в вину то, что он остался жив. Рядом с ним страдал писарь. Бледный, трясущийся от страха. Этот был уверен, что уж его толпа точно не пожалеет.
  Совет успел созвать префект, дабы представить ему магистра Фабиуса. Город Ангистерн по обычаю Серединных земель был вассалом Церкви Сатаны, и Фабиус представляя здесь высшую законодательную власть. Покойный (уже лет двадцать) метр Грэ объявил его как столичного мага, образованного и наделённого особыми полномочиями. Он, видно, назначил эту встречу по обязанности, даже не предполагая, что маг сумеет явиться.
  Разглядев лица, магистр понял, что префект правил в Ангистерне твёрдой рукой, допуская к кормилу лишь самых слабых из городской знати. Безвольные скошенные подбородки, плохо прикрытые растительностью, вялые челюсти... Мэтр Грэ тщательно следил за отбором нужных... кадров. Только двое цеховых мастеров - суконщик да оружейный кузнец - казались людьми крепкими. Ну и молодой маг был в меру вертляв и бодр. Магов голосованием не выбирают.
  Борн глядел на людей с усмешкой и мешать Фабиусу в задуманном явно не собирался. На инкуба же члены совета взирали с ужасом.
  Оправившись от несколько неожиданного появления незваных гостей, мэтр Вабис поднялся навстречу и заблеял что-то, подобающее моменту. Искренности в голосе старика не было. Как и почтительности - магов в городских советах никогда не любили, и если бы Фабиуса разорвала толпа... Но, к сожалению, не все проблемы решаются сами собой.
  - ... Высокое присутствие такого дорогого нам гостя и его гм... сопровождающего его...
  Мэтр Вабис замер, уставившись на Борна, как лягушка на ужа.
  - Я тоже благодарю Отца нашего Сатану, что сохранил вас всех в добром здравии! - отрезал магистр, усаживаясь напротив Вабиса. - Начнём же!
  Скалясь, рядом уселся и Борн. И с удовольствием уставился на молодого мага, единственного, заподозрившего в госте нечто знакомое.
  - Ждать штурма - бессмысленно, - начал магистр в лоб. - Один Ратушу я не удержу. В такой тесноте нет места избирательной магии, не думаю, что хорошо будет разрушить ратушу, чтобы уберечь её же от бунтовщиков!
  - Но ч-что же т-тогда д-делать? - продребезжал Вабис и начал громко сморкаться.
  - Нужно договариваться, - сказал Фабиус твёрдо.
  - С б-бунтовщиками и бандитами?
  - Да хоть с бесами, - усмехнулся магистр, вызвав у Борна приступ веселья.
  - Но... - поднял, было, голос молодой маг, но тут же выпучил глаза и замер - рот его наполнился вязкой патокой.
  Он сделал несколько глотков, выпучившись и дёргая кадыком. На глазах выступили слёзы.
  Борн продолжал демонстрировать безупречные зубы.
  - Я предлагаю вызвать главарей бунтовщиков в Ратушу и пообещать им безопасность, - сказал Фабиус.
  - Э-э... было бы гораздо разумнее... - замялся Вабис.
  - Перебить их здесь же? - сощурился маг. - Возможно, мы так и поступим.
  Члены совета заёрзали неуверенно: конечно, нет ничего проще, чем наобещать черни с три короба, но ведь потом обычно меняют и голову, которая это наобещала.
  - Выбора нет, - сказал Фабиус. - Иначе бандиты захватят Ратушу и изобразят здесь свою власть. А на следующее утро, как только откроют ворота, город захлестнёт волна беженцев, и начнётся уже настоящий ад.
  - Б-беженцы п-покинули город, - проблеял Вабис.
  - Кто сумер, - вклинился невысокий плотный горожанин с эмблемой суконного цеха. - Кто живы - те утекли к речке и вечеряют там.
  - Как зовут тебя? - спросил Фабиус.
  - Мастер Лойбуш, мейгир, - чуть наклонил коротко стриженую голову суконщик.
  - Пойдёшь с нами, мастер Лойбуш, - кивнул Фабиус. - Мэтр Вабис выйдет к толпе и призовёт главарей на переговоры в Ратушу. Мы пойдём с ним, дабы поддержать его. Медлить некуда.
  
  - Эй, Кибо? Не надоело вам тут торчать? Трубани-ка в свой горн, пусть откроют нам двери? Разве ж мы тронем кого-то, а, ребята?
  - Гойда!
  - Айдате по домам, служивые! - кричали бунтовщики стражникам, стоящим в окнах второго этажа и на балконе, с которого раньше частенько обращались к толпе префект и члены совета.
  Почти все стражники набирались из таких же горожан, что осадили ратушу. Их знали в лицо, и особой злости к ним не питали. Но были в страже и наёмники. И вот этим костлявая серьёзно грозила снизу сухоньким кулачком.
  Фабиус вывел на балкон мэтра Вабиса, поддерживая его под локоть - ноги у старика идти не хотели. Суконщик напирал сзади.
  Никто и не заметил, что Борн исчез вдруг, растворившись в тёмном коридоре Ратуши.
  Узнав мэтра Вабиса, толпа заревела:
  - Прочь!
  - Пришлых не нать!
  Затрубил горнист, призывая к тишине.
  - Свободные горожане! - тонко закричал мэтр Вабис. Его пальцы вцепились в плечо магистра так, что тому захотелось оторвать от себя старика и швырнуть вниз. - Город не примет беженцев, если таково слово ваше! Хотите вы их?
  - Не-ет им!
  - Не нать!
  Откликнулась толпа.
  - В Ратуше ждут тех, кто скажет своё слово за всех горожан! - рявкнул Фабиус, перекрикивая гул. - Пусть выберут пятерых! Они донесут ваше слово!
  - А где префект? - заорал кто-то, и его поддержали рёвом.
  - Префект болен! - крикнул Фабиус.
  - А ты кто?
  - Я - магистр Фабиус Ренгский! Присланный сюда Советом Магистериума! Полномочный решать, кто будет кормить беженцев из Дабэна!
  Толпа зашумела. Внизу начался торг. Бесов предложение Фабиуса не устраивало совершенно, зато оно устраивало рискнувших бунтовать горожан, не самых бедных, бедняки-то как раз разбежались.
  Нечисти нужно было время, чтобы перенастроить людей на свой лад, а лишнего времени сейчас не имелось ни у кого. Толпа пошла вразнос.
  - Да пусть побухтят, ночь длинная! - раздавались крики.
  - А пусть выходят сюда, к нам!
  - Неча нам в ратушу итить!
  - Гейте самя на площадь! На помост!
  Фабиус прислушался к шаткому равновесию, понял, что настаивать на своём бессмысленно, и крикнул в ответ:
  - Хорошо! Пусть пятеро от вас встанут на помост! Только пятеро!
  - А ваших скоко? - заорали из толпы.
  - Наших - трое! - крикнул Фабиус и оглянулся.
  Борна за спиной не было.
  - Пойдёшь? - шёпотом спросил он суконщика.
  - Дети у меня... - пробормотал тот.
  
  В конце концов, сопровождаемые десятком стражи, из дверей Ратуши к толпе вышли магистр Фабиус и молодой маг. Между ними, поддерживаемый под локти, висел мэтр Вабис.
  Его опустили на лавку, сооружённую кое-как на помосте. На другую лавку, напротив, уселись выборные из толпы. Но и знакомый Фабиусу бельмастый, и явные главари разбойников остались стоять внизу. Не увидел Фабиус в первых рядах и толстого бандита, покрытого бородавками, в коем подозревал Барбра. Неужели, и он струсил, заметив Борна?
  Так или иначе, но единства в рядах бунтовщиков не наблюдалось, а значит, таинственный их главарь и в самом деле исчез.
  Это сказки, что есть у разбойников особая гильдия, что знакомы им ранги и приказы. Слишком мало света оставляет в их душах жизнь на задворках. А без света - нет и сложно устроенных обществ, лишь банды, делящие город, как каравай хлеба на куски по ширине ртов. И банды эти трудно собрать в одно.
  Лихих людей можно использовать для разжигания пожара: словно дрова, они раскалят камни, которые потом долго будут держать тепло. Но дрова прогорают быстро. И как только исчез с горизонта загадочный Барбр, разбойники отодвинулись в тень. А вот ушлые цеховые мастера, коим не достало уже не хлеба, но пирога, мигом подослали к Ратуше подмастерьев понадёжнее.
  Город был обеспокоен болезнью префекта, беженцами, что в зиму навязывал Магистериум, да и у цехов были давние споры за привилегии и торговые места. Вот почему почти все выборные из толпы оказались вдруг подмастерьями, чьи мастера не пришли сегодня в совет. Может, были среди них и бесы, да двигал их не огонь сущих, а общая для всех жадность.
  Такой 'бунт' был хорошо знаком магистру Фабиусу. Он уже видел, как лилась кровь, когда цеха не моги поделить своё и чужое. Знал и то, как нужно прекращать подобные свары.
  Худо было, что горожане разграбили церковь, убили священника. Теперь грех этот делал их особенно злобными. Но смерть можно выкупить деньгами, перевести её в унылый торг, что он и намеревался устроить. Хотел и припугнуть, но тут некстати куда-то запропастился Борн.
  Толпа гудела. Стражники то и дело сталкивали с помоста лезущих вверх.
  Горожане выкрикивали угрозы, взирали на магистра яростно, отыскивая в его лице пороки, что толкнули их на такое неслыханное деяние, как церковный погром. Ведь не могли же они сами решиться на бунт против церкви? Значит, плохи были её магистры!
  Фабиусу не помешал бы сейчас демон, чтобы прочесть их мысли. Лица были видны плохо, по ним метались тени, факелы слепили тьму, но не давали света.
  Магистру стало страшно: справится ли он один с толпой в сотни глоток?
  Он всегда избегал людей. Искал уединения. Ему казалось, что теперь перед ним встали все, чьи дела он должен был когда-то решить, но не решил. И вот они пришли к нему требовать ответа.
  Он был готов сражаться против них на смерть, но нужно было говорить.
  
  
  

Глава 24. Адская справедливость

  
  
'Иногда свет в конце тоннеля - это уже адское пламя'.
   Народная мудрость
  
  На земле и в Аду. Ночь.
  
  Весь день старый демон Пакрополюс в ужасе смотрел в сломанное зеркало. Изображение он сумел кое-как наладить, подкручивая шестерёнки, но пробиться на землю Гласом больше не мог.
  Он глазел, ужасаясь, страдая и пытаясь понять - что же происходит там, у людей и сущих? Почему ведут они себя хуже взбесившейся слизи, что с шипением лезет иногда ни с того ни с сего из горячих подземных источников? Как же вышло, что нерушимые адские законы оказались не твёрже ломкого туфа? И как Сатана просмотрел всё это беспределие на Земле?
  Демон взирал на Ангистерн, глаза его наполнялись красной влагой, потом высыхали, потом - снова наполнялись... И выхода он не видел. Даже если Алекто найдётся, что делать с этим бесовским стадом?
  А ещё этот инкуб. Инкуб (!) во всеувидение объявивший себя Изгоем! И Сатана промолчал!
  После этого Пакрополюсу оставалось лишь наблюдать. Ведь, объявивший себя Изгоем - равен в притязаниях Изменчивому.
  Инкубу - что. Ангелус Борн отряхнул прах Ада со своих ног, оповестил, что больше не чтит его законов. Таким образом, и законы постепенно переставали иметь над ним власть. Только силой сущие Ада могли теперь сладить с бунтовщиком. А кто в Верхнем Аду был равен ему силой?
  Пакрополюс сидел и смотрел.
  Демон не мог покинуть свой пост, ведь это он был главой этой проклятой комиссии по людской морали. Не мог он и спуститься к людям - это означало бы окончательно уронить себя. Ведь что будет с его карьерой, если Борн с позором изгонит его с Земли?
  Пакрополюс страдал, и даже думал о лёгкой и благородной смерти, которая вполне доступна и бессмертному, лишь пожелай.... когда изображение в зеркале зарябило вдруг.
  Старый демон захлопал глазами, полагая, что это они его подводят, потом возликовал было, что контакт наладился...Но Ярмарочная площадь явилась на миг, рассыпалась языками теней и пламени, и в зеркале возникло лицо проклятого Борна.
  - Ты один? - инкуб вгляделся в красные глаза Пакрополюса. - Давай поговорим как демон с демоном, честно и без увёрток?
  Старый демон закивал, ошарашенный внезапным явлением Борна и его странным предложением: честно поговорить с Проклятым?
  - Я не спрашиваю, что ты планируешь делать. Варианты твои мне понятны, и один хуже другого, - продолжал инкуб. - Ты не можешь обратиться за помощью в Нижний Ад, ведь тебя же и сделают виноватым. Ты не можешь рассчитывать на помощь чертей и бесов - им выгодны интриги, тебя же и подставят. А один ты всё равно не сумеешь выловить в Серединных землях всех мелких сущих, что сбежали из Ада. Мне же - ты тем более не противник, у меня - свои цели. Но я устал мерзнуть в вашем предбаннике и не планирую возвращаться. Здесь, у людей, нисколько не хуже. Забудь обо мне, и я присмотрю за Серединным миром так, что Сатана ничего не узнает, и всё пойдёт по-прежнему.
  - Но Алекто? - Пакрополюс, сообразив, что Борн понимает случившееся не хуже его самого, перестал скрывать горе и допустил на лицо гримасу скорби.
  - Похититель появится. И Сатана наградит тебя. И всё вернётся в верхнем Аду на круги своя. Выберут нового правителя, думаю, опять достаточно глупого, чтобы не мешал демонам развлекаться, чертям торговать, а бесам - вгонять в долги слабых.
  - А как же те бесы и черти, которые... Э-э..
  - Которые живут в Ангистерне? Много лет сущие жили здесь, и было им тут неплохо. Проживут и сейчас. Они отвыкли от сияния Ада и захотели покоя. Пусть так. Вы и не заметите малой толики душ, что они съедят. Но новых - я не допущу в земной мир, довольно и этих.
  - Но как же мы раньше не замечали, что не все души доходят до нашей кухни?
  - А это ты спроси у своего приятеля Анчутуса. Нельзя доверять отчёты чертям да бесам, цифры для них - как воск.
  - Ты уверен?
  - Я не слепой.
  - А э-э... Совет людских магов?
  - А что тебе в нём? Съедется, осудит бунтовщиков, разоривших церковь и убивших священника. Назначит выкуп. А нового священника церковь найдёт сама. И всё пойдёт по-прежнему.
  - Ну... - замялся растерявшийся Пакрополюс. - Я подумаю над твоим предложением, Изгой.
  - Думай, это полезно.
  Борн оскалился, зеркало погасло.
  И Пакрополюс долго, потея, скакал вокруг него, пока не догадался отключить и включить снова. И понял, что зеркало работает теперь так, как надо! Неужто это Борн не пускал его Глас на Землю?
  
  ***
  Фабиус знал, что найдёт слова для подмастерьев и мелких торговцев, и он нашёл их. Пообещал, что Магистериум выделит четыреста диглей на организацию лагеря для беженцев у реки за городскими воротами. А потом честно поделит беглецов между пятью соседними провинциями, куда людям со скарбом и маленькими детьми по силам дойти до холодов.
  Конечно, горожане не знали, откуда Магистериум возьмёт деньги. Цехам будет предъявлен штраф. И за бунт, и за разграбленную церковь, и за убийство священника. Об этом Фабиус умолчал.
  Ему было важно, чтобы горожане поверили ему сейчас, тут, на этом месте. И они поверили. Горожане были убеждены уже во всесильности мага, ведь он появился в Ратуше, минуя осадившую её толпу, неужели не сумеет достать какое-то серебро?
  Маг не грозил и не призывал на головы бунтовщиков магические кары. Он обещал разобраться по справедливости. (Ах, это сладкое слово - справедливость). И ему удалось переломить настрой свободных горожан.
  Он видел, что за время беседы ученики и подмастерья послали за мастерами. И теперь уже мастера взбунтовавшихся цехов протиснулись к самому помосту. Казалось ему, что видит он в толпе и упрямые рыльца чертей и бесов...
  И вдруг он на самом деле увидел, как лица пляшут и искажаются, превращаются в морды и мордочки - страшненькие, смешные, любопытные...
  И тут же рядом возник Борн, согрев его замёрзший бок.
  'Куда ты пропал?' - спросил, не размыкая губ, маг.
  'Искал Барбра. Не нашёл'.
  'Скверно'.
  'Сквернее не бывает. В Аду настаивают, чтобы мы выдали вызвавшего Алекто'.
  'Это не Барбр?'
  'Он подошёл бы вполне'.
  
  Крещёные, завидев демона, стали расталкивать мастеровых, плотно окруживших помост, полезли вверх. Стражники сталкивали их.
  Тогда крещёные начали орать и тянуть к Борну руки. Они уже уверовали, что он - и есть их милостивый бог.
  - Пусти нас к нему, маг! - маячили они с того краю помоста, где сидели инкуб и магистр, решив почему-то, что именно Фабиус заправляет тут всем, включая желания Борна.
  - Пусти!
  - Он обещал, что наши души не сгинут в Аду!
  Потом бельмастый забрался на плечи крепкому парню, с лицом так обезображенным крестообразными шрамами, что на него почти невозможно было смотреть.
  - Я здесь, маг! - завопил бельмастый.
  Фабиус повернул голову и увидел сразу два лица - одно над другим. Оба были перечёркнуты палачом. Но если лицо бельмастого оставалось при этом похожим на человеческое, тот, у кого он сидел на плечах, был по-звериному страшен.
  'Наверное, бессмертие души стало для него теперь единственно возможным смыслом', - подумал магистр.
  - Почему ты не пускаешь нас к нему, маг? - орал бельмастый. - Я вижу сердцем свет его творения! Дай мне дотронуться до него! Дай!
  - Думаешь, это - твой бог? - маг кивнул на демона, чьи глаза от обилия доступной еды разгорались всё ярче.
  - Вера в него озарила мои ночи, словно новая звезда на небосклоне! Мы искали его! Шли к нему и нашли его здесь! Пусти нас, маг, и мы расскажем тебе, как поведёт он нас к бессмертию! Он и тебя поведёт! Он любит, прощает и ведёт всех!
  - Меня не интересуют ваши суеверия, - нахмурился магистр. - Это дело суда инквизиции Магистериума!
  - Горожане поддержат нас, маг! Мы сметём твою власть!
  - Горожане поддержат выделение денег на лагерь для беженцев. Бессмертие - бесполезно и эфемерно. Живёшь ты - здесь и сейчас! У тебя нет будущего, раз ты дерзнул бунтовать! Чего ты хотел этим добиться?
  - Я хотел бессмертия для всех!
  - Убив для начала пару десятков? Чем не угодили тебе добэнцы? Были слишком нищими, чтобы жертвовать на твоё безделье? Чем ты зарабатываешь на жизнь, бродяга? Проповедуя, ты объедаешь таких же голодных!
  - Я даю им надежду!
  - За их же деньги? Лучше бы они съели лишнюю корку хлеба!
  - Люди для тебя - мусор, маг! Ты не можешь понять, что хлеб - это не всё, что им нужно! Их бессмертные души не хотят быть съеденными в Аду!
  - Люди - много чего хотят: пива, что делает их слабыми и больными, праздности, что делает их глупыми. Но больше всего они хотят сказок! Этим ты и зарабатываешь на жизнь. Но за обещания бессмертия когда-нибудь в будущем, им полагается кормить тебя сейчас! Я прилюдно провозглашаю тебя стяжателем и обманщиком! Нет у тебя никакого бога!
  Фабиус пристально посмотрел бельмастому в глаза, перевёл взгляд на его соратников, на горожан у помоста... Мусор ли он видел? Пустое человеческое мясо, безумное и безглазое?
  Цеховые мастера молчали. Молчала и толпа. Деньги - это тепло и хлеб. Бессмертие же очень трудно пощупать. Если оно продаётся, то ещё придёт время его прикупить. Сейчас всех ждала зима.
  - Убирайся маг! - закричал снизу один из крещёных.
  Бельмастый молчал.
  - Убирайся!
  - Ты не веришь в нас!
  Но кричали только единоверцы бельмастого.
  - Да, я не верю в решения отринувших отца нашего, Сатану! - громко крикнул магистр. - Но верю в каждого из вас, кто умеет думать! Раскайтесь в ереси, и я замолвлю за вас слово перед Советом Магистериума!
  - Но ты не выиграл, маг!
  Бельмастый выхватил нож, взмахнул, намереваясь бросить, и остекленел в ужасе: в руке его извивалась серая лесная гадюка.
  Он выронил преобразившееся оружие. Змея упала на помост и свилась в кольцо, застыв в оборонительной позе. Парень, на котором сидел бельмастый затрясся и попятился, но его не пустила толпа.
  - Что это, маг?! - возопил бельмастый, содрогаясь.
  - Это твоя настоящая вера! - громко провозгласил Фабиус. Фокус со змеёй шёл у него теперь легче лёгкого, он даже почти не пошевелил губами, творя заклинание.
  Фабиус встал, шагнул к краю помоста, обвёл глазами людей и сущих. Их стало гораздо больше, чем час назад, когда он начал говорить для них. Факелы освещали их лица. Но только глаза крещёных светились ужасом, смешанным с надеждой.
  Фабиус повернулся к бельмастому, заворожённому танцем змеи на помосте.
  - Что бы ты ни думал, веришь ты в Сатану, а не в своего бога! - безжалостно резал он, вперившись в его обезображенное лицо. - Если бы ты действительно верил, нож твой не обратился бы в змею. Это - моя вера, что по моему слову оружие твоё становится твоей же смертью!
  Борн всё это время сидел неподвижно, молча созерцая бельмастого и его крещёных. Хотел ли он понять их? Или просто проголодался?
  Фабиус, видя, как безуспешно борется бельмастый со своим страхом, подвёл жестокий итог:
  - А как тебе не верить в Сатану? Ты слеп в вере, но страх в тебе знает, что не бог, а демон ожидает тебя. А где твой бог? Где он?
  Ответом ему было шипение гадюки.
  И вдруг так же звучно, как в прошлый раз на этом же помосте, заговорил Борн, обращаясь к бельмастому и его единоверцам:
  - ЧТО ТЫ СТРОИШЬ ДЛЯ СВОЕГО МИРА, ЧЕЛОВЕК?
  - Я-а строю д-добро, - пробормотал бельмастый, не отрывая глаз от змеи. Рука его дёрнулась, словно он хотел проверить, цел ли, привязанный под одеждой кошелёк.
  Змея, стоя на хвосте и покачиваясь, всё приближалась к нему. Лесные гадюки не прыгают, это суеверие, но перед бельмастым была магическая гадюка. И она в любой момент могла полететь ему в лицо, как тяжёлый кинжал с литой медной ручкой.
  - ВЫ СТРОИТЕ ДОБРО, - невесело усмехнулся Борн. - МЫ СТРОИМ ДОБРО. ПОТОМ ОДНО ДОБРО СТОЛКНЕТСЯ С ДРУГИМ, И МИР ЗЕМНОЙ ПРЕВРАТИТСЯ В АД?
  - Прости нас, - испугался крещёный.
  Непонятно было, в чём он раскаивается. В том, что вера его оказалась слаба? В том, что гадюка застыла у самого края помоста?
  Змея приковала его взгляд, он не мог видеть Борна, только слышал его звучный, доходящий до самой души, голос.
  - КТО ЧАСТО ПРОЩАЕТ - САМ НЕ ЗАСЛУЖИВАЕТ ПРОЩЕНИЯ. ВЫ ХОТЕЛИ ВЕРЫ И СПРАВЕДЛИВОСТИ? - Борн улыбнулся и взмахнул руками. - ПОСМОТРИТЕ ЖЕ НА ТЕХ, КТО СТОИТ РЯДОМ С ВАМИ!
  Змея покачнулась... раздулась и лопнула! Оставив на помосте кучку пепла и осыпав им же лицо бельмастого....
   На площади стало вдруг светло как днём. Свет этот был особенным: он снял личины с чертей и бесов, и их могли теперь видеть даже самые слабые из людей.
  Началась паника. Кто-то кричал, между иными вспыхнули драки. Тут и Фабиус смог, наконец, хорошенько рассмотреть олюдевших сущих. В основном это были черти - уродливые, коротконогие, с лицами, похожими на свиные морды.
  Молодой маг, сидевший на помосте рядом с Фабиусом, восхищённо присвистнул и всплеснул руками. Наконец-то, и он понял, что происходит вокруг.
  - Жалкое подобие чертей - свиномордые, - прошептал Борн, и лицо его покривилось. - ТИХО! - возвестил он.
  Магический холод сковал людей и нелюдей. Они замерли в причудливых позах. Только глаза их метались в ужасе.
  Демон согнал с лица гримасу недовольства, встал, приблизился к краю помоста, где курилась кучка магического пепла. Локки разомкнул кольцо на его запястье и поднял голову, уставившись на бельмастого.
  - Я НЕ ТВОЙ БОГ, ИЗМУЧЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК, - сказал демон. - Я ТВОЙ СУДЬЯ.
  Инкуб указал пальцем в центр помоста. Воздух вспучился там, и из Бездны прорезался глаз демонического зеркала.
  - Я ПРИШЁЛ СПАСТИ ВАС. И ВЕРНУТЬ МИРУ ЗАКОН! - закончил Борн и уставился в зеркало.
  Пакрополюс понял, что его видят, захлопал утомлёнными глазами, заозирался.
  - Законы Ада нарушены! - запоздало взвыл он.
  Голос старого демона сорвался на писк, но Борн вытянул руку, раскрыл ладонь, пошевелил пальцами, и помехи исчезли.
  Это было обидно, но изгой и в самом деле был сильным и умелым демоном.
  - Это он! Ангелус Борн! Он нарушил закон Сатаны! - взвизгнул Анчутус, материализуясь рядом с Пакрополюсом.
  Рядом с ним, как грибы после дождя, с едва слышным чпоканьем начали один за другим проявляться бесы. Анчутус решил на этот раз явиться с группой поддержки.
  Фабиус подобрался весь, помня, что Борн не умеет врать. Он приготовился спасать демона от обвинений и нападок его же сородичей. Но инкуб неожиданно рассмеялся, словно бы именно обвинения были тем, чего он давно и с нетерпением ждал.
  Пакрополюс тем временем откашлялся в кулак и продолжал уже вполне басовито и строго:
   - Мы знаем, что из Нижнего Ада в нарушении всех норм сношений между людьми и демонами была похищена фурия по имени Алекто!
  Он выпалил это и замялся. На фоне трёх десятков нечеловеческих морд, похищение одной единственной особы казалось ему теперь странным.
  - Люди готовы вернуть Алекто в Ад, - кивнул Борн.
  Ему надоело вещать, и голос его звучал теперь тише, но всё также проникновенно.
  - Мы требуем не только вернуть Алекто, но и наказать похитителя! - Пакрополюс приосанился, выбравшись из болота справедливости на менее зыбкую почву отмщения.
  - Человеческого мага! - поддакнул Анчутус.
  Фабиус нахмурился. Голос беса показался ему знакомым... Но где он слышал его?
  - Сначала похитителя нужно найти, - усмехнулся Борн и пристально уставился на Анчутуса.
  - Мы заявляем протест! - не сдавался тот. - Похититель известен! Это человеческий маг, что стоит рядом с тобой! Я готов свидетельствовать...
  Анчутус осёкся - ощутил, как у Пакрополюса задёргалась щека.
  Чего могло стоить свидетельство беса? Да хоть бы и всего их сонма?
  - Не торопись, - покривился Борн, пытаясь скрыть презрение. В былые годы он не снизошёл бы до разговора с бесом, но сейчас - выбора не было. - Сначала я расскажу одну историю, которая случилась здесь двадцать лет назад.
  Пакрополюс важно кивнул. Он просто не знал, что говорить.
  Инкуб посмотрел на замерших горожан и тварей и простёр руку над их головами, рассеивая им же созданный свет.
  И покрывало истины спало с людей. Лица их вновь стали самыми обычными, перепутались, уравнялись. Люди и сущие замерли, оглядываясь. Они не в силах были осмыслить увиденное и понять, что случилось с ними.
  - Слушайте и смотрите! - приказал Борн.
  Он встал и подошёл к зеркалу в центре помоста, чтобы его видели все.
  - Двенадцать веков назад, жители вашего города уже бунтовали против установленного Сатаной порядка. Они повесили трёх магов, посланных подписать Договор. И Сатана открыл здесь путь сущим, а людей покарал безумием. От заката и до заката лилась кровь. Не только Адские твари царили в городе, но и горожане убивали друг друга. Братья шли против братьев, дети - против матерей и отцов. И когда снова взошло солнце, слишком многие оплакивали убитых. Но семя предательства, упавшее в эту землю, уцелело. Двенадцать веков ожидало оно своего часа, и наконец... проросло.
  Борн говорил тихо, но ещё тише было на площади.
  - Предатель людей, человек по имени Селек Грэ родился здесь, в Ангистрене. Он был таков, что не пожалел собственной души, дабы бы обрести богатство и власть. Он вступил в преступный сговор с магистром, членом Магического Совета Ахарором Скромным. С помощью мага Селек Грэ дал пожрать свою душу мелкому бесу из Верхнего Ада. И человек умер, а демон в его обличии воцарился в Ангистерне в личинах префекта города и самого страшного его разбойника, называемого Барбр. Так он держал власть над городом днём и ночью. Но созданиям ада всегда мало достигнутого. Казалось бы, бес прекрасно устроился на земле, однако, жажда ещё большей власти сжигала его изнутри. И тогда он замыслил страшное преступление.
  Зеркало затрепетало, и все - и Пакрополюс, и горожане, и твари - увидели в нём две луны над заброшенным кладбищем... А потом узрели воочию, как магистр Ахарор собственными руками, старческими и некрепкими, вкапывает столбы для виселиц на месте древней казни трёх магов. И как ночь за ночью, одно тело за другим, вздёргивается там в последней пляске.
  Обряд проходил тайно. Ахарор и бес в обличии Барбра - собственноручно казнили незадачливых магов. Вот уже два тела висели, привлекая ворон, а третий маг стоял на земле с петлёй на шее.
  В какой-то момент плоское бородавчатое лицо разбойника стало больше зеркала, звуки усилились, и вся площадь услышала, как он зашептал Ахарору:
  - Убей мага! Убей! И мы сумеем выдернуть фурию из её огненного мира! Проклятие всех, преступивших закон, она станет вечной карой для города! И власть наша станет полной!
  И тут Фабиус прозрел, где он слышал этот голос!
  Магическое зеркало, словно внимая ему, жалобно звякнуло и переключилось с уродливого, усыпанного бородавками лица Барбра, на гладкую мордочку беса.
  Анчутус взвизгнул и попятился.
  - Вот он, похититель! - закричал Фабиус, протягивая руку.
  Бес обхватил себя лапками и начал уже размываться в пространстве, но старый демон не дал ему сбежать.
  Приятели Анчутуса пронзительно заверещали. Началась суматоха, изображение в зеркале зарябило, пытаясь утаить от людей адские склоки...
  Но тут Борн протянул разом удлинившуюся руку, и гигантская тень от неё схватила Анчутуса в его адском мире!
  Бес пронзительно завизжал! Зеркало затряслось и пошло трещинами! Воздух на грани двух сред вспыхнул, и запах гари ударил Фабиусу в нос.
  Люди на площади закричали. В Аду бесы - соратники Анчутуса - в ужасе бросились вон из зеркальной комнаты, спасаясь от очумевшего стекла, которое отбрасывало колючие, разящие тени. И тогда Пакрополюс, не растерявшись, (что ему было терять?) спеленал Анчутуса надёжным заклятьем.
  Борн убрал руку, и зеркало перестало дрожать и слоиться. Но теперь уже бес начал мелко трястись, ибо возмездие Ада - это пружина, сокрытая в самой сути его детей. Виновного, по-настоящему виновного, она разрушает изнутри, разбивает на мельчайшие капли его естество, взбивает в пену.
  Анчутус изменился в лице. Он прозрел, что само тело выдаёт его, предощущает скорую расправу. В его чертах отразился ужас, понять который до конца могут только погибающие бессмертные.
  Борн хмыкнул и повернулся к зеркалу спиной. Дело было сделано. Ему престало сейчас ликовать. Ещё не прозвучало 'виновен' Сатаны, а бес уже был полумёртв. И ничто не могло теперь отменить приговора, зародившегося в нём самом.
  Фабиус ощутил, как все клетки его тела словно бы сжались в предчувствии чужой агонии, и опустил глаза. Он не хотел видеть, как будет наказан бес. В конце концов, это не Анчутус сподвиг горожан на бунт. Он всего лишь правил городом двадцать лет. Правил так, что цеха не слали жалоб в Совет Магистериума, а значит, раскармливание нечисти было хорошо для них.
  Пакрополюс, весьма удовлетворённый таким явным дрожанием вины в Анчутусе, облизнул губы в предвкушении скорой казни и окликнул инкуба:
  - Эй! А где же Алекто, Изгой?
  Пот бежал его щекам алыми ручейками. Всё-таки старый демон успел слегка повоевать с бесами.
  Борн, не поворачиваясь, хлопнул в ладоши, и на помосте возникла худая чёрная кошка. Испуганная, жалко озирающаяся.
  Фабиусу вдруг стало жаль её: кто знает, каково будет фурии в Аду без привычной личины? Может, не стоит отдавать её?
  Возразить он не успел. Пакрополюс вгляделся в кошку, кивнул, и Алекто исчезла. А вместе с нею закрылся зеркальный глаз в адский мир. Похищенная вернулась домой, похититель найден, а значит - Земля и Ад обрели почти утерянное равновесие.
  - Договор заключён, - прошептал Борн еле слышно.
  Фабиус удивлённо покосился на него: почему это - 'заключён'? Договор - восстановлен!
  Он встал и рявкнул на всю площадь:
  - Договор восстановлен!
  Но ничего не ощутил в земле и на небесах.
  Маг удивлённо обернулся к инкубу. Борн стоял, зябко обхватив руками плечи, лицом к западу, и вглядывался в тёмное небо.
  Фабиус обвёл глазами площадь: горожане, кто без сил, а кто и без жизни валились на мостовую. Увиденное выпило многих почти до дна, а кого-то и больше. Иначе и быть не могло. Адский суд - не для земных созданий. Люди падки до жуткого и не понимают, что созерцание его разрушает их слабые души. И смертным нельзя быть слишком любопытными к маскам небытия.
  В небе, там, куда смотрел инкуб, появилась алая полоса. Но это был не рассвет. Это церковь Ангистерна принимала под свои своды души тех, кто не пережил этой ночи.
  - Город заплатил, - прошептал Борн. - К утру в церкви будет новый священник.
  Холодный страх подступил к горлу магистра, заставил душу затрепетать, словно пламя свечи на ветру. Их 'общее' с демоном дело было завершено. Что будет теперь? Если придётся сражаться за свою жизнь, то где взять сил, когда площадь покрыта телами поверженных людей, а церковь Его пылает, насыщаясь, словно пиявка!
  С кем он готов сражаться? С Борном? С церковью? С самим Сатаной?
  Фабиус до боли в пальцах сжал на груди магистерский кристалл и обернулся.
  Инкуба рядом не было. Он исчез. Фабиус остался один, в ночи, среди многих умирающих от страха и боли.
  'Неужто Борн пресытился и позабыл обо мне? - подумал маг, и сам готовый уже обессиленно рухнуть на затоптанный деревянный настил. - Неужто всё кончилось?'
  
  
  

Глава 25. Паладин

  
  
А что, если наша Земля - ад какой-то другой планеты '.
   Олдос Хаксли
  
  
Всегда помни, что толпа, рукоплещущая твоей коронации - та же толпа, которая будет рукоплескать твоему обезглавливанию. Люди любят шоу '.
  Терри Пратчетт
  
   Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Дорога на Ренге.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 21-й.
  
  Магистр Фабиус Ренгский медленно ехал по утоптанной лесной тропе. Лицо его было задумчиво, повод выпал из разжавшихся пальцев и норовил соскользнуть под ноги коню. Маг возвращался домой.
  Следом на животастой бергенской кобыле трусил Саймон, а рядом, держась за его стремя, шёл Хел. Юному демону не нужна была лошадь - он шагал неутомимо, придерживаясь за стремя, скорее, из личной приязни и желания быть поближе к лекарю.
  Солнце клонилось к вечеру. Было тихо и безлюдно. Магистр свернул уже с шумного ангонского тракта, ведущего в Лимс, на лесную дорогу, делающую крюк до такой же неширокой дороги к острову Гартин, что лежал посредине бурной Неясяти.
  Можно было выбрать иной, более торный путь, но беженцы, с унылыми песнями потянувшиеся на Ренге, беспокоили его. Не давали страдать, а страдать магу хотелось. Мир опостылел ему.
  Лекарь на ходу зубрил состав тинктуры от лихорадки, иногда подглядывая в пергамент. Его вполне устраивал темп, заданный магистром. Хел же - скучал и считал выбоины на дороге. Иногда он поднимал голову и озабоченно вглядывался в фигуру Фабиуса. Даже не читая мыслей, демон видел, как тени эмоций пробегают по чуть светящейся ауре души мага. И эти тени не радовали его: магистр много и разнообразно размышлял о смерти.
  Мысль о ней Фабиус поворачивал то так, то этак. Ему совсем не хотелось жить, но идею самоубийства он не допускал совершенно. Маг не давал себе этой жизни, чтобы отнимать её, но как же ему теперь было жить?
  Ещё неделю назад мысленный взор Фабиуса застлала тьма, и он был счастлив блуждать в ней. Каждый миг он ощущал рядом с собой демона, что олицетворял его погибель. Демона, что пообещал ему: скоро всё завершится. Они найдут похитителя Алекто и...
  Когда зеркальное адское око растворилось в небе над Ярмарочной площадью, маг приготовился принять последний бой. Он взглянул на покрасневшую церковь, рука сама сжалась на магическом кристалле... Он не позволил себе промедлить: набрал в грудь воздуха и обернулся к Борну.
  Ещё мгновение назад инкуб стоял рядом, но сейчас его место на помосте пустовало. Маг растерянно закрутил головой, начал в спешке изучать горожан, что, словно гигантские черви, извивались во тьме, пытаясь подняться с грязных камней Ярмарочной.
  Немногочисленные факелы, укреплённые на шестах вокруг помоста, лишь слепили Фабиуса. Он сделал усилие и посмотрел колдовским зрением. Но сумел разглядеть лишь отдельные намёки на то, что черти и бесы всё ещё оставались в толпе горожан. Что им тоже худо, разве что души их не вытягивает Ад, потому что душ этих нет.
  Инкуб же - исчез. Растворился. И даже подпалин не оставил на этот раз на плохо струганных сосновых досках помоста для комедиантов.
  Лишь молодой маг смотрел весело и растерянно, лишь старик-винодел бессильно вытянулся на лавке, лишь стражники, кто ниц, кто на коленях пытались всё-таки исполнить свой долг и защитить магистра от толпы. К счастью, и в толпе на ногах остались немногие. А уж тех, кто мог бы вскарабкаться на помост, наверное, не нашлось бы совсем.
  Или - нашлось?
  Фабиус озирался... Бельмастый устоял - он держался за сердце, опираясь на плечо здоровенного крещёного. Ещё один его сотоварищ пытался брести вдоль помоста, слепо нашаривая его руками, как опору...
  Магистр ощутил вдруг нечеловеческую, смертельную усталость, пошатнулся. И тут же Хел птицей взлетел на помост, протянул руку Саймону, помогая ему забраться, и оба они подхватили магистра.
  Стража ничего не успела. И Фабиус понял, что любой из бесов мог вот так же метнуться вверх или бросить кинжал. Но бесы обессилели, затаились или приняли свершившееся, как решение. Значит, примут и люди.
  
  Всё и вправду утряслось. С рассветом в Ратушу пришли те из членов городского совета, кто не решился противостоять взбунтовавшемуся городу или сам был в рядах бунтовщиков.
  Магистр не счёл своевременным судить и искать иных виноватых, кроме продавшего свою душу префекта. И без того был разграблен церковный склад с мукой и вяленой рыбой, превращена в руины городская тюрьма. А беженцев из чумного Дабэна стояло перед воротами Ангистерна уже не меньше восьми сотен. Считали же по обычаю по отцам семейств, потому никто не мог сказать, сколько их окажется, когда счёт пойдёт на хлеб, дрова и одеяла.
  Через неделю, к приезду магистерской комиссии, возглавляемой молодым и деятельным кандидатом в члены Совета Магистериума Тэгусом из Ассы (её таки вызвал Фабиус) в городе был уже наведён относительный порядок - и по хлебу, и по лагерю для беженцев, и по отлову бандитов и крещёных.
  С этими магистру помог Хел. Он читал мысли людей даже умелее, чем Борн. Уж чего-чего, а практики у юного демона было хоть отбавляй.
  Чертей и бесов никто, разумеется, ловить не стал. Как их было поймать без Борна? Хел? Попробуй он указать на кого - тут же сам стал бы жертвой. Но сущие сидели тихо и никак себя не выказывали. Только по знакам магистр догадывался, что нечисть всё ещё скрывается в городе.
  Алкали ли бесы и черти мести? Наверное. Но паутина их магии, простиравшаяся когда-то над Ангистерном, была разрушена, а значит, и силы ослабли.
  Фабиус надеялся, что у сущих хватит ума понять: воевать с магами не стоит, ведь путь в Ад стал тернист для нарушивших его законы. А разозлишь магов - так рано или поздно и на земле найдут окорот даже для таких сильных и хитрых тварей.
  Нет, он мог бы, дождавшись других магов, учинить здесь строгое дознание, просеять жителей города сквозь магическое сито. Но - что потом? Как уничтожить, или хотя бы удержать в клетке сущего, если и до того удавалось сладить не с каждой их бессловесной тварью? Многие годы в Гариене маги лишь заворачивали назад лезущих из бездны 'каменных зверей' и химер.
  Сам Фабиус когда-то сумел уничтожить химеру, но и цена им была заплачена немалая. Готовясь сражаться с фурией, он ещё не понимал, что значит схватиться с тварью, что так же разумна, а магией владеет по сути своего рождения. Теперь же...
  Теперь ему проще было промолчать о том, что на самом деле случилось в городе. Бунт горожан, срежиссированный крещёными и префектом-Барбром - ещё куда ни шло, бунт адских тварей, взалкавших власти среди людей?..
  Вот так и вышло, что магистр Фабиус Ренгский не посвятил во все грани случившегося высокую комиссию. Может, он смог бы довериться Грабусу, но посылать ворона пока не решился. Он понимал, что равновесие в Ангистерне слишком хрупко. Да и...
  Выгони он бесов, и город превратится в рассадник крещёных! И неясно ведь, кто из них - хуже. С бесами город стоял двенадцать столетий и простоит ещё, а что будет, если жители его поверят в то, что им всё простится? Всё?
  Что убивать можно ради неких благих целей и условно благого бога? И что убийство ближнего есть тогда ни зло, ни наказание за грехи, а... Что?..
  Хорошо, что в последнюю суматошную неделю размышлять о крещёных и не ведомом боге маг был не в силах, и он с радостью устранился от философских вопросов. Хватало и прочих: в Ангистерне нужно было укрепить власть, а беженцев из Дабэна - одеть, обуть и накормить.
  Пользуясь личной дружбой, Фабиус послал ворона в соседнюю провинцию Ихор, лежащую к северу от Ангона на берегу холодного моря, называемого Экронигер. Оттуда сумели прислать два отряда стражников и двадцать возов вяленой морской рыбы - вонючей, но жирной и питательной.
  Возы завернули прямо с торгового тракта. Уже на следующее утро после страшной ночи суда и побоища, они въехали в Ангистерн, и это дало городским властям хоть какую-то отсрочку.
  Церковь же избрала священника сама. Утром следующего дня она возвышалась в целости, как ни в чём не бывало, только шиповник больше не рос её в ограде.
  Конечно, Фабиусу пришлось кое-что рассказать и Тэгусу Асскому: вздорному, но ещё не до конца испорченному властью магистру. Ведь комиссии пришлось вершить праведный суд над бунтовщиками. Однако наказанных Адом было так много, что дело спустили на тормозах. Истинная суть бунта не раскрылась перед магами. Рассказы крещёных о Борне они пропускали мимо ушей, мало ли что померещится не верящим в очевидное?
  Крещёных пощадили. Их выслали из города с предписанием в крупные поселения не входить, собирать милостыню по деревням, но проповедей под угрозой отрезания языков не допускать.
  Зато столичные маги помогли навязать беженцев соседним провинциям. Досталось и родному Фабиусу Ренге, о чём маг даже с некоторым садистским удовольствием известил вороном своего префекта, мэтра Тибо. Он надеялся, что птица прилетит раньше первой группы дабэнцев, что уже не беспорядочно, а совершенно официально, группами, каждая под охраной чтырёх стражников, направлялись по соседним провинциям.
  Ну а префектом Ангистерна в это смутное время городской совет избрал мощного и хитрого кузнеца, что явно участвовал в бунте. Совет Магистериума одобрил выбор горожан, ибо имел теперь на нового правителя отличный компромат.
  Город ожил. Ещё стража была на особом режиме, и кричали по ночам патрули, но членам магистерской комиссии, а значит, и Фабиусу, пришло время отправляться по домам.
  Вот только некуда было теперь ехать магистру Ренгскому. Да и не планировал он никакого возвращения. И вдруг оказался обречён на него с жестокой неумолимостью судьбы.
  Мысленно Фабиус уже завершил самого себя. Но это оказалось иллюзией, и теперь ему нужно было ехать в родную башню на остров Гартин, где любой куст, любая книга, и даже луны на небе будут напоминать ему о жене и сыне.
  'За что?' Вот о чем размышлял Фабиус, безразлично глядя, как ползёт вниз конский повод, как пальцы покалеченной химерой руки бессмысленно шевелятся, даже не пытаясь поймать его.
  Разве был он, Фабиус Ренгский, член Магического Совета, дипломированный маг, так плох, что даже смерть не захотела забрать его с собой? Неужели душа его так погрязла в пороках, что её запахом не соблазнился даже голодный демон? Или Борн просто обожрался в ту страшную ночь и сгинул где-то с несварением своего адского желудка?
  Но чего он хотел от Фабиуса?!!
  Магистр уверился было, что демон пришёл отомстить ему за убийство сородичей. Но месть не свершилась, а значит, причина явления Борна была не в ней. Но в чём? Что толкнуло глубинного демона в подоблачный мир людей?
  А изгой? Что это значит, и почему Борн назвал себя так перед магическим оком? Соврать он не мог, для вранья...
  'Эва! - Магистр подхватил поводья. - А не использовал ли Борн его, Фабиуса, для какого-нибудь вранья? Но для какого же?'
  Мысль эта слегка встряхнула его. Инкуб был для мага сплошной загадкой. До встречи с Борном Фабиус не мог и помыслить, что демоны тоже способны думать, страдать, плакать, а вот обмануть человека - не могут.
  Да, раньше он убивал инкубов без всякого внутреннего смущения. Они были для него живыми не больше, чем огонь в очаге. Не помышляете же вы об убийстве, намазывая по утрам на лепёшку масло? А ведь любое из зёрен, что отправилось в ваш хлеб, могло бы родить детей. Засеять потомками целую долину. И вот вы бездумно поглощаете зерно за зерном?..
   Инкубы давали магистру Фабиусу силу и молодость. Он был вправе брать то, что сумел взять. Таков закон бытия. И он готов был сразиться за это с Борном и погибнуть, ибо демон был гораздо сильнее и могущественней его. Это было бессмысленно и правильно. Но этого и не свершилось. И, тем не менее, Борн словно бы удовлетворился, исчезнув вдруг.
  Что за загадка?
  Любил ли маг тех юных инкубов, с коими ему приходилось вступить в связь? А любите ли вы кувшин с хорошим вином? А ланцет, коим заезжий лекарь вскрывает вам жилы, чтобы пустить кровь? Или его же клизму?
  Нет, Фабиус всего лишь терпел прикосновения демонов, как пациент терпит необходимые процедуры лекаря. А позже с радостью и ликованием ощущал, как жизненные флюиды медленно перетекают в него. Становятся его молодостью, энергией, силой.
  Но изменило ли это что-нибудь в нём?
  А Алисса? Что было между ней и Борном?
  Рука вцепилась в повод и натянула его. Фенрир всхрапнул и замотал головой.
  Фабиус так и не решился узнать у Алиссы, что же случилось в тот день, когда он оставил её вдвоём с инкубом. Он не нашёл в себе сил ни продлить, ни разбить мираж зарождающейся любви. Отдался суете, чтобы забыть. Попрощались скупо.
  Алисса... Отец Сатана, как ты жесток!
  Хел неуловимым движением переместившись вперёд, схватил Фенрира за узду, и конь встал.
  - Магистр! В кустах сидят какие-то люди с луками и большими ножами! - сказал юный демон. - И я вижу среди них низшего!
  - Свиномордого? - переспросил Фабиус, помня, как покривился Борн, разобравшись, кто заполонил Ангистерн.
  Значит, мелкие бесы из Ангистерна всё-таки надумали мстить... В городе не решились, а тут... Ну, что ж...
   Хел вгляделся в заросли.
  - Не думаю, что он очень опасен для вас, магистр. Он стоит в стороне и вряд ли вмешается. Более опасны длинные луки для охоты на крупную дичь. Если мы подойдём ближе, вы рискуете получить раны.
  Фабиус вдохнул поглубже, давая себе ощутить запах осеннего соснового леса.
  Иней уже ложился по ночам, но днём от земли ещё тянуло теплом. Маг долго ехал, не ощущая последней радости этого тепла. А лес был с ним. И низкое солнце. И дорога. И Хел, тревожно заглядывающий в глаза. И дурнина Саймон, бросивший учёбу и дерзнувший заявить, что проводит мага до острова. (А для него поездка назад будет опасней вдвойне). Фабиус же, хоть и магистр, не заметил явной засады. Умереть захотел! И убить тех, кто доверился ему!
  Маг машинально опустил ладонь на светлую головёнку Хела и вздрогнул. От демона шло что-то живое, ласковое. Оно не обжигало при касании, как естество инкуба. Хел был рождён на земле, он стал почти человеком. А что, если стрела может причинить ему вред?
  - Отойди-ка, мальчик, - тихонько прошептал Фабиус.
  И Хел подчинился, вывернувшись из-под его руки и скользнув назад.
  Магистр мысленно перебирал подходящие заклинания. Он не хотел никого убивать, не хотел и лишнего шума.
  Какой шум не насторожит в лесу? В кустах засело полдюжины оборванцев, целый бродячий оркестр, которым дирижирует мелкий бес.... Что если...
  Оркестр...
  Маг нервно улыбнулся, запустил руку в ворот рубашки и дотронулся до кристалла. Эта привычка осталась у него, ненужная, навязчивая. Ему не требовалось касаться камня при большинстве заклинаний. Но холодок и гладкость граней - успокаивали.
  'Ars longa, vita brevis est', - прошептал Фабиус тихонько.
  В кустах произошло бурное шевеление, возможно, даже драка.
  Маг ждал, поглаживая Фенрира и сделав Саймону и Хелу знак не приближаться.
  Наконец, нелепое, оборванное воинство выкатилось на дорогу. У них даже нашлась мандолина.
  Бандиты расселись на обочине и не самыми скверными голосами запели 'Радуйся, путник', аккомпанируя себе ударами кинжалов по деревянным ножнам и заунывными звуками расстроенного инструмента.
  
  Радуйся, путник!
  Найдёшь ты приют,
  Если не сгинешь в дороге.
  Ждёт Сатана душу твою,
  Стёрты усталые ноги.
  
  Но если вдруг ты услышишь напев,
  Тонкой струной отзовёшься.
  Вспомнишь с кем хлеб
  Здесь делил и ночлег,
  Вспомнишь и снова вернёшься.
  
  Маг попытался высмотреть беса - тщетно. Покосился на Хела. Тот указал глазами на ложбину, заросшую дикой малиной и папоротником. Бес засел там, не рискуя ввязаться. Видно и он опасался Фабиуса, не понимая ему настоящей цены.
  Разведка боем? Что ж, может оно и к лучшему. Уж разбудить-то сумели! Нужно лишь добраться до Ренге. Там, на неприступном острове ему будет, о чём подумать эту долгую зиму!
  Замороченные пели фальшиво, но вдохновенно. Маг слушал сей дикий концерт, и злость поднималась со дна его души.
  Нет, он не смог бы умереть сегодня. Не потому, что в сердце его вернулась радость, но потому, что отвечал за тех, кто был с ним.
  А уедут Саймон и Хел, у него останутся те, кто доверился ему в Ренге. Жители острова на реке, горожане из Лимса. Он не один. Он должен жить и для них. Без него - любая банда дорожных хищников обратится в плотину, перекрывающую малые людские нужды.
  - Пойте громче! - крикнул магистр, ощущая, что в груди у него загорелось живо, хотя и болезненно. - И пляшите!
  Он обернулся к лекарю и юному демону:
  - Поехали быстрее, иначе и к ночи не доберёмся до трактира 'Под соснами', что у самых границ Ренге. Не спать же нам в лесу!
  
  До трактира доехали быстро. Однако вид его не обрадовал уже Фабиуса. После встречи с бандитами маг был настороже и первым заметил странное: словно бы тонкое марево висело у них на пути, перекрывая, как сетью, дорогу к реке.
  Он остановил коня.
  Подъехал сонный Саймон, Хел подбежал и уставился на преграду, как щенок на чужака. Маг снова дотронулся до его почти человеческого затылка, предупредил:
  - Тише, малый. Не шуми только. Что это, как думаешь?
  - Это как сеть, натянутая поперёк тропы. Нас ищут! - громко прошептал демонёнок.
  Ноздри его раздувались.
  - Нас ли?
  - Нас! - выдохнул Хел. - Я чую особые метки!
  Мальчишку-демона трясло то ли от страха, то ли от возбуждения.
  Маг ласково погладил его по голове и опять ощутил детский живой отклик маленького естества Хела. Нечеловеческого, но такого же ласкового.
  Спешился Саймон, обнял ребёнка, прижав к груди.
  - Что ж, - сказал он невесело. - Заночуем в лесу.
  - Проблемы это не решит, - нахмурился Фабиус.
  Маг тоже спешился, сошёл с тракта, опустил руку в траву, шевеля пальцами. Через малое время вернулся, неся в ладони серую мышь-полёвку.
  Мышь сидела на его ладони, оглядываясь с любопытством. Бусинки глаз живо поблёскивали. Маг склонил к ней лицо и прошептал: 'Vade'. А потом осторожно положил мелкую жизнь у края дороги.
  Мышь встрепенулась и прыснула к лесу, уже на обочине исчезнув в короткой жухлой траве: для серой шёрстки хороша и осень.
  - Ждём, - кивнул Саймон.
  Но долго ждать не пришлось. Впереди послышался шум и звуки, словно в костре лопались каштаны.
  - Вот это называется 'и мышь не проскочит', - фыркнул Саймон.
  - Магическая мышь, - поправил Фабиус. - И кто-то всё это изобразил для нас. Но не думаю, что он учёл воронов.
  - Почему вы так полагаете, магистр? - удивился Саймон.
  - Потому что магистерские вороны летали в эти дни и над Ренге. И мы не потеряли ни одного. Значит, маг или демон, учинивший эту преграду, не очень-то и силён.
  - Или он ждёт именно вас, магистр, а не гонцов или воронов. Ждёт, когда вы отправитесь домой.
  Маг удивлённо посмотрел на ученика лекаря.
  - А ты не глуп!
  - Жизнь подмастерья не легка, магистр. Вот так и учишься на подвохах.
  Саймон опустил глаза, вспоминая годы младшего своего ученичества, из сплошных подвохов и состоящие. Тогда его выручал лишь малый магический дар, хитрость развилась позднее.
  - Значит, ждут только меня... - пробормотал магистр. - И предупреждены... Хорошо же! Они дождутся!
  'Неужели, - думал он, - мстительные бесы собрались лишить меня жизни у самого дома за то, что я вышвырнул их 'барбра' из Ангистерна? Или это Борн? Но - зачем? Он мог бы расправиться со мною ещё там, на площади!'
  Ответа не было.
  Они съехали с тракта, нашли укромное место для ночлега. Низиенку в лесу: сыроватую, холодную - но с ними были плащи и усталость.
  Хел быстро отыскал ручеёк, расседлал и напоил лошадей, маг развёл бездымный колдовской огонь, а Саймон сварил похлёбку из лука, перца и вяленой рыбы. Горячее отлично пошло с лепёшками, что дала в дорогу Алисса.
  Саймон угрелся и задремал, Хел встал на стражу.
  Магистру же не спалось. Он ворочался, вспоминал свои разговоры с Борном. Крутил их и так, и этак. Не находил ответа.
  Потом всё же уснул, но спал беспокойно. А перед утром увидел во сне серые воды Неясыти, мост... И словно бы он идёт по мосту, смотрит в воду и видит - обширный двор перед магической башней, а на возвышении перед входом в неё - каменный алтарь, где лежит соломенная фигурка, завёрнутая в тряпку...
  Слугам нельзя подходить к алтарю. Им строго наказано - даже не смотреть в его сторону и мётлами вокруг не махать.
  На алтарь магистр кладёт фальшивую личину, что примет на себя гнев демона. Вспыхнет, изойдёт дымом. Сгорит вместо человека.
  Соломенных кукол маг вяжет сам, нарекает, разговаривает с ними. Созданий Ада не так уж трудно и обмануть. Есть тело, есть имя... Есть инкуб, запертый в пентаграмме.
  Для разговора с ним нужен кто-то, обладающий именем. На это сгодится и соломенный маг. Он тоже - тело земли, сделан из тканей её. Из травы, тряпок и ниток.
  Магистр поднимает голову и смотрит вверх, на узкие окна-бойницы третьего этажа. Как там его пленник?
  Сердце стучит глухо, словно бы крови в теле всё больше. Перед глазами - смуглая нагота инкуба. Гибкая. Горячая. Магу приходится пользоваться особенными заклятиями, чтобы принять в себя его флюид и не изжариться заживо.
  Раньше инкубы не были так горячи. Этот - особенный, или он сам, Фабиус Ренгский, истончился, и не может уже выносить всей меры адского жара?
  Инкуб не умеет любить, но может брать. А когда берёт - отдаёт и себя всего. Такова суть привычного ему процесса соития. Там, в Аду, демоны ненадолго становятся одним целым друг с другом. Нелюди, что с них возьмёшь. Люди так не умеют. Люди любят, но предают и бросают...
  Всё ближе каменное крыльцо, винтовая лестница. И запах... Там кругом - его пряный волнующий запах.
  Пентаграмма вспыхивает, когда магистр переступает порог. Демон поднимает голову навстречу магу. Он тоже ждёт, думает, боится...
  Маг сбрасывает прямо у дверей одежду, на ходу читает заклинание и шагает к пентаграмме. Нагота стоит перед наготой. Страх перед страхом. Желание - перед желанием.
  Демон подаётся навстречу магу, но отшатывается в ужасе. По смуглому телу выступают бисеринки алого выпота.
  То, что происходит меж ними, порождено страхом, а не любовью. Инкуб надеется, наверное, что маг, удовлетворённый ласками, отпустит его. Маг же надеется, что инкуб не сумеет расплести сложную сеть заклятий и причинить вред его настоящему телу.
  Оба они - лгут. Или - не оба?
  Фабиус оглядывается - ему кажется, что мутное балконное стекло строит ему рожи.
  Лишь он. Только он - лжёт!
  Демон - любит его, как умеет. В чём может быть его обман? Он-то не набивался в любовники к человеку. Он пленник, и хочет купить любовью свободу. И он не знает, что маг выпьет сущего до дна.
  Магистр Фабиус снова видит себя перед входом в башню.
  Вот он открывает тяжёлую дверь, поднимается по тёмной лестнице. Шагает уверенно: ему хватает света от узких окошек-бойниц между этажами.
  На третьем, самом верхнем этаже, он невольно замедляет шаг, прислушивается. В пентерном зале тихо, но магистр знает: демон здесь, он ждёт, ему больно и страшно. Он давится колючим холодным воздухом серединной земли, бьётся в скользких путах заклятий.
  Фабиус сбрасывает у порога одежду и делает шаг к пентаграмме. Дверь в зал остаётся приотворённой, слишком душно.
  Маг сразу упревает от жара, исходящего от инкуба, серый мрамор холодит босые ступни. Демон оставляет попытки вырваться из пут заклинаний, поворачивает голову. Глаза его - словно подёрнуты пеплом и уже не вспыхивают.
  На миг их чувства соприкасаются, и маг понимает - демону холодно.
  Ещё один шаг. Пальцы нащупывают канавку пентаграммы. Огонь, что течёт по ней, тоже холоден, и Фабиус замирает на долю мгновения. Но и остановиться уже не может.
  Инкуб поднимается ему навстречу. Путы ослабевают на нём. Он всё ещё надеется, что маг удовлетворится и отпустит его. Глупец.
  Фабиус улыбается и открывает объятья. На считанные мгновения демон и человек сливаются, растворяются друг в друге. Маг становится чуть-чуть демоном, инкуб - слегка человеком. Жарко... Как же жарко!
  Долго продлиться такая связь не может. В висках у Фабиуса стучит всё сильнее. Ему плохо, он задыхается. Ему кажется, что кровь его - горит!
  Он уже горел так раньше, но каждый последующий раз - всё больнее. Бессмертие стоит дорого. Для обоих. Маг терпит, сколько возможно, и разжимает объятья, отшатываясь.
  Инкуб без сил опускается на пол. Он ещё не понимает, как коварны люди. Он берет в себя так много холода, что взамен вынужден отдать весь свой жар. Вместе с жизнью. Он не умеет иначе и не способен удержаться, сливаясь с Фабиусом до самого дна.
  Маг с трудом выравнивает дыхание. Он вобрал в себя средоточие огня сущих. У него - получилось!
  Он улыбается и делает шаг к одежде. Демон дрожит от холода и усталости в своей холодной клетке. Скоро он ощутит, что силы его на исходе. Что холод сковывает его члены, делая их хрупкими и ломкими. Тогда он попытается отомстить. И, умирая, сумеет освободиться на то самое длинное мгновение, когда был одним целым с коварным человеком. Но найти его не сумеет, и молния поразит фигурку на алтаре.
  Истратив последние силы на месть, тело демона провалится в небытие. Пентаграмма покроется пеплом, и можно будет собрать щёточкой то, что осталось от сущего и ссыпать в глиняный горшок. Авось, пригодится.
  Фабиус тянется за одеждой, вздрагивает от холода и почти просыпается. Но тут же снова видит, как в зеркале воды появляется магическая башня. И молния ударяет в алтарь!
  На алтаре сгорает фигурка человека, тело инкуба в пентаграмме вспыхивает и превращается в пепел. Обряд завершён. Связь разорвана!
  Маг просыпается окончательно: в холодном поту, с беззвучным криком на губах. Он знает, что означает сон. Инкуб ищет его! Он тот, кто сумел вырваться из небытия! Он где-то рядом! Он жаждет мести!
  
  Фабиус поднялся до света оттого, что продрог. Оно и немудрено - иней лежал на траве.
  Он растёр руками лицо и, чтобы согреться, побрёл на поиски спутанных лошадей. Маг понадеялся на юного демона, а тот уснул, пригрев своим телом лекаря, и кони ушли к ручью.
  Вернувшись с лошадями, магистр не нашёл ни остатков костра, ни спутников. Он выругался, обозвав себя беспамятной вдовой, чем и разбудил Хела.
  Морок с ложбинки тут же спал, и маг понял, что память его не подвела, это демонёнок прикрыл место ночёвки хитрым мороком. Выйдя из-под пелены заклятья, маг сам попал под его действие. Удивительный феномен...
  Фабиус с любопытством взглянул на демонёнка, раздумав его ругать.
  Путешественники поели холодное - в утренней сырости звуки и запахи готовящейся еды разнеслись бы слишком далеко - и тихонечко выбрались на тракт. И поехали, желая застать караулящих в самое сонное предутреннее время.
  
  
  

Глава 26. В огне и тумане

  
  
'О мёртвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды'.
   Хилон из Спарты
  
   Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Дорога на Ренге.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 22-й.
  
  Дорога вильнула, и впереди показался частокол из обтёсанных стволов молодых сосёнок. За ним и скрывался знаменитый в этой части тракта придорожный трактир 'Под соснами'.
  Обустроен он был как небольшая крепость, и маг решил, что в самом трактире его ждут меньше всего. Ну кто бы, почуяв капкан, дуром туда и полез? Вокруг полоса мощного бора: казалось бы, оборотись в волка да беги? Но Фабиус решил порадовать коней овсом, позавтракать горячей кашей, а, может, отведать и жаркого из дичины с картошкой и луком. Ангистерн стоял на солончаке, картошка там почти не росла, и маг здорово по ней соскучился.
  Они подъехали, оповестили о себе криком:
  - Эй, хозяева!
  Но трактир словно бы спал. Тяжёлые ворота были заперты, вроде, по раннему утру, но не было и первых дымков, и звуков.
  Магистр насторожился:
  - Эй! - закричал он ещё громче.
  Сырой воздух далеко разнёс голос, но более не случилось ничего. Не захлопали за забором двери, не засуетились слуги.
  Маг нахмурился, подъехал к воротам и дёрнул створку. Она легко поддалась, и маг увидел в расширяющийся проём распахнутые двери выстуженного двухэтажного пятистенка с нарисованной на вывеске сосёнкой, пустую коновязь.
  - Людей здесь нет, - прошептал Хел, шумно вдохнув воздух. И добавил. - Живых - нет.
  - А мёртвые? - спросил магистр.
  - Вон там, за конюшней, - Хел сощурился, всматриваясь сквозь деревянные дворовые постройки. - Целою кучей лежат.
  - Значит, нас ждали. И ждали - сегодня, - подытожил маг.
  - Забор высокий, и ворота крепкие, - Саймон тоже разглядывал трактир. - Может, займём оборону внутри?
  Маг покачал головой. Он перебирал амулеты в седельной сумке, повторял про себя формулы заклятий, пользоваться которыми приходилось редко. Фенрир ощутив его напряжение, нервно переступал и фыркал.
  - Да! Мы остановимся здесь! - сказал магистр громко, словно бы обращаясь к лесу. И кивнул Саймону на кобылу.
  Тот не торопясь проверил подпругу и вдруг резво вскочил в седло.
  Магистр тронул коленями жеребца, и тот ударил с места в галоп.
  Нет ничего лучше для скачек, чем дорога в сосновом бору сухой осенью. Скрываться не было смысла, и Саймон с гиканьем понёсся следом, а Хел - просто пропал, растворившись в холодном тумане раннего утра. Он решил, что вернее будет переместиться привычным демону способом.
  Как только кони преодолели некую неведомую черту, земля под их копытами вспухла и метнулась вверх пылью, словно скакали они по полю высохших грибов-дождевиков. Тут же раздались хлопки, кое-где взметнулся вверх и огонь. Но Фенрир был привычен к колдовским передрягам, а кобылицу Саймон направлял прямо за ним, ориентируясь на чёрный круп, хорошо видный даже в поднявшейся кутерьме из пыли, дыма и колдовского огня.
  Но вот кони миновали некую 'следовую полосу' и 'разрывы' прекратились. Но светлее не стало. Пропала лишь пыль, но небо потемнело уже, тучи сгущались на нём.
  - Держись меня! - крикнул маг.
  Саймон старался держаться. Однако первая тварь выскочила из-под копыт именно его кобылы.
  Тварь была чёрной, летучей, но не крупнее лошади. Какого-то особенного облика у неё не было - она то расползалась в пространстве на манер ковра с зубами вместо бахромы, то собиралась в комок, и тогда зубы торчали на ней в неописуемом беспорядке. По контуру тела твари ещё пылал адский флюид, значит, явилась она прямо из Верхнего Ада.
  Маг обернулся, что-то крикнул на полном скаку, и молния поразила бесформенное существо, гнавшееся Саймоном.
  Кобыла лекаря не выдержала новых потрясений и понесла, свернув с тракта в самую чащу. Фабиус вынужден был направить Фенрира за ней, перегнать, заморочить, накинуть магический аркан, утянуть на протоптанную лосями тропу, а потом и на старую вырубку.
  Маг бывал в этом лесу. Память услужливо подсказывала обходные пути, чтобы не попасть в бурелом или заросли папоротника над валежником, где легко можно переломать лошадям ноги.
  Чем дальше в лес, тем больше становилось вокруг беглецов чернильных адских тварей. Бесформенные создания вылуплялись, порой, с чпоканьем прямо из-под копыт, и магистр едва успевал метать молнии в самых наглых.
  К счастью, твари тоже оказывались сильно дезориентированными неожиданным перемещением на землю. Они вцеплялись ненасытными пастями во всё вокруг, не гонясь ни за кем конкретно.
  Не хватало их маленького умишка? Или умения вызвавшего их мага, беса, чёрта? Какая уже была разница?
  Многие чёрные зубастые комки или полотнища впивались в сосны и начинали исступлённо грызть дерево. Одна погналась за поднятой с лёжки косулей. В высоте две или три гоняли между стволов обезумевшего от страха дятла.
  Шум, треск, крики перепуганного лекаря... И вдруг всё стихло.
  Полоса бора кончилась, впереди показался неожиданно алый просвет в ветвях. Маг ещё не понял, почему алый, когда Фенрир, совершив головокружительный прыжок через оставленное лесорубами кострище, вынес его из леса. И маг узрел, что впереди - сплошная стена колдовского огня!
  Фенрир встал как вкопанный, и Фабиус едва не вылетел из седла.
  - Стой! Саймон, стой! - закричал он.
  Но измученная кобыла уже выскочила из зарослей и сама застыла, растопырив ноги и выпучив глаза. Следом за ней из леса вылетела чернильная тварь и, наконец, настигла животное, обрушившись на его круп и впившись всем, что имелось.
  Лошадь закричала как человек, Саймон кубарем скатился с неё и, сначала на четвереньках, потом прыжками понёсся к магистру.
  Из леса вылетела ещё одна тварь но, вместо того, чтобы довершить дело первой, обрушилась на неё же. Перемазанная кровью кобыла, с разодранным крупом вырвалась и, крича, понеслась прямо в огненную стену, не видя уже ничего от ужаса и не в силах остановиться!
  Огонь поглотил её!
  Из леса раздался зловещий хохот и полдюжины разодетых в человеческие одежды бесов вывалились из кустов, махая магистру: 'Иди, мол, сюда! Пора тебя, глупый человек, поучить уму-разуму!'
  Магистр шёпотом разговаривал с Фенриром, успокаивая и завораживая его, чтобы конь не боялся огня, что ввергал в ужас даже самого мага. Он медленно потянул повод, понуждая Фенрира развернуться к преследователям. Заворожённый конь уже не видел двух чёрных бесформенных тварей, остервенело терзавших друг друга, не ощущал горячего ветра от огненной стены, только странный запах ещё беспокоил его. Твари, вывалившиеся в мир людей прямиком из Ада, пахли его испарениями.
  Раздувая ноздри, Фенрир всхрапнул и, понуждаемый магом, двинулся прямо на бесов.
  Маг крепко взялся левой рукою за амулет на шее и вытянул вперёд правую. Он готовился произнести сложное заклятие, воссоединяющее живое со своим источником. По логике магистра, это должно было низвергнуть бесов обратно в Ад.
  - Bene placito! - провозгласил он.
  И Земля действительно разверзлась перед ним... Но бесы не провалились. Напротив, из мерцающей огненной дыры полезли новые твари. Тяжёлые и шипастые, как на границах Гариена. Словно огромные камни на толстенных ногах поползли они неспешно прямо на магистра. Вместе с тварями из пролома повалили дым и испарения. Ещё сильнее запахло серой.
  За спиной вскрикнул Саймон, не сумевший сдержать ужаса. Фенрир затряс головой, маг закашлялся, задыхаясь.
  Адские звери надвигались с урчанием и хрустом. Их нелепые зубы торчали из пастей как попало. На землю капала дымящаяся слюна. Сухая трава вспыхивала.
  Фенрир попятился, и маг спиной ощутил жар колдовского огня. Того, что тем более не даст живому пощады.
  Отступать было некуда.
  - Finis! - крикнул он.
  Лапа ближайшего чудовища пошла трещинами, обваливаясь на ходу. Но это совершенно не помещало ему выпустить из брюха ровно такую же лапу.
  Тварь оскалилась. Из алой пасти с клыками, способными раскалывать булыжники, в лицо магистру дохнуло смрадом. Сердце его молоточками застучало в висках. Он сжал магистерский камень и приготовился продать свою жизнь подороже, утащив вместе собой в Преисподнюю как можно больше нечисти.
  
  И тут Фабиус вдруг кожей ощутил - что-то изменилось. Нет, бесы не исчезли, и жар не стал меньше, но словно бы ослабла натянутая струна. Бесы тоже почувствовали это: их лица исказились страхом.
  Потом Фабиус услышал за спиной щелчок, вроде щёлканья пастушьего кнута. И жар ослаб, а возник... раздражённый голос... Борна?
  - До библиотеки сходить нельзя!
  Фабиус вздрогнул. Похоже, за спиной у него и в самом деле объявился инкуб.
  - А ну, прочь! - рявкнул он на тварей.
  Переднее чудовище распахнуло рот, словно им оно и слышало, подалось назад и осело на хвост.
  - Порочь пошла, скотина!
  Борн вышел из-за спины магистра. Он был в шикарном кожаном колете и таких же кожаных штанах. Вместо рубашки из-под колета торчала кольчуга самого тонкого плетения. Похоже, Борну надоело губить людскую одежду.
  Шагнув к передней твари, инкуб небрежно хлопнул её по морде, пробормотав себе под нос что-то вроде: 'Домой пошла'.
  Тварь неуклюже попятилась, наступила на нерасторопную соседку сзади. Та с визгом ретировалась к пролому, смешно подбирая толстые ноги.
  Другие адские страшные звери стали похожи теперь суетою на дворовых собак, не сразу узнавших хозяина. Одни униженно ластились к Борну, другие спешили сбежать и рухнуть обратно в бездну.
  Хуже всего пришлось бесам: те-то были наделены ещё и разумом, что предполагало некий ответ. Они жестикулировали, перешёптываясь. Борн смотрел с усмешкой. Потом, не дождавшись слов провозгласил:
  - Прочь, идиоты! Вы бы сначала покумекали, что получите, если выбесите меня!
  Он обернулся, посмотрел на Фабиуса, покачал головой.
  - Пошли уж, коли явился, - сказал он.
  И стена огня опала, открыв Кособокий холм над Неясытью. Всего в часовом переходе был мост, ведущий на остров Гартин. Впрочем, остров было прекрасно видно и отсюда.
  Фабиус подъехал к сидящему на земле Саймону, протянул ему руку, помогая взобраться позади себя на коня.
  Фенрир, ничуть не удивлённый, ступил туда, где недавно ещё бушевало пламя. Коню было легко - он всё ещё находился под действием заклятия, наложенного на него Фабиусом.
  
  Пламя камина казалось настоящим. Как и тяжёлые покровы шатра, и массивные кисти, перевитые золочёным шнуром, что поддерживали поднятым полог. Маг успел коснуться толстой ткани, прошептать заклинание, рассеивающее морок... Но шатёр не исчез. Как и звуки ветра, хлопающего пологом, и запах жареного мяса.
  Как сумел демон поставить шатёр на крутом склоне холма, ещё можно было предположить, но откуда он взял настоящий камин, украшенный изразцами, с высокой трубой, с коваными решётками, где переплетались кресты и трилистники? Откуда натащил крепких дубовых кресел, стоявших вокруг массивного стола? Да и как всё это стояло, когда должно было сползти по склону вниз?
  А откуда взялась на столе половина жаренного на вертеле барана? И из какого погреба Борн украл вино?
   Маг уже не мог спрашивать о таких пустяках. Он упал в кресло, поднял руку с бокалом в ответ на тост Борна.
  Тот уже восседал в таком же кресле, на той половине стола, что вся была завалена древними фолиантами, переплетёнными в кожу и ткань. Одну из книг он открыл и осторожно листал, боясь, видимо, прожечь пальцами страницы.
  Саймон встал за креслом Фабиуса, ни в какую не желая садиться за стол. Низшее сословие привыкло крепко держаться за предрассудки, маг же не видел ничего крамольного в том, чтобы устроить лекаря рядом, на краю стола.
  Он не брезговал слуг, а вот обсудить что-то с Саймоном ему даже в голову не приходило. Он готов был заботиться о нём, быть к нему добрым и платить покровительством за услуги.
  Магистр вспомнил и про Хела, но тут же выкинул эту мысль из головы. Мальчишка был в безопасности, чего не скажешь о них самих, а Борн легко мог услышать думы Фабиуса.
  Магистр переключился на вино. Он не боялся захмелеть. После пережитого ему трудно было представить то количество выпитого, что сумело бы затуманить ему мозг.
  Он отхлебнул. Вино оказалось молодым, терпким, но бодрило и будило голод.
  Магистр вырезал баранью лопатку, умело орудуя кинжалом. Отрезал шею, предложив её хозяину шатра, как самый лакомый кусок. Борн улыбнулся вполне благосклонно. Тогда Фабиус надсёк по хрящам несколько рёбер для Саймона, отломил их, протянул за спину.
  Мясо Саймон принял, но непонятно было, полезет ли ему кусок в горло после скачек наперегонки с нечистью. Фабиус предложил ему и вина, но лекарь с ужасом отказался. Может, был слаб, может, увидел в нём какой-то страшный сатанинский эликсир. Но маг помнил страсть Борна к простому человеческом напитку. И выпил ещё один кубок без опаски.
  Борн с явным сожалением отложил книгу, тоже глотнул вина и понюхал баранину. Фабиус же сразу вцепился зубами в лопатку. Он плохо завтракал утром, потратил много сил, а вонючие твари стали для него минувшим и аппетита не портили.
  Лопатка брызнула жиром, ароматное мясо само проскочило в глотку. Барашек был молодой, майский.
  Фабиус с наслаждением прожевал и поднял глаза на демона:
  - Ну и зачем ты устроил здесь эту ловушку?
  - Я? - удивился Борн. - Стену я сотворил, лишь для того, чтобы не лезли досужие.
  - Не хотел пускать меня домой?
  - Не тебя. Прочих, - Борн, поморщился, потыкал ножом свой кусок, отрезал немного, положил в рот и зажмурился. - Чудесно! - провозгласил он, и это относилось к баранине. - Да, я караулил тебя, маг, но замечтался в библиотеке. Ваши библиотеки - это что-то потрясающее! Признаюсь, я и раньше проявлял к ним интерес. Но за эту неделю я узнал о мире людей больше, чем за всю свою жизнь.
  Он отрезал ещё баранины, густо посыпал перцем.
  - А мелочь эта свиномордая, неблагодарная... Ты спас их, а они решили, придурки, что всё наоборот...
  - Почему это я их спас? - удивился магистр.
  - Договор, маг. Книга приняла твою игру и поверила тебе, - пожал плечами Борн. - Но Книга - всего лишь страж договора. Её можно обмануть. А если Договор вдруг действительно закачается... Там масса оговорок, но нарушить можно всё, что угодно, если как следует постараться. Я надеюсь, что барбросвин Анчутус нагрешил здесь довольно, и никто в первом круге Ада не распознает...
  - Обмана? - усмехнулся Фабиус. - Так я и знал, что Алекто похитил не он!
  Борн только хмыкнул и отрезал ещё кусок бараньей шеи.
  Маг, орудуя зубами и кинжалом, тоже отправил в рот изрядный шмат мяса. Значит, догадка, мелькнувшая у него, была справедливой. Борн использовал Фабиуса, чтобы солгать Пакрополюсу, оговорить несчастного беса.
  - Ну не такой уж он и несчастный, - усмехнулся в такт его мыслям Борн. - Сожрал префекта, правил от его имени городом, придушил троих титулованных магов. Много что ли у вас, в Серединных землях, действительных магистров? Ведь я изучал этот вопрос. Редко где хотя бы по два на провинцию, чтобы один мог подменять или учить другого. Все прочие - в Гариене, караулят тех же торков, чтобы не пёрли из пролома.
  - Торками зовутся звери, что напали на меня возле стены огня?
  - Угу, - промычал Борн. И, прожевав, добавил. - Добродушнейшие создания.
  - А зубы им такие зачем?
  - Питаются паразитами, что окукливаются в остывающей лаве. Дробят её зубами, глотают, вместе с мелкой, но сладкой начинкой. Переваривают, что возьмёт двухкамерный желудок, где щёлочь и кислота по очереди обрабатывают съеденное. А остатки - извергают обратно. Когда-то вы называли их 'асфальт'.
  - Асфальт? Что это? И что значит 'когда-то'? Разве было иначе?
  Борн усмехнулся невесело.
  - А как же? - и видя недоумение магистра, добавил. - Только не говори мне, что ты сам не читал людской истории!
  - Читал, - пожал плечами магистр. - Но не помню там никакого асфальта. Что это? Некий период в сношениях с тварями ада?
  Борн нахмурился.
  - Некий продукт химических реакций. Вряд ли ты это поймёшь, хоть и маг.
  Фабиус хмыкнул.
  - Куда уж мне. Я даже на помосте не разгадал твоей игры. Только сейчас понимаю, что это именно я обвинил несчастного беса в краже Алекто. С твоей подачи, но именно я. Ты, верно, не смог бы соврать Пакрополюсу?
  - Не смог бы, - Борн с усмешкой качнул головой и деланно рассмеялся. - Но согласись, я аккуратно раскладывал карты и был весьма убедителен?
  - Тем не менее, ты меня использовал: глупого самонадеянного человечка! - констатировал магистр.
  Борн развёл руками и кивнул. Он вытер жирные ладони о матерчатую салфетку и швырнул такую же через стол Фабиусу.
  - Это бес, он враг тебе? - спросил тот, наливая ещё вина.
  Был ли магистр раздражён или потрясён сейчас? Да ничуть. Всё это - давно отболело. Вот если бы Борн рассказал эту историю тогда, когда в Ангистерне после той страшной кровавой ночи встало солнце, и маг оказался один в опустевшем доме префекта. Когда он метался из угла в угол, пытаясь осмыслить, что же произошло? А сейчас...
  Сейчас мир и порядок были восстановлены уже. В Ангистерне - восстановлены. И инкуб переключился на его родной Ренге. Ну что ж...
  Фабиус прекратил ток мыслей, чтобы не раскрывать своих намерений и пристально взглянул на Борна: так ли ему просто читать мысли, особенно если нет внутренне произносимых слов?
  - Расскажи уже теперь, дело-то прошлое? Почему ты сокрыл имя настоящего похитителя Алекто? Это один из бесов, что гонялись за мной сейчас? Может, кузнец, ставший новым префектом? Ты передал ему власть над провинцией?
  Борн удивлённо воззрился на мага.
  - Кузнец? Что за кузнец? - он помутнел глазами, видимо, всматриваясь в прошлое. - Это... Это даже не бес. Зачем? Я не понимаю тебя, маг!
  - Да и я не понимаю тебя! - Фабиус насытился, но не подобрел, а озлился.
  Он думал, что вся эта история закончилась, наконец. Инкубы, постоянный страх смерти или ещё более жуткого пленения души, на которое, в Аду, говорят, способны. И вдруг вся галиматья началась сначала - тайны, загадки, обманы!
   - Зачем ты явился сюда, инкуб? - маг вытер лицо, отшвырнул салфетку и поднялся из-за стола.
  Стало тихо, лишь Саймон шумно дышал за плечом магистра.
  - Ну? - Фабиус в упор уставился на Борна. - Чего это ты расселся на моей родовой земле?
  Инкуб сидел, нахмурившись. Он был гораздо сильнее мага, но ему словно бы вообще не приходило в голову, дохнуть жаром и испепелить уже эту человеческую букашку.
  Борн думал о чём-то своём, и думы мутили его глаза и застилали лицо.
  - Пойдём! - он вдруг вскочил и отпихнул стол в сторону, словно тот был не дубовый, а сплетённый из лозы. - Иди за мной!
  Шатёр взметнулся, пропуская его. Тяжёлая кисть едва не задела магистра по лицу.
  - Смотри! Смотри же!
  Борн сбежал вниз, остановился у обрывистого берега и указал на остров Гартин.
  - Видишь?
  Сначала маг не заметил ничего.
  Река текла себе, вспениваясь у камней и древних каменных опор развалившегося моста. Трава побурела уже, и птиц не было видно, верно, они улетели зимовать в более тёплые места... Что же смущало демона?
  Маг вглядывался и так, и этак и уловил наконец тонкую колдовскую пелену над островом.
  - Что это?
  - Он! - воскликнул Борн. - Он не желает никого пускать! Я не знаю, что с ним! И моей хитрости не хватает разрушить сеть так, чтобы не причинить вреда тому, кто её сплёл!
  - Но кто? - удивился магистр и ощутил, как сердце упёрлось ему в ключицу, отозвавшись болью в левой руке. - Кто может быть там, на МОЁМ острове?
  Борн тяжело дыша уставился вниз, и прямо на прибрежном песке вспыхнул огонь
  - Я покажу тебе, маг. Смотри в огонь! Смотри же! Ты знаешь, я плохо умею лгать!
  
  И Фабиус смотрел так напряжённо, что слёзы выступили у него на глазах. И увидел самый верхний, пентерный, священный зал собственной колдовской башни. И пылающую пентаграмму на его полу. И жирандоль с сорока свечами. И различил в пылающих отсветах пентаграммы своего сына Дамиена. Он был в короткой кольчуге и в плаще, больше подобающем воинам. Мальчик смотрел в пентаграмму, и глаза его пылали, как у демона.
  
  
  

Глава 27. Только в огне

  
  
'Если цель - спасение души, то цель оправдывает средства'.
  Основатель ордена иезуитов Игнатий де Лойола
  
   Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Магическая башня на острове Гартин.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 9-й.
  
  - Смотри на меня, демон! - голос ломок и юн.
  Юноша высок и крепок: мерная кольчуга сидит на нём, как влитая. Он тёмно-рус, поверх кольчуги - чёрно-алый, подбитый куницей, плащ, на ногах - мягкие кожаные сапоги. На шее... Амулет, называемый 'via sacra' или святой путь. Довольно неприятный, но стальной, а это срезает для потусторонних половину его веса.
  Тяжёлое, смуглое тело демона возится в очертаниях пентаграммы, пылающей на гранитном полу магической башни. Это инкуб: он черноглаз и черноволос, пугающе красив, даже пот его пахнет заморскими пряностями. Руки и ноги демона растянуты по углам заклятьями, но голова подвижна, он оглядывается. Глаза горят, словно угли.
  Впрочем, униженное положение демона позволяет ему видеть лишь стены из чёрного шерла, что отражает магические атаки, тяжёлые, прокопченные балки стрельчатого потолка, да жирандоль с сорока свечами. Ибо сорок - число властвующего человека.
  Юноша полон любопытства и трепета, но старается хранить высокомерие. Пленника он разглядывает, борясь с холодком у сердца. Потаённо прислушивается: не застучат ли по винтовой лестнице магической башни сапоги отца. Старый маг ранним утром покинул город, обещав вернуться через сорок восходов. Но желания и дороги людей переменчивы, потому юный маг немного трусит.
  Башня, однако, молчит, даже если внимать ей колдовским слухом. А если слушать так, как это делают молоденькие оруженосцы или белошвейки с тонкими локонами вокруг нежных ушек, то с улицы и вовсе не протечёт ни звука. Таково одно из заклятий старого мага, противника скотского рёва и людской болтовни. Юноше кажется иногда, что отец просто боится мира. Особенно, когда он повторяет: 'Желание каждого - обрести Вселенную, но Вселенная рано или поздно торжествует над всеми!'
  Отец часто говорит запутанно и непонятно. Юноша знает, что рано или поздно каждый становится землёй. Но ведь сначала смертные проживают очень разную жизнь? Так стоит ли каждый день начинать с напоминаний о бренности?
  Демон издаёт рёв, больше похожий на жалобный стон. Мышцы его подрагивают в попытках нарушить колдовские путы, по напряжённому горлу пробегает судорога, потом ещё одна... Наконец вырывается натужное:
  - Чего-ты-хочешь?
  - Тебя, - заявляет юнец и скользит глазами по распятому телу, не стесняясь его наготы.
  Демон для юноши не более чем животное. Мы же не задумываемся о том, почему свиньи в хлеву не носят штанов?
  Юный маг успокаивается постепенно. Всё вокруг знакомо ему. Он считает себя экспертом по смуглым точёным телам инкубов. Он знает, что таковые уже отдавали отцу жизненную силу здесь, в верхнем зале магической башни.
  Парень тоже хотел бы обрести могущество. Но отец пока не разрешает ему испить настоящей власти над миром живых, неживых и мёртвых, заставляя упражняться абстрактно, ухаживать за магическими предметами, изготовлять зелья и учить наизусть колдовские книги.
  Юный маг ощущает себя, порой, музыкальной шкатулкой, которую то и дело заводят медным ключиком, дабы услышать что-нибудь из впечатанного намертво. Хотя бы из того же 'Словаря демонологии':
  '...где есть тело - там есть дыхание. Твоё тело есть вдох, а тело инкуба - есть выдох. Обрети его выдох - и ты обретёшь энергию, недоступную миру смертных. Душа демона будет питать тебя, пока он не истает в пентаграмме...'
  Рецепт силы так прост. И на пути только одно препятствие - родной отец, якобы желающий добра. Моложавый, стройный, подвижный в свои сто шестьдесят шесть. И даже доказавший, что и семя его...
  Юноша ёжится от воспоминаний. Он вырос без матери и сразу же, как спросил о ней, была ему открыта тайна её мучительной смерти. Как и невозможность долгой любви и постоянной связи для настоящего мага.
  'Ибо! - тут отец всегда поднимал обезображенную химерой кисть левой руки и тыкал пальцем в небо, или в потолок башни. - Во время соития человек потеет, а так же открывает доступ к слюне, доступ к волосам, доступ к крови посредством царапин и укусов, доступ к семени. И в совокупности мы имеем потерю флюидов - самых ценных частиц тела, с помощью которых враг сможет сотворить с тобой всё, что пожелает. А врагу легче принять облик самого близкого для тебя человека'.
  Но пока у юноши нет никаких врагов, кроме занудных колдовских книг, а желать всё равно имеет право только отец.
  Горы томов, переплетённых в телячью кожу, что должны быть выучены, растут перед кроватью юного мага. Но самые главные книги ещё впереди, те, что не позволено даже выносить из башни. Именно в них сокрыты главные секреты магического мастерства, которое сделает его таким же великим, как и отец. Но и таким же старым и мёртвым внутри! Зачем ему тогда вечная жизнь?
  Под длинным пологом кровати Киника лежат совсем другие книги: о рыцарях и прекрасных девах, о мужестве, чести и бесчестии, о волшебных странах и ратных подвигах. Если о них узнает отец...
  Капля расплавленного воска срывается с потолка, юный маг вздрагивает.
  Тут же рябь пробегает и по коже демона, словно по шкуре норовистой лошади, зрачки его вспыхивают адовым огнём, разрастаясь на всю ширину радужки, а белоснежные зубы обнажаются в оскале. Но юноша больше боится отца, чем пленника, и злость демона даже развлекает его.
  Инкубы беззащитны в пентаграмме. Они могут лишь корчиться, исполняя приказанное, когда отец предаётся с ними похоти, удовлетворяя свои извращённые желания. Застань он подсматривающего юнца...
  - Кто-ты? - звуки сливаются в яростное шипение.
  Если забыть про адов огонь, у инкуба такие глаза, словно он тоже способен страдать и думать. Но это - морок, один из любимейших демонами. Инкубы не разумны и не имеют души. Только их жизненная сила суть ценность для магов, эфирный движитель, способный питать человека, словно напиток богов, продляя жизнь, веселя кровь и оберегая от тягостных размышлений.
  - Разве тебе положено знать имя вызвавшего тебя? - ехидничает юнец. - Он знает, как нужно разговаривать с демонами. - Чтобы нам было нескучно общаться, ты можешь называть меня 'Киник'. Но это, разумеется, не имя. Ну, а как я могу называть тебя?
  - Аро, - кривится, но выдыхает демон.
  В отличие от юного мага, он солгать не может.
  - Прекрасно! - провозглашает назвавшийся Киником.
  Он подходит к магическому столику, чьи витые медные ножки только и доступны взору демона.
  Там юноша долго держит паузу, перебирая невидимые предметы, а потом берёт в руки... нечто. Шаг, и демон может видеть, что в руках у юноши резная шкатулка морёного дуба.
  - Подчинишься ли ты сразу? Или попробуем это? - Киник роется в шкатулке и демонстрирует пленнику добычу - простенький с виду деревянный абак. - Как ты полагаешь, Аро, глубокие ли ожоги оставит на твоей нечеловеческой плоти рябина, выросшая на могиле девственницы?
  Демон кривится, но глядит, не мигая.
  - Злишься? - Киник старательно, по-взрослому, лепит маску удивления. - Учти, в этой шкатулке есть средства от самого стойкого упрямства. Вот кровяная яшма, называемая так же 'гелиотроп', она выпивает рассудок. А вот ошейник из шкуры кошки, служившей вместилищем для беса... - юноша запускает руку в шкатулку и внимательно смотрит в сузившиеся зрачки пленника. - Я убедителен, Аро?
  Демон лишь тяжело дышит. Глаза его похожи теперь на остывающие угли - красный зрачок почти исчез в чёрной радужке.
  - Отлично! - Киник делает шаг к пентаграмме, а сам думает, что 'радужка' смешивает многие оттенки в глазных яблоках человека, и лишь у демонов всё многообразие - чёрный да алый. Однако и их глаза дышат: то порастают алым сквозь черноту, то сужаются до малого обиталища огня.
  Киник в задумчивости стоит над инкубом, и лишь потом вспоминает про шкатулку. Идёт поставить её на стол. Абак он на всякий случай захлёстывает вокруг запястья.
  Возле стола юноша снимает плащ, небрежно роняет его под ноги.
  - Зачем-тебе? - спрашивает демон, наблюдающий за его приготовлениями.
  - Ты не поверишь, но я - ученик своего отца, - задумчиво произносит Киник. - Меня с детства готовят в маги, целыми днями держат за книгами в четырёх стенах...
  - И-не-разрешают-брать-в-руки-меч? - подсказывает демон.
  Киник наигранно хохочет. Он знает, что Отца всех демонов называют так же отцом лжи. И потому дискутировать с демонами бессмысленно и даже опасно... Но... ведь отец говорит с ними? Они не выйдут уже из пентаграммы, а значит, их ложь заранее лишена своих ядовитых зубов?
  - Да, Аро, - снисходительно кивает Киник. - Я знаю магов, ведущих дружбу с мёртвым железом, но отец не из их числа. Да, он исследует новые амулеты, вроде вот этого... - юноша касается шестиугольной звезды на груди. - Но мало им доверяет. Не питай надежд, видя на мне кольчугу. Башня защищена кровью жертвенных быков, убитых перед её основанием и замурованных в фундамент. Их черепа ещё не сгнили.
  Демон знает, что древние заклятия сильней его слабой магии. Сейчас они тянут из него последние силы. Глубже этой боли он удерживает пока лишь средоточие жизни. Но это - кувшин для пленившего его мага.
  - Зачем-тебе-владение-мечом? - спрашивает он едва слышно.
  Ему не очень-то легко даже дышать в колдовской башне.
  - Хочешь предложить мне умения воина? - смеётся Киник. - Нет, Аро, я не ленивый бездельник, неспособный учится по гравюрам. Мечом я владею неплохо. У меня нет лишь возможности открыто показать это. Даже кольчугу я надеваю, только оставаясь один. Я не смею огорчить отца тем, что хочу подвигов и путешествий. На виду у всех - я смиренный ученик мага. Но в нашем городе хватает сыновей младших вассалов, искусных уже к моим годам в убивании железом. Они...
  Взгляд юноши затуманивается. Он смотрит на обнажённое тело демона, его могучую мужскую плоть, такую пугающую даже когда она спит, и его охватывает жар возбуждения.
  - Они смеются надо мной, - бормочет он одними губами. - Кличут девчонкой. Говорят, что даже поломойка не пойдёт со мной, ибо в магах нет мужской силы. Ведь отец смог зачать меня, лишь разменяв полторы сотни лет! Они не понимают, что у магов есть более важные дела! Не понимают, насколько я выше любого из них! И каждого могу заставить служить мне - хоть гением своим, хоть умом! Но я... Ты должен научить меня магии телесного огня, инкуб! Чтобы они смотрели на меня и видели то, что покажется им самым великим!
  - Я-могу-взять-тебя, - соглашается демон.
  - Ты что, оглох? - зло интересуется Киник. - Это я буду брать тебя, как захочу!
  - Я-беру-всегда! - красные глаза снова вспыхивают.
  Демон измучен страхом, давлением стен, чужим воздухом, застревающим в горле, но то, что предлагает юнец - непостижимое нарушение договора между миром и иномирьем.
  - Ты в этом уверен? - холодно интересуется Киник и поправляет абак на запястье.
  В другой руке у него словно бы само собой возникает крохотное рубиновое распятие.
  - Я-беру-всегда! - демон рычит, но сияющее распятие заставляет его вжиматься в гранитную плиту пола.
  Бьётся он тщетно. Иная реальность не выпускает изменившееся тело. Аро стонет: он был готов на смерть, но не на искажение сущностного.
  Киник колеблется. Он даже себе не сумел признаться, почему смех приятелей так больно ранит его. Мало ли девственников среди младших сыновей графов или баронов? А уж про юных магов-подмастерьев и говорить нечего. И на внутреннем дворе городской крепости смеются над многими юнцами.
  Проблема не в самом Кинике, а в его могучем отце. В отце, уважаемом и боготворимом юношей до того дня, пока любопытство не заставило его наблюдать за любовными забавами старого мага. Киник знал, что именно объятия инкубов дают отцу силу и молодость. Но не ожидал узреть, как великий маг сам терпит надругательства нечистых!
  Вспомнив о подсмотренных грехах отца, юноша начинает мелко дышать, и пот выступает над его верхней губой. Мужчине не пристало! Его идеал - возвышенная любовь к прекрасной леди! Пусть и на одну страшную колдовскую ночь, как это положено магам!
  Киник шагает к пентаграмме, развязывая кожаную верёвочку мягких замшевых штанов.
  - Извини, красавчик, но в этот раз брать будет моя очередь. Или... - он улыбается и сморит в зарево глаз Аро. Очень красивых глаз, обрамлённых мягкими иглами ресниц. - Или я распущу абак, и ты будешь глотать рябиновые бусины по одной!
  - Я-беру-всегда! - тело демона дёргается в магических путах, из глаз течёт мерцающая красноватая влага, слишком похожая на человеческую кровь.
  Вряд ли это слёзы, но сердце юноши отзывается на миг. Он прикрывает глаза, чтобы не терять настроя... И снова видит пред мысленным взором униженную позу отца! Смех сверстников ударяет его в грудь, словно горсть мелких камней.
  Киник, не открывая глаз, поднимает руку в жесте заклятия подчинения:
  - Здесь беру я! Я здесь главный! И ты призван сюда служить мне! Прими же соблазнительную позу, как положено тебе по рождению инкубом!
  - Я-инкуб-а-не-суккуб! - рычит демон, внутренности которого раздирает заклятие, усиленное абаком.
  Он пытается противиться. Пентаграмма начертана старым магом. Юнец не тот, кто пленил инкуба в неведомом этому мире!
  Но силы неравны: в руках Киника могучие амулеты. Только глаза демона сопротивляются на искажённом лице, а тело подчиняется юному магу, выворачиваясь в униженной позе.
  Юноша делает шаг в пентаграмму и опускается на колени перед инкубом, безвольно открытым для ласки или насилия.
  Киник боится, что в первый раз не сумеет совладать с собой, ведь, понуждаемый отцом к наукам, он едва находил время щупать в тесном коридоре служанок. Но запах чужого пота ударяет в ноздри, жар заливает тело юноши, и он уже дышит также тяжело, как и пленник.
  - Ты-будешь-наказан, - еле слышно шипит демон.
  Киник смеётся и уверенно кладёт руки на удивительно нежную кожу смуглых ягодиц Аро, вдыхает всей грудью его волнующий запах.
  Инкуб не справляет естественных надобностей. Он пахнет корицей и полынью. Тело его так бархатисто, что хочется гладить и целовать самые укромные места.
  Киник ощущает, как ноет его мужское естество. Он уже полностью уверен в себе. Чужое тело податливо и умело пропускает его внутрь. Кровь ударяет в голову.
  Но юноша всё-таки ученик мага. Он привычен к сдержанности и аскезе и не торопится двигаться.
  - Скажи мне, как я тебе нравлюсь? - улыбается Киник, наслаждаясь униженной позой демона. - Ну? Что ты обычно говоришь, когда бываешь с мужчиной?
  Голова Киника кружится от неведомой раньше узости и вседозволенности в насилии над другим.
  - Инкуб-может-только-брать! - еле слышно бормочет демон.
  Киник смеётся и снимает с запястья абак.
  - Это самообман, Аро. Или ты хочешь проверить, как обжигают эти бусины? Говори же мне о любви! Возбуди меня!
  Демон молчит. И умирает сейчас дважды. Даже освободись он теперь, иномирье не примет его назад.
  Киник кладёт абак, вытянув бусины по ложбинке гибкого позвоночника, и конвульсии боли обеспечивают юному магу желанное движение.
  Когда наслаждение захватывает юношу целиком, он вдруг становится тысячей птиц, проникает разумом на вершины гор и к корням воды. Самые отдалённые уголки людских сознаний открываются ему! Он даже видит отца, скачущего на коне сквозь дремучий лес. Отец вернётся нескоро. У Киника ещё много дней желанной свободы!
  Юный маг поднимается с колен. Фигура в пентаграмме снова распластана на спине, словно ничего и не было. Лишь из рун, выдолбленных в каждом из пяти углов пентаграммы, сочится голубоватый дым.
  Киник громко смеётся, и стены башни отвечают ему эхом. Инкуб кажется теперь не таким огромным и могучим, и весь он, словно бы, подёрнут пеплом.
  Это правильно. Его жизненная сила будет перетекать теперь день за днём в жилы назвавшегося Киником. А когда демон истает весь, месть иного мира настигнет куклу из тряпок, которую юноша нарёк и посадил на маленький алтарь под крышей.
  Снова молния ударит, как покажется горожанам, в башню колдуна и взметнётся на миг чёрное пламя, пожирая куклу. Вот и всё. Отец всегда делает так.
  Киник одевается, собирает оброненные амулеты: абак лежит слева от пентаграммы, распятие - справа. В какой-то миг страсти он уронил их и стал беззащитен. Будь демон посильнее...
  Юноша чувствует вдруг, что грудь его наполняется жаром, кровь давит на сердце, заставляя его содрогаться. Приходит мысль, что отец будет отсутствовать не так уж долго, и следует поторопиться в погоне за близкими наслаждениями нечаянной свободы.
  Ещё не понимая самого себя, Киник подхватывает отцовскую шкатулку и одну из запретных книг со стола. У тяжёлых дверей, окованных медью, он оглядывается. В глазах Киника на миг вспыхивает и исчезает образ сорока свечей, и огонь окрашивает его зрачки нестерпимо алым.
  
  
  ***
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Дорога на Ренге.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 22-й.
  
  Магистр Фабиус закрыл глаза. Слёзы текли по его лицу. Он не должен был так беспечно проводить сложные обряды, напугавшие ребёнка, не должен был уезжать так поспешно. Он виноват сам!
  Разве думаем мы, как дети поймут наши взрослые забавы? Мы стремимся, чтобы они не унизили нас своими детскими глупостями, но сами можем унижать их безжалостно...
  - Что с ним сталось потом? - прошептал он едва слышно.
  Но инкубу и не требовались слова. Он и так знал, о чём будет вопрос.
  - Твой сын нарушил обряд, - ответил он тихо. - Душа его умерла. Но средоточие огня Аро наполнило его тело. В твоей башне 'душа' инкуба томится сейчас в теле твоего сына. Она не может вернуться в Ад, там не примут её "голой". Если же она случайно покинет тело - тело тоже умрёт.
  - Как могло случиться такое? Этот демон...
  - Аро не был ещё провозглашён демоном. Он был слишком молод, глуп и неопытен. Его средоточие огня ещё не подчинилось Договору с Сатаной, иначе бы он просто погиб. И тогда в башне тебя ожидал бы сейчас монстр без души, ибо то, что сделал человек, тоже было необратимо. Я не знаю, сможем ли мы их разделить. По крайней мере - я не смогу.
  - Тебе-то какое дело! - огрызнулся магистр и посмотрел в глаза Борна, которые при его словах буквально вспыхнули.
  И отвернулся, моргая. Слёзы спасли его радужку от ожога.
  Он долго молчал. А потом спросил:
  - Выходит, ты знал всё это с самого начала? С самой первой нашей встречи?
  Борн тяжело вздохнул и не ответил. Чего отвечать, когда и так всё ясно?
  - Но почему ты не сказал мне этого раньше? - воскликнул Фабиус.
  - Но как?! - вскрикнул инкуб. - Как я должен был сказать это тебе? - он поник плечами. - Как я мог заставить человека поверить демону? Я старался понять, в чём твоя логика, чтобы убедить тебя, но я так и не понял. Всё вышло случайно...
  - А этот спектакль с Алекто? Он тоже нужен был лишь для того, чтобы я тебе поверил? Так это ты украл её?
  - Кого? - удивился Борн, словно позабыл уже всё, что было с ним в Ангистерне.
  - Алекто? - переспросил маг уже с сомнением и прикрыл глаза ладонью.
  Смотреть на Борна не было никакой возможности, внутри демона всё пылало.
  - И зачем бы мне сдалась эта взбалмошная кошка? - Борн отвернулся и помотал опущенной головой.
  - Но тогда... кто? И как она оказалась потом в Ангистерне?
  Борн медлил с ответом. Потом снова покачал низко опущенной головой: мол, откуда я знаю?
  Но маг уже и не смотрел на него. Он думал о Дамиене. О том, что заставило сына вызвать демона? Ведь ничего же не предвещало? Или это он был так слеп?
  - Если бы знать заранее... - пробормотал он. - Но что же с Дамиеном? Выходит, это он заперся на острове? Верно, решил, что всего лишь оборотился в демона? Что же вышло из него теперь, инкуб?
  - Я не знаю! - огрызнулся Борн. Плечи его напряглись. - Знаю одно - видеть он не желает никого!
  
  
  

Глава 28. Только в дыму

  
  
"Вашими словами вы не обманете ребёнка; не слова ваши будет он слушать, но ваш взор, ваш дух, который обладает вами".
  В. Одоевский
  
   На земле и в Аду, день 22-й.
  
  - И что мы теперь будем делать? - тихо спросил Фабиус.
  Демон и человек долго ни о чём не говорили. Сидели молча на холодном ветру спиной друг к другу. Колдовской огонь погас. Короткий день осенний умирал, и красное солнце низко висело над Неясытью.
  Фабиус глядел на остров Гартин, где угадывался силуэт магической башни, Борн смотрел в воду. Временами она вскипала бурунчиками, кое-где всплывала сварившаяся рыба. Сначала один за другим - два гольяна, потом сорожка...
  - Это я хотел бы спросить у тебя, - вздохнул инкуб. - Ты - человек, люди - хитры и изворотливы. А я... Хочешь, я испепелю реку? - он вскочил в порыве, но не повернулся к Фабиусу, опасаясь обжечь его взглядом. - Я могу многое, маг. Но я не знаю, что делать с мальчиком, так и не ставшим взрослым.
  - Это моя башня. Она подчинится мне, - пробормотал Фабиус, вглядываясь вдаль. - Так или иначе, я в состоянии...
  - Мы не должны причинить ему вред, - перебил инкуб. - Это...
  Плечи Борна вздрогнули, и Фабиус понял, о чём он подумал. Сын - это тоже было всё, что у него осталось. Пусть даже это был взбрендивший подросток, нарушивший то, чему его учили... Хотя... Нарушил ли что-нибудь Аро?
  Борн качнул головой.
  'Тем хуже, - подумал Фабиус. - Значит молодой инкуб ещё и невинная жертва. Какая нелепость: демон - невинная жертва...'
  - У меня тоже никого нет, кроме сына, - сказал он.
  - А Алисса? - спросил инкуб.
  - Алисса? Она...
  Фабиус старался ни о чём не думать, но подозрения были сильнее рационального в нём. Он сразу же вспомнил, как спускался по лестнице, оставив женщину с инкубом...
  - Ты идиот, - сказал Борн. - Ты же мог спросить у неё? Ты же не хуже меня различаешь ложь?
  - Я не смог поверить, что она... Что она не смогла бы...
  Фабиус задохнулся от радости, боли и раскаяния.
  - Люди злы, глупы и не любопытны... - пробормотал инкуб. - Но - плохо ли это?
  Наверное, чувства его были резче. Ещё одна рыбёшка, кажется, ёрш, всплыла кверху побелевшим брюхом.
  - В первый раз вижу, чтобы уху варили в реке, - невесело усмехнулся магистр.
  - Ты уверен, что мы сможем проникнуть в башню? - Борн глянул искоса. - Так, чтобы он не сумел... Но и не пострадал?
  - Сможем, - просто ответил Фабиус. - Я строил её тогда, когда даже не думал, что заведу детей.
  Он оглянулся, вспомнив про Саймона. Демоническое зрение, услужливо подсунутое Борном, дало ему возможность увидеть, что бедный парень спит прямо на земле, под символической защитой шатра. Силы оставили лекаря. Рядом лежала так и не съеденная баранина.
  - Прежде, чем мы пойдём с тобой в башню, я должен позаботиться о них всех. - Маг кивнул в сторону шатра, но имел в виду гораздо больше судеб, связанных с его судьбой: - Я готов отдать жизнь, если это поможет нам разделить мальчиков. Но сначала я хочу быть уверен, что мой маленький мир как-то проживёт и без меня.
  - Хорошо, - кивнул Борн. - Я позабочусь о них.
  Фабиус знал: врать инкуб если и умеет, то очень скверно.
  И действительно над спящим Саймоном тут же возник тяжёлый плащ, подбитый волчьим мехом. Борн был наблюдателен и знал уже, что людям тоже холодно осенью в этом странном Серединном мире, пусть он и родной для них. Родственники бывают порой весьма негостеприимны.
  - Смотри! - позвал Борн.
  Фабиус проследил за его взглядом и ощутил, как восприятие снова понеслось с головоломной скоростью, преодолевая пространство. Но теперь рядом был Борн, и сознание Фабиуса не пустилось бессмысленно блуждать, а следовало за его взглядом. Они пронеслись над лесом и с высоты птичьего полёта увидели Ангистерн.
  Город уже засыпал. На улицах были слышны крики патрульных, фонарщики гасили свои огни. Только на Ярмарочной ещё пылали факелы, освещая то ли собрание именитых горожан, то ли представление заезжих акробатов.
  Борн, а вместе с ним и Фабиус, опустились ниже и проникли в покосившуюся хижину у реки. Старая ведьма Заряна устраивалась там ко сну на своём сундуке.
  - Она, похоже, лишилась сына, - сказал Борн. - Саймону трудно будет быстро утолить открывшуюся в нём страсть к путешествиям.
  - Я мог бы взять Заряну к себе на остров, - предложил Фабиус.
  - Ей трудно будет расстаться с родным ей маленьким миром. Рыбаки любят её, она нужна им.
  - Я обещал ей крепкий тёплый дом, что убережёт её в зиму. Не очень большой, чтобы не искушать соседей. И такой же небольшой доход.
  - Я могу сделать тёплым и этот дом. Тепло - несложная магия для демона, рождённого в огне. Токи земли чуть поднимутся здесь. Пожалуй, станет теплее и вода в реке.
  - Рыбы от этого не убавится, - кивнул Фабиус. - А я напишу новому префекту и попрошу назначить Заряне содержание от городской казны. Объявлю, что беру её сына в обучение. На случай моей смерти его возьмёт Грабус, он не откажет мне в такой просьбе.
  - Решено, - кивнул Борн. - Эти дела мы закончим в башне. А что Алисса?
  Они незримо проникли в дом префекта, уже обросший новым крепким забором, но ключницы там не нашли. С большим трудом, блуждая по многим узким улицам, демон и маг отыскали её в восточной части города, в маленькой коморке, в доме из тех, что обычно сдают в наём.
  
  Алисса тоже готовилась ко сну. Она расчёсывала волосы, распустив их по плечам. Девочка-служанка, которую ключница, видимо, прихватила из дома префекта, уже спала в углу на соломенном тюфяке, уложенном прямо на пол.
  - Новый префект не взял их в свой дом, - констатировал Борн.
  - Если я погибну, ты перенесёшь Алиссу на остров, - приказал маг. - Я завещаю ей всё, что у меня там есть. Если же останусь жив - вернусь за ней сам.
  - А как они проживут зиму? - хмыкнул Борн.
  На постели Алиссы вдруг начали появляться серебряные дигли: один другой третий...
  - И меди добавь, - подсказал Фабиус. - Опасно иметь слишком много серебра. Где ты достал его?
  - В доме префекта, конечно. Префект должен заботиться о слугах.
  Фабиус усмехнулся.
  - Остался конь, - подсказал Борн. - Но как только я проникну в башню, мы призовём на остров Саймона, а уж он хозяйского коня не забудет.
  - Хорошо, - согласился Фабиус. - Остальные распоряжения я отдам после. Сейчас же...
  Он встряхнулся, давая сознанию вернуться в тело, потом протянул вперёд руку, словно хотел коснуться последних отблесков солнца, купающихся в Неясыти.
  - Мост, - произнёс маг негромко.
  И сияющая паутина побежала над водой, обрастая призрачным рельефом.
  - Каких не создавай защит, этот мост сам приведёт нас в средний зал башни. Там я обычно читаю или ставлю научные опыты. Не особенно магические, скорее, связанные с естеством вещей. Этот приём прогулок через реку древен, как моя первая пижама, - Фабиус чуть усмехнулся. - Ещё мой учитель гонялся за мною с лозой, мечтая узнать, что за иллюминацию я устроил над спальней учеников. А я всего лишь водил приятелей в соседний кабак.
  - Почему у такого простого колдовства нет преград? - удивился Борн.
  - Потому что маг здесь не имеет цели совершить что-либо. Мы всего лишь идём пьяные с прогулки домой...
  Магистр смотрел на засыпающую реку, а видел перед глазами картинки из своей юности, как шагают, шатаясь, нетрезвые студиозусы магии по ажуру колдовского моста.
  - Мост светится. Мальчик узнает о нас, - сказал Борн.
  - А зачем нам прятаться? - удивился Фабиус. - Своего бы я всё-таки высек сейчас, не сумей он погибнуть!
  Маг ухитрился-таки удивить этой фразой Борна. Тот поотстал, размышляя, не потерял ли Фабиус рассудок от горя и магических напряжений? Борну казалось, что он научился уже немного понимать людей, но магистру удалось сейчас перечеркнуть всё его самомнение. Или маг врал? Но - кому? Не себе же?
  Борн вздохнул и с опаской вступил на солнечное кружево моста. Удержит ли такой демона?
  Мост выдержал. И Борн медленно пошёл вслед за Фабиусом, осторожно ступая и с любопытством разглядывая то, что открывалось ему внизу.
  
  ***
  Алисса переплетала на ночь волосы, когда ощутила, как что-то шлёпнулось позади неё на постель.
  'Мышь!' - подумала она, но не взвизгнула, конечно, а лишь отстранилась слегка.
  И тут же последовал ещё один почти невесомый 'шлепок'.
  'Праздник у них сегодня, что ли?'
  Она нагнулась неспешно, положила у кровати гребень, сняла с ноги башмак на простой деревянной подошве и обернулась. И тут же на одеяло прямо из воздуха вывалилась третья серебряная монета.
  Алисса вскрикнула бы, но задохнулась от страха. А монеты продолжали падать. Вслед за серебром появилось три медных глея, потом снова в воздухе возник серебряный дигль и плюхнулся на одеяло.
  'Уж лучше бы семейство мышей!', - подумала ключница, роняя башмак в подол, соскальзывая задом подальше от странного явления и зажимая рот рукой, чтобы не разбудить спящую девочку.
  Наконец монеты перестали валиться на одеяло. Алисса поняла, что сосчитала их чисто механически - девять диглей и семнадцать глеев. Если по два дигля отдавать в месяц за комнату, а один тратить на самую необходимую еду - хлеб, лук и вяленую рыбу, хватит на три зимних месяца. И ещё останется медь. Да и она, наверное, сумеет наняться в служанки, а если повезёт, то и в экономки.
  А ещё... Ещё можно утром пойти к Торговым воротам и нанять за три или четыре дигля лошадь и повозку. И глей-другой приплатить за возчика покрепче.
  И ехать за НИМ!
  От этой мысли Алисса сразу забыла про страх и подскочила, ступив разутой ногой мимо башмака, который выпал у неё из подола. Деньги прислал Фабиус, она поняла это сердцем!
  Женщина бросилась к сундуку, где были уложены её пожитки, что удалось унести из дома префекта: пара серебряных кубков, два хороших городских платья, крестьянские юбки из грубой шерсти, колючие, но добротные и тёплые, тяжёлый зимний плащ - самое нужное в дороге. Вот только у Белки, девчушки, что она забрала с собой, иначе бы её просто выгнали на улицу, не было плаща и тёплого платья. Алисса хотела перешить ей из своего, но теперь времени нет, и придётся потратить немного денег, чтобы купить ей хотя бы плащ.
  Это ничего, денег хватит. И еды в дорогу много не понадобится - Белка клюёт, как птичка, а она... Сможет ли она есть?
  Сатана, и у тебя есть белые дни!.. Фабиус думал о ней, он беспокоился, как она проведёт зиму...
  Алисса засмеялась и тут же заплакала. Когда Фабиус уезжал - он был так отстранён и озабочен, словно совершенно позабыл о ней. Она же... Она утешала себя тем, что слишком много бед свалилось на него, что целое стадо столичных магов, которое он вынужден был водить по городу, отнимало и ум, и силы.
  Фабиус и вправду делал то, что не сделали бы и пятеро. Он защитил от магистерского правосудия взбунтовавшийся город. Изгнал крещёных и не допустил распространения глупых слухов о сошествии на землю неведомого 'бога'. Распределил беженцев по соседним провинциям. Понятно, что он слишком... безмерно устал!
  И вот пришло утро, когда магистр Фабиус собрался домой. Алисса проводила его, даже не заплакав. Плакала она только по ночам, во сне, когда становилось совсем уж невмоготу. И вот теперь невыплаканные слёзы вылились в явь. Она рыдала молча, стоя над сундуком, и лишь отворачивала лицо, чтобы слёзы не мочили тёплое шерстяное платье.
  Белка заворочалась на своём тюфячке, забормотала что-то неразборчивое. В доме префекта её держали за дурочку, но Алисса знала, что наивная деревенская глупышка просто слишком загостевалась в мечтах. Верно, и сейчас ей снились рыцари и добрые маги. Где она видела добрых магов? Вот разве что - одного?..
  Женщина всхлипнула, вытерла слёзы подолом ночной рубахи и принялась увязывать в узел платья.
  
  ***
  На острове уже спали. Лишь со стороны кухни тянуло ароматным дымком, видно, кухарка загрузила в коптильню домашние колбаски.
  Фабиус сглотнул, было, слюну, но потом ему вдруг подумалось, что именно так же сглатывает и Борн, ощутив особенно 'нагулянную' душу, и аппетит у него пропал совершенно. Интересно стало лишь то, какие души особенно возбуждают у демона голод - грешные или безгрешные?
  Идущий сзади Борн шумно фыркнул.
  'Не подслушивай!' - захотелось крикнуть магистру.
  И тут же он подумал: а каково же в Аду, где каждый сумеет вот так?..
  - Не каждый, - усмехнулся за спиной Борн. - Но и ты гонишь и гонишь себя по лестницам наук, чтобы хоть как-то защитить свои секреты.
  - Наук?
  - Я много изучал и Ад, и Землю.
  - Это делало тебя менее уязвимым?
  - Как и тебя здесь.
  - Разве? - удивился маг.
  - А что выделяет тебя из толпы черни, как не знания?
  - Деньги, быть может? - подсказал Фабиус. - А у вас в Аду есть деньги?
  - У нас есть карты, - сказал Борн, поразмыслив немного. - Карты выгоды.
  - Никогда не слыхал о таком, - усмехнулся Фабиус.
  - Радует, что такой титулованный и учёный маг постиг Ад не до самых глубин, - пошутил Борн.
  Мост стал снижаться, и они замолчали, вглядываясь вниз. Было темно, но демон в темноте видел, пожалуй, даже лучше, чем на свету, а магистр знал на острове каждое дерево, каждый камень, и это тоже помогало ему ориентироваться.
  - Что это? - демон указал на высокий каменный столб, торчащий из реки.
  - Никто не знает, - отмахнулся магистр. - Говорят, что это опоры древних мостов, но разве бывают такие огромные мосты?
  Маг искал глазами кусты сирени. Чем уж они привлекали его - он и сам не знал. Просто хотелось увидеть привычные с ранней юности зелёные ветки. Пусть и не цветущие, но и не уронившие ещё листья. Сирень эта сохраняла ярко-зелёную листву часто до самого снега. Каждый слуга на острове знал, что кусты сирени - любимое место магистра Фабиуса, где он любит стоять, наблюдая, как стрижи носятся над Неясытью.
  Кустов Фабиус, однако, не узрел, как ни вглядывался вниз. Маг даже приостановился. Получалось, что на месте кустов пышно разрослись теперь поздние хризантемы с мелкими цветами. Неужели Дамиен велел выкорчевать кусты и посадить эту дрянь? Но - зачем? Уничтожить любимое место отца? Он... так стыдится его? Не хочет вспоминать?
  Фабиус покачал головой, споря со своими же мыслями. Да, мальчик сумел подсмотреть за обрядом, который отец проводил над инкубом. Это было шесть лет назад. Дамиену едва минуло тогда десять. Он, наверное, так впечатлялся, что вообразил себе невесть что...
  Да и что он мог вообразить? Опыта у ребёнка не было тогда даже в отношениях более привычных, маг понимал, что потрясти может и то, что дети наблюдают, порой, между отцом и матерью, а тут...
  Борн шумно вздохнул, и маг спохватился, вспомнив, что мысли его открыты. С другой стороны - что он может сокрыть здесь от демона? Тот видел всё сам.
  - Да, - сказал Фабиус вслух. - Я знаю, что виноват. Это было совсем не то, что можно показывать детям. Ты должен понять - сто пятьдесят лет у меня не было детей...
  - Я? - Демон молниеносно догнал его и тоже остановился. - Я должен понять? Что именно? Как может быть оценена мной мера людской глупости?!
  Он закрыл глаза, но сами веки его светились. Внутри же - бушевал огонь.
  - Ты, наверное, очень хотел убить меня, когда мы встретились в доме префекта? - пробормотал маг.
  - Я и его хотел убить, - сказал инкуб сквозь зубы. - И когда я увижу его сейчас - я захочу убить его снова! Но я знаю, что внутри человеческой оболочки - мой! Мой мальчик!
  Магистр тяжело вздохнул.
  - Мне очень жаль, - сказал он. - Но мальчик такой же твой, как и мой. Идём же!
  И они уже молча прошли последнюю треть моста. И через балкон проникли на средний этаж колдовской башни.
  Мост потух, как только Борн ступил вслед за Фабиусом в круглую комнату. Там было всё так же, как его и оставил Фабиус. Только пахло затхлым, и серая бархатистая пыль лежала кругом.
  Увидев любимое кресло, магистр Фабиус сразу обмяк, ощутил усталость. Он открыл окно, схватился было за тряпку, приткнутую у подоконника, чтобы смахнуть пыль. (Он сам убирал здесь). Но демон, оглянувшись по сторонам, исчез, слегка насторожив магистра. Потом Борн проявился снова и предупредил:
  - Отдохни. Я теперь свободен перемещаться на острове и во вне его. Я найду, чем себя занять. На дворе ночь, тебе нужно выспаться.
  - Но ты же...
  - Не опасайся, я не трону здесь никого. И мальчика искать без тебя не буду. Судя по запаху - он на верхнем этаже башни. Пусть обвыкнется, поймёт, что мы не враги ему. В округе достаточно книг и пейзажей, чтобы меня развлечь. Если позволишь, я осмотрю и остров, будучи невидим для его людей.
  - Смотри, что уж...
  - А ты - отдохни!
  Фабиус нахмурился: он сразу хотел и пить, и убрать из себя отработавшую воду. Отлить можно было прямо с балкона, а вот раздобыть вина или хотя бы горячего травяного чая...
  Борн хмыкнул, и перед креслом мага появился маленький столик, сервированный большим глиняным чайником и двумя белыми обливными чашками.
  Маг взял одну. Чашка оказалась из белого фаянса, очень приличной работы, но не новая. Похоже, демон спёр её вместе с чаем прямо из дома купца или цехового мастера в соседнем Лимсе.
  - Выпей и ложись, - сказал инкуб. - Я предвижу, что завтра нас ждёт много забот.
  Маг задумчиво кивнул. Проведя Борна на остров, он 'пустил козла в огород', но мог ли он выбирать? Ведь если они и сумеют сделать что-то для мальчика, то только вдвоём. Борн силён, но Фабиус и в самом деле лучше понимает человеческую природу. Всё-таки он наблюдает людей уже 166 лет.
  Фабиус налил чаю в две чашки, но инкуб уже испарился, и магу пришлось выпить обе. Потом он достал из стенного шкафа соломенный тюфяк, который не раз выручал его, когда бдение в башне затягивалось, улёгся не раздеваясь, накрылся плащом и скоро уснул.
  
  ***
  Примерно в это же время в Аду укладывался в тёплую лаву старый Пакрополюс. Он уже не мог спать на горячих камнях, как было принято у демонов, да и не спать, что было принято ещё больше, он тоже уже не мог. Его древние кости требовали прогрева. И Пакрополюс погружался в лаву на многие часы, а потом будил себя горячей чашечкой яда. И вот тогда он мог ещё казаться бодрым и суетным, как какой-нибудь двухтысячелетний.
  Да, демоны бессмертны. Но они - изнашиваются.
  Не от тела это идёт, нет. Сама природа их ветшает, если внутри не горит и не брызжет желаниями неуёмное средоточие. Если нет планов на тысячелетия, задумок и игр, интриг и обманов, бессмертный сам не замечает, как становится брюзглив, неповоротлив. Кожа его постепенно теряет тургор, глаза тускнеют, волосы покрываются белым налётом. Это и есть здешняя седина.
  И вот, глядишь, иному едва миновало пять тысячелетий, а он готов уже рассыпаться в прах. Не смерть караулит его, но бесцельность, не умирает он, а ветшает, но, впрочем, какая разница?
  Пакрополюс и не понимал, что история с похищением Алекто постепенно возвращала его к жизни. Ветшал-то он безболезненно, тихо, а бодрость приходила теперь с болями в костях и в голове. Такова была плата за возвращение в шумный и страстный поток жизни.
   Сейчас он был утомлён, но и удовлетворён расследованием.
  Анчутуса доставили в темницу, бес не сознался пока, но был так дрожащ и пришиблен, что понятно было - до объявления вины остались считанные дни, а, может, и часы. И тогда живая книга адских договоров снова откроется и зачитает запись о соблюдении законов Ада. И равновесие, закачавшееся в эти дни, снова станет незыблемым. И будет избран новый правитель Верхнего Ада.
  А что если?..
  Тут Пакрополюса бросило в дрожь не хуже мелкого беса. Ведь это он послужил орудием исполнения договора? А что если именно его и выберет правителем конклав демонов? Но ведь он так немощен? Хотя и мудр - тоже! А на диете из лучших душ он смог бы...
  И тут раздался наглый и резкий стук в самые чувствительные глубины мечтаний Пакрополюса.
  'Прочь!' - взревел он мысленно.
  Но, вопреки его желанию, перед глазами вспыхнул белый прямоугольник: карта выгоды, уступленная чертям! Он обязан был впустить посетителей! Иначе и быть не могло: карта горела перед его глазами!
  Старый демон, кряхтя, выбрался из лавы и отряхнулся, чтобы принять незваных гостей.
  Их было двое: вертлявые кудрявые черти с маленькими рожками.
  - Что надо? - максимально недоброжелательно осведомился демон.
  Одну карту выгоды черти уже потратили. Может, позабудутся, начнут его улещать и потратят ещё?
  Но черти только захихикали наперебой. Были они как братья-близнецы, и демон совершенно не мог вспомнить, те ли это черти, что чинили магическое зеркало? Впрочем, все черти демонам обычно кажутся на одно лицо.
  - Ты должен уступить нам победу! Мы желаем, чтобы это мы разоблачили похитителя Анчутуса! - начал, повизгивая, чёрт, что стоял справа.
  - Это наша победа! - поддакнул левый. - У нас ещё пять твоих карт, и мы меняем победу на одну из них!
  - Победа не может стоить так дёшево! - взвыл разозлённый Пакрополюс.
  - Победа - это выгода, - начал правый чёрт.
  - Выгода одна! И победа - одна! - поддакнул левый.
  - А ну, прочь! Вы мешаете мне спать! - взревел Пакрополюс.
  Если бы черти не сгинули, им пришлось бы потратить ещё одну карту. Таковы уж эти карты выгоды - что разбудить старого беса, что заставить его пойти на попятную, что помешать ему стать правителем Первого круга Ада - для них было вполне равновесно.
  И черти сгинули, ибо были жадны почти как люди. А Пакрополюс прямо-таки ощутил между ушами тяжесть короны.
  Раз черти так скачут - значит, его шансы совсем не призрачны! Неужели не зря шутила его матушка, что достав маленького сына из лавы, нашла золотой самородок у него во рту?
  
  
  

Часть V. Rebis

  
  
   []
  
  
   Ребис - он же философский камень, магистерий, эликсир философов, жизненный эликсир, красная тинктура, великий эликсир, пятый элемент - в описаниях средневековых алхимиков некий реактив, необходимый для успешного осуществления превращения (трансмутации) металлов в золото, а также для создания эликсира жизни.
  Ребис - это уравновешенная тройственность, он одновременно является как Марсом - мужчиной, Венерой - женщиной (как любящие супруги в счастливом браке являются единой плотью), так и их ребёнком, совокупленном в себе самом со своими родителями (алхимический инцест). Ребис - это совершенный человек, Адам-Кадмон, соединяющий в себе оба пола, как первый человек в Эдемском саду до разделения человека на мужчину и женщину.
  
  
  

Глава 29. Всё не так, как выглядит

  
  
Знаменитое высказывание Плиния Старшего гласит якобы, что 'истина в вине'. На самом деле, у фразы есть продолжение 'а здоровье в воде'. В оригинале 'In vino veritas, in aqua sanitas'.
  
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ренге, остров Гартин.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 23-й.
  
  Магистру Фабиусу не снилось ничего. Он всего лишь сомкнул на мгновение веки, и тут же ему померещилось, что солнечный луч заглянул в башню.
  Маг поднялся, разминая затёкшую левую руку, (вечно, что ли, мучиться теперь от яда химеры?), подошёл к приоткрытому окну, откуда тянуло мокрым холодом, выглянул наружу. Узрел, что солнца ещё никакого нет, но небо уже посерело; что ночью было тепло для осени, и иней не лежит на траве у реки; и что сирень он вчера не рассмотрел в темноте, а она буйно зеленеет на своём привычном месте у мостков. Мостки он сделал для себя сам, чтобы стоять по утрам и смотреть в бурную воду.
  Фабиус должен был бы обрадоваться ошибке с сиренью, но тяжело вздохнул. И ощутил некоторое теснение в груди.
  Мальчик тоже не спит, понял он, вдруг. Не спит и так же беспомощно смотрит в окно. Будучи в глубине сознания демоном, он чует, что Борн, отец его, тоже проник на остров. Он силён и могущественен, а ум мальчика беден. Ему известны лишь адские правила мира. Тело человека тоже даёт ему мало подсказок, хоть и сохранило инстинкты.
  Мальчик растерян и напуган. Он не знает, что теперь делать.
  Всё это промелькнуло в уме мага, как бы само собой. Он с удивлением осознал, что никогда раньше не испытывал такого вот, сходного с озарением, чувства.
  Фабиус с сомнением покачал головой, вернулся к креслу, допил холодный чай.
  Следовало предпринять нечто. То, что не напугает мальчика, а поможет поговорить с ним и определиться, как спасать его дальше.
  Вот и Борн тоже ждёт от мага решения. Он также далёк от понимания, как и юный демон...
  Демон ли? Как его теперь называть: ребёнка, ставшего невесть кем?
  Ещё немного, и Дамиен официально вошёл бы во взрослый возраст и... скорее всего, погиб бы, совершив невозможное.
   А если бы выжил?..
  Тогда уже сам вызов инкуба грозил ему изгнанием из сообщества магов, если бы об этом стало известно Магистериуму!
  Также погиб бы и Аро, юный инкуб, будь он взрослым, вступившим уже в Договор с Сатаной демоном. Искажённое заклятие выпило бы его средоточие и развеяло в мире.
  Но Дамиен не был магом, а Аро не был признан, как демон.
  'Дети... Как тяжело нам с ними, а им с нами', - подумал маг.
  
  Магистр, нарочито топая мягкими 'конными' сапогами спустился по лестнице и вышел во двор.
  Тут же он услыхал до времени отрезанные звуки: во дворе истошно заорал петух, словно его согнали с насиженного места, возмущённо загалдели куры.
  - Ой же хорёк побёг! - донёсся из курятника детский голос.
  Тут же одна собачонка подала голос, другая... Маг не любил пустой беготни, и все они сидели на привязи, что необычно было для этих мест.
  На шум выбежала упитанная кухарка, и, увидав магистра, вывалила из подола на землю духовитые кукурузные початки, парившиеся в печи всю ночь. Куры с ликованием набросились на дармовщину, а она застыла, не в силах вымолвить ни слова.
  - Ну что ж ты, Малица, так расповадила кур? - весело спросил маг.
  А гори всё адским огнём! Он был дома, и он был жив. А сын... Если он, Фабиус, в силах вернуть мальчика, то дойдёт до самого Сатаны!
  Кухарка всплеснула руками и побежала было в свою пристройку, но вернулась с полпути, начала причитать вокруг мага, едва не хлопая крыльями, что та курица:
  - Да как же так? Мы уж не чаяли! Откуда же вы? Где конь ваш?
  - А вот за конём пора бы послать, - пробормотал магистр. - Буди-ка конюхов, Малица. Пусть съездят к Косому холму за Фенриром.
  - Так ведь нет выезда с острова, - испуганно пробормотала кухарка.
  - Нет - значит, будет, - пожал плечами маг. - Буди слуг. И блинов бы горячих, да колбасок, что ты повесила вчера в печь, да вечерней сметаны!
  И маг улыбнулся.
  А Кухарка вскрикнула и побежала, потряхивая немалыми телесами, к чёрному входу в 'гражданский' дом магистра, притулившийся слева от башни, где жили по привычке и дозволению хозяина все холостые слуги.
  - Приехал! Приехал! - кричала она отрывисто и сипло, на манер чайки, что залетали иногда по реке к Гартину.
  Маг же легко и упруго пошёл к мосткам, спускающимся к реке. Ему хотелось умыться ледяной водой Неясыти. А, может, и окунуться в неё с головой с дороги! А что?
  Вёрткие долгохвостки улетели уже зимовать, и только шум воды разносился теперь по окрестностям.
  Маг скинул пропотевшую одежду, с сомнением прошёлся по неструганым доскам, посмотрел в воду, серую и тусклую по осени. Положено было сделать утреннее омовение и помолиться, но ему совершенно не хотелось сегодня следовать положенным ритуалам. Ломал ли он что-то в мире, нарушая привычный порядок вещей? А если даже и ломал - то почему - нельзя?
  Фабиус спрыгнул с мостков на каменистый берег: нырять с них не стоило, дно тоже было каменистым. И медленно пошёл в мертвенную осеннюю стынь, вздрагивая кожей, словно жеребец. Вода была чуть теплее льда, но магистру казалось, что она обжигает его.
  Маг знал: тело сейчас с удвоенной силой гонит застоявшуюся кровь, чтобы согреть его. Он ускорил шаг, насколько позволяли скользкие камни, и, войдя по пояс, собрался духом, окунулся и поплыл.
  А во двор уже спешили сонные, кое-как одетые слуги. Прачки, увидав, что на берегу лежит грязная хозяйская одежда, поспешили за чистой. Конюх, ругаясь, выбрался из сенника, где уснул вчера, отведав медовой браги. Теперь он не понимал, кто вернулся и откуда, лишь давил ручищами больную голову. Два молодых младших конюха заспорили, кому идти за конём. Оба боялись 'непроходимого моста' с Гартина на другой берег Неясыти.
  Маг выбрался, отряхиваясь, отжимая отросшую бороду, и слуги тут же поспешили к нему: прачки с рубашками, конюх - с оханьем и стонами, мажордом, всегда такой прилизанный и аккуратный - тараща глаза и клоча и без того растрёпанные баки.
  Уже сбегались и слуги помельче - мальчишки на подхвате, поломойки, огородницы, скотники. Многие же и просто спали ещё, хоть тот же кузнец. Беда была с этим магом и его забавами! Опять всех до света перебудил!
  Фабиус вытер лицо и волосы поданным полотенцем. Сгрёб бороду в горсть, прикидывая, не обрезать ли её тут же, но передумал. Надел чистую шерстяную рубаху, ещё пахнущую горячим утюгом, новые кожаные штаны. Строго глянул в сторону конюхов, но парнишки уже бросили спорить и вдвоём пошагали к мосту.
  Магистр с интересом смотрел им в след: неужели не пройдут? Но мост покорился легко, видно, прибытие хозяина острова в раз изломало всю его хитрую защиту.
  Из открытых дверей летней кухни пахнуло блинами. Маг быстро влез в сапоги и зашагал на запах, здороваясь по пути со всё подходившими слугами и служанками, ероша все подряд детские затылки. Сорвавшийся с привязи кобелёк шорника ужом вился у него под ногами.
  Маг вошёл в летнюю кухню, где всё ещё, по затянувшемуся осеннему теплу, накрывали на стол, и оглянулся.
  И увидел, что слуг во дворе больше сотни, считая детей. И осознал вдруг, что такая орава - всё-таки уже небольшая деревня, а поля и выпаса все за рекой.
  Как они жили здесь без него, раз остров отрезан был от провинции? Не голодали ли?
  Сомнения и страх впервые с момента приезда закрались в его душу.
  
  ***
  Борн не сумел провести эту ночь в библиотеках людского мира. Покой стал вдруг вреден инкубу: он слишком волновал его.
  Совсем недавно Борн не находил себе места, дожидаясь пока маг вернётся из Ангистерна. Оказалось, эти мучения были благом по сравнению с чувством полной безнадёжности, что охватило его теперь.
  Ещё полдня назад демон сторожил подступы к острову, ругал последними словами мага, что не торопился домой, читал и не думал ни о чём. Но вот заклятия и барьеры, охранявшие остров, сняты. Казалось бы - хватай то, что осталось от Аро и беги. Но куда?
  Борн публично объявил себя изгоем на людской площади. Ад больше не примет его, и неизвестно, примет ли сын.
  Впрочем, мальчик и так не смог бы жить в Аду... Или всё-таки оставался какой-то, пока неведомый шанс?
  Оставался? Да он же лжёт себе!
  Борн размышлял, зависнув в небе над островом, и медленно поднимался всё выше. Чувство отверженности само несло его прочь от Ада, но выходило, что и от земли.
  Он поднялся над островом, над провинцией Ренге, над облаками, над плоским миром людей, таким, каким он был нарисован на картах Магистериума.
  Инкуб прекрасно видел с высоты, что Серединный Мир гораздо больше магистерских картинок, но не это занимало его сейчас.
  Он смотрел, как дышит вода, как лежит земля, как тучи цепляются за вершины гор. Мир Серединный был прекрасен в своей полусонной подоблачной прелести.
  Сейчас Борн был мучим самим собой, как бывает мучим любой отверженный. Он проклял свой Ад, объявил себя изгоем его. Ему было больно, как не было больно даже тогда, когда он ощутил, что потерял Аро.
  Та боль - всего лишь обожгла, оглушила, разъяла внутреннее и внешнее. Он глох от неё и перестал ощущать всё, но и боль - тоже. Сейчас же естество его, до последней, самой маленькой клетки, ныло и пело внутри. Плакало и смеялось. И не было ничего звонче того смеха и горче тех слёз.
  Борн поднимался, пока холод не сковал его совершенно, и воздух не потемнел вокруг. Земля же сделалась совсем маленькой, и где-то там, внутри неё, едва угадывался Ад.
  Демон вдохнул, и ощутил, как пустота наполнила его до самых краёв.
  Готов ли он стать сосудом для пустоты? Или его всё ещё тянет вниз?
  Но что ждёт его внизу? Путь в Ад теперь заказан ему. Он один среди этих сумасшедших людей, диких, странных... Ждёт ли его хоть кто-то? Сын ли ему тот, кто спрятался в башне, защитив себя от отца неумелыми заклятиями?
  Не лучше ли вечный полёт? Он - демон, а демоны бессмертны. Он обледенеет, заснёт и будет странствовать вечно. И кто знает, возможно, ветер когда-нибудь донесёт его до другого мира, где он обретёт покой? А если нет...
  'Нет! Не-е-т!' - отдалось в пространстве.
  Демоны созданы для познания глубин Ада, но инкубам дана ещё и способность любви. А там, в холоде междумирья, есть ли место любви? Её суматошному смешному дыханию? Её красоте в уродстве? Её боли в радости?
  Страх вдруг сковал члены Борна сильнее холода. Страсти с удвоенной силой заполыхали в нём. Он выдохнул пустоту и устремился вниз. К жизни. К глупости. К ошибкам. Но и к теплу.
  
  Поленница возле дома опустела, но внутри летней кухни, простенькой, с земляным полом - жарко горел очаг. 'И дрова кончились, - подумал маг. - Срочно нужно посылать людей за дровами. Мальчик, верно, и не задумывался, что людям каждый день нужно есть, обогревать себя'. Насколько знал Фабиус, демоны могли десятилетиями обходиться без пищи. Взрослые демоны.
  Запах горячих блинов сбил магистра с мыслей. Слюна так и брызнула, наполняя рот. Кухарка, зная вкусы хозяина, вынутые из печи блины промазывала маслом, складывала стопкой и снова совала на угли. В этой же сковороде и подавала. И теперь блины исходили на столе жаром, заставляя магистра терять терпение, словно он - голодный мальчишка.
  Засунув в рот целый блин, маг, обжигаясь, закусил жирной сметаной. Хороша!
  Всё верно: сено для скотины успели завести на остров ещё до его отъезда. На небольшом острове и держали-то всего два десятка голов удойной пёстрой породы. И коровёнки лопали от пуза... Значит, было на острове и молоко, а вот с хлебом...
  - Много ли муки? - спросил магистр не очень разборчиво, жуя и жмурясь от удовольствия.
  Блины были в меру кислые, дырчатые, воздушные. Нигде не едал он лучше.
  Малица поднесла горячий медовый взвар с мелкими сушёными грушами и сделала вид, что вопроса не расслышала. Верно, она не хотела жаловаться магистру на странное поведение сына. Оно и понятно: не дело слуг обсуждать, как следует вести себя юному хозяину. Может, он и должен был провести все эти недели, запершись в башне, да так, чтобы огненные сполохи вылетали из окон?
  Магистр прочёл мысли Малицы по лицу, увиденное не обрадовало его, но губы улыбались сами собой. И он ничего не мог с этим поделать.
  Он справится, он всё приведёт в порядок. Сейчас же вызовет мажордома...
  Хотя, какой со старика толк, если обязанности казначея, экономки и даже начальника охраны маг исполнял сам? Так уж повелось с того дня, как он заложил здесь, на острове, башню и взял с собой только наёмных рабочих, что возили камни, да месили глину.
  Но постепенно на острове объявились один за другим конюх и кузнец, нужно же было кому-то обихаживать коня? А потом и кухарка с прачками, плотники, портниха...
  Маг был умел и неприхотлив в быту, но время шло, и он обрастал людьми, а вокруг башни строилась маленькая деревушка. И если в Лимсе, куда распространялось влияние Фабиуса, держал он и управляющего, и поверенного в делах, то здесь привык обходиться сам.
  Поев как следует, Фабиус вышел во двор, постоял, долго и пристально разглядывая узкие окна на верхнем этаже башни... И отправился разгребать накопившиеся дела, выяснять, что на острове не готово к зиме, сколько надо успеть подвести хлеба, дров...
  Саймона, объявившегося в дверях пристройки у моста, где хранились записи о въезжавших и выезжавших с острова, маг даже не узнал в первый миг. Нахмурился было, но потом сообразил и выдал приветливую улыбку.
  - Доброго дня, магистр, - церемонно поклонился лекарь. - Коня я привёл в целости. А вот Хела не смог убедить ступить на землю, где он чует себе подобных. Но он просил о возможности поговорить с вами, магистр. Очень.
  Фабиус хотел отмахнуться, но ощутил в голосе Саймона неподдельную тревогу. Вот же беда с этим Хелом: и людям он чужой, и демонам, но заботы требует, как и всякая живая тварь.
  Маг с сожалением поднялся с деревянной скамьи, закрыл на время тяжёлую амбарную книгу, понимая, что обязан, прежде всего, позаботиться о тех, кто оказался вырван из привычной жизни его милостью.
  - Хел ждёт вас у большого камня, что по левую руку лежит на том берегу, - подсказал Саймон.
  Фабиус кивнул, отправил лекаря отъедаться на кухню, а сам пошёл сначала к конюшне, проведать Фенрира. Найдя его в превосходном здравии, седлать велел всё-таки весёлого рыжего мерина с белой проточиной на морде, решив поберечь боевого коня.
  
  Въехав на мост через Неясыть, Фабиус остановился, вглядываясь вдаль: ему показалось, что по дороге на Лимс движется что-то большое. Беспокойство опять пробудилось в нём, но тут же угасло. Маг вспомнил, что сам отрядил часть беженцев в Ренге.
  Он перебрался за реку, свернул с дороги влево, в низину, на тропу, которой ходили на покос. Там и виднелся здоровенный камень, за которым должен был ждать его Хел.
  Мерин чудил и взыгрывал, видно, его давно не проминали. Магистр пустил коня в галоп, и тот пошёл резво, с охотой. Ветер засвистел в ушах, и всадник с конём в запале проскочили мимо желанного камня. Вернулись, объехали кругом. Хела нигде не было.
  Магистр спешился, чтобы обождать, и тут демонёнок возник в двух шагах от него, словно в этом месте была дыра в иной мир.
  Фабиус вздрогнул: он не успел ничего ощутить. Мерин же попятился, рванул повод. Хел прошептал что-то себе под нос, успокаивая коня, и магистр ощутил тепло, исходившее от демонёнка. Вспомнил, как Саймон пристраивался спать рядом с ним. Хел был необычайно тёплый, но не горячий, как Борн.
  Магистр подумал об инкубе, и Хел посерел лицом, вроде как оглянулся, но смотрел не по сторонам, а куда-то внутрь себя.
  - Он далеко, - сказал демонёнок. - Очень. Но может вернуться прежде, чем я сосчитаю до пяти.
  Хел поёжился, словно от холода:
  - Вы зря пустили его на остров, магистр. Он обманул вас. Не Дамиен установил над Гартином защиту. Это старые корни заклятий поднялись, когда фурия объявилась здесь. Остров не принял её. Башня была заложена здесь человеком.
  - Но Борн не в состоянии меня обмануть, - удивился маг.
  - Он хитрее, чем вы думаете. Обмануть не может - но и не говорит всей правды. А вы составляете из фрагментов то, что кажется вам понятным.
  - Борн сказал мне, что Дамиен не желает никого пускать, - пробормотал маг.
  - Наверное, это правда, - пожал плечами Хел. - Но ведь это не означает, что он же и поставил здесь магические преграды? Возможно - одну или две, боюсь, они такие же слабые, как слаб пока и он сам.
  - Значит это я?..
  - Вы сами впустили демона в свой дом. Его сила - неизмерима теперь. Я боюсь... - Хел опустил глаза.
  - Потому ты и не пошёл на остров?
  - Борн знает, что я понимаю его помыслы. Мне несдобровать там.
  - Но куда ты пойдёшь? - маг задумался. - Я не могу тебя бросить, ты помогал мне в пути, и даже жизнь моя была в твоих руках. Но и другого дома у меня нет. Разве что...
  Маг поскрёб бороду:
  - Запоминай. Пойдёшь по этой дороге в Лимс, - он показал рукой влево, туда где... - Что же там темнеет, вдали? - Найдёшь лавку книжника Акрохема, он часто привозит для меня редкие колдовские книги. Скажешь, что Фабиус Ренгский просит приютить тебя и дать работу при лавке. Я знаю, демоны любознательны. В доме старика много редкостей. Он одинок, но добр и заботлив. Если останусь жив - я найду тебя. А чтобы Акрохем не заподозрил подвоха... Вот...
  Маг отцепил от пояса амулет - крошечную книгу в золотом окладе - и протянул её Хелу.
  - Эту книгу он сам подарил мне когда-то. Прочесть я её не сумел, но наложил на неё хорошие охранные заклятья. Она будет оберегом тебе и пропуском. Акрохем узнает тебя по ней. Он даст тебе пищу для тела, ума и кров.
  Фабиус вгляделся в тонкие черты лица демонёнка.
  - Или тебе нужно в нашем мире что-то ещё? Сколько тебе лет? Как ты выжил здесь?
  Хел опустил глаза, вспоминая.
  И маг увидел вместе с ним. Увидел патлатую, морщинистую, чёрную от солнца, скорченную болезнями женщину, что носила с собой по ярмаркам и базарам маленького уродца. Она просила милостыню под него и свои болезни. Но и заботилась, почитая живым то странное "нечто", что едва шевелилась в рваных пелёнках.
  - Мы растём медленно. Амана носила меня на руках тридцать лет, пока я не научился хоть как-то принимать похожий на ребёнка облик. Она давала мне пищу и тепло. Она научила меня щадить тех, кого любишь. Я очень плакал, когда она умерла.
  Хел отвернулся к реке, сделал несколько шагов к берегу и замер там.
  'Тебя показывали на базарах, как неведомую зверушку, но научили любви, - подумал магистр. - Я же растил сына, давая ему всё, что умел. Чему научил его я?'
  - Щадить тех, кого любишь, - только это и повторил он глухо.
  Щадить... Магистр знал: к тем, кого мы любим, мы особенно жестоки.
  Он обернулся, словно кто-то дотронулся до его плеча, и увидел, что тёмное пятно на лимском тракте приблизилось, и уже различимы люди, что движутся по нему.
  - Что там? - спросил он вслух, не ожидая, что Хел откликнется.
  Но тот повернулся, сморгнул розоватые слёзы и уставился вдаль.
  - Группа людей. Четыре десятка и ещё восемь. Они ищут тебя. Они идут, движимые одной целью - найти своего бога. Они думают, что демон, которого они видели в Ангистерне на Ярморочной площади - их бог.
  - Крещёные? - удивился Фабиус.
  - Наверное, - согласился Хел. - Я вижу, что лица их перечёркнуты ножом палача или руками единоверцев.
  - Как они нашли нас?
  - Они идут медленно, расспрашивая о вас. Они думают, что это вы, магистр Фабиус, украли у них бога.
  - Вот ещё напасть, - нахмурился магистр. - Я не могу сейчас закрыть дорогу на остров. Острову нужны мука, дрова, мёд!
  - Можно напустить морок, - предложил Хел. - Создать рядом ещё один остров на реке, призрачный. Крещёные будут искать дорогу к нему и на время оставят вас в покое.
  Магистр задумчиво смотрел на тёмное пятно на дороге.
  - Как сказал бы Борн - это будет обман... А я больше не хочу обмана.
  - Тогда убей их? - предложил демонёнок с тем же выражением светлого улыбчивого лица.
  Магистр смотрел, как чужой свет исходит из глаз его и прозревал. Он решил почему-то, что демоны подобны людям, обмяк и потерял бдительность.
  Хел был порождением Ада, а Борн и вовсе - коварным глубинным демоном. С чего это человек решил, что их жалость и любовь подобны жалости и любви человеческой? С чего понадеялся, что инкуб по любой своей прихоти не зальёт остров Гартин кровью?
  Да где он, в конце концов?!
  А Хел? Что если он первым делом пожрёт душу доверившегося ему книжника Акрохема? Ведь так ему проще всего будет обустроиться в людском мире?
  Магистр Фабиус дотронулся до магистерского камня на груди. Хел глянул коротко, и тут же опустил глаза. И маг отдёрнул руку, словно камень ожёг его.
  Демонёнок знал! Знал, что предупредив магистра, он рискует и своей светлой головой. Что маг первым делом подумает о возможном предательстве самой демонической сути, и карающая длань его опустится тут же.
  Фабиус сжал кулаки. Решения не было. Не было подходящей всем правды, которая была бы жизнью, а не смертью!
  - Иди же быстрее! - сказал он, ощущая, как гнев на само бытие застилает ум. - Осенний день короток, а переместиться в незнакомое место ты не сможешь!
  Он посмотрел на солнце, но легче ему не стало. Хел всё ещё стоял, замерев, словно ждал чего-то.
  - Иди же! - крикнул магистр.
  Он взлетел в седло и, не прощаясь, поскакал к мосту.
  
  Борн же в это время был выше, чем само солнце.
  Он не сумел провести эту ночь в библиотеках людского мира. Покой стал вдруг вреден инкубу: он слишком волновал его.
  Совсем недавно Борн не находил себе места, дожидаясь пока маг вернётся из Ангистерна. Оказалось, эти мучения были благом по сравнению с чувством полной безнадёжности, что охватило его теперь.
  Ещё полдня назад демон сторожил подступы к острову, ругал последними словами мага, что не торопился домой, читал и не думал ни о чём. Но вот заклятия и барьеры, охранявшие остров, сняты. Казалось бы - хватай то, что осталось от Аро и беги. Но куда?
  Борн публично объявил себя изгоем на людской площади. Ад больше не примет его, и неизвестно, примет ли сын.
  Впрочем, мальчик и так не смог бы жить в Аду... Или всё-таки оставался какой-то, пока неведомый шанс?
  Оставался? Да он же лжёт себе!
  Борн размышлял, зависнув в небе над островом, и медленно поднимался всё выше. Чувство отверженности само несло его прочь от Ада, но выходило, что и от земли.
  Он поднялся над островом, над провинцией Ренге, над облаками, над плоским миром людей, таким, каким он был нарисован на картах Магистериума.
  Инкуб прекрасно видел с высоты, что Серединный Мир гораздо больше магистерских картинок, но не это занимало его сейчас.
  Он смотрел, как дышит вода, как лежит земля, как тучи цепляются за вершины гор. Мир Серединный был прекрасен в своей полусонной подоблачной прелести.
  Сейчас Борн был мучим самим собой, как бывает мучим любой отверженный. Он проклял свой Ад, объявил себя изгоем его. Ему было больно, как не было больно даже тогда, когда он ощутил, что потерял Аро.
  Та боль - всего лишь обожгла, оглушила, разъяла внутреннее и внешнее. Он глох от неё и перестал ощущать всё, но и боль - тоже. Сейчас же естество его, до последней, самой маленькой клетки, ныло и пело внутри. Плакало и смеялось. И не было ничего звонче того смеха и горче тех слёз.
  Борн поднимался, пока холод не сковал его совершенно, и воздух не потемнел вокруг. Земля же сделалась совсем маленькой, и где-то там, внутри неё, едва угадывался Ад.
  Демон вдохнул, и ощутил, как пустота наполнила его до самых краёв.
  Готов ли он стать сосудом для пустоты? Или его всё ещё тянет вниз?
  Но что ждёт его внизу? Путь в Ад теперь заказан ему. Он один среди этих сумасшедших людей, диких, странных... Ждёт ли его хоть кто-то? Сын ли ему тот, кто спрятался в башне, защитив себя от отца неумелыми заклятиями?
  Не лучше ли вечный полёт? Он - демон, а демоны бессмертны. Он обледенеет, заснёт и будет странствовать вечно. И кто знает, возможно, ветер когда-нибудь донесёт его до другого мира, где он обретёт покой? А если нет...
  'Нет! Не-е-т!' - отдалось в пространстве.
  Демоны созданы для познания глубин Ада, но инкубам дана ещё и способность любви. А там, в холоде междумирья, есть ли место любви? Её суматошному смешному дыханию? Её красоте в уродстве? Её боли в радости?
  Страх вдруг сковал члены Борна сильнее холода. Страсти с удвоенной силой заполыхали в нём. Он выдохнул пустоту и устремился вниз. К жизни. К глупости. К ошибкам. Но и к теплу.
  
  
  

Глава 30. Черти, женщины и кошки

  
  
"Дьявол в аду - образ положительный".
  Станислав Ежи Лец
  
   Первый круг Ада Великой Лестницы Геенны Огненной.
  Туфовые пещеры и темница.
  Численный год Дракона, месяц Арок, день его 23-й.
  
  'Это наша победа! - поддакнул левый чёрт. - У нас ещё пять твоих карт, и мы меняем победу на одну из них!'
  Пакрополюс вздрогнул и проснулся. Приснятся же под самое утро черти! Весь сон испортили!
  А всё потому, что в нижнем Аду неспокойно: интриги клубятся, вяжут узлы мыслей и дел - он ощущал это всем своим естеством. Недаром в Аду ложа бесов и конклав демонов, но сонм чертей. Черти - вездесущи, мелки, лживы. Их слишком, слишком много! Будь он Сатаной, разинул бы пасть бездны и перекидал туда всех чертей!
  Пакрополюс потянулся, понежил старое тело в лавовой перине, выбрался, отряхиваясь, как собака. Конечно, отряхиваться сейчас немодно, но как, чёрт их возьми, эти модные правила, приятно!
  Яд в тайнике закончился, и Пакрополюс глотнул серной воды из горячего источника в глубине пещеры, умылся, прополоскал рот. Пора было приниматься за дела.
  В правительственной темнице томился опальный Анчутус, Алекто в образе кошки была надёжно заперта пока в зеркальном зале. Нужно было решить, где взять магической энергии, чтобы конвертировать её обратно в фурию. А Анчутуса... Да Сатана знает, что с ним теперь делать? Ждать, пока издохнет сам?
  Пакрополюс полагал, что с пленением Анчутуса порядок в Первом адском круге восстановится автоматически, но просчитался. Книга учла лишь фальшивое людское раскаяние, восстановив в Ангистерне церковь. В Верхнем Аду же всё ещё процветало безвластие. И корона всё так же сиротливо лежала на пустом троне. И никто не смел прикоснуться к ней.
  Что же он сделал не так?
  Демон тяжело вздохнул, потом принюхался... Но ленивые повара, пользуясь беспорядками в Верхнем Аду, всё ещё не сподобились развести костёр под котлом с грешными душами, и в зеркальный зал Пакрополюсу пришлось отправляться натощак.
  'Эх, а ведь были времена, когда всё здесь было буквально пропитано сытными грешными парами', - грустно думал голодный демон.
  Он чихнул и расканцентрировался, чтобы собраться на привычном уже месте - в подтронном зале перед магическим зеркалом.
  И собрался. И понял, что в зале чего-то не хватает.
  О огляделся, пронзая взглядом булыжники и железяки... Вроде бы всё на месте...Но...кошка? А где же кошка?
  
  Смрад висел над серным источником. Лава бурлила внизу выплёвывая огромные пузыри. Тиллит смотрела в кипящую воду, сглатывая такие же горячие слёзы и теребя коротенькие кудряшки.
  В верхнем Аду стало в последние дни совсем уж невыносимо. Население его, и без того хамоватое и беспардонное, теперь откровенно собачилось. Все адские механизмы власти совершенно пришли в упадок.
  Без строгого правителя, руководящего тяжёлой дланью, никто не желал заниматься привычными делами - даже свиномордая стража разбрелась вчера из темницы, а повара разжигали один-единственный котёл, да и то лишь потому, что сами хотели есть...
  Везде царило запустение: ни праздников, ни балов, ни обязанностей и службы. Все были заняты лишь тем, чтобы успеть обидеть более слабых, добиться незаслуженных привилегий, ограбить соседей или унизить сослуживцев. Торопились упрочить себя на неясное будущее, забывая даже про еду.
  Стало страшно и голодно. А не уловленные души опускались тем временем в Преисподнюю, где, наверное, каждый день шли пиры и процветало обжорство...
  Хуже всего было самым молодым и слабым, которым некому было теперь и пожаловаться на произвол. Вот и Тиллит этой ночью выгнали из любимой пещеры два старых матёрых беса.
  Бес - не демон по силам и по уму, но эти двое были опытными, знали много хитрых заклятий, а за неё никто не захотел вступиться.
  Бывшая супруга правителя не способна сладить с бесами, это же смешно? Это же новая шутка!
  Тиллит всхлипнула, подняла камушек и швырнула в лаву. Правитель - и тот не понял бы сейчас её страданий. Сама виновата - не запаслась связями и проклятиями. Жила беспечно, не думая о том, каким может быть завтрашний день.
  И вот... Кому она нужна? Глупышка, всю короткую жизнь по незнанию помогавшая многочисленной родне... Видно, именно за тем, чтобы в плохие дни все разом отвернулись от неё, ещё и дав понять, что законы плоти именно таковы, их не переделаешь. Оттолкни упавшего - в том благо. А поймают и накажут за бесстыдство - значит, не повезло. Но теперь и наказать некому...
  Только Борн отличался от этой толпы жадных себялюбцев. Когда-то именно этим он испугал Тиллит. Не тем, что оказался был проклят, нет. Проклятый - это как раз симпатично для любой молодой демоницы. За что-то ведь прокляли? Значит, чем-то отличился между прочих?
  Да, она готова была бы последовать за ним в изгнание хоть на землю, если бы не его увлечения книгами! И если бы не та странная мерзость, что выращивал он потом у себя в пещере...
  Сын... Она навела справки и выяснила, что это был сын. Капля слюны и крови, что смешали они когда-то. Как Борн мог додуматься заботиться о бренном? Как? И совсем не заботиться о ней?
  Да, Тиллит сделала ошибку и выбрала старого козла... Но она просто была слишком юна, чтобы смотреть на жизнь с более дальним прицелом. И вот козёл - мёртв, а Борн - недоступен. Он в мире людей. Отправиться туда - значит, нарушить договор с Сатаной и Адом.
  Бесы и черти на земле, как дома. Они не боятся гнева Сатаны. Они слишком глупы и не понимают, что потеряют вечность. Она же... Она научилась бояться! Она хочет жить без страха!
  Но... кто сказал, что путь к Борну лежит через изгнание из Ада? Да, она не способна рискнуть и явиться к нему на землю, но... Есть же кошка!
  Тиллит всхлипнула последний раз и задумалась, перебирая в уме параграфы и статьи Адского свода законов.
  В Аду правила таковы - даже если все знают, что обидели тебя несправедливо, никто не поможет, если ты не сумел обратиться в единственно нужное для такой помощи место. Либо кто-то этого не сделал за тебя. Но этот кто-то должен быть связан с тобой кровными узами.
  Что-что, а генеалогию собственной семьи Тиллит знала отлично. Фурия приходилась ей тро-троюродной бабкой. И это давало некоторый шанс...
  Сейчас за бедняжку Алекто некому заступиться. И видит Сатана, фурия пострадала несправедливо. Её вытащили на землю, лишили магии.
  Кошка - по всем законам права, но помощи не дождётся. Пакрополюсу нужны трон и смерть Анчутуса, но он не будет тратиться, чтобы вернуть Алекто облик фурии. Только Сатана может восстановить закон и справедливость. Надо лишь пробиться к нему, донести до очей его и слуха...
   А Тиллит использует помощь Алекто как повод поторговаться с Сатаной и на счёт себя! За труд по восстановлению закона и порядка в Верхнем Аду пусть он разрешит ей получить милость сопровождать в изгнании Борна! Ведь инкуб ему больше не нужен! Он же всему Аду объявил себя изгоем!
  Тиллит верила - Борн не из тех, кто потеряет себя в отвержении. Нет, он создаст свой, великий мир. И она будет рядом с ним. Такая же великая, мудрая, прекрасная!
  
  Оставалось отыскать кошку.
  Первое, что сделала Тиллит, она высморкалась, пригладила кудряшки и отправилась в зеркальный зал. Там она и столкнулась с Пакрополюсом, не верящим собственным глазам и собственноручно ворошащим железный хлам и кости вокруг зеркала, в поисках 'проклятой скотины'.
  Он даже запарился: хлама после ремонта зеркала осталось ой как много...
  Тиллит сразу всё поняла.
  - Черти ремонтировали? - спросила она с усмешкой.
  Пакрополюс, упустивший и явление в зал бабы, и такое простое решение, взревел от запоздалой злости.
  - Ну так чего ты стоишь? - поинтересовалась демоница.
  - Пять! - заорал Пакрополюс, не подумав, что разговор этот не для глупой бабы. - Пять карт моей выгоды у этих чертей!
  - Забавненько, - прошептала себе под нос Тиллит. (Пакрополюс был отнюдь не слеп, он видел, что закон в верхнем Аду больше никто не соблюдает, но почему-то боялся пока сам нарушать его. Стал слишком безволен?) - Но зачем им кошка? - продолжала она громко. - Может, ей что-то известно? Что-то, чего не знаем мы? Кошка-то видела всё, только сказать не может...
  - Черти глупы... - буркнул Пакрополюс, подумав про себя: 'Как и бабы'.
  'Ну-ну, - подумала Тиллит. - Тоже мне, умник!'
  И она попятилась тихонечко, и исчезла.
  Лишь оказавшись в одной из привычных ей по купаниям удалённых от тронного зала, пещер, Тиллит начала размышлять.
  Она не доверяла Пакрополюсу. Она никому больше не доверяла.
  Итак: черти украли Алекто. Но что же такого важного могла знать кошка? Разве что... она-то уж точно видела своего похитителя! И черти - первые догадались об этом.
  Черти - самые слабые и глупые, но и самые хитрые из адских тварей. Недаром муженёк её был тупым чёртом, но на трон-то он сесть сумел! Дурной был, вздорный, вонючий - но хитрый. А ведь и верно - что созданию Ада в пустом уме? На барабан его не натянешь...
  Что такое вообще есть этот ум? Умны ли те, что у власти? Не похоже. Значит, достигают её без ума? А ведь власть - лучшая доля, лучший кусок... В чём же толк, если не в уме? В хитрости?
  Видно, черти как-то прознали, что Алекто похитил не Анчутус, и кошка - единственный живой свидетель в Аду. И тут же кошку спёрли. А 'умный' Пакрополюс - ушами просучил.
  Вот черти - эти не постоят за делами. Будь свидетельство Алекто невыгодно чертям, Ад содрогнулся бы уже, возвещая, что бедняжка издохла, неудачно искупавшись в лаве, а Пакрополюс обнаружил бы окаменевшее чучело... Но кошка похищена, значит - чертям настоящая картина преступления на руку. И лишь она, Тиллит, может нарушить сегодняшнее равновесие сил между демонами, бесами и чертями.
  Кого же может опозорить Алекто? Бесы - и так в проигрыше, разве что демона? Да именно демона, раз это выгодно чертям!
  Они пытались сторговать кошку у Пакрополюса, ведь у них есть его карты выгоды. Но старый демон поторопился прогнать их. И не понял, что торговали у него именно кошку. Старый самонадеянный демон! Тогда черти подсуетились и спёрли бедняжку Алекто!
  Но как же Анчутус? Если не он, почему вина его была так явна? И - кто, если не он? Демонов нет на земле людей, разве что Борн... Неужели это он похитил Алекто?! Ах, изменник! Так это фурию он хотел её сделать своею супругой в изгнании?!
  Тиллит так и подпрыгнула от возмущения! Ах, предатель!
  Но... стоит ли торговаться с Сатаной, если можно сторговаться с Борном?
  А как же договор? Может ли она нарушить его и спуститься на землю сама? Выгодно ли ей такое серьёзное преступление?
  Но ведь если она получит Борна, ей и так придётся уйти с ним из Ада! Да и что ей терять? Она пригрозит инкубу разоблачением, он возьмёт её своей правительницей и построит ей новый Ад!
  Ох! Ох, как это было бы прекрасно! Чудо! Просто чудо!
  
  Анчутус безучастно сидел в углу темницы: тело его не желало жить. Бесы - не так беспринципны, как черти, и он не выдержал многих, нарушенных им законов. Можно было бежать - сегодня темницу покинул последний стражник... Но Анчутус бежать был не в состоянии.
  Адский закон тлеет сам, так же, как и само Адское пламя. Твари его вольны лишь, когда соблюдают его. Нарушая же, они сами загоняют себя в силки.
  Это свиномордые стражники рады тому, что закон в Верхнем Аду всё слабее. Опытные и сильные демоны - попрятались уже или ринулись вниз, к жару и пламени. Они ощутили, что истинно сильным - уже не место здесь. Ибо Ад помнит всё.
  Лишь черти совсем не боятся закона, а черпают, что умеют, полными ложками. Анчутус же всё-таки был бесом, тварью, с более развитым осознанием мира. Он страдал, узрев вдруг всю пропасть, в которую погрузился ради власти в мире людей.
  Ах, как сладка была эта власть...
  Рядом с решёткой что-то звякнуло, Анчутус повернулся и увидал две лохматые чертячьи морды.
  - Эй! - позвал правый чёрт пленника. - Видал такое?
  За шкирку он держал Алекто, ставшую по собственной глупости кошкой.
  Анчутус безучастно отвернулся. Нет, он не был виновен в истории с Алекто, но не было у него и сил оправдываться - так глубоко было его личное падение.
  Но черти не отставали. Они отпёрли замок и оттащили решётку.
  - Пойдём с нами!
  - Иначе мы и тебя возьмём за шкирку!
  - Что надо? - с трудом выдавил Анчутус.
  - Пакрополюс - тупая бездарность!
  - Адом будут править черти!
  - Адом всегда правили черти! - прибивая друг друга, частили правый и левый.
  - Сатана любит чертей!
  - Сатана отдаст им трон!
  - Пошли же! - левый чёрт потянул за собой Анчутуса.
  - Предстанешь пред его пылающие очи!
  - Разоблачишь обман!
  - А ну стоять, мелочь хвостатая! - возле отодвинутой решётки образовалась Тиллит.
  Кошка, почуяв, что и у неё появились шансы, зашипела, извернулась и вцепилась когтями в лапу левого чёрта, что держал её за шиворот.
  Чёрт взвыл, пальцы его разжались и разъярённая Алекто, цепляясь когтями за камни, взлетела под потолок темницы.
  А в потолке, разумеется, имелась небольшая круглая дыра. Надо же как-то подслушивать и подсматривать за заключёнными? Темницы-то экранированы от простого всевидящего взора.
  Кошка со страху сиганула в дыру, и лишь сыплющаяся пыль показывала теперь, как споро лезет она по вертикальному ходу. Потом пыль перестала сыпаться, видимо, кошка попала в другую камеру. Вряд ли запертую: за отсутствием правителя тюрьма пустовала практически совсем.
  Тиллит ощутила, как планы её рушатся, а сердце наполняется злою горячей кровью.
  - Брысь отсюда! - заорала она чертям.
  Те предусмотрительно попятились. Их было всего двое. Им пора было бежать за подкреплением.
  Тиллит схватила Анчутуса за шиворот:
  - Пошли, тряпка! Ты пойдёшь со мной к Борну! Уверена, ты тоже немало знаешь!
  - Я не хочу на землю! - заорал испуганный Анчутус, сообразив, куда она его тянет. - Меня там убьют!
  - Да ты и тут сдохнешь, из чего тебе выбирать?! - взревела Тиллит.
  Черти сгинули, а на мягком туфовом полу темницы Тиллит трясла и трепала Анчутуса так, что реденькие волосы летели от него, словно перья из подушки!
  
  
  
  

Глава 31. Три бутыли рябиновой водки...

  
  
Придёт день, и мёртвые скажут живым: 'Что-то вы плохо выглядите...
   Современная шутка
  
  Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
  Провинция Ренге, остров Гартин.
  Год 1203 от заключения Договора, месяц Урожая, день 23-й.
  
  Фабиус до позднего вечера распоряжался делами своей маленькой островной общины, но больше не мог сосредоточиться на домашней суете. Он размышлял, как сокрыть от Борна свои помыслы.
  Магистр пощадил Хела, но поверил ему. Его слова хорошо объясняли поступки демона.
  Вера... Как это больно...
  Инкуб, наверное, сразу узнал про приключившуюся с мальчиками беду. Он явился в Ренге, но без Фабиуса не смог проникнуть на остров Гартин. И он знал, что магистр никогда не доверится исчадию бездны.
  Потому Борн искал способа обмануть мага, а раз не мог обмануть словами, то старался добиться доверия всей логикой пути и поступков. Он выстроил сложную вязь событий, заставил Фабиуса предположить, что демон стремится к тому же: спасти детей. Но нужен ли демону человеческий мальчишка?
  Ясно, что Борн хочет спасти своего Аро. Но как только Фабиус придумает, как разделить детей, демон, возможно, уничтожит и мага, и его сына.
  У тварей Ада нет тех чувств, что магистр сам по глупости приписал Борну. И вот теперь инкуб занят... чем? Чем он, Сатана его забери, занят?
  Магистр ощутил давящую боль в желудке. Ему не стоило так много и горячо думать, это было вредно для печени и кишок, но мог ли он теперь остановиться?
  Надо хотя бы заварить травы, что притупляют реакции и вызывают сон. Пустырник, мелиссу... Но кто совладает тогда с демоном, если он сам, без магистра, придумает какую-нибудь дьявольскую шутку?
  Маг хмыкнул и покачал головой: не много ли он о себе возомнил, полагая, что сумеет сладить с Борном?
  Может быть, стоит призвать на помощь других магов? В Ангистерне члены магистерской комиссии не особенно вслушивались в россказни черни о неком 'сияющем боге', что появлялся рядом с магистром Фабиусом. Маги резонно предположили, что всё это были фокусы Фабиуса, дабы удержать в городе власть. И вот сейчас, если магистр раскроет им все тайны этой истории, поверят ли ему?
  Но кому стоит довериться? Грабусу?
  Магистр отложил амбарную книгу, куда только что занёс две телеги навоза, отправленные с острова на берег.
  Он вышел во двор, глянул в сторону моста, поморщился - на другом берегу Неясыти уже разбили лагерь крещёные. Не убивать же их, в самом деле! Хорошо хоть они дуром не полезли на остров, опасаясь магистерского гнева и его заклятий!
  И тут перед магом прямо из ничего явился инкуб.
  Одежду он растерял в каких-то своих скитаниях, кожа его исходила паром, на ней шипели и исчезали мелкие капли, глаза были остекленелы и неподвижны.
  Прачка, тоже увидавшая демона, взвизгнула и побежала, упуская юбки и спотыкаясь, как птица, что уводит лису от гнезда.
  Магистр же почти обрадовался. Ожидание закончилось, можно было действовать.
  - Нам надо поговорить! - начал он в лоб. - Меня не устраивает то, что ты слышишь мои мысли, а я твои - нет!
  - Но что я могу с этим поделать? - устало спросил Борн, едва шевеля губами. - Я же не Сатана, чтобы быть с каждым таким, каков он есть.
  Демон замёрз, его бил озноб, неявный, впрочем, для человека. Разве что кожа инкуба слегка посерела, а радужка глаз стала тусклой, но таких мелочей разгорячённый думами маг сейчас в упор не замечал.
  - Ты должен пообещать мне, что сам не станешь слушать моих мыслей! - нахмурился он, мучимый попытками не вспоминать о разговоре с Хелом.
  - Хорошо, - безучастно кивнул Борн.
  Ему было всё равно. Он промёрз почти до нутра, и тело его требовало огненного купания в родной горячей лаве. Он озирался, выискивая хоть что-то подходящее... огонь в очаге летней кухни? Не магма, слишком воздушен, но всё-таки...
  - Идём в башню, - буркнул магистр и, широко шагая, пошёл вперёд.
  И Борн бездумно потянулся следом, слегка размываясь от усталости и концентрируя плоть в точке каждого следующего шага. Слуги выглядывали едва ли не из-за каждой двери, провожая глазами странного незнакомца, появившегося ниоткуда. Незнакомца голого и шипящего, словно мокрая сковородка на огне. Исчезающего через полшага и появляющегося снова.
  Сам магистр никогда не позволял себе пугать слуг дешевыми фокусами, вроде оборотничества. И теперь они были потрясены.
  
  Поднявшись к себе, Фабиус в задумчивости рухнул в кресло, вцепившись в отросшую бороду, а Борн шагнул к камину, что маг разжигал сам, ибо слуг в башню он не пускал вообще.
  Последние силы демона ушли на то, чтобы воспламенить взглядом поленья, к счастью, уже аккуратно сложенные в очаге.
  Сухие дрова вспыхнули живо и дружно, и Борн, преклонив колени, со стоном запустил руки в огонь по самые плечи.
  - Что ты де... - маг возмутился, было, но оборвал сам себя, заметив наконец странное состояние демона. - Замёрз ты, что ли? Так это надо водки! Постой-ка...
  Он встал, начал копаться в сундуке за креслом, пока не извлёк большую глиняную бутыль, бережно обвязанную жгутом из соломы.
  Магистр Фабиус сгрёб с одного из низеньких столиков, что стояли вдоль стен, грубую домотканую скатерть, бросил её у камина, водрузил туда бутыль, достал из другого сундука, что подпирал балконную дверь, две стопки, вырезанные из оленьего рога и плотно вставленные одна в другую, следом - волчью и баранью шкуры. Их он тоже бросил на пол, а стопки разделил с кряканьем и, зажав обе в кулаке, уселся рядом с Борном, даже не глянув, какая шкура попала под зад.
  - Ну-ка, иди сюда, на тёплое! - стал командовать маг. - Глотни! Да и мне не помешает с устатку...
  Магистр Фабиус торопливо обрывал самодельные печати с бутыли. Рябиновую водку он делал лично, и очень дорожил ею, считая первостатейным лекарством от зимней февральской хандры. Обычно раньше середины зимы Фабиус такие бутыли не открывал, но сегодня был случай особый. Демон замёрз - это ж надо!
  Фабиус соскрёб сургуч с горлышка магическим ножом с серебряной рукоятью, другого не нашлось, разлил в стопки водку, по крепости, впрочем, напоминавшую хороший самогон. Огляделся в поисках закуски. Хлопнул себя по лбу и вытащил всё из того же сундука у балконной двери длинную, в локоть, полосу вяленой баранины, твёрдую, как деревяшка. Мясо он принёс в башню ещё перед отъездом в Ангистерн, чтобы оценить качество просушки, но позабыл о нём в суете.
  - Вот и закусим с тобой, - приговаривал маг. - Может, и не жирно будет, ну так мы же и не жрать собираемся. Стопку-то не разлей!
  Фабиус едва не вскрикнул, увидев, как неловко сползает Борн на овечью шкуру. Хотя пожалел не его, а водку.
  Демон, однако, ничего не пролил, хоть упал на спину, и дышал теперь тяжело. Магистру пришлось приподнять его неожиданно холодную голову и поднести стопку прямо к губам:
  - Ну-ка, по маленькой... - приговаривал он, пытаясь напоить инкуба.
  Борн резко вдохнул, и напиток испарился. Только непонятно было, попал ли в горло?
  Маг хмыкнул и налил ещё. Сунул стопку в руку лежащему демону. Резко выдохнул и быстро опрокинул свою долю. Крякнул: чудо как крепка и ароматна оказалась водка! Хороша была в прошлом году рябина!
  Борну, вроде бы, стало чуть лучше. Он сел, помогая себе левой рукой. В правой - инкуб зажал стопку.
  - Пей, пей, - маг понюхал баранину и стал отщеплять от неё волокна всё тем же магическим ножом: кто бы знал, куда делся кухонный, что лежал до отъезда на подоконнике?
  Борн поднёс стопку к губам и глотнул. Напиток был холодным, но обжигал. Он, не понимая, дотронулся рукой до горла, по которому словно бы прокатился жидкий огонь.
  - Мясом занюхивай! - поторопил маг.
  И тут же сам опрокинул огненную жидкость, опять налил себе и демону, вытащив стопку из его малопослушных пальцев.
  - Согрелся? - спросил он. - Какова, а?! Это только говорится, что водка. Зрелая рябина заливается крутым самогоном, чтобы горел...
  - Горел? - переспросил Борн, едва шевеля губами.
  Рябиновый напиток странным образом превращался внутри него в легчайшие пары, наподобие тех, что дают грешные людские души. Только водочный пар был ещё и горяч сам по себе, без греха.
  Демон прислушивался к своему нутру и только теперь понимал, чем ему так нравилось раньше вино - оно тоже давало пары, но малые, едва заметные. Рябиновая же просто горела у него внутри, как будто сам он был вроде камина.
  - Вздрогнули? - подсуетился маг, подсовывая Борну ещё порцию напитка. - Ты не поверишь, сколько возни требует настоящая рябиновка!.. - Маг привалился на здоровую правую руку, а стопку поставил на импровизированный стол из скатерти. Его потянуло на разговоры.
  - Есть водка простая, деревенская. Надо взять зрелых ягод, очистить и обобрать их от стебля, перетолочь в ступе, положить в бочки, чтобы было до половины, залить горячею водою, укутать и увязать поплотнее, чтобы дух не выходил, и держать таким манером двенадцать дней и ночей. А как рябина закиснет, и верх в бочке покроется гущею, словно у винной браги, тогда брать из бочки, перегонять как брагу, и в четвертый перегон будет весьма хорошая водка. Но это - полная ерунда по сравнению с нашим с тобою напитком. Самому Сатане бы не стыдно...
  Разглагольствуя, маг выпрямился, дотянулся до кресла и сдёрнул с него гобелен. - На-ка, накройся, вроде как знобит тебя!
  Сам магистр тоже умостился у камина поудобнее, налил, глотнул и закрыл глаза, наслаждаясь ароматом и вспоминая, как сам резал чуть прибитые морозом тяжёлые кисти рябины.
  - Мы с тобой тоже возьмём рябину, - продолжал он. - Годится не всякий сорт, а только сладкая, береговая. Собирают её после того как ягоды прихватят осенние утренники. Перебирают и моют ласково. Засыпают в бочонок, не уплотняя, до самой втулки и заливают самогоном. Можно тем же, рябиновым. Хорошо укупорив, ждут двенадцать дней, каждый день доливая по необходимости самогон. А потом в бочонок ввинчивается медный кран, и через него сливается вся жидкость и заливается обратно в бочонок, тем самым происходит перемешивание тинктур, дабы избежать повреждения ягод.
  Маг вздохнул, вспоминая горьковато-сладкий дух от сливаемого напитка - ни капли в рот! Иначе магия приготовления будет нарушена!
  Он приподнялся, дотянулся до стопки Борна. Опять налил обоим.
  - Так вот, - продолжал он. - Через большой лунный месяц можно бы уже пить. Но мы с тобой лучше выпустим через кран 2 большие бутыли и дольём в бочонок свежей самогонки. А наши бутыли засмолим да поставим на год-два в погреб. Вот эта водка, что мы пробуем, с прошлого года. А есть у меня ещё в запасе заветная бутыль, коей уже три зимы минуло. Вот, верно, хороша!
  Маг сунул в рот жёсткую мясную стружку.
  - Ты закусывай, - подсунул он полоску мяса разомлевшему демону. - Согрелся, поди?
  - Я-то - да. Немного, - поёжился Борн. - А вот он...
  Демон показал магу левое запястье, где вместо браслета обитала на нём адская тварь.
  Магистр присмотрелся и хмыкнул: похоже, тварь сдохла. Выглядела она совершенно окаменевшей.
  - Я уже, было, свыкся с ним, как с...
  Борн привычным жестом потянулся к шее... И вдруг обеспокоенно сел и зашарил по ней руками.
  - Потерял чего? - удивился маг.
  - Ошейник... - пробормотал демон.
  - А точно, был ведь у тебя ошейник! - кивнул маг. - Потерял ты своё добро.
  - Не добро это было... - Борн, словно не веря, покачал головой. - Выходит, я - более чем свободен теперь, если даже оковы Ада спали с меня?
  - Ну так это надо обмыть! - откликнулся маг.
  В голове у него уже слегка зашумело, но кто-то другой, хитрый, проснувшийся внутри, требовал пить ещё! Перепить демона, заставить его выболтать свои коварные планы!
  Магистр разлил водку. Борн, продолжая водить рукою по шее, другою рукой потянулся за стопкой.
  - Вздрогнули! - провозгласил маг.
  Он выпил, налил и потянулся бутылью к опустевшей стопке инкуба.
  - Теперь твой тост!
  - А что это - тост?
  - Это пожелание! - провозгласил маг. - Хорошая выпивка - дело колдовское. Нужен зарок, за что пьём.
  - За Ад внутри нас, - предложил Борн.
  Маг поддержал.
  Он пил и закусывал, а демон закусывать забывал. Глаза его разгорались всё ярче.
  'Пьян ли он?' - думал маг.
  Сказанное Хелом не давало ему покоя.
  - Скажи мне, - обратился он к Борну. - Почему ты ждал, огородившись стеной огня? Почему не мог без меня проникнуть на остров? Так ли велика для тебя была его защита?
  - Не знаю, - пожал плечами инкуб. - Может, и не велика. Но неправильно открыв дверь, легко повредить её владельцу.
  - Так ли? - поддельно засомневался маг. - Были ведь над островом и мои заклятия, а они - очень, очень сильны!
  Фабиус говорил, а сам думал о том, может ли всё-таки врать этот странный демон? Ведь написано же в книгах, что Сатана - отец лжи? А Борн в каком-то роде его... гм... соплеменник? Порождение?
  - Может быть, и сильны, - согласился демон. - Для человека. Но не думаю, что меня затруднило бы стереть башню в порошок вместе с её защитой. А вот войти в неё, не сломав? Я не знаю. И я не хотел пробовать. У меня осталось слишком мало не сломанного, если ты понимаешь, о чём я, маг.
  - Верно, тебе сильно хотелось прибить меня, когда ты поднялся из Ада на землю? - продолжал допытываться магистр. - Когда увидел меня в доме префекта? Как же ты сдержался, а, демон?
  Маг притворно захохотал. Он сам не знал, поверил ли инкубу. Сомнение - оно, как яд.
  - С трудом, - хмуро согласился Борн.
  - А теперь?
  - А что - теперь? Мальчик прячется где-то на верхнем этаже башни. Я ощущаю, что он очень напуган, что мечется внутри самого себя, что не верит ни мне, ни тебе. Почему он не верит мне? Аро доверял мне всегда!
  Борн приподнялся в порыве и со стоном опустился на шкуру.
  - Где это ты так промёрз, инкуб? - поинтересовался маг, ощущая, что водка уже вполне позволяет ему задавать такие интимные и неприличные между чужими вопросы.
  Борн с сожалением погладил на запястье окаменевшую тварь.
  - Я поднимался над землёй, маг. Туда, где уже не светит солнце.
  - И что там? - встрепенулся магистр. - Что ты видел? Как там всё устроено?
  Демон потянулся и встряхнул ополовиненную бутыль:
  - Ты говорил, у тебя есть ещё одна?
  - Есть! Такая же! Да ещё и трёхлетняя есть! Рассказывай! - воскликнул Фабиус.
  
  - ...Ад внутри, в самой глубине. И везде над ним - земля, - рассказывал демон. - А сверху - небо над всем этим. А потом - пустота. И холод.
  - Но как это - везде?
  - Везде, маг. Куда бы я ни пошёл из Ада, телом ли, или только сознанием, везде я найду наверху землю. Не всегда там есть люди и города. Я видел много совсем диких или пустынных мест. А где-то на многие и многие дни пути - только горько-солёная, как твой пот, вода.
  - Подожди... - перебил магистр. - Значит, Ад - внутри земли? Но тогда... Тогда получается... Получается, что мир наш - круглый? А вокруг него... Да, всё верно: вокруг него светило и луны... Значит, я был прав! Но как такое могло случиться с сущим?
  - А мир вообще удивителен.
  - Но ведь в книгах написано, что мир плоский!
  - В каких книгах? - удивился Борн. - Я много чего читал... Ты опять проверяешь меня, маг? Не надоело?
  Фабиус так и оторопел. Значит, демон прозрел все его коварные вопросы?
  - Для этого не надо было читать мыслей, - усмехнулся Борн. - Видел бы ты своё лицо...
  Фабиус озадаченно забрал бороду в горсть: выходит, и он не умел врать, если дело касалось личного блага?
  - Давай-ка лучше споём? - предложил демон, безмерно удивив такой просьбой мага. - Песню ты всё какую-то раньше пел у себя в уме? Что-то про вишню?
  - Про вишню?
  Магистр едва глазами не хлопал: неужто демоны, напившись как следует, тоже ощущают потребность подрать горло? Вот так магия у вина!
  Он подумал, откашлялся и затянул ломко и неуверенно:
  - Вишня белая с ветром спорила...
  Борн покачал головой.
  - Не эта, но тоже про вишню и ветер.
  - Оно и понятно, ветер - главный её враг. Стоит она такая белая... - магистру вдруг захотелось плакать. - Будто невеста...
  И тут он вспомнил сначала жену, потом песню, и завёл тихо-тихо:
  - Отцвела с морозу вишня. Полетели....
  - Лепестки её, как перья белой цапли... - так же тихо подхватил Борн неожиданно приятным баритоном.
  Второй куплет они уже пели громче, весьма довольные, что голоса их хорошо ложатся вместе.
  
  Солнце встало, но осталось
  Много ветра.
  Ветра чёрного, что ветви гнёт и стонет.
  И во всём краю одна стояла вишня,
  И смотрела, как свет вешний в мари тонет.
  
  Что стоишь ты тихо, вишня,
  Что не плачешь?
  Иль не веришь, что понятны ветру слёзы?
  Мрак унёс все наши лучше надежды,
  Лишь белеют на ветвях твоих плерезы.
  
  - Плерезы? - удивился Борн, когда песня утекла, а водка потекла в стопки.
  - Это старое слово. Верно, речь - о белых траурных нашивках, что делают ещё кое-где на рукава, - предположил маг. - Это очень, очень старая песня. Уже и слова её кажутся странными.
  - Что значит - старая? - демон нахмурился.
  - Время идёт, язык изменяется. Я даже не знаю, о чём это. Что за чёрный ветер, о котором пела мать? Всё забывается: слова, образы...
  - Вы забываете старые слова? - Борн даже привстал.
  - Конечно. В библиотеке Магистериума большую часть книг уже давно никто не может прочесть. Есть лишь апокрифы - списки мнений древних авторов. Но и они уже малочитаемы.
  - Вот как? - демон выглядел потрясённым. - Для меня нет большой разницы в вашем языке. Но это значит, что ты и не читал ничего, о чём писали даже пару сотен лет назад? Не мог?
  - Ну, почему - ничего? Магистерское образование хранит единый язык. Его создали такие же маги, как я, чтобы не растерять остатки знаний. Книги, написанные после эдикта о едином языке письма - я читаю легко. Однако и эдикту уже более трехсот лет. И уже часто случается так, что образованные люди говорят совсем иначе, чем чёрные. Из старого мы помним только песни. Вот, как эту. И мама её любила, и Райана...
  Фабиус помотал тяжёлой головой и поднял почти пустую бутыль. И увидел там, внутри неё, свою жену. Её белое горло сжимал он теперь в своей руке.
  - Водка кончается, - выдавил маг и неловко опустил бутыль на пол.
  - Ты же говорил, у тебя есть ещё одна, трёхлетняя? - подсказал демон.
  
  Трёхлетняя оказалась выше всяких похвал, но образ Райаны и она не смогла затуманить.
  Райана не стала бы терпеть пьянство Фабиуса. Она и вина-то не пила. Удивительно цельная, добрая, заботливая. Она сразу же разобралась в домовых книгах, взяла на себя руководство хозяйством. Она позволила ему погрузиться в науки, но она же занимала мысли магистра во время его ночных бдений.
  Часто он откладывал зелья, тушил огонь в камине и шёл к ней. Будил, но она никогда не прогоняла его, немытого, пахнущего дымом и душными острыми травами. Всю любовь к ней маг вложил в Дамиена. Терпел его ночной плач, оставаясь с дитём вместо кормилицы, умывал, учил сидеть на коне... За что же?..
  - Когда дело касается собственных детей, даже самые умные люди становятся редкими идиотами, - пробормотал магистр.
  - Демоны тоже.... - откликнулся Борн.
  Он видел, что Фабиус ушёл глубоко в себя, и перебирал не спеша угли в очаге, разглядывая их, словно невиданную ценность.
  - Я не тому учил его... - покачал головой магистр.
  - Чтобы браться учить кого-то, нужно самому быть достаточно глупым, - невесело усмехнулся Борн. - Мир непознаваем. Он новый, как новый каждый рассвет. В нём есть закономерное, но больше такого, что течёт. И в понимании его любой ребёнок обгоняет родителей.
  - Как это? - не согласился маг, желая спорить. - Могут ли дети быть умнее родителей?
  - Да вот так, - улыбнулся Борн. - Так же просто, как всё вокруг. В закономерном - ты впереди своих детей, в текучем - тебе лучше бы поучиться жизни у них.
  - А в Аду учат чему-нибудь?
  - Зачем? Я был глуп, поторопившись научить Аро читать и писать. Смотри, к чему это привело? Будь он мелким уродцем из лавы, разве твой сын смог бы поймать его своим заклинанием? Те, кто выживает в лаве, дики и хитры. Аро бы сумел вывернуться как-нибудь.
  - Но ведь демоны не умеют лгать? - нахмурился маг, вспомнив опять про разговор с Хелом.
  - Демоном ещё нужно стать, - пожал плечами Борн, прекрасно ощущая сомнения магистра. - Всякая мелочь или менее разумные адские твари, вроде тех же чертей и бесов, вполне могут нести всякую чушь, как и вы, люди. Всего-то и толку, что мы видим вас насквозь.
  - Значит, демон развивается от лжи к истине?
  - Истины нет. Есть невозможность лжи. Видение мира таким, какова его суть. Это просто мир. В нем нет правды и нет обмана. В нём есть жизнь, есть сила, красота, тягучесть... Но обман сидит лишь в самом глупце. Слишком самонадеянном, чтобы полагать, будто кто-то может его обмануть, кроме его самого.
  - Вот тут ты и не прав! - так и подскочил Фабиус. - А коли торговец возьмёт и обсчитает тебя?!
  - Значит, я обманулся дважды: выбрав сначала не продавца, а обманщика, а потом - не сумев пересчитать за ним, - пожал плечами Борн.
  Фабиус задумался. Он приводил в уме другие примеры, но сам же и разоблачал их.
  Выходило и в самом деле так, что обман существовал только до тех пор, пока сам человек был достаточно глуп. Для умного же...
  Выходит: ни Борн, ни Хел... Оба могли не лгать ему? Они лишь видели мир так, как было им по силам? Но тогда... Тогда они с Борном просто теряют время на взаимные подозрения! А мальчик тем временем... Что он подумал, кода маг и демон не стали искать его и тянуть из своей скорлупы? Спит ли он сейчас, или страдает от страха и ожидания?
  - Скажи мне, о чём я думаю! - вскинулся маг.
  - Я обещал не читать твоих мыслей, - чуть двинул плечами инкуб.
  Он пересыпал в ладонях угли. Борну казалось, что они смотрят на него красными глазами нерождённых демонов.
  - Так ты не уважаешь меня? - нахмурился маг. - Читай, я сказал!
  И демон высыпал угли в очаг. Обернулся. И прочёл.
  Встал, придерживаясь за спинку кресла.
  - Ты уверен, что это нужно сделать сейчас? - спросил он.
  - Да сколько же можно ждать! Что я не могу в своей собственной башне подняться на верхний этаж?! Он же... Он там с ума сходит, пока мы тут напиваемся! Даже если он желает сокрыться и думает, что так будет лучше, это лишь изматывает его!
  - А если он заперся изнутри?
  - И что же? Я открою! Я сам строил эту башню!
  - А, может, сначала допросим слуг? Выходит ли он из башни? Что он... ест? Умер ли кто-то на острове в эти дни? - приставал Борн, вроде бы трезвый, но какой-то уж больно разговорчивый.
  - Слуг не спрашивают! - нахмурился маг. - Они лишь уронят мой авторитет, рассуждая о том, что недолжно!
  Маг и демон спорили, но уже взбирались по винтовой лестнице на самый верх колдовской башни, намереваясь штурмовать пентерный зал, где засел по их предположениям Аро-Дамиен.
  - Я и так вижу, что не всё было ладно с моего отъезда! - продолжал маг. - Но умер ли кто-то? Я не заметил, а мне и не доложили! Бардак!
  - Ну тогда мы спросим, а потом прикажем слугам забыть, вот и все дела! - предложил Борн.
  - А кто? То есть кого? Спросим кого?
  - Мажордома, он же должен был присмотреть за домом? Вот пусть и отчитается!
  - И то верно! Но сначала - войдём!
  Маг первым добрался до двери пентерного зала, врезал по ней кулаком и заорал:
  - Открывай!
  Борн, что-то ощутив, отстранил магистра и посильнее толкнул дверь. Она заскрипела и отворилась.
  Круглый зал башни был пуст. Только сквозняк шевелил листы книги, лежащей на полу прямо у входа, да пыль показывала, что кто-то ходил, оставляя следы сапог и плаща, волочившегося по полу.
  - Где он? - маг даже слегка протрезвел от необычного запустения и беспорядка в одном из любимых своих башенных залов.
  Борн глубоко втянул ртом воздух, словно пробуя его на вкус.
  - Где-то рядом, я чую его. Он был здесь.
  - Может, в подвале?
  Демон и маг бросились осматривать зал, приподнимая книги, амулеты, разглядывая их, ища только им понятные следы.
  - Что он читал? Что это за книги?
  - Он ел людское!
  - А если он выпрыгнул в окно?
  - Так он же - инкуб, что ему сделается!
  - Но тело-то у него человечье!
  Маг вывалился на балкончик и посмотрел вниз.
  Внизу, разумеется, ничего не было. Да и вокруг - тоже. Кроме признаков просыпающегося рассвета.
  Фабиус задумчиво плюнул вниз.
  - А может, мальчик в подвале? Ты чуешь его?
  - Чую, что он рядом. Но где - трудно сказать. Всё слишком близко, запаха слишком много...
  Борн вертел головой, пытаясь отличить более свежие следы, но не выходило. Не имел он практики магического розыска, коей подрабатывают иногда демоны, служа в Адской страже.
  - Может, ты просто слишком много выпил? - предположил магистр?
  - Кто? Я? - изумился демон. - Это у тебя в башке кряхтит и свищет!
  - А! Так ты опять полез ко мне в башку!
  - Да уймись ты уже, человек! Нам нужно найти Аро. Ну и этого, твоего...
  - Дамиена!
  - Вот именно! Если же мы начнём выяснять, что из нас больший кретин...
  - Неужели что-то узнаем? - расхохотался Фабиус.
  Он обвёл мутным взором окончательно разгромленный зал и вздохнул.
  - Ладно, полезли в подвал. Не хотел бы я тебя туда пускать, но придётся. Но если ты сунешься ко мне в башку!..
  Только в состоянии полного опьянения маг мог предположить, что демона испугают его угрозы.
  Но и Борн тоже был несколько не в себе, и его не задели ни интонации человека, ни смысл его слов. Всё было сейчас для демона шорохом листвы, падающей с деревьев, кроме запаха Аро.
  
  
  

Глава 32. Что нужно знать о полярных лисах

  
  
- Что делаешь?
  - Песца откармливаю!
  - Так он же будет полный!.
  
  На земле, в Аду и в Междумирье, день 24-й.
  
  Лианы на двери подвала зашипели, узрев Борна, но маг укротил их заклинаниями.
  Дальше пошло не так споро. Бормоча сложное 'Frustra fit per plura quod potest fieri per pauciora', чтобы поднять решетку, Фабиус три раза сбивался. Демон нервничал, прислушивался, вертел головой.
  - Рассвет уже! - сказал он вдруг.
  - И что из того? - удивился маг, решивший сделать передышку, чтобы язык отдохнул и перестал заплетаться.
  - Я вижу как люди, что ночевали у моста... Они просыпаются, готовят себе пищу.
  - Крещёные? Они не посмеют сюда полезть. А слуги?
  - Возле башни? Да, я тоже их вижу. И они просыпаются.
  - Значит, будет ещё день, - просто сказал магистр.
  Он пошевелил губами, примеряясь, и, наконец, выпалил чисто: 'Frustra fit per plura quod potest fieri per pauciora'!
  - Не преумножай сущности без необходимости, - перевёл Борн.
  - Чего? - откликнулся Фабиус.
  - Это латынь, - сказал демон.
  - Какая-такая лынь? Это древние тени забытых слов, почти потерянные нами, но сильные!
  Борн в недоумении дёрнул плечами.
  Дверь распахнулась, и они спустились в подвал. Фабиус шёл впереди. Ему надо было снять последнюю защиту, что как змея затаилась у порога.
  Демон принюхался так, как он делал это - вдыхая через рот.
  - Тут очень... Очень много слоёв времени, - сказало он. - И башня твоя стоит на трупах.
  - Думаешь, я об этом не знаю?! - рявкнул Фабиус.
  Ему и без того было невесело в подвале.
  - Но зачем ты это делал? - Борн не проникся сочувствием. Он озирался и принюхивался, лицо его хмурилось.
  - Это магия, демон. Кому, как ни тебе знать, как важны в ней ритуалы? Я хотел полной власти над сим клочком земли...
  - Ритуалы?.. - демон сделал один длинный шаг, догнал Фабиуса и удивлённо воззрился на него. - То-то ты всё время лепечешь бессмысленные слова!
  - Почему - бессмысленные?
  - А ты понимаешь их?
  - Некоторые... - смутился Фабиус.
  - Магия - не слова! - отрезал инкуб. - Это умение создавать образы такие же чёткие и прочные, как настоящие! Рисовать в своём сознании. И накладывать на мир. И мир - подчиняется творцу, ибо он есть Договор с ним! А ты... Ты крепишь себя костылями из трупов слов, не умея без них создать чистого абриса. Это смешно, маг! В Аду так делают только дети да старики! Ну... может быть ещё и черти, ведь нет никого ленивее чертей!
  - Ты хочешь сказать!.. - ноги магистра подкосились, и он опустился в старое кресло, обитое изорвавшейся бараньей шкурой, услужливо дёрнувшееся, чтобы подхватить его. - Ты думаешь, что я убивал здесь, чтобы упрочить лишь силу своей фантазии?
  - Ну да, - обыденно кивнул Борн, обнюхивая книги. - Иного и быть не может!.. - Он помедлил, размышляя, но не над речами мага, а над запахами и ощущениями. - Нет, маг, мы на ложном пути! Мальчик был здесь позже, чем наверху. Идём, выйдем во двор, может быть там я...
  Борн обернулся к Фабиусу, странно сгорбившемуся в своём кресле.
  - Идём же! - поторопил его Борн. - Лишь предрассветные запахи достаточно сильны! И ты нужен мне как проводник! Здесь витает лишь невесомое естество Аро, плоть его - плоть человека. Я не видел твоего сына, маг! Я не могу искать его внутренним оком, он не знаком мне! Без тебя мне придётся ощупать этот остров руками!
  Но магистр сидел, словно статуя, и не мог даже разогнуться. Ему давно уже не было так больно.
  Борн сморщился весь, нечаянно восприняв часть той боли, что терзала Фабиуса, уткнулся глазами в стопку пыльных манускриптов на полу у стены и... узрел там куколку. Маленькое, в ладонь, подобие человека из тряпок и лент.
  - Вставай! Он не в башне! - воскликнул Борн. - Гляди! Он обманул нас простым деревенским колдовством! Да вставай же!
  Но маг словно бы спал с открытыми глазами.
  Демон тяжело вздохнул и побрёл прочь из подвала, из башни, в рассветную сырую серость осеннего утра. На берег реки, где промозгло и холодно, и совсем нет огня.
  
  ***
  Чёрная кошка стала серой от пыли, пока спускалась тонкими ходами Верхнего Ада в пылающую бездну Ада глубинного. Там она смогла вобрать в себя чуть больше магии и на спинке у неё выросли короткие кожистые крылья.
  Казалось бы, кошка должна была бежать вверх, верно? Ведь она ринулась в дырку в потолке? Но ведь темница располагалась ПОД троном, а значит, её 'верх' на самом деле был спуском в более глубокий Ад. Так устроен мир, что верхнее и нижнее иногда довольно иллюзорны.
  Чем ниже проникала кошка, тем горячее и призрачнее становилось твёрдое, становясь ещё более твёрдым, но и более проницаемым для неё. Ведь кошка была, по сути своей, тварью глубинного Ада. Наконец она достигла сплошного буйства огненной стихии, встряхнулась и нырнула в пламя, вбирая в себя его горячую силу. В ней вдруг проснулась здоровая лихая злость. Она летела напролом, почти не ощупывая разумом дорогу и громко взывая к Сатане. Её малую суть затмил великий инстинкт выживания. Алекто знала. Знала так, как могут знать только женщины и кошки: пришло время свершиться великому правосудию!
  
  ***
  Борн прошёл по двору, распугивая слуг. Сел на берегу, на мостки, где любил сиживать Фабиус, и долго смотрел в воду, пока солнце не поднялось высоко.
  Думал ли он, что смотрит в лавовую реку, что текут в верхнем Аду, или просто не видел вокруг ничего? Этого он и сам не знал. Что-то дурное давило ему грудь и мучило смутной тревогой. Может, это было демоническое похмелье? Ведь люди почему-то страдают, выпив слишком много вина?
  Слуг инкуб не замечал, и они тоже постепенно успокоились. И даже принесли для него одежду, сложив поодаль.
  Наконец, Борн очнулся от раздумий, а может, вынужденное бездействие просто утомило его.
  Фабиус спал, сын был где-то рядом, но...
  Но как его искать в такой тесноте образов и запахов? Может, просто по-человечески обойти остров, обшарить все закоулки, коснуться созданием каждого здесь? Кто-то же видел Аро?
  А почему нет, в конце концов! Сколько можно сидеть без толку!
  Борн поднялся. Прачки наблюдали за ним из дверей большого дома у башни. (Оттуда же пахло кухней). Конюх затаился за кучами сена у коновязи.
  Демон фыркнул, поднял с земли аккуратно сложенную рубаху с застёжками из серебра и лазурита, какие носил Фабиус. Под ней лежали кожаные штаны и плащ с синей фибулой и знаком магов. Вот забавно-то.
  Инкуб обрядился как магистр, и даже поглядел на себя в воду - похож он теперь на мага, гостящего у Фабиуса?
  И тут от моста заржала лошадь и демон обернулся. Небольшая группа всадников на той стороне реки подъехала с объездной дороги, но крещёные перегородили ей путь.
  'Кто это?' - спросил Борн сам себя.
  И сознание услужливо подсказала ему, что это почтенный мэтр Тибо со своими слугами и двумя людьми из городской стражи, правитель Тимбэка и всей провинции Ренге, в отсутствие самого Фабиуса, разумеется.
  Измученный неизвестностью и долгим отсутствием магистра, глупый человек решил сам приехать на остров Гартин. Но день выбирал, не спросив даже неумеху-лекаря, и вот попал теперь в окружение озлобленных оборванцев. (Так думал сам мэтр Тибо, испуганный и растерянный).
  Борн хмыкнул и пожалел, что не прихватил остатки рябиновой водки. Можно было бы снова сесть на мостки, глотнуть горячего людского пойла и посмотреть, что учудят крещёные со здешним префектом. По Ангистерну демон помнил, что префекты бывают жутко забавны, а два стражника на четыре сотни дураков - лишь украсят спектакль.
  Префект, однако, тоже узрел на том берегу кого-то в одежде мага и начал голосить, взывая к нему. Борн, разумеется, остался равнодушен, и это было хорошо для того, кем он мог бы и перекусить, а вот большая чёрная птица камнем упала с вышины, и демон распознал в ней сначала ворона, а потом старенького горбатого и носатого мага.
  Демон уловил интересные и аппетитные запахи страха, уселся-таки поудобнее и начал шарить внутренним взором по полу колдовского зала, где они с Фабиусом так хорошо проводили вчера время. Куда этот маг запрятал остатки водки?
  Задача была трудной, хоть демон и помнил все места, где ему доводилось бывать достаточно хорошо, чтобы бродить по ним вот так, на расстоянии.
  Наконец, бутыль нашлась на лестнице. Борн материализовал водку на мостках и налил стопочку, благостно взирая через реку. Там то ли маг увещевал крещёных, то ли крещёные громили его: без бутыли было явно не разобраться!
  
  - Отдай нам его! Отдай нам нашего бога, и мы уйдём! Он там, я видел его сияние!
  Голосящий крещёный напоминал слепого, так белы были его глаза.
  Остальные тоже не молчали, но магистр Грабус плохо понимал лепет черни. Не потому, что презирал её, совсем нет. Просто за 200 лет, что он украл у судьбы, необразованные люди стали говорить совсем иначе, чем он слышал в юности. Речь их изменилась, магистр Грабус не поспевал за ней, занятый государственными и книжными делами среди людей учёных.
  'Да где же Фабиус? - размышлял он в смятении. - Секретарь Совета Магистериума, сообщил, что маг уже четвёртого дня как отбыл из Ангона! Здесь пути-то всего на двое суток!'
  Крещёные подступали со всех сторон. Грабус ощущал страшную вонь, исходящую от их тел. Сердце его дёргалось: всё-таки магический полёт был тяжёл для старых костей. Но что было делать, когда магистерский камень страшно нагрелся вдруг на груди и буквально вбросил старого мага в небо? Летел он какие-то мгновенья, казалось, сама земля провернулась под ним. И тут же внизу показался остров, и кто-то сильно закричал, призывая магистра.
  И вот...
  Грабус затравленно оглянулся, но малый рост не давал ему увидеть ничего, кроме черни вокруг. Сверху он видел людей на конях, но где они теперь?
  Он мог бы сотворить заклятье, но магистерский камень его сгорел, выбросив мага единым усилием за множество дней пути, да и книг заклинаний с собой не было. А без книг, наизусть, магистр помнил лишь самые простые формулы, помогающие в быту.
  Грабус не был боевым магом. Он был хитрым, искушённым в придворных интригах, но весьма старым и слабым физически. И растерялся, не зная, что делать с толпой бессмысленных и грубых людей, которых так давно не видел близко. Грабус взывал к Фабиусу, беспомощно задрав куцую бородёнку к небу.
  И вдруг он заметил растущую чёрную точку. Маг подслеповато прищурился и сделал усилие, перейдя на колдовское зрение.
  К острову приближался ворон. А вдалеке маячил, похоже, ещё один. Неужели не только его камень проснулся, и перенёс сюда своего хозяина? Неужели к острову Гартин летят сейчас все члены Совета Магистериума?
  Магистр Грабус приосанился.
  - Зачем вы собрались здесь? - спросил он голосом хитрым и вкрадчивым.
  - На острове спрятали нашего бога! - выкрикнул бельмастый.
  - Наш бог есть церковь, - нахмурился Грабус. - Какого ты хочешь ещё бога, крестьянин? Кто научил тебя ереси?
  Рядом камнем упал ворон, оборотившись в самого молодого и воинственного члена Совета, магистра Тогуса, прозванного Твёрдым. Это был крепкий чернобородый старик, много повоевавший в своё время с тварями в Гариене.
  - А ну - прочь, черень! - взревел он, едва успев отряхнуться. - Что здесь за вонючее сборище! Я не ошибся, это же Ренге?
  Он повернулся к магистру Грабусу и запоздало приветствовал его:
  - Именем Отца нашего Сатаны!
  - Именем Его Огненным, - отозвался Грабус, едва не закряхтев.
  Чернь почтительно отступила, наконец, от магистров, и Грабусу стало легче дышать.
  Ещё один ворон ударился оземь, обратившись в желтолицего магистра Кебеструса, и страх отпустил старого мага. Но тут же навалились недуги, заныли натруженные полётом плечи.
  - Именем Отца нашего Сатаны! - провозгласил велеречивый Кебеструс. - Где мы, братья? Что за место сия земля?
  - Это остров Гартин, - пояснил магистр Грабус.
  - Жилище многомудрого Фабиуса Ренгского? - удивился Кебеструс. - А почему мы здесь? Камень мой... - он коснулся груди, где нащупал уже не магистерский амулет, а мёртвую каменюку.
  Последний ворон опустился, обратившись в магистра Икарбаруса, белобородого статного старика.
  И вдруг земля под ногами людей издала тяжёлый вздох.
  - Это он! - воскликнул бельмастый. - Бог наш! Он идёт сразиться с Сатаной!
  'Кретины, - думал магистр Грабус, вслушиваясь в собачий вой и крики птиц. - Это Ад разверзается, чтобы поглотать глупцов, отринувших Сатану. Да и нас вместе с ними!'
  
  ***
  Борн смотрел, как прыгает среди оборванцев разряженный старенький магистр, но было ему уже совсем не смешно. Грудь давило всё явственней и не давало дышать. Хорошо хоть инкуб, как вполне Адское создание, мог вообще не дышать лёгкими, только кожей. Да и средоточие огня, что заменяло ему кровь, долго хранило в себе всё нужное.
  Неожиданно пахнуло серой, и Борн вскочил. В Срединном мире, он знал, рядом с ним не было никого, как не было и в Аду под ним, но между мирами инкуб увидел вдруг сияющую тропу.
  - ИДИ, ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я ЯВИЛСЯ ТЕБЕ ЗДЕСЬ! - раздался в его ушах сладкий голос, который он не спутал бы ни с каким иным.
  И Борн поднялся и сделал шаг в междумирье: магическое пространство, раздвинуть которое было доступно лишь самым грозным и сильным демонам. Он знал, что выходит на дорогу, с которой самому не сойти.
  Борн не был тем, кому пространство покорялось безоговорочно, чтобы пропускать его между своими кожами. Он лишь слыхал, что это возможно. И даже по зову створки миров пропускали его с трудом.
  Инкуб шёл, ощущая боль от каждого шага. Сияющая кровь его проступала от усилий сквозь поры тела. Но демон упорно протискивался вперёд.
  Он не мог допустить, чтобы Сатана сам явился на остров Гартин и разрушил его. Идя вперёд, инкуб закрывал своею спиною путь. И Сатана тоже знал это.
  - Глупец, - сказал он.
  И Борн, наконец, увидел Изменчивого.
  Он был похож на клубок личин, что менялись ежесекундно, а личины эти были сотканы из языков тёмного пламени.
  Сила его была в изменчивости, как и слабость. Каждому Сатана являлся таким, каков был смотрящий на него. Он не создавал, но копировал и отражал любую природу. Постепенно искажая её, выворачивая наизнанку, играя ею.
  Потому вид Сатаны и не раздавил Борна, словно букашку. И потому же в игре его личин не было сейчас гнева. Сатана лишь отражал. Его сдерживала пока удивительная натура демона, способного к сочувствию и терпению. Он играл с новой маской, пробовал её на себя.
  Однако всё это не делало Изменчивого ни на каплю добрее, чем он был. Сатана отражал Борна, но и оставался собой.
  - Я легко открою закрытый тобою путь жертвой! - улыбнулся он.
  Внутренним зрением Борн увидел, как фигура мэтра Тибо поднимается над мостом, дёргается... и... зависает в бессилии преодолеть его. Всё верно: человек не равен демону, он не сможет открыть путь, закрытый тем, кто иначе устроен.
  - Тебе трудно будет найти жертву, равновесную мне, - сказал инкуб, не хвалясь, просто напоминая, что сам он растёт корнями из древней и сильной бунтарской семьи Хробо, демоны которой не отступали пред Сатаной и раньше.
  - Да, - согласился Изменчивый. - Ты - давний и верный смутьян.
  Он рассмеялся, и смех его рассыпался звоном монет.
  - Но ты мне наскучил, - продолжал он, пока части его смеялись. - Зачем ты полез в мир людей, который я создал игрушкой себе?
  Создал? Борн нахмурился.
  Да, так говорили в Аду. Но Борн помнил, что обращался к наблюдениям за людьми и раньше, до того, как был заключён Договор. Мельком, но он помнил - люди существовали уже тогда. Однако спорить у него не было сил. Инкуб ощущал, что его лёгкая 'кровь' буквально вскипает внутри.
  Борн прикрыл глаза ладонями - сосуды лопались, он не успевал возрождать плоть, чтобы видеть. Но размышлять-то он мог.
  Мало ли что там рассказывают в Аду! Сатана просто не сумел бы создать человеческий мир! Хотя бы потому, что в нём есть книги, написанные на языках, устаревших задолго до времени этого мнимого 'создания'!
  Он встряхнул головой. Всё забылось у людей. Никто не рискнул даже записать, что было тогда. Разве что песни... Но ведь он-то... Он - помнит!
  - Плачущие, - прошептал инкуб.
  - Что? - удивился Сатана.
  - Я понял: плёрезы - это плачущие, - прошептал Борн. - Ты лжёшь мне сейчас. Ты не способен создать мир!
  - Не твоего ума дело!!!
  Изомирье содрогнулось. Нет, будучи демоном, так же, как и Борн не способным лгать, обвинения во лжи Изменчивый принимал, как лесть, но Борн обвинил его не в игре словами, а в лживом деянии!
   Тело инкуба испытывало адские муки, но он нашёл силы улыбаться. Он понял, почему Сатана сам себя назвал отцом лжи. Он изобрёл новый её вид, присвоив себе целый мир. Соткав паутину лжи, в которую уловил его! Сам он не смог создать ничего!
  - Мир людей мой! Убирайся! - закричал Изменчивый.
  И он кричал так, словно у него не было власти изгнать Борна. Так ведь и верно: кто может изгнать изгоя?
  Борн прислушался к себе. Выпрямился, хоть всё в нём ощущало страшное давление междумирья, даже кости его стонали и гнулись.
  - Я не подотчётен даже тебе! - прошептал он. И крикнул. - Убирайся сам! Прочь! Это моя земля! Здесь мой сын!
  Языки пламени, из которых складывался облик Сатаны, переплелись и опять отразили уже изменившегося Борна.
  - О, таким ты мне нравишься больше! - усмехнулся Сатана. - Но мятежный ум в тебе развился слишком поздно. Прочь, неудачливое дитя! У меня теперь другие игрушки!
  Изменчивый надменно полыхнул языками пламени и исчез. И тут же пространство междумирья сжалось, сдавливая инкуба в смертельные тиски.
  
  ***
  Фабиусу снился сон: магический кристалл вибрировал на его груди, раскаляясь и разламывая пространство.
  Он увидел совсем рядом Грабуса Извирского, главу Совета Магистериума, а где-то вдалеке - трёх других магов - придержателей Закона - Кебеструса Рабуйётта, желтолицего и хитрого, как лиса, Икарбаруса Асекского Белейшего, красивого седого старика, глуповатого, но знающего все законы на память, Тогуса Твёрдого, самого молодого и воинственного из высших магов. Лица всех четверых были напряжены и испуганы.
  И тут же Фабиус услыхал настоящий глас Сатаны, от которого сотряслась земля и огромные волны поднялись на реке.
  Магистр вздрогнул и проснулся.
  
  Он сидел в некогда любимом, а теперь сосланным в подвал кресле, обтянутом облезлой бараньей шкурой. Он понял это наощупь.
  В подвале было душно и очень темно. Борн ушёл, и только сейчас маг осознал, что ночью бродили они с ним без свечей, демон сам источал весь необходимый свет.
  Магистр облизал губы и ощутил, что язык его скользит кинжалом по наждачному камню. Голова раскалывалась то ли от дурного сна, то ли от выпитого накануне.
  Фабиус хотел прошептать заклинание, зажигающее свечи, но вспомнил вдруг сказанное Борном во всей удивительной боли и ясности и... зажмурился. И создал перед закрытыми глазами образы свечей, пылающих в подсвечнике на столе.
  Открыл глаза, уже понимая, что свечи горят. Но радости от содеянного он не ощутил, лишь глаза его заслезились, а мозг прошил новый удар боли.
  'Прочь, морок! Голова не болит! - сказал себе маг. - Нет, надо иначе... Надо заставить себя забыть про боль и ощутить ту, утреннюю, лёгкость...'
  Он вспомнил бурунчики на стальной воде Неясыти, сырой пронизывающий ветер с холмов, дающий ясность уму, и в голове у него тоже прояснилось.
  'Вот так, - сказал он сам себе. - Вот так ты, Фабиус, магистр Ренгский, прожил шесть человеческих жизней и понял, наконец, кто ты есть. А есть ты - низкая тварь. Мерзкое и безобразное порождение людских ошибок и суеверий. И церковь Сатаны плачет по ночам о твоей душе. Так встань же и иди'.
  И магистр Фабиус встал. И пошёл из подвала, запнувшись пару раз на ступенях, потому что прояснилась только голова, а тело всё ещё ныло и просило покоя. Магия - половинчата. Так уж она устроена, что решает лишь заданные задачи, а вернуть лёгкость членам Фабиус позабыл.
  И тут подземелье встряхнуло.
  Фабиус в раздражении всё-таки пробормотал заклятие, возвращающее ясность и уму, и телу, но тряска продолжалась.
  Да что творится-то? Где Борн?
  
  Во дворе выла собака. Земля ахала и вздрагивала под ногами, как шкура огромной лошади. Пахло серой. Небо было чёрно-синим, с тёмными полотнищами туч, лишь в зените пыльным светильником теплилось солнце.
  Маг остановился на высоких ступенях башни, окинул глазами двор.
  Слуги попрятались. Это они правильно сообразили. Эта история совсем не про них... Но где Борн, Сатана его раздери! Что он натворил здесь? Открыл дыру в Ад?
  'А вдруг прав был всё-таки Хел? - подумал магистр. - Как же я мог довериться демону? Уснуть глупо и безмятежно? Бросить тут всё без присмотра?'
  Он огляделся. Прислушался, морщась от вони и надсадного воя несчастной животины.
  Откуда-то доносились тонкие едва слышные голоса. Наверное, с другой стороны реки, но что там - он никак не мог разглядеть. Словно марево поднималось от воды, застилая противоположный берег.
  Фабиус сосредоточился на магическом зрении, но понял лишь, что сколько не гляди вокруг - везде тьма. Весь Серединный мир людей словно завис на её краю.
  'Если договор о Магистериум Морум будет нарушен, пусть смерть шагнёт с высокой скалы в пропасть!' - так было записано в древних книгах. Но записано это было давно, и никто уже не помнил, почему 'смерть'? Почему - 'в пропасть'? 12 веков минуло, как вода в песок. Фабиус и сам не поверил бы...
  Ветер, вполне зримый чёрный ветер, развернулся вдруг полотнищем, ринулся вниз, ударился о башню так, что она застонала, коснулся лица магистра, ожёг болью, извернулся, снова лизнул башню...
  Башня, высоченная, заложенная на четырёх быках и восьми невинных жертвах, зашаталась.
  'Надо торопиться', - подумал маг. - Нужно выяснить, что происходит! Голоса так или иначе - с того берега!'
  И он побежал к мосту.
  Остатки хмеля выветрились сами собою, ноги уже не заплетались, но мост приближался неестественно медленно, видно, мешало какое-то колдовство. Тогда Фабиус представил, как он, словно ныряльщик, рыбкой, прыгает через мост, и... полетел, раздвигая волей тягучее пространство!
  И он увидел тогда, что за рекою, вместо холмов, припудренных сероватым засыхающим полынком, раскинулась обширная чёрная пустынная земля, разломанная на острова пропастями, из которых поднимались мутные горячие дымы.
  Дул чёрный ветер, тряпкой носящийся по этой негостеприимной земле. На одном из островов в ужасе жались друг к другу крещёные - разломы окружили их со всех сторон, и камни всё ещё сыпались, обрываясь, вниз. Крещёные пытались молиться, но бог их, наверное, оглох именно сегодня.
  Фабиус долетел до моста и повис над ним. Путь ему преградила странная фигура, похожая на крест. Он присмотрелся и понял, что это висит без опор и верёвок безжизненное тело мэтра Тибо, раскинувшее руки так, словно кто-то привязал их к невидимой перекладине.
  Распятый был недвижен, но руки немного покачивались, показывая, что верёвок нет, а он сам, растопырившись, висит во тьме.
  - Эй, выходи! - крикнул магистр, не понимая, кого зовёт.
  Он хотел видеть тварь, которая створила всё это. Если это окажется Борн...
  Демон подошёл слишком близко к магу, вёл себя с ним, словно человек, но изменился ли Борн в своей сути? Стал ли он кем-то иным, а не пожирателем людских душ?
  Борн - прежде всего враг, чужак, иной, непохожий. Он и не обязан был оказаться таковым, каким магистр Фабиус понадеялся его увидеть. Маг сам наделил демона человеческими чертами. И вот пришла расплата за малые надежду и доверие между чуждыми: мир человека застыл на непознаваемом краю, терзаемый чёрным ветром!
  А может, для Борна предательство как раз и явилось решением всех его проблем? Или оно - нечто домашнее и обыденное для демонов? Может, в Аду следует поступать именно так? Может, инкуб всего лишь сумел отыскать сына, пока Фабиус спал? Забрал его душу и...
  Что же сумело поднять тьму из Адских глубин? Неужели мир людей, устами и делами мага, тоже доверился демону и был разрушен?..
  Но так ли это на самом деле? Борн ли тому виной? Или здесь поработали те, тёмные злые силы, что сами начали игру с миром людей? Что поселили в Ангистерне беса под видом префекта? Беса, сгубившего всех тамошних магов, заселившего город своими сородичами, погнавшего глупых горожан на бунт и смерть?
  Разве Борн всё это устроил? Разве Борн гнался за магом, разверзая пропасти и выбрасывая оттуда адских зверей? Разве Борн позвал в людской мир фурию, которая пожирала по ночам женщин? Но кто же?
  Маг ощутил, что мир вокруг внимает ему и ждёт его слова. Ждёт, что он обвинит инкуба. Ведь кого ещё подозревать в предательстве, нежели нечаянного помощника, что волею судеб и собственной воли встал у него за спиной?
  Воля - вот самый страшный дар бытия. Больше всего мы боимся пойти по ней, по собственной воле. Сделать так, как решаешь сам. Не обмануть и не обмануться, ведь всё только в твоих руках. И лишь ты виновен в своём выборе. Более - никто. Ни демоны, ни ветры чёрные....
  'Если предатель Борн - сумей обмануться сам! - подумал маг, и губы его скривились в вымученной улыбке. - Смотри, магистр Ренгский, - сказал он себе. - Демоны бросают тебе подсказку. Мол, это не ты, старый больной дурак, довёл свой мир до самых границ безумия собственными ошибками. Это всего лишь демон! Чужак! Пришлый! Коварный и непознанный! Не ты доверился ему по глупости и малодушию, а это он толкал тебя под руку! Ну что ж... Смейся тогда!'
  И Фабиус захохотал.
  
  
  

Глава 33. Плачущие

  
  
"Мы пожинаем в жизни то, что посеяли:
  кто посеял слезы, пожинает слезы; кто предал, того самого предадут".
   Луиджи Сеттембрини
  
  На земле как в Аду, день 24-й.
  
  Алисса пересчитывала потраченные деньги, загибая для верности пальцы. 4 дигля и два глея она отдала за крепкий деревянный возок с тентом и старого буланого мерина, похоже, слепого на один бок. За возницу заплатила его хозяину два глея. Вон он, хлопает без толку вожжами, всё равно старая скотина не может идти быстрее, плетётся себе шагом. Два дигля ушло на дорожные сборы и одежду для Белки, что спит сейчас, свернувшись под тентом на свежем сене. Один дигль и семь глеев ушло на вяленую рыбу, хлеб, яблоки и гостинцы. Тут Алисса ничего не смогла с собою поделать. Она заметила, что Фабиусу очень по вкусу пришёлся козий сыр - солоноватый, с резким запахом, подаваемый к красному вину. Она купила сразу три больших сырных головы, оттого и вышло так дорого.
  Алисса вздохнула, мысленно пересчитывая деньги. Для этого ей не надо было доставать их из платка, что был спрятан между грудей. Она помнила каждую монету, все её стёртые бока и зазубринки, ей трудно было расставаться с каждым из диглей, ведь это был единственный подарок Фабиуса. Ни платка, ни брошки не ставил он ей, лишь ласку и деньги.
  Возок тряхнуло: старый мерин сбился с шага, потянул в бок, едва не вывернув людей на дорогу. Возница не сплоховал: спрыгнул, подхватил старика под уздцы, закрывая ему шапкой глаза. Алисса привстала: что-то чёрное виднелось вдали.
  - Эй, это что там?! - спросила она.
  Возница вытаращился.
  А чёрное впереди, всё пухло и ширилось. Вот уже и ветер поднялся, и гулкий стон пошёл из-под земли.
  - Земля енто стукает, - пробормотал возница, повисая на морде хрипящего коня. - Дай-ка плащ, господарка, морду ему закутать, а то ведь субьёт.
  Конь дрожал всем телом, пятился, ударяясь о возок.
  Алисса, не разбирая, вытащила новый зимний плащ, потом отбросила и сдёрнула с сена старую скатерть. Вдвоём они плотно увязали мерину морду. А Тьма тем временем затопила весь горизонт.
  - Верёвку там дай, господарка, в возку, и ноги, мобуть, путать нада, - забеспокоился возница.
  Алисса бросилась за верёвкой.
  И вовремя! От черноты отделился лоскут и понёсся к ним. Конь застонал, не видя ничего, но чуя страшное.
  Земля уже ходила ходуном у людей под ногами, когда они путали мерина.
  Где-то впереди закричали, мимо пронеслась взмыленная лошадь без всадника.
  - Лезь в возок, господарка! - буркнул возница.
  Но Алисса не послушалась. Она помогала мужику путать мерина, подавая то нож, чтобы отрезать лишний конец, то придерживая конские ноги.
  Земля поднялась, лопнула, и впереди разверзлась ямища с отвесными краями, какие бывают у оврага. Оттуда вылетело вонючее облако дыма.
  - Ой-ой, - запричитал возница и попятился.
  Из разлома в земле вылезла некрупная тварь, похожая на летучую мышь, но величиной с кошку. Она волочила крылья и шипела, разевая алый, усеянный шильцами зубов, рот.
  - Оглоблю режь! - закричала Алисса. - Бей её оглоблей!
  Но возница, увидев адскую тварь, запричитал и полез прятаться под возок.
  Алисса покрепче сжала в руках нож, которым резала верёвки, подалась вперёд. Тварь чем-то напомнила ей несчастную Алекто. Поди, такая же никчёмная и тупая гадина!
  Главное - не показать страх. Говорят, страх-то они и чуют!
  - А ну, пошла прочь! - изо всех сил крикнула Алисса, размахивая ножом и лихорадочно вспоминая, нет ли в возке подходящей палки.
  Тварь с сомнением посмотрела на женщину, потом на возок, но крылья её так и не раскрылись, и она, шипя, поползла прочь. Алисса кинулась было резать ремни на оглоблях, а потом вспомнила, что в возке под соломой лежит крепкая палка из белой акации, какие всегда берут с собою в дорогу крестьяне. Им не положено законами иметь другое оружие, а в дороге могут встретиться лихие люди.
  Завладев палкой, Алисса уселась на возке, внимательно озираясь по сторонам. Где-то вдалеке раздавались крики, земля всё время вздрагивала, а хуже того - становилось всё темнее. Огня же разжечь было не из чего, кроме соломы в возке.
  В 'овраге' тем временем что-то грузно ворочалось и дышало. Наконец, из него показалась огромная лысая голова, похожая на лошадиную, только величиной с мельничный жёрнов. Зубы торчали из неё как попало.
  Алисса судорожно вздохнула и сжала палку.
  
  Новые удары земли разметали магистров, щедро вываляв их в земле.
  Крепкий Тогус первым поднялся сам и поднял магистра Грабуса.
  - Что это? - спросил он.
  - Это Ад сходит на землю, - буднично сообщил старик. - Верно, наш Фабиус исхитрился нарушить Договор.
  - А где он сам, этот отступник? - спросил магистр Кебеструс. - Может, Сатана примет его душу, как искуп?
  Язык чёрного ветра слизнул половину холма. Крещёные в ужасе завыли.
  - Подождём и посмотрим, - сказал магистр Грабус. - Если камни призвали нас сюда, то здесь и будет вершиться суд. Если нас спросят - мы отдадим отступника.
  
  Фабиус мог бы испепелить бедного мэтра Тибо, но вина многих невинно убиенных и без того слишком тяготила его сейчас. Не сумев облететь живое (живое ли?) тело, он опустился на мост, тяжело осевший под его весом, и пошёл через реку, стараясь не смотреть вниз, ведь волны, такие же чёрные, как ветер, но слегка искрящиеся, почти захлёстывали брёвна. От воды исходил жар. Фабиус не хотел даже думать о том, загорится ли мост, когда волны достаточно нагреют его?
  Он сделал последний шаг и ступил на землю, но брег перед ним обвалился и Фабиус прыгнул вперёд, ощущая спиной, как мост рушится в запылавшую воду.
  Нет, он не видел этого, но воображение услужливо подсовывало ему картины, одна страшнее другой.
  Фабиус прыгал, земля проваливалась... Он обессилел, пока не ступил на камень, что удержал его и дал собраться волей.
  'Камень! - сказал себе Фабиус. - Я вижу дорогу из камня! И ей не страшны пропасти!'
  И он действительно увидел дорогу. И ступил на неё. И тут же вдали показалась фигура.
  Это была демоница: вёрткая, чёрная с алыми ладонями и губами. Она тащила кого-то упирающегося волоком по земле.
  Потом она остановилась и крикнула, но Фабиус не услышал.
  А потом чей-то голос произнёс сразу со всех сторон, будто вокруг были стены, и он отразился от стен:
  - ПОРА, - сказал голос, грозно и радостно.
  И завесы мира внешнего упали, а магистр Фабиус увидел себя в каменном зале, чьи стены из сталагмитов бесконечно уходили вверх. Полом зала была мозаика из чёрных плит и золота.
  - ЧЁРНЫЙ - ЭТО ДОБРО, А ЗОЛОТО - ЗЛО, - сказал тот же голос.
  И тут же посреди зала появилось железное кресло.
  - САДИСЬ, МАГ? - предложил голос.
  - Садись сам, - огрызнулся Фабиус.
  Магистру было страшно. Он бросил только один взгляд на мозаику и сразу отвёл глаза - фигуры заплясали в его голове, взывая к нему и говоря с его разумом. А он не хотел говорить с камнями.
  - МАГОВ СЮДА! - приказал голос.
  Сверху шлёпнулось огромная длинная скамья со спинкой, крытая кровавым бархатом.
  Скамья покачнулась и встала. И сверху же чья-то рука опустила на неё четырёх членов Совета Магистериума. Это были всё те же Кебеструс, Икарбарус, Тогус и глава их - Грабус Извирский. Но теперь они были недвижны и таращились, словно куклы.
  - ТОГДА САДИСЬ К НИМ? - спросил голос.
  - Мне это не по чину, - отозвался Фабиус, изучая, как под железным креслом проявляется камин, полный пылающей лавы. Было бы весело, если бы он сейчас там сидел.
  - ТАК И БУДЕШЬ СТОЯТЬ? - удивился голос. - ТОГДА ТЕБЕ НЕТ МЕСТА ЗДЕСЬ.
  - А что тебе в этом, невидимый? - нахмурился Фабиус. - Хочу и стою. Это и есть моё право и моё место.
  Голос хмыкнул.
  И тут же на железное кресло упала тень. Она потекла, стала глубже, объёмнее, сгустилась в огромного иссиня-чёрного демона без особенного лица, потому что на лице у него черты менялись и играли, словно было оно из воды или пламени.
  Впрочем, и тело его было таким же текучим. Фабиус попытался рассмотреть хотя бы, есть ли у появившегося рога, ведь это был явно не Борн, а какой-то здешний Адский правитель? Но глаза у магистра тут же заслезились.
  Впрочем, не уверен был Фабиус и в том, что его перенесли в Ад: жары он не чувствовал, не было и особенного таинственного страха, о котором писали в магистерских книгах. Похоже, весь зал этот был не более чем обманом.
  Как только Фабиус подумал об этом - картинка распалась, закрутилась и осыпалась призрачными осколками.
  Маг снова стоял на истерзанной земле Ренге. И вот тут катастрофа была отнюдь не призрачной. А если кто-то и наводил морок, то постарался он весьма, учтя и запахи, и звуки, и само устройство долины, где в островах посреди разломов читался возвышенный берег и холмы.
  'Сатана, - отец лжи, - подумал Фабиус. - Вот только слабовата, я смотрю, его ложь...'
  И тут же огромный демон из языков чёрного огня возник перед ним.
  - СЛАБОВАТА?! - взревел он.
  Фабиуса опахнуло жаром и вонью.
  - Разумеется. Ведь смотри - ты злишься, - парировал он нарочито негромко. - У людей это почитают за слабость.
  Повисла пауза. Потом снова появилась скамья с магами, на которой они, наконец, зашевелились, завыпучивали глаза, освобождаясь от магических оков. А ещё Фабиус снова увидел Тиллит. Теперь уже близко. И понятно было, что она держит за шкирку Анчутуса.
  - ЗАКОН О МАГИСТЕРИУМ МОРУМ НАРУШЕН, - мрачно сказал обиженный огненный демон.
  И понятно было, что бессмысленно говорить ему сейчас, что закон этот нарушался до дня последнего сотни и сотни раз. Дело было не в самом нарушении, а в нарушении, которое заметил или решил заметить он сам. А значит это и был - сам Сатана.
  Фабиус стал осторожно, моргая и косясь, разглядывать меняющегося демона. Образ его умерился и стал менее текучим, стало понятно, что сидит он на невидимом троне, а на его коленях у него.... Кошка! И кошка эта магу вполне знакома!
  Сатана гладил её, а она неразборчиво урчала. Но неужели и Сатана не умеет разобрать, что свидетельствует сама Алекто?
  Фабиус приободрился.
  - Он тоже будет свидетельствовать! - Тиллит бросила к ногам Сатаны Анчутуса. - Он знает, что не похищал Алекто!
  - ПРИНИМАЕТСЯ! - рявкнул Сатана.
  - И мы!
  - И мы будем!
  - Свидетельствовать!
  Черти и бесы повыскакивали из земли, словно грибы после дождя.
  - Анчутус...
  - Не похищал!
  - Это маг! Маг!
  - ЧТО ТЫ ОТВЕТИШЬ? - спросил Сатана, уставаясь на Фабиуса.
  Мог ли он прочесть мысли магистра? Возможно.
  Но были ли они у него сейчас?
  Фабиус смотрел и ощущал, что всё в нём замерло, словно естество его - огромная скала, и нет в ней пещер. Возможно, таким его сделал страх. А может, сказалась и привычка общаться с Борном. Маг так долго старался ни о чём не думать рядом с демоном, что мысли его стали тяжелы и пусты.
  - Признайся! - донёсся дрожащий голос со скамьи, где томились магистры. Кажется, то был голос Грабуса.
  Фабиус улыбнулся невольно. Где же всеведение? Где великая прозорливость? Неужто всё, что может сам Сатана - это всего лишь попытаться запугать слабого человечка?
  - Ты же отец наш? - Фабиус вежливо склонил голову. - Значит, знаешь всё о детях своих. Взгляни на меня? Разве я вызвал Алекто?
  Возникла неловкая пауза.
  'Вот оно как, - думал Фабиус. - Что за сомнения мелькают на его лице языками пламени? Неужто невозможность всеведения кроется в отцовстве, и Сатана - не отец нам?'
  - НЕТ, НЕ Я ОТЕЦ ВАМ, - прогрохотало и отдалось в небе.
  Значит, какие-то мысли Фабиуса Сатана всё-таки мог прочесть.
  - Ка... Ка-а? - подал жалобный голос Грабус.
  - А вот так! - Сатана вдруг сбросил с себя сияющие чернотой огни и обратился в демона, вроде Борна, только чуть более смуглого. - Мы сейчас в мире реальном, и здесь - даже я не могу солгать вам! Смотрите! - он раскинул руками. - Таков он, ваш настоящий мир! Есть два мира, глупые смертные! Мир реальный и мир слов! В первом - лжи нет, во втором - всё есть ложь. Я создал мир слов, потому я и отец лжи! И вы сейчас живы лишь ложью моей! Вашего мира нет! Его нет уже 13 веков! Вы существуете только в моём мире, который отринули сейчас, нарушив договор!
  Фабиус ощутил, как тело его затряслось, словно он сам был погибающей землёй. Но сдаваться он не собирался.
  - Я не верю тебе, - сказал магистр, силясь усмехнуться. - Почему ты не можешь соврать мне? Ты - самый сильный из демонов! Неужели тебе не по силам простая ложь?
  - Молчи! - завыл Грабус.
  Но магистр Ренгский даже не повернулся в его сторону.
  Сатана склонил голову в бок, раздумывая: поболтать ли с магом? Ведь он всё равно унесёт сказанное в могилу, так почему - нет?
  - Именно самые сильные демоны и не могут лгать, - снизошёл он. - Те, кто видит мир реальный таким, каков он есть. - Вы же, люди, реального не видите вообще, оттого - лживы. Способен ли ты понять, маг, что настоящий ваш мир погиб 13 веков назад? Силён ли ты для такого знания? Вы живы теперь только моими словами о вас - в их иллюзиях вы строите и рожаете себе подобных. В реальности же - кругом смрад и тьма!
  - Это тоже слова! - выкрикнул Фабиус.
   Сатана рассмеялся:
  - Ты просто не знаешь законов мироздания, как и вся ваша людская мелочь. Любой мир - есть Договор. Мир реальный вы разрушили, разорвали договор с ним. Но слова-то остались. И книга Договора о них - цела, оттого вы и живёте в мире моих слов. И всё у вас - слова. Мои слова о вас! Мир же ваш... Реальный мир... Смотри на него! Это он - чёрный, словно выжженная пустыня. Вы раскололи своими играми луну, часть которой упала на Землю. Вы были так сильны, что летали там, возле Солнца. А теперь вас, в общем-то, и вовсе нет.
  Фабиус посмотрел на солнце, что мучилось в пыли, на чёрную землю под ногами.
  - Нет! - сказал он твёрдо. - Я не верю тебе!
  - А ты найди мужество подумать? Вспомни, что есть ваша магия? Некие формулы из слов? Да вы и слова-то пользуете те, что не понимаете совсем. Это ваши же старые слова. Вы их позабыли от страха. Вы всё, всё позабыли...
  Сатана покачал головой, словно бы вглядываясь в картины прошлого, и простёр руки.
  - Смотри же маг и запоминай. Любой мир есть Договор. Он стоит, пока все делают то, что оговорено между ними и миром. Если вы говорите 'не убий', но убиваете - мир не погибнет от первого или второго убиённого вопреки Договору. Мир велик, в нём велика и сила инерции. Но будет и последняя капля, та смерть, что разрушит всё.
  Сатана замолчал, рассмеялся каким-то своим мыслям, и продолжал, не замечая, что маги уже побелели от страха на своей скамье.
  - Да, я не отец вам, маг. Но свой мир вы разрушили, расторгнув этим договор с настоящим вашим отцом. И тогда я открыл перед вами книгу - и вы - подписались в ней. Нету у вас больше ничего, кроме моих слов и моей книги. Я - ваш приёмный отец, отчим!
  Сатана уставился в небо, тряхнул головой:
  - Но я сказал тебе слишком много, букашка. - Изменчивый поднял своё удивительное лицо и, не мигая, уставился на Фабиуса. Словно тысячи демонов смотрели теперь на мага его глазами. - Отвечай мне - кто похитил Алекто?! Иначе будет разорван и этот договор. Смотри же, с чем вы останетесь, если не со мной!
  Фабиус видел картины выжженной земли, что показывал ему Сатана, но думал он о другом. И даже испуг магистра прошёл, оставив лишь тяжесть в членах: "Я ему подвластен даже меньше, чем Борну, - размышлял Фабиус. - Тот хоть умел прочесть меня, словно книгу. Значит, Сатана - не демон. Он - иное. Может быть, создавшее демонов, но не меня. А сумеет ли он различить в моих словах ложь? Борн говорил, что лгу я отменно. И где же сам Борн? Куда он пропал?'
  - Пойми, маг! - хмурился Сатана, видя, что человечек совсем не раздавлен тем, что он показал ему. - Договор нарушен кем-то на земле! Если мы не накажем его - весь ваш мир погибнет. Смотри - земля разламывается уже, такой она и была 13 веков назад. Она стоит лишь на моих словах. И вся она - есть ложь. Правда же, что у вас есть - правда лишь наша, адская. Туда вы и упадёте. В Ад. На корм моему народу. И они съедят вас всех. Мои дети - жадны, они ещё не умеют длить голод.
  - Признайся маг! - выли черти.
  - Признайся, - гнусили магистры со своей скамьи.
  'Да если б я знал, кто её вызвал, эту дуру Алекто? - размышлял Фабиус. - Борн всё время покрывал кого-то, но кого? Ясно, что не себя...'
  - Сначала я хочу увидеть здесь твоего демона Борна! - выкрикнул Фабиус.
  Сатана потемнел, и языки пламени вновь побежали по его лицу и телу.
  - Зачем он тебе? - нахмурился Изменчивый. - Он мне не интересен! Он никогда не делает того, что я жду от него!
  - Этого хочу я! - Фабиус зримо нарисовал образ инкуба. - Пусть он предстанет здесь!
  Сатана зарычал.
  Но воздух уже заволновался, вспучился, и из него соткалась фигура инкуба.
  Однако... каков он был!
  Весь серый, в сукровице - его уже почти не сияющее естество истекало наружу сквозь поры на коже.
  Сатана просто вызверился, увидев изгоя.
  - Ты не мог выжить в пустоте, мелкий никчёмный...!
  - Борн! - радостно воскликнул Фабиус, помогая инкубу дышать: рисуя его в воображении своём сильным и крепким!
  - Борн! - испуганно залаяли бесы.
  - Ну да, - покривился инкуб, с трудом ворочая языком. - Это я. Не самый любимый твой сын. И я давно хотел спросить тебя, отец. За что? За что ты проклял меня?
  Сатана усмехнулся, разглядывая инкуба, и, словно бы, наслаждаясь его страданиями.
  - Ну что ж... - усмехнулся он. - Ты всё равно погибнешь. Узнай.
  Бесы и черти обратились в слух. В Аду ходило множество баек, за что Сатана низверг Борна в холодный Верхний Ад.
  - Ты преступил мою волю, Изгой. Ты разочаровал меня!
  Изменчивый встал и в раздражении сбросил с колен кошку.
  - Я возлагал на тебя большие надежды! Надеялся, что ты, славный древним родом бунтарей, попытаешься восстать против моей власти! Я ждал долго! Но сотни лет сменяли другие сотни, а ты возился с камнями и железяками! Я кинул тебя в верхний Ад, но ты и там не стал бунтовать, чем навлёк на себя новую опалу! Ты обманул меня! Ты был наделён волею и способностью к бунту! Чего же ты ждал?
  - Мне не за что было бороться, отец, - печально улыбнулся инкуб - Меня не радует власть над глупцами.
  Похоже, слова Борна пришлись Сатане не по вкусу. Он вспух от гнева, и языки чёрного пламени охватили его всего.
  - ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ! - взревел он так, что земля и небо едва не перемешались.
  - А что я особенного посмел? - удивился Борн. - Сказать, что созданные тобой дети глупее самого глупого человечка? - инкуб рассмеялся окровавленными губами. - Так я скажу и худшее: они лишены воли менять и изменяться. Ты, великий Изменчивый, породил толпу тупых безвольных уродов!
  Фабиус с ужасом видел, что Сатана похож уже на единый комок пламени. Жар от него исходил такой, что маг едва терпел его.
  Однако Изменчивый почему-то не спорил с Борном. А тот продолжал с усмешкой:
  - Воля - это то, чего тебе не воссоздать в полной мере. Даже в тебе, отец, есть всего лишь жадная воля иметь. Да, я не оправдал твоих надежд, потому что воля во мне иная, не та, подобная тебе, которую ты мечтал видеть в нас. Я понял это во мраке, который готов был пожрать меня. Во мне есть воля не желать, но любить!
  И тогда Фабиус понял, наконец, кто призвал в мир людей Алекто. Понял, кого покрывал Борн.
  Магистр долгие дни был глупее ребёнка, но он прозрел, как и от чего развилась в этом странном создании любовь. И она не должна была погибнуть сегодня.
  И магистр Фабиус Ренгский сказал, стараясь, чтобы голос его звучал громко и уверенно:
  - Эй, Сатана! Я должен признаться тебе! Это я...
  Он помедлил и пояснил, боясь, что его неправильно поймут:
  - Это я, магистр Фабиус Ренгский, вызвал Алекто дабы вступить с ней в магический брак! Я осознал твоё грозное величие, Сатана. Я сознаюсь и покоряюсь тебе!
  Маги неразборчиво залопотали на своей скамейке. Черти радостно завыли. Они ждали, что Сатана растерзает сейчас глупого мага, отомстит ему за Анчутуса! И всё пойдёт по-прежнему.
  - Можешь забрать меня в Ад, - Фабиус склонил голову, изображая покорность. - Только скажи сначала, кто же настоящий отец людей?
  Сатана, растерянно переводящий взгляд с Фабиуса на Борна, хмыкнул:
  - Твой мир - был мир живой, человечек. Его силы были силами стихий. Значит, твой мир был договором со стихиями. Думаю, они и породили людей. Люди же, выпустив страшные силы из мельчайшего, уничтожили и стихии вокруг. Твердь рухнула. Я успел лишь удержать мир слов. Магический мир. В вашем прежнем тяжёлом мире и магии-то почти не могло проявиться, он был слишком плотен.
  Изменчивый потёр руки, сияние его умерилось. Похоже, он был удовлетворён признанием мага.
  - Ну что ж, - сказал он. - Ты развлёк меня, человечек. За это я даю тебе ещё пару минут. Прощайся. Ты пойдёшь со мной.
  - Но постой... - пробормотал Фабиус, оглядываясь и не видя никаких перемен. - Ведь нужно сначала восстановить договор? Как же то, что вокруг?.. Оно не должно остаться таким... Таким страшным. Люди здесь жить не смогут!
  Сатана расхохотался.
  - Нарушить договор мира слов невозможно, можно лишь разорвать его, отринуть весь. Он ведь и сам есть ложь. Вы опять изменили свой мир, глупые люди. Вы переполнили договор ошибками. Его больше не существует. Плодитесь же и размножайтесь теперь, как сумеете! На том, что осталось от вашего прежнего мира! Зато я получу много приятных часов, наблюдая за вами!
  Фабиус ещё раз обвёл глазами берег: обугленная чёрная земля, разломы, чёрное небо...
  - А это?.. Всё так и останется?
  - Так будет ещё веселей! - захохотал Сатана.
  Фабиус внутренне дрогнул: он хотел спасти Борна, но не жертвою целой земли!
  - Но я... - пробормотал он. - Я обманул тебя...
  - Великолепно! - Сатана расцвёл языками радужного пламени. - С точки зрения моего мира - это большое достижение! Вот этот хлам, - он указал на Анчутуса, скорчившегося на земле. - Не способен даже обмануть своего отца! Презренный комок слюны и крови! Никчёмное создание!
  Анчутус от презрения Сатаны слегка задымился.
  Тиллит уставилась на Борна, прикидывая, что же ей делать? Инкуб вроде бы уцелел? Но бунтовать и становиться владыкой мира он почему-то не хочет... А как же она?
  Сатана сделал текучий шаг, маня за собою Фабиуса.
  - Стой! - прошептал инкуб.
  Сатана неспешно обернулся, и вдруг пламя его угасло, и он закричал, что-то прочтя на лице инкуба:
  - Молчи!
  - Я вижу ветер и говорю с ним, - произнёс Борн.
  Чёрный ветер изогнулся и тряпкой лёг к его ногам.
  - Не делай этого! Ты же мой сын! - Сатана полыхнул языками пламени, но они снова опали, и он остался стоять пародией на демона, на своё неудачливое дитя.
  - Я - изгой, - сказал Борн. - Ты изгнал меня, и я принял изгнание.
  Он нагнулся и поднял с земли камень:
  - Я вижу землю и говорю с нею!
  Сатана вспыхнул радугой, и небо заиграло раскалёнными сполохами. Фабиус ощутил, что задыхается в волне горячего воздуха.
  Но инкуб лишь хмыкнул:
  - Огня мне и не хватало! Я вижу огонь и говорю с ним!
  Сатана опал весь и замер недвижной статуей. Потом в теле его открылся огромный рот:
  - У ТЕБЯ ВСЁ РАВНО! ВСЁ РАВНО НЕ БУДЕТ ВОДЫ! ЕЁ НЕТ ЗДЕСЬ! НЕТ!
  Фабиус шагнул к Борну:
  - Бери мою кровь, демон! Я делал опыты! В ней воды с избытком!
  Борн улыбнулся и положил ему на лоб обжигающую руку:
  - Я вижу воду и говорю с ней!
  Фабиус ощутил, как кровь закипает у него в жилах.
  - ЭТОГО МАЛО! МАЛО! - взвыл Сатана. - ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО ДАЛЬШЕ!
  - Я же не идиот! - покачал головою Борн. - Кроме стихий - есть ещё свет и тьма!
  Сатана взвыл, и мир задрожал мелкой дрожью. Солнце заметалось в пыли, грозя быть засыпанным песком!
  - Не успеешь, - отрезал Борн. - Да и Фабиус - есть подобие света, а я и ты - тьмы. Ингредиенты все здесь, у меня!
  Борн воздел руки к Изменчивому и провозгласил:
  - Я вижу тебя, отец мой, Сатана! Я вижу тьму! И говорю с ней!
  И тут уже всё загрохотало и затряслось вокруг. Земля заходила ходуном. Тьма заметалась над ней.
  - ТЫ РАЗРУШАЕШЬ ВАШ МИР! - взвыл Сатана. - Я ОБМАНУЛ ВАС! ДОГОВОР О МАГИСТЕРИУМ МОРУМ РАЗОРВАТЬ НЕВОЗМОЖНО! ИЛИ ВЫ БУДЕТЕ ПОВЕРЖЕНЫ ВМЕСТЕ С НИМ!
  - Почему бы вдруг? Я просто заключаю свой договор поверх твоего. Он тяжелее, и ты чувствуешь это.
  - Земля дрожит!
  - Это рушатся твои церкви, они из единой тьмы, а земля станет союзом шести! Твои церкви не выдержали равновесия, отец. Мне жаль. Уйди же прочь!
  - Я ПРОКЛИНАЮ! ПРОКЛИНАЮ ТЕБЯ!
  Борн пожал плечами: он уже много тысячелетий был проклят.
  А потом из пылевого мешка вышло солнце и ослепило людей.
  - Я вижу свет, - сказал Борн. - И говорю с ним.
  Фабиус лишь слышал это. Свет ударил по его глазам, и он не устоял, со стоном опустившись на... песок. Кругом был просто песок. И былинки сухой полыни под пальцами...
  Если бы Фабиус сумел открыть глаза, он бы увидел холмы и дорогу, убегающую в Лимс.
  
  
  

Глава 34. Аро или Дамиен?

  
  
"И чувства добрые я дрыном пробуждал'.
  Народная мудрость
  
  На земле, день 1-й.
  
  Алисса крепко сжимала палку, но чудовище возвышалось над ней на локоть, и кожа его была толстой, как камень. Алисса не боялась за себя, тварь была неповоротлива, только за лошадь. Если этот урод сожрёт лошадь, куда им деваться?
  Алисса закричала изо всех сил и врезала по кривозубой морде. Тщетно! Монстр продолжал надвигаться на бедного мерина.
  Лошадь, не имея возможности видеть чудовище, а тем более убежать от него, глухо стонала и пыталась переступать спутанными ногами.
  Вдруг словно бы из-под земли выскочила чёрная тень и вцепилась адской твари прямо в круглый немигающий глаз!
  Алисса вскрикнула и отшатнулась. А потом разглядела, что это не тень, а худая облезлая кошка.
  'Надо же! - удивилась Алисса. - Маленькая, а какая бесстрашная! И уж больно похожа на бедную фурию - такая же чёрная и несчастная на вид'.
  Тварь на кошку отреагировала не по тварски - закричала жалобно и неожиданно тонко для такой огромной туши, а потом и вообще попятилась, села на задницу. Лапы её были слишком коротки, чтобы достать до глаза, а кошка разбушевалась не на шутку.
  - Пошла прочь! Прочь! - заорала Алисса и начала с удвоенной силой молотить зверюгу по другому глазу, видно, это было её единственное уязвимое место.
  Тварь пятилась, отталкиваясь передними лапами и вспахивая землю тяжёлой филейной частью. Она неуклюже попыталась встать и броситься в контратаку, но в небе вдруг посветлело, и земля закачалась, но не выдыхая, как раньше, а словно бы делая вдохи, чтобы закрыть распахнутые кругом жадные рты провалов.
  По крайней мере, так показалось Алиссе.
  Твари вдохи земли не понравились. Она подскочила, изо всех сил поковыляла к разлому. Но толстые ноги ее были слишком коротки. Разлом, из которого она вылезла, вздохнул и, выбросив струйку пепла, закрылся.
  Тварь закричала по-птичьи, от неё стали отваливаться куски плоти, тут же застывающие, словно обломки гигантской скульптуры из глины и песка. Алиссе стало жалко её, ведь тварь была поначалу живой, пусть уродливой, страшной, но живой. Да и не успела она наделать вреда.
  Кошка же ощущала себя победительницей. Она подбежала к повозке, гордо задрав хвост, скрипуче замяукала, почуяв съестное.
  - Сейчас, сейчас, - сказала Алисса, и, прикрыв локтем лицо, стала смотреть на небо.
  Солнце разгоралось всё ярче. Стало понятно, что уже далеко за полдень.
  Алисса вдруг и сама ощутила ужасный голод и такую усталость, что ноги ее задрожали. Кошка опять замяукала, теперь совсем тонко, и женщина побрела к повозке.
  - Ох ты, бедняга, - бормотала Алисса. - Сейчас, глупая, не кричи. В повозке есть хлеб и сыр.
  Она с трудом прошла два десятка шагов, привалилась к колесу.
  - Эй! - закричала Алисса, чувствуя, что сил больше нет совсем, и что её бьёт озноб от запоздалого страха. - Вылезай ты, никчёмный дурак! Поехали!
  Возчик, однако, больше напоминал кучу ветоши под повозкой, чем затаившегося там человека. Только Белка смотрела из-под сена красными от слёз глазами. Она ещё не верила, что всё закончилось.
  Не дождавшись от возчика даже мычания, Алисса полезла внутрь повозки, цепляясь за колесо. Кошка прыгнула следом.
  Женщина нашарила в узелке сыр и отломила кошке.
  А потом она обняла зарёванную Белку, полежала немного с прикрытыми глазами, давая себе ощутить, как солнце поглаживает по лицу, поднялась, выгнала из-под повозки трясущегося от страха мужика, распутала коня, пришёптывая: 'Да стой же ты, стой...'
  Потом сама села править, не надеясь уже на возчика, и полуочумевший мерин, всхрапывая и косясь, потащил возок по изорванной шрамами дороге. Возчик ехал в сене вместе с ребёнком и кошкой.
  
  Тиллит застыла на песке в окружении трёх десятков чертей и бесов. Четыре потрёпанных магистра простёрлись в пыли. Крещёные сидели на высоком холме у реки, оттуда доносился их жалобный вой.
  Борн огляделся. Взгляд его коснулся демоницы.
  - Я... Я пришла к тебе, потому что любила тебя, Борн.
  - Прочь, дура.
  Борн помог Фабиусу подняться.
  - Тебе нужно бы попить воды, маг. Пей, как следует. Я много взял от тебя.
  Фабиус поплёлся к реке. С трудом спустился по тропинке к воде, берег здесь был обрывист. Из воды на него смотрел старик с красным от жара лицом и абсолютно седой бородой.
  Он попробовал представить чашу, чтобы напиться, потом пробормотал формулу - ничего не вышло. Тогда он встал на колени, зачерпнул ладонями воду и стал жадно пить.
  Демон подошёл и встал рядом.
  - Почему ты не сказал мне, что это - Дамиен? - спросил маг, смачивая водой обожжённое лицо. - То есть, что это - наш мальчик похитил Алекто? - маг с трудом поднялся, ноги его тряслись.
  - Мог ли я доверять тебе? В Аду принято так: если ты добил лучшего друга - ты до самого дна души создание Ада, и Ад пожрал тебя всего, а если не добил - ты слишком слаб для Ада, и, оклемавшись, униженный милосердием друг добьёт тебя сам.
  - Ну, если ты не знал или питал иллюзии... На земле всё точно так же.
  - Жаль. Мне нравится разнообразие земли. Её металлы. Её растения. Её элементали. Я изучил химию Ада слишком легко. Здесь - простор для науки великолепен!
  - Это верно, - кивнул Фабиус. - Науки всегда завораживали меня, давали пищу уму и восторг телу. А приходилось считать овёс для посева, да распекать ленивых слуг.
  Магистр вымученно рассмеялся. Он боялся ещё раз посмотреть в воду и увидеть себя седым.
  - Я умру? - спросил он, наконец. - Магия больше не слушается меня. Если она вышла вся... то я ведь давно пережил любые старые кости...
  - Ничто не может выйти всё, иначе и я не стоял бы рядом с тобой. Да, мир стал более твёрдым, в нём теперь не слепишь так просто из образов свечу. Но, пожалуй, зажечь её - всё же получится. Огонь лёгок. Как и прочие стихии, кроме земли. Они будут немного поддаваться вашей слабой магии, я думаю. Договора-то с Сатаной никто не отменял, чтобы он там не пытался выдумать сегодня. Впрочем, древние книги говорят, что твои предки владели иным - магией машин и железа. В этом твой путь. Молодость же не сразу покинет тебя. Ведь ты создал её не магией, а наполнив свою кровь флюидами демонической жизни. Это не образ, но иное. Не бойся же. Твоя борода всего лишь побелела от страха. Сколько-то у тебя впереди, если не сумеешь снова поймать в свои сети инкуба.
  Борн усмехнулся и протянул магу руку, помогая выбраться повыше.
  - Впрочем, вот он я, перед тобой.
  - Ты?
  'Сказать 'ты не враг мне? - подумал Фабиус. - Так и те были не враги...'
  - Жизнь труднее, чем можно сказать о ней, - пробормотал маг.
  - И мир слов - по-прежнему иллюзия, - кивнул Борн.
  Он окинул взглядом берег.
  - Боюсь, нам придётся спасать твоих великих магистров. Или вон тот старичок, Грабус, скоро отдаст кому-нибудь душу.
  Фабиус вздохнул, обернулся всем телом.
  Маги поднимались с земли. Тогус поддерживал Грабуса, но и сам шатался, словно ветер всё ещё сбивал с ног.
  - Надо бы повозку... Мы пойдём с тобой сейчас к мосту и...
  - Я сумею вызвать повозку и без хождений туда-сюда, я всё-таки демон, и магия - суть моего естества. А вот тащить их на остров я бы поостерёгся. Они готовы были отдать тебя Сатане с потрохами.
  - Вот он им и судья. Скажи лучше, как ты сам? Тебе ведь тоже пришлось несладко. Где был ты и куда пропал?
  - Сатана запер меня в междумирье. Он надеялся разом обыграть тебя, но не сумел. Я знал, что ты умён Фабиус, и ты - замечательный обманщик!
  - Вот уж нашёл ты мне доблесть! - усмехнулся маг. - Ладно, зови повозку, коль можешь. Я бы тоже на ней...
  Он сделал шаг, но согнулся, уперев руки в колена.
  - Что-то ноги мои, словно связанные верёвкой.
  - Не благо для смертного видеть отца, пусть и приёмного, - согласился Борн. - Он весь суть изменение. Мог и вовсе разучить тебя ходить.
  Фабиус хмыкнул и стал массировать колени.
  - Что же натворили мы с тобой, а?
  - Что-то натворили. Постой-ка, я загляну сначала на остров, - Борн прикрыл глаза, удаляясь разумом. - Слуги твои умны. Попрятались по подвалам. Не сердись, что я оповестил их твоим голосом о повозке и о том, что потребуются еда и постели.
  - Ну что ж тебе возразишь теперь? Иного голоса бы они не послушали.
  И тут Борн напрягся весь, вытягиваясь в струнку, словно собака, почуявшая зайца.
  - Что? - так и подскочил Фабиус. - Ты нашёл мальчика?
  - Адский Ветер слизал все старые запахи! Я чую его! Да!
  - Смотри же тогда? Где он? Покажи мне?
  Демон обнял его горячей, пахнущей дымом рукой.
  - Смотри со мною, маг, я помогу. Видишь? Твои прачки и кузнец. Они вытаскивают детей из погреба!
  Маг и вправду увидел большой картофельный погреб. Ах, как он любил зимой драники из картошки! Притвор погреба был открыт, жерло его уходило глубоко вниз, ступени лестницы были высокими, рассчитанными на взрослого, и детей подавали снизу, а кузнец вытаскивал. Наконец, Фабиус узрел, того, кто так взволновал Борна - перемазанного землюю русоволосого юношу, похудевшего до синевы под глазами, дрожащего от холода, но живого.
  Далее же Фабиус и демон увидели небывалое. Как кухарка со слезами обнимавшая всех детей, обняла и этого. И мальчик без раздумий ткнулся лицом ей в щёку.
  Фабиус был потрясён таким панибратством, Борн тоже недоумевал, ведь слуги должны были ощутить в Аро иного, да и фурию он всё-таки вывалил первоначально именно на их головы. Люди - странные создания.
  Фабиус начал было размышлять, какими словами он объяснит сыну о недопустимости объятий со слугами, но взглянул на Борна и оторопел: они же так и не решили, чей это теперь сын!
  Борн тоже покосился на Фабиуса, похоже, он думал в этот момент о том же самом. Магистр натянуто усмехнулся:
  - Давай уж откормим его сначала, больно исхудал...
  - Я бы даже сказал: сначала поговорим с ним. Я устал гоняться за тенью его сознания, устал жить его запахами... - Борн остановился, провёл ладонью по окаменевшей твари-браслету на запястье. - Я сам сейчас, как мой Локки.
  Фабиус окинул взглядом его изодранную одежду, опознавая в ней свою, хмыкнул:
  - Нам бы с тобой в баньку, а? И рябиновой? Или имбирного кваску?
  - В баньку? А что это такое? - оживился Борн, уже вполне доверявший Фабиусу, если речь касалась человеческих развлечений.
  - А это такой ма-аленький домик с горячей-горячей печкой-каменкой...
  - О! - воскликнул инкуб. - Можешь не продолжать, я согласен! Если бы ты знал, как я промёрз!
  - Баню я тебе обещаю сегодня же вечером!
  - Это тоже традиция - ожидать вечера?
  - Ну а ты как думал!
  И они продолжили бы эту лёгкую, почти куртуазную беседу, но магистр Грабус, поддерживаемый чернобородым Тогусом, доковылял до них, наконец.
  Но только он вскинул петушиную голову, словно бы намереваясь клюнуть Фабиуса, как демон, оборвав совершенно разлохматившийся манжет рубашки, обернулся и поинтересовался в лоб:
  - Извиняться пожаловали, магистры? А то - подумайте на досуге, кто даст вам сегодня еду и ночлег!
  Потом демон кивнул Фабиусу, и они пошли к мосту пешком, разминулись с повозкой, и на остров попали гораздо быстрее магистров, которые долго грузились, не понимая, как им рассесться по чину в простецком крестьянском возке. Впрочем, если бы Борн не оглянулся, может быть, и кобыла не задичилась бы, и конюх не провозился бы с ней так долго.
  
  На острове Борн стал похож на молодую охотничью собаку, он вертелся, хватал открытым ртом воздух. Фабиус уговорил его переодеться, чтобы не пугать ребёнка, а увидев, что кожа инкуба вся в ранках и ссадинах, послал прачку за чистым полотном и помог обтереться хорошей водкой.
  - Ничего, - приговаривал он, - после бани станешь как новенький!
  Борн делал вид, что верит.
  Наконец, они вышли от прачек, и Борн повёл Фабиуса туда, куда давно звал его запах. К удивлению магистра это оказалась жилище кухарки - большая комната за кухней, где она вековала одна, смирившись с тем, что сыновья выросли и завели свои семьи в Лимсе.
  Борн стукнул чуть-чуть и тут же вошёл. Кухарка вскрикнула, кинулась навстречу, раскорячиваясь посередь комнаты и закрывая кого-то обширными телесами.
  - Иди-ка ты лучше... э-э... блинков нам... - пробормотал Фабиус, отстраняя женщину и шагая вперёд, к деревянной лавке у окна.
  Шагнув, он встал и открыл рот, словно рыба. Что он мог сказать теперь... сыну? Каким именем назвать?
  Юноша сидел на лавке, покрытой плотно вязанным шерстяным одеялом. Он ласкал тонкими пальцами эфес дорогого кинжала. Такого магистр раньше не видел в своём доме. Лезвие было покрыто редким хитрым узором. Это был явно старинный кинжал, наточенный и приведённый в порядок.
  - Как ты зовёшь себя? - спросил Борн, и мальчик вскочил.
  И тут у Фабиуса внутри тоже всё встало колом. Ведь это из-за меленького мерзавца они с инкубом перетерпели сейчас больше смерти! Мир чуть не погиб, а он сидит себе тут, в каморке кухарки... Кухаркин сын!
  Фабиус ощутил, что рука его сама нашаривает прут, а воображение усиленно пытается создать сие орудие возмездия.
  - Ну, инкуба ты вызвал по глупости! - взревел он. - А фурию? Фурию-то зачем?!
  - А ты думаешь, мне было легко здесь такому? - прошептал юноша, делая полшага к окну, чтобы оказаться зажатым между лавкой и подоконником. - Легко быть себе палачом и жертвой? Так делает каждый, но каждому ли дано увидеть, ощутить, понять?
  - Черти попросили его, - с усмешкой подсказал Борн. - Он не сразу и понял, что натворил. Но натворив, попытался защитить хотя бы остров, чем оскорбил Алекто до глубины естества. Она не обвинила его, лишь потому, что мечтает отомстить сама.
  - Я знал, что мозгов у него меньше, чему у чертей! - рявкнул Фабиус.
  - Ему было тогда непросто. Нужно быть очень плохим парнем и очень хорошим демоном, чтобы удержаться между двух невозможных, - мягко сказал Борн и положил Фабиусу на плечо тяжёлую горячую руку. - И стать... кем? Кто ты?
  - Мне ли знать это? - усмехнулся мальчик. - Но я не человек, и не демон. Иначе ты не стоял бы здесь рядом со мной. А был бы трупом или стоял рядом с трупом! Убирайся! Я - не твой сын. Я не...
  Он заплакал. И внешне - это были человеческие слёзы.
  - Ну что ж... - сказал Борн, оттаскивая слегка Фабиуса. - Он плачет, значит, совесть у него имеется.
  - Я ему сейчас покажу - совесть! Я его...
  - И что нам это всем даст? - удивился Борн. - Какой-то новый опыт, кроме того, что и человеку, и сущему больно, когда ему делают больно?
  Магистр заморгал, не понимая смысла фразы.
  - Опыт? Какой тут опыт? - проворчал он в недоумении. - Вот выдеру - будет у него опыт!
  Борн засмеялся и схватил Фабиуса за плечо.
  - Пойдём-ка сначала запишем это!
  - Куда?
  - В амбарную книгу, конечно! - он говорил, тащил мага к дверям и смеялся.
  - Да куда ты тянешь меня? - отбивался Фабиус.
  - Спасаю от конфуза!
  - Да почему! - Фабиус вывернулся и остановился, уставившись на мальчика, вжавшегося в угол между окном и лавкой.
  На мальчика?
  - Аро хорошо знал теорию, - усмехнулся Борн, вытирая слёзы. - Инкуб может только брать. Юноша нарушил естественное. И вызвал невозможное. Он не наш сын: не твой и не мой. Он - наша дочь!
  - ? - маг хватанул воздуха и не мог его выдохнуть.
  Борн посмотрел в бледное лицо Фабиуса и хмыкнул:
  - Ну а теперь - попробуй-ка его выдрать! Вот визгу-то будет!
  И он пошёл прочь. Но у порога Фабиус, кое-как отдышавшись, догнал его.
  - А что же теперь делать? - спросил он шёпотом, склоняясь к уху демона.
  - Ты же обещал блины, а потом баню? А потом будем пить рябиновую.
  - А как же... э-э... Она?
  - Как-нибудь утрясётся.
  - Может, зря ты прогнал Тиллит?
  - Ещё чего! Это не та баба, что нужна ребёнку. Твоя кухарка нравится мне гораздо больше.
  - Ну, это ты не видел её лет двадцать назад!
  - Так она и сейчас не мегера. Тиллит - едва за триста, а она уже...
  - Триста?!
  Во дворе они опять столкнулись с возком.
  Магистр Тогус спрыгнул из него и бросился к Фабиусу:
  - Магистр Грабус желают...
  Но Борн тут же возник на его пути, прикрывая бегство Фабиуса, и, стоило тому скрыться во дворе летней кухни, исчез сам.
  
  В кухне было холодновато, и они подбросили дров. Кухарка внесла первую партию горячущих блинов. Магистр Фабиус сам разлил вино, не самое лучшее, что у него имелось, но надо же было с чего-то начать.
  - Думаешь, мы справимся? - спросил он, глядя как Борн пробует первый в своей жизни блин. - А как же души? Ты же не сможешь питаться только блинами?
  - Мне хватит врагов, я полагаю, - Борн прожевал и кивнул, одобряя блины. - Где женщины - там и враги.
  - Мы справимся! - Фабиус с остервенением набросился на еду. Ему казалось, что он не ел целую вечность. - А вот что делать с магистрами... - пробурчал он с набитым ртом.
  - А ты пригрози, что я их сожру? - предложил Борн и снова рассмеялся. Глаза его блестели.
  - Знаешь, - признался Фабиус. - У меня сроду не выходило с девицами. - Нет, я любил и горел, но только одна смогла понять меня и дать мне тепло. Настоящее тепло. Это она похоронена в остове башни.
  - Она простила тебя, маг. Иначе башня не устояла бы.
  - Ты уверен? - нахмурился маг.
  - А чего мне уверяться? Глянь в окно - вон она, лишь покосилась слегка. Да и врёшь ты насчёт настоящего тепла.
  - Я - вру? - вскинулся магистр.
  - Ну, не врёшь, так слепой. Ты - подливай. Чую, судьба нам поможет управиться и с девчонкой.
  - Судьба... Я всю жизнь жил как-то поперёк...
  - Баня, я думаю, поправит сегодня вечером и тебя, - фыркнул демон. - Не томи же, пей со мной. Не то я пойду и закушу этим назойливым Грабусом! Всё равно толку теперь от магов - как от козлов молока!
  
  
  

Глава 35. Последняя

  
  
"Всё когда-нибудь заканчивается: терпение, нервы, патроны..."
  Народная мудрость
  
  На земле и в Аду. День 1-й.
  
  Магистр Грабус застал-таки Фабиуса врасплох. Однако был он теперь уже совсем не так заносчив и резок в суждениях, ведь к тому моменту члены Совета Магистериума успели многажды убедиться, что магия их, если и работает, то так вяло и непериодично, что возлагать на неё большие надежды было бы опрометчиво. А, значит, не стоит ссориться и с хозяином острова, что дал им пищу, кров и защиту.
  Потому гнев магистров слегка поутих, а может даже и не слегка, ведь теперь лишь сам Грабус топорщил волоски на голой стариковской шее, да и то больше от холода, остальные же маги чаще пришибленно кивали.
  Стал ли магистр Грабус вежливее? Ну, нет, тут не помог бы и сам Сатана. Характер у старика был всё-таки двухсотлетней выдержки.
  Магистры долго спорили с Фабиусом тонкими напряжёнными голосами, Грабус даже ногами топал ... Кончилось тем, что Фабиус велел оседлать Фенрира, неудобных гостей вновь погрузили в возок, застелив его на этот раз для приличия ковром, и все вместе поехали общаться с крещёными.
  Но единения магистры достигли совсем не потому, что Грабус сумел достучаться до совести Фабиуса, которая в последние дни обросла слоем жира не меньше, чем в кулак. Просто крещёные могли вот-вот сообразить, что не только мир изменился, но пали и магические оковы, не пускающие их на остров Гартин. А видеть чернь у себя на острове Фабиус не хотел даже в страшном сне.
  Понятное дело, что магистр Фабиус не стал огорчать Борна приглашением в такую поездку. Демон читал в башне учебник по стихосложению, сильно заинтересовавший его, пока Фабиус улаживал с магистрами дела земные.
  Однако когда повозка достигла холма, у которого крещёные жгли свои костры и варили похлёбку, демон сам вырос рядом с конём Фабиуса. Фенрир доверчиво потянулся к инкубу, и не прогадал, получив яблоко.
  - Ты знаешь, - сказал Борн, похлопывая коня по морде. - Мне кажется, я сочинил свои первые стихи. Слушай!
  Наутро выпал снег и сгладил...*
  
  Закончить ему не дали.
  - Вот он! - заорал бельмастый. - Наш бог!
  Крещёные тут же кинулись к Борну, окружили и его, и Фабиуса, к счастью, не успевшего спешиться, и возок с магистрами.
  - Бог! Наш бог! - кричали крещёные и тянули к Борну руки.
  Тот морщился и не подпускал их близко.
  Фабиус с облегчением размышлял о том, как им повезло, что хотя бы инкуб сохранил магию: 'Видимо, магии в нём слишком много. Он же - голая стихия тьмы, - думал магистр. - Эвона как... А вот в человеке-то - слишком много всего намешано... А души людей? Куда же они пойдут теперь после смерти?'
  Борн хотел размышлять о стихах, и крещёные быстро ему наскучили.
  - Прочь, - сказал он. И видя, что его не понимают, возвысил голос. - ИДИТЕ ПРОЧЬ! НЕТ НИКАКОГО БОГА!
  - Бога нет! Он сам сказал мне об этом! - воскликнул бельмастый, в экстазе закатил глаза и рухнул под ноги коню Фабиуса.
  Фенрир захрапел, прижимая уши. Магистру Фабиусу стоило большого труда удержать его.
  - Зачем вам Бог? - хмурился Борн, видя, что расходиться крещёные не собираются. - Бог не может существовать здесь, у него нет здесь цели. Люди - пища для демонов, потому демоны существуют. Чем должен быть занят ваш бог?
  - Он должен учить людей!
  - Охранять их своею милостию!
  - Дать нам жисть вечную!
  - Да что вы будете с ней делать, придурки! - не выдержал Грабус, высунув нос из повозки.
  Фабиус фыркнул, осмыслив слова инкуба по-своему.
  - А ты подумал о том, что людям-то - совсем не нужны демоны? - спросил он, смеясь - Люди-то демонов не едят!
  Маг расхохотался, успокоив этим Фенрира. Тот знал - раз хозяин смеётся - битвы не будет.
  Борн почесал надбровье, размышляя.
  - Так вы и не увидите их больше. Они не сумеют теперь так ловко входить снизу, если, конечно, вы опять не нарушите договор с миром вещным, развалив его на куски.
  - Вещным?
  - Прошлый мир ваш - был миром слов, этот - есть мир вещей. Стихии, сплетаясь, создают вещи этого мира. Договор с ними требует веры в эти вещи, а не в огненные глубины Ада.
  - А зачем этот договор стихиям? Они чем питаются?
  - Восхищением, маг. Они создают мир, чтобы вы любовались им. Их пространство растёт от радости людей.
  Крещёные внимали Борну с восхищением, не смея даже шептать во время его разговора с магом. Фабиус же слова демонов не привык принимать за полновесную монету, и во всём искал скрытый или двойной смысл.
  - А как же церкви? - спросил он. - Что они теперь будут делать? Собирать для стихий радость?
  - Церкви Сатаны скоро уйдут в небытие. Забудутся людьми. Станут страшными сказками. Ты видел сердцем, как церкви рушились, и я свидетельствую тебе - в каждом из ваших городов церкви лежат сейчас в руинах, и священники ушли из них.
  - Значит, мы свободны от Ада после смерти?
  - Вы свободны исключительно от воли Ада брать с вас оговорённое. Но не от Ада, как собственного выбора души.
  - Как это? Я не понял... - магистр почесал бороду. - Мне подумалось, ты сказал, что наши души больше не пойдут в Ад!
  - Если такова будет их воля. Учти, что многие души алкают Ада уже своею тяжестью. И душа не спросит тебя словами. Пресыщенная, она камнем рухнет в подходящий адский котёл.
  - А если она захочет иного пути, то куда же она пойдёт?
  Борн пожал плечами и неопределённо указал вокруг себя, потом ткнул пальцем в небо.
  - Мир изменился, маг. Кто знает теперь наверняка? - он задумчиво посмотрел вверх. - Ищите, пробуйте. Главное - у вас появилось право искать собственные пути. Может быть, где-то вы обретёте и желанное бессмертие? Некий эликсир? А может быть, там, в вышине, действительно есть боги, и с ними можно будет заключить договор? - Борн задумчиво обвёл глазами внимающих ему крещёных и неожиданно рассмеялся. - Вот только я не знаю, чем они питаются!
  Фабиус покачал головой. Нет, ему больше не нужен был эликсир, длящий сознание с невозможностью жить полною чашей. То, как он жил, отняло у него и жену, и сына. Он растягивал иллюзиями на долгие годы лишь то, что суждено ему было на обычный век. Потому и была его жизнь так суха и пресна. Лишь движения звёзд до сих пор удерживало его ум от сумасшествия и разрежённости. Нет, теперь он будет жить здесь, быстро, наслаждаясь и страдая!
  - Нет! - сказал магистр Фабиус громко. - Нам не нужна такая вечная жизнь, за которую потребуют плату. Мы будем искать свои пути.
  Крещёные возроптали.
  - А как же мы без бога? - зачастил бельмастый. - Во что мы будем верить теперь, а?
  - Верьте в то, что его нет, - предложил Борн.
  - А сможем ли мы? Ведь это - очень тяжёлая вера, - усомнился бельмастый.
  - Сможете, - успокоил его демон. - Верьте в свободу выбирать. В то, что каждый имеет право идти куда угодно - при жизни и после смерти.
  - А там, в небе, есть благостные места? Где не будет боли, страдания? - спросил бельмастый.
  - Наверное, - пожал плечами Борн.
  - Тогда мы будем верить в то, что лучшая жизнь ждёт нас после смерти! Там, в небе! - загудели крещёные.
  Борн посмотрел на них, как на идиотов, но люди уже были счастливы.
  Крещёные успокоились, глаза их наполнились радостью, они оставили Борна и стоящих с ним, ушли в свой лагерь.
  Фабиус хмыкнул.
  - Осталось узнать, заразна ли эта новая ересь?
  - Я тебя уверяю, ещё как заразна! - нахмурился демон.
  Магистр Грабус откашлялся.
  - Именем Сатаны!.. - начал он и осёкся. А потом продолжил, и голос подвёл его, задрожав. - Что же теперь будет в нашем мире без магии? Что будем хранить мы?
  - Власть и знания, - сказал Фабиус. - Мне и раньше этого хватало.
  - Не расслабляйтесь, маги, - сощурился демон. - Церкви Сатаны рухнули. В городах ваших могут поселиться теперь страх и безвластие, ведь люди будут напуганы, а у властей больше нет магии, чтобы быстро призвать их к порядку.
  - А как же мы сможем теперь... э-э?.. - пробормотал магистр Грабус Извирский.
  - Ручками, ножками и мозгами. Так, как было у вас до Договора с Адом. Разве что добрый совет могу дать: поспешите в столицу! Смутное время первым наступит в самых крупных городах. Там есть, что делить.
  - Дашь ли ты нам повозку, почтенный Фабиус? - жалобно попросил обычно важный магистр Икарбарус.
  Фабиус кивнул. В этом он магам отказать не мог, хотя повозки было, конечно, жалко.
  - А займёшь ли ты своё место среди нас? - робко продолжал белобородый магистр - Поедешь ли с нами?
  Фабиус покачал головой.
  - А если твари снова полезут из-под земли? - спросил магистр Тогус, сжимая на груди пустой камень.
  Фабиус Ренгский замялся. Борн же подсмеивался, глядя на борьбу чувств на лицах людей. Наконец, подсказал.
  - Бойтесь теперь больше черни, маги. Черти хитры. Но потяжелевший мир ваш значительно свяжет их силы. Если полезут, то нескоро, - усмехнулся он недобро. - В аду сейчас хватает проблем и без мира людей.
  - Но как же ты? Ведь ты не испытываешь недостатка в магических силах, инкуб? - мрачно промолвил Тогус.
   Он всё ещё сомневался в необратимости произошедшего, хотя и видел то, что довелось всего пятерым из рода людей.
  - Я - изгой, - пожал плечами демон. - Я создал этот мир таким, каков я сам: свободным и чужим своему прошлому. Создал, заключив договор между стихиями и мною. Я - в его праве, он - в моём. Наверное, я тоже что-то приобрёл от этого договора. По крайней мере, я чую, что он даёт мне силы быть. Я же даю ему магию.
  - Значит мы теперь - твои дети? - испугался Грабус. - Что же ты будешь делать с нами?
  Борн задумался. У него был слишком маленький опыт взаимоотношений с детьми.
  - Я попробую любить вас, - сказал он. - А уж там - как получится.
  
  В маленькой бане из-за клубов пара не было видно вообще ничего, но Борн всё просил:
  - Ты бы ещё парку поддал, маг?
  - Да ты уже прожарил меня насквозь, адское создание! - хохотал Фабиус, но плескал травяной отвар на каменку.
  Клубы рвались вверх, Борн дышал с шумом, с наслаждением хлебая пряный запах.
  - Эх, ещё бы немного серы... - пробормотал он наконец и блаженно вздохнул. - А что если я усядусь прямо на камни, а ты польёшь меня сверху?
  - Да я ж тебя не разгляжу! - маг зафыркал, охаживая себя по бокам веником.- Вот лучше я и тебя дубовым!
  - Не надо меня дубовым! Давай тот, смолистый! Из пихты! А где водка?
  - В предбаннике, во льду.
  - Во льду?
  - Водка должна быть ледяная! Учить тебя ещё и учить! А ну, подставляй спину!
  Фабиус размахнулся веником и, кажется, попал.
  - Ну как тебе, а? - спросил он для верности.
  - В нижнем Аду любят погорячее, но для верхнего - сгодится!
  - То-то же! Не знал, про такой Ад на земле, да, инкуб?
  
  ***
  Старый Пакрополюс сразу понял, что Ад изменился бесповоротно: запах пропал. Прекрасный пряный запах кипящих в котлах душ! Он и без того слабел день ото дня, а тут и вовсе иссяк.
  Пакрополюс вылез из лавы и поёжился: стало холоднее, зябче. Он понял, что опять проспал важное.
  По ощущениям выходило, что Верхний Ад никак не может больше существовать без Правителя. Кончились его стихийные силы, остыли котлы, и надо срочно сажать кого-то на трон. Того, кто согреет собою холодное железо и даст волю огню.
  Шипя от боли в костях и почёсываясь исподтишка, старый демон начал озираться, расширяя сознание. Но выяснить ему ничего не удалось - недоумение вокруг царило воистину адское.
  Так было, пока в коридорах, что все как один вели к тронному залу, не появилась Тиллит.
  Она, не глядя ни на кого, двигалась вперёд. Туда, где прошла не самая плохая часть её жизни - в огромный зал, плитки мозаики которого были сделаны из золота и урана.
  Там возвышался огромный железный трон с камином под ним, там раньше проходили балы и советы, а сейчас царило унылое запустение, и сталактиты уже опустили с потолка свои длинные зубы, пытаясь дотянуться до сталагмитов.
  Все, даже самые безмозглые свиномордые черти, видели - демоница знает, что случилось. И разномастное население Верхнего Ада потихоньку потекло к тронному залу.
  Тиллит же вошла, и Адская Книга тут же возникла перед нею и всеми, кто поспешил следом. Книга раскрылась, листы её пришли в движение. А потом буквы на одной из страниц вспыхнули и изменились!
  - Что это было? - спросил старенький облезлый чёрт, потому что все прочие молчали по глупости или от большого ума.
  - Договор между землёй и Адом теперь другой! - громко и яростно крикнула Тиллит.
  Ей никого не хотелось посвящать в подробности, но безмолвная толпа сородичей бесила её ещё больше.
  Эти-то - чего молчат? Это она, Тиллит, бывшая супруга правителя, потеряла всё! Борн не захотел, чтобы она осталась с ним в его новом мире! Старому же миру - она тем более не нужна!
  Тиллит оглядела в последний раз стены тронного зала, покрытые теперь уродливыми шишками каменных наростов, и пошла прочь.
  - А как же души? - понеслось ей вслед.
  - Кто теперь будет наполнять наши котлы?
  - Опять питаться слепой рыбой и скальными червями?
  Жители Ада роптали, но ответить им было некому. В верхнем Аду маловато было старых и мудрых, ибо они стремились туда, где погорячее, а немногие, помнящие былые времена, предпочитали молчать.
  Слова - это тоже ответственность, особенно, когда перед тобой толпа, где ответственных нет. Того и глядит посадят на трон да заставят командовать. Одно дело трон - в годы изобилия, совсем другое - в беду.
  Да и не факт, что не испепелит железо и золото очередного кандидата.
  - Да не иссякнут ваши души, идиоты! - бросил, наконец, в сердцах какой-то бес, которого утомили стенания глупцов. - Всё равно найдутся те из людей, что свалятся прямо в наши котлы. Жили ж мы как-то раньше!
  - Жили, но не без Правителя, - возразил ему другой. - Без правителя Верхний Ад может и остыть.
  Какой тут поднялся вой. И только черти о чём-то тихо шептались у входа в тронный зал.
  
  ***
  - И тогда бог сказал мне.... - бельмастый сделал паузу и обвёл глазами крестьян и мелких деревенских барыг, собравшихся у самого большого трактира на въезде в Лимс. Там ночевали все, кто не успел попасть в город до закрытия ворот - Смотри, сказал он. Я есть, но меня нет!
  Он задрал палец и посмотрел на открывших рты слушателей.
  - Поняли?
  Слушатели вразнобой закивали и замотали головами.
  - То-то и оно! То-то и оно, - провозгласил бельмастый. - Сложны слова его! Но принёс он нам новый мир свой. И сказал, что спасутся лишь те, кто уверует, что там, за облаками, наши души ждёт теперь жизнь вечная!
  
  Алисса ударила мерина вожжами. Темнело. Впереди виделся уже огромный холм. А от холма, как ей сказали, дорога заворачивает прямо к гартинскому мосту.
  Она так устала, что едва не засыпала сидя. А дорога всё тянулась, словно хотела выпить из неё последние силы. Будто и не дорога это была, а змея, разлёгшаяся на всю даль...
  Тут кошка скрипуче замяукала, и Алисса проснулась.
  Мерин едва тащился. Холод сковал Алиссу, обнял, словно змея из сна. Проснулась бы она, не замяукай это несчастное приблудившееся создание?
  Алисса набросила поверх плаща старую скатерть, крикнула изо всех сил и ударила старого коня вожжами. Они доедут. Такую ли они уже пережили сегодня тьму?
  
  Борн и Фабиус, распаренные сидели на мостках. Маг уговаривал демона искупаться после бани в ледяной воде Неясыти, Борн слабо отнекивался. Он только теперь согрелся, и тут же его охватила тоска, к которой нетрезвый маг никак не мог проявить сочувствия.
  - Кто я здесь? - размышлял Борн вслух. - Чужак? Адская тварь без рода и племени?
  Маг кидал в воду огрызки яблок. Впрочем, ответ последовал:
  - Мне-то похуже, - пробормотал он. - Я-то - совсем теперь никто. Какой же я магистр магии? Магии-то у меня больше никакой нет.
  Фабиус усмехнулся: происшедшее несколько болезненно, но всё ещё веселило его. Он покосился на задумчиво бубнящего Борна. И чего он отнекивается? В бане парился, водку пил... Отчего бы не окунуться в Неясыть? Фабиус хмыкнул в бороду и схватил инкуба за руку, чтобы сигануть с ним вместе с мостков в ледяную воду!
  Схватил, однако, неловко. Ладонь его скользнула по браслету, маг зацепился кольцом за костяной выступ, браслет лопнул...
  Борн в ужасе вскочил, зажимая пальцами дыру. Браслет был последней его связью с миром Ада, где он родился и вырос, символом того, что тварь может уцелеть везде, если... Если...
  В его ладонь ткнулось что-то живое и влажное.
  Демон разжал руку. Из дыры в оболочке браслета выбиралось длинненькое зелёное тельце, с лапками, крыльями, как у летучей мыши, и радостной плоской мордой.
  - Локки... - потрясённо пробормотал демон.
  Тварюшка уставилась на него блестящими хитрыми глазами, расправила мягкие, ещё влажные крылья, и полезла по плечу, щекотно цепляясь крохотными коготками.
  - Вот она, настоящая адская тварь! - расхохотался Фабиус. - И Междумирье её не берёт! - Ну, а ты чего разнылся, демон? Лучше скажи, что нам делать теперь с... - Фабиус развёл руками.
  Борн хмыкнул. Найдя сына, который оказался дочерью (ну и что из того?), он больше не покидал его мысленно, видел и слышал везде. И он знал, что именно в этот момент сонная Малица, давно уложившая девушку в постель, пришла забрать у неё книгу, которую та читала при свече.
  - Спать бы уже, - сказала кухарка, зевая.
  - Да как я усну, Малица?
  Девушка отложила книгу, но так и осталась сидеть в подушках, не желая засыпать. Тоненькая, с короткими мальчишескими волосами, едва до плеч, она выглядела переболевшей горячкой, и так же лихорадочно блестели ее глаза.
  - Не могу я уснуть. Я всё время думаю, как же отец сможет понять меня, если я сама себя не понимаю? Да и точно ли ты знаешь, Малица, что именно он - мой отец?
  - А то кто же? Ты росла здесь, на наших глазах. А то, что внутри у тебя демон, так и не такие, бывает, живут и пашут землю. Спи, завтра, глядишь, выпадет снег. Белый-белый. Видала, какие тяжёлые нанесло к вечеру тучи?
  - А какой он, твой снег, Малица? - спросила девушка, кутаясь в одеяло.
  - Вот и увидишь. Спи!
  Борн улыбнулся.
  - А какую книгу она читала? - ревниво спросил Фабиус.
  Инкуб непонимающе обернулся к нему:
  - Ты видел?
  Фабиус почесал влажную бороду и тоже уставился на инкуба.
  Локки, балансируя хвостом, стал перебираться с левого плеча демона на правое. Морда у него была предовольная.
  
  ***
  В этот самый миг черти тащили Пакрополюса в тронный зал, чтобы его старой задницей проверить, испепелит ли адский трон очередного кандидата в правители или нет.
  Им нечего было терять. Изжарится Пакрополюс, ну и бес с ним, а если железное кресло выберет старого демона, то у чертей на руках ещё останется 4 карты выгоды! Это же прекрасные перспективы для манипуляции троном, верно?
  Бедный Пакрополюс едва не откусил язык от страха, когда руки его коснулись короны, а седалище - трона.
  Однако верхний Ад не содрогнулся, золото не расплавилось под ногами страдальца, да и вообще ничего особенного не случилось. В Аду - это и есть самое знаменательное и торжественное событие - ничего не случилось!
  Несколько мгновений в тронном зале было тихо. Потом Пакрополюс дрожащими руками водрузил корону промеж ушей, и черти радостно загалдели. Верхний Ад был спасён. Наверное.
  
  ***
  А в мире людей воцарение адского правителя завершило утверждение нового Договора. И поверженные церкви вспыхнули в этот миг все разом.
  Корни их осыпались в бездну, а пепел ветер понёс к солнцу, но не удержал - слишком тяжёл он был.
  Пепел церквей чёрными хлопьями падал всю ночь. Наутро же выпал снег и сгладил лишние краски. Чёрное стало белым, сравнялось в цвете с высокой чистотой неба.
  В этот год в мир людей пришла необычайно ранняя и суровая зима. Она заставила их позабыть многое из того, чем жили они последние двенадцать сотен лет.
  Казалось бы, разве можно забыть за одну зиму? Но ведь годы, когда они текут без перемен, легко сливаются в один страшный звенящий миг. И вот этот миг оборвался, и время потекло по другому руслу. А будущее, как ни крути, страшнее прошлого.
  
  _____________________________________________
  
  *Стихотворение, которое пытается прочитать Борн:
  
  Наутро выпал снег и сгладил всю черноту.
  Я долго с белым светом ладил - теперь в бреду.
  Не жду я боли, состраданья не выношу.
  Я встал на снег босыми ногами. Огня у снега прошу.
  
  Я ждал судьбы - упала удача. Не знал.
  Я ждал вопроса - вышла задача. Не спал.
  Нельзя искать любимого друга в тепле.
  Я понял, где бывает порука - в сырой холодной земле.
  
  Наутро выпал снег и сгладил всю черноту.
  Я долго с белым светом ладил - теперь в бреду.
  Не жду я боли, состраданья не выношу.
  Я встал на снег босыми ногами. Огня у снега прошу.
  
  
  
  
  
Оценка: 7.13*15  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"