Аннотация: Арт-роман 1993 года в редакции 2005 года. Роман входил в состав первой книги Гарри Беара 1994 г.
И вдруг, чертя над нами круг,
Пронесся Альбатрос...
С. Кольридж
Я был тенью птицы, нашедшей
здесь смерть...
Д. Шейд
ВХОД
Бросить ли чернила на клетчатый лист старой бумаги? Растворить время своей жизни в миге бесконечного искусства... Сверкание простого одиночества подобно сытому блеску алмаза вечности. Но - злоба бренных людей, не могущих простить другим бессмертия! Но - боль старых ран от незаживающих и реанимированных здесь воспоминаний! Но - чистая любовь, бывшая уже не однажды, но всякий раз в новом обличии... Нет, все это тлен, и не новеллы умного Хорхе. Необходимо быть собою: иначе 'кровь да петля', как у грустного Шарля.
Гомер, Джойс и теперь - новый великий повествователь ?- только скажут вам еще раз о сути земной и небесной жизни.
А проводник наш - он, вещая птица северных морей... Аль- ба- трос.
ГЛАВА 1. НАЧАЛО
Когда тусклое, едва просочившееся сквозь толстые и корявые сосны солнышко осветило сырую комнату заместителя начальника русского пионерлагеря (Пи Лага) 'Альбатрос' Владимира Игоревича, тот давно уж не спал. 'Генерал' (приятная кличка, льстившая его самолюбию) очень не хотел подыматься, бриться, чистить свои пожелтевшие от курения зубки, размазывать по щекам одеколон 'А. Делоне', а главное - приступать к своим основным полководческим обязанностям по отношению к окончательно обленившимся и спившимся вожатым. Воспитанники-пионеры со своим бесконечным хамством и свинством энтузиазма сыну Игоря также не прибавляли. 'Не сдохнут без меня!' - справедливо решил наш (общий теперь) персонаж, попутно переворачиваясь на другой бок.
При повороте Влад Игрич (сократим для удобства, читатель-сателлит!) сильно стукнулся ('еб...ся', как непременно написал бы наш знаменитый Эдичка Эль) о стенку, возле которой располагалась его кровать, и применил-таки русское просторечие, коим, как всем дуракам теперь известно, не брезговали даже Алессандро Пушкин и Xосе Дегенератов (великие стихотворцы). Тут, вероятно, следует ввести описание всего дома, где просыпается Генерал, как успешно делает это нимфетолюб Вова Наб, но 'ей же, ей' - нам это совершенно неинтересно, так как дома такого никогда и не было, да и ты, читатель-герой, подобные описания лихо пропускаешь! Скажем просто: в доме было три комнаты - в одной жил Влад, в смежной - две девушки -вожатые, а в третьей - черт знает кто ('я сам никогда не бывал там' - вот и Никки высунул свой длинный нос в нашей повести). В доме располагался также плохо работающий туалет... что для сюжета, впрочем, не так важно.
Мат непосредственного начальника и удар в стенку две молоденькие шлюхи (простите, но против Истины куда же?) восприняли однозначно - как призыв к действию. К тому же загудел пионерский горн, и проспавшийся после сильной попойки физрук Слава бодро призвал лагерь к подъему, использовав силу динамиков радиорубки. Поскольку всю ночь две означенные девицы занимались другим делом, то есть не спали, они очень неохотно заворочались за стенкой, проклиная почему-то лагерное начальство. Генерал, услышав сие, второй раз тюкнул в стену, уже осознанно.
'Мы сейчас, Влад Игрич! Мы уже встали...' - взвизгнула одна из новых героинь семнадцатилетняя вожатая Ксана, оставаясь однако в своей постели. 'А пошел он на х...' - тихо прореагировала вторая вожатая Гюльчатай, татарка по национальному признаку. 'Тихо ты, стенки тонкие!' - испугалась симпатюга Ксана, но было уж поздно.
- Гнев, о Россия, воспой замначлага Игорева сына(первый подарок слепому неврастенику!)... гнев, который чего-то кому-то когда-то содеял... В общем, по позднейшему рассказу Гюльчатай, 'разорался козел, будто его капусту сожрали!'. Генерал, до своего появления в ПиЛаге привыкший к некоторому поклонению со стороны девушек и думавший, что легко сможет их 'построить' при случае, столкнулся, так сказать, с грубой реальностью. Впрочем, гнев его возымел действие, и две вожатые - 'не помывшись, не побрившись' - брызнули к своим "детечментам", то бишь отрядам (будем полиглотами, читатель- борзун).
Раздраженный Игорид, так нервно начав свой очередной день в Пи Лаге, с омерзением откинул толстое пропыленное одеяло и, резко ощутив быстрый утренний холодок, проворно охвативший его, моментально свалился на ледяной пол неотапливаемой комнатенки. Матерясь и приплясывая, Влад проскочил в туалетную комнату и долго-долго наблюдал за свежей переливающейся струёй, быстро дополнившей уровень воды в унитазе. Затем герой наскоро помылся, пригладил вставшие за ночь волосы и поспешил обратно. 'Петрушка! Одеваться, сукин ты сын...'
Когда Владимир Игоревич, чистый и свежий, в полосатой ковбойке и белых штанах, эффектно появился на крыльце своего и вожатых домика, пионеры 'Альбатроса' уже стройно маршировали по направлению к столовой, подбадривая своих не проспавшихся вожатых и воспитателей. Хлопнув, подобно Пнину, себя по лбу, Генерал кинулся к 'обжорке' своей особой дорожкой ('Мы пойдем - другим путем!'), позволявшей выиграть минут пять у основной массы народа. Благодаря этому обстоятельству заместитель начлага сумел на несколько секунд раньше авангардной группы детишек проскочить в двери обжорки и захлопнуть их. Опоздавшие пионеры немедленно облепили окна столовой и с непередаваемым интересом принялись высматривать, что им дадут сегодня на завтрак. Пролы- воспитатели, сделав нужные масонские знаки, были пропущены строгим Генералом в узенькую щелочку, куда не скользнул бы и уж. Проскочив, они бросились считать порции, справедливо опасаясь обмана со стороны работников столовой -разожравшихся пилаговских поваров... Вскоре, однако, Влад Игрич распахнул двери, и разливанное море 'чилдренсов' хлынуло к своим стульям и столикам. Начинался первый лагерный 'жор': Генерал вздохнул и продолжил исполнение 'обеденных' обязанностей.
...Обстоятельства же, приведшие тридцатидвухлетнего российского журналиста Владимира Игоревича N (по ряду вполне понятных причин мы не можем указать его подлинной фамилии), имевшего некоторое количество добротных статей в центральной прессе и прописку в стольной Москве, к его нынешнему положению были следующие. Расставшись со своей второй по счету женой, симпатичной и длинноногой, наш герой тяжело переживал и заслужил ряд справедливых нареканий на работе. Громко поговорив с главным редактором своего издания, Гени хлопнул дверью и взял творческий отпуск за свой счет. Перебрав возможные варианты, вежливо отклонив весьма бойкое предложение секретарши Моники, Влад решил провести две-три недели в городке Пестровграде (Уральский регион), где прошло его счастливое детство.
Увы, ожидаемого энтузиазма со стороны 'друзей детства', часто останавливавшихся у Генерала в столице, не воспоследовало, а снимать квартиру или домик в прежде родном городе Влад почему-то не захотел. Когда он, совсем уже отчаявшийся, готовился завершить вояж воспоминаний и вернуться в грязную и пыльную Москву, произошла весьма важная для нас с вами, любезные читатели, встреча в местном пивном баре 'Звездочка' с неким Юрой Дьячковым. Бывший однокорытник Влада, а ныне спивающийся репортер местной газетенки 'Пестровградский свиновод' Дьячков бурно приветствовал московского коллегу и, с ходу войдя в его проблемы, предложил вариант 'Архипелаг ПиЛаг'. Тряся своей обмоченной в пиве бороденкой, брутальный Юрий как дважды два пять доказал Генералу, что пионерлагерь 'Альбатрос', что в двадцати минутах езды от города на озере Сосновом, есть идеальное место для летнего отдыха. 'Озеро, рыба, девки молодые... пиво там в соседнем санатории зашибись... да и я буду часто приезжать! - орал, валясь по ходу движения на бедного Влада, Дьячков. - А еще и деньги заплатят!' . Возможные частые приезды 'брата' не очень вдохновили бы Генерала, но остальные аргументы показались ему убедительными.
Путь собратьев по перу завершился у двери дома начальника Пи Лага Требмчера Соломона Моисеевича, приехавшего на пересменку домой. Представительный журналист Владимир Игоревич произвел на умудренного жизнью Соломона должное впечатление, и москвичу было сделано официальное предложение занять пост заместителя начальника лагеря на двадцать один день августа. Начлага, невысокий крепкий мужчина лет пятидесяти, национальность которого определялась с первого взгляда, был на редкость порядочным человеком. Он сразу ввел в курс дела неопытного по части лагерей Генерала: 'Главное для всех нас - дети; лагерь для них, а не для бл...ва! Повара все равно будут воровать, но следить все же надо! Воспитатели еще туда-сюда, но вожатые, ёшкин кот! Если не сопьются за смену, тогда прекрасно...". 'А как же дисциплина?' - промямлил Влад Игрич. "Идея такая - бл...ть давай, про детей не забывай! Зарплата за смену - рублей 50, мизер ', - с хитрой усмешкой закончил речь сын Сиона.
Несколько ошарашенный открывающимися перспективами Генерал хотел было откланяться, но, вспомнив об одинокой квартире и бесконечном метро, неожиданно согласился. 'В горячих точках не лучше было!' - решил наш боевой журналист, посетивший как-то, по заданию редакции, одну из них. Соломон и Владимир ударили по рукам и сразу договорились придерживаться единой линии по отношению к пионерам и вожатым. Требмчер пообещал Генералу отдельную комнату, два одеяла и дополнительное питание в столовой. Обязанности заместителя начлага также были оговорены: доведение до подчиненных приказов начальства, проверка закрепленных за отрядами территорий и корпусов, где в обязательном порядке должна была соблюдаться 'нравственность и чистота', контроль за питанием в столовке... и разное. 'Там сами увидите, не буду предрекать будущее!' - заметил на прощание товарищ Требмчер.
...Действительность лагеря 'Альбатрос' оказалась куда хуже всех самых скверных предположений Генерала. Конфликты с педагогическим составом начались сразу же - девушки-вожатые заявили Владу, что приехали сюда отдохнуть, а не 'возиться с малышней', тренеры спорт отряда вообще было отказались подчиняться распоряжениям руководства, ссылаясь на какие-то Уставы футбольной лиги, студенты-вожатые и воспитатели тоже что-то имели против... Однако Соломон Моисеевич, знакомый с этими проблемами по двум предыдущим лагерным сменам, ничуть не смутился и разными мерами воздействия сумел навести в 'Альбатросе' порядок. Вожатые стали внимательней следить за своими питомцами, воспитатели - обеспечивать быт пионеров, а тренеры - вовремя укладывать своих бегунов-акселератов, так и желавших поближе сойтись с вожатыми типа Гюльчатай. И Генерал понемногу вернул себе потерянную было уверенность, снова обрел деловой московский стиль и даже добился определенной популярности в подчиненных кругах.
Высокий, хорошо сложенный Генерал с легкой светлой челкой, едва прикрывавшей, впрочем, его сократовский лоб, и кошачьей легкостью движений обладал к тому же хриплым голосом и трудно объяснимым умением очаровывать окружающих людей. Позы, обычно автоматически принимаемые Генералом, бывали весьма привлекательны и казались взятыми напрокат у какого-нибудь малыша Ван Дамма или болтливого француза Бельмондо. Когда Генерал гневался или, напротив, смеялся, он становился 'просто душкой' (мнение одной пилаговской вожатой). Так что некоторые конфликты с подчиненными случались целиком по вине Генерала, не понимавшего, что данная девушка либо мальчонка просто хотят ему понравиться, а не выделываются на потеху публике. Впрочем, нужно подробней сказать и о других лицах 'Альбатроса', так как они нам еще пригодятся.
ГЛАВА 2. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.
Люди, попавшие волею судеб в наш целиком выдуманный ПиЛаг в смену никогда не существовавшего Владимира Игоревича, были самого разного разбора. Помимо девяти отрядов с общим количеством в двести девяносто семь пионерских голов, обслуживающего лагерь персонала в количестве голов тридцати пяти и педагогического состава (по два человека на отряд) с тренерской когортой, в подчинении у начальников 'Альбатроса' находилось еще несколько лиц без определенного рода занятий, которые, однако, не пропускали ни одного обеда пли завтрака в пилаговской столовке. Хотя по долгу службы Игорид столкнулся почти со всеми вожатыми, воспитателями и тренерами, особый интерес у него вызвали лишь несколько человек.
Своею мощной фигурой выделялся тренер Борис- браноносный, носивший поэтическую фамилию Белый и туповатое фельдфебельское лицо с брежневскими бровями. Действующая звезда пестровградского футбола, он отличался могучими конечностями, короткой стрижкой и весьма произвольной формой одежды: шорты-трусики с синими полосками, облезлая майка с десяткой на спине и шлепанцы-топтуны, носимые на босу ногу. Любимым изречением этого товарища было: 'Хочется большего от политики партии!' (вот ведь вражина! правда, Ильич?). Привлекала внимание посторонних глаз своей артистическою натурой двадцатилетняя Елена Каисса - сребролукая дева с холеными ножками и томным взором коричневатых глаз. Дни и ночи она, в отличие от чудака Гесиода, трудилась над совершенствованием собственного тела, что, по ее мысли, должно было способствовать ее будущей артистической карьере. Леночка достойно для провинции одевалась, всегда обнажая только лучшие места своей телесной сути, и носила русые волосы, римские сандалии и общий взгляд кинематических девчёнок (почему через 'ё', умный читатель уже догадался).
Лучшая подруга Каиссы несравненная Ирида Холмакова-Зевс была значительно менее артистична, зато более развязна и доступна для цепких мужских рук ('и не только их', как ляпнул бы наш недавний начальственный идиот, брови которого мы подарили тренеру Боре). Интересы златокудрой Ириды состояли исключительно в эпикурейских доблестях, для чего ей часто приходилось заправляться сигаретами, алкоголем и тем химическим составом, которым зайчонок Гумберт накачивал бабищу Лолу... В результате Ирида стала излучать столь явное сексуальное очарование, что ее двенадцатилетние питомцы четвертого отряда уже всерьез обсуждали по ночам проблему поимки и приобщения своей 'воспитухи' к радостям детства (как считали они, понятное дело). Впрочем , здесь им пришлось бы столкнуться с нарушением чужой зоны деятельности, а именно - футболиста Белого, что могло иметь сериозные последствия. Замыкала трио сих полу-античных красоток некая Лай Чиф, чье имя отдаленно напоминало фиванского царя, но близко - возгласы собак. Когда Лай была еще... несорванным цветком (грацио, Джакомо!), она справедливо считалась первой красавицей садика, школы, вуза... Но, увы, она бежала честных и преданных поклонников, которые боялись лишний раз коснуться ее руки. Она весело избегала конкретных предложений о замужестве и искренних признаний, кото?рые затем с юмором пересказывались умиравшим от зависти подругам. Лай думала, что всегда будет молода и красива, что счастье обеспечено ей всесильным богом со стрелками. Когда же Лайной заинтересовался хитрый и опытный мужик весьма заурядной наружности, но умевший пускать девчонкам пыль в глаза, Чиф не устояла... И хотя в последнюю минуту она успела шепнуть милому: 'Ну, не на-ада!', тот умело совершил гнусное семяизвержение и философски изрек напоследок: 'Поздно пить боржоми, когда почки отвалились' (проловская мудрость). Разумеется, скоро он оставил 'истеричку', пообещав, правда, писать письма. Лайна поплакала, подождала с полгода обещанного письмеца (в оправдание нашему проходному герою скажем, что писать-то он, собственно, и не умел) и сдуру рассказала все надежным подругам. Нужно ли описывать ту наивозможнейшую радость, которую Лай им доставила?
Через неделю о 'проколе' знал весь город Пестровград, и Чиф сразу поблекла. Рейтинг девушки свалился: из 'невесты номер один' в 'лишь бы замуж вышла'. Глаза синеватые и изменчивые, как сапфир, сделались тускло-фиолетовыми, блестящая кожа прекрасного лица стала собираться в морщинки у глаз, дивные черные волосы, прежде легко ниспадавшие на узкие плечи, вдруг были забраны в старушечий пучок. Ловкое тело Лайны, ускользавшее с одиннадцати с половиной лет от любых двусмысленных объятий, сделалось ленивым и в меру доступным. 'Девка мила, а баба смела!' - качали головами соседки, когда Лай заявлялась домой под утро и громко препиралась с плачущей матерью через дверь квартиры. Она бросила институт, куда с большим трудом поступила, сменила прежних подруг на шлюховатую Холмакову и предалась 'веселой легкости бездумного житья' (ох, Кузик! ох, урбанист!). Партнеры менялись, и ни один из них не был лучше другого; работа секретаршей в средней школе не очень утомляла, а жизнь казалась конченной раз и навсегда: конечно, та жизнь, на которую Лай рассчитывала в детстве, когда впервые прочла 'Алую парусину' русского Грина. В пионерские лагеря Лайна с Иридой ездили теперь каждый год, и уж, естественно, не от большой любви к детям.
Московатый Влад Игрич поразил воображение Лайны сразу же, но, несмотря на все ее дамские трюки, откровенно не замечал первое время стараний увлеченной девушки. Лайна поделилась своим хилым настроением с Иридой, но та, занятая неутомимым Борей, посоветовала ей не валять дурака и найти себе мужика попроще... Тогда Лайна кинулась к многомудрой Элен(так звали подруги артистическую Каиссу), и заинтригованная воспитательница восьмого отряда согласилась помочь ей в нелегком деле привлечения внимания Генерала.
Наконец, пятым членом сего конклава, объединенного общими взглядами на суть бытия, был невысокий квадратный тренер с мужественной внешностью Виктор Шебарин, любивший время от времени повторять: 'Здоровье - не водка, на талоны его не купишь!'. Виктор Борисович занимался в лагере активными видами деятельности: кроссы с воспитанниками, купание, футбол, здоровый и обильный жор, быстрые любовные баталии. Он, единственный из подчиненных, не боялся дерзить Соломону Моисеевичу и даже пытался вмешиваться в управление 'Альбатросом', однако без всякого успеха. Мощного, но недалекого Белого Шебарин держал в ежовых рукавицах, опираясь не столько на десятилетнюю разницу в возрасте, сколько на крепкие ладони и жизненный опыт. Впрочем, тренеры жили душа в душу, ссорились редко, зато часто устраивали по вечерам скромные оргии, куда приглашались и все полугреческие девы. Эта не хоккейная пятерка и доставляла Генералу наибольшие хлопоты, сначала откровенно игнорируя его распоряжения, а затем стараясь втянуть его в 'компашку'.
Влад Игрич же... стоп, а где он?! Мы же забыли его в столовой! За мной, читатель (призыв: от честного Радищева до Мишки Маргаритова) - к новым сценам нашего нескучного (а, читатель?) романа... Итак, сцена в столовой ПиЛага. Вообще-то она мало напоминает римский триклиний, больше - отечественный свинарник. Поросята и жрут здесь. Замначлага с грозным видом обходит место завтрака и внимательно следит не столько за детишками, сколько за тем, чтоб вожатые не забывали о них. Пионеры так и норовят исподтишка нагадить ближнему своему: посылают друг в друга порции овсяной каши (о Порций Катон!) посредством алюминиевых ложек, рассказывают за столом всяческие гадости ('Как приятно! кожу с черепа снимать: и жевать, жевать ее, жевать! и теплым гноем запивать...' - где уж тут Шарлю Бодлеру с его 'Падалью!'), чтоб стошнило слабейшего. Иногда они плюют друг дружке в компот или засыпают туда полсолонки соли... Равнодушные педагоги лишь изредка влепляют особо отличившемуся прольчонку заслуженную оплеуху, сами с нетерпением ожидают возможности насытиться самостоятельно.
С визгом влетели опоздавшие спортсмены первого детечмента: несутся жрать быстрее, чем ставят свои нехитрые рекорды. Впереди тренеры в потных майках и коротких трусах. Шебарин по ходу движения заглядывает на кухню: чего дают? Белый радостно приветствует трио гречанок, те сидят в особом закутке и ждут своих друзей с полными мисками. Через пару секунд спорт отряд уже 'наворачивает' кашу с рыбой, а Ирида томно обсуждает с Лайной и Борей достоинства ночных прогулок. Шебарин уныло шутит с Каиссой, попутно соображая, что жору им может и не хватить.
Является сам - Соломон Требмчер. Здоровается с Генералом, выслушивает отчет о вчерашнем сборе коллектива, который обошелся без него, и следует на кухню - распекать поваров и разыгрывать из себя нового Корадо Каттани. Затем станет наблюдать, чтобы дети съедали все до отказу, хотя половина воспитанников уже благополучно смылась. Вожатые и воспитатели издали демонстрируют Соломону свою лояльность и преданность. Неожиданно к Владу подходит мсье Шебарин и что-то негромко шепчет ему. Из-за шума в столовой разобрать слова трудно, Генерал склоняется к голове тренера и переспрашивает.
- Я говорю, Володя, ж о р у!
- Не понял...
- Нашим ребятам жору не хватило, давай еще!
- Я не кухонный работник, - морщится Генерал: тыканье ему неприятно.
- Я тоже, Володя... Но ведь прошу не для себя, для детей...
- Виктор Борисович, обратитесь сами к Соломону...
- Да ну его, жида этого, - осторожно произносит Шебарин, следя за реакцией Влада.- Для друзей-то сам сделай!
- По-моему, мы не друзья, - Влад Игрич сделал вид, что не заметил хамство Шебарина в отношении начальника лагеря.
- Да, ладно! Че ты это?.. - Шебарин даже удивился.-Девки-то тобой все интересуются, все спрашивают, что это наш Генерал к нам...
- Да- а? Кто же именно интересуется?.. - Влад насторожился.
- Садись, Вова, жрать с нами, сам посмотришь...
- Ладно, попробую поговорить с главповом, - решается Влад помочь спортсменам с питанием.
- Во-во! А девки-то - тюр-лю-лю! - по-своему понимает его Витя Шебарин.- Хорошо попросить их, ни в чем не откажут...
Вернувшись к столику, тренер засылает детишек-рабов за 'порцайками' и грузно садится, обещая скорый приход самого Генерала, считаемого данной компанией снобом и подлецом. Боря Белый, чуя классовую ненависть, недовольно морщится. Девушки тем временем оживляются еще больше. Возвращаются нагруженные питанием дети-спортсмены: жор возобновляется с новой силой. Лайна Чиф на всякий случай созерцает себя в карманное зеркальце, вдруг все же подсядет Влад Игрич. Но, увы, чаяниям Лайны суждено было сбыться не сегодня, Соломон Моисеевич позвал Генерала, и они торопливо вышли на столовское крыльцо.
Закончим на этом обед!
...С некоторых пор Владимир Игоревич стал со скукой замечать, что его добровольная жизнь в 'Альбатросе' постепенно превратилась в затянувшуюся пытку, в несвободу. Утренние пробежки по дорожкам вокруг озера, частые заплывы чрез 'сей Геллеспонт' (привет сразу трем поэтам-купальщикам - и первый из них Жорж Байрон!), одинокие прогулки по лесным зарослям ПиЛага - все это ему обрыдло. Даже работа над книгой, куда должны были войти его журналистские опусы о вояжах по городам и весям матушки-России, надежно застопорилась. Работа же с людьми: 'Шли бы они все на х...!' (мнение самого героя, хотя и не совсем употребимое в светском обществе). От безделья Генерал набрал в лагерной библиотеке кучу старых книг и теперь часто просматривал их, лежа на кровати и попивая компот:.'Саломея' Джина Болдуина, 'Хосе, вострый член' Масимо Поппилучио, 'Мертвые туши' Алексея Яновского, 'Василий Онегин' старика Пушкина, 'Ахериада' Слепцова- Гомерыча и некоторые другие фолианты, вкупе претендующие на некое повторение нашей общей с вами, дорогие читатели, жизни. Игорид читал сие и иронически хмыкал: нет, не передать вам всей полноты жизни, надутые классики, не передать! Хоть тресните.
Затем, отрешившись от столь похвальных суждений, Игорид сам сел писать нечто, что он назвал так длинно, что, право слово, Гриммельсгаузен и Франсуа не додумались бы до такого. Не будем кобелировать перед доверчивым читателем, говоря, что вот, дескать, перед нами случайно уцелевшие страницы рукописи Генерала...
Скажем честно, вот еще одна черта, которая поможет тебе, маленький глупыш, разобраться в существе человека, которого никогда и не было:
'Когда человек умирает, его очень долго жалеют, хотя жалеть-то уже - особенно нечего... (справедливое замечание, читатель!). При жизни любой индивид (неважный синоним, надо сказать) значит для других столь мало, что на него не хотят потратить хотя бы немного нежности. И только трупами восторгаются с какой-то непонятной охотою: 'Вот ведь, был человек, с большой буквы чело век был!' ... Скучно и гадко... Для талантливого человека остальные выглядит сплошь дураками...ми... Он справедливо возмущается, как кисло (хороший эпитет!) они живут, как редко способны на Подвиг. Смысл их жизни - в обыденности и обычности: 'Чтоб все - как у людей'. Разве это не страшно: стать таким, как все, без лика?! Вовремя полюбить, вовремя наплодить детей, вовремя состариться и умереть, так и не захватив с собою ни?чего напоследок (темноватое для нас место). Единицы из людей подлинно бессмертны, но при жизни они и не живут... Их земная жизнь - юдоль страданий (по всей видимости, ци-тата?). Правда, они горды своей причастностью к Истине и жизни Небесной, но... вдруг это тоже обман? Может быть, самый страшный из тех, что дает людям Бог... И Вечность - только сияние несбывшейся мечты, тень существования!'...
Тень птицы, нашедшей смерть...
Владимир часто писал такие заметки прямо в лесу, прячась от до-кучливых пионеров и подчиненных вожатых на небольшом мысу, рас-положенном как раз между 'Альбатросом' и соседним с ним лагерем под названием 'Ежовец'. Эта территория считалась пограничной, и туда мало кто .за?глядывал. Окаймленная высокими кустами и засыпающей срубленной березой, она была неким миром, где наш герой мог хоть на мгновения представить себя обладателем Вселенной... Замкнувшись в скорлупе ореха! Вот и сейчас, закончив свои ПиЛаговские дела, Генерал пришел сюда отдохнуть и подумать.
Вечернее озеро таило в себе манящие загадки... Волны неспешно лизали песчаную полоску изумрудного в целом берега. Ветки березы, трехдневные любовники с морем, то приподымались, то вяло падали на тускло-синюю поверхность воды. Можно было различить плеск другого берега озера и чье-то тихое пение, Ветер нехотя резвился, обдумывая завтрашнюю грозу. Игорид внимательно смотрел на винноцветие Соснового и думал, что хорошо бы просто упасть и на?смерть разбиться о его водную гладь, ни о чем не пожалев на про?щанье... Но мысли не давали покоя: вечное наказание богов. Море от Владова взора сделалось темно-красным... От резкого порыва ветра Генерал почувствовал боль в легких; следовало вспомнить о пачке сигарет в кармане. Он попробовал прикурить на ветру, но зажигалка нахально гасла. Злобно пнув пень, Влад побрел по берегу к пляжу, надеясь на закрытую выжималку. Но, войдя на понтон, Генерал позабыл обо всем: дальний берег озера сошел со своего привычного места и, скально щу?рясь, уверенно приближался к тому месту, где...
- А вы тоже ночью купаетесь, Вла...? - от голоска Каиссы Генерал подскочил и вскрикнул от ужаса. Сошедший берег обиженно смыл?ся на место.
Элен совсем не ожидала подобной реакции начальства и немного растерялась. На решившей окунуться воспитательнице, было цветное просвечивающее платье, сандалии на босу ногу и синяя ленточка в уложенных волосах. Обычно наблюдательный Игорид не обратил поначалу внимание на столь странное сочетание для ночных водных процедур.
- Вы приняли меня за русалку? - нашлась наконец Елена.
- Да, Элен, то есть... А что, разве уже был отбой?
- Конечно! Могла ли я оставить своих детей без присмотра,- улыбнулась девушка и махнула пакетом с полотенцем.
- А-а... И дети уже спят, так быстро? - Влад Игрич тщетно пытался напу-стить на себя важность.
- Конечно! И потом с ними эта... вожатая моя,- скривилась Каисса.
- А, Гюльчатай? - Владу пришлось выучить всех вожатых поотрядно.- Как она тебе?
- Так себе - лентяйка! Но ведь со мной не пошутишь: мигом 'прикручу' любую девицу...
- Да-а, она совсем не воспитатель ...- протянул Генерал. - Ну ладно, купайся, а я пойду...
- Вы любите гулять? - круто сменила тему Элен. - Ночью!
- То есть... любил когда, я был женат когда, - Влад поморщился и потер след от обручального кольца на левой руке.
- Влад... Игрич! - в голосе Каиссы прозвучал надрыв.- Можно с вами посидеть... - и дева резко дернула его по направлению к лавке.
- Мне, собственно, уже нужно... - Генерал упирался, как ослик упрямый. Но Элен была настойчивей, и герои уселись на скамейку.
- Можно на Вас опереться? - не дав Владу ответить, Каисса целиком положилась на своего начальника, опустив левое бедро на правое Влада, а рукой приобняв его плечи. Замначлага, как джентльмен, помог даме устроиться удобней, в результате чего Каисса вдруг оказалась сидящей на сразу же поднявшейся плоти Генерала.
- Знаете что, Элен! - Влад хотел снять напряжение, но... Девушка резко развернулась и закрыла его рот сочным поцелуем. Генерал вздохнул и весьма автоматически отыскал свободной рукой эпителий, чтобы заняться привычной прогулкой там. Елена, не отрываясь от Влада, стянула купальные трусики и, положив их на лавку (попутно было проверено, не шлепнутся ли они?), занялась ширинкой генераловых штанов. Нужный орган был успешно извлечен и водружен, куда следует.
Далее, честно говоря, описывать ничего не хочется: ты и сам все должен знать, пытливый читатель! А не знаешь, посмотри сцены из 'Эдички' Э. Лимонова: там все с подробностями и чисто по-русски. Нам же остается прибавить, что соитие прошло весьма слаженно, и богиня Венера помогала нашим совокупившимся (совершенно неожиданно для автора) персонажам. Наконец, было кончено... Пушок, прости, не знаю, как произнести... иначе!
Итак, жена Игорида привстала, платье оправив свое, трусики снова надев. Рек ей тогда быстроногий Влад облегченный: 'Славно ты делаешь то, что все женщины делать должны!'. 'Что ж,- не смущаясь, ему пестровградка Элен отвечала,- все нужно в жизни уметь: даже п...ю крутить!'. Боги на сцену сию умиленно со неба взирали, не опасаясь ничуть, что скоро уж кончится все... Разговор тем временем принял несколько иной оборот.
- И часто ты так ее используешь? - вопросил не к месту ставший строгим замначлага.
- Кого? - промурлыкала Элен, прижимаясь к Генералу.- Я ведь хороша в этом деле, да? Как кошечка ласковая...
- О времена, о нравы! - ишь, Цицерон с языка слетел.
- Еще хочешь? - не так поняла его девчонка и потянулась к трусам.
- Довольно! Все кончено, - грустно протянул Влад, припомнив вторую жену.
- Я ведь, как пионер, всегда готова! - сделала Элен на караул.
- Знаешь что, голуба, - Гени взял официальный тон.- Иди-ка ты на отряд...
- Куда? Ах ты... Сам... иди! - задетая на глубину лобка Каисса смачно сплюнула, встала и с независимым видом отправилась прочь, не забыв, правда, прихватить пакет.
Простучав по деревянным доскам купалки, сандалии Каиссы мягко погрузились в прибрежную траву, плавно перешедшую через пару шагов в кучку свеже наваленного пионерского говна. Однако Влад Игрич не слышал ни возмущенных возгласов воспитательницы восьмого детечмента, ни радостного хрюканья видевших это двух временно отпущенных в туалет пионеров, ни даже хриплого голоса Ветра, что-то шепнувшего ему на ухо'. Любовная баталия лишь растравила не залеченную рану Генерала.
'Бежать, бежать отсюда быстрее!' - окончательно решил Генерал, быстро направившись к своему домишке на другом конце 'Альбатроса'. Озеро же вновь пришло в движение, продолжив свою нехитрую игру с берегами. Где-то крикнула птица, жалобно и неуверенно. Боги природы, зевнув, также отправились спать.
Конец первого дня романа.
ГЛАВА 3. БИТВА ГЕРОЕВ
Над Сосновым утро, и свежесть необыкновенная... Воздух чист, как плевок пионера, и прелестью веет от недавно исторгнутой мочи, плавно стекающей по стенке корпуса второго отряда (кто-то из детишек не дождался официального начала дня!). Где-то раздаются сочные голоса молодых вожатых и детей, символизирующие лагерное пробуждение. Спортсмены возвращаются с утренней тренировки, успевший окунуться тренер Шебарин звонко командует ими. Кое-кто расстается друг с другом в постели, прощаясь до следующей ночи... О, моя юность! О, моя свежесть! Где вы?!
Далее как обычно. Вопли физрука Славы по радио, зов горниста третьего отряда Хайдудукова, общий подъем... Детишки наперегонки бегут умываться и делать пи-пи. Физруки Боря и Толя (не путать с тренерами!) призывают всех на зарядку по порядку: старшие и младшие раздельно.
Воспитатели сгоняют своих непокорных, плохо выспавшихся пионеров и ведут их на две спортплощадки, недалеко отстоящие друг от друга. Второотрядники, не считая спортотрядовцев, самые старшие подростки (14-15 лет) идут неохотно, матерятся и пробуют улизнуть. Их воспитатель Сашко Порубаев, студент-пятикурсник из пединститута, здоровый детина с устрашающими бицепсами и черными усищами, применяет 'особые' методы воздействия на мальчишек. Третий и четвертый отряды более покорны, но на зарядку и им плевать. Младшие же - с пятого по восьмой (8-11 лет) - довольно весело бегут к любимому физруку Толе: будет опять показывать новые приемы ушу! Музыкальное сопровождение оформляет баянист Вещун, сорокапятилетний мужичок, также не дремавший ночь с медсестрой Полинкой. Затем - заправка постелей, повторное умывание, переодевание для Линейки выравнивания (особенно напряженно стараются small girls: и они хотят немного внимания!), назначение дежурных по корпусам и общее построение...
У Ириды Холмаковой-Зевс сегодня трудный день: ее отряд дежурит по столовой. Она отбирает наиболее преданных мальчишек и несколько девочек покрепче. Прошлый раз Требмчер наорал на нее: сама не пришла к завтраку, а ее вожатую Недотепову толстые повара обманули, мягким словом говоря. Попробуй теперь опоздай, Соломон отдерет по полной программе! К тому же сегодня, если соизволит начальство, должна состояться давно намеченная общая вечеринка - воспитательский 'костер', без детей и с водкой. Эх, беги, Ира, беги...
Опишем место проведения Линейки выравнивания, хотя это и скучно, читатель. Прямоугольная площадка, обрамленная деревьями и лозунговыми плакатами, разбита на ряд бетонных дорожек, каждая из которых. имеет свое назначение (прямо 'сад расходящихся тропок!'). Тут и Дорож?ка Позора, и Дороги к трибуне с начальством, и Дорожка Славы великой державы. Трибуна являет собой мрачное возвы?шение, с которого до пиплзов доводятся мудрые решения еврейско-русского руководства Пи Лага. Рядом - длинный штырь, на вершине его въётся красный стяг, перед трибуной - очерченная яркой краской площадка, куда и сбегаются Дороги к трибуне: здесь награждают, распекают и выслушивают клятвы верности. Все дорожки тщательно подметены, бегать по ним днем категорически запрещено.
Начальство 'Альбатроса' уже на своем месте: спокойный Соломон хитроумный, помрачневший Игорид бесподобный, грустноокая Мария Сучкина, старшая вожатая ПиЛага. Маша всю ночь пила чай с физруком Борей в радиорубке и совершенно ошалела от этого. Требмчер пару раз по-интересовался ее здоровьем, что-то ироничное добавил и Генерал; симпатичная Сучкина краснела, бледнела и думала про себя: 'Лучше б трахнули, чем так издеваться...'. Ни она, ни Боря так и не решились ничего предпринять в рубке, а ведь как хотелось! Приходит с опытом...
Первыми на Линейке выравнивания появляются ребята второ?го отряда во главе с Сашко: одеты нарочито небрежно, по пути плюются и кроют матом. Их вожатая Марина, смуглая девица в очках, поклонница Цветаевой и Блока, с тоской считает дни до конца смены. Парни ее совсем не слушают, девчонки интересуются, 'целка' ли она или уже нет? Марина замыкает шествие отряда и просит 'девочек' вести себя прилично: 'А мы тут не все 'девочки'!' - раздается несколько обижен?ных голосов. За вторым видны третий и сильно поредевший четвертый отряды: берут пример со старших, также пробуя хамить. Требмчер останавливает второй отряд и спрашивает у ребят, в чем дело?! В ответ слышится разное. Генерал, уловив вызов, обращается к прольчонку Абу Сатарову с приказом повторить, что тот сказал. Грубоватый парень с внешностью Маугли немного мнется, но все же решается:
- Сказал, как думал. А вы че там услышали?
- Совсем обнаглели,- констатирует Соломон Моисеевич.- Кое-кого отправим домой очень скоро! К тому же...
- А че вы нас так! Счас свобода, демократия! Почему отбой в десять? - разошлись пионеры. Даже вожатый Сашко потерялся...
- Ма -а- алчать! - повышает Требмчер голос.- Сначала научитесь вести себя как надо.
- X... тебе! - голос из хора.
- Кто сказал? - Генерал 'услышал', хотя Моисеид сделал ему быстрый знак не замечать хамства.
- Дед Пихто! - улыбается розовощекая дева Катя Лукья, годная хоть сейчас как для замужества, так и для прочих нужд.
- Рот закрой, коза! - грозит ей Порубаев.
- Ой-ей-ей что за базар! - встают некоторые пионерки на защиту Кати.- Ты, Сашко, вчера во сколько уже из отряда свалил?
- Куда свалил? - интересуется Генерал.
- Счас у меня, Елкина и Моталкина, так ёкните! - окончательно взбесился Сашко. Девочки за?тыкаются: в минуты гнева Порубаев обычно не делит отряд по половому при?знаку.
- Всем - на место! Живо! - командует Требмчер и тихо просит вожатую записать что-то в сиреневый блокнотик. Чилдренсы быстро успокаиваются, посматривая на что-то записывающую Сучкину, и идут к своему сектору на линейке.
Заминка сказывается и на остальных отрядах, но понемногу поря?док восстанавливается. Сучкина охрипшим голоском командует: 'Равняйсь! Смир-р-но! Преда... Председателям советов отрядов приготовиться и сдать рапорта!'. Председатели в свою очередь выстраивают, равняют и смирнят отряды, после чего бегут к старшей вожатой, одиноко сто?ящей теперь на Площадке докладов. Следует ежедневный ритуал: 'От?ряд?' - 'Поросят!' - 'Наш девиз?' - 'Суп прокис!' -... 'Всегда готовы!'.
Генерала во время этой линейки так и подмывает ляпнуть что-нибудь не совсем пионерское, но он понимает, зачем Требмчер поддерживает эти устаревшие обычаи. Люди должны во что-то верить, чему-то поклоняться! Без этого им же станет хуже... За семьдесят лет привыкли к этому, так что... Видели бы его сейчас коллеги из редакции! Вот ведь... Тем временем в бой вступил Соломон многоочий: все он узнал, что тайком пионерия сделать хотела! В результате по Дорожке Позора уныло прошлись трое юношей - Кром, Кайло и Свинюга (приводим клички!), выловленные предыдущей ночью в палате девочек. Некоторые из второотрядниц с грустью смотрели на страждущих рыцарей, готовя про себя расправу Марине и пакости Сашку. Большинство пионеров не очень понимает, зачем парни ночевали у девок, и на процедуру наказания взирает с некоторым недоумением. Впрочем, воспитательный эффект был достигнут: вожатые, тыкая перстами в нарушителей, обещали своим воспитанникам подобное же шоу в случае неподчинения.
Конец линейки Генерал досматривать не стал: нужно идти в столовую, наблюдать за дежурными и контролировать вход. Оставшийся Требмчер разошелся не на шутку - клеймил, грозил и 'в последний раз' предупреждал (кое-кто даже успел обмочиться со страху). Потом Машка Сучкина объявила распорядок дня, возложив всю ответственность за исполнение на воспитателей. Наконец, начальник лагеря 'Альбатрос' закрыл невысокое собрание, и под старенькую мелодию: 'Спасибо партии любимой, что я пока еще живу!' - пионерия поки?нула Линейку выравнивания, направившись в столовую. Далее - рит?мом...
Тум- тум- тарарам!!! В столовую кушать спешат пионеры Пи Лага: в руках барабаны, сами - бараны. Прекрасно еще в стране победившего Хамства, в стране, где убили царя и героев войны в лагерях погноили, в стране Декабря-Января-Октября... На лето пролы своих чад в пионерлагеря посдавали, надеясь спокойно сойтись - муж с женой - в отведенных им горисполкомом покоях, где и один-то с трудом на полу развернется. Боясь, что подсмотрят нехитрую технику секса их дети, которые все это видели по видеофильмам... И здесь они тоже рабы, служители лени великой! Не знают всей прелести действий руками свободных, не знают науки любви, воспетой Сверчком и Назоном. Кем станешь ты, семя, упавшее в лоно при воздухе страшном, пропитанном гарью и дымом от старых иллюзий и успешно питаемым новой: все более странной и глупой! О ты, безысходность...
Между тем, пока шла линейка, перед обжоркой разыгралась не-большая сцена из цикла 'отцы и дети'. Кочегар Петя Хиппов, загорелый на-супленный мужичок пенсионного возраста, хорошо проспавшийся ночью на своем посту неподалеку от столовой, сидел возле входа в храм питания и философствовал. На коленях у хмурого кочегара находилась очаровательная нимфетка четвертого детечмента Оксашка, белокурая и длинноногая. Те из мальчишек, что были освобождены Иридой Ми-хайловной от процесса накрытия столов, стояли здесь же и хмуро слу?шали Петра не-Первого. Оксашка успешно конкурировала в отряде с са?мой Ирен златокудрой, и некоторые озабоченные мальчики не разделяли правоту подобного расклада (на коленях).
- Искусство, еб..., не хлеб с колбасой (простим, читатель, Петину простоту!), это ва-аще дело тонкыя... Это хер знает че такое, детишки, но красиво! - кочегар потянулся и попутно погладил девчонку.
- А кино тоже искусство? - строго спросил насупленный прольчонок Аксельрод, ревниво следя за Петиной рукой.
- Кина-то? Ну дак-ть ясно дело... - Петя озадачился.- Кино вообще актерами де?лается, а они, это - известное дело, развратники...
- А вы видик, дядь Петь, уже смотрели? - шепнула хитрая Оксашка, погладив кочегара по его сильной рабочей руке.- Фильмы иностранные.
- Як же,- покряхтел Петро.- Было дело... тут смотря, че смотреть!
- Про любовь фильмы! - уточнила нимфетка.
- Ну дак... - несколько растерялся Петя-искусствовед. - Любовь, она разная бывает. Вам бы больше смотреть, это... про Чебурашку надо бы!
- Здорово порются?! - неожиданно взвизгнула Оксашка.
- Чего ты сказала? - дядя Петя, имевший внуков оксаниного возраста, несколько обалдел.- Вы, детишки, того - опупели что ли... Вам такое, сраням кошачьим, и знать пока нельзя!
- Как это нельзя! - возмутился Аксельрод, другие тоже грозно зашипели.
- Ты тут, щенок, молчи давай! - разозлился кочегар.- А-то портки спущу тебе да высеку...
- Смотря, кто кого высечет! - подскочил к Пете другой пионер по имени Менелай с тяжелым столовским подносом.
- Смотрю, много свободы вам тут, - дяде Пете не дали завер?шить тираду. Оксашка спорхнула с его колен, издав весьма неприлич?ный звук, Аксельрод от души залепил кочегару в глаз еловой шишкой, а маленький Менелай огрел прола своим щитовидным подносом... Держи, похититель жен наших!
- Ах вы, пидорюги! - взвыл Петро-ослепленный. - Да я вам...
Тут подоспел Генерал: дети с криками разбежались. А наказанный Петя вы?ложил свою скорбь Генералу и неудачно выглянувшей из двери столовой Холмаковой. Ирида, впрочем, не растерялась и даже защитила детой перед разъяренным кочегаром: 'Нечего, дядя Петя, девчонок лапать! А-то как ни посмотрю, все возле Оксашки третесь!'. Петя возмутился еще больше и перешел на откровенную нецензурщину. Генерал прекратил скандал, пообещав кочегару разобраться со всеми, после чего увел Ириду в зал.
- Следить надо за детьми, - пожурил воспитательницу начал Генерал.
- Слушай, как думаешь, Соломон разрешит 'костерок', а?! - не оправдыва?ясь, сменила тему Ирида.
- А почему на 'ты'? - с хамоватой Холмаковой Влад иногда немного те-рялся.
- Владимир Игоревич, уважаемый! - сыронизировала Ирида. - Ты сам-то идешь?
- Если Соломон скажет, что нужно... - плюнул на иерархию Влад.
- То есть только, если скажет? Полсмены осталось, пора сойтись поближе, -подмигнула Ири?да.
- Что ты имеешь в виду? - Генерал размышлял, успела разболтать Каисса о своей ночной проделке или еще нет.
- Тобой Лайна очень интересуется! - шепнула наблюдательная Ира.- Такая классная девочка! А ты ничего не видишь...
- Это она сама просила передать? - заинтересовался Игорид: Лайна нравилась ему больше других девушек-вожатых.
- Считай, что так! - пожала плечами Ирида. - Ты поговори с Требмчером - чтоб точно, а то уже деньги сдали...
- Кажется, дождь будет? - глянул на небо Генерал.
- Ничего тут не будет! - настойчиво вела свою линию Ира.- Пого?вори, а? Он тебе послушает... Шебарин уже за мясом смотался, выпивка будет, танцы...
- Значит, все-таки будет водка? - раздался резкий голос Моисеида. Наши заболтавшиеся герои 'проспали' приход начальника ПиЛага.
- Ай-яй... - вскрикнула Ирен и бросилась прочь, к столам. Пионеры уже подступили к обжорке и, как дядька Суворов, были готовы в очередной раз штурмовать храм питания. Соломон, взяв ко?мандование на себя, пропустил рванувшуюся к столикам волну дети?шек с вожатыми. Затем он снова повернулся к поскучневшему Генералу.
- Вы в курсе теперь, куда вас зовут?
- Теперь да,- не стал врать Влад Игрич.
- Думаю, надо разрешить, хотя не хотел сначала, - заметил Моисеид. -Главное, чтобы на отрядах оставалось по одному человеку. Вы уж там проследите, пожалуйста...
- Что ж следить? - разозлился вдруг Влад Игрич.- Они ж не пионеры! Взрослые люди в конце концов...
- Вот оно как? - Соломон Моисеевич повел плечами.- Что ж, дело ва?ше... Просто сам я не смогу присутствовать.
- Хорошо, Соломон Моисеевич, я прослежу,- Генерал сделал движение уйти.
- Я уеду на пару часов в город: лагерь останется на Вас! Буду ближе к вечеру...
- Незадача... - почесал затылок Генерал.
- И мой Вам совет - будьте осторожнее с девицами,- изрек Соломон напоследок, а потом вновь ринулся рулить процессом питания.
День покатился по привычному для всех руслу. Игорид с отвращением по?ел обязательной каши, выпил пару компотов и с трудом поднялся из-за стола. Слова Ириды о Лай Чиф задели его... Лайна была точной копией пер-вой жены Влада: девушки, с которой он гулял и здесь, у Соснового. Где-то неподалеку, в лесу, они, собственно говоря, и 'поженились'. Ее образ часто преследовал Влада потом, когда он, бросив ее, бежал в сто?лицу, чтобы... Зачем он бежал туда?! Ту звали Елена. Ей теперь бу?дет уже под тридцать, тоже покинула этот несчастливый Пестровград. Она никогда не пыталась найти его потом, знала, что бесполезно... Он так приучил ее! И променял - счастье на столичную жизнь! Ду?рак...
Тем временем насытившиеся пионеры рьяно взялись за уборку загаженной ими же территории лагеря. Нужно было подобрать усти?лающие землю возле корпусов продукты человечьей жизнедеятельно?сти, подмести дорожки, закрепленные за отрядами, и отчитаться о со?деянном сначала перед собственными вожатыми, а затем и лично пе?ред Генералом. Меньше всего Владу Игричу хотелось сегодня зани?маться сим паскудным делом, но... подобно Туче гонителю- богу, не мог он оставить людей без своего надзора. Воспитатели в предвкушении ночных бдений были сегодня особенно ленивы и с изумлением взирали на обнаруживаемые пробелы в уборке, которые требовалось немедленно устранить. Дети также изводили Генерала требова-ниями выставить только 'пятерки' за плохо убранные территории, по пятам следуя за ним от одного детечмента до другого. Венцом всего оказалась обнаруженная возле купалки кучка дерьма (ку?да и ступила ночью прелестная ножка Елены Каиссы). Несмотря на то, что небо хмурилось еще с завтрака, угрожая гро?зою, кучка успела уже окончательно разложиться. Запах, получившийся в результа?те, быстро был разнесен легким Ветром по всему сосновскому пляжу, увы, не радуя обоняние.
Игорид взвыл от бешенства и бросился на поиски тренеров, так как район купалки был закреплен именно за первым отрядом. Вскоре он наткнулся на Борю Белого, который, уютно расположившись 'под сенью девушек в цвету', что-то веселое им рассказывал. Лайна, сидев?шая к Боре ближе всех, заливалась своим чудным переливчатым сме?хом... Как раненый зверь, Игорид копье-носный взор свой вонзил в славна мужа Бориса! Тот, ничуть не смутившись, нагловато поприветствовал замначлага. Девушки, мигом почуяв неладное, моментально рассосались.
Кронион же сверху, узрев сие подлое дело, бурю на лагерь наслал с громами и светом небесным... Видя, что между героями битва вот-вот разразится, взвесил Кронид шансы каждого из браноносцев. Жребий недолго, увы, в равновесии там оставался: нет, слабей пролонос, побе?дитель - сын Игоря будь! Бросив свой взор на врага, вскричал Генерал быстроногий:
- Белый, враг ненавистный! Не будет меж нами согласья, если дерьмо, которое ночью возникло, не уберут твои дети и ты, остолоп, вместе с ними!
- Ах ты, паскудный начальник! - отвечал мордоблещущий Бо?ря.- Ах ты, ишак, за кого ты меня принимаешь? Это г... никогда убирать я не стану! равно и дети мои - наследники славы великой! (Спортсмены из его секции как-то выиграли соревнование на уровне области).
- Так говоришь ты теперь, человек псообразный, меднорожий баран, скот, только прямоходящий! Иль позабыл ты, хамло, с кем ты дело имеешь? - продолжил атаку Генерал.
- Да кто ты такой?! И что из себя ты тут строишь? Или п...ды захотел получить ты, москвич е...тый?
- Если подобной п...й ты, потаскун, обладаешь, что ж покажи! И, возможно, свой фалл я туда и засуну!
- Как Вы сказали... Ах ты падла,- тут гнев захлестнул ум Борисов; кинулся он на того, с кем и биться нельзя-то, на богоравного сына земли человечьей.
Только и ждал Игорид нападения злого! Сильным ударом сшиб он Бориса, разбив его губы и носик. Затем, даже не дав противнику с мокрой земли приподняться, мощной рукою своей сокрушил его в челюсть... и, чуть подождав, по хребтине... Рухнул навеки Борис, прижавшись к траве головою, лишь об одном умоляя - оставить живым его только б. Просит пощады зарвавшийся прол, но гневен еще Игорид-триум?фатор:
- Ты, дармоед, возьми поскорее лопаты! Чрез полчаса я приду и работу твою сам проверю. Если ж частицу дерьма хотя бы одну об?наружу... Ох, не хотелось бы мне даже и думать об этом.
На четвереньках Белый исчез под раскаты посланного грома. Влад Игрич вытер пот и прислушался к громкому небу. Видно, хорошее что-то ему отвечали оттуда: стал он светел лицом и спокойно отправился дальше... Не прошел замначлага и пяти шагов, как его окружили вос?торженные девы 'Альбатроса'. Девушки с той же охотой славили сво?его начальника, с какой совсем недавно поносили его в беседе с Гект..., тьфу, с Борисом: 'Вы были блистательны!' (Каисса), 'Нежелательно попасть в Ваши руки!' (Маша Сучкина), 'Делайте теперь с нами, что хотите!' (вожатая Тося из пятого детечмента). Меж тем гроза разыгралась не на шутку: полил свирепый ливень. Генерал пожалел о юношах из спортотряда...
Слава Зевсу, что позора Борисова не видела Ирида, слава Зевсу, живущему на Холме... Влад Игрич холодно выслушал девичьи признания, зная им цену, и отправил всех на отряды. Обед в лагере прошел на удивление тихо: старшие пи?онеры, все уже узнавшие, с интересом посматривали на одинокого Ге?нерала, педагогический коллектив по-своему обсуживал произошедшие события. Сам Влад Игрич чувствовал себя довольно скверно, он понимал, что Белый ему свой позор не забудет, да и рукоприкладство он никогда не считал правильным методом воспитания. К тому же это могло и осложнить его дальнейшие отношения с нехоккейной пятеркой, а ведь он уже подумывал о Лайне как о... Но в этом Генерал признаваться себе совсем не хотел. В сончас многие пионеры и вожатые сами заснули: дождь и непогода не располагает к веселым беседам.
Полдник - игры с детьми в помещении - плотный ужин: тишь и пок... (как сказал бы Пуш) -ой.
Приехавший в восемь Соломон хитроумный собрал всех и рек: 'По-пойку я вам разрешаю! Но на отряде должно оставаться по человеку. Дети обязаны спать, а не шататься друг к дружке! Иначе, девяти не кончится месяцев: все станет ясно... Главный на вечере - мой заместитель, ваш бог и начальник. Что скажет он вам, то и делайте разом! Есть ли вопросы еще?..' И все промолчали.
Посматривая на насквозь промокший лагерь, вожатые и воспитатели стали скоро расходиться. Шебарин активно собирал деньги с тех, кто не сдал утром на мясо и водку. ... Генерал остался в вожатской с Соломоном и Сучкиной - уточнить детали.
ГЛАВА 4. 'СЭЙШН'
Когда горнист Хайдудуков протрубил 'отбой', надо ли говорить, как оживился весь лагерь. Чилдренсы уже точно знали, что у старших назначено попойка: можно не спать до утра! Воспитатели поручили усыплять детей своим вожатым, а сами, принарядившись, принялись стекаться на Скалы, место проведения 'сэйшна'. Тренеры от?дали своих акселератов в распоряжение Боба и Эда, семнадцатилетних футболистов, помогавшим им в деле воспитания подрастающего поколения. Полугреческие девы пообещали друг дружке 'завлечь Генерала', как сделала это в старое время их прабабка с Улиссом.
...Влад Игрич и Требмчер гуляли по постотбойному ПиЛагу, наблюдая пертурбации педсостава. Закуривая, Гени протянул:
- Многотрудная ночь...
- Как вы ска... - оживился Моисеид.- Что у вас? 'Кабинет?' Дайте мне одну.
- Вы же не курите,- удивился Генерал, протягивая пачку сига?рет.
- Тут не только закуришь...
- Да ну! - пожал плечами Генерал.- Ерунда какая...
- Не говорите... - махнул рукой Соломон. - Когда в армии служил, тоже проблем много было, но тут... даже не знаю, с чего начинать.
- Значит, говорите, урезают бюджет питания?
- Чтоб они там, ... - ругнулся начлага.- Своих же детей готовы обожрать, что тут скажешь! Нет будущего у этой страны.
- А у кого оно есть? - усмехнулся Влад.
- Ну, вот Запад... Я много читаю в последнее время, и...
- У меня много знакомых сбежало туда, ну и что? - ухмыльнулся Генерал. - Некоторые уже назад приехали.
- Тоже неважно, даже в Америке? - удивился Моисеид.
- Да не сказать, чтоб счастливы...
- Я все больше убеждаюсь, что наша жизнь... частично пуста,- сменил вдруг тему Соломон.
- Пустота и есть незаконченная жизнь... когда ее наполняешь, она заканчивается.
- Да? Тогда зачем вся эта красота? Природа, леса... - Соломон обвел рукою вид вок?руг. Окрестность Соснового после грозы и впрямь была приятна взору.
- Об этом думали многие... Прав старик Артур Шопенгауэр: 'Жизнь - избе-жание страданий!'
- Еврей? - оживился Моисеид.
- Кажется, да. Немецкий...
- Соломон Моисеевич! - подскочила к героям вожатая Мари?на.- Мои парни с ума сходят, Сашка-то ушел на Скалы!
- Разберемся! - Соломон твердой поступью направился к кор?пусу второго детечмента.- Влад Игрич, проследите там! Если что, сворачивайте гулянку без вопросов...
Генерал опять остался один. Посмотрев на часы и пригладив свои светлые волосы, он направился к Скалам, которые находились не так уж далеко от его любимого места. 'Только б не ошибить?ся!' - думал Генерал. Над лагерем, чертя круг, пронесся...
О, пионерские вечера! О, костры без угля! О very well! По- английски просто: 'сэйшн'... Средних размеров костер, чудом возженный гефестом Шебариным, страстно полыхал, освещая небольшую уютную полянку, окруженную сумрачными деревами и заканчивавшуюся черными Скалами, уступа?ми сбегавшими к воде Соснового. Костер с нескольких сторон окружали небольшие бревна, на которых и восседало пилаговское общество в составе полугреческой пятерки, воспитателей и нескольких лиц из об?слуги. Только что Сашко Порубаев закончил гитарное исполнение модного шлягера 'Эскалоп моих мыслей шальных...' и теперь выслушивал комплименты от некоторых дам, в числе которых Лена Каисса попросила исполнить что-нибудь из классики, под коей она разумела певца Серого и рок- бзик-группу 'Люм Пен'. Сашко заверил ее, что достаточно знать аккорды, и тогда... Каисса сказала, что можно сильно не стараться: музыкантов-то тут нет! С этим, правда, попробовал не согласиться баянист Вещун, но находившаяся при нем Полина заткнула его говорливый рот поцелуем.
Шебарин тем временем, тускло посматривая на поникшего Борю Белого, курившего одну сигарету за другой, подготавливал шашлыки, на-низывая смоченные в уксусе кусочки свежей баранины вкупе с луковыми кружочками на стальные шампуры. Какой-то сомнительный мужичонка из лагерной столовой возился со спиртными напитками, наполняя первую партию стаканов. Все сочувственно посматривали на них.
Из кустов, как черт из табакерки, выскочил Влад Игрич: девушки предупредительно взвизгнули. Белый помрачнел еще больше, Сашко прервал свою аккордную серию. 'Милости прошу к нашему шалашу!' - не смутился Виктор Борисович, делая знак полу гречанкам при?ютить начальника. Каисса схватила Влада за руку и притянула к свое?му бревнышку, Лайна при этом томно глянула на садившегося Генерала. Сучкина торопливо отчиталась перед начальством: 'Все вожатые - на от-рядах! Потом поменяются с воспитателями! Хотя... тут есть коллек?тивная просьба: в общем, дети младших отрядов все равно уже спят, может, все вместе попразднуем?..'. Коллектив дружно завыл в поддержку. Влад пожал плечами, сказал, что лично он не возражает, но разрешит ли Соломон? 'Соломон тоже человек! Поймет! А на старших отрядах по одному пусть останутся', - решил за начальника Шебарин. Генерал пожал плечами, Сучкина побежала за вожатыми.
Пока она бегала, кумпанство приняло по первой... Генерал не стал ломаться и выпил полстакана водки. Каисса уже почти ложилась на него, вызывая недовольство самого Генерала и удивление подруг. Шебарин, закончив с шашлыками, подсел к Белому с Иридой и принял на себя обязанности тамады. Шутки его неостры, но доходили до каждого. Новые предложения выпить он сопровождал то?стами, древними, как сам мир. Постепенно стали подтягиваться новые участники празднества; кто-то тихо врубил принесенный магнитофон, 'выключив' таким образом гитару Порубаева. Компания тем временем потихоньку стала распадаться на отдельные парочки и кучки...
- Мы будем пить теперь по- полному! - вякнул оживший после водочки Белый, до краев наполняя стаканы мужчинам и втайне наде?ясь, что Генерал не выдержит алкашистской гонки.
- Будем-будем! - заметил Шебарин, передавая девушкам приготовленные шашлычки. Каисса немедленно отдала свой шашлык Владу.
- Вкусно-то как! - заметила Ирен, толкнув в бок Шебарина и показывая ему на грустно сидевшую Лайну.
- Лайна Васильевна,- обратился к девчонке Виктор.- Выпейте с нами, что ж Вы так грустны в такой вечер...
- Да-да,- Лайна отставила не выпитый стакан в сторонку и через лежащую на коленях у Влада Каиссу обратилась к Генералу.- Расскажите что-нибудь о себе, пожалуйста!
- Да, Москва все-таки,- прибавила, Ирен, толкнув сидевшего рядом Белого: тот скривился.- Хочется большего в знании об Вас...
- Не знаю, всем ли тут будет интересно? - заметил Генерал.
- Мы все просим! - ответствовал за коллег Шебарин.- Давай, Володя, жми!
- Ну, разве что вспомнить пару эпизодов из жизни простого...
- Сначала выпить! - напомнил Боря-богатырь.
- Чокнемся вместе! - хрипло сказала Лайна и, перегнувшись через подругу Елену, крепко стукнула свой сосуд об Владов. Каисса неудачно привстала. Тогда Игорид, не раздумывая, отсадил Леночку в другую сторону и оказался рядом с Лайной. Каисса опешила.
- Вообще-то я обычный русский 'журник'! - начал Генерал, легко обняв прижавшуюся к нему Чиф, и чувствуя, что пьянеет.- Мотаюсь туда-сюда... В Германию там, Словению или в Штаты (В Америке Влад Игрич никогда не бывал!)... Конечно, на Западе лучше, чем здесь в плане материальном... Мне и остаться там предлагали. Но там ведь надо вкалывать! Сами знаете...
- Да? Ну, я сам-то почти еще местный... А в Москве жить можно. Театры, рестораны, цер?кви там... Люди у нас жестче, но зато и повежливее. Ругаются осторожно: вдруг ты откуда-нибудь! Журникам, конечно, не лучше других, но и не хуже. Сейчас особенно - уважение, даже почет...
Пролы слушали разошедшегося Генерала и осторожно поводили ушами: о Москве они были совсем иного мнения. Витя Шебарин слушал с каким-то особенным напряжением, даже лицо его приобрело багровый оттенок. Каисса, обидевшаяся на весь мир, дулась в углу. Боря нарочито гром?ко чавкал шашлыком, с ненавистью посматривая на явно заинтригованную рассказом Влада Ириду. Лайна совсем уже вползла в объятия Влада и что-то свое, чародейское, явно обдумывала.
- А в своей области вы многого достигли? - задала вопрос Холмакова- Зевс.
- А, я-то? Едва ли в нашей столице наберется с десяток журналистов моего уровня, - грохнул Владимир.
- Хе-хе! - хрюкнул Белый.- Что-то тебя по телику совсем не видать...
- У нас журналисты работают в зависимости...
- Вы считаете себя гением?! - брякнула обиженная Каисса.- Вы прекрасны в своей уверенности.
?- Во всяком случае, у меня есть дар! - сбавил Гени.
?- А у меня жар! - охолонул Белый.- Давайте лучше попляшем, а то с тоски подохнуть можно...
- Конечно! Сашко, вруби погромче! - крикнула Елена. Порубаев, решив, что мнение исходит от начальства, врубил магнитофон на полную мощь.
- А... так вам не интересно? - Влад Игрич не ожидал подобной ре?акции и несколько потерялся.
- Очень интересно! - Ирида схватила за руку Лай и увлекла ее на поляну.- Потом расскажете еще, ладно? - Генерал, как сломанный мотор, заглох.
А вожатые, воспитатели, обслуга и даже невесть как тут очутившийся кочегар Петя с синяком под глазом выплясывали уже на полян?ке некий танец под вопли солиста 'Люм Пен': 'Эх, я совсем такой прол павший!.. Эх, пулемет!'. Лучше всех плясала, разумеется, Каисса с распущенными волосами и с точно рассчитанными на публику движениями рук и ног. Не много уступала ей Лайна Чиф: черные во?лосы двадцатитрехлетней девчонки разметались по ее узким плечам и красноватому свитеру, обнаженные до локтей ручки вздымались в такт туповатой музыке, а ножки: нарочно обнаженные до колен подъятым трико, придавали Лайне неповторимое очарование. Ирен отплясывала с Белым какой-то особый эротический танец, больше напоминающий стоячее совокупление. Другие танцевали и так и сяк, лишь Шебарин не мог порадовать глаз стороннего наблюдателя: его пляска напоминала, скорее, боксерский поединок с заранее сдавшимся соперником.
Видя, что он явно лишний на этих плясках жизни, Генерал немного подумал, выпил что-то скверное из стоявшего рядом стакана. Пляски продолжились, а его существовании все, казалось, напрочь забыли... Потом Игорид быстро поднялся и направился прочь от кос?тра, в лагерь. По пути он скверно ругался и никак не мог понять, как это можно было так опуститься, чтобы всерьез говорить с этим хамьем... Лишь бутылка хорошего вина, прихваченная им в спец. распределителе Комбината Сплетен, согревала душу: она покои?лась в его синей спортивной сумке и только ждала, когда ее наконец-то трахнут... Уже выйдя из леса на бетонную дорожку ПиЛага и подивившись внешней тишине в 'Альбатросе', Влад вдруг услышал за собою дробные шаги догонявшей его... Влад резко обернулся.
Лайна, с размаху налетев на него, игриво рассмеялась и схватила за руки. Отдышав?шись, она сказала:
- Куда же Вы ушли... хуу- у!
- Мне там скучно,- с трудом отвечал ей обрадованный Генерал.