Аннотация: Пациентка считает себя парнем, более того - считает себя парнем некогда бывшим второй личностью в этом теле, а теперь оставшемся единственной личностью.
- Я появился, когда нам было пятнадцать. Вы не ослышались - нам. Она существовала раньше меня, она же меня и создала. Какое-то время я не мог определиться - что или кто я? Воображаемый друг или что-то большее. Потом понял - я это я. Две личности в одном теле. Как сиамские близнецы. И мне все время казалось, что она держит мою руку. И вот вдвоем жить уже не так страшно.
- Это все потому, что кое-кто долго искал вот именно оранжевую футболку.
- Не именно оранжевую, а именно без выреза. И не так уж мы и опаздываем, - бросив взгляд на свое отражение в темном окне вагона метрополитена, ответила Вика. Отражающийся там парень хмыкнул и отвернулся, демонстративно начав изучать карту, однако, тут же продолжив разговор:
- А еще плеер забыли. Если бы пошла в том, что сразу одела, то не надо было бы скидывать его на тумбочку и там же забывать.
- Мог бы и напомнить.
- Я отвлекся. При всем при том я должен помнить половину твоих билетов.
- Да уж не ври. От силы пятнадцать.
- При этом их всего тридцать два.
- Я и сказала "От силы", - как можно более незаметно пожала плечами девушка.
Это как когда всегда есть с кем поговорить. Среди ночи проснись - а она есть. Оставался ли я когда-нибудь один?.. Бывало. Когда ей нужно было подумать, она будто на дальний план уходила и всецело поведением управлял я. Хоть на голове стой. Обычно мы как-то чередовались... Безумно звучит, правда? Впрочем, если бы я был нормален, я бы здесь не сидел и вам не исповедовался... Знаете, она как-то говорила, что мечтает в больницу вашу. Побыть собой. Рассказать обо мне. Она же никому сказать не могла... Все в себе держала. Остальное все она могла сказать мне... Да и зачем говорить - я сам все вижу, все понимаю. Я ее как никто другой знал. И в то же время мы не были одним... Мы были просто вместе.
Комната Вики была в ярких тонах, хотя и не по ее задумке, а по проекту матери. В углу у окна стоял громоздкий компьютер, занимающий собой весь стол, рядом - выходящая на балкон дверь, у противоположной стены - шкаф. На полу пушистый лиловый ковер. Пару месяцев назад в комнате был ремонт, поэтому всевозможные плакаты, среди которых преобладали "Властелин Колец" и "X Files" пришлось снять и свернуть в тугую трубочку, теперь пылившуюся на шкафу, потому что выбросить их не поднималась рука, а повесить снова не разрешала мать. Интернет завелся на домашнем компьютере полгода назад, так что постепенно Вика постигала все его прелести.
- Зачем тебе еще один онлайн-дневник?
- Это твой дневник, - убрала руку от мышки Ника.
- Дневники вообще дело сугубо бабское. Не хочу его вести.
- Ну и ладно. Пусть будет.
- Да и что я там писать буду? Повторять твои "Гуляли. Было круто, хотя шашлык подгорел"?
- Чувства свои. Переживания.
- Я, безусловно, понимаю, что наличие женских гормонов в моем организме как-то должно влиять на характер, но не настолько.
- Глупый ты, - огорчилась Вика. - Интернет - это свобода. Настолько, что иногда даже страшно. Там тебя воспринимают как парня, вне зависимости от того, есть у тебя для этого первичные половые признаки или нет. Дневник не обязательно вести. Просто общаться можешь без предрассудков... И да, то, что ты сейчас подумал, тоже.
- Не-не-не, о чем ты, - засмеялось отражение в стекле балконной двери. - Я почти не собирался девушек кадрить. Я на такое не способен.
- Только условие... Никаких фотографий. Иначе плакал твой мир. Обязательно найдется кто-то, кто скажет - "Я ее знаю, это баба". И попробуй им всем объяснить... У нас за раздвоение личности в психушку сажают?
- Когда личности существуют в мире и гармонии - вряд ли. Ты же не веришь, что внутри твоего разума и правда существует сознание парня? - на этих словах стало больно обоим.
- Психушка по мне плачет, - отозвалась Вика. Для них обоих не было необходимости облекать чувства в слова - они просто оба это чувствовали.
А я молчал. Мне казалось, что кто и должен раствориться, так это я. Уйти, когда, само собой, окажусь не нужен. Это было грустно, но в порядке вещей. Когда она заведет семью, когда появится понимающий человек - станет уже не до разговоров с самим собой... Уйти должен был я - я это понимал. Потому что хуже парня в женском теле только баба в мужском.
Она знала об этих моих мыслях. Не могла не знать. Но никак не комментировала, делая вид, что не знает о них. Я думаю, она понимала, что это правильно.
И все же мы не до конца были целым. В некоторых вопросах наши вкусы расходились. Иногда даже очень резко... Самый яркий пример был в том, что как парню мне нравились девушки. Ей - как девушке - парни. Причиной для ссор это не было, потому что своего единственного она не встретила и к любви вообще относилась лояльно, а я за четыре года своего существования как-то успел влюбиться и мог ведь даже получить ответ...
Ее имя было Элли. Знаю, вам сразу представилась эдакая нимфа в воздушном платье и с крупными светлыми локонами по плечам. Возможно, поэтому она и не любила свое имя, чаще называлась Эовин, хотя раньше пыталась утверждать, что хочет ник Арагорна. Она рядилась в доспехи, отказываясь быть эльфом, коротко стриглась и заставить ее улыбаться было маленьким чудом. Рядом с ней я понимал - какая я все-таки баба...
- Слыш, ты давай, одна по Металлургу-то не ходи в темноте да дворами.
- Да ладно, обошлось же все. Дворами ушел.
- И в мужском роде о себе каждому встречному говорить прекращай. Тебе игра. А они решат еще чего.
- Чего, например?
- Ну, что ты из этих, - пожала плечами Элли. Ее голос всегда был грубым, с хрипотцой. Пила она все чаще пиво, отмахиваясь от прочего алкоголя, как-то польстившись только на Эль, да и тот ей не понравился. Сейчас сидела на перекладине железного бордюра, хотя все лавочки в ночном дворе и были свободны. Казалось, ей просто нравиться ощущение опасности, что можно неловко повернувшись разбить затылок об остывающий асфальт.
- А если и из этих?
"Ты чего творишь-то?!" - родился и погас внутри голос Вики.
- Ты давай... Со словами-то поосторожнее. Будто я не вижу, что к чему. Как парни в округе появляются - сразу животик втягивается, грудь вперед... Думаешь, если короткая стрижка, мужские шмотки и говорить о себе в мужском роде то уже и мужик?
- Тогда что значит мужик? Бухать пиво, материться, курить и работать на лесопилке?
Элли сплюнула, демонстративно отхлебнув еще из бутылки.
- Ну да. Еще плеваться всюду. Мужик.
- Отвечать за свои слова. Уметь постоять за себя и того, кто за твоей спиной. Уметь защитить, отстоять. И, твою налево, не выставлять сиськи вперед при появлении смазливой рожи.
- Ревнуешь что ли?
За такое можно было огрести, однако Элли только рассмеялась, отпила еще пиво и переключилась на редкие звезды над головой.
Мы ей не рассказывали. Это звучало безумно даже для нас самих "А знаешь, нас на самом деле не один... Нас двое." Смешно даже.
Я писал о ней на страницах онлайн-дневника, посвящал стихи, которые никогда ей не показывал. Вика пыталась подкалывать, но будучи мной тоже чувствовала к этой девушке если не любовь, то нежность уж точно.
А я думал, что я влюблен в двух девушек... Сильную Элли, рядом с которой я робел, и нерешительную Вику.
И знаете... Я думаю, что Вику я тоже любил. Так, как можно любить только себя.
Мы во всем понимали друг друга. Но у нас не было того, кто понял бы нас самих в этой раздвоенности.
Вику, после одного из посещений церкви с матерью на Пасху тянуло на философские тему.
- Мне вот иногда интересно... Если души две, а тело одно... Если после смерти что-то есть - значит, обе души попадут в рай или ад?.. Сможем ли мы хотя бы там посмотреть друг на друга не через отражение?..
- А мне больше интересно - если ты мужик, но тело у тебя, вот незадача, женское... То я в любом случае попаду в ад, с кем бы я ни спал?
- Почему?
- Ну, - он отвел глаза. - Если я парень, а сплю с парнем - это грех. Если тело женское и спать с девушкой - тоже грех.
- Спать вообще грех, - с якобы знанием дела заметила Вика.
- Да вы издеваетесь что ли? Может сразу в монастырь... Женский!
- Сразу в ад. Мужской!
Иногда я ее защищал... Она нерешительной была, поэтому иногда приходилось брать поведение в свои руки, чтобы сказать банальное "отвали!". Чувствовал себя едва ли не героем. В конце концов парень - я, разве можно, чтобы девушка защищала парня?..
И в тот день я тоже пытался ей помочь, но понимаете... Руки. Тело. Оно женское. Если бы я и правда был парнем, если бы у меня было чуть больше силы...
Их трое было. Они никогда ей друзьями не были, так, знакомые. Пьяные были, ужасные вещи говорили. Что таких, как она только секс с парнем исправит.
Я все еще чувствую себя виноватым. Подставиться должен был я, а ее спрятать на это время. А потом раствориться, но чтобы осталась она. Но всегда такая нерешительная Вика в тот момент заблокировала меня... Это как если бы Вам по голове чем-нибудь дали и отключили. Меня в милиции спрашивают "Что потом-то было?", а я не помню, для меня случившееся потом - это темнота и ее слова. Последнее, что она мне сказала. Ее не было, когда я снова смог быть живым. Я думал, она спряталась. Как спрятала тогда меня. Думал, ей не хочется помнить. Я бы, наверное, оставил ее спать, потом сказал бы, что это просто был сон, но... Я не нашел ее. Нигде. Ее нет больше. Она мертва.
Это как сиамские близнецы. Будто половина тебя - мертва.
- Вика... То есть, она ведь наверняка дала тебе имя?
- Да, - пациэнтка нерешительно кивнула, продолжая теребить рукава пижамы и стараясь не смотреть на психолога. - Максим...
- Хорошо, Максим. Ты помнишь, какие последние слова она сказала?
- "Живи", - сглотнул. - Вы можете ее вернуть?
- Пока еще рано о чем-то говорить, ты здесь только третий день. Но то, что ты готов доверяться и говорить начистоту - несомненный плюс.
- Мне нечего терять. Я уже в больнице, я уже признан ненормальным. Теперь я, наконец, могу говорить все, что думаю.
Максим привыкал. Тут было похоже на обычную больницу, только строже. Некоторые пациенты были и в самом деле явно не в себе, но большинство он никогда не принял бы за сумасшедших, если бы даже пришлось с ними работать.
И все же большую часть времени он пребывал в состоянии "Все равно", остановив взгляд на одной точке, углублялся внутрь себя. В его душе царил вязкий, липкий мрак. Максим шарил по дну этого мрака руками, пытался вычерпывать, звал, не теряя надежды. Он продолжал искать в том вязком месиве то, что осталось от сознания Вики. Продолжал искать несмотря на черный монолит с ее последним завещанием "живи".
Таня пришла к нему в палату сама. Она была из тех девушек, которые Максиму никогда не нравились - слишком развязанная, яркая, но она почему-то с первого дня пыталась завязать с ним знакомство, постоянно выдергивая из поисков в вязкой черной жиже.
- Хей, ну как ты сегодня? - села на его койку Таня. Максим сидел обхватив колени, смотрел недружелюбно, не собирался ни здороваться, ни двигаться. - Знаешь, ты безопасная, не буйная. Так что, тебя, наверное, и выпускать будут... Ты ведь не куришь, да?
- Слушай, тебе тут общаться больше не с кем, что ли? - устало спросил Максим. Он сам на контакт ни с кем не шел и до сих пор не помнил, как зовут соседей по палате.
- Да ладно тебе, не будь букой, - Таня протянула руку, но Максим дернулся, не давая его коснуться, приглушенно потребовав:
- Не трогай.
- Мы с тобой похожи.
- Ложь.
- Ты же меня не знаешь.
- Ну я же вижу, что не похожи.
- Ты просто от людей закрылась и не понимаешь, что все люди похожи, - настаивала Таня.
У Вики с мамой были самые распространенные отношения - мама знала, что дочь учится на дизайнера, заканчивает второй курс, что увлекается чем-то связанным с рыцарями и средневековьем, и что как пользоваться презервативами проинструктирована. Этой информации вполне хватало, чтобы быть хорошими матерью и дочкой, дарить друг другу подарки на каждый праздник и дежурно спрашивать "Завтракать/обедать/ужинать будешь". Насколько мало она знает о дочери стало понятно именно когда начались проблемы: звонок из милиции с просьбой забрать Вику. Мама сначала решила, что ничего серьезного не произошло - может, дочь просто гуляла со своими "викингами/крестоносцами" в полной амуниции и их арестовали как нарушителей общественного порядка.
В больницу для душевнобольных Вика тоже обратилась сама спустя несколько дней после того, как оглушенная случившимся несчастьем мама забрала ее из отделения милиции. И вот сейчас, слушая лечащего врача дочери, она понимала, что о Вике не знала ничего.
- Вы ведь ее без мужа растили?
- Да. Ей четыре было, когда Константин ушел. С тех пор ни слуху ни духу. Ребенок ему не особо был нужен.
- Замечали ли Вы странности за дочерью? Она предпочитала одевать женскую, мужскую или нейтральную одежду?..
- Что происходит-то?.. - растерялась мама.
- У Вики в подростковом возрасте, примерно в пятнадцать лет, появилась тяга к своему полу. Видимо, ей было сложно это признать, поэтому она придумала себе раздвоение личности на себя как девочку Вику, которой нравятся парни и на себя как парня Максима, которому нравятся соответственно девушки. Что-то вроде злой стороны - свои неосторожные слова и поступки она приписывала второй личности. Ей было так проще оправдаться перед собой. Немалую роль сыграло одиночество - ведь людям проще говорить с отражением, оно поймет и не возразит, тут Вика пошла дальше - ее отражение имело свое мнение, могло со стороны смотреть на ситуацию и даже что-то советовать. Однако, проблемы не было - Вика понимала, что она сама его придумала. Так же понимала, что этому придет когда-нибудь конец - придется отвечать за себя и свои поступки и желания самой, придется признавать, что это говоришь ты, а не некая вторая сущность. Но я как психиатр могу сказать - это нормально. Кто-то выдумывает сказочный мир, кто-то воображаемого друга. Затянулось только это у нее, но все равно, повторюсь, проблема не в этом. После случившегося психика Вики повреждена. "Вика" оказалась ненужной личностью - потому что она приняла на себя удар, потому что ей после произошедшего больше не нравятся парни, она их боится. Теперь она считает, что Вики нет, есть только "Маским". Вместе с "Викой" она избавилась от болезненных воспоминаний. Это как лист бумаги - в него завернули мусор, закрыв от мира, и выкинули. Она, впрочем, а точнее "Максим", думает, что вторая сущность умерла. Он даже рад был бы вернуть ее... Но - надо ли это ей самой? Вместе с Викой были запечатаны воспоминания столь болезненные, что ей проще оказалось "убить" настоящую себя. Я боюсь, что при возвращении нежелательной памяти она умрет на этот раз по-настоящему. Знаете, сколько людей после такого покончили с собой?.. Подумайте. Возможно, проще смириться с тем, что у Вас теперь сын, чем потерять навсегда единственного ребенка...
Мама не могла говорить - ее душили слезы.
Элли не знала, что следует нести в такие больницы - цветы, апельсины или еще что. Она ожидала увидеть хорошознакомого ей человека не в себе - любым: повторяющем что-то бессмысленное, глядя куда-то в бок и раскачивающимся на стуле; обгрызающим в кровь свои губы или кожу на руках, потерянным, бледным, задающим странные вопросы, вроде "Почему здесь так много огоньков" или напротив забившемся в угол.
Но Вика выглядела вменяемой, при приближении гостьи даже улыбнулась. Им разрешили выйти в парк, посидеть на лавочке под лучами осеннего солнца.
- Почему ты здесь? - первой начала разговор Элли
- В смысле?
- Ты слышишь голоса?
- Нет, - задумавшись, однако, призналась Вика, будто бы проверив не слышит ли и правда их в своей голове.
- Пыталась что-то сделать с собой после случившегося?
На этот раз Вика просто отрицательно покачала головой.
- Ты выглядишь вменяемой. Почему ты тут?
- Потому что я не Вика, а Максим.
Некоторое время Элли ошарашено смотрела ей в глаза, потом засмеялась.
- Ну ты блин... Ну ты даешь.
- Не веришь мне?.. А я теперь могу говорить как есть. Потому что я уже тут, я уже псих. И могу говорить то, что думаю. Элли, ну хватит смеяться. Нас двое было - я и Вика. Это раздвоением личности называется, наверное. Но такое... Добровольное. Когда оба существуют одновременно... А теперь, послушай, Вики нет больше. Ее эти события убили, - и замолчал, потому что в горле застрял ком, а плакать не хотелось. Элли стало неловко... С чего вообще взялась смеяться, если с Викой такое случилось, думала она.
- Как это случилось? - сглотнув, спросила она.
- Не знаю. Не помню. Но ты была права. Я слабый. Я ее защитить не смог.
- Почему?
- Что?
- Почему ты ее не уберег?
- Я... - Максим сглотнул, чтобы не выпускать слезы. - Я старался. Я бы сам предпочел... Но это был ее выбор. Она же всегда нерешительной была, а тут такая сила - будто совсем другой человек. Она меня спрятала. И этим смогла сохранить... Элли, я думал об этом. О том, чтобы отомстить. Найти тех мудаков, что-нибудь железное и череп всем троим раскроить. Мне-то все равно, это не моя жизнь, чтобы ее портить. Но их арестовали уже. Они под охраной. Я сам сюда пришел.
- Зачем?
- Я надеялся, что ее вернут... И еще - мне нужно было, чтобы мне верили. Иначе... Я не выдержу это в одиночку. Я не могу кивать и делать вид, что мне плохо из-за случившегося. Я не могу один знать, что произошло. Я хочу, чтобы вы все знали - о том, что она ради меня сделала. О том, что в ее смерти виноват я, о том, что ее больше нет.
- То есть... Ее вернуть не смогут? - у Элли было странное состояние. Дело было не в том, верит она его словам или нет. Дело было в том, что для Вики это было истиной, трагедией.
- Я не знаю, - признался Максим. - Но я ее больше не чувствую.
Таня стояла в туалете, выдыхая сигаретный дым в форточку.
- Знаешь, я верю, что ты Максим, - призналась она. - Я вижу, когда люди врут.
- Отстань. Не до тебя.
- Мне сказали, что у тебя после изнасилования крышу сорвало, - туша окурок, продолжала Таня. Максим обернулся, попытался высказать свое отношение взглядом. По нему можно было читать "Еще слово - и я больше никогда тебя слушать не стану". Таня рискнула:
- Я тут по той же причине, только мне... это нравилось. Поэтому и поняла, что пора лечиться, пока это не обернулось чем-то страшнее. Я специально нарывалась. Меня насиловали порядком пятнадцати раз. Однажды от меня даже попытались избавиться, выкинув из машины. Я успокаивала себя тем, что я забираю их агрессию, что на моем месте могла быть другая девушка и ей это сломало бы жизнь... А мне нравится. Но я так не могу уже. Ничем хорошим это не кончится, отношения завести не получается, потому что все мужики для меня теперь похотливые подонки, думающие только об одном. Я, наверное, и правда не в себе, но когда тебя сюда привезли я всю ночь плакала - мне казалось, что ты та самая первая девочка, которую я не спасла, приняв эту агрессию на себя. Я сбежать пыталась. И меня долго убеждали, что это не так. Что я никого не могла спасти, только себя уничтожала...
- Мне... Плевать, - прислоняясь спиной к туалетной кабинке признался Максим. Его почему-то тошнило, он ничего этого знать не хотел.
- Мне не плевать... Считай, что я сочувствием к тебе прониклась. Я же не заставляю тебя рассказывать.
Максим вышел, закрыв дверь.
- И правильно, - поддержала Элли в очередное посещение. - И даже не заморчивайся, что она тебе душу открыла и так далее.
- И не думал, - ответил Максим. - Мне противно. Мне даже тогда показалось, что она приходит просто... посмотреть. Понимаешь, нет мотивации, что "Ты человек хороший" или "Что-то такое в тебе есть". И общей бедой никак не назовешь... Хотя, скорее мне просто противно от того, что она шла на это добровольно, что ей нравилось, - и вдруг замолчал, будто осознав что-то. - Знаешь... Это, оказывается, так свободно, так просто - общаться с тобой не скрываясь и не притворяясь Викой... Хотя до мужика в твоем понимании мне, конечно, тоже далеко, но... Те люди, которые убили Вику - они ведь были мужиками. А раз так, то я даже рад, что я в женском теле.
- Не мужиками, Макс... Быдло пьяное. Я же одного из них знаю даже, пересекались, думала ничего, парень как парень. Если бы знала, лучше бы тогда кастрировала. Макс, если Вика не вернется - ты хотя бы не уходи.
- Я ей жизнью обязан. После такого - не уходят.
- Что Вы решили? - спросила психиатр вкрадчивым голосом, словно забывая, что разговаривает со здоровым человеком.
- Пусть будет Максим... Это ведь она, да? Моя Вика, просто считающая, что она мальчик? Все помнящая, кроме той ночи?.. Тогда пусть будет. Я хотела бы забрать ее с собой. Домой. Мне непривычно, когда ночью тихо. Мне хочется убедиться, что с ней все в порядке теперь. Что ее никто больше не обижает и никогда не обидит... Я хочу увидеться со своей дочерью.
- Тогда при общении с ней забудьте все, что я разъясняла. Главное не то, что случилось на самом деле. Главное то, во что она верит, а переубедить будет означать убить ее физически, безвозвратно. Думаю, она очень хочет жить, раз ее сознание само создало такой странный выход из сложившейся ситуации.
- Когда один из сиамских близнецов умирает, вскоре погибает и второй, если они не умерли одновременно. Но это умирает тело. Мертвая душа будет гнить и разлагаться где-то внутри тебя, но в то же время не затрагивать тело. Пока я могу дышать, пока мне надо есть - я продолжаю свой путь по жизни. Но если бы я только успел тогда закрыть ее, принять удар на себя... Она ведь чувствовала бы себя так же, как я. Только она никому не решилась сказать и продолжала бы оплакивать меня в одиночку, зная, что в тот день случилось нечто еще страшнее, чем кажется на первый взгляд - убийство. Доктор, есть ли шанс, что она вернется? Я на любые процедуры и тесты могу пойти. Сколько может понадобится? год? Два? Пять лет?
- Максим, мертвые не возвращаются, ты же знаешь.
- Но ведь тело-то еще живо.
- Да. И живешь в этом теле ты. Вики в нем больше нет. Прости, но она не вернется... Придется тебе привыкать жить так.
Это будто самолет с отцом разбился по пути домой и хоть выживших нет - надеешься, что в пластиковом мешке не его тело. А в момент открытия молнии понимаешь...
Максим сам не заметил, как его скрутило пополам.
В своем море скользкой тьмы он, наконец, разглядел знакомые черты лица, посиневшие губы и запавшие провалы глаз уже разлагающегося тела. Рассмотрел и снова отпустил на дно, замерев в ужасе. В тот момент осознание накрыло его полностью, раздавив.
При виде матери, Максим снова плакал, уткнувшись ей в плечо.
- Прости, - повторял он. - Прости. Она меня защищала. Если бы не я... Она была бы живой.
- О чем ты?.. Ведь ты... - она вовремя вспомнила, как надо себя вести. Обняла, погладив по волосам, пока искала ответ:
- Ничего. Она тебя спасла. Ты остался. Если бы не было никого, было бы намного больнее. А вместе - мы переживем... Мы ведь справимся.
Ей было не по себе. Она сама вдруг стала казаться себе невменяемой, потакая безумию дочери, которую все равно язык не поворачивался назвать чужим мужским именем. И в то же время было стыдно - что не заметила, не поддерживала, что не было времени поговорить и узнать. И что сейчас не может перестроиться под новый мир, даже зная, что дочери от этого будет лучше.
- Я иногда представляю... Если бы меня вообще не придумывали, вообще не было, - говорил Максим, положив голову на свое же плечо и глядя не на психиатра а куда-то вверх, на легкие голубоватые занавески. - Она одевалась бы как девушка, у нее были бы длинные волосы. Да, она бы настоящей красавицей была. Такой, знаете... В легком платье. С заплетенной в волосы резинкой с пластиковой клубникой. Те ублюдки бы не прикопались, не попытались ее переделать таким ужасным методом... И ничего бы с ней не случилось. И вместо Элли полюбила бы она своего парня... Какого-нибудь. Встретила бы. Такая красивая - обязательно бы встретила. Подводила бы губы розовой помадой. Красила бы ресницы. Была бы обычной девушкой... А меня не было, да. Не было бы короткой стрижки и пацанского поведения, желания доказать, что внутри тебя дремлет сознание парня и заметная любовь к девушке. И проблем не было... Да только она была бы одна и при мысли об этом мне становится так грустно... Что могло случиться так, что меня не было рядом, когда она плакала, найдя по дороге из института своего раздавленного кота на дороге. Это ведь я тогда заставил ее взять себя в руки, сходить за лопатой, поднять мертвое дело в крови и похоронить спокойно. А потом да... Потом она сорвалась. Некому было бы сказать "А ну пошли все лесом!", когда к ней в десятом классе эти аболтусы прикопались в коридоре. А еще... Я ведь как-то ночью поперся куда-то, а тут какие-то придурки бухие. И ко мне, а потом свернули, мол "Да ну к черту, это парень"... Но она же хорошая девочка. Не пошла бы ночью гулять. Или пошла... Я вообще был ей нужен?.. Было бы легче без меня? Без меня она была бы живая...
- Максим... Это прозвучит странно, но раз ты в ее теле - может, попробуешь сам стать Викой?.. Отрастишь волосы. Оденешь платье. Начнешь красить губы.
Пациент посмотрел ей в глаза, затем вдруг рассмеялся - отчаянно, страшно, безумно.
- Шутите что ли? Я же парень!..
Ночью в палату снова пришла Таня. Максим еще не спал, поэтому приподнялся, настороженно наблюдая, и не стал отталкивать, когда его обняли.
Таня плакала. Обнимала его и причитала:
- Я тебя с мамой сегодня видела... Там. Через окно в туалете. Ты давай, Максимка. Живи давай. Ты же сильный, она знала, кого оставлять, знала, что ты этот крест вынесешь. Эгоистка она. Она без тебя жить не хотела, а тебя без себя тут оставила, вот ей на зло и живи.
- Хватит. Ты ничего не понимаешь... Вали из моей палаты!..
- Это ты не прав. И меня зря отталкиваешь - думаешь мне не больно? За тебя, за такое отношение?
- Да заткнитесь уже, - сонно раздалось с соседней койки.
На листе Максим на память нацарапал две строчки.
- Логин и пароль от дневника Вики. У тебя ведь есть интернет дома?.. Вот, выйди на него.
- Что написать? - послушно убирая листок в карман куртки, спросила Элли.
- Ничего не пиши. Я много думал, но любые слова пафосны. "Хозяин этого дневника умер в ночь с такого-то на такое-то, защищая меня и больше писать здесь не сможет". Или "Вика мертва. Погибла героем". Я ничего не придумал. В любом случае скажут, что это просто пафос... Посмотрят на меня и назовут просто ложью. Ничего не надо - просто удали дневник. И все. Когда я еще верил, что уйду я - попросил ее после этого удалить мой дневник. Просто. Без постов. Это как виртуальная смерть. Я понял, что дневник - это перенос своей души туда, в виртуальное пространство, со всеми воспоминаниями и прочим. Всеми страхами. Когда дневник удален - читатели тебя потеряли. Для них ты будто бы и в самом деле умер... Они ведь не знают, что с тобой. Где ты. Здоров ли вообще... Будто стерли душу.
- Это глупо. Открытые дневники ведут только чтобы народ заманивать, а не душу там раскрывать.
- А Вика так вела... Нараспашку.
- Уверен, что не хочешь сохранить? Память о ней?
- Уверен. Это один из способов показать, что ее больше нет... У меня их и так мало. Когда я выйду отсюда - использую второй. Напишу о ней на своем дневнике. Напишу ее как отдельную, как живую... Напишу ее как девушку, которую любил так, как возможно любить только себя. Там любое слово - правда. Потому что они не знали Вику. Потому что там тоже... душа... И смерть души там реальная смерть. Элли, - Максим вдруг по-детски и совсем не по-мужски зацепил ее рукав. - Только дл меня... Документами сохрани эти записи. Как память о ней... И принеси. Сюда. Если не трудно, Элли...
Она кивнула, одобряюще потрепала его по волосам:
- Про это я и спрашивала: для тебя ее сохранять или нет.
Листья опадают. Осень - твое любимое время года. Иногда я смотрю в окно... Или когда нам с Элли разрешают выйти в парк при больнице, я вижу золотые липы, красные клены и думаю: "Боже, как красиво. Ну почему... Почему она этого уже не видит?".
Мне кажется, что я ущербный. Все равно, что половину тела отрезали и теперь как-то надо жить - с одной рукой, с одной ногой, одним глазом. И по привычке пытаешься хватать мяч двумя руками, а он - на пол. По привычке оборачиваешься, пытаясь увидеть тебя - а нет. Пустота. И внутри все леденеет, и будто заново теряешь. Но каждый раз все меньше боли, когда понимаешь "Ах да, она же...". Я не ты. Я не смог молчать, я тут прежде всего чтобы получить бумагу, что я псих, и чтобы они все поняли, что я... что ты ничего не выдумываешь, что ты погибла. Погибла именно так. Хочу, чтобы мне стыдно было смотреть им в глаза, потому что из-за меня погибла их дочь, друг...
Вика, у тебя ведь даже надгробия нет, чтобы я мог туда на годовщину цветы приносить, своих детей туда привести и сказать: "Вот если бы не этот человек"... Ведь умерла ты только для меня. Я ведь вижу, что никто из них до конца не верит... Потому что для человека на первом месте тело - накормить его и в тепло. Для некоторых понятия души не существует вовсе и они не могут понять чего-то настолько аморфного, безтелого, не имеющего физической основы.
Я иногда думаю - если души две, то что мешает нам в следующей жизни родиться не слитно. Встретиться где-нибудь на остановке. Помнишь? "непредсказуемы пересечение и разветвления наших дорог"...
У тебя будет могила. Тут, Вика. Внутри меня. Она будет занимать половину моей души. Только цветы приносить на нее я не смогу.
Вика... Вика...
- И что тогда дальше? - склонив голову на бок, приподнимая его челку, тем самым отвлекая от созерцания черной скользкой тьмы внутри себя, спросила Таня.
- Что? - не сразу понял он.
- Дальше что будешь делать?
- Жить, - пожал плечами Максим. - Просто жить буду...
- Тебя не выпустят отсюда, пока не признаешь, что ты все это придумал. Что ты придумал себя. Пока не вывернут тебя наизнанку, слепив заново.
- Я не признаю. Это все произошло... Я ведь знаю, что случилось.
- Но с точки зрения общества ты псих. Таких лечат возвращая в норму, а не перестраивая мир под их убеждения. Так что ты тут надолго. Спрошу снова, что будешь делать?
- Жить, - снова ответил Максим. - Она меня спасла. Значит, я должен жить, как бы ни было сложно, иначе ее жертва напрасна.
- Ну и правильно, - Таня снова бесцеремонно села в центр его кровати, почти вплотную к нему. - Ты никогда не задумывался, Максимка, что...
- Не называй меня так.
- ...она жить не хотела. Вот ты хотел жить? Ты любишь ее, маму, девушек, мир. Какие бы проблемы ни были, а ты любишь жизнь, вот и остался. Зацепился и остался. Смерть части тебя больнее изнасилования, согласись. Но ты тут. И хочешь продолжать жить. А она боялась - проблем, мира. Это как естественный отбор.
- Заткнись уже.
- Ты ее боготворишь просто - это и понятно, она тебя спасла. А если подумать?
- Хватит уже, - Максим закрыл ладонями глаза, сжавшись. Голос был хриплый. - Хотела она жить... Все она хотела. И в Англии побывать хотела и кота завести, когда переедет в отдельную квартиру, и думала маме на день рождение подарить те духи... Не сбегала она. Она больше всего на свете хотела жить.
Его осипший голос был сейчас больше всего похож на женский. Таня закусила губу, попыталась обнять.
- Ладно-ладно... Ну что ты раскис-то сразу? Ну не подумала я. Я же ее не так хорошо знала. Максимка, ну ладно тебе... Ты ж мужик. А вы же вроде как не плачете.
- Доктор, мне сегодня приснился сон... О том, что нас всегда было двое. Что я живу уже двадцать лет и всегда был Максимом. Что живу с мамой, без отца. А ее зовут Вика и она учится со мной на одном курсе - у нее длинные волосы, то самое платье и... губы, как ни смешно, подкрашены розовым. Я в нее с первого взгляда влюбился. Такая нерешительная, милая... Еще в том сне мы встречались. Мы гуляли за руку, почти всегда за руку, не расставаясь, а как-то я спас ее от трех пьяных дебилов. И никто не умер... Потому что у меня были сильные мужские руки и мужское тело, - Максим плакал, продолжая улыбаться застывшей улыбкой. - Доктор. Если бы это было на самом деле... Было бы так... Здорово...