Батько Олег : другие произведения.

Ловец душ

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Предисловие Автора
  
  То, что я предлагаю вашему вниманию, я обозначил как "роман".
  
  Это можно отнести и в раздел "фантастика и фэнтэзи", но не люблю я этот жанр.
  
  На самом деле это - облечённые в форму повествования о некоем персонаже размышления о том, как и зачем надо жить, об искушениях и соблазнах и о цене, которую приходится платить за удовольствие поддаться этим соблазнам.
  
  Истории Прометея, Вечного Жида, Летучего Голландца - сюжеты похожи. Человек выходит за рамки человеческого - и страдает, наказанный за гордыню, трусость, предательство...
  
  Вкратце, для тех, кто посчитает утомительным читать длинное произведение, сюжет таков:
  
  Человек, обременённый житейскими проблемами, ворочается в душной темноте, тщетно пытаясь заснуть.
  Его посещает Некто, который делает ему предложение - исполнить одно любое его желание, решить все проблемы.
  Некто предупреждает, что выполнение желания не стоит ничего, а вот его отмена - не бесплатна. Но цену обещает назвать лишь тогда, когда человек попросит отменить его желание.
  Тот не верит, что такое может случиться.
  Он соглашается и желает стать бессмертным, вечно здоровым и самым богатым в мире человеком, ухитрившись всё это объединить в одну фразу.
  Некто выполняет это желание...
  Но жизнь героя оказывается наполнена нечеловеческими страданиями, от которых нет избавления.
  Наконец, он попадает в ситуацию, из которой ему нет возможности выбраться. Он страдает физически и духовно, а его вечное здоровье и бессмертие не позволяют надеяться на избавление от мук.
  И тогда он зовёт... Происходит его вторая встреча с Некто...
  
  Вот и всё. Приятного вам, надеюсь, чтения...
  
  ГЛАВА 1. Забытье
  
  После полуночи прошло уже три часа.
  
  Глухое, недоброе время.
  
  Заснуть не удавалось - то сбитая, жаркая простыня начинала давить бок, то подушка, касаясь пылающей щеки, причиняла несильную, но такую неудобную боль... тогда он раскрывался, раскидывался в темноте, лежал, пока не ощущал холод, и снова кутался в одеяло, закрывал воспалённые глаза и пытался думать о приятном, о том, что даст забвение до утра... О том, что так возможно было, пока он был молод, но так недоступно стало сейчас... Он думал, а мысли сбивались, и тревожили его неоконченные дела, не так, не тогда и не тем людям сказанные слова, не до.... Не до...
  
  Некто появился, когда он уже готов был заснуть... или уже заснул?
  Нереальным он выглядел, этот Некто, и в то же время очень, очень конкретным.
  Чёрная фигура, излучающая чёрный же свет на чёрном же фоне... откуда он в квартире... да и в квартире ли они?
  
  Позже он вспоминал, что не испытал страха, испуга, обычного для ситуации, когда вдруг понимаешь, что в твоем доме есть кто-то, кроме тебя, не ёкнуло, не заколотилось затем бешено сердце, пришпоренное адреналином... Было лишь странное чувство, что вот-вот случится что-то, что выпадает раз в жизни, и не всем, приятное чувство и тревожное, и ощущение запретности этого чувства промелькнуло и исчезло в черноте...
  
  Не было видно ничего, кроме чёрного света... да-да, чёрного сияния, которое не воспринималось зрением, а ощущалось, как невероятная, но тщательно контролируемая мощь. Как сила, недобрая, страшная, но манящая...
  
  И были глаза. Изумрудно-золотое и оранжево-чёрное... После он пытался вспомнить эти глаза - и не мог. Не мог и забыть то странное ощущение притяжения бездны, когда в глухой тишине ночи ему было сделано безмолвное предложение, от которого он не смог отказаться.
  
  - Не спится, человек? Тебя тревожит то, как течёт твоя жизнь? Я могу помочь тебе - ты ведь знаешь, кто Я? Ты можешь загадать одно желание. Только одно. Одной фразой. Конкретное. Никаких волшебных палочек. Я выполню его. Бесплатно, ты понял? Никакой продажи души, как вы называете то, о чём и понятия не имеете... Но обдумай то, о чём ты будешь меня просить, ибо...
  
  Он не слышал далее. Удивительное чувство переполнило его. Странно, но сомнений в том, что Некто не шутит, что он действительно в силах выполнить любое желание, любое, - не возникло.
  Возникло суетливое желание не продешевить, объединить в одной фразе возможно больше, совместить несовместимое, и совместимое не забыть.
  "Деньги... здоровье... долгие годы жизни... вечная жизнь... бесплатно... грех?.. да какой там грех, что тут такого... женщины... впрочем, были бы деньги и здоровье... как сформулировать?"
  
  - Ты готов?
  - Да, сейчас... я хочу... стать... САМЫМ БОГАТЫМ В МИРЕ, БЕССМЕРТНЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, НЕ ЗНАЮЩИМ БОЛЕЗНЕЙ!
  - Это и есть твоё желание?
  - Да!
  - Скажи ещё.
  - Да!!
  - И третий раз скажи!
  - Да!!!
  - Ну, что ж... твоё желание будет выполнено. Богатство получишь завтра, здоровье поправится в течение месяца. Живи вечно! Ты знаешь, чем занять вечность? Надеюсь, ты действительно всё обдумал, ибо отмена желания не бесплатна... а цену я скажу тебе позже, когда ты позовёшь меня и будешь просить меня об этом.
  - Ты думаешь, я стану звать тебя для того, чтобы отменить?..
  - Я ЗНАЮ это, человек! Тьмы таких, как ты желали того же, что и ты, и к каждому из них я приходил дважды... А ты дерзок. Прощай! Я дарю тебе сон, спи до полудня, теперь тебе некуда спешить... Спи!!!
  
  ГЛАВА 2. Утро
  
  Он проснулся с тяжёлой головой.
  
  - Двенадцать часов, вот это я дал... половину воскресенья проспал... Душно как, нах я форточку закрыл, да ещё и штору задёрнул... херня какая-то снилась...
  Влез в растянутые тренировочные штаны и поплёлся в сортир. Звонок в дверь остановил на полпути.
  
  - Кто?
  - Здравствуйте! Вас беспокоит представитель международного агентства "Legacy". Мне нужен...
  И приятный басок за дверью назвал его фамилию, имя и отчество.
  А не послать ли его нах - подумал он, но дверь открыл и даже состроил подобие гостеприимной улыбки. Рукой изобразил:
  
  - Проходите!
  
  Прошли на кухню, по пути он грязноватым полотенцем смахнул крошки со стола, порадовался, что не поленился вчера помыть посуду... Сели.
  
  - Я к вам вот по какому, собственно говоря, делу, - забасил приятно гость, полноватый крепыш лет сорока пяти в светло-сером дорогом пиджаке, с шейным платком, выбивающимся из ворота сорочки, с аккуратной окладистой бородкой, весь такой фильдеперсовый и приятный, что не доверять ему не было никакой возможности.
  - Наше агентство занимается розыском людей, которым оставлено крупное наследство, ну и, понятно, оказанием этим людям услуг, связанных со вступлением в права на это наследство. Бюрократические, знаете, тонкости, юридические закорючки... или наоборот!, - и бородач заразительно хохотнул, но тут же стал опять серьёзен.
  
  - Но прежде, чем я приступлю к делу, не позволите ли взглянуть на документы?
  
  Принесенный из прихожей, из внутреннего кармана куртки, паспорт бородатый гость взял бережно, не брезгливо, прочитал каждую страницу со всем вниманием, задумался над отметкой о группе крови, вернул.
  
  - Матушка Ваша - И гость назвал фамилию, имя и отчество, - в девичестве... и опять - фамилия, - так?
  - Да, всё так! Но какое, собственно...
  - Ещё мгновение! Ещё один вопросик. Матушка Ваша, она где родилась?
  - В Костромской области... деревня Головастики...
  - Да, верно. А деда по матушке знать изволили?
  - Нет, он в тридцатые годы сгинул. Богатый был, убили, наверное... Мать-то совсем девчонкой в город подалась, а тут - война, она про деда ничего не слыхала, до самой смерти.
  - Нет, дорогой Вы мой! Не сгинул Ваш дед, не пропал, а лишь решился на то, что по тем временам расценивалось, как злодейство. Украл он документы, устроился с ними на железную дорогу, кочегаром стал. Потом помощником машиниста. В доверие вошёл, в Финляндию из Ленинграда стал поезда водить. Ну, в один из рейсов, под вечерок, когда машинист задремал, а кочегар отправился уголь кидать, дед Ваш возьми, да и сигани с поезда. Спасся, в Америку перебрался, в Канаду. Золото мыл, потом уран нашёл, миллионером стал. О семье думал, о матушке Вашей, других-то наследников у него не было, уран, он не способствует, говорят. Ну, Фонд организовал, всё для неё. Искал он матушку Вашу, да разве в Советском-то Союзе сыщешь кого? Да ещё в войну? Потом уж руководство Фонда нас подключило, вот мы Вас и нашли. Поздравляю! Вы - единственный наследник состояния Вашего деда, а состояние это, поверьте, огромно...
  - Сколько?..
  - М-м-м, Вы знаете, цифрой этого не выразить. За время нашего с Вами разговора оно увеличилось ещё, как минимум, на три-четыре миллиона. Долларов.
  - Вы... шутите?, - спросил с тайной надеждой услышать "Нет", и робея от того, что услышанное может оказаться правдой.
  - Дорогой Вы мой! - бородач стал вдруг похож на доброго доктора, - я понимаю, чтобы всё это осознать, Вам потребуется определённое время. Я не тороплю Вас. Вот моя визитка, держите, я Вам перезвоню. А сейчас позвольте откланяться. От всей души Вас поздравляю ещё раз.
  
  Закрыв дверь за чудесным гостем, он долго стоял перед ней, смотрел на блестящую пуговку замка и слушал далёкий звон в голове.
  Вернулся в кухню и взял в руки визитку. Тяжёлая и холодная, она была абсолютно черна, и на фоне этой черноты - изумрудно-золотое и оранжево-чёрное сияние голографических букв: "LEGACY". А с другой стороны ничего не было.
  Он смотрел на эти буквы и вдруг вспомнил свой сон, или не сон то был, как Некто сказал ему: "Ну, что ж... твоё желание будет выполнено. Богатство получишь завтра...".
  Мошенники? А что у меня брать? Что я теряю? А хорошо бы, чтобы это всё сбылось - богатый, здоровый, бессмертный...
  
  Сварив две сардельки и съев их с хлебом и горчицей, он налил себе чаю, пошёл и прилёг перед телевизором.
  
  ГЛАВА 3. Решено!
  
  Лежание перед телевизором принесло свои плоды. А именно, два плода.
  
  Первый - в виде созревшего решения рискнуть и согласиться на имеющие поступить предложения бородатого афериста. Терять - нечего, а если вдруг вся это невероятная история - правда?
  
  Второй - в виде возбуждения, в которое он пришёл, представив себе возможные перспективы реализации этой неправдоподобной истории. Под действием этого возбуждения он сделал некое подобие зарядки, поприседал, поотжимался от пола, попрыгал, вспотел и отправился в душ.
  
  В душе, стоя под тугими струями горячей воды, растирая мочалкой налитое приятной усталостью тело, он решил делать зарядку каждый день, и начать гулять по вечерам... короче, собой заняться, обрести форму.
  
  Уже выйдя из ванной, он подумал, что надо, наконец, и зубами заняться, и решил взять назавтра отгул, с целью посетить стоматолога.
  
  И, окончательно придя в хорошее настроение, он оделся не спеша и пошёл в лавку, купить поесть, ну, и водочки...
  
  Странное дело, то ли после зарядки, то ли просто от хорошего настроения, а может, и по какой другой причине, но шагалось ему по раскисшему от внеурочной январской оттепели снегу легко, он наслаждался спортивной пружинистостью своего шага и удивлялся ей. Постепенно его мысли опять обратились к утрешнему визитёру. А может, это наводчик? Богатую квартирку насматривает? Эта идея показалась настолько нелепой, что он засмеялся, представив недоумение вора, проникшего в его убогое съёмное обиталище. На него оглянулись прохожие, за спиной послышался чей-то полушёпот: "С утра пораньше...", хотя было уже не утро.
  Но настроение не испортилось. Нет, это определённо не домушники. Ну, что ж, будем посмотреть.
  
  Вернувшись домой, он поставил на плиту кастрюлю с водой для пельменей, а пока она закипала, открыл селёдку в масле с укропом, выложил на тарелку хлеб, порезал луковицу, налил полстакана водки, выпил... зажевал селёдочкой с лучком, хорошо! Налил ещё на палец, и тут зазвонил мобильник. Номер высветился незнакомый.
  
  - Алё?
  Знакомый с утра басок бородатого представителя "LEGACY" зарокотал в ухо:
  - Ещё раз здравствуйте! Надеюсь, я Вас не отвлекаю? Успели ли Вы обдумать ту информацию, которую я Вам дал утром? Не хочется Вас беспокоить, но, сами понимаете, служба!
  - ...Да... я обдумал. Что надо делать?
  - Вот и славно! Значит, тогда так. Если Вам удобно, завтра я заеду за Вами и мы с Вами проедем в контору, оформим всё как положено, затем в банк, счёт Вам откроем, обсудим, как и куда будут поступать средства, в налоговую инспекцию непременно заедем, это обязательно, Вы перед законом должны быть чисты, ха-ха-ха! В девять Вас устроит?
  - Да... А сколько я буду должен...
  - Ни-ни-ни! Нам за всё заплачено Фондом, Вы ничего нам не должны, у нас с этим делом так строго, что глазом моргнуть не успеешь - окажешься пёс знает где, ни-ни-ни!
  - Ладно, а то я...
  -Вот и договорились! Значит, до завтра! Всего Вам хорошего!
  И телефон, пискнув на прощание, замолк.
  
  Выкипала вода в кастрюле на плите, а он сидел, не замечая этого, накрыв ладонью стакан с не выпитой водкой, а в голове крутилась тупая мысль: "Я же собирался завтра к стоматологу"... Не сосредоточиться было, и не оставляла мысль, что что-то не так пошло в жизни, беспокоила, тревожила. Впрочем, долго думать он не любил, махнул залпом то, что было в стакане, захрустел луком и стал варить пельмени...
  
  ГЛАВА 4. Самый богатый и здоровый.
  
  Наутро всё завертелось. Проснувшись весёлым и бодрым, он сделал зарядку, выполняя данный себе накануне зарок, побрился, пока варились сардельки, и с аппетитом поел, приятно удивившись, что похмелья нет, несмотря на приконченную накануне поллитровку. Списал это на качество водки, которая, вправду, была хороша, и на обилие закуски.
  Задумался, что одеть, костюм или свитер с джинсами, выбрал костюм. Обрызгался одеколоном, обмахнул щёткой туфли и тут раздался звонок в дверь.
  
  - Ну, вот и я! Здравствуйте! Готовы? Документы с собой? Поехали! - бородатый, не давая опомниться, осмотрел его, похвалил одеколон, закружил и увлёк его на улицу. Еле-еле дал куртку надеть, свет погасить да квартиру запереть.
  
  На улице бородач распахнул перед ним дверь довольно грязного джипа, который, однако, внутри оказался чистым, просторным и уютным, с тем неповторимым запахом нового дорогого автомобиля, который так привлекателен для любого гражданина. Затем обежал машину, прыгнул на водительское кресло и они понеслись.
  
  Водить бородач умел. Несмотря на приличные пробки и слякоть, они проехали через центр города практически без остановок, каким-то чудом перед их машиной открывалась узенькая тропинка среди стоящих или ползущих остальных машин, по которой он двигался уверенно и быстро. Минут через двадцать они остановились в одном из дворов-колодцев старой части города. Бородатый вновь обежал машину и предупредительно распахнул его дверцу:
  
  - Прошу!
  Они прошли под арку и он увидел дверь, солидную, толстого металла, крашеную чёрной краской. На двери имелась табличка, повторяющая визитку, что лежала у него на холодильнике, только больше.
  "LEGACY".
  Изумрудно-золотое и оранжево-чёрное на антрацитно-чёрном фоне...
  Бородатый поднёс к двери карточку и дверь оползла в сторону. Они вошли.
  
  - Ну, дорогой Вы мой, сейчас вы станете сказочно богаты, ха-ха-ха! Стойте, стойте! Да Вы, похоже, нервничаете? Это мы сию секунду поправим.
  
  И бородатый не соврал. После бокала золотисто-коричневой жидкости, маслянисто колышущейся за тонким стеклом, оставляющей на нём лениво стекающие в янтарный омут дорожки капель и наполняющей комнату, куда они вошли, таким ароматом, что отказаться было ну никак не возможно, ему стало хорошо и спокойно, нервозность и страхи, по поводу которых так вовремя не ошибся бородатый, отступили и растаяли...
  
  - Ещё бокальчик? Вот конфеты, лимончик... Посидите пока вот в креслице, а я мигом обо всём распоряжусь...
  
  Бородатый умчался, а он, присев в мягко принявшее его кресло, позволил себе ещё бокальчик, и лимона подцепил с тонкого блюдечка. Мягко бухнуло в голове, и он блаженно закрыл глаза...
  Но долго блаженствовать не вышло.
  Вернулся бородатый хлопотун, захлопотал, увлёк в другое помещение, где уж всё было готово: две красивые девицы стояли с папками, полными бумаг, седой старичок в нарукавниках и круглых очках сидел за огромным столом, перед которым стоял пустой стул.
  На этот стул его и усадил хлопотун.
  Старичок пронзительно взглянул на него, протянул костистую лапку, вымолвив дребезжаще:
  
  - Паспорт!
  Принял паспорт, пролистал, вернул.
  - Приступим. Я, уполномоченный представитель агентства "LEGACY", далее - Агентство, действующий от имени Агентства, на основании выданной мне Агентством доверенности...
  И заговорил, залопотал, задребезжал, зашелестел бумагами, которые ему наперебой подавали девицы. В немного ватной после коньяка голове мелькало: "удостоверяю законность вступления... пожизненное содержание... распоряжение всеми активами и... по своему усмотрению... право решающего голоса в Совете управляющих... вето на любое решение..." .
  
  Наконец, старичок умолк, и, перегнувшись через стол, положил перед ним два роскошно отпечатанных листа, уже знакомо блеснувших изумрудно-золотым и оранжево-чёрным, ткнул пальцем в низ листа:
  
  - Внимательно читаете. Затем. На каждом. Разборчиво - Фамилия, Имя, Отчество. Сегодняшняя дата. Подпись. Ручка перед Вами.
  
  Он потянулся к стоящему на столе органайзеру, взял, зацепившись за что-то ладонью, торчащую ручку, и, пробежав глазами лист, на котором компактно и ёмко перечислялись права и имущество, во владение которыми он вступал, немного дрожащей рукой написал требуемое и расписался, взял другой лист, и опять, написал и расписался...
  Заметил, что из поцарапанной ладони на роскошный лист пролилось и размазалось по роскошному листу несколько капелек крови.
  
  - Дело сделано! - закричал почти старичок, и показалось, что злой насмешкой блеснули глаза за стёклами очков. - Поздравляю Вас!
  - Да Вы поранились! - захлопотал бородач! - Это мы мигом! - усадил в кресло, метнулся куда-то за аптечкой, намочил ватку, потёр ладонь, шепнул что-то, хохотнул и заорал:
  - Шампанского!
  
  Девицы внесли поднос, где в серебряном ведёрке во льду, стояла бутылка, и бокалы искрились рядом. Бородач негромко хлопнул и в тишине зашипела пена, заиграли, залопались пузырьки.
  Хлопотун разлил, подал бокалы присутствующим.
  
  - За исполнение желаний!!! - проорал жизнерадостно, и все выпили.
  Девицы сразу с двух сторон поцеловали счастливца, обдав запахом волнующим и терпким, на мгновение повисли каждая на своем локте, прижались волнующе и исчезли...
  - В банк! Времени мало! Вперёд! - орал бородач басом, сияя и пританцовывая.
  
  Старичок собирал бумаги и на сказанное ему: "Спасибо Вам, до свидания!" никак не отреагировал.
  
  День понёсся, и поздно вечером самый богатый в мире человек был доставлен бородатым благодетелем домой, приобнят на прощание и, наконец, оставлен в покое.
  Он стянул с себя костюм и натёршую воротничком шею рубашку, прошёл в ванную и посмотрел в зеркало. Краснота натёртой шеи исчезла прямо на глазах. Он взглянул на распоротую утром ладонь - ни царапины.
  
  Обещание, которое ему дал Некто, начало сбываться...
  
  ГЛАВА 5. Начало новой жизни
  
  Утро оказалось хмурым. Привычно прихлопнув будильник рукой, он сообразил, какой сегодня день, понял, что вторник, и вдруг подхватился от мысли о том, что на работу-то он вчера не ходил, и отгул не просил.
  
  - Та-ак! Прогул! Скажу, что у стоматолога был, а почему не позвонил? Скажу, боль страшная была, башка чуть не лопнула, не смог... Огребу, конечно, но, может, как-нибудь задним числом... Премия накрылась, похоже...
  
  И тут он вспомнил то, что случилось вчера. То есть он, конечно, этого не забывал, но в связи с имеющим быть наказанным прогулом вчерашние события открывали новые варианты развития событий.
  
  - А не послать ли мне нах эту работу вообще?... А пенсия?... Стаж? - Тут ему в голову скакнули нули, обозначающие миллиарды... или сотни миллиардов его состояния и он ухмыльнулся мыслям о пенсии. Но привычку осторожничать - так просто не изжить. - А вдруг случится что? А что может случиться? Но... вдруг это всё фуфло?
  
  За этими мыслями он сделал зарядку, решив на работе не наглеть пока, посмотреть, что и как обернётся...
  
  На работе всё сошло гладко. Премия осталась нетронутой, начальник приказал написать объяснительную, прочёл нотацию о необходимости неукоснительно соблюдать, не допускать, предупреждать, ну, всё вошло в эту нотацию, что может в неё вложить начальник, не знающий чем себя занять в утренние часы... Закончилась она ценным указанием идти работать и обещанием следующий раз вдуть по самое дальше некуда.
  
  Как всегда.
  
  И полетели дни, недели, отодвинулось на второй план огромное богатство. Нет, не так. Не отодвинулось, а просто не было как-то возможности приступить к швырянию денег направо и налево. Да и не верил он до конца в своё богатство, несмотря на лежащий дома в чемоданчике, между институтским дипломом и карточкой автошколы, роскошный лист, и на платиновую кредитку, выданную ему в банке.
  
  Но всё приходит в свой срок.
  
  Однажды его послали в головной институт согласовать документы. Он справился быстро, и на обратном пути мучился вопросом, а возвращаться ли ему на работу, или попить пивка и расслабиться? Был март, то самое замечательное время в году, когда ночью морозит, а днём солнце не топит - испаряет снег, асфальт сух и нагрет, когда на проталинах начинает желтеть мать-и-мачеха и воробьи купаются в лужах талой воды, чирикают, суетятся...
  Мысли о том, что работа достала - хуже некуда, вновь нахлынули на него. Как здорово было бы сидеть сейчас с удочкой на последнем льду, подставив мартовскому солнцу лицо, и время от времени подсекая чёрных, толстых от икры окуней, соблазнившихся его блесной...
  
  ... Пива он всё-таки купил, и выпил, и повторил, и пошёл не торопясь, продолжая думать о рыбалке. Постепенно мысли его свернули на рыбацкие места, а потом - на транспорт, которым до этих мест можно было бы добраться. Поезда туда не ходили, автобусы были редки... Когда-то у него был автомобиль, старушка-"Нива", но она сгнила, рассыпалась, а на другой собрать денег он не сумел.
  
  Он свернул на набережную и пошёл вдоль витрин, нагретых весенним солнцем. Автосалон. Шальная мысль промелькнула в голове:
  
  - Я богат? Купить джип, что ли?
  
  Рассмеявшись сам себе и окрылённый мыслями и пивом, он решительно толкнул дверь.
  Всё произошло быстро и удивительно - дежурная готовность помочь на лице продавца-консультанта сменилась выражением осмысленного интереса, когда он заявил, что хотел бы приобрести джип, желательно максимальной проходимости, поскольку в тех местах, куда он собирается ездить, паркетник завязнет. Бегло осмотрев предложенный ему Land Cruiser, он поинтересовался, может ли он оплатить покупку кредитной картой, и достал ту карту из своего потёртого бумажника, и отметил, что выражение лица продавца-паренька отразило благоговейное почтение и готовность продать обладателю такой замечательной карты хоть всё наличное содержимое магазина, да и сам магазин...
  
  Через час он вышел из автосалона, провожаемый всем персоналом, имея на руках свеженький техпаспорт, страховку, гарантии и ворох всяких нужных и ненужных бумаг.
  Права он с собой не носил уже давно, да и пиво выпито, поэтому машину он решил забрать в субботу...
  
  Взятый на работе отпуск принёс решение на работу не возвращаться. За две недели отпуска он исколесил на своём джипе весь город. Сделал массу покупок. Осознал, хоть и не в полной мере, степень своего богатства. А осознав, он пришёл к выводу, что обладать таким состоянием не только приятно, но и хлопотно, и даже, может быть, опасно. Но что предпринять по этому поводу, он не имел представления. Поразмыслив, он подумал о бородатом агенте из "LEGACY".
  
  Неизвестный номер в перечне принятых вызовов его телефона чудом сохранился. Сопоставив время и дату звонка с началом невероятных превращений в своей жизни, он выбрал этот номер и ткнул в кнопку "Вызов" старенького мобильника. Пока слушал гудки, успел подумать:
  
  - А мобилу надо поменять...
  - Слушаю Вас, дорогой Вы мой!
  Голос бородатого в трубке просто ворковал, искренняя радость без оттенка удивления внеурочному звонку слышалась в басовитом рокотании этого голоса.
  - Чем могу помочь?
  
  И всё решилось. Уже не надо было метаться по городу, стоило лишь набрать заветный номер, и прямо на дом приносились каталоги, приезжали агенты и дизайнеры, оставалось только сделать выбор. Банк присылал ежемесячный отчёт о состоянии его счёта. Сумма остатка росла неукоснительно, несмотря на умопомрачительные по его когдатошним меркам суммы трат. Незримо и неотступно присутствовала охрана. Он не подозревал об её существовании, пока однажды его джип не подрезала потрёпанная "бэха", заставив принять вправо, в результате чего он слегка задел крыло обгонявшего его "Мерса". В голове мелькнуло:
  
  - Виноват! Или подстава? Не докажешь, "бэха" ушла...
  Но тут наехали два огромных чёрных "Gelandewagen", сверкнув изумрудно-золотым отблеском зеркал, оранжево-чёрным сиянием аварийки, один унёсся вслед за "бэхой", которая, к слову, остановилась метрах в двухстах впереди, а второй - блокировал на обочине "Мерс". Из джипа вылезли такие персонажи, что он поначалу попрощался с жизнью, забыв, что ему обещана вечная жизнь. Однако, персонажи занялись не им. Из "Мерса" выволокли водителя и двух быкоподобных пассажиров, уложили их рядком на обочину, наступили им коленями между лопаток. Подкатил второй джип, из него вытолкали водителя и пассажира "бэхи", уложили их рядом. Защёлкали наручники.
  Ему помахали - инцидент исчерпан, всё ОК, езжай...
  
  Строился особняк в пригороде, охотничий домик в глуши, на северном озере, ремонтировалась недавно купленная квартира в центре...
  
  Наконец, он нашёл время и записался к стоматологу. В дорогущую клинику, где администратор, увидев его кредитку, изменилась в лице.
  Нестарый доктор с сильными, волосатыми и удивительно чистыми и осторожными руками помог ему устроиться полулёжа в облегающем тело кресле, включил свет.
  
  - Приступим! Та-ак, угу... угм... всё, закрывайте рот. Ну, что я Вам скажу? Всем бы такие зубы, как у Вас. Похвастаться зашли? - пошутил.
  
  Выходя, он щупал языком зубы, пытаясь отыскать дупло, которое, он помнил, иногда его так беспокоило...
  Дупла не было.
  
  Начиналась новая жизнь!
  
  ГЛАВА 6. Как провести вечность
  
  Шоколадная попка спящей красавицы-мулатки была просто идеальна.
  Безупречна была грудь филиппинки, раскинувшейся рядом с мулаткой.
  Запутавшись в простыне, спала блондинка - он так и не понял, шведка она или норвежка.
  Он стоял в дверях, вернувшись после часа утренней пробежки и заплыва в бассейне, вытирал волосы и улыбался, глядя на спящую троицу. Сегодня он собирался покинуть Багамы, направив свою яхту в Европу.
  Лёгкий ветерок с океана задувал в спальню, развевая занавеску над столиком, где лежали приготовленные для девушек прощальные подарки. Бриллианты. Их сияние на чёрном бархате, изумрудно-золотое, оранжевое... растревожило его, напомнило ему о глазах, беззвучно пообещавших ему в той давней ночи выполнить любое его желание...
  - Ты знаешь, чем занять вечность? - сказал тогда Некто, и сейчас те слова пришли на ум, заставили отвести взгляд от соблазнительного изгиба шоколадного тела.
  Не был он уверен, что знает, хотя до сих пор время текло легко и приятно, как белый песок багамского пляжа сквозь пальцы неплотно сжатой руки...
  
  Ночной шторм внёс поправку в намеченный маршрут. Он вызвал к себе капитана яхты и они, обсудив прогноз и распив бутылочку виски, решили зайти в гавань городка, переждать сутки-двое.
  
  В этом-то городке и случилось то, чего он не думал испытать в этой жизни. Когда он ехал в город на взятом в аренду потрепанном джипе, то и дело сверяясь с полученной в порту картой на испанском языке и жалея о том, что не взял такси, он совершил убийство.
  
  Не просто убийство - тройное. Девочка-подросток и два её малолетних брата возникли в рассекаемых струями ливня лучах фар слишком внезапно, слишком близко... И надо же было случиться, что он поехал без охраны - охранник, как назло, свалился с кишечной инфекцией, и он решил ехать один. Зря решил... Удивительно, но полиция появилась как из-под земли. Его выволокли из джипа, несколько раз ударили по лицу кулаком в перчатке, добавили дубинкой по рёбрам, бросили в полицейскую машину и увезли. Он не запомнил лиц детей, лишь врезалось в память - смесь смрада раздавленных внутренностей и запаха тёплой крови...
  
  В участке сноровистый усач в погонах неизвестного достоинства поставил его лицом к стене, привычно обыскал, забрал мобильник, бумажник, документы, часы... Нащупал и снял с шеи цепочку с крестом, выдернул ремень из брюк. Положил всё себе в стол, ткнул пальцем в низ чистого листа бумаги:
  
  - You sign this!
  - Мне нужен адвокат! Без него я ничего подписывать не стану. Я - ...
  
  Удар дубинкой поперёк лица наполнил рот вкусом крови. "Нос сломал, с-сука..."
  После второго удара по лицу он хрястнулся затылком о каменный пол и уже не чувствовал, как в его рёбра стучатся носки крепких полицейских ботинок... В кромешной мгле, которая заволокла его сознание, мелькали изумрудно-золотые и огненно-дымные искры...
  
  Очнувшись утром, он обнаружил себя лежащим на полу около отверстия в полу, которое явно использовалось в качестве общего туалета. Он пошевелился, и с него с жужжанием поднялся рой мух, пара огромных тараканов соскочила с его головы и скрылась в очке.
  Его передёрнуло, и он вскочил, отряхиваясь (подсознательно отметил, что от вчерашних побоев нет и следа, а сломанный было ударом дубинки нос, о чём напоминало огромное засохшее пятно крови на рубахе, совсем не болит), и осмотрелся.
  
  Оказалось, что стоял он в довольно большой, примерно три на пять метров комнате, в компании ещё приблизительно двух десятков людей. При его вставании на ноги из группы этих людей послышался смех. Странные то были существа. Негры или индейцы, не разобрать, во что одеты - тоже. Тряпьё, обноски... Некоторые - совсем старики, другие - почти дети. Большинство стояли или сидели вдоль стен. Пятеро лежали и сидели на узких нарах в противоположном от туалетной дыры углу. На ногах одного из них он увидел свои туфли. Его взгляд заметили. Новый владелец его туфель негромко, но внятно произнёс что-то непонятное, и жест изобразил, вполне понятный, мол, иди сюда, говнюк, я тебе вдую! Кругом засмеялись. Над ним...
  
  Помня о своём бессмертии и чувствуя потребность утвердить уважение к себе и вернуть туфли, без которых ему казалось мерзким ступать по кишащему тараканами и другими тварями полу, он рванулся к обутому и ударил его в щербатый оскал.
  Камера мгновенно пришла в движение.
  Часть людей отскочила от нар, стараясь вжаться в стены, остальные бросились на него, повалили, распяли на полу. Обутый подошёл, левой рукой вытирая кровь с разбитого рта, зубов в котором явно поубавилось, вынул из лохмотьев небольшой грязный нож и, глядя ему прямо в глаза, дважды ударил его в живот этим ножом. Ужасно, но сознания он не потерял. Дыхание перехватило, и он свернулся в клубок, стараясь зажать раны и пережать страшную боль...
  
  Потом, тем же ножом распороли сзади его брюки и стали насиловать, сколько человек - он не знал, объятый страшной болью, стыдом и ужасом...
  
  Остаток дня и всю ночь он пролежал возле туалетного отверстия, не в силах встать. Боль утихла довольно быстро, страшные раны, которые должны были наверняка убить его, чудесным образом затянулись, но остался жгучий стыд, и страх, что с ним могут сотворить что-то подобное тому, что уже сделали, снова.
  
  Рано утром дверь в камеру распахнулась, вошёл давешний сноровистый усач, сопровождаемый двумя звероподобными полицейскими. Тот, что шёл впереди, моментально навёл порядок - несколько пинков и ударов дубинкой, и все обитатели камеры стояли лицами в стену, с руками за головой, ноги шире плеч. Все, кроме него, по прежнему лежащего на полу.
  Усач сказал что-то нараспев, и обе гориллы подскочили к нему, почти синхронно ударили дубинками, один удар пришёлся по голове, второй - по почке с левой стороны...
  
  Его подхватили за руки и поволокли вон из камеры, при этом разрезанные брюки и трусы сползли с него. Один из гоблинов поднял их двумя пальцами и бросил ему на голову. Дверь за ними захлопнулась.
  
  Усач отдал какое-то распоряжение, и его поволокли в помещение с голыми кирпичными стенами, из оной из которых торчал здоровенный кран с прикрученным к нему проволокой шлангом.
  
  Тугая струя тепловатой воды ударила в лицо, отбросила на стену...
  Он извивался, прикрывая лицо, печень, пах. Гориллы весело ржали, расстреливая его из водяного пулемёта. Наконец, процедура закончилась. Ему позволили отжать и напялить на себя то, что было брюками. От тряпья воняло, но не так сильно, как тогда, когда его выволокли из камеры. Его погнали дубинками по коридору и он очутился в маленькой, довольно чистой комнате с деревянной скамьёй у стены. Дверь закрылась, дважды повернулся ключ в замке. Он остался один.
  
  Снял рубашку, отжал, осмотрел живот. Еле заметные шрамики в районе солнечного сплетения - всё, что осталось от жестоких ударов ножом. Прислушался к телу - боль уходила, даже лицо, принявшее на себя первый, такой страшный удар водяной струи, уже не беспокоило. Он снял носки, связал их вместе, получившуюся короткую верёвочку пропустил через хлястики для ремня сзади брюк, связал... так хоть падать не будут, подумал.
  
  Приведя себя в относительный порядок, он задумался о своём положении.
  Прежде всего, о сбитых позавчера детях. Он, безусловно, виноват. И должен отвечать. Но должен ли он сидеть в тюрьме? Детей не вернуть, понятно. Но он может сделать их родителей очень богатыми людьми, возможно, у них есть ещё дети, или будут, и он обеспечит их будущее. Но для этого надо выбраться из этого страшного места. Если необходимо отсидеть срок, если уж никак без этого нельзя, он готов, но в нормальной тюрьме, а не в этом зиндане. Скорее всего, его скоро будут судить, а он не понимает нихера на их долбанном наречии.
  
  И адвокат. Где адвокат? Через него можно будет, во-первых, сообщить на яхту о ситуации, а во-вторых, договориться с родителями детей и, возможно, с судебными властями... А если не удастся сообщить на яхту? У капитана есть инструкция, стоять и ждать, сколько бы ни пришлось. Он и раньше предпринимал вылазки в необитаемые места, пропадал по два-три месяца, и всегда, возвращаясь, находил яхту на том же месте и в полной готовности к отплытию. Капитану было дано право пользоваться специальным счётом, так что деньги кончиться не могли. Как скоро на яхте забеспокоятся о нём и начнут искать? Этого он не знал, но, в любом случае, не позднее, чем через три месяца. Перспектива провести три месяца в компании персонажей из камеры ужаснула его.
  
  В мокрой одежде было зябко, несмотря на то, что в комнате было тепло. Раздеваться ему не хотелось, он не знал, когда за ним придут, и не желал терять готовность. За маленьким окошком под потолком, без стекла, но с мощной решёткой, лил дождь, который, похоже, зарядил надолго.
  
  Он взялся за прутья решётки, подтянулся и выглянул наружу. За струями дождя он увидел улицу с деревянными хибарками, среди которых изредка встречались домики поприличнее, тоже деревянные, на грунтовой дороге - грязь, за струями ливня угадывались джунгли. Похоже, этот полицейский участок находился на беднейшей окраине городка, и занимал единственное здесь кирпичное здание. Он спрыгнул на пол. Раз так, то суд либо состоится прямо здесь, либо его повезут к судье, а это, в любом случае, поближе к цивилизации. Но что гадать?
  
  Он улёгся на жёсткой скамье, обхватив себя руками и поджав колени к груди, и заснул.
  
  ГЛАВА 7. Как провести вечность (продолжение).
  
  Сколько он проспал - неизвестно.
  Щёлкнул замок, он вскочил со скамейки и встал перед дверью. Дверь открылась, вошли несколько человек. Усач, гоблин, гориллы и ещё один, смуглый, в тёмных очках и с тонкими чёрными усиками по краешку верхней губы.
  Полосатая рубашка-поло, светлые брюки, лёгкие коричневые туфли. Золотая цепь на шее, золотой же перстень на безымянном пальце правой руки. Кожаный портфель в левой. Усач что-то залопотал, смуглый ответил, покивал, сделал жест, мол, всё в порядке, идите. На выходе один из гоблинов обернулся и выразительно показал дубинку, мол, не валяй дурака, не то...
  Смуглый заговорил:
  
  - Hello! Do you speak English? OK, anyway, I"m your lawyer. Do you understand? Lawyer. Do you know why you are here?
  Ничего почти не понятно. Лойэ - это, вроде, юрист... Адвоката, что ли, пригнали?
  - А ю май адвокат?
  - Yes, sure! I"m your advocate, lawyer. We have very little time. You are charged with triple murder. You have killed three children. - тут смуглый показал три пальца и зацокал языком. - You"re going to get a death sentence. - и смуглый показал рукой, как петля затягивается вокруг шеи, высунул язык и закатил глаза. - If you are happy, you"ll get hard labor in the jungle for life-time. Do you understand?
  "Понимаю ли? Кил три чилдрен, да, понятно, повесят... интересно, а что они будут делать, когда я не умру... найдут, чего сделать... как ему сказать..."
  - Ай кен пэй... пэрэнтс оф зоус чилдрен... вери мач!
  - I just need your signature here. It could help you to escape death sentence. Sign it! - смуглый вынул из портфеля и положил на скамью наполовину исписанный лист, указал пальцем в место для подписи.
  - Я не буду подписывать визаут май адвокат!
  - I"m afraid you are not able to get another lawyer in this place. We don"t have any more time. Sign it!
  И смуглый положил на скамью рядом с листом ручку. Похлопал его по плечу слегка:
  - Sign it.
  Он подписал. Какая-то вялость охватила его, будто чёртов адвокат высосал из него все силы.
  - Какая разница... всё равно, как-нибудь вывернусь, не сгинуть же мне здесь...
  
  Смуглый адвокат подхватил подписанный лист, убрал портфель. Улыбнулся сочувственно и ободряюще, стукнул в дверь, дверь открылась и он исчез. Дважды повернулся ключ.
  "Не сказал я ему про яхту-то! Ноу тайм, ноу тайм! Козёл! Но суд, наверное, будет здесь. Куда в такой дождь повезут..."
  
  За дверью послышались крики, топот, всё стихло. Минут через пять звуки повторились. Потом ещё и ещё.
  "Людей из общей камеры выводят", - понял он, - на суд или на допрос".
  
  Он был прав. Через час и его повели по коридору, направо, налево, и он был введён в довольно просторный зал. На скамейках справа сидело несколько человек, его потащили влево, втолкнули в клетку, стоящую у дальней стены. Он ухватился руками за прутья клетки и осмотрел зал.
  
  Напротив клетки сидел мужик с прилизанной набок чёлочкой, с усиками, которые тонкими ниточками огибали уголки пухлого рта, сбегали к подбородку. Чёрные влажные глаза осмотрели его, как ощупали.
  "Пидор, бля...", - подумал он, и не стал больше смотреть на пухлогубого. Смуглый адвокат присел за столик рядом с клеткой.
  Из низенькой дверцы в углу зала вышел ещё один человек. Высокий, с абсолютно лысой головой, с морщинистой кожей цвета кофе и резкими, орлиными чертами. Он был одет в чёрную мантию, а в руках у него была тонкая папка. Его дело. Горилла у двери что-то выкрикнул и все встали.
  Суд начался. После первых слов судьи среди зрителей возникла суматоха, закричала женщина и в клетку полетели два или три гнилых помидора. Судья застучал своим молотком.
  Горилла подбежал к зрителям, что-то проорал, потряс дубинкой, но никого не тронул.
  Суд пошёл своим чередом. Пидор-прокурор прочитал по бумажке, добавил с душой от себя, судья покивал. Вскочил смуглый адвокат, потарахтел, полопотал, часто показывал на клетку и жестикулировал. Судья опять покивал, вызвал свидетелей-полицейских, что метелили его на месте аварии, покивал снова... Обратился к пидору, к смуглому, наконец, что-то сказал, и все посмотрели на него.
  Смуглый улыбнулся ему уголком рта и сказал:
  
  - Tell them! Your last statement!
  
  "Последнее слово", - смекнул он.
  Но слов не нашлось, он лишь сказал:
  
  - Ай вуд лайк ту пэй фо вот ай дид...
  
  Развёл руками и сел.
  Судья последний раз покивал, вмазал молотком по деревянной плашке и встал.
  Опять проорал что-то горилла у дверей, все встали.
  Через пять минут он был приговорён к пожизненной каторге за неумышленное убийство трёх несовершеннолетних детей.
  
  Ему на английском, испанском и языке глухонемых постарался объяснить это адвокат, который считал, что одержал победу, избежав смертного приговора.
  
  Вот тут он испугался...
  
  ГЛАВА 8. Ад на земле.
  
  Как и вчера, и позавчера, и месяц назад, и каждый день на протяжении всех восемнадцати лет, что он уже отбывал на каторге, как только ночные ещё джунгли зазвучали голосами птиц и ещё каких-то тварей, в вонючий мрак их барака ворвалась ночная свежесть и слабый предутренний свет.
  Вместе со свежестью и светом в бараке появились охранники, которые дубинками сыграли подъём, и стали гнать попарно скованных ножными цепями заключённых на улицу.
  
  Всё было как всегда. Оправка, миска баланды, построение и выход на работу. Температура в этом месте почти не зависела от времени года, менялись только осадки. Полгода лил дождь, полгода стояла ясная погода.
  
  Сейчас заканчивался сезон дождей.
  
  Уже полтора месяца он был скован с огромным мрачным креолом, который был приговорён к пожизненной каторге за убийство целой семьи и изнасилование. Предыдущий его невольный напарник умер от гангрены, которая началась после того, как его левая рука была раздроблена, попав под раскатившиеся брёвна. Он с содроганием вспоминал иногда мечущегося на нарах в бреду, распространяющего вонь гниющей плоти беднягу.
  Он уже давно перестал считать, сколько разных людей носили браслет на другом конце его цепи...
  Кто-то надрывался, кого-то кусали змея, двоих убило падающими деревьями, которые они днями напролёт пилили в джунглях, у кого-то начиналась гангрена от ран, полученных в лесу, от растертой кандалами кожи... Но все они умирали, а он жил.
  Часто ему приходилось работать до конца дня, а потом тащить на себе к месту построения погибшего напарника, и только там его освобождали. Ненадолго, до барака. Заключённые умирали часто, так что пара ему находилась быстро.
  Вот и креол заметно сдал за эти полтора месяца.
  
  Сколько он пережил за эти восемнадцать лет! Ежедневные побои, укусы насекомых, драки, в которых он, впрочем, часто побеждал, благодаря неисчерпаемому здоровью, которым одарил его Некто...
  
  Это неисчерпаемое здоровье было причиной явления, которое приносило ему страдания, может, похлеще физических мук. Почти каждое утро он, чудесно исцелившийся за ночь от полученных накануне ран, побоев, укусов, расчёсов, просыпался от эрекции. Стоял у него, стоял, как рог, как сучок и накатывали на него мысли о прошлом, и шоколадная попка мулатки, и безупречная грудь филиппинки, с которыми он провёл ночь перед последним своим плаванием, и прелести многих, многих его женщин стояли перед глазами, так явственно видимые, но такие бесконечно далёкие...
  Когда-то давно кто-то из его товарищей по несчастью заметил эту его особенность и прозвал его Horny. Уж давно канул в небытие тот англоязычный шутник, и его черты истёрлись из памяти, а прозвище прижилось, и теперь креолы и индейцы, негры и охрана - все звали его Хорни...
  
  Стоя в колонне попарно скованных людей, ожидающих под хлещущим ливнем момента, когда откроют ворота, опутанные колючей проволокой, он вспоминал ту ночь и предложение, от которого он не посчитал нужным отказаться. В очередной раз он задавал себе вопрос: а не напрасно ли принял он это предложение? Чего больше в его жизни - удовольствий или мучений? Он удивился тому, что, оказывается, он не забыл всех тех радостей жизни, которыми он наслаждался целую вечность тому назад...
  
  Часто, часто посещала его мысль, позвать этого Некто, покаяться ему, отказаться, получить избавление от мук, покой, забытье, но он боялся сделать это.
  
  Во-первых, в глубине его сознания тлела неугасимая надежда, что он сумеет выбраться отсюда, что этот кошмар кончится и радость жизни вновь наполнит его своим теплом и светом. А если он позовёт своего страшного дарителя, он умрёт здесь, в вонючем бараке, рядом с убийцей и насильником креолом, в цепях, мучаясь от укусов москитов и ядовитых многоножек...
  
  Во-вторых, он помнил, что сказал ему Некто. "Надеюсь, ты действительно всё обдумал, ибо отмена желания не бесплатна,... а цену я скажу тебе позже, когда ты будешь просить меня"... И он страшился услышать эту цену. Почему-то казалось, что эта цена будет много ужаснее всего того, что происходило с ним до сих пор...
  
  Колонна зашевелилась, потянулась через открытые ворота в лес. Дождь шумел, приглушая звон цепей, крики надзирателей, лай собак...
  Теперь думать он мог только о том, как не сбиться с шага, не сломать строй - это каралось немедленно ударом кнута по плечам.
  
  Креол что-то произнёс, он не расслышал из-за дождя.
  Посмотрел на напарника, увидел, что тот обратился к нему и теперь ждёт ответа. Вздёрнул брови: "Что ты сказал?" За годы своей каторги он стал неплохо понимать по-испански, мог и лопотать.
  Креол повторил:
  
  - Ты слышал, чтобы отсюда выходили живыми?
  Он покачал головой.
  - Нет. За то время, что я здесь, никто не выходил. Здесь у всех пожизненный срок, и этот срок обычно не очень велик. Раньше, или позже, но умирают все... Я многих здесь пережил.
  - А кто-нибудь убегал отсюда?
  - Не слыхал. Да и куда здесь бежать? К крокодилам и змеям?
  - Я убегу. Ты со мной.
  
  Не стоило им разговаривать в строю. Удар кнута ожёг плечи, рассёк кожу, оборвал разговор.
  Боль от удара спутала мысли, и к обдумыванию этого разговора он вернулся лишь вечером, когда засыпал.
  
  "Он хочет убежать... почему со мной - ясно, цепь... а потом? Разойдёмся? Или он думает меня грохнуть и сожрать по дороге? Ну, это мы посмотрим ещё... А как цепь снять? И куда бежать? А охрана? Пристрелят нас, нах... ну, я-то, положим, не сдохну, но что потом? Пилой перепилить цепь... проверяют, да и не возьмёт пила...".
  
  Он уже спал...
  
  Возобновить разговор не удалось. На другой день произошло событие, которое сделало обсуждение с креолом планов на будущее невозможным, но которое открыло перспективы для него.
  
  В этот день они валили деревья на склоне холма. Уже под вечер, минут за двадцать до съёма с работ, огромный ствол, падая, придавил их обоих. Он лежал в разбухшей от многонедельного дождя лесной подстилке, многотонный ствол раздробил ему грудь и он чувствовал, как тёплая кровь струится по его щекам, вытекая из глаз, ушей, носа и рта, как его глаза готовы взорваться от страшного давления, как огнём жжет нутро и мозг...
  Он слышал сквозь гул крови в ушах, как подошедший охранник произнёс матерную речь, понял только, что вытаскивать их сегодня не будут, так как считают мёртвыми. Сквозь кровавый туман он увидел сапог охранника, опускающийся ему на лицо.
  
  В наступившей мгле скакали изумрудно-золотые и оранжево-чёрные сполохи...
  
  ГЛАВА 9. Избавление.
  
  Он очнулся в ночи от дождя, который огромными каплями, казалось, сплошными струями хлестал его лицо... Боли не было, и не было нечеловеческого давления ствола, который, между тем, всё еще лежал на нём.
  
  - Подмыло... вот почему ствол не давит! - сообразил он, вспомнив то, что случилось. Вокруг него журчала вода, поток обтекал его, как остров. И что-то тянуло за ногу, за ту, где была цепь.
  Он пошевелился, и почувствовал, что его протаскивает под упавшим деревом. Протащило, и вот он уже несётся всё быстрее и быстрее вниз по склону холма, ударяясь о выступающие корни деревьев, о стволы и сучья... Внезапно он полетел вниз, в темноту, откуда доносился шум потока.
  
  Падение вышибло дух из лёгких, он забил, захлопал руками, а что-то тянуло его в глубину... Несколько секунд борьбы показались ему часами, но вот он нащупал дно, и, спотыкаясь и падая, побрёл на каменистую отмель, свалился на камни, отдышался и вдруг зарыдал, внезапно осознав, что свободен! Пусть в джунглях, пусть один, пусть не надолго - свободен! Потянул цепь и вытащил на отмель то, что несколько часов назад было здоровяком-креолом. Это размозженное нечто даже в темноте выглядело так, что его стошнило.
  
  Стараясь не смотреть на труп, он доковылял до наполовину замытого илом валуна, еле видного в темноте, споткнулся по дороге о булыжник размером с голову, подобрал его, и, поставив на валун ногу, стал разбивать цепь. На то, чтобы расплющить и разломать одно из звеньев, ушло около двух часов. Начинало светать, уже пели птицы, приветствуя день.
  Скоро в лагере подъём, через час-другой охрана увидит, что под упавшим стволом никого нет. Будут искать? Возможно... Долой отсюда, подальше, как можно дальше...
  Он нащупал кучу какой-то травы, наполовину занесённой илом, накрыл ей валун, на котором он разбивал цепь, зашвырнул в поток щербатый булыжник, спихнул в воду тело креола...
  
  - Вот ты и убежал, дружок! Вместе со мной...
  
  ...Через неделю, изнемогая, испытывая зверский голод, он вышел-таки к побережью. На свалке мусора у стоянки дальнобойщиков он подобрал то, что было ему так необходимо - огромный ржавый напильник без ручки и почти целые рабочие штаны. Полтора дня ушло на то, чтобы перепилить браслет на ноге. Наконец, свободен! Осколком бутылки он обрезал отросшую бороду, дождался ночи и долго, с наслаждением купался в тёплой ночной воде океана, стирал обновку и снова окунался в воду, наслаждаясь свободой, свежим ветром, о котором он не раз вспоминал в вонючей духоте своего барака...
  
  Огни порта виднелись километрах в восьми на запад.
  
  - Stop! Stay where you are! - голос вахтенного выговаривал английские слова с акцентом. Вахтенный смотрел на худого, дочерна загорелого и заросшего диким волосом бродягу с клочковатой бородой. - What do you need?
  - Мне нужен Виктор Васильевич Владимиров, капитан этой яхты.
  Слова бродяги произвели на вахтенного такое же впечатление, как если бы он вдруг увидел говорящего осла. Похоже, бродяга и сам удивился тому, что он заговорил по-русски.
  
  ...Постаревший на двадцать лет, без малого, капитан, не стесняясь, плакал, обнимал его, не веря глазам.
  
  - Как же это? Не изменился совсем! Оброс только... А я - старик, полжизни здесь, считай, простоял. Я с конторой (так капитан называл офис) связывался, мне сказали ждать, штурман помер, и матросов двое - Семенов и Петренко, помните? Новых прислали, и приказ мне - ждать, сколько понадобится, до особого распоряжения... За яхтой следим, хоть сейчас в море... Где же Вы пропадали-то? А похудели...
  
  Капитан причитал, пока он с жадностью глотал то, что принёс и подал стюард, тоже постаревший, ...а ведь был почти мальчик. Валера... даже неудобно взрослого мужика вот так-то, по имени...
  
  Пока он отмокал в ванне, после того, как стюард постриг его и побрил, на яхте всё завертелось...
  Были совершены нужные звонки, получены необходимые сведения и указания и, когда он уже спал, приняв после ванны стакан виски из запасов капитана, яхта вышла в океан, и взяла курс на северо-восток.
  
  На календаре, что висел в кают-компании, стюард передвинул квадратик на следующий день. Пятое августа. Его день рождения. Он разменял седьмой десяток, и начал жить снова...
  
  ГЛАВА 10. Отец
  
  Пролетело несколько лет, схлынул восторг от свободы, она снова стала чем-то привычным, обыденным и само собой разумеющимся...
  
  Он, отдавшись праздности, сладкому ничегонеделанью, путешествиям по всему миру, от мегаполисов с их соблазнами и достопримечательностями, до самых затерянных уголков, где природа, казалось, оставалась столь же девственной, как и сотни лет назад, наслаждался...
  К его услугам снова были роскошные машины, лучшая одежда, удобные и просторные апартаменты, деликатесные блюда и напитки, его окружали красивейшие женщины, ничто не напоминало о том ужасе, который ему довелось пережить.
  
  Но время от времени ему снились кошмары, в которых он снова был в бараке, провонявшем испарениями немытых годами тел, куда врывались поутру охранники с дубинками, бежали к нему, крича: Хорни! Хорни! Тогда он просыпался с бешено колотящимся сердцем, хрипел, пугая очередную подругу, зажмуривался до боли, пока изумрудно-золотые и оранжево-дымные искры не начинали мелькать во мраке плотно сжатых век...
  
  Подруги реагировали по-разному.
  
  Некоторые считали, что немедленно нужно заняться сексом, другие капризно фыркали, тянули на себя одеяло и засыпали, третьи кидались за лекарствами и водой... А однажды, одна красавица просто взяла его за руку, и, вытирая его вспотевший лоб, сказала:
  
  - Ну, что тебя так беспокоит? Расскажи мне!
  
  И она слушала, не перебивая, тихонько гладя его руку и грудь тонкими пальцами, слушала до утра, и следующую ночь и ещё...
  Это вошло в привычку, и он постоянно с тех пор рассказывал ей о том, что видел он за свою долгую жизнь, обо всём рассказывал, но было и табу - та ночь, когда загадал он желание. Это он обходил молчанием. А она, понимая, что есть какая-то тайна в его вечной молодости и здоровье, не спрашивала его об этом.
  Они не расставались и днями, он не отпускал её, дарил подарки, цветы...
  Не желая, чтобы его деньги стояли между ними, он распорядился открыть на её имя счёт, куда перевёл огромную, совершенно неприличную сумму. Она вспыхнула тогда, но он положил руку ей на голову, как ребёнку, и сказал:
  
  - Я хочу, чтобы ты никогда не думала о деньгах. Поняла? Это мой каприз, если хочешь... И не будем об этом больше, лады?
  
  Они гуляли, проводили время, болтая о том, о сём, но ночами говорил, по-прежнему, только он.
  И однажды, уже под утро, переполняемый благодарностью к ней за её близость и за то, с какой готовностью она впитывала боль и нежную грусть его воспоминаний, он сказал то, чего никому из девушек не говорил прежде, никогда:
  
  - Я люблю тебя. Я бы хотел, чтобы ты родила мне сына. Пожалуйста, выходи за меня.
  
  Он поразился тому, что слова эти не были ложью. Совершенно. И тому, что он замер, ожидая её ответа, который казался таким важным.
  Она заплакала, предвидя будущее, умная, любящая женщина.
  
  Уколом совести отозвалось знакомство с её родителями, средних лет людьми - он годился им в отцы, в деды - их дочери... впрочем, выглядел он моложе их.
  
  Он настоял на роскошной свадьбе, ему хотелось, чтобы все вокруг, весь мир признал её его женой. И когда ночная прохлада накрыла торжество, полыхающее в саду, внезапно погас свет, и загрохотал, засверкал, запрыгал фейерверк, чудными цветами, диковинными спиралями рассыпаясь в небе...
  
  И когда он, казалось, кончился, затих - грянул последний залп.
  И в антрацитовой черноте тропической ночи расцвёл последний цветок - изумрудно-золотой и оранжево-дымный, изумительный и ужасный. Он вытирал холодный пот, а все вокруг аплодировали, смеялись, поздравляли их... зажёгся свет, торжество закончилось.
  
  ...Не сына, а сразу сына и дочку родила она ему, когда пришёл срок.
  Он не находил себе места, удивлялся переполняющей его любви к этим двум существам и тому благодарному благоговению перед ней, подарившей ему это чудо... Не подозревал он в себе способности к таким чувствам. Часто, часто он сидел рядом с ней, пока она кормила близнецов грудью, ощущая родной запах её молока, запах младенцев, которые пахли так сладко, и, едва касаясь её волос пальцами, гладил их, перебирал, сходил с ума от нежности...
  
  Через три года она родила ему ещё одного сына.
  
  Летели годы, росли дети, вот старшим уже исполнилось по шестнадцать, тринадцать - младшему...
  
  Он души в них не чаял, баловал, всюду таскал с собой, впятером они объехали весь мир. Ему казалось важным поделиться с ними той красотой, которую он уже видел когда-то.
  Он уже не представлял себя с другими женщинами, его мир сузился до вот этих четырёх родных людей. И болью отзывались в его сердце седые волоски в шевелюре жены, морщинки, пока еле заметные, в уголках её прекрасных глаз.
  
  Ему исполнилось восемьдесят три, ей - тридцать пять, она догоняла его, а он так не хотел видеть, как она стареет.
  Она, как всегда, тонко чувствовала его, и, испытывая вину за свою приближающуюся старость, только гладила тихонько, как бывало, его руку...
  
  ГЛАВА 11. Героин
  
  Однажды, он с женой и младшим сыном поехали в соседний городок, в больницу. Сын последнее время стал жаловаться на усталость, после занятий ложился и спал до вечера, потом просыпался, ужинал, снова засыпал.
  
  Вызванный врач успокоил - возрастное. Но порекомендовал сделать кое-какие анализы, чтобы быть полностью уверенным. Вот они и поехали, планируя после больницы пройтись по магазинам. Пообедать в рыбном ресторанчике на берегу...
  
  Ясное, солнечное утро обещало прекрасный день.
  Дорога шла лесом, тени деревьев, по-утреннему длинные, рябили на ветровом стекле.
  "Надо отлить" - подумал он, съехал на обочину, спросил:
  
  - Не желаете? Мальчики направо, девочки налево? А?
  Жена и сын не желали.
  - Ну. Как хотите. Я сейчас...
  
  Он вышел и, осторожно ступая по росистой ещё траве, углубился недалеко в лес, отметив, что джип охраны остановился позади, метрах в пятидесяти от них.
  
  Уже застёгивая ширинку, он услышал за спиной удар и мгновением позже - взрыв, и горячая волна ударила в спину, бросила на дерево, мокрое внизу от его мочи...
  Он вскочил и рванулся назад, туда, где оранжевое с дымными языками пламя встало стеной на опушке леса, поглотив то, что было частью его сердца, и смятый джип, и врезавшийся в него и взорвавшийся бензовоз, водитель которого погиб, даже не успев проснуться, ощутил руки подоспевших охранников на своих плечах и услышал, как со стороны, свой крик:
  
  - Не-е-е-т!!! За что-о-о-о!!! А-а-а!!!
  
  Двое охранников кинулись, было, в огонь, к смятой машине, но выскочили обратно, охваченные пламенем, третий обдал их струёй из огнетушителя...
  Всё было кончено.
  
  Похороны были скромными - он не желал видеть никого. Родители жены, старшие дети и он. Священник, пара непривычно скромных, трезвых и чистых могильщиков в стороне. И его вечный опекун - бородатый благодетель, который, как ни странно, ничуть не изменился за сорок почти лет их знакомства. Он всё организовал, и сейчас стоял тихо в сторонке, с подобающим случаю лицом, но не убитый горем.
  
  Закрытые гробы...
  
  Странно, но он почувствовал глухую неприязнь к бородатому, почти ненависть, как будто именно тот был виноват в том, что произошло.
  Да и так ли далёк он был от истины?
  Кто знает, кто знает...
  
  Двойняшки и родители жены стояли будто оглушённые, шок придавил их чувства, сработал, как предохранитель нервной системы, они, похоже, не совсем понимали, что происходит с ними и вокруг них, просто тихо плакали...
  Он же, напротив, был просто затоплен и смят горем, ощущая всю его неизмеримую глубину трезво, остро и безысходно...
  
  Внезапно пришла мысль, даже не мысль - ощущение, что он вот-вот поймёт что-то важное, то, что поможет ему, объяснит причины его несчастья, мельком подумалось, что подобное ощущение уже посещало его тогда, давно, когда он засыпал после каторжного труда в джунглях на нарах вонючего барака, и возникла ассоциация неясная, смутная, с чем-то изумрудно-золотым на чёрном фоне, с огненно-дымными проблесками. Но тут скорбный ритуал подошёл к концу и смутные образы растаяли.
  
  Дома он обнял всхлипывающих детей, дал им успокоительного и отправил спать, а сам, впервые за долгое время, напился, жестоко, быстро и в хлам...
  
  С этого времени вернулись кошмары.
  Он снова был в кандалах, и снова выскакивала изумрудная змея с золотыми глазами из корней огромного дерева и кусала его, а дерево вновь дробило ему грудь и кровь, выдавливаемая огромной тяжестью из его глаз, делала всё вокруг красным... Он снова видел кошачьи глаза щербатого, и вновь ощущал, как грязный нож входит в его тело, в печень и в солнечное сплетение... И снова его насиловали сокамерники на грязном полу, кишащем отвратительными тварями... И взрывался за спиной бензовоз, вновь и вновь извещая его, что больше ничего не будет хорошего в этой жизни... Вечной жизни...
  
  Он кричал во сне, плакал, просыпался, до боли, до вспышек в глазах тёр их кулаками, успокаивал взбесившееся сердце и вытирая холодный пот.
  Он стал бояться спать. Дремал днём, мучаясь по ночам от бессонницы.
  Прошло уже больше года с момента его трагедии, и он подумал, что, может быть, женщины вылечат его...
  
  Но, исправно справляясь со своими мужскими обязанностями в постели, и оставляя своих юных партнёрш в неизменном восторге и сладком изнеможении, он чувствовал омерзение к себе и презирал себя.
  
  А кошмары продолжались, и разнообразились. Теперь юная красавица, с которой он проводил вечер, вполне могла обернуться мрачным креолом, который хрипел ему в ухо:
  
  - Я тебе вдую, Хорни!!!
  
  Хрипел, и вдруг превращался в раздавленный труп, прикованный цепью к его ноге...
  Он пил, но спасительный поначалу алкоголь перестал действовать. Кошмары становились чаще, ярче, ужаснее...
  
  Ситуацию, как всегда, спас бородач. С бородатым опекуном, правда, он старался не встречаться со времени похорон, испытывая к нему неясную неприязнь...
  Но когда тот позвонил и приехал затем по какому-то неотложному делу, он принял его любезно, в гостиной, предложил виски, от которого, впрочем, бородач отказался.
  Они побеседовали о делах, и от хлопотуна не укрылась его некая рассеянность, последовал вопрос о настроении...
  Вот тут он смалодушничал, рассказал, не удержался, бородатому о кошмарах, не вдаваясь, впрочем, в подробности.
  Бородатый всполошился.
  
  - Дорогой Вы мой! Это ж мучения какие! Вы врачу покажитесь... знаю, знаю я о Вашем здоровье. Но ведь это - и не болезнь, это горе Ваше неизбывное, а врач поможет, да вот, я Вам визиточку дам, а лучше, знаете, что? Я сам ему позвоню, договорюсь, он Вас и навестит, когда удобно, капелек-порошочков пропишет, всё и пройдёт...
  
  И врач, правда, позвонил, и пришёл, и прописал всякого, и успокоил, наговорил, наговорил... оставил коробку, предупредил - действует сильно, по одному порошку, не более, перед сном.
  
  Помогли порошки. Теперь он спал, и снились ему шоколадная попка когдатошней мулатки, и филиппинка с безупречной грудью целовала всё его тело от пальцев на ногах до затылка, и молодой кобылой с белой гривой скакала на нём раскрасневшаяся от страсти блондинка, то ли норвежка, то ли шведка...
  
  И стал он принимать эти порошки по одному, потом по два и по три. Зависимости не было, нет, но давали они то, что не могли ему дать все его деньги.
  Он мог купить и женщин, и белоснежный песок, и лазурную воду, и апартаменты с нежнейшими простынями на роскошных кроватях, но не мог купить беззаботность, лёгкость наслаждения жизнью, спокойную радость, которую, хоть не взаправду, но давали ему эти маленькие пакетики...
  
  Теперь он, бывало, сутками находился в блаженном сне.
  Но однажды в его сон ворвался смутно знакомый голос:
  
  - Проснитесь! Беда у нас! Проснитесь! - и столько горя и тревоги было в этом голосе, что он проснулся мгновенно.
  - Что?! Что случилось? Что-то с детьми?
  Острое предчувствие пронзило его и, ещё до того, как старая его экономка произнесла страшные слова, он понял: "Да"...
  -Что случилось?!!! - Он уже кричал, и вдруг перешёл на шёпот:
  - Говори! Что?
  - Они... они взяли Ваши порошки... они и раньше их брали, мы знали... но Вам не говорили, они обещали, что не будут больше...
  - Да что с ними?!
  - Они... мертвы... простите, хозяин...
  
  Силы оставили его, и он упал назад, ударившись о спинку кровати затылком и в наступившей антрацитовой тишине синхронно его пульсу глухо бухал изумрудно-золотой и оранжево-дымный фейерверк.
  
  ГЛАВА 12. Назад
  
  Удивительная апатия охватила его.
  Это не было психическим заболеванием, отклонением от нормы. Он был вполне адекватен, спокоен.
  Слишком даже спокоен.
  Даже кошмаров не было больше, несмотря на то, что порошки он выбросил ещё тогда...
  Со дня похорон, который он, впрочем, почти не помнил, прошло более двух лет, и всё это время он чувствовал себя каким-то роботом, мыслящим аппаратом, не имеющим чувств.
  Эмоции отсутствовали напрочь, он не сердился, не грустил, не радовался. Его чувство юмора, которое когда-то делало его душой компании, помогало жить - тоже исчезло.
  Он специально проверял, посылал за дисками с записями лучших юмористов, смотрел, слушал - и не понимал, почему над этим смеются другие.
  
  Он осозновал ненормальность своего состояния и опять вызывал врача - тот осмотрел его, не нашёл ничего, похмыкал, заикнулся было про порошки, но, натолкнувшись на его взгляд, порекомендовал больше гулять и почёл за лучшее убраться...
  
  Больше гулять...
  Он стал думать об этом, из глубин его памяти всплыла картина, как он, молодой, в засаленном бушлате сидит на обшарпанном рыбацком ящике на по-весеннему пористом льду Ладоги, скинув шапку и подставив мартовскому солнцу лицо, а рука несильно дёргает вверх короткий удильник с блесной, подсекая время от времени толстых чёрных окуней, пузатых от икры...
  
  Сознание его зафиксировало, что при мыслях об этом незатейливом занятии, когда-то так им любимом, но отчего-то заброшенном им уже лет шестьдесят, он ощутил что-то вроде тёплого толчка, эмоцию, и эмоция эта была приятной.
  Ведь тогда, за этим занятием, он, определённо, был счастлив!
  Так может быть, в этом выход из его эмоционального анабиоза?
  
  На следующий день он летел в Россию. Один, специально предупредив бородатого, что охрана ему не нужна.
  Бородатый, похоже, это знал...
  
  Ладога не привлекала. Он хотел экстрима, серьёзной встряски, и побыть одному.
  Из Москвы, где было закуплено разнообразное снаряжение, одежда, снасти, он полетел в Якутск, оттуда - в Верхоянск, где, договорившись с вертолётчиками, он попал на озеро, расположенное в верховьях одного из притоков Яны.
  
  Парни-вертолётчики махнули на прощание, напомнили, что заберут его через месяц и улетели.
  Он остался один.
  
  Оказывается, это и вправду было то, что нужно.
  Целыми днями он сверлил лёд, ловил рыбу, носил воду и дрова, загорал на майском солнце, варил уху, ел её и строганину из нежнейшей нельмы и жирного чира, запивая ледяным разбавленным спиртом, а потом долго пил до черноты заваренный чай вприкуску с сахаром, время от времени подкидывая куски дерева в нагоревший костёр.
  Ночами, спасаясь от крепких ещё в тёмное время морозов в палатке, он думал, думал и, наконец, засыпал, растревоженный и усталый.
  Однажды он провалился на озере под лёд, подмытый весенней водой, выбрался, добежал до палатки, переоделся, хватил спирта и рассмеялся.
  
  Он снова чувствовал, как прежде, тревожился, грустил, подшучивал над собой...
  
  Через три недели он решил прогуляться в тундру, которая местами уже освободилась от снега. Положил себе дойти до вершины невысокой сопки, что возвышалась на южном берегу озера. Загадал, что если дойдёт - обретёт покой и найдёт, наконец, чем таким ему занять вечность, которую он так давно и так бездумно выпросил у своего ночного гостя.
  Он шёл, перебредая ручьи, чавкая сапогами по раскисшему прошлогоднему мху, переходил снежные языки, которые попадались всё чаще - склон был северным. Он поднялся уже почти до вершины, он уже видел солнце над сопкой, когда последний снежный язык вдруг мягко подался под его сапогами...
  
  Он вскрикнул, и полетел вниз.
  
  Падение это было странным - не падением даже, а проваливанием через рыхлый снег, который забил неплотно довольно глубокую вертикальную шахту.
  Снег был и на дне шахты, поэтому его полёт закончился хоть и неприятно, но без травматизма. Так, ударил колено и приложился боком.
  
  Он вскочил и задрал голову - метрах в тридцати наверху он увидел голубое небо и облака, подсвеченные весенним солнцем.
  
  - Не дошёл, - первой мыслью его была досада на то, что не сбудется загаданное, что не найдёт он покоя...
  
  А затем он понял, что он в ловушке. Понял - и испугался.
  Здесь его никто никогда не найдёт. Да и искать не будут. Продувные вертолётчики, не найдя его, скорее всего, просто улетят. Да и промоину, в которую он давеча провалился, увидят - решат, что утонул. Барахло его поделят. Им признаваться в том, что на казённой технике делали левый рейс - ни к чему, так что и не узнает никто, куда он из Верхоянска подевался. Нет человека - нет проблемы.
  
  В панике, он стал карабкаться по осыпающемуся снегу туда, где голубело небом отверстие, а снег обваливался на него, попадал в рукава, за шиворот, в карманы, набивался в сапоги и скоро он весь промок.
  Но не продвинулся вверх ни на метр.
  
  Устав, он осмотрелся. Привыкшие к полутьме глаза обнаружили в стене вертикальной шахты отверстие. Вход в коридор. Нащупав в кармане, набитом снегом, зажигалку, он достал её и, вытряхнув карман, пошёл в темноту, пытаясь при свете слабого огонька найти выход. В коридоре снега почти не было, но было очень холодно - мерзлота, всё же. Через пятьдесят шагов он увидел отверстие в полу коридора, которое уходило вертикально вниз. Отверстие было узким, сантиметров тридцать. Он бросил в него камень и через три - четыре секунды услышал слабый удар. Ничего себе, глубина! Наверное, эта дыра выходит на уровень озера... Лёжа на земле, он сунул руку с зажигалкой как можно глубже и посветил - отверстие оставалось, насколько он мог видеть, таким же узким и вертикальным. Бесполезным в качестве выхода. Он встал и прошёл ещё дальше. Через двадцать шагов он опять увидел снег и заметил, что стало светлее.
  
  - Вот и выход! - обрадовался он. Но это был всего лишь второй вертикальный ствол, такая же шахта, как и та, куда он провалился...Он стал карабкаться по этой шахте вверх, но так же безуспешно - снег, забивший шахту, осыпался, сбрасывая его вниз. Он присел на камень, опершись на него рукой, и обнаружил вдруг, что это не камень, а труп оленя. Вскочив и раскидав снег, он нашёл ещё несколько твёрдых, как камень, замёрзших тел оленей.
  
  - Видно провалились сюда, как и я, - в совокупности с ледяной твёрдостью тел эта мысль не порадовала.
  - Ну, что мы имеем? Семьдесят шагов коридора, в котором можно стоять, слегка согнувшись, дыра в полу, которую можно использовать, как туалет, навалом снега - это вода. Навалом мороженого мяса. Нож, одежда...
  
  И вечность.
  
  ГЛАВА 13. Встреча
  
  Сколько прошло лет - он не знал.
  
  Газ в его зажигалке давным-давно кончился, и зарубки, которые он начал было делать на стене, были невидимы во мраке.
  
  Время он теперь отмерял оленями, которые время от времени падали в шахты. Это был праздник для него, он зубами рвал тёплое мясо, пил горячую кровь, согревался, сдирал шкуру, свежевал, как умел, остывающие трупы...
  
  Он не терял надежды, выскабливал ножом в стене шахты ступеньки, отколупывая микроскопическими кусочками замёрзший грунт. Но уже не раз, когда он висел на высоте трёх - четырёх метров на отвесной стене шахты, вцепившись в готовые ступеньки ногами и одной рукой, а второй рукой долбя очередную ступеньку, ступеньки вдруг рушились и он оказывался у начала своего труда.
  Он бесился, орал, впадал в ярость и, наконец, отчаивался.
  
  - За что?!!! За что? За что...
  
  Но не было ответа.
  Не раз, падая в изнеможении на замёрзшую землю, он думал, а не позвать ли Некто, не попросить ли его отменить желание, которое столько мук принесло ему, столько страданий...
  Но теплилась в нем надежда, и по-прежнему страшился он услышать цену...
  
  Прошло двадцать оленей по его исчислению, когда надежда спастись самому исчезла.
  Основания обеих шахт превратились в конусы, и он больше не мог рубить ступени.
  Теперь он лишь лежал, зарывшись в ворох шкур и дрожа, повторял:
  
  - За что? За что?
  
  И по прежнему, не было ему ответа.
  А однажды, когда он пал духом и шепнул:
  
  - Приди, прошу! - из темноты повеяло вдруг той чёрной мощью, которую он впервые ощутил тогда, сто, сто тридцать лет назад?
  
  И засияло из ледяного мрака его коридора изумрудно-золотым, полыхнуло огненно-дымным и загремело безмолвно:
  
  - Тебе опять не спится, человек? Ты несчастлив? Ты, наконец, осознал, что попросил того, с чем не способен справиться? Ну, чего ты хочешь?
  - Ты знал? То, что желание не принесёт мне счастья... ты знал...
  - Ты дерзок, человек! Дерзок и глуп. Ты хочешь знать, знал ли я? Конечно, знал! И я сказал тебе это ещё тогда. Ты хочешь знать, почему? Тьмы таких просили меня о том же, что и ты, и это я говорил тебе тогда. Глупцы! Вы не подозреваете, что это - ловушка. Вы сами летите в неё, а потом вы становитесь моими. Ваше несчастье, ваше горе, страдания, телесные и духовные - придают силы мне. Видишь ли, в мире существует баланс, равновесие между добром и злом, между приятным и неприятным, если хочешь. В моих силах нарушить этот баланс, но лишь немного, и ненадолго. Например, подтолкнуть девочку с братьями под колёса твоего автомобиля. Чуть повернуть влево руль бензовоза в руках уснувшего водителя, помнишь? Тот, кто создавал Мир, создал его мудро - равновесие восстанавливается. А вы своим желанием пытаетесь поднять себя над Его волей, и выходите из Его Мира. И закон равновесия Добра и Зла уже не распространяется на Вас.
  Возьми твою каторгу в джунглях, или вот эту ледяную дыру. Нормальный человек, обычный, попав сюда, или туда, быстро умер бы, ушёл отсюда на Его суд, и мера его страданий не превысила бы значительно меру изведанного им в жизни Добра. Но вы обречены страдать вечно. И я рад этому!
  
  Ярче полыхнули изумрудные и золотые огни, взвилось оранжевым ледяное пламя с копотью, громыхнул страшный своей звенящей тишиной безмолвный хохот, ударила из темноты, вжала в стену чёрная мощь.
  
  - Я вижу, ты хочешь знать цену за отмену твоего желания! Глупец! Неужели ты думаешь, что сможешь заплатить её? Впрочем, ты можешь попытаться... Слушай: чтобы избавиться от своего вечного здоровья, от бессмертия, от того, что вы считаете, в своих заблуждениях, богатством, чтобы отменить это желание - ты должен стать моим. Навечно. Я не имею в виду твою оболочку, которую после отмены желания быстро скуёт мороз, а потом сгрызут лемминги. Я говорю о твоей сути, о том, что вы называете Душой, не понимая, впрочем, о чём говорите. Должен сказать тебе, что мучения твои не прекратятся. Независимо от действия или отмены твоего желания. Ты будешь страдать до той поры, пока Он не призовёт всех вас, несчастных, и не определит вам меру страданий и прощения...
  Понял ли ты, почему я сказал тебе, что это ловушка?
  Вообще, ты понимаешь меня, человек?...
  
  Он понял.
  И, поняв, вдруг ощутил всю безысходность своего положения.
  
  Согласиться - и мучиться вечно.
  
  Отказаться - и лелеять несбыточную надежду на освобождение из этого ледяного каземата, на избавление от мук, которое, наверное, придёт, но когда? Через двести лет? Через тысячу? А потом? Кончатся ли муки? Нет. Некто ясно дал понять, что не выпустит его.
  Бывалый ловец, он не расставляет ловушек зря.
  
  Он понял всё это за считанные секунды, и ужас, леденящий страх, какого он никогда ещё не испытывал, охватил его. Казалось, в темноте содрогнулись промёрзшие своды коридора от его вопля:
  
  - За что-о-о!
  
  И вновь полыхнули из мрака глаза, и торжествующе захохотал безмолвно Некто, впитывая истекающий из его жертвы ужас и наливаясь чёрной силой.
  Заплясали, запрыгали изумрудно-золотые сполохи, заиграл огонь с дымными, траурными прожилками, но не грели сполохи скованную морозом землю...
  
  
  Петруха, тридцатилетний водила, целый день давивший на педаль, гоня свой КАМАЗ по зимнику, выскочил из кабины по малой нужде. Отлив, он взглянул на Северное сияние, полыхающее почти на полнеба, и подумал:
  - Вот бля, красота-то какая!
  Сплюнул на снег, поёжился и полез обратно в кабину.
  
  ГЛАВА 14. Эпилог
  
  Я сижу на ночной кухне, передо мной кружка с крепким-крепким чаем.
  
  Я только что закончил писать, я ещё там, в каземате, где в ужасе вопит несчастный, выдуманный мной, и проведённый через такие страшные испытания...
  Я думаю, что многие из нас, наверное, поддались бы искушению и, появись вдруг перед нами Некто, и предложи он нам выполнить желание, любое, самое невероятное, устояли бы мы?
  
  Не знаю, не знаю...
  
  Капает вода из крана, сопит в комнате дочь.
   Тикают часы, остывает чай...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"