Терракотовый дельфин. Глава 11. Клеша от Бейлы Аароновны и банкет на буксире 'Мирный'.
Термин Научно-исследовательское судно 'Мирный' при взгляде на обвешенный со всех сторон кранцами и покрышками морской 'утюг' натягивает на моё лицо весёлую улыбку. Так уж в моём ровеснике китайско-советского производства мало научного, а уж исследовательского и того меньше. Но смех смехом, а он хоть и буксир, но от этого ничуть не в меньшей степени морской геофизик, если не сказать, не скромничая, морской геолог.
И, что примечательно, вся эта буксирная красота покрашена выше ватерлинии в черный смоляной цвет, чем-то вроде кузбасслака, за исключением кранцев, трубы и судовой надстройки. Одним словом, как уже было сказано выше - могучая буксирная красота!
Хотя, если на это чудо науки и техники бросит взгляд со стороны простой сухопутный тип, особливо, ежели, в очках и шляпе, он никогда, ни за какие деньги не поверит, что на 'Мирном' ходят в море учёные.
По мнению такого стороннего наблюдателя, на борту сего экзотического парохода должны обитать исключительно морские волки с большой буквы 'МЭ'. Этакие, бороздуны океанских просторов в полуметровых клешах, тельняшках, синие телом от наколок в виде маяков, парусников, якорей и русалок на могучих организмах.
То бишь, на момент нашего посещения 'Мирный' всё ещё красив и молод, ничуть не побит ржавчиной, и, уж точно, полон сил, как и я, в свои полных двадцать два годика, с момента рождения. Ну, мне так показалось, хотя, вполне вероятно, что команда 'Мирного' смотрит на этот вопрос иначе, в смысле наличия и качества предоставляемых на борту гигиенических удобств.
Кстати, отвлекусь, на секундочку. Это я по поводу морских расклешенных брюк. Помнится, после окончания первого курса приехал я на побывку к папе в Воронеж, на пару-тройку дней. Поинтересовался, а нет ли в доме соседей, промышляющих каким либо рукодельем, типа кройки и шитья. Требовалось, принадлежащие мне, уставные узкие брючишки, превратить в настоящие морские клеша.
Старшие товарищи в таких случаях советовали в шов брючин на внутренней стороне, от колена до щиколотки, вшивать клин. Причем, таким образом, чтобы на добросовестно отутюженных брючинах в нижней части штанина имела ширину не более тридцати трех сантиметров. Такая ширина морских брюк позволит даже молодому салаге выглядеть настоящим морским волком и отцам командирам по глазам бить не будет, возбуждая у них желание, выдрать вшитые клинья с мясом.
Папа посоветовал мне бабульку из квартиры на втором этаже. Звали мастерицу Бейла Аароновна и было ей от роду, что-то порядка семи с половиной десятков лет. То есть появилась она на свет Божий, как раз на перевале из девятнадцатого в двадцатый век.
Посетил я Бейлу Аароновну во второй половине дня, чтобы у старушки было времечко для исполнения заказа, пояснил, что мне от неё требуется и даже внёс вперед весьма необременительную сумму в порядке оплаты мастерства бабушки Бейлы. За результатом реконструкции морских брюк мне было велено явиться уже на следующий день в шестнадцать часов, причем не раньше и не позже.
Старушка была этакая весёлая бабулька с оригинальным юмором. Про юмор, это я сразу понял, как только она мне по поводу сроков уточнила, что точность, это вовсе даже не вежливость королей, как полагают в народе.
Точность это на самом деле вежливость снайперов. В том смысле, что вежливый снайпер не ставит своей задачей мучения клиента, его задача обслужить быстро, точно и безболезненно.
Судя по всему, старушка была в курсе по поводу всяческих подробностей из жизни снайперов, скорее всего по причине большого жизненного опыта. Дальнейшее показало мне, что я таки бабушку Бейлу недооценил в плане наполнявшего её искромётного юмора.
Заискрил этот юмор в полной мере, когда я явился за своими узенькими брюками, реконструированными в настоящие морские клеша. Сказать, что это были настоящие морские клеша, это все равно, что не сказать ничего.
Когда я одел изготовленные Бейлой Аароновной могучие морские штанишки, у меня сразу же сложилось назойливое впечатление, что Бейла Аароновна сшила мне клеша из двух просторных цыганских юбок. С той лишь разницей, что юбки эти не были цветастыми.
Оказалось, что у бабули в голове что-то замкнуло на произнесенной мною цифре тридцать три сантиметра. Вместо того, чтобы сделать ширину брюк внизу такого размера Бейла Аароновна впиндюрила к уже имеющейся ширине брюк в каждую штанину по клину шириной в те самые тридцать три сантиметра.
Итог получился настолько скандально юмористическим, что у меня появилось жгучее мимолетное желание тут же на кухне придушить воронежскую бабушку Божий одуванчик. Извинить Беллу Аароновну могло только то, что я все-таки проникся пониманием величины её запредельно дремучего возраста и неописуемо богатого жизненного опыта.
А опыт этот, судя по всему, был основан на неоднократном лицезрении в одна тысяча девятьсот семнадцатом году настоящих кронштадтских матросов с пулеметными лентами накрест и в правильных морских клешах.
Моё выражение лица, по результатам примерки, судя по всему, напомнило мастерице разъяренные лица тех, ниспровергающих царизм матросов, потому как брюки мне старушка все-таки переделала за ночь, к следующему утру, в соответствии с моими пожеланиями. Ну, не будем отвлекаться от основной темы.
Так и вот, нас всё-таки заметил вахтенный матрос с 'Мирного'. Он же прыгнул в разъездной ялик, ранее болтавшийся на швартовых конце у борта бывшего морского буксира, и отправился за нами к берегу. Наша долгая бестолковая и безответная толкотня на берегу объяснилась довольно быстро.
Оказывается, капитан и старпом 'Мирного' находятся на берегу и будут на борту не ранее завтрашнего полудня. Посему вахтенные по причине якорной стоянки и сложившейся на данный момент оперативной обстановки, бдят за окружающей обстановкой не дюже бдительно, можно сказать, спустя рукава, а то и вовсе вполглаза. Свободные же от вахты члены экипажа в кубрике на баке буксира празднуют день рождения кого-то из парней боцманской команды.
На борту мы пояснили вахтенному помощнику капитана причину нашего прибытия на борт без особого приглашения. Вахтенный штурман вместе с начальником радиостанции, дожёвывая закуску, метнулись курсом на радиорубку, с целью выяснения действительного местонахождения искомого нами 'Искателя', уж извините за тавтологию.
Парни из команды тут же затянули нас в кубрик на баке буксира, где происходил банкет по поводу появления на свет Божий новорожденного ни много, ни мало всего лет двадцать пять назад. Мы были усажены за праздничный стол и оделены штрафом за опоздание с поздравлениями новорожденного. В руки каждого из нас передали по граненому стакану, наполненному жидкостью специфического запаха по самый рантик и по бутерброду с варёной колбасой.
Когда мы сделали попытку отказаться от этакой былинно русской, если не сказать богатырской, дозы, нас заверили, что независимо от того, какой ответ придет по радио о месте нахождения 'Искателя', нас раньше завтрашнего утра никто на берег не доставит.
И сложилась такая ситуация по причине того, что последний член команды бывший относительно трезвым еще пять минут назад и, доставивший нас на катере на борт, уже принял на грудь. А посему до утра никаких водных походов на катере или ялике производится категорически, ни под каким соусом, не будет. Поскольку доза, эта, принятая на грудь, вне всякого сомнения, исключала возможность безопасного управления разъездным плавсредством.
В конечном итоге, нам не оставалось ничего другого, как сдаться на милость победителей и поднять советский граненый 'хрусталь', дизайна скульптора Веры Мухиной, емкостью двести миллилитров, за здоровье и долгие лета новорожденного.
Что-то я и не упомнил как его, именинника, бишь, звали. Но это не убавило искренности в наших поздравительных речах, обращенных к виновнику торжества. После второго тоста наша искренность, прямо-таки заиграла яркими красками, да просто заискрила от ощущения, что жить-то хорошо, а хорошо жить еще лучше.
Явившиеся чуть позже к праздничному столу вахтенный штурман и начальник радиостанции объявили, что с 'Искателем' всё в порядке, в настоящее время он на плаву и привязан швартовами у причальной стенки в ковше острова Монерон, расположенного в тридцати шести морских милях к югу от Невельска. Прибытие в Невельск планируется ориентировочно к семнадцати ноль-ноль завтрашнего дня.
А мы-то проперлись черт те знает сколько морских миль по суше курсом норд-норд-вест, что в градусах звучит , как курс триста тридцать семь с половиной градусов... примерно. То есть практически в другую сторону от нужного направления.
Наши извинения за прибытие на праздник без подарков были приняты. Между вторым и третьим тостами мы ознакомились с каютой, где нам предстояло провести ночь. Впрочем, знакомство не затянулось надолго. Главное в этой ситуации было крепко запомнить маршрут до своего спального места, чтобы не блудить ночью в растерянности по трапам и палубам буксира. Так что, мы поспели, как раз к нашему индивидуальному третьему тосту 'за тех, кто в море'.
Индивидуальным наш третий тост оказался по той простой причине, что весь присутствующий народ изрядно опередил нас в исполнении всех обязательных питейных процедур. В общем, после третьего тоста мы с Борисычем в удовольствие выкурили по папироске Беломорканала и вкусили душою окружающей нас красоты. На море был штиль, а благоухающий йодом и солью воздух, приправленный дымком папиросы, приводил организм просто в блаженное состояние полёта.
Спать мы завалились в районе двадцати одного часа по местному времени, дабы завтра поутру отбыть без промедления в направлении Невельска. Предварительно успели наслушаться всяческих солёных историй из жизни членов экипажа, происходивших, как в море, так и на берегу. Причем, пожалуй, самым интересным было описание истории, имевшей место, в 1975 году, в ситуации совершенно аналогичной нашей сиюминутной.
'Мирный' тогда стоял на якоре в заливе Байкал, Охотского моря, близ небольшого поселка и порта Москальво. Ночью судно сорвало с якоря, по причине свежей погоды, и оно оказалось на мели. Причина, по которой вахтенные прошляпили такой судьбоносный момент в истории судна, была скромно опущена.
В принципе, при наличии элементарных аналитических способностей и опыта сегодняшнего дня, можно было додуматься до истинных причин происшествия трехлетней давности. Мы уже не стали задавать парням наводящие вопросы, поскольку всё было достаточно прозрачно, если учесть их почесывание затылков и многозначительные улыбки. Впрочем, это всего лишь мои личные, возможно, безосновательные домыслы.
Запрашивать постороннюю помощь капитан поначалу не захотел, надеясь, что удастся сняться с мели самостоятельно на максимуме прилива. А, если нет спасения, то нет и вознаграждения. Увы, халява не случилась и счастья такого капитану 'Мирного' не привалило. Пришлось прибегнуть к посторонней помощи. Снимали 'Мирный' с мели ни много, ни мало, аж в три буксирных конца - один из тройки был спасательный морской спасательный буксир 'Решительный' и два гидрографических судна.
Какие именно гидрографы принимали участие в спасении 'Мирного' никто из парней пояснить не смог, но, я предполагаю, это были гидрографические суда 'Степан Малыгин' и 'Дмитрий Лаптев' из Провиденской гидробазы ГП ММФ. Не исключено, что одним из спасателей мог быть гидрографический ледокол Георгий Седов. Других гидрографов, не говорю о военных, просто не могло быть в данной точке географии.
На следующее утро, распрощавшись с именинником и корешами по банкету, мы собираемся в дорогу. При этом, мы уже неоднократно выслушиваем приглашение остаться работать на 'Мирном', а на белый пароход 'Искатель' забить большой ржавый болт. А всё потому, что на морском геологическом буксире не в пример веселее, нежели на 'Искателе', или его собрате по проекту 'Поиске'.
Поездка в обратном направлении отсюда туда происходит спокойно, уже не принося таких ярких впечатлений, какие были нами получены в движении оттуда сюда. Нас просто одолевает тягучая автобусная дрёма под шуршание резиновых покрышек, а потом и вагонная под стук чугунных колес на стыках рельсов разрисованных японскими иероглифами.