Орлову и Воробушкиной было уютно чаёвничать вдвоём в кладовке. На полках стояли бутыли с ядовитыми лаками и красками, лежали бобины со струнами, деревянные заготовки теннисных ракеток, а на рабочем столе отголоском праздника красовалась тарелка с разломанной на квадратики шоколадкой и остатками кулича.
-- В семь вечера во вторник в первом подъезде состоится собрание. Повестка дня -- выборы домового...
Орлов читал с расстановкой, чтобы во время пауз самому посмеяться и, главное, разделить веселье с Воробушкиной. Она никогда не подводила: охотно улыбалась и смотрела на него с нетребовательным обожанием.
-- Лифт вниз не поднимает... Продаются три поросёнка, все разного пола... Продаётся коляска для новорожденного синего цвета!
Антонина Ивановна даже чаем поперхнулась. Смех омолодил её простое скуластое лицо, глаза залучились озорством. Технолог часто так развлекал Воробушкину во время перерывов. Он специально для неё приносил из дома своё потёртое портмоне с забавными вырезками из газет.
-- Саша, -- начала Воробушкина, дождавшись, когда Орлов отвлёкся на чай, -- сейчас дорасскажу эту историю, как я комнату себе после развода просила...
"Не пойду голосовать, мне с ребёнком жить негде", -- это она объявила представителю власти, который зашёл агитировать её перед выборами. "А вы куда обращались?" -- спросил представитель. Антонина достала из ящика пачку конвертов с официальными отказами, швырнула веером на пол. Не помогло.
Пошла к депутату. Сказала: "Если не дадите комнату, сейчас прямо на улице брошусь под машину. Смотрите в окно!" Не помогло. Тогда Воробушкина явилась к нему с маленькой Светой, посадила дочку на стол и заявила, что отказывается от неё. Опять не помогло... Пожаловалась на свою судьбу профоргу на заводе, та сказала, что у неё зять влиятельный. Так зять оказался оказался тем самым депутатом! Комнатку -- с четырёхметровым потолком, лепниной и общим туалетом на девять семей -- дали в бывшем графском дворце.
Слушая Антонину Ивановну, Саша Орлов то смеялся, то сочувственно поддакивал. Он никого не осуждал, потому что тоже сам всего добился в жизни. Воробушкина много чего хотела бы поведать ему о своём прошлом, но как расскажешь молодому мужчине про барачные нравы, среди которых она выросла. Про то, как трусы носила не на резинке, а на туго завязанной верёвке, чтобы никто не надругался над девчонкой.
Далёкие события, которые она помнила, не украсили бы ничью историю. Первая ночь у молодых всё никак не могла состояться из-за тесноты и многолюдности в комнате. Через две недели муж завалил Тоню прямо на тропинке за бараками... Потом хвалился: "Я ей пелену порвал"
Нинка из угловой комнаты поспорила со своим хахалем, что Тониного отца он не побьёт, кишка тонка. Драка -- двое на отца. Антонина вмешалась, на шестом месяце беременности. Получила доской с гвоздём по лбу. Выкидыш.
Вторая беременность была долгожданной и закончилась рождением дочери. Муж швырнул одиннадцатимесячную Свету об пол, потому что на руки к нему не пошла.
Бедность. Это если старую наждачную ткань, которую Тоня приносила с завода, кипятить, кипятить... От кипячения много песка отойдёт, зато останутся полоски мягкого льняного материальчика. Из него Антонина шила семье простыни и пододеяльники.
Муж изменял ей, об этом сказали соседи по бараку. Он отнекивался, убедил её, что это не так. Однажды отпросилась с работы и застала его с любовницей. Выгнала. Муж, дурак, ночью заполз по трубе, стучал в окно, орал, напугал ребёнка. Не впустила.
После развода была не в себе, жила с дочкой у сестры, боялась с седьмого этажа смотреть на улицу. Когда в душе человека хорошее борется с плохим, то полутонов, как при чередовании дня и ночи, не бывает. Либо ты на светлой стороне, либо в полном мраке... Повезли её к вещей старухе под Загорск: "Живи пока для ребёнка. Всё пройдет, ты ещё смеяться будешь над этим"
Устроилась швеёй мужского белья. По неопытности чуть не загубила две пары кальсон, застрочив недостаточно широкие прорези в гульфиках. Мастер ругала: "Представь мужчину, который это купит. Он что, достоинство своё пинцетом будет оттуда доставать?" Но Антонине никаких мужчин представлять больше не хотелось.
Она жила для дочери. Единственный раз в жизни решила побаловать себя -- собралась в Большой театр и, чтобы быть там красивой, намазалась кремом "Подснежник". Лицо раздулось, кожа облезла, не до балета стало. В театр этот так ни разу и не попала, кремами тоже не пользовалась.
Но вот что странно: всю жизнь её сопровождало одно воспоминание. Воробушкина не понимала, откуда оно взялось. Память рассказывала ей о комнате, где на широком подоконнике стояла фигурка зайца с трогательно опущенным ухом. За кружевной занавеской и двойными старыми рамами виднелись слегка объеденная птицами рябина и белоснежная зимняя дорога. А рядом, за спиной Антонины, были чья-то ласковая рука и полный любви голос.
Эта уютная картинка, это ощущение, будто из фильма, где Антонина Ивановна могла являться главной героиней, вызывали сладкую тоску о светлом и счастливом доме, которого у неё никогда не было и, наверное, не будет. Но судьба -- это не цепь предначертанных событий, она -- листочек с задачей, которую нам протягивает доброжелательный учитель.
Более-менее интересная жизнь началась у Воробушкиной в пожилом возрасте. Она стала ходить к соседке, бывшему экскурсоводу Лионелле Юрьевне, дышать кислородом. У той комната была заставлена книгами с пола до потолка, груды литературы лежали на столе и под кроватью, даже кислородный агрегат в углу был пристроен на книгах. Лионелла Юрьевна охотно делилась и своим оксигеном, и знаниями. Любознательная Антонина Ивановна так же охотно слушала. Мозг, обогащённый кислородом, всё быстро воспринимал.
-- В Дании флаг, вывешенный в окне, говорит о том, что в этом доме кто-то празднует день рождения... В тропических лесах растут ротанговые пальмы, толстые лазающие стебли которых тянутся на триста-четыреста метров.... Да, Антонина Ивановна, мы большую партию товара выгодно продали, хозяин хочет нас наградить поездкой за границу. Не всех, конечно. Только двух лучших работников. Меня он выбрал, а второго человека, говорит, я сам должен предложить. Я считаю, это вы.
-- Почему я? -- испугалась Воробушкина.
-- Вы хорошая работница. Ну и вообще, мне с вами хочется поехать... Мы ведь почти родственники, если по фамилиям судить. Должны помогать друг другу, -- улыбнулся Орлов.
-- Саша, да я за границей сроду не была. И язык их не понимаю.
-- Я тоже ни разу не был. А насчёт языка не переживайте, я английский после института помню, буду для вас переводить.
-- Нет, я точно не поеду!
-- Почему же?
-- Там ведь отпечатки надо сдавать, -- она со вздохом посмотрела на свои руки.
На её пальцах почти не оставалось ни ногтей, ни папиллярных узоров: Антонина Ивановна работала без перчаток, когда полировала-лакировала дерево или натягивала струны на ракетки.
Отпечатки сдавать не потребовалось, перелёт на остров посреди бирюзового моря состоялся. По дороге в гостиницу, нервничая, Антонина то и дело проверяла содержимое своей сумочки, в которой лежали пузырёк валокордина, стянутые резинкой иностранные банкноты, заграничный паспорт с напечатанной латиницей фамилией Vorobushkina и бумажная иконка с ликом Николая Чудотворца, покровителя путешественников.
Заграница требует приличных манер. Во время завтрака Воробушкина осторожно подсматривала за другими постояльцами отеля, чтобы поучиться. Но обнаружилось, что и у иностранцев своих уродов хватает. Один издавал утробные звуки за столом, другой воровал еду со шведского стола, запихивая булочки, колбасу, бананы в барсетку и карманы. Похоже, давно этим занимался -- приобрел спокойную невинность лица...
Антинина Ивановна и Александр захотели найти дикий пляж. Он оказался нудистским. Там, портя пейзаж, два голых мужика ели мороженое. Один из них, с большим вафельным рожком, бесстыже улыбнулся прикрытым одеждой чужакам.
Стараясь не замечать нудистов, Воробушкина и Орлов пошли купаться. Ласковое чужое море обволокло их, заплескало, заколыхало в своих объятиях. Он поплыл кролем, она -- по-собачьи, а после они оба радостно прыгали, играя с набегавшими волнами.
На берегу Воробушкина заметила, как Орлов скользнул взглядом по нудистам, и забеспокоилась.
-- Саша, когда ж ты женишься? -- вздохнула она, усаживаясь на песок. -- Не годится всё время одному.
Антонина не первый раз заводила разговор на эту тему. Она переживала из-за сиротства своего молодого друга. Иногда даже представляла Орлова в паре со своей дочкой, но сразу отметала эту мысль.
А Орлову давно надоели эти расспросы. Прежде он отступал под простодушным напором Антонины Ивановны, придумывал вежливые отговорки, но на этот раз, рассердившись на огонёк подозрения в её глазах, нетерпеливо махнул рукой.
-- Вот вы замужем были. Осчастливил вас брак?
Воробушкина растерялась.
-- Ну... хоть ребёночка родишь, -- возразила она не очень уверенно. Её единственный ребёнок, Света, характером пошла в отца и много разочарований матери принесла.
-- В общем, это моё личное дело, -- отрубил Орлов. -- Когда соберусь, вам первой сообщу.
Уставившись на море, оба обиженно помолчали ... минут пять. Ну не могли они долго сердиться друг на друга!
-- Мужчины из некоторых эскимосских племен выстраиваются в ряд для того, чтобы поприветствовать незнакомца. После чего первый из них выступает вперёд и хорошенько шлёпает незнакомца по макушке и ожидает аналогичного ответа от незнакомца. Шлепки и удары продолжаются до тех пор, пока какая-нибудь из сторон не свалится на землю. Туземцы Южной Америки здороваются, плюясь друг в друга. А у некоторых народов Африки знаком приветствия служит высунутый язык!
Орлов даже на пляже не расставался со своим полным курьёзов стареньким портмоне.
-- Антонина Ивановна, мы сидим тут, загораем и совсем забыли, что шампанское-то наше перегрелось!
Посмеявшись и посетовав на собственную рассеянность, они вынули из пакета принесённую с собой бутылку -- пришло время шикарно отпраздновать заграничный отпуск! Открывая шампанское, нечаянно залепили пробкой прямо в лоб бесстыжему нудисту...
По каменным ступеням, вырубленным прямо в скале, они долго поднимались на смотровую площадку над морем.
-- Ой! -- по-девчоночьи испугалась Антонина. От большой высоты у неё ослабели колени и потянуло в животе. Пол над обрывом оказался стеклянным, далеко-далеко под ногами катились барашки морских волн.
Орлов поддержал свою спутницу за локоть.
-- Вы себя птицей представьте, страх сразу уйдет. Мне это помогает.
И Воробушкиной помогло. Вообразив, что её руки превратились в крылья и что в этих скалах -- её родное гнездо, Антонина Ивановна поувереннее посмотрела вниз: на пальмы, на фигурки людей, гулявших по променаду. Потом -- в даль, где море сливалось с небом.
-- Земля круглая, -- с волнением сообщила она, показав на слегка вогнутый по краям горизонт.
-- Да. Неожиданно как... -- растроганно подтвердил Орлов.
Хорошо двум птицам, большой и маленькой, вместе парить над прекрасным миром!
Вечером в уличном ресторанчике Воробушкина и Орлов хотели было поесть крабов, да постеснялись. Они не знали, как с этими крабами обращаться. Заказали курицу. Владелец ресторана поморщился, обмахнул себя меню.
-- Может, что-то другое?
-- Нет.
Он, недовольно пожав плечами, ушел на задний двор. Вскоре оттуда послышалось истошное кудахтанье, хлопанье крыльев. Всё быстро стихло и через полчаса на стол к расстроенным Орлову и Воробушкиной прибыл заказ...
В отель они смогли попасть только ночью -- не знали, что для входа на территорию надо использовать свои магнитные карты. Орали, пока другой русский постоялец не проснулся и не впустил их. Но всё равно, этот день показался Антонине Ивановне одним из самых счастливых в жизни. За что ей такой подарок на старости лет? Воробушкина целую бы жизнь на этом острове с Сашей провела.
"Посетите "Пещеру Максуса". Рекламка, которую Орлов подобрал на полу своей гостиничной комнаты, привёла их в соседний городок. Он оказался маленьким таким, полудеревенским, расположенным в двадцати минутах неспешной езды на автобусе.
Всё в том городе было старомодным. Дома были построены в одном и том же средиземноморском стиле, со ставнями и балконами. В полдень, когда все местные попрятались от жары, на опустевших улочках нетрудно было представить одетых по-старинному мужчин, а на красивых балконах -- синьор в длинных платьях и с веерами.
Даже вывески магазинов смотрелись здесь, как в ретрофильмах. И фасады частных домов -- металлические буквы с именами хозяев на жёлтом песчанике, двери с бронзовыми ручками, колокольчиками, ниши с иконами, лампадами, целые окна, превращённые в молитву с помощью фигурок святых и распечатанных псалмов -- наверняка выглядели так же сто, двести лет назад. О современном дне напоминали лишь узкие ворота гаражей на месте бывших конюшен.
Единственная достопримечательность городка, пещера, стала известной лет шестьдесят назад, когда местный житель по имени Максус рыл под своим домом колодец для воды. Хотя "рыл" -- неподходящее слово на этом каменистом острове: Максус и его помощники день за днём долбили тяжёлую породу -- три метра, пять, десять... Воды всё не было.
На глубине в тринадцать метров, отколов очередной пласт, они обнаружили гулкую пустоту. Мужчины осветили её своими шахтёрскими фонарями и увидели пещеру, полную известняковых сосулек, гребешков и прочих странных форм. Некоторые сосульки, свисавшие с потолка, были похожи на старинные люстры, некоторые -- на причудливые скульптуры. Попадались сосульки, стремившиеся навстречу друг к другу и сверху, и снизу. Это были сталактиты и сталагмиты. Те из них, что смогли соединиться после проведенных порознь тысячелетий, слились в единые колонны, став крепкими, как камень...
Орлов надавил на кнопку звонка у двери. О том, что сюда пускали туристов, говорили лишь маленькая табличка "Пещера Максуса" да выведенное от руки расписание экскурсий. А в остальном это был обычный дом с обычными признаками семейного быта: у входа валялся детский велосипед, из приоткрытого окна шёл густой запах домашней готовки и неслось бормотание телевизора. Теперь здесь жил внук Максуса. Он сам уже был в возрасте. Его такая же немолодая жена, сидя в коридоре в инвалидном кресле, приняла у посетителей деньги.
Хозяин только что с неохотой встал с дивана, на котором дремал -- об этом можно было догадаться по его взъерошенным волосам и узору от подушки на щеке. Зевая, внук Максуса включил свет внизу и повёл двух гостей по узкой спирали лестницы, которой, казалось, не будет конца. Всё глубже и глубже в прохладу подземелья.
Интересно, у скольких туристов головы начинают в такой момент кружиться и нехорошие предчувствия возникают: "Ведь никто на белом свете не знает, что я здесь. И у хозяина взгляд какой-то мутный. Сдалась мне эта пещера. И зачем я сюда пришел?".
Антонина Ивановна храбро переставляла свои коротенькие ноги в белоснежных носочках по крутым металлическим ступеням. Страх выдавала лишь её рука, которой она судорожно цеплялась за перила.
-- А воду ваш дед всё-таки обнаружил? -- спросил Орлов, стараясь отвлечься от тревожных мыслей.
-- Конечно, -- рассмеялся внук, сонливость уже сошла с него. -- Когда будете обратно подниматься, обратите внимание на водопроводную трубу.
Весь городок приходил посмотреть на только что обнаруженное Максусом чудо. Некоторые горожане даже принялись искать подобные пещеры на своей земле, но не нашлось такой второй. Вскоре начали приезжать любопытные из других мест, пещера сделалась знаменитой. Максус смекнул, что на сталактитах можно заработать. Он стал брать деньги за экскурсии и, чтобы под землю смог без труда попасть любой желающий, установил эту глубокую лестницу-штопор.
Соседи обзавидовались: вот повезло человеку -- нашёл доход для своей семьи на поколения вперёд. Но чему тут завидовать? Пещера держит потомков Максуса в плену. Могли бы уехать из городка, выбрать интересные профессии, покорить мир. Нет, сиди над семейными сталактитами, рассказывай туристам по несколько раз на дню одну и ту же окаменевшую историю.
-- Хотите, погадаю вам? -- предложил внук Максуса, когда они заканчивали обход подземелья. -- Здесь довольно необычное место и у вас есть шанс узнать скрытое... Ха! Шучу, конечно. Просто для развлечения -- выберите фигурку, которая вам что-то напоминает. Только долго не раздумывайте!
Антонина и Орлов поколебались, обводя взглядами полутёмный грот. Оскаленные лица, мутанты всех сортов, беременная африканка, обезьяна, висящая на ветке, фламинго с двумя головами -- много чего мерещится человеку в этих созданных природой фигурах. Их глаза дружно остановились на одном сталагмите. Позабыв про хозяина пещеры, Орлов живо повернулся к Воробушкиной.
-- Похожего зайца с одним ухом я раньше уже видел. Не помню, где... На подоконнике красивая фигурка стояла. Глазки, нос, коготки были золотом прорисованы.
-- Я тоже статуэтку помню. Тоже подоконник, а за окном снег идёт, -- сказала Воробушкина и неожиданно пошатнулась.
Антонине Ивановне потребовалось срочно к чему-то прислониться, потому что горячий ветер подул ей в лицо и какая-то сверкающая спираль закрутилась перед глазами. Воробушкина вдруг поняла, что они с Орловым любили друг друга в прежних жизнях. Часть этих жизней она всегда носила в себе и особенно тосковала по любимому, когда встречала чужих и жестоких к ней людей. Все годы без него она чувствовала, что в этом или другом мире есть родная душа, которая тоже ждёт встречи.
-- Саша, я вспомнила! -- возбуждённо заговорила она. -- Нет, не про зайца... Мы летели с тобой над Землей, как два семечка на ветру, смотрели на города, леса, озёра, водопады. Мы знали, что получим тела и будем расти и стареть в этом мире. Мы должны были родиться в один и тот же день, но ты пропал...
-- Антонина Ивановна, не могло такого быть. Это мы вчера над обрывом с вами стояли, птицами себя представляли, помните? Ещё про круглую Землю говорили. Вот и преобразовалось в памяти.
Но она, потрясённая только что сделанным открытием, не слушала.
-- Где ж ты все годы был, Сашенька? Я через такое дерьмо прошла без тебя...
Хозяин пещеры, конечно, ничего не понял, но догадался, что предложенная им игра зашла не туда. Обеспокоенно посмотрев на пожилую русскую -- похоже, туристке нехорошо, внук объявил, что можно подниматься обратно.
На одном из лестничных витков Антонина Ивановна споткнулась. Упав, она не захотела открывать глаза и забормотала невнятное. Неужели удар у неё случился? Мужчины с большим трудом вытащили Воробушкину наверх.
Она попала в больницу, там опять заговаривалась, просила позвонить дочери или отвезти её домой на такси -- позабыв, что находится в другой стране. Это не удар и не сумасшествие, сказали врачи Орлову. Это культурный шок. Ничего страшного. Пройдёт.
Но пока не проходило. Орлов сидел возле кровати своей подруги и развлекал её, как умел.
-- В природе существуют моли, которые восполняют потери жидкости, высасывая слёзы у спящих животных. Мадагаскарская моль пьёт ночью слёзы у птиц, а есть и другая моль. Так та вообще ворует слёзы у крокодилов и других крупных животных. Антонина Ивановна, представьте, моль крокодильи слезы пьёт!
Но его приятельница впервые не удивлялась и даже не улыбалась чудесам света, которые он так старательно коллекционировал для неё. Воробушкина сквозь слёзы смотрела на Орлова и думала, что целую вечность знает эти глаза и скрывающуюся за ними душу. В будущей жизни она сразу примет его в любом облике. И снова полюбит -- сына, внука или друга. А если очень повезёт -- мужа.
-- Саша... Этот заяц... Почему мы почти ничего не помним? Ведь там мог быть наш общий дом.
-- Да забудьте вы про зайца уже. Совпадение случилось. Не придавайте значения, -- он заботливо поправил одеяло, под которым лежала Воробушкина. -- И, кстати. Мой-то зайчик с одним ухом был, а другое у него было отбитое. И стоял он в кабинете директрисы в моём детском доме, кажется...
-- Нет, нет. Не может быть простого совпадения. Как же мы раньше не догадывались? Наклонись ко мне.
Она прижала беззащитную лысеющую голову Орлова к своей и горячо зашептала:
-- Саша, ты мне очень-очень дорог. Ну почему ж мы такие несчастные, повстречались поздно? Так всё неправильно. Я страшная, старуха, ты -- молодой ещё. Хотя судьба нас обоих поуродовала... Ты, наверное, и в той жизни читал мне свои шутки. А по ночам ласкал меня нежно. Так, как в этой жизни меня никто... А потом мы оба бросались в омут, и я тебе твои поцелуи возвращала... Вот так Господь нас сводит друг с другом, прижимает одного к другому, спасает одного посредством другого...
Она подняла вверх глаза и истово перекрестилась.
-- Боже, благодарю, что ты снова соединил нас! Без любви так одиноко, так холодно. Тем более, когда душа помнит родное.
Неловко смотреть на старого человека, который с молодой страстью говорит о любви. Орлов оказался совсем не готовым к такому повороту. Он осторожно, чтобы не обидеть сошедшую с ума Воробушкину, попытался высвободиться из её рук. Но женщина не отпускала.
-- Мы отвечаем друг за друга, Сашенька. В следующий раз, когда вместе полетим над Землёй, ты уж постарайся не опоздать, не откажись от меня.
Назавтра ей стало лучше. Она больше не бредила, всё время молчала. И в самолете почти не общалась с Орловым. Впервые за годы дружбы между ними повисла такая тягучая, неразрешимая неловкость.
В церкви батюшка сказал Антонине Ивановне, что вера в перерождение душ есть ересь. Стыдоба-то какая... А соседка-экскурсовод Лионелла Юрьевна, наоборот, увлечённо поддержала теорию реинкарнации.
-- У меня самой как-то случилось мощное дежавю в Петергофе. Представьте, я вспомнила себя дамой екатерининской эпохи! Это знание помогает мне сегодня ... в наше такое... когда всё летит в... -- Лионелла справилась с возникшим в горле комком и договорила своим обычным профессиональным голосом. -- В общем, наш мир -- большая спираль, где всё связано друг с другом и движется витками. Благодаря этому мы и встречаемся в новых жизнях.
Антонина Ивановна мало что поняла про спираль, она лишь вспомнила бесконечный штопор лестницы, по которой спускалась с Орловым в пещеру.
Лионелла взяла со стола морковку.
-- Не желаете вместе похрустеть? Холодильник пустой, только ножка Буша в морозилке... Я, кстати, заметила забавную вещь -- чем меньше калорий, тем громче процесс поедания, будь то чёрные сухарики или яблоко. А чем жирнее еда, тем тише засасывается. Рубленый бифштекс с картошечкой, кофе со сливками, трюфели... М-м-м... Вот сойду с ума и спущу всю пенсию на хороший обед.
-- Я сейчас вам дам почитать про реинкарнацию! -- вдруг спохватилась она.
Осторожно пройдя между стопками книг, соседка потянулась к книжной стенке.
-- Моуди... Это не то, это жизнь после жизни. Между прочим, тоже интересная... Вот, нашла!
Она протянула Воробушкиной тонкую книжицу.
-- Рассказ врача о разных и, главное, доказанных случаях. Люди вспоминают свои прежние дома, приезжают туда, узнают знакомые вещи и родственников из предыдущей жизни. Ещё родственные души довольно часто встречаются в своих новых воплощениях. Они, хотя и не помнят предыдущую жизнь, сразу чувствуют это.
-- И больше не расстаются? -- спросила Антонина Ивановна.
-- По-разному бывает, -- со вздохом ответила Лионелла. -- Ведь человек приходит в мир для испытаний. Да вы сами почитайте, потом обсудим.
Но Антонина Ивановна, уходя, оставила на диване предложенную Лионеллой книжку. Что-то многовато стало в её жизни экскурсоводов.
Воробушкина брела по рынку, когда из ларька с видеокассетами громко зазвучала эта песня. И мелодия, и исполнение были не во вкусе Антонины Ивановны. Она ускорила шаг, а песня догнала её, остановила, развернула обратно.
Там, очень далеко, я увижу нас. Но без меня. Так надо.
Там, очень далеко, я увижу нас. Но без тебя. Так надо...
Припев повторился будто для того, чтобы она запомнила его. Ведь она давно молила хоть о каком-то знаке.
Воробушкина вернулась к ларьку.
-- Песня называется "Так надо"?
-- Нет, "Девять ангелов", -- охотно ответил мальчишка-продавец. -- Певицу пока мало знают, альбом только что вышел. Трип-хоп, если чего... Вам для внуков?
Этот эпизод на рынке неожиданно вернул Воробушкиной равновесие. Так надо, и больше нет вопросов. Пока что весь груз любви придётся нести ей одной. На работе она подошла к Орлову и попросила прощения за то, что напугала его своими необычными разговорами. Вскоре Воробушкина уволилась, а через несколько месяцев серьёзно заболела.
Она вставала с больничной кровати только по вечерам, в часы посещений, и с надеждой смотрела в окно. К ней приходили Светлана, Лионелла Юрьевна, товарищи по мастерской. Приносили минералку, апельсины, подбадривали. Тепло проводив их, она снова ложилась и отворачивалась ото всех. Напротив её кровати висела раковина. "Кап-кап, так надо", -- капало из крана, и Воробушкина улыбалась.
Лечение ей назначили грамотное, больную можно было спасти. Но Антонине Ивановне становилось всё хуже. Тот, кого она тайно умоляла прийти, не появился.
Безропотность перед судьбой спасает от безумия, благодарность судьбе спасает душу. Мятежная Воробушкина умерла ночью, и наутро соседки по палате удивлялись умиротворённому лицу покойницы.
Когда до Орлова дошло известие о её смерти, он, конечно, расстроился, но не настолько, чтобы это нарушило привычный ход его мыслей. Он был молод, здоров, у него больше не находилось времени на Воробушкину. Его жизнь продолжилась, словно в ней никогда и не было этой неожиданно зачудившей женщины.
Орлов женился, развёлся, снова женился, постарел. Ему сейчас почти столько же лет, сколько было Антонине Ивановне во время их заграничного путешествия. Он больше не коллекционирует курьёзы -- всё равно посмеяться над ними не с кем. Другого по-настоящему близкого человека рядом так и не оказалось.
Орлов наконец созрел для понимания, что, действительно, родная душа была рядом с ним и ушла. И стала понятной её грусть: "Господи, ну почему всё так... неправильно!". Может, и вправду она знала то, что ему пока недоступно. Где-то ты летаешь сейчас, Воробушкина.
Наяву он ни за то бы не признал её в молодой стройной женщине, которая однажды приснилась ему. А в том сне у него не было сомнений, даже когда он увидел её со спины. Антонина стояла у окна и смотрела на ослепительную белизну за стеклом. Она повернулась к Орлову и со счастливой улыбкой сообщила, что не умерла. Проснувшись, он снова и снова вспоминал горячие слова о вечной любви, которые Воробушкина говорила много лет назад, и тёплые ласковые волны накатывали на его одинокое сердце.