Батяйкин Юрий Михайлович : другие произведения.

Ингенфорс

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Приключенческая повесть, непригодная для печати в современной россии по причине переселения Гослита в головы издательских идиотов.

  Моей самой любимой Марине Орбелян
  
  ИНГЕНФОРС
  
  С самого утра, едва Сыромятников выбрался на улицу, ему начали попадаться люди необычного роста. Подобное скопление гигантов, ничем, вроде бы, не связанных между собой, оказавшихся в одно утро в заурядном спальном районе, где проживал Сыромятников, наводило последнего на странную мысль, что всех их объединяет единственно он - Сыромятников, что посланы они с главной таинственной целью: привлечь его внимание к происходящему. Это был явный знак Провидения, а значит, следовало к чему-то приготовиться.
  Правда, когда Сыромятников вернулся домой, он чуть было не забыл про "бройлеров", как он язвительно окрестил великанов, но подошло время выгуливать пса и Сыромятников невольно насторожился: принадлежавший ему ротвейлер - трехлетка был любитель намять бока любому проходящему кобелю. Такая драка, с учетом характеров Рамзеса и Сыромятникова, могла закончиться чем угодно: гибелью собак, хозяев, тюрьмой... Собственно, Сыромятников сам с удовольствием съездил бы по морде любому прохожему, но сдерживался, а Рамзес - так звали его собаку, не сдерживался. Сыромятников, вообще-то, был против собачьих драк: его любимец позабыл однажды три передних резца в тупой башке отвратительного бойцового урода и повторений Сыромятникову не хотелось.
  Они медленно шли по залитой солнцем улице, когда им повстречался большой рыжий кобель. Сыромятников отпустил собаку, лишь когда тот почти скрылся из виду. Однако он не увидел, как рыжий разрыл задними лапами землю и в знак неуважения помочился на ближайшее дерево. Однако, этот вызывающий факт заметил Рамзес. Огромными скачками ротвейлер мгновенно покрыл внушительное расстояние, притормозил возле рыжего так, что от его когтей посыпались искры, как от точильного круга, ударом лапы сбил наглеца с ног и, когда Сыромятников подоспел, сидел на нем, как на лошади, не выпуская из усеченных зубов кряжистого кобелиного позвоночника. Извинившись перед хозяином рыжего, довольный и расстроенный одновременно, Сыромятников вел пса за ошейник и думал о том, что он явно видел возле дерущихся собак на асфальте два красных светящихся камня. Сыромятников не решился их поднимать и камни исчезли на глазах. Странно, - размышлял Сыромятников, очень странно".
  Так бы и окончился этот чудной день ничем, если бы уже вечером, застегивая в туалете брюки, Сыромятников не услышал в пении труб нечто похожее на длинные телефонные гудки. Они были настойчивыми - эти звуки, словно кто-то безуспешно до кого-то пытался дозвониться и Сыромятникову, вдруг, захотелось подурачиться. Он напустил на себя крайне серьезный вид и произнес: "Алло!". Гудки тотчас прервались, будто это действительно был телефон и приятный женский голос откуда-то оттуда же, из туалетного шкафа телефонным голосом спросил: "Алексей"? - "Да",- недоуменно ответил Сыромятников. - "С Вами говорит Ольга Павловна Зайончковская. Мне поручено передать Вам приглашение. Один чешский магнат, торговец пивом, некий Стан Свечина приглашает Вас посетить его дом в Москве в Кривоколенном переулке, 9. Завтра в 18 часов. Не опаздывайте. Адрес запомнили?" - "Запомнил", - неуверенно пробормотал Сыромятников. - "До свиданья", - произнес голос и растворился.
  Поговорив столь фантастическим образом со столь загадочной дамой, Сыромятников тщательно обыскал весь туалетный шкаф, чего искал, не нашел и спать лег, нимало озадаченный происшедшим.
  Весь следующий день Сыромятников почему-то чувствовал себя так, словно ему предстояла не идиотская встреча, а далекое магическое путешествие. Вечером он оказался в Кривоколенном. Одет он был превосходно, но на всякий случай удобно и по-спортивному. Привыкший никогда никуда не торопиться, Сыромятников медленно шел по засыпанному золотыми листьями троттуару, пока, наконец, не остановился возле указанного дома. Его удивлению не было границ: оказалось, что дом выселен, обнесен дощатым забором и, на первый взгляд, необитаем. Тем не менее Сыромятников поискал дыру и нашел, и протиснулся внутрь. Было удивительно тихо. Старинный, украшенный изразцами и кое-где сохранившимися витражами и позолотой, дом словно хранил какую-то тайну. Сыромятников нашел вход и поднялся по изуродованным ступеням. Наверное, не каждый отважился бы на описываемые действия, не то Сыромятников: мало того, что он рассчитывал найти-таки отремонтированный уголок, облюбованный пивным магнатом, но, на случай отсутствия такового, Сыромятников надеялся прибрать к рукам поразивший его редкой красотой витраж, на третьем, кажется, этаже. Перешагивая груды битых кирпичей и прочего строительного мусора, Сыромятников поднялся на второй этаж и с изумлением увидел, что лестница на третий отсутствует вообще, а к его удовольствию исчезла и лестница, спускавшаяся на первый. Сквозь узкие щели в заколоченных окнах с трудом пробивались редкие лучи света. Сыромятников огляделся и неожиданно заметил на потолке забитое досками квадратное отверстие. Он подошел поближе и вдруг квадрат осветился, наподобие телевизионного экрана. Сыромятников увидел смотревших прямо на него царственного облика пожилую даму и совсем юную девушку. Сыромятникову показалось, что его приглашают, он ухватился за что-то, подтянулся и, пройдя, словно сквозь светящуюся воду, оказался в большой, если не сказать огромной квартире. Не было и следа какого-либо ремонта, или разрушения. Сиял, натертый полотерами ореховый паркетный пол, старинная мебель составляла убранство залы, под потолком ослепительно сверкала люстра, поражавшая воображение множеством слегка потемневших серебряных цепей и цепочек.
  Очутившись в обществе незнакомых людей, Сыромятников почувствовал себя неловко и решил представиться. "Сыромятников",- каким-то незнакомым голосом произнес он и потупился. - "Не тушуйтесь, Сыромятников, - отвечала дама, - а что касается объяснений, то мы о Вас все знаем. Вот, отдохнуть с дороги, пожалуй, для Вас не лишнее. Тем более, что есть некоторая разница во времени. Римма, - обратилась она к девушке, - проводи нашего гостя в опочивальню".
   Сыромятников покорно позволил проводить себя в маленькую комнату, большую часть которой занимала кровать, над которой висел портрет красивой молодой женщины. Сыромятников хотел было спросить, где душ, но его вдруг стала одолевать дремота и он заснул, а когда проснулся, было уже утро.
   Стараясь ступать неслышно, Сыромятников самостоятельно отыскал ванную, где с удивлением увидел себя в зеркале молодого, и отправился на поиски хозяев.
  Они уже ждали его в столовой. Было около восьми. Сыромятников поздоровался, присел напротив окна и стал с аппетитом уплетать завтрак. Еда была знакомая, но с каким- то приятным специфическим привкусом. Он бросил взгляд в сторону окна и позволил себе спросить: "Скажите"...- "Меня величают Натальей Романовной",- ответила женщина. - "Наталья Романовна, - продолжал Сыромятников, - а что, какое теперь время года здесь"? - "Зима, улыбнулась женщина, - да Вы не переживайте, Алексей, - у нас зимы теплые. А необходимые вещи Ваши в комнате, смежной с той, в которой Вы спали".
  Действительно, Сыромятников обнаружил в квартире любимые и привычные для него вещи, но удивление решил пока отложить.
  Он накинул легкую куртку и вышел в коридор. " Надо хотя бы осмотреться, где я", - подумал он.
   Проводите Римму в школу, Сыромятников, - услышал он Наталию Романовну, а потом идите на работу, в редакцию... Ведь, Вы литератор?" - "Да", - неуверенно проронил Сыромятников, литератор..." - "Редакция недалеко от школы, она Вам покажет."
   С приятным металлическим щелчком открылся английский замок и Сыромятников вслед за Риммой спустился по зеленым ковровым дорожкам к лифту. Приветливый швейцар в ливрее распахнул перед ними дверь в просторную кабину с зеркалами, как в ресторане "Савой".
  Лифт мягко опустил их на первый этаж. Неслышно ступая, они подошли к выходу и оказались на улице. Сыромятников плелся сзади по чисто выметенным аллеям и все оглядывался, надеясь узнать хоть одну деталь, но совершенно напрасно.
  На улице девушка взяла его под руку.
  Итак, Сыромятников, - она улыбнулась,- оказались Вы в тридевятом царстве, тридесятом государстве. Этот мир, который перед Вами, создан детьми, точнее, детским воображением. Конечно, не все дети способны творить миры. Кроме того, без помощи сильной воли они рассыпаются. Но нашелся ангел, согласившийся ценой своего спасения удерживать этот мир. Посмотрите, здесь довольно привлекательно...
  Сыромятников и так был заворожен изумительно чистой незнакомой улицей, волновавшей, как может волновать нечто, увиденное во сне и встреченное наяву.
   Я помню этот сон, - сказал себе Сыромятников.
   Ну, а я пришла. Вам, Алексей, придется вернуться до красного здания на левой стороне улицы. Редакция там. Я зайду за Вами после уроков.
   Девушка впорхнула в широкие школьные двери и Сыромятников остался один. Прозвенел звонок. Сыромятников присел на скамейку. Нужно было все обдумать.
  В школьном дворе стало тихо. Сыромятников смотрел на игру разноцветных птиц, на кроличьи лапки веток, покрытых снегом, На рубиновые ягоды рябин, на серое, поблескивавшее инеем, здание школы, и никак не мог свести воедино две противоречивших одна другой мысли: с одной стороны он мог поклясться, что когда-то это уже видел, а с другой, понимал, что здесь он никогда не был и быть не мог.
  Его отчасти волновала, оставленная им, как Наполеоном, Москва, где его не сразу, но уже, должно быть, хватились, и придется объяснять, что Сыромятникову нисколько не было по душе.
  Так и не решив тревожащей теоремы, Сыромятников поднялся и по немноголюдной улице дошел до красного дома. Дом был построен в венецианском стиле; похожие дома он видел в Петербурге, однако какое-то незнакомое доселе тепло ощутил Сыромятников, поднимаясь по, слегка поскрипывавшей, лакированной деревянной лестнице.
  Оказалось, что его ждали. Отнеслись к нему, как к старому знакомому, похвалили его перо и предложили занять просторный кабинет, отделанный дорогими породами дерева и уставленный множеством книг. "У нас к Вам просьба: есть один текст, нам кажется, он нуждается в расшифровке."
  На этом Сыромятникова оставили одного. Он уселся в глубокое кресло, подвинулся поближе к камину и, вдруг, всем своим существом понял, что, странным образом, описывая своей жизнью элипсы и параболы, он, наподобие пули, выпущенной из уродливого ствола, вдруг, вопреки логике, увидел вплотную черную окружность мишени. Он подошел к окну и долго смотрел на редких прохожих, на подернутые серебристой вуалью зимние деревья, на дорожки, посыпанные красной кирпичной крошкой.
  Текст назывался "Старая рукопись". Автором значился Алексей Сыромятников. Алексей мог поклясться, что никогда этого не писал, но кто теперь мог поручиться за достоверность чего- либо вообще? Поэтому Сыромятников приблизил кресло поближе к камину и сосредоточился на тексте.
  Удивительная, завораживающая история поплыла перед его глазами. Он не заметил, как пролетело несколько часов.
  Наконец, Сыромятников все прочитал. Он присел к клавиатуре, быстро написал пояснения. Оказалось, ничего сложного. Тот, другой Сыромятников, был странным образом знаком ему, будто с детства жил где-то неподалеку.
  Но вот пробили огромные стенные часы и дверь отворилась. На пороге стояла стройная девушка в легком сером пальто.
   Ну, как успехи?"
  Да, вот...- отвечал Сыромятников, обводя глазами кабинет и, словно извиняясь.
  Полноте, Сыромятников, - улыбнулась Римма, - кабинет по праву Ваш... Открою Вам, Алексей, одну тайну, - продолжала она, - с того момента, как мы с Вами впервые встретились, Вы все время жили и здесь... только неосознанно, инкогнито, можно сказать, как бы во сне. Но пойдемте, я хочу показать Вам Вашу квартиру.
   Девушка открыла письменный стол, достала оттуда обычные ключи, отворила закамуфлированную под деревянную панель дверь и они оказались на винтовой лестнице. Поднявшись на один марш, они оказались перед обитой желтоватой кожей дверью. Поворот ключа и они оказались в квартире.
   Загорелся свет и Сыромятников увидел себя в такой удобной и уютной обстановке, что на миг даже оторопел.
  Удивляетесь, Сыромятников, - спросила Римма? Ну, конечно же, Вы не помните, а мы вместе все это выбирали...
   Сыромятников подошел к окну, отодвинул гардины. Его поразила огромная рама, разделенная, словно деревянным крестом, на четыре равные части, Римма выключила свет и перед глазами Сыромятникова поплыла далеко внизу зеленоватая, словно фосфором светящаяся улица, сквер и в сквере одиноко стоящий памятник, изображавший какого-то воина на большой темной лошади.
   Это Ваша редакционная квартира, Алексей, но у Вас есть еще одна.
  Я знаю,- вдруг сказал Сыромятников, - на шоссе в огромном длиннющем доме, где всего два подъезда, мой от города ближний, на первом этаже.
   Римма подняла удивленные глаза:
   К Вам возвращается память, Сыромятников?
   Нет, - отвечал Алексей, - но я там был точно и не во сне, вот, только, когда - не помню.
   Скрипнула половица и к Сыромятникову подошла невесть откуда взявшаяся пушистая, белая с рыжим, кошка. Даже в слабоосвещенной комнате можно было разглядеть, что она необыкновенно красива, обладает миндалевидными зелеными глазами, походкой балерины и изумительными пропорциями. Алексей погладил ее. И тут его второй раз остро кольнули воспоминания о Москве, жене и, собственно, о собаке.
   Не переживайте, Сыромятников, - услышал он голос Риммы, - в Москве время для Вас остановилось. Там все еще 18 часов 15 минут вчерашнего дня. Но беспокойство я Ваше понимаю. Ведь, Вы человек долга. Вы - самурай, Сыромятников. И хотя мне будет грустно без Вас, я готова Вас отпустить. Вы хотите вернуться?
  Собака меня волнует, - отвечал Алексей."
  Хорошо, -сказала Римма, пошли.
   Они спустились по лестнице и вышли на улицу.
  Был теплый московский осенний вечер. Время от времени налетал ветерок и подхватывал листву и кружил по, освещенному вечерними фонарями, асфальту. Редкие прохожие торопились попасть домой и спешили перейти улицу перед ожидавшими автомобилями. Да, все тот же Кривоколенный. Алексей оглянулся. Риммы нигде не было.
   Сыромятников вернулся домой. Ничего не изменилось. Жена по привычке спросила, где он был, Сыромятников поел, причем вкус еды показался ему противным, дождался полночи и пошел выгуливать пса.
   Оказалось, что его отсутствия никто не заметил. И время ни капельки не ушло, словно Алексей и не отсутствовал вовсе.
   Сыромятников медленно шел по аллее вслед за собакой и ему казалось, что временами он видит впереди, в зеленоватом фосфорном ореоле, освещенное окно с крестовиной и и даже разбирает черты лица человека, смотрящего на него. Алексею казалось, что он вот-вот узнает его, и узнал: это был он сам.
   Еще Сыромятников понял, что уже не сможет жить, как жил раньше. Не то, чтобы писательский кабинет и редакционная квартира поразили его, и не Римма даже, но какое-то потрясающе фантастическое ощущение безопасности, не испытанное им на земле ни на мгновение.
  И этот человек - Стан Свечина, - думал Алексей, - нужно будет обязательно с ним встретиться.
  Но наступило утро, а с ним и привычные заботы нахлынули, пусковой механизм больного зуба пришел в действие. Сыромятников решил все же сходить к врачу. Он как-то давно еще вырезал из газеты заметку: "Врач Индейкин вырастил зуб перуанцу".
  Авось, он и мне вырастит, - понадеялся Алексей, а для надежности решил прихватить с собой своего хорошего знакомого Дальневостокова.
   Врач долго и недовольно оценивал состояние зубов Сыромятникова.
  Вы что же, - проскрипел он, - всерьез полагаете, что здесь можно что-то сделать?
  Полагаю, - огрызнулся Сыромятников, что если бы это был твой зуб, ты бы так не говорил. Кроме этого, я слышал, что Вы умеете зубы выращивать...
  Это реклама, для привлечения клиентов, понятно? Как Вас там...
  И Сыромятников", - вежливо подсказал: Алексей.
  Все вырвать, - подвел итог докторишка, - и съемный... Только уже не ко мне. Следующий!
   Словно тень большой птицы скользнула в кабинет и уселась ногу на ногу в кресле.
  Фамилия? - не поднимая головы от писанины, - пробормотал стоматолог.
  Дальневостоков.
  Профессия?
  Вор. В законе...
  Индейкин вскинул глаза и оторопел от ужаса. Развалившись в кресле, дымя сигаретой прямо ему в лицо, перед ним сидел крупный мужчина с сильными руками и отсутствующим странным взглядом. Что-то было от зияющей космической вечности в этом, направленном в сторону, взоре: в нем пролетали кометы, болиды, планеты, звезды, но не было в нем ни капли жизни, отчего Индейкину показалось, что как только глаза их встретятся, он, Индейкин умрет, не сходя с этого места. Абрам Тимофеевич задрожал, из его подмышек градом покатился, смешанный с дениан авто шейпом, мерзкий холодный пот, и в мгновение ока весь он стал прилипшей одеждой похож на обоссанного кота.
   Пиши. Я, такой-то такой-то, в присутствии господина Дальневостокова, взял у писателя Сыромятникова на выращивание зубов аванс 5 тысяч долларов. Деньги будешь вносить Сыромятникову на счет. Каждый месяц пять штук. И вот еще что: у родственников, знакомых по зубу вырвешь и вставишь Сыромятникову. Скажешь, "для зубной крыши", понял?"
   Индейкин слушал, зажмурившись. Все же, когда голос стих и мало-помалу он решился разлепить, ставшие вдруг непослушными, веки, он не сразу, но осознал, что остался в кабинете один, что ему плохо, что под его ногами, невесть откуда взявшаяся, зловонная лужа.
   А в это самое время виновники случившегося с Индейкиным фиаско, весело смеясь, в кафе на углу Пречистенской улицы, выпили по 150, запили кофе с малиновыми пирожными и разошлись каждый по своим делам.
   Прошло два месяца. Как-то вечером Сыомятников собрался на службу. Следует пояснить, что он трудился на Ордынке сторожем на складе медикаментов. Собственно, охранять Сыромятников никогда никого и ничего не собирался. Склад служил ему убежищем, средством уединения и творчества. Покружив с собакой для моциона вокруг помещения, Сыромятников обычно запирался в маленькой теплой дежурке и до рассвета предавался сочинительству, после чего, довольный, засыпал на старом матрасе. Однако, в этот вечер к нему в гости напросился старый знакомый, греческий еврей и артист Геннадий Молоки, и теперь Сыромятникову приходилось встречать его возле Скорбященской церкви. Но вот, наконец, и он. Приятели поздоровались и зашагали узкими проулками и проходными дворами.
   А вот здесь меня укусила бешеная собачка по кличке "Бекеша", - кивнул в сторону Сыромятников, Кстати, вон, по-моему, она и идет...
  Фонари здесь, словно ландыши... Взгляните, Алеша, - какая кафедральная ночь...
  И действительно: вековые тополя, словно мехи консерваторского органа гудели в приближении порывов ветра. Тени носились, отбрасывая отблески на старинные кирпичные стены. И величественное здание строгого ампирного собора с ярко освещенным входом, безмолвное, окруженное безлюдным двором, казалось огромным космическим кораблем.
   Приятели прошли еще немного и остановились у калитки металлического забора. На заборе красовалась вывеска, набранная готическим шрифтом. " Птичный склад" - прочел по слогам Молоки.
  Вообще-то аптечный. Но если написать, как есть, он наркоманов отбоя не будет. А кому надо, и так поймут, - заметил Сыромятников.
  Твоя работа?
  А то чья же...
  Они вошли в калитку. Их встретила заждавшаяся озлобленная уборщица, и несколько раздраженный отлучкой хозяина, ротвейлер.
  Приятели остались одни. Сыромятников включил телевизор, чайник, достал рюмки и громко хлопнул в ладоши: "Тарелку Его Величества с окурками",- воскликнул он. По комнате поплыл ароматный синеватый дым.
  Был на премьере твоей пьесы, - рассказывал Молоки, - на том месте, где Буратино говорит: Бедный, добрый папа Карло, ты плачешь... Ты не знал в своей жизни радостей. Ты не знал в своей жизни радостей... весь зал сотрясается от ржанья...
  Погоди, мне еще достанется за эту шутку...
  Гляди-ка, Алексей, - приятель вдруг переключился на телевизор, - Леонтьева показывают.
  Мне он противен.
  И Зайцев тут же. Штаны-то какие пошил Леонтьеву. Конечно, знает его ж...во всех деталях...
  Ты выпьешь?
  Ну, могу...
  У меня есть...
  Сыромятников разлил полынный самогон по рюмкам.
  А теперь расскажи, что у тебя нового. Чайник, кажется, закипак. Кофе?
  Плесни. Я собираю неприличные слова.
  И много насобирал?
  Пока полторы тысячи.
  Скажи хоть одно.
  Куинджи, Засулич, Гваделупа, Амундсен, Сукарно, Песталлоцци...
  Ганновер, Куйбышев...
  Вот-вот. Сейчас все такое очень в ходу...
  Эх, Гена, ты бы лучше картину написал. К примеру: "Погром русских евреями".
  Ты смеешься. А мне очень нужны деньги. У моей "кобры" скоро день рожденья, - что подарить - голова раскалывается.
  Купи ей трусы " Неделька".
  Что за трусы?
  А помнишь, такое кольцо было? Каждый день нужно одевать еще одно. Также и трусы. Глядишь, в воскресенье на ж... уже семь штук... И еще вот этот огурец возьми. Скажешь: если хочет, пусть сделает его мужчиной...
  Слушай, а кому это памятник стоит во дворе?
  Лампочкину.
  Кому?
  Ну, тому, которому все до лампочки.
  Можно посмотреть?
  Идем.
  Собутыльники вышли в маленький дворик, сплошь заросший сиренью и отцветшими одуванами. Слева от флигеля стояло удивительное, напоминавшее огородное пугало, сооружение в виде одетого по летнему мужского торса, вместо головы которого торчала большая электрическая лампочка, отливавшая тусклым желтоватым светом. Сыромятников нажал на что-то и фигура озарилась.
  Откуда это здесь?
  Сделал форму, развел хороший цемент, провел электричество и вот...
  А. Лампочкин",- прочел Моисей. Это ты, что ли?
  Ну.
  Да, с тобой не соскучишься...
  Вот и начальство то же говорит. Хотели вначале уволить, но им не разрешили.
  Кто?
  Сам знаешь. Понимаешь, здесь я на виду, все просматривается, прослушивается. Нет, нельзя меня из такого места увольнять. Пойдем-ка выпьем еще.
   Приятели вернулись в особнячок. Там настойчиво надрывался телефон. Сыромятников взял трубку.
  Куприянова позовите!
  Из какой камеры?
  В трубке послышались гудки.
  Вот я думаю, - заговорил Моня, - мы с тобой такие люди, не как все. Можем отколоть, что угодно. Нас боится государство. Мы можем и президента застрелить.
  Это ты можешь. Я не могу.
  Почему?
  Потому, что это глупость.
  Тебе хорошо говорить, ты приобрел известность. Тебя приняли в Союз, как ты их называешь, "сранописов".
  Большое дело.
  Ну все равно. А я?
  А ты можешь уехать из этого зверинца.
  Я бы уехал, но я не люблю евреев.
   А я никого не люблю. Кстати, у меня есть кубинец супа. Хочешь, я заварю? Под водку хорошо, запивать...
  Нет, меня и так уже от бесплатной лапши тошнит.
  Если что не так с желудком, то врач у нас очень хороший.
  Какой врач?
  Профессор Мориартий. Вылезает вот из этого шкафа и ставит гостю мугексиновую клизмочку. Позвать?
  Не надо.
  Знаешь, Молоки, в чем твоя проблема? Ты тикаешь впереди часов. И еще ты любишь сладкие котлеты.
  Это правда.
  Пойду посмотрю, что делает собака.
  Пес лежал снаружи на коврике у входной дери. Чужих нет? - осведомился у пса Алексей.
  В ответ послышалось сдержанное рычание. Сыромятников вернулся в дежурку.
   Ну, что, Гена, - по домам? Ты извини, я новую повесть сочиняю.
   Мне тоже пора. На прощанье, скажи, с тобой в последнее время не случалось ничего необычного?
   Да нет. А к чему ты?
   Да, вот со мной все что-то странное происходит
  Снова зазвонил телефон.
   Это Обнинск?
  Ебнинск.
  Не принимай близко к сердцу, Гена. Тэйк ит изи.
   - Изи, изи, - везде одни "изи".
  Приятель ушел. Алексей позвал пса. Затем включил старинную зеленую лампу. Прилег на диван. И незаметно уснул. А Моисей ехал в метро, жалея потерянный вечер и обдумывая отчет служакам из ФСБ. Того, ради чего он приходил к Сыромятникову, выведать не удалось.
  Обычно после дежурства Сыромятников приходил домой и спал часов до трех дня. Но в этот раз не успел он сомкнуть глаз, как зазвонил телефон.
   С Вами желает говорить генерал Вашаблик - прогремело в трубке.
   Да хоть римский папа...пошел на ...
  С этими словами Сыромятников выключил аппарат, первернулся на другой бок и тотчас уснул. Вначале в его глазах переливались какие-то геометрические фигуры, по большей части, похожие на свернутых змей, спирали и треугольники. Потом Сыромятников начал проваливаться в какую-то пропасть, вслед за этим на него стали падать с неимоверной высоты огромные мягкие подушки, а затем Сыромятников увидел себя на вершине высоченного Алатау, на краю пропасти. Там, над пропастью кружили огромные хищные птицы с человеческими головами, голубыми глазами и белым опереньем. Они смотрели на Сыромятникова, взглядами приглашая его к ним. Алексей шагнул к обрыву и полетел, часто взмахивая руками, но руки не удержали его. Все же он не упал камнем, а медленно спланировал прямо в бирюзовую воду какого-то моря. Вода была прозрачная, сквозь нее было видно, как поднимаются пузырьки от песчаных холмиков прятавшихся под ними мидий и как на дне волнистой поверхности сверкало полуденное солнце. Не успел Сыромятников выйти на берег, как у воды появилась стайка юных девушек. Не замечая Сыромятникова они разделись и принялись резвиться в воде. Сыромятников понимал, что они его не видят и вовсю наслаждался зрелищем.
  Вот, что притягивает Вас к земле, Сыромятников" - услышал он чей-то голос и проснулся. Было ровно три часа пополудни.
  День оказался на редкость неудачным. Вашаблик таки дозвонился до Сыромятникова и "пригласил" Алексея на Лубянку. Можно было, конечно, еще раз послать его, устроить какую-нибудь гадостную провокацию, но лень было Сыромятникову, к тому же он понимал, что тот не отвяжется.
  По дороге ему пришли слова какой-то странной песенки. Кто-то, словно напевал и напевал в сыромятниковской голове:" Это леди Гленарван лезет жопой на диван"...
  В вагоне было, как всегда тесно и душно. Машинист, словно с похмелья, бубнил: "Следующующующуя станция..." Станции мелькали, как кинокадры. Рядом с Сыромятниковым сидела миловидная девушка. Она беспрерывно кашляла. Мужчина, сидевший с другой стороны, не выдержал, предложил:
   Девушка, у меня есть таблетки от кашля...
  А у меня есть менструация",- сквозь кашель зло ответила незнакомка.
  Но вот, наконец, и Лубянка. Сыромятникова никто не задерживал, не обыскивал, сразу провели к генералу.
  Сыромятников с ходу устроился в мягком кожаном кресле и слегка задремал.
  Вошел адъютант.
  - Вот что, Пердило, - душевно произнес генерал, - завари-ка нам чайку покрепче, с вином...
  Не Пердило, а Пердилло!
  Так - Сыромятников, подождав, пока посетитель отхлебнет из треснутой чашки, - сказал военный - давненько мы с Вами не виделись...
  Видя, что Сыромятников не отвечает, Вашаблик добавил:
   Был на Вашей постановке в Театре Инвалидов и решил возобновить знакомство. Вот Вы перемешали Дядю Ваню с Папой Карло, а зачем?
   Для бодрости, для храбрости.
   Ладно. А что Вы сделали со сказкой?
  А что?
  Во-первых само название чего стоит: "Сказка о рыбакее - рыбке". Что еще за рыбакея?
  Рыбка такая. Рыбакея.
  Нет, Вы послушайте, что она говорит!
  А что она говорит?
  А говорит она вот что: " Смилуйся, государыня - рыбка. Не дает старику мне покоя. Наша-то совсем развалилась..."
   Во-первых, это старик говорит.
   Старик-то, старик, а что он говорит!
   Вы сами только что сказали.
   Он чушь несет, несусветную чушь!
   А я тут причем?
  А Вы, стало быть, не причем? Хорошо.
  Возьмем Вашу серию.
  Пожалуйста.
  Первая: Дантес. Как я убил Пушкина.
  Вторая: Мартынов: Как я убил Лермонтова.
  Третья. Сталин. Как я убил Ленина.
  Четвертая. Сальери. Как я отравил Моцарта.
  Пятая. Гончарова. Как я ...
  Ну, что, хватит?
  Что тут такого-то? Народ любит такие книги, я и пишу.
  А что ж Вы все про пакости пишете?
  А жизнь вообще пакость.
  Ну, это, как сказать...Но продолжим. Вот цитата из Вашего эссе "Осы":
  " Осы по запаху нападают на кого хочешь. А потом говоришь: Буркино Фаса! И они фасуют шоколад в таблетках..."
  Ну, как?
   Мне нравится.
  Это еще не все. Вы издали книжечку. Автор Виконт де Бражелон "Всадник без головы". В ней Вы вывели образ чекиста, да еще спародировали его с романа "Над Тиссой". Обгадили человека, как никому не снилось.
  Неужели?
  Неужели! Чего стоит одна фраза: "Да, жаль хорошего человека", - подумал шофер Скибан и ударил Белограя чугунной гирей по голове..."
  Ну, ладно, чекистов Вы ненавидите, я понимаю, а простые-то люди что Вам сделали?
  Что сделали?
  Вот именно. Ваш опус "Тихая охота"?
   Ну, мой, что дальше?
  Позвольте привести выдержечку: " Когда в лесу мало всем известных грибов, таких, как белый, подосиновик - не расстраивайтесь. В лесу много других грибов, а не собирают их грибники потому, что считают их несъедобными. Многие из них пригодны в пищу только в молодом возрасте. Их нельзя сушить, не всегда можно солить, но зато всегда можно приготовить хорошее первое блюдо, жаркое, или соус. Это поганка бледная, рядовка мутовчатая, мухомор крапчатый, гриб сатанинский. Главное - это любить их и при еде не бояться."...
   Ну и что?
  А если люди отравятся, погибнут? Вы знаете, где это напечатано?
  В вестнике московского правительства. Но напечатано, как художественное произведение, я подчеркиваю, художественное.
  Да кто из них понимает, что это художественное?
  Ну, если там такие придурки, то им поганки в самый раз.
  Ну, Вы даете, Сыромятников. Впрочем, этим идиотам действительно так и надо. Тут я с Вами согласен. Но что Вы на это сочинение скажете?
  Гибель Орла. "Слесарь не существует сам по себе. Вечно наглый и пьяный, он не создает самостоятельной семантической единицы, а только входит в кран-буксу, наподобье прокладки, абсурдным лингвистическим парадоксом..."
  В процессе рассказа Вы унижаете гордую и необходимую городу профессию. Но Вам этого мало. Заканчивается Ваш рассказ поистине вагнеровским аккордом...
  Прям - таки, вагнеровским?
  А Вы послушайте: " Тем временем Ольга Павловна Зайончковская и ее сын разрезали сантехника Пирогова на куски и спустили в унитаз. Так слесарь Лазукин погиб своей сантехнической смертью."
  Здорово!
  Вам-то здорово, а зачем же марать профессию? И еще: все время речь идет о сантехнике Пирогове, причем тут слесарь Лазукин?
  Вы же сами сказали, что он не создает самостоятельной семантической единицы?
  Ну, ладно, а кто такая Ольга Павловна Зайончковская?
   Ну, вот, - подумал Алексей,- вот ты и попался. Вот, ради кого ты меня сюда притащил. Что ж, посмотрим.
   Какая Ольга Ивановна?
   Ольга Павловна.
   Художественный образ. Откуда пришел - не знаю.
   А Стана Свечину тоже не знаете?
   Слышу это имя впервые. Вы, собственно, для чего меня вызвали?
   Так, поговорить...
   Ну, мы поговорили, что дальше?
   Сотрудничать с нами не хотите?
   Всю жизнь мечтал...
   Мы Вам добра желаем, Сыромятников.
   О себе побеспокойтесь. Самое время...
   Все же придется Вам подумать...
   Вы хотите меня задержать?
   Ну, что Вы, как можно? Суточек на трое, разве что. Пердило!!
   Так точно!
  Проводи господина Сыромятникова, в камерку...
   И очутился Алексей Сыромятников в карцере лубянской тюрьмы. Было нестерпимо холодно. Он закрыл глаза и задремал, прислонившись к стене. Ему казалось, что он бежит по степи, а за ним гонится Вашаблик в коричневом костюме, губастый, злой. Алексею казалось, что он вот-вот нагонит его, как, вдруг, с неба пал на нечистого ангел с рубиновыми глазами, придавил так, что бес обессилел. Сыромятников бросился к ангелу, закричал: Ангел, ангел!, но тот скрылся за облаком.
  Сыромятников, на допрос! - услышал он и проснулся.
  Ну, как Сыромятников, - сказал генерал Вашаблик, - выспались?
  Пошел на хуй, - отчетливо произнес Сыромятников - пидор.
  Зря Вы ругаетесь, Сыромятников, ну погорячились, ведь мы же русские люди...
  Вы не русские люди.
  А кто же мы?
  Твари.
   Не любите Вы нас.
  Не люблю.
  Можно сказать, ненавидите.
  Презираю.
  А с чего бы?
  Начнем с того, что вы никакие не русские. Россия вообще - вымысел. И, если она где-нибудь существует, то, уж, никак не здесь. А то, что вы называете "Россией" - аномальное место на земле, плодящее каких, как вы. У нас во дворе когда-то были такие два брата Белевские - близнецы, малолетки. Ходили по двору, сопли зеленые свешиваются ожерельями до пупов, увидят у кого-нибудь что-то хорошее подойдут и гнусавят: "Мине на-да..."
   Узнаете себя?
   Да...
  Пизда.
  Значит, про Ольгу Павловну не расскажете?
  Не знаю, о ком Вы спрашиваете.
  Ну ладно, смотрите... Пока можете быть свободны. Подписочку о невыезде подпишите. Пердюк! Проводи!
  Вернувшись домой Сыромятников принял ванну, выпил кофий с вишневым ликером и развалился в кресле с телефоном. " А вот, уж, теперь, суки, я вам атушки сделаю".
  Мерина Веритьевна, здравствуйте, драгоценная - Сыромятников.
  Здравствуй, Алеша. Ну, что у тебя?
  Звоню предупредить. Вашей персоной интересуются.
  Кто?
  ФСБ. Вашаблик.
  Насколько интересуется?
  На трое суток карцера.
  Ладно, мой ласковый, мы с тобой свои люди, сочтемся. А сейчас прости меня, мне позвонить срочно нужно.
  Было тихо. Сыромятников лежал в кресле, мурлыкал и представлял, какого рода разговор происходит сейчас между Вашабликом и вице - премьером российского правительства.
  Вашаблик?
  Так точно.
  Ты что же, наглый козел, себе позволяешь, а? Ты знаешь, что я с тебя штаны могу спустить?
  Так точно.
  Еще пошевелишься - сдашь дела Пердуну своему.
  Слушаюсь.
  Говно.
  На телефонный звонок Сыромятников отвечать не стал. Переоделся и пошел гулять с псом.
  "У кого не было ротвейлера, тот никогда не сможет возненавидеть Россию так, как ненавижу ее я", - в очередной раз объяснял Сыромятников свою позицию невидимому собеседнику. В России омерзительный климат. Теплые дни можно пересчитать по пальцам. В остальные свищет "соловей-разбойник", сбивая с ног, срывая с головы шапку. Кругом лужи, грязь, липкая кладбищенская глина по щиколотку. Ямины, колдобины, словно после немецкой бомбежки. Битые бутылки, непролазный мусор и тухлые куски жратвы в таком количестве, что Христос мог бы накормить ими весь земной шар. Но самое удивительное - "люди". У каждого - стальная дверь. У каждого - дача. У каждого - машина. У каждого - мобильник. У каждого - две собаки. Мужчины - или слизняки, или жлобы. Женщины - хабалки и бляди. И когда наступает пора собираться на прогулку, "тебя" начинает тихо трясти. Потому, что - сранопога. Потому, что "парад - алле". Потому, что все кругом - чокнутые. Потому, что - жди собачьих драк и стычек с уродами и выходи из дому, как из окопа".
  С этими мыслями Сыромятников завернул с псом в необитаемый , на первый взгляд, школьный двор, как вдруг, словно из-под земли, вбежал белый питбуль и с прижатыми ушами, как на собачьих бегах, понесся прямо на них.
  Он было попытался вцепиться Рамзесу в горло, но промахнулся, да еще под задние лапы его кто-то подсек и через несколько секунд он позорно валялся на асфальте, а противник деловито его душил. Вслед за питбулем в палисадник вбежал его хозяин и бросился спасать положение. Пришлось вмешаться Сыромятникову. В результате чужие удалились помятые, с искривленными шеями и окровавленными физиономиями.
  "Волю бы нам, - говорил Сыромятников собаке по дороге домой, убили бы мы всех кобелей, и собачьих и человечьих."
  Сыромятников знал, что существуют какие-то " сатанинские" дни, в которые с людьми случаются всякие пакости. Одиннадцатое, девятнадцатое. и тринадцатое число. Но, по мнению Сыромятникова, в России все дни были сатанинские и каждое число - из только что названных. Поэтому, вернувшись домой, Сыромятников не расслабился, а, сам не зная чего, ждал, неодобрительно глядя в окно, и курил, облизывая прокушенную в порыве бешеной ненависти губу.
  Между тем пейзаж за окном постепенно смазался, сознание Алексея заволоклось белым туманом, и неожиданно он различил, что видит какие-то горы, подернутые, словно вуалью, сумеречной фиолетовой дымкой и среди этих гор себя: огромного, бесконечно печального и одинокого. Из странного состояния Сыромятникова вывел телефон. Звонил какой-то Пунбурцев. Сыромятников долго не мог понять, чего ему надо и поэтому просто послал его куда подальше. В ответ послышались жуткие угрозы и Сыромятникову, чтобы прервать собеседника, пришлось воспользоваться отборной матерной бранью.
  Окончив неприятный для него разговор, Сыромятников задумался. Жена была в институте и могла вернуться с минуты на минуту. Юная супруга Сыромятникова была его драгоценной собственностью, поэтому Алексей заволновался, боясь, как бы она не попалась на глаза возможным неприветливым визитерам. Проигрывая в голове предполагаемую ситуацию, Сыромятников вытащил из шкафа тяжелое помповое ружье двенадцатого калибра, тщательно его протер и зарядил разрывными аэродинамическими пулями. Он не спеша переоделся в рубашку со многими карманами, легкую американскую куртку, мягкие американские джинсы и удобные кроссовки. Прицепил на пояс большой охотничий нож с зазубринами для вспарывания животов и ложбинкой для стока крови, набил карманы патронами. Во внутренние карманы он положил толстую пачку смеси российских с американскими денег и документы. Снарядив себя таким образом, он вышел в тамбур, защищенный решетчатой дверью, снял ружье с предохранителя и стал ждать.
  Скоро открылась дверь лифта и из него вышли трое мужчин: один постарше и два помоложе. У того, что постарше, вид был более, если не нахальный, то важный; двое других представляли из себя обыкновенных российских "отморозков". Сыромятников отворил железную дверь и предстал перед непрошенными гостями этаким Ситкой Чарли, собравшимся на сафари.
  Не успевшие достать пистолеты, дегенераты задергались, на что Сыромятников хотел было пошутить, но его прервал дорого одетый господин.
  Закрой свинячье ебало и слушай", - сказал он Сыромятникову повелительно.
  Сыромятников улыбнулся.
  Ты узнал кое-то, что меня интересует. И ты мне это расскажешь.
  А хохо не хо-хо?" - мягко поинтересовался Сыромятников.
  Я не привык, чтобы придурки, вроде тебя со мной говорили в таком тоне. Я, ведь могу тебе и ушки обтрепать...
  А на головку себе, дяденька, ты не хочешь пописать? - осведомился Сыромятников.
  Грузный сделал было шаг, но прогремел выстрел и в миллиметре просвистевшая пуля, выворотившая огромный кусок бетонной стены за спиной хозяина жизни, заставила его остановиться.
  А теперь, послушай меня".- сказал, передергивая затвор, Сыромятников. Если я еще когда-нибудь, сраное мурло, о тебе услышу, я тебя убью вместе со всеми твоими родственниками и прислуживающими тебе недоносками. А сейчас настоятельно рекомендую проваливать отсюда.
  Угрюмо поглядывая на Алексея, незнакомцы вошли в лифт и ретировались. А Алексей запер дверь, вернулся в квартиру и услышал писк сотового телефона.
  Звонила жена. Она всегда звонила Сыромятникову по дороге из института. А Сыромятников, захватив пивную открывалку, но не для пива, а чтобы выковырять случайному ухажеру глаз, отправлялся ее встречать. Однако происшедшее меняло привычный план.
  Апполинария Феофилактовна? - спросил у трубки Сыромятников.
   Она самая.
  Вам просили передать из Олимпийского комитета, что выставка картин из музеев Бордо, Валонсьена и Парижа заканчивается 30 ноября.
  Большое спасибо. А Вы будете присутствовать на закрытии"?
   Боюсь, что нет.
  Ну, хорошо.
  Поговорив с женой, Сыромятников несколько успокоился. Теперь он знал, что через час она вылетит международным рейсом в город N к своему двоюрному брату - подполковнику милиции, овну, согласно зодиакального созвездия, человеку упрямому и бескомпромиссному.
  Теперь следовало подготовиться к ночной прогулке.
  До глубокой ночи Сыромятников обдумывал ситуацию. Ему было очевидно, что спокойной жизни отныне ему не будет. Но и никакого выхода, обычно изобретательный Сыромятников, для себя не видел. Мало того, ему давно был противен весь окружавший его мир, отвратительны и Бог и Дьявол и единственно, о чем мечтал Алексей - так это после смерти навсегда перестать существовать в каком-либо количестве и качестве. Но закончить свои дни Сыромятникову хотелось спокойно и тихо, что было возможно в Швейцарии, или, на худой конец, на отдаленных каких-нибудь необитаемых островах. А теперь обстоятельства не только не складывались в пользу данного выбора, но еще глубже затягивали его в российскую действительность, от которой он всеми силами стремился отделаться. Даже жена, к которой Алексей относился со снисхождением и любовью, иллюзий относительно безоблачной семейной жизни с Сыромятниковым не питала. А встреча с Риммой, которой Сыромятников, как ни старался, не мог осмыслить, была в его жизни, как казалось Алексею, вообще вне его отрицания всего. Он выбрал: "не быть". И теперь досадовал на неожиданную помеху. Однако, объективности ради, следует признаться: Римма ему нравилась. И это угнетало Сыромятникова и злило. Выход был - уйти, наконец, из жизни, которая надоела, но чувство долга по отношению ко всем, к кому был привязан Сыромятников, удерживало его. Кроме этого, покончить с собой - означало уступить окружающим говнюкам свое, пусть маленькое, но все же жизненное пространство, а этого Сыромятников допустить не хотел.
  Сыромятников кое-как скоротал время до трех часов ночи, оделся, и, позвав пса, отправился на прогулку. Выйдя из подъезда, Алексей внимательно осмотрелся. Ничего подозрительного он не заметил. Несмотря на позднее время и относительное безлюдье на улице, район жил напряженной ночной жизнью. Окна в домах по большей части были освещены, из них доносилась музыка, грязные ругательства и отголоски, то и дело возникавших между обитателями, скандалов.
  Вскоре им попались навстречу мужчина с кавказской овчаркой. Увидев Алексея, незнакомец взял приземистую собаку на короткий поводок, одновременно знаками показывая, что его собака не агрессивна. Они прошли сторонкой и Сыромятниковы приняли в сторону. "Это девочка", - обяснил Алексей псу, - девочка".
  Погуляв, Сыромятниковы возвращались той же дорогой, как вдруг, Рамзик почуял на обломанном дереве следы недавно встреченной "девочки". Он зарычал, задние лапы его стали выписывать немыслимые дуги, оставляя в земле глубокие, как для сева зерна, борозды, а преданные собачьи глаза посматривали на Сыромятникова укоризненно.
  Ну и что? Это мальчиковая девочка, - оправдывался Сыромятников. Ты пописай сверху и все будет в ажуре. Вот твари! Мальчиковая девочка...
  Зря Сыромятников отвлекся. На его шее внезапно повис кто-то тяжелый, за ноги кто-то потащил, по лицу кто-то ударил. "Ну, хреноплеты" - прохрипел Алексей. Ему удалось сбросить с себя одного и в образовавшийся просвет Сыромятников увидел, как бешено мечущегося Рамзика в накинутой на него сети, какие-то серые фигуры волокут к готовому сорваться с места, огромному джипу. "А вот теперь вам п....ц", - решил Алексей. Не взирая на сыплющиеся удары, Сыромятников поднялся. Джип рванулся, не успев подобрать одного из нападавших. И зря. Потому, что Сыромятников сбил его с ног и сам уселся на нем верхом. "Ты пробовал когда-нибудь серную кислоту"? - спросил он лупоглазого парня в милицейской форме. Тот задергался. Сыромятников полез было в карман. "Под счастливой звездой ты родился, ублюдок", - сквозь зубы процедил Сыромятников. "Ну, ничего, это не единственный наш деликатес, пошли!"
  Он накинул парню на шею удавку из валявшегося на земле поводка и поволок за собой. Дома он приковал милицейского отморозка с помощью мотоциклетной цепи и висячего замка к ванной. Нестерпимо болели ушибленные ребра и мешала сломанная зубная коронка во рту.
  Говорить молодой человек отказался и Алексею пришлось звонить по сотовому Дальневостокову.
  Это магазин? - спросил он, когда взяли трубку.
  Дальневостоков, узнавший голос Алексея, отвечал: Что нужно?
  Живых раков килограммов пять - шесть".
  Сейчас у нас нет. Что-нибудь еще?
  Да нет.
  Связь разъединилась. Однако уже через пол-часа Дальневостоков входил к Алексею с огромным шевелящимся пакетом подмышкой.
  По виду Сыромятникова он сразу догадался, что произошло что-то чрезвычайное.
  А где пиво? - спросил он.
  Охлаждается - отвечал Алексей, - в ванной. Только сначала я войду, а потом ты.
  Зажмурь глаза, дуралей - приказал он, открывая дверь в ванную.
  Дальневостоков посмотрел Алексею через плечо и увидел прикованного парня. Дальневостоков был хорош тем, что ему ничего не нужно было объяснять. Он слегка наклонился к узнику и поинтересовался:
  "Как настроение"?
  Парень замычал.
  Значит, как это бывает, ты знаешь...
  Твое мясо съедят членистоногие, вклинился Сыромятников, раскрывая и переворачивая огромный пакет, - скелет я подарю в школу, мундир отнесу в театр и ничего от тебя не останется. А если до утра тебя еще не сожрут, подброшу тебе, скуки ради, "мурашей", или пчелок.
  Умирать никому не хочется. Как правильно подмечено у Экклезиаста, "и псу живому лучше, нежели мертвому льву." Короче, "язык" рассказал все, что интересовало Сыромятникова.
  Сыромятников завязал пленному глаза и в мерседесе Дальневостокова он был вывезен в измайловский лесопарк и голый привязан там к стволу дуба. После этого Дальневостоков отвез Сыромятникова по указанному адресу.
  Ну, Александр, - сказал Сыромятников, - здесь мы с тобой прощаемся. Нельзя, чтобы тебя видела госпожа Пунбурцева.
  Если чего, - звони.
  Спасибо.
  Дальневостоков уехал. Сыромятников поднялся на третий этаж сталинского дома и позвонил в черную бронированную дверь.
  Кто там? - послышался старческий голос.
   Фаина Михайловна, это я - Стасик.
  Дверь медленно отворилась и на пороге возникла благообразная пожилая женщина в махровом халате и с пучком.
  А где Стасик? - удивилась она.
  Фрау Пунбурцева, - начал Сыромятников. Я к Вам от Вашего дорогого сыночка. Поверьте, дорога каждая секунда. Он вляпался в неприятную историю и Вашей жизни грозит смертельная опасность. Я отвезу Вас к нему. Там Вы будете, как у Христа за пазухой.
  А Стасик? - не унималась старушка.
  Стасик арестован.
  Сыромятников взглянул на часы.
  Вы едете?
  Ну я же должна одеться.
  Только самое необходимое, миледи.
  Пунбурцева отправилась одеваться.
  Телефон не работает - пожаловалась она Алексею.
  Как? - испугано удивился Сыромятников, самолично за пять минут до этого разговора оставивший весь элитный дом без связи.
  Они вышли на улицу, перешли на другую сторону.
  "Сейчас подъедет машина", - успокоил Пунбурцеву Алексей. И точно, подъехала частная, заказанная Алексеем заранее, машина и доверчивая пожилая женщина отправилась с Сыромятниковым в абсолютную неизвестность. Впрочем, доверчивость зачастую избавляет от рукоприкладства. Пунбурцевой к тому же понравились обходительность и приятные манеры раскованного Сыромятникова.
  Алексей оставил старушку в глухой деревушке у добродушнейших стариков, которым Пунбурцева, по достоинству оценившая сельский варенец с хлебом из русской печи, мгновенно пришлась по душе.
  Вернувшись домой, Сыромятников еще на лестнице услышал душераздирающие трели нескончаемого телефонного зуммера.
   Ты где, падла, шатаешься? - услышал он в телефоне.
   Вы про Вашу маму? Так она в надежном месте.
  Чего?
  Что слышал. Мать в обмен на собаку. Идет?
  Ты что мелешь, курва?
  Зря Вы кипятитесь, Пунбурцев. Лучше бы торопились исполнить сыновний долг. Кстати, мусор" ваш возвратился?
  Если то, что ты сказал, тварь, правда, ты часа не проживешь.
  Ставлю тысячу баксов против сотни на себя.
  Разговор прервался.
  Сыромятников взял из холодильника бутылку пива и спустился на улицу. Было уже совсем светло. Подъехал пресловутый джип, из которого буквально вывалился Пунбурцев. В дрожащих руках он держал пистолет Макарова. Из машины на Сыромятникова мрачно поглядывали еще четыре ствола. Пунбурцев хотел было схватить Алексея за ворот, но так сочно и быстро получил в челюсть, что оказался на земле, даже не успев сообразить, что случилось.
  Ладно, сука, после и за это ответишь - заговорил он, поднимаясь, - давай в машину!
   Ехали молча. На углу страстного и Сретенки Сыромятников попросил остановиться.
  Здесь? - грозно спросил Пунбурцев.
  А где же еще?
  Все вылезли из машины. Вслед за Алексеем подошли к дверям старинного, недавно отреставрированного здания. На фронтоне красовалась бронзовая вывеска:
   "КЛИНИКА ДОКТОРА СОКОЛОВА".
  Оттолкнув Алексея, кодло влетело в массивные двери и остобенело застыло. В огромном вестибюле, напоминавшем фойе Большого театра, в бронзовых канделябрах ярко пылали высокие восковые свечи. Противопожарную стену украшало монументальное полотно, изображавшее главаря германских нацистских преступников, а во всех проемах стояли в фашистском приветствии дюжие молодчики в черных мундирах с черно-красными свастиками на рукавах.
  Узрев уголовную "делегацию", накаченные нацистские головорезы, вмиг образовали коридор, по которому заставили идти честную процессию. Пунбурцева бесцеремонно все время кто-то подталкивал в спину, так что закамуфлированную дверь он углядел за миг до того, как его втолкнули внутрь.
  Он оказался вдвоем с каким-то человеком в безразмерном с точки зрения геометрии, зале, похожем на борцовский. Стены, пол и потолок помещения были сплошь обклеены гимнастическими матами. Не видно было, откуда струится свет. Посреди зала стоял коренастый мужчина, светловолосый и голубоглазый. На его губах блуждала чуть видимая улыбка. Что-то арийское сквозило во всем его облике. На мужчине был одет медицинский халат. Он не спеша подошел к Пунбурцеву, окинул его участливым взглядом и спросил:
  Ну, где у нас болит?
  Пунбурцев хотел было возразить доктору, что он здоров, но получил в солнечное сплетение удар такой силы и мощности, что сознание покинуло его, а когда вернулось, то с ним пришло ощущение едва ли не самого страшного кошмара жизни. Из центра пунбурцевского организма лучами во все стороны Поднебесной расходилась чудовищная, ни с чем не сравнимая боль. А загадочный эскулап поднял его на ноги, погладил по голове и спросил:
  Ну, что, маленький - болит еще где-нибудь?
  Домой Пунбурцев и Сыромятников возвращались порознь. Теперь у Пунбурцева, едва он переступил порог, послышался телефонный звонок.
  Ну, что, понял теперь, что ты говно? - докторским голосом спросила телефонная трубка.
   Пунбурцев устало, прямо в обуви, плюхнулся на кровать.
  Отвезите собаку обратно. И не хамите.
  Через час к Сыромятникову позвонили в дверь. На площадке стояла большая железная клетка, в которой, словно бенгальский тигр, злобно сверкал желтеющими клыками, выведенный из себя, ротвейлер.
  Вот, мы и дома, "сынок", - ласково произнес Сыромятников.
   Жена вернулась вечером. В почтовом ящике оказалось письмо. Писали из Академии Искусствоведения.
  Глубокоуважаемый г-н Сыромятников!
  
   Ваши статьи, опубликованные в журнале Апрель: "Двуличие рубенсовской камеристки" и Ганс Гольбейн Младший "Портрет Владимира Высоцкого" представляют несомненный интерес, как для специалистов, так и для рядовых поклонников западно-европейского искусства. Действительно, если мы предположим, что Рубенс создавал "Портрет камеристки" в качестве аллегории единства Добра и Зла, то, условно разделив лицо героини портрета, мы сможем, как Вы отметили, заметить дисгармонию прекрасной верхней и отталкивающей нижней его части. Что касается "Портрета Владимира Высоцкого", то мы также готовы согласиться с поразительным сходством покойного московского барда с "Портретом молодого человека" Ганса Гольбейна Младшего. К сожалению, Ваши "прозрения", безусловно заслуживающие самого пристального изучения, на данном этапе не являются предметом научных исследований и потому не могут рассматриваться в качестве научных открытий.
  С пожеланием дальнейших успехов
  Президент Академии Искусствоведения РАН
  Автандил Широконогов.
  Подарки делаешь придуркам? - заметила жена, прочитав письмо.
  Мне все равно - бросил Сыромятников. "Статьи опубликованы и ладно."
  А кто-то напишет диссертации.
  Что ж, прикажешь мне этим заняться? Мне тоже делали подарки. Михаил Булгаков, Осип Мандельштамм, Оскар Рабин, наконец. Может мне послать им последние три рубля?
  Я этого не говорю.
  Нет, ты говоришь. Из твоих слов выходит, что я должен всех иметь, подобно тому, как лев имеет свою волчицу. Если мы так станем жить, то снова опустимся на четвереньки, начнем разбивать друг другу головы и выпивать мозг.
   Все уже давно так и живут.
   Все для меня говно.
   И я?
   Сыромятников промолчал. Что толку спорить с женой? Алексей понимал, что жене плохо с ним, что, как муж, он ничего не может сделать для этой прелестной молодой женщины. Сыромятников подошел и поцеловал жену в щеку.
  Она не отреагировала.
   Весь вечер Сыромятников ходил злой, выгулял пса раньше и лег спать.
   Проснулся Сыромятников неожиданно среди ночи. Болела голова, в комнате было душно. Предметы обстановки были неясно различимы, но постепенно глаза Сыромятникова привыкли и он стал различать, что окружающий интерьер становится все более похож на мизансцену рублевской "Троицы". Только стулья, три штуки, были пусты. Зато несколько поодаль от них стояли два силуэта - в белом и в черном. Прислушавшись, Сыромятников различил слова. Говорил демон:
   От Сыромятникова давно нет и не будет никакого толку. Мы приняли решение его забрать к нам.
   А мы приняли решение дать ему еще двадцать лет, - отвечал ангел.
  И тут Сыромятникова "прорвало:
   Да вы что, говнюки, о себе возомнили? - прорычал он. Вы, что, думаете, я на вас равняюсь, что ли? Да я срал на ваших господ с самой высокой горы! Тоже мне, боги, дьяволы. Иерархия идиотов над идиотами! Есть только один Бог - Заратустра, если хотите. А вы - никто! Пастыри скотов! Воспитывайте своих туземцев, а от меня отвалите. Не то я вам так насолю, будете меня помнить.
  Миссионеры опешили.Не ожидали они подобного приема от простого смертного Сыромятникова. Физиономии их стали багроветь, и в отдалении послышались приближающиеся раскаты грома.
   А не смазать ли мне, пока еще есть такая возможность, по разику этим симпатичным посланникам?, - подумал Алексей.
  Он было сделал шаг, едва уловимо замахнулся. Очень интересно узнать, падают ли посланцы Сатаны и Господа также, как российские недоумки, но в этот момент Сыромятникова что из силы дернули из темноты за другую руку и он вылетел из иконы, озираясь по сторонам. Он стоял посреди комнаты, в трико и в майке, поеживаясь от ночной прохлады. Слева на широкой постели безмятежно спала жена. Рядом с ней, воспользовавшись отсутствием Сыромятникова, устроился Песич. Все казалось будничным и, по обыкновению, бессмысленным.
   Сыромятников еще долго не мог заснуть, ожидая еще чего-нибудь похлеще, но потом сообразил, что много чудес не бывает и понемногу забылся долгим тревожным сном.
   Весь следующий день Сыромятников отдыхал. Вечером он, вдруг, вспомнил, что все время забывает съездить в универмаг и решился, наконец, исправить эту оплошность.
   Он вышел на станции Новокузнецкая и по Ордынке отправился на "Даниловку". Сыромятников любил Ордынку. Да и Пятницкую любил Сыромятников, и улицу Островского. На Ордынке стоял единственный в Москве храм без луковок, без маковок - строгий ампир. Там, внутри, Сыромятникову непременно становилось хорошо. Воздух ли в храме, всегда золотистый и теплый, малочисленность ли прихожан, присутствие ли самого Бога - но только из храма Сыромятников выходил на несколько минут примиренный с ненавистным ему миром. Сыромятникову эти краткие мгновения казались вечностью. Парадоксальное отношение Сыромятникова к Богу, конечно, было до неоторой степени странным. Но вспомним, что неподалеку от храма находился уже известный нам "Птичный склад" со знаменитым памятником "Лампочкину". Лекарства размещались в старинном доме, принадлежавшем великому драматургу Островскому. Здесь в полночь мерещились Сыромятникову гости из прошлого века и золотая пыль, кружившаяся в воздухе, делала предметы видимыми в темноте. Здесь несколько вечеров в неделю Сыромятников гулял с псом по пустеющим улочкам и ему почти всегда казалось, что эти закоулки - единственное место в Москве, где может произойти что-то такое, что изменит всю его, Сыромятниковскую, судьбу.
   Сыромятников медленно прошел до конца улицы. Поднимался ветер. Он порывисто раскачивал фонари, отбрасывавшие на мостовые пляшущий свет. По асфальту вслед за торопливыми прохожими, переходившими улицу, кружась, неслись осенние листья.
   Опоздал, я, наверное - подумал Сыромятников. И, вдруг, впереди Сыромятников заметил знакомое серое пальто. Девушка, издали удивительно похожая на Римму, очень спешила. Сыромятников увидел, как она перешла улицу и скрылась за дверями Универмага. Почти не сомневаясь в ошибке, Сыромятников бегом миновал перекресток. Он потянул на себя массивную дверь и увидел ее.
  Привет - обрадовался Сыромятников.
  Привет - услышал Алескей в ответ. Мне хотелось тебя увидеть, но на улице для меня не самое безопасное место.
  Мы можем здесь погулять.
  Здесь можно, наверное.
  Они поднялись по деревянным ступеням и медленно пошли по длинному коридору Универмага. Универмаг закрывался. Последние посетители торопились закончить покупки. Пожилые уборщицы в синих халатах начинали протирать старинный паркетный пол. Яркость света в залах уменьшилась, от этого он стал мягче, ему стал присущ едва уловимый голубоватый оттенок.
   Римма держала Сыромятникова под руку. Они ступали по скрипучим, натертым, красноватым половицам. Сыромятникову нравились этот свет, эта музыка, которых он раньше не замечал и то, что происходило сейчас исключительно с ним, тоже нравилось Сыромятникову. Но прозвенел звонок и голос из потрепанного динамика попросил запоздалых посетителей удалиться. Сыромятников с Риммой спустились по лестнице запасного выхода, куда стремился народ и остановились у двери.
  Ну, пока?
   До встречи- отвечал Сыромятников.
   Сыромятников хотел было спросить, не Римма ли помогла ему избегнуть гнева Небесного, но рука его вдруг ощутила пустоту и Сыромятников увидел, что рядом никого нет, словно все ему померещилось.
   Вернувшись домой, Сыромятников наконец рассказал жене обо всех своих приключениях.
  И зачем ты мне все это сообщаешь - удивилась жена.
   Могу не сообщать.
  Вот и сделай отдолжение.
  С некоторых пор у супругов Сыромятниковых сложились странные отношения. Не то, чтобы они друг друга не любили, но от постоянных разногласий чувства спрятались куда-то в глубину, а снаружи царили абсолютная независимость друг от друга и видимое равнодушие.
   Ну, и ладно, - подумал Сыромятников.
  Весь вечер Сыромятников проходил хмурый, неразговорчивый и, как лег спать, отвернулся от жены и накрылся с головой одеялом.
   Ему приснилось, что он летит. Летит как-то странно, сидя в воздухе. Под ним, окутанная голубоватым туманом, проносилась река с отлогими берегами, поросшая деревьями и кустарником. Ни малейших признаков человеческого жилья не увидел Сыромятниов с высоты. Рядом с ним проплывали облака, как бывает, когда летишь в самолете. Солнце, цвета червонного золота, горело совсем близко. Но самое интересное было то, что неподалеку от него весьма буднично летели по своим делам какие-то незнакомые люди. От удивления Сыромятников открыл глаза. Перед ним была знакомая стена с электрическими часами и недавно купленным телевизором.
   Странный, однако сон - подумал Сыромятников. Он повернулся на другой бок, чтобы попытаться заснуть снова, но, едва он закрыл глаза, как снова почувствовал, что летит над той же рекой. И всякий раз, опуская веки, видел Сыромятников себя летящим над весенней изумрудной долиной с широкой змеистой рекой.
   Сыромятников вышел на кухню, присел у окна, покурил.
   Что ж, как видно, придется долететь. Это даже интересно.
   По мере того, как продолжался полет, пейзаж начал меняться. Исчезли странные спутники Сыромятникова, река тоже куда-то скрылась и показалось строение, похожее на человеческое жилье. Сыромятников начал снижаться. Замедлив скорость, он опустился на землю и оказался во внутреннем дворике. Перед ним была дверь. Где-то за ней раздавались негромкие голоса. Сыромятников попытался открыть ее, но тщетно: она была забрана толстой металлической сеткой.
   Приехали - пришло в голову Сыромятникову. Ему захотелось обратно в свою квартиру, в теплую постель с пуховой подушкой. Он открыл глаза и увидел себя в сквере напротив школы.
   Да, Сыромятникову было чему удивляться. Кругом благоухала весна. Диковинные птицы, среди которых начисто отсутствовали воробьи, голуби и вороны, щебетали на покрытых цветами ветках. На ровных, посыпанных кирпичной крошкой дорожках, было невозможно увидеть битые пивные бутылки, остатки недоеденной снеди и прочий мусор. Неподалеку на скамейке сидели люди. Странно: они не сквернословили, не распивали спиртные напитки и не мочились в близлежащих кустах.
   Прозвенел звонок. Вскоре из дверей школы в окружении подружек вышла Римма. Сыромятников пошел им навстречу. При виде Алексея девушки поначалу смутились. Но уже через несколько минут они весело шли рядом с ним по дороге, как будто были знакомы давным давно.
   Снезапно Сыромятников вспомнил, что, когда засыпал, был в трусах только и испуганно посмотрел на свои ноги. Но на Сыромятникове были его любимые белые, фирмы Ли, джинсы, кроссовки, и все остальное также соответствовало спортивному стилю.
   Так они дошли до перекрестка.
   Здесь мы, Сыромятников, расстаемся, - сказала Римма. Надо же Вам и одному побыть. Приходите сюда в шесть. Денег Вам не нужно, у нас ими не пользуются, так что просто берите, что Вам надо. До встречи.
   И Сыромятников остался один. Поскольку он все равно не знал, в какой стороне находится юг, а в какой север, да и есть ли они здесь, он решил во всем положиться на Провидение. Он медленно шел по незнакомой улице, застроенной редкими домами с палисадниками, с витиевато устроенными заборами и калитками, удивляясь, что на него никто не таращит неприветливые глаза, не толкает, не провоцирует на скандал. Наконец показалось здание, отличавшееся от остальных и Сыромятников подошел поближе. Это было пространство, похожее на один из старинных петербургских пригородных вокзалов и Сыромятников решил подождать поезда. И действительно, не прошло и четверти часа, как подошел странный, словно сотканный из света и тени, похожий на голограмму, состав. К удивлению Сыромятникова, редкие пассажиры, не матерясь и не взваливая на спины сундуки и котомки, спокойно вошли в двери. Сыромятников последовал за ними. Внутри было просторно, аккуратно и чисто. Движение поезда напомнило Сыромятникову скольжение скоростного лифта, с той, однако, разницей, что не захватывало дух и не сосало под ложечкой. Сыромятников по привычке закрыл глаза и оказался в своей московской квартире. Прямо перед ним в кресле перед зеркалом, расчесывая волосы, сидела жена. Сыромятников протянул руку и провел по ее волосам. Она вздрогнула.
  Ты что, дурак? - неизвестно к кому обращаясь, сказала она.
  Сыромятников решил более не шутить. Пассажиров осталось совсем мало и на ближайшей станции Сыромятников решил сойти. Он не торопясь спустился с платформы и от нечего делать пошел по шоссе к огромному, вытянутому вдоль него, дому. Ноги привели его в безлюдный двор к одному из двух, расположенных по краям, подъездов. Сыромятников отчетливо вспомнил, что когда-то уже входил сюда и по его телу прошла мощная, как от горячего укола, волна.
   Сыромятников вдруг почувствовал, что его мозг стал текучим и мягким. Это было приятно и напомнило Сыромятникову мгновенье, предшествующее моменту засыпания. Только на этот раз Сыромятников не заснул, а, казалось, напротив, пробудился от долгого тяжелого сна. Сознание его быстро расширялось, захватывая все больше пространства, смысла, событий. Что-то несильно ударило его в спину и из его груди прямо посередине вырвалась широкая прозрачная струя воды. Сыромятников чувствовал, как она течет сквозь него, как вместе с нею уходит из тела прежняя, полная боли и недоразумений, жизнь, как одновременно рождается новый, незнакомый никому, Сыромятников.
  Когда состояние происходящего волшебства рассеялось, Сыромятников отворил массивную дубовую дверь, поднялся на несколько ступеней, отпер дверь слева и оказался "у себя дома".
  Теперь в Сыромятникове оказалось Сыромятниковых двое, и каждый с интересом наблюдал за другим.
  Жизнь в этом мире с точки зрения быта не особенно отличалась от московской. Но было нечто, что в корне все меняло: отсутствие напряжения сумасшедшего московского дома, где от каждого гражданина следовало ожидать непредсказуемых агрессивных действий, отчего хотелось стрелять в голову всякого проходящего, стрелять остервенело, пока на месте мерзкого рыла и головы не останется одна кочерыжка, как от капусты.
  Что порадовало Сыромятникова , так это простор четырех комнат, старинная мебель, наподобие российской эпохи серебряного века, зеркала, и некий цивилизованный уют, отличающий настоящее жилье от мнимого. Сыромятников развалился на диване, сравнивая два мира, две жизни, двух Сыромятниковых. Будто золотые весы качались в его мозгу, наклоняясь то в одну сторону, то в другую.
  Сыромятников не любил альтернатив. Проблема выбора с детства была для него ненавистна. Он, скорее всего, выбрал бы карьеру военного, если бы не был убежден, что армия состоит из идиотов, патологических убийц и насильников. Теперь, вовлеченный неизвестными силами в двойственную ситуацию, Сыромятников, всегда следовавший однажды выбранной дороге, ощущал себя забредшим не на свою территорию. Он не принимал мир, в котором жил до сих пор, но привык к нему, и старался оставаться самим собой при всех обстоятельствах. Для этого у него имелись принципы. Любовь и верность жене относились к одному из таких принципов. Римма была ему другом, как оказалось, давним, но другом тайным, и это Сыромятникова беспокоило. Конечно, то, что происходило с ним теперь можно было считать галлюцинацией, чудом, которых, как бы, не существует, но Сыромятников все равно чувствовал себя неуверенно.Правильнее было бы закончить это необычное приключение, на что он решиться не мог; кроме того, неясно было, зависело это от него, или уже нет.
   Послышался мягкий телефонный звонок, и Сыромятников огляделся в поисках телефона. Телефона нет - засмеялся в комнате голос Риммы - как и поезда, на котором Вы ехали. Это имитация, специально для Вас, Алеша..
  Сыромятников вздрогнул. Впервые так его назвала Римма - девочка, из-за которой в Москве или его уже убили бы, или он убил. Ибо красоты она была настолько неописуемой, что сравнить ее было не с кем и не с чем.
  Так ты - впервые и Сыромятников решился ее так назвать - ты меня сейчас видишь?
  Конечно.
  А я тоже так могу?
  Если захочешь.
  И Сыромятников, вдруг, увидел Римму в ее позолоченном с цветными витражами, доме в гостиной на диване. Ее мама что-то вышивала перед окном.
  Мы с девочками решили пригласить тебя в кино.
  Хорошо. А как я доберусь?
  Также как меня увидел.
  Алексей зажмурился, а когда открыл глаза, увидел себя рядом с Риммой.
  Здорово. А что будет в кино?
  Что захочешь. Или можешь смотреть, что и я. Ели захочешь, я буду смотреть то, что ты.
  Мне нравятся фильмы с Роберто Бениньи.
  Ну, значит, смотрим Бениньи.
  А другие?
  Другие могут смотреть своё, или что смотрит любой.
  А зачем тогда ходить в кинотеатр?
  Для общения. Телевизоров здесь нет, да их никто бы и смотреть не стал. А кино - это нечто другое.
  Скажи, а слова - тоже имитация?
  Да. Кому как удобнее. Кто предпочитает слышать слова, а кто-то может и без них.
  Тут Сыромятников почувствовал, что ему сказали что-то нежное, ему показалось, что его окутывает теплая ласковая волна.
  Пошли?
  Они снова спустились в роскошном лифте, и швейцар приветливо отворил перед ними двери. Они шли по вечерней улице, Римма держала Алексея под руку, и Сыромятников чувствовал, что выиграл в самую невыигрываемую рулетку.
  А улица тоже воображаемая?
  Конечно.
  Стало быть, здесь все воображаемое?
  Ты хочешь спросить, воображаемые ли мы с тобой?
  Сыромятников отвел глаза.
  В какой-то мере везде все воображаемое. Но мы с тобой настоящие. И все люди здесь такие. Здесь живут те, кто не принял общество, в которое ты возвращаешься. Или, кого, как тебя, кто-то хотел иметь рядом.
  И ты..
  Да. Я однажды давно гуляла здесь по лесу. Я шла по асфальтовой дорожке, а ты каким-то обазом попал во сне в наш мир. И я, не отдавая себе отчета, захотела, чтобы ты остался здесь. Я попросила, чтобы ты меня проводил, и мы шли вместе, пока посреди леса не появился вход в метро. Мы попрощались, и я вошла в вестибюль. А ты удивился и проснулся. Но с той минуты. Как мы встретились, ты стал жить и здесь, и дружить со мной. Но одного моего желания было мало, и мне пришлось уговаривать маму и даже Стана Свечину. Только ты обо всем этом не знал, иногда тебе снились странные сны, но ты их забывал. Ты привязан к тому миру, Алеша. Но пришел день, когда ты настолько изменился, что мне позволили тебя пригласить. Ты, ведь понял, что дверь открывается только отсюда.
  Да - отвечал Сыромятников. Но где же я тот, который жил здесь?
  Ты он и есть, только там ты этого не сознавал..
  На углу их ждали три прелестные девушки. Ну в кино?
  Они тотчас оказались в кинотеатре под открытым небом, нашли места. Сыромятников сидел рядом с Риммой. Начался фильм. Но это не был фильм Тигр и снег с Роберто Бениньи, а фильм Serendipity с Джоном Кьюзаком и Кейт Бекинсейл.
  А почему - хотел спросить Сыромятников?
  Этот фильм ты любишь больше. Хочешь сменить?
  Нет. Я действительно люблю его.
  В это мгновенье Сыромятников почувствовал, что становится легким, как ветерок. Он, вдруг, оторвался от скамейки и поплыл в теплом вечернем воздухе, слегка касаясь верхушек сосен, глядя сверху на Римму и на себя. У него закружилась голова, и в следующий миг он увидел себя у подъезда своего московского дома. Он поднялся в квартиру.
  Тебе звонили от Патриарха - с любопытством сказала жена.
  Я в монастырь собираюсь.
  А..
  Сыромятников надел на Рамзика гвоздистый ошейник, прицепил поводок, и они отправились колошматить нахальных уродов. Рамзес у дверей потянулся, за что Алексей его тотчас же похвалил.
  Молодец! Всегда надо делать потяги. Представь: на улице к тебе подошел наглый кобель. А ты уже сделал потяги. Взял и убил его. И ничего нигде не потянул, не вывихнул. Вот как важно делать потяги. У лифта Сыромятников перекрестил пса со словами: Крест - защита ото всего. Потом перекрестился сам. Они вышли на улицу.
   Прогулка прошла, как обычно: отдубасили парочку напавших чаушесок, как они называли чау-чау, дали в морду сердитому хозяину, вернулись домой.
   И в это время зазвонил телефон. Вам надлежит явиться к Патриарху Кириллу.
  Я к Патриархам в гости не хожу.
  Тогда он сам к вам приедет.
  Если ему делать нечего - пусть.
  Через час в дверь постучали. На пороге возник сам Руспатриарх Кира в блокитном наряде. Он бесцеремонно прошел в гостиную, окрестился на все углы, обрызгал водой стены Сыромятнинского вертепа, и, засунув под мантию с десяток церковных книжек стал похож на пуленепробиваемый жилет. Проделав сии манипуляции, Святейшество развалился в компьютерном кресле, протянув Сыромятникову руку для целования, которую, подержав на весу минут пять, скорбно положил на колено.
   Ну, исповедывайся сынку - важно, наподобие самца гаги - возвестил он.
  О чем, Вашсвятейшство?
  - О том, как попал в лапы Диавола.
  Когда?
  А, когда тебе позвонила Ольга Павловна Зайончковская и ты пошел в анафемный дом на Кривоколенном. Вот с этого моменту и давай.
  А Вы в ФСБ служите?
  В ФСБ, сынок. У нас вся страна ФСБ.
  Я бы сказал Освенцим.
  ФСБ, Освенцим, какая разница?
  А Писание как же? Ведь сказано же: Кто соблазнит сынов сих, тому лучше мельничные жернова на шею повесить. А я у Вас только крест вижу. Но по весу, наверное, почти одно и то же.
  Не одним же писанием жив человек.
  А также Мерседесом, дачей в Мневниках, дворцами в Крыму, в Адриатике, счетами в Цвейцбанках..
  Ты, Лексей, православный? То есть я хотел спросить: верующий?
  Верующий, но особо.
  Вот я хотел бы узнать: Бог ортодоксален, или диалектичен?
  Ты почем спрашивашь?
  А потом, что ничто не по воле Божьей не могет быть. Ни древа с яблоками познанья, ни змия, ни Денницы, ни искушенья Марии.
  Не искушенья, а благодати. Благовещеня..
  А Господь не мог избрать накую-нибудь непорочную помоложе?
  Это Вы, Сыромятников, молоденьких любите, а Господь выбрал, которая святее.
  А Иосиф? Он и так, бедняга, весь забондарился, а без женщины ему каково стало? Ни супу сварить, ни постирать, не говоря уже о..
  Дык, Бог ему благодать дал взамен. Сказано: Возлюби Бога и Бог возлюбит тя. Тя-то Господь возлюбил?
  Как же. Что ни день, науськивает своего пса.
  А это потому, что не предан ты господу всем своим существом.
  Что ж он тогда мне снится, и утешает. Сначала навешает, а после жалеет.
  Неисповедимы пути его, сам знаешь. Можа, он тя готовит к служеню высшему, может, ангелом тя хочет зелать, ежли ты, конечно, покаешься.
   А, может, ему не худо и у горшка спросить: хочет он, чтобы в него кал сливали, или наполняли миррой ерусалимской?
  Не могут же все горшки одной миррой полниться? Кому-то надо и послужить.
  Я и так вона скока всего послужил.
  То не от Бога ты послужил, а от Лукавого.
  А что ж Бог попускает?
  Попускает до времени.
  Но он по своей воле попускает?
  По его, родимый. Все по его.
  Так, значит, он сам и виноват.
  Сам, батюшка.
  А как же выбор человеческий?
  Да нету никакого выбору. Все начертано для каждого. Есть такая игрушка - механизм. Вверху шарик, его катнешь - он и катится по желобку, как мастер задумал. Все предначертано: и дворцы, и мерсы, и пакость деньгная - все.
  И что я в Коленный пошел?
  И это.
  Дык, в чем мне исповедоваться-то?
  Дык - должно быть, и не в чем. Но ты Бога все равно люби.
  Я и так ему все прощаю.
  Ладно. Чуден Бог при тихой погоде...
  Тока знай, что беды тя ожидают великие, и кончишь ты плохо. Романтикам и поэтам не бывать счастливыми вовеки веков. Прокляты они. И все, к чему прикасаются - обращается в пыль. А пыль ту уносит ветер, и куда - не знает вообще никто.
  С этими словами Патрх снялся с якоря, обвел Сыромятникова хитрыми, как сама хитрость, глазами, осенился Золотым Соборным Крестом, и, словно индийский слон, в окруженьи сотрапезников, удалися.
  Ну, как - побеседовали - осведомилась жена.
  Побеседовали. С КГБ побеседовали, с олигархами побеседовали, с Патриархом побеседовали - осталось с Президентом.
  А у меня для тебя сюрприз: я от тебя ухожу.
  К судаку мороженному - мнимому таксисту, которого я не убил только потому, что он обосрался, и не мог вылезти из кабины?
  От тебя хорошего не услышишь.
  Да уходи, я тебе еще цветов подарю - только я твоего дружка при этом немножечко, как говорят евреи, помучаю.
  Ты найди его сначала.
  Сейчас и найду. И Сыромятников быстро собрался и вышел. А Ирина начала звонить милому...
   Дальневостоков встретил Алексея радушно. Кубинский ром с апельсиновым соком быстро согрел сердца двух друзей. Глядя на вид Кремля с баллюстрады пенхауза Сыромятников рассказал приятелю невеселую новость.
  Вот что - сказал Дальневостоков. Ты тут располагайся, отдохни малость, я узнаю, где и кто этот петушок, а, уж, вечерком и решим, что с ним делать.
   Уже через несколько часов, провинившийся стоял навытяжку перед Дальневостоковым в кабинете гендиректора Билайна, откуда последний благоразумно удалился "попить кофе".
   Нехорошо - развалившись в кресле - благодушно говорил Дальневостоков. В таком месте работаешь... холуем, да, ведь тебе большего-то и не надо?
  Да - отвечал поникший, как стебель после грозы.
  И то - продолжал Дальневостоков - чужих жен ебти. Свою заимей, и еби ее, как вечный движитель. А то перейди Суворова через Альпы. Слабо?
  Слабо - признался парень, испытывая непреодолимое желание помочиться в штаны.
   Только не вздумай мочиться передо мной - убью.
  Со страху-с...
  Ну, раз, со страху, так уж, и быть. Вон в ту мусорную корзинку. Но чтобы чужих жен не ебти.
  Да я...
  Ну, тогда можешь попрундить.
  Вошел гендиректор.
  Как я уйду - выебешь его в жопу - засмеялся Дальневостоков.
  В сраку вопру.
  Точно?
  Клянусь Божьей Матерью и детишками.
  Во-во. Береги их...
  И ушел.
  Вечерком к ресторану Савой с непривычной для Москвы скоростью подлетел гоночный BMW. Бросив машину, друзья уселись за столик возле оркестра.
  Пусь сыграют Отель Калифорния - велел Сыромятников подбежавшему метру.
  Тотчас начали играть Калифорнию. Моментально для Сыромятникова самобранка накрылась черной икрой, запеченной севрюжкой, оливками, и водочкой с грибками в горшочке, а для Дальневостокова перуанским кофе с ванильными пирожными.
  Знаешь, Александр, отчего я место это люблю,?
  Отчего?
  Я люблю, чтобы меня было много. А здесь кругом зеркала...
  Ты поэт - ответил Дальневостоков, а я - сам знаешь. Правда, теперь мне все сами приносят, но я по-прежнему - люблю тихие уютные кофейни. В них мне как-то спокойнее, что ли.
  Тебе бы жить в Риге. Там за каждым углом кофейня...
  Ладно: ты подумал, что делать с этим козлом? Мне пришло в голову - устроить ему похоронный обряд, с отпеванием, свезти его в в крематорий, а в последний момент - из печки вытащить, или позабыть. Или пусть беспредельщики недельку его потрахают чтобы он освоил этот процесс, так сказать, изнутри...
  Я - начал Сыромятников - поразмышлял, и пришел к такому выводу. Раз она уже закусила удила, она и другого найдет, а жить нам вместе теперь будет сложновато. В общем, - пусть убирается ко всем чертям! Тем более, после дружеской беседы с тобой, этому припиздышу еще долго будет не до оргазма.
   Домой Сыромятников явился далеко заполночь, с букетом дорогих роз. Жена еще не спала: собирала вещи. Цветам она не обрадовалась.
   Из нашего дома, не звони своему кавалеру - объявил Сыромятников и лег спать.
  Ему снился берег моря, освещенный редкими огнями, стоящий на рейде, одинокий корабль. Алексей вступил в прохладную воду и направился к кораблю. Плыть ему не пришлось - вода едва доходила ему до подбородка. Ступать по холодному песку было приятно. С корабля, словно для Сыромятникова, спущен был трап. Алексей поднялся на палубу, осмотрелся, и вошел в одну из кают. На него смотрела улыбающаяся Римма.
  Привет - сказал Алексей. Мы поплывем?
  Конечно. И они оказались на скамейке возле ее школы.
  Пошли?
  И они пошли по школьному парку, прекрасному, словно райский сад, только лучше. Но теперь кругом была осень.
  Странно - сказал Сыромятников. В прошлый раз весна, а сейчас осень. И никого нет, кроме тебя и меня.
  Здесь все, Алеша, зависит от настроения. Правда, мне сегодня тоже немного грустно.
  Они шли и шли по аллеям, усыпанным разноцветными листьями, Римма обняла Алексея за талию, а Алексей ее за плечо, и было прекрасно, что время незаметно шло вместе с ними, и парк не кончался, да и не мог закончиться.
  Они шли рядом, так что ее волосы касались его щеки, горячие нагретые солцем, волосы прекрасной девушки.
  Алексей теперь помнил какждое мгноение, которое он прожил в этом мире, помнил как носил маленькую Римму на плечах, как играл с ее подружками, как встречал ее возле школы, помнил все их встречи, романтические, целомудренные, и потому исполненные солнечной любовью и нежностью.
   Я была очень счастлива с тобой, Алексей, - неожиданно сказала Римма, и если, когда-нибудь мое существование закончится - я верю, что смогу укрыться в маленьком кусочке этого счастья, имя которому - ты.
  А я которому - ты.
  Они повернулись друг к другу, и губы их наподобие бабочек стали перелетать дуг другу на щеки, волосы, ресницы, губы.
   Алексей потерял ощущение времени, а когда оно вернулось, он ощутил, что целует пустоту, и осознал себя дома. Собакыч спал на спине задрав кверху сильные лапы. Жены не было.
   Вскоре пришла и она.
  Привет, Насралкина - сказал Сыромятников.
  Почему это?
  Потому, что ты как корова: где пройдешь, оставляешь лепешки.
  При слове "лепешки" Рамзес приоткрыл глаза и удивленно посмотрел на хозяев.
  Значит ты мне подпишешь развод - спросила Ирина.
  Подпишу.
  Представляю, как тебя лобзает этот слюнявый выкидыш.
  Я люблю и любима.
  Наконец-то.
  Он, в отличие от тебя, везде со ной ходит, нигде одну не оставляет.
  Читает тебе в сортире русские народные сказки. Да он и таскается за тобой только потому, что ему никто до тебя не давал, или от страха, как бы ты не дала еще кому-нибудь.
  Я такая?
  Ага. Ты и на Полюсе белому медведю дашь, прямо на льдине. Тебе пора покупать дуромер. Без него ты пропадешь.
  Для чего?
  У тебя произошла передисклокация мозга.
  И куда?
  Между коленок.
  Удивляюсь, как долго я жила с таким пошляком.
  Зато теперь ты расцветешь.
  Ты его не знаешь. Он любящий.
  Ясно, любящий. Ты его посели в вагине. Будет жить у тебя заместо клитора.
  Ты идиот.
  А у тебя влагалищная шизофрения. Причем, давнишняя.
  Мне надоел этот бред.
  Может, ты пойдешь в туалет? А то другие люди пойдут...
  Жена вышла.
  Казалось - талантливая девочка, музыкой увлекается. А предпочла жизнь штамповки.
  Ну, что ж..
  Быстро сгустились сумерки, и Сыромятников прикорнул, чтобы в три часа подниматься на любимую ночную прогулку.
   Обычно ночные прогулки относительно безопасны. Алексей с Рамзиком спускались по длинной улице, наводя ужас на запоздалых прохожих и безмозглых шавок, проходили небольшой сквер, вдоль уснувших домов поднимались на гору, к старому кладбищу, окруженному кирпичной стеной, и по одним им известным тропинкам спускались к Москве-реке. Там они отдыхали, наслаждаясь тихим плеском воды, и, не спеша, возвращались другой дорогой обратно, озираясь на марево огней, оставленныз позади.
   Ну, Зючнечка, пошли? Пес неохотно слез с дивана и направился к двери.
  А подтяги?
  Рамзес медленно потянулся.
  Теперь крестимся. Крест - защита от всего - перекрести Сыромятников себя и пса.
  Казалось, они все выполнили, чтобы ни с кем не цепляться. Но, едва подошли к перекрестку, как заметили на той стороне подходящего мужчину со стаффордширским терьером.
  Собачку возьмите, пожалуйста на поводок - сказал Сыромятников - пока она еще жива..
  Но было уже поздно. Стаффорд увидел Рамзеса и бросился. Алексей встретил его ударом мощного ботинка, подошве которого могли позавидовать гусеницы вездехода. А Рамзик уселся на собачьего комикадзе верхом и деловито стал отгрызать ему голову. Подлетел хозяин.
  Ща я твоего пса прикончу - прорычал он, словно по асфальту двигали шкаф.
  А знаешь, почему собак водят левой рукой - осведомился Сыромятников. Чтобы правой можно было заехать в твое ебало.
  И Сыромятников, слегка шагнув в сторону, ударил мужчину правой по челюстному замку, покоевшемуся на бычьей шее. У гражданина подогнулись коленки, словно у игрушечного кота, и он опустился на землю, наподобие не полностью наполненного мешка.
  Пойдем, Рамзик, нам еще погулять надо. Рамзес вопросительно посмотрел на Сыромятникова, лениво слез с поверженного врага, сплюнул кровавые слюни, и потрусил немножко боком, наподобие грузовичка с прицепом. А Сыромятников шел сзади и думал: как, куда, блядь, убежать из этой Черезжопии? И не находил ответа.
  Они жили в стране, где можно было продать недвижимость, положить деньги в банк, а наутро не найти ни банка, ни дома, где он был, ни даже самой улицы. Это была жизнь, как на зыбучих песках, или на болоте, где ступишь на кочку, а это вовсе не кочка, схватишься за березку, а она вместе с тобой в трясину.
  Оставшиеся до отъезда жены, дни, прошли в семье Сыромятниковых спокойно. Сыромятников помог жене купить чемодан, вызвал такси, проводил на вокзал. Домой возвращаться не хотелось. И Сыромятников свернул в привокзальный переулок. Он шел, словно потерянный в незнакомой местности, не разбирая дороги, не замечая дождя, ветра, толпы.
  Войдя в дом Сыромятникову померещились на полу мертвые черные птицы. Пиздец - подумал Сыромятников. К нему подошел понурый, с немым вопросом в глазах, Рамзик. Брошенные мы с тобой - сказал Сыромятников. Две старые, брошенные собаки. Пес положил голову хозяину на колени, обнял его лапой. Казалось, что он плачет.
  Сыромятникову тоже было не по себе. Он любил жену, любил всерьез, сочинял ей стихи. У них была длинная, грустная, прекрасная история.
  Среди ночи Сыромятников проснулся. Перед ним, словно окутанная светящимся коконом, стояла Ирина. Ты не обижайся - сказала она - это чистый рассчет. Сыромятников хотел возразить , но видение растворилось.
  Потекло время. Сыромятников стал привыкать к одиночеству, к тому, что Ирина больше никогда не придет.Правда, были охотницы занять ее место, но Сыромятников был не готов, а потом и вовсе кругом него обезлюдело. Зато теперь, когда любовь не надо было делить, Алексей понял, какой дивный пес делит с ним одиночество, сколько в нем ума, такта и нежности.
  Неожиданно раздался звонок.
  Завтра за Вами заедет машина Президента.
  И что?
  Вас примет Президент.
  Я его не просил.
  Он просит Вас.
  Я не верю.
  Ну вот. Говорю же вам.
  Но должен же быть какой-то пароль.
  Какой пароль?
  Ну пароль чтобы пройти.
  Ну, придумайте его сами.
  Ок. Вопрос: Слоны сожрали весь редингот.
  Ответ: Ямс.
  Пусть будет по Вашему.
   На следующий день за Сыромятниковым заехала президентская машина и повезла его в тайное тайных. У входа в президентский вестибюль сиял румяными щеками полный самовосхищения генерал Козюля.
  Слоны сожрали весь редингот - зорал Сыромятников.
  Ямс! - гаркнул Козюля.
  Хуямс - ответил Сыромятников и двинулся по коридору, оставив непонятную закорюку в голове самовозобновляемого Козюли.
  Вот и кабинет Президента. Сыромятников по обыкновению развалился в кресле.
  Отворилась бронированная дверь и вошел Президент Утин. Сел напротив Сырмятникова, протянул руку. Алексей свою не подал.
  Так, значит вот ты, какой, Сыромятников - гвоздь с в ж государства.
  Читал я твои сочинения, и письма матерные. Про Ельцына читал - Борис Бодунов. Про себя с Медведкиным - Двое из Хуеквашино. Про себя лично - Про бешеного бачка и Иванушку - мудачка...
  И чо?
  Понравилось. Хоть издевательство, а смешно. Я даже один твой стишок выучил.. Уж, больно хорош. Я его на планерке читаю.
  Какой?
  А вот этот:
  Ехал Срака через сраку.
  Видит Срака - в реке срак.
  Сунул Срака в реку сраку -
  Срак за сраку Сраку цап!
  Сыромятников усмехнулся.
  А вы им подарите охуендоскоп. Моя жена пользуется дуромером и очень довольна.
  Боюсь, здесь настолько уже все охуели, что им никакой прибор не поможет. Лучше поговорим о творчестве.
  Мне еще понравился твой очерк "Намаз". Особенно слова: "Намаз - это, когда жопу намазывают говном"... Ты знаешь, я и сам ненавижу черножопых, люблю шутки, матюки, да только нельзя мне часто. Утин вздохнул.
  Да оригинально ты пишешь.
  Что именно?
  А вот: Володька выстрелил в Шакурина. Шакурин выстрелил в себя. Иванов упал.
  Или:
  Ты брат Алиева?
  Ну я, блядь. А ты кто?
  Пошел на хуй.
  А еще:
  Колокол охуенный. Кто построил?
  Американец.
  Кто?
  Чохов Билли.
  А...
  Я так понимаю, в этих ситуациях важен не диалог, а процесс.
  Ну да.
  Здорово! Как у тя это получается?
  Что?
  Есть на Волге утес. Он, бля мохом оброс...
  Не знаю. Само приходит.
  Вот бы мне с тобой поменяться, на недельку. Я бы сочинял всякую муйню, а ты бы что делал?
  Перевешал вас всех. А начал с олигархов и ФСБ.
  Эх, Алеша, не знаешь ты что такое власть. Власть - это матрешка. Верхняя - это я, подо мной Медведкин, под ним ФСБ, под ним олиги, а под ними еще семь матрешек и кто в них ни одна душа не ведает. А что ты так не любишь олигархов-то?
  А то, что они, гандоны, вместо того, чтобы чистить мне ботинки, миллиарды у меня пиздят.
  Ну это мы можем поправлять, как говорил один идиот. Напишешь для нас документальную повесть про Стана Свечину, мы тебе миллиард и отвалим.
  Не видал я его. Да и не успеете вы. Вам скоро придется лихорадочно собираться. Ваш аэроплан вошел в штопор. Бортовой самопиздец пора включать. Вам уже и Коля - чудотворец ваш, не поможет.
  Стало быть, нас будут мочить? И кто?
  Народ. Он, хоть и в жопу ужаленный, а надоело ему следить, как собаке, как вы его деньгами в пин-понг играете.
  Ты маленько переходишь границы, сынок.
  Я вам не сынок - сказал Сыромятников - а величайший поэт земли. А вы - хамы, псы поганые, и быдло.
  Ну, хорошо. Утин поднялся и быстро вышел из кабинета.
  Кажется, мне пиздец - подумал Сыромятников.
  Сыромятников ждал долго. Даже задремал. Под дрему, ему пришла мысль пиздануть золотую президентскую авторучку, но тут вошел Козюля.
  Пойдем, я тебя провожу - сказал он. Они спустились, вышли на Старую площадь.
  Перед Сыромятниковым была Москва. Традиционно, она выглядела как обоссаный муравейник.
  Вечером позвонил Молоки.
  Я подъеду?
  Подъехай.
  Сыромятников едва успел погулять с Рамзиком, как нарисовался, чем-то довольный, Геннадий.
  На тебя Телеком в суд подает - с порога выпалил он.
  Не подаст. Фсб не нужна моя популярность. Они не за тем окружили меня стеклянной стеной.
  За твою песенку - радостно запел Молоки.
  Ростелеком! Ростелеком!
  Выебешь щас, а сядешь потом!
  Порадуй близких с тюрьмы звонком!
  Счастлив любой, кто с тобой знаком!
  И за стихи тебе попадет.
  За какие?
  "В чаще лесной он шаги услыхал.
  И с автоматом залег".
  Ты пишешь, чьи шаги имярек мог услыхать в чаще? Только партизан. Зачем он залег с автоматом? Стало быть - это был немец.
  А кто еще мог быть в чаще? Медведь? У него своя берлога есть.
  И этот про которого ты написал, что он идиот.
  Это про елку который?
  Ну,да, который наклепал:
  "У самой границы, в секрете
  Я зоркую службу несу.
  За каждый пригорок в ответе,
  За каждую елку в лесу"...
  Ну, да - натуральный осел. Пограничники несут службу на границе, а не у границы. Но вот, нашелся доброхот, приперся к границе, засел поодаль в кустах, и несет нештатно зоркую службу. За елку он в ответе. Обоссаться.
  А что пишешь в Интернете, ты помнишь? - продолжал грек. Твои словечки: "импотека", "пидоризация" уже гуляют по интернету.
  И народной песне ты придал пошлый смысл. А ее любит вся Россия.
  А мне нравится. Споем?
  И приятели затянули:
  "Не забудем мы эти летние,
  Подмосковные вечера,
  А рассвет уже все заметнее -
  Так, пожалуйста, будь добра..."
  Оба расхохотались.
  А с чего ты зацепил Андронникова? Когда по радио выступал, ни к селу, ни к городу приплел: "Да, такие люди, как Ираклий Андронников - незабываемые вехи отечественного футбола".
  Ты все никак не поймешь, Геннадий. В ФСБ стараются, чтобы про меня никто не знал. Срывают мне съемки, публикации, выступления. Вот я и нарываюсь...
  Ты, говорят сегодня у Президента был?
  Был у этого Циннобера.
  Ну и как?
  Плохо. Бока могут намять.
  Чего им всем от тебя надо-то?
  Да хер их знает. Им кажется, что я знаю что-то, чего не знают они.
  А ты?
  А я сам этот слух и распустил. Гусей подразнить.
  Кстати, сегодня у нас на Правлении был американский атташе. Фамилия Соплейн... Очень нелестно о тебе отзывался, и особенно ругался на твою пародию "Путешествие Гнилльса с гусями". Сказал: ты обосрал Америку.
  Америку никому не возможно обосрать. Это великая страна и парочка американских кретинов на службе российского ФСБ еще не Америка.
  Вот и я так сказал.
  Сыромятников разлил самогон, поставил черную икру.
  Хлеб только сохатый - сказал он. Но мы и без него как-нить.
  Ну: за Хультуру!
  Приятели выпили.
  Щас все шепчутся о твоей новой серии настольных книжек : Настольная нига сексуального маньяка, Настольная книга диабетика, настольная книга террориста, настольная книга Президента..
  Могу подарить, Молоки. Будешь обеспечен до конца жизни. Начни, хоть, с настольной книги будущего летчика...
  И чего там писать?
  Пиши че придет в голову, только над смыслом не задумывайся. Ум всегда предлагает на выбор несколько слов. Хватай первое и будет, что надо. Такой маразм, что все рехнутся от зависти. Учти, открываю творческий секрет. В общем, начинай трудиться.
  А ты?
   Мне все равно гонорары не платят. А тебе будут.
  Они выпили по второй.
  Или пиши исследование: "Плутар и Джуваньоли".
  Но они же...
  Не важно. У тебя будет Плутар. Дарю первую фразу: "Який ты гарный хлопчик, Члэнко!"
  А причем здесь Плутар, Плутарх?
  А в том-то и радость, что не причем!
  А дальше?
  Дальше пишешь, что знаешь из хохлатского: Дядькуе Петре! Трохи пизно побачив несподдиванно вилионовицкый...
  О...
  Или напиши передачу на Ухо Москвы. "Жоповедники Руси". Я порекомендую...
  Они махнули по третьей.
  Нет - сказал Молоки. Мне не дано. Ты лучше сам пиши.
  Я и пишу. Вот недавно залил в Нет самодельный фильм "Воровское толковище Государственной Думы"...
  Как ты успеваешь?
  Жена бросила - вот и успеваю.
  Как же она могла все забыть? У вас, ведь, такая любовь была...
  Была, да сплыла. Еще самогоночки?
  Нет. Соплейн еще что-то бубнил насчет твоей Белоснежки и семи гомов..
  Плевал я на него.
  Ладно - сказал Молоки - пора мне. Будь осторожен, Сыромятников. У меня такое чувство, что все что-то знают, только мне не говорят.
  Я это тоже знаю.
  Ну, тогда пока.
  Пока.
  Наступило некоторое затишье. Алексей с Рамзиком построили дачу недалеко от Москвы. Строительство закончилось под осень, и они гуляли с утра до вечера по безлюдным заросшим дорожкам, по лесу, подолгу лежали на пригорке в густой траве, а когда возвращались, непременно отдыхали на единственной, полюбившейся им скамейке под ветвистой березой..
  Но приближались холода и им пришлось вернуться в Москву. Вернулись монотонные московские будни, идиотские заботы, дурацкие телефонные разговоры. В отсутствие Ирины, они и вовсе стали одним существом, ночью Рамзес спал, непременно обнимая хозяина за шею, а утром лукаво будил, щекоча усами. И только на улице, когда они проходили остановку автобуса, Рамзик все смотрел, все надеялся увидеть среди выходящих Ирину. И хотя он понимал, что она далеко, он все равно ее ждал. В глубине души Сыромятников тоже ждал жену, но ждал без всякой надежды, надеясь скорее на чудо, чем на на запоздалое сожаление.
   Но вот пришло письмо, и Сыромятников сразу узнал почерк. Не без волнения он извлек сложенный втрое листок и прочитал.
   Здравствуйте, Юра и Рамзик!
  Как Вы без меня живете? Вспоминаете ли? Если да, то, наверное, не с лучшей стороны. Мне тоже грустно без вас. Наверное, я поторопилась, что-то на меня нашло, да и доброжелатели помогли. Я, может быть, и вернулась, и, уж, во всяком случае, сейчас я так бы не поступила. Но здесь я снова прижилась, к тому же у меня растет маленькая дочка. Жизнь пошла по другой колее; порой мне приходит в голову, что я еду не в ту сторону, мне грустно, но изменить что-то еще раз, у меня не хватит сил. Не обижайтесь.
  Ваша Ирина.
  P.s. Пишешь ли еще стихи?
  Читая письмо, Сыромятников невольно заплакал. Чувствуя, что с хозяином неладно, Рамзес прилег к нему на колени. И вдруг уловил знакомый, родной запах. Он едва не заскулил, посмотрел на плачущего Алексея. Она не вернется - сказал Сыромятников - никогда. Рамзес понял, и в глазах его отразились безнадежность и отчаяние Сыромятникова. Он отошел и свернулся клубком на подстилке. Потом вздохнул и закрыл голову лапами.
  Сыромятников долго ходил расстроенный, но потом все ж присел к столу и написал ответ.
  
  
  Приближается осень. Листва начала осыпаться.
  Снова вечер потерян. А утром тоска просыпаться.
  Вспомнишь, как ты ушла - проклинаешь Денницу и Бога.
  Хорошо, еще, что грустных дней остается немного.
  
  Но пора подниматься: заманивать в стойло пегасов,
  и вести на прогулку собаку в Страну Пидарасов,
  А, вернувшись, запихивать в скучную пасть бутерброды,
  удивляясь, откуда повсюду такие уроды.
  
  А потом одиночество грустную душу терзает,
  будто кто-то театр, закрытый навек, подметает,
  и бегом начинаешь молитвы шептать и креститься,
  словно "Отче" прошепчешь, и счастье к тебе возвратится.
  
  Лишь под вечер с тебя напряжение, будто, спадает,
   и никто на тебя уже, вроде бы, не нападает:
  всякий занят собой, своим логовом потным и сраным.
  Только сон и мечты остаются с тобою, со странным.
  
  Как ни дико, когда-нибудь ты примиришься с судьбою,
  даже с тем, что она в этот час на земле не с тобою,
  с тем, что ей хорошо, с тем, что ветер в окно задувает.
  С тем, что лучше любви все равно ничего не бывает.
  
  Сыромятнико вложил стихи в конверт, отнес на почту и опустил в ящик.
  Ночью, возвращаясь с прогулки, Сыромятниковы зашли к знакомому бармену. Они нередко заходили в этот бар. Бармен, чистый альбинос с голубыми глазами, служил им чем-то вроде талисмана. Рамзик, как обычно, подпил водички, а Алексей позволил себе вишневый коктейль. Взбылтывая миксер, бармен вполголоса сказал: сегодня тобой интересовались двое альфовцев.
  Ок - отвечал Сыромятников. У тебя ствола нет? Есть оса - но там два патрона всего. Правда, надежные, с сердечниками.
  Пойдет - Сказал Сыромятников.
  Подходя к дому, они нарочно зашли с другой стороны, и у подъезда увидели две темные фигуры, а неподалеку урчащую ауди без номеров.
  Ну что, Сыромятников, "пиздец подкрался незаметно?" - спросил один.
  Смотря к кому - ответил Алексей, и выстрелил говорившему в голову. А мгновение спустя и другому.
  Одного не предусмотрел Сыромятников - что нападавших было не двое. Из пикапа выскочили по-военному еще человек семь. Они окружили Алексея, встали в стойки.
  А - вы каратисты - ну тогда я вам щас сраки поразрываю.
  Началась драка. Странное дело, но Сыромятников видел движения нападавших, словно в замедленной съемке. Через минуту, двое уже валялись на асфальте, подергивая ногами, как опрысканные тараканы. Баталия затягивалась.
  Кончайте его - услышал Сыромятников голос, по всему, командира группы. И около Сыромятниковского виска просвистела пуля.
  В этот момент двор неожиданно озарился ослепительным светом, и Алексей увидел огромный джип, за рулем которого сидел сам Стан Свечина с рубиновыми глазами. Сыромятников с Рамзесом бросились к джипу. Влезая, Рамзес с отвращением выплюнул кусок человеческого мяса, и джип тотчас исчез из прилегающего пространства.
  Спасибо - сказал Сыромятников.
  Благодарите их - овечал ангел.
  Тут только Сыромятников заметил Римму и ее подружек. Стан Свечина умчал, и они остались одни недалеко от редакционной квартиры. Рамзес мгновенно влюбился в девушек, отдавая,все же, предпочтение Римме. У Алексея тотчас сложилось впечатление, что и Рамзес познакомился с ней не сегодня...
  Стайка поднялась по винтовой лестнице. Кошка
  Сразу признала в Рамзесе знакомого. Сыромятников продизенфицировал Песичу пасть, покормил его, а потм все отправились на прогулку. Они гуляли до рассвета, веселились, в особенности Рамзик. Сыромятников проводил девушек, немного задержался у подъезда с Риммой.
  Скажи, а Рамзик тоже жил здессь со мной?
  Ну, да - ответила Римма. Она нежно обняла Сыромятникова.
  Не забывай меня, Алексей - прошептала Римма. Ведь теперь ты только один...
  Сыромятников пожелал и тотчас оказался дома. Все было как обычно, никаких звонков, навязчивых визитеров.
  Однако к полудню ему позвонили в дверь. Сыромятников зарядил ружье, вышел на площадку. Перед ним стоял майор ФСБ Клубника.
  Впустите, или здесь побеседуем?
  Да, входи,уж.
  Я буду краток - сказал Клубника. Подобных инцидентов больше не будет. Можете жить спокойно, как жили.
  А ваши как? - осведомился Сыромятников.
  Двое в коме, остальные нормально. Кстати, где Вы были два месяца?
  Отдыхал в Сочи - съязвил Алексей. Все?
  Маленькая просьбочка. Напишите бумажечку, что Вы на нас не в обиде.
  Сыромятников достал лист бумаги, что-то написал, поставил даже печать.
  Когда бумагу развернули в Управлении, на ней было написано: "Претензий к тупому говну не имею". Ниже стояла витиеватая подпись и печать на которой по ободку было написано: "Пошли вы все на хуй", а в во внутреннем кружочке красовались две буквы: А.С.
  И снова потекла монотонная жизнь двух холостяков. Только Рамзес стал немного сдавать, И теперь Сыромятников водил его на прогулки вооруженный до зубов, готовый при первой опасности убить любую собаку и любого хозяина.
  В Ветеринарной Академии, где Рамзика хорошо знали, профф. Меньшиков сказал:
  Возраст, Алеша, возраст. По нашим понятиям ему под шестьдесят. Овощи, фрукты, ягоды, и мясо. Кашки чуть-чуть.
  Впервые Сыромятников не поверил Профессору. Он знал ротвейлеров, которые и в четырнадцать были не хуже трехлеток. Чего-то Меньшиков не сказал.
  Тем не менее, Сыромятников в точности выполнял его рекомендации. Он купил блендер, и пемалывая в нем вкуснейшую смесь из овощей, черники, малины. Давал Песичу лекарство от кашля.
  Тем не менее, Рамзес понемногу слабел. Как назло, у самого Сыромятникова назревала операция. И откладывать ее было нежелательно. О, если бы знал Сыромятников правду! Он перевернул бы мир! Но он не знал, и не мог примириться, что человек предполагает, а какое-то говно располагает. Надо было звонить Ирине: просить ее взять Рамзеса на время операции.
   И вот московский вокзал. Сыромятников с Рамзиком вышли и сразу окунулись в привычный молочный пар. Ирина ждала в начале перрона. Рамзес как-то вяло обрадовался, но Ирина стерпела, и они пошли по переулкам, ища машину.
  Хочешь - погуляем - предложила жена.
  Давай - сказал Сыромятников.
  Они шли по улице, Ирина распрашивала Алексея про занятия английским, когда Сыромятников собирается уезжать.
  Рамзес покашливает - сказал Сыромятников. Идиоты посоветовали на время заменить ему мясо легкими, но он стал слабеть - ты лучше давай ему мясо. И побольше.
  Неизвестно, сколько бы они еще проговорили но Сыромятников увидел впереди какого-то выродка, выходящего из магазина с большим кобелем.
  Ну, вот и поговорили.
  Сыромятников остановил машину. Последнее что он видел - похудевший зад Рамзика забиравшегося в кабину.
  В это время с ним поравнялись собачник с его любимцем. Сыромятников размахнулся и со всей силой ударил кобеля по жопе. Того развернуло. Дико таращась на Сыромятникова - хозяин с угрозой спросил?
  Ты чего?
  Ничего - отвечал Сыромятников, вытаскивая пистолет - шутка...
  Ублюдки ушли. Сыромятников развернулся и побрел опять на вокзал.
  Операцию ему сделали плохо, шов лопнул, из него сочилась какая-то гадость. Из-за этого пришлось пробыть в больнице лишний день.
  Сыромятников все время звонил Ирине, спрашивал, как Рамзес. Она отвечала, что все нормально. И вдруг: У Рамзика рак...
  Так вот, о чем не сказал ему Меньшиков. Тоже, бля, друг, говномоид сраный, урод.
  Сыромятников позвонил академику Брагинскому.
  Ты говорил, у твоих друзей есть лекарство от рака.
  Есть в принципе. Но его надо синтезировать.
  Ионыч, пожалуйста, у меня Пес умирает, помоги.
  Перезвони через два часа.
  Вот что, сказал Брагинский, люди приедут вечером. За ночь они изготовят препарат. Ты приедешь в Академгородок к семи утра. Найдешь институтут Физической химии позвонишь: 1-35.
  Спасибо.
  Ладно. Дай Бог. Термос захвати. Льда туда сухого брось.
  Не буду описывать, как продрогший, в промерзших штиблетах, убитый горем, Сыромятников притащился в Академгородок, как ехал обратно, как с термосом, похожим на мину пробирался под вагонами, прячась от ментов, оцепивших каждый сантиметр вокзала в поисках террористов, как уговаривал три десятка проводников перевезти лекарство.
  Утром позвонила Ирина.
  Как ему давать?
  Я же вложил бумажку. Как взрослому человеку.
  Прошло два дня. Лекарство, похоже, помогало.
  Юр - позвонила Ирина - лекарства остается мало.
  Сыромятников снова позвонил Ионычу, снова ездил за препаратом, снова уговаривал напуганных проводников.
  Была маленькая надежда.
  Но через день позвонила жена и сказала: Рамзик умирает.
  Сыромятников опешил. Но нет, так просто я вам Пса не отдам - заявил он небесам. И он с остервенением плюнул в, сверкавшее за окном, солнце.
  В течение двух дней сыромятников раздобыл чертову кучу денег, вызвал из одессы приятеля в качестве помощника и сиделки, обзвонил всех возможных специалистов, купил билеты. Оставалось перевезти Рамзеса в Москву. Он позвонил Ирине.
  Я буду в Питере в 7 утра - сказал он.
  Уже подезжая к Питеру, он почувствовал звонок мобильника.
  Рамзик только что умер - сказала Ира. Позвони, как подъедешь к нам.
  Сыромятников подъехал, зашел в кафе, заказал кофе. Движения его были пустые, исполненные безразличия, оцепенения. Попив кофе, он позвонил Ирине.
  Я договорилась с кремацией - сообщила она.
  Может, не надо так спешить?
  Кремация будет только вечером.
  Все равно можно подождать.
  Я не могу. Муж, ребенок...
  Я подъеду через час - сказала жена.
  Сыромятников понял, что спорить бессмысленно. Можно было зайти, убить всю семью, но и сидеть с Рамзиком на виду уродливых трупов, тоже было не хорошо.
  Ладно - сказал Сыромятников - черт с тобой.
  Чепез час к условленному месту подъехала машина. В ней на заднем сиденьи лежал мертвый Рамзик. Сыромятников положил его на колени, не стесняясь текущих слез, обнимал, целовал, просил прощенья. Да простят мне все, кого любил Сыромятников: на его коленях лежало самое любимое его существо, и он ничего, ничего не мог для него сделать.
  В клинике он в последний раз прижал похудевшее тело к сердцу и прошептал: "Прости, мой маленький, я не успел"...
  На вокзал он ехал один.
  Дома, в Москве, он позвонил жене еще раз.
  Пепел пришли.
  Да - ответила она.
  Больше говорить было не о чем.
  Через неделю он получил от проводника глиняный горшок с тем, что было для него дороже собственной жизни, вообще всего.
  Он зарыл любимые обгоревшие косточки под березой перед скамейкой, где Рамзик всегда присаживался перед тем, как повернуть к дому. Сыромятников прибавил к останкам семена какой-то красной травы, возле которой любил отдыхать Песич. Вечером он сжег вещи, принадлежавшие любимчику, и уехал.
   Дома, сыромятников, наконец, дал волю слезам. Он долго рыдал, что-то говорил, называл Рамзика самыми нежными именами на свете, и, вдруг, рядом с собой отчетливо услышал любимый скулеж.
  Ты здесь - воскликнул Сыромятников, мой любимый, мое ласковое солнышко! Помнишь, моя радость, как я зимой вез тебя крошечного в шапке, покормил кашкой, а ты все переклыдывался на диване. Прости меня, мой ангел, за все обиды! Я больше никогда не буду тебя даже ругать...
  Вот когда Сыромятников почувствовал, что такое пустой дом. Это был он сам.
   Временами Сыромятникова еще тревожил дурманящий запах разлагавшегося прошлого, мелькали багровые огни, но теперь его жизнь была подчинена только одной цели. Он должен был совершить "последний бросок на запад".
  У сыромятникова не было проблемы, куда уехать. Однажды Леня Леонтьев подарил ему картину на обложку для повести. Это был пейзаж пригорода Берлина - Шпандау. Узенькая улочка, палисадники, небольшие домики, одинокий прохожий, одиноко стоящая церковь, тревожное, серо-голубое небо. Сыромятнико с первого взгляда узнал в прохожем себя. Собственно, так картина и оказалась у Алексея.
  Сыромятников распродал имущество, со всеми, кроме жены, попрощался, и уехал. Он поселился в доме, в котором задолго мысленно уже жил, и узнавал себя в одиноком прохожем, возвращаясь из супермаркета.
   Церковь казалась необитаемой. Прихожане ее не посещали. Но внутри было чисто, и Алексей подолгу сидел в пустом зале, слушая как ветер раздувает пустые мехи органа.
   Как-то ночью Сыромятникову приснилось, что он идет, балансируя, по разрушенной кирпичной стене, а вокруг бескрайние горы битого кирпича.
  Так выглядит прожитая человеческая жизнь - моя жизнь - подумал он.
  Весь следующий день Сыромятников вспоминал. Он представлял, как в ребенком стоит на крыльце деревенского дома, глядя на моросящий дождь, как мать тащит его, больного коклюшом, на закорках в далекую деревенскую больницу, как бабушка, незадолго до смерти, читает ему стихи о конце жизни.
  Он представил, как покупает перед бракосочетанием Ирине ее любимые белые розы, как объясняется маленькой Римме в любви, как ночью идет с Рамзиком по осеннему саду, и слышит, как в траву падают яблоки.
   Вечером он оделся и отправился в церковь. По дороге он зашел в маленькое арт-кафе, где всегда было почти безлюдно. Выпил две чашки американос, выкурил несколько сигарет. Послушал еле слышное "Кафе Дельмар". На качелях качалась маленькая дочка барменши: тик-так, тик-так. Сыромятников допил последний глоток кофе. И, также, как вошел, незаметно вышел.
  В Церкви было прохладно.Ветер выдувал в органе замысловатую мелодию, и, в тоже время, было так тихо, что слышно было, как на церковные ступени падают оторвавшиеся лисья.
  Сыромятников не спеша поднялся по узкой лестнице на колокольню, облокотился на ограждение. Рядом, не хватало целой секции прутьев, словно кто-то заранее знал, что сюда придет он.
   Неожиданно он почувствовал чье-то присутствие. Алексей повернулся - на него смотрела Римма.
   Твоя жизнь тебе не нужна - сказала она - а мне не нужна жизнь без тебя. Помнишь когда я была маленькой, мы на закате приходили к озеру, забирались на мостик, брались за руки и спрыгивали с его перил. Я еще называла это "в невесомости". Не сомневаюсь, что это была репетиция...
  Она взяла Алексея за руку. Они улыбнулись, и одновременно шагнули в пролет.
  
   ------------------------------------------
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"