Батхан Вероника Владимировна : другие произведения.

Сказка о добре и зле

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 1.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Он стоял, подставляя щеки мягчайшему вечеру сентября, невысокий и грузный. В своем суконном кафтанчике поверх вышитой серой робы и смешном колпаке с подвеской он походил на дядюшку Гензеля, доброго гнома, который складывает подарки в детские сундучки долгой ночью солнцеворота...
  Сказка о добре и зле
  "...Верный конь споткнулся в беге, черный парус над волной,
  Но зеленые побеги оплетают шар земной..."
  Е. Ачилова
  Часы на ратушной башне пробили семь. Добрые горожане завершали дневные труды. Розовощекие булочники и потные мясники закрывали резными ставнями окна съестных лавчонок. Ювелир закруглял разговор с неуступчивой дамой: пятьдесят, всего пятьдесят полновесных монет - и эти чудные серьги ваши. Лениво ругаясь, стража отвязывала незадачливого воришку от рыночного столба - теперь все хозяйки города знают бедолагу в лицо. Кокетливо подняв личики в одинаковых белых чепцах, выходили на улицы продавщицы сластей и фиалок. Мальчишки-фонарщики ручейками стекались на Старую площадь - после заката солнца труппа Мастера Августа давала "Действо о трех пастушках", и надлежало в срок протереть стекла и заправить громоздкие скрипучие лампы. Фармацевт Вольного Города, Мастер Ханс, вышел на порог своей аптеки подышать воздухом перед ужином.
  Он стоял, подставляя щеки мягчайшему вечеру сентября, невысокий и грузный. В своем суконном кафтанчике поверх вышитой серой робы и смешном колпаке с подвеской он походил на дядюшку Гензеля, доброго гнома, который складывает подарки в детские сундучки долгой ночью солнцеворота. И дородные горожанки, и почтенные бюргеры, и беспечные девушки в ярких платьях, и насмешники-бурши, и даже чванливые советники-магистраты в парчовых мантиях - все улыбались аптекарю, приветливо кивали, здоровались, а кое-кто не стеснялся и кланяться в пояс.
  Заслуги Мастера Ханса в искоренении душеглотки, детских сыпей - красной и гнойной, жгучего живота и прочих опасных болезней были неоспоримы. А когда по его совету магистрат закрыл все ворота, порт, под страхом изгнания обязал жителей пить кипяченую воду и есть лишь горячую пищу, охранив тем самым от заморской заразы, благодарные горожане были готовы носить аптекаря на руках.
  Еще тогда поговаривали: "Вот бы нам бургомистра, такого, как господин Фармацевт - и мудрец и простец, и не важничает от почестей". Но Мастер Ханс отказался от красной шляпы, отговариваясь важными опытами с новейшими препаратами. Впрочем, и этим летом, когда бургомистр впал в неожиданное помрачение рассудка, аптекарь не захотел принимать бразды власти, предложив магистратам взамен избрать велеречивого купца Розенштока. И был прав. Тем паче, что не ошибался почти никогда.
  Между тем вечер был необыкновенно хорош. Закатное солнце играло на вычурных флюгерах и красной черепице, отражалось от чисто вымытых окон, подмигивало красоткам и слепило глаза младенцам. ...Судя по шуму с кухни, Адольф опять не прожарил гренки для супа. Верная Марта, гремя посудой, честила парнишку на чем свет стоит; значит, ужин отдалялся на полчаса или больше. Мастер Ханс решил прогуляться для аппетита. За дверьми он взял тросточку, сменил колпак на респектабельный шторц, проверил карманы и вышел. С переулка Цирюльников он свернул на Стекольный подъем, задержался немного перед крохотным кабачком "У Гертруды", подумывая, порадовать ли хозяйку своим визитом. Но пива ему не хотелось, а восторги вдовы были липкими, как пастилки. Ладно... Мастер Ханс стукнул тросточкой и отправился дальше - на бульваре Победы так славно пахнет палой листвой и осенними астрами. А что это была за победа, почитай, уже и не помнят...
  Из подворотни наперебой выскочила стайка разноголосой, радостной малышни. "Дяденька Гензель! Господин Фармацевт! Огоньки! Огоньки покажите!" Иногда, ради забавы, Мастер Ханс зажигал для детей бенгальские свечи или пускал ракеты с крыши, но сегодня у него в кармане была только горстка лакричных леденцов. Конфетами он оделил пострелят не слишком щедро - сладкое вредно, но каждому малышу досталось по хрусткому золотистому шарику. "А огоньки в другой раз". Мастер Ханс покачал головой и продолжил прогулку, усмехаясь себе в усы. Ему нравилось наблюдать за детишками - как из щенячьей припухлой мордочки с возрастом прорезается лицо человека. Сразу видно - Фриц получится трусоватым, а Генрих смышленым, Каролина будет пленять сердца, а чернявая Трудхен хорошо, если выйдет замуж... Но еще забавнее виделось, сколь мизерными штрихами порой создается характер. Посмеешься над неуклюжестью крохотной танцовщицы - и девочка станет дурнушкой. Похвалишь юного воина, Изгонятеля Злой Собаки, глядь - из парнишки получится славный солдат...
  "Здравствуйте! Здравствуйте, Мастер Ханс! Как я счастлив вас видеть!" - навстречу, смешно подпрыгивая, спешил часовщик Хольц. "Смотрите, смотрите, как я хожу!" - он и вправду выглядел молодцом. Год назад, почти сразу после женитьбы, бедолагу хватил удар. Опасались, что часовщик так и не встанет. Но прошло не более пяти месяцев с того дня, как хозяйка Хольц начала пользовать муженька Семицветным Бальзамом Мастера Фармацевта, - и вот почтенный мужчина скачет, будто кузнечик.
  ...За разговорами о погоде, благоглупостях магистрата и ценах на масло Мастер Ханс не заметил, как пробило восемь. Раскланивались уже в сумерках. Аптекарь решил было срезать путь через Старую площадь, но заслышав визгливые дудки комедиантов, свернул обратно. Пасторальная песенка лезла в уши: "Где мой милый пастушок, вместе выйдем на лужок, он подует в свой рожок, ляжем в тень на бережок..." Какая мерзость! Впрочем, фарсы о глупых купцах, трусливых солдатах и хитроумных бюргерах были еще противнее. Мастер Ханс прибавил шагу. Наконечник трости звонко стучал в булыжники. Хотелось есть. Говядины с кровью, горячего супа - можно даже без гренок, темно-розового вина, душистого, мягкого, свежевыпеченного хлеба... "Хлеба, мама, дай хлеба! Молока и хлеба! Пожалуйста!" И в ответ - жалобный, как собачий скулеж под дождем, женский плач.
  От неожиданности Мастер Ханс уронил тросточку. Нищих, тем паче голодных нищих в Вольном Городе не было уже лет... Очень, очень давно. Калек и немощных стариков распределили в приюты для обездоленных, сбившихся с пути взрослых направили в услужение к уважаемым бюргерам, сирот разобрали на воспитание, большинство - и усыновили впоследствии. А на каждого упрямого пьяницу или выжившую из ума старуху из тех, что не пожелали отправиться в богадельни, приходилось по десятку благотворителей.
  Он огляделся. Чуть поодаль, прямо на пороге закрытой лавочки плакала еще молодая женщина в пропыленной, но благопристойной простонародной одежде. За подол материнской юбки держалась белокурая девочка не старше четырех лет.
  "Что случилось, дитя мое?" - аптекарь склонился к женщине, внимательно глядя в ее лицо. Что говорить, мошенники, готовые облапошить доверчивых добряков, еще встречались на улицах. Увидев сочувственное лицо, крестьянка зарыдала сильнее. Из всхлипов и вздохов удалось выяснить, что она с мужем и дочкой пришла пешком нынче утром. Муж хотел поискать места конюха в городе, а она - вышивальщица и швея. На рынке днем она продавала петухов и кукол на чайники, а супруг торговал свистульками. А потом муж отправился ночевать к дяде-гончару, а она с дочуркой осталась посмотреть ярмарку. А потом в толпе срезали кошелек, а куда идти она не помнит и боится... Окончание монолога утонуло в новом потоке слез.
  "Успокойся, дитя мое! На сегодня я дам вам еду и кров. И пошлю известие в магистрат - муж, наверное, вскоре начнет вас искать. Утри слезы, пойдем". Мастер Ханс наклонился к девочке: "Как зовут тебя, милая дама"? Малышка вскинула голову - на удивление в синих глазах не было ни слезинки. "Я не дама, я Эльза"! "Ладно, Эльза, так Эльза. Хочешь ко мне в гости"? В ответ маленькая гордячка протянула ему ладошки. Аптекарь посадил ее на плечо - хоть бы испугалась, жестом предложил женщине следовать за ним, и медленно пошел в сторону дома. Необычно: в раннем детстве - и столь сильный характер. В линиях губ и скул, в повороте головы и уверенном жесте ладони видны и ум, и воля, и страсть, и упорство, почти упрямство... Редкость, драгоценная редкость.
  На пороге аптеки уже топтался долговязый Адольф, держа зажженный фонарь. "Здравствуйте, добрый господин и прекрасная барышня!" Ревнивая Марта оттеснила недотепу плечом: "Загулялись вы нынче, хозяин, я уж думала, ужин простынет. Стою, стою... А это кто с вами пожаловал?"
  "Мои гости. Приготовь им одну из спален внизу, накорми, дай всего, что понадобится. И пошли Адольфа в магистрат, мол, Магда и Эльза Кнехт дожидаются мужа и отца в доме у Мастера Фармацевта. И будь ласкова, не скупись!" Мастер Ханс осторожно снял с плеча девочку, похрустел затекшими пальцами. Марта медлила. "Что еще?" "Вам письмо передать просили, важное, лично, мол, в руки".
  ...Так вот какой дивный подарок готовил этот ласковый вечер! Мастер Ханс сбросил шторц и кафтан на руки подоспевшему Адольфу, очень медленно поставил в угол тросточку, улыбнулся гостям: "Располагайтесь" - и неспешно направился внутрь, к лестнице. С первой площадки крикнул Марте отменить ужин и подать вина в кабинет.
  Свечи уже горели. На столе царил идеальный порядок, трубки и табакерка дожидались хозяйской руки; чернила, перья, бумага, пресс, ароматическая лампадка... И на полированной крышке - запечатанное письмо без обратного адреса. Вскрывать его не было надобности. Мастер Ханс выругался сквозь зубы. В дверь поскреблись. Верная Марта оставила у порога поднос и благоразумно исчезла из виду.
  После пятого кубка стало чуть легче. Где там эта чертова книга... Как ни крути - одна из последних книг. Дальше - пасторали и фарсы и стихи про любимый город. А... вот она. На верхней полке дальнего стеллажа. Что, не любишь? А придется. Мастер Ханс бросил кожаный том на стол, раскрыл наугад:
  ДРАКОН. Вы знаете, в какой день я появился на свет?
  ЛАНЦЕЛОТ. В несчастный.
  ДРАКОН. В день страшной битвы. В тот день сам Аттила потерпел поражение, - вам понятно, сколько воинов надо было уложить для этого? Земля пропиталась кровью. Листья на деревьях к полуночи стали коричневыми. К рассвету огромные черные грибы - они называются гробовики - выросли под деревьями. А вслед за ними из-под земли выполз я. Я - сын войны. Война - это я. Кровь мертвых гуннов течет в моих жилах, - это холодная кровь. В бою я холоден, спокоен и точен.
  При слове "точен" ДРАКОН делает легкое движение рукой...
  Мастер Ханс поудобнее прикусил вересковую трубку. Струйка пламени из указательного пальца подожгла табак. Горьковатый дымок не убил тоску, но смягчил ее... как бишь у этого капитана... будто масло, вылитое на волны...
  Кем быть, злоязыкому буршу Хансу объяснили очень давно. Сперва, когда эти... адепты, ну их, не хочу помнить... нашли его в постели у девки, он послал их - всех и по одному. Потом... мерзость... его трезвили через кожаную воронку, тьфу, до сих пор во рту кислый вкус. После двое держали его, а третий читал и показывал и рассказывал.
  ...В мире есть Дракон. Есть всегда. Мудрое, хитрое, яростное, почти всемогущее Зло. Господин. Повелитель. Мастер. Его именем начинаются войны и бойни, его сердце питает детоубийц и предателей, его дух искажает слабых и уничтожает сильных. Ненавистный и обожаемый, кривое зеркало взгляда, скульптор душ человеческих - он.
  Последний Дракон был убит светлым Рыцарем в честном бою. А потом возродился. В мальчике Хансе, третьем сыне цирюльника. И когда-нибудь, в свой черед, этот Ханс станет Драконом. Обязан стать. Как? Догадайся, ты умный мальчик. Нет, заставить тебя невозможно. Все прежние Повелители делали выбор сами.
  ...Они бросили его, разъяренного и беспомощного, валяться в собственной блевотине и ушли. Придя в себя, Ханс думал. Думал и вспоминал. На следующий день он отдал все наличные деньги за книгу, с коей больше не расставался.
  Шли годы. Бурш Ханс стал Хансом-подмастерьем, после аптекарем Хансом, наконец, Мастером Фармацевтом Вольного Города. Смешивал мази, варил настои, пользовал хворых и предотвращал эпидемии. Силы его Дракона росли с каждым прожитым летом. В прошлом году, пуская с мальчишками фейерверки, Мастер Ханс едва удержался шагнуть с крыши и наконец-то попробовать - что такое полет. И, напротив, он видел, как сонно стихают волны людских страстей. Не случаются войны, угасают старинные распри, умолкают известные прежде поэты и трубадуры. Розовым мелким жирком затягивает ленивые души. Эта девочка, Эльза, - последний, может быть, лет за десять непокорный ребенок...
  Он, Дракон, может дохнуть огнем, так, что искры отразятся в любых глазах!!! И вразлет пойдет чаша весов. Все знают - звезды ярче, если темнее ночь... Будут враги, и бои, и побоища, будет живая ненависть, гордые женщины и отважные яростные мужчины. И рабы, лизоблюды, шакалы - куда от них? Прожженные, ржавые, мертвые... как там дальше?
  Он человек. Все еще человек. И не может, не хочет делать шаг в это небо. Не может, не хочет, не хочет, не хо...
  Мастер Ханс уснул лицом в книгу. Вино расплескалось на пол. Свечи потухли. Струйка слюны стекала из уголка рта спящего, прожигая дыру в страницах...
  * * *
  Януш Герт поспешно пробирался по узким улочкам, жался к стенам, стараясь держаться в тени. Мятый плащ с капюшоном окутывал его нескладную персону от макушки до серебряных шпор на видавших виды поношенных сапогах. Да еще торчали мосластые кулаки, перепачканные чернилами. До Соборной библиотеки - только ради старинных книг он еще выбирался в город - оставалось не более пятисот шагов. Может хоть в этот раз повезет? Четыреста, триста, двести... Не обошлось.
  Пьяный солдат - здоровенная смрадная туша в заляпанной жиром кожанке. За ним повизгивают размалеванные девицы.
  - Какие люди в столице! Янчик, свет ты наш, неужели не надоело? А, небось, лишние денежки в кошельке завелись?! Покажи-ка дяде Губерту свои монетки!
  Януш пробовал не дышать, пока грязные пальцы хлопали по карманам. Уже давно он хранил все важное в голенищах сапог, а в кошельке держал мелочь.
  - Всего-то? Обеднел ты, Янчик, оскудел брюхом. Ну, хоть перстенек подобрался - и то душе радость. Ванда, Юна - которой пойдет, та и носить будет!
  Девчонки, визжа и скалясь друг на дружку красными ртами, стали наперебой примерять игрушку. Перстенек было жалко до слез - одна из немногих уцелевших отцовых еще вещей. Но сам виноват, плати.
  Перстеньком завладела младшая с виду, рыжая и патлатая красотка. Она прыгала, как дитя, любовалась собой, ловила лунный свет в фиолетовый чистый камень. Ее товарка стояла, уперев руки в раскормленные бока, и поливала подружку бранью. Солдат хохотал, хрюкая и пуская слюни.
  Януш попробовал тихо свернуть во дворик. Там - он точно помнил - была лестница на крышу, а по влажной от росы черепице вояка за ним не угонится. Но человек-туша снова загородил дорогу.
  - Глядите, красотки, дивитесь! Вроде как рыцаренок, мечом махать ученый, копьем тыкать ставленый, кулаками махать привычный, так?
  Девицы замолкли - намечалось новое развлечение.
  - Так вот, милашки, эта орясина - самый что ни на есть трус трусливый. На турнир не ходец, на войну не ездок, на оленя и то не охотник! Его папаша из дома выгнал в одном доспехе - живи, мол, как хочешь. Так недоделок броню и ту продал! Ты его честишь по матушке - он молчит. Ты его денежки в свой кошелек селишь - он молчит. Ты его в морду...
  С этими словами солдат врезал Янушу прямым в челюсть.
  Кажется, выбил зуб. Или нет? Януш сидел в подзаборной луже, вода текла в сапоги, щека опухала. Пока вроде все цело. А до закрытия библиотеки не более двух часов. Два!
  Чувствительным пинком в бок солдат опрокинул Януша навзничь. Третий удар пришелся в горло. Точнее, пришелся бы, не умей Януш уворачиваться от отцовского посоха. Четвертый...
  Старшая из девиц вцепилась в рукав солдата.
  - Оставь мальчишку, Губерт, что он тебе сделал?
  - Уйди, дрянь, я его жизни учу! Пусть мужиком будет!
  Человек-туша потянул из-за пояса нагайку - такими лупили воров на рынке и шлюх в борделе, замахнулся...
  Старшая девица снова повисла у него на руке.
  - Брось, красавчик, пошли веселиться! Смотри задаром, - с этими словами она рванула корсаж, выставляя наружу большие желтые груди.
  Солдат сплюнул ругательство, ухватил заступницу за распущенные космы, отбросил нагайку и всей пятерней заехал ей по щеке. Януш смотрел, бледнея.
  Женщину... По лицу. Женщину!
  Доски в заборе, оказывается, едва держались. А штакетина рубит не хуже меча. Когда просветлело в глазах, оказалось, что Губерт лежит в той же луже и даже орать не может. Девки, вцепившись в плащ, тащат ветхую ткань в разные стороны и верещат, как дурные. А он, Януш, держит в руках незнакомый легкий кинжал и уже нацелился было... Благо!!!
  Избавить город от этой вонючей туши - благо? Освободить девок от скота и насильника благо? Оставить жизнь, дабы человек мог раскаяться и начать новую книгу судьбы - ведь бывает же? - благо?!
  От размышлений его избавил грузный согласный топот. Патруль! Януш отбросил кинжал, рванул плащ - ткань затрещала и лопнула - и ужом юркнул в присмотренный дворик. Ушел!!!
  Дорога по мокрой черепице была сегодня сложнее, чем представлялось. От напряжения дрожали ноги, и дважды Януш едва не сорвался на мостовую. Зато ночь - чуть не первая за сентябрь - выдалась ясной. В подступающих сумерках прорезались молочные звезды. Крыши блестели, как лаковые, колокола на Закатной башне отсверкивали серебром. Люди внизу походили на суетливый рой пестрых бабочек... А вот и лестница к дому!
  В мансарде стоял фантастический беспорядок. Шелуха от орехов, трубочный пепел, ломаные перья, бумаги, посуда, рубашки и башмаки. Было все, кроме еды. Ни в кухонном шкафчике, ни на полках - ни крошки хлеба, ни единой картофелины. Пришлось спускаться к хозяйке на два этажа вниз. Рыхлая злая старуха, она почему-то благоволила к Янушу и за мелкую мзду подкармливала его и даже стирала белье.
  Через час, сытый и обихоженный, Януш уже сидел у себя в продавленном кресле и попыхивал старой трубочкой. День прошел не то чтобы очень сладко, но случалось и куда хуже. И все еще удавалось держаться. А рядом... Руки сами собой потянулись к знакомому фолианту:
  В пяти годах ходьбы отсюда, в Черных горах, есть огромная пещера. И в пещере этой лежит книга, исписанная до половины. К ней никто не прикасается, но страница за страницей прибавляется к написанным прежде, прибавляется каждый день. Кто пишет? Мир! Горы, травы, камни, деревья, реки видят, что делают люди. Им известны все преступления преступников, все несчастья страдающих напрасно. От ветки к ветке, от капли к капле, от облака к облаку доходят до пещеры в Черных горах человеческие жалобы, и книга растет. Если бы на свете не было этой книги, то деревья засохли бы от тоски, а вода стала бы горькой. Для кого пишется эта книга?
  Для меня.
  Пока есть на свете слабые и обиженные, пока люди бывают друг с другом зверее хищников, в мир является Рыцарь. Защитник, спаситель, преданный паладин Дамы Надежды. Он читает скорбную книгу, а потом выезжает на белом коне биться с драконами, населяющими сердца. Если же Рыцарь не обнажает меч, в мире не остается света.
  А там где нет Добра, нет и Зла. Я не могу открыть двери Дракону. Я не сделаю первый шаг!
Оценка: 1.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"