Баскин Юрий Самойлович : другие произведения.

К Критике Марксизма

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  Низкий поклон дорогим моему сердцу людям

Рафаилу Манафову и Василию Александровичу Скакуну,

благодаря деятельному участию которых издана эта книга.

  
  

К КРИТИКЕ МАРКСИЗМА

  
  
  
  
   ОГЛАВЛЕНИЕ
  
   От автора
   Предисловие
   ГЛАВА 1
   Естественнонаучные
   представления марксизма
   ГЛАВА 2
   Марксистская критика
   философии Гегеля
   ГЛАВА 3
   Марксистская теория развития общества
   ГЛАВА 4
   Наука и путь к Истине
  
   От Автора
  
     Для современного читателя критика марксизма, безусловно, представляется весьма странным занятием. Это вполне естественно уже потому, что с марксизмом мало кто вообще знаком кроме узкого круга политологов и экономистов. При этом они умудрились создать такое количество его интерпретаций, что для обычного человека любые разговоры о марксизме кажутся пустой болтовней, которая уже не способна открыть нам ничего ценного. Новые экономические теории всецело превалируют сегодня в общественном сознании. И все они едины в том, что отводят марксизму роль ошибочной или, в лучшем случае, просто устаревшей экономической и при этом опаснейшей политической доктрины двадцатого столетия. Ограничиваясь рассмотрением экономических и политических взглядов марксизма, эти теории, как нечто абсолютно несущественное, оставляют в стороне фундаментальные марксистские выводы о непосредственной зависимости общественной морали от способа производства, о ее неминуемой деградации в условиях политического господства капитала, политического господства отношений частной собственности. Дело в том и состоит, что отменить эту зависимость невозможно и устареть она не может. Способ производства всегда неразрывно связан с моралью. Тем не менее, все современные общественно-экономические теории неизменно настаивают на одном, что наивысочайшим достижением человечества является провозглашение морали, как личного дела каждого. Лозунг свободы совести огромными буквами начертан на знамени буржуазной демократии, которое непроницаемым покрывалом скрывает под собой безжалостную диктатуру капиталистического способа производства, осуществляющего тотальное насилие над совестью и моралью, в угоду интересам капитала. При этом мы искренне полагаем, что ученые не священники, чтобы говорить о морали. Пусть ею занимается церковь, а любой уважающий себя ученый обязан иметь дело не с субъективными вопросами совести, а исключительно с объективными экономическими или политическими процессами. Но в том-то и дело что именно то, что мы полагаем субъективным - нашу совесть, внутренний голос, которой мы слышим всегда и даже вопреки своему собственному желанию, на самом деле является отражением объективно существующей реальности, фундаментальной физической основы мироздания. К научному постижению именно этой реальности, вольно или невольно, шаг за шагом движется не только каждый из нас, но все человечество в целом. Нет поэтому ничего удивительного в том, что и экономика, и политика, вообще вся социальная жизнь человечества, вся его история является иллюстрацией тяжелейшего, в высшей степени, драматического процесса познания объективной реальности, которую называют, Богом или Истиной с большой буквы или всеобщей духовной субстанцией. Марксизм, как известно, отрицает разумность в движении Природы, отрицает Творца. Но именно поэтому он чрезвычайно важен в качестве объекта критики. Аккумулировав в себе достижения передовых естественнонаучных открытий он, на их основе, сформировал философские представления, которыми руководствуется сегодня весь научный мир, вся так называемая официальная наука, препятствующая осознанию разумного начала в Природе.
     
  
  
  
  
  
  
  
     
  
     ПРЕДИСЛОВИЕ
  
      Обычно критика марксизма связана с критикой его политической и экономической концепций, анализом последствий применения марксисткой теории в исторической практике. Ситуация здесь складывается так, что мнения одних ученых противостоят мнениям других, а третьи берут немного от мнений тех и других и рождаются новые мнения. Затем они группируются относительно основных концепций, которые занимают порой прямо противоположные, непримиримые позиции. В итоге, мнения, опирающиеся на мнения, совершенно загромождают существо самого предмета и ставят марксизм в один ряд с мнениями о марксизме. В результате, чтобы добраться до его сути, не остается ни чего другого как оставить эти мнения в стороне. И, вопреки их стараниям присвоить себе высокий научный статус, помнить, что в действительности вся их научность как раз и состоит в создании очередного мнения из набора других. Впрочем, такой подход мы полагаем единственно правильным по соображениям справедливости, ведь каждый имеет право на собственное мнение. Но в результате такой справедливости научным взглядом на марксизм становится отнюдь не наука, а все тот же, нескончаемый поток мнений. Наша же задача в том и состоит, чтобы показать соотношение марксизма не с мнениями о нем, присовокупив вдобавок к ним еще и свое, а с наукой. И здесь, предваряя наш разговор о марксизме, необходимо сделать одно общее замечание о самой науке.
   Речь о том, что мы являемся современниками глубочайшего ее кризиса, обусловленного положением о возможности объяснить природу без разумного начала, без Бога. Более того, наука настойчиво стремиться убедить всех и, прежде всего, самое себя, в том, что включение божественного начала, Творца в исследование природы противоречит самому существу науки, поскольку Его наличие означает, что природа существует не сама по себе, а поддерживается извне, основывается на воле некоего другого, ею распоряжающегося. Тем самым она представляется игрой случая, то есть зависимой от этой воли, оказывается не имеющей собственного основания, лишенной свойственных ей самой закономерностей. Но наука обнаруживает огромное количество таких закономерностей, которые можно объяснить исходя из самой природы, а значит, естественно полагает, что существует и их общее основание, некий общий источник, находящийся внутри природы, а не вне нее. Бог поэтому науке совершенно не нужен. Современное естествознание закономерно рассматривает Творца как выдумку, которая только отвлекает человеческое сознание от реальности, от научного знания, более того - противостоит этому знанию. Иначе говоря, в естествознании предполагается само собой разумеющимся, что выбор делается между наукой, изучающей реальные объекты природы и Творцом, который живет где-то отдельно от созданного им мира. Поэтому, даже если Бог и существует, то для науки это совершенно безразлично, она вполне способна обойтись без него. Таким образом, научное исследование Бога, представляется естествознанию абсурдным, немыслимым, противным сущности науки.
   А между тем это положение об отсутствии в природе разумного начала выражает собой исключительно лишь формальное противопоставление материи и сознания, когда за объективную реальность, то есть существующую независимо и помимо воли человека, действительность принимается только одна сторона - окружающая нас природа. Другая же ее сторона - сознание, представляется производной от этой действительности. Считается, что материя существует независимо от сознания, что она представляет собой завершенный, готовый мир, к которому сознание в своем движении от рождения к смерти лишь время от времени примыкает. Так оказывается, что истина, ее содержание находится вне сознания. А сознание само по себе пусто, то есть вообще не имеет никакого содержания. Оно лишь со временем наполнятся тем содержанием, которое есть в материи, и только благодаря этому, постепенно обретает реальное знание, - знание, ставшее в соответствие с познаваемым предметом.
   Но коль скоро такого соответствия изначально нет, и сознанию еще только предстоит его создать, то, само собой возникает мнение, что для этого ему необходимо полностью подчиниться предмету, как-то сообразоваться с ним. А поскольку предмет обладает независимым существованием, то, что бы ни делало сознание, он всегда остается по другую сторону от него.
   Иными словами, объект познания - материя, и субъект - человеческий разум, существуют порознь друг от друга. Истина находится в материи - вне разума человека, а человеческий разум, в свою очередь, вне истины. Так что даже ее открытие здесь ничего не меняет - человек все равно останется отделенным от истины, останется ее сторонним наблюдателем.
   В этих взглядах на соотношение объекта и субъекта отражается природное свойство обыденного сознания, которое способно ухватить лишь то, что очевидно и не может проникнуть в суть явлений. Поэтому прежде чем приступить к научному познанию необходимо освободится от них как от заблуждений, которые преграждают вход в истинную науку.
   Именно сам факт определения первичности одного по отношению к другому, подчеркнем, что здесь совершенно не имеет значения, что принимается за первичное - материя или сознание, заслоняет собой истинную суть - отношение того и другого не друг к другу, а отношение каждого из них ко всеобщему, то есть к тому единому источнику, поиском которого наука и озабочена. Без этого всеобщего единого источника, от какой бы точки зрения мы ни отталкивались: от идеализма, постулирующего первичность сознания по отношению к материи или материализма, полагающего сознание порождением материи - и в том и в другом случае мы имеем дело с односторонностью, которая закономерно ведет любое исследование в тупик. Поэтому попытки естествознания объяснить Мир с материалистической точки зрения, опирающейся на представление о вторичности сознания, в силу самой этой односторонности обречены на провал. Они всегда будут оставаться в прокрустовом ложе обыденного сознания, для которого Бог в представлении о сотворении мира находится по одну сторону, а созданный им мир - по другую. Подобного рода наука ущербна, поскольку лишена основы для обнаружения совершенно необходимой связи этих обеих сторон. Но тем самым, она помогает утвердиться власти наших наставников, которые естественным образом заинтересованы в том, чтобы помыслы о Боге всех людей не поднимались на уровень естественнонаучного анализа, а оставались в рамках сосредоточенности на субъективном ощущении любви. Для них принципиально важно, чтобы любовь Бога люди представляли не иначе как в виде любви родителей к своим детям, которых они любят и должны любить такими, какие они есть, не оставляя им ни малейшего шанса перешагнуть границы себялюбия. Они всеми средствами стремятся, чтобы для нас оставалось непостижимой тайной, как оказаться за этими границами, там, где и находится свобода духа. Свобода, которая единственно дает возможность обрести научное знание о единстве человека и бога или человека с абсолютно все охватывающим вечным движением отнюдь не выдуманной, а реально существующей всеобщей разумной субстанции как с высшей силой по отношению к себе. Другими словами, о естественнонаучной взаимосвязи, а точнее единстве Природы и Бога не должно быть и речи, ибо вместе с этим знанием заканчивается духовное рабство, повсеместно диктуемое частнособственническими интересами, капиталом.
   Именно это рабство и является причиной того, что современная наука топчется на одном месте, будучи не в силах принять все многообразие накопленных фактов. Разумеется, она видит их перед собой, но вынуждена делать лишь одно - искать спасения в бегстве от богатства этого материала, в скудости своих представлений о возможности существования материи независимо от сознания, о безотносительности того и другого к всеобщей субстанции - единому источнику, единому основанию существования природы и человека. Такая наука в принципе не может выбраться из тупика, поскольку она принимает за аксиому, что кроме крайних положений - идеализма и материализма в человеческом познании быть ничего не может. Как следствие, само существование субстанционального единства Мироздания, в котором материализм и идеализм, как и любые крайности, выступают лишь в роли промежуточных моментов познания этого всеобщего единства, оказывается за бортом естественнонаучных представлений.
   Этой общей "болезнью" науки страдает и марксизм. Выбор Марксом односторонней материалистической позиции закономерно определил его неприятие всеобщей субстанции, как реально существующей действительности. Он, поэтому, начинает, с того, что фальсифицирует взгляды Гегеля, основанные на изучении этой всеобщей субстанции. Маркс вынужден это делать, поскольку, прежде чем развивать свои взгляды, ему необходимо доказать главное, что вся философия, все философские системы, в том числе и философия Гегеля, могут быть либо идеалистическими, либо материалистическими. Третьего, дескать, не дано, а потому действительный поиск истины всецело определен выбором единственно правильной, то есть материалистической точки зрения, которую Маркс и Энгельс предпослали всем своим исследованиям.
   В результате, даже вооружившись диалектикой Гегеля, продемонстрировав на базе огромного исторического материала неразрывное единство причин и следствий, их взаимное влияние друг на друга, они достигли лишь одного - довели до совершенства анализ мира форм, так и оставив его в самом крайнем положении по отношению к идеализму. Суть дела в том и состоит, что такое противостояние идеализму не означает и не может означать противоположности по отношению к философии Гегеля, подвергшей идеализм беспощадной критике именно за то, что он предпослал мысль чувственному бытию, противопоставил ее миру форм, природе. Но, в отличие от односторонности марксизма, полагающего, что сознание не может предшествовать материи, потому что является ее продуктом, философия Гегеля опирается на всеобщее. А потому утверждает, что мысль не может опережать предметный мир, предшествовать ему, поскольку основой всего является действительная, реальная субстанция духа, объединяющая собой мысль и материю. В этом единстве невозможно соотнести материю и сознание по принципу, что из них первично, а что вторично, поскольку и то, и другое существует только как одно целое с всеобщей субстанцией, соотносится исключительно с ней, а не друг с другом. Таким образом, стремясь утвердить избранную им "правильную" точку зрения, Маркс буквально вырвал из философии Гегеля самое ее сердце - движимую познанием себя всеобщую субстанцию духа, которая в этом движении не может не выявлять себя в мире форм, будучи с ним одним целым.
   Здесь необходимо заметить, что не только марксизм, но и существующая сегодня критика марксизма страдает той же односторонностью. Более того, она является, как правило, самой убогой пародией на оригинал, ибо стремится раскритиковать марксизм с "политической", или с "экономической" точки зрения. Подобная критика совершенно не утруждает себя такими "излишествами" как анализ диалектического единства политики и экономики, науки, искусства, морали исключающего любую возможность одностороннего - сугубо политического или исключительно экономического взгляда на действительность. Тем не менее, актуальность критики марксизма с каждым днем становится все более очевидной. Нарастание противоречий в общественных отношениях неумолимо порождает потребность в их разрешении, что в свою очередь вновь и вновь направляет поиски к выводам марксисткой теории, как наиболее последовательной критике господствующего в мире общественного устройства, основанного на отношениях частной собственности, которые и влекут к краху всю человеческую цивилизацию. Именно ввиду этой катастрофы жизненно необходимо понимать суть высочайших достижений и ограниченности марксизма. Понимать, что его несомненная последовательность, давшая великолепные плоды анализа развития капиталистического способа производства в Европе, в плену которой мы все вынуждены существовать, одностороння, а потому содержит такие выводы, слепое следование которым ведет лишь в старый тупик противостояния человека человеку в самом широком смысле - в тупик противостояния человека духовной сущности природы.
     
     
    
  
  
  
    ГЛАВА 1
     
     ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНЫЕ
     ПРЕДСТАВЛЕНИЯ МАРКСИЗМА
     
     Итак, фундаментом марксистской теории является положение, что материя предшествует сознанию, первична по отношению к нему. Эта точка зрения изначально принимается за единственно правильную, берется как данность, как нечто уже известное, а потому, не требующее доказательств. Такая "странность" происходит потому, что основана она не на научном исследовании, а на обычном здравом смысле. Этот здравый смысл отрицает заблуждение идеализма о первичности сознания на том основании, что оно противоречит очевидности - достоверному существованию чувственно воспринимаемого окружающего предметного мира, окружающей природы. Для здравого смысла совершенно очевидно, что природа лишь отражается сознанием того или иного человека в период его жизни и отнюдь не исчезает вместе с его смертью, как то должно было бы происходить, если бы существование материи хоть как-то зависело от сознания. Именно эта очевидность бытия природы без всякого анализа принимается марксизмом как нечто уже известное, берется за основу, от кото
   рой он исходит и к которой вынужден возвращаться. Абсолютно все, выходящее за пределы этой очевидности, полагается марксистской наукой несоответствующим действительности, полагается в корне неправильным.
     Естественно поэтому, что вопрос о происхождении природы и человека объявляется ей "вне закона", ему отказано в самом праве на существование, ибо он содержит в себе предположение об отсутствии природы и человека. Вот что говорит Маркс по этому поводу: "... кто же породил первого человека и природу вообще. На это я могу ответить только следующее: самый твой вопрос есть продукт абстракции. Спроси себя, как ты пришел к этому вопросу: спроси себя, не продиктован ли твой вопрос такой точкой зрения, на которую я не могу дать ответа, потому что она в корне неправильна. Спроси себя, существует ли для разумного мышления вышеуказанный бесконечный прогресс как таковой. Задаваясь вопросом о сотворении природы и человека, ты тем самым абстрагируешься от человека и природы. Ты полагаешь их несуществующими и тем не менее хочешь, чтобы я доказал тебе их существование". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" Сочинения. К. Маркс и Ф.Энгельс .Политиздат. Москва. 1974 г. т.42. стр. 126)  Логика Маркса все ставит на свои места - коль скоро точка зрения вопрошающего в корне не правильна, то и ответить на поставленный вопрос невозможно... Марксизм на него и не отвечает. У него нет в этом нужды, поскольку он изначально выдворил Творца за рамки природы, считая, что именно в ней находится первоисточник ее движения, который не зависит от Бога. Сама мысль о единстве природы и Бога чужда марксизму. Она в принципе не может вместиться в его узкие рамки, обусловленные противопоставлением материи и сознания, определением первичности одного по отношению к другому.
     Что получилось у марксизма с поиском этого, независимого от Бога первоисточника, мы и посмотрим. Основным материалом нам здесь послужит хоть и незаконченная, но замечательная своей последовательностью и простотой изложения материала работа Энгельса "Диалектика природы".
      Нам неизбежно придется приводить длинные цитаты и не потому, что сегодня мало кто знаком с научным творчеством Энгельса, а затем, чтобы была видна логика его рассуждений, ибо именно в этой логике кроется тот изъян, который превращает научное знание в антинаучное сугубо идеологическое построение.
   Итак, Энгельс начинает с критики естествознания, полагая, что его развитие представляет собой ни что иное как процесс освобождения науки от Бога. По мысли Энгельса, с разрушения Коперником взглядов Птолемея о находящейся в центре вселенной неподвижной Земле, естествознание, семимильными шагами двинулось к свободе от теологии. Это движение "усиливалось, если можно так выразиться, пропорционально квадрату расстояния (во времени) от своего исходного пункта. Словно нужно было доказать Миру, что отныне для высшего продукта органической материи, для человеческого духа, имеет силу закон движения, обратный закону движения неорганической материи" (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.8).
     Уже здесь, в самом начале, мы видим, что, приступая к своему исследованию процесса освобождения науки от Бога, Энгельс сразу исходит из того, что человеческий дух является продуктом органической материи. От этого представления он отталкивается и именно к нему постоянно обращается как к уже установленной истине. Другой основы научного исследования у Энгельса нет и быть не может. А связано это с тем, что только тогда, когда изначально, как аксиома, не требующая доказательств, принято, что разумный человеческий дух рожден органической материей, становится "обоснованным" поиск единого источника движения материи внутри природы, но вне человеческого духа, вне сознания, которое явилось лишь следствием этого движения.
     В результате такого подхода к научному анализу, не только критика прежних научных представлений, но все открытия современного ему естествознания рассматриваются Энгельсом исключительно с одной точки зрения - с точки зрения противостояния теологии.
     Характеризуя состояние естествознания в период от Коперника до Ньютона, который постулировал божественность первого толчка, давшего начало Вселенной, Энгельс отмечает, что мир представлялся науке "чем-то окостенелым, неизменным, а для большинства чем-то, созданным сразу. Наука все еще глубоко увязает в теологии. Она повсюду ищет и находит, в качестве последней причины, толчок извне, необъяснимый из самой природы. Если притяжение, напыщенно названное Ньютоном всеобщим тяготением, и рассматривается как существенное свойство материи, то где источник непонятной тангенциальной силы, которая впервые только и осуществляет движение планет по орбитам? Как возникли бесчисленные виды животных и растений? И как, в особенности, возник человек, относительно которого было все же твердо установлено, что он существует не испокон веков? На все подобные вопросы естествознание слишком часто отвечало ссылкой на творца всех вещей". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.10)
     "Но что особенно характеризует рассматриваемый период - отмечает Энгельс - так это - выработка своеобразного общего мировоззрения, центром которого является представление об абсолютной неизменности природы. Согласно этому взгляду природа, каким бы путем она не возникла, раз она уже имеется налицо, оставалась всегда неизменной, пока она существует. Планеты и спутники их, однажды приведенные в движение таинственным "первым толчком", продолжали кружиться по предначертанным им эллипсам вовеки веков или, во всяком случае, дo скончания всех вещей. Звезды покоились навеки неподвижно на своих местах, удерживая друг друга в этом положении посредством "всеобщего тяготения". Земля оставалась от века или от дня своего творения (в зависимости от точки зрения), неизменно одинаковой... В природе отрицали всякое изменение, всякое развитие... Виды растений и животных были установлены раз навсегда при их возникновении, одинаковое порождало всегда одинаковое..." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.11)
     Опираясь на достижения естествознания, Энгельс берется показать, что "источник непонятной тангенциальной силы", обеспечивающей движение планет по своим орбитам, находится в самой природе, что Творец не имеет к нему никакого отношения, точно так же как и к причине многообразия растений и животных. Все объяснимо свойствами природы, а потому, нет смысла разыскивать в ней руку Творца.
     И первый его аргумент - открытие процесса становления природы во времени, ее постоянное движение. Он полагает, что одним этим фактом наукой был устранен вопрос о "первом толчке".
   Однако далее мы увидим, как рассуждения Энгельса, неминуемо привели к тому, что вопрос этот повис в воздухе, поскольку причина возникновения туманности, из которой родились все Планеты и Звезды, а именно на ее движении основываются представления Энгельса о возникновении природы, осталась неизвестна. Более того, мы увидим, что Энгельс находит это не столь существенным, поскольку, дескать, природе самой по себе присуще такого рода возникновение, раз уж она находится в непрерывном движении. Иначе говоря, мы увидим, как самим фактом движения природы Энгельс объясняет... причину этого движения.
   По его мнению, поскольку движение природы вечно, то естествознанию надо только определить, каким образом это вечное движение вновь и вновь порождает туманности - материал для будущих космических тел. То обстоятельство, что причина возникновения и движения туманностей должна быть объяснена неким другим движением, нежели движение самих туманностей Энгельса вовсе не смущает. Он отказывается видеть здесь противоречие, обманывая, таким образом, и себя, и других утверждением, что изменяемость природы сама по себе исключает Творца в качестве причины ее возникновения. По логике Энгельса, такой причины вообще не существует, поскольку движение природы вечно. Это ее свойство - находиться в нескончаемом движении, а потому говорить о причине возникновения природы, о причине ее движения нет смысла. Таков "научный" подход Энгельса - поиск причины движения природы -- это пустая трата сил и времени, поскольку этой причины нет.
     Действительно, если природа постоянно меняется, то ее никто не создавал. Раз она становилась и вечно становится, значит, источник этой изменчивости, этого становления надо искать внутри природы, а не за ее пределами. Однако, именно эта совершенно безупречная логика скрывает главное, а именно то противоречие, которое не желает замечать Энгельс. В его понимании, источник вечного движения надо искать в природе, но вне сознания, поскольку оно, вторично, возникло в процессе эволюции самой природы... позже. Он даже определяет этот источник движения природы как единство и борьбу противоположностей, притяжения и отталкивания, при этом отказываясь замечать тот бесспорный факт, что любое существование до или после вечности - абсурд. Либо природа рождается и умирает, тем самым рождая и уничтожая в процессе своей эволюции сознание, либо она вечна, но тогда также вечно и познающее ее сознание. Иначе говоря, вечность материи неумолимо означает вечность сознания. Полагать обратное, считать, что в вечности одно может предшествовать или следовать за другим бессмысленно. Это значит отдаться во власть здравого смысла, который всегда имеет перед собой лишь очевидность - первенство предметного мира по отношению к сознанию, историю возникновения лишенной разума Земли, породившей сознание. Именно этим здравый смысл противостоит действительности, увлекая науку в тупик, лишая ее, в конечном итоге, возможности определить место и значение новых научных фактов.
     Но вернемся к анализу Энгельса: "Первая брешь в этом окаменелом мировоззрении на природу была пpoбита не естествоиспытателем, а философом. В 1755 г. появилась "Bcеобщая естественная история и теория неба" Канта. Вопрос о первом толчке был устранен; Земля и вся солнечная система предстали как нечто ставшее в ходе времени ..." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.11)
      И хотя это сочинение не имело непосредственного значения до тех пор, пока Лаплас и Гершель не обосновали его детальнее, "... в открытии Канта заключалась отправная точка всего дальнейшего движения вперед. Если Земля была чем-то ставшим, то чем-то ставшим должны были быть также ее теперешнее геологическое, географическое, климатическое, состояние, ее растения и животные, и она должна была иметь историю не только в пространстве - в форме расположения одного подле другого, но и во времени - в форме последовательности одного после другого". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.11)
     Пониманию того, что "...природа не просто существует, а находится в процессе становления и исчезновения..." необычайно поспособствовала геология. Энгельс пишет: "...Возникла геология, которая выявила не только наличность образовавшихся друг после друга и расположенных друг над другом геологических слоев, но и сохранившиеся в этих слоях раковины и скелеты вымерших животных, стволы, листья и плоды несуществующих более растений...
     ...Надо было решиться признать, что историю во времени имеет не только Земля, взятая в общем и целом, но и ее теперешняя поверхность и живущие на ней растения и животные..." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.12)
     "Тем временем физика сделала огромный шаг вперед, результаты которого были почти одновременно резюмированы тремя различными людьми в 1842 г., составившем эпоху в этой отрасли естествознания. Майер в Хейльбронне ** и Джоуль в Манчестере доказали превращение теплоты в механическую силу и механической силы - в теплоту. Установление механического эквивалента теплоты покончило со всеми сомнениями по этому поводу. В то же время Гров - не профессиональный естествоиспытатель, а английский адвокат - доказал посредством простой обработки уже достигнутых в физике отдельных результатов, что все так называемые физические силы -механическая сила, теплота, свет, электричество, магнетизм и даже так называемая химическая сила - переходят при известных условиях друг в друга без какой бы то ни было потери силы, и таким образом доказал еще раз, путем физического исследования, положение Декарта о том, что количество имеющегося в мире движения неизменно..."
      Но самым главным, считает Энгельс, является то, что "... Из науки была устранена случайность наличия такого-то и такого-то количества физических сил, ибо были доказаны их взаимная связь и переходы друг в друга. Физика, как уже ранее астрономия, пришла к такому результату, который с необходимостью указывал на вечный круговорот движущейся материи как на последний вывод науки." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 13)
     Энгельс не случайно говорит об этом выводе науки как о последнем, ибо уже отмечалось, что в его представлении сам факт "вечного круговорота движущейся материи" объясняет причину этого круговорота. Объяснение в том и состоит, что таково свойство материи - находиться в вечном круговороте. Именно это свойство и является причиной нескончаемого движения природы.
     В понимании Энгельса, закономерность того, что любая форма движения способна и вынуждена превращаться в любую другую, означает, что "Дойдя до этой формы, закон достиг своего последнего выражения. Посредством новых открытий мы можем доставить ему новые подтверждения, дать ему новое, более богатое содержание. Но к самому закону, как он здесь выражен, мы не можем прибавить больше ничего. В своей всеобщности, в которой и форма, и содержание одинаково всеобщи, он не способен ни к какому дальнейшему расширению: он есть абсолютный закон природы.
   К сожалению, дело хромает в отношении той формы движения, которая свойственна белку, иначе говоря, в отношении жизни, до тех пор, пока мы не в состоянии изготовить белок." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г.стр.193)
   Вооружившись этим, по его мнению, исчерпывающим знанием, Энгельс видит в дальнейшем развитии естествознания лишь постепенное заполнение "белых пятен" там, где наукой еще не установлен механизм, подтверждающий вечный круговорот материи. "Правда эмпирическое доказательство этого круговорота еще не совсем свободно от пробелов, но последние незначительны по сравнению с тем, что уже твердо установлено; притом, они с каждым годом все более и более заполняются". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.15) Так, например, ждет своего времени открытие механизма перехода неорганической природы в органическую. По этому поводу Энгельс пишет: "Благодаря получению неорганическим путем таких химических соединений, которые до того времени порождались только в живом организме, было доказано, что законы химии имеют ту же силу для органических тел, как и для неорганических, и была заполнена значительная часть ... якобы навеки непроходимой, пропасти между неорганической и органической природой..." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.14)
     Совершенно естественно, что за возможностью создания в лабораторных условиях живой клетки Энгельс не видит главное, а именно то, что речь здесь идет лишь о создании условий, при которых уже существующие элементы, химические вещества и т.д. могут продолжить свое развитие. Вопрос же об источнике их появления, безусловно находящемся внутри самой природы, остается вне интересов естествознания, поскольку считается, что он уже установлен как свойство природы, находиться в вечном движении. Именно это свойство стало основой нового мировоззрения, которое "... было готово в его основных чертах: все застывшее стало текучим, все неподвижное стало подвижным, все то особое, которое считалось вечным, оказалось преходящим, было доказано, что вся природа движется в вечном потоке и круговороте". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 15)
     Вот почему, приступая к рассмотрению основных положений этого нового мировоззрения, объясняющего, в понимании Энгельса, причину вечного круговорота материи без Творца, надо сразу отметить, что об этой причине Энгельс вообще ничего сказать не может, ибо вполне удовлетворен тем знанием, что находиться в вечном движении есть свойство природы. А свойство не требует объяснений, это та данность, которая уже установлена как окончательная истина, как "последний вывод науки".
     Таким образом, речь у Энгельса идет вовсе не о причине нескончаемого круговорота материи. На самом деле выяснению подлежит совершенно другой вопрос, а именно вопрос о том, как этот вечный круговорот материи выражает себя в природе? Энгельс говорит только об этом. И вот, что у него получается:
      "Из вихреобразно вращающихся раскаленных газообразных туманностей... развились благодаря охлаждению и сжатию бесчисленные солнца и солнечные системы нашего мирового острова, ограниченного самыми крайними звездными кольцами Млечного пути..." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 16)
     Естественно, что причина, породившая как движение, так и сами раскаленные газообразные туманности, оставлена Энгельсом в стороне, а вот его рассуждения о механизме их появления чрезвычайно показательны своей противоречивостью. Но, об этом чуть позже. Пока продолжим изложение Энгельса:
      "На образовавшихся таким образом отдельных телах - солнцах, планетах, спутниках - господствует сначала та форма движения материи, которую мы называем теплотой. О химических соединениях не может быть и речи даже при той температуре, которой Солнце обладает еще в настоящее время...
   ...  Вместе с прогрессирующим охлаждением ... начинает давать себя знать химическое сродство ... элементы химически дифференцируются ... приобретают химические свойства и вступают друг с другом в соединения. Эти соединения непрерывно изменяются вместе с понижением температуры...", обеспечивая переход "...части газообразной материи сперва в жидкое, а потом и в твердое состояние ... собственная теплота (планеты) начинает играть все меньшее и меньшее значение по сравнению с теплотой, получаемой ею от центрального светила... (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 16)
     "Наконец, если температура понизилась до того, что - по крайней мере, на каком-нибудь значительном участке поверхности - она уже не переходит границы, внутри которых является жизнеспособным белок, то при наличии прочих благоприятных химических предварительных условий образуется живая протоплазма...
     Прошли, вероятно, тысячелетия, пока создались условия, при которых стал возможен следующий шаг вперед, и из этого бесформенного белка возникла благодаря образованию ядра и оболочки первая клетка. Но вместе с этой первой клеткой была дана и основа для формообразования всего органического мира... Сперва развились... бесчисленные виды бесклеточных и клеточных протистов, ... из которых некоторые дифференцировались постепенно в первые растения, а другие - в первые животные. А из первых животных развились... бесчисленные классы, порядки, семейства, роды и виды животных и наконец, та порода животных, в которой достигает своего полного развития нервная система, именно позвоночные, и, опять-таки, наконец, среди последних, то позвоночное, в котором природа дошла до познания самой себя, - человек". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 17)
     Здесь невозможно не заметить, насколько мощны для разума тиски противопоставления сознания и материи. Ведь даже это - собственное заключение, не наталкивает Энгельса на мысль, что все, неохватное по своим масштабам, как в пространстве, так и во времени, движение природы осуществляется целенаправленно, то есть идет совершенно в определенном направлении - создания существа, способного познавать своего создателя - природу. В то же время убежденность, что, какое бы то ни было, устойчивое направление движения материи может неуклонно выдерживаться благодаря нагромождению случайностей в неразумной природе - верх недоразумения. Но, Энгельс, как мы увидим, закономерно приходит именно к этому недоразумению - к случайностям в природе. Движение природы, в его представлении, никак не может быть связано с разумной целью, поскольку... изначально положено, что разум вторичен, является следствием этого движения.
     Но пойдем дальше, к рассуждениям Энгельса о механизме возникновения человека " ...И человек возник путем дифференцирования, и не только индивидуально, - развиваясь из одной-единственной яйцевой клетки до сложнейшего организма, какой только производит природа, - но и в историческом смысле. Когда после тысячелетней борьбы произошла, наконец, дифференциация руки от ноги и установилась прямая походка, то человек отделился от обезьяны, и была заложена основа для развития членораздельной речи и для мощного развития мозга, благодаря чему образовалась с тех пор непроходимая пропасть между человеком и обезьяной. Развитие специфических функций руки означает появление орудия, и орудие означает специфически человеческую деятельность, преобразующее обратное воздействие человека на природу, производство ..."
     "...Но вместе с развитием руки шаг за шагом развилась и голова, возникало сознание сперва условий отдельных практических, полезных действий, а впоследствии на основе этого у народов, находившихся в более благоприятном положении, понимание законов природы обусловливающих эти полезные результаты. А вместе с быстро растущим познанием законов природы росли и средства обратного воздействия на природу; при помощи одной только руки люди никогда не создали бы паровой машины, если бы вместе и наряду с рукой и отчасти благодаря ей не развился соответственным образом и мозг человека..." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 18)
     Будучи всецело поглощен описанием механизмов движения природы, Энгельс не видит, что за ними, за внешней, видимой стороной этого движения кроется иная, внутренняя, невидимая, но ничуть не менее объективная реальность. Однако ее, в принципе, не может вместить сознание, заключенное в рамки представлений о существовании только одной объективной реальности - материи, которая порождает сознание.
     Вот почему, описывая механизм развития знаний о природе, Энгельс совершенно не замечает ГЛАВНОЕ - независимость процесса познания природы от того, желает человек ее познавать или нет. Иначе говоря, куда бы ни была направлена человеческая воля, чем бы он не был занят, к удовлетворению каких потребностей, каких желаний не стремился, сама его практическая деятельность неизбежно ведет к осознанию следствий этой деятельности, к их анализу, и, следовательно, к познанию им законов природы. Но будучи, таким образом, независим от воли человека, этот процесс познания законов природы сам является природной закономерностью, то есть, как и любой другой ее закон, отражает, не что иное, как объективную реальность. И, тем не менее, эта объективная реальность остается вне интересов науки, ибо наука построена на том представлении, что природа была раньше разума, а потому причина ее движения не может быть с ним связана.
     Как следствие, и аппарат, при помощи которого эта невидимая реальность познает природу, - головной мозг человека, представляется ей ничем иным как итогом усложнения человеческой деятельности, ставшей возможной благодаря развитию специфических функций руки и появлению членораздельной речи. Результат - наука так и стоит в недоумении перед фактом, что способности головного мозга современного человека, при всей несравнимой с древностью сложности выполняемых им задач, используются лишь на мизерные три, пять процентов. Следовательно, источник возникновения остального, без преувеличения сказать, гигантского массива его незадействованных способностей с научной точки зрения, исповедуемой Энгельсом, в принципе необъясним.
     "Но все, что возникает, достойно гибели. - продолжает Энгельс -Пройдут миллионы лет, народятся и сойдут в могилу сотни тысяч поколений, но неумолимо надвигается время, когда истощающаяся солнечная теплота не сумеет уже растапливать надвигающийся с полюсов лед, Когда все более и более скучивающееся у экватора человечество перестанет находить и там необходимую для жизни теплоту, когда постепенно исчезнет и последний след органической жизни, и Земля - застывший, мертвый шар, подобно луне - будет кружить в глубоком мраке по все более коротким орбитам вокруг тоже умершего солнца, на которое она, наконец, упадет. Другие планеты испытают ту же участь, иные раньше, иные позже земли; вместо гармонически расчлененной, светлой, теплой, солнечной системы останется холодный, мертвый шар, продолжающий идти своим одиноким путем в мировом пространстве. И судьба, постигшая нашу солнечную систему, должна раньше или позже постигнуть все прочие системы нашего мирового острова, должна постигнуть системы всех прочих бесчисленных мировых островов, даже тех, свет от которых никогда не достигнет земли, пока ЕЩЕ существует на ней человеческий глаз, способный воспринять его.
     Но когда подобная солнечная система завершит свой жизненный круг и подвергнется судьбе всего конечного, когда она станет жертвой смерти, то что будет дальше? Будет ли труп солнца продолжать катиться в виде трупа в бесконечном пространстве, и неужели все бесконечно разнообразные, прежде дифференцированные силы природы превратятся навсегда в единственную форму движения, в притяжение? "Или же, - как спрашивает Секки (стр. 810), - в природе имеются силы, способные вернуть мертвую систему в первоначальное состояние раскаленной туманности, способные пробудить ее к новой жизни? Мы этого не знаем".
     "Коечно, мы этого не знаем в том смысле, в каком мы знаем, что 2х2=4 или что притяжение материи действует обратно пропорционально квадрату расстояния. В теоретическом естествознании, которое свои взгляды на природу старается объединить в одно гармоническое целое, без которого в наше время не сделает шага вперед даже самый беззаботный по части теории эмпирик, нам приходится очень часто оперировать с не вполне известными величинами, и логика, последовательность мысли, должны были всегда заполнять такие неизбежные пробелы познания. Современное естествознание вынуждено было заимствовать у философии положение о неразрушимости движения материи, без которого оно неспособно более существовать. Но движение материи не сводится к одному только грубому механическому движению, к простому перемещению; движение материи - это также теплота и свет, электрическое и магнитное напряжение, химическое соединение и разложение, жизнь и, наконец, сознание. Говорить, будто материя за все время его бесконечного существования имела только один раз - и то ничтожно короткий, по сравнению с вечностью срок -- возможность дифференцировать свое движение и таким образом развернуть богатство этого движения и что до этого и после этого она навеки обречена довольствоваться простым перемещением, говорить это - все равно, что утверждать, будто материя смертна и движение преходяще. Учение о неразрушимости движения надо понимать не только в количественном, но и в качественном смысле. Материя, - чисто механическое перемещение которой хотя и содержит в себе возможность превращения при благоприятных обстоятельствах в теплоту, электричество, химическое действие, жизнь, но которая не в состоянии породить из самой себя эти условия, - такая материя утратила движение, - движение, которое потеряло способность превращаться в свойственные ему различные формы, хотя и обладает еще dynamis, но не обладает уже энергией и таким образом отчасти уничтожено. Но и то и другое немыслимо.
     Одно, во всяком случае, несомненно: было время, когда материя нашего мирового острова превратила в теплоту такое количество движения - мы до сих пор еще не знаем, какого именно рода,(курсив мой) - что из него могли развиться по меньшей мере (по Медлеру) 20 млн. солнечных систем, которые - как мы в этом столь же твердо убеждены - рано или поздно погибнут. Как происходило это превращение? Мы это знаем так же мало, как мало знает отец Секки, превратится ли будущее caput mortuum нашей солнечной системы снова в сырой материал для новых солнечных систем. Но здесь мы вынуждены допустить чудо либо обратиться к помощи творца, либо сделать тот вывод, что случившееся однажды может снова произойти, что раскаленный сырой материал для солнечной системы нашего мирового острова возник естественным (курсив мой) путем, путем превращений движения, которые присущи от природы (курсив мой) движущейся материи и условия которых должны, следовательно, быть снова произведены материей, хотя бы после миллионов лет, более или менее случайным образом (курсив мой), но с необходимостью, присущей и случаю" (курсив мой). (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 19) 
     Итак, вот она "логика, последовательность мысли" Энгельса, заполняющая пробелы естествознания. Он противопоставляет две точки зрения: либо превращение в теплоту неизвестного рода движения есть результат действия Творца, либо то, что произошло однажды, может вновь произойти путем... присущим самой природе! Такова "железная" логика - либо Творец, либо все происходит само собой, то есть без причины и цели - "более или менее случайным образом, но с необходимостью, присущей и случаю". Иначе говоря, вместо поиска ответа на вопрос, в чем же собственно состоит эта необходимость, все объяснено ... случайностью. Такая вот "последовательность", которая неминуемо, в силу противопоставления материи и сознания, приводит Энгельса от утверждения об отсутствии случайностей в природе, о ее закономерности, противостоящей произволу Творца, к свойственной природе... случайности.
   Но такого рода утверждение ничего общего не имеет с наукой, которая потому и есть наука, что занята исключительно поиском закономерностей природы, когда любая случайность свидетельствует лишь о том, что та или иная закономерность еще не выявлена. Случайность является прямой противоположностью закономерности, а потому в принципе не может в ней содержаться, не может быть ей присуща. Отношение случайности к закономерности таково, что оно всегда определяется абсолютной закономерностью. Другими словами, объяснять нечто случайностью означает только одно - отказ от поиска закономерности. Но именно это и вынужден делать Энгельс, поскольку изначально выставил Творца, разумное начало за рамки природы. Иначе говоря, он исключил из науки разумную основу природы, опираясь отнюдь не на ее выводы, а на очевидность первенства предметного мира по отношению к сознанию. Его опора на случайность, способную, якобы, объяснить закономерность, и есть не что иное, как опора на обыденное здравомыслие, за пределы которого ему так и не удалось вырваться, несмотря на все богатство привлеченного научного материала.
     Впрочем, другого и быть не могло, поскольку любые научные построения, любые теории, в основе которых лежит постулат о первичности материи или сознания, обязаны вернуться к исходной точке. Им просто некуда больше двигаться, так как они не могут выйти за пределы своей собственной односторонности. Бег по замкнутому кругу - вот судьба всех таких теорий, гипотез, научных открытий - тупик, лабиринт, из которого нет и не может быть выхода.
     Поэтому, выступая под знаменем просвещения, освобождения от религиозного дурмана марксизм неминуемо приходит к парадоксальной, казалось бы, солидарности с самым ярым врагом просвещения - с церковной инквизицией, которая сожгла Джордано Бруно, именно за то, что он посмел заявить о единстве природы и Бога, то есть о единстве, принципиально чуждом марксизму.
     Таким образом, Маркс и Энгельс, при всей их борьбе с теологией, и шага не сделали от религиозного предрассудка, что Бог и природа есть нечто не совместимое. Они остались противостоять друг другу, как два взаимоисключающих начала - либо причина всего есть Бог, как утверждает Церковь, либо она сокрыта в самой природе, и тогда Бога нет, как утверждает марксизм. И третьего не дано.
     Именно эта односторонность ограничивает сознание, делает для него бессмыслицей, антинаучным бредом поиск разумного источника движения внутри природы. Свидетельством тому, критика Марксом Гегеля, о которой будет речь впереди.
     Но продолжим анализ изложения Энгельса: "Мы приходим, таким образом, к выводу, что излученная в мировое пространство теплота должна иметь возможность каким-то путем, - путем, установление которого будет когда-то в будущем задачей естествознания, - превратиться в другую форму движения, в которой она может снова сосредоточиться и начать активно функционировать. Тем самым (курсив мой) отпадает главная трудность, стоявшая на пути к признанию обратного превращения отживших солнц в раскаленную туманность..." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 22) 
     Вот так легко, одним отнесением неразрешенного вопроса к задачам будущих поколений естествоиспытателей Энгельс "снимает" поиск причины, дающей толчок новому развертыванию материи. Он полностью удовлетворен самим установлением факта, что такое развертывание должно повторяться вновь и вновь, бесконечно. Ведь нескончаемое движение материи для него главное - это "последний вывод" науки, для которой механизмы движения материи не существенны, они не способны повлиять на этот вывод, являясь лишь частностью, которую выяснят будущие поколения. О самой же причине движения материи, о причине, которая определяет его упорядоченность и строгую направленность, вообще не идет речи, поскольку она заменена у Энгельса ничем иным как случайностью. Упорядоченность, в понимании Энгельса, объясняется нескончаемым количеством случайных событий, но не целью. Столь же бесцельно и направление движения материи к созданию человека, просто у природы такое свойство - создавать мыслящих существ.
     "... Вот вечный круговорот, в котором движется материя, -круговорот, который завершает свой путь лишь в такие промежутки времени, для которых наш земной год не может служить достаточной единицей; круговорот, в котором время наивысшего развития, время органической жизни и, тем более, время жизни существ, сознающих себя и природу, отмерено столь же скудно, как и то пространство, в пределах которого существует жизнь и самосознание; круговорот, в котором каждая конечная форма существования материи - безразлично, солнце или туманность, отдельное животное или животный вид, химическое соединение или разложение - одинаково преходяща, и в котором ничто не вечно, кроме вечно изменяющейся, вечно движущейся материи и законов ее движения и изменения...
     ...у нас есть уверенность в том, что материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же, что ни один из ее атрибутов никогда не может быть утрачен и что поэтому с той же самой железной необходимостью, с какой она некогда истребит на Земле свой высший цвет - мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 23) 
     Энгельс в этих, казалось бы, совершенно научных рассуждениях о вечности материи вновь и вновь возвращается к своему основному противоречию, которое им совершенно не осознается. Он просто неспособен отдавать себе отчет в том, что противопоставить друг другу можно только конечные предметы, что Вечность в принципе нельзя соотнести ни с чем конечным, от Вечности невозможно ничего отграничить - сказать, что нечто первично или вторично по отношению к ней, существовало до или после нее. Иначе говоря, Энгельс не видит главное - утверждение вечности материи, означает, что она не может предшествовать сознанию, как, впрочем, и следовать за ним. Поэтому он и пускается в рассуждения о скудно отмеренном времени для разумных существ, об уничтожении разумного человеческого духа на Земле и новом его рождении в другое время и в другом месте, словно у вечной материи могут быть эти другие времена или другие места ее бытия.
     Таким образом, не замечая, как нагромождает одно противоречие на другое, Энгельс неминуемо уходит от истины, запутывается в своих собственных рассуждениях, приводящих, в конечном итоге, к лишенному всякого смысла заключению о том, что материя вечна, но ... смертна, поскольку только в этом случае ее можно противопоставить и предпослать смертному человеческому духу.
     Иначе говоря, положение Энгельса о том, что "материя противостоит нам как нечто данное, как нечто несотворимое и неуничтожимое" (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.51) не содержит под собой и тени научной основы, так как вечное - материя не может противостоять конечному - рождающемуся и умирающему сознанию человека. Вот почему следование научному пути к Истине неминуемо пролегает через признание того факта, что за очевидностью смертности человека скрывается действительность бессмертия его разумного духа, столь же несотворимого и неуничтожимого, как и видимая нами материя.
     Восприятие естествознанием этого, буквально на поверхности лежащего, знания позволит, наконец, человеческому сознанию обрести в науке свое истинное положение не впереди и не после материи, а в единстве того и другого с объективно существующей, вечно движущейся субстанцией духа - духовной сущностью всей природы.
     Именно это понимание открывает возможность широчайшего синтеза научных фактов, вместо сегодняшней их изоляции друг от друга, которая и обеспечивает топтание науки на месте, подталкивая ученых к абсолютно бессмысленным попыткам применить частное знание о формах материи ко всеобщему или знание о конечном к вечному. Такого рода попытки сплошь и рядом приводят к совершенно абсурдным выводам, как, например, рассуждения Энгельса о движении материи, которое обусловлено в его понимании единством и борьбой притяжения и отталкивания:
     "... наша солнечная система в каждое мгновение отдает в мировое пространство колоссальные количества движения, и притом движения вполне определенного качества, именно солнечную теплоту, то есть отталкивание. А сама наша Земля оживлена только благодаря солнечной теплоте и, со своей стороны, излучает полученную солнечную теплоту, - после того как она превратила часть ее в другие формы движения, - в конце концов тоже в мировое пространство. Таким образом, в солнечной системе, и в особенности на Земле, притяжение получило уже значительный перевес над отталкиванием. Без излучаемого Солнцем движения отталкивания на Земле прекратилось бы всякое движение. Если бы Завтра Солнце охладилось, то при прочих равных условиях притяжение осталось бы на Земле тем же, каким оно является в настоящее время. Камень весом в сто килограммов продолжал бы по-прежнему весить эти сто килограммов на том месте, где он лежит. Но зато движение, как масс, так и молекул, и атомов пришло бы в состояние абсолютного, согласно нашим представлениям, покоя" (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 59).
     Таким образом, представления Энгельса говорят нам о том, что вечное движение материи оказывается... не вечно, то есть оно может полностью прекращаться, материя может приходить в состояние абсолютного покоя в отдельных своих частях, в отдельных формах своего существования. Иначе говоря, точно также как вечная материя предстала у Энгельса смертной, ее вечное движение оказалось у него не вечным. Что, впрочем, одно и то же, так как неподвижность материи и означает ее смерть.
   Вся беда в том, что подобного рода абсурдность, эта каша в собственном сознании, когда в нем непостижимым образом уживаются противоречащие друг другу выводы не видна ученым. Так вывод о вечном движении материи, о том, что немыслимо "утверждать, будто материя смертна и движение преходяще" соседствует с выводом о ее покое; вывод о вечном существовании материи, как в количественном, так и в качественном отношении совмещается с выводом о смертности ее качества - сознания.
   В результате, даже пытаясь со всей добросовестностью быть последовательными в своих рассуждениях, они неминуемо приходят к непоследовательным заключениям. Это невидимый, а потому, словно какой-то магический, заколдованный круг. И вырваться за его пределы можно только одним способом - осознать, наконец, тот факт, что в науку проникло совершенно не научное, а обывательское представление о том, что природа самостоятельна, что она существует независимо от сознания. Без осознания этого факта любой ученый, сам того не замечая, глушит свой "внутренний" голос, который постоянно стучится к каждому человеку со свидетельством о вечности познающего мир разумного духа. Но "околдованное" сознание противится истине его вечного существования, и этим захлопывает дверь, ведущую к последовательному, строго научному знанию. Так вершится преступление ученых не только по отношению к самим себе, но к науке, служению которой они себя посвятили, ибо отрицание любого факта, каков бы он не был, есть корень невежества.
   Но именно это происходит с неоспоримым фактом двойственности человеческого сознания. Он неуклонно выпадает из поля зрения науки, поскольку свидетельствует о существовании объективной реальности, которая находится вне рамок чувственно воспринимаемого мира, за горизонтом рассудочных представлений об окружающей нас предметной действительности. Естественно, что марксизм тоже игнорирует этот факт, ибо о двойственности сознания не может идти и речи, если полагать, что оно плод телесных функций, плод высокоразвитой нервной системы. Здесь-то и кроется тупик в научных поисках истины.
     Мы уже видели, что само представление о конечности разумного человеческого духа теряет всяческий смысл при его соотношении с вечностью материи. Это говорит о принципиальной невозможности применения в науке идеи вторичности сознания, что, в сою очередь, означает антинаучность марксистской теории о возникновении, и социальной причине движения сознания, его историчности, превращает теорию классовой борьбы лишь во внешнее выражение движения духовных процессов природы в обществе.
     В дальнейшем мы покажем, в частности, что отрицание именно этих объективно происходящих процессов привели Маркса к неразрешимому противоречию в его рассуждениях о "засыпании" пролетарского государства по мере зарождения и развития коммунистического общества.
     А пока, прежде чем продолжить рассмотрение естественнонаучных взглядов марксизма, подчеркнем его важнейший вывод - поскольку разумный человеческий дух рожден материей, вторичен по отношению к ней, то он существует не иначе как принадлежность или свойство отдельных человеческих организмов. Таким образом, с точки зрения марксизма, каждый человек, будучи смертным, жестко ограничен в своих возможностях познания природы необычайно коротким сроком собственного биологического существования, сроком, представляющим собой неуловимое мгновение в сравнении с вечностью познаваемой материи. В марксизме, поэтому, субъектом познания является не сам человек, а человеческий род, человеческое общество, способное аккумулировать знания о природе, ставшие достоянием отдельных людей. Так Энгельс пишет: у "абсолютного познания есть серьезное "но". Подобно тому, как бесконечность познаваемого материала слагается из одних лишь конечных предметов (Бесконечный ряд конечных предметов - вот та реальность, с которой, по мнению Энгельса, мы имеем дело. Заметим это пока мимоходом, ибо о действительном соотношении конечного и бесконечного речь пойдет впереди), так и бесконечность абсолютно познающего мышления слагается из бесконечного множества конечных человеческих голов, которые работают над этим бесконечным познанием друг возле друга и в ряде сменяющих друг друга поколений". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 202) 
   Таким образом, в представлении Энгельса, познание способно доходить лишь до определенной точки. А потом, со смертью человечества, процесс начинается сначала. Такое вот движение природы до появления мыслящих существ, а потом назад к исходному пункту. В результате, утверждение марксизма о том, что человеческое сознание это исключительно социальный, исторический продукт, означает, что с его смертью уничтожаются все знания о природе.
   Другими словами, неизбежная гибель человечества, связанная с истощением теплоты в солнечной системе, о которой говорил Энгельс, делает совершенно бессмысленным вывод о социальной природе сознания. Во-первых, потому, что жизнь человечества, как бы продолжительна она не была, все равно остается таким же мгновением в сравнении с вечным бытием материи, как и жизнь отдельного человека. Во-вторых, гибель человечества означает абсолютную непознаваемость материи, ибо природе вновь и вновь приходится начинать 'с нуля' - с создания вращающейся раскаленной газовой туманности, ведущей к возникновению социального, разумного существа, которому отмерено лишь мгновение для познания вечности - вечной материи.
   В связи с этим и рассуждение Энгельса о том, что Бесконечный прогресс как "развитие, движение вперед или назад ... вовсе не бесконечен, уже и теперь можно предвидеть конец периода жизни Земли. Зато и Земля не есть весь мир" (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 205), выглядит совершенно нелепо, поскольку и в других местах мира присутствует то же развитие, то же движение вперед или назад. Так что все эти части способны овладеть лишь кусочком знаний до момента их уничтожения. А это не бесконечность познания, но, напротив, - апофеоз его ограниченности. Природа непознаваема - вот тот вывод, к которому на самом деле приводит марксизм.
   И каковы бы не были его рассуждения о том, как природа движется к созданию человеческого разума, факт остается фактом - в бессмысленности такого поведения природы состоит весь смысл марксистских представлений об истории возникновения человека, способного ее познавать. Согласно марксизму, природа создает разумное существо исключительно лишь для того, чтобы его уничтожить, ибо конечный человеческий дух не может познать бесконечность, а вынужден топтаться на месте - делать шаг вперед с рождением, и шаг назад со смертью. И сколько бы таких шагов человечество не сделало, его знания о природе так и будут оставаться на одном месте. Аналогично этому, сколько бы подобных шагов не совершали другие разумные существа в необъятном космосе, они тоже в своем познании природы способны лишь повторять один и тот же цикл - шагать на месте. Получается этакое бесконечное множество рождающихся и умирающих разумных существ, сама разумность которых лишена всякого смысла.
   Результат - неминуемые противоречия даже там, где, казалось бы, под ногами обретена совершенно твердая научная почва: "И так на каждом шагу факты напоминают нам о том, что мы отнюдь не властвуем над природой так, как завоеватель властвует над чужим народом, не властвуем над ней так, как кто-либо, находящийся вне природы, - что мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри нее, что все наше господство над ней состоит в том, что мы, в отличие от всех других существ, умеем познавать ее законы и правильно их применять. И мы, в самом деле, с каждым днем научаемся правильно понимать ее законы и познавать как более близкие, так и более отдаленные последствия нашего активного вмешательства в ее естественный ход ... А чем в большей мере это станет фактом, тем в большей мере люди снова будут не только чувствовать, но и сознавать свое единство с природой и тем невозможней станет то бессмысленное и противоестественное представление о какой-то противоположности между духом и материей, человеком и природой, душой и телом, которое распространилось в Европе со времени упадка классической древности и получило наивысшее развитие в христианстве." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г.
   стр.153)
   Но опять обнаруживается, во-первых, что 'сознавать свое единство с природой', единство, а не 'противоположность между духом и материей' означает сознавать вечность не только материи, но и вечность единого с ней духа. Кстати говоря, Ленин в своей главной философской работе 'Материализм и эмпириокритицизм' с абсолютной точностью выразил марксистскую позицию по этому поводу. Он прямо заявил о невозможности противопоставления сознания и материи за рамками основного гносеологического вопроса, вопроса о том, что первично, а что вторично - материя или сознание. Иначе говоря, он выразил ту же идею, что материя первична по отношению к сознанию, она родила его и только после этого они стали едины, ибо вне вечной материи ничего быть не может. Однако, в том-то и дело, что для сознания никакого 'до' или 'после' решения им же самим основного гносеологического вопроса не существует. Его единство с вечностью означает только саму эту вечность, и потому, с научной точки зрения, ни о какой смерти разумного духа вслед за гибелью его формы - человеческого тела, не может быть и речи. Во-вторых, рожденный церковной бюрократией религиозный предрассудок о противоположности материи и духа не имеет ни чего общего с христианством, которое несет в себе идею неразрывного единства природы и Бога. Но марксизм изначально отвергает это единство, а потому отвергает и христианство, ставя совершенно нелепый знак равенства между религиозными постулатами христианской церкви и христианской религией как таковой, которая совершенно не зависит от высказываний о ней священнослужителей. Впрочем, это отдельная тема и мы обязательно коснемся ее позднее.
   Итак, подытожим некоторые выводы. Поскольку согласно естественнонаучным представлениям марксизма, разумное существо, способное познавать природу, - человек является итогом случайных сочетаний вечно движущейся неразумной материи, в нем нет места для закона природы, который заставляет материю двигаться в совершенно определенном направлении - в направлении создания человека. А ведь именно этот закон означает наличие разума в природе, наличие в ней Творца, который, как мы видели, принципиально исключен классиками марксизма из природы. В результате, марксизм полагает чудом вовсе не бессмысленное движение материи, которое сквозь череду невероятных случайностей привело к возникновению человека. А напротив, чудом становится разумный источник этого движения, который, будучи таковым, имеет цель и тем самым не только наполняет смыслом, но и определяет необходимую закономерность движения природы в совершенно определенном направлении создания познающего ее существа. Мало этого, в разумности природы марксизм усматривает крамолу теологии, крамолу мистического, божественного начала, которое должно быть выброшено из науки, чтобы освободить ее от произвола потусторонней воли, от ... случайностей. Но в результате, он сам окончательно запутывается в случайностях, оказывается не в силах подняться до осознания того факта, что Творец и есть основной закон естествознания, который исключает любую случайность, именно потому, что сознание и материя не противостоят друг другу, а едины со всеобщей субстанцией, движение которой, обусловленное разумной целью, неизбежно порождает следствие - движение материи, то есть все то, что мы воспринимаем при помощи органов чувств нашего тела, включая и его само. И только 'здравый смысл', которым руководствуется марксизм, утверждая первенство материи по отношению к сознанию, создает иллюзию, что сознание вмуровано в плотную материю человеческих тел, и способно действовать исключительно при его посредстве, опираясь на помощь пяти телесных органов чувств. Другими словами, марксизм полагает, что объективно существующий предметный мир не принадлежит разумной человеческой сущности, а является для сознания внешним, господствующим над ним. Как пишет Маркс: 'В этом нет ничего непонятного и загадочного. Скорее было бы загадочно обратное' (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 102). Энгельс также считает, что жизнь есть результат движения природы, а не движение природы - результат жизни разумной сущности. Вот как он это выражает: 'То, что жизнь есть результат всей природы, нисколько не противоречит тому обстоятельству, что белок, являющийся исключительным самостоятельным носителем жизни, возникает при определенных, даваемых всей связью природы условиях, но при всем при том как продукт некоторого химического процесса.' (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.170) 'здесь остается добиться еще только одного: объяснить возникновение жизни из неорганической природы. На современном этапе развития науки это означает ни что иное, как следующее: изготовить белковые тела из неорганических веществ.' (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 169)
   Энгельс действительно не видит здесь противоречий. Не видит, что "связь природы", приводящая к возникновению белка, уже означает, что он как носитель жизни вовсе не самостоятелен. Он подчинен этой связи. И только поэтому его возникновение не случайно, а является продуктом целенаправленной, разумной деятельности всей природы. В противном случае, он оказывается результатом события, вероятность которого стремится к абсолютному нулю, ибо требует сочетания, не поддающегося математическому описанию количества случайных обстоятельств, приведших, прежде всего, к возникновению химических элементов, из которых белок состоит, ибо эти химические элементы сами являются продуктом природы. Вот почему изготовление белка из неорганических веществ в лабораторных условиях совершенно не объяснит "возникновение жизни из неорганической природы". Как уже отмечалось, искусственный синтез белка не способен этого объяснить, поскольку совершенно не затрагивает вопрос о причине возникновения тех, уже существующих, химических элементов, из которых белок и создается, то есть о причине возникновения самой неорганической природы и ее неуклонного движения в направлении создания разумных существ.
   Суть в том и состоит, что вместо поиска ответов на эти вопросы, Энгельс попросту игнорирует их, с легкостью объясняя причину возникновения разумных существ - свойством природы: "В действительности же материя приходит к развитию мыслящих существ в силу самой своей природы, а потому это с необходимостью происходит во всех тех случаях, когда имеются налицо соответствующие условия." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 178). Другими словами, "свойство природы", заслоняет собой разумную причину движения неорганической материи, представляет создание природой "соответствующих условий" для возникновения белка не как результат целенаправленной деятельности, а как следствие нагромождения случайностей. Но при этом, само возникновение белка считается необходимым.
   Таким образом, случайность у Энгельса, как ему кажется, совершенно законно, соседствует с необходимостью. С той самой необходимостью, потребность в познании которой, у него совершенно отсутствует, поскольку она уже объяснена свойством природы. Разумеется, что при таком "научном" анализе отпадают все вопросы о причине и цели развития природой мыслящих существ. А это уже не наука, но бегство от нее, стремление псевдонаучными построениями утвердить свое личное мнение о действительности. Именно стремление утвердить свою личную точку зрения в качестве научной истины заставляет Маркса и Энгельса отбрасывать в научном наследии все, что ей противоречит. В особенности это касается философии Гегеля, прямой противоположностью которой марксизм себя объявил, оставаясь в действительности лишь ее частным случаем, одним из моментов, охваченным этой философией.
   В результате, абсолютно не научное утверждение о том, что материя, в силу самой своей природы, то есть без разумного начала, приходит к развитию мыслящих существ, принимается марксизмом как "...основа для предыстории человеческого духа, для прослеживания различных степеней его развития, начиная от простой, бесструктурной, но ощущающей раздражения протоплазмы, низших организмов и кончая мыслящим мозгом человека. А без этой предыстории существование мыслящего человеческого мозга остается чудом." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 169)
   Тем не менее, "чудом" следует полагать другое, а именно критику Энгельсом утверждения Гегеля о наличии цели в природе: "Цель: Гегель, V, стр. 205 4': "Механизм показывает себя стремлением к тотальности уже тем, что он старается понять природу самое по себе как некоторое целое, не требующее для своего понятия ничего другого, -- тотальность, не имеющая места в цели и в связанном с нею внемировом уме. Беда, однако, в том, - возражает Энгельс - что механизм не может выбраться из абстрактной необходимости, а потому также и из случайности. Для него тот факт, что материя развивает из себя мыслящий мозг человека, есть чистая случайность, хотя и необходимо обусловленная шаг за шагом там, где это происходит". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 178)
   То, как "выбирается" из данной ситуации сам Энгельс, мы только что видели: "В действительности же материя приходит к развитию мыслящих существ в силу самой своей природы..." Свойство природы - вот доказательство Энгельса, опровергающее подчиненность ее движения цели или разумной деятельности. Но считать такое доказательство научным - и есть настоящее "чудо", поскольку оно означает отказ от исследования самого "свойства природы", а это прямо противоречит науке.
   Так и выявляет себя, уже упомянутая абсурдность, что в разумном начале, целенаправленно ведущем к возникновению человеческого мозга, марксизм видит крамолу Творца или необъяснимое чудо, а в нагромождении случайностей и в не требующем объяснений свойстве природы создавать разумных существ научную истину... Вот на такой "научной" базе и зиждется весь естественнонаучный фундамент марксизма.
   Ограниченная предметным миром диалектика марксизма неизбежно превращает случайность и необходимость в простое соседство друг с другом. Она оказывается совершенно неспособной проследить абсолютную необходимость природы в создании условий для появления разумных существ, способных ее же саму познавать. Иначе говоря, она не в состоянии ответить на вопрос, как же сообразуется неорганическая природа с органическим. Попытка отталкиваться от здравого смысла, всегда имеющего перед собой лишь непосредственную очевидность, заставляет марксизм исходить из того, что неорганическая природа предшествует органическому. Получается так, что неорганическое выступает как самостоятельное, а органическое, наоборот, зависимо от него. Другими словами, органическое лишь прибавляется к, абсолютно не зависящему от него, неорганическому. Между ними, дескать, положена граница, которая разделяет их, противопоставляет друг другу. Так и складывается впечатление, что неорганическая природа -- это слепо порождающая сила, свойством которой является производить из себя сначала растения, затем животных и, наконец, человека с его мыслящим сознанием. Но поскольку неорганическая природа выступает в марксизме как совершенно самостоятельная, независимая от органического сила, то оказывается, что возникновение условий для зарождения и развития органического, ни как с органическим не связано. А без этой связи лишь делом случая является, создадутся такие условия или нет. Иначе говоря, отсутствие понимания неразрывного единства неорганической и органической природы, которое и приводит к абсолютно необходимому созданию условий для органической жизни, лишает марксизм возможности обнаружить истинное соотношение органического и неорганического, случайного и необходимого. Не дает ему увидеть, что органическое относится к неорганической природе как ее цель, что неорганическое всегда есть лишь средство органического, то есть полностью подчинено его интересам.
   Но порождение разумных существ как следствие цели и смысла движения природы, как всеобщий и основной ее закон марксизм принять не может, а потому неизбежно скатывается к лишенному диалектической связи, независящему друг от друга простому сосуществованию случайности и необходимости. При этом, такого рода соседство жестко критикуется Энгельсом. "Обычный человеческий рассудок, а с ним и большинство естествоиспытателей - пишет Энгельс - рассматривает необходимость и случайность как определения, раз навсегда исключающие друг друга. Какая-нибудь вещь, какое-нибудь отношение, какой-нибудь процесс либо случайны, либо необходимы, но не могут быть и тем и другим. Таким образом, то и другое существует бок о бок; природа содержит в себе всякого рода предметы и процессы, из которых одни случайны, другие необходимы, причем все дело только в том, чтобы не смешивать между собой эти два сорта. ...То, что можно подвести под законы, что, следовательно, знают, то интересно, а то, чего нельзя подвести под законы, чего, следовательно, не знают, то безразлично, тем можно пренебречь. Но при такой точке зрения прекращается всякая наука, ибо наука должна исследовать как раз то, чего мы не знаем. (Курсив мой). Это значит: что можно подвести под всеобщие законы, то считается необходимым, а чего нельзя подвести, то считается случайным. Легко видеть, что это того сорта наука, которая выдает за естественное то, что она может объяснить, и приписывает сверхъестественным причинам то, что для нее необъяснимо. При этом для существа самого дела совершенно безразлично, назову ли я причину необъяснимых явлений случаем или богом. Оба эти названия являются лишь выражением моего не знания и, поэтому, не относится к ведению науки. Наука прекращается там, где теряет силу необходимая связь." (Курсив мой). (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 186 - 187)
   Именно так, но беда в том и состоит, что все здесь сказанное Энгельсом о науке, в полной мере, без единого изъятия относится к его собственным суждениям, ибо в них-то и нет той, необходимой для науки, связи между случайностью возникновения условий для зарождения разумных существ и необходимостью появления их самих. С одной стороны, всеобщий закон вечного движения природы совершенно не объясняет неизбежность возникновения указанных условий, - поэтому оно считается случайным. С другой: если не знают, чем вызвана необходимость природы порождать разумные существа, "то это безразлично, этим можно пренебречь", сославшись на то, что таково свойство природы; будто это меняет существо дела, способно отменить собой требование объяснений, чем именно продиктовано это свойство, какова здесь "необходимая связь". Но поскольку она скрыта за "свойством природы", то по выражению самого Энгельса наука здесь прекращается "... ибо наука должна исследовать как раз то, чего мы не знаем". Незнание же существа необходимости и делает бессмысленным ее взаимосвязь со случайностью, превращает их в несвязанных друг с другом соседей.
   Но Энгельс не замечает этого, поскольку диалектика марксизма ограничена "окончательным выводом" о текучести форм материи, об их взаимном влиянии друг на друга и не в состоянии охватить саму возможность диалектической взаимосвязи всеобщей разумной субстанции с этими формами, как формами своего собственного бытия. Замечательны в связи с этим рассуждения Энгельса о жизни и смерти. При этом он ссылается на Гегеля, на его мысль о том, что в жизни диалектически содержится зародыш смерти. Вот что он пишет: "Жизнь и смерть. Уже и теперь не считают научной ту физиологию, которая не рассматривает смерть как существенный момент жизни (примечание: Гегель, 'Энциклопедия, ч. 1 стр.152 -153), которая не понимает, что отрицание жизни по существу содержится в самой жизни, так что жизнь всегда мыслится со своим необходимым результатом, заключающейся в ней постоянно в зародыше, - смертью. Диалектическое понимание жизни именно к этому и сводится. Но кто однажды понял это, для того покончены всякие разговоры о бессмертии души. Смерть есть либо разложение органического тела, ничего не оставляющего после себя, кроме химических составных частей, образовывавших ее субстанцию, либо умершее тело оставляет после себя некий жизненный принцип, нечто более или менее тождественное с душой, принцип, который переживает все живые организмы, а не только человека. Таким образом, здесь достаточно просто уясняется себе, при помощи диалектики, природы жизни и смерти, чтобы устранить древнее суеверие. Жить значит умереть." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 259)
   Мы видим, что вечный "жизненный принцип", "переживающий все живые организмы" с легкостью исключается Энгельсом из диалектической взаимосвязи с этими организмами. В его понимании это совершенно естественно, очевидно, само собой разумеется. Однако, все дело состоит в том, что этот "жизненный принцип" марксизм просто не может "подвести под законы", а потому и пренебрегает им, сводя диалектику лишь к мысли о неизбежности гибели любой формы. Но вот что говорит о жизни и смерти Гегель, на которого и сослался Энгельс. "Диалектическое есть также душа всякого истинно научного познания. Нашему обыденному сознанию не останавливаться на абстрактных определениях рассудка представляется делом справедливости (по пословице: живи и давай жить другим), так что мы признаем как одно, так и другое. Но более строгое рассмотрение показывает, что конечное ограничивается не только извне, но и снимается благодаря своей собственной природе и благодаря себе самому переходит в свою противоположность. Так, например, говорят: "человек смертей" - и рассматривают смерть как нечто, имеющее свою причину лишь во внешних обстоятельствах; согласно этому способу рассмотрения, существуют два отделенных друг от друга свойства человека: быть живым, а также быть смертным. Но истинное понимание состоит в том, что жизнь как таковая носит в себе зародыш смерти и что вообще конечное в себе противоречиво и вследствие этого снимает себя." (Гегель. 'Энциклопедия философских наук'. Т. 1 стр. 206 HAУKA ЛОГИКИ, AKАДЕМИЯ НАУК СССР, институт философии, ИЗДАТЕЛЬСТВО СОЦИАЛЬНО - ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 'МЫСЛЬ ', Москва- 1975 г.) Не трудно заметить, что рассуждение Гегеля о жизни, несущей в себе зародыш смерти, которым воспользовался и к которому свел всю диалектику взаимосвязи жизни и смерти Энгельс, относится Гегелем исключительно к миру конечного, то есть к миру форм существования бесконечной и бессмертной всеобщей субстанции. Но именно ею, этой бессмертной субстанцией и пренебрегает марксизм, выходя тем самым за пределы науки, и только так ему удается "устранить" "древнее суеверие" о том, что жить значит умереть. Сама мысль о гибели любой формы материи как о возврате к вечной жизни разумной субстанции, из которой все эти формы и состоят, просто не вмещается в прокрустово ложе марксизма. Именно здесь марксизм отворачивается от науки и переходит на рельсы идеологии.
   Идеология же это есть то, что понятно подавляющему большинству людей, ибо она опирается не на научное знание, а на здравый смысл, на достоверность чувственного восприятия окружающей действительности, которая не требует доказательств. Она принимается как данность, как уже известная, всем очевидная истина. Опора на эту истину автоматически исключает требуемое наукой выяснение необходимой взаимосвязи чувственного бытия и бытия всеобщей духовной субстанции. Для выстраивания идеологической картины мира этого как раз-таки и не требуется, ибо, как пишет Маркс: "Народному сознанию непонятно чрез-себя-бытие природы и человека, потому что это чрез-себя-бытие противоречит всем осязательным фактам практической жизни" (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42,стр.125). Другими словами, вместо обязательного для науки поиска необходимости, которая связывает это бытие с "осязательными фактами практической жизни" марксизм отвергает саму сущность природы как главный объект познания. Дескать, это удел теологии, а не науки. По мнению Маркса именно "Чувственность (см. Фейербаха) должна быть основой всей науки. Наука является действительной наукой лишь в том случае, если она исходит из чувственности в ее двояком виде: из чувственного сознания и из чувственной потребности; следовательно, лишь в том случае, если наука исходит из природы". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42,стр.124)
   Но вот какого рода плоды пожинает такая "наука":
   "Человек является непосредственно природным существом. В качестве природного существа, притом живого природного существа, он, с одной стороны, наделен природными силами, жизненными силами, являясь деятельным природным существом; эти силы существуют в нем в виде задатков и способностей, в виде влечений; а с другой стороны, в качестве природного, телесного, чувственного, предметного существа он, подобно животным и растениям, является страдающим, обусловленным и ограниченным существом, т. е. предметы его влечений существуют вне его, как не зависящие от него предметы; но эти предметы суть предметы его потребностей; это -- необходимые, существенные для проявления и утверждения его сущностных сил предметы. То, что человек есть телесное, обладающее природными силами, живое, действительное, чувственное, предметное существо, означает, что предметом своей сущности, своего проявления жизни он имеет действительные, чувственные предметы, или что он может проявить свою жизнь только на действительных, чувственных предметах". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42,стр.162)
   Естественно, что вопрос о том, в чем же заключается источник "жизненных сил" человека, остается у Маркса за скобками. Это именно тот вопрос, который оказывается несущественным для марксизма и, как мы видели это раньше в критических замечаниях Энгельса по поводу науки, поскольку этот вопрос не вписывается в выдвигаемую марксизмом теорию, то он просто остается без внимания. О науке, поэтому, здесь говорить не приходится.
   Больше того, само понятие "жизненных сил" до такой степени антинаучно, что даже Энгельс обрушивает на него свою критику:
   "...в органической природе категория силы совершенно недостаточна, и тем не менее она постоянно применяется. Конечно, действие мускула можно назвать по его механическому результату мускульной силой, и его можно также и измерить; можно рассматривать как силы даже и другие измеримые функции,-- например, пищеварительную способность различных желудков. Но идя этим путем, скоро приходят к абсурду (например, нервная сила), и, во всяком случае, здесь можно говорить о силах только в очень ограниченном и фигуральном смысле (обычный оборот речи: "набраться сил"). Это нечеткое словоупотребление привело к тому, что стали говорить о жизненной силе. Если этим желают сказать, что форма движения в органическом теле отличается от механической, физической, химической, содержа их в себе в снятом виде, то способ выражения негоден, в особенности также и потому, что сила, -- предполагая перенос движения,-- выступает здесь как нечто вложенное в организм извне, а не присущее ему и неотделимое от него. Поэтому-то жизненная сила и была последним убежищем всех супранатуралистов". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.247) То есть тех, кто склонен непонятные явления объяснять сверхъестественными причинами.
   По сути, эти "жизненные" или "сущностные силы" оказываются в марксизме все тем же "свойством природы", не требующим выяснения его источника, как и источника нескончаемого движения материи. Есть жизненные силы, проявляющие себя во влечении. Этим исчерпывается все знание. Это данность - таково достоверно установленное свойство природы - с одной стороны. С другой же стороны, человек ограничен, он запечатан в собственном теле, как вино в бочке, и проявить свои сущностные силы может только посредством внешних по отношению к своему телу предметов, удовлетворяя ими свои потребности, какого бы рода они не были - грубые, животные или высоко духовные, самые очеловеченные. Такого рода проявление "сущностных сил", означает, что оно конечно, ибо прекращается со смертью тела. Иначе говоря, марксизм утверждает, что природа вечна, а ее сущностные силы, проявляющиеся в "непосредственно природном существе" - человеке, смертны. Буквально - Природа вечна, а ее сущность смертна.
   . Нелепость этого вывода сродни нелепости упомянутого ранее вывода Энгельса, о том, что материя движется вечно, но атомы вещества могут находиться в покое.
   Тем не менее, именно таким образом марксизм пытается обосновать идею, что разумный дух человека, его мышление, сознание само по себе всегда субъективно, оно, дескать, привязано к конкретному телу, находится в нем и не может пребывать за его пределами, не может носить всеобщий характер - не может быть свойственно сущности Природы.
   Здесь опять отражается все та же установка здравомыслия, согласно которой, коль очевидно, что материя первична по отношению к сознанию, то говорить о разумном начале природы равнозначно отказу от здравомыслия. А сделать это, в буквальном смысле, смерти подобно, смерти внутри самого себя, смерти собственного отождествления себя с физическим телом, гибель которого неизбежна. Поэтому, лучше жить с верой, что за порогом его смерти пустота, что исключительно волею случая природа образовала Землю, на которой, опять-таки самостоятельно, естественным, основанным на свойстве природы образом возникли живые существа, возник человеческий разум.
   Правда, сегодня уже общим местом является то, что вероятность такого события стремится к абсолютному нулю. По образному выражению одного из американских ученых она равнозначна тому, что пронесшийся над складом авиационных деталей торнадо собрал из них Боинг и выкатил его на взлетную полосу. При этом, степень вероятности такого события совершенно не меняется, если этих складов будет бесконечное множество, как и количество проносящихся над ними торнадо.
   Но марксизм, как известно, опирается на данные эмпирических исследований: "Представление о сотворении земли получило сокрушительный удар со стороны геогнозии, т. е. науки, изображающей образование Земли, становление ее как некий процесс, как самопорождение. Generatio aequivoca является единственным практическим опровержением теории сотворения". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42,стр.125)
   Так же как и Энгельс, Маркс полагает, что опровержение "теории сотворения" в том и состоит, что образование Земли есть следствие некоего "процесса" природы. Он не желает замечать, что само по себе установление факта существования такого процесса не способно упразднить вопрос о его сути, причине и цели, обеспечившей безусловную, продиктованную необходимостью направленность движения природы к образованию Планеты.
   Но поскольку этот вопрос пребывает за рамками марксисткой теории, не вписывается в нее, то марксизм со всей серьезностью и заявляет, что обнаружил истину, то есть нашел научно обоснованную связь, нашел, наконец, примирение между разумным человеческим духом и материей, которое не способны были обнаружить вечные противники идеализм и материализм.
   "Мы видим здесь, что последовательно проведенный натурализм или гуманизм отличается как от идеализма, так и от материализма, являясь вместе с тем объединяющей их обоих истиной. Мы видим в то же время, что только натурализм способен понять акт всемирной истории". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42,стр.162) 
   Другими словами, марксизм видит свое достижение именно там, где он порывает с наукой. Опираясь на учение натурализма, марксизм сковывает себя его односторонностью, на практике становится противостоящей науке идеологией.
   "Коммунизм как положительное упразднение частной собственности ... как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, = натурализму; он есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он -- решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение" (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42,стр.116)
   Совершенно естественно, что коль скоро решение загадки истории марксизмом найдено, истина открыта, то все, что не вписывается в марксизм, полагается ложным, оно, либо остается без внимания, как нечто несущественное, либо отвергается принципиально, как основанное на неправильной точке зрения. Но наука ничего отвергать не может. Она всегда занята одним - всесторонним исследованием реальности.
   Суть в том и заключена, что натурализм, а вместе с ним и марксизм, изначально ограничен представлением, будто бы чувственно воспринимаемой нами окружающей материальной действительностью исчерпывается вся реальность. Ни о какой другой реальности, дескать, не может быть и речи по той причине..., что она "непонятна большинству людей", для которых осознание себя конечным, а значит, смертным есть очевидная, совершенно достоверная, исчерпывающая реальность, не требующая какого-то еще дополнительного, научного анализа. Отказаться же от этой реальности невозможно, поскольку, как уже говорилось, такой отказ равносилен отказу от собственного здравого смысла, отказу от самого себя, абсолютной достоверности временного существования не только своего тела, но и вообще всей чувственно воспринимаемой предметной действительности.
   Для здравого смысла главенство разумного начала в Природе потому и немыслимо, что оно противоречит действительному, совершенно не иллюзорному бытию окружающей материи. И сколько бы раз мудрецы, познавшие Истину, не говорили о том, что окружающий нас мир -- это иллюзия, а наша жизнь всего лишь сон, ни согласиться с этим, ни принять это на веру здравомыслящий человек не может.
   Не может этого сделать и марксизм, поскольку для такого шага ему необходимо отказаться от чувственно воспринимаемого мира и отталкиваться от существования лишь одной Реальности - разумной духовной субстанции или бога. С этой высшей точки зрения все остальное оказывается иллюзией, поскольку предстает перед нами лишь в той или иной форме проявления бога, всеобщей сущности. Только, и исключительно, с этой точки зрения материя - иллюзорна. Но эта точка зрения совершенно не отвергает действительности бытия материи, она лишь включает это бытие в бытие всеобщей сущности, которая также действительна, как и чувственно воспринимаемый мир.
   Однако, сама по себе и эта точка зрения неизбежно останется абстрактной формулировкой, наравне с любой другой, до тех пор, пока не будет познана на практике - не станет достоянием чувственного опыта. Именно здесь вся суть проблемы и заключается, ибо для того, чтобы познать истину иллюзорности материи на практике, то есть научиться действовать в соответствии с ней, необходимо отказаться от себя, точнее от отождествления себя со своей конечной телесной формой и проникнуть в свою бесконечную духовную сущность. А этому неминуемо препятствует страх, основанный на желании сохранить себя, сохранить свой здравый смысл наблюдателя, эмпирически исследующего окружающий предметный мир.
   С точки зрения такого наблюдателя все достигнутые человеком духовные знания - умение любить, быть мужественным, терпеливым, сострадательным, не могут быть ни чем иным, кроме как свойством телесной структуры - единственной, по представлению здравого смысла реальности, которая прекращается с его смертью и, следовательно, может передаваться лишь по наследству... Энгельс об этом и пишет: "... подобно тому как история развития человеческого зародыша во чреве матери представляет собой лишь сокращенное повторение развертывавшейся на протяжении миллионов лет истории физического развития наших животных предков начиная с червя, точно так же и духовное развитие ребенка представляет собой лишь еще более сокращенное повторение умственного развития тех же предков, - по крайней мере более поздних." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.153) Иначе говоря, я не сам достиг этих духовных вершин, а за меня это сделал кто-то другой, минуя мой собственный чувственный опыт.
   "...теперь уже не считается необходимым, чтобы каждый отдельный индивид лично испытал все на своем опыте; его индивидуальный опыт может быть до известной степени заменен результатами опыта ряда его предков. Если, например, у нас математические аксиомы представляются каждому восьмилетнему ребенку чем-то само собою разумеющимся, не нуждающимся ни в каком опытном доказательстве, то это является лишь результатом "накопленной наследственности". Бушмену же или австралийскому негру вряд ли можно втолковать их посредством доказательства." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.232)
   Кажется невероятным, но эта каша выдается марксизмом за достоверное, научное знание, за требуемую наукой "необходимую связь". А дело здесь вот в чем. Полагая, как известно, что сознание -- это возникшее свойство эволюционировавшей материи, марксизм способен соотнести его только с материей. У него просто нет иной почвы для выяснения другого соотношения - между сознанием и духом. Он не в состоянии различить одно от другого и, естественно, ставит знак равенства между умственным и духовным развитием ребенка так, будто образованность может заменить собой духовный, нравственный опыт, духовное знание. Но это абсолютно исключено, так как способность усваивать математические аксиомы вполне сочетаема с отсутствием духовной культуры - злобой, завистью, жестокостью и т. п.
   И более того, "наследственный" подход не только антинаучен, но обретает откровенно расистские черты, отрицая всеобщий характер добытых предшествующими поколениями человечества научных знаний. Дескать, одни представители человечества его могут наследовать, а другие нет, так как цепочка их предков не была знакома с наукой. Но в том-то и дело, что если ребенок бушменов будет воспитываться в европейских условиях, он постигнет математические аксиомы так же, как и любой другой ребенок и наоборот, если европейского ребенка оставить в бушменском обществе, то и его способности к математике будут соответствовать уровню бушменского племени. Ни какая наследственность тут не поможет. Синдром "Маугли" хорошо изучен. Достоверно установлено, что мозг ребенка должен определенным образом нагружаться, иначе происходит атрофия необходимых для развития мышления связей и человек становится полуживотным существом, которое уже невозможно вернуть в человеческое состояние.
   Кроме того, сама мысль о том, что высокие духовные качества любви и сострадания передаются по наследству, минуя мой собственный опыт, абсурдна, поскольку если я получил их от своих предков, то всегда остается вопрос, а откуда наследовал их первый человек. Иначе говоря, остается самый неудобный для марксизма вопрос о сотворении мира. Но вместо того, чтобы искать ответ на этот вопрос, марксизм "находит" выход в вытеснении из человеческого сознания самой идеи Творца, идеи разумного начала Природы.
   Маркс рассуждает так: если "... я живу целиком милостью другого, если я обязан ему не только поддержанием моей жизни, но сверх того еще и тем, что он мою жизнь создал, что он - источник моей жизни; а моя жизнь непременно имеет такую причину вне себя, если она не есть мое собственное творение. Вот почему творение является таким представлением, которое весьма трудно вытеснить из народного сознания". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42,стр.125)
   Но дело все в том, что проблема творения существует только с точки зрения здравого смысла, который отталкивается исключительно от очевидного - я не создавал свою жизнь. А значит, ее создал кто-то другой, отличный от меня, находящийся вне меня, то есть вне моего физического тела, с которым я себя и отождествляю.
   На самом же деле, если следовать научному, а не идеологическому подходу, как это делает марксизм, то вместо "вытеснения" идеи творения из народного сознания необходимо по существу ответить на вопрос о том, кто, как, и в силу какой необходимости породил человека. Сделать же это можно только осознав, что причина моей жизни находится отнюдь не вне меня, не в окружающей меня природе, потому что я и есть часть природы, сама природа, а во мне, внутри этой природы, в обусловленном разумом движении единой, совершенно реальной всеобщей субстанции. Только при этом условии оказывается возможным вести речь не о безликом и бессодержательном свойстве природы порождать разумные существа, а о том, что скрывается за этим свойством природы, какой именно ее процесс с необходимостью приводит к появлению разумных существ.
   По сути, за жгучим стремлением марксизма "опровергнуть теорию сотворения" кроется его абсолютная неспособность соотнести "я" конкретного, смертного человека с бессмертным богом или соотнести конечное, чувственное бытие с бесконечным всеобщим началом. Опора марксизма на достоверность чувственного мира, на здравый смысл эмпирического исследователя неминуемо приводит его к представлению о боге, как о некоем существе, которое противостоит созданному им миру. Дескать, есть бог, и есть созданный им мир, как нечто отличное от него - другое, нежели бог. Иначе говоря, их двое - бесконечный бог и конечный, чувственный мир. Они не имеют ничего общего между собой, что бы их объединяло. Из такого понимания бога логично следует, что бог творит мир из пустоты, ведь здравый смысл принимает за очевидную истину, что чувственный, предметный мир - единственная реальность, и значит, по ту ее сторону ничего нет. Следовательно, нет и никакой всеобщей субстанции, объединяющей бога и созданный им мир в одно целое.
   Таково отрицание бога здравомыслием. Противопоставив бога чувственному миру, оно полагает, что движение к истине зависит лишь от выбора правильной точки зрения, содержащей в качестве своей основы что-то одно - либо бога, либо реально существующий чувственный, предметный мир. Вот почему здравомыслие попросту выбрасывает бога из области научного познания, оказываясь, таким образом, за пределами науки, ибо наука не может ничего отрицать, не может не исследовать необходимую связь конечного и бесконечного - субстанциональное единство бога с чувственным бытием индивидуальных "я".
   Здесь мы подошли к необходимости более подробно рассмотреть истинную взаимосвязь конечного и бесконечного. Выше уже шла речь о том, что противопоставить вечности что бы то ни было в принципе невозможно, это абсурд, ибо ничего не может существовать раньше или позже вечности - все смертное включено в вечность - момент этой вечности, не существует вне вечности. Но ровно то же самое следует сказать и о бесконечности, поскольку противопоставить друг другу можно только конечные, имеющие пределы вещи. Если же мы противопоставляем конечному бесконечное, полагаем как Энгельс, что бесконечное это нескончаемый ряд конечных вещей, то, тем самым, делаем это бесконечное конечным, то есть, предполагаем наличие у него границы, отделяющей его от конечного. Они, дескать, существуют оба - конечное и бесконечное. В результате, бесконечное лишается всеобъемлемости - единства, в котором содержится все конечное.
   Именно это и совершает марксизм. Находясь в кандалах предметного, чувственного мира, взяв его за основу, как единственную реальность он обрел перед собой лишь то, что представляется ценным для принятой им точки зрения, что ей соответствует. Остальное для марксизма не существует. Как следствие, для него все конечное остается соседом бесконечного, существует наряду с ним. Получается так, будто существование бесконечного отнюдь не самостоятельно, а жестко обусловлено наличием конечного, то есть нескончаемого ряда конечных вещей.
   Марксизм вообще не в состоянии шагнуть за пределы ограниченности эмпирического способа познания природы, основанного на противопоставлении объекта исследования и познающего этот объект сознания наблюдателя. Такой шаг к неограниченной свободе научного познания для него невозможен, поскольку абсолютизация эмпирического способа изучения природы и есть то, что отрывает марксизм от науки, исключает для него саму возможность найти истину.
   В его представлении, их всегда должно быть двое - сознание и познаваемый им внешний мир. Они противостоят друг другу, между ними, поэтому, всегда лежит граница. А это значит, что они всегда остаются ограниченными - конечными.
   Но в том-то и суть - если мы имеем дело исключительно с конечными вещами, то это означает, что из нашего поля зрения, из действительности исключена бесконечность. Точнее, исключено единство конечного и бесконечного или та, вечная необходимость, которая не разделяет, а включает в себя все конечные объекты, как общий источник их возникновения, развития и смерти. Однако, для эмпирического способа познания, его как будто бы вообще не существует.
   Тем не менее, без этого источника, все конечное становится случайным. Весь предметный мир выступает в качестве следствий исключительно случайных - лишенных необходимой связи явлений, а все эмпирически открытые закономерности природы, оказываются вынужденными существовать в простом соседстве со случайностью. И больше того, оказывается, что им самим лишь по видимости присуща необходимость, обусловленная причиной и вызванным ею действием. На самом деле они тоже случайны, поскольку не выходят за пределы взаимосвязей между конечными вещами. В результате, у них нет перед этими вещами никакого преимущества, как и конечные вещи, они лишь соседствуют друг с другом. Например, так, как описывает Энгельс: "Химия Солнца только что нарождается, и она по необходимости совершенно иная, чем химия Земли; она не отменяет последней, но находится вне ее". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.206) Другими словами, обнаруженные химические взаимосвязи между конечными объектами на Земле лишь соседствуют с аналогичными взаимосвязями на Солнце. Эти закономерности независимы друг от друга и потому конечны, как конечны Земля и Солнце. Но, то же самое относится к закономерностям, описывающим взаимосвязи между любыми конечными вещами.
   Иначе говоря, безотносительная обособленность конечных вещей, которая и называется случайностью, в полной мере относится и к обнаруженным между ними взаимосвязям или эмпирическим закономерностям, обреченным существовать рядом, но отдельно друг от друга. У них нет возможности выйти за пределы самих себя к связующей их всеобщей субстанции, поскольку здравым смыслом положено, что мир конечных вещей - единственная реальность.
   Как уже отмечалось, такое положение неприемлемо для науки. Но марксизм не желает замечать, что эмпирическое познание, как таковое, лишено способности вместо соседства случайности и необходимости обнаружить их единство, их неразрывную связь, их отношение друг с другом, которое заключается, содержится в абсолютной необходимости. Поэтому-то попытки марксизма скрыть действительность жизни бесконечной, вечной, объединяющей все конечное в едином целом, всеобщей субстанции за "свойствами природы", подменить ими абсолютную необходимость, которая диктуется движением этого всеобщего целого, не имеют с наукой ничего общего. Они антинаучны, являются лишь атрибутом марксистской идеологии, которая, как и любая иная идеология, всегда стремится стоять над наукой, а не следовать ей.
   В угоду обыденному "народному сознанию", для которого, конечно же, "непонятно чрез-себя-бытие природы и человека", поскольку оно противоречит очевидной достоверности предметного мира, марксизм, по сути, предал науку. Он оставил это "чрез-себя-бытие природы" в стороне как нечто науке чуждое и лишь потому, что это бытие не вписывается в его теорию.
   Но давайте посмотрим, откуда взялось это "через себя бытие". Действительно ли это идеалистическая выдумка Гегеля, плод его фантазии или все-таки необходимый научный вывод, отражающий объективную реальность.
   Мы знаем, что марксизм полагает мир конечных вещей самостоятельным, опирается на него как на единственную достоверную реальность, не требующую, в этом смысле, никакого научного анализа, поскольку истинность здесь очевидна. Им принимается как данность, что сознание противопоставлено совершенно самостоятельному предметному миру. Более того, этот мир полагается, как та единственная реальность, от которой только и имеет право отталкиваться наука.
   Разумеется, что для обыденного сознания все так и должно быть, поскольку здравый смысл нам подсказывает, что самостоятельным является только то, что совершенно независимо от окружающего, способно существовать обособленно, отдельно от него. Это очевидно, и только поэтому, то есть без требуемого наукой исследования, принимается как истина.
   Но в том-то и дело, что уже при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что сама по себе обособленность, отдельность от окружающего означает, что это окружающее вполне может обойтись без чего-то с ним не связанного, отдельного от него. В результате, все обособленное становится случайным. Оно может быть, но его равным образом может и не быть, ибо наличие, или отсутствие той, или иной вещи вовсе не мешает другим вещам, ни как их не меняет. Поэтому, обособленные вещи являются друг для друга совершенно недостаточной опорой, и та степень взаимосвязи, которая обнаруживается между ними эмпирическим исследованием, не имея, как уже отмечалось, никакого преимущества перед конечными вещами, сообщает им лишь видимость самостоятельности, полагать которую за действительно самостоятельную основу мира невозможно.
   Это невозможно и потому, что для того чтобы считать какое бы то ни было существование не случайным, а необходимым требуется, чтобы оно пребывало в такой всеобъемлющей взаимосвязи с другими, из которой просто невозможно ничего вырвать, отделить друг от друга. Только в этом случае любая вещь становится необходимой - она должна быть, не может не быть, поскольку находится в этой абсолютной взаимосвязи с другими вещами, и, если есть другие вещи, то с необходимостью есть и эта вещь. Но существование вещи, в такой неразрывной взаимосвязи с другими вещами, всесторонне зависимо, оно совершенно несамостоятельно.
   Здесь и открывается, что для обнаружения основы необходимого существования чего бы то ни было невозможно опереться на что-то одно. Напротив, чтобы найти эту основу, надо совершить нечто абсолютно немыслимое для обыденного сознания - примирить два кардинально противоположных, исключающих друг друга требования. С одной стороны, требуется, чтобы вещь была самостоятельной, но тогда она обособленна и случайна, поскольку для окружающего не имеет значения, есть она или ее нет. С другой стороны, требуется, чтобы она была обоснована всей полной взаимосвязей с окружающим, но тогда она зависима, несамостоятельна.
   Мы видим, что наука содержит оба понятия, случайности и необходимости. Как научные, эти понятия вовсе не чья-то фантазия, они отражают реальный, действительный мир. Но что с этими понятиями делает здравый смысл? Он совершенно здраво рассуждает, что поскольку есть и то, и другое, то, следовательно, они отличны друг от друга. И в этом вся суть, ибо их отличие означает, что между ними есть граница, и необходимое, поэтому, также ограничено, как и случайное. В силу этой ограниченности, оно само становится случайным, его отличие от случайного оказывается мнимым отличием и необходимое выступает лишь как сосед случайного. Именно это соседство мы и наблюдали в рассуждениях Энгельса о том, что возникновение условий для образования органической жизни на Земле есть следствие череды случайностей, а ее развитие до появления мыслящих существ необходимость.
   Но как должны быть соединены два взаимоисключающих требования к основе существования мира, обеспечивающей необходимость существования всего и вся, чтобы не быть в противоречии друг с другом.
   Прежде всего, между случайным и необходимым не должно быть границы, поскольку все ограниченное, обособленное случайно. Но отсутствие границы означает, что между ними исчезает всякое различие, то и другое становится одним. При этом таким одним, целостность которого абсолютна, к ней невозможно ничего добавить, или что бы то ни было ей противопоставить в силу того, что оно заключает в себе абсолютно все, абсолютно все конечные вещи, точнее эти вещи представляют собой само единое целое или само единое целое является этими вещами. Другими словами, различение случайного и необходимого, различение или опосредствование их друг другом на самом деле является различением, опосредствованием этого единого целого самим собой. Только поэтому оно всегда остается равно самому себе, что и делает его незыблемой основой всего сущего.
   Это всеобщее единство или тождество с самим собой исключает абстрактное равенство случайного и необходимого, которое имеет место при обособлении вещи, превращая ее в случайность, равно как и противостоящую ей необходимость, исключает односторонность того и другого. Только в этом единстве необходимость обретает не мнимую, а действительную безграничность, включающую в себя все обособленное, поскольку это обособленное, посредством которого необходимость себя опосредствует, она же сама и есть.
   Теперь мы видим, что снятие противоположных требований для определения основы необходимого существования всего, что есть, которое привело к обнаружению тождественного самому себе единого целого это не чья-то выдумка или плод чьей-то деятельности, в том смысле, что кто-то, в данном случае Гегель, придумал как именно снять противоречивость упомянутых требований. Напротив, такова сама природа, выраженная в научных понятиях, которые лишь отражают ту реальность, что необходимое содержит внутри себя оба момента бытия единого целого - быть опосредствованным во внешних формах и уничтожать это опосредствование для своего единства. Это не отдельные, независимые друг от друга акты, а единый процесс или деятельность, или то самое, непонятное "народному сознанию" "через-себя-бытие" природы, когда абсолютно все, посредством чего необходимость себя опосредствует, она же сама и есть.
   Иными словами, не диалектическая связь указанных противоположных понятий навязана природе человеческой фантазией, а сама природа живет в этой диалектической связи с собой. Поэтому любые утверждения, что Гегель отрывается от действительности, основываясь на субстанциональном единстве бытия природы, не имеют с наукой ничего общего.
   И более того истинная наука только там и начинается, где появилось осознание факта, что вечным может быть только нечто не имеющее границ. Не пустота, в которой конечные вещи пребывают в пределах своих границ, лишь перетекая из одной формы в другую, а деятельность совершенно реальной субстанции, которая создает из себя конечные формы своего существования с тем, чтобы разрушать их в стремлении к своему субстанциональному единству. Таким образом, знание о конечном может быть подлинным лишь тогда, когда оно осознается в его единстве с бесконечным. Или тогда, когда его предметом и целью является не оно само, как набор добытой информации о конечных вещах, а бесконечное в нем - содержащая в себе все конечное всеобщая субстанция.
   Здесь важно понимать, что сама по себе всеобщая субстанция еще вовсе не Истина. И поэтому, здравомыслие рассудка, отметающего эту субстанцию как фантазию, как выдумку философствующего ума не способно даже приблизиться к Истине, вне зависимости от того, каким количеством научных фактов оно располагает.
   Это неизбежный результат того понимания, что бесконечное - лишь нескончаемый ряд конечных вещей и потому само по себе оно не может принимать никакого участия в их жизни. Иначе говоря, бесконечное не способно влиять на природу, поскольку является всего лишь абстракцией, описывающей единственно достоверную реальность - мир конечных вещей. Вот что по этому поводу пишет Маркс: "Существо, не имеющее вне себя своей природы, не есть природное существо, оно не принимает участия в жизни природы. Существо, не имеющее никакого предмета вне себя, не есть предметное существо. Существо, не являющееся само предметом для третьего существа, не имеет своим предметом никакого существа, т. е. не ведет себя предметным образом, его бытие не есть нечто предметное.
   Непредметное существо есть невозможное, нелепое существо.
   Представьте себе такое существо, которое и само не есть предмет и не имеет предмета. Подобное существо было бы, во-первых, единственным существом, вне его не существовало бы никакого существа, оно существовало бы одиноко, одно. Ибо, как только я приму, что вне меня имеются предметы, что я существую не один, мне придется признать, что я -- нечто другое, некая другая действительность, чем предмет вне меня. Стало быть, для этого третьего предмета я -- другая действительность, чем он, т. е. я -- его предмет. Таким образом, существо, не являющееся предметом другого существа, предполагает, что не существует ни одного предметного существа. Как только я имею какой-нибудь предмет, этот предмет имеет меня своим предметом. А непредметное существо, это -- недействительное, нечувственное, только мыслимое, т. е. только воображаемое существо, продукт абстракции." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42,стр.163). Таково марксистское понимание, а точнее, отсутствие понимания того, как в действительности соотносятся конечное и бесконечное, предмет и субстанция, преходящее и вечное, случайное и необходимое. Реальная действительность абсолютного единства того и другого исчезла благодаря противопоставлению их друг другу, превратившему вечное и бесконечное в пустую абстракцию.
   Не понимание того, что все конечные предметы, в том числе, разумеется, и внешне обособленный человек, представляют собой не что иное как саму бесконечную субстанцию, что все они являются этой субстанцией, создает чудовищную путаницу, в которой марксизм полностью погряз.
   Еще раз подчеркнем - главное, что лишает науку самой ее основы, так это представление обыденного сознания о том, что мышление является чем-то отдельным от познаваемого объекта, от материи, вообще от любого содержания как такового, которое существует, якобы, независимо от сознания, само по себе. Есть, дескать, объекты познания и отдельно от них существуют сознания людей, которые эти объекты познают.
   Марксизм потому и лишен реальной естественнонаучной основы, что провозглашенная им истина, будто бы открывшая, наконец, действительную суть единства разумного человеческого духа и материи, на поверку оказывается уродливым представлением о мышлении, которое не имеет своего собственного содержания. Оно будто бы пусто и лишь неким образом примыкает к познаваемой им материи и исключительно благодаря этому насыщается содержанием, становится реальным познанием.
   Получается так, что Истина не существует сама по себе самостоятельно, она может появиться лишь после возникновения мыслящего существа, сознания, способного добыть эту Истину в материальных объектах, которые оно изучает. А до появления человеческого сознания все движение Космоса, галактик, вселенных, звезд, планет, то есть абсолютно всей материи представляет собой совершенно бессмысленное, лишенное разумной целесообразности действие нескончаемой энергии. А раз в этом действии нет осознанности, то нет и Истины. Такое понимание мира - основа, от которой отталкивается марксизм. Поэтому он полон стремления доказать, что "мышление само по себе есть ничто, что абсолютная идея сама по себе есть ничто, что только природа есть нечто". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42,стр.171).
   Это стремление буквально ослепляет Маркса-ученого до такой степени, что заставляет извращать все, сказанное Гегелем о субстанциональном единстве сознания и материи, о единой всеобщей сущности, выявляющей себя в чувственно воспринимаемых нами формах окружающего предметного мира.
   Маркс ставит вопрос таким образом, что этой всеобщей субстанции не может быть, поскольку все, что существует, должно быть опосредствовано другим. Только в этом случае можно сказать, что оно есть. Если же существует только субстанция, а этого другого нет, то нет и субстанции, а значит, нет и бога.
   Единство субстанции и этого "другого" им не рассматривается вовсе, потому что очевидность существования предметного мира, где все предметы соседствуют друг с другом, принимается за единственную реальность, за абсолютную истину, которая в виду этой самой очевидности не требует никаких доказательств, никакого анализа. Таким образом, существование одной единой всеобщей субстанции объявляется Марксом невозможным, объявляется выдумкой философствующего ума.
   Именно такого рода логика, рассматривает существование бесконечного по соседству с конечным. Они, дескать, различны, то есть опосредствуются друг другом и только поэтому есть как то, так и другое. Но мы уже касались того момента, что различение бесконечного и конечного означает наличие границы между ними, то есть совершенно немыслимое ограничение бесконечного. Мы так же выяснили, что существует только бесконечность, которая в лице конечных объектов, опосредствуется не чем-то другим, отличным от себя, а исключительно самой собой. Это в полной мере относится и к всеобщей субстанции, ибо именно она опосредствована в конечных объектах, которые из нее же и состоят. Иначе говоря, бесконечная во времени и пространстве всеобщая субстанция - вот та единственная реальность, с которой мы имеем дело, к пониманию которой идем, возвышая шаг за шагом свое сознание.
   Надо сказать, что отрицать бога на основе отрицания всеобщей субстанции, как это делает Маркс, совершенно бессмысленно, поскольку объединяющая материю и сознание субстанция - не бог. Бог -- это не всеобщая субстанция как таковая, а ее движение или, еще точнее, разумная, то есть целенаправленная деятельность этой субстанции, которая выявляет, вечно порождает обе стороны одного единого целого.
   К тому же выводу приводит и анализ понятия жизни. Разумеется, что сознание, опирающееся на очевидность, с легкостью принимает в качестве истины утверждение, что жизнь -- это исключительно органическое явление. Есть, дескать, вечная "мертвая" материя и время от времени добавляющаяся к ней конечная органическая жизнь. Мысль о единстве того и другого, о том, что органическое и неорганическое не существует друг без друга противна такому сознанию, поэтому оно отказывается принять истину, что их сочетание есть ни то, ни другое, а нечто третье - их единство.
   Таким образом, за рамками науки оказывается понимание того, что жизнь, это не только органическое, а сочетание органического и неорганического, ибо одно не существует без другого. И хотя это отнюдь не философская выдумка, а естественнонаучный факт, поскольку все химические элементы, из которых состоит "мертвая" материя, являются исключительно результатом взаимодействия "мертвого" и "живого", результатом синтеза их единства, проникнуть в науку такое понимание жизни не может. (ВЕРНАДЦКИЙ ЦИТАТУ)
   А между тем, вечную жизнь единства органического и неорганического и можно было бы назвать богом, имея в виду ее нескончаемую деятельность, порождающую как ту, так и другую сторону этого единства.
   Но наука пребывает в иллюзии, что рассуждения о всеобщей субстанции представляет собой лишь одну из точек зрения на действительность. И Маркс, противопоставляя свою философию философии Гегеля, пытался представить его рассуждения именно таким образом.
   Однако суть дела совершенно в ином - в самом способе познания. Когда мы принимаем нечто за истину лишь на том основании, что это очевидно, то немедленно оказываемся за пределами действительности. Вот почему истинная наука начинается только там, где очевидность теряет власть над сознанием. А до тех пор, она просто не способна воспринять истинное отношение вещей, в том числе, органического и неорганического.
   Уже отмечалось выше, что неорганическое представляется марксизму самостоятельным, независимым от органического. Как очевидное, как аксиома им принимается, что неорганическое движется исключительно по своим собственным, не зависимым от органического, законам, открытие которых и представляет собой действительно научное постижение Истины. Естественно, что такая наука полагает достоверным, само собой разумеющимся, что органическое подчинено неорганическому, находится в его полной зависимости. Более того, исключительно только такое понимание природы марксизм объявляет научным. Иначе говоря, с точки зрения марксизма, отвечающими требованиям науки считаются только те исследования, которые исходят из представления, что Природа это лишенная разумной цели слепая сила. Да, она порождает органическую жизнь, растения, животных, и даже, способного познавать саму Природу человека. Однако, никакой цели в этом нет, а есть только борьба органического с господствующими над ним неорганическими условиями существования.
   Отсюда и рождается уже упомянутая "научная" истина, которую открыл Энгельс, о "более или мене случайном" возникновении условий для органической жизни. Эти условия, дескать, формировались сами по себе независимо от органической жизни вне необходимой связи с ней. И это совершенно очевидно, поскольку наука точно выяснила, что когда-то органической жизни на Земле не было, что она возникла позже самой планеты и, следовательно, влиять на ее развитие в принципе не могла.
   Но в том-то и дело, что когда такого рода знание становится платформой, не требующей доказательств основой любого научного исследования, сознание больше не ищет истину, а занято лишь поиском аргументации, подтверждающей его впечатление от очевидности. Нам говорят: достоверно установлено, что Земля когда-то существовала без растительности, без животного мира и без людей. Да и сейчас легко привести пример самостоятельного существования неорганического. Ведь на Луне нет растительности и даже атмосферы, нет, следовательно, животных и людей, то есть разумной жизни. И больше того, даже на Земле есть горы, где тоже нет людей, растительности и животных.
   Все это очевидно, но, подобно очевидности вращения Солнца вокруг Земли, скрывающей за собой реальную картину, вовсе не обнаруживает истинного отношения органического и неорганического, поскольку совершенно не учитывает тот факт, что неорганическое служит средством органического. Точно так же, как вся природа является средством для человека, так и у неорганического вообще существует лишь одно предназначение - быть средством органического. Перевернуть это отношение в обратном направлении невозможно. Неорганическое, поэтому, обладает лишь видимостью самостоятельности, всецело подчинено органическому как цели, существует только ради нее. Это означает, что обладая в лице неорганического средством своего существования, органическое является бесконечным в своем существовании. Как цель движения всей природы, оно постоянно возвращается к себе, а потому и является истинно главенствующим по отношению к неорганическому.
   Таково действительное отношение органического и неорганического. И вся суть здесь состоит в том, что господство органического находится за пределами очевидного. То есть, будучи господствующим, оно не заключает в себе неорганическое, как и неорганическое, в свою очередь, не охватывает собой органическое. Живое развивается из живого, из зародыша, но будучи целью движения природы, созидание живого осуществляется разумной деятельностью некоего третьего, объединяющего органическое и неорганическое в единое целое. Именно в этом единстве они обусловлены друг другом, не существуют одно без другого, а потому создание условий для существования органической формы жизни абсолютно неизбежно, оно отражает необходимую взаимосвязь, взаимообусловленность органического и неорганического. Иначе говоря, в истинной науке о случайности возникновения условий для развития органической жизни на Земле не может идти и речи. В природе просто нет места случайности, так как всеобщее единство означает абсолютно необходимую взаимосвязь всего сущего.
   В отсутствие же научного знания о существовании единства, рассуждают так. Если изменятся внешние условия неорганической природы, то человек погибнет. Значит, главной является неорганическая природа, а человек зависит от нее. Это очевидное, непосредственное знание принимается марксистской наукой за абсолютную истину. В результате, марксизм полагает, что причины возникновения таких условий надо искать в закономерностях движения исключительно неорганической природы. При таком подходе просто нет потребности задаваться вопросом о единстве органического и неорганического. Ведь даже то, что существуют закономерности в движении неорганической природы, объясняется марксизмом, той или иной степенью случайности.
   Но поскольку на самом деле человек и окружающая его природа существуют как одно целое, то лишающие человека возможности биологического выживания условия, возникают отнюдь не случайно, не по неким причинам, заложенным исключительно в неорганической природе, а подчинены движению единства органического и неорганического. Именно это единство неуничтожимо, обладает вечным бытием. Поэтому, даже в случае гибели человечества на Земле, как и самой Земли, целью этого единства остается человек. Рано или поздно, но именно эта цель будет реализована, а неорганическая природа как выступала, так и будет выступать средством обеспечения этой цели.
   Таким образом, когда мы говорим о всеобщем субстанциональном единстве, речь идет отнюдь не о фантазиях, а о реальной действительности, в исследовании которой и заключается истинная наука.
   Отрицание же этой действительности заставляет марксизм перечеркивать все высочайшие научные достижения человеческой мысли, извращать их в высокомерном убеждении непогрешимости избранной им точки зрения, которая опирается на здравый смысл эмпирического наблюдателя, видящего перед собой лишь чувственно воспринимаемую природу.
   Но подчеркнем еще раз - здравый смысл отрицает всеобщую разумную сущность, выражающую себя в единстве неорганической и органической природы вовсе не потому, что научно доказал ее отсутствие. Отнюдь. Это отрицание строится исключительно на том, что здравомыслие абсолютизирует очевидность предметного мира, бездоказательно принимает ее за единственную реальность. Как следствие, все добытые человечеством знания о действительности, которая скрывается за очевидной реальностью предметного мира, марксизм считает принципиально чуждыми науке мистическими фантазиями, только мешающими научному поиску Истины.
   Этим марксизм ставит себя в совершенно нелепое положение - будучи сам ограничен рамками очевидной реальности, он берет на себя смелость критиковать знания о действительности, находящейся за ее пределами. Естественно, что такая критика сводится лишь к одному - отрицанию этой действительности. Однако на отрицании ничего построить невозможно, а потому марксизм просто вынужден извращать все научные достижения, ведущие к пониманию абсолютного единства природы, заключающего в себе как "мертвую" материю, так и сознание. И прежде всего, это относится к философии Гегеля, которую по утверждению Энгельса они (марксисты) совершенно правильно поняли и могут, поэтому, очистить ее от идеалистических заблуждений, взяв только действительно ценное - диалектику.
  
  
   ГЛАВА 2. МАРКСИСТСКАЯ КРИТИКА ФИЛОСОФИИ ГЕГЕЛЯ.
  
  
   Что ж, давайте посмотрим, во что вылилась эта критика, какие вопиющие искажения, если не сказать сознательная ложь, явились ее основой.
   Здесь стоит заметить, что построена эта критика весьма оригинальным образом, - сначала Гегелю приписывается нечто, что совершенно чуждо его философии, чего в ней попросту нет и быть не может, а потом именно это отсутствующее и критикуется. Иначе говоря, ситуация здесь такова, - либо марксисты, вопреки своим уверениям, абсолютно не поняли Гегеля, либо осознанно лгут с самой исходной точки.
   Так Энгельс утверждает, что исходная точка философии Гегеля состоит, в том, что "дух, мысль, идея есть первичное, а действительный мир -- только слепок идеи." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.30) Однако, это утверждение совершенно не соответствует действительности. Ведь речь идет о философии, краеугольным камнем которой является истина об абсолютном единстве мысли и материи с всеобщей субстанцией духа. А это единство уже само по себе исключает всякую возможность рассматривать сознание, идею, дух, как нечто первичное по отношению к действительности предметного мира, к действительности чувственно воспринимаемых форм.
   Но именно так Энгельс критикует философию Гегеля, сначала приписывает ей то, чего в ней вообще не может быть, а потом с "вершины" своего знания приступает к ее критике. - "От этого отказался уже Фейербах. Мы все согласны с тем, что в любой Научной области -- как в области природы, так и в области истории -- надо исходить из данных нам фактов, стало быть, в естествознании -- из различных предметных форм и различных форм движения материи*, и что, следовательно, также и в теоретическом естествознании нельзя конструировать связей и вносить их в факты, а надо извлекать их из фактов и, найдя, доказывать их, насколько это возможно, опытным путем". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.30)
   Получается нечто невообразимое. Так как критика Энгельса не имеет, по сути, отношения к философии Гегеля, которая исключает первичность мысли, идеи, духа по отношению к предметному миру, то для нее отпадает и всякая обязанность доказывать, что в науке надо исходить не из единства мысли и материи, как говорит Гегель, а исключительно из "предметных форм и различных форм движения материи". Поэтому вместо доказательств Энгельс опирается на ... всеобщее согласие здравомыслия, для которого непосредственное знание о достоверности окружающего мира, является единственной бесспорной реальностью, исключающей существование иной действительности. Вот почему правильно было бы эту цитату Энгельса читать так: все здравомыслящие люди согласны, что в естествознании "надо исходить... из различных предметных форм и различных форм движения материи...". Другими словами, исходить из того, что Истина, поиском которой занята наука, находится где-то внутри предметных форм, внутри лишенной сознания материи, и, следовательно, вообще не зависит от сознания, отделена от него.
   Марксизм, таким образом, совершенно чужд пониманию, что истина существует не иначе, как нечто осознаваемое, что она в принципе не может существовать ни в какой иной форме. А ведь без этого понимания неизбежно и получается та глупость, что изначально в природе нет истины, что она возникает из небытия только тогда, когда возникает сознание, способное ее постигнуть. Но марксизм, ослепленный собственным убеждением в разрешении им загадки истории, просто не видит этого, а потому, не только гордится именно таким пониманием науки, но деятелен в стремлении просветить своим "знанием" все человечество, освободить его от кабалы мистических представлений о разумности природы.
   Вот и рождаются из-под пера Энгельса строки: "Вместе с идеалистическим исходным пунктом падает и построенная на нем система, следовательно, в частности, и гегелевская натурфилософия. Но здесь следует напомнить о том, что естественнонаучная полемика против Гегеля, поскольку она вообще правильно понимала его, направлялась только против обоих этих пунктов: против идеалистического исходного пункта и против произвольного, противоречащего фактам, построения системы...
   ... У Гегеля в диалектике господствует то же самое извращение всех действительных связей, как и во всех прочих разветвлениях его системы. Но, как замечает Маркс, "та мистификация, которую претерпела диалектика в руках Гегеля, отнюдь не помешала тому, что именно Гегель первый дал всеобъемлющее и сознательное изображение ее всеобщих форм движения. У Гегеля диалектика стоит на голове. Надо ее поставить на ноги, чтобы вскрыть под мистической оболочкой рациональное зерно" (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.31)
   Так пребывая в убеждении, что исключительно "Освобожденная от мистицизма диалектика становится абсолютной необходимостью для естествознания..." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 174) Энгельс решительно вскрывает ее рациональное зерно. Он преподносит нам такую картину окружающего предметного мира, причину диалектического движения которого... вообще не надо искать, а тем более где-то за его пределами в области мистики, ибо она заключается в его собственном свойстве - находится в постоянном движении. Именно это свойство и является "рациональным зерном" диалектики природы, тайной мироздания, которую открыл марксизм, или, как выразился Энгельс, "последним выводом науки". Вот таким "изящным", но на самом деле совершенно к науке не относящимся способом марксизм освободил диалектику Гегеля от мистицизма. По его убеждению, в науке нет места всеобщей разумной субстанции, а "... абсолютно всеобщим значением обладает одно лишь движение". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 206)
   В результате, вместо научного поиска соотношения разумности природы с сознанием каждого отдельного человека, он просто поставил все согласно здравому смыслу "с головы на ноги". И тем самым нашел полное удовлетворение в представлении, что человеческое сознание -- это лишь очередное свойство матери. Свойство ее белковой формы, которая, ввиду отсутствия разума в природе, случайно появилась когда-то из безжизненной массы вещества...
   Что ж, прежде чем идти дальше, остается только повторить, что в этих выводах нет и грана истинной науки, а только жалкие попытки сознания удержаться за здравый смысл, попытки сохранить себя в качестве эмпирического наблюдателя, противостоящего окружающему миру.
   Но вот что пишет Гегель о том, с чем имеет дело такой наблюдатель. "Стремясь понять естественное явление или тот или иной закон, его действие или следствие, люди хотят постигнуть основание именно этого явления, т. е. не то основание, которое лежит в основе всего, а основание именно этой определенности. И основание подобных особенных явлений, подобное основание должно быть ближайшим, его следует искать и брать в сфере конечного, и само оно должно быть конечным. Поэтому такого рода познание не выходит за пределы конечного и не стремится к этому, так как внутри этой конечной сферы оно может все познать, все объяснить и на все дать ответ. Таким образом, наука создает универсум познания, который не нуждается в боге, находится вне религии и непосредственно с ней не связан. В этом своем царстве познание утверждает свои отношения и связи, присваивая себе всю определенность материала и все содержание; для другой стороны, для бесконечного и вечного, тем самым не остается ничего (Гегель Г.В.Ф.Философия религии. В 2-х томах.- Т.1.- Пер. с нем. М. И. Левиной. М., "Мысль", 1975. стр. 215).
   Разумеется, и это не трудно заметить, что у Гегеля и речи нет о том, что предметный мир или мир конечных вещей, которые являются для человека объектами познания, не реален. Он говорит лишь то, что реальность предметного мира не исчерпывает собой всю реальность, что за ней отнюдь не пустота, а столь же реальная, другая сторона - бесконечная и вечная субстанция духа, которая выявляет себя в конечных формах предметного мира. Таким образом, жизнь этой субстанции вообще не мыслима без предметного мира, ибо они представляют собой одно целое, один живой организм. Или как пишет Гегель: "Все, что есть, составляет лишь органы единого субъекта; планеты, обращающиеся вокруг Солнца, лишь гигантские члены единой системы, и, таким образом, Универсум -- это не нагромождение множества равнозначных акциденций, но живая, жизненная система." (Лекции о доказательстве бытия бога. 1829. Гегель Г.В.Ф. Философия религии. В 2-х томах.- Т.2.- М., "Мысль", 1977, стр. 478) Именно ввиду этого единства, ни какой первичности потустороннего бытия духовной субстанции, ни какой первичности духа, мысли, идеи по отношению к предметному миру в философии Гегеля в принципе нет. И тот, кто ее обнаружил, на самом деле, либо ничего не понял в этой философии, не понял самой ее сути или "исходного пункта", либо делает это осознанно, стремясь подогнать философию Гегеля под свою "точку зрения". Так или иначе, но утверждение Энгельса о том, что "естественнонаучная полемика против Гегеля, ... правильно понимала его" не имеет с действительностью ничего общего, так как именно эта полемика и является тем краеугольным камнем, на котором основана псевдонаучная, идеологическая платформа марксизма.
   Показательно здесь отметить, как о чрезвычайной важности этой полемики с идеологической точки зрения говорил Ленин, человек, на практике стремившийся осуществлять марксистские идеи. "Кроме союза с последовательными материалистами, которые не принадлежат к партии коммунистов, не менее, если не более важен для той работы, которую воинствующий материализм должен проделать, союз с представителями современного естествознания, которые склоняются к материализму...
   ... из крутой ломки, которую переживает современное естествознание, родятся сплошь да рядом реакционные философские школы и школки, направления и направленьица. Поэтому следить за вопросами, которые выдвигает новейшая революция в области естествознания, и привлекать к этой работе ...естествоиспытателей -- это задача, без решения которой воинствующий материализм не может быть ни в коем случае ни воинствующим, ни материализмом...
   ... мы должны понять, что без солидного философского обоснования никакие естественные науки, никакой материализм не может выдержать борьбы против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного миросозерцания.
   ... естественник должен быть современным материалистом, сознательным сторонником того материализма, который представлен Марксом..."
   Для этого необходимо организовать "систематическое изучение диалектики Гегеля с материалистической точки зрения, т. е. той диалектики, которую Маркс практически применял и в своем "Капитале" ..."
   ...мы можем и должны разрабатывать эту диалектику со всех сторон, печатать ... отрывки из главных сочинений Гегеля, истолковывать их материалистически, комментируя образцами применения диалектики у Маркса..." ("Под Знаменем Марксизма" N 3, март 1922 г.)
   Как практик Ленин выражается в высшей степени точно, поскольку не критикой, а именно истолкованием философии Гегеля с уже избранной им точки зрения марксизм и занят, он попросту подгоняет эту философию к своей теории, тем самым занимаясь не наукой, а утверждением собственной идеологии. И здесь, как говорится, все средства хороши.
   Поэтому Энгельс буквально перевирает Гегеля, заявляя, что "категории выступают у него как что-то предшествующее, а диалектика реального мира - как их простой отблеск". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.174). И уже это, абсолютно чуждое гегелевской философии положение, критикует.
   При этом, он твердо держится здравого смысла эмпирического наблюдателя, для которого природа - внешняя по отношению к его сознанию реальность, лишь отражающаяся в его голове. "В действительности наоборот: диалектика головы -- только отражение форм движения реального мира, как природы, так и истории" (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.174).
   Естественно, что такая "критика" оставляет в стороне саму суть дела, а именно то, что в философии Гегеля находит свое отражение диалектическое движение Целого, включающего в себя как сознание, так и материю, а в марксизме отражено, лишь движение Его конечных форм. В результате, то обстоятельство, что марксизм выработал диалектический взгляд на это движение, вовсе не освобождает его от односторонности взгляда на действительность, а создает лишь иллюзию научного подхода к ней.
   Противопоставление материи и сознания не только лишает марксизм понимания реальности существования третьего - всеобщей субстанции, оно закономерно обуславливает необходимость причисления Гегеля к идеалистам, поскольку ограничивает человеческое познание только двумя направлениями - материализмом и идеализмом. Поэтому, при всем своем диалектическом подходе, марксизм остается в границах лишь одной стороны реальной действительности. Разумеется, что все то, что остается по другую ее сторону, в его представлении - идеалистическая ошибка.
   "Ошибка заключается в том, - пишет Энгельс - что законы эти (диалектики) он (Гегель) не выводит из природы и истории, а навязывает последним свыше как законы мышления. Отсюда и вытекает вся вымученная и часто ужасная конструкция: мир -- хочет ли он того или нет -- должен сообразоваться с логической системой, которая сама является лишь продуктом определенной ступени развития человеческого мышления". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 44).
   Но в том-то и дело, что причина этой "вымученности", "ужасности" конструкции находится отнюдь не в философии Гегеля, которая не может ничего "навязать" природе "свыше", так как отражает диалектическое движение абсолютного единства субстанции, сознания и материи. Эта причина в голове самого Энгельса, в которой изначально положена "единственно правильная" точка зрения, согласно которой сознания когда-то не существовало, и появилось оно лишь в результате эволюции мертвой материи. Отсюда естественно следует, что влияние на эту эволюцию со стороны мышления абсолютно невозможно и для выведения законов диалектики отталкиваться следует исключительно от природы и истории, а о сознании здесь нельзя вести даже речи. Это так очевидно для любого здравомыслящего человека, что нет ни малейших сомнений в том, что идеалисты, как и причисленный к ним Гегель ошибаются.
   Именно на этой почве рождается знаменитое марксистское, всем понятное, но в корне не научное утверждение. - "Если мы перевернем это отношение, то все принимает очень простой вид, и диалектические законы, кажущиеся в идеалистической философии крайне таинственными, немедленно становятся простыми и ясными, как день. - Правда, даже в такого рода критике, Энгельс вынужден, оговорится относительно "идеалиста" Гегеля. - Впрочем, тот, кто хоть немного знаком с Гегелем, знает, что Гегель в сотнях мест умеет давать из области природы и истории в высшей степени меткие примеры в подтверждение диалектических законов". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 44).
   Однако, такое умение рассматривается марксистами не иначе как подтверждение правильности собственной точки зрения, которая, в их представлении, лишь подтверждается проблесками здравого смысла у Гегеля. Вот, например, что пишет выдающийся марксист, первый переводчик "Капитала" Маркса Плеханов:
   "В качестве идеалиста Гегель не мог смотреть на историю иначе, как с идеалистической точки зрения; он употребил все силы своего гениального ума, все колоссальные средства своей диалектики для того, чтобы придать сколько-нибудь научный характер идеалистическому пониманию истории. Его попытка оказалась неудачной. Его самого как будто не удовлетворяли добытые им результаты, и он часто вынужден был с туманных высот идеализма спускаться на конкретную почву экономических отношений. Всякий раз, когда он обращался к ней, экономика снимала его с тех мелей, на которые заводил его идеализм. Экономическое развитие оказывалось тем prius'ом, который обусловливает собою весь ход истории. Этим самым дано было дальнейшее направление науки..." (Г.В. Плеханов. "К шестидесятой годовщине смерти Гегеля" Из Сочинений Плеханова. Изд. 2-е Т. 7)
   Естественно, для марксистов остается тайной, что Гегель видит диалектику движения природы и истории глубже любого материалиста не потому, что в нем просыпается иногда здравый смысл, и он спускается с "туманных высот идеализма", а потому что он ни чего общего с идеализмом не имеет. Его понимание субстанционального единства, в котором природа и история представляют собой совершенно реальную, но лишь одну из сторон вечного Универсума, содержащего в себе как материю, так и сознание противостоит идеализму. Поэтому отнюдь не здравый смысл эмпирического наблюдателя, а знание диалектики движения Единого, позволяет Гегелю "метко" указывать конкретные примеры выявления этого движения в природе и истории.
   Впрочем, и односторонний подход марксизма к анализу действительности не означает, что он далек от нее, вообще с ней не соприкасается. Это не так, ибо, как и механика Ньютона, например, не будучи всеобъемлющей истиной, марксизм, тем не менее, вполне способен к достоверным прогнозам, может с высокой точностью решать те, или иные прикладные задачи. Однако, применим он только в сфере конечного мира, а им действительность не исчерпывается. Поэтому так же как законы механики, при всей их ценности для познания жизни, не способны объяснить мир, так и марксизм, обладает лишь ограниченной сферой применения и претендовать на всеобщую, "окончательную" истину никак не может.
   Но претензия марксизма именно в этом и состоит. А потому, весь богатейший арсенал его взглядов и ограничивается двумя вариантами понимания действительности: первый из них правильный - марксистский, второй же неправильный или ошибочный, то есть любой иной, который с марксизмом не совпадает. Так что не только философия Гегеля не может рассчитывать на понимание со стороны марксизма, но и все наследие древних философов является перед ним не иначе, как история заблуждений человеческого сознания, занятого далекими от реального, чувственного мира вымыслами о какой-то всеобщей сущности природы.
   Энгельс стремится доказать, что история философии -- это история о том, как после идеалистического отхода от естественного материализма происходит постепенный и неизбежный ее возврат обратно к материализму греков, только теперь на основе несравненно более богатого арсенала эмпирических данных.
   "У греков -- именно потому, что они еще не дошли до расчленения, до анализа природы, -- природа еще рассматривается в общем, как одно целое. Всеобщая связь явлений природы не доказывается в подробностях: она является для греков результатом непосредственного созерцания. В этом недостаток греческой философии, из-за которого она должна была впоследствии уступить место другим воззрениям...
   ... в многообразных формах греческой философии уже имеются в зародыше" в процессе возникновения, почти все позднейшие типы мировоззрений. Поэтому и теоретическое естествознание, если оно хочет проследить историю возникновения и развития своих теперешних общих положений, вынуждено возвращаться к грекам. И понимание этого все более и более прокладывает себе дорогу. (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г.стр. 29)
   Иначе говоря, точно так же как в истории естествознания Энгельсу видится процесс его освобождения от теологии, в истории философии он видит исключительно ее постепенный отход от идеалистических заблуждений.
   Но если Гегель рассматривает эти заблуждения лишь как момент Истины в процессе возвышения человеческого сознания к ЕЕ познанию, то Энгельс видит в них только ошибки или несоответствия единственно правильной материалистической точке зрения, той самой окончательно открытой марксизмом тайне мироздания, которая призвана вытеснить из науки все представления о божественной сути Природы.
   Именно в этом Энгельс находит главное достижение науки, сокрушительную победу здравого смысла над теологией и идеализмом. Он совершенно далек от понимания, что как раз здравый смысл и увел его из лона науки, заставил строить свои воззрения на хлипкой основе непосредственного знания о достоверности предметного мира.
   В результате, он оказывается вынужденным в философском наследии древних оставлять без внимания то, что противоречит его воззрениям, а то, что можно использовать в качестве их подтверждения, соответствующим образом истолковать.
   Так в приведенных им словах Аристотеля об утверждениях первых философов он просто не замечает, что речь в них идет о субстанции, из которой все вещи исходят и в которую они возвращаются. Субстанции, которая, таким образом, всегда остается неизменной, являясь и элементом, и началом всего сущего. "О первых философах Аристотель ("Метафизика", I, 3) говорит, что они утверждают следующее: "То, из чего все сущее состоит, из чего, как из первого, оно возникает и во что, как в последнее, оно возвращается, то, что, как субстанция, остается всегда одним и тем же и изменяется лишь в своих определениях - это и есть элемент и начало всего сущего... Поэтому они полагают, что ни одна вещь не возникает и не исчезает, так как всегда сохраняется одна и та же природа" (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г.стр. 158)
   Но Энгельс ведет речь об истории философии, как о "стихийном материализме", к которому, дескать, возвращается наука, обогащенная новыми эмпирическими данными. Поэтому в словах Аристотеля он видит исключительно то, что хочет увидеть: "здесь перед нами уже полностью вырисовывается первоначальный стихийный материализм, который на первой стадии своего развития весьма естественно считает само собою разумеющимся единство в бесконечном многообразии явлений природы и ищет его в чем-то определенно-телесном, в чем-то особенном, как Фалес в воде.
   Цицерон говорит: "Фалес из Милета... утверждал, что вода есть начало вещей, а бог -- тот разум, который образует все из воды" ("De Natura Deorum" ["О природе богов"], I, 10)." Гегель совершенно правильно объявляет это прибавкой Цицерона и добавляет: "Но вопрос о том, верил ли Фалес еще, кроме того, в бога, нас здесь не касается; речь идет здесь не о допущениях, верованиях, народной религии... и если бы даже он и говорил о боге, как об образователе всех вещей из воды, то мы бы отсюда ничего больше не узнали об этой сущности... Это -- пустое слово, лишенное своего понятия". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г.стр. 159).
   Мало того, что Энгельс видит исключительно то, что объединяющая все субстанция, о которой идет речь у Аристотеля, носит определенно-телесный характер как вода у Фалеса. Но он еще и приводит замечание Гегеля о боге, которое призвано здесь подчеркнуть, как глубоко был неправ, как заблуждается Фалес и как прав он, Энгельс, вставший на твердую почву материализма, оставив в стороне пустые разговоры о боге.
   Но стоит только обраться к тексту Гегеля ("Лекции по истории философии", Гегель. Сочинения. Т. IX. Партийное издательство, 1932, стр. 165), из которого была взята эта цитата, как откроется совершенно иная картина, поскольку не о заблуждениях Фалеса, как, впрочем, и других древних философов, у Гегеля идет речь.
   Да, и его выражение, что бог -- это "пустое слово" говорит вовсе не о том, что бога нет, как это желает представить нам Энгельс, а о том, что оно не объясняет, что же такое есть бог, не раскрывает это слово в понятиях, без чего невозможно научное его познавание. А то, что не познано научным образом, не познано вообще, не является истинным. Только поэтому слово "бог" остается пустым даже если, подобно Фалесу, о нем говорят, "как об образователе всех вещей". Это выражение не дает больше ничего узнать о боге, оно заслоняет собой научное познание его сущности.
   Суть же дела в другом, а именно в том, что, как и все здравомыслящие люди, Энгельс вполне резонно считает, что поскольку истина одна, то среди всего множества философских систем может существовать только одна правильная, остальные же являются заблуждениями.
   Заметим, однако, что это вполне обычное и, казалось бы, совершенно правильное рассуждение к науке отношения не имеет, оно лишь мнение рассудка. Мнение, которое цепляется за сам факт различия философских систем в страхе обнаружить за их особенностями нечто всеобщее, лишь формами осознания, которого эти системы являются. А всеобщее, как мы уже говорили, пугает здравый смысл, он не желает его признавать, считая, что всеобщее уничтожает его собственную идентификацию, различение себя от окружающей действительности.
   Но самое главное, поскольку каждая из философских систем утверждает, что именно она истинная, именно она преодолела недостатки всех предшественников, то вполне разумно отказаться решать в пользу какой-то одной из них.
   Именно так и поступает марксизм, демонстрируя тем самым свою убежденность в тщетности стремления достичь философского познания истины. Естественно, поэтому, что он "находит" ее не в мысли, как того требует наука, а в лишенной разума мертвой материи, придав этой истине собственный гуманистический, идеологический характер.
   Так что, какие бы высокие слова в адрес философии марксизм не высказывал, непреложный факт состоит в том, что он способен взять из нее лишь то, что подтверждает его собственную точку зрения. Поэтому, так называемая марксистская философия -- это отнюдь не целостная система взглядов, а некая совокупность абсолютно разрозненных философских воззрений, которыми марксизм стремится подтвердить избранный им исходный пункт о независимом от сознания движении мертвой материи. Этим и определяется его взгляд на историю философии.
   Как следствие, вполне закономерна убежденность Энгельса в том, что поскольку открытые философией диалектические законы мышления, являются теми же законами, которые действуют и в мертвой материи, то тем самым задача философии уже решена, и тайна мироздания больше не является тайной. Сама Истина предстала миру.
   "Итак, то, что у Гегеля является развитием мыслительной формы суждения как такового, выступает здесь перед нами как развитие наших, покоящихся на эмпирической основе, теоретических знаний о природе движения вообще. А ведь это показывает, что законы мышления и законы природы необходимо согласуются между собою, если только они правильно познаны". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г.стр.195) Разумеется, Энгельс считает, что сам то он законы природы познал правильно, и потому обоснованно выносит философии смертный приговор, полагая, что как только окончательная истина о вечном диалектическом движении всех форм материи проникнет в историю и естествознание, философия вообще станет излишней, растворится в "положительной науке".
   "Лишь когда естествознание и историческая наука впитают в себя диалектику, лишь тогда весь философский скарб -- за исключением чистого учения о мышлении -- станет излишним, исчезнет в положительной науке". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г.стр.179)
   Остается отметить, что в марксистском понимании положительная наука -- это как раз та наука, которая исходит из независимого существования предметного мира. А для такой науки сама философия, естественным образом, оказывается не наукой, а хотя и чрезвычайно важной для естествознания, но всего лишь формой теоретического мышления.
   Так, по выражению Энгельса, "Всякое истинное познание природы есть познание вечного, бесконечного и поэтому оно по существу абсолютно" (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.202). Загвоздка, однако, в том, что для науки, для которой вечным и бесконечным является только мертвая материя, истинное познание относится исключительно к ней, и, поэтому, для сознания, как предмета истинного познания, в такой науке нет места. Не являясь вечным, будучи лишь формой конечного бытия, оно оказывается вне истинного познания. Но, тем самым, и философия перестает быть наукой, теряет прерогативу познания истины, низводится до уровня преходящих форм теоретического мышления.
   Как следствие, в естествознании все ограничивается тем, чтобы выбрать среди этих уже имеющихся форм единственно правильную. Или, как пишет Энгельс, для естествоиспытателей вопрос состоит "...лишь в том, желают ли они, чтобы над ними властвовала какая-нибудь скверная модная философия, или же они желают руководствоваться такой формой теоретического мышления, которая основывается на знакомстве с историей мышления и ее достижениями" (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г.стр.179).
   Но в том-то и дело, что такого рода знакомство с историей философии, которое демонстрирует Энгельс, выбирая среди многообразия философских систем те или иные философские мнения для подтверждения своей точки зрения, говорит лишь о полном пренебрежении философией.
   Вот как отзывается о таком подходе к философии Гегель:
   "Но философия не содержит в себе мнения, так как не существует философских мнений. Когда человек говорит о философских мнениях, то мы сразу убеждаемся, что он не обладает даже элементарной философской культурой, хотя бы он и был сам историком философии. Философия есть объективная наука об истине, наука о ее необходимости, познание посредством понятий, а не мнение и не тканье паутины мнений.
   Дальнейший, собственный смысл такого представления об истории философии заключается в том, что мы узнаем в ней лишь о мнениях, причем слово "мнение" именно и подчеркивается. Но что противостоит мнению? Истина; перед истиной бледнеет мнение. Но истина -- это то слово, услышав которое отворачивают голову те, которые ищут в истории философии лишь мнений или полагают вообще, что в ней можно найти лишь эти последние..." ("Лекции по истории философии", Гегель. Сочинения. Т. IX. Партийное издательство, 1932, стр.19)
   В действительности, говорит Гегель: "...все то, что человек имеет в себе более благородного, чем животная его природа, он имеет благодаря мысли; все, что человечно, как бы оно ни выглядело, человечно лишь благодаря тому, что в нем действует и действовала мысль. Но хотя мысль и есть, таким образом, существенное, субстанциальное, действенное, она все же имеет дело с многообразными вещами. Однако, строго говоря, наипревосходнейшей следует почитать ту деятельность мысли, которая исследует не другое и занята не другим, а которая занята самой собою -- именно самым благородным, которая искала самое себя и самое себя открыла. История, развертывающаяся перед нами (история философии), есть история нахождения мыслью самой себя, а с мыслью дело обстоит так, что, только порождая себя, она себя находит: дело даже обстоит так, что лишь тогда, когда она себя находит, она существует и действительна. Системы философии суть эти акты порождения, и ряд этих открытий, в которых мысль ставит себе целью открыть самое себя, представляет собою работу двух с половиной тысячелетий..." ("Лекции по истории философии", Гегель. Сочинения. Т. IX. Партийное издательство, 1932, стр.12)
  
   История исследования мыслью самой себя - вот та дорога к истине, которой следует сознание, охватывая при этом все другие предметы. История этого движения и есть история философии, а по сути, сама философия.
   Но сознание здравомыслящего исследователя противопоставляет себя окружающему миру, а потому оставляет абсолютно все объекты познания, в том числе и мышление на уровне лишь представления о них, или на уровне информации о тех или иных присущих им закономерностях. Понимание этих закономерностей - вот тот пик знаний, которыми способен оперировать здравый смысл.
   Однако: "... по отношению к мыслям и, в особенности к спекулятивным мыслям, понимать означает нечто совершенно другое, чем лишь улавливать грамматический смысл слов; здесь понимать не может означать -- воспринимать их в себя и все же давать им проникнуть лишь до области представления. Можно поэтому быть знакомым с утверждениями, положениями или, если угодно, мнениями философов, можно потратить много труда, чтобы ознакомиться с основаниями этих мнений и дальнейшей разработкой их, и при всех этих стараниях не достигнуть главного, а именно понимания рассматриваемых положений. Нет поэтому недостатка в многотомных и, если угодно, ученых историях философии, в которых нет познания самого предмета, на изучение которого положено в них столько труда. Авторов таких историй можно сравнить с животными, прослушавшими все звуки музыкального произведения, но до чувства которых не дошло только одно -- гармония этих звуков." ("Лекции по истории философии", Гегель. Сочинения. Т. IX. Партийное издательство, 1932, стр.7)
  
   Не дошла эта гармония и до марксистов. Поэтому история философии в изложении Энгельса это лишь еще один взгляд на нее, еще одно мнение здравого смысла, полагающего, что Истина это нечто существующее вне сознания, а потому ее можно сформулировать, описать и положить в карман, как некое готовое изделие. Можно ее доставать время от времени, любоваться ею, оставаясь при этом по эту сторону от нее, вне Истины. Иначе говоря, есть, дескать, как то, так и другое, их двое, истина и наблюдатель, который смотрит на эту истину со своей, отдельной от истины стороны. Получается так, что помимо самой истины существует еще одна не охваченная ею область, а именно та область, где находится наблюдатель. Разумеется, что, только оторвавшись от науки, можно полагать, что она способна удовлетвориться такой, не охватывающей все области бытия, истиной. Марксизм, однако, ею абсолютно удовлетворен и потому антинаучен.
   Научный же подход к анализу действительности состоит в понимании, что истина не существует независимо, отдельно от познающего ее субъекта. Напротив, познающий субъект, как духовная сущность, сам является носителем истины или, если принять во внимание его предметный, телесный характер, он такое выявление истины, без которого ее существование немыслимо, - означает ее отсутствие. Именно поэтому чувственное, животрепещущее, болезненное осознание человеком собственного опыта, которое порождает его знание о себе, и есть не что иное, как процесс познания истины. Любые заблуждения на этом пути, ошибки, равно как и нежелание вообще задумываться о своем опыте, все это только составляющие этого процесса. Искать же истину вне себя, во внешней природе, значит полагать ее чем-то внешним по отношению к себе, полагать ее некоей внешней информацией, которую как таблицу умножения может за короткое время вместить любое сознание, любой рассудок, любой здравомыслящий человек, завершив тем самым... бесконечность процесса познания. Но дело в том, что иметь информацию, о чем бы то ни было совершенно не означает знать это ...
   Можно, например, досконально изучить устройство автомобиля, можно даже работать на заводе, где автомобили производят, и видеть, так сказать, изнутри все из чего он состоит, понимать взаимосвязь всех его деталей, назначение каждой из них. Можно, при этом, не только изучить всю имеющуюся литературу относительно того, как автомобилем управлять, но получить самые квалифицированные указания обучающего вождению инструктора и, тем не менее, вся эта информация, до тех пор, пока она остается на уровне представления, совершенно не означает знания предмета, как водить автомобиль. Мнить себя его знатоком, обогатившись подобного рода информацией, означает неминуемую аварию при первом же выезде на дорогу. Только практика вождения постепенно расширяет это знание. Но оно еще вовсе не готово, оно только постепенно выявляет себя в самом процессе практики. Другими словами, истинное знание лишь в той степени называется знанием, в которой оно равно умению. Но что значит уметь? А это значит ни что иное как овладеть собой, своей внутренней сущностью. Освободить ее от страхов, эмоций, сомнений, обретя тем самым такую уверенность в своих действиях, когда мысль выходит на свободу, становится властелином тела, которое как слуга теперь повинуется ей, и не бьется больше в конвульсиях страха и эмоций.
   Вот эту школу овладения собой, а точнее становления самим собой, становления тем, что мы уже есть в силу своей духовной природы, проходит каждый человек, вне зависимости от того, желает он в этой школе учиться или не желает. Любое наше действие, как, равно, и бездействие -- это практика жизни, а она неминуемо ведет к истинному знанию. Знанию, которое невозможно уравнять с информацией о том или другом.
   Именно такое уравнивание и приводит к отделению истины и заблуждения, так словно что-то может существовать вне Истины. Приводит к нелепому для науки отрицанию всего того, что не соответствует избранной "правильной" точке зрения, как это делает марксизм.
   "Вопреки этому следует указать, - пишет Гегель - что истина не есть отчеканенная монета, которая может быть дана в готовом виде и в таком же виде спрятана в карман. Не дано ни ложного, ни злого... Иметь ложное знание, конечно, можно. Ложное знание о чем-нибудь означает неравенство знания с его субстанцией. Однако именно это неравенство есть различение вообще, которое есть существенный момент. Из этого различия, конечно, возникает их равенство, и это возникшее равенство и есть истина. Но оно есть истина не так, будто неравенство отброшено, как отбрасывается шлак от чистого металла, и даже не так, как инструмент отделяется от готового сосуда; нет, неравенство ... еще само находится в истинном как таковом. Однако на этом основании нельзя сказать, что ложное образует некоторый момент или даже некоторую составную часть истинного... Так же как выражения: единство субъекта и объекта, конечного и бесконечного, бытия и мышления и т.д., - нескладны потому, что объект и субъект и т. д. означают то, что представляют они собой вне своего единства, и, следовательно, в единстве под ними подразумевается не то, что говорится в их выражении, - точно так же и ложное составляет момент истины уже не в качестве ложного." (Г.В.Ф. Гегель. "Феноменология духа". Перевод Г. Шпета. Издание второе, стереотипное. Репринтное воспроизведение издания 1959 г. Первая Академическая типография "Наука". Санткт -Петербург. 2006 г. стр. 20 )
   Но марксизм противопоставляет истину и заблуждение, соотносит их исключительно друг с другом, поскольку третьего - их единства или всеобщей субстанции в его понимании нет. Как следствие, истина низводится им до уровня сугубо формального утверждения наподобие того, что дважды два четыре, а не пять и не шесть... Так природа находится в вечном движении - это истина, причем окончательная истина, а противоположное утверждение - не истина, заблуждение. Поскольку же истина это нечто всеобщее, то, согласно марксизму и выходит, что всеобщим значением обладает только само по себе движение природы. Мало того, находиться в вечном движении - это свойство природы. Поэтому именно оно и оказывается... всеобщей истиной. Этот апофеоз догматической логики, закономерно приводит марксизм к выводу, что в философии больше нет нужды. Раз истина уже открыта, то ее философские поиски -- это пустая трата времени для естествоиспытателей или, как выразился Энгельс, для "положительной науки".
   Такого рода презрение к философии оставляет в ней для марксизма лишь одну стезю - бороться со всякого рода "реакционными философскими школами и школками, направлениями и направленьицами" с тем, чтобы отстоять уже открытую им истину. Другими словами, в руках марксизма философия из науки превращается в чисто идеологическое оружие, а потому, марксизму ничего не остается, как уничтожить это оружие, чтобы оно не попало к оппонентам. И прежде всего такому уничтожению подлежит философия Гегеля. Не случайно в приведенной выше цитате именно ей отвел главную роль Ленин. Вот почему так называемая марксистская критика философии Гегеля в действительности не имеет с критикой ни чего общего. Напротив - это уничтожение науки философии, которое основано на тотальной фальсификации ее содержания.
   Прежде всего, марксизм утверждает, что идея, из которой исходит философия Гегеля -- это идеалистическая ошибка, абстракция далекая от реального чувственного мира вещей. Ведь совершенно очевидно, что прежде чем смогла появиться хоть какая-то идея, природа должна была произвести ее автора - человека.
   Опираясь на эту очевидность, как на не подлежащую сомнению истину, ни Маркс, ни Энгельс просто не желают видеть, что Идея Гегеля -- это сама всеобщая субстанция, а отнюдь не та идея, которая приходит в голову тому или иному человеку в связи с решением какой-то задачи. И если эта задача высока, то при ее решении восклицают "эврика" - нашелся ответ сразу на многие вопросы. Нет, Идея Гегеля -- это не ответ на какое-то, пусть и очень большое количество вопросов, а все знание в целом, знание как таковое, то есть субстанция, которая знает о себе, содержит в себе не только ответы на все вопросы, но и сами вопросы, и источник этих вопросов. В общем, все абсолютно - абсолютное знание. Поэтому трудно, если вообще возможно, найти более точное слово для определения этого абсолютного знания - для определения реально существующего единства субстанции и мысли.
   Но поскольку сама всеобщая субстанция по представлениям марксизма не существует, а вся реальность в его понимании исчерпывается предметным миром, то и его критика философии Гегеля целиком основана на стремлении доказать, что эта субстанция - идеалистическая выдумка философствующего ума. Однако, для того, чтобы сделать это, марксизм вынужден сначала кардинально исказить философию Гегеля и уже затем созданное таким образом собственное творение, подвергнуть критике. Иначе говоря, ему сначала надо истолковать Гегеля удобным для себя образом, а потом уже критиковать. Так что главным оружием марксизма против гегелевской философии является вовсе не ее критика, а ее толкование.
   Впрочем, отсутствие научной основы в марксистском подходе к философии Гегеля определяется не только этим. Дело в том, что здравый смысл, для которого природа, со всей очевидностью, существует независимо от сознания человека, автоматически делает ее противостоящей или находящейся по другую сторону от сознания. Но этот предрассудок, перенесенный в область науки, неминуемо превращает ее в одностороннее, ограниченное убожество. В огромное хаотичное собрание информации о различных закономерностях природы, которое вынуждено оставаться с одной стороны, а природа с другой.
   В этом хаосе каждый имеет право выстраивать свои собственные теории и даже провозглашать их открытием окончательной истины, как поступили марксисты, но от этого истина не приблизится. Она вообще не может стать ближе до той поры, пока наука не освободится от указанного, ограничивающего ее заблуждения здравого смысла. А более точно, как уже отмечалось, - сам вход в действительную науку закрыт именно этим заблуждением.
   Но, будучи полностью в его власти, марксизм и истолковывает философию Гегеля таким образом, что его идея, дескать, это пустая абстракция, нечто такое, что пришло в голову отдельному человеку, некоему абстрактному мыслителю.
   По-другому и быть не может, ведь с точки зрения здравого смысла пока в природе нет живого человека с его глазами, носом, ушами, нет, и не может быть, разума, человеческого сознания, как такового. А поскольку любая абстракция это сформулированный продукт мышления и, таким образом, представляет собой нечто завершенное и неподвижное, то идея Гегеля именно такова - застывшая абстракция.
   "(Отчужденный от самого себя человек, это также -- отчужденный от своей сущности, т. е. от своей природной и человеческой сущности, мыслитель. Поэтому его мысли, это -- какие-то застывшие духи, обитающие вне природы и вне человека. Гегель собрал воедино и запер в своей "Логике" всех этих застывших духов ... Гегель на место этих застывших абстракций ставит кружащийся в самом себе акт абстракции; благодаря этому он смог указать источник всех этих, принадлежащих по своему первоначальному происхождению отдельным философам, ненадлежащих понятий, смог охватить их единым взглядом и создать, в качестве предмета критики, вместо какой-нибудь одной определенной абстракции абстракцию исчерпывающего, всеобъемлющего типа. ... ясно, что если нет человека, то и проявление его сущности не может быть человеческим, а потому и мышление не могло рассматриваться в качестве проявления сущности человека как человеческого и природного, наделенного глазами, ушами и т. д., живущего в обществе, в мире и природе, субъекта." (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Издание второе, Издательство политической литературы, Москва, 1974 г., том 42, стр. 172)
   Другими словами, прежде чем критиковать, марксизм, как отмечалось, сначала истолковывает философию Гегеля в том смысле, что она в корне ошибочна, поскольку пока нет человека, нет и мышления. Поэтому все философские теоретизирования, все "ненадлежащие понятия" отдельных философов охватываются философией Гегеля, ни как иначе, как абстрактным движением изобретенной им абстрактной же идеи или абстракцией "всеобъемлющего типа".
   А вот когда толкование дано и воочию показана недопустимость самой мысли о существовании человеческого мышления без живущего в природе, "наделенного глазами, ушами и т. д." человека, начинается весьма своеобразная критика.
   Так, приводя выражение Гегеля о том, что "Абсолютная идея, абстрактная идея, которая, "рассматриваемая со стороны своего единства с собою, есть созерцание", которая "в своей абсолютной истине решается свободно отпустить из самой себя момент своей особенности, или первого определения и инобытия, непосредственную идею как свое отражение, т. е. решается из самой себя свободно отпустить себя в качестве природы" (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Издание второе, Издательство политической литературы, Москва, 1974 г., том 42, стр. 171), Маркс "строго научно" опускает тот важнейший момент, что абстрактной абсолютная идея является именно с точки зрения простого единства с собой.
   Такое единство - чистая абстракция, созерцание себя. Об этом и говорит Гегель, отмечая, что в таком виде абсолютная идея лишена содержания и, потому, еще не является истиной. Иначе говоря, вовсе не абстракция, не созерцание, "отпускает из себя природу", как то преподносит нам Маркс. У Гегеля речь идет о другом, а именно, об идее "в своей абсолютной истине". Это два разных понятия и ставить их в один ряд, как это проделывает Маркс, значит стремиться скрыть, что в философии Гегеля отнюдь не простое единство сущности с собой отпускает от себя природу. Оно на это не способно именно потому, что ограничивается созерцанием самое себя. В созерцании отсутствует та необходимая деятельность, которая может быть обусловлена только целью. А вот идея в своей абсолютной истине и является деятельностью субстанции, которой движет цель познавания себя, как объекта познания. Другими словами, не созерцание самое себя, а целенаправленная деятельность субстанции, вот что отличает ее абстракцию от действительности, от неизбежной необходимости опредмечивания себя во внешних формах, различенных от субстанции, но единых с ней. Без этой цели, как раз-таки и остается лишь голая абстракция - единство субстанции с собой.
   Гегель прямо говорит, что "в философском смысле идея есть понятие, имеющее предметом само себя, то есть имеющее наличное бытие, реальность, объективность, которое не является больше внутренним или субъективным, а объективирует себя, но его объективность есть в то же время его возвращение в самого себя, или - поскольку мы называем понятие целью - исполненная, осуществленная цель, являющаяся в такой же мере объективной". (Г.В.Ф. Гегель, Философия религии, Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр.202)
   В общем, Маркс попросту передергивает смысл выражений Гегеля, уравнивая два совершенно разных понятия - абстракцию единства идеи самой с собой и реальность ее целенаправленного движения, как созидающего бесконечное разнообразие чувственных форм бытия природы, так и разрушающего их, реальность ее существования в неразрывном единстве с этими формами.
   И оно того стоит, ибо позволяет заблокировать или ликвидировать всякий интерес к пониманию абсолютной идеи. Действительно, ведь никому не хочется парить в абстракциях лишая себя реальной, наполненной живым биением пульса жизни. А если идея Гегеля абстракция, то совершенно очевидно, что никакой ценности, никакого применения в повседневной, чувственной реальности у нее нет, и значит, нет смысла тратить силы на то, чтобы углубиться в ее понимание.
   Таким образом, марксистская, так называемая, критика философии Гегеля оказывается направленной на то, чтобы скрыть от сознания человека, что содержание идеи Гегеля обусловлено не какими бы то ни было абстрактными мыслями, а ее совершенно реальным движением - объективным процессом постижения себя. Причем, этот процесс не однообразное движение субстанции по кругу - от сотворения из себя объектов природы к их уничтожению и возвращению к себе, с тем, чтобы вновь породить те же самые объекты и вновь их разрушить. Нет, это процесс развития или процесс становления собой, который неспособен достичь своего предела именно потому, что сопряжен с развитием или с той необходимостью, которая порождает выявление субстанции в новых, ранее еще не существовавших объектах познания.
   "...существенная же черта природы идеи - пишет Гегель -состоит в том, что она развивается и лишь через развитие постигает себя, -- состоит в том, что она становится тем, что она есть. Что идея должна еще сделать себя тем, что она есть, кажется на первый взгляд противоречием; нам могли бы сказать: она есть то, что она есть...
   ...Чтобы понять, что такое развитие, мы должны различать, так сказать, двоякого рода состояния: одно есть то, что известно, как задаток, способность, в-себе-бытие (как я это называю), potentia ovvamuis, второе есть для-себя-бытие, действительность (actus, wtpyeia). Если мы, например, говорим, что человек от природы разумен, то он обладает разумом лишь в потенции, в зародыше; в этом смысле человек обладает от рождения и даже во чреве матери разумом, рассудком, фантазией, волей. Но так как дитя обладает, таким образом, лишь способностью или реальной возможностью разума, то выходит то же самое, как если бы оно совсем не обладало разумом; последний еще не существует в нем (an ihm), ибо дитя еще не способно совершать что-либо разумное и не обладает разумным сознанием. Лишь тогда, когда то, что человек, таким образом, есть в себе, становится для него, следовательно, когда оно становится разумом для себя, человек обладает действительностью в каком-нибудь отношении; лишь тогда человек действительно разумен, лишь тогда он существует для разума.
   Что это, собственно, означает? То, что есть в себе, должно стать для человека предметом, должно быть им осознано; так оно становится для человека. То, что для него стало предметом, есть то же самое, что он есть в себе; лишь благодаря тому, что это в-себе-бытие становится предметным, человек становится для себя самого, удваивается, сохраняется, но другим не становится. ... разум является своим собственным предметом." ("Лекции по истории философии", Гегель. Сочинения. Т. IX. Партийное издательство, 1932, стр. 26)
   Таким образом, и субстанция, или
   идея, выявляя себя в предметном мире, хотя и удваивается этим, но не становится другой, она остается одним и тем же объектом познания. Иначе говоря, природа это не нечто другое по отношению к субстанции, к идее, а внешняя сторона самой субстанции.
   Но Маркс толкует свое. Приводя цитату Гегеля о том, что внешность природы по отношению к идее представляет собой саму идею, которая выступает как природа, - "Природа получилась как идея в форме инобытия. Так как идея, таким образом, выступает здесь как отрицание самой себя, или как внешняя себе, то дело обстоит не так, что природа является внешней только в относительном смысле, по отношению к этой идее, а так, что внешность составляет то определение, в котором идея выступает как природа" (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Издание второе, Издательство политической литературы, Москва, 1974 г., том 42 стр. 227). - он истолковывает ее так, что "Внешность следует понимать здесь не как проявляющуюся вовне и открывающуюся для света, для чувственного человека чувственность; внешность надо здесь понимать в смысле отчуждения, в смысле недостатка, порока, которого не должно быть." (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Издание второе, Издательство политической литературы, Москва, 1974 г., том 42, стр. 173)
   Используя это толкование, совершенно извращающее смысл сказанного Гегелем, Маркс начинает его критиковать. Он утверждает, что поскольку идея Гегеля - абстракция, созданная мышлением некоего мыслителя, то объективная, чувственная реальность природы противостоит ей. А поскольку этой абстракции приписывается всеобщность, то существование чего-то внешнего по отношению к ней, недостаток, "порок, которого не должно быть". Но коль из всеобщности выпала природа, оказалась вне этой всеобщности, по другую сторону от нее, то вывод здесь может быть только один, и он очевиден - у Гегеля неправильная философия.
   Так как, в этой философии сущностью является придуманная идея или абстрактное мышление, то совершенно естественно, что "то, что внешне по отношению к нему, есть по самой сущности своей нечто лишь внешнее. Абстрактный мыслитель признает, что сущностью природы является чувственность, внешность в противоположность внутри себя движущемуся мышлению. Но вместе с тем он выражает эту противоположность таким образом, что эта внешность природы, ее противоположность мышлению есть ее недостаток, что, поскольку она отличается от абстракции, она есть несовершенное существо. Существо, несовершенное не только для меня, не только с моей точки зрения, а несовершенное в самом себе, имеет вне себя нечто такое, чего ему недостает, т. е. его сущность есть что-то иное, чем оно само." (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Издание второе, Издательство политической литературы, Москва, 1974 г., том 42, стр. 174)
   Иначе говоря, марксизм так истолковал философию Гегеля, что превратил ее содержание в нечто прямо противоположное тому, о чем в ней идет речь.
   Вместо абсолютного сущностного, субстанционального единства природы и разума, материи и сознания, о котором говорит Гегель, марксистское толкование его философии обнаруживает, что природа в ней это одно, а ее сущность совершенно другое. Таково прочтение философии Гегеля марксистами.
   И критика здесь вторична. Она целиком построена на одном лишь заверении читателя, что марксисты правильно поняли Гегеля. Тем же, кто доверился этим заверениям, не пытаясь самостоятельно вникнуть в суть гегелевской философии, начинает казаться, что ее марксистская критика имеет глубокий смысл, содержит некое рациональное научное зерно, поскольку опирается на естественнонаучные данные о природе.
   Но в том-то и дело, что сама исходная точка марксизма, согласно которой материя первична и потому имеет самостоятельное, независимое от сознания существование, своей односторонностью лишает марксизм научной основы. Его поиски истины в мертвой материи в такой же степени бессмысленны, как и критикуемые им попытки идеалистов найти истину в абстрактных построениях разума. Или как говорит Гегель: "... сравнительно с так называемыми голыми идеями, с голыми понятиями реальное считается единственно истинным. - Смысл, в котором внешнему наличному бытию приписывается решение вопроса об истинности того или иного содержания, столь же односторонен, как односторонне представление, будто для идеи, сущности или даже внутреннего ощущения безразлично внешнее наличное бытие, и еще в большей мере односторонне мнение о том, что они тем превосходнее, чем более они отдалены от реальности. (По изданию: Г.В.Ф. Гегель Наука логики. - Спб., - 1997. стр. 58 )
   Выбрав свою одностороннюю материалистическую позицию, марксизм лишь противопоставил ее другой односторонности, односторонности идеализма, на которую и обрушил всю свою критику. Однако, чтобы эта критика имела отношение к Гегелю, надо сначала соответствующим образом истолковать его философию, сделать из него идеалиста.
   Вот почему, наиболее односторонне мнение, о котором говорит Гегель в приведенной выше цитате, Маркс ему же самому и приписывает, утверждая, что в его философии внешность природы надо толковать не иначе как порок. Якобы внешняя природа не просто безразлична для сущности, но поскольку действительна только сама сущность, то природа, будучи внешней по отношению к ней, становится вообще недействительной. Дескать, идея или бог, абсолютный дух, кружится у Гегеля сама в себе, будучи совершенно безразличной к реальности природы, оказавшейся за пределами чистой, абстрактной идеи.
   Этот "процесс - критически замечает Маркс - должен иметь носителя, субъекта; но субъект возникает лишь как результат; поэтому этот результат -- знающий себя как абсолютное самосознание субъект -- есть бог, абсолютный дух, знающая себя и осуществляющая себя идея. Действительный человек и действительная природа становятся просто предикатами, символами этого скрытого недействительного человека и этой недействительной природы. Поэтому отношение между субъектом и предикатом абсолютно извращено: это -- мистический субъект-объект, или перекрывающая объект субъективность, абсолютный субъект как процесс, как отчуждающий себя и возвращающийся к себе из этого отчуждения и в то же время вбирающий его обратно в себя субъект, и субъект как этот процесс; это -- чистое, безостановочное кружение в самом себе [78]. (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Издание второе, Издательство политической литературы, Москва, 1974 г., том 42, стр. 170)
   Будь идеалистическое толкование философии Гегеля правдой, с таким критическим замечанием можно было бы согласиться. Но правда заключается в том, что в философии Гегеля не может быть и речи о недействительности или противоположности человека и природы по отношению к идее, богу, поскольку все это одно единое целое, которое не может, таким образом, находиться отдельно от себя, представлять собой нечто другое кроме себя. Иными словами, форма, в которой выступает сущность, это сама же сущность и есть. А вот сущность без формы -- это голая абстракция. Только вместе с формой она является объективной реальностью. Действительность состоит в том, что одно без другого не существует. Именно об этой действительности и идет речь в философии Гегеля.
   "Жизнь бога и божественное познавание, - говорит Гегель - можно конечно провозгласить некоторой игрой любви с самой собой: однако эта идея опускается до назидательности и даже до пошлости, если при этом не достает серьезности, страдания, терпения (читай - чувственности) и работы негативного (читай - сущности). ... это в себе бытие есть абстрактная всеобщность (именно в этом Маркс и обвиняет Гегеля!), в которой отвлекаются от его природы, состоящей в том, чтобы быть для себя, - и тем самым - вообще от самодвижения формы. Если провозглашается, что форма равна сущности, то в силу одного этого ошибочно мнение, будто познавание может довольствоваться этим в - себе - бытием или сущностью, но обойтись без формы; - как будто абсолютный принцип или абсолютная интуиция делают излишним раскрытие сущности или развитие формы. Именно потому, что форма столь же существенна для сущности, как сущность для себя самой, сущность следует понимать и выражать не просто как сущность, т.е. непосредственную субстанцию или как чистое самосозерцание божественного, но в такой же мере и как форму и во всем богатстве ее развернутой формы: лишь благодаря этому сущность понимается и выражается как то, что действительно". (Г.В.Ф. Гегель. "Феноменология духа". Перевод Г. Шпета. Издание второе, стереотипное. Репринтное воспроизведение издания 1959 г. Первая Академическая типография "Наука". Санткт -Петербург. 2006 г. стр. 9 ) Тем же, "кто желает окутать туманом земное многообразие своего наличного бытия и мысли и стремится к неопределенному наслаждению этой неопределенной божественностью, пусть сам заботится о том, где его найти; ему не трудно будет найти средство выдумать для себя что-нибудь и носиться с этим." (Г.В.Ф. Гегель. "Феноменология духа". Перевод Г. Шпета. Издание второе, стереотипное. Репринтное воспроизведение издания 1959 г. Первая Академическая типография "Наука". Санткт -Петербург. 2006 г. стр. 5 )
   Мысль о том, что "форма столь же существенна для сущности, как сущность для себя самой" Гегель выражает другими словами так:
   "... пусть бог или какая угодно вещь, или какое угодно содержание будут предметом веры, оно, как и вообще сознание, будет этим отношением субъекта к объекту, так что вера или знание существуют только через посредство предмета, а иначе это пустое тождество, вера ни во что и знание ни о чем. (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр.355)
   Иначе говоря, без выявления в предметах невозможен сам процесс познания себя всеобщей духовной сущностью, идеей. Предметная действительность является абсолютной необходимостью этого процесса. Поэтому, Гегель прямо говорит о том, что "Природа вообще не может быть оторвана от духа, она принадлежит духу." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр.13)
   В общем, толковать Гегеля так, будто он руководствуется некоей абстрактной, выдуманной им идеей, которая рассматривает действительность природы или форму своего собственного существования как нечто порочное, как недостаток, которого не должно быть "поскольку она отличается от абстракции", значит попросту уничтожить само содержание гегелевской философии. Такое толкование не имеет ничего общего с критикой, ибо изначально ликвидирует ее предмет.
   В результате, абсолютно все, что мы узнаем о философии Гегеля из уст марксистов, не имеет с этой философией ни чего общего. Даже диалектика, вырванная из действительной взаимосвязи вечного и бесконечного с конечным и смертным, превращается в руках марксизма из способа существования всеобщего Единства духовной субстанции в слугу атеистической идеологии, которая способна наблюдать перед собой лишь одну сторону реального мира - движение конечных форм этой субстанции. Это движение она провозглашает окончательной научной истиной, и тем самым совершенно извращает реальность - реальность двойственности любой формы бытия.
   Именно эта односторонность так ограничивает науку, что она оказывается неспособной не то что подвергнуть анализу, но даже обнаружить действительность, в которой абсолютно все природные объекты, включая и человека, двойственны. Для такой науки остается ересью, что они представляют собой единство разумной всеобщей субстанции и единичной формы, в которой эта субстанция себя выражает, что в особом ряду этих объектов человек находится лишь потому, что он единственный из них способен осознавать свою двойственность. Здесь заключена вся сокрытая от науки суть, поскольку без создания такого, отдельного человеческого существа, обособленного субъекта познания всеобщая разумная субстанция лишена возможности различения себя от себя самой, и, как следствие, не может стать для себя объектом познания.
   Только конкретный, чувственный, природный, то есть из плоти и крови состоящий человек способен различить в себе присутствие высшего разума, всеобщей духовной субстанции в противовес осознанию себя в качестве отдельного от окружающего мира, единичного субъекта. В этом различении или обнаружении в сознании одного человека сразу двух сознаний - большого и маленького "я" заключается двойственность человеческого сознания. Такой его раскол на две части совершенно объективен. Это не болезнь, а выражение того процесса, который с неумолимой закономерностью толкает всеобщую разумную субстанцию к формообразованию самого плотного, то есть внешне абсолютно обособленного физического тела человека. У человека не должно быть сомнений в его обособленности. Только в этом случае он будет способен взглянуть на всеобщую субстанцию как на отличный от него самого объект. И только так сможет двинуться по пути познания этого объекта, начать движение от осознания своей духовной сущности к овладению ей или к истинному знанию, которое всегда равно той или иной степени умения.
   При этом стоит подчеркнуть, что именно осознание своей обособленности заставляет человека видеть в природе некую противостоящую ему беспредельную мощь, с которой он вынужден, чтобы обеспечить свои потребности, сражаться не на жизнь, а на смерть. И до тех пор, пока человек считает себя конечным, обособленным существом, такое отношение к природе неизбежно, ибо сама по себе "Потребность стремится к тому, чтобы употребить природу для своих нужд, стереть ее грани, истощить, короче говоря, уничтожить ее." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия природы", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1975 г., том 2, стр.12)
   Вот почему, в реальном мире нет места той утопии, о которой говорил Энгельс: дескать, со временем человек, научаясь видеть все более отдаленные последствия своей потребительской деятельности, сможет остановить уничтожение природы, ликвидирует свое потребительское отношение к ней. На самом деле, это невозможно пока человек на практике не овладеет всеобщей сущностью природы, пока будет видеть только обособленные ее явления, включая и себя самого. Как пишет Гегель: "Практическое отношение имеет дело лишь с отдельными продуктами природы или с отдельными сторонами этих продуктов. Нужда и остроумие людей изобрели бесконечно разнообразные способы использования и покорения природы.
         Какие бы силы ни развивала и ни пускала в ход природа против человека - холод, хищных зверей, огонь, воду, - он всегда находит средства против них, и при этом он черпает эти средства из самой же природы, пользуется ею против нее же самой, хитрость его разума дает ему возможность направлять против одних естественных сил другие, заставлять их уничтожать последние и, стоя за этими силами, сохранять себя. Но самой природы, ее всеобщего он таким путем не может ни подчинить себе, ни направить в сторону осуществления своих целей." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия природы", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1975 г., том 2, стр.12)
   Иначе говоря, для человека осознание себя обособленным субъектом, будучи отражением лишь одной, внешней стороны его духовной сущности, совершенно необходимо. Однако, с той же самой необходимостью такая односторонность уничтожается в процессе познания человеком этой сущности, в процессе его становления самим собой. И гарантом, если можно так выразиться, такого познавания является сама природа, поскольку, будучи одним целым с природой, человек не может воевать с ней, не уничтожая одновременно свое физическое существование. Исход борьбы здесь предопределен. Вот почему, рано или поздно, но человек окажется вынужденным подчиниться тотальному господству над собой идущего в нем самом вечного процесса самопознания всеобщей духовной сущности, вынужден будет осознать себя неразрывной ее частью, которая воплотилась в его физическом теле, но с закономерной необходимостью стремиться вернуться к себе, стать собой. Или если говорить словами Гегеля: "Дух есть вечно то, что уничтожает себя, делает себя конечным в мире природы, однако возвращается к самому себе посредством уничтожения своей природности... здесь имеет место... божественный процесс, присущий самой природе бога, и процесс в одном индивидууме. (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр.20)
   Но марксизм фиксирует очевидную обособленность людей друг от друга и окружающих их предметов как неизменную, незыблемую реальность. Весь мир для него -- это лишь совокупность бесчисленного количества, обреченных на гибель конечных объектов. Строго говоря, в утверждении себя конечным, и значит, смертным заключена вся суть научно-атеистической идеологии марксизма, которую он с гордостью противопоставил религиозным утопиям о вечности жизни. Естественно, что при таком взгляде на действительность, марксизму абсолютно невидим идущий в каждом человеке, но независимый от него, объективный процесс познания себя бесконечной и потому, вечной духовной сущностью. Он поэтому и находит объяснение самодеятельности творческого духовного начала человека не в научных понятиях, а в неких "жизненных силах". Будто сам факт того, что самодеятельное творческое начало в человеке есть, способен заменить собой научное знание об этом начале.
   Тем не менее, марксизм удовлетворен этим знанием в той же степени, как и знанием о вечном движении природы. Дескать, такова данность, свойство человечка, и здесь нечего исследовать. С этой точки зрения абсолютно логично, что смерть человека означает смерть и его свойства, смерть его "жизненных сил". Поэтому говорить о вечной божественной сущности человека нет никаких оснований. Как и вся природа, он существует сам по себе. Такова, добытая марксизмом окончательная истина, которую он стремится утвердить, как основу для научного познания действительности. Но поскольку эта основа прямо противоречит науке, стремление ее утвердить является не чем иным, как антинаучной деятельностью. С ярчайшим ее проявлением мы и сталкиваемся, когда рассматриваем марксистскую критику философии Гегеля.
   Однако суть дела отнюдь не в том, что антинаучность марксизма исключает божественное начало природы, а в том, что она стоит препятствием к познанию этого начала, познанию бога как основного закона, который, как и все производные от него законы, могут быть познаны только научным путем.
   Чрезвычайно наивно полагать, в связи с этим, что непосредственное касание божественной сущности, ощущение присутствия бога, вера в то, что он есть, означает проникновение к истине. Нет, истина вне разумения не существует. Любовь без разума, так же, как и разум без любви, безжизненные абстракции. А реальность состоит в том, что бог это, прежде всего, деятельность, это процесс, процесс познания им самого себя. Вот почему никто не может познать божественную истину путем непосредственного проникновения к ней, минуя хотя бы одну, даже самую маленькую, самую незначительную стадию этого процесса. Здесь кстати будет напомнить, что по этой же причине ни у кого нет возможности получить в наследство божественные качества любви, сострадания, жертвенности, как то полагает Энгельс. Только собственные и, при этом, абсолютно добровольные усилия человека способны высвободить в нем эти качества. Реальность такова, что нам не дано пройти путь или даже самую малую часть этого пути за другого человека, за своего сына или дочь. Закон одинаков для всех. Каждый из нас, хочет он того или нет, вынужден пройти собственный, совершенно уникальный путь от первоначального осознания своей обособленности от окружающего мира до знания своего абсолютного единства с божественной сущностью, лишь внешней стороной которой этот мир является.
   И на этом пути сама по себе вера в бога никак не может заменить собой или отменить процесс его научного познания. Так, обычно верующий человек считает, что бог заботится о том, чтобы охранять и оберегать его от всякого рода несчастий. Естественно поэтому, что когда сознанию требуется вместить понимание всеобщего единства, он отторгает это единство, в полной уверенности, что его обособленное существование -- это как раз то, что бог сохраняет в неприкосновенности. И действительно, не будет же он заботиться о сохранении чего-то всеобщего. Простая логика подсказывает, что если всеобщее единство -- это объективная реальность, то, нет никакого смысла его оберегать. Никто и ничто не может причинить ему ущерб. Коль уж абсолютно все, это само всеобщее, то его просто не от чего беречь. Но верующий человек на собственном опыте знает о хранящей его мощи. Следовательно, он никакое не всеобщее, а единичный, обособленный индивидуум.
   Другими словами, речь идет о том, что, опираясь только на веру, невозможно постичь истинное соотношение бесконечного и вечного с конечным и смертным или всеобщего с единичным. Без научного знания, сама по себе вера в бога неотвратимо ведет к той же односторонности, что и марксизм, - неизменной обособленности человека. В результате, бог, как бы его себе не представляли, оказывается отделенным от человека, находящимся вне него, в совершенно недосягаемых небесных далях.
   Это вновь говорит о том, что научное понимание всеобщего сталкивается отнюдь не с научно обоснованным возражением, а с инстинктом самосохранения, самоидентификации любого индивида, который во всеобщем единстве видит только потерю самого себя, потерю своего обособленного существования, свою смерть. Как следствие, всеобщее, даже если его существование признается, инстинктивно ставится нами вне нас самих. Мы остаемся порознь друг от друга и пытаемся изучать его лишь в качестве эмпирического исследователя, наблюдать это единство со стороны. Только так мы ощущаем твердую научную почву под ногами, в ужасе отталкивая от себя все "крамольные" мысли о том, что, быть может, эта почва не так уж тверда, и на самом деле мы стоим на зыбучем песке, все больше и больше увязая в неразрешимых противоречиях.
   Впрочем, на пути утверждения этих мыслей существует еще одно, хоть и другого рода, но чрезвычайно мощное препятствие. О нем мы пока лишь упомянем, ибо говорить подробней будем позже. Препятствие это состоит в том, что никто из ученых не желает прослыть в глазах своих коллег сумасшедшим, который отказался от признания самостоятельного существования предметной реальности и пытается исследовать ее тотальную зависимость от движения всеобщей субстанции. Подобная слава автоматически ставит ученого за пределы науки, лишая финансирования своих исследований, зарплаты, социальных благ...
   В результате, эта отдельная от нас всеобщность, существование которой мы готовы допустить лишь в таком, находящемся перед нами, а, следовательно, ограниченном, как любой предмет, виде исключает саму возможность познания действительности. Ибо, как уже отмечалось, отнюдь не всеобщее единство, как таковое заключает в себе истину, а его удвоение, или противоположение себя в формах своего существования.
   Именно в этом удвоении скрыт ключ к познанию истины. Ключ, обнаруживающий себя в любом человеке, который благодаря собственному опыту уже знает о двойственности своего сознания. Обнаружение этой двойственности и есть начало пути к самому себе - к единству человеческого сознания, к его слиянию с высшим разумом, к становлению себя самим собой - большим 'Я' или богом.
   Другими словами, всеобщая духовная сущность, живущая в каждом человеке, это и есть бог, которым ему еще предстоит стать, а точнее, предстоит вернуться к себе с неумолимой необходимостью закона.
   Только для здравомыслия, которое опирается на очевидность обособленного существования человека, эта сущность остается чем-то внешним по отношению к человеку, чем-то иным нежели сам человек.
   Поэтому и к религиозной вере здравомыслящий человек относится так, "...будто ее достоверность основывается на некоторых единичных исторических свидетельствах, которые, рассматриваемые как исторические свидетельства, конечно, не гарантируют и той степени достоверности относительно своего содержания, с какой нам сообщаются газетные известия о каком-нибудь событии; - будто, далее, ее достоверность покоится на случайности сохранения этих свидетельств, - сохранения, с одной стороны, обязанного бумаге, а с другой стороны, искусству и честности при перенесении с одной бумаги на другую, - и наконец, будто эта достоверность покоится на правильном усвоении смысла мертвых слов и букв." (Г.В.Ф. Гегель. "Феноменология духа". Перевод Г. Шпета. Издание второе, стереотипное. Репринтное воспроизведение издания 1959 г. Первая Академическая типография "Наука". Санткт -Петербург. 2006 г. стр. 298).
   Но поскольку бог обнаруживает себя в самом человеке, то "... на деле вера и не думает связывать свою достоверность с такими свидетельствами и случайностями; в своей достоверности вера есть наивное отношение к своему абсолютному предмету, [т.е.] чистое знание его, которое к своему сознанию абсолютной сущности не примешивает никаких букв, бумаги и переписчиков и не опосредствуется с ней через такого рода вещи. Наоборот, это сознание есть сама себя опосредствующая основа ее знания; оно есть сам дух, который свидетельствует о себе и во "внутреннем" единичного сознания и всеобщим наличием веры всех в него." (Г.В.Ф. Гегель. "Феноменология духа". Перевод Г. Шпета. Издание второе, стереотипное. Репринтное воспроизведение издания 1959 г. Первая Академическая типография "Наука". Санткт -Петербург. 2006 г. стр. 298).
   Иначе говоря, в философии Гегеля человек - это, прежде всего, движение в себе, то есть движение всеобщего духа, который посредством единичных сознаний всех людей стремится познать себя, познать абсолютную истину.
   "...в субъективном духе налицо потребность знать абсолютную истину. Эта потребность непосредственно означает, что субъект пребывает в не-истине, но в качестве духа он, в то же время, сам стоит выше этой своей не-истины, и поэтому его не-истина есть нечто такое, что должно быть преодолено.
     Точнее, эта не-истина состоит в том, что субъект раздвоен по отношению   к самому себе и поэтому потребность выражается в стремлении снять такое раздвоение с самим собой, а тем самым также и с истиной, примириться с собой, а это примирение с собой может быть только примирением с истиной." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр. 254)
   Собственно, предназначение человека в том и заключается, чтобы ликвидировать свое раздвоение с истиной, добровольно отказаться от противостояния ей, подчиниться ее власти, примирится с ней. А это и есть не теоретическое, но действительное, то есть равное практическому умению знание, останавливающее уничтожение природы человеком или уничтожение человеком самого себя.
   Таким образом, главное, что здесь надо понимать, так это то, что марксизм отвергает действительность именно тем, что очевидную борьбу человека с природой утверждает в качестве аксиомы, в качестве неизменной реальности, полагая при этом, что имеет дело с научной истиной. Но на самом деле, такое знание и шага не сделало за рамки очевидности, а потому, не имеет к науке не малейшего отношения.
   Напротив, научный подход, учитывает двойственность природы вообще и человека в частности, и тем самым свидетельствует, что человек находится в состоянии борьбы с природой временно, а именно до тех пор, пока не овладевает знанием о своей вечной духовной сущности. Знанием, что противостоит он вовсе не природе, а в лице этой сущности, лишь себе самому.
   Поэтому, рано или поздно, но его самосознание с необходимостью охватит идущий в нем процесс познания себя всеобщей духовной сущностью и этим проникнет к основе бытия, к субстанциональному единству мироздания, в котором исключено любое противостояние человека с природой.
   Существо дела в том и заключается, что человек изначально един с истиной, в нем уже существует и всегда существовало абсолютное знание, а потому его сознание никогда не было пустым резервуаром, который наполняется лишь по мере изучения им окружающей природы, как то считает марксизм. На самом деле, образование, дающее нам различного рода знания о мире, это отнюдь не все знание, которым оперирует человеческий разум. Оно являет собой только вешки, позволяющие человеку вспомнить то, что он изначально знает, это лишь ориентиры, помогающие ему преодолеть свою раздвоенность с истиной, стать тем, что он и так есть, "стать собой в истине". Разумеется, это очень длинный процесс, который не может быть охвачен рамками одной человеческой жизни, а необходимо требует целой цепочки таких жизней. Вот что говорит по этому поводу Гегель:
   "Это становление воспроизводит некоторое медлительное движение и последовательный ряд духов, некоторую галерею образов, из коих каждый, будучи наделен полным богатством духа, именно потому движется так медлительно, что самость должна пробиться сквозь все это богатство своей субстанции и переварить его. Так как завершение духа состоит в том, чтобы в совершенстве знать то, что он есть, свою субстанцию, то это знание есть его уход внутрь себя, в котором он покидает свое наличное бытие и передает свое формообразование воспоминанию. В своем уходе в себя он погружен в ночной мрак своего самосознания, но его исчезнувшее наличное бытие сохранено в этом мраке; и это снятое наличное бытие - прежнее, но вновь рожденное из знания - есть новое наличное бытие, некоторый новый мир и духовное формообразование. В нем дух должен столь же не предвзято начинать сызнова, придерживаясь его непосредственности, и заново вырастить себя из него, словно все предшествующее было потеряно для него и словно он ничему не научился из опыта предыдущих духов. Но воспоминание сохранило этот опыт и есть внутреннее и фактически более высокая форма субстанции. Если, таким образом, этот дух сызнова начинает свое образование, как будто исходя только из себя, то все же начинает он на ступени более высокой. Царство духов, образовавшееся таким образом в наличном бытии, составляет последовательный ряд, в котором один дух сменялся другим и каждый перенимал царство мира от предыдущего." (Г.В.Ф. Гегель. "Феноменология духа". Перевод Г. Шпета. Издание второе, стереотипное. Репринтное воспроизведение издания 1959 г. Первая Академическая типография "Наука". Санткт -Петербург. 2006 г. стр. 433).
   Другими словами, "Отдельный индивид должен и по содержанию пройти ступени образования всеобщего духа, но как формы, уже оставленные духом, как этапы пути, уже разработанного и выровненного... Это прошлое наличное бытие - уже приобретенное достояние того всеобщего духа, который составляет субстанцию индивида ..." (Там же, стр. 15).
   И потому, "...абсолютное знание, или дух, знающий себя в качестве духа, должен пройти путь воспоминания о духах, как они существуют в нем самом и как они осуществляют организацию своего царства. Сохранение их в памяти... - история, постигнутая в понятии, (которая составляет) воспоминание абсолютного духа и его Голгофу, действительность, истину и достоверность его престола, без которого он был бы безжизненным и одиноким; лишь - Из чаши этого царства духов
   Пенится для него его бесконечность." (Там же, стр. 434).
   Итак, философия Гегеля говорит о том, что самосознание человека с необходимостью отражает не только осознание себя как обособленного, природного, чувственного существа, со всеми его потребностями, но одновременно в нем отражается и духовная, всеобщая разумная сущность с которой физический человек, как и все без исключения формы бытия представляет одно единое целое. Это единство и есть та объективная реальность, которая первоначально скрыта от человека за его чувственным восприятием окружающего мира, за впечатлениями, основанными на очевидной обособленности всех конечных вещей. Однако процесс познания в том и состоит, чтобы не просто теоретически узнать об этом единстве, но на практике все в большей и большей степени овладевать им, то есть становиться тем, что человек и есть по своей сути - духовной разумной сущностью или богом.
   Здесь важно понимать, что вовсе не разумная сущность сама по себе, а исключительно наличная, чувственная, предметная жизнь людей, как отдельных формообразований всеобщего духа представляет собой действительность, которая имеет своей целью - человека. Эта цель с необходимостью закона диктуется жизнью познающего себя всеобщего духа, а потому вечно воспроизводит человека вместе с его средством существования - природой. Именно поэтому, абсолютизация очевидной обособленности человека и природы - это односторонность, которая, как и любая односторонность, псевдонаучна - ведет в тупик.
   Но марксизм, находится в этом тупике изначально, а потому не может и не хочет понимать то, о чем говорит Гегель, преподнося нам лишь собственные измышления о содержании его философии. Принимая за действительное существование человека только его чувственное бытие, марксизм, как мы уже видели, истолковывает жизнь всеобщей субстанции духа не иначе как оторванную от чувственной, действительной человеческой жизни абстракцию. Поэтому он буквально обвиняет Гегеля во лжи, вскрывая, якобы, чудовищное несоответствие относительно того, что сознание человека, находящееся согласно его философии, у себя в инобытии, тем не менее, выдает себя за другое себя самого, то есть "за чувственность, действительность, жизнь". Ведь очевидно, что если инобытие всеобщей субстанции ничего общего не имеет с чувственной предметной жизнью, то может быть только одно из двух: либо сознание человека находится у себя в абстрактном инобытии всеобщей субстанции, либо в реальной действительности.
   Марксизм принципиально не желает видеть, что всеобщая субстанция представляет собой абстракцию лишь в том случае, если рассматривается сама по себе, а не в ее единстве с формами своего существования - чувственно воспринимаемыми объектами природы, о котором говорит Гегель. А это уже отнюдь не абстракция, но действительность, которая свидетельствует о том, что все предметы существуют не сами по себе, а представляют собой лишь внешнюю сторону абсолютного единства субстанции и формы. Ни какая форма не способна существовать самостоятельно, не способна обладать независимым постоянством бытия, так как без всеобщей взаимосвязи любой объект любая форма оказывается случайной или, как уже говорилось, - она может быть, но, не будучи всесторонне зависимой, может и не быть. Поэтому весь предметный мир не имеет независимого существования, он, всецело, подчинен единству всеобщей субстанции и только это единство является тем, что вечно.
   Но сказав "а", приходится сказать "б". И вот, что Маркс сообщает относительно того, что говорит Гегель о сознании:
   "Сознание знает ничтожество предмета, т. е. неотличимость предмета от него, - Это как раз то толкование философии Гегеля, которое означает ее убийство, поскольку Гегель утверждает диаметрально противоположное - процесс познания себя всеобщей разумной субстанцией вообще невозможен без различения себя в формах своего существования, в предметной действительности. Выше уже приводились слова Гегеля о том, что форма для сущности столь же существенна, как и сама сущность, что сущность надо понимать не просто как субстанцию, но в такой же мере и как форму. Однако, Маркс отказывается это понимать и с таким упорством называет белое черным, словно взял за принцип - чем наглее действует критик, тем больше вероятность, что ему поверят.- небытие предмета для него, благодаря тому, что оно знает, что предмет есть его самоотчуждение, т. е. оно знает себя благодаря тому, что предмет есть только видимость предмета некое марево, а по своей сущности есть не что иное, как само знание, которое противопоставляет себя самому себе и поэтому противопоставило себе ничтожество, нечто не имеющее никакой предметности вне знания; -иначе говоря, знание знает, что, когда оно относится к какому-нибудь предмету, оно только находится вне себя, отчуждается от себя, что оно само принимает для себя вид предмета, или что то, что представляется ему как предмет, есть лишь оно само." (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Издание второе, Издательство политической литературы, Москва, 1974 г., том 42, стр. 165) - О достойной научной критике со стороны Маркса здесь говорить не приходится, ибо утверждать, будто в философии Гегеля предметы представляют собой лишь видимость самих себя - апофеоз цинизма. Гегель то утверждает обратное, что вообще любое знание существует только через посредство предмета. В противном случае, то есть когда знание равно самому себе, - это абстракция, пустое тождество - знание ни о чем. Именно так выразился в приведенной выше цитате Гегель.
   Но весь "фокус" Маркса в том и состоит, что, игнорируя научные выводы Гегеля о действительном существовании всеобщей субстанции, он держится за представления здравого смысла, основанные на очевидности того, что предмет это самостоятельная, независимая реальность. Потому он соотносит эту реальность не с субстанцией, как это требуется в действительности, а со знанием как с абстрактным мышлением. Вот у него и получается, что абстракция, даже принимая вид предмета, все равно остается абстракцией, а не реальным предметом, остается "ничтожеством". Иными словами, знание, в его понимании, вообще не может выйти за пределы абстракции, и поэтому Гегель, дескать, излагает в своей философии лишь идеалистические рассказы о кружащемся внутри себя, в оторванности от реального, предметного мира самосознании.
   Таким образом, поверив Марксу в одном, что в философии Гегеля речь идет о абстрактной всеобщей субстанции, мы вынуждены поверить ему и в другом - будто бы Гегель исходит из того, что предмет на самом деле не является предметом, а представляет собой только видимость сознания, "марево", не обладает действительностью своего существования. И после того как мы в это поверим нам наконец-то удастся обнаружить все спекуляции Гегеля, всю извращенность его философии. - С другой стороны, по словам Гегеля, здесь имеется в то же время и другой момент, именно -- что самосознание в такой же степени сняло и вобрало в себя обратно это отчуждение и эту предметность и, следовательно, в своем инобытии как таковом все же находится у себя.
   В этом рассуждении мы имеем собранными воедино все иллюзии спекуляции.
   Во-первых: в своем инобытии как таковом сознание, самосознание находится у себя. Поэтому оно, или, -- если мы абстрагируемся здесь от гегелевской абстракции и вместо самосознания поставим самосознательного человека, -- поэтому он в своем инобытии как таковом находится у себя. В этом заключено, во-первых, то, что сознание, т. е. знание как знание, мышление как мышление, выдает себя непосредственно за другое себя самого, за чувственность, действительность, жизнь... ...Во-вторых, здесь заключено то, что поскольку самосознательный человек познал как самоотчуждение и снял духовный мир -- или всеобщее духовное бытие своего мира, -- он все же снова утверждает его в этом отчужденном виде, выдает его за свое истинное бытие, восстанавливает его, уверяет, что он в своем инобытии как таковом находится у самого себя; следовательно, после снятия, например, религии, после признания в религии продукта самоотчуждения он все же считает себя подтвержденным в религии как религии. Здесь заключается корень ложного позитивизма Гегеля, или его лишь мнимого критицизма ... Таким образом, истинным знанием и истинной жизнью оказывается самополагание, самоутверждение в противоречии с самим собой, в противоречии как с знанием, так и с сущностью предмета.
   Таким образом, теперь не может уже быть и речи о том, что Гегель просто приспосабливался к религии, к государству и т. д., так как эта ложь есть ложь его принципа." (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Издание второе, Издательство политической литературы, Москва, 1974 г., том 42, стр. 166)
   Итак, Маркс обнаружил главное извращение Философии Гегеля, "ложь его принципа", а именно то, что он принимает за действительную жизнь самополагание, то есть кружение самосознания в абстрактном инобытии, которое, естественно, находится в противоречии со всем и вся. Ведь, будучи оторванным от предметной, чувственной жизни, оно не может обладать никаким конкретным знанием, ни о каком содержании.
   Но истинным результатом критического анализа философии Гегеля, которого добился Маркс, стало совсем другое, а именно то, что он собственными руками заполнил свидетельство ее чудовищного извращения.
   Благодаря этому, любое заинтересованное лицо имеет возможность открыть для себя, что марксистская критика философии Гегеля, основанная на обыденном представлении здравого смысла о первичности материи, о ее независимом существовании от сознания это не наука, а лишь история о том, как вор обвинил в воровстве свою жертву. Выставил ее на всеобщее осуждение и снисходительно похлопал по плечу, дескать, не один ты такой - заблудший.
   Именно так Гегель был зачислен в стан идеалистов, а его философия оказалась растоптанной и поруганной инквизиторством марксистской критики. Но только этим способом марксизм мог создать хоть какую-то почву для того, чтобы игнорировать научное знание о всеобщем единстве и построить картину Мира, которая полностью соответствует его идеологии.
   Разумеется, эта картина основана на всякого рода известных вещах, которые легко усваивает здравый смысл. Но односторонность такого знания совершенно уничтожает дорогу к действительности, потому что "Известное вообще - от того, что оно известно, еще не познано. Обыкновеннейший самообман и обман других - предполагать при познавании нечто известным и довольствоваться этим; при всем разглагольствовании такое знание, не зная, что с ним делается, не двигается с места. Субъект и объект и т.д., бог, природа, рассудок, чувственность и т.д. без всякого исследования полагаются в основу как нечто известное и значимое и составляют опорные пункты, от которых исходят и к которым возвращаются." (Г.В.Ф. Гегель. "Феноменология духа". Перевод Г. Шпета. Издание второе, стереотипное. Репринтное воспроизведение издания 1959 г. Первая Академическая типография "Наука". Санткт -Петербург. 2006 г. стр. 16 )
   А марксизм вообще в качестве фундамента истинной науки поставил чувственную достоверность бытия предметного мира и лишь потому, что для всех очевидно его самостоятельное, независимое от сознания существование. Естественно, что и другие известные всем вещи он так же оставляет без исследования, будь то жизненные силы, бог, рассудок, религия.
   Преисполнившись здравым смыслом истинного, в его понимании, ученого Маркс и критикует философию Гегеля: "Если я знаю, что религия есть отчужденное человеческое самосознание, то я знаю, стало быть, что в ней, как в религии, утверждается не мое самосознание, а мое отчужденное самосознание. Значит, я знаю, что мое, принадлежащее самому себе, своей сущности, самосознание утверждается не в религии, а, напротив, в уничтоженной, упраздненной религии." (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, Издание второе, Издательство политической литературы, Москва, 1974 г., том 42, стр. 166)
   В представлении Маркса такое абсолютно логичное, понятное всем рассуждение, является бесспорным доказательством того, что религия чужда человеческому самосознанию. И, следовательно, Гегель, который утверждает обратное, попросту лжет. Истина, однако, заключается в том, что это утверждение не учитывает, и не может, по известной уже причине, учитывать, двойственности человеческого сознания и, как следствие, представляет собой лишь очередное извращение философского анализа религии Гегелем. А он пишет:
   "...мы должны полностью отдать себе отчет в том, что целью философии отнюдь не является пробудить религиозное чувство в отдельном субъекте... философия утверждает судьбу духа в ее всеобщности, а не возносит -- что совсем иное -- на эту высоту субъект в его индивидуальности. Произвол, извращенность и пассивность индивидуумов могут вмешаться в необходимость всеобщей духовной природы, могут заставить человека отклониться от нее, попытаться принять свою собственную точку зрения и отстаивать ее. Эта возможность пассивно придерживаться ложной точки зрения или сознательно и преднамеренно отстаивать ее связана с наличием у субъекта свободы; планеты, растения и животные, не способные отклониться от необходимости своей природы, от ее истины, становятся тем, чем они должны быть. В человеческой свободе, напротив, бытие и долженствование разделены, эта свобода песет в себе произвол и может обособиться от необходимости, от закона, может противодействовать своему назначению. Поэтому, если познание и постигает необходимость религиозной точки зрения, а воля ощущает ничтожность своего обособления, все это подчас не препятствует тому, что человек продолжает упорствовать и отклоняться от необходимости и истины своей природы." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1976 г., том 1, стр. 210)
   У Гегеля речь идет о том, что человек способен отклоняться от своей божественной сущности, "от необходимости своей природы", от закона, может даже сознательно "противодействовать своему назначению", но это не означает и не может означать отсутствие его подчиненности этому закону. Вне зависимости от того пробудилось в нем религиозное чувство или нет, проникло ли религиозное мышление в его сознание или не проникло, человек, в силу своей природы, не может оказаться за пределами его действия, не может быть чужд ему. Поэтому разговоры об отчуждении самосознания человека в религии абсолютно бессмысленны, и никакого отношения к истинному положению вещей не имеют.
   Они целиком базируются на очередном известном и потому без всякого исследования принятом в основу рассуждений факте, что сознание людей занято либо религиозными устремлениями, либо мирскими целями, оно пребывает то в одной области, то в другой, попеременно. Здесь и возникает вопрос, а какая же из этих областей истинная? Естественно, что любому здравомыслящему человеку без всяких исследований понятно, что все, что не связано с реальностью повседневной, чувственной мирской жизни - отрывает сознание человека от действительности, отчуждает его самосознание. И наоборот - утверждается самосознание человека в отвержении религии. Все это настолько очевидно, что существование какой-то другой истины считается невозможным. Именно такова логика марксизма, ведущая в прямо противоположную от истинного, научного знания сторону.
   Без понимания двойственности человеческого сознания он не способен вместить то, о чем говорит Гегель: "Для человека, поскольку он человек, религия существенна и не может быть чуждым ему ощущением. Все дело в отношении религии к другим сторонам его мировоззрения, и с этим связано философское познание, здесь оно оказывает свое существенное воздействие. В упомянутом отношении -- источник раздвоения изначального, абсолютного стремления духа к религии, им вызваны к жизни разнообразные формы сознания и их различные отношения к религиозному интересу." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1976 г., том 1, стр. 210)
   Разумеется, здесь нет необходимости приводить весь тот перечень разнообразного отношения человеческого сознания к религии, который описал Гегель. Важно лишь подчеркнуть, что все это разнообразие не застывшая данность, на которой, как на устойчивой платформе, можно строить те или иные теории, подобно тому, как это сделал марксизм. Оно - преходящее состояние человеческого сознания, которое стремиться преодолеть собственную раздвоенность с религией, вернуться к изначальному единству с ней и именно в этом единстве обрести самоутверждение.
   Истинная суть в том и заключается, что все попытки сознания утвердиться на чем бы то ни было ином, обречены на провал. Поскольку исключительно только всеобщая духовная субстанция является тем, что вечно, любая другая основа для утверждения самосознания лишь временное убежище, временная опора для него. Однако, чтобы познать это, индивидуальный дух вынужден в своей чувственной практической жизни ступить на каждую из этих опор. Только так он способен обрести истинное знание, а не голую информацию о нем. Или по выражению Гегеля: "...самость должна пробиться сквозь все это богатство своей субстанции и переварить его..."
   Это в полной мере относится и к религиозному культу, ибо самость предпосылает ему утверждение о неизбывности греха человеческого. Человек ведь находится во власти желаний, основанных на его физических потребностях, а эти потребности не согласуются с моральным законом. Поэтому заповедь "возлюби ближнего своего, как самого себя" считается всего лишь идеалом, совершенно не достижимым для живого, из плоти и крови состоящего человека. В результате, очевидное противоречие между чувственными желаниями человека и этим моральным законом полагается, как нечто незыблемое, как не подлежащее сомнению знание действительности, на основе которого выстраиваются самые разные религиозные верования.
   Но мы здесь говорим о религии истиной, которая не терпит ничего застывшего, ибо всеобщая духовная субстанция находится в вечном движении. Вследствие чего, противоречие между желаниями человека как физического существа и его духовной сущностью обречено на исчезновение. Реальность такова, что это противоречие - лишь момент того чрезвычайно "медлительного движения" к становлению человека самим собой или к обретению им своей божественной сути, о котором и идет речь в философии Гегеля.
   В действительности физическая природа человека, с которой связывают его греховность, не может являться непреодолимым препятствием к претворению им в своей жизни морального закона, поскольку человек содержит его в себе, как всеобщую духовную субстанцию.
   Человек раздвоен, но именно эта его раздвоенность и порождает неизбежность обретения им единства с собой.
   "...так как он есть дух, то он отличен от природного бытия, раздвоен; односторонность непосредственно присутствует в этой природности. Если человек выступает только таким, каков он по своей природе, то он зол". (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр. 257)
   Но это только одна сторона человека, поэтому полагать ее в основание вывода о невозможности его воли освободится от эгоистических устремлений, значит лишить себя связи с объективной реальностью. А она состоит в том, что каждый человек -- это явление всеобщего разумного духа в природе. И такое явление - объективный процесс, поскольку исключительно через обособление в единичном человеке всеобщее способно познавать себя, способно быть реальной, жизненной сущностью. Только в этом обособлении оно вообще и обнаруживает себя, возникает для себя в качестве объекта познания.
   Вот как об этом говорит Гегель: "Зло абстрактно означает обособление себя, обособление, которое отделяет себя от всеобщего, а последнее есть разумное, законы определения духа. Но вместе с этим разрывом возникает для-себя-бытие, и только тогда возникает всеобщее духовное, закон - то, что должно быть." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр. 257)
   Таким образом, зло, проистекающее из физической природы человека, является существенным, необходимым условием процесса познания себя всеобщей, духовной субстанцией. И только через чувственную, предметную, наполненную страстями жизнь конкретных людей всеобщий дух в каждом человеке познает себя. Он сам являет себя человеческому сознанию, которое первоначально обнаруживает только факт отличия самости от своей духовной основы. Но само обнаружение этого отличия становится для духа отправной точкой возврата к единству с собой, к единству с божественным разумом, к единству с всеобщей духовной субстанцией. Иначе говоря, "...не так называемый человеческий разум со всеми его пределами познает бога, но - дух божий в человеке". (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр. 369)
   Поэтому "признание, что человек в качестве природной воли зол, еще не снимает другой стороны, а именно что он в себе добр; таковым он всегда остается по своему понятию". (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр. 258)
   И именно потому, что каждый человек -- это дух божий, который сквозь самость конкретных людей стремится познать себя, сознанию человека, предначертано сколь угодно малыми шажками, но расширять свои пределы и тем самым хоть и чрезвычайно медлительно вмещать божественный разум. Другими словами, вне зависимости от того, в какой степени данный конкретный человек не соответствует в текущий момент жизни своей истинной божественной сущности, ему неминуемо предстоит на практике овладеть всеобщей духовной субстанцией или стать тем, кто он есть по своей сути - богом.
   Это значит, что воля человека, наполненная осознанием своей единичности, обособленности от окружающих людей и природы в целом, медленно, но с абсолютной необходимостью возвышается от эгоистических целей, продиктованных этой обособленностью, к целям всеобщим.
   Или как говорит Гегель: "Абсолютное требование состоит в том, чтобы человек не оставался природным существом, природной волей: хотя человек и обладает сознанием, но, тем не менее, как человек, он может быть природным существом в той мере, в какой природное составляет цель, содержание, определение его воли.
   Это определение следует рассмотреть ближе: человек является человеком как субъект, и в качестве природного субъекта он есть этот единичный субъект, его воля есть эта единичная воля, его воля наполнена содержанием единичности, то есть природный человек эгоистичен.
   От человека, который считается добрым, мы по меньшей мере требуем, чтобы он сообразовался со всеобщими определениями, законами. Природность воли - это эгоизм воли, отличный от всеобщности воли и противоположный разумности воли, поднявшейся до всеобщности". (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр. 258)
   Таким образом, истинная религия рассматривает раздвоенность человека, как движение, как продиктованный объективной необходимостью процесс его возвращения к своему истоку - к богу. Поэтому в этой религии речи не может быть о неистребимости греха, о тупой покорности человека своей греховной природе, которой обычно и руководствуются верующие люди. Как раз здесь образуется разрыв между религией и наполненной грехом обычной, повседневной жизнью. Человек, попеременно, то погружается в религиозный экстаз, то окунается в водоворот своих страстей. Он не может найти точку опоры внутри себя, поскольку все время находится в условиях, когда обретение целостности требует от него либо броситься в объятия религии, то есть посвятить себя отличной от него самого сущности - богу. Тем самым, полностью оторвать свое сознание от действительной, наполненной самоутверждением жизни либо, наоборот, сосредоточится на мирских устремлениях, и отвести религии роль лишь одного из многих проявлений человеческой культуры.
   Разумеется, что, загоняя себя в эти крайности, сознание людей не может обрести в них покоя, и естественным образом продолжается поиск религии, которая отражает истину единства всеобщей духовной субстанции. Именно поэтому философия Гегеля, говорит об "абсолютном стремлении духа к религии". Другими словами, речь идет о том, что рано или поздно, но это стремление с необходимостью закона отразится в сознании каждого человека и оно перестанет быть препятствием в движении всеобщего божественного разума к самому себе. Сознание человека медленно, но неизбежно сольется с ним, станет, наконец, одним целым - человек в действительности обретет свою божественную суть или точнее вернется к ней.
   Гегель пишет: "Божественное единство духовного и природного мира предпослано -- к последнему относится и особенное самосознание, -- речь идет только обо мне, только я противостою единству; я должен сбросить свою субъективность и принять участие в том творении, которое вечно совершается, обрести в нем свою участь. Добро тем самым есть не долженствование, а божественная сила, вечная истина." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1976 г., том 1, стр. 385)
   Иначе говоря, все дело в том, что хоть человек и не создает в мире добро, поскольку оно изначально существует как вечно творящая сила божественной любви. Тем не менее, только он, будучи природным, обособленным субъектом, обладает свободой воли и потому, исключительно в его власти остается устремлять волю к освобождению в себе этой силы, к прекращению препятствования ей. Естественно, что в одночасье - одним принятием решения следовать воле бога это не свершится, так как освобождение от власти самости, единичности, субъективности воли осуществимо только через практический опыт - через знание, ставшее умением. Но осознание своего субстанционального, духовного единства с богом и окружающим миром это как раз та вечная основа, на которую как на незыблемый фундамент и может опереться сознание человека в его необычайно длительном пути к слиянию с высшим, божественным разумом, к обретению абсолютной свободы духа - абсолютного овладения всеобщей духовной субстанцией.
   Для каждого человека путь этот с необходимостью пролегает через понимание, что "нет двоякого разума и двоякого духа, божественного разума и человеческого разума, божественного духа и человеческого духа, совершенно различных по своей природе. Человеческий разум, осознание человеком своей сущности, есть разум как таковой, божественное начало в человеке. И дух, поскольку он дух божий, не есть некий дух, пребывающий за пределами звезд и за пределами мира, но бог присутствует во всем, он вездесущ, и, будучи духом, он есть в любом духовном..." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 1, стр. 230)
   Такова религия истины. В ней "неразрывны всеобщее и отдельный дух, дух бесконечный и конечный; их абсолютное тождество есть эта религия и ее содержание. Всеобщая сила является субстанцией, которая..." выражает себя вовне, "... а тем самым отличает себя от себя, сообщает себя знанию, конечному духу, но так как последний составляет момент ее самой, то она остается в нем у себя и в этом разделении возвращается в себя наделенной." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр. 202)
   В действительности противоречие между высшим и человеческим разумом -- это только преходящее состояние человеческого сознания. "Чем глубже человек в своем разумном мышлении проникнется существом дела, чем решительнее он откажется от своей особенности, отнесется к себе как к всеобщему сознанию, и разум его перестанет искать то, что ему присуще, в сфере особенного, тем менее разум такого человека будет испытывать упомянутое противоречие, ибо он, разум, сам есть суть (die Sache), дух, божественный дух." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр. 230)
   Но здравый смысл, на который опирается марксизм, руководствуется исключительно тем, что наблюдает непосредственно. Как следствие, он знать ничего не желает о всеобщей субстанции, и в общеизвестном, очевидном для всех, разрыве между религией и мирской жизнью обнаруживает не временное состояние сознания каждого конкретного человека, не момент его восхождения к воссоединению с высшим разумом, а свидетельство отчуждения человеческого сознания от реальной, практической жизни. Отсюда естественно вытекает, что ликвидировать этот разрыв можно только путем уничтожения одной из сторон - религии.
   Марксизм, поэтому, и стремиться "вытеснить" из сознания людей идею творения, очистить человеческое сознание от религии, от его божественной сути.
   В этом смысле он поистине не ведает, что творит, ибо лишь увеличивает пропасть, которая отделяет человека от самого себя, ведет его не к свободе духа, а делает рабом самоубийственной войны с природой, с другими людьми, с окружающим миром как таковым.
   Иными словами, эта односторонность загоняет марксизм в круг представлений о том, что человек целиком и полностью ограничен окружающей его природой. С ней он вынужден сражаться на смерть, чтобы отвоевывать у нее все, что ему необходимо для удовлетворения своих потребностей. Дескать, по самой сути своей человек, как обособленное существо, обречен на противостояние внешнему предметному миру, включая, разумеется, и других людей.
   Как следствие, разрешение противоречий в человеческом обществе обретает в марксизме сугубо предметный характер. Чтобы человек мог вернуться к самому себе, обрести свободу сначала к нему должны вернуться произведенные им богатства, которые находятся в распоряжении других людей - капиталистов. Поскольку в производство этих богатств он вложил свои сущностные, "жизненные силы", то их возвращение обратно во владение производителя явится основой для ликвидации отчуждения человека от самого себя, от своих жизненных сил, от своей сущности. И только после возвращения ему произведенных им богатств, у него появится возможность, превратится из раба в господина, в абсолютно свободного индивида.
   Впрочем, это предмет отдельного разговора, и мы вернемся к нему позднее, когда будем рассматривать выводы марксизма о возникновении коммунистического общества и "засыпании" государства.
   А здесь лишь отметим, что именно в удовлетворении человеком своих потребностей марксизм видит единственный источник любой его целесообразной деятельности. Человек - живое обособленное существо и это очевидная, а потому, в понимании марксизма, совершенно бесспорная истина. Как следствие, столь же бесспорным для марксизма становится то, что поступки, которые человек совершает, отталкиваясь от религиозных представлений, то есть от понимания своего единства с другими людьми, лишены целесообразности, ведь религия, с точки зрения марксизма - это "фантастическое отражение человеческого бытия в человеческой голове". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. Стр. 151)
   Конечно, будучи идеологией гуманизма, марксизм провозглашает необходимость возвышения над сугубо животным, природным, эгоистическим существованием человека, над алчностью как таковой. Более того, именно консервирование алчности в обществе, основанном на отношениях частной собственности, является, в понимании марксизма, одним из главных критериев, который определяет загнивание капитализма. Но весь фокус состоит в том, что такого рода возвышение марксизм полагает следствием удовлетворения потребностей человека за счет внешнего мира, поскольку именно там находятся предметы его вожделения. Выше уже приводились слова Маркса о том, что "эти предметы суть предметы его потребностей; это -- необходимые, существенные для проявления и утверждения его сущностных сил предметы". Поэтому моральным, то есть утверждающим "сущностные силы" человека является все, что направлено к возвращению богатств, произведенных в обществе, тем, кто их создал.
   Таков, преисполненный уверенности в открытии всеобщей истины, материалистический взгляд марксизма. Согласно ему, поскольку религия -- это выдумка, всего лишь продукт головы, то люди ей руководствуются, то есть отталкиваются в своих поступках не от внешнего мира, а от внутреннего, только по одной причине. Они просто "привыкли объяснять свои действия из своего мышления, вместо того чтобы объяснять их из своих потребностей". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. Стр. 151)
   Марксизм со всей серьезностью полагает, что это абсолютно обоснованная, научная истина. Поэтому, для ее становления, необходимо преодолевать столь пагубную привычку.
   Однако, беда в том и состоит, что такое преодоление на деле означает ни что иное как самоубийство человека, поскольку отрывает его сознание от реальной действительности - субстанционального единства каждого индивида со всем мирозданием. Оно лишает сознание человека опоры на свой внутренний мир - вечную духовную субстанцию, и обрекает его на мучительные, бесплодные поиски этой опоры во внешнем мире, среди подверженных неминуемой гибели объектов.
   Другими словами, оно блокирует осознание той объективной реальности, что отрицать в себе бога это значит отрицать или в буквальном смысле - уничтожать самого себя.
   Гегель пишет: "Субстанциальное единство божественной и человеческой природы, осознаваемое человеком, состоит, в том, что человек выступает для него как бог, а бог - как человек." (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр. 277). Отсюда следует, что если в сознании человека нет понимания всеобщей субстанции, то он закономерно оказывается в позиции противостояния не только другим людям, но и самому себе, как одному из таких же, как и они обособленных объектов природы.
   Вот почему требуемое марксизмом внутреннее возвышение никак не может быть им исполнено. Любые попытки реализовать его, так или иначе, будут наталкиваться на представления о том, что доказывать это возвышение делом просто глупо, более того, несправедливо, поскольку отсутствует целесообразность действительно возвышаться над своей природной обособленностью от других людей, если отрицается их тождество с собою. Без осознания единства всех людей совершенно невозможно отказаться от эгоистических целей своего обособленного, единичного существования. Поэтому требования или высказываемые намерения к внутреннему возвышению со стороны марксизма это обман. Они не могут быть приняты всерьез и приведены в исполнение на практике, так как это абсолютно невозможно до тех пор, пока всеобщее субстанциональное единство не станет для человеческого сознания фактом действительности. Только при этом условии у него появляется реальный смысл в отношении к другому человеку как к самому себе, как к цели своей деятельности, выходящей за рамки кровного родства, национальности, расы, кастовой или классовой принадлежности. И слова Христа "Возлюби ближнего своего как самого себя" становятся сугубо практическим, научно обоснованным руководством к действию.
   А отсюда следует, что именно в тех областях, которые связанны с наукой, и разворачивается главная, самая жестокая битва за власть над сознанием людей - битва за господство над человечеством. Здесь не может быть компромиссов, ибо исключительно стремление к абсолютному, тотальному контролю над распространением истинно научного знания позволяет удерживать сознание людей в рабстве. Только оно гарантирует свободное пространство для всемерного разжигания самых разных устремлений, как отдельного человека, так и целых народов, которые основаны на вере в обособленность людей друг от друга, на вере в их природную, эгоистичную сущность.
   Другими словами, наука сегодня - это отнюдь не область свободной дискуссии, направленной на поиск Истины, а беспощадное орудие, которое обеспечивает натиск усилий по разделению людей. А поскольку ослабление этого натиска равнозначно потере власти, то все мы, находящиеся под этим прессом, вынуждены пожинать неизбежные следствия нашего губительного противостояния Закону движения всеобщего Единства - Богу.
   Впрочем, такое состояние науки предмет отдельного разговора, к нему мы вернемся позже. А сейчас лишь отметим, что поскольку марксизм, своей односторонностью, блокирует вскрытие реально существующей всеобщей духовной субстанции или божественной сущности всей непосредственно наблюдаемой человеком природы, он неминуемо оказывается тем самым орудием, которое служит не объединению, а разъединению людей.
   И какими бы достоинствами по описанию внешних сторон развития классового общества марксизм не обладал, его теория классовой борьбы, которая ставит во главу угла обретения человеком внутренней, духовной свободы внешнее условие - возврат общественных богатств их производителям, оставляет его в необычайной дали от реальной действительности, обуславливает противостояние науке, а значит - Истине.
  
   ГЛАВА 3
   МАРКСИСТСКАЯ ТЕОРИЯ РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВА.
  
   Расправившись с философией Гегеля, причислив его к идеалистам, марксизм обрел основание, на котором расположился его главный вывод - кроме идеалистического и материалистического подхода к анализу действительности ни чего другого нет и быть не может. А потому, избранная марксизмом точка зрения, согласно которой сознание возникло в процессе эволюции природы из мертвой материи, и теперь противостоит ей как внешней по отношению к себе действительности, единственно правильная. Лишь она исходит не из фантазии о Творце, а из здравого смысла, который непосредственно видит перед собой объективную реальность - независимое существование предметного мира. Достоверность этого знания не обсуждается, поскольку она уже доказана тем, что ... очевидна.
   В понимании марксизма, анализ здесь совершенно не нужен. Философия, поэтому, считается излишней. Она, как уже отмечалось, вообще перестает быть наукой, а вместе с этим теряет возможность направить человеческое сознание к Истине, то есть, наряду с религией, оказывается препятствием к Ней.
   Вот почему, в уничтожении того и другого марксизм видит истинную дорогу к Знанию. Не случайно Маркс, прямо-таки, восхищается Фейербахом, обнаружив в его работах подтверждение своей теории. Рассуждая о главных достижениях натурализма Фейербаха, он с пафосом отмечает: "Подвиг Фейербаха заключается в следующем: 1) в доказательстве того, что философия есть не что иное, как выраженная в мыслях и логически систематизированная религия, не что иное, как другая форма, другой способ существования отчуждения человеческой сущности, и что, следовательно, она также подлежит осуждению". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42, стр. 154)
   Осудив, таким образом, религию и философию, вынеся им смертный приговор, прогнозируя их полное уничтожение в процессе развития человеческого общества, марксизм устремил свои взгляды к науке, совершенно не улавливая, что наука без философии и религии - мертворожденное дитя - форма без содержания. Марксизм и имеет дело исключительно с формами, только с тем, что находится по эту сторону действительности, что можно непосредственно наблюдать.
   Непосредственное наблюдение и показывает ему, что Природа обладает вечным движением, а человек "жизненными силами" по той простой причине, что ... это их свойства. Именно они берутся марксизмом в качестве исходных пунктов, как абсолютно завершенное знание, как данность, на основе которой должна строиться вся, так называемая, действительная наука, все научные теории, все научные построения.
   Для здравого смысла, к которому апеллирует марксизм, ничего другого быть не может, ибо иначе, то есть если шагать за очевидность, необходимо будет допустить в науку Бога. Выбор здесь ограничен - либо надо признавать Бога, что явно противоречит тому, что очевидно, либо опираться на свойства природы, которые ненужно объяснять и исследовать. Разумеется, здравый смысл хватается за второе, привнося этим в науку все мыслимые и немыслимые предрассудки. Как следствие, наука оказывается заполоненной всяческими не просто необъяснимыми, но самыми абсурдными свойствами.
   Например, о чем уже говорилось, двигаться в направлении создания разумных существ, обеспечивать создание условий для их существования не что иное, как свойство ... неразумной природы. Без такого свойства науке ни как нельзя обойтись, поскольку иначе придется исходить из того, что это движение - результат разумной деятельности, которая преследует вполне определенную цель, то есть является следствием воплощения божественной воли.
   То же следует сказать и о другом, лишенном всякого смысла, свойстве природы - безжалостном уничтожении порожденного ею человечества. Марксизм здесь, как мы видели, с величайшей готовностью опирается на мысль Гегеля, что зародыш смерти содержится в самой жизни, а значит, смерти подвержено все. Но этим исчерпывается все знание марксизма о жизни и смерти, так как дальше очевидной, неминуемой гибели формы и, в частности, человеческого тела он шагнуть не может, ведь формы природы, в его понимании, это единственная реальность. За ними ничего нет. Пустота, в которой разворачивается нескончаемая цепочка конечных, обреченных на смерть объектов.
   Но реальность не ограничивается формами существования природы. Она представляет собой единство форм и всеобщей духовной субстанции, из которой они состоят. Поэтому человек -- это не просто смертная форма, но выраженный в этой форме дух и "...в качестве духа бессмертен, является предметом интереса бога, возвышается над конечностью, зависимостью, внешними обстоятельствами, в состоянии свободно от всего абстрагироваться, - в этом положена возможность освободиться от смертности.
   ...Смертным является нечто такое, что может умереть; бессмертным же является то, что может прийти в такое состояние, что смерть не наступит". (Г.В.Ф. Гегель, "Философия религии", Издательство социально-экономической литературы "Мысль", Москва, 1977 г., том 2, стр. 264)
   Разумеется, что в отличие от Гегеля, ни о каком состоянии бессмертия марксизм даже помыслить не может, так как возможность достижения человеком такого состояния означает вечность разума, который лишь облачает себя в смертную форму человеческих тел. Но сам процесс такого облачения вновь означает разумную деятельность или деятельность Бога.
   Поэтому, избавиться от Него можно только одним способом - признать очевидную смертность человека, как отдельного, обособленного существа единственной реальностью. Только так разумный человеческий дух потеряет свою вечность и станет конечным, обретет статус одного из объектов в бесконечном ряду чувственно воспринимаемых форм природы.
   Для марксизма совершенно не важно, что такого рода бесконечность всегда остается лишь абстракцией, пустотой, которая никак не связана с наполняющими ее вещами. Благодаря этому, она не только не может оказывать никакого влияния, на развернувшиеся в ней конечные формы, но сама существует только благодаря их наличию. Бесконечное и конечное оказываются разделены, они вечно существуют вдвоем. Марксизм не желает видеть, что такая их обусловленность друг другом ограничивает бесконечное и именно этим уничтожает его как объективную реальность, как ничем не обусловленное, абсолютно независимое, вечное бытие, которое содержит в себе все конечное, все смертное.
   Собственно, отрицание независимой жизни этого вечного и бесконечного становится для марксизма платформой не только его естественнонаучных воззрений, но и взглядов на общественное развитие.
   В своей ограниченности он вынужден, отталкивается от того, что разумный человеческий дух смертен, является свойством организма, который неминуемо умрет. Естественно, поэтому, что провозглашенное им открытие единства материи и духа на поверку оказывается нелепым заключением бесконечного и вечного в рамки конечного и смертного, оказывается единством отдельного человеческого организма со своим свойством - сознанием.
   При этом марксизм совершенно игнорирует тот факт, что единство всегда представляет собой нечто третье, которое не является ни тем, ни другим. Без этого третьего любое единство, как, естественно, и единство материи и сознания является мнимым единством, ибо каждая из сторон остается сама по себе. Материя остается объективной реальностью, данной нам в ощущениях, а сознание абстракцией, поскольку в ощущениях нам не дано, - не имеет цвета, вкуса, запаха, температуры, веса, не издает звуков. Оно, в отличие от объективности материи, всегда остается субъективным, лишенным своего собственного, объективно существующего содержания.
   Однако, при таком подходе совершенно исчезает главное - отличать сознание от материи способно только само же сознание. Это оно обладает способностью смотреть на себя со стороны. Стороной этой как раз и является некое разумное третье, которое, объединяет в себе материю и сознание каждого человека, но, тем не менее, отличается как от одного, так и от другого. Именно благодаря этому отличию оно и способно их различать.
   Речь идет о единстве материи и сознания с всеобщей субстанцией, без понимания которого невозможно выбраться из заблуждения, что-либо сознание создает материю, либо материя порождает сознание. В действительности, как уже говорилось, нет ни того ни другого, ибо само по себе всеобщее единство предполагает, что материя так же вечна, как и сознание, которое лишь формирует из всеобщей субстанции те или иные формы ее существования, концентрирует ее в этих формах. Но в отсутствии пустоты, разрушаясь, эти формы не могут исчезнуть бесследно, а служат материалом для новых и новых образований.
   Другими словами, считать сознание неким свойством материи, наподобие, например, свойства соли быть соленым, значит полагать, что соленость можно отличить от соли. На самом деле подобного рода свойство говорит лишь о полной зависимости, включенности сознания в материю, о статичности этого единства, что противоречит единству диалектическому, то есть такому единству, в котором находится вся природа - в постоянном, вечном движении, в вечном развитии.
   Диалектика здесь исчезает, а вместе с ней исчезает и истина. И даже если человека, помимо сознания, наделить еще одним свойством - "жизненными" или "сущностными силами", которые проявляют себя в его творческой активности, обнаружится вовсе не диалектическая связь между материей и сознанием, а отношения между этими двумя свойствами, ни одно из которых исследованию и, значит, объяснению не подлежит.
   Таким образом, марксизм подходит к анализу развития человеческого общества с абсолютно конкретным, уже собранным им псевдонаучным багажом знаний о человеке. Багаж этот состоит в том, что человек: а) обособленное биологическое существо, б) он смертен, в) обладает такими свойствами, как сознание и сущностные силы. На этих данностях природы выстраивается вся марксистская теория. Они очевидны и только поэтому кладутся в ее основу как абсолютно достоверное знание.
   Но любая данность -- это лишь то, что человек обнаруживает вне себя. Поэтому провозглашать, как это делает марксизм, что истинная наука -- это наука, которая отталкивается исключительно от того, что дано, означает ограничивать содержание науки лишь этой внешней по отношению к человеку стороной Природы, означает утверждать, что истина находится вне человека, а человек, соответственно, вне истины в качестве ее стороннего наблюдателя.
   Вот здесь и захлопывается ловушка для тех, кто пытается обнаружить истину в марксизме. Ведь даже познание одной только внешней стороны Природы позволяет человеку создавать предметы, которые становятся источником огромных богатств - внешних благ.
   Осознание этого факта подсказывает, что поскольку человек самостоятелен в создании богатств, то он совершенно свободен, не зависит ни от кого. Поэтому, вполне логично, что от этой его самостоятельности, абсолютной независимости от природных условий, в которых он оказался, и надо исходить. Фантазии же о высших, божественных силах, которым человеку необходимо подчиниться, следует оставить тем, кто живет во тьме невежества, оторван от реального мира, от истинного научного знания.
   Таким образом, любому здравомыслящему человеку представляется вполне разумным, что реальные механизмы общественного развития надо искать именно там, где обнаружил их марксизм - в экономике, в создании человеком внешних предметов, в производстве общественных богатств.
   Там, в экономике до сих пор и пытаются обнаружить рычаги, при помощи которых можно вывести человечество из смертоносного пике в пропасть всеобщих распрей, недоверия и ненависти. Моральная деградация человечества, находящегося под пятой капитала, подчиняющего все и вся требованиям наживы, уже приобрела ужасающие масштабы. Но мы в своем большинстве продолжаем пребывать в уверенности, что разрастающемуся человечеству все еще не хватает богатств, и надо усиливать темпы их производства. День за днем, мы живем в той реальности, что капиталистическое производство разрушает человека, но ... с другой стороны оно создает богатства, необходимые для его существования. И совершенно не ясно, как же сделать так, чтобы человек не уничтожал самого себя, чтобы процесс создания богатств не противостоял самому человеку, не отрывал его от самого себя.
   Марксизм утверждает, что нашел ответ на этот вопрос и именно в этом состоит "научный" прорыв, который он совершил. Он, наконец-то, "разобрался" с той объективной связью, которая существует не только между человеком и его деятельностью, но, что более важно, со связью между человеческой деятельностью и ее продуктом. Он выяснил, не много, не мало, что само по себе производство это процесс, в котором нематериальные, субъективные сущностные силы человека обретают объективность, переходят в создаваемые человеком реальные предметы.
   Маркс так и заявляет: "В обыкновенной, материальной промышленности мы имеем перед собой под видом чувственных, чужих, полезных предметов, под видом отчуждения, опредмеченные сущностные силы человека". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 123.)
   Такого рода переход сущностных сил человека в создаваемые им предметы и есть в понимании марксизма та объективная реальность, которая определяет собой неразрывное единство человека, как природного существа с производством. Именно она обуславливает исключительно экономическую основу в познании не только истории развития человеческого общества, но и самого человека.
   "Промышленность является действительным историческим отношением природы, а, следовательно, и естествознания к человеку. Поэтому если ее рассматривать как экзотерическое раскрытие человеческих сущностных сил, то понятна станет и человеческая сущность природы, или природная сущность человека; в результате этого естествознание утратит свое абстрактно материальное или, вернее, идеалистическое направление и станет основой человеческой науки, подобно тому как оно уже теперь -- хотя и в отчужденной форме -- стало основой действительно человеческой жизни, а принимать одну основу для жизни, другую для науки -- это значит с самого начала допускать ложь". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 124.) Честность марксизма как раз в том и состоит, что он решительно вносит в науку представления здравого смысла, который за действительность принимает лишь то, что дано непосредственно, что очевидно. Непосредственно данное и очевидное обретает в марксизме статус тех истин, которые не нуждаются в доказательствах и, потому, считаются им основой науки. И как раз в этой вопиющей глупости марксизм находит свое истинное достоинство, свое "честное" отношение к научному знанию. Поэтому он категорически отказывается замечать все те противоречия, в которых с неизбежностью следствия такой честности погрязла его теория.
   Он, как известно, исходит из того факта, что образование Земли предшествовало появлению на ней обладающего сознанием человеческого существа. Следовательно, нет, и не может быть, ни каких сомнений в том, что человеческое сознание возникло с течением времени, что его раньше не было в природе, как не было и самой планеты Земля. Здравомыслие видит только эту, внешнюю сторону событий - исторический процесс. Поэтому, для марксизма с самого начала, то есть еще до того, как приступить к созданию своей теории, было "...ясно, что если нет человека, то и проявление его сущности не может быть человеческим", (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 172.) ибо тогда "человек рассматривается, как непредметное спиритуалистическое существо". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 160.) А ведь, если нет предмета, нет того, что можно непосредственно наблюдать, то, значит, нет ничего - пустота. Наличие этой пустоты за пределами предметов и составляет преисполненный здравомыслия марксистский взгляд на действительность.
   В результате, для него, ни при каких обстоятельствах, не может быть правдой, что пустоты нет. Что в реальности мы имеем дело не с пустотой, а с объективно существующей всеобщей разумной духовной субстанцией, которая занята познанием себя посредством изучения, созданных ей из себя же, внешне обособленных, то есть различенных от нее объектов. Как следствие, изучающее эти объекты сознание человека это не нечто чуждое всеобщей субстанции, а, напротив, оно едино с ней, как едина и вся чувственно воспринимаемая человеком материя. Это их общая сущность, движению которой подчинены все непосредственно наблюдаемее исторические процессы, вне зависимости от того, касаются ли они отдельного предмета, общества или всего Космоса.
   Но совсем другое утверждает марксизм, - чтобы избежать лжи в науке, надо исходить из того, что объекты природы, в том числе человек, не зависят не от какой всеобщей субстанции, что они существуют сами по себе.
   В понимании марксизма, на это и должна опираться истинная, исходящая из реальной жизни, наука. Поэтому, если быть честным, надо признать, что не воплощенная в человеке всеобщая разумная субстанция стремится к познанию себя, а человек сам по себе обладает самоустремленностью, что причиной такой самоустремленности является... его свойство, точнее свойства принадлежащих ему сущностных сил.
   Это уже известный нам марксистский подход, согласно которому, чтобы оставаться в русле науки, надо всего лишь сделать правильный выбор одного из двух - имеем ли мы дело с Богом, или со свойствами природы. Марксизм делает выбор в пользу природных свойств, а потому, утверждает: "Человек есть самоустремленное существо". "Его глаз, его ухо и т. д. самоустремлены; каждая из его сущностных сил обладает в нем свойством самоустремленности". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 160.)
   Разумеется, нет никакого смысла задаваться вопросом, о научной базе этих утверждений, потому что такой базы попросту не существует.
   Но, тем не менее, для марксизма вся суть дела в том и состоит, что не где-то в другом месте, а именно в этих свойствах сущностных сил заключена основа истинного знания, истинная наука о человеке и обществе. Так что, нам не остается ни чего другого, как проследить связанную с ними марксистскую мысль.
   Итак, Маркс пишет: "по мере того как предметная действительность повсюду в обществе становится для человека действительностью человеческих сущностных сил, человеческой действительностью и, следовательно, действительностью его собственных сущностных сил, все предметы становятся для него опредмечиванием самого себя, утверждением и осуществлением его индивидуальности, его предметами, а это значит, что предметом становится он сам". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 121.)
   Но как окружающие человека предметы становятся его, человека предметами? Оказывается, что "То, как они становятся для него его предметами, зависит от природы предмета и от природы соответствующей ей сущностной силы; ибо именно определенность этого отношения создает особый, действительный способ утверждения". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 121.)
   Таким образом, отношение предмета с соответствующей ему сущностной силой человека создает действительный, то есть выраженный в объективной реальности, способ утверждения той или иной сущностной силы.  А происходит это потому, что "Глазом предмет воспринимается иначе, чем ухом, и предмет глаза -- иной, чем предмет уха. Своеобразие каждой сущностной силы -- это как раз ее своеобразная сущность, - Поистине, в эти перлы марксистской науки лучше не углубляться, ибо оказывается, что у каждой сущностной силы есть еще и своя сущность. Есть своя своеобразная сущность у сущностной силы носа, глаза и т.д. В общем, у всех сущностных сил человека есть собственная сущность, которая заключается в том, что... она своеобразна. Ни чего более разумного о сущности сущностных сил марксизм сообщить не может, поэтому и углубляться здесь некуда. - следовательно, и своеобразный способ ее опредмечивания, ее предметно-действительного, живого бытия. Поэтому не только в мышлении, но и всеми чувствами человек утверждает себя в предметном мире". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 121.) Таким образом, быть действительным для марксизма означает только одно - быть чувственным.
   Из того, что объективной реальностью, в понимании марксизма, является исключительно лишь то, что дано человеку чувственным образом, следует: "Быть чувственным, т. е. быть действительным, это значит быть предметом чувства, быть чувственным предметом, т. е. иметь вне себя чувственные предметы, предметы своей чувственности. Быть чувственным значит быть страдающим [77].
   Поэтому человек как предметное, чувственное существо есть страдающее существо; а так как это существо ощущает свое страдание, то оно есть существо, обладающее страстью. Страсть -- это энергично стремящаяся к своему предмету сущностная сила человека". Таково ее свойство, ведь, как уже сказано, она самоустремлена от природы.
   Впрочем, это только одна, объективная сторона. А "С другой стороны, со стороны субъективной: только музыка пробуждает музыкальное чувство человека; для немузыкального уха самая прекрасная музыка не имеет никакого смысла, она для него не является предметом, потому что мой предмет может быть только утверждением одной из моих сущностных сил". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 121.)
   Итак, согласно марксистской теории, сущностные силы не только переходят в предметы, которые создает человек, но исключительно благодаря предметам они сами очеловечиваются, обретают человечность, утверждаются как человеческие чувства.
   Но все это происходит в обществе, поэтому человек, как отдельное биологическое или природное существо может утвердить себя в качестве человека исключительно лишь как общественное или родовое существо. "Но человек -- не только природное существо, он есть человеческое природное существо, т. е. существующее для самого себя существо и потому родовое существо. Он должен проявить и утвердить себя как родовое существо и в своем бытии, и в своем знании". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 164 )
   Именно в утверждении человеком себя как родового существа марксизм обнаруживает не мистическую, а "истинную", то есть сугубо материальную связь природной стороны человека и его разумной сущности. Он считает, что человеческий индивид, как продукт неорганической природы обретает свою разумную сущность именно в человеческом роде. И потому, сама история этого процесса представляет собой абсолютно достоверное, естественнонаучное знание.
   Он заявляет, что "...подобно тому, как человеческие предметы не являются природными предметами в том виде, как эти последние непосредственно даны в природе, так и человеческое чувство, как оно есть непосредственно, в своей непосредственной предметности, не есть человеческая чувственность, человеческая предметность. Ни природа в объективном смысле, ни природа в субъективном смысле непосредственно не дана человеческому существу адекватным образом. И подобно тому, как все природное должно возникнуть, так и человек имеет свой акт возникновения, историю, которая, однако, отражается в его сознании и потому в качестве акта возникновения является сознательно снимающим себя актом возникновения. История есть истинная естественная история человека". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 164 )
   Иначе говоря, естественнонаучная история возникновения разумного человеческого существа из лишенной разума материи и является, по утверждению марксизма, истинной наукой. Наукой, согласно которой свойство человека - таинственные, но зато одаренные глазом, носом, ухом и т.п. (в этом состоит их материальность!..) сущностные силы, обретают утверждение в независимом от него, не принадлежащем к его сущности материальном, предметном мире. А самоотчуждение наделенного этими сущностными силами человека создает или полагает вне себя вполне действительные, но, опять-таки, внешние, отдельные от его сущности предметы.
   Именно таким образом, марксизм рассматривает "единство мышления и бытия", "единство природы и духа", "единство человека и природы". Главное здесь, что в этом "единстве" предметный мир всегда остается совершенно независимым от духовной сущности человека, он всегда существует сам по себе, как единственно объективная, господствующая над субъективностью мышления реальность.
   Но такова исходная точка марксизма. Это она, вынуждая марксизм, раз за разом, к ней возвращаться, является причиной подобного рода "научных" открытий. И только поэтому для него: "Вполне естественно, как то, что живое, природное, наделенное и одаренное предметными, т. е. материальными, сущностными силами существо обладает также действительными природными предметами своей сущности, так и то, что его самоотчуждение есть полагание некоторого действительного, но выступающего в форме внешности и, значит, не принадлежащего к его сущности и господствующего над ним предметного мира". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 161)
   Однако, если оставить в стороне все это совершенно чуждое действительному научному познанию нагромождение всякого рода свойств, немедленно обнаружится истинный смысл того, что утверждает марксизм.
   Поскольку без сознания, ни какая производственная деятельность невозможна, то именно взаимосвязь двух присущих людям субъективных свойств - обладать сознанием и сущностными силами - порождает внешние по отношению к человеку предметы. Иначе говоря, субъективное порождает объективное. Не имеющие собственного содержания сознание и сущностные силы, то есть пустота, ничто создает нечто. Свойства предмета, каковым является каждый обособленный человек, создают предмет, переходят в предмет, отчуждаются в нем.
   Но пустота не может никуда и не во что переходить. Это глупость. Если же сущностная сила глаза, уха и так далее, не пустота, а некая материя, которая существует отдельно в каждом обособленном человеке, то каким образом она пополняется, после того, как перешла от человека в созданный им предмет? Или она не пополняется, и человек от природы имеет определенный ее запас, который постепенно истощается и значит, создавая предметы, он тем самым убивает себя, а не сохраняет и тем более не развивает. Других вариантов нет, поскольку если сущностные силы не истощаются, то они вечны, а этого не может быть потому, что человек смертен.
   Эти вопиющие противоречия, которые свидетельствуют о чудовищной бездне, отделяющей марксизм от науки, и являют собой "красную нить", на которую как бусины нанизана вся политэкономическая теория марксизма, начиная с момента, когда, по выражению Энгельса, "рука, наконец, дифференцировалась от ноги" и у первобытного человека появилось орудие производства, "орудие, способное оказывать преобразующее обратное воздействие человека на природу". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.18).
   Это "открытие" неминуемо привело марксизм к совершенно чуждому для науки утверждению, что благодаря производству, человек самостоятельно не только смог выбраться из полной зависимости от природы, в которой находятся другие животные, но исключительно сам процесс производства очеловечил его. То есть, сначала "Вместе с развитием руки шаг за шагом развивалась и голова, возникало сознание". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.18). А затем, наряду с развитием телесных чувств, возникли и духовные чувства, в частности, любовь. По этому поводу Маркс пишет:
   "Лишь благодаря предметно развернутому богатству человеческого существа развивается, а частью и впервые порождается, богатство субъективной человеческой чувственности: музыкальное ухо, чувствующий красоту формы глаз, -- короче говоря, такие чувства, которые способны к человеческим наслаждениям и которые утверждают себя как человеческие сущностные силы. Ибо не только пять внешних чувств, но и так называемые духовные чувства, практические чувства (воля, любовь и т. д.), -- одним словом, человеческое чувство, человечность чувств, -- возникают лишь благодаря наличию соответствующего предмета, благодаря очеловеченной природе" (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 122.)
   Таким образом, в очеловечивании неких от природы свойственных человеку сущностных сил, суть которых совершенно не отражена в научных понятиях, и коренится "научная" идея марксизма о существовании истории возникновения сознания, человеческого мышления.
   Благодаря изысканиям марксизма в этой области мы узнаем, что поскольку дух каждого отдельного человека смертен, умирает вместе с ним, то истинная сущность человека, находится не в нем самом. Ее надо искать не в его духе, а в человеческом роде как таковом.
   Поэтому, в марксизме мы имеем дело исключительно с историей развития человеческого общества в целом. Жизни всей массы людей рассматриваются им как моменты только этой истории, ибо "индивид есть лишь некое определенное родовое существо". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 119.) Иначе и быть не может, поскольку безвозвратность жизни любого человека однозначно указывает на то, что его сущность принадлежит не ему, а человеческому обществу, как тому единственному в Мире, что сохраняет сознательную жизнь после смерти разумного духа отдельного человека.
   Вот почему марксизм объявляет человеческий род основой становления человека человеком. Иначе говоря, он выстраивает свою теорию на утверждении, что породил человека ... сам человек. И, следовательно, нет никакого смысла задаваться сакраментальным вопросом относительно того, откуда взялся первый человек, кто породил его и вообще природу. Его следует оставить без ответа, потому что он продиктован такой точкой зрения, "которая в корне неправильна". К счастью марксизм знает правильную точку зрения, поэтому ему не надо отвечать на этот вопрос, и он может сразу приступить к построению теории общественного развития.
   Для этого ему достаточно взять за основу, что "...вся так называемая всемирная история есть не что иное, как порождение человека человеческим трудом". В этом и состоит для "социалистического человека", то есть человека, который осознает, что его сущностью является не его дух, а все общество в целом, "наглядное, неопровержимое доказательство своего порождения самим собой". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 126.)
   Таков марксистский метод, поэтому его претензия на звание "научный" является ничем иным как отражением безмерного цинизма, с которым он в действительности относится к научному знанию.
   Само собой разумеется, поскольку всеобщей духовной субстанции для марксизма не существует, то нет и абсолютного тождества всеобщего разумного духа и духа каждого отдельного человека, посредством которого всеобщий дух отличает себя от себя, сообщает ему знание и таким образом наделяет этим знанием самого себя. Марксизм в состоянии наблюдать лишь то, что дано непосредственно, лишь внешнюю сторону, а потому, место вечного всеобщего, место сущности Природы, а значит, и человека, у него занимает человеческий род, который, по признанию самого марксизма, обречен на гибель так же как Земля и вся Солнечная система.
   Эта невообразимая каша из представлений обыденного сознания, которой "обогатил" науку марксизм, неминуемо приводит его к утверждению абсолютной бессмыслицы, когда вечная материя в лице неразрывного единства природы и человека обладает смертной сущностью - человеческим родом.
   Но, быть может, мы что-то не так поняли в воззрениях марксизма и на самом деле смертна только сущность человека - человеческий род, а сущность природы, сущность материи, хотя марксизму о ней ничего неизвестно, также вечна, как и сама материя? Но в таком случае надо полагать, что имеется две сущности. Одна сущность природы, а другая сущность человека. Иначе говоря, единство природы и человека - одно, а сущностей у этого единства - две. Получается лишь очередная глупость, ибо наличие двух сущностей означает, что существуют и две Истины.
   И в этом нет ничего удивительного, так как во всем многообразии марксистских воззрений отсутствует даже намек на стремление найти Единую, всеобщую Истину, которая бы заключала в себе как природу, так и человека, как объект познания, так и субъект, как материю, так и сознание. Поиском этой Истины занята наука, но не тот суррогат из смеси научных фактов и представлений здравомыслия о независимом существовании окружающего человека предметного мира, которым является марксизм.
   Именно из этой чудовищной смеси и явилась миру идея, что промышленность, создание предметов само по себе не только породило человеческое сознание, но сделало человека человеком, то есть таким существом, которое обнаружило свою истинную сущность не в себе, а в человеческом роде.
   "Практическое созидание предметного мира, переработка неорганической природы есть самоутверждение человека как сознательного -- родового существа, т.е. такого существа, которое относится к роду как к своей собственной сущности", (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 93.)
   В этой идее нет и грана науки, ибо стоит только внимательней присмотреться к ней, как немедленно обнаружится, что, во-первых, разумная сущность человека, как обособленного предмета находится... за его пределами - в окружающем его обществе. Только оно сохраняет и несет в себе все достижения обреченного на смерть разумного духа отдельного человека. Оно с самого рождения лишь окружает человеческое дитя, которое, не осознавая себя, еще не является родовым существом, так как не в состоянии ничего понимать, в том числе и свое отношение к человеческому роду. Иначе говоря, бессознательное человеческое существо -- это еще не родовое существо, ибо оно не способно соотнести себя с родом. Таким образом, общество состоит из этих отдельных людей, которые изначально, не будучи сознательными, вообще не обладают никакой сущностью. Поэтому, во-вторых, разумная сущность человека - человеческий род, это такая сущность, которая образовалась из того... чего нет.
   Разумеется, это абсурд. Но так как марксизм не интересует вопрос, откуда взялся первый человек и он начинает с теории возникновения сознания естественным путем через развитие руки и "созидание предметного мира", то его совершенно не беспокоит, что первоначально не обладающий своей разумной сущностью человек, это нечто немыслимое, как не мыслима любая форма без содержания.
   Марксизму нет дела до такой "мелочи", ибо она противоречит его теории. Он просто не желает ее замечать и поэтому у него легко получается, что форма - человекообразная обезьяна - созидает своей деятельностью сущность - человеческое сознание, разумный дух.
   Руководствуясь этой теорией, марксизм отказывается видеть всю нелепость того, что разумная сущность человека - общество еще должна возникнуть с тем, чтобы, входя в это общество, ребенок смог ее обрести, стать разумным не только потенциально, но и в действительности.
   Для марксизма, человек стал неким фантасмагорическим уродцем, который рождается без своей внутренней разумной сущности, и добывает ее извне. Да и то лишь со временем, по мере осознания себя членом человеческого рода.
   Весь потерянный марксизмом смысл сокрыт в том, что потенциальная возможность стать разумным членом общества означает, что для этого человек не только должен войти в уже готовую, разумную общественную среду, но прежде всего из разумной среды он должен явиться на свет, явиться в это общество. Если же этой среды не существует как таковой, то не существует и потенциальной возможности проявления разума в обществе, то есть сущности человека, как понимает ее марксизм, вообще не откуда взяться.
   Но быть может нам следует, как это делает марксизм, полагать разумной средой, из которой появляется на свет человек, само общество, передающее человеку его качества по наследству от предков? Отнюдь, поскольку хотим мы того или не хотим, но факт остается фактом, прежде чем возникла сущность человека - разумное общество, должно было возникнуть сознание как таковое, то есть сознание отдельного человека. Но у человека не может появиться сознание без общества, ведь именно в нем сосредоточена его разумная сущность. Только оно, согласно марксистской теории, является всеобщим сознанием, только оно наделяет им каждого индивида, наследующего свои сущностные качества из рода человеческого. Выходит, что сущность человека, появившись позже человека, тем не менее, является его источником, разумной средой, из которой он вышел. Яйцо породило курицу. Здесь, в понимании марксизма, не требуется ничего выяснять. Просто необходимо встать на эту точку зрения, и тогда обнажится настоящая истина.
   Совершенно не важно, что сущность появилась позже формы, это чепуха в сравнении с тем, что наблюдается непосредственно - люди умирают, а человеческий род остается жить. Вот факт определяющий истину для любого здравомыслящего человека. От него и надо отталкиваться и тогда не будет ни каких сомнений, что именно человеческий род порождает человека.
   Это абсолютное пренебрежение философским знанием дает и соответствующие плоды: марксизм, ради утверждения своей теории, с готовностью принимает за истину, что форма - человек, создает собственную сущность - общество, то есть, то... выражением чего форма является. Форма - смертное и конечное, порождает сущность - вечное и бесконечное.
   Изречь большую глупость невозможно. И здесь ничего не может изменить утверждение марксизма о том, что сущность человека отнюдь не вечна, что она так же смертна, как и сам человек, как человечество в целом - человеческий род. Ибо в результате, единство человека с вечной материей оказывается, как мы видели, лишь мнимым единством, поскольку приводит к выводу о существовании двух сущностей, сущности вечной материи, которая ввиду ее вечности, не может быть смертна и смертной сущности человека.
   Таким образом, факт остается фактом, либо человек находится вне вечной материи, и тогда ни о каком его единстве с ее бытием говорить невозможно, либо, если он един с материей, у него и материи должна быть одна вечная, общая для обоих, или всеобщая сущность, единая Истина. Осознать это марксизм не в силах и поэтому развивает свою теорию на совершенно не годных основаниях.
   Как следствие, у него выходит, что не обладающая всеобщностью и вечностью, ограниченная во времени и пространстве человеческим родом, разумная сущность человека оказывается замкнутой в обществе. И именно в этой ее ограниченности марксизм обнаруживает... всеобщность человеческого сознания: "Мое всеобщее сознание есть лишь теоретическая форма того, живой формой чего является реальная коллективность". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 118.)
   "Как родовое сознание, человек утверждает свою реальную общественную жизнь и только повторяет в мышлении свое реальное бытие, как и наоборот, родовое бытие утверждает себя в родовом сознании и в своей всеобщности существует для себя как мыслящее существо". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 119.)
   Другими словами, бытие рода и является для человеческого сознания тем не выдуманным, или находящимся за рамками окружающего предметного мира, реально существующим всеобщим. Таким всеобщим, которое лишь отражается в сознании отдельного человека, "повторяет в мышлении" его "реальную общественную жизнь". Ни чего другого в человеческом сознании отражаться не может, поскольку мир, окружающий человека, это, согласно исходной точке зрения марксизма, единственная реальность. И, раз уж всеобщее сосредоточено в человеческом роде, в жизни общества, то и все естественнонаучные знания о человеке -- это знания об обществе. Или, как выразился Маркс: "Общественная действительность природы и человеческое естествознание, или естественная наука о человеке, это -- тождественные выражения". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 125.). Человек может проявлять свою жизнедеятельность только в этой реальности, и ни в какой другой, поскольку потустороннее это лишь оторванные от действительной общественной жизни выдумки. Как всеобщее сознание, разумный человеческий род полностью охватывает собой сознание отдельного человека. И именно он является тем, где сознание индивида утверждает себя как единственно объективную реальность собственной жизни.
   Руководствуясь этим, марксизм делает глубочайший "научный" вывод, что каждый индивид "существует, с одной стороны, как созерцание общественного бытия", "а с другой стороны -- как тотальность человеческого проявления жизни". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 119.)
   Существо дела здесь состоит в том, что именно вот это "с одной стороны" и "с другой стороны" марксизм рассматривает как единство сознания и материального мира, в котором человек себя проявляет. Маркс так и пишет: "Таким образом, хотя мышление и бытие и отличны друг от друга, но в то же время они находятся в единстве друг с другом". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 119.)
   Однако, на самом деле это совершенно невозможная вещь. И марксизм, так ратующий за диалектику, просто не желает видеть, что именно с точки зрения диалектики, ни какое единство не способно представлять собой нечто, что можно было бы описать в категориях "с одной стороны и с другой". Любое единство, как уже говорилось, это всегда нечто третье, в котором составляющие его стороны не могут оставаться сами по себе или сохранять свое отличие друг от друга, так как единство предполагает единую для них сущность, которая и снимает отличия, превращает их в одно целое.
   Но поскольку марксизм, как мы видели, имеет дело с двумя сущностями, материи и человека, абсурдность его утверждений расцветает самым пышным цветом.
   В результате, появляются не только лишенные всякого смысла утверждения, что человеческая сущность находится вне человека - в человеческом роде и что, не смотря на единство человека с вечной материей, она смертна, как смертен весь человеческий род. Но оказывается, что поскольку человеческая сущность - общество, совпадает с сущностью природы, или по выражению Маркса: "общество есть законченное сущностное единство человека с природой" (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 118.), то, следовательно, у природы не было своей сущности до того момента пока не появилась сущность человека. Природа была, а сущности у нее не было... При этом столь же бессмысленно утверждать обратное, что это у человека не было сущности, пока не появилось разумное человеческое общество, а у природы она была. Такое тоже невозможно, ведь разумность природы до появления человека означает ее божественную суть, а это марксизм как раз и отвергает.
   Иначе говоря, в любом случае - нет ли сущности у природы или, наоборот, у человека - мы имеем дело с ситуацией, когда само по себе положение о возникновении разумной человеческой сущности неизбежно приводит ко всем этим несуразным, абсолютно бессмысленным, постоянно впадающим в противоречия друг с другом утверждениям марксизма.
   Пренебрежение наукой не позволяет марксизму воспринять ту простую мысль, что всеобщность Истины означает не что иное как то, что у всего наличного бытия есть лишь одна единственная сущность. Что вечная, так называемая, мертвая, неорганическая материя, а также смертная органическая, все живые организмы, в том числе человек и сознание, все это выражает одну сущность, является ничем иным как формами бытия этой сущности. Другими словами, все смертные формы как неорганической, так и органической материи суть одна несотворенная сущность.
   Рассуждения марксизма о всеобщности человеческого сознания, ограниченной человеческим родом, неотвратимо приводят его к абсурдным заключениям именно потому, что разумная сущность смертного человека не может быть смертной, как человеческий род, умирать и возникать снова, ибо она не отличается от сущности бессмертной неорганической материи.
   Но полагая внешний, предметный мир единственной реальностью, марксизм просто не может сделать ничего другого, как абсолютизировать и накрепко связанный с ним, внешний, общественный характер человеческой жизни. Поэтому, с железной необходимостью, он утверждает, что сущность человека находится вне человека - в обществе, в человеческом роде. И единственной, все исключающей сутью человека является то, что он общественное существо: "Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни - даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного, совершаемого совместно с другими, проявлением жизни, - является проявлением и утверждением общественной жизни". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 119.)
   Таким образом, в прямом противоречии с наукой, марксизм убежден, что именно во внешнем мире, в окружающем человека обществе сокрыта тайна становления человека человеком, тайна обретения им своей сущности.
   Но здесь и обнажается проблема: ведь если сущность человека находится вне человека, в окружающем его обществе, то, как он может ее обрести, изначально не обладая тем, что способно с этой сущностью контактировать. Другими словами, человек должен иметь внутри себя нечто такое, что имело бы хоть что-то общее с находящейся вне него сущностью.
   Вот где необходима абракадабра в лице сущностных сил человека, о которых известно лишь то, что они есть и что они обладают его носом, ушами, глазами... Именно эта абракадабра призвана очеловечить не только уже имеющиеся у человека чувства, но и... создать новые, сделать человека человеком.
   Раскрыть естественнонаучный механизм осуществления этакого чуда - задача, которую взвалил на себя марксизм.
   Суть этого механизма и заключается в том, что свойственные каждому отдельному человеку, не имеющие своего собственного материального носителя, то есть некие эфемерные сущностные силы... переходят в реальные предметы, которые создает человек в процессе своей производственной деятельности.
   Эти, необходимые для жизни человека предметы, составляют общественные богатства, позволяющие роду человеческому расширять свою независимость в противостоянии с природой. Но принадлежат они не всему обществу в целом, а отдельным, частным лицам. То есть общественные богатства отчуждены от людей, которые их создают. А это значит, что и перешедшие в них сущностные силы тоже отчуждены от человека. И вот, чтобы, с одной стороны, вернуть человеку его сущностные силы, а с другой стороны, чтобы он слился со своей сущностью - обществом, необходимо возвращение создаваемых в обществе богатств из частного владения, в распоряжение их производителей, общества в целом.
   Именно здесь марксизм обнаруживает точку сочленения внутренних сущностных сил человека с его внешней сущностью - обществом - это предметы, которые создаются в процессе производства. С одной стороны, в них, как известно, находятся сущностные силы, а с другой стороны они являются общественным богатством и именно поэтому должны находиться в распоряжении всего общества, рода, а не отдельных лиц.
   Таким вот фантастическим образом лишенные всякого научного смысла: сущностные силы и пребывающая вне человека его сущность стали... научными основаниями марксисткой теории общественного развития.
   Именно они сформировали фундамент марксистских взглядов на развитие общества, марксизм, поэтому, в полном соответствии с обывательским представлением здравомыслия о главенстве внешнего мира, убежден, что возвращение человеку созданных им внешних предметов вернет ему самого себя, то есть позволит обрести внутреннее - свою сущность.
   Не смотря на всю нелепость этого положения, нелепость самого процесса "опредмечивания" сущностных сил, марксизм именно в нем обнаруживает глубокую научную почву. Как следствие, он с абсолютной серьезностью утверждает, что предметная действительность постепенно становится для человека действительностью его сущностных сил, "...а это значит, что предметом становится он сам." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 121.)
   Таким образом, человек, считающий себя единичным, обособленным предметом, для которого другие люди такие же обособленные предметы, как и он для них, способен видеть свое единство с людьми исключительно в том, что все люди являются индивидами человеческого рода. Род, это единственное, что их связывает. Никакой иной, то есть непосредственной, независимой от предметов внутренней связи, между людьми нет. И, как считает марксизм, ее не может быть, по той простой причине, что внешний, чувственно воспринимаемый мир исчерпывает собой всю реальность.
   Поэтому, чтобы создаваемые в обществе богатства, являющиеся объектами страсти "энергично стремящихся к своему предмету сущностных сил человека", не были причиной общественных катаклизмов необходимо, чтобы они принадлежали всему роду. Только с исполнением этого условия, сущностные силы человека настолько смогут очеловечиться, что он со временем увидит в предметах своей страсти не сами эти предметы, а людей, общество в целом, и вот тогда человек в действительности станет человеком, обретет самого себя, обретет свою родовую сущность.
   А до тех пор он будет отчужден от своей сущности, отчужден от себя, ибо, как утверждает Маркс "...человек не теряет самого себя в своем предмете лишь в том случае, если этот предмет становится для него человеческим предметом, или опредмеченным человеком. Это возможно лишь тогда, когда этот предмет становится для него общественным предметом, сам он становится для себя общественным существом, а общество становится для него сущностью в данном предмете." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 121.)
   Вот почему "уничтожение частной собственности означает полную эмансипацию всех человеческих чувств и свойств;" (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 120.)
   И оно является эмансипацией именно по той причине, что эти чувства и свойства стали человеческими не просто в субъективном, но в объективном смысле. То есть "Глаз стал человеческим глазом точно так же, как его объект стал общественным, человеческим объектом, созданным человеком для человека." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 120.)
   Поэтому, когда человек начнет видеть во всех внешних предметах, в том числе и в других людях, человека это означает, что он видит общественную сущность в любом предмете. Как следствие, его эгоистическое отношение к вещи совершенно испаряется и из обремененного страстями, полу-животного существа он становится, наконец, высокоморальным, то есть человеком в истинном смысле этого слова, ибо для него "потребность и пользование вещью утратили свою эгоистическую природу, а природа утратила свою голую полезность, так как польза стала человеческой пользой." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 121.)
   Таково, по мнению марксизма, всеобъемлющее разрешение противоречий между разумным человеческим духом и природой, между вызывающим страдания внешним миром и субъективным сознанием отдельного человека. Полное всеобщее умиротворение, которое достигается на практике совершенно реальным, чувственным человеком, а не каким-то бестелесным всеобщим духом, который нельзя ни увидеть, ни пощупать, ни попробовать на зуб.
   Естественно, что в отсутствие всеобщего духа, анализ, проводимый лишь на основе внешнего наличного бытия или исключительно чувственным образом данного предметного мира, в котором объективность сверхчувственной реальности - сознания, вообще не берется в расчет, преподносится марксизмом как истинная наука. При этом, вся "основательность" такого подхода в том и состоит, что поскольку сознание не фиксируется телесными органами чувств, то, следовательно, оно не может считаться объективной реальностью.
   Иначе говоря, эта так ярко написанная марксизмом, якобы, научная картина окружающей нас действительности, на самом деле иллюстрирует собой не что иное, как его действительное, глубинное отчуждение от науки. Отчуждение, которое заключается в том, что марксизм полагает, будто любое научное "разрешение теоретических противоположностей" вторично, ибо для того чтобы делать какие-то выводы, в первую очередь надо опираться на очевидные, практические вещи, то есть не на научное мышление, а исключительно на то, что способен уловить здравый смысл, обыденное сознание. Вот почему марксизм считает, что и общественные противоречия теоретическим способом не разрешимы. Это, дескать, невозможно иначе, кроме, как "практическим путем".
   По этому поводу Маркс пишет: "Мы видим, что только в общественном состоянии субъективизм и объективизм, спиритуализм и материализм, деятельность и страдание утрачивают свое противопоставление друг другу, а тем самым и свое бытие в качестве таких противоположностей; мы видим, что разрешение теоретических противоположностей само оказывается возможным только практическим путем, только посредством практической энергии людей, и что поэтому их разрешение отнюдь не является задачей только познания, а представляет собой действительную жизненную задачу, которую философия не могла разрешить именно потому, что она видела в ней только теоретическую задачу." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 123.)
   Впрочем, как уже отмечалось выше, марксизм полагает, что недостаток философии заключается не столько в ее сугубо теоретических поисках Истины, сколько в самой философии вообще, в которой, как и в религии, сознание человека лишь отчуждается от реальной, практической деятельности. Поэтому, для того, чтобы найти теоретическое разрешение общественных противоречий, философия не нужна как таковая. И ее научный вывод о том, что мышление имеет свое собственное, объективно существующее содержание в лице всеобщей субстанции, не просто излишен, а он не достоин науки, так как выражает в понятиях чуждую ей религиозную истину.
   Вот и получается, что действительное "разрешение теоретических противоречий" между сознанием человека и его бытием в окружающем мире осуществляется не путем научных поисков Истины, не путем постижения мышлением своей объективно существующей субстанции, а исключительно посредством внешней, общественной деятельности человека. А так как эта деятельность основана на производстве необходимых человеку предметов, то производство в марксизме и выступает в роли краеугольного камня человеческого развития, становления человека человеком.
   В понимании марксизма, именно производство не только позволило человеку вырваться из животного мира и обрести сознание, но как единственная материальная основа всех видов человеческой деятельности, исключительно только оно может коренным образом преобразовать общество. Превратить общественную жизнь человека в сознательную деятельность и этим поднять его над царством животных.
   Энгельс в этой связи рассуждает так: "Лишь сознательная организация общественного производства, с планомерным производством и планомерным распределением, может поднять людей над прочими животными в общественном отношении точно так же, как их в специфически биологическом отношении подняло производство вообще." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.19)
   И далее: "если уже потребовались тысячелетия, для того чтобы мы научились в известной мере учитывать заранее более отдаленные естественные последствия наших, направленных на производство, действий, то еще гораздо труднее давалась эта наука в отношении более отдаленных общественных последствий этих действий." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр.154)
   "Но и в этой области мы, путем долгого, часто жестокого опыта, и путем сопоставления и анализа исторического материала, постепенно научаемся уяснять себе косвенные, более отдаленные общественные последствия нашей производственной деятельности, а тем самым мы получаем возможность подчинить нашему господству и регулированию также и эти последствия.
   Однако для того, чтобы осуществить это регулирование, требуется нечто большее, чем простое познание. Для этого требуется полный переворот в нашем существующем до сего времени способе производства и вместе с ним во всем нашем теперешнем общественном строе." (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г.. стр.155)
   Таким образом, познание ставится марксизмом в абсолютную зависимость от производства. Оно оказывается основанным не на объективно существующем внутреннем разумном субстанциональном содержании человека. Не на его мыслящей сущности, которая стремиться познать себя, посредством своего же внешнего наличного бытия, а исключительно лишь на внешней действительности, каковой является производство предметов для удовлетворения потребностей, то есть, пользуясь терминологией Маркса, удовлетворения страстно стремящихся к этим предметам "сущностных сил" человека.
   Поэтому Энгельс абсолютно убежден в наличии у него всех разумных оснований, утверждать, что "...наука уже с самого возникновения и развития наук обусловлена производством". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 157)
   Ведь исторические факты со всей определенностью говорят о том, что сначала появилась астрономия, которая "уже из-за времен года абсолютно необходима для пастушеских и земледельческих народов. Астрономия может развиваться только при помощи математики. Следовательно, приходилось заниматься и математикой. - Далее, на известной ступени развития земледелия и в известных странах (поднимание воды для орошения в Египте), а в особенности вместе с возникновением городов, крупных построек и развитием ремесла, развилась и механика. (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 157)
   Затем промышленность "вызвала к жизни массу новых механических (ткачество, часовое дело, мельницы), химических (красильное дело, металлургия, алкоголь) и физических фактов (очки), которые доставили не только огромный материал для наблюдений, но также и совершенно иные, чем раньше, средства для экспериментирования и позволили сконструировать новые инструменты. Можно сказать, что собственно систематическая экспериментальная наука стала возможной лишь с этого времени". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 157)
   Кроме того, "географические открытия, - произведенные исключительно в погоне за барышом, т. е. в конечном счете, под влиянием интересов производства, - доставили бесконечный, до того времени недоступный материал из области метеорологии, зоологии, ботаники и физиологии (человека)". (Энгельс Фридрих. "Диалектика природы". Москва. Издательство политической литературы. 1982 г. стр. 158)
   Для марксизма эти факты составляют неопровержимое доказательство того, что исключительно благодаря производству человек становится человеком. Поэтому он и делает, с его точки зрения, абсолютно достоверный вывод, что человека создает сам человек, его собственная производственная деятельность. Правда, в этой деятельности ему еще только предстоит обрести свою человеческую сущность, поскольку это невозможно до тех пор, пока производимые им предметы не станут общественными предметами, то есть пока не произойдет полный переворот в способе производства, в общественном строе. А до тех пор человеку придется жить без собственной сущности...
   Марксизму совершенно не видна вся нелепость такого положения вещей, ибо он уверен, что абсолютно справедливо исходит лишь из внешней, исторической стороны процесса эволюции природы, которая исключает наличие его внутренней сущности. Она ведь заменена свойствами природы и человека. Первой свойственно находиться в вечном движении и развитии, второму мыслить и обладать самостоятельно устремляющимися сущностными силами.
   Естественно, что эти, если можно так сказать, "заменители" потусторонней для внешнего, предметного мира действительности и лишают марксизм научной основы, исключают саму возможность обнаружить Истину.
   Для свойств ведь характерно то, что они со всей очевидностью существуют здесь перед нами в наблюдаемой объективной реальности, поэтому, в понимании марксизма, внутренняя, невидимая сторона того, что эти свойства отражают, излишня. Она просто не нужна. Нет никакого смысла даже задумываться о ней, ибо все необходимое для познания природы и общества находится исключительно вне человека, перед ним, в окружающей его действительности.
   Это и есть та точка зрения эмпирического знания, которая делает постижение истины принципиально невозможным, так как заранее ставит содержание любого исследуемого объекта вне исследователя. Для нее всегда существует два содержания, две сущности - сущность познаваемого и сущность познающего.
   Именно поэтому мы сталкиваемся в марксизме со всем этим антинаучным хламом: сущность человека находится вне человека, имеется вечная сущность материи и смертная сущность человека, человек - конечный предмет, как и окружающие его другие конечные предметы, которые противостоят ему, так же, как и он противостоит им.
   Дальше этой конечности человека марксизм вообще не может ступить и шагу, так как именно ее неизменность, незыблемость, непоколебимость является основой противопоставления реального, чувственного человека потустороннему конечного мира, в котором он живет, или пределу всего конечного вообще, то есть вечному и бесконечному.
   За этими пределами ничего не должно быть, иначе придется допустить существование вместо абстрактной пустоты, в которой пребывает бесконечное количество конечных предметов, совершенно реальную, то есть оказывающую тотальное воздействие на все конечное бесконечность, - допустить бога. Другими словами, придется признать, что все конечное не обладает независимым существованием.
   Именно здесь эмпирическое познание останавливается как вкопанное, считая, что обнаружило саму сущность религии, то есть то, что в корне антинаучно. Поэтому оно громогласно провозглашает, что идти дальше в этом направлении науке нельзя. Дескать, в противном случае, она неминуемо окажется в лапах религии или в чудовищной бездне идеализма, который отрывает сознание человека от реальной, чувственной, предметной жизни. Наука станет чужда этой жизни. А ведь, как выразился в приведенной выше цитате Маркс: "принимать одну основу для жизни, другую для науки" -- это значит, с самого начала допускать ложь".
   Таким вот образом, "правда", которой руководствуется марксизм, в действительности оказывается грубейшей ложью о том, что существует только одна совершенно самостоятельная реальность - предметное бытие конечных вещей. Впрочем, это рубикон, который не способен переступить ни один эмпирик.
   Поэтому и при изучении человека, эмпирическое познание направлено только на сам субъект, оно ведь может держаться исключительно за то, что дано, что можно непосредственно наблюдать. А поскольку бог, как объект непосредственного наблюдения, не существует, то все разговоры о нем и сводятся к одному. Он плод человеческой фантазии, которая, приписывая богу свойства вечности и бесконечности, не желает видеть того, что, именно будучи вечным и бесконечным, к человеку, как к конечному и смертному субъекту, бог относится как нечто другое, чем сам человек, является потусторонним ему. Поэтому, дескать, всякий раз, когда человек обращается к богу, он в действительности себя теряет, отчуждаемся от себя.
   В этом и состоит величайшая истина эмпирического знания, которое мертвой хваткой держится за иллюзию конечности человека, отрицая тем самым его сущностное, субстанциональное единство с богом, его вечность. Оно целиком и полностью направлено лишь на то, чтобы никому в голову не приходило, что не только можно, но всеми мерами должно идти дальше для разумного познавания бога, что на самом деле исключительно его познавание и является истинно научным знанием. Знанием, которое отталкивается от того, что существование и движение всего конечного не самостоятельно, а всеобъемлюще обусловлено движением бесконечного - всеобщей разумной субстанции, лишь в качестве внешнего выражения которой является в мир все конечное.
   Только в этом случае познающий и познаваемый объект остаются одним целым, а не распадаются на две сущности, как в марксизме. И познание природы, предметного мира, обнаруживающее всеобщий дух, не приводит к тому, что их становится двое, дух и природа. Наоборот, духовная субстанция природы только обогащается знанием познающего ее субъективного сознания человека, которое представляет собой человеческий дух, абсолютно тождественный с духом всеобщим, с всеобщей субстанцией.
   Таким образом, в марксистском подходе к изучению человека и общества мы имеем дело вовсе не с наукой. Очевидность физической обособленности человека от других людей порождает отнюдь не научное знание, а всего лишь иллюзию, что каждый отдельный человек, ввиду этой отдельности, может быть связан с другими людьми исключительно посредством чего-то внешнего - рода, окружающего его общества, то есть предметным образом, так как любая внешняя связь, означает связь посредством предмета.
   Эта иллюзия прямо противостоит науке, ибо научный подход к действительности предполагает внутреннее, сущностное единство всего бытия, которое не может ограничиваться исключительно внешними связями. Всеобщее единство означает, что человек и общество, в котором он живет, едины, но это такое единство, когда сущность человека находится не в окружающем его обществе, (что само по себе абсурдно, так как форма, как уже отмечалось, не может иметь сущности, вне себя), а в нем самом.
   Другими словами, подчеркнем это еще раз, если речь идет о науке, то есть о поисках единой для всего Мироздания Истины, то исходить необходимо из того, что человек, общество, природа, весь предметный мир выражают собой одну единую или всеобщую сущность. Только тогда возможно утверждать, что Истина вечна, незыблема, абсолютно самостоятельна, что она не зависит не от субъективных представлений человеческого сознания, не от свойства природы находиться в постоянном движении, ибо она сама является источником этого движения.
   Вся суть дела в том и заключается, что именно это постоянное движение или, как выразился Энгельс, "текучесть" природы марксизм положил в основу своего вывода, что природа движется сама по себе, ибо ... обладает таким свойством. В результате, Истина для марксизма оказалась лишней. Она ему совершенно не требуется, а вместе с ней, естественным образом, отпадает и всякая нужда в науке.
   Так что нет ничего удивительного, что в марксизме мы сталкиваемся с самой невообразимой кашей антинаучных утверждений, которые лишь преподносятся в наукообразной форме и потому кажутся здравомыслящему человеку более или менее стройной научной системой. То есть системой, которую, конечно, можно покритиковать в тех или иных ее частях, но которая остается верной в своей эмпирической основе. Впрочем, пусть тот, кто хочет оставаться на точке зрения эмпирического наблюдателя остается на ней, убаюкивая себя мыслью, что этим, по крайней мере, он согласуется в своих воззрениях с подавляющим большинством.
   Марксизм поступает именно так, опирается на мнение большинства, и в результате этого лишь переходит от одного абсурдного утверждения к другому.
   Он заявляет, что человек становится человеком, освобождается от эгоистического отношения к другому человеку, возвышаясь до всеобщего сознания, до рода. Но дело в том, что род тоже конечен, как и отдельный человек. Поэтому, возвысится над конечным, человек может только до ... конечного. Иначе говоря, пытаясь подняться над своим конечным существованием, человек, на самом деле, не выходит за его пределы. Это значит, что в его сознании остается убеждение в собственной обособленности, которое неминуемо удерживает сознание во власти целей, продиктованных его отдельным от других людей существованием, то есть целей эгоистических.
   Показательны в этом отношении рассуждения Маркса о любви уже очеловеченного, то есть расставшегося с эгоизмом, человека: "Предположи теперь человека как человека и его отношение к миру как человеческое отношение: в таком случае ты сможешь любовь обменивать только на любовь, доверие только на доверие и т. д. ... Если ты любишь, не вызывая взаимности, т. е. если твоя любовь как любовь не порождает ответной любви, если ты своим жизненным проявлением в качестве любящего человека не делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна, и она -- несчастье". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 150.)
   Маркс опускает здесь главное, что сутью безответной любви, как несчастии, является неудовлетворенная страсть обладания объектом любви, то есть не что иное, как мысли о себе, - эгоистические мысли. В понимании Маркса любовь не обладает самостоятельной ценностью, силой возвышающей любящего человека над самим собой вне зависимости от того, любят его в ответ или нет. Напротив, ценность любви ставится им в полную зависимость от того, способна ли она обеспечить удовлетворение человека за счет внешнего объекта - любимого. Если же этот объект не ответил взаимностью, то, значит, любовь человека бессильна, и цена ей - ноль.
   Суть в том и состоит, что отношение к другому человеку как к внешнему по отношению к себе предмету с железной необходимостью удерживает сознание в рамках эгоистического к нему отношения. И это отношение абсолютно не зависит от того, стал ли человек общественным человеком, социалистическим, увидел ли он в других предметах и людях человека, а свою сущность в роде. Ведь, на самом деле, род -- это не всеобщая сущность, и уже только поэтому, устремляясь к внешней стороне общественной жизни, сознание человека исключает для себя саму возможность освободиться от эгоистических устремлений.
   Иначе говоря, если подходить к вопросу научно, то отнюдь не о роде должна идти речь, поскольку лишь возвышение сознания до действительно всеобщего, то есть до внутреннего, субстанционального единства с другими людьми или до бессмертного бога, живущего в каждом смертном человеке, способно открыть ему путь к целям всеобщим. К целям, которые выходят за рамки его конечного, физического существования. Реальные действия, обусловленные именно этими целями, вот то единственное, что способно на практике поднять человека до всеобщей божественной сущности, дать ему возможность овладеть ею, то есть овладеть собой как абсолютно все определяющим в природе духом. Духом, определяющем, в том числе, и общественные отношения.
   И это уже не идеалистические утопии, которыми стремится всех запугать находящаяся в кандалах эмпиризма наука, поскольку обретение этих целей происходит отнюдь не в мире субъективных, оторванных от реальной действительности фантазий о боге. Эти цели обретаются здесь, в чувственной, практической, наполненной страданием и поиском реальных возможностей избавления от него земной жизни. Избавлением не путем бегства из этой жизни, а путем познавания законов движения ее сути, ее внутренней, глубинной субстанциональной основы.
   Отрицание этой основы - вот настоящая катастрофа для человечества. Оно заковывает сознание людей в рамки самоубийственных представлений об их обособленном существовании, которые питают иллюзию, что, якобы, в жизни есть реальная возможность построить счастье одной части человечества на несчастии другой.
   Постоянные кровавые войны - неминуемое сопровождение этой иллюзии, вне зависимости от того, какими конкретно политическими или экономическими интересами руководствуется та или другая противоборствующая сторона. Извечная необходимость борьбы с внешним врагом -- это наша участь, пока не будет повержен враг внутренний - противопоставление себя другому человеку, как внешнему, обособленному объекту.
   Но, поскольку для марксизма эта обособленность - не подлежащий сомнению факт, то он и пытается найти разрешение общественных противоречий исключительно в посюстороннем, предметном мире.
   Естественно поэтому, что эмансипация человечества ставится марксизмом в прямую зависимость от того, в чьем распоряжении находятся средства производства, при помощи которых в обществе создаются несметные богатства. Ведь очевидно, поскольку в этих богатствах находятся перешедшие в них сущностные силы человека, то он будет отчужден от себя до той поры, пока они не окажутся в его распоряжении, пока создаваемыми богатствами не станут распоряжаться те люди, которые их произвели.
   Таким образом, рабочий класс в марксистской теории закономерно обретает передовую общественную роль, ибо удовлетворение именно его интересов, способно обеспечить возвращение человеку отчужденных от него сущностных сил, и этим обеспечить эмансипацию всего человечества.
   Маркс пишет так: "эмансипация общества от частной собственности и т.д., от кабалы, выливается в политическую форму эмансипации рабочих, причем дело здесь не только в их эмансипации, ибо их эмансипация заключает в себе общечеловеческую эмансипацию; и это потому, что кабала человечества в целом заключается в отношении рабочего к производству и все кабальные отношения суть лишь видоизменения и следствия этого отношения". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 98.)
   Другими словами, путь к всеобщему благоденствию предполагает первоначальное изменение производственных отношений. Вот почему политические интересы рабочих должны заключаться именно в том, чтобы взять производство в свои руки, и этим вернуть людям их сущностные силы.
   Иначе невозможно ликвидировать отчуждение человека от самого себя, создать материальную основу для становления человека человеком, без которой ему ни как себя не обрести. В общем, соблюдение внешнего условия - возвращение человеку созданных им предметов, предстает в марксизме как главное, абсолютно необходимое условие для того, чтобы человек смог обрести внутреннее - свою сущность.
   И хотя это в высшей степени абсурдно и самым вопиющим образом противоречит науке, именно так исходная естественнонаучная точка зрения марксизма, о главенстве внешнего мира и подчиненности ему сознания человека обретает свое выражение в открытом им политэкономическом механизме эмансипации человечества.
   Марксизм утверждает, что частнособственнические отношения между людьми рухнут в результате ликвидации отчужденного труда, то есть в результате такого переворота в обществе, когда весь процесс производства, а не только его продукты, окажется в руках производителей. Он убежден в этом, ибо "отчужденный труд есть непосредственная причина частной собственности. Поэтому с падением одной стороны должна пасть и другая". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 98).
   В этом и состоит та точка зрения, согласно которой любовь или мораль, то есть именно то, что делает человека человеком, не существует извечно, а впервые возникает уже после появления человека в результате его собственной эволюции. Здравый смысл мертвой хваткой держится за очевидность того, что, если нет человека, значит, нет сознания, нет любви, нет морали. И, следовательно, им еще предстоит возникнуть. Здравомыслие полагает, что иначе быть не может, так как факт наличия человека в объективной реальности оно связывает исключительно с его существованием в качестве физического тела. Эта истина абсолютна. Поэтому марксизм и настаивает на том, что действительный человек -- это такой человек, который не только живет среди предметов, но и сам является предметом. Естественно, что именно в этой, предметной сфере он и пытается обнаружить тайну очеловечивания человека - обретения им высокой морали.
   Таков основной посыл, который противостоит научному познанию действительности и неминуемо превращает в утопию марксистские выкладки о том, как в исторической перспективе, после общественного переворота, человек откажется от интересов своего обособленного существования в пользу других людей.
   Это происходит потому, что такого рода отказ встает в прямое противоречие со здраво-мысленным отношением к жизни. Ведь, если я обособленное от других существо, то мне нет никакого смысла жертвовать собой ради них, какие бы общественные интересы мне не диктовались. Вырасти из такого отношения к окружающему или подняться над собой невозможно, и как раз по той причине, что человек убежден в своей отдельности от других людей. Эта убежденность означает, что в сознании есть невидимая стена, отделяющая людей друг от друга. Она не осознается, но лишь потому, что не видна физическому зрению, ее невозможно нащупать рукой, хотя при этом реальность ее столь же объективна, как и все, что мы видим перед собой.
   Таким образом, до тех пор, пока эта стена существует, любые проповеди о высокой морали, независимо от того, в чьем именно распоряжении находятся средства производства, не способны преобразовать общество. Они неизменно будут оставаться лишь инструментом господства одних людей над другими. Ведь даже ликвидация капиталистов как класса, то есть огосударствление всего производства не может отменить наемный труд. Оно способно изменить лишь условия функционирования наемного труда, когда вместо множества капиталистов одним всеобщим капиталистом становится государство. Иначе говоря, переход в собственность государства всей промышленности отнюдь не ликвидирует отчуждение между людьми, их эгоистические устремления.
   Такого рода упразднение частной собственности лишь превращает ее во всеобщую частную собственность. Или как говорит Маркс: " коммунизм есть положительное выражение упразднения частной собственности; на первых порах он выступает как всеобщая частная собственность ... Беря отношение частной собственности в его всеобщности, коммунизм в его первой форме является лишь обобщением и завершением этого отношения ... категория рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей; отношение частной собственности остается отношением всего общества к миру вещей;" (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 114).
   "Для такого рода коммунизма общность есть лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общинным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 115).
   В этой первой форме коммунизма "весь мир богатства, т. е. предметной сущности человека (Напомним, что эти богатства содержат в себе сущностные силы человека. Прим. авт.), переходит от исключительного брака с частным собственником к универсальной проституции со всем обществом. Этот коммунизм, отрицающий повсюду личность человека, есть лишь последовательное выражение частной собственности, являющейся этим отрицанием. Всеобщая и конституирующаяся как власть зависть представляет собой ту скрытую форму, которую принимает стяжательство и в которой оно себя лишь иным способом удовлетворяет." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 114).
   Другими словами, первая фаза коммунизма или "первое положительное упразднение частной собственности ... есть только форма проявления гнусности частной собственности, желающей утвердить себя в качестве положительной общности." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 116).
   Таким образом, после общественного переворота частная собственность никуда не исчезает. Отчужденный труд не только сохраняется, но охватывает собой все общество целиком, когда все граждане, без исключения, становятся наемными работниками одного работодателя - Государства.
   Но государство -- это тоже люди, конституированная обществом власть. Поэтому, в условиях, когда человек еще не очеловечился, когда ему еще предстоит стать человеком, то есть избавился от эгоистических устремлений, люди, обличенные государственной властью, неминуемо используют ее для удовлетворения своих личных интересов.
   Иначе говоря, в размышлениях по поводу того, как человек будущего обнаружит в создаваемых им предметах другого человека и таким образом обретет в нем свою цель, то есть утратит свое эгоистическое отношение к нему, Маркс теряет, а точнее просто не желает видеть реальность. Реальность, которая состоит в том, что поскольку наемный труд после общественного переворота сохраняется, эгоистические устремления еще не очеловечившихся, но обладающих узаконенной властью людей делают неизбежным их диктат над другими людьми в новых условиях существования частной собственности. Именно этот диктат исключает не только всякое стремление ее преодолеть, а, напротив, предполагает всемерные усилия для защиты частной собственности в каких бы формах она не выражалась.
   Об этом более подробно будет идти речь впереди, а пока вернемся к идее марксизма, что причина отчуждения человека находится не в нем самом, а исключительно в области производства, которое и диктует его сознанию мысли, отчуждающие людей друг от друга и, следовательно, от самих себя.
   Поскольку сознание, в понимании марксизма, является свойством организма, носит подчиненный характер, то из этого логично рождается его утверждение, что если создаваемые в процессе производства предметы не будут отчуждены от их производителей, не будут принадлежать другим людям, то и сознание человека вернется к нему из всякого отчуждения.
   "Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и т. д. суть лишь особые виды производства и подчиняются его всеобщему закону. Поэтому положительное упразднение частной собственности, как утверждение человеческой жизни, есть положительное упразднение всякого отчуждения, т. е. возвращение человека из религии, семьи, государства и т. д. к своему человеческому, т. е. общественному бытию. Религиозное отчуждение как таковое происходит лишь в сфере сознания, в сфере внутреннего мира человека, но экономическое отчуждение есть отчуждение действительной жизни, -- его упразднение охватывает поэтому обе стороны." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 117).
   Таким образом, действительная жизнь, то есть то, что окружает человека вовне, является определяющим его внутреннюю сферу, его внутренний мир. Такова позиция марксизма, для которого никакой другой объективной реальности, кроме внешнего, предметного бытия нет. Все, что не отражается органами чувств, для марксизма находится вне реальности. Так что и сознание человека для него лишь свойство головного мозга, которое, поэтому, не может иметь своего собственного объективно существующего содержания.
   Это содержание привносится в него исключительно из окружающей человека жизни, то есть жизни общества или рода. А так как "производственная жизнь и есть родовая жизнь. Это есть жизнь, порождающая жизнь." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 93), то именно производство тотальным образом господствует над сознанием человека.
   Оно не только порождает сознание, как таковое, но "именно в переработке предметного мира человек впервые действительно утверждает себя как родовое существо. Это производство есть его деятельная родовая жизнь. Благодаря этому производству природа оказывается его произведением и его действительностью. Предмет труда есть поэтому опредмечивание родовой жизни, человека." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 94).
   Вот эта опредмеченная родовая жизнь и становится для марксизма краеугольным камнем, на нем держится его политэкономическая теория. Понятие отчужденного труда, когда рабочему не принадлежит создаваемая им продукция, - основа этой теории. Согласно ей "отчужденный труд, отнимая у человека предмет его производства, тем самым отнимает у него его родовую жизнь, (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 94).
   А поскольку родовая жизнь, как считает марксизм, является сущностью человека, то отчужденный труд отнимает у человека его сущность, не дает ее обрести.
   Таким образом, причину отчуждения между людьми марксизм обнаруживает не в их сознании, не в их ложном представлении о своей обособленности друг от друга, а, опираясь на это представление, находит ее в производстве, которое устроено так, что предметы производства не принадлежат их производителям, отчуждены от них. Другими словами, марксизм считает, что не сознание надо менять, чтобы изжить отчуждение между людьми, а надо менять производственные отношения и только тогда изменится сознание. Отметим это особо, так как именно здесь, обнажится в дальнейшем главное противоречие марксизма с самим собой.
   Итак, марксизм утверждает: "Непосредственным следствием того, что человек отчужден от продукта своего труда, от своей жизнедеятельности, от своей родовой сущности, является отчуждение человека от человека..." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 94).
   "Вообще положение о том, что от человека отчуждена его родовая сущность, означает, что один человек отчужден от другого и каждый из них отчужден от человеческой сущности. Отчуждение человека, вообще любое отношение, в котором человек находится к самому себе, реализуется, выявляется лишь в отношениях человека к другим людям.
   Следовательно, в условиях отчужденного труда каждый человек рассматривает другого, руководствуясь масштабом и отношением, в котором находится он сам как рабочий." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 95).
   Маркс легко это доказывает, ведь "Если продукт труда не принадлежит рабочему, если он противостоит ему как чуждая сила, то это возможно лишь в результате того, что продукт принадлежит другому человеку, не рабочему. Если деятельность рабочего для него самого является мукой, то кому-то другому она должна доставлять наслаждение и жизнерадостность. Не боги и не природа, а только сам человек может быть этой чуждой силой, властвующей над человеком.
   Необходимо еще принять во внимание выставленное выше положение о том, что отношение человека к самому себе становится для него предметным, действительным лишь через посредство его отношения к другому человеку. Следовательно, если человек относится к продукту своего труда, к своему опредмеченному труду, как к предмету чуждому, враждебному, могущественному, от него не зависящему, то он относится к нему так, что хозяином этого предмета является другой, чуждый ему, враждебный, могущественный, от него не зависящий человек." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 95).
   Именно так, считает Маркс, возникает враждебное отношение людей друг к другу. При этом он делает важный вывод, что человек сам является причиной этой враждебности. Вот только кроется она не в человеке, не в его сознании, а состоит в том, что поскольку "его собственный продукт им утрачивается, становится продуктом, ему не принадлежащим," то "он порождает власть того, кто не производит, над производством и над продуктом." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 96).
   А коль скоро такая власть порождена, то, следовательно, возникает и враждебность между людьми, так как "посредством отчужденного труда человек порождает не только свое отношение к предмету и акту производства как к чуждым и враждебным ему силам, -- он порождает также и то отношение, в котором другие люди находятся к его производству и к его продукту, а равно и то отношение, в котором сам он находится к этим другим людям." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 96).
   Таким образом, в марксистской теории все богатство отношений между людьми, вся человеческая психология предстает в качестве отражения производственных отношений или как пишет Маркс: "Мы видим, что история промышленности и сложившееся предметное бытие промышленности являются раскрытой книгой человеческих сущностных сил, чувственно представшей перед нами человеческой психологией". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 123).
   В результате, имея дело исключительно с тем, что воспринимается чувственным образом, марксизм, неминуемо оказывается бесконечно далеким от понимания сознания, которое органами чувств не отражается. Оно находится в области сверхчувственной и потому совершенно не подвластно марксистской теории.
   Иначе говоря, односторонность марксизма исключает для него саму возможность приблизиться к пониманию человеческого сознания или разумной сущности человека. Поэтому он и строит свою теорию очеловечивания человека не на научной основе, а на домыслах об опредмеченных сущностных силах, являющихся свойством человеческого организма, и отчуждении этого свойства (что нелепо само по себе) в процессе производства.
   Именно из понятия отчужденного труда марксизм выводит абсолютно все экономические категории, включая и частную собственность.
   "Итак - утверждает Маркс - посредством отчужденного труда рабочий порождает отношение к этому труду некоего человека, чуждого труду и стоящего вне труда. Отношение рабочего к труду порождает отношение к тому же труду капиталиста, или как бы там иначе ни называли хозяина труда. Стало быть, частная собственность есть продукт, результат, необходимое следствие отчужденного труда...Таким образом, к частной собственности мы приходим посредством анализа понятия отчужденного труда..." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 97).
   "Как из понятия отчужденного труда мы получили путем анализа понятие частной собственности, точно так же можно с помощью этих двух факторов развить все экономические категории, причем в каждой из категорий, например, торговле, конкуренции, капитале, деньгах, мы найдем лишь то или иное определенное и развернутое выражение этих первых основ." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 98).
   Таким образом, поскольку все экономические категории представляют собой лишь "развернутое выражение" первых основ, мы и рассматриваем сами эти основы. Именно они, в понимании марксизма, определяют собой весь ход развития человечества. Так что, от их познания, как считает марксизм, зависит не менее чем судьба человеческой цивилизации.
   Маркс пишет так: "...вопрос о происхождении частной собственности сведен нами к вопросу об отношении отчужденного труда к ходу развития человечества. Ведь когда говорят о частной собственности, то думают, что имеют дело с некоей вещью вне человека. А когда говорят о труде, то имеют дело непосредственно с самим человеком. Эта новая постановка вопроса уже включает в себя его разрешение." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 98).
   Разрешение это состоит в том, что частная собственность - суть отношение между трудом и капиталом.
   "Рабочий производит капитал, капитал производит рабочего, следовательно, рабочий производит самого себя, и продуктом всего этого движения является человек как рабочий, как товар. Человек есть уже только рабочий, и в качестве рабочего он обладает лишь теми человеческими свойствами, которые нужны чужому для него капиталу. А так как капитал и рабочий друг другу чужды и потому находятся в безразличных, внешних и случайных взаимоотношениях, то эта отчужденность должна выступать также и реально. Поэтому, как только капиталу вздумается -- в силу необходимости или произвола -- перестать существовать для рабочего, сам рабочий перестает существовать для себя: у него нет работы, а потому нет и заработной платы, и так как он обладает существованием не как человек, а как рабочий, то его преспокойно можно похоронить, дать ему умереть с голоду и т. д. Рабочий только тогда существует как рабочий, когда он является для себя капиталом, и он только тогда является капиталом, когда для него имеется налицо какой-нибудь капитал. Существование капитала есть его существование, его жизнь, подобно тому как оно определяет содержание его жизни безразличным для него способом. Поэтому политическая экономия не знает незанятого рабочего, не знает человека труда, поскольку он оказывается вне этой сферы трудовых отношений. Плут, мошенник, нищий, безработный; умирающий с голоду, нищенствующий и совершающий преступления человек труда, все это -- фигуры, существующие не для политической экономии, а только для других глаз, для глаз врача, судьи, могильщика, надзирателя за бедными и т. д.; это призраки, витающие вне сферы политической экономии. Вот почему потребности рабочего превращаются для нее только в потребность содержать его во время работы, и притом лишь постольку, поскольку это необходимо для того, чтобы рабочее поколение не вымерло. ...
   Производство производит человека не только в качестве товара, не только человека-товар, человека с определением товара, оно производит его, сообразно этому определению, как существо и духовно и физически обесчеловеченное. -- Аморальность, вырождение, отупение и рабочих и капиталистов. -- Продукт этого производства есть товар, обладающий сознанием и самостоятельной деятельностью,.. человек-товар..." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 100).
   Но человек -- это продукт природы, а не товар. Он не должен быть товаром. Поэтому истинно гуманистическое требование заключается в том, чтобы ликвидировать отчужденный труд. И для этого, на первых порах, необходимо исключить произвол капитала в отношении рабочего. Капитал не должен "переставать существовать для рабочего", чтобы рабочий мог "существовать для себя", а это возможно только тогда, когда средства производства находятся в распоряжении самих рабочих, а не в руках других, враждебных им людей - частных собственников капитала.
   Таким образом, первоначально надо ликвидировать эту форму частной собственности, то есть отобрать средства производства у частных лиц и передать их в распоряжение своего, пролетарского государства. Только в этом случае рабочий начнет существовать для себя, что и позволит ему постепенно очеловечиваться, очеловечивая этим всех людей.
   Вот почему общественный переворот в производственных отношениях видится марксизму главной, первоочередной задачей, и он считает, что только после ее решения перед человечеством открывается возможность эмансипации - становления человека человеком, открывается новая эпоха в развитии человечества - вхождения его в коммунизм.
   Правда, эта эпоха начинается с "проявления гнусности частной собственности", которая стремится свою всеобщность представить, как нечто положительное. То есть создание в лице государства одного всеобщего капиталиста преподнести как "положительную всеобщность" в противовес отрицательной, когда средства производства принадлежат частным лицам. Другими словами, стремиться представить дело так, будто отмена права частных лиц иметь в своей собственности средства производства означает отмену частной собственности как таковой.
   Но марксизм не видит здесь проблемы. Он считает, что само по себе понимание того, что частная собственность -- это не право собственности отдельных лиц на средства производства, а отношение между трудом и капиталом, когда производят продукцию одни люди, а распоряжаются ею другие, является залогом, который обеспечит движение человечества от первой, грубой фазы коммунизма к его развитой форме. Иначе говоря, само это знание, дескать, представляет собой прочную теоретическую основу для осуществления шагов пролетарского государства, направленных на то, чтобы из рук всеобщего капиталиста, каковым это государство является, промышленность шаг за шагом переходила бы в распоряжение рабочих. Тем самым ликвидируя их отчуждение от создаваемой ими продукции, от перешедших в нее их сущностных сил.
   Естественно, что такая передача промышленности в руки рабочих означает, что государство постепенно уничтожает себя как политическую силу. Ведь, будучи орудием, которое обеспечивает всеобщность частной собственности или наличие в обществе одного единственного собственника на средства производства, а именно самого себя, государство, согласно марксистской теории, должно передать в непосредственное распоряжение рабочих все средства производства, на которых они работают. Это значит, что такое государство обязано стремиться уничтожить себя как капиталиста, добровольно отказаться от защиты интересов всеобщей частной собственности. Только в этом случае рабочие обретут свои, отчужденные от них сущностные силы, без овладения которыми они не могут очеловечиться сами и поднять к этому очеловечиванию других людей.
   Вот тут и получается, что для осуществления государственной деятельности в этом направлении достаточно, якобы, самого знания гуманистической теории марксизма о становлении человека человеком, то есть понимания взаимосвязи частной собственности и отчужденного труда.
   Марксизм не замечает, что люди, которые олицетворяют собой уничтожающее себя государство, то есть на практике осуществляют такую государственную политику, должны быть уже очеловеченными людьми, поскольку им необходимо руководствоваться в своей деятельности не эгоистическим желанием сохранить свою политическую власть, а общечеловеческими целями. Но, согласно теории самого марксизма, этим людям просто не откуда взяться, так как до тех пор, пока средства производства не окажутся в полном распоряжении рабочих, ни сами рабочие, ни, тем более, другие люди очеловечиться, то есть стать моральными, лишенными эгоистических устремлений, никак не могут.
   Проще говоря, чтобы осуществлять политику самоуничтожения государства как политической силы, стоящей на страже всеобщей частной собственности, необходимы очеловеченные люди, но очеловеченных людей не может быть до той поры, пока государство не исчезнет как капиталист, пока все средства производства не окажутся в непосредственном распоряжении рабочих.
   Это дилемма, которую марксизм разрешить не в силах. Поэтому он предпочитает не видеть той нелепости, что в его теории еще не ставшее истинно человеческим, то есть эгоистическое сознание человека, которое заполнено лишь отражением производственных отношений в обществе, тем не менее, способно так их революционизировать, что эти производственные отношения, в свою очередь, революционным образом поменяют сознание. Заполнят его не эгоистическими, а моральными, то есть истинно человеческими мотивами.
   В этом и состоит утопия, потому, что если эмансипация человеческого сознания от эгоистических целей к целям всеобщим зависит от внешних условий, то непреложным фактом становится невозможность осознанного изменения этих условий. Пока сознанием владеют эгоистические цели, оно будет преследовать их в любых внешних обстоятельствах, а потому осознанно создавать условия, которые бы препятствовали осуществлению этих целей, оно не может.
   В общем, положение марксизма о том, что усвоение понятия отчужденного труда само по себе дает человечеству возможность после общественного переворота двигаться к передаче промышленности из собственности государства в непосредственное управление рабочими, на деле является возможностью действовать как Мюнхаузен, который выбрался из болота, хорошенько дернув себя за волосы.
   Поэтому, ни какое пролетарское государство, пришедшее на смену разрушенному государству буржуазному, здесь не в состоянии разрешить проблемы.
   Иначе говоря, поскольку общественный переворот, революция, исключающая право личной собственности на средства производства, не могут отменить частную собственность или ликвидировать наемный труд, то освобождение от ее власти в качестве следствия этого революционного переворота, невозможно. Само существование после революции наемного труда, означает, что в обществе есть сила, которая его защищает. Этой силой является специальная организация - государство, диктующее всему обществу те правила, которым все должны подчиняться. В этом смысле государство стоит над обществом и до тех пор, пока оно находится в распоряжении людей, не освободивших свое сознание от эгоистических целей личного существования, оно закономерно не может быть использовано для обеспечения шагов, которые направлены на его самоуничтожение.
   Будучи в плену своей теории, основанной на обывательском представлении, что сознание вторично, полностью подчинено движению внешнего предметного мира, марксизм не в состоянии допустить даже мысли о возвышении сознания благодаря своему собственному содержанию, лишь внешним выражением которого является чувственно представленное человеку его общественное бытие. Ему недоступно понимание, что отчуждение человека в общественной жизни это лишь неминуемое следствие отчуждения его сознания от всеобщей разумной субстанциональной основы. Что именно это внутреннее отчуждение, а отнюдь, не отчуждение от человека предметов, которые создаются в процессе производства, диктует его сознанию прямо противоречащую реальности убежденность в своей обособленности от других людей. А на такой почве легко произрастает как классовая, так и любая другая враждебность будь она основана на национальной, расовой, религиозной принадлежности или какой угодно другой. Поэтому вражда классовая это лишь одно из множества проявлений отчуждения сознания человека от всеобщей субстанции, от всеобщей основы, проявления ограниченности, невежества сознания относительно самого себя, своей собственной сущности.
   Однако, поскольку эта основа вообще отсутствует в кругозоре марксизма, он полагает, что достаточно сломать буржуазное государство, заменив его государством пролетарским, как само по себе знание цели, которой необходимо этому государству добиться, а именно передачи из своих рук в непосредственное распоряжение рабочих всей промышленности, обеспечит воплощение этой цели в действительность. То есть обеспечит реализацию коммунизма в общественной жизни, чем избавит все человечество от наемного рабства, превратив человека из товара в человека.
   Марксизм поэтому и утверждает, что отмирание пролетарского государства начинается сразу же после общественного переворота, сразу после ликвидации индивидуальной частной собственности на средства производства и обеспечения всеобщей частной собственности, то есть полной национализации промышленности. Обусловлено это тем, что призванное стоять на защите частной собственности в ее всеобщей форме, пролетарское государство по самой своей природе принципиально отличается от государства буржуазного, которое ведь тоже занято защитой частной собственности, но только частной. Отличие же это состоит в том, что вооруженные рабочие в пролетарском государстве заменяют собой обособленные от общества армию, полицию и чиновничество, а также разъединенный с исполнительной властью парламент. Поэтому, дескать, им достаточно самого знания, что их целью является то, чтобы из государственной собственности все средства производства перевести в свое непосредственное распоряжение.
   Рассуждая по этому поводу в работе "Государство и революция", Ленин приводит такие слова Энгельса: "Первый акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего общества - взятие во владение средств производства от имени общества, - является в то же время последним самостоятельным актом его, как государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда в одной области за другою излишним и само собою засыпает. Место правительства над лицами заступает распоряжение вещами и руководство процессами производства. Государство не "отменяется", оно отмирает." (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 259).
   Ленин подчеркивает, что "слова об отмирании относятся к остаткам пролетарской государственности после социалистической революции. Буржуазное государство не "отмирает", по Энгельсу, а уничтожается пролетариатом в революции. Отмирает после этой революции пролетарское государство." (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 260).
   И это естественно, так как буржуазное государство стоит на страже частной собственности на средства производства и передать их в руки рабочих никак не может. Следовательно, оно не может отмереть и должно, поэтому, быть уничтожено: "особая сила для подавления" пролетариата буржуазией, миллионов трудящихся горстками богачей должна смениться "особой силой для подавления" буржуазии пролетариатом (диктатура пролетариата). В этом и состоит "уничтожение государства как государства". В этом и состоит "акт" взятия во владение средств производства от имени общества. И само собою очевидно, что такая смена одной (буржуазной) "особой силы" другою (пролетарскою) "особою силою" никак уже не может произойти в виде "отмирания". (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 261).
   Вывод марксизма в том и заключается, что "Смена буржуазного государства пролетарским невозможна без насильственной революции. Уничтожение пролетарского государства, т. е. уничтожение всякого государства, невозможно иначе, как путем "отмирания". (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 264).
   И вот этот период отмирания пролетарского государства, согласно теории марксизма, представляет собой тот исторический отрезок времени, в течение которого общество движется от начальной фазы коммунизма - национализации всей промышленности или господства всеобщей частной собственности к его полному воплощению, когда все средства производства переданы государством в непосредственное распоряжение рабочих. Именно это означает полную ликвидацию частной собственности, ликвидацию отчуждения от человека его сущностных сил - становление человека человеком.
   Таким образом, без такого рода переходного от капитализма к коммунизму периода воплощение коммунизма невозможно. Обеспечивает же прохождение обществом этого периода, пролетарское государство, которое осуществляет диктатуру пролетариата.
   Об этом Ленин пишет так: "Сущность учения Маркса о государстве усвоена только тем, кто понял, что диктатура одного класса является необходимой не только для всякого классового общества вообще, не только для пролетариата, свергнувшего буржуазию, но и для целого исторического периода, отделяющего капитализм от "общества без классов", от коммунизма." (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 276).
   Таким образом, теоретики марксизма абсолютно убеждены - то обстоятельство, что находящиеся у руля пролетарского государства вожди пролетариата вооружены знанием марксистской теории вполне достаточно для обеспечения движения общества к коммунизму. "Воспитывая рабочую партию, марксизм воспитывает авангард пролетариата, способный взять власть и вести весь народ к социализму, направлять и организовывать новый строй, быть учителем, руководителем, вождем всех трудящихся и эксплуатируемых в деле устройства своей общественной жизни без буржуазии и против буржуазии." (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 268).
   Они совершенно не видят того, что марксистская теория говорит - очеловеченный человек, человек, лишенный эгоистических устремлений, появляется только тогда, когда завершен процесс передачи рабочим всех средств производства из государственной собственности. Этот вывод марксизма никак не отражается на их понимании действительности. То есть самих себя и воспитанных ими пролетарских вождей они исключают из-под действия марксистской теории, считая, что они уже очеловечились еще до пролетарской революции, что они уже готовы действовать не в своих личных эгоистических интересах, а исключительно в интересах пролетариата, и даже, в его лице, в интересах всего человечества.
   Иначе говоря, каким-то совершенно непонятным, противоречащим марксистской теории образом, в обществе уже образовались люди, которые способны руководствоваться сугубо всеобщими, лишенными какого бы то ни было личного эгоизма, целями, интересами масштаба человечества. А раз это так, то, следовательно, надо полагать, как минимум, что существует еще какой-то, отличный от описанного теорией марксизма механизм становления человека человеком.
   Однако, его наличие разрушает всю марксистскую теорию, поэтому проще закрыть глаза на этакую "мелочь" и положиться на инстинкты рабочих, ведь их сущностные силы, как утверждает марксизм, самоустремляются к производимым ими предметам. Следовательно, именно они и должны вести рабочих против буржуазии, к обладанию этими предметами, а теория марксизма им в этом поможет. Таким образом, главным становится то, чтобы авангард пролетариата был воспитан марксизмом и тогда он непременно приведет весь народ сначала к социализму, как первой фазе коммунизма, а затем и к развитому коммунизму. Благодаря усвоившему марксизм авангарду, что, якобы, и делает его способным "направлять и организовывать новый строй", рабочие постепенно примут от государства в свое непосредственное распоряжение всю промышленность и этим взрастят из недр капитализма новое коммунистическое общество.
   В общем, "организовывать новый строй" должны люди, чьи эгоистические устремления в соответствии с теорией марксизма еще не могут быть изжиты. Но это, как считают теоретики марксизма, и не важно, так как главным является само знание марксистской теории.
   Другими словами, марксисты убеждены в том, что из "недр капитализма" еще не очеловеченные люди выберутся сами. Только для этого им надо приложить все возможные усилия, чтобы свершить главное - революцию, то есть уничтожить буржуазное государство и создать свое, пролетарское.
   Возникновение такого государства, в собственности которого сосредоточена вся промышленность и будет означать начало того движения, которое, в конечном итоге, приведет рабочих к непосредственному обладанию создаваемой ими продукцией. Ну, а поскольку, как известно, в этой продукции находятся сущностные силы рабочих, то они овладеют своими сущностными силами и благодаря этому станут людьми, обретут свой истинный, высоко моральный, человеческий статус, и этим вырвут, наконец, все человечество из царства животных. Или как пишет Энгельс: "Раз общество возьмёт во владение средства производства, то будет устранено товарное производство, а вместе с тем и господство продукта над производителями. ... Прекращается борьба за отдельное существование. Тем самым человек теперь -- в известном смысле окончательно -- выделяется из царства животных и из звериных условий существования переходит в условия действительно человеческие". (Ф. Энгельс. "Развитие социализма от утопии к науке". Избранные сочинения в 9 томах. Москва. Политиздат 1986 г. т. 5 стр. 337)
   Марксистская мысль такова. Когда все люди, после революции, будут превращены в наемных служащих государства, то есть, когда частная собственность или взаимоотношения труда и капитала окажутся "подняты на ступень представляемой всеобщности: труд -- как предназначение каждого, а капитал -- как признанная всеобщность и сила всего общества". (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42. стр. 115) станет достаточным всего лишь наладить контроль над мерой труда и потребления, чтобы никто не мог получить больше того, что заработал. Это со временем уничтожит всякое различие между классами, следовательно, обеспечит почву для отмирания государства, как силы, которая необходима, для подавления одного класса другим. Ведь когда некого подавлять, то не нужно и государственное насилие, как оно не было нужно раньше - до возникновения классов. Вот что об исчезновении государства пишет Энгельс:
   "... государство существует не извечно. Были общества, которые обходились без него, которые понятия не имели о государстве и государственной власти. На определенной ступени экономического развития, которая необходимо связана была с расколом общества на классы, государство стало в силу этого раскола необходимостью. Мы приближаемся теперь быстрыми шагами к такой ступени развития производства, на которой существование этих классов не только перестало быть необходимостью, но становится прямой помехой производству. Классы исчезнут так же неизбежно, как неизбежно они в прошлом возникли. С исчезновением классов исчезнет неизбежно государство". (Ф. Энгельс. "Происхождение семьи частной собственности и государства". Процитировано В. И. Лениным в работе "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 258).
   "С того времени, когда не будет ни одного общественного класса, который надо бы было держать в подавлении, ... -- с этого времени нечего будет подавлять, не будет и надобности в особой силе для подавления, в государстве." (Ф. Энгельс. "Развитие социализма от утопии к науке". Избранные сочинения в 9 томах. Москва. Политиздат 1986 г. т. 5 стр. 335)
   Но отменить деление общества на классы невозможно. Поэтому это деление будет исчезать постепенно как следствие общественного переворота. Так что на первой ступени коммунизма - социализме, когда промышленность уже находится в руках пролетарского государства и потому по прихоти отдельных капиталистов не может ни куда от рабочих деться, то есть не может "перестать существовать" для них в качестве капитала, достаточно лишь наладить учет и контроль над производством со стороны рабочих. В результате чего классы начнут исчезать, а следом за ними и государство как таковое.
   Это вполне решаемая задача, так как само "развитие капитализма ... создает предпосылки для того, чтобы действительно "все" могли участвовать в управлении государством. К таким предпосылкам принадлежит поголовная грамотность, осуществленная уже рядом наиболее передовых капиталистических стран, затем "обучение и дисциплинирование" миллионов рабочих крупным, сложным, обобществленным аппаратом почты, железных дорог, крупных фабрик, крупной торговли, банкового дела и т. д. и т. п.
   При таких экономических предпосылках вполне возможно немедленно, с сегодня на завтра, перейти к тому, чтобы, свергнув капиталистов и чиновников, заменить их - в деле контроля за производством и распределением, в деле учета труда и продуктов - вооруженными рабочими, поголовно вооруженным народом.
   Учет и контроль - вот главное, что требуется для "налажения", для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества. Все граждане превращаются здесь в служащих по найму у государства, каковым являются вооруженные рабочие. Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного, государственного "синдиката". Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдая меру работы, и получали поровну." (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 334).
   Только "контроль этот - подчеркивает Ленин - должен... проводиться не государством чиновников, а государством вооруженных рабочих". (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 332).
   Это чрезвычайно важное замечание для понимания логики марксизма в его теории об отмирания государства и возникновении коммунистического общества. К нему мы скоро вернемся, но сначала приведем цитату Ленина полностью: "Когда большинство народа начнет производить самостоятельно и повсеместно такой учет, такой контроль за капиталистами (превращенными теперь в служащих) и за господами интеллигентиками, сохранившими капиталистические замашки, тогда этот контроль станет действительно универсальным, всеобщим, всенародным, тогда от него нельзя будет никак уклониться, "некуда будет деться".
   Все, общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы.
   Но эта "фабричная" дисциплина, которую победивший капиталистов, свергнувший эксплуататоров пролетариат распространит на все общество, никоим образом не является ни идеалом нашим, ни нашей конечной целью, а только ступенькой, необходимой для радикальной чистки общества от гнусности и мерзостей капиталистической эксплуатации и для дальнейшего движения вперед.
   С того момента, когда все члены общества или хотя бы громадное большинство их сами научились управлять государством, сами взяли это дело в свои руки, "наладили" контроль за ничтожным меньшинством капиталистов, за господчиками, желающими сохранить капиталистические замашки, за рабочими, глубоко развращенными капитализмом, - с этого момента начинает исчезать надобность во всяком управлении вообще. Чем полнее демократия, тем ближе момент, когда она становится ненужной. Чем демократичнее "государство", состоящее из вооруженных рабочих и являющееся "уже не государством в собственном смысле слова", тем быстрее начинает отмирать всякое государство.
   Ибо когда все научатся управлять и будут на самом деле управлять самостоятельно общественным производством, самостоятельно осуществлять учет и контроль тунеядцев, баричей, мошенников и тому подобных "хранителей традиций капитализма", - тогда уклонение от этого всенародного учета и контроля неизбежно сделается таким неимоверно трудным, таким редчайшим исключением, будет сопровождаться, вероятно, таким быстрым и серьезным наказанием (ибо вооруженные рабочие - люди практической жизни, а не сентиментальные интеллигентики, и шутить они с собой едва ли позволят), что необходимость соблюдать несложные, основные правила всякого человеческого общежития очень скоро станет привычкой.
   И тогда будет открыта настежь дверь к переходу от первой фазы коммунистического общества к высшей его фазе, а вместе с тем к полному отмиранию государства". (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 335).
   Итак, согласно теории марксизма, силой, которая способна настежь открыть дверь "к переходу от первой фазы коммунистического общества к высшей его фазе" являются вооруженные рабочие, которые, в свою очередь, представляют собой эту силу именно потому, что они "люди практической жизни", то есть руководствуются абсолютно конкретными интересами. И поскольку интересы эти прямо противостоят интересам антагонистического пролетариату класса буржуазии, то они, сами по себе, являются залогом движения, неуклонного сохранения курса всего общества к коммунизму. Нет, нельзя думать, что марксизм гарантирует победу коммунизма тем или иным конкретным образом действий. Напротив, он лишь предвидит наступление коммунизма, но в этом предвидении решающая роль отводится вооруженным рабочим, которые должны не только уничтожить до основания буржуазную государственную машину с ее обособленной от народа армией, полицией и чиновничьим аппаратом, но и заменить собой все эти структуры.
   Таким образом, поголовно вооруженный пролетариат рассматривается марксизмом как гарантия отмирания государства и постепенного рассвета коммунизма.
   Это показывает, что теоретики марксизма лишены возможности видеть, как, вопреки их собственной теории, они, на самом деле, исходят из того, что составляющие этот пролетариат люди уже "очеловечены". Что они уже лишены эгоистических устремлений и, поэтому, способны осуществлять свой диктат, исключительно в направлении достижения целей всеобщих, или хотя бы классовых, но никак не личных, эгоистических. Это обстоятельство вообще выпадает из теории марксизма, считается совершенно не существенным, потому, что если вдруг обнаружится действие вооруженных рабочих, которое направлено против всеобщих интересов, то авангард пролетариата поправит эту вооруженную силу, вернет ее диктат в русло требований марксистской теории. Однако, в том-то и дело, что марксизм сам утверждает, - до исчезновения государства, люди не "очеловечатся" и, значит, сразу после революции не только вооруженные рабочие, но и их авангард также не свободен от эгоистических устремлений, интересов личного существования.
   В результате, вся эта машина насилия, именуемая пролетарским государством или государством диктатуры пролетариата, вместо движения к всеобщим целям, обречена неминуемо, шаг за шагом, втягиваться в борьбу за личные привилегии.
   Но марксизм не может этого обнаружить, поскольку его теория охватывает лишь явления конечного мира, считая этот мир самостоятельной, универсальной системой, так что для постижения этой системы, кроме нее самой ему ничего не нужно. Он все время остается в ее границах, поэтому всеобщее или вечное и бесконечное им совершенно не учитывается. В итоге, расширение человеческого сознания действительно до всеобщих целей марксизму не ведомо. Оно ограничено человеческим родом и находится в абсолютной зависимости от мира конечных вещей, от способа производства. Как следствие, он впадает в такие противоречия, которые осознавать не в состоянии.
   А между тем, упомянутая борьба за привилегии, после революции, после национализации промышленности, имеет под собой вполне реальную экономическую почву. При этом само наличие этой почвы никак не зависит от степени развития капиталистического производства, поскольку состоит в закономерном новом расслоении общества на бедных и богатых. Это естественно, так как сам буржуазный принцип распределения общественных благ "каждому по труду" остается и после общественного переворота, когда существует хоть и один, но зато всеобщий капиталист - государство. А раз есть капиталист, то неизбежно есть и буржуазное право, которое этого капиталиста обслуживает, освящает, то есть делает законным наемный труд, равное количество которого одинаково оплачивается. Это и порождает бедность и богатство, ибо в реальности люди не равны и равенство оплаты их труда означает их фактическое неравенство.
   "Равное право" - говорит Маркс - мы здесь действительно имеем, но это ещё "буржуазное право", которое, как и всякое право, предполагает неравенство. Всякое право есть применение одинакового масштаба к различным людям, которые на деле не одинаковы, не равны друг другу; и потому "равное право" есть нарушение равенства и несправедливость. В самом деле, каждый получает, отработав равную с другим долю общественного труда, - равную долю общественного производства (за указанными вычетами)".
   "А между тем отдельные люди не равны: один сильнее, другой слабее; один женат, другой нет, у одного больше детей, у другого меньше, и т. д."
   ..."При равном труде, - заключает Маркс - следовательно, при равном участии в общественном потребительном фонде, один получит на самом деле больше, чем другой, окажется богаче другого и т. д. "... (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 327).
   Таков "... ход развития коммунистического общества, которое вынуждено сначала уничтожить только ту "несправедливость", что средства производства захвачены отдельными лицами, но которое не в состоянии сразу уничтожить и дальнейшую несправедливость, состоящую в распределении "предметов потребления "по работе" (а не по потребностям)". (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 328).
   "Справедливости и равенства, следовательно, первая фаза коммунизма дать еще не может: различия в богатстве останутся и различия несправедливые, но невозможна будет эксплуатация человека человеком, ибо нельзя захватить средства производства, фабрики, машины, землю и проч. в частную собственность". (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 328). Однако, дело в том, что коль скоро остается наемный труд, неизбежно остается и эксплуатация. Она лишь, как и частная собственность, возведенная после революции в степень всеобщности, меняет свою форму. Собственность на средства производства по-прежнему находится в руках капиталиста, только капиталиста особого, всеобщего - государства. Следовательно, конкретные люди, которые его представляют, хотят они того или нет, но являются проводниками интересов этого капиталиста точно так же, как раньше, до революции представители государства были проводниками интересов не одного всеобщего, а множества частных капиталов. Поэтому, сам факт сохранения наемного труда с железной необходимостью означает и сохранение эксплуатации наемных работников. А принадлежность государства пролетариату - вооруженным рабочим не только не исключает, что одни из них, перешедшие в государственный аппарат, не будут эксплуатировать остальных, занятых на производстве, а, наоборот, предполагает, как закономерность, что они начнут приобретать свои собственные, обособленные от остального пролетариата интересы.
   Но теоретики марксизма утверждают, что благодаря Парижской Коммуне уже изобретено противоядие от бюрократизации аппарата пролетарского государства. Поэтому, Ленин заявляет: аппарат "этот не будет "бюрократическим". Рабочие, завоевав политическую власть, разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменят его новым, состоящим из тех же самых рабочих и служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас меры, подробно разобранные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились "бюрократами" и чтобы, поэтому, никто не мог стать "бюрократом". (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 342).
   "Именно на примере Коммуны Маркс показал, что при социализме должностные лица перестают быть "бюрократами", быть "чиновниками", перестают по мере введения, кроме выборности, еще сменяемости в любое время, да еще сведения платы к среднему рабочему уровню, да еще замены парламентарных учреждений "работающими, т. е. издающими законы и проводящими их в жизнь". (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 348).
   А когда одни и те же органы издают законы и проводят их в жизнь, то есть когда вместо чиновников, постоянной армии и полиции действуют вооруженные рабочие массы, то "Здесь "количество переходит в качество": такая степень демократизма связана с выходом из рамок буржуазного общества." (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 334). Ленин убежден, что за этими рамками бюрократии быть не может, поскольку это только "При капитализме демократизм сужен, сжат, урезан, изуродован всей обстановкой наемного рабства, нужды и нищеты масс. Поэтому, и только поэтому, в наших политических и профессиональных организациях должностные лица развращаются (или имеют тенденцию быть развращаемыми, говоря точнее) обстановкой капитализма и проявляют тенденцию к превращению в бюрократов, т. е. в оторванных от масс, в стоящих над массами, привилегированных лиц.
   В этом суть бюрократизма, и пока не экспроприированы капиталисты, пока не свергнута буржуазия, до тех пор неизбежна известная "бюрократизация" даже пролетарских должностных лиц." (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 347).
   Таким образом, проблему бюрократизации пролетарского государства теория марксизма видит не в самом человеке, а в окружающих его обстоятельствах. Иначе говоря, человек обособляется от других людей, то есть преследует свои личные эгоистические цели не потому, что его сознание эгоистично, а потому, что это сознание развращает обстановка капитализма. Получается так, что если нет капитализма, а точнее, если капиталисты экспроприированы, и средства производства перешли в собственность государства, то бюрократия невозможна ... вне зависимости от эгоистических устремлений людей.
   Вот тут и возникает противоречие. С одной стороны, марксизм утверждает, что отсутствие эгоизма характерно только на высшей фазе развития коммунистического общества, когда люди станут людьми и будут распоряжаться производством непосредственно - без государства. С другой стороны, до этого, сразу после революции, когда государство еще существует, "тенденции к бюрократизации" пролетарских должностных лиц, то есть как раз-таки их эгоистические устремления, невозможны ... в силу уничтожения буржуазии как класса, огосударствлением принадлежащих ей средств производства. Другими словами, государство еще есть, а бюрократии или эгоистического стремления, воспользоваться своим положением, уже нет.
   Таким образом, одно утверждение выступает отрицанием другого. А это говорит о том, что теория марксизма не в состоянии воспринять тот факт, что в действительности, поскольку экспроприация буржуазии никоим образом не способна уничтожить эгоистических желаний людей, она не может являться препятствием бюрократизации пролетарского государства. Иначе говоря, перечисленные выше меры носят исключительно внешний характер. И как раз по этой причине они отнюдь не являются и не могут являться защитой от бюрократии.
   Именно эта их "внешность" ведет мысль Ленина к выводу, что после революции, бюрократия невозможна, так как нечем будет развращаться, поскольку все станут равны по отношению к средствам производства, а, следовательно, и к результатам их деятельности.
   Это внешнее обстоятельство заслоняет собой истинную глубину значения того факта, что после перехода промышленности в собственность государства остается принцип оплаты по труду, то есть остается имущественное неравенство, когда результаты действия средств производства, фактически, различны для членов общества и одни становятся богаче чем другие.
   В этих условиях, при господстве в сознании людей эгоистических устремлений, которые никуда не могли деться после национализации промышленности, невозможно полагать, что равная зарплата чиновников и их сменяемость в любое время абсолютно исключает возможность использования ими своей власти в личных целях. То есть исключает возможность идти на развращение всякого рода привилегиями не равных в действительности рабочих, чтобы заручиться их поддержкой в эгоистическом стремлении сохранить за собой чиновничье кресло. А если учесть, что авангард пролетариата, его учителя так же эгоистичны, то борьба за привилегии становится неизбежной во всех сферах человеческой деятельности.
   В результате, бедность и богатство вновь начинают свой разбег в противоположных друг другу направлениях. С ростом богатств и власти на одном полюсе, растет нищета и бесправие на другом. Взамен старой буржуазии, абсолютно закономерно, раз уж в обществе есть капиталист, возникает буржуазия новая, интересы которой противостоят интересам всех трудящихся.
   Но возможности видеть эту закономерность как неразрешимое противоречие, в котором оказалась его теория, у марксизма нет. Отталкиваясь от господства внешнего мира над сознанием человека, он, естественно, полагает за истину, что создание пролетарским государством определенных внешних условий, способно преградить путь для реализации эгоистических устремлений его граждан. Дескать, им просто некуда будет деться, поскольку... "вооруженные рабочие - люди серьезные и шутить с собой не дадут". Поэтому именно они обеспечат движение общества к высшей фазе коммунизма, постепенно забирая у государства средства производства.
   Марксизм полагает, что в пролетарском государстве процесс перехода промышленности в непосредственное управление рабочих, совершенно лишен каких бы то ни было классовых противоречий, ведь буржуазия как класс уничтожена самим фактом ее экспроприации. Поэтому рабочие в любой момент, по мере своей готовности, могут забирать у государства средства производства. А государственный аппарат, в распоряжении которого они находятся, чинить препятствия этому не будет, потому что принятие выше перечисленных мер исключает бюрократизацию пролетарского государства, делает невозможным обретение его аппаратом своих собственных интересов, которые бы противоречили интересам тех, кто уполномочил этот аппарат осуществлять управление промышленностью, то есть интересам рабочих.
   Иначе говоря, такого рода переход промышленности из государственного управления в непосредственное управление рабочими марксистская теория рассматривает как сугубо техническую задачу, которая требует лишь подготовленности самих рабочих к тому, чтобы управлять производством.
   Марксизм совершенно не усматривает того, что национализация промышленности или поднятие до уровня "всеобщности" частной собственности означает не ликвидацию буржуазии как класса, а замену одной буржуазии другой, что экспроприация не уничтожает буржуазию как таковую, а лишь, действительно уничтожив старую, неизбежно создает новую. Порукой тому внутренний мир человека, который ограничен представлением о своем обособленном существовании, что закономерно порождает его устремления к достижению личных, эгоистических целей. Нивелировать же эти внутренние устремления созданием, каких бы то ни было, внешних условий существования абсолютно невозможно. Пока человек считает, что он обособлен от других людей, а именно это и утверждает марксистская теория, у него "развязаны руки" по отношению к ним. Они "могут быть, а могут и не быть" в его жизни и потому нет смысла ради них приносить в жертву свои личные интересы. И коль скоро ни имущественное неравенство, ни наемный труд, ни капитал после революции в обществе не исчезают, то образование нового класса эксплуататоров, а точнее осознание себя таковым и, как следствие, формирование своих собственных интересов, которые противостоят интересам пролетариата, является только вопросом времени.
   Об этом стоит поговорить подробней, ибо речь идет о том времени, в течение которого, в силу указанной внутренней причины закономерно формируется новая буржуазия. Как следствие этого, провозглашенный пролетарским государством марксистский постулат о главенстве общественных интересов над интересами личными, шаг за шагом, обнажает такое чудовищное лицемерие со стороны представителей этого государства, что неминуемо, порождает неприятие своих граждан.
   Уже только поэтому государство вынуждено усиливать институты давления на них. И вместо самой широкой демократии, в лице поголовно вооруженных рабочих, которая должна по марксистской теории отмирать, так как "Государство вообще, т. е. самая полная демократия, может только "отмереть"" (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 261), искать пути ее насильственного сокращения. То есть нащупывать такие шаги, которые бы позволили вернуться назад, к атрибутам буржуазного государства, где вместо вооруженных рабочих, бал правит чиновничий аппарат с обособленной армией и полицией.
   С другой стороны, навстречу этим шагам, с энтузиазмом устремляются чиновники государственного аппарата. Ведь, будучи органами, призванными служить интересам пролетариата, они, как и любая бюрократия, закономерно стремятся к максимальной независимости от него, стремятся стать над пролетариатом. Но чтобы достичь этой цели им надо быть востребованными представителями пролетарской власти не в качестве слуги пролетариата, а в качестве силы, которая стремится стать над обществом, над пролетарскими массами, и потому способной возвести к личной власти любого из пролетарских вождей, кто пойдет этой силе на встречу. Ставки здесь огромны, так как в государстве, где вся промышленность национализирована, где абсолютно весь капитал принадлежит одному капиталисту, от имени которого им распоряжается чиновничий аппарат, речь идет об абсолютизации этой власти.
   Таким образом, как чиновники, так и те или иные лидеры пролетариата неизбежно осознают свои личные интересы, которые, естественно, связаны не с созданием условий для "отмирания" государства, как это требует марксистская теория, а, напротив, с его всемерным сохранением. Поэтому исключительно дело времени, когда именно вновь "Обладая общественной властью и правом взыскания налогов, чиновники ... становятся, как органы общества, над обществом ... Создаются особые законы о святости и неприкосновенности чиновников" (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 255), об их привилегиях по отношению к давшим им полномочия "вооруженным рабочим".
   Рабочим, которые так и остались в наемном рабстве, правда, теперь уже у другой, новой буржуазии.
   Вот замкнутый круг, который марксистская теория не в состоянии обнаружить, ибо, видя всю опасность бюрократизации пролетарского государства, полагает, что противоядие этому состоит в введении уже выработанных Парижской Коммуной мер.
   Как уже говорилось, марксизм пребывает в том противоречии с собой, что действия по введению этих мер должны осуществлять люди, которые сами склонны к бюрократизации, так как не могут не руководствоваться своими личными целями. В его теорию не вмещается, что коль скоро запретить такого рода, то есть внутреннего руководителя невозможно, то, следовательно, любые иные запреты и ограничения бессмысленны. Их просто некому последовательно и настойчиво проводить в жизнь.
   Кроме того, "привычка" к бескорыстию принудительными мерами не порождается, поскольку это все равно, что пытаться, например, вырабатывать у человека привычку любить, или благодетельствовать, приставив к его виску пистолет. Абсурд. Но именно к этому абсурду с абсолютной закономерностью приходит марксизм, полагая, что он во всех необходимых для практического воплощения подробностях разработал механизм уничтожения бюрократии.
   "Свергнуть капиталистов, разбить железной рукой вооруженных рабочих сопротивление этих эксплуататоров, сломать бюрократическую машину современного государства - и перед нами освобожденный от "паразита" высоко технически оборудованный механизм, который вполне могут пустить в ход сами объединенные рабочие, нанимая техников, надсмотрщиков, бухгалтеров, оплачивая работу всех их, как и всех вообще "государственных" чиновников, заработной платой рабочего. Вот задача конкретная, практическая, осуществимая тотчас по отношению ко всем трестам, избавляющая трудящихся от эксплуатации, учитывающая опыт, практически уже начатый (особенно в области государственного строительства) Коммуной". (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 289).
   "Организуем крупное производство, исходя из того, что уже создано капитализмом, сами мы, рабочие, опираясь на свой рабочий опыт, создавая строжайшую, железную дисциплину, поддерживаемую государственной властью вооруженных рабочих, сведем государственных чиновников на роль простых исполнителей наших поручений, ответственных, сменяемых, скромно оплачиваемых "надсмотрщиков и бухгалтеров" (конечно, с техниками всех сортов, видов и степеней) - вот наша, пролетарская задача, вот с чего можно и должно начать при совершении пролетарской революции. Такое начало, на базе крупного производства, само собою ведет к постепенному "отмиранию" всякого чиновничества, к постепенному созданию такого порядка, - порядка без кавычек, порядка, не похожего на наемное рабство, - такого порядка, когда все более упрощающиеся функции надсмотра и отчетности будут выполняться всеми по очереди, будут затем становиться привычкой и, наконец, отпадут, как особые функции особого слоя людей". (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 288).
   Этот механизм уничтожения чиновничества марксизм считает абсолютно обоснованным. Он полагает его, как всеобъемлющее научное знание, поскольку оно основано на историческом опыте революций. Именно поэтому, дескать, ему необходимо доверять.
   Однако, на самом деле, за эмпирическим опытом революций, а марксизм имеет дело исключительно с эмпирическим знанием, и, прежде всего, опытом Парижской Коммуны, марксизм упускает главное. Власть вооруженных рабочих, как бы высока не была ее дисциплинирующая мощь, используемая для надзора за сменяемыми и скромно оплачиваемыми чиновниками, не может обеспечить создание порядка поочередного исполнения чиновничьих обязанностей всеми рабочими. Это невозможно потому, что эгоистические устремления в среде самих имущественно, физически, интеллектуально не равных рабочих не могут не увлекать их в другом направлении. Не к постепенному созданию "порядка не похожего на наемное рабство", а к конкуренции личных интересов, которая ведет к новой форме этого рабства, когда эксплуататором рабочих выступает единственный капиталист, то есть само пролетарское государство. Именно в его недрах самой широкой демократии, то есть диктатуры пролетарского большинства над меньшинством буржуазии, выкристаллизовывается тот узкий круг представителей этой диктатуры, который осознал, что сама возможность перехода промышленности из собственности государства в распоряжение рабочих не отвечает их личным интересам. Поэтому, она, любыми способами, должна быть исключена из повестки дня в послереволюционной жизни.
   Иначе говоря, после революции лидеры пролетариата не могут сделать ни чего другого, кроме как постепенно разворачивать абсолютно осознанную борьбу против интересов самого пролетариата. Поэтому ни о каком движении к созданию порядка попеременного исполнения рабочими обязанностей чиновников речи идти не может. Здесь интересы чиновников пролетарского государства и лидеров вооруженного пролетариата объективно совпадают. Они являются союзниками в деле обеспечения наемного рабства. Так что им нужно лишь какое-то время, чтобы в послереволюционном круговороте осознать общность своих интересов и организовать единую, то есть пролетарским государством признанную власть, которая бы стремилась не уничтожать чиновников этого государства, а всемерно их защищать.
   Вот почему, речь идет о воссоздании буржуазного государства, то есть воссоздании обособленной армии чиновников, защищенных всякого рода привилегиями, а также "не совпадающих с вооруженным народом" армии и полиции.
   Таким образом, наемный труд остается единственной формой взаимоотношений труда и капитала. А это значит, что отношения частной собственности вновь празднуют свою политическую победу, ибо буржуазное государство, которое защищает государственную собственность на средства производства, защищает этим наемное рабство, то есть обеспечивает охрану интересов новой буржуазии.
   Все существо дела в том и состоит, что предполагаемый теорией марксизма переход промышленности из рук государства в руки рабочих или дальнейшее движение от социализма к коммунизму, движение от первой фазы коммунизма, как называл социализм Маркс, к его высшей фазе невозможно.
   Оно невозможно потому, что взаимная обособленность людей полагается абсолютным большинством достоверной, незыблемой реальностью и, значит, эгоистические интересы личной жизни безраздельно господствуют во всем обществе, они считаются общепризнанной основой любой человеческой деятельности.
   По этой причине никакие меры учета и контроля, никакие меры, направленные против бюрократизации чиновничества, не способны привить людям "привычку" действовать в интересах других людей, а не своих собственных. Они просто противоречат здравому смыслу, который как раз и опирается на очевидность обособленности людей друг от друга, и в условиях имущественного неравенства, сохранения несправедливого "буржуазного права" в области распределения общественных богатств не могут не вызывать стремления к тому, чтобы меры эти нивелировать, обойти, ослабить или вообще уничтожить. Это просто необходимо для обеспечения интересов своего обособленного существования.
   Поэтому использование всех этих мер в качестве ширмы, которая прикрывает истинные, эгоистические устремления тех, кто их ввел, является неизбежным следствием общественного переворота. Раньше или позже, но за этой ширмой обязательно формируется обособленная от интересов народа сила, которая осознает свой собственный политический интерес в превращении власти для народа во власть для себя. И как только это произойдет, любые препятствия, в том числе и всякого рода, ограничивающие эту власть меры, канут в небытие.
   Вот чего марксизм видеть не может и потому считает, что с научной точки зрения вопрос дальнейшего перехода средств производства из рук государственного аппарата в непосредственное управление рабочих совершенно ясен - социализм просто разовьется в коммунизм.
   Так Ленин пишет: "...научная разница между социализмом и коммунизмом ясна. То, что обычно называют социализмом, Маркс назвал "первой" или низшей фазой коммунистического общества. Поскольку общей собственностью становятся средства производства, постольку слово "коммунизм" и тут применимо, если не забывать, что это не полный коммунизм. Великое значение разъяснений Маркса состоит в том, что он последовательно применяет и здесь материалистическую диалектику, учение о развитии, рассматривая коммунизм как нечто развивающееся из капитализма. Вместо схоластически-выдуманных, "сочиненных" определений и бесплодных споров о словах (что социализм, что коммунизм), Маркс, дает анализ того, что можно бы назвать ступенями экономической зрелости коммунизма. В первой своей фазе, на первой своей ступени коммунизм не может еще быть экономически вполне зрелым, вполне свободным от традиций или следов капитализма. Отсюда такое интересное явление, как сохранение "узкого горизонта буржуазного права" - при коммунизме в его первой фазе. Буржуазное право по отношению к распределению продуктов потребления предполагает, конечно, неизбежно и буржуазное государство, ибо право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права.
   Выходит, что не только при коммунизме остается в течение известного времени буржуазное право, но даже и буржуазное государство - без буржуазии!
   Это может показаться парадоксом или просто диалектической игрой ума, в которой часто обвиняют марксизм люди, не потрудившиеся ни капельки над тем, чтобы изучить его чрезвычайно глубокое содержание.
   На самом же деле остатки старого в новом показывает нам жизнь на каждом шагу, и в природе, и в обществе. И Маркс не произвольно всунул кусочек "буржуазного" права в коммунизм, а взял то, что экономически и политически неизбежно в обществе, выходящем из недр капитализма.
   Демократия имеет громадное значение в борьбе рабочего класса против капиталистов за свое освобождение. Но демократия вовсе не есть предел, его же не прейдеши, а лишь один из этапов по дороге от феодализма к капитализму и от капитализма к коммунизму.
   Демократия означает равенство. Понятно, какое великое значение имеет борьба пролетариата за равенство и лозунг равенства, если правильно понимать его в смысле уничтожения классов. Но демократия означает только формальное равенство. И тотчас вслед за осуществлением равенства всех членов общества по отношению к владению средствами производства, т.е. равенства труда, равенства заработной платы, пред человечеством неминуемо встанет вопрос о том, чтобы идти дальше, от формального равенства к фактическому, т. е. к осуществлению правила: "каждый по способностям, каждому по потребностям". Какими этапами, путем каких практических мероприятий пойдет человечество к этой высшей пели, мы не знаем, и знать не можем. Но важно выяснить себе, как бесконечно лживо обычное буржуазное представление, будто социализм есть нечто мертвое, застывшее, раз навсегда данное, тогда как на самом деле только с социализма начнется быстрое, настоящее, действительно массовое, при участии большинства населения, а затем всего населения, происходящее движение вперед во всех областях общественной и личной жизни". (В. И. Ленин "Государство и революция". Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 332).
   Вот с такой теоретической базой знаний, в глубоко научной, диалектической основе которой марксисты не сомневались, им и суждено было на практике приступить к построению социалистически организованного общества в одной из самых отсталых из ряда капиталистических стран - России.
   Естественно, что небывалая разруха и нищета, в которой пребывала страна сразу после окончания победоносной для пролетариата Гражданской войны, когда настала, наконец, возможность приступить к хозяйственным делам мирной жизни, качественно преобразила неизбежную, как мы видели, борьбу за привилегии. В условиях нищеты и голода она обрела характер настоящей битвы за выживание.
   Как следствие, процесс осознания своих собственных интересов бюрократией советского государства и лидерами пролетариата сократился до минимума и разворот к реставрации государственной машины буржуазного образца начался практически сразу, параллельно с решением вопросов налаживания хозяйственной деятельности.
   Государство советского типа, возглавляемые коммунистами вооруженные рабочие оказались совершенно не готовы к тому, чтобы руководить хозяйственной работой, контролировать бюрократию. И уже в 1922 году, то есть сразу после окончания Гражданской войны, на XI Съезде РКП(б) Ленин констатирует как факт: "...если взять Москву - 4700 ответственных коммунистов - и взять эту бюрократическую махину, груду, - кто кого ведет? Я очень сомневаюсь, чтобы можно было сказать, что коммунисты ведут эту груду. Если правду говорить, то не они ведут, а их ведут."
   "Сумеют ли ответственные коммунисты РСФСР и РКП понять, что они не умеют управлять? что они воображают, что ведут, а на самом деле их ведут? Вот если они сумеют понять, то, конечно, научатся, потому что научиться можно, но для этого надо учиться, а у нас не учатся." В то время, как не должно быть "так, чтобы ответственные коммунисты стояли во главе, имели чины, а плыли по течению с буржуазией. Вот в этом - вся суть." (Ленин В.И., ПСС, т. 45, стр. 95)
   В "заплыве по течению с буржуазией" бюрократия и "вела" ответственных коммунистов к тому пониманию, что их интересы совпадают, что и той и другой стороне выгодно освободить бюрократию от всякого контроля со стороны рабочих. Поэтому, очень быстро, она нашла в рядах авангарда пролетариата своего политического лидера - Сталина. И тем самым вознесла его на вершину абсолютной, стоящей над обществом власти.
   Таким образом, обобществление средств производства, или, по выражению Маркса, форма "проявления гнусности частной собственности, желающей утвердить себя в качестве положительной общности" нашла свое практическое воплощение. Всеобщий характер частной собственности объявлялся отныне отсутствием частной собственности как таковой, то есть объявлялся таким общественным укладом, который в корне отличен от капитализма - социализмом.
   В полном противоречии с марксистской теорией всеобъемлющая государственная собственность на средства производства становится теперь тем главным критерием, который отличает капитализм от социализма. Поэтому и государство, которое стоит на защите этой собственности, автоматически оказывается государством социалистическим.
   И это притом, что оно полностью реставрирует все атрибуты буржуазного государства. Советы из организации вооруженных рабочих, которые призваны создавать законы и сами же исполнять их, превращены в обычные парламентские учреждения. То есть законодательная власть отделяется от власти исполнительной, а разоруженные рабочие оказываются под контролем чиновничьего аппарата, обособленной армии и полиции, которые стоят теперь на страже интересов поднявшегося над обществом привилегированного командующего слоя.
   То, что согласно марксистской теории, целый исторический период, первая фаза коммунизма или социализм требует существования государства диктатуры пролетариата, то есть диктатуры вооруженных рабочих, вычеркнуто теперь из марксизма. И на этом основывается новая идеологическая платформа новой буржуазии. Эта идеология вынуждена пока рядиться в коммунистические одежды. Но любые разговоры о том, что социалистический уклад, в соответствии с марксизмом, означает такое общество, в котором все мероприятия политической власти вооруженного пролетариата направлены на создание условий для ликвидации государственной собственности на средства производства, передачи их в непосредственное управление рабочих, уже означают тягчайшее государственное преступление, направленное против интересов социалистического строительства. Иначе говоря, сама мысль о том, что социалистическая собственность на средства производства образуется только тогда, когда они выбывают из собственности государственной, прямо противоречит идеологии новой власти. Под угрозой физического уничтожения она насаждает в обществе идею, что государственная собственность это и есть собственность социалистическая.
   Вот почему, вместо движения из "настежь открытых дверей" к высшей фазе коммунизма процесс движения такого "социалистического" общества способен развиваться только в одном направлении - к юридическому признанию прав собственности новой буржуазии на львиную долю тех общественных богатств, которые хоть и находятся в ее распоряжении, но считаются собственностью государства.
   Движение в этом направлении абсолютно неизбежно, ибо столь кардинальное противоречие между формами собственности и формами распоряжения общественными богатствами ограничивает свободу новой буржуазии и не может нарастать без конца. Другими словами, сама по себе неминуемая реставрация буржуазного государства с необходимостью ведет к тому, чтобы буржуазное право тем или иным образом, но обязательно распространилось, в конце концов, и на средства производства.
   Такова "участь" новой буржуазии. И на этом пути, как уже показал исторический опыт, она готова не только пожертвовать любыми достижениями "социализма", но демонтировать их до основания, превращая все, что только возможно, в звонкую монету. Монетизация абсолютно всех привилегий -- это единственный для высшей бюрократии способ легализовать свое политическое и экономическое господство. Конвертировать власть, опирающуюся на привилегии, во власть, основанную на неравном доступе к капиталу. Вот долгожданный итог ее борьбы за свою независимость.
   И тот факт, что основа идеологии советского государства осталась неприкосновенной (то есть по-прежнему, вопреки марксистской теории, утверждается, что социализм -- это когда все средства производства принадлежат государству, а капитализм, это когда они находятся в собственности у частных лиц) свидетельствует об абсолютном не только экономическом, но и политическом господстве новой буржуазии. Буржуазии в лице высшей государственной бюрократии, которая имеет теперь в своем арсенале не только необъятные привилегии государственной службы, но и полную свободу, конвертировать их в капитал.
   Вполне естественно, что у нее нет и малейшего резона поощрять изучение марксизма. И это, не смотря на то, что марксизм потряс до основания не только Россию, но и человечество целиком, наложив вечный отпечаток на весь двадцатый век его истории.
   Бюрократии это не выгодно. Ей требуется, чтобы знания о марксизме оставались на уровне тех извращенных представлений, которые она сама же и выработала. При этом, ее совершенно не устроит как вскрытие внесенных ей искажений марксизма, так и обнаружение того, что сам марксизм погряз в неразрешимых противоречиях, ибо выяснение причин этих противоречий неминуемо оголяет истинную природу нынешней власти, которая может теперь внешне демократично, но от этого не менее, а более эффективно, чем прежде диктовать обществу свои интересы.
   Таким образом, борьба за свою независимость закономерно привела советскую бюрократию, с одной стороны, к извращению марксизма, а, с другой, к созданию неистребимого источника его жизненности, так как каждый, кто не удовлетворен нынешним положением вещей полагает, что очищенный от извращений марксизм даст ему необходимые ответы. И новое открытие той истины, что отменить частную собственность невозможно, так как это отношения между трудом и капиталом, а не как таковое право частных лиц иметь в собственности средства производства, позволит вернуться к истокам и заново организовать подкрепленную восстановленной в своей первозданности теорией марксизма борьбу за свершение новой революции.
   Но в том-то и дело, что любой анализ с точки зрения "очищенного" марксизма на практике неминуемо ведет в том же самом направлении, что и его извращения. Это бег мысли по замкнутому кругу. Потому что она остается в плену предметного мира, то есть конечных, чувственно данных нам вещей и не выходит за пределы конечного - к истине единства конечного и бесконечного, к пониманию тотального господства разумного духа или внутреннего мира человека над внешними обстоятельствами его жизни. И здесь становится совершенно не важным, извращен марксизм или нет, так как и он сам, а не только его извращения, бесконечно далек от понимания действительности.
   В том числе далек и от понимания истинных корней государственной власти, которые находятся вне подчиненности экономике, ибо можно, конечно, обрести власть над человеком, как смертным существом, которому надо что-то есть и пить, но невозможно властвовать над богом в человеке. А избавиться от него тем способом, которым пользуется марксизм, то есть объявить вообще несуществующим, все равно, что, как страус, прятаться от реальности, засунув голову в песок.
   Иначе говоря, экономика, безусловно, крепко накрепко связана с государственной властью, но она вовсе не определяет, ни наблюдаемое в истории возникновение государства, ни его "засыпание". Все это, как, собственно, и сама история вообще, только внешнее выражение процесса самопознания всеобщего духа, который невозможно осмыслить, руководствуясь лишь одной, внешней стороной действительности, которая дана нам в физических ощущениях наших тел.
   При таком подходе сверхчувственное, то есть наше сознание неизменно остается в обособленном положении от познаваемого им мира. Оно находиться в области, отличной от истины, за пределами истины и не может обнаружить ее всеобщность, ибо эта всеобщность включает в себя не только закономерности движения чувственно воспринимаемой материи, поиском которых ограничивает себя наука, но и закономерности движения самого сознания. То есть, не менее объективные, не зависящие от субъективных представлений людей закономерности движения сверхчувственной реальности.
   Именно эта сверхчувственная реальность, будучи выброшена из области познания, совершенно парализует возможность науки двигаться в сторону познания Истины. Напротив, она вынуждает ее тратить титанические, абсолютно бессмысленные усилия на замазывание тех брешей, через которые сверхчувственная реальность прорывается к своему осознанию.
   А без этого осознания любые попытки разобраться в том, какое же общество построено сейчас в России, в стране, где на практике осуществлялись марксистские идеи, обречены на провал.
   Естественно, все видят, что "отказ от социализма" привел наше общество к внешнему совпадению с капитализмом европейского образца, которое только подчеркивает вопиющие несоответствия одного капитализма другому. Так что эти несоответствия порождают даже мнение о том, что в России родилось какое-то другое, не капиталистическое общество. И, если это так, то от науки требуется не только выяснить, что это за общество, но и куда, в каком направлении оно движется? Наука и выясняет это со всем своим превеликим удовольствием, наслаждаясь широчайшей палитрой самых разных мнений по этому поводу, которые тем и замечательны, что не смеют выйти за рамки идеологической платформы нынешней власти. А нынешняя власть, как известно, утверждает, что героическим образом сняла запрет с частной собственности, как будто такой запрет вообще возможен, и строит теперь демократическое общество. Поэтому наука, которая не учитывает всего этого, ей совершенно не нужна.
   Наоборот, ей требуется такая наука, которая за потоком самых разных мнений как можно глубже захоронит тот факт, что одна из форм господства капиталистической частной собственности, которая воплотилась в России - власть бюрократии, в унисон с буржуазией всего мира целиком опирается на утверждение о природной обособленности людей друг от друга. Следовательно, на абсолютно, якобы, естественное, вечное господство в обществе личных, эгоистических интересов. Эти интересы она и вскармливает, пользуясь своим тотальным господством. И прежде всего монополией на образование.
   В результате, адепты бюрократии в науке, растут как грибы после дождя, ибо каждый здравомыслящий человек понимает, что для него лично, во всех отношениях, выгодно заниматься тем, что нужно власти, что власть поощряет, к чему она подталкивает.
   Естественно, поэтому, что ни о каком научном познании сверхчувственной реальности не может идти и речи. Наоборот, научное сообщество, следуя воле господствующей политической власти, делает все возможное и даже невозможное, лишь бы только не допустить признания этой реальности в качестве объекта, который подлежит научному исследованию.
   По существу, это самая яростная борьба с богом или с всеобщей духовной субстанцией, движение которой и обусловлено тем, что она стремится к познанию самое себя. Это борьба не на жизнь, а на смерть и исход ее предопределен изначально, ибо вне зависимости от того, понимаем мы божественную суть бытия, или нет, сама мысль о возможности победить бога абсурдна. Препятствовать движению его самопознания равносильно самоубийству. Но тупое стремление к сохранению своего господства не оставляет власть имущим другого выбора как волочить к неминуемой гибели вслед за собой и все человечество, неустанно активизируя обособленные, личные, эгоистические устремления людей.
   Впрочем, здесь нет безысходности, так как для того, чтобы у человека возникла истинная потребность в примирении с богом, то есть потребность во всеобщем, божественном, абсолютном примирении всех людей, как раз и требуется, чтобы противопоставление себя людям и, следовательно, богу в них стало таким же абсолютным. Просто необходимо, чтобы оно было доведено до того конечного предела, когда уже ни чего нет кроме этой противоположности, когда она становится больше уже ничем не замутненной, до самой глубочайшей глубины осознаваемой истиной. Только тогда будет охвачено самое сокровенное, самое что ни на есть внутреннее в человеке, его божественная сущность. Только тогда для человека станет абсолютно необходимой потребность в подчинении всей своей жизни исключительно всеобщим, божественным целям, потребность в восхождении к абсолютной, божественной морали, как к своему единственному предназначению.
   Таким образом, рано или поздно, но человечество обречено совершить именно этот выбор, не смотря на нынешнее, кажущееся совершенно незыблемым, господство над человеческим сознанием частнособственнических интересов капитала, которое держит человечество в рабстве наемного труда. Любое же рабство, как известно, не терпит, агрессивно реагирует на порывы рабов к свободе. Поэтому самая надежная их узда - невежество, охраняется всеми властями мира пуще зеницы ока. По всему миру делами божественными занимается не наука, а исключительно церковь, которая, как и светская власть, исходит из очевидной обособленности людей и, значит, их природной, неистребимой греховности, незыблемости их эгоистических устремлений.
   На этой неизбывности греха человеческого, на вечном, или, по крайней мере, пока живо само человечество господстве личных, сугубо эгоистических целей держится вся буржуазная идеология, которая призвана обеспечивать интересы капитала.
   Поэтому, несомненной заслугой марксизма надо признать то, что, вопреки буржуазной идеологии, он, впервые, предпринял попытку научно доказать, что эгоистические интересы людей отнюдь не вечны, что на самом деле человечество с объективной закономерностью движется к возвышению над конечными целями личного существования к целям всеобщим.
   Он впервые ввел в политэкономию человека как такового, вместо лишь человека-рабочего. Он впервые попытался научно обосновать, что примирение между социально-экономической, мирской и церковной жизнью, которое достигнуто в буржуазном обществе и поддерживается буржуазной идеологией, на самом деле отчуждает человека от самого себя. В действительности оно не примиряет, а, напротив, лишает человека возможности примирения, как с самим собой, так и с другими людьми, ибо за этой внешней примиренностью скрывается то, что человек не свободен, что в реальности он раб наемного труда. Следовательно, для обретения самого себя, для обретения свободы он должен от этого рабства освободиться, разорвать путы капиталистического способа производства, за пределами которого она и находится.
   Ореол практического и, при этом, основанного на науке руководства по достижению человеком этой не буржуазной, а настоящей свободы превращает марксизм в самое привлекательное учение для тех, кто движим идеями гуманизма, кто стремится отыскать путь к всеобщему благоденствию за пределами лицемерия буржуазной действительности. Миновать здесь марксизм невозможно, так как более последовательной, основанной на диалектике критики этой действительности с точки зрения эмпирического исследователя не существует.
   Поэтому каждый, кто еще не перешагнул границы эмпирического восприятия мира, а таких большинство, неизбежно, оказывается во власти марксистских выводов. Выводов, которые, как это всегда случается в эмпирических исследованиях, воплощают собой стремление открытые закономерности конечного мира распространить на мир бесконечный, на бытие в целом. Так что тот факт, что эти выводы совершенно искажают действительность, отнюдь не лишает их штампа "наука". Не лишает доверия к ним, как к научному знанию, со стороны тех, для кого еще не существует осознания Единой сущности, осознания истинного соотношения конечного и бесконечного, вечного и смертного, осознания бога, как объекта и при этом единственного объекта науки.
   Марксизм чрезвычайно далек от действительности. Однако, он, хоть и исключительно эмпирически, но стремится доказать, что эволюция природы и, следовательно, человечества, как ее неразрывной составляющей, направлена к возникновению у людей всеобщих целей, к становлению человека человеком, то есть к освобождению его от эгоизма и обретению им морали. А это действительно революция в науке. Революция, которая и позволила марксизму сделать вывод, что промышленность, неминуемо, из механизма порабощения человека превратится в средство для его возвышения.
   Правда, эмпирический подход к действительности заставил марксизм искать ответы исключительно в ее внешней, чувственно данной стороне. Так что сверхчувственное или вечное и бесконечное, оставшись вне его поля зрения, обусловило невозможность осознания им того факта, что использование промышленности в качестве средства, направленного на духовное возвышение человека, возможно лишь тогда, когда у руля власти стоят высоко духовные люди, способные руководствоваться исключительно интересами человечества в целом. Поэтому не власть, опирающаяся на вооруженный пролетариат, якобы, способная принудить людей к следованию всеобщим целям, а исключительно власть, обладающая другой - духовной силой может достичь революционно, однако, поставленной марксизмом цели.
   Иначе говоря, не смотря на то, что для марксизма осталось тайной, что духовный рост человека, хотя он и связан со способом производства, но отнюдь не им определяется; не смотря на то, что всеобщее в марксизме оказывается конечным, ограниченным неизбежностью смерти человечества, само утверждение о закономерном движении человеческого общества к преодолению людьми узкого горизонта их личных, эгоистических устремлений уже революционно как по отношению к религии, так и по отношению к буржуазной науке.
   Именно это делает марксизм столь притягательным для объективно стремящегося к свободе человеческого духа.
   Но, одновременно, это же самое и скрывает суть, скрывает ту тайну марксизма, что, на самом деле, он вовсе не выходит из рамок науки, стиснутой интересами буржуазии. Так же, как и она, он исходит из того, что люди -- это обособленные существа, что они, хотя и особенные, наделенные сознанием, но отдельные предметы предметного мира.
   В результате, гуманистическая идеология марксизма, стремящаяся научно обосновать неизбежность революционного уничтожения религии и частной собственности, которые обеспечивают существование наемного рабства, оказывается насквозь фальшивой в своем требовании морали. И фальшива она потому, что осознание отдельности людей друг от друга как раз и является главным препятствием на пути их восхождения к вершинам духа, возвышения над целями своего личного, обособленного существования. Именно осознание своей обособленности порождает в человеке те внутренние противоречия, разрешить которые принуждением невозможно. Поэтому, прививать этим способом привычку к действию в соответствии с всеобщими целями, как того требует марксизм, на деле означает только обострять эти противоречия.
   Таким образом, стремящийся к свободе человеческий дух в своем следовании марксистской теории неминуемо оказывается в кандалах той же самой несвободы, о закономерности революционного преодоления которой путем осуществления диктатуры пролетариата говорит марксизм.
   И все потому, что основы буржуазной науки остались в полной неприкосновенности. Они вовсе не были преодолены марксизмом. По словам самого Маркса, все, что он "сделал нового состоит в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата, 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов..." (Маркс К. и Энгельс Ф., выдержки из письма Маркса к Вейдемейеру от 5 марта 1852 г., Соч. , 2 изд. Политиздат, Москва 1962 г. , т. 28, с. 427.)
   Иначе говоря, вся новизна вывода марксизма, состоящего в том, что преодоление наемного рабства является следствием мероприятий диктатуры пролетариата, не делает ни малейшего шага к Истине, к научному пониманию всеобщего Единства. Напротив, основываясь на этом выводе, марксистская идеология словно путает следы, составляя лишь видимость оппозиционности идеологии буржуазной. Как радикалы и либералы, чью сторону не прими, а суть от этого не изменится, так как ни к какой другой власти, кроме власти буржуазии они привести не могут. Не может этого и марксизм.
   Вместо фальшивой примиренности мирской и церковной жизни в буржуазном обществе он выдвигает свою еще более извращенную мораль, поскольку она отрицает бога.
   Марксизм утверждает, что "атеизм, в качестве снятия бога, означает становление теоретического гуманизма, а коммунизм, в качестве снятия частной собственности, означает требование действительно человеческой жизни, как неотъемлемой собственности человека, означает становление практического гуманизма; другими словами, атеизм есть гуманизм, опосредствованный с самим собой путем снятия религии, а коммунизм -- гуманизм, опосредствованный с самим собой путем снятия частной собственности." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42, стр. 169)
   Воплощение такого гуманизма со всей ясностью говорит, что будущее человечества, коммунизм, о котором идет речь в марксизме, должно быть лишено бога, должно находиться вне тотального господства вечного и бесконечного, вне подчиненности движению всеобщей духовной субстанции, то есть... вне бытия как такового. Разумеется, считать этот коммунизм научным, лишено всякого смысла.
   И, по сути, речь идет лишь о том, что моральные нормы коммунистической идеологии противопоставляются моральным нормам идеологии буржуазной. Одна мораль стремиться доказать аморальность другой морали и все оказывается в полной зависимости от того, какая из них победит в борьбе за человеческие умы. В этой схватке идеологий науке, естественным образом, отводится роль лишь инструмента борьбы, инструмента манипулирования сознанием людей, поэтому истинная суть морали, при любом исходе сражения, так и остается за пределами научного знания. Здесь неизменно властвует табу, которого марксизм изначально не был способен даже коснуться.
    В результате, для науки так и остается тайной, что мораль -- это не сформулированные нормы поведения в обществе, насильственное требование к соблюдению которых, якобы, порождает, у людей привычку следовать всеобщим целям. В том числе, разумеется, это даже и не сами по себе десять заповедей, которые поведал миру Христос, а реально действующая, живая сила, все включающая в себя, бесконечная, объективно существующая мощь. Это движение всеобщей духовной субстанции, то есть нескончаемая жертва сотворения, отчуждения себя или явления себя миру. В этом ее движении неисчерпаемой жертвенности состоит деятельность высшего божества, состоит неисчерпаемость божественной любви - бесконечная ее мощь, мощь морали.
      Поэтому следование ей означает не само по себе исполнение моральных норм или следование установленным правилам поведения в обществе, а не что иное, как абсолютное и, при этом, основанное не на насилии, а исключительно на добровольном подчинении этой мощи, признание ее господства над собой. Точнее над той стороной своего сознания, которая стремиться сохранить себя в неприкосновенности, утверждая нашу обособленность от окружающего мира, которая, в этом противопоставлении себя миру, стремится обрести господство над ним именно в качестве отдельного, обособленного от других существа. Но, как следствие, порождает лишь борьбу всех против всех, в которой моральные нормы используются как дымовая завеса, за которой скрываются наши настоящие, то есть личные, эгоистические интересы. Именно за ней празднуют свою власть все бесы мира.
     Поэтому как раз в таком качестве, в качестве прикрытия своих личных целей, своих эгоистических мотивов поведения мораль и используется. По всеобщему молчаливому согласию ей отведена, таким образом, роль прислуги, которой мы распоряжаемся по собственному усмотрению. Тем самым, мораль превращается в орудие манипуляции другими людьми и всякий, кто руководствуется моралью, наверняка рискует попасть в ловушку к тем, кто лишь использует ее в своих личных целях. Это данность, которую видит каждый здравомыслящий человек, и потому считает ее объективной реальностью, не подлежащей сомнению истиной.
     Таким образом, то, что мораль это изначальная, беспредельная духовная мощь остается вне осознания, и как следствие вне возможностей овладения этой мощью на практике. Именно наши рассудочные представления о морали, которые лишены понимания ее субстанциональной основы, не дают нам овладеть ее совершенно практическими преимуществами. И пока человеку не откроется беспредельная могущественность морали, как движения всеобщей субстанции, в противовес субъективным, рассудочным представлениям о ней, он не сможет даже приблизиться к обладанию сужденной ему божественной силой.
      Гармония ума и сердца, разума и совести так и будет оставаться для подавляющего большинства людей лишь бесконечно далеким, вообще недостижимым идеалом. Как следствие этого, внутреннее противоречие останется неприкосновенным и будет препятствовать человеку, обрести самого себя, примириться с собой, так как это примирение означает на деле не что иное, как возвышение сознания до всеобщего Единства, примирение не с чем иным, как с Истиной или с Богом в человеке.
     Выбросив же бога из своей теории, марксизм, тем самым, исключил саму возможность примирения человека с самим собой, а, значит, и с другими людьми. Как следствие, ненависть ко всему, что противоречит теории возникновения и исчезновения государства диктатуры пролетариата это та неизбежная производная марксизма, которая превращает его в воинствующее чудовище, не способное привести общество к умиротворению. Вот почему, марксистская теория очеловечивания человека, становления его высокоморальным существом изначально обречена была стать жуткой химерой, которая лишена и грана научной основы.
      Таким образом, опираться на марксизм, как на достоверное знание, исходя из тех соображений, которыми руководствовался Ленин: 'У Маркса нет и капельки утопизма в том смысле, чтобы он сочинял, сфантазировал "новое" общество. Нет, он изучает, как естественноисторический процесс, рождение нового общества из старого, переходные формы от второго к первому. Он берет фактический опыт массового пролетарского движения и старается извлечь из него практические уроки.' (В. И. Ленин 'Государство и революция'. Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 287) значит утратить связь с реальностью. Потерять саму суть, а именно осознание того, что марксизм имеет дело исключительно с историей, то есть только с внешней стороной действительности. В этом он полагает научность своего подхода, поскольку, дескать, отталкивается от реальных естественнонаучных фактов.
      Однако, то обстоятельство, что эти факты отражают лишь одну из сторон действительности, ускользает от анализа. В результате, действительность исчезает из поля зрения, и сознание приверженца марксизма оказывается закованным в такие кандалы, разбить которые с его помощью оно не в силах. Другими словами, высокая духовная цель, провозглашенная марксизмом, и его глубочайшая антинаучность порождают такую гремучую смесь, которая неизменно пьянит головы самых искренних искателей справедливости, лишая их трезвого взгляда на вещи.
     Борцы за народное счастье вновь и вновь пытаются найти опору в марксизме, неизменно поддерживая этим его жизнь, но рискуя при этом окончательно заблудиться в поисках Истины.
      'Марксист лишь тот, кто распространяет признание борьбы классов до признания диктатуры пролетариата.' (В. И. Ленин 'Государство и революция'. Издательство политической литературы. Москва 1986 г., Избранные сочинения. т.7. стр. 275). Это правда. Но вопрос, однако, состоит в том, устраивает ли она вас, хотите ли вы быть марксистом и, удовлетворившись теорией марксизма, плутать в лабиринтах ее противоречий или стремитесь к Истине и, значит, к их научному разрешению.
     Да, марксизм прав, демократия действительно преходяща, но отнюдь не диктатура пролетариата ее могильщик, ибо, как мы видели, убить демократию буржуазную демократией пролетарской невозможно. Эволюционное движение идет по спирали, а не линейно. Значит, точно так же как до возникновения государства во главе общества стоял вождь, авторитет которого опирался на его ум и сердце, точно так же и исчезновение государства связано с восхождением к власти высоко духовного лидера. По сути, эту власть можно назвать царизмом. Хотя это очень больно бьет по сознанию воспитанников Маркса, тем не мене, весь Космос подчинен иерархии, так что и человеческое общество, которое не бунтует против нее, может быть устроено только по иерархическому принципу, когда во главе находится наивысший духовный авторитет. Только тогда на новом витке спирали развития человечества государство, как особый инструмент насилия, утратит свою необходимость. Однако, такой лидер может оказаться у власти лишь когда уже есть некая масса духовно свободных людей, руководствующихся всеобщими целями, владеющими моральной мощью на деле, и потому способными стать опорой власти своего лидера, возвести его к ней.
     Вот почему, именно здесь, в области духовного освобождения людей все нынешние власти человечества ведут самую непримиримую битву со своими подданными. Борьба за их невежество -- вот истинная стезя нынешних властителей мира. И наука главный козырь в этой борьбе.
   Поэтому, именно ей будет посвящена следующая глава, а здесь, в завершение этой главы подчеркнем лишь некоторые моменты.
   Обслуживая интересы власти, наука хранит гробовое молчание о двойственности человеческого сознания и, уж тем более, о естественнонаучной основе этой двойственности.
   Обычное сознание, которое выступает в непосредственном для окружающих виде субъективного сознания конкретного человека, принимается наукой за сознание как таковое. Это сознание очевидно для всех, а то, что очевидно считается достоверным знанием, на которое и должно опираться любому здравомыслящему человеку.
   Таким образом, тот факт, что это обычное сознание представляет собой лишь одну из сторон субстанционального единства или единого разума, который тем или иным образом, но обязательно являет себя субъективному сознанию каждого человека, становится уделом лишь его личных переживаний, субъективным ощущением наличия в его жизни чего-то потустороннего.
   В результате, потустороннее неизменно остается закованным в рамки субъективных представлений. А это и нужно, чтобы скрыть от человечества его объективно существующую основу, единственную основу любого научного исследования, от которой только и следует отталкиваться для познания действительности, для обретения абсолютной свободы.
   Наука, имея дело лишь с обычным, субъективным сознанием человека, не только совершенно бессмысленно пытается найти его источник в головном мозге, но запутывает всех самыми разными терминами вроде "подсознание", "сверхсознание", "измененное сознание". Она не в состоянии определить объективный критерий, который отличает их друг от друга, ибо совершенно не видит единую разумную духовную сущность - абсолютно реальную всеобщую субстанцию.
   Как следствие, гора фактического материала превращается в непреодолимый завал на пути к Истине. Классификация его совершенно произвольна и зависит от той или иной психологической школы, от той или иной теории или, иначе говоря, от ученых "мнений", свести которые воедино потому и невозможно, что отсутствует естественнонаучное понимание всеобщего субстанционального Единства, которое совершенно исключает существование человеческого сознания вне этого Единства.
   Объект познания и субъект познания это одно и то же. Вот перед чем, как перед неразрешимой тайной бытия, как перед чем-то совершенно невозможным, намертво останавливается здравый смысл.
   И только благодаря этому здравомыслию, перенесенному в науку, Единый объект познания, во всех его неисчислимо многообразных внешних формах, и субъект познания оказываются порознь. Они отделены друг от друга и стоят по разные стороны баррикад в сражении, в котором человек, стремится отвоевать себе человеческие условия существования.
   Естественно, что результат этой борьбы остается неизменен - человек сам увлекает себя на погибель, так как в действительности сражается отнюдь не с внешними угрозами своему существованию, а с самим собой, со своей собственной сущностью, с моралью. Так что, все знания, которые ему удается добыть, неминуемо и, прежде всего остального, используются им на дело самоистребления.
   Таким образом, провозглашенное марксизмом "открытие тайны бытия" не что иное, как только еще одна форма сокрытия этой тайны. Именно поэтому тот, кто в поисках справедливости, стал марксистом, отобрал у себя возможность осознать, что в действительности с предметным миром стакивается не единичное, смертное сознание обособленного человека, а бессмертный всеобщий разумный дух, для которого мир обособленных форм выступает лишь в качестве различения себя от самого себя.
   Различить же себя от себя он может только благодаря человеку, ибо только человек содержит в себе, а потому, и способен обнаружить двойственность своего сознания, обнаружить присутствие в нем как высшего "Я" или этого самого всеобщего разумного духа, бога, так и "я" низшего или "я", которое связано с его существованием в качестве обособленного биологического существа.
   Оба эти аспекта единого по своей природе сознания присутствуют в человеке как данность. Поэтому его возвышение к всеобщим целям состоит не в том, что из биологического, животного эгоистического начала развивается, а уж тем более, впервые возникает духовная, истинно человеческая, лишенная эгоизма сущность, как это утверждает марксизм.
   Нет, она в лице всеобщего разумного духа присутствует в человеке с рождения. Точнее он и есть эта духовная сущность, лишь оказавшаяся в облачении физического тела. И только очевидность своей телесной обособленности от других людей и окружающих предметов, первоначально сковывает сознание человека. Оно ограничивает его рамками интересов личного бытия, обуславливает эгоистические цели в жизни, чем, в результате, порождает страдания своего явного несоответствия тому, что он есть по своей сути - богу.
   Именно эта скованность сознания не дает человеку овладеть своей духовной сущностью, не дает приобщиться к беспредельной моральной мощи, которая, единственно, и распахивает дверь к абсолютной свободе, к обладанию человечеством изначальной энергией.
   В этом смысле можно сказать, что Маркс был абсолютно прав, когда утверждал, что "Коммунизм есть необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего, но как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития, форма человеческого общества." (К.Маркс. "Экономико-философские рукописи 1844 года" М.Э.т.42,стр.127)
   Однако, его анализ движения общества к этому коммунистическому будущему, в котором он усматривает первостепенное значение борьбы пролетариата за обладание средствами производства, лишен научной основы. Отобрать власть у капиталистов и передать ее тем, кто после общественного переворота распоряжается ими от лица государства, значит лишь поставить у руля власти другие персоны, так как частная собственность или наемный труд остается незыблемым. Такой переход промышленности из одних рук в другие не обусловливает собой движение к повышению моральности или очеловечиванию человека, становлению его самим собой. Это невозможно ввиду объективно существующих, основанных на представлении об обособленности людей друг от друга, эгоистических устремлений представителей новой власти. Как следствие этого, они не в состоянии при любом, сколь угодно высоком уровне развития производительных сил, создать условия, при которых промышленность в обществе используется наперекор интересам сохранения господства наемного труда.
   Иначе говоря, закономерность движения классового общества к диктатуре пролетариата или то новое, что, по признанию Маркса, он внес в политическую экономию это не наука, а продукт глубочайшего пренебрежения к ней.
   Находящийся в абсолютной зависимости от внешних условий, процесс очеловечивания человека, который представлен марксизмом в образе научного открытия, на самом деле не что иное как антинаучный поклеп на действительность.
   Процесс духовного роста человечества это объективный, и именно поэтому, абсолютно не зависящий от внешнего, несамостоятельного мира внутренний процесс. Как таковой, он идет внутри всех людей и не определяется их субъективными желаниями. Ему, конечно, можно сопротивляться и этим обречь себя на гибель. Но, обладая свободой воли, человек способен идти наперекор чему угодно. Поэтому, только он сам, и никто другой, совершает выбор - противостоять этому процессу или подчиниться ему, устремившись к преодолению двойственности своего сознания.
   И только тогда, когда это удастся сделать какой-то значительной части людей, откроется, наконец, возможность превратить производство из господина в слугу общества независимо от того, находятся ли средства производства в собственности отдельных лиц или в распоряжении узкого круга людей, выступающих от лица государства.
   Высокие духовные качества вот что определяет то, чем служит людям производство - орудием их порабощения или инструментом, помогающим обретению свободы.
   Другими словами, без осознания всеобщего единства смерть частной собственности невозможна. Поэтому марксистская теория, которая исключает это единство, объективно стоит на страже интересов частной собственности, способствует не единению, а разъединению людей. И в этом состоит ее чрезвычайная опасность.
  
   ГЛАВА 4. НАУКА И ПУТЬ К ИСТИНЕ.
  
   Итак, мы видели, что марксизм, который теоретически обосновал неизбежность отмирания частной собственности, парадоксальным, на первый взгляд, образом, льет воду на мельницу тех, кто стремится ее сохранить.
   Его блестящая критика лицемерия буржуазной идеологии, которая за моральными принципами всеобщего равенства и братства скрывает глубоко аморальную суть капиталистического способа производства, для которого всегда остается главным лишь прибыль на вложенный капитал, порождает, тем не менее, отнюдь не истину, а лишь новую идеологию.
   Идеологию, для которой морально все то, что ведет к становлению на руинах уничтоженного буржуазного государства новой государственности - диктатуры пролетариата. Это она, не чем иным, как силой принуждения должна выработать у людей привычку руководствоваться не интересами стяжательства, а всеобщими интересами. Идеологию, которая утверждает, что как раз по мере того, как эта привычка будет вырабатываться, необходимость в государственном насилии сама собой начнет затухать. Как следствие, государство постепенно заснет, вообще исчезнет с арены истории, а человек под давлением пролетарской диктатуры очеловечится, превратится в высоко моральное существо, которое способно действовать исключительно во всеобщих целях.
   Таким образом, направленность эволюции человечества марксизм действительно видит в обретении человеком морали, как всеобщей разумной сущности. Но, несмотря на это, поскольку всеобщая сущность оказывается у него отнюдь не всеобщей, а ограниченной смертным человеческим родом, в лице марксизма мы и имеем дело не с истиной, а с идеологией.
   Сам же факт замены одной государственной идеологии - буржуазной, другой - марксистской или какой угодно третьей, пятой, десятой, стотысячной, как раз и говорит о том, что истина не раскрыта, что источник наемного рабства так и остался в тайне. А это именно то, что требуется для его сохранения, сохранения господства частной собственности, в обеспечение которого марксизм внес свою чрезвычайно весомую лепту.
   Иначе говоря, в целях обретения самой возможности дальнейшего развития Человечество, а это значит, все мы должны быть озабочены не поиском той или иной, "правильной" государственной идеологии, а поиском Истины.
   Только Она, единственно, способна обеспечить начало движения к освобождению от наемного рабства. И только в ЕЕ силах поднять высоко духовных людей к вершинам государственной власти.
   Отмирание частной собственности -- это следствие длительного процесса совершенствования человека, как такового, как духа в природе, процесса овладения им своей всеобщей духовной субстанцией, а не результат отмены права частных лиц иметь в собственности средства производства.
   Этот период с необходимостью закона требует использование государственной власти исключительно во всеобщих целях. Поэтому, не общественный переворот в способе производства является отправной точкой движения к отмиранию частной собственности, а появление высоко духовных людей, способных привести к государственной власти человека, движимого исключительно всеобщими целями, обладающего наивысшим духовным авторитетом.
   Но, не будучи вооруженными основанной на понимании всеобщего единства Истиной, овладение которой не может быть ограничено лишь естественным чувством любви к людям, а требует разумного, научно выверенного понимания этой любви, знания ее как физической основы Мироздания невозможно обрести самого себя, невозможно стать надежной опорой будущего духовного лидера.
   Вера без знания неминуемо оставляет почву для противоречий разума и сердца, оставляет неизменным пространство для субъективных "неправедных" мыслей и поступков, препятствует обретению гармонии с собой, а значит, и миром.
   Вот почему научное знание Истины беспредельно значимо в эволюции. Именно оно, если можно так выразиться, устилает путь сердцу, позволяет ему "встать на ноги" в сознании каждого человека и тем самым устойчиво выявлять свою мощь.
   По той же самой причине препятствовать проявлению этой мощи можно только одним способом - застопорить научные исследования всеобщего субстанционального единства. И самое надежное средство здесь вообще исключить его из кругозора науки. Этим и заняты государственные блюстители наемного рабства по всему миру. Обладая монополией на образование, они пристально следят за тем, чтобы в науке незыблемым оставалось представление о том, что объект познания противостоит его субъекту. Что одна сторона этого противостояния - материя, вечна в своем самостоятельном существовании, другая же сторона - сознание, смертна, как смертен любой человек.
   Под тяжким прессом этой монополии из сознания подданных выдавливается понимание, что сам факт противостояния чего бы то ни было одного другому, означает, что то и другое конечно. Поэтому противопоставление материи и сознания автоматически делает бессмысленным утверждение, что какая-то одна сторона этого противопоставления материя или сознание вечна. И наоборот, вечность одной стороны с необходимостью требует вечности другой, так как соотнести что-либо с вечностью, то есть указать, что нечто было раньше нее или позже лишено смысла. Иначе говоря, вечность материи закономерно обуславливает и вечность сознания, принципиальную невозможность их противопоставления друг другу - их абсолютное единство. Но именно это единство и является табу для науки.
   В результате, в ней совершенно отсутствует понимание того, что Истина это не что-то такое, что находится вне человека, перед ним, как познаваемый объект, который можно созерцать, описывать его формы, выводить закономерности движения. Это как раз наука делает, совершенно не понимая причину открытых ей закономерностей, не осознавая их глубинный смысл.
   Этот смысл никому не нужен, ибо только практическая возможность использования в интересах создания материальных благ, созидания богатств определяет ценность научных открытий. Мы считаем это вполне естественным и понятным, совершенно не улавливая того, что тем самым наука так ограничивает свой горизонт, что становится преградой на пути движения к Истине.
   Отсутствие осознания всеобщего единства автоматически лишает науку ее основы, а именно, понимания того, что всеобщая Истина не только не находится вне познающего ее сознания человека, ибо содержит его в себе, но что ОНА является ИСТОЧНИКОМ всего и вся, источником абсолютно всех законов природы, всех физических проявлений жизни и сознания. Таким образом, вечное и бесконечное, как единственный, реально существующий объект познания скрыт от науки.
   Разумеется, что в повседневной жизни мы все привыкли руководствоваться здравым смыслом, рассудком, который всегда стремится держаться чего-то определенного, очевидного, то есть отталкиваться от конечного. Поэтому, даже тогда, когда мы переходим к рассуждениям о бесконечном, это бесконечное всегда остается по другую сторону от конечного, которое существует независимо от него. Они оба находятся в противоречии друг другу. Но наука, вместо того, чтобы помочь нам разрешить это противоречие, наоборот, охраняет его незыблемость, чем и препятствует обретению человеком гармонии с собой, обретению единства своего сознания, препятствует познанию им Истины.
   Разрыв между моралью и рассудком коренится именно здесь, поэтому ни какие проповеди о нравственности не в состоянии исправить положение. Они просто обречены, нести на себе клеймо лицемерия, ибо не разрешают объективно существующее противоречие между конечным и бесконечным, между конечным, смертным человеком и его бесконечной, бессмертной сущностью.
   То научное мировоззрение, которое рассматривает эволюцию как развитие от элементарных частиц к атому, от атома к молекуле, от молекулы к клетке, от клетки к организму, от организма к мозгу и, наконец, от мозга к сознанию в абсолютной степени чуждо реальности.
   Оно не в состоянии увидеть действительный Мир, где человек являет собой не что иное, как существо, в котором неразрывно связаны разум объективной реальности - всеобщей субстанции и субъективное сознание его непосредственной предметной жизни. Оно не может даже приблизиться к пониманию того, что в человеке существует как одно целое два сознания - сознание личного чувственного бытия и сознание сверхчувственной реальности. Кстати сказать, именно поэтому даже самый, "закоренелый" материалист, и даже материалист марксистского толка, который воинствует против Бога, не может быть Ему чужд, ибо изначально несет в себе разум всеобщей субстанции.
   Но суть не в самом по себе отрицании бога. Вся беда в том, что даже если человек признает его существование, верит в него, но при этом его собственное сознание остается в рамках такого рода научного мировоззрения, ему не остается не чего другого, как полагать, что бог пребывает где-то отдельно от мира, в котором живет сам человек. В неких высших сферах, которые с человеком не связаны. В результате, он обречен, иметь дело лишь с субъективным переживанием молитвенного экстаза, блаженством, которое не выходит за пределы его личных интересов.
   Призывая милость божию к себе или другим людям, он неизменно оказывается лишь в роли пассивного получателя или посредника в получении его благодати, не будучи в состоянии сделать и шага к познанию источника могущества своей молитвы. Этот Источник так и остается для него тайной за семью печатями. А если еще служители того или иного религиозного культа заботливо укажут верующему на греховность самого стремления проникнуть человеческим сознанием в дела бога, то разрыв между высшей, божественной моралью и осознаваемой человеком предметной действительностью становится для него такой огромной пропастью, которую он не в силах преодолеть.
   Как следствие, его метания между требуемой церковью моральным поведением и мирской жизнью, на вопиющей несправедливости которой это поведение тысячи лет никак не сказывается, остаются незыблемым источником ужасающих человеческих страданий, конца и края которым не видно.
   Но для интересов наемного рабства вся ценность религии в том и состоит, что она стремится обеспечить праведное поведение своих прихожан. Ни чего большего от нее не требуется. Поэтому, только в рамках служения этой примитивной цели религия и находится, вне зависимости от того, обслуживает она интересы светской власти или сама исполняет ее функции. В любом случае, человеческое сознание находится в таком состоянии, в котором обрести единство с самим собой оно не может.
   Мораль как в человеке пребывающий Единый источник всех физических явлений, всех законов природы не нужна ни светским властям, ни иерархам религиозного культа. Поэтому и наука, и религия влачат свое существование в несвойственной им роли инструментов порабощения человека, а не возвышающих его сил.
   Естественно, что жертвами такого положения являются все без исключения, то есть не только подданные, но и люди, которые вершат власть над ними. То обстоятельство, что они осознанно стремятся удерживать науку и религию в их нынешнем состоянии, абсолютно не меняет это положение, так как, наряду со всеми другими людьми, заставляет властителей оставаться жертвой последствий собственной деятельности.
   Кстати говоря, вот почему, насильственное свержение власти, всегда, приводит лишь к одному результату - перемене жертв местами.
   Благородная жажда справедливости, не подкрепленная научным знанием основ Мироздания, постоянно гонит на баррикады все новых и новых борцов за народное счастье. При этом, в запале ожесточенной войны с собственным правительством, они сплошь и рядом не замечают, как оказываются порой предателями своей страны в угоду внешних, конкурирующих с ней интересов.
   Это замкнутый, порочный круг, в котором за одной войной с неумолимой закономерностью следует другая, третья ... и так без конца, ибо невозможно достичь того, к чему стремится любая власть, достичь баланса интересов между рабом и его господином.
   И сколько бы раз они не менялись местами, в целом человечество так и топчется на месте в собственной крови, само себя истребляет, постоянно распространяя волны ненависти по всем уголкам Планеты.
   Благодаря науке оно убеждено в том, что истина основывается исключительно на чувственной достоверности, которая со всей очевидностью свидетельствует об обособленном существовании людей. То есть, о таком их существовании, которое наполнено эгоистическими, направленными против интересов других целями. В борьбе этих интересов, человечество всегда находит тысячи оправданий, тысячи идеологических платформ, превращающих в моральный акт самые чудовищные зверства. "Око за око, зуб за зуб" - вот тот преисполненный мести лозунг, который развернут им по всему Земному шару, в качестве высшего атрибута справедливости. Перед лицом этой чувственной достоверности религиозные призывы к миролюбию и терпению выглядят вопиющим противоречием истинному положению вещей, они выступают против осознаваемой как истина реальности и, потому, не в силах помочь найти выход, не в силах разомкнуть замкнутый круг братоубийственных войн.
   При этом подавляющее большинство не осознает, что Истина потеряна уже тогда, когда считается, что она основана на чувственной достоверности, то есть когда полагают, что мысли сами по себе пусты и поэтому ничего не значат, что только чувственное восприятие и наделяет их содержанием, которого у них нет.
   Именно этим сознание отрекается от самого себя, от своей субстанциональной сущности и, как следствие, оказывается не в состоянии обнаружить истинную связь чувственного и сверхчувственного, науки и морали, обыденной земной жизни смертного человека с сияющей торжественностью его вечного бытия. Все это остается непостижимой тайной и как раз потому, что из науки изъято понимание всеобщего единства, изъято понимание отсутствия пустоты.
   В результате, все мы вынуждены тонуть в безбрежном хаосе разрозненных мнений, вес которых зависит не столько от степени, в которой они отражают реальность, сколько от авторитета тех, кто их исповедует.
   Ну, а поскольку авторитет государственной власти возвышается над всем обществом, то именно то мнение, которым руководствуется эта власть, становится определяющим не только для подчиненной ей организации научного сообщества, но доминирует в сознании всех ее подданных.
   Зерна человеческих распрей посеяны уже одним только этим, ибо, охраняя господство интересов частной собственности, ни одно государство на Земле не стремится сделать и шага к научному пониманию Единства - шага к источнику обретения мира.
   Власти по всему земному шару обмирают от ужаса при мысли о том, что их подданные обретут знания, которые позволят им стать свободными, вырваться из рабского мировоззрения незыблемости всеобщего подчинения интересам капитала.
   Поэтому и наука не может ни как освободиться от противоположности сознания и его предмета, не может обрести свою истинную основу в объединяющей их всеобщей субстанции, в этой реально существующей, подлинной материи.
   Она так и остается в границах механистических представлений о взаимодействии обособленных друг от друга материальных объектов. Венец же этих представлений - теория относительности Энштейна, являющая собой усовершенствованную механику Ньютона, возвышается над наукой неприступным бастионом. Посягнуть на него никому недозволенно. Разумеется, эту теорию можно критиковать, выявляя те или иные ее недостатки, но тронуть ее главный постулат, что взаимодействие между объектами не может осуществляться со скоростью, превышающей скорость света, науке официально запрещено. Все, что выходит за рамки этого постулата теории относительности считается антинаучным.
   Как таковое оно не только не может получить поддержку со стороны защитника наемного рабства - государственной власти, но считается посягательством на него, так как подталкивает мысль к выводам о всеобщем субстанциональном единстве, направляет ее к истине о тотальном отсутствии пустоты.
   Именно этот постулат позволяет власти утверждать, что обособленность объектов природы -- это строго научный факт. Дескать, это наука установила, что они не имеют между собой никакой непосредственной связи, которая бы объединяла их в одно целое. И действительно, если между объектами нет никакой связи в течение периода, пока сигнал от одного из них не достигнет другого, то значит, между ними пустота, и каждый объект существует сам по себе. Вот что ценно для власти, вот что является основой беспредельно господствующей во всем мире идеологии наемного рабства, а потому ни какие разумные аргументы здесь в расчет не принимаются.
   Тот факт, что теория относительности имеет дело лишь с внешним миром явлений, с миром форм, в которых выявляет себя всеобщая разумная сущность, во внимание, естественно не берется. Поэтому лишь то, что становится достоянием сознания благодаря физическим чувствам, полагается истинным знанием, объективной реальностью.
   А эти чувства, со всей очевидностью фиксируют показания измерительного прибора, которые говорят, что масса электрона растет с ростом его скорости. Следовательно, он не может превысить самую высокую, какую только удалось измерить, скорость в природе - скорость света, ибо тогда его масса возрастет до бесконечности, станет антимассой.
   При этом, нет стремления учитывать всю глубину того факта, что показания измерительного прибора, которые фиксирует наше сознание, относятся исключительно к неподвижному наблюдателю, каковым этот прибор является. И, если бы он находился на самом электроне, то никакого увеличения массы ему обнаружить не удалось.
   Все это фикция, а не реальность, потому что на самом деле неподвижный наблюдатель это вырванный из вечного движения мысленно заданный случай. В действительности такого рода наблюдателей бесконечное количество. Фактически они связаны с любой из точек Мирового пространства, которые пребывают в постоянном движении. Поэтому от того, в какой именно из этих точек находится наблюдатель, будет зависеть и масса электрона. Так что в действительности, нет ни каких оснований делать вывод, что передача взаимодействий между объектами ограничена скоростью света.
   Это абсолютно умозрительное заключение, которое связано с поиском закономерностей, касающихся лишь одной стороны действительности - видимого нами предметного мира. Только с ней теория относительности и имеет дело, поэтому она не может обнаружить действительных причин, выведенных ей закономерностей.
   Сам ее исходный постулат о постоянстве скорости света в пустоте уже страдает односторонностью, оторванностью от реальности. Во-первых, эта скорость соотносится со скоростями движения тел, которые выступают лишь в качестве внешних по отношению к субъекту. Во-вторых, не учитывается отсутствие пустоты в природе, точнее, подобно случаю с неподвижным наблюдателем, за исходное принимается то, чего на самом деле нет. В действительности свет распространяется не в пустоте, так как он не исчерпывается спектром, который улавливает человеческий глаз. Само по себе непрерывное движение материи - это та или иная волна, та или иная вибрация. А любая вибрация это и есть не что иное как свет. Иначе говоря, вибрацией пронизано все Мироздание от микро до макрообъектов. Поэтому нет ни чего более абсурдного, чем ограничивать скорость взаимодействия между ними скоростью распространения какого-то определенного спектра света, когда вся материя является светом, когда реальность состоит в том, что свет взаимодействует с самим собой, он неотрывен от самого себя. На самом деле, можно рассуждать лишь о том, что свет такого-то спектра при определенных, умозрительно заданных условиях распространяется с такой-то скоростью. Но утверждать, что этой самой скоростью ограничивается скорость всех взаимодействий в природе - высшая степень недоразумения. И она основана как раз на том, что нет осознания абсолютно реальной всеобщей субстанции, без которой невозможна ни какая волна, никакая вибрация. Им просто негде возникнуть, ибо волна и пустота понятия несовместимые. Если есть волна, то обязательно должна быть субстанция, в которой она распространяется. А если нет субстанции, то не может быть и волны, не может быть света.
   Как итог, скорость света абсолютизируется совершенно безосновательно. Она рассматривается как предельная во взаимодействии между объектами, скорость движения которых меньше скорости самого света. То есть она принимается за абсолют, стоящий над любой инерциальной системой отсчета, с этими объектами связанной. Их скорости можно вычитать, или складывать, в зависимости от того, где находится наблюдатель, а скорость света невозможно ни с чем сложить и не из чего вычесть, ибо она предельна. Поэтому нет никакой необходимости соотносить ее с той или иной системой отсчета.
   Однако, в том-то и суть, что оказаться вне инерциальных систем отсчета, с которыми неразрывно связан в качестве наблюдателя субъект, означает пребывать там, где нет субъекта, нет наблюдателя. А это исключает всякий смысл любого познавания, и распахивает в науке двери для признания ей пустоты, то есть области, которая находится вне всех, без исключения, систем отсчета.
   В результате, изменения физических представлений о пространстве и времени, которые внесла теория относительности, продолжают отражать, как и механика Ньютона, лишь те или иные внешние закономерности явленного нам мира, но не затрагивают действительной сути бытия.
   Наблюдатель, человек, его сознание, как субстанциональная сущность субъекта познания совершенно выпадает из созданной теорией относительности физической картины мира.
   Как следствие, подобно тому, как мозг считается источником разума, масса тела в теории относительности считается источником поля тяготения.
   Массы тел создают поля тяготения - это их свойство. Причина этого свойства неважна, она вообще находится вне поля зрения. Таков, уже знакомый нам, "научный" подход, полагающий очевидное за истину. Здесь здравомыслие полностью вступает в свои права и наделяет само пространство теми физическими свойствами, которые ему задают свойства полей тяготения, находящихся в нем объектов.
   Другими словами, со здравым смыслом вполне согласуется, что пространство существует наряду с обитающими в нем материальными объектами. Есть пространство, и есть объекты. Их двое. Следовательно, бесконечность исчезает. Она становится конечной. Теория относительности утверждает именно это. Она замыкает пространство и движущиеся в нем объекты друг на друга, утверждая, что причиной движения масс является не что иное, как искривление пространства, которое, в свою очередь, вызвано воздействием полей тяготения населяющих его материальных объектов. Таким образом, свойство этих объектов становится главной опорой теории. Не будь этого свойства, не было бы искривления пространства, а если нет искривления пространства, то нет и причины движения масс. Остается лишь вновь констатировать, что свойство, как то обычно делает здравый смысл, принимается за достоверное знание и сама причина этого свойства уже не интересна. Она оказывается за бортом науки.
   Естественно, что никакой материальной субстанции, объединяющей пространство и находящиеся в нем объекты в одно целое, этой теории не нужно. Точнее, для нее безразлично наличие или отсутствие этой субстанции, поскольку физическими свойствами обладает теперь само пространство, которое, будучи пронизано полями тяготения материальных объектов, представляется некой упругой средой. Эту упругость Энштейн математически описал десятью уравнениями, которые принято называть вакуумными, поскольку они описывают среду, состоящую из полей тяготения, но лишенную материальных объектов, которые можно непосредственно измерить. Другими словами, эта среда - пустота, в которой взаимодействуют поля.
   И даже то, что, уже после создания общей и специальной теории относительности, сам ее автор говорил о невозможности в теоретической физике обойтись без эфира, то есть материальной среды, континуума, наделенного определенными физическими свойствами, принципиально ничего не меняло в созданной теорией относительности новой физической картине Мира. Не меняло потому, что эфир или любой иной континуум не разрешает проблему пустоты, так как оставляет в неприкосновенности представление об обособленности физических объектов. Они оказываются "плавающими" в океане эфира, который лишь обеспечивает те или иные взаимодействия их друг с другом.
   Иначе говоря, и наличие эфира тоже исключает непосредственную связь, непосредственное единство абсолютно всех, включая сознание, проявлений материи вне какого бы то ни было посредничества между различными формами ее существования, исключает всеобщую разумную субстанциональную сущность.
   Очевидная обособленность физических объектов делает теорию относительности заложником здравого смысла, заставляет ее исходить из того, что именно они являются источником всеобщего тяготения или гравитации. В результате, само возникновение этих объектов представляется следствием исключительно случайных событий, которые повлекли за собой "слипание" мелких частиц материи и превращение их в крупные космические объекты, в Планеты и Звезды, искривившие своей гравитацией окружающее пространство.
   Приняв же такого рода случайности за достоверное знание, теория относительности исключила для себя возможность совершить прорыв к истинному пониманию реальной действительности.
   Порожденное ею новое мировоззрение -- это только усовершенствование старых взглядов того примитивного материализма, который исключает разумность природы, исключает сознание из физических взаимодействий, выставляя субъект за пределы объекта познания.
   Однако, теория относительности, преодолев ограниченность механики Ньютона, обрела те же масштабы воздействия на науку. Как следствие, она опрокинула ее в такую бездну, выбраться из которой науке не удается до сих пор.
   Теперь, в новой картине Мироздания передачей действия заняты физические поля, а первичной, универсальной материальной средой считается физический вакуум.
   Но вся суть заключена в том, что, как и в механике Ньютона, взаимодействия передаются от точки к точке с ограниченной скоростью, а материальные объекты обособлены друг от друга пространством.
   В этой картине Мира сознание, по-прежнему, возникает ... ниоткуда, само по себе. Точнее, оно появляется в процессе таинственного свойства природы эволюционировать в направлении созидания разумного существа. Этот процесс идет от физического вакуума к элементарным частицам, веществу и далее к клетке, организму и, в конечном итоге, сознанию, где обрывается с неминуемой смертью человечества, ожидая нового витка без причинного начала эволюции.
   Свершившийся благодаря теории относительности переворот в науке как раз в том и состоит, что первичную роль в этой эволюции заняла не материя газопылевой туманности, а физический вакуум, или пронизанное физическими полями пустое пространство, из которого и появляются обособленные друг от друга материальные объекты. А уже они, случайным образом взаимодействуя друг с другом, создают, в конце концов, условия для появления живой клетки и дальнейшего ее развития к носителю разума в природе.... В общем, сознание так и остается продуктом, следствием эволюции.
   Таким образом, теория относительности, подобно смерчу невиданной силы, втягивает науку в узкую воронку механистических представлений, которые не способны охватить собой всю полноту реального Мира, и, как следствие, искажают действительность. Они подталкивают науку искать истину там, где ее нет и быть не может - в материи, которая противопоставлена сознанию.
   Изменить это положение не в силах даже квантовая физика, которая не только оперирует понятием "квантового скачка", то есть движения, не длящегося во времени, мгновенной коммуникации, но и признает влияние сознания на формирование реальности. Дело в том, что объекты в квантовой физике рассматриваются как волны вероятности, то есть они могут находиться одновременно во многих местах, и только сам процесс измерения локализует тот или иной объект в конкретном месте. Иначе говоря, сам субъект, наблюдающий за объектом, вызывает переход от вероятности к реальности или "квантовый коллапс", как это называют в квантовой физике.
   Казалось бы, одно только это уже должно было бы вызвать недоверие или сомнение в исходном пункте классической физики, что вне наблюдателя, вне сознания существует обособленная, независимая от него реальность. Но этого не происходит, поскольку согласно проникшему в науку предрассудку считается, что сознание пусто, что у него нет своей собственной субстанции. Поэтому, оно лишь наполняется объективной реальностью, которая состоит из материи и энергетических, силовых полей.
   В результате, то обстоятельство, что теория относительности поменяла местами физические поля и материю, расположив по принципу первичности на первом месте поле или точнее насыщенное полями пространство, сути не меняет.
   Мир сознания так и полагается идеальным, лишь следующим за объективной реальностью. Поэтому тот факт, что сознание в своем движении не ограничено ни направлением движения от прошлого к будущему, ни скоростью света, что оно вообще не движется от одной точки к другой с какой бы то ни было скоростью, а оказывается там мгновенно; что оно не имеет протяженности ни в пространстве, ни во времени считается характеристиками этого идеального мира, который противостоит миру объективному, где и надо искать столь же объективную Истину. Ну, а, как известно, в этом объективном мире существует независимое от сознания пространство и время, в которых взаимодействия между телами распространяются при посредстве различных полей: в пространстве - от точки к точке, во времени - со скоростью, не превышающей скорость света.
   Естественно, что для таких, объективно существующих тел время со всей очевидностью движется в одном направлении - от настоящего к будущему, оставляя позади себя прошлое. И действительно, если бы взаимодействие между телами происходило мгновенно, то это бы означало, что их настоящее существует в одно и то же мгновение с их же прошлым и будущим. Такая абсолютная полнота информации обо всех существующих телах в любой одной точке противоречит здравому смыслу, который наблюдает перед собой события не иначе как в их протяженности во времени. Для него, поэтому, нет ни каких сомнений относительно того, что в действительности скорость взаимодействия между объектами, конечно же, ограничена.
   Обычно рассуждают так. Настоящее всех материальных объектов или систем, состоящих из этих объектов, заключается в том промежутке времени, в который они друг с другом взаимодействуют. Если речь идет об элементарных частицах, то это очень маленькие отрезки времени, но, если взять такую систему, как Галактика, счет пойдет уже на сотни тысяч лет, а в еще больших системах на миллионы и миллиарды лет. При этом, в настоящем больших систем вполне может уложиться весь период существования малых систем, то есть их прошлое настоящее и будущее - жизнь человечества, например.
   Здравый смысл не замечает здесь ловушку, потому что полагает, что все системы расположены в пространстве как бесконечный ряд, который не может иметь самой большой системы, включившей в себя прошлое настоящее и будущее абсолютно всех систем, содержащих их как одно целое. Именно бесконечный ряд, бесконечная цепочка материальных объектов и является этой ловушкой, поскольку предполагает наличие, как самих объектов, так и бесконечности. Выше уже говорилось о том, что если бесконечность существует наряду с конечными объектами, если наличествует как то, так и другое, значит, это уже не бесконечность, ибо она ограничена конечными вещами.
   Таким образом, для здравого смысла нет никакой возможности вместить в себя понимание того, что будущее любой системы это и есть ее начало, начало всего - всеобщая субстанция. Для него не подлежит сомнению, что будущее не может воздействовать на настоящее, по той совершенно очевидной причине, что его еще нет. Он, поэтому, наглухо закован в представления о действительности, как о движении в одном направлении от прошлого, через настоящее к будущему. Естественно, что, рассматривая время в качестве такого линейного движения, здравый смысл ищет возможные опровержения этого в том же линейном направлении, то есть в движении времени вспять, как при перемотке киноленты к началу фильма. Но поскольку такого процесса обнаружить невозможно, то он и успокаивается в своем неведении о том, что настоящее содержит в себе не только прошлое, но и будущее, что, по сути, есть только настоящее, только одно Единое целое - всеобщая, бесконечная, разумная субстанция.
   И поскольку, существование, каких бы то ни было, отрезков времени раньше или позже вечности исключено, можно с абсолютной достоверностью утверждать, что существует одна только вечность, которая выявляет себя в качестве протяженности событий, связанных с теми или иными материальными объектами. Но все эти объекты, без исключения, не что иное, как сама вечность, как сама всеобщая разумная субстанция.
   Разумеется, что познание не может стоять на месте и нескончаемое количество фактов непосредственного воздействия сознания на материю, неминуемо ведет к попыткам уяснить их при помощи науки. Но здравомыслие делает это не иначе как таким образом, что раз сознание способно воздействовать на материю, значит, оно "главнее" материи и должно, поэтому, обладать самостоятельным существованием.
   Однако и это не разрешает проблемы. Дело в том, что благодаря теории относительности в науку как непререкаемая истина вошло представление, что истоком эволюции является само пронизанное физическими полями пространство. Следовательно, сознание, в качестве особого информационного поля, и представляет собой изначальную силу, первоначальный источник поляризации пространства. А раз это так, то информацию надо рассматривать не иначе как особую научную категорию, которая находится в одном ряду с понятиями материи и энергии, то есть является объективной реальностью, которая не зависит от нашего сознания. В результате, объект познания, в образе информационного поля, опять оказывается противостоящим субъекту.
   Другими словами, теория относительности, словно могучим жезлом, направила науку в тупик, где движение в сторону создания общей теории поля, рассматривается как единственно верный путь, который и приведет к открытию искомой наукой всеобщей Истины. Считается само собой разумеющимся, что именно эта теория, превратив теорию относительности в свой частный случай, подобно тому, как она сама сделала это с механикой Ньютона, способна совершить окончательный рывок к Истине, снять противоречия между сознанием и материей.
   Однако, в том-то и дело, что в опоре на теорию относительности сделать это невозможно, ибо она исходит из понятия пустоты и, как следствие, максимум, что может дать, так это параллельное существование материи наряду с сознанием. Дескать, если есть и то, и другое, то остается, лишь обнаружить, каким образом они взаимодействуют друг с другом в пустоте макро и микро пространства как исходного пункта всего бытия.
   И теория такого взаимодействия появилась. Правда, она не признана академической наукой, но это только создает вокруг нее ореол истинности, научного подтверждения эзотерических знаний.
   Естественно, что она тоже исходит из наличия в природе пустоты, из представления о том, что в природе существует такая область, которая находится вне инерциальных систем отсчета, связанных с наблюдателем, где нет ни объекта, ни субъекта наблюдений.
   При этом сама эта теория оперирует данными, которые касаются исключительно тех или иных систем отсчета. И действительно, какой бы физический эксперимент не проводился, наблюдатель всегда имеет дело с различными системами отсчета. Будь то, например, системы отсчета, одна из которых связанна с лабораторией, а другая с элементарной частицей, чье движение исследуется в этой лаборатории или любые другие системы отсчета. Всегда анализ событий, фиксируемых в ходе эксперимента, в физике их называют пространством событий, то есть таким пространством, в котором каждая точка описывает какое-то одно элементарное событие, сводится к измерению относительных координат систем отсчета, в которых он проводился. Поэтому теория того или иного явления вполне может быть создана на основе геометрического анализа пространства событий этого явления, из которого можно затем получить физические уравнения. А когда известны геометрические свойства различных систем отсчета, то выводятся и уравнения, которые описывают их движение относительно друг друга. Проще говоря, отталкиваясь от анализа каких-то локальных явлений, связанных с конкретными системами отсчета можно создать теорию, которая объясняет то, что произошло в пространстве событий этого явления. Именно таким путем создавалась теория относительности.
   Но в том-то и дело, что какие бы системы отсчета инерциальные, ускоренные, вращающиеся или совмещающие в себе разные формы движения не рассматривались для открытия уравнений движения этих систем относительно друг друга, построенная на их основе теория всегда будет оставаться ограниченной, поскольку субъект наблюдения пространства событий пребывает за пределами этого пространства. А если есть хоть что-то помимо описанных теорией событий, то общая картина не может быть выявлена. Другими словами, на этом пути обнаружить Истину невозможно, сколько бы новых и новых относительных систем отсчета не было бы включено в расчеты.
   Любая система отсчета связана с тем или иным физическим телом и поэтому до тех пор, пока наблюдатель будет являться чем-то противоположным этим телам истинной физической картины Мира построить невозможно.
   Однако, именно на эту истинность и претендует новая теория поля. Ее авторы утверждают, что путем развития теории относительности они открыли новый уровень реальности, который можно назвать Богом.
   Этот Бог ... пустота. То есть именно то, что сам автор теории относительности полагал ее недостатком и рассчитывал, что со временем удастся его исправить, наполнив пустоту определенного рода эфиром, новая теория превратила в свое главное достоинство, в Бога.
   Этой теории, как и теории относительности, не нужна никакая субстанция. Она тоже имеет дело с пустым пространством. Но если в первом случае это пространство представляло собой пронизанный полями физический вакуум, то теперь появился еще один уровень пустоты - абсолютный, Абсолютное Ничто, из которого возникает сам физический вакуум. Началом же всего является творческая идея, которая зарождается в этой наипустейшей пустоте. Она порождает кручение пустоты или вихрь, который, в свою очередь, распадаясь потом на мелкие вихри правого и левого вращения, создает первичные торсионные поля. Эти поля покрывают всю Вселенную сразу и, потому, для них нет ограничения скорости распространения сигнала. Вообще понятия распространения и скорости к ним не относятся. Так возникает информационное поле Вселенной.
   Однако, для создания физического мира нужен все же какой-то строительный материал. Вот пустота и создает его - физический вакуум, источником поляризации которого являются все те же первичные торсионные поля.
   Таким образом, информационное поле эта не имеющая своей субстанции информация, создает физический вакуум, который тоже лишен какой бы то ни было субстанции.
   Иными словами, появившийся теперь в новой физической теории Бог или Высший разум существует не просто наряду с находящимися в пустоте материальными объектами, но он существует в более пустой пустоте, чем эти объекты. Теперь пустота физического вакуума, порождающая материальные объекты, как это было в теории относительности, в свою очередь создается другой, абсолютно пустой пустотой.
   Естественно, что следствием этого является то, что новая теория рассматривает человеческое сознание не иначе, как в виде особой полевой формы, возникшей в результате кручения пустого пространства, или появления торсионного поля. Породив исходную идею, Абсолютная пустота или Бог, Высший разум создала это кручение, а кручение пустоты создало все другие сознания.
   Поэтому оказывается, что существует как Высший разум, или Всеобщее сознание, так и сознания отдельных людей, которое раздвоено на сознание и подсознание. В связи с этим, новая теория утверждает, что подсознание сознания человека неким образом "подключено" к Всеобщему сознанию и благодаря этому, при помощи, имеющейся у человека способности под названием "интуиция", человек может проникать к источнику Знания.
   А это уже известная нам деятельность здравого смысла. Те или иные данности или свойства вещей его опора, от которой он отталкивается как от достоверного знания. Вот и деление сознания человека, на сознание и подсознание, причина которого совершенно неважна, поскольку такова обнаруженная наукой данность, и наличие свойства или способности человека обладать интуицией, все это берется в качестве научных истин, которые вплетаясь в новую теорию, служат ее подтверждением, служат ей дополнительной опорой.
   Именно в том, что сознание полагается полевой структурой новая теория видит его связь с материей, видит механизм непосредственного воздействия сознания на материю.
   Вся бессмысленность того, что пустота может на что-то воздействовать, совершенно улетучивается из этой теории, поскольку она, так же, как и теория относительности, опирается на физические формулы. А если в формулах новой теории нет ошибок, то, значит, пространство событий было ею проанализировано правильно, и на выходе появилась именно та теория, которая полностью соответствует расчетам.
   Другими словами, спор, по поводу точности физических формул, здесь не имеет никакого значения, ибо сам факт того, что новая теория "пляшет" от расчетов и является источником всей этой бессмыслицы с пустотой.
   В общем, в лице новой физической теории мы имеем то, что имеем и поэтому сознание надо понимать теперь не иначе как венец развития информационного поля, а связку "информация-сознание" рассматривать исключительно таким же фундаментальным образом, как и "энергия-материя".
   Плоды теории относительности на лицо. Разверзнутая ей бездна принимает в свои объятия новых жертв, и научное сообщество абсолютно серьезно рассматривает информацию как ... очередное свойство природы, которое заключается в способности всего сущего воспринимать и обрабатывать не только воздействие внешней среды, но и внутреннее состояние, а затем передавать результаты этой обработки вовне. Иначе говоря, информация, информационное поле обретает, в качестве этого свойства, самостоятельную жизнь, тем самым порождая в науке голоса, что информационное поле не только хранит и передает информацию, но что оно обучается и даже имеет собственную волю, благодаря которой способно давать обязательные распоряжения материи. Другими словами, оно обретает черты независимого субъекта. А поскольку этот субъект пронизывает собой все Мироздание, то он и становится Богом, все Творящей силой.
   Однако, суть дела не в том, как именно назвать Бога, информацией или как-то иначе, а в том, что бог вне субстанции -- это абсурд, ибо, не имея своего тела, он не может обрести черты субъекта, который единственно и способен обладать желанием и волей, а значит, иметь цель своего собственного бытия.
   В отсутствие всеобщей субстанции полагать сознание "единым мировым началом" - чистейшей воды идеализм, для которого сознание не просто первично, а оно отличается от материи, точнее, оно другое, нежели материя. Поэтому, без этой субстанции невозможно и говорить о единстве. В любом единстве отличия его составляющих не могут оставаться, ибо их превращение в одно целое и предполагает снятие этих отличий, предполагает единую для них сущность, единую субстанцию. Первичность же сознания означает его независимое существование, означает, что их существует двое - сознание и материя и, следовательно, любые рассуждения об открытом новой теорией единстве того и другого в рамках создаваемых информацией торсионных полей бесконечно далеки от действительности.
   Рассмотрение мыслей как торсионов пустого пространства неминуемо ведет к представлению о том, что злые мысли разрушают "хорошие" информационные поля, заменяя их "плохими" или разрушают "правильное", установленное изначальным информационным полем развитие всех процессов. В результате, человек становится ответственным за свои мысли, и таким образом мораль приобретает первостепенное значение. А это именно то, о чем говорят древние эзотерическое знания, и, значит, наука нашла, наконец, подтверждение этих знаний, обнаружило основу, на которой она и религия сливаются в одно целое.
   Однако, истинное положение вещей прямо противоположно. На самом деле, в этих представлениях, здравомыслие празднует свою очередную победу в разделении, а отнюдь не в создании целого. И это именно так, поскольку положение о том, что сознание и материя нечто абсолютно разное, что они представляют собой "антитезу" друг другу, не просто исключает их единство, но оно выставляет мораль за пределы того информационного поля, которое новая теория считает основой материи.
   Точнее, она ставит мораль в полную зависимость от самого человека, его субъективных представлений о морали, в зависимость от того, какой идеологии он придерживается. Так, например, исламский фундаменталист абсолютно убежден в том, что, уничтожая неверных, он совершает высоко моральный поступок. Мораль, основанная на заповеди "не убий", существует для него, словно в параллельном мире, который никак не связан с реальной жизнью, заставляющей, опять же во имя высоких моральных мотивов, убивать самого убийцу. И где тот арбитр, та мощь, которая способна погасить распри, где та сила безграничной любви, которая, единственно, ведет к умиротворению всех людей без исключения. В картине Мира, созданной новой физической теорией, этой силы попросту нет. И быть ее там не может, поскольку мораль так и осталась в сфере религии, которая воспитывает человека, побуждает его творить не злые, а добрые мысли. Эта сила вообще не попадает в кругозор науки, как физическая реальность, которая порождает абсолютно все, как Творец, как Источник Мироздания.
   Таким образом, те основания, на которых зиждется вывод новой теории об ответственности человека за собственные мысли, не только ничего не дают науке, но, наоборот, они вызывают к жизни иллюзию истинности, чем уводят ее в дебри, где невозможно обнаружить научные знания о Боге.
   Мысль, как творящий физическую реальность торсион, как вращение пустоты - это чудовищное заблуждение именно потому, что пустота не может являться источником морали.
   Без субстанции нет жертвы, поскольку именно субстанция творит мир из себя самой, а там, где нет жертвы, нет любви, которая как беспредельной силы магнит притягивает в свое лоно все свои плоды без единого исключения. Взращивает каждую песчинку явленной материи до осознания ею абсолютного единства с Источником, с изначальной субстанцией, с Богом. Вот, кстати, где "прячется" источник всемирной силы тяготения. И только здравомыслие полагает творцом гравитации - свойство масс.
   Другими словами, наука становится единой с религией лишь тогда, когда не информация, а мораль или любовь обретает статус первоначальной силы, источника всех законов природы.
   Конечно, здравомыслию ничего не стоит снабдить информационное поле еще одним качеством, качеством любви, но это будет лишь очередным ее свойством, которое не подлежит разумному объяснению, точнее, вообще не требует никаких объяснений.
   В результате, разумное познание этой любви в качестве единственного процесса, в качестве Бога, в качестве основного Закона Мироздания, из которого вытекают все другие природные закономерности, в качестве Цели, которая движет всеобщей субстанцией, так и останется тайной. Останется самой охраняемой от познания Истиной.
   Все это говорит о том, что действительной наукой, то есть наукой, представляющей собой одно целое с религией, может быть только такая наука, которая обрела свободу от противоположения субъекта и объекта познания, свободу от противопоставления сознания и его предмета, каким бы он ни был. А это возможно только тогда, когда у них есть общая субстанция, общая разумная духовная сущность, которая жертвует собой, проявляясь во внешнем мире, чтобы отличить себя от себя.
   Лишь она, и именно в силу этой своей всеобщности, способна действовать только во всеобщих целях. А это и есть истинная мораль, абсолютная справедливость, беспредельная божественная любовь, которая живет в каждом человеке. И каждый раз, когда нам удается пожертвовать особенностью своей личности, мы расширяем ее до всеобщности этой любви, обретая в результате себя настоящего, обретая себя в качестве бога, живущего в смертном теле.
   Любовь, собственно, в этом и состоит. Поэтому умение высвобождать в себе бога и означает высвобождение той беспредельной силы, которая единственно способна гасить человеческие распри, объединять людей, а не разъединять их преследованием своих обособленных интересов.
   Зло находится не где-то во внешних обстоятельствах или других людях. Оно заложено в двойственности самого человека. Поэтому, на самом деле, примирение происходит не на небесах, не в религиозных обрядах, а внутри кипения мирской жизни, где каждый человек является полем битвы с самим собой, волей, которая открывает в нем источник божественной любви или засоряет его.
   Это суровый процесс, поэтому в природе нет, и не может быть человека, который бы не падал сотни тысяч раз, не предавал забвению то божество, каковым он является, не предавал себя. Это неизбежно, потому что бог ограничен в человеке его природной стороной. Но эта природная сторона человека такова, что с ее помощью он способен преодолеть свою ограниченность. Способен познать себя, то есть овладеть своей духовной субстанцией в такой степени, что для дальнейшего самопознания ему более не понадобится плотное физическое тело, не понадобится новое воплощение на Земле или другой планете.
   Воистину, счастлив тот, кто уже научился любить. Лишь ему способно открыться Знание, ибо знать это значит не что иное, как уметь. Умение любить - вот ключ не только к истинной свободе, но к беспредельной мощи, в постижении которых и состоит действительная цель науки.
   Поэтому именно здесь мы вновь должны вернуться к анализу двойственности человеческого сознания. Это необходимо, так как познание Истины невозможно без восприятия того факта действительности, что любовь или добро, как и зло, это не отвлеченные понятии умозрительной морали. То есть морали, которая основана на произвольных критериях оценки, что хорошо, а что плохо в зависимости от представлений о жизни различных людей, различных человеческих сообществ. Добро и зло это аспекты одной реально существующей физической реальности - любви или состоящего в познании себя действия всеобщей субстанции, которое невозможно, как уже подчеркивалось, без самопожертвования, без создания из себя обособленных объектов, человека, который и содержит в себе оба аспекта любви - добро и зло.
   С этой точки зрения познание, как таковое, является источником зла, поскольку именно оно ведет к обособлению, дифференциации единой реальности, единой всеобщей сущности. "Сорвать плод с древа познания" означает совершение зла именно в силу возникающего обособления себя от всеобщего единства или, если можно так выразиться, отпадения от любви.
   Другими словами, познание добра и зла, которое суждено человеку как необходимое следствие Закона Природы, это отнюдь не житейское знание хорошего и плохого, а постижение научной истины о всеобщем единстве всех явлений Мира, где мы обнаруживаем себя в качестве существа, отдельного от всего нас окружающего.
   Эта истина в том и состоит, что обособляет себя само всеобщее, поэтому в основе всей физической реальности находится добро - божественная любовь, растворяющая в себе, в буквальном смысле, любое обособление, возвращающая в себя каждый обособленный объект. Поэтому возвыситься над своей обособленностью, подняться к практическому восприятию своего абсолютного единства со всем Мирозданием, непосредственному, вне всяких приспособлений господству над материей это предначертанная судьба каждого человека, независимо от той степени несоответствия самому себе, в которой он пребывает в данный конкретный момент своей жизни.
   Таким образом, истинное зло это воля, то есть осознанное действие, которое направлено на сохранение представлений о незыблемости обособленного существования человека, незыблемости существования такой действительности, которая всегда расколота надвое - объекта и субъекта познания, окружающего мира и созерцающего этот мир человека.
   В подчиненности этой воле и заключается то рабство, в котором пребывает сегодня подавляющее большинство людей. Одним только этим мы отрезаны от обретения Истины, от обретения самих себя, что и позволяет всякого рода властям, манипулировать нашим сознанием, исходя из своих интересов.
   Поколение за поколением отправляет своих детей в учебные заведения, где под неусыпным оком государства им внедряют в сознание, что согласно науке, основополагающей действительностью является окружающий чувственно воспринимаемый предметный мир, неорганическая природа, к которой органические со свойственным ему сознанием лишь время от времени примыкает. Поэтому, дескать, пока нет органического, нет, и не может быть, сознания как такового.
   В итоге, из стен учебных заведений выходят все новые и новые миллионы ослепших людей, для которых появление Земли и разумного человеческого существа на ней предстает результатом неведомой силы, которая лишена какой бы то ни было цели, то есть, лишена осознанности, разумности в своей деятельности. Ослепление в том и состоит, что разумность этой силы исчезает из кругозора образованных людей, и они остаются один на один с беспощадными стихиями неразумной природы, пытаясь в ожесточенной схватке с ними отвоевать себе условия для собственного существования.
   Естественно, что само пребывание в этой борьбе придает любым размышлениям о всеобщей Истине или о смысле жизни вообще и каждого человека в частности совершенно отвлеченный характер. Требования повседневности заполняют собой все сознание, и Истина предстает в нем не иначе, как совершенно абстрактная философская категория, которая не имеет никакой естественнонаучной основы, никакого практического значения.
   А между тем именно она и ведет человека к самому себе, именно она является основой примирения человека с самим собой, поскольку примирение с собой -- это не что иное, как примирение с Истиной. Слияние расколотого надвое сознания человека в одно целое, когда сознание маленького "я" человека растворяется настолько, что перестает препятствовать целям своего большого "Я" это и есть примирение с собой. Процесс познания человеком самого себя или познания Истиной самой себя это одно, это один и тот же процесс, поскольку каждый из нас Истиной и является. Является разумной, вечной и бесконечной сущностью, ввергнутой во власть ограничивающих Ее образов самой себя, которые привязаны к конечному и смертному телу. Очевидность физической, телесной обособленности людей друг от друга и является основой того мировоззрения здравомыслия, которое противопоставляет одного человека другому, а все человечество Природе в целом. В рамках этого мировоззрения можно сколько угодно заниматься научными изысканиями, открывать все новые и новые закономерности в природе, но тем самым лишь загромождать себе путь к Истине, потому что путь этот находится в нас самих. И нет, в связи с этим, ничего более практически ценного, чем обратить свое внимание вовнутрь, прислушаться к себе, вникнуть в себя не дожидаясь, когда обстоятельства жизни швырнут нас на больничную койку, или ввергнут в пучину несчастий, оттесняя тем самым наше сознание из мира внешнего в мир внутренний.
   Человек, находящийся во власти образов самого себя, обречен испытывать страдания, поскольку Истина, которая живет в нем, абсолютно свободна. В своем движении она не знает ограничений и потому рушит их все вопреки самым ярым попыткам человека эти границы сохранить. Сохранить свой собственный образ, в котором он пребывает в обществе, и с которым боится расстаться, оказавшись один на один с собой. В одиночестве он готов заполнять свое сознание любой информацией, что угодно делать, лишь бы только отвлечь свои мысли от ощущений несоответствия или противоречия между живущей в нем Истиной и образом самого себя. Этот образ позволяет ему находиться в социуме, позволяет находить адекватный отклик со стороны общества. Так что лишиться его для человека смерти подобно. Он стремится избежать этой смерти. Но если этот образ, все же, разрушается обстоятельствами, то это разрушение воспринимается им как собственная смерть и в результате человек порой теряет всякую мотивацию к жизни.
   Итак, подстраивать себя к обществу, нивелировать под него свою индивидуальность -- вот главный мотив поведения, любого прошедшего обработку современным образованием человека. Он стремиться лишь к тому, что считается значимым в обществе, имеющим ценность лишь для него. Но при этом он сам совершенно выпадает из области собственного познания как самостоятельная цель. Человек, как всеобщая разумная, духовная сущность, которая стремиться рассмотреть себя в его конечном и смертном теле, бежит от этого рассмотрения, тем самым убегая от самого себя от насущной необходимости преодолеть противоречие, живущее внутри него, внутри собственного сознания. Как следствие, причину боли несоответствия самому себе настоящему мы пытаемся найти во внешнем мире, во внешних обстоятельствах, в других людях. Мы постоянно ищем и находим там все новых и новых противников нашего благополучия, выстраиваем бесконечную цепь вражеских редутов на своем пути, не понимая, что причина этого одна - бегство от самого себя. Бегство от всеобщей любви, которая живет внутри каждого из нас, но которая не находит удовлетворения во внешней, мирской жизни. Это нескончаемое страдание. И хотя для каждого из нас оно всегда окрашено особенным образом, причина его носит сугубо объективный характер, она одна и та же для всех людей - всеобщая духовная сущность стремится познать себя, а это возможно лишь путем донесения знания о себе до сознания каждого отдельного человека. Другими словами, каждый человек испытывает потребность в примирении с самим собой не в силу каких-то субъективных причин, а именно потому, что он изначально представляет собой одно единое целое с всеобщей Истиной. Он тождественен ЕЙ, тожественен божественной любви. Поэтому-то примириться с собой он может, лишь примирившись с божеством в себе. А это совершенно невозможно сделать, до тех пор, пока нет разумного, то есть не теоретически усвоенного положения о всеобщем единстве, а непосредственного знания, которое и позволяет воле человека, свободно выпускать на простор мирской жизни всё начальную энергию любви.
   Практический смысл знания о всеобщем единстве в этом и состоит, поскольку ни чего более мощного, нежели энергия любви, в природе не существует. Именно здесь естествознание и мораль совпадают в одной точке, религия возвышается до научного знания, а наука до религиозных основ.
  
  
  Ю.С. Баскин
  
  
  
   Москва 2015 год
  
  
  

15

  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"