Барышников Алексей Михаилович : другие произведения.

Schmuck

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   СЕРЬГА
  
   Сказка для взрослых о женском начале
  
   Домой я шел с Любочкой из шестого отдела нашего небольшого частного института. Институт занимался всем и ничем сразу. Мы шли, весело болтали о погоде, о цветах, о ее, Любочкиных, ближайших планах на выходные и вообще. Как вдруг за нами на тротуаре забибикала машина. Проезд по дороге был закрыт, и лихой водитель-частник погнал свои старенькие "Жигули" по тротуару. Любочка дернулась, неожиданно взвизгнула и перетащила и меня прямо на газоны, испугалась, прижалась головой к моему плечу - так и застыли. Я суетился, ругал "Жигуленок", успокаивал Любочку, та приходила в себя, но вдруг вспомнила о том, что времени нет совсем, и заспешила - что-то там дома, важная встреча... я не вдавался в подробности. Мы почти добежали до метро.
   Любочка снова вскрикнула, я уже автоматически отпрыгнул в сторону, несказанно испугав пробегавшую под моим плечом старушку. Старушка зыркнула на меня, хищно посмотрела, сверкнула своим серебряным зубом, проговорив: "Милый, поаккуратней надо, а то зашибешь меня, старую, что тогда в лесу делать-то будешь".
   Любочка стояла растерянная, почти плакала, показывала мне одну оставшуюся висеть в ухе серьгу, начала шарить по одежде - а вдруг?.. Я не успевал ей помогать в поисках, народ с интересом стал к нам приглядываться. "Нет ее, нет нигде",- уже почти плача, всхлипывая, но еще все-таки как-то удерживаясь, чтобы совсем не разрыдаться, шептала она.
   Я спросил:
  -- Ценная, что ли?
  -- Для кого барахло, а мне память,- сказала Люба, прикидывая, то ли ей расплакаться
   по-настоящему, то ли удержаться. И если расплакаться, то как она будет при этом выглядеть со стороны.
  -- Пойдем, посмотрим, может, где по дороге обронили,- предложил я.
  -- Да ты с ума сошел, я уже опаздываю.
  -- Знаешь что,- сообразил я быстро,- давай я пойду поищу, а ты езжай домой. Найду -
   отдам, а нет - ну, на все воля Божья.
   Любочка уже почти радостно чмокнула меня в щеку, сказала:
  -- Ну, удачи тебе, ты ее все же найди для меня.
   Я махнул ей рукой. И вот ее голубенький сарафан замелькал в толпе, атакующей
   турникеты метро.
   "Да,- подумал я,- серьга - не утюг, ее найти трудно, да и потом народ... Он, народ, иногда пробки от бутылок собирает, не говоря уже о серьге". Впрочем, серьги были белого металла, с полудрагоценным камнем, как описал бы следователь. Сравнение было в самый раз, и я, как сыщик, отправился по пути нашего следования. Поток утомленных людей, собирающихся у метро, стал рассеиваться, я начал внимательнее приглядываться к дороге. Разбитые трамвайные пути, ну, тут уж ничего не найдешь.
   Лужи, слякоть, чуть зазевался - и проезжающая "Волга" забрызгала меня с ног до головы. Шофер притормозил и крикнул мне вслед: "растяпа!".
   Я было решился спросить его, не видал ли он сережки, но быстро понял, что тому явно не до разговоров. Я шел и между делом вглядывался в лица уже реже попадающихся мне людей.
   Вдруг увидел лицо старушки с поблескивающим зубом. Она как-то заинтересованно на меня посмотрела и сказала тоненьким молоденьким девичьим голосом: "растяпа, серьгу проворонил".
   А при чем тут я, хотел я ей ответить, но она, вдруг сразу же зашамкав, сказала: "Ворон тебе поможет, иди уж".
   Сумасшедшая, подумал я, и даже, может, опасная. Старушка как бы продолжила свою речь, но вроде бы мне в ответ: другие поопаснее будут, да тебе, дуралею, всё опасно и все - и она радостно заулыбалась единственным, как оказалось, во рту зубом.
   Я поежился, поругал Любку-растеряху: если уж проколола дырки в ушах, так следи за тем, что носишь.
  -- Левее возьми,- крикнула мне старуха.
   Я дернулся, как от того "Жигуля", перешел небольшую площадь и уже выбежал к газонам, на которые нас загнал лихач. И стал растерянно озираться по сторонам в надежде на то, что вдруг кто-нибудь выйдет и отдаст мне серьгу.
   "Щас, жди",- прозвучала в моей голове распространенная фраза, которая лет десять назад звучала: мол, губы раскатал, мол, и поумнее тебя тоже есть.
  -- Поумнее вас тоже есть,- вдруг произнес резкий каркающий голос.
   Я поднял глаза от земли, на которой безуспешно искал серьгу, и увидел перед собой большую птицу. Она была важной - что-то среднее между вороной, галкой и человеком. Птица была одета в черный вечерний сюртук, очки на носу, и мне показалось, что она прячет за спиной дирижерскую палочку... а может, серьгу, с облегчением подумал я.
  -- Нет,- сказала птица,- серьги здесь уже нет.
   Украли, подумал я.
  -- Зачем же так резко, молодой человек,- тоном старшего наставительно сказала
   птица.- Да, ее взяли, пока, временно попользоваться.
   "Для чего? - пролетело в моей голове, а язык уже выговорил:
  -- Уж не ты ли ее и тяпнула?
   Я вдруг вспомнил, что вороны любят все блестящее и чего только не находят в их гнездах.
  -- В моем гнезде ничего, что бы вас могло заинтересовать, нет. Я птица умная,- и она
   застыла, рассматривая меня как бы со стороны,- мол, стоит ли дальше со мной разговаривать или не стоит.
   В ответ так и напрашивалось: мол, я тоже не дурак. Но вместо этого я уставился на ворону, вдруг осознав, что она неестественно большая и почему-то задает мне вопросы. Как бы в ответ на это она строго посмотрела на меня и спросила:
  -- А вы кто?- и снова уставилась.
   Я начал судорожно перебирать в мозгу, кто же я. Сначала полезло в голову: я - старший инженер, понял,- глупо, дальше, ну, мужчина... И красивый, подсказало что-то. Еще - человек... но стало неудобно, просто какой-то геноцид над братьями нашими меньшими. И не сказал.
  -- Да я просто тут гуляю,- глупо выдавил я.
  -- Ну, а все же, кто ты?- и птица настырно вдруг приставила к моей груди
   дирижерскую палочку.
  -- Я не знаю,- осторожно произнес я.
   Птица удовлетворенно замахала руками и пропела: "Не сказал бы так, я бы тебе ничего дальше не сказала".
   Я напрягся, насторожился, приготовился слушать детективную историю, как сперли серьгу, и сразу же стал думать на старушку. Бестия, шла за нами, мы обронили, а она схватила, подумал я, уже начиная горячиться; нет, чтобы отдать, так потащилась за нами до метро, наверное, вторую хотела...
  -- Она не при чем,- сказала птица.
   Я попросил птицу представиться, не знал, как к ней обратиться. Она сказала, что еще не решила, как. А пока просто, мол, Друг, и все.
   Я переспросил:
  -- Друг?..
   Она оборвала меня и уточнила:
  -- Пропала левая?
   Я судорожно вспоминал, за какое ухо хваталась Любочка, и вдруг явно вспомнил - левая.
  -- Левая,- произнес я вслух.
   Птица удовлетворенно повторила: "левая".
  -- Левая,- повторил я и понял, что начал тихо дуреть.
  -- Левая,- сказала птица и пояснила,- нам правой пока не надо.
   И правильно, подумал я, зачем сразу две. И вдруг обратил внимание, что мыслю в какой-то неестественной для меня манере.
   Тем временем птица ходила взад и вперед, читая мне короткие нравоучения, что, мол, мы, молодежь, не ценим ничего, а если ценим, то не то, да и не так.
   Я оправдывался: я в серьгах ничего не понимаю.
   Друг как-то сочувственно посмотрел на меня и сказал:
  -- Я все же помогу. Хотя сначала не хотел. "Ла", послышалось в конце, и я
   окончательно запутался, кто передо мной - друг или подруга.
   Тем временем птица указала мне на место, где располагался мой институт, и сказала:
  -- Тут недалеко, да вот бабушка тебя проводит.
   Откуда-то выскочила старуха, уже с двумя зубами - один, как и прежде, серебряный, другой золотой.
   Вставила, подумал я, а почему не все?
  -- Дорого,- бросила старуха и заспешила со скоростью хорошо тренированного
   спортсмена.
   Я бежал за ней, а в голове все звучали слова Друга - мол, к трем ведьмам выйдете, они в лесу все знают, может, им серьга и потребовалась.
  -- Спасибо!- крикнул я птице, задыхаясь в старании догнать бабушку.
   Бежали часа три, но как-то ладно, такое было лишь на межобластных соревнованиях, когда бегали на двадцать пять километров,- впереди пер здоровый Витька, на три года старше меня, в импортных шиповках, и дышал, как лось. Бабка шла так же ходко, как Витька, но без задышки. Задышка начала появляться уже у меня, и по ходу бега я решил бросить курить, а заодно и пить. Бабка приостановилась, сказала: ты с бегу-то, сразу, милой, не решай, от недостатков избавляться надо постепенно и навсегда, а не быстро, да ненадолго.
   Перед нами расстилался лес, но не большой, перелесками. Бабка снова припустила, и снова в неплохом темпе бегуньи, тренирующейся на бег с препятствиями. Еще полчаса, и мы вбежали в проходную института. Правда, был это уже не институт, а большой коттедж. Из него вышел медведь, какой-то очень галантный - я в первый раз видел такого галантного медведя... Он, слегка прикрывая пасть лапой, спросил, к кому я и по какому поводу.
   Бабка объяснила:
  -- Михаил Потапыч, ты порадей, этот из мира приперся, нужда вышла, серьга
   пропала, советец сестричек нужен.
   И, развернувшись, опять пошла в Витькином темпе, притопывая его новыми шиповками.
   Мне стало не по себе. Три ведьмы... тут одна загоняла так, что ведь копыта протяну. Мимо прошел очень гордый лось на длинных ногах с начищенными копытами. И сказал:
  -- Отдыхать вам еще рано. Дело еще надо делать.
  -- Сударь,- приостановил я его,- а эти ведьмы, как мне с ними?
  -- Поаккуратнее,- сказал он и стал похож на начальника моего отдела, который
   пропал месяц назад и числился в розыске.- Особенно молодая, смотри,- и он задергал большими лосиными ушами.
  -- Как вы тут, Иван Степанович?- поинтересовался я.
  -- Неплохо,- ответил он мне полушепотом,- если бы не лосиные вши... а так я тут
   расцвел, это же лес, не то, что там, в гадюшнике,- он передернулся и весело поскакал за молодой лосихой, призывно виляющей задом.
   Хорошо ему, подумалось мне, и я зачесался, как от укуса вши.
  -- Все просют,- сказал Михаил Потапович и ушел.
   Три сестры стояли задом ко мне и смотрели в замочную скважину. Нет, не были они любопытными, просто завхоз не менял им давно замки, замок защелкнулся - и ключ ни туда, ни сюда.
  -- Мужчина! - обрадовались они и обступили меня.
   Было их трое, но казалось, что больше.
   Первая, начну с молоденькой,- была фигуристая, во всем открытом и пахла молоком парным. Может, несколько глуповата, подумал я, на что она ответила: "Может, это и так, но зато во всем остальном..." Улыбнулась и представилась:
  -- Света.
  -- Пал Михалыч,- протянул я, не зная, как правильней поздороваться.
  -- Можешь чмокнуть меня сюда,- и она расстегнула пуговку платья, откуда
   показались две внушительные выпуклости.
  -- Не наседай, Света,- сказала укоризненно та, что постарше.- Павел Михайлович еще
   с дороги, и нужды в тебе пока нет.
  -- Я подожду,- ответила Света и начала строить глазки.
  -- Мне ведьмы нужны,- несмело произнес я.
  -- Мы и есть ведьмы,- ответила вторая, и я понял, что ее-то я уже люблю. И
   представилась:
  -- Тереза.
   Третья бросила:
  -- Это все ерунда, главное, чтобы вы открыли эту чертову дверь, все остальное... - и
   она брезгливо скривила губки.- А кстати, как вы относитесь к последней монографии Иммануила?
  -- Какого Иммануила?- спросил я, сухо сглотнув.
  -- Ну, Канта, разумеется. Впрочем, до вас она еще, конечно, не дошла... Ну, ничего,
   будет часок-другой, я ознакомлю вас, а если заинтересуетесь, то и с последней серией оккультных статей мадам Блаватской тоже.
   Я подошел к двери, дамы расступились, я встал на вытертый коврик с изображением геометрических фигур и вдруг неожиданно чихнул, чем вызвал целую бурю эмоций у дам.
   Светка подлетела и попыталась подцепить рукой мое мужское достоинство, Тереза сказала: "Я тебя почти люблю", а самая умная: "Я тебе Гегеля подарю с Соловьевым в придачу с дарственной надписью".
  -- А что, собственнно, произошло?
  -- Да, понимаете,- заголосили все три сразу,- перед этой дверью давно никто не
   чихал.
  -- Триста лет,- напомнила Тереза.
  -- Все так прутся,- сказала Светка.
  -- Дальше, дальше давай,- торопила самая умная.
   Я взял ключ, он был как от моего кабинета - с бороздкой посередине. Как-то я несколько дней провозился, чтобы открыть дверь, но открыл, а тут - то же.
   Я - человек тонкий, и так не грубо, чуть влево, чуть вправо, просунул поглубже, но не переборщил. В замке чмокнуло, в голове щелкнуло, и три ведьмы поцеловали меня сразу во что подвернулось.
   Передо мной открылся не мой кабинет, заставленный столами и заваленный никому, может, и не нужными бумагами.
   Передо мной была шикарная комната с пушистым ковром-самолетом, очагом типа камина, но больше раза в три, над ним висел котел и вкусно пахло.
   Длинный стол, почему-то показалось - для покойников, зеркало во всю стену. Я вошел чуть дальше, но отражения своего в нем не увидел, а ведьмы отразились. На то они и ведьмы, подумал я.
   По-хозяйски расположился в кресле, у ног села Света и начала пощипывать меня за волоски на ногах, которые вылезали сквозь дешевые носки.
   Тереза варила кофе, а та, что умная, уже копалась на верхней полке среди запыленных фолиантов, слегка демонстрируя свои стройные, изящные ноги, которые почему-то не впечатляли, даже если учесть угол моего зрения.
  -- Я, собственно, за серьгой... тут странный случай... мне Друг сказал... я за бабкой
   бежал, она почему-то к вам не захотела...
  -- Боится,- сказала средняя... что полюбим,- добавила Света.
   Лесбиянки, подумал я.
   А Умная через плечо бросила:
  -- А что вы против этого имеете?
  -- Да, собственно, ничего,- смутился я.- Я впервые...
  -- Впервые видите женщин, которые любят,- уточнила Тереза, и я захотел на ней
   жениться.
   Я начал думать как бы ей посноровистей объясниться в любви, но вдруг решил начать со Светы, понимая, что ей-то объяснять ничего не надо. Но на всякий случай как-то опасливо отодвинулся от Светы, которая, заметив это мое движение, сразу же ко мне придвинулась.
   Умная сказала:
  -- Чего спешишь, ты все равно первая все успеешь.
  -- Что успеешь?- спросил я.
  -- Кофе выпить,- ответила Тереза, и я полюбил ее еще сильнее, если это возможно.
  -- Серьги у нас нет,- сказала Света.
  -- Есть,- сказала Тереза.
  -- Две,- добавила Умная.
  -- Я потерял одну,- вернее, Любка потеряла.
  -- Нет, уже две,- и Умная вынесла ларец и показала серьгу.
  -- Так это правая,- удивленно сказал я.
  -- Да, это так,- сказала Умная и бросила ее вверх; серьга пробила потолок, крышу,
   кого-то ударила, кто-то сверху чертыхнулся.
  -- Все, теперь за ней на небо придется лезть,- сказала Тереза.
   С неба спустили веревочную лестницу. Я за правой лезть отказался, пока не найду левую.
  -- Левую без выкупа не получишь,- сказали ведьмы.
  -- Так, может, вам чего починить, а то вы тут без мужиков...
  -- Да, почини, родимый,- ответила Светка и начала разводить ноги.
   Мне стало неуютно, уж больно нахальная, а я хоть мужик не слабый, шофер бывший, однако ручаться не могу - ну, может, на два раза еще и хватит, но этому прущему на меня сексуальному буфету, думаю, и сорок раз будет мало.
  -- Подкормить его надо,- высказала Света первую умную мысль.
  -- Подкормим!
  -- Мне некогда,- сказал я.
  -- Ты с ночевками сюда?- спросили ведьмы.
   Я промолчал.
  -- Ну, как хочешь, но тогда через холодную...
   Вдруг запахло воском, показалось, что кто-то умер, понял, что я... и я согласился с ночевками. Но чтобы без обману.
  -- Конечно, без обману, у нас тут и протокольчик есть. Мы тебе серьгу плюс
   способности, а ты нам протокольчик.
  -- Может, кровью захочет? - поинтересовалась Тереза.
  -- Нет, не думаю,- ответила Умная.
  -- Тогда соплями,- захохотала Света.
  -- Я вам лучше написаю.
  -- Написай, написай,- обрадовались все три моей неумной шутке и пропели:
  -- Напиши сам, все напиши.
  -- Напишу я о вас точно, а сейчас о способностях. Что вы мне за способности?
  -- Это после трех ночей с нами - тебе способности, Любке серьги, а нам твоя
   благодарность.
  -- Мы по делам, а ты из котла ешь, на стол не ложись, в зеркало не входи, не
   отряхнувшись,- забудешь, не выйдешь. Ни с кем не разговаривай, ничему не удивляйся, если что, говори, мол, командированный, наставляли меня ведьмы. И они ушли.
   Я осмотрелся, потянулся, поискал попить воды, увидел серебряный жбанчик, как бочечка, в нем серебряный ковш и лягушку на дне.
   Раздумывая, пить или не пить, я вдруг услышал голос лягушки:
  -- Пей, добрый молодец, хорошо, что сразу сюда, к святой воде богатырской
   подошел, а то хлебнул бы зелья очагового и помер бы первой ночью.
   Я взял черпак и, сразу же представив себя богатырем, сделал первый глоток - рубашка лопнула от налившихся мускулов, второй глоток - перестал болеть застарелый радикулит. Я допил остатки воды и понял, что немного поумнел. Уже повеселевшим взором обвел комнату. Увидел хомут. Хотел его на себя напялить, но чей-то голос вдруг сказал:
  -- На волюшке схомутанный не напрыгался...
  -- Ты кто?- удивился я.
  -- Я - лошадь,- грустно сказал мужик и вылез чуть из хомута,- Ты, понимаешь,
   сначала к воде, а я сразу по старой памяти в хомут влез, вот и остался; теперь, может, повезет, завхозом сделают и лет сто буду воду серебряную возить к сестрам в коттедж.
  -- Да, брат, вляпался ты,- сказал я, ощущая превосходство бронзового памятника,
   снизошедшего до разговора с простым смертным.
  -- Ты сначала скачки первой ночи переживи,- сказала мне большая серебряная
   лошадиная подкова, и я решил быть скромнее.
   Сел у огня, вытянул руки и начал представлять себе, что я князь,- на мне сразу оказался убор из парчи с пером.
  -- Ты с перьями поосторожнее,- сказал откуда-то сверху высунувшийся ободранный
   попугай, предварительно сообщив время,- было шесть часов вечера.
  -- У меня же нет перьев,- возразил я ему.
  -- Зато у тебя есть другое.
  -- Что? - уставился я на него.
  -- Глупость,- грустно сказал он.
  -- Глупость? - удивился я и тут же согласился.- Ну, этого добра действительно
   хватает. Вот, за серьгой поперся.
   Тут молодой человек, вылезая из камина, весь в черном, я сразу же подумал, трубочист, произнес:
  -- Может, вы за всю жизнь одно умное дело-то и сделали, что за серьгой пришли.
   Может, подумал я и начал натягивать лук и любоваться серебряной стрелой - натянул, отпустил, что-то сверху брякнуло, где-то загремело.
   Голос за спиной сказал:
  -- Вот в холодной и прибыло.
  -- Женщина,- констатировал кто-то.
   Но тут же передо мной появилась усатая рожа черного кота. Он вырвал из моей руки лук и сердито произнес:
  -- Тебе, дядя, забава, а кто-то помер.
  -- Что, все так серьезно?- удивился я.
  -- Серьезно,- сказал Михаил Потапович, который случайно зашел в комнату
   поинтересоваться, как мне скучается.- Ты думаешь, я, мил человек, здесь всю жизнь галантным медведем был? Нет, был я там, в ресторане, официантом. Пришла ко мне Тереза, ну, звали ее в тот раз по-другому, я в нее влюбился, а после испугался: жена, дети, совесть, долг, ну и...
  -- И что? - поинтересовался я.
  -- А то, что все равно здесь оказался, только не мужем...
   А-а, вот оно что, понял я вдруг, в какое опасное место меня занесла судьба, и решил ничего не трогать, ни на что не смотреть. Даже решил Богу помолиться. Помолился, но все осталось по-старому. Тогда я подумал - пока никого нет, ознакомлюсь с чем могу, вдруг пригодится.
   На маленьком резном столе стоял ларчик из костей.
   Человеческие, подумал я и понял: верно. А там стилет, колесо, перо и бумага.
   На бумаге текст: "кольцо - залог, стилет - урок, любовь - порок, коль в смерти окончание". Ну, дурь, подумал я и закрыл ларец.
   На стене висели рога. Я их примерил на свою голову и стал похож на влюбленного оленя, на мужа, которому изменила жена, и на короля - без власти, но с силой, и сразу же почувствовал себя счастливым.
   И захотелось мне полетать... Лег голым на ковер, он немножко приподнялся, мне комнату стало видно лучше, а из камина, из котла, доносился непривычный запах какого-то варева и манил к себе неотвратимо. Я подлетел поближе, там в котле бурлило и шкворчало и так захотелось отведать. Я немного подумал, решился и увидел спускающуюся на цепочке кружку. Кружка была с дыркой.
   Я опустил ее за цепь в котел, быстро вытащил, на дне было всего несколько капель жидкости. Жидкость по запаху и цвету напоминала мужскую силу, по вкусу - какой-то божественно сконцентрированный напиток.
   Мне захотелось выпить весь котел сразу, я начал судорожно таскать кружку к себе на ковер, но чем больше я старался, тем больше суетился, почти все выливалось назад, но капли, чудесные капли напитка, уже начали проявлять свою силу. Я вдруг весь вспотел каким-то странно пахнувшим потом, весь налился силой и очень захотел, чтобы первой вернулась Света. Немного помучился на ковре со страстным желанием к молодой ведьме, да хоть ко всем трем сразу, плюс и старуха беззубая не помешает, а все-таки было желание еще увеличить свою силу, но я почему-то мудро остерегся.
   А в дверь уже входили ведьмы - время, пока я чикался с дырявой кружкой, прошло быстро.
   Тереза с Умной быстро поняли в чем дело. Света сказала: "я иду", и мы оказались на кровати размером с аэропорт. И тут началось такое...
   Я пошел в лихую кавалерийскую атаку с вытащенной наголо саблей после пятнадцатиминутного боя врукопашную и... я был сломлен, сабля потеряла прежнюю силу. Я выскочил в гостиную, схватил черпак, потревожив бедную лягушку, сделал еще один огромный глоток, и прежняя сила почти вернулась.
   Светка в радости и захваченная моей страстью продержалась без явного для себя ущерба еще два часа. Я все, что не додавал женщинам за столько лет, решил отдать Светке... правда, пришлось еще два раза бегать к котлу с варевом... Под утро, потеряв килограммов десять веса, я сидел и уплетал со скатерти-самобранки гречневую кашу, булки, намазанные икрой, под одобрительные взгляды Терезы и Умной.
  -- А мы думали, что тебя больше не увидим,- радовалась Тереза, и я ее любил уже
   всю, но как-то по-другому, ну, не так интенсивно, как Светку, а как-то глубоко и спокойно.
  -- Я рада,- сказала Тереза,- что следующая ночь моя, и ты до нее дожил, не потерялся
   в потоках Светкиной страсти.
  -- Я мужик,- сказал я, и все громко расхохотались.
   Правда, Умная, на то она и умная, подшутила, мол, а что бы ты без котла делал.
  -- А что без котла Светка бы делала? - ответил я.
   Умная удивилась.
  -- Может, и до моей ночи доживешь,- и посмотрела оценивающе на Терезу.
   Вечером к коттеджу подкатило такси, за рулем сидел усатый черный кот. Такси было шестидверное - "Волга", таких Пал Михалыч еще не видел, на заднем сиденье сидели свидетели - друзья Пал Михалыча, один, Петька, еще по школе, женщина - подруга жены. Пал Михалыч поздоровался. А, все равно, подумал он, пусть хоть все знают. И такси тронулось.
   Откуда-то выкатывало ровное шоссе, верстовые столбы. Уже проехали дуб с котом ученым, промелькнула полуобнаженная русалка верхом на старухе с тремя зубами. Наверное, подрабатывает, пронеслось в голове Пал Михалыча.
   В полуподвальчике ресторана горели свечи, играла музыка, стояли празднично накрытые столы. Тереза пошла переодеться и вышла в черном, с алмазными подвесками, платье.
   Пал Михалыч тоже оказался в администраторской, где стояли, как в подсобке, ящики с импортным шампанским. Он был облачен в сюртук, тщательно выбрит, причесан в считанные секунды. Словом, стал уже этаким кавалером при своей Терезе. Она была обворожительна, у Пал Михалыча появилось желание подписать кровью все и сейчас. Тереза благосклонно его слушала. Немного шампанского, благожелательные взгляды свидетелей. Подписи на красивом бланке их вечного свадебного свидетельства, в котором Тереза расписалась первой, почему-то остановив его руку. И сказала: Павел Михайлович, если захочешь, утром поставишь свою. Ну, мало ли что, вдруг не понравится.
   Пал Михалыч дернулся, попытался расписаться, но она сказала: "За тебя, милый", подняла бокал с шампанским, выпила, поцеловала его крепко в губы. Алмазные кольца уже сверкали на их пальцах.
   В ресторане играла музыка, кроме них никого не было. Они танцевали в вихрях и потоках Терезиной любви и его, Павла Михайловича, потоках радости и счастья. У них не было секретов друг от друга. Он рассказал ей за вечер всю свою жизнь, каялся и просил за что-то прощения. Наверное, за то, что не нашел ее раньше. Она благосклонно воспринимала все.
   Они начали слегка уставать.
   Собрались. Петька тряс руку, заглядывал Пал Михалычу в глаза и говорил на ухо:
  -- Ну, ты себе отхватил, ну, рад за тебя.
  -- А жить-то где будешь? - интересовалась подруга жены.
   Тереза отвечала:
  -- На Гражданке есть квартирка, правда, однокомнатная, но моя.
  -- Счастливка,- видавшая виды подруга жены с завистью смотрела то на Терезу, то на
   ее черное платье из неизвестного материала, то на бриллианты.
   Шестидверная "Волга" отвезла свидетелей, причем никто, кроме сидящих в ней, не замечал, что она шестидверная и за рулем кот. А какой-то постовой даже помахал им рукой, заметив кольца на машине и цветы.
   Приехали. Она разделась, любила и боготворила своего героя. Грудь Пал Михалыча разрывала щемящая тоска любви. Он купался в ее объятиях, дышал ее волосами, носил ее на руках и готов был вместе с ней спрыгнуть с двенадцатого этажа.
   Измотанный, под утро уснул. Поспал часа четыре, она сидела и ласкала его волосы... проснулся, почувствовал себя опустошенным, неудовлетворенным. Хотя Тереза не изменилась, изменился он.
  -- Подпишешь? - спросила Тереза.
  -- Если как честный человек, то да.
  -- А при чем здесь это? Я тебя не в партию принимаю. Сам-то хочешь?
  -- Ты меня прости, но я хочу еще чего-то. Чувствую, что не могу тебе обещать
   любови вечной не земле.
  -- Ну и хорошо, милый. Я сейчас позвоню, вызову такси и поедем в коттедж.
  -- Хорошо,- ответил Пал Михалыч и пошел варить кофе.
   Навстречу вышла Умная, приподняла брови и сказала:
  -- Видно, придется тебе со мной третью ночь проводить. Давненько я с мужчинами
   не была, крепкий ты парень, однако.
   Пал Михалыч пролежал весь день, не вставая с волшебной постели, которая и привела его в чувство к двенадцати часам ночи окончательно. Пробили часы, прокуковал попугай и вошла Умная.
  -- Нас ждут, маэстро,- сказала она.
   Маэстро встал с постели в мятых брюках и слегка озадаченно начал искать, что бы надеть; под руки попалась боярская шапка, чапаевская шашка, хотел прихватить еще чего. Но Умная сказала, что, пожалуй, достаточно, и повела Пал Михалыча переходами. Да, переходами.
   По пути им навстречу выехал стол с пятой ногой, дополнительной. Умная сняла салфетку, там оказался бокал с коричневой жидкостью.
   Умная попросила все это выпить и пояснила - иначе не поймешь, а понять надо, и если не сбрендишь за ночь от умных разговоров, то, может, и серьгу получишь назад. Времени, мол, твоей эволюцией заниматься нет, а понять, если сможешь, даже и с помощью зелья,- неплохо. Зелье это только обострит, если есть, конечно, что обострять.
   Я присматривался к фигуре Умной и прикидывал, нравится она мне или нет. Выходило, не нравится. Хотя форма, после усвоения коричневой гадости, показалась великолепной. Я сразу же оценил качество напитка, его строй, изящество бокала и всего здания, совершенство тех идей, кои витали в воздухе. Времени было мало все это рассмотреть, но все равно, успелось очень многое.
   Комнату, куда ввела меня Умная, заполняло много народу. Мужчин более, женщин менее. Умная вошла и объявила: гость. Все зааплодировали, и в комнате разлился аромат совершенной формы аплодисментов.
   Сократ сидел в своем кресле и смаковал отравленное вино. Кант что-то писал. Юный Пушкин легкой походкой передвигался по комнате. Дантес наслаждался видом своего пистолета и изяществом Пушкина. Мадам Блаватская демонстрировала перед собравшимися идею розы. Гегель давал пояснения процессу, и пояснение было лучше процесса. Шукшин задумчиво стоял в стороне. А наслаждающийся М.Булгаков говорил: вы прелесть, душечка,- слова относились к Умной,- и я напишу нового "Мастера и Маргариту" и Маргариту сделаю такой, как вы.
  -- Спасибо,- отвечала Умная, и формы ее "спасибо" обдали всех невыразимым
   ароматом.
   Я посмотрел на себя, увидел совершенную идею Бога-человека в себе, все заинтригованно стали на меня смотреть.
   Я увидел, как сам Иисус вышел из меня, пожал руку Сатане. Я спросил:
  -- Вы, господа, куда?
  -- Мы ненадолго,- ответили они и вышли.
   Я постоял, как пустой болванчик. Голова поехала в сторону, метра на полтора ушла вбок, отделилась. Все уже с нескрываемым интересом смотрели на меня. Я подошел, одел голову на место, спросил: что, человека без головы не видели? И попросил двух вошедших господ занять свои места во мне. В комнате все добродушно и по форме прекрасно рассмеялись, как бы приняв меня в свою компанию. Бердяев долго спорил с господином, именовавшим себя Сатаной, а Соловьев все подначивал то одного, то другого и периодически переходил то в Бердяева, то в Сатану.
   Молодой человек скромной и положительной наружности сидел в уголке и, когда я подошел к нему, сочувственно посмотрел мне в глаза и сказал:
  -- Там мои идеи извратили, хоть я не понял их толком. Да и некому было их
   понимать.
  -- Будда,- спросил Гегель,- сегодня будет?
  -- Нет,- ответила Умная,- приходили от него, монах сказал, что у них там со временем
   не получается.
   Тут зашумели все:
  -- Мы его постоянно ждем, а он все со временем разобраться не может...
   Я подошел к Умной и спросил:
  -- Мы с тобой должны физически или нет?
  -- А ты-то сам как считаешь?
  -- Я считаю, мы с тобой должны зачать и родить Мысль.
  -- Правильно.
   Я задумался и послал в умную голову Умной мысль Канта.
  -- Мысль неплохая, хотя и плагиат.
   Кант сказал:
  -- Берите, все равно я ее у Сократа подцепил.
   Мысль была умная, Умной понравилось, она подошла к Иисусу, тот дал ей душу Мысли, все радостно зашумели и стали подходить с поздравлениями. Последней подошла Умная, сказала:
  -- Мы твои жены и родим тебе по сыну. А вообще, я в тебя верила,- добавила она.-
   Ведь должен же хоть кто-то... Ну, не всем же со Светой, мало кто с Терезой, а до меня и вовсе не доходят... Вот эти, конечно, кто здесь, и еще немногие, а вообще человек двести, не больше, иногда и они сюда приходят, но это все же не так много...
  -- Ничего, пусть меньше, но качественнее,- попытался успокоить я Умную.
   Наутро действие коричневой жидкости кончилось и я, довольный, уплетал баранки с чаем. Восстанавливал силы. Но в дверь постучали, и вошли три ведьмы в праздничных одеяниях. Но вошли они не одни. Выстроились в ряд, и перед каждой стояло по сыну.
  -- Это твои труды,- сказали они.
   У Светы был крепкий юноша лет двадцати с сильными мускулами, развитой шеей - не злой, не умный, вроде не дурак, но и в профессора в будущем тоже не потянет. Света промурлыкала:
  -- Мы Борисом назвали, то есть Борис Павлович теперь.
   Тереза представила черноволосого Вячеслава:
  -- Хотели Доброславом назвать, но побоялись осложнений.
   Был он не худ, добр и не совсем глуп.
   Третьей стояла молча Умная, и с ней рядом молчал умненький мальчик.
  -- Не Кант пока,- сказала Умная,- но тоже кое-что уже может. А назвала я его Наумом
   Павловичем, значит. Вот тебе три сына, как хочешь, так и поступай с ними, а мы пошли.
   Ведьмы вышли, я обнялся с каждым по очереди и спросил:
  -- Борис, что в коттедже делать будешь?
  -- Не знаю,- ответил тот.
   Вячеслав ответил:
  -- Что, отец, прикажешь, то и делать буду.
   А Умный сказал:
  -- Хочу в миру походить.
   А я ответил:
  -- Вы тут дня три обживитесь, пока я всякие дела закончу, да подучитесь у мамаш у
   ваших, и хорошо бы, чтоб каждый от своей родной тетки взял побольше.
  -- Поняли,- сказали все трое и сели доедать мои баранки, которых я, правда, уже поел
   досыта.
   "Сережка!" - вспомнил я и сразу подумал о двух вещах: о сережке из уха Любочки и о Сережке, своем двенадцатилетнем оболтусе. Тяжко ему будет вот с этими соревноваться.
   И полез я по веревочной лестнице на небо. Лестница быстро кончилась. Зацеплена она была за небольшую тучу, где сидели два падших ангела и играли на мою сережку, правую, правда, в карты.
   Я поздоровался и спросил:
  -- Ну что, ее еще никто не выиграл?
   Оба ответили:
  -- Слава Богу, еще никто, а если кто выиграет, тогда...- и оба страшно закатили глаза.
   Я сделал хитрый ход, сказал:
  -- А кто это за вашими плечами стоит?
   Те испуганно обернулись, а я быстро посмотрел им в карты и увидел - у каждого на руках по три пиковых туза, других карт не было.
  -- Так вы никогда ее друг у друга не выиграете,- сказал я им. Сунул сережку себе за
   пазуху - да и был таков.
   Они, падшие, опомнились, на то они и падшие, да и отвязали лестницу раньше, чем я спустился. Ну, и полетел я по воле Божией куда глаза глядят. Чую, чего-то проломил и на чудо какое-то свалился. Чудо-то приставило к лицу палец и прошипело: "Фу, принесла тебя нелегкая. Тише ты!"
   Я огляделся. Дом был деревенский, на кровати сидели дед и бабка и тихо переругивались. Чудо представилось домовым Фроличем и сказало, что сейчас оно, чудо, ругает меж собой деда с бабкой.
  -- Зачем? - спросил я.
  -- А так просто. Она противная, а он ничего.
   Я вступился за бабку, но тут же узнал в ней старуху, уже с четырьмя зубами.
  -- Ну и правильно,- сказал я,- тогда ругай.
   И пошел я лесом и пришел к ручью, маленькому такому. Но сколько я ни вспоминал, кто я, так и не вспомнил.
   Пошел я по ручью, по дну, и смотрю, здоровый карп в воде стоит, плавниками шевелит. Я подумал, какой он красивый, буду я тоже карпом. И стал карпом. Поплавал, порезвился, одной подплывшей щучонке бока намял, увидел поплавок. Но карпом я стал не простым, а умным. Подплыл, дернул наживку, она улетела быстрее молнии. Подергал я раз десять, потом подплыл поближе, высунулся из воды - в лодке сидели двое с синими носами. Я им сказал:
  -- Вы, чудики, чего рыбам жить мешаете?
   Один покосился на меня, потер себе уши. Другой уставился тоже, протер глаза. Я остался. А он сказал:
  -- Предупреждал же, у Петровны не покупай, говорят, она димедрол кладет, а может,
   еще что.
   Я подсказал;
  -- Мухоморов намешала.
   Двое сказали:
  -- Ведьма она.
   И стало их тошнить.
   Я поплыл дальше и выплыл к коттеджу. Меня встретил Михаил Потапович, но сразу узнал.
  -- Во как тебя, но уж иди, подкрепим.
   Я посидел с Мишей в качестве карпа, попил чайку и через два часа стал отходить, ну, то есть человеческое обличье принимать. И пошел я к ведьмам.
   Навстречу вышла Тереза и на блюдце вынесла мне левую серьгу. Попросила меня встать на колени и принять ее, как дар Божий. Я исполнил все, и сережек у меня стало две. Да еще ведьминых трое.
   Сынки обступили меня и сказали:
  -- Батя, мы с тобой, мы здесь заскучали.
   Я им объяснять:
  -- Да куда же я вас в двухкомнатную, в малогабаритную?..
   Они ответили:
  -- Мы сами с усами.
  -- Ну, тогда пошли.
   Я расцеловал всех, попрощался, и мы вчетвером пошли обратно. Домой я пришел с опозданием. Жене сказал, вот ребят командировочных разместить негде, ты уж давай, потеснись.
   В эту ночь мы зачали второго Сережку.
   А утром мне Люба плакала, мол, в метро и вторую потеряла...
   Я достал бумажник и выложил ей ее серьги. Она удивилась, но потом догадалась: купил такие же?
  -- Да,- сказал я и покраснел.
  
  
  -- Жаль, что ты только о женщинах написал,- сказал Бром.
  -- Нет,- ответил я,- и если вы не устали, то я вам и о мужчинах прочитаю.
   Все выразили свое единодушное согласие. И я продолжил.
   1
  
  
   14
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"