Говорят лангусты и омары - это большие раки, которые живут в тёплых морях. Кто из них с клешнями и есть старший брат нашего речного рака, потому как вдвое крупнее, а кто без - не знаю. Никогда не видел. Но наслышан. Наверное, с пивом хорош. Большинство наших соотечественников не знает о существовании этих самых лангустов - омаров, тем не менее, они существуют. К чему всё это я говорю? Да, прежде всего, к тому, что всё прочтенное далее (если вы дочитаете до конца), хотя и необычно, но чистая правда.
Эту удивительную историю, происшедшую в конце последнего действия нашего грандиозного экспериментального спектакля, поставленного большевиками, рассказал мне один мужик, попутчик, с которым я познакомился в поезде Москва-Киев. Отчего-то воспылал он ко мне доверием. Впрочем, я замечал за собою такие способности. То есть, часто, даже совершенно незнакомые люди рассказывали мне совершенно интимные подробности из своей жизни, которые далеко не каждому близкому человеку или духовнику изложишь, а уж незнакомому человеку - и подавно. Наверное, в другое время я должен бы стать священником либо врачом-психиатром. Но - не судилось. Тем не менее, попутчик мой не только рассказал мне историю, происшедшую с младшим научным сотрудником Филиппом Аркадьевичем Пстыго, но и передал его дневники по возвращении в Москву. Догадываюсь, этот мужик служил то ли в дурдоме, то ли на Лубянке. Видимо кризис души и экономики подвиг его на этот поступок, противоречащий служебным инструкциям. Тем не менее, в мои руки попал интересный материал, которым я и попытался поделиться с вами. Вы считаете, что лангусты не идут с мочёными яблоками? Возможно. Но если хорошо замочена антоновка, со смородиновым листочком, под рюмочку хорошей водочки - хорошо идёт. Должен вам признаться, на днях я отведал новую старую водку. Она называется Украинская Водка Оковита. В переводе со старобурсацкого - Вода Жизни. Или, как говорят латиняне - Аква Вита. Рекомендую. Даже если не будет мочёной антоновки, я уж не говорю о лангустах и омарах. Был бы хлеб и сало. Если же у кого-нибудь возникнет подозрение, что я тайно агитирую за геноцид россиян с помощью алкоголя - плюньте тому в глаза. В умеренных дозах и водка есть Аква Вита.
Просвещённый нынешней нормальной школой читатель, познакомившись с этими заметками о необыкновенных приключениях, случившихся с младшим научным сотрудником одного из уважаемых и весьма важных НИИ самой уважаемой Академии Наук Филиппом Аркадьевичем Пстыго, плюнет три раза через левое плечо и скажет: "Экая чушь. Да быть этого не может! Потому что это противоестественно. И вообще, потому что этого не может быть никогда!"
Впрочем, если бы каких-нибудь сто лет тому назад некоторым гражданам, скажем, пришлось ознакомиться с впечатлениями Нейла Армстронга, полученными им от путешествия по Луне, то эти самые граждане высказали бы своё отношение к такой информации точно также.
Потому автор просит уважаемого читателя воздержаться от скоропалительных суждений, набраться терпения и..., В общем, многого мы ещё не знаем и ещё большего не можем объяснить. Тем не менее, уверяю, что всё рассказанное - сущая правда. И почерпнута мной из записок (как я уже упоминал) магистра общественных наук Иллинойского Университета Филиппа Аркадьевича Пстыго. Его откровенных рассказов за чашкой доброго индийского чая, личному знакомству автора с Их Превосходительством, Доктором и Профессором истории и философии Ферапонтусом Попеску 37-м Котом, а также Доктором медицины, Белой и Черной Магии Мариэттой 45-й Пусси.
Итак, скромный младший научный сотрудник Филипп Аркадьевич Пстыго возвращался с банкета...
1.
...данного по случаю защиты кандидатской диссертации на тему, впрочем, тема здесь не имеет никакого отношения к нашему рассказу. Возвращался Филипп Аркадьевич пешком поздним вечером потому, что жил наискосок от ресторана, где происходили упомянутые торжества. И нужно-то было ему пересечь две улицы и обширный сквер между ними.
Кроме прочувствованных речей, поздравлений и даже поцелуев, на банкете резво поглощались всяческие деликатесы под звон бокалов и крики "ура". Нужно отметить, что во времени торжество происходило, когда в стране, раскинувшейся на 1/6 суши, царило относительное благоденствие и изобилие. По крайней мере, в городах столичных, названное позже прогрессирующим застоем.
Алкогольные пары сделали своё черное дело. Тело Филиппа Аркадьевича упорно пыталось принять горизонтальное положение, хоть он сознательно сопротивлялся этому желанию. Понятно, что такая борьба между алкоголем внутри организма Филиппа Аркадьевича и его сознанием придавала его телу характерное колебательное движение с переменной частотой и амплитудой, если выразиться по-научному.
На беду (а может быть на счастье, ведь в нашем мире всё относительно, что признали в последнее время даже самые закоренелые догматики), эти колебательные движения движущегося по плоскости тротуара тела уважаемого МНС, заметил подвижный патруль милиции, строго следящий за выполнением гражданами законоуложений, касающихся непримиримой борьбы с зелёным змием. Респектабельный вид Филиппа Аркадьевича послужил дополнительным раздражителем патрулю, считавшему, что наша интеллигенция должна подавать пример всем остальным гражданам и не появляться в общественных местах, прежде всего на улице, в состоянии даже лёгкого опьянения. А то, что Филипп Аркадьевич относился именно к этой категории населения, у милицейского патруля не вызывало ни малейшего сомнения.
Когда перед Филиппом Аркадьевичем возникли два стройных молодца в серых форменных тужурках при галстуках, он сразу понял, что ему придётся сейчас войти с ними в дипломатический контакт по поводу его, Филиппа Аркадьевича, физического состояния. Нужно сказать, что у Филиппа Аркадьевича не было никакого опыта на сей счёт, так как он впервые в жизни ощутил это странное состояние опьянения алкоголем, которое вовсе не доставило ему никакого удовольствия. Дело в том, что ни дед, ни отец, ни, естественно, сам Филипп Аркадьевич не питали ни то чтобы пристрастия к алкоголю, но даже с полным отвращением относились к спиртному и людям, злоупотребляющим оным, коих в просторечьи называют пьяницами.
Филипп Аркадьевич с полной ответственностью сознавал, что его нынешнее состояние есть вызов обществу и даже самому законодателю. И, тем не менее, он попытался объяснить молодцам, что если он и нарушил, то не умышлено, и вполне заслуживает снисхождения.
- Товарищи, я-а виноват... Был банкет... Можете меня поздравить. Я - кандидат, - пролепетал Филипп Аркадьевич
Это была его первая ошибка.
- Да. Да, конечно, мы вас поздравляем, гражданин. Придётся вам отправиться с нами. Вы безусловно кандидат. В вытрезвитель.
- Но-о... прстите... Я тут живу... Напротив...
Это была его вторая ошибка.
- Все живут напротив, - сказал милиционер, который, как показалось Филиппу Аркадьевичу, был повыше. Филипп Аркадьевич вдруг ясно осознал, что перед ним стена, подпираемая Законом, и что он совершенно бессилен пробить её своими такими простыми и ничего не весящими аргументами, и, тем более, попытаться разжалобить его блюстителей и выхлопотать у них себе милости. Как это часто бывает у людей, оказавшихся в подобной ситуации, Филипп Аркадьевич попытался попросту бежать.
И это была его третья ошибка.
Он оттолкнул милиционера, который, как ему показалось, был пониже и рванулся вперёд, изображая бег. Если это жалкое движение по синусоиде можно назвать бегом. Конечно же, опытные патрульные ждали от него этого поступка и тут же среагировали на него. Филипп Аркадьевич споткнулся о подставленную ногу и почувствовал резкую боль в плечах от заламываемых назад к затылку рук. Впрочем, эту боль он реально ощутил уже лёжа на земле, зарывшись лицом в палые листья.
--
С-сдаюсь... Я больше не буду..,- прохрипел Филипп Аркадьевич.
Потом он ощутил, как его подняли на ноги, при этом кажется что-то где-то треснуло и отвалилось - ни то шов, ни то пуговица. Тело его двигалось как-то неестественно. Перед глазами мелькали листья, мокрый тротуар, нечищеные ботинки милиционеров, стволы деревьев в сквере и ехидно мигающая вывеска ресторана. Ощущение невесомости или непродолжительного свободного падения в пространстве, пожалуй, было последним, что он помнил, так как умелым толчком сзади в место, к которому в детстве иногда прикладывалась родительская рука отнюдь не с целью ласки, был отправлен в черный кузов машины спецмедслужбы. Филипп Аркадьевич ударился головой о что-то твёрдое. Ему не было больно, а даже совсем наоборот, наступило приятное удовлетворение, напрочь выключившее все ощущения. Что было дальше, Филипп Аркадьевич совершенно не помнил. Вплоть до момента его пробуждения утром следующего дня.
2.
Филипп Аркадьевич нашел своё тело несколько помятым, что выражалось в наличии синяков на предплечьях рук, а также ссадин на коленях и тупой боли в области рёбер в правой части грудной клетки. Во рту было гадко, как в казарме перед подъёмом. Большой шершавый язык едва помещался во рту. Очень хотелось пить. Чего-нибудь остренького. Кваску или морсу клюквенного, какой пивал он ещё в детстве. А ещё лучше бы рассольчику огуречного или квашеной капустки поесть. Ранний солнечный лучик пробивался сквозь пыльные стёкла зарешетченного окна, и редкие пылинки плясали в нём во всех трёх направлениях..
Филипп Аркадьевич вздохнул. Он вспомнил, что нынче суббота. На работу идти не нужно. Дома его никто не ждёт, потому что жил он один в двадцатиметровой комнате коммунальной квартиры. Комната ему досталась в результате обмена после развода. Ему стало жалко себя и он, как в детстве, шмыгнул носом.
"Придётся заплатить штраф. Или ещё чего". - Подумал Филипп Аркадьевич. По своей неопытности в подобных делах он смутно представлял последствия своей ночевки в вытрезвителе. Филипп Аркадьевич вздохнул, вспомнив, как "разбирали" на собрании лаборанта Витю за то, что он "оскорблял своим видом человеческое достоинство в электричке". - "И обо мне так напишут, - подумал Филипп Аркадьевич, - Бр-р! Ужас-то какой!", - продолжал размышлять Филипп Аркадьевич. - Я никого не оскорблял. И не видел-то меня никто! Кроме милиционеров. Правда, я тоже хорош. Напился. Со всеми чокался. Расхрабрился! Нашел повод -. "остепенился". Фу! Гадко как... "Обогатил науку".., "Вступил на стезю"... Гы-ык...", - икнул Филипп Аркадьевич.
- Ну-ка, алкоголики-шизофреники, подъём! Будя за казённый счёт лапать подушки! Ваше время истекло! Всем подниматься, прибираться, вон выметаться! - Этот монолог здоровенного детины в глухом сером халате, завязанном тесёмочками за спиной, оторвал Филиппа Аркадьевича от грустных размышлений.
Санитар заполнил своим громадным телом дверной проём, и оголенные по локоть его мощные мускулистые предплечья, заканчивающиеся крупными ладонями молотобойца, ничего хорошего не предвещали.
Филипп Аркадьевич мигом вскочил, зябко поёживаясь, не желая более вступать ни в какие контакты со служителями Закона. Голова у Филиппа Аркадьевича кружилась, тело ныло переутомлением и тупой болью синяков. Тем не менее, он проворно стал застилать койку, вспомнив казарменные порядки не столь далёкой молодости. Ещё несколько человек с синими помятыми лицами нехотя поднялись с коек и, семеня истонченными алкоголем ногами, поспешили к двери.
- О-о! Молодцы! Учту в следующий раз вашу дисциплинированность. - Пробасил детина. - Но-о, а вы, что жа? Специального приглашения ждёте? - повернулся в сторону тех, кто ещё не нашёл в себе силы оторваться от постели.
Он шел вдоль коек и ловким ударом носком сапога снизу койки "вышибал" из её объятий заспавшегося клиента. Эта мера воздействия подействовала совершенно безотказно. Через две минуты все обитатели палаты были уже на ногах.
Как бы там ни было, но минут через двадцать, ополоснув лицо холодной, как лёд водой, Филипп Аркадьевич стоял у стола дежурного с узелком своих вещей.
- Вот тут распишитесь. Претензий нет? Всё на месте? - угрожающе спросил лейтенант.
--
У меня тут, товарищ лейтенант, начал Филипп Аркадьевич...
--
Гражданин начальник нужно говорить, - резко оборвал его лейтенант.
- Да. Гражданин начальник, - продолжал Филипп Аркадьевич. - У меня в бумажнике были ещё семьдесят три рубля, а на руке часы. Японские. Сейко.
- Возможно. Пить меньше надо. Вас подобрали в парке на куче листьев. Привезли сюда в бесчувственном состоянии. Так написано в протоколе. Вместо того, чтобы поблагодарить нас за работу, вы ещё претензии предъявляете. Не исключено, что вас ограбили до того, как подобрали. Можете написать заявление. Но, предупреждаю, это почти на сто процентов бесполезно. Найтись ваши часы могут чисто случайно. Повторяю - вы были в бессознательном состоянии. Так написано в протоколе. Подобраны и доставлены сюда. Диагноз наших специалистов - тяжёлое алкогольное отравление. Будем оформлять на вас бумаги по месту работы и на взыскание штрафа.
Филипп Аркадьевич посмотрел в глаза лейтенанту. Они светились честностью и вниманием отличника по основам общественных наук. И подписал бумагу.
На дворе была такая же мерзкая слякотная погода, как и вчера. Ещё не было холодно, но после жарких солнечных дней бабьего лета, эта мелкая водяная пыль, висящая в воздухе и укрывшая плотным покрывалом город, не располагала к прогулкам. Улицы были пустынны. Лишь редкие прохожие попадались навстречу. Да и то Филипп Аркадьевич старался не смотреть на них, опуская голову вниз, опасаясь встретить кого-либо из знакомых.
"Странно, - подумал Филипп Аркадьевич, - Ведь в этой чертовой камере, ни то палате я проснулся и увидел солнечный луч. Не может же за какой-нибудь час так измениться погода! А, впрочем... Я что-то стал слишком впечатлительным. В этой унылой серости и простой свет пасмурного дня покажется лучом солнца... Господи, какая-то романтическая мразь лезет в голову".
Приближаясь к тому злополучному месту, где он был "обезврежен и схвачен", как опасный преступник, Филипп Аркадьевич поморщился и свернул в сквер. Под ногами шуршал упругий ковёр листьев, увлажнённых осенней мокротью. Они даже не шуршали, а хлюпали собравшимся на них обильным конденсатом. На душе у Филиппа Аркадьевича было прескверно. Домой идти не хотелось. Пустая запущенная холостяцкая комната не способствовала улучшению настроения. Филипп Аркадьевич свернул в боковую аллейку и направился к старой беседке литого узорного чугуна, поставленной в сквере ещё до революции отцами города и чудом сохранившейся от набегов сборщиков металлолома из соседних школ.
Филипп Аркадьевич знал, что в беседке сохранилась старинная деревянная скамейка, и при такой погоде она всё же суше всех остальных, а потому на ней можно посидеть несколько времени в одиночестве, привести свои мысли в порядок и наметить, так сказать, планы на будущее.
3.
Скамейка действительно стояла на месте. Сжавшись в комок, подобрав под себя лапки и хвост, на скамейке сидел крупный кот серой масти в тёмную тигровую полоску. В общем, обычный кот, какие сотнями шныряют по дворам. Но этот был чуточку покрупнее и, видно, не первой молодости, так как его голова утопала в пушистом жабо воротника, а толстые щёки и пышные седые усы подчёркивали его матёрость.
Филиппу Аркадьевичу показалось, что кот не просто внимательно, а с любопытством рассматривает его.
- Не бойся, Васька, я тебя не трону. Я только посижу рядом, если ты не возражаешь. - сказал Филипп Аркадьевич. Сказал он это просто так, как обычно говорят люди своим "меньшим братьям", чувствуя своё превосходство хотя бы в том, что никто из них не может ответить человеку на его языке и выразить всё, что они о нас думают.
- А я и не боюсь. Садись... Я тебя знаю. Ты не станешь меня обижать... Мр-р-р.., - ответил кот. То есть он рта не раскрывал! Разве что мурлыкнул напоследок. Но Филипп Аркадьевич явственно не столько услышал, сколько почувствовал ответ. Филипп Аркадьевич зажмурился и провёл рукой по лицу.
"Так.., - подумал он, - Начинается белая горячка...".
- Чудак, какая там белая горячка?! Где ты видел, чтобы от бутылки коньяку человек свихнулся? - Кот явно насмешливо смотрел на него.
Филипп Аркадьевич опять зажмурил глаза и покрутил головой. Потом он снял шляпу и смяв её, вытер подкладкой лицо, несмело приоткрыл глаз и огляделся вокруг. Нет. Никого. Только вот этот серый кот.
- В кои веки встретишь человека, с которым можно побеседовать, так приходится столько энергии тратить, чтобы он поверил в свои способности. Ну да, это я свои мысли тебе индуцирую напрямую без посредства голосовых связок. Когда-то твои предки только так и общались друг с другом. И с нами. Да вот выродились, - продолжал кот, - Мр-р-р, садись скорей. Я влезу к тебе на колени. Ты мне почешешь за ухом. Заодно пообщаемся. Кстати, зовут меня не Василием, а Ферапонтусом. Ферапонтус Попеску.
Не следует забывать, что Филипп Аркадьевич всё же был работником НИИ, и не просто работником, а остепенённым Младшим Научным Сотрудником. Потому с фактами, полученными через свои ощущения, он привык считаться. Уяснив, что информация, возникшая в его ощущениях, индуцируется ни кем иным, а только этим серым котом, Филипп Аркадьевич несмело подошел к скамейке и сел рядом с котом. Кот встал, потянулся, выгнув спину, и, неслышно ступая, перебрался на колени к Филиппу Аркадьевичу. Филипп Аркадьевич почесал коту за ухом. Тот, в свою очередь, уютно заурчал. Филипп Аркадьевич почувствовал у себя на коленях тёплую тяжесть.
"Да нет, обычный кот. Это я слишком перенервничал за последнее время. Защита, банкет, вытрезвитель.". - подумал Филипп Аркадьевич.
- Конечно обычный. Это ты стал необычный. Верно со вчерашнего вечера. Я видел, как тебя любезно "грузили" в эту вонючую повозку. Я как раз с Мариэттой возвращался с посиделок. По-моему, тебе что-то там пришибли на голове во время погрузки.
--
Кто это Мариэтта? - спросил Филипп Аркадьевич.
- Бога ради, не открывай рта. Мне совершенно ни к чему слушать эту воркотню. Слух дан живому существу совершенно для других целей. Ты свою мысль сформулируй "про себя". Как если бы ты читал. Этого достаточно. Ну, конечно, если не очень большое расстояние между нами. Понял?
--
Понял. - подумал "про себя" с удивлением Филипп Аркадьевич.
- Вот и хорошо. А Мариэтта - это профессорская кошка. То есть, она живёт у профессора Семёнова. Этот профессор очень многому мог бы поучиться у Мариэтты в области медицины, которую он представляет.
- Вы хотите сказать, что кошка - лекарь? - продолжал свои мысли Филипп Аркадьевич "про себя".
- Именно так. Причём, прекрасный. Я к тебе её сегодня вечером приведу, и ты к понедельнику будешь, как молодой мышонок, если исполнишь её советы. Кстати, не называй меня на "Вы". Я ведь в единственном числе. Дурацкая человечья привычка. Человек, как собака. Склонен к раболепству. Отсюда и тяга к лести, зависти и прочим омерзительным недугам.
Филипп Аркадьевич не решился спорить и, чтобы удостовериться, что это не сон, продолжал чесать коту за ухом, формулируя мысль "про себя", как ему посоветовал кот.
- Вы, то есть, ты сказал, что тебя зовут Фредерикс или Фабрициус, так что ли?
- Меня зовут Ферапонтус. Ферапонтус Попеску.
- Странное имя. Твоя фамилия похожа на румынскую.
- Она и есть румынская. Это имя моего 37-го деда. Он жил в келье у настоятеля монастыря в Валахии. Это было очень давно. Собственно, не жил, а иногда приходил к настоятелю, чтобы скрасить его одиночество, просмотреть мудрые старинные книги и внушить отцу-настоятелю кое-какие полезные мысли. Он также, как и ты мог общаться с животными, как сейчас говорят, обмениваться информацией. Очень редкий случай. В молодости этот настоятель был знатным боярином. В сражении его огрели по голове чем-то тяжёлым, после чего к нему вернулись, как и к тебе, способности ваших предков. Так что цени.
--
Гм. А что, у котов тоже есть национальность?
- Нет, конечно. До такой глупости могли додуматься только люди. Впрочем, если бы люди не обладали таким букетом глупостей и предрассудков, они бы не были теми, кем они есть.
--
Ты считаешь, что люди глупы?
- Есть исключения. Но большинство - до примитивности глупы, как только что родившиеся мышата.
- Но ведь они в отличие от животных создали цивилизацию. - Неуверенно возразил Филипп Аркадьевич. - Построили дома, машины, создали искусства и занялись философией...
- Конечно, если не считать, что люди создали свою, так называемую, цивилизацию за наш счёт, за счёт природы, совершенно не отдавая себе отчет о грядущих последствиях. А философия и машины... Примитив и отсебятина. Любое создание природы - будь то животное или растение, начиная от самого примитивного до самого организованного - оптимально создано. Не может быть лучше в своей функциональности и в тысячи раз превосходит жалкие поделки человека. Жуть, чего только вы не придумали, чтобы хоть как-то оправдать свои пороки! Вот разве что искусство. Только за это вас и можно терпеть. Особенно музыка. Это - божественно! - мечтательно мурлыкнул Ферапонтус. - Мы с Мариэттой часто ходим в гости к Густаву и слушаем, как его хозяин музицирует на фортепиано. Жаль, что это не часто случается, так как он часто ездит по гастролям. Мы любим слушать живое исполнение.
--
А кто такой Густав? - Подумал почти вслух Филипп Аркадьевич.
- Это кот. Собственно, он не кот, а... В общем, в молодости его кастрировали. Чтобы не бегал из дома. На такую подлость способны только люди. Ради своего удовольствия они способны на что угодно. Изуродовали жизнь такому коту! Мы его посещаем. Не только, чтобы послушать музыку, но и пообщаться, скрасить его одиночество. Он очень умён и начитан. Он ударился в науки и весьма в них преуспел.
--
Как это он ударился в науки? Ты хочешь сказать, что он учёный?
- Именно так. У Густава появилась масса времени. Он прочел библиотеку своего хозяина. А библиотека у него обширная. В ней книги по самым разным областям знаний. Кроме художественной литературы. Много книг по философии и музыке. Музыка абстрактна, как никакое искусство. Не требует знания языка, а только тонкого абстрактного мышления, что во многом формируется философией и общением, наполненным диспутами со знающими котами. И кошками. Как жаль, что он не может прочувствовать всю прелесть секса! Он, пожалуй, смог бы стать одним из выдающихся мыслителей нашего времени, если бы не это несчастье.
--
Гм... Ты хочешь сказать, что он ведёт диспуты с тобой?
--
Со мной. С Мариэттой. С другими котами и кошками.
- А кто же ты? Если с тобой дискутирует такой умный человек. То есть, кот. Извини.
- Во всяком случае, меня называют профессором. Профессором естественных наук. Это будет классификация по-человечьи. Приблизительно.
--
Это что же, у тебя кафедра?
- Нет. Будь проще. Это у вас, людей, всякие условности и звания. Кандидаты, доктора, магистры и бакалавры, академики. Причём, добрая половина всех остепенённых, в том числе академиков, никакого отношения к науке не имеет. А те, что занимаются "общественными науками", в большинстве своём шарлатаны и лжецы. Даром хлеб едят. Вводят в заблуждение народ, а он себя и нас мучает. Вот хоть с этими идиотскими идеями классовой или расовой борьбы! Чушь! Бред! Самих себя не можете примитивно проанализировать.
- Что ты говоришь? Классовая борьба - это факт! Наука, которую основал Маркс! Её плоды мы видим на практике!
- Вот именно, что на практике. Я бы не стал сейчас встревать в дискуссию с тобою по этому поводу. Хоть ты и защитил диссертацию на эту тему. Ни твоя диссертация, ни твой шеф, ни, тем более, твой институт возле науки и не ночевали. Ты уж прости, но это так.
--
Ты что, знаешь о чём моя диссертация?
- Конечно. Я её читал у тебя на столе. Я ведь иногда захожу к тебе. Через форточку. Когда тебя нет дома. У тебя хорошо. Пахнет мышками. Я иногда охочусь. Ты даже этого не замечаешь. Я тебя давно знаю. И Мариэтта. Она тоже иногда приходит со мной. На твоей тахте хорошо лежать. Она пахнет тобой и твоей женщиной, которая иногда к тебе приходит. Она хороша. Как кошка. У тебя хороший вкус. Если бы я был человеком, я бы... В общем, одобряю. Только вы какие-то безграмотные в сексе. Вы могли бы куда большее наслаждение получать друг от друга. Кажется я возьмусь за вас.
--
Ты хочешь сказать, что...
- Да, да. Я иногда присутствую в твоей комнате, когда вы... И это можно делать много лучше. Поверь мне. У меня есть опыт.
--
Что ж, мы воспользуемся твоим опытом. Благодарю.
- Не стоит благодарности. Всё, что идёт от природы - естественно. А ваша зашоренность - результат ханженского воспитания. Сами себе придумываете нелепые ограничения и табу. Нет, есть очень полезные. Не спорю. Скажем, алкоголь, наркотики. Однако всё это небесполезно в нормальных дозах. Вы же, вместо того, чтобы пить природное вино, придумали напитки с высокой концентрацией алкоголя. Вот как тот, которым ты упился вчера. Вина много не выпьешь. Чтобы дойти до такой кондиции, как ты был, нужно выпить за короткий срок 10 - 12 бутылок вина или вылакать полбутылки этой гадости. Извини, выпить. Столько вина не во всякого человека поместится за раз. Или, скажем, булочки с маком. Это же прелесть! Особенно если с молоком! Так нет же! Вы решили бороться с наркотиками - и запретили возделывать мак! Точно, как с Густавом! Чтобы не ходил из дома - отрезать яйца!
- Ты не прав. Ведь были же евнухи у византийских императоров и в гаремах султанов и шейхов!
- Посему же не прав? Как раз прав! Эти факты говорят о вашем способе мышления. Вы ленивы прежде всего по отношению к себе. Вместо того, чтобы самого себя контролировать и воспитывать, идёте по пути простого запрета или уничтожения соблазнов. Чего доброго в борьбе против пьянства вырубите виноградники, а в борьбе против курения выкосите весь табак!
--
Ну, это ты перегибаешь.
--
Ничуть. Кто отлавливал воробьев? Не коты же!
--
Это не мы, а китайцы. И потом они поняли, что ошиблись.
- Какая разница - китайцы, малайцы - человеки! И вообще, в последнее время вы стали чрезвычайно опасны. Кто вас просил городить реки? Или копать каналы где попало? Сначала сделаете, а потом вдруг обнаружите, что получилось что-то не то. А ты говоришь - наука! Чистой воды честолюбие, а не наука.
--
По-моему, ты сгущаешь краски.
- Ничуть. Во что превратились искусственные моря? Клоаки! И климат изменился. У меня стали косточки побаливать осенью.
--
Это у тебя от долгожительства. Не сочти за оскорбление.
- Что ты! Наоборот! Для кота долгожительство - комплимент. А если ты хочешь убедиться, что я прав, - подумай, вот нынче строите атомные электростанции. Допустим, хорошо и надёжно построите. В чём я очень сомневаюсь. Откроете. А как будете закрывать? После выработки ресурса.
--
Наверное, также, как открывать. Подумали.
--
Нет. Не подумали. Даже не планировали думать на эту тему.
--
Откуда ты знаешь? Это ведь секретно.
- Смотря для кого. Для тебя - да, для котов - нет. Мы знаем даже самые страшные тайны, которые одна группа людей скрывает от другой. Чтобы иметь выгоду. Не думали. Некогда было думать. Задачи такой не ставилось. Да и эти "учёные" бандиты больше думали о наградах. Пусть дети и внуки думают, как исправить то, что наделали деды. Только о-очень дорого это обойдётся. Как для вас, людей, так и для нас. Если не осознаете - всем нам конец.
--
Ты так думаешь?
- С нашей и Божьей помощью осознаете. Я оптимист. Однако об этом в другой раз. Тебе пора домой. Мы засиделись с тобой на воздухе. Да и лавка холодная. Того и гляди - ишиас простудишь. Возись потом с тобой, прогревай.
--
Как?
- А вот так. Лягу тебе на поясницу и погрею. К тому же от тебя очень дурно пахнет перегаром. Последствие вчерашней попойки. Откушай мочёных яблочек.
--
Где же я их возьму? Хорошо бы.
- В овощном. Вчера две бочки привезли. Сегодня с утра откроют. Точные данные. Торопись. А то придут времена и этого не будет.
- Ты хочешь сказать, что нечем будет закусить?
- И выпить тоже. Тогда, слава Богу, найдётся время подумать. Пошли. Я вечером к тебе загляну. Форточку не закрывай.
Кот встал, потянулся и спрыгнул на землю. Не оборачиваясь, покачивая вздыбленным хвостом, Ферапонтус удалился в кусты.
Филипп Аркадьевич некоторое время ещё посидел на лавочке, встал и в задумчивости направился к выходу из сквера. Поравнявшись с овощным магазином, Филипп Аркадьевич подумал, а почему бы не заглянуть туда и справиться, нет ли какой солёности-мочёности?
4.
Поскольку было ещё довольно рано для выходного дня, людей в магазине не было. Продавщица Дуська в клеёнчатом фартуке и резиновых перчатках на растопыренных руках походила на хирурга у рабочего места. Она стояла в ожидании, пока грузчик Федя с помощью фомки проломится к содержимому бочки. Федя был уже пьян, и руки его плохо слушались. Фомка соскакивала и днище бочки успешно сопротивлялось. Федя сердился, тихо бормотал проклятия и вновь пытался подцепить днище. Наконец, днище поддалось, с треском отвалилось, и взору присутствующих открылись блестящие восковые бока полуутонувших в рассоле мочёных яблок. Федя даже икнул от удовольствия. Прилипшая было к губам погасшая цигарка, упала в бочку, и он полез черными от грязи руками её выуживать. За эти свои действия он получил корректное замечание от Дуськи, в котором превалировали проклятия, его бедная мать и заканчивались они вполне литературным выражением: "пьяный козёл". Федя вместе с цигаркой подцепил прелестную антоновку, тут же вцепился в неё зубами и, не обращая внимания на дуськины сентенции, зажмурился от удовольствия. Проглотив в два приема яблоко, Федя выудил ещё одно и, возразив Дуське, что она сама "мочалка", удалился за кулисы, то есть, в подсобку, слабо покачиваясь на нетвёрдых ногах.
Посуды или какой-либо пригодной тары у Филиппа Аркадьевича с собой, понятно, не было. У Дуськи - тоже. Пришлось упаковать килограмм мочёной антоновки прямо в шляпу. Филипп Аркадьевич последовал примеру Феди и тут же вгрызся в матововосковый плод зубами. Кислосладкий сок приятно освежил рот.
- Сначала заплатите, потом есть будете. - Вернула Филиппа Аркадьевича к действительности Дуська.
И тут Филипп Аркадьевич вспомнил, что в его карманах нет ни гроша. В чём он убедился, расставаясь в вытрезвителе с дежурным лейтенантом. Внутри у него всё похолодело. Он понял, что влип. Не на диком Западе. И тут ему в голову пришла шальная мысль. Филипп Аркадьевич уверенно бросил:
--
Запишите на мой счёт. Занесу на неделе после аванса.
- Хорошо, хорошо. Как скажете. Может быть ещё чего-нибудь будете брать?
--
Нет. Спасибо. Будьте здоровы.
--
До свидания. Заходите. Если понравятся яблоки, можем оставить для вас.
Ничего не понимая, что происходит, Филипп Аркадьевич направился к выходу. Положительно, с самого утра с ним что-то произошло.
5.
Освежившись мочёной антоновкой, Филипп Аркадьевич несколько приободрился и, нежно обнимая мятую промокшую шляпу, до краёв наполненную яблоками, направился к своему подъезду.
На площадке третьего этажа, в углу сидел тот самый кот Ферапонтус, с которым он минут двадцать назад расстался. Кот, как и положено котам, тщательно вылизывал языком брюхо, затем, задрав заднюю ногу выше головы, занялся туалетом всего остального. Филипп Аркадьевич подумал, что вот сейчас опять начнётся давешнее навождение, а потому сделал вид, что впервые видит животное. Кот закончил туалет, расправил лапой седые усы, как это делал маршал Будённый, и уставился на Филиппа Аркадьевича насмешливым взглядом.
--
Ну что, освежился? - спросил кот.
Филипп Аркадьевич закрыл глаза и подумал, что всё же в понедельник надобно будет отпроситься с работы и пойти к знакомому врачу-психиатру.
- Да не мучайся сомнениями, - продолжал кот. - Мы с тобой действительно очень мило беседовали несколько времени назад. Положи на пол шляпу. Она всё равно промокла от рассола и не годна для носки. Подсушишь и будешь ею туфли чистить. На большее она не годится. Из-за рассольного духа её даже моль не станет потреблять. Ну же!
Филипп Аркадьевич нашел совет кота весьма практичным, и осторожно положил шляпу с яблоками на пол у двери. Он облегченно вздохнул, вынул ключи и открыл дверь. "Как это я сразу не сообразил?" - подумал Филипп Аркадьевич.
- Ты слишком впечатлительный. И в то же время трудно расстаёшься со стереотипами о природе материального мира, усвоенными ещё в школе. Это так характерно для людей. Но со временем ты преодолеешь эти недостатки. Иди отдыхай. И не забудь оставить открытой форточку. Ломиться в твою комнату достаточно трудно. Ширина карниза, сам понимаешь, не даёт возможности для маневра. Пока!
Филипп Аркадьевич зашел в свою комнату, положил яблоки на стул у двери, сбросил туфли, прилёг на тахту и закрыл глаза.
То ли жесткая свалявшаяся подушка, то ли последствия вчерашней попойки, то ли действительно лёгкая травма головы, полученная при погрузке в фургон спецмедслужбы, катализировали в воспалённом мозгу Филиппа Аркадьевича совершенно удивительные сны. Не то, чтобы они были цветные. Это само собой. Они были настолько живые, стереоскопические, что впоследствии, когда Филипп Аркадьевич пытался их проанализировать, порою казалось, что все эти события произошли наяву. Но наяву они никак не могли произойти, поскольку существование некоторых героев его снов по времени не совпадало со временем его собственного существования. Да и мысли, высказывавшиеся ими, не всегда, мягко говоря, совпадали с концепциями современной науки. Поскольку путешествия во времени сегодня ещё относятся к сфере научной фантастики, Филипп Аркадьевич справедливо заключил, что все его видения - суть сон или галлюцинации, возникшие в его болезненном сознании.
6.
1-й сон Филиппа Аркадьевича.
...Небольшой зальчик пивной с маленькими столиками, укрытыми клетчатой клеёнкой, и венские стулья при них. То ли организм просил похмелья, то ли Филипп Аркадьевич попросту захотел побаловаться пивком, но он очень обрадовался своему внедрению в этот уютный зальчик. То, что это пивная - не было никакого сомнения. За тёмной стойкой морёного дуба стоял усатый господин в фартуке под горло и цедил в высокие стеклянные кружки желтоватую влагу. Запах доброго свежего пива нельзя было спутать ни с чем.. На стойке стояло блюдо, наполненное сушками, усыпанными крупной солью.
"Странно, - подумал Филипп Аркадьевич, - Никогда не видел таких сушек в продаже. Даже в баре "Жигули". И стулья венские. Сейчас их только в старых фильмах увидеть можно".
У столика два спорящих господина в костюмах начала века. Кружки с пивом стоят на столе. Пена уже осела. Сосиски стынут. За спором забыли. Один среднего роста, стройный, пожилой с эспаньолкой. Второй поменьше ростом, плотный, широкоплечий, лысеющий, лет тридцатипяти. Живые глаза, жестикуляция при разговоре, какие-то помятые уши, тоже с эспаньолкой.
"Что за чертовщина! - подумалось Филиппу Аркадьевичу. - Что-то знакомое в этих спорщиках. Вроде, как где-то видел".
Спор шел о капитализме, как понял Филипп Аркадьевич. Наступил ли в России капитализм или ещё нет.
"Делать нечего. Лучше бы о футболе поговорили. Ну на крайний случай о женщинах. При таком-то пиве!" - подумал Филипп Аркадьевич. Он уже успел отведать и оценить здешнее пиво и хрустел солёной сушкой. Как он сам очутился в этой зале за столом, и кто поставил перед ним кружку с пивом, оставалось совершенно не понятным.
Старший, которого младший называл Георгием Валентиновичем, считал, что капитализма в России нет, и не скоро будет. Что труд Маркса о капитале и прибавочной стоимости совершенно неприменим для российской действительности. А потому принципы и цели организации марксистской партии, предлагаемые его собеседником, которого он называл Владимиром Ильичом, совершенно не годны, и партия, организованная таким образом более похожа на рыцарский орден, тайную организацию абсолютистского толка или вообще на разбойничью банду. Младший очень эмоционально возражал, вскакивал со стула и метался вокруг стола, вытаскивал блокнот и, тыча в него пальцем, называл картавя какие-то статистические данные. На что старший вяло махал рукой и крутил отрицательно головой.
Пока младший экспансивно махал руками перед старшим, на опустевший стул вскочил большой серый кот, очень похожий на Ферапонтуса. Кот посмотрел по сторонам и ловким, едва заметным движением, увёл с тарелки ароматную сочную сосиску. Младший, который Владимир Ильич, заметил пропажу только тогда, когда кот с сосиской в зубах был уже у стойки.
- Р-разбойник! - осерчал он, - и метнул в него свою шляпу. Кот невозмутимо скрылся за стойкой.
И тут Филиппа Аркадьевича осенило: "Да ведь это - Ульянов! А тот - Плеханов! Конечно! Черт возьми! Где же это я? Не иначе, где-нибудь в Европе! Пардон, но ведь я никогда за пределы родины не выезжал! И командировки мне туда никогда не светили! Кстати, благодаря этому каплоухому лысеющему гражданину".
- Перестрелял бы их всех! - заметил коротышка. - Будучи в ссылке в Сибири, я всех кошек в деревне истребил! Местное кулачьё было очень недовольно моей "охотой". Они все там кулачьё! Никакого коллективного сознания! И вообще, для них характерна исключительно идея собственного благополучия. Россия для них - далёкая метрополия, и её проблемы их вовсе не волнуют. Нужна кропотливая агитационная работа.
- Никак не думал, что вы так агрессивны, Владимир Ильич. - заметил Георгий Валентинович. - Зачем же котов истреблять? Да ещё с помощью тулки! Теперь мне понятно, отчего вы применили насилие в решении экономических и политических проблем.
- Пренепременно, Георгий Валентинович, насилие необходимо! Революцию в белых перчатках не делают! Она дама жестокая и кровавая. Насилие необходимо для самих же масс. Как хирургическое вмешательство для больного.
- Прискорбно слышать это от вас. Ваша ненависть к животным переходит в пренебрежение к человеку. Это недопустимо! А ещё фотографировались с кошкой на руках! И с детьми. А какие книги о вас напишут! Добрый ласковый дедушка! Фи1
- Ну, ну, не завидуйте. Сие необходимость. Новое поколение нужно воспитывать в духе социалистических идей. Ради идеи и пользы дела можно сфотографироваться хоть с чертом. Это общепринято. И Адольф Алоизович и Иосиф Виссарионович фотографировались с детьми. И с этими кошками. Тьфу, чертово отродье.
--
Эк, кого вспомнили! Это же монстры! Хуже Навуходоносора, Чингисхана
и Тамерлана! И вы туда же! Я был о вас лучшего мнения.
- Что ж, придётся вам мнение обо мне изменить. Товарищ Сталин, черт, всё время забываю настоящую фамилию этого милого грузина, - настоящий большевик. Только ему и, пожалуй, Троцкому можно было поручать настоящие дела. Нет, нет - ни Красину, ни Максим Максимычу, ни, тем более, Анатолию Васильевичу. Интеллигенты. Манная каша. Хлюпики. Как там у поэта? Ага, - "...дело прочно, когда под ним струится кровь". А этот Адольф Алоизович - извращенец. Дегенерат! Позёр! А как хорошо начинал! Мало взял у своего учителя Бенито Алесандровича Муссолини. Завалить такое дело! Не против большевиков нужно было выступать, а с большевиками! Против мирового капитала! Подсказывал же ему товарищ Сталин! Не послушался. Вот до чего может довести национальная ущемлённость! Ребёнку понятно, что идея господства класса шире идеи господства расы! Ах, какое дело можно было провернуть! Чудо! И так бездарно завалить! А, впрочем, он прав. Товарищ Сталин непременно его надул бы. Мой ученик. И разговаривать на эту тему не хочу. Что там у нас ещё? Кажется вопрос базиса и надстройки? - Аппетитно прихлёбывая пиво, заметил Владимир Ильич. - Ч-черт! Остался без ужина. Проклятый кот.
--
Возьмите себе ещё порцию.
- Что вы, что вы. Партийную кассу нужно беречь. Кстати, ваша концепция партийности в искусстве очень интересна. Тот, кто платит, тот и заказывает музыку. Но я почувствовал в ваших последних статьях элемент сомнения. Отбросьте! Это интеллигентские отрыжки. Именно партийное искусство и только партийное способно воспитать новое поколение борцов за дело пролетариата! Даже Адольф Алоизович был в этом вопросе, я имею в виду роль партийности в искусстве, со мной солидарен.
- Знаете ли, Владимир Ильич, как раз по этой причине, что музыка исполняется за плату, и разбудила во мне сомнения. Ну а если я музицирую не за деньги? Я творю только по вдохновению.
- Чепуха! Буржуазная придумка для обмана масс! Мистика! Художник не живет вне общества. И должны его заботить проблемы общества! Так что вы бросьте свои сомнения! Искусство ради искусства никому не нужно.
- Искусству нужно. Оно ведь находится в постоянном развитии.. А искусство нужно массам.. Так что сомнениям здесь есть место. И не смотрите такими глазами на мою сосиску. Я вижу вы голодны. Возьмите и съешьте. Вы ведь ещё нужны человечеству. Будущий ниспровергатель. Вождь мирового пролетариата.
- Вы зря ехидничаете. Массам нужен вождь. И я им буду! А вы не завидуйте. Вашим именем мы что-нибудь назовем в будущей России. Ага! Вот! Институт народного хозяйства. Вас устраивает?
- Чему уж тут завидовать. Хороших сотню лет ваша мумия будет лежать в мавзолее, как фараон в гробнице! Языческий бред! Вы хоть понимаете, что вас ждёт на Страшном Суде?
- Суд боженьки меня не интересует. Вы это хорошо знаете. Человечество, в конце концов, избавится от этого религиозного опиума. Я - материалист!
- Ну. ну, успокойтесь, Владимир Ильич. Понимание материальности мира человеком ведь тоже меняется.
- Я знаю, на что вы намекаете! Этот Эйнштейн со своей теорией, которую кроме него никто не понимает, такой же шарлатан, как и художники-абстракционисты! Шизофрения по заказу капитала для одурачивания масс!
- Мне кажется вы несколько прямолинейны. И упрямы. Не хотите разобраться с аргументами оппонента. Вы уверены, что ваше объяснение единственно верно. Жаль. Всё же возьмите мою сосиску.
- Не уговаривайте. Возьму. Я действительно чертовски голоден. Бывало, в Шушенском наешься котлет и совсем другое настроение. Прекрасно работается на полный желудок. Да, да! Именно желудок движет человеческой деятельностью. Через желудок можно заставить многое сделать. Какая чудесная русская пословица - "Голод - не тётка!" А?!
- То-то вы устроили недоедание во время военного коммунизма! Путём "изъятия излишков". А попросту - грабежа. Да и ваш Протэжэ Иосиф Виссарионович великолепный был мастер по применению этого приёма.
- В общем, он был прав. Действовал, правда, иногда слишком поспешно. И грубиян был. Тяжёлое детство. Я всегда поддерживал его. Особенно его экстраординарные меры. Но зачем же грубить моей жене?! Невоспитанный человек.
--
Вы находите?
- Да, да. Я даже по этому поводу написал записку в Политбюро. Перед смертью.
--
И что же?
- Во-первых, эта сучка оказалась осведомителем у Иосифа, во-вторых, эти мудаки были настолько наивны, что положили записку под сукно.
--
Кого вы назвали этим собачьим именем?
--
Сучка, что ли?
--
Именно.
--
Фотиева. Мой секретарь.
--
Не знаю её.
--
А-а! Мелочь.
- Хороша мелочь. В результате вашим преемником стал Иосиф Виссарионович. И только в коллективизацию былди уничтожены 10 миллионов человек!
- Нужно же было сломать хребет этим хозяйчикам! Крестьянство - рассадник буржуазной психологии!
--
Всё же хорошо, что я не пошел с вами!
- Хотите остаться чистеньким? Не выйдет! Кто пропагандировал марксизм в России? Не забывайте, я - ваш ученик.
--
Если бы я знал, к каким это приведёт последствиям, я бы повесился.
--
И сейчас не поздно.
- Поздно, Владимир Ильич, поздно. Кушайте мою сосиску и пейте пиво, а то у вас желчь разливается.
- Пожалуй, мне вашей сосиски будет недостаточно. Я действительно чертовски проголодался. А-а! Была не была! Гарсон! Ещё порцию сосисок! Знаете ли, баварское пиво прекрасно, но наше волжское, жигулёвских заводов в Самаре - превосходно! Ничего нет лучше свежего пива. Не скажите, жизнь хороша!
7.
Филипп Аркадьевич открыл глаза, проснувшись так же внезапно, как ранее отдался объятиям Морфея. Голова гудела, и в ушах всё ещё звучали голоса в мюнхенской пивной. Обычно, если и снились ему сны, то проснувшись, он тотчас их забывал. На сей раз Филипп Аркадьевич помнил всё до мельчайших деталей, как будто только что в кинозале зажегся свет.
"Странно. Очень странный сон. К чему бы это?" - не покидала его мысль.
На дворе было сумеречно. Дождило, как и прежде. Кое-где зажглись огни. Редкие авто сновали по мокрому асфальту с зажженными подфарниками. Настроение глубокой осени чувствовалось во всём. ВоспоминаниеФилиппа Аркадьевича о вчерашнем праздничном банкете, да и сам факт защиты диссертации как бы померк и потускнел.
Филипп Аркадьевич включил торшер. Мягкий оранжевый свет отодвинул сумерки по углам - к письменному столу, книжному шкафу и глубокому кожаному креслу, доставшемуся ему в наследство ещё от деда, приват-доцента кафедры истории права местного университета. Пожевав мочёное яблочко, Филипп Аркадьевич отправился в конец коридора по своим надобностям. Из-под двери туалета пробивался свет и слышалось старческое кряхтенье Сидоровича, прерываемое руладами прямой кишки и проклятиями, посылаемыми на голову старухи, скормившей ему поутру прокисший суп. Общественные ходики с кукушкой, отягощенные вместо гири старым чугунным утюгом, перебрасывали шестерни с зуба на зуб со скрипом, достойным более солидной машины. Стрелки показывали начало восемнадцатого часа воскресения, первого дня месяца листопада, то есть, ноября по-латыни.
"Через неделю праздники. Три дня отдыхаем. Надо будет условиться с Кисой. Попьем шампанского, посидим и т.д. Потом опять в среду выходной. По случаю траура. Лёлик помрёт. Генеральный секретарь всего прогрессивного человечества. Интересно, сколько весит его мундир? Если на него повесить все награды, наверное, килограмм пять или шесть. А если ещё и наградное оружие? Тьфу, черт, о чём это я думаю. Ведь живой он ещё. Ну не будет стоять на трибуне. Так ведь стар уже настолько, что челюсть свою удержать не может. А эти вокруг? О-о! Геронтократы! Зачем так мучиться? Ноги не держат, прямая кишка не держит, мочевой пузырь не держит, поесть вкусно нельзя, выпить тоже, не говоря уж на статную бабу посмотреть - ни один мускул не дрогнет. О чём можно думать в этом самом Политбюро, если у тебя печень болит? Господи, зачем такие пытки люди себе придумали?" - размышлял Филипп Аркадьевич, пытаясь притупить желание прорваться к унитазу.
Наконец, вожделенная дверь скрипнула, кряхтя подтягивая пижамные штаны, Сидорович выкатился в кухню.
- Ну, Сидорович, горазд же вы сидеть на стульчаке. Что, обдумывали ответ на происки мирового империализма и сионизма? Я тут стою, мучаюсь, можно сказать, давление в мочевом пузыре поднялось, аж глаза разболелись, а вы там Рейгана и СОИ поливаете. Я-то тут при чем?
- Ложил я на твоего Рейгана... Холера... Съел что-то несвежее. Вроде как сальмонела...
- Это я по духу слышу, что несвежее. Вот придут времена не будет ни свежего, ни несвежего. Ух, и застопорили вы меня!
- А что это у тебя, Филипп, морда побита? И ноччю не ночевал, а? - съязвил в ответ Сидорович.
- Потом, потом, Сидорович, всё расскажу, как на духу. А сейчас пустите, лопну ведь.
8.
Дневной сон не принёс облегчения организму. Рёбра попрежнему ныли, в голове шумело. Аппетита не было. Одно воспоминание о духе, источавшемся от бутылки с генерал-полковничьими звёздами и рогатым животным на этикетке, приводило Филиппа Аркадьевича в смятение и вызывало тошноту.
"Как эту гадость пьют и получают удовольствие - не понимаю. Говорят, это наша национальная черта. Ч-черт, чепуха какая-то. Вот я же не пью. И не тянет. Раньше считалось, что самые горькие пьяницы в мире англичане. Они придумали виски и джин. Глотают и сегодня не напёрстками и то, и другое. Однако же избавились от этого недуга. Ну есть, конечно, отдельные индивидуумы. Но так массово жрать алкоголь, как мы?! Нынче никто в этом деле с нами не сравнится. Впрочем, посмотрел бы я на англичан, достигни они наших вершин социализма! Посмотрели бы мы тогда, кто есть ху, как скажет после трёхдневной отсидки наш первый всесоюзный Президент вскорости. Кстати, что за чушь мне в голову лезет? Какой Президент? Какой отсидки? Как я могу знать, что вскорости будет? Да ещё так четко и ясно? Видать, действительно повредили мне что-то, - подумал Филипп Аркадьевич, - Ну хорошо, пойду я к врачу. И что я ему скажу? Что во сне видел Ленина и Плеханова в мюнхенской пивной и сам присутствовал при их споре? Или что у нас будет Президент? Или, чего доброго, в ближайшие десять лет КПСС запретят? Пошлёт на принудительное лечение. И будет прав, Кто нынче в мире поверит, что не далее, скажем, 91-го года КПСС будет запрещена? Никаких сомнений, - признают дурным! Любая комиссия признает. Даже из ЮАР. Пожалуй, лучше помолчу. Говорят, в психушках хуже, чем в лагерях. Бр-р!". - С такими мыслями Филипп Аркадьевич вернулся к себе в комнату, и обнаружил в кресле развалившегося, как в курительной какого-нибудь английского аристократического клуба давешнего своего знакомого кота Ферапонтуса и совершенно черную пушистую кошку с зелёными раскосыми глазами, стоящую у кресла. Что это кошка, Филипп Аркадьевич понял сразу. Только самка может так смотреть на своего самца.
"Вероятно, это и есть Мариэтта". - подумал Филипп Аркадьевич
--
Здравствуйте,- сказал Филипп Аркадьевич, - Рад вас видеть
--
Привет, - ответил Ферапонтус, - Знакомся, это Мариэтта
--
Я догадался. Очень рад.
Филипп Аркадьевич осторожно погладил Мариэтту, и та, ведя головой за его рукой, нежно мурлыкнула, как это могут делать только кошки.
--
Ч-черт! Она прекрасна! У тебя, Ферапонтус, чудесная подруга!
Ферапонтус как должное принял комплимент и снисходительно мурлыкнул.
- Филипп, не найдётся ли у тебя чего-нибудь вкусненького? Молочка, к примеру. А то я час назад съел сосиску. Она была на вид и на запах очень аппетитная, но чрезвычайно острая. Эти баварцы обожают острые приправы. Впрочем, как все южане. В Гамбурге куда мягче по вкусу сосиски.
--
Так это ты у Владимира Ильича увёл сосиску?
--
Какого Владимира Ильича? Ах, у этого каплоухого плешивого коротышки!
--
Да!
- Я. Не люблю увлекающихся фанатиков. От них все повороты в судьбах людей. И только в сторону деградации. Этот - один из самых страшных. Господь его выбрал орудием наказания и предтечей будущего великого прозрения человеков. Ещё не всё потеряно. Ну, так что? Где молоко?
--
Н-нету... Я же сегодня не брал...
--
Ты что? Забыл? Предпраздничный паёк брал?
--
Брал...
--
Банка сгущёнки там была?
--
Была...
- Так что же ты медлишь? И я и Мариэтта сгущёнку очень уважаем. Кстати, для Мариэтты открой коробочку марокканских сардин. Она их очень любит. Лично я есть не буду. Сыт по горло.
- Пожалуйста, пожалуйста, я совсем забыл про этот паёк.
- Это разве паёк?! Вот этот плешивый, у которого я спёр сосиску, организовал пайки после переворота, так это были пайки! Ну, давай!
Пока Мариэтта лакомилась средиземноморскими рыбами, настоянными в настоящем прованском масле, Ферапонтус лакал из блюдечка сгущенку, разбавленную тёплой водой из чайника. Оставив половину для Мариэтты, он облизнулся и привычным жестом огладил усы.
- Спасибо. Удружил. Должен заметить, сгущёнка - одно из лучших изобретений человека. Иногда у людей получаются приличные вещи. Не хуже, чем у Создателя.
--
Ты считаешь, что всё же человек на что-то способен?
- Конечно, конечно. Если бы вы были не такими самонадеянными и самовлюблёнными, да умели бы слушать нас и лучше понимать природу, было бы куда больше толку. Гордыня - вот ваш главный недостаток. Сами же понимаете, а совладеть с собой не можете. Вот и в Библии прописали об этом. Да вы же её нынче не читаете. Нет, слаб человек, слаб. Хотя способности есть. Надежды не потеряны. За то вас и держит Создатель. Умаяли, правда, вы его. То чего-то там нахимичите, то в атомное ядро влезете и в меру своего понимания такого наделаете, что Создатель в обморок обрушивается. Как дети малые. За вами глаз да глаз нужен. А то, ненароком, всю Землю сожжете. Или отравите. Да ещё властные амбиции. Ужас просто! Вот, к примеру, вы хотя бы. Что у вас за лидер? Горе сплошное. Стар, немощен, туп. Впал в детство. Забавляется игрой в награды. То себя наградит, то друзей. А ещё возомнил себя писателем. Ведь не знает даже, кто от его имени-то книжки за него пишет! Ну ничего. Скоро он отправится к праотцам. Какое сегодня число?
--
Кажись, первое.
--
Ну вот, - задумался кот, - десятого и снесёте его к стенке.
--
А т-ты откуда знаешь?
--
Да ведь и ты нынче знаешь.
--
Мне тоже так показалось... Вот был на кухне только что и привиделось...
--
Ну так откуда же ты узнал?
--
Не знаю...
--
И не мучайся дурными вопросами. Знаешь - и всё.
--
Послушай, Ферапонт, я вот спал, и привиделось мне, что...
Филипп Аркадьевич в точности изложил всё, что ему приснилось.
- Всё верно. Пока твоё тело отдыхало, ты смотался в Мюнхен. Я тоже там был. Это ведь я увёл сосиску у каплоухого.
--
Н-но... Это же невозможно!
--
Но ведь ты же был там! Значит возможно.
--
Мне приснилось.
- Да? А кто держался за конец в кухне, чтобы не обмочить штаны после баварского пива? Ты или я?
--
Это не доказательство. Может быть это естественный отход организма.
- В таком количестве и в такое время? Никогда! У тебя же здоровый организм. И функционирует он у тебя исправно. Ты просто не хочешь верить самому себе!
- Меня учили, и это, в общем, логично, что нельзя попасть по шкале времени назад, до своего рождения. Не можешь же ты, скажем, повстречаться со своей прабабкой! И вообще, время не идёт вспять!
- Ты в этом уверен? А как же твоё присутствие в пивной? А может твоя логика ущербна! Что же касается прабабушки... Извини, но стать отцом своего прадеда я вполне могу. Почему-то сколько угодно случаев, когда становятся отцами своих внуков и даже дядей! А вот встретить за триста лет до своего рождения свою хорошенькую прабабку и родить от неё свою прамать, так это не логично! Детский сад! Всё возможно. И побывать до того, и двигаться со скоростью большей скорости света. Также и с будущим. Можно и туда попасть, но в силу отсутствия у тебя знаний о будущем, тебе там просто делать нечего. Да и возвращаться оттуда обратно уж очень грустно. Как из командировки в Европу. Кстати, ты меня сам натолкнул на мысль: если хочешь в прошлое - айда в глубинку, в будущее - лети в Австралию. Это самый простой способ. Без изъятия тела из пространства и настоящего времени. Однако мы с тобой заболтались. По-моему мы пришли с Мариэттой, чтобы подготовить твоё тело к завтрашнему рабочему дню. Не так ли?
--
Т-так, - нерешительно ответил Филипп Аркадьевич.
--
Ложись на тахту. Мариэтта тебя обследует.
Филипп Аркадьевич покорно опустился на тахту. Мариэтта следом мягко вспрыгнула, и осторожно ступая, прошлась принюхиваясь по всему телу, как бы ощупывая все болезненные места.
- У тебя ничего страшного нет. Утром будешь бодр и здоров. Я тебе принесла травки. Запаришь и откушивай их вместе с отваром. А ссадины на лице мы сейчас уберем. Закрой глаза. Я тебе их залижу.