Барлина В. : другие произведения.

Бурстик

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ на троих о детстве


                       БУРСТИК
               Жизнь должна давать человеку радость, и все дело в
          нас самих.  Радость стремиться к тому,  что  хочешь,  и
          знать, что то, что хочешь -  хорошо.  Радость  узнавать
          себя в том, что только ты одна  способна  вкладывать  в
          жизнь, и радость нести это свое естество  людям,  зная,
          но не признавая, что кончается и твоя дорога.
               И дорога не кончается...  Ты увидишь, как  предают
          себя, уступая  посулам  и  обязательствам  повседневной
          жизни  и  путаясь  в  собственных   фантазиях...    Как
          возводят предательство  в  религию,  поклоняясь  идолам
          долга, или страсти, или самоуважения,  или  еще  каким,
          изобретенным ради оправдания  приносимых  жертв...  Как
          очнувшись,  отчаиваются   и    клянут    судьбу,    или
          окостеневают  в  самообмане,  или   мстят    за    свое
          отступничество,  унижая  безответных  и  сея    повсюду
          отраву воинствующей лжи.
               Все  это  подстерегает  и  тебя...  И  тебя  могут
          остановить неодолимые преграды.  И у тебя могут слишком
          быстро иссякнуть силы.  И  для  тебя  наступит  минута,
          когда уже не ждешь того, чем сияли нам обещания  нашего
          детства...  И все равно - пока ты сама  не  отступишься
          от своего естества - ничто  не  сможет  отнять  у  тебя
          радости всегда приближаться к тому,  что  ты  на  самом
          деле есть по  все  той  же  единственной,  радостной  и
          бесконечной твоей дороге.
                                                      Дочери

     Шуре было десять лет.  В этот вечер она осталась в  квартире
без взрослых.
     У тети Бэлы - вечерняя лекция.  Тетя Бэла - вообще-то она не
тетя, а бабушка, но Шура  привыкла  ее  так  называть  -  доцент.
Поэтому дождавшись Шуру  из  школы,  она  торопливо  накормила  ее
обедом,  объяснила,  что  согреть  на  ужин  и  убежала  в   свой
институт.  Она  вернется,  когда  Шура  уже  ляжет   спать,    но
обязательно проверит математику, а утром может еще и устные уроки
спросить.  Впрочем, Шура и так не думает халтурить и  почти  весь
вечер собирается провести за занятиями - в пятом классе пятерки и
даже  четверки  достаются  нелегко.  Если  бы   еще    не    этот
французский...
     Французский Шура любит делать с тетей Лелей, которая  знает,
кажется все на свете слова  и  так  хорошо  объясняет  правила  -
гораздо  понятнее,  чем  Ирина  Львовна,   учительница    в    ее
французской спецшколе.  Но уже девятый час, а тети Лели все нет -
никогда не знаешь, во сколько она придет с работы в своей фирме -
бывает, что ближе к полуночи. Делать нечего, придется справляться
самой.  Как назло, завтра  домашнее  чтение  -  надо  подготовить
перевод, а без тети Лели за каждым незнакомым  словом  приходится
лазить  в  словарь.  Проклятый  текст,  кажется,    никогда    не
кончится... И все же она добирается до предпоследней фразы. А там
- слово, которого нет в ее маленьком словарике. Мелькает мысль: а
может, обойтись без него, но Шура сразу же ее отбрасывает:  ладно
уж, текста  осталось  всего  ничего,  можно  поискать  в  большом
словаре тети Лели.
     Шура волочит стремянку из кладовки к полкам  над  письменным
столом в комнате тети  Лели.  Огромный  словарь  стоит  на  самом
верху - тетя  Леля  в  своей  фирме  переводит  с  английского  и
французский ей  не  нужен.  Очень  неловко,  держась  за  стенку,
подтягивать к себе другой рукой этакую махину, а  она  вдруг  как
загремит, да так, что чуть не сшибла, и еще  какие-то  альбомы  и
папки полетели и все вдруг рассыпалось и покатилось...
     Отдышавшись, Шура оглядывается: того, что случилось, уже  не
исправишь.  И она  растерянно  спускается  и,  ползая  по  ковру,
задумчиво подбирает и разглядывает выпавшие снимки.
     ...А это кто?  Вовсе  и  на  взрослого  не  похож;  какой-то
встрепышенный.  И как будто  задается  -  только  не  нарочно,  а
нечаянно; а глаза грустные.  Сидит, облокотясь на обеденный стол,
и  думает,  думает...  Потом  она  замечает  идущую  наискось  по
темному  фону  очень  мелкую  надпись:  "Леле  от    Володи    на
бесконечной дороге".
     ...На  бесконечной  дороге...    Французский    окончательно
забыт... Неужели это папа?
     Папу  она  не  помнит.  То,  что  помнится,  очень   смутно,
расцвечено рассказами тети Лели , так,  что  уцелело  лишь  нечто
вроде захватанной  руками  картинки,  и  даже  странно,  что  это
действительно происходило с нею.
     Тетя Леля была необычно тиха и сосредоточенна; и как  только
она, поговорив по телефону, вошла  в  Шурину  комнату,  постояла,
одернула Шурино платье, заглянула в платяной шкаф и  тут  же  его
закрыла,  потянулась  но  не  взяла  расческу  -  Шура  сразу  же
посерьезнела и вся вошла в ту таинственную и  тревожную  новость,
которой явно предстояло случиться.  И когда все так же медленно и
молча  тетя  Леля  повела  ее  умываться,  она  не  играла  и  не
брызгалась как обычно, и потом, когда еще раз  оглядев  ее  снизу
вверх, тетя Леля чужим голосом и как-то  вбок  сказала: "Сейчас к
тебе придет твой папа", - она ничего не спросила, хотя едва ли не
в первый раз услышала это слово от своих близких.
     И вот открывается дверь, и у порога  кто-то  очень  высокий,
бледный и  незнакомый,  и  все-таки  не  чужой,  и  ужасно  важно
сделать сейчас что-то  самое  правильное. Она  сделала  два  шага
навстречу и тоже стала молча смотреть ему в глаза.
     - Ну, здравствуй, пузырь.
     - Дастуй.
     - А ты знаешь, кто я такой?
     - Наешь.
     - А знаешь, ты мне нравишься.
     - И ты мне н-навишься.
     - А ты что умеешь говорить?
     - Все.
     - Скажи-ка: таракан.
     - Та-а-кан.
     - А что это такое?
     - Позает.
     - Ух и молодец же ты у меня...- он запнулся. - Бурстик.
     - Я не Бурстик, я Шу-а.
     - Нет, Бурстик, Бу-у-урстик.
     И подхватил, и поцеловал осторожно в  лоб,  и  подбросил,  и
завертел, и прижал к себе.  И все не так, совсем не  так,  как  с
мамой.  И страшно, и неловко, и даже немного больно,  и  хочется,
чтобы было еще, и еще, и еще...
     Потом была сказка о Бурстиках, спешащих по далекой дороге  к
своему восхитительному городу... а он  все  отодвигается.  Только
тетя Леля изредка рассказывая о них Шуре  перед  сном,  наверное,
пропускала самое интересное, и тогдашнее волшебство  и  чудо  уже
не повторялось, а постепенно рассеивалось.  И было еще торопливое
прощание - вот-вот должны были приехать из  дома  отдыха  мама  с
тетей  Бэлой,  и  было  почему-то  ужасно  важно,  чтобы  они  не
встретились с папой:
     - Так ты хочешь повидать Бурстиков?
     - Да! Да!
     - Тогда жди - я обязательно за тобой приду...
     - Да! Да!
      А его уже нет. И больше он не приходил.
     - У  тебя  нет  отца,  -  строго  ответила  мама  на  Шурины
расспросы.  -  Когда  вырастешь,  поймешь  сама.
     Ее яркое подвижное лицо сразу выцвело  и  поникло  -  только
губы подрагивают.  И такая она  была  ожесточенная,  беспомощная,
даже напуганная, что Шура больше ни о чем не расспрашивала.
     Спрашивала она тетю Лелю, и это была  их  тайна.  Тетя  Леля
вспоминать любила про смешное...  Про то, как папа сделал подарок
тете  Бэле  на  Восьмое  марта.  Он  пришел  на  кухню,   сказал:
"Смотрите, Изабелла Леонидовна, что я Вам принес" и  кинул  через
всю кухню что-то большое и тяжелое. Подарок упал на пол, но с ним
ничего не случилось, потому что  это  была  новомодная  миска  из
небьющегося стекла.  Папа  хотел  броском  продемонстрировать  ее
свойства.
     А  еще  папа  взялся  чинить  телевизор.  Он  открыл  заднюю
стенку, вынул кучу деталей, разложил их вокруг себя,  по  очереди
все осмотрел, а потом стал ставить  обратно.  Когда  он  поставил
все на место, оказалось, что одной детали не  хватает,  а  вместо
нее есть другая,  которую,  наоборот,  некуда  ставить.  Пришлось
вызывать телевизионного мастера, который долго ругался,  что  без
него лазили в телевизор.
     - А потом?
     Потом, оказывается,  папа  уехал  в  далекую  южную  страну,
чтобы написать книгу о войне, которая там  шла.  Но  он  попал  в
плен к злым духам и не  может  оттуда  спастись.  Но  обязательно
спасется и приедет к Шуре...
     Все  эти  давние  воспоминания  стерты  и  неясны.  Шура  не
возвращалась к ним с тех пор, как...  Нет, об этом она так ничего
и не помнит.  В памяти провал, черная дыра. Потом - смутный образ
себя самой в чужом и непонятном мире, где так  трудно,  будто  ты
только что выздоровела после тяжелой, почти смертельной болезни и
нужно заново учиться ходить, говорить,  думать,  жить...  В  этом
новом мире не было прошлого, оно оказалось  скрытым  за  барьером
невыносимой боли и прошло еще немало времени, пока Шура научилась
проверять, тихонько прикасаясь к воспоминаниям: болит? не болит?
- и возвращаться к той части прошлого, которое уже почти не твое,
и потому приносит душе не боль, а щемящую грустную радость.
     ...Шура сидит в ванной, ей весело и совсем не  хочется  мыть
голову, она начинает брызгаться, сначала потихоньку, а потом  все
сильнее, а мама сидит рядом и смеется, и тоже начинает потихоньку
брызгаться.  Мамин халатик уже совсем мокрый, и Шурина  голова  и
лицо тоже, а мама вдруг  хватается  за  мыло...  но  сегодня  оно
совсем не щиплется, а мамины руки - такие ласковые и  сильные.  И
вот Шура уже закутана в  огромное  полотенце,  мама  несет  ее  в
комнату и они, обнявшись, вместе смеются...  В доме  гости,  Шура
сидит у мамы на коленях, мама кладет на  тарелку  всякие  вкусные
вещи, которые Шура тут же съедает, а потом мама  идет  танцевать.
Захваченная танцем, она удивительно красива, черные волосы вьются
по плечам, глаза светятся веселым блеском, руки и ноги  вытворяют
чудеса. Шура смотрит на нее, забыв о сладостях, забыв обо всем на
свете, думая о том, что лучше и красивее мамы никого нет  и  быть
не может... Мама сидит за столом и что-то пишет - она работает, а
Шура, устроившись на столе, смотрит на  нее.  Мама  разрешила  ей
сидеть на столе с условием, что Шура не будет мешать ей работать,
и теперь она так старается  сидеть  тихо,  что  даже  повернуться
боится. Мама смотрит в свои бумаги и хмурится, потом пишет, потом
задумывается - но вот она поднимает взгляд на Шуру и улыбается ей
- между ними возникает неуловимая ниточка связи,  которая  теперь
не прерывается, даже когда мама сидит, уткнувшись в бумаги...
     Все это давно в прошлом, потому что четыре года  назад  мама
погибла в автомобильной катастрофе.  Но что же стало с папой?  На
какой он был войне? И к кому попал в плен? А может  быть,  он  до
сих пор там? А если нет, то где же?
     ...В тот вечер, прибравшись в комнате тети  Лели  и  доделав
наскоро уроки, Шура мечтала только  об  одном:  чтобы  тетя  Леля
поскорее  пришла  с  работы.  Лежа  в  кровати,  услышала    звук
отпирающейся двери и выскочила в  пижаме  в  коридор.  Не  смогла
сдержать нетерпение и схватила вошедшую за рукав мокрого  пальто:
      - Пожалуйста! Ну пойдем скорее ко мне! Мне очень  нужно!
      Шурино нетерпение, кажется  передается  тете  Леле  и  та,
едва переодевшись, появляется на пороге ее  комнаты,  садится  на
кровать, гладит девочку по волосам и тихо спрашивает:
      - Ну что? Что случилось?
      - Тетя Леля! - выпаливает Шура. - Расскажи мне о папе!  Где
он?
      - О папе? - тетя Леля смущена, взволнована, но  кажется  не
очень удивлена. У тебя, детка, был удивительный папа...
      - Был!? - вскрикивает отчаянно Шура. - Он что, умер!?
      Тетя Леля мнется  и  морщится,  как  от  зубной  боли.  Она
пытается что-то сказать, несколько  раз  начинает  фразу,  но  не
может произнести ничего, кроме каких-то нечленораздельных звуков.
Потом замолкает, тяжело вздыхает и наконец начинает:
     - Детка, мы так и не знаем, что с ним.  Ты знаешь что-нибудь
об Афганской войне? Она кончилась пять лет назад. - Шура  кивает,
хотя, кроме самого словосочетания "Афганская война" она,  кажется
ничего не знает.  Но  слушать  объяснения,  пока  она  не  узнала
главного, ей невыносимо. - Он был  журналистом  на  той  войне  и
попал в плен к афганцам.  Никто не знает,  что  случилось  с  ним
дальше.  Может быть, он умер, а может быть и жив, но не  может  с
нами связаться.
     - Но почему!?
     - Ох, это политика, это так трудно объяснить  -  мы  бы  все
равно почти ничего не узнали, зато бы имели кучу неприятностей.
     - Но ведь сейчас все изменилось...
     - Ну откуда я знаю, - тетя Леля почти кричит. -  Детка,  уже
очень поздно, тебе надо спать, давай поговорим об этом завтра - я
постараюсь пораньше придти с работы.  Ну успокойся, ну родная, ну
не надо.
     Поздно.  Волнение слишком велико и выразить его можно только
плачем.  Шура рыдает отчаянно, навзрыд, кажется впервые  в  жизни
оплакивая свое безнадежное  одиночество,  неожиданно  вспыхнувшую
мечту об отце и напряженное  ожидание  правды  о  нем,  ожидание,
которое так ничем и  не  завершилось.  Тетя  Леля  гладит  ее  по
волосам, обнимает, шепчет какие-то глупые слова  утешения.  Голос
ее начинает дрожать и вдруг она стремительно выбегает из  комнаты
и прежде, чем захлопывается дверь, до  Шуры  доносится  протяжный
всхлип, почти такой же горький и отчаянный, как ее собственный.
     Шура еще долго плачет, кажется, на плач у нее уже нет сил, а
слезы все льются и льются.  Голова гудит и звенит, в ней  носятся
обрывки мыслей и фраз и вдруг, непонятно как, они  начинают  сами
собой складываться в строчки.

     Город. Город. Город.
     Ночь. Ночь. Ночь.
     Темное, темное небо.
     Никто не хочет помочь.

     Сердце. Сердце. Сердце.
     В нем темнота, темнота.
     В нем не осталось надежды.
     Оно ведет в никуда.

     Ночь. Ночь. Ночь.
     Она не сверкает огнями.
     Ты мне не можешь помочь.
     Пропасть лежит между нами.

     Сердце. Сердце. Сердце.
     Я не боюсь одиночества.
     Боюсь я всех вас.
     Боюсь этой темной ночью.

     Все еще не очень хорошо понимая, что с ней  произошло,  Шура
встает,  находит  чистый  лист  бумаги  и  записывает  то,    что
получилось.  Изумленно смотрит на строчки и, кажется, не верит до
конца, что написала это сама.  Потом гасит свет и снова  ложится.
Удивительно, но ей  становится  не  то,  чтобы  легче,  а  как-то
спокойней, будто выплеснув боль и горечь на  бумагу,  она  обрела
возможность отдалиться от них. И повторяя про себя "Город. Город.
Город. Ночь. Ночь. Ночь" - Шура постепенно засыпает.

                  Х   Х   Х
     Следующий день катился как обычно.  Шура получила пятерку по
математике и четверку за французский перевод; тетя Бэла ждала  ее
дома с обедом; она поинтересовалась отметками, кажется,  была  не
очень  довольна  четверкой,  хотела  что-то  сказать  Шуре,    но
промолчала.  Шура  довольно  быстро  разделалась    с    уроками,
прочла тете Бэле заданное наизусть стихотворение и села  смотреть
телевизор. Тетя Бэла опять, по-видимому, была недовольна (если уж
есть свободное  время,  лучше  почитать  книжку,  а  не  смотреть
дурацкую мыльную оперу),  но  опять  сдержалась.  Шуре  было  все
равно, что  смотреть:  она  ждала  прихода  тети  Лели.  Ждала  и
одновременно боялась продолжения вчерашнего разговора.
     Тетя Леля подвела.  Она вернулась в половине  одиннадцатого,
когда никакие разговоры были невозможны: спать Шуре полагалось  в
десять,  в  крайнем  случае,  в  четверть  одиннадцатого.  Поздно
пришла она и на следующий день, зато через  день,  когда  у  тети
Бэлы снова  была  вечерняя  лекция,  появилась  еще  до  семи,  с
бутылкой фанты и коробкой Шуриных любимых пирожных.
     Словно по  уговору,  они  весь  вечер  болтали  о  пустяках,
быстро-быстро переделали все дела, поглотили пирожные  с  фантой,
и еще до девяти Шура оказалась в постели, а тетя Леля -  рядом  с
ней.  Свет был погашен, но Шура чувствовала, как та напряглась  в
ожидании вопроса... и сама  испугалась  спрашивать  о  тяжелом  и
непонятном.  Долго молчала, а потом  неожиданно  для  себя  самой
спросила:
      - Тетя Леля, а папа любил меня?
      - Очень любил. - Тетя Леля вздыхает  с  облегчением.  -  Он
столько о тебе заботился. Когда ты только родилась, ты была такая
беспокойная и крикливая - по ночам никому не давала спать.  Тогда
папа, чтобы дать нам выспаться, уходил с  тобой  гулять  ночью  в
парк и гулял там, пока ты не засыпала - иногда по полночи. А один
раз ты не спала всю ночь.  Папа потом  нам  рассказывал,  что  он
ходил по парку, пока не рассвело и  не  показались  первые  люди.
Тогда он сел с тобой на скамейку, а ты лежала в коляске  тихая  и
серьезная.  Папа сказал: "Ты знаешь, мне очень хочется спать, а я
не могу лечь, пока ты не заснешь. Пожалуйста, засни, я очень тебя
прошу." Ты посмотрела на него, закрыла глаза и заснула.
      - А маму, маму он любил?
      - Любил. - Тетя  Леля  отвечает  уверенно,  но  с  какой-то
совершенно другой интонацией, будто через силу. - Он  ее  называл
чаще всего не по имени, а "красавица" -  она  ведь  действительно
была очень красивой.  После свадьбы он нес ее на руках от  нашего
подъезда до самой квартиры - четыре этажа пешком. А ведь папа был
не такой уж сильный - высокий, стройный, тоже по-своему красивый,
но худой и совсем не мускулистый, однако если уж он  ставил  себе
цель, то добивался любой ценой.  И так любил целовать твою маму -
они могли начать  целоваться  в  любой  момент  -  за  обедом,  в
транспорте, над твоей коляской, в середине разговора...
      - Но почему же ...? - вопрос не задан, но он и так ясен.
      - Это такая длинная история, и совсем не для детей.
      - Нет, - упорствует Шура. - Расскажи.
      - Ну  хорошо,  -  тетя   Леля  опять  вздыхает.  -   Только
постарайся понять - хотя так это сложно, и нам, взрослым, не  под
силу.  Так вот, твой папа  был  удивительным  человеком  -  очень
талантливым, лучшим студентом на курсе, где они с мамой  учились.
А еще он был "не такой как все" - так он сам  про  себя  говорил.
Ему было все равно, что думают о нем другие.  Он никогда не делал
ничего, потому что так принято или так полагается -  ему  на  это
было наплевать. Жил так, как сам считал нужным и не слушал ничьих
советов.  А хотел он стать великим писателем и считал это главным
в своей жизни.  А твоя мама, наверное, так и  не  смогла  его  до
конца понять и принять.  Ей казалось, что  если  папа  талантлив,
значит, у него будет хорошая работа, деньги, почет и уважение,  и
у нее с ним будет легкая и счастливая жизнь.  А его  планы  стать
писателем, по-моему,  вообще  всерьез  не  воспринимала.  Но  все
оказалось совсем не так, как она думала.
     Когда мама с папой поженились, папа переехал к нам - сам  он
был не из Москвы и до  свадьбы  жил  в  общежитии.  Тетю  Бэлу  и
дедушку - он тогда еще был жив - он раздражал и часто шокировал.
     - Почему?
     - Ну я же тебе объяснила - он почти никогда не вел себя так,
как им казалось правильным, у него  были  ужасные  манеры,  ну  и
вообще... поймешь, когда сама замуж выйдешь.  Короче говоря, папа
был для них чужим, но они терпели,  потому  что  видели,  как  он
предан маме, а потом и тебе.  А  потом...  потом  все  это  очень
быстро кончилось.
     Дедушка умер от инфаркта, когда тебе было два месяца.  Сразу
же стало трудно с деньгами - а папа был уже на  последнем  курсе.
Тетя Бэла из кожи вон лезла,  чтобы  найти  ему  хорошую  работу,
просила, интриговала, использовала дедушкины знакомства - в конце
концов нашла - референтом в министерстве.
     - А что это такое?
     - Бумажки готовить, переводить немного - ничего  особенного,
зато  хорошие  перспективы  -  поездки  за  границу,  возможности
подработать, ну и еще много всякого - ты об этом сейчас мало  что
знаешь.  В  общем,  когда  все  было,  наконец,  устроено,   папа
категорически отказался.  Он сказал, что  получил  филологическое
образование, чтобы стать писателем  и  не  собирается  всю  жизнь
вертеться как белка в колесе,  зарабатывая  деньги  -  ему  нужно
время для творчества.  Тетя Бэла рассвирепела и заявила,  что  не
собирается держать дома нахлебника - папа обязан содержать жену и
ребенка.  Тогда папа нашел работу дворника и через несколько дней
сказал,  что  все  устраивается:  ему  дают  комнату,  куда    он
переезжает с мамой и тобой, мама идет доучиваться, его зарплаты и
маминой стипендии хватает  на  жизнь, и  у  него  остается  много
времени, чтобы писать... На этом все и кончилось.
     - То есть, как кончилось?
     - Мама испугалась.  Она так с тобой намучилась, пока ты была
грудной - недосыпала, смертельно уставала, волновалась - ты очень
много болела.  У нее не осталось сил ни на какие перемены  -  она
испугалась  безденежья,  отсутствия  помощи  родных  и  привычной
удобной квартиры.  Так что  папа  ушел  один.  Сначала  он  часто
приходил к тебе, приносил  деньги,  старался  чем-то  помочь,  но
скоро тетя Бэла  перестала  его  пускать.  Ни  она,  ни  мама  не
простили его.
     - А папа стал великим писателем?
     - Он два года писал большую статью о современной поэзии.
     - Целых два года одну-единственную статью!?
     - Да, вот так трудно и  медленно  он  писал.  Когда  кончил,
хотел  ее  издать  в  каком-нибудь  журнале,  но  никто  не  стал
печатать.  Говорили, что талантливо, но очень сложно. Что так  не
пишут. Что ничего нельзя понять - а папа считал, что если  читать,
вдумываясь в смысл каждой фразы, то все станет ясно.
     Тогда папа начал писать роман.  Но у него  долго  ничего  не
получалось. Он решил, что для романа у него не хватает жизненного
опыта и что надо изменить жизнь и поехать туда, где  можно  этого
опыта набраться.  Устроился внештатным корреспондентом в газету и
взял командировку в Афганистан. Дальше ты знаешь.
     - И совсем ничего не осталось, кроме одной статьи?
     - Ну, еще стихи студенческие.
     - Прочитай мне.
     - Я не помню. Да ты ничего и не поймешь.
     - Все равно прочитай!
     - Ну ладно, одно, кажется, помню.  Это  твоей  маме,  вскоре
после свадьбы.

     Я живу ожиданием в мире,
     Где доверье давно не в цене
     И нелепо стоишь оттопырясь,
     Хоть и платишь за это вдвойне.
     Ну а ты, ну а ты - не устала
     Это чудо напрасное ждать?
     Начинаешь все время сначала
     И немеешь, и веришь опять.

     - Еще прочитай.
     - Ну я правда больше не  помню.  Я  постараюсь  вспомнить  и
тебе в другой раз прочитать.  А теперь пора спать. Спи детка, уже
очень поздно.
     Тетя Леля целует Шуру  и  торопливо  уходит,  как  будто  бы
боится продолжения разговора.  Шура остается наедине  с  мыслями,
которые не дают ей заснуть.  Она ворочается, пытается  считать  в
уме, но ничего не помогает.  Тогда Шура решает почитать про  себя
стихи и тут же начинает думать о папиных.  И вдруг вспоминает то,
что сложилось у нее несколько дней назад. Неужели это тоже стихи?
Или  просто  рифмовки,  вроде  тех,  что  они  читают  в   школе,
поздравляя учителей с праздниками - их сочиняют родители, а Шура,
старательно их разучивая, всегда в душе  смеется  над  ними?  Или
все-таки  стихи,  как  у  папы?  А  вдруг  получится  еще!?  Надо
попробовать.
     И  опять  необъяснимо  для  нее  самой  появляются  слова  и
строчки. О чем они? И почему  сложились  именно  такие  и  именно
сегодня?  Не  в  силах  ответить  самой  себе,  Шура   записывает
придуманное и быстро засыпает.  И почти на грани сна и яви  вдруг
четко понимает: она забыла спросить  у  тети  Лели  что-то  очень
важное, может быть, самое главное.  Шура пытается вспомнить,  что
же именно, но не успевает и проваливается в сон.

     Я иду по улице пустой.
     Небо серое над головой.
     Никого на улице нет.
     Никто не шлет свой привет.

     Я отхожу в сторонку.
     Рядом только ворона.
     И вдруг я вижу свет -
     Яркий, удивительный цвет

     Красивый, нежный цветок.
     Как от меня он далек.
     Как возвышен и чист,
     Как зелен его лист.

     Но он далек от меня,
     Я живу среди серого дня.

                  Х   Х   Х
     Утром,  проснувшись,  Шура  сразу  поняла,  о  чем  она   не
спросила накануне тетю Лелю.  Но времени  на  разговор  не  было,
оставалось   ждать    следующего    случая.    Шура    интуитивно
догадывалась, хотя не отдавала себе в  этом  отчета,  что  случай
этот  представится,  когда  у  тети  Бэлы  опять  будет  вечерняя
лекция. Так оно и случилось.
     - Тетя Леля. - Шура сгорает от нетерпения.  -  Расскажи  мне
сказку о бурстиках.
     - Да, действительно,  была  такая  сказка  -  о  бесконечной
дороге. Но я уже ничего не помню, - смущенно улыбается тетя Леля.
     - Как не помнишь?! Ты же мне ее  рассказывала!  Я  должна  -
понимаешь, должна  знать,  что  там  происходило.  -  Шура  почти
плачет.  Ей кажется, что вспомни она сказку - и она поймет что-то
необычайно важное, от чего жизнь ее сразу изменится к лучшему.
     - Ну прости меня,  прости  детка,  я  правда  забыла.  Но  я
вспомнила кусок папиного стихотворения - хочешь, прочту?  Только
я начало не вспомнила.
     Шура безмолвно кивает и тетя Леля читает.

     ...И гул полноты погруженья,
     И музыки власть и смятенье,
     И сладкая боль обнаженья -
     Внезапно, не зная стыда.
     Чирикал, любил, ущемлялся,
     Вверяясь во всем  естеству;
     Неведомый трепет старался
     Унять, передав наяву.
     Казалось, что сил не хватило,
     Но вижу и верю в свое.
     И все это было и било
     И вложено мной в бытие.

     Это прощальные стихи, перед отъездом в Афганистан.
     - Зачем он уехал, зачем? Почему не подумал обо мне?
     - Не надо так...  -  тетя  Леля  запнулась,  а  потом  вдруг
сказала: - не надо, Бурстик. Я уверена, папа всегда любил и любит
тебя.  Знаешь, когда ты еще не родилась, папа  уехал  в  горы,  в
поход и присылая оттуда письма маме, вкладывал листки с рисунками
и текстом печатными буквами  -  для  тебя.  Он  хотел,  чтобы  ты
подросла и узнала про то, какими он видел горы.  Не суди  папу  -
такова его дорога.
     - Бесконечная?
     - Наверное, да...
     - А моя...?
     - Ее можешь знать только ты сама. Ну ладно, спи... Бурстик.
     Шура остается одна и  пытается  представить  горную  дорогу,
которой шел папа.  Что он видел на своем пути?  Снежные  вершины?
Скалы? Горные реки? Водопады? И вновь рождаются строки.

     И только изредка мелькнет
     В седой ораве шумных вод
     Последний блик, чей светлый лик
     Уже совсем давно поник.

     О, водопад, ты силе рад.
     Остановись, не сыпь свой град.
     Твой пенный рев несется в ров.
     Ты так жесток, но одинок.

                Х   Х   Х
     На следующий день тетя Леля уехала и Шура  осталась  наедине
со своими стихами, мыслями о  папе  и  бесконечной  дороге.  Тетя
Леля уехала в Свердловск, к дяде Леше, своему другу.  Они живут в
разных городах и чтобы выбраться к нему на несколько  дней,  тетя
Леля набирает на работе отгулы.  А дядя Леша не может переехать к
ним в Москву, потому что в Свердловске у него - рок-группа.  Шура
видела его год назад, когда он выступал  в  Москве  и  тетя  Леля
взяла ее на концерт.
     Они долго добирались до клуба где-то на  окраине  Москвы.  В
зале их окружали в основном молодые  плохо  одетые  длинноволосые
парни.  Шура почувствовала себя среди них  очень  неловко,  да  и
аккуратная тетя Леля тоже выглядела здесь чужой.  Когда появились
исполнители, она показала ей дядю Лешу.  Он  тоже  был  в  драных
джинсах,  майке-безрукавке  и  с  длинными  спутанными  волосами,
только лицо у него было усталое и немолодое.  Загрохотала музыка,
зал взревел и зрители рядом с Шурой стали  размахивать  руками  в
такт музыке.  Дядя Леша носился по сцене, выкрикивая слова песни.
Иногда он хватал подставку для микрофона  и  зачем-то  размахивал
ей наперевес.  Оглушенная музыкой и ревом вокруг,  Шура,  как  ни
старалась, не могла разобрать ни слов, ни мелодии.  Она взглянула
на тетю  Лелю  и  в  глазах  ее  увидела  тот  же  казавшийся  ей
безумным азарт, что и у других зрителей.  Шура подумала, что тете
Леле тоже, наверное, хочется  кричать  и  бесноваться  вместе  со
всеми, но неудобно.  Уже на третьей песне  Шура  совсем  устала,
перестала хоть  что-либо  воспринимать  и  с  нетерпением  ждала,
когда же все кончится.
     Наконец, объявили перерыв. "Ну как?" - спросила тетя Леля  с
сияющим, разгоряченным лицом.  Но  посмотрев  на  девочку,  сразу
сникла и тихо сказала: "Ладно, поехали домой". "Но  как  же,  еще
ведь не все" - пыталась возразить Шура. "Да я это десять  раз  на
репетициях слышала". "А дядя Леша придет к нам в гости?" "Нет"  -
грустно ответила тетя Леля,  и  было  в  ее  голосе  что-то,  что
заставило Шуру отказаться от вопросов, вертевшихся в  ее  голове.
Больше она дядю Лешу не видела, хотя  тетя  Леля  довольно  часто
ездила к нему в Свердловск.
     Кажется, никогда еще Шура не тосковала  так  по  тете  Леле.
Каждый вечер она  представляла  себе,  как  они  разговаривают  о
папе,  как  узнает  она  что-то  очень  важное,  от  чего  уходит
непонятное беспокойство, все чаще  овладевавшее  ею.  Чтобы  хоть
как-то с этим беспокойством справиться, она думала о  бесконечной
дороге, которая уже давно вышла из гор и идет  вдоль  моря.  Море
Шура представляла себе гораздо лучше (о горах он только читала, а
на море несколько раз была в детстве) и стихи складывались легче.

     Прозрачная вода шумела в море.
     Казалось бы, что на таком просторе
     Она была бы поспокойней, но она,
     Хотя ее душа нам всем и не видна,
     Но сердце изумрудное все пенной силой блещет,
     А волны плещут, плещут, плещут...

     Дни,  заполненные  школой,  уроками,    отметками,    пустой
болтовней и надоевшими обязанностями, длились невыносимо долго  и
скучно.  Иногда Шуре начинало казаться, что весь ее привычный мир
- лишь затянувшийся сон, а настоящая жизнь - там, на  бесконечной
дороге.  Ей хотелось поделиться этим новым, открывшимся ей миром,
с тетей Лелей (а может быть, даже с дядей Лешей),  а  ее  все  не
было и не было.  И вот, наконец, последний день. Ночью она должна
вернуться.

                 Х   Х   Х
     Той ночью она спала беспокойно. Сквозь сон ей чудился звонок
в дверь, радостные возгласы тети Бэлы, бульканье кипящего чайника
и обрывки непонятного разговора.
     - Запрос Красного Креста... прошло три года... ты  написала,
что девочка погибла вместе  с  матерью...  мы  так  ничего  и  не
узнали... невозможно... мы должны...
     -  Нет!  Нет!  -  это  кричит  всегда  такая  спокойная    и
выдержанная тетя Бэла, и от крика Шура окончательно  просыпается.
Это не сон, и на  кухне  действительно  идет  странный  разговор,
который совершенно не предназначен для чужих ушей.  Но  спорящие,
кажется забыли обо всем на свете, и их громкие голоса слышны так,
будто они совсем рядом с Шурой.
     - Хватит с меня того горя, что он нам уже принес.  Твой отец
умер, не прожив с ним  рядом  и  года.  Марина  осталась  одна  с
ребенком.  До сих пор не могу себе простить, что не  настояла  на
аборте, а согласилась на этот дурацкий брак. Они оба были бы живы
и здоровы...
     - Но он нужен девочке...
     - А  что  он  сможет  ей  дать?  Он  умеет  только  увлекать
красивыми идеями, которые ломают людям жизнь.  Не смотри на  меня
так, я же знаю, он и тебя ими заразил. Ты любила его, любила даже
сильнее, чем Марина, правда он видел в тебе лишь  младшую  сестру
жены.  И Лешу своего выбрала, потому что похож на него - такой же
никчемный, но с красивыми идеями.
     -  Нет  это  ты  поломала  мне  жизнь  -  ты  не  даешь  нам
пожениться, требуешь, чтобы я  жила  с  тобой,  а  Лешу  даже  не
хочешь видеть.
     - Ольга, не смеши меня.  Может  быть,  твой  Леша  предлагал
тебе руку и сердце? Нет, дорогая, ты  его  вполне  устраиваешь  в
качестве любовницы.  Самостоятельная, обеспеченная -  еще  и  ему
денег временами подкидываешь, я же знаю, да еще в другом городе -
надоесть не успеваешь.  Твой Леша ничтожество и ты это  прекрасно
знаешь.
     - Не смей! Он талантливый, он музыкант и поэт!
     - Ну да, а еще пьяница и бездельник,  который  сам  себя  не
может прокормить. Хорошо еще, если он  не колется.
     - Зато он живет так,  как  считает  правильным,  а  ты  меня
заставила отказаться от любимой работы и пойти  в  эту  проклятую
фирму.  А мне так нравилось в школе, и дети меня любили, и вообще
это были лучшие годы в моей жизни.
     - А как иначе мы могли прожить? На мою  доцентскую  зарплату
и твою учительскую? С нынешними ценами? Ты же сама все  прекрасно
понимала, когда уходила из школы.  И не надо на  меня  сваливать,
это было твое решение и другого выхода не было.  По крайней мере,
сейчас у тебя есть деньги на билет к своему Леше, а останься ты в
школе, вы бы вообще не могли видеться!
     - Все равно, это ты, ты во всем виновата! Ты всегда  все  за
нас решала - и за меня, и за Марину.  Мы  всегда  жили  по  твоей
указке, а теперь ты хочешь так же все решать за  Шуру.  -  дальше
все тонет во всхлипываниях.
     - Девочка моя, ну успокойся.  Ну прости меня,  я  наговорила
лишнего.  Я же люблю тебя, у меня никого нет, кроме тебя и  Шуры.
Я тебе  так  благодарна,  что  ты  со  своей  работой  даешь  нам
возможность прокормиться и вытянуть девочку. У нас же все хорошо,
мы все друг друга любим.  Шура такая  замечательная  растет  -  и
учится хорошо, и послушная,  и  трудолюбивая.  Вот  увидишь,  она
вырастет  и  будет  счастлива.  А  станет  полегче  с   деньгами,
вернешься  в  школу  или  найдешь  другую  работу  по  душе.   Ну
пожалуйста, не надо больше плакать.
     Всхлипывания постепенно затихают  и  Шура  вскоре  засыпает.
Наутро голова у нее тяжелая и она никак не может понять,  был  ли
ночной разговор на самом деле или он лишь почудился ей.

                     Х   Х   Х
     Разговор с тетей Лелей начался только через несколько  дней.
После той странной ночи она ходила бледная и молчаливая,  и  Шуре
почему-то  было  страшновато  подступаться  с  разговорами    или
расспросами.  Но слишком много  надо  было  сказать  и  выяснить,
чтобы долго терпеть.
     -  Тетя  Леля,  а  ты  любила  моего  папу?  -  тетя   Леля,
склонившаяся над Шурой которая лежит в постели, медленно встает и
отходит к окну.  Долго-долго стоит спиной  к  Шуре,  потом  опять
садится на кровать, но сидит прямая, как палка, пряча лицо в тени
от настольной лампочки.
     - Значит, ты слышала.  Что ж, может быть,  это  судьба.  Да,
любила и, наверное, до сих  пор  люблю.  И  очень  рада,  что  он
встретился мне в жизни - потому что это, наверное,  самый  лучший
и самый интересный человек, которого я знала.  Только пожалуйста,
больше ни о чем меня не спрашивай.  И ни с кем больше о  папе  не
говори.  Поверь, это очень важно. Я тебе потом сама все  объясню.
Пожалуйста, потерпи. Хорошо?
     Тетя  Леля  пытается  улыбнуться,  но  улыбка    кривая    и
неестественная.  Потом она склоняется к Шуре, шепчет  ей  на  ухо
"Бурстик"  и  сразу  же  уходит,  оставив  девочку    в    полном
замешательстве.  Вопросы роятся в голове, но теперь она не знает,
где искать ответ.

                    Х   Х   Х
     Странная жизнь началась с тех  пор.  Тетя  Бэла  была  почти
такая же, как всегда.  Только чуть жестче звучал ее голос,  когда
она интересовалась Шуриными отметками или планами  тети  Лели,  а
еще Шура порой ловила  ее  напряженный  взгляд,  полный,  как  ей
казалось, непонятной боли.  Если Шура перехватывала такой взгляд,
тетя  Бэла  сразу  же  отворачивалась  и  начинала  неестественно
громким голосом говорить о каких-то делах.
     Тетя Леля еще  больше,  чем  раньше,  пропадала  на  работе,
приносила переводы домой, часто  уезжала  в  Свердловск  и  почти
каждые выходные куда-нибудь исчезала.  А иногда вдруг приходила с
работы рано, приносила кучу вкусной еды и изо всех сил  старалась
казаться веселой и оживленной.  В такие дни она могла  потащить
Шуру в магазин и накупить ей  модных  тряпок  или  повести  ее  в
театр, по дороге рассуждая о том, что вредно все время сидеть  за
учебниками и надо больше развлекаться.  А один  раз  торжественно
подарила Шуре плейер и внушительную сумму денег на кассеты.
     Шура одинаково безучастно реагировала на строгость тети Бэлы
и подарки тети Лели, на хорошие и на плохие  отметки,  на  редкие
звонки школьных  подружек  и  упреки  учителей.  Она  все  дальше
уходила по своей  бесконечной  дороге  в  тот  мир,  который  она
старалась воплотить в стихах. На этой дороге - Шура точно знала -
ее ждет что-то очень  важное  и  хорошее.  И  она  ждала,  смутно
предчувствуя радость, к которой трудно, но верно приближалась.

В моей душе какой-то мрачной
Сидит чертенок. Смачно
Он направляет всю меня
Искать зеленого огня.

Где? Не могу его найти.
Мне надо ль за море идти?
А может он в моей груди?
Но сколько руку не клади

Ты не возьмешь лишь одного -
Огня зеленого - его, его.
И сколько не искала,
Искать его трудней лишь стало.

И может он хоть в небе реять
И не давать себя лелеять.



Люблю я лес под сенью туч.
Не нужно мне высоких  круч.
Люблю  я луч, зеленый, светлый.
Он ласковый и незаметный.

Пусть солнца нет, но он плывет
По глади светло-серых вод
Его не видит он, не видишь ты,
А лишь трава, кусты, цветы

И я. Я вижу луч, люблю его.
И не было б в лесу без света ничего.
А счас прекрасный лес - без солнца он,
Но все равно могуч он и силен.

И луч зеленый ласково скользит,
Чего-то он хорошее цветочкам говорит.



Люблю я волны запыленные -
О изумрудные, изнеможденные,
Прекрасные - на берег выплывая
И радостно со мной играя,

Кидают пену серебристую,
Даря улыбку мне лучистую.
Так весело они смеются.
То разольются, то сольются,

То искорками разбегутся,
То снова вместе соберутся,
То в дальне море убегут,
То снова все ко мне идут.

Но что я им - да на таком просторе
Волны бегут обратно в море.

     А дорога все длилась, и Шура все шла по ней, и  однажды  она
начала писать поэму.


На летнем утреннем рассвете
Подобно огненной комете
Взлетают маленькие, золотые
Комочки завитые.
Что это? Это облака.
Они плывут издалека,
Они играют и смеются,
Они несутся и несутся...

Вот облачко какое-то плывет
По глади солнечных лазурных вод.
Что говорит, что чувствует оно?
Живет оно на свете мало иль давно?
Оно для счастья ль рождено?
И дружит с птицами или живет одно?

Когда-то родилось на свет
(Таких чудес на свете нет)
Малюсенькое облачко. Оно
Было игривое. Ему это дано.
(Хотя другим степенным облакам
Не суждено понять веселый тарарам).
Так вот, оно резвилось
И тут в его душе желанье поселилось.

Оно смотрело на моря и океаны,
Смотрело и на вязы, на каштаны,
Смотрело на людей и города,
Смотрело, и смотрело, и тогда...
Оно решило на землю спуститься
И песенкой веселой обратиться
И радовать, и радовать людей,
Чтоб людям в жизни стало веселей.

И вот все получилось.
И в песню превратившись,
Летит оно. Красивый звук
Обрадует ну просто каждый слух.
Что раньше было облачком,
Теперь несется светлячком
Надежд и радостей. Она -
Мелодия, хотя и не грустна,
Но так протяжна, мелодична,
Имеет скромное величье.
И к облачку, когда-то шаловливому,
Прибавился еще и звук красивый.

     На этом месте Шура застряла.  Она никак не могла понять, что
должно быть дальше.  Острее, чем когда-либо, она чувствовала, как
одинока, как нужно ей обязательно рассказать кому-нибудь  о  том,
что с ней творится, поделиться  своими  стихами,  услышать  слова
любви и поддержки. Ее дорога зашла в тупик...
     И тогда Шуре приснился сон -  такой  удивительный,  что  она
опять не могла  понять,  не  перепутался  ли  он  с  явью  и  что
происходит во сне, а что - на самом деле.
     Приснились  Шуре  бурстики  -  маленькие  добрые   существа,
напоминающие одновременно  мягкую,  пушистую  ожившую  игрушку  и
хоббитов из любимой Шуриной сказки.  Они отправились  в  путь  по
бесконечной  дороге,  полной  преград  и  опасностей.    Бурстики
переправлялись через бурные реки, поднимались  на  высокие  горы,
пугались и возвращались обратно, отставали,  чтобы  отдохнуть.  И
только несколько из них упрямо шли вперед, преодолевая все  новые
препятствия. Один из них был бурстик-Шура. Вот их осталось только
двое, вот  отстал  последний  товарищ-бурстик,  чем-то  неуловимо
похожий на тетю Лелю.  Он присел без сил  у  края  дороги  и  мог
только  помахать  вслед  своему  другу...  А  впереди   сгущались
сумерки, гремел гром,  надвигалась  гроза,  а  дорога  шла  через
темный лес, полный страшных звуков и шорохов...
     Вдруг из за поворота дороги показался еще один  бурстик.  Он
обнял бурстика-Шуру и пошел рядом с ней.  Они шли рядом, взявшись
за руки и им совсем не было страшно. Гроза отступила, лес ласково
шумел и вскоре дорогу  осветил  яркий  луч.  Они  приблизились  к
чему-то  невыразимо  прекрасному,  светлому  и  доброму.   Сейчас
они вступят туда. Шура сделала шаг, услышала, как кто-то зовет ее
"Бурстик" и... проснулась.
     Рядом с ней сидел папа.

			  ПОСЛЕСЛОВИЕ
Рассказ,   который   вы    прочитали,  представлен  в  Самиздате  под
псевдонимом.  На самом деле у него три автора. Он  появился благодаря
трем  девочкам.  И  создавался  он  тоже  трижды.  Все эти совпадения
неслучайны.

Героине "Бурстика" десять лет. И задуман его мой отец Владимир Барлас
(1920-1982) в середине 50-х годов, когда столько же было моей старшей
сестре  Лиде.  В  его  основе  -  события  и переживания, связанные с
разводом  и  разлукой  с  дочерью. Тогда "Бурстик" носил подзаголовок
"сказка",  потому  что параллельно с реалистической частью должен был
развиваться сюжет сказки о Бурстиках.

В  то  время, придумав рассказ-сказку, отец не написал ни строчки, он
только  рассказывал  его  и  не  один раз. Рассказывал и своей доброй
знакомой И.Я.Кленицкой, которая позднее записала то, что запомнила.

Возвращение  к  "Бурстику" произошло в 1962 году, когда было написано
начало  (3-4  страницы)  и   составлены  планы  дальнейшего  развития
сюжета.  Ключевая  сцена  из  написанного - встреча отца с трехлетней
дочкой (только она и эпиграф вошли в окончательный текст в неизменном
виде, точно так как были написаны отцом). Как раз три года было тогда
мне.  Думаю,  что какие-то впечатления, связанные с моим детством,  и
послужили толчком для возвращения к давно задуманному сюжету.

Много  лет  спустя,  в  2000  году  я  неожиданно  для  себя написала
продолжение   и   окончание   "Бурстика",   пользуясь  воспоминаниями
И.Кленицкой  и  имевшимися  набросками.  Конечно,  основное  пришлось
придумать  заново, перенести действие в другое время, так что рассказ
получился  совсем  не  таким,  каким  был  задуман  много  лет назад.

Только  некоторое  время  спустя  я поняла, почему я вдруг взялась за
"Бурстика"  и  сделала это именно тогда: десять лет (возраст героини)
было  тогда  моей дочери Свете (Светлане Бардиной). Так что "Бурстик"
стал моей неумелой попыткой разобраться в драмах ее десятилетия (хотя
к  сюжету  они  не  имели  никакого отношения). Кроме того, ее стихи,
написанные  в  то  время,  стали  необходимой  частью  рассказа:  они
составили  его  второй  план  вместо  сказки,  сюжет которой оказался
утерянным   безвозвратно.   А   у  рассказа  появился  третий  автор,
представляющий третье поколение одной семьи.
            Татьяна Барлас

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"