Это куски раскаленного камня прошивают стенки корпуса космического корабля, как будто те сделаны из бумаги.
Шпух-шпух-шпух.
Также почти беспрепятственно они уходят обратно в черноту космоса, делая дыры в противоположных стенках. Их всего три, внешних визитера. И, конечно, согласно закону "не помню какого там умника", они приносят в данной ситуации максимальный ущерб.
Второй пробивает механизм автоматики шлюзования, отчего та приходит в негодность, заблокировав все переходы. Третий выключает управление двигателями и лишает израненный корабль режима искусственной гравитации.
Как бы не самое страшное, что может произойти. Но был еще и первый булыжник.
А в отсеке, через который он прошел, находился мой напарник.
Макс погибает быстро, в основном, от недостатка кислорода. Он пытался, задержав дыхание, выбраться из продырявленного помещения, но, не смог. Не успел, потеряв сознание буквально на пороге.
Печально, скажете вы, но таковы реалии жизни вообще и исследователей космоса в частности. Существующий риск профессии подразумевает определенный процент потери личного состава.
Не могу не согласиться. Но ...
Основная проблема состоит в последовательности произошедших событий.
Сначала погибает напарник и я, напялив на себя скафандр, затягиваю труп в уцелевший отсек.
Потом блокируются двери, и мы остаемся запертыми плавать в невесомости.
А далее корабль начинает дрейфовать, жалобно попискивая призывами о спасении.
Те мгновения постоянно прокручиваются у меня в голове.
Вот я натягиваю на Макса свой скафандр и постоянно приговариваю: прости.
- Я отключил противометеоритную защиту, так как был уверен, что она здесь лишняя и помешает нашему разгону.
Я надеваю на него шлем, осторожно укладывая внутрь волосы. Закрыв глаза, он слушает мои причитания.
- Ну, прости, да, ты был прав, в этом районе, действительно, сильное поле.
Я с трудом запихиваю его длинные руки в рукава.
- Ну, прости, я допустил ошибки в расчете. Да прости ты меня, черт побери.
Я отталкиваю Макса и он, покачиваясь как поплавок в ожидании поклевки, отплывает в сторону.
Ты сам виноват, - кричу я вслед, - что я отключил эту чертову защиту. Я просто хотел доказать свою правоту. Ты сам вынудил меня к этому, всем своим видом и поведением показывая, что я ошибаюсь.
Он специально смотрит в мою сторону. И взгляд у него укоризненный. Да, он молчит, но молчит специально, не потому, что ему нечего сказать, а потому что подобная демонстрация его отношения ко мне выглядит наиболее убедительной. Иногда молчанием можно сказать больше, чем просто разбрасывая слова.
- Отвернись, - тихо говорю я.
Тихо - специально, потому что это та же психология, и я понимаю, что негромко произнесенные слова будут более весомы, чем вытолкнутые из горла криком, на пределе связок.
Я не смотрю в его сторону, но знаю - он не отвернулся. Он продолжает пялиться на меня.
Я больше не произношу ни слова. Просто в один из моментов рывком срываюсь с места, подлетаю к Максу, уже заранее разворачивая свое невесомое тело в нужную сторону (получается) и с размаху бью его в челюсть. Прямо в оскал за пластиковым щитком. Он отлетает в угол, стукается о стенку и поворачивается спиной.
- Вот так то, - торжествующе шепчу я и, дуя на болезненно ноющие костяшки сбитых пальцев, возвращаюсь обратно на свое место.
- И все же в этом есть хорошее, - заявляю я. - Теперь ей не придется выбирать между нами.
Он молчит. Ему нечего возразить. По правде сказать, на его месте я бы тоже отмалчивался. Конечно, некрасиво напоминать ему о сложившемся положении, но я с десяток раз за день обязательно затрону тему окончания нашего соперничества. И обязательно, будучи рядом, коснусь его плечом: мол, как, понял? Он не отвечает. Ему ничего не остается, как не отвечать. Но, в отличие от правил поведения всех победителей, я не собираюсь быть снисходительным. Я наслаждаюсь своим триумфом.
- Иди есть.
Макс не откликается. Он избрал конкретную линию поведения и, кажется, намерен твердо ее придерживаться. Я не настаиваю. Во-первых, у меня тоже есть линия поведения и я не собираюсь отступать от нее, а, во-вторых, таким образом, запасов еды мне хватит на более долгий срок.
Не хочет - не надо. Я заставлять не буду. Тем более просить.
- Я не виноват, что ты оказался в том месте, где ударил метеорит.
Я решил воспользоваться его тактикой и также не разговаривал целый день. Такая вот игра в молчанку: кто кого перетерпит. Со стороны выглядит глупо: нам приходится общаться жестами; если мне это удается легко, то он, скованный оболочкой защитного скафандра с трудом может поднять руку или наклонить туловище. Поэтому и не пытается делать этого, лишь изредка шевелит головой в знак согласия или возражения.
Ну и не надо, ему же хуже. Мышцы без нагрузки и движения быстро атрофируются и потом будет очень трудно привести их к нормальным физическим кондициям.
Умный человек первым идет на компромисс. Поэтому я объявил, что прекращаю играть в молчанку и предлагаю ему сделать то же самое. Он никак не отреагировал, если не считать того, что отвернулся в угол. Ну и дурак. А я все равно буду разговаривать. Не общаясь, я просто сойду с ума. А мне надо дождаться спасателей. И еще ...
- Она ждет меня.
Теперь он постоянно улыбается. Его губы раздуло, и они сползли вверх и вниз, обнажая ровный ряд белых зубов, словно с рекламы очередной зубной щетки. Зубы у него всегда были отличные, втайне я завидовал ему. И теперь, продолжая отмалчиваться, он нагло скалит их в мою сторону.
- Перестань, - по-хорошему прошу я.
Он отвратительно и мерзко молчит.
Не в моих правилах упрашивать два раза. Я беру тюбик с томатной пастой, выдавливаю содержимое в виде шарика на ладонь, подбираюсь к Максу и шмякаю этим шариком ему в лицо. Красное пятно расплывается на щитке, за этим месивом пропадает и его усмешка.
- Получил, - теперь ухмыляюсь я, - посмотрю, как ты сможешь вытереть свою рожу в этом скафандре. А уговаривать меня помочь тебе придется очень долго.
Он не отвечает. Просто сумасшедший какой-то в своем упрямстве.
Постепенно паста отваливается со щитка (его пластиковая поверхность сделана таким образом, что самоочищается за счет отталкивающих свойств покрытия) и плавает по рубке яркими бусинами. Будучи рядом, я хватаю их ртом и еще ни разу не промахнулся.
Макс продолжает улыбаться, но меня этот факт больше не раздражает. Я на всякие идиотские выходки не реагирую.
По сравнению со вчерашним днем его скафандр заметно раздуло. Что же, самое время размяться в нашу любимую игру, космический сквош.
Я толкаю Макса от себя, он летит (невесомость, однако), ударяется о противоположную стенку, и устремляется обратно, нелепо кувыркаясь и совсем в другую сторону, чем я предполагал. Вот гад, он целит в незащищенный угол моей стены. Я бросаюсь наперерез его траектории (успею?) - успеваю и с размаху, пользуясь инерцией своего движения, врезаю ногой ему в грудную клетку. Бац. Макс отлетает и попадает как раз в круг иллюминатора - дополнительный бонус в 10 очков. С их учетом я веду 35 на 15, и вряд ли он успеет в оставшееся время меня настичь.
О чем я ему громко и сообщаю, но этот упрямец настойчиво пытается пробить мою защиту. Что ему и удается пару раз, Макс догоняет, но на последней секунде, буквально с финальным свистком, я вколачиваю его в дальний угол, еще плюс 5 очков и общий итог в мою пользу.
- Тренируйся.
Я снисходительно хлопаю по его плечу, отчего голова Макса оскорблено откидывается в сторону (насколько ей позволяет скафандр).
После он жалуется на плохое судейство (старая отмазка всех проигравших), я снисходительно киваю: да, мол, судья был не в форме, но результат справедлив. Он не соглашается и пытается спорить, надоев пререкаться, я отпихиваю его в сторону. Пусть отдохнет, остынет и успокоится.
А если есть желание провести матч-реванш, я всегда к его услугам. Но сегодня не его день, о чем я громко и сообщаю. И вся неделя была не его. И весь этот полет он является просто воплощением невезучести. Так что пусть заткнется, и молча плавает в углу, пока победители пьют шампанское и наслаждаются триумфом.
Макс продолжает раздуваться.
Я подозреваю, что по ночам, пока я сплю, он ест. Он всегда отличался другими биоритмами, наш экипаж специально подбирали так, чтобы мы могли дополнять друг друга: я типичный жаворонок, а он стопроцентная сова. И теперь, пользуясь тем, что я после одиннадцати вечера отрубаюсь, он ест.
Причем питается не так как я, ведя подсчет оставшихся продуктов и распределяя меню, чтобы создать разнообразие. Нет, Макс жрет без разбору и сколько хочет, не думая о будущем. Я попробовал подсчитать пустые тубы (он только ухмылялся из своего угла, наблюдая за моими потугами) и у меня не вышло его уличить. Чуть позже я понимаю почему: он наверняка, прячет опустевшие тубы среди полных, так, чтобы я не смог заметить недостачи.
И в туалет он ходит исключительно по ночам, тогда же, когда и ест. Ведь невозможно питаться, питаться так, чтобы поправляться и при этом не ходить в туалет.
Я решил подловить его и специально одну ночь не спал. Нет, я, как обычно, расположился в своем углу, прикрыл глаза и ждал, когда же он начнет действовать. Введенный в кровь стимулятор заставлял меня бодрствовать, и я с нетерпением, даже с неким возбуждением ждал, когда же смогу схватить Макса за руку.
Безрезультатно. Он так и не шевельнулся. Думаю, он просто догадался о моем плане. В расплату за бессонную ночь я проспал половину следующего дня, подозреваю, что за это время он полностью компенсировал свою ночную голодовку.
Макс не просто отмалчивается, он не желает со мной разговаривать. На все мои попытки завязать разговор, на любую тему - от футбола до сбоев в работе двигателя, он отворачивается и его широкая спина выражает презрение к моим попыткам наладить контакт.
Он всегда был упертым.
Подозреваю, что он собирается избавиться от меня. У меня нет доказательств, но моя интуиция, а это единственное, чему я доверяю безгранично, подсказывает мне это. Я даже догадываюсь, каким способом он задумал это сделать: именно поэтому Макс надел скафандр. Но у него ничего не выйдет.
- У тебя ничего не выйдет, - громко заявляю я. - Все двери заблокированы, и ты не сможешь неожиданно открыть ту, которая ведет в продырявленный отсек. И я не погибну от нехватки воздуха.
В доказательство я дергаю намертво застывшую дверь. Он видит результат и недовольно отплывает в угол. Что же, еще один уголек недовольства в костер нашей взаимной ненависти.
- Давай решим, что мы скажем, когда прибудут спасатели, - предлагаю я. - Им надо будет объяснить, почему оказалась отключена противометеоритная защита.
Макс не отвечает. Я знаю: он будет во всем обвинять меня. В некомпетентности, в недобросовестности, в самоуверенности.
Так и вижу вывод комиссии по расследованиям и штамп в моем личном деле: негоден по профессиональным признакам.
- Предлагаю разрешить наш спор, как в старые добрые времена, только ты и я, без всяких комиссий по расследованиям.
Он не реагирует.
- Если ты мужчина, - вкрадчиво добавляю я.
Сработало. Его гордость не смогла пропустить подобное оскорбление. Макс вопросительно вскидывает подбородок.
- Каким образом? Очень просто. Дуэль.
Он кивает, он согласен.
Я предлагаю условия, Макс отмалчивается, он готов на все, он готовится к поединку и мысленно репетирует свои выверенные и безукоризненно правильные действия. Он уже предвкушает очередное первенство надо мной. Еще одна галочка в перечне победных реляций. Она, лучшие результаты по всем тестам, звание командира экипажа и старшего в команде, правильное предположение о метеоритном поле ...
- На десяти шагах, - поясняю я (это длина нашей каюты по диагонали, так что придумывать особо нечего). - Каждый находится в своем углу, на счет три разворачивается и может начинать сближаться. Стрелять разрешается в любой момент, у каждого только один заряд.
Черт, проблема, бластер у нас только один.
Приходиться менять условия.
- Бластер находится в центре каюты, по команде каждый устремляется к нему. Кто успел первый, тот и ... В общем, понятно.
Макс не возражает.
Он опоздал. Это выверенный механизм прохлопал, проспал, прошляпил. Не мудрено, слишком он растолстел за последнее время. Он вообще не понял, что пора забыть о прошлых заслугах, если хочешь сохранить свою жизнь. Если хочешь остаться.
А как же иначе?
Жизнь ведь просто одна из разновидностей естественного отбора. А смерть - его итог. Что же между ними? - свобода, полная и безграничная, несравнимая ни с чем: ты уже не цепляешься за бытие, но еще не отдал себя в безвестность. Это единственное состояние, когда ты принадлежишь только себе, когда ты есть только ты. Без вкраплений снаружи, без вмешательства посторонних факторов.
Поскольку бластер один, то зарядов в нем под завязку. Чем я и пользуюсь.
Первый отбрасывает Макса, лохмотьями выворачивая скафандр. Второй кусками разносит шлем и навсегда уничтожает его белоснежный оскал. Третьим я промахиваюсь ...
Ну, не совсем промахиваюсь: в стене образуется обугленная дыра, к которой присасывается то, что осталось от моего напарника, но, он (то, что осталось) не может восстановить герметичность и болтается под потоками устремившейся наружу дыхательной смеси, как будто гримасничает и смеется надо мной.
Вот ведь ублюдок.
И я прицельными выстрелами убираю стену по периметру его остатков.
Шпух. С хлопком он (то, что от него осталось) исчезает.
Я отпускаю бластер парить и устало закрываю глаза. Наконец-то я победил. Наконец-то я первый. Теперь можно жить.