Бардина Наталия Юрьевна : другие произведения.

На тропе

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Я помню всё, что было показано мне:
   Белый город на далёком холме,
   Свет высоких звёзд по дороге домой.
   Борис Гребенщиков.
  
  
   НА ТРОПЕ
   Тревожно как-то стало в тайге. Кроме обычных комариных
  туч, вероломных нападений клещей и вечного дождя... Нет,
  погоди. О дожде нужно сказать отдельно.
   Каждое утро этого ужасного лета было потрясающе мокрым
  от вчерашнего обильного ливня. Уныло поглядев на весёлое
  солнце, мы выходили в маршрут и становились мокрыми еще на
  подходе к сопкам, покрытым дремучей саянской тайгой,
  нашпигованной бесконечными завалами, непроходимыми
  курумниками и полчищами кусачих, летучих и ползучих гадов.
   Медленно продираясь через этот ад, мы, наконец,
  достигали нечетко выраженного хребтика , куда ветер всё-таки
  добирался и слегка подсушивал нас. И тут с занудливостью
  немецких бомбардировщиков, регулярно, в половине
  двенадцатого, начинался дождь, ненадолго, часа на два, а
  потом опять улыбалось солнце, но высушить нас и тайгу оно
  было не в силах.
   Но самым удивительным казалось поведение животных. Мы
  не первый год работали в этом милом местечке, но такого
  нашествия зверья ещё никогда не случалось. В каждом маршруте
  наблюдают за нами забавные белки и любопытные соболи,
  сопровождают, правда, на почтительном расстоянии грациозные
  олени, длинноногие красавцы-лоси и пугливые толстозадые
  козлы. И... медведи, полчища медведей. Только поглядеть на
  меня вышли из тайги тринадцать косолапых. Бог мой, как же я
  боялась тринадцатой встречи!
   Наши славные тувинские лошадки, обычно дичавшие на
  свободе, не отходили от лагеря по ночам, жались к палаткам и
  тревожно фыркали в темноте, а иногда вдруг ни с того, ни с
  сего разбегались по округе, ломая ноги и утопая в болотах.
  Всё это очень не нравилось тувинцам, рабочим и конюхам
  геологичеслой партии. После каждого маршрута, обсохнув у
  громадного костра, они долго цокали на своём странном, как
  стук копыт, языке, и вдруг отказались ходить со мной в
  маршруты. "На неё зверь бежит", - заявили они начальнику.
   А мне казалось, что звери и птицы просто тянутся к
  человеку. Что-то непонятное происходит в тайге, и им нужна
  наша помощь. Но почему же они особенно доверяют мне,
  единственной женщине в партии и к тому же неприлично
  молодой?
   Кстати, мой тот, последний, тринадцатый, огромный
  желтовато-коричневый в каком-то первобытном ужасе, громко
  всхлипывая и охая, выбежал на тропу, где мы шли караваном.
  Лошади прядали ушами, но не разбежались, как обычно, а мне
  еще долго казалось, что зверь идёт вслед за нами: звонко
  хрустели сзади сучья, оглядывались лошади, волновались
  тувинцы. Что же так могло испугать властелина саянской
  тайги, никогда не боявшегося ни людей, ни огня, ни
  наводнений? "Дети природы" опять прошушукались всю ночь у
  костра, задумчиво покачивая головами и потягивая свои
  самокрутки.
   И ещё одна беда постигла нас в этом сезоне: мы
  постоянно терялись в тайге. И молодые, и бывалые. Саянские
  хребты вообще похожи, как братья-близнецы, да и
  топографические карты оставляли желать лучшего. Геодезистам,
  авторам этих "кроссвордов", здесь видно тоже в своё время
  крупно досталось. И многим из нас пришлось проводить ночи в
  тайге, а мне к тому же совсем одной. Я ожидала своего
  очередного медведя среди болотистой поймы под одиноким
  кедром, слушая ночные скрипы и шорохи, чувствуя близкое
  дыхание зверей, пьянея от пряного запаха болотных цветов и
  трав.
   Но это уже другой мотив.
   А где-то там далеко-далеко в России время на дворе стояло
  совсем особенное, космическое. Шел 1959 год. Все ждали:
  вот-вот, первый человек полетит в космос, и так хотелось,
  чтобы он был нашим. Звездными ночами, сидя с Михаилом, на
  берегах широкого Амыла, мы много раз следили за
  пролетающими спутниками, радуясь успехам юной отечественной
  космонавтики. А потом посчастливилось увидеть что-то иное.
   Красивый был вечер, поздний, уже почти ночь, на горизонте
  неспешно догорал закат. Крупные звёзды одна за другой
  проявлялись над нами, а посредине небосвода, как-то вдруг,
  образовалась широкая полоса полупрозрачной облачности...
  или скорее тумана, даже не тумана, а хмари какой-то с очень
  чёткими по краям границами. И вот прямо посредине этой
  полосы медленно проплыли на закат два больших космических,
  как мы, конечно, подумали, аппарата. Они двигались,
  несомненно, на большей высоте, чем местные самолёты, и
  намного ниже спутников, а формой ближе всего походили на
  веретено, но рассмотреть подробности было совершенно
  невозможно. В головной части космолётов вспыхивали яркие
  огни и создавалось такое впечатление, что они как бы
  вращались вокруг продольной оси кораблей. Как
  загипнотизированные, мы проводили глазами это чудо, очень
  гордые за свою великую космическую державу. А хмарь вдруг
  как-то быстро и незаметно рассеялась.
   Ну, вот. Совершенно измучив нас в июне и июле, дождь
  неожиданно прекратился, и наступила сухая и тёплая осень.
  Наконец-то, началась и настоящая работа. До этого мы только
  и делали, что искали друг друга и лошадей по тайге,
  прорубались по единственной здесь тропе, заросшей
  десятилетними осинками и берёзками, вытаскивали утопавших в
  болотах лошадей и поклажу, да сушили свои вещи. К этому
  времени, увы, погибло шесть тувинских лошадок, таких ведь
  выносливых коротконогих, мохнатых существ, легко бегающих по
  курумам и болотам. Огромную неизученную территорию пришлось
  покрывать многодневными пешими маршрутами.
   И однажды, усталые, мы возвращаемся из одного из них и
  опять не успеваем. Всего-то километров пять остаётся до
  лагеря. Обидно. Но через пятнадцать минут станет совсем
  темно. Как-никак август. Скидываем тяжеленные рюкзаки, но
  отдыхать ещё рано. Мне, по сценарию, нужно набрать гору
  сушняка, а Михаил, как всегда, принимается рубить старую
  лиственницу. Наконец, дело сделано, и можно спуститья к
  Беси. Это - маленькая весёлая горная речка, настоящий
  бесёнок, вдоль которой мы и топали целых три дня. Шустрая и
  быстрая, она всю дорогу резвилась, плескалась, сверкала,
  звенела, переливалась, бранилась и нравилась мне безмерно.
  И не только мне. Сколько встретилось нам по её берегам
  всякого мохнатого и пернатого любопытного лесного народа.
   Вот уже затрещали мои коряги, и мы долго пьём прекрасный
  индийский чай, возвращающий силы и настроение. Постепенно
  занимается и михаилово дерево: оно будет создавать душистый
  и тёплый уют почти на всю ночь. Почему-то в этот вечер мы
  совсем не разговаривали, оставив, наконец, в покое все
  мировые проблемы. По вредности я проворчала только, что
  плохое это место для ночёвки, прямо на звериной тропе, вот
  как придёт ночью тринадцатый поглядеть на нас. Михаил
  смолчал, а мог бы вполне напомнить мне, сколько раз
  предлагалось остановиться раньше.
   Подумалось: "Какая странная эта тропа. Местами широкая,
  укатанная и, несомненно, человеческая, она вдруг
  превращается в узенькую, извилистую, и пропадает совсем. То
  кажется, что мы идём по каким-то древним тувинским путям, а
  вдруг, становится предельно ясным, что всего-то здесь
  рогатые и копытные наследили. Их же в этом краю
  видимо-невидимо. А людей нет совсем на сотни километров
  вокруг." Я улеглась вдоль длинного костра прямо поперёк
  тропы, посмотрела на прекрасное звёздное небо и вздохнула:
  "Сколько же их миров, какие они? А мы, букашки, так ничего
  и не узнаем о них." "Спи, Маринка,- сказал Михаил,- впереди
  трудный день."
   Я проснулась рано: серенькое утро, тихо падают капли с
  еловых лап, покрытых белыми лишайниками. У погасшего костра
  съёжился от холода Михаил. И даже Бесь лопочет потише. И
  тут начинаю понимать, что проснулась от звука, от близкого
  стука копыт, где-то совсем рядом за спиной. "Ох, тропа!"
   От страха прикрываю глаза, но подглядываю сквозь
  длинные ресницы и вижу двух весьма странных всадников на
  высоких белоснежных длинноногих лошадях, совершенно
  невозможных здесь. Да-а, это не наши тувинские
  коротконожки. Один всадник внимательно рассматривает
  Михаила, другой подъезжает ко мне. Серый, длинный,
  блестящий и очень красивый плащ, почти покрывающий ноги
  (материал кажется мне неизвестным), тёмно-серые и тоже
  красивые сапоги (ясно, что не наша кирза). Капюшон плаща,
  высокий и широкий, полностью закрывает волосы. У того, что
  рядом со мной, - строгий профиль, римский профиль; лоб
  плавно переходит в точёный нос. Изучающий Михаила виден
  мне в анфас. Они странно похожи друг на друга, только тот,
  дальний, весь миниатюрнее и строже. Что-то неестественное
  скользит в обеих фигурах. Где-то в области шеи. Слишком
  прямо посажена голова, а шея, ... то ли коротковата, то ли
  слишком неподвижна, и почему-то возникает мысль: "А может
  быть её, вообще, нет под капюшоном?". И ещё: лица
  нечеловечески серые, ни кровинки. Серые, красивые,
  однообразные, как у манекенов.
   Вот, наконец, и сказалось верное, или почти верное
  слово - МАНЕКЕНЫ.
   Ближайший ко мне страннник тихо говорит, но я не
  уверена, что слышу звуки, и не уверена, что это - мысли, и
  язык их мне совсем не знаком, но почему же я всё отчётливо
  понимаю: "Что будем делать с этими? Уничтожим?"
   Ужас охватывает каждую мою клеточку, серые, противные
  мурашки скачут по спине, и я плотно захлопываю глаза: "Я
  сплю, сплю и не желаю ничего больше ни слышать, ни видеть".
  И тут доносится ответ другого, видимо, старшего, но не
  такой прозрачный: "Не стоит... или потом..." От страха я
  отключаюсь, низвергаясь в какую-то глубочайшую чёрную дыру,
  но, падая, чувствую, как одновременно карабкаюсь вверх, и
  оказывается мне жгуче интересно, что же будет дальше.
   И я просыпаюсь: серенький рассвет, глухо шлёпают капли
  тумана с еловых лап, измученных серыми лишайниками, мой
  начальник скрючился у потухшего костра. И серые люди (а
  люди ли?) тоже тут с нами. А речка, что с нею? Почему? Она?
  Молчит? Испуганно перевожу взгляд на широкую пойму Амыла,
  который скоро примет в своё лоно озорницу Бесь, и вижу в
  дали город - дивный белый город, не прозрачный и зыбкий,
  как мираж, а ясный и чёткий. Точёные низкие здания с
  куполовидными крышами, минареты и красивые белые постройки
  в виде детских пирамидок, кольца которых каким-то огромным
  ребёнком сложены то правильно, то беспорядочно. Город
  озарён розовыми тонами скорого уже восхода, и я ахаю от
  этой неземной красоты.
   Тем временем всадники тихо удаляются. Красавица-лошадь
  главного осторожно, как это делают все лошади, переступает
  через меня и задним копытом слегка по касательной задевает
  мою спину. Слава Богу, почти не больно. Но я снова падаю в
  бесконечную, чёрную, как смерть, пропасть, и снова бешенно
  карабкаюсь, и снова открываю глаза: тихий серый рассвет,
  город исчез, усталые капли падают с еловых лап, которые так
  сильно раскачиваются там, в той стороне, куда скрылись
  всадники. И Бесь? Бесь молчит.
   А мне хочется кричать.
   Вскакиваю. Бужу Михаила, сумбурно рассказываю ему о
  случившемся. Конечно, он не верит, говорит, что не находит
  следов, но тоже испуган и далеко по тропе не отваживается
  уходить. И тут я начинаю слышать сонное бормотание Беси и
  понимаю: "Пронесло!"
   А нижние ветви старых елей всё ещё раскачиваются и
  раскачиваются...
   Потом... через несколько лет я вышла из клиники после
  тяжёлой операции на спинном мозге... И так мне захотелось в
  те далёкие таёжные края, где бегает, играет и хохочет моя
  подружка Бесь.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"