Пв-17. Увенчанный лаврами
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
- Впервые вижу жандарма, который читает декадентскую поэзию.
Чернявый юноша лет двадцати оторвался от книги и улыбнулся.
Гладко выбритый, в светлом пальто и галстуке того же оттенка, он мог сойти за служащего почти любого из имперских ведомств. Но военная выправка всё равно была заметна - он удерживал книгу двумя руками, как если бы тряска поезда могла перевернуть страницу..
- Я не совсем жандарм,- сообщил он,- Мы не охраняем. Мы те, кто ловит преступников.
- Наподобие ведомства покойного Карпова?
- Боюсь, я не очень осведомлён об этом деле,- ответил юноша.
Барышня напротив была плечистая, крупная, круглоголовая - такая покажется суфражисткой, даже если нарядить её в бальное платье. Строгое дорожное платье учительницы или гувернантки, волосы, остриженные во французское каре и зачёсанные назад, курносое лицо с пронзительно чёрными глазами, лишь слегка тронутое белилами. Руки в чёрных перчатках, отчего пальцы кажутся ещё толще.
Особых примет нет. Ориентировок на похожих преступниц он не помнил.
Эта была одна из тех женщин с низким голосом и немного мужскими манерами, которым ещё лет в восемнадцать дают не меньше тридцати - и эти вечные тридцать преследуют их до старости.
Он, видимо, слишком зачитался, потому что совершенно не заметил её появления. Казалось, всего несколько минут назад по вагону пробежала тень от очередного тоннеля - и вот напротив него возникла загадочная незнакомка.
Юноша спохватился и полез за визитной карточкой.
- Жандармский прапорщик Олег Павлович Ломанский к вашим услугам. Отправляюсь к месту службы, в Ессентуки. Готов оказать всякое содействие.
- Будете служить под началом графа Сегеди?
- Вы, видимо, неплохо осведомлены о нашем ведомстве.
- В этом нет ничего сложного. В столицах графа знают хорошо, он, можно сказать, легенда. Что касается моего имени - оно вам ничего не скажет. Но если вы читали другие журналы, то могли встретить там стихотворения Диодоры Борисфенской. Так вот - это я.
Ломанский попытался припомнить. Фамилию он слышал, что касается стихов... "Какой неистовый покойник!". Хотя нет, это Софья Парнок.
- Я польщён знакомством,- выдавил он,- Так удивительно видеть перед собой не только красивую женщину, но и один из новых голосов современной поэзии.
- Вы говорите, как Кузмин. А Кузмин ничего не понимает в женщинах. Как вам Санкт-Петербург?
- Санкт-Петербург мне знаком в основном по поэзии. Учился в Москве, а сам из Гродненской губернии.
- Прекрасное дикое место. Там ещё сохранились ликантропы? Я слышала, они живут в тех местах со времён Геродотовых.
- Возможно, живут. Я родился в губернском городе, у нас ликантропия была строго запрещена.
- Эмигрант Минский - он, кажется, из ваших мест? Где-то четыре года назад он был в моде.
- Четыре года назад я был ещё кадетом и читал только Лажечникова.
Женщина повернулась к окну. На фоне укрытых голубой дымкой гор чернели развалины старого кирпичного редута ещё вековой давности. Похожий на изъеденый временем пень, редут степенно проплывал мимо поезда, а потом вдруг замер, словно задумался. Это поезд делал поворот..
- Ессентуки - провинция, хоть и курорт,- заметила Диодора,- Вы должно быть, будете тосковать по культурной жизни. Конечно, здесь бывают курортники - но бомонд выбирает Крым и Париж.
- В подобных местах есть своя прелесть,- улыбнулся юный прапорщик,- Многие поэты, на манер Анненского или Горностаева, пишут про большие города. Но большинство всё-таки бегут куда-то на взморье, в духе эллинов. И символисты, и более новомодные...
- Где море бурлит под гранитными скалами, а наверху - дикое солнце!.. Но вы сами не знаете, насколько правы. Здесь, в Ессентуках, есть и поэзия, и любовь, и другие ужасные вещи. Смертельно опасная тайна скрывается в этих местах!
- Я весь во внимании,- произнёс прапорщик.
- Под Ессентуками уже полтора десятка лет проживает помещик по фамилии Лорбер,- начала Диодора,- Его фамилия скажет вам мало - как и другим любителям. Даже в те времена, когда Лорбер печатался, он пользовался псевдонимом. Этот Лорбер был другом детства самого Горностаева, но творческий путь прервался на первых шагах. Что-то заставило его поспешно жениться на дочери купца Ярцева и отбыть на юг. Здесь он достиг определённых успехов в сельском хозяйстве. Чтобы вы лучше себе представили - когда вы у себя, в школе прапорщиков, ели щи, то лавровый лист в них был от товарищества Ярцева. И, возможно, этот лист вырос в имении отставного поэта Лорбера.
- Я помню эти щи,- заверил Ломанский,- Буду рад отведать их здесь, поближе к лаврам.
- Итак, пока Горностаев упорно играет роль великого поэта и принимает ещё один лавровый венок за ещё одну толстую книгу стилизаций, его товарищ увенчал себя целой лавровой рощей. Но - что заставило полтора десятилетия назад молодого поэта бежать из Москвы не в Петербург, а сюда, на юг? Несчастная любовь? Но они обвенчались с благословения родителей.
- Вы знаете такие подробности. Видимо, тайна до сих пор будоражит умы.
- Так устроена артистическая среда. Каждый по отдельности - дырявая голова. Но если взять их вместе - получится стоглазый Аргус, он всё видит и ничто не забывает. Почему же он решил бежать? Почему?
- Я могу запросить архивы,- Ломанский пытался вспомнить, не встречалась ли ему эта фамилия,- Возможно, он как-то связан с раскольниками или с нигилистами и выслан под надзор полиции. Но пока я не вижу в этой истории ничего преступного. Законы не запрещают столичному жителю заниматься поэзией, а после увлечься сельским хозяйством. Император Диоклетиан на старости лет капусту выращивал, Афанасий Фет завёл процветающее имение, а наш великий Лев Николаевич, я слышал, самолично землю пашет и тачает сапоги.
Сильная рука внезапно схватила его за запястье, горячее дыхание обожгло ухо. Губы шептали тихо и медленно, и каждое слово впивалось в память, словно крошечная булавка.
- У меня нет доказательств,- говорила Диодора,- только слухи. Но, возможно, невинные страдают прямо сейчас. Заклинаю вас Богом - проверьте мои слова! Даже если под лавровым спудом откроется ад!
- Я это сделаю,- прошептал прапорщик.
- Этот Лорбер - чудовище во плоти. Ещё в юности он увлёкся спиритизмом и чернокнижием. Он пытался вовлечь и Горностаева, но наш Яков Дмитриевич предпочёл корчить из себя классика. Заражённый чудовищными пороками, Лорбер вступил в сношение с силами ада и они наделили его, в обмен на бессмертную душу, невообразимым могуществом. Вместе с женитьбой на Ярцевой он обрёл богатство, с поместьем - убежище. Там, за пирамидами лавровых деревьев, он предаётся персидскому разврату с туземными слугами. Несчастные мальчики не рискуют жаловаться - ведь они не знают вашего языка и боятся потерять выгодное место....
- Жандармскому управлению положены переводчики,- машинально ответил Ломанский. Спохватился и добавил:- Клянусь, я проверю.
Горячее дыхание скользнуло по лицу, а потом тонкие серые губы вдруг прильнули к его губам. Тонкий, едва уловимый аромат гвоздики защекотал ноздри и прапорщик понял, что ему пара минут - и он совсем потеряет голову. Конечно, вагон второго класса, здесь и другие пассажиры, но они далеко...
Когда поезд остановился в Ессентуках, Диодора уже вновь подводила губы перед карманным зеркальцем.
- Я свяжусь с вами через неделю,- сказала она обычным голосом,- Молю Бога, чтобы эти слухи оказались ложью. Умоляю вас быть осторожным. Силы ада сотворили Горностеву репутацию великого поэта - я не рискну предположить, каким могуществом они наделяют более преданных слуг. Но если вы сможете сокрушить могущество этого слуги Вельзевула -, вас ждёт ещё более незабываемая награда..
Она вышла первой, а измождённый прапорщик - в числе последних. Долго оглядывался, но ни на перроне, ни на вокзале её не нашёл.
По дороге в гостиницу прапорщик попытался обмозговать это дорожное приключение. Пока оно казалось непонятным и незабываемым. К тому же поэтесса не стала дарить последнюю книжку или читать свои творения - уже это делало ей часть.
Наутро он отправился в жандармское управление - отдавать бумаги и представляться начальству. Граф Сегеди оказался смуглым, как грузин, с уже облысевшей морщинистой головой, пышными усами, бакенбардами и тщательно выбритым подбородком, на манер Лорис-Меликова.
После всех формальностей Ломанский спросил, проживает ли здесь некий помещик Лорбер и как к нему добраться. В столичном департаменте подозревают, что он связан с опасными сектантами. Это может быть опасным - тут, на Кавказе, есть и молокане, и магометяне, и инославные армяне, и даже езиды-дьяволопоклонники.
- Вы пока не знаете наших расстояний,- улыбнулся Сегеди,- Но вам представился счастливый случай. Супруга г-на Лорбера буквально утром посылала в жандармерию. Говорит, что муж ведёт себя странно и опасается невидимых убийц. Это, конечно, не первый раз за последние несколько лет. Но повод проверить столичные подозрения - преотличный.
Ломанский предполагал, что имение будет прятаться в зловещей долине где-то на окраине карты. Оказалось - ничего подобного. Лавровая роща росла прямо за городом, сразу после вечно пустующей дачи генерала Струве. Достаточно обогнуть небольшой овраг, проехать кирпичные ворота и вытерпеть монолог извозчика - он указал на белый валун, что валялся в стороне от дороге и начал рассказывать, что столичные хелеологи копали здесь в холмах, но золото царицы Тамары так и не нашли, зато сказали, что этот камень когда-то для чего-то местным черкесам был нужен.
Пирамидальные деревья обступали дорогу и казалось, что они едут сквозь прохладный ароматный коридор.
Симпатичный новенький дом в духе столичного арт-нуво смутно здание городских минеральных ванн. Ни криков, ни следов убитых слуг.
На пороге показалась миниатюрная женщина лет тридцати пяти, по-прежнему очень изящная.
- Плохо, что вы не по форме,- прошептала она с незабвенной московской певучестью,- Если по форме, веры больше даст. Заходите, заходите!
Прихожая была самая обычная, тесная, с красным ковром на полу. Если в этом доме и содержались угнетаемые рабы, их уже убили или попрятали в пыточные подвалы. Ломанский, к своему стыду, был уже почти разочарован.
Ярцева подошла к скромным дверям кабинета, постучала, что-то прошептала в приоткрытую щель и открыла дверь полностью - проходите.
В обстановке не было ничего особенного, всё те же ещё новые шкафы из местного дерева необчного оттенка и выгоревшие обои. Но находиться здесь было непросто. В комнате повис густой дурманящий смрад.
За столом сидел понурый чернявый человек с куцей бородкой. Стол перед ним был пуст, если не считать нескольких закрытых шкатулок. Он даже не повернулся к вошедшему, но и в окно не смотрел. За окном, насколько мог видеть Ломанский, стояли всё те же лавровые деревья.
Он начал осторожные расспросы. Лорбер отвечал вполне здраво, но тихим голосом, словно боялся кого-то разбудить.
- Вы говорили, вас кто-то преследует,- наконец, сказал Ломанский,- Если вы расскажете о них больше, нам будет проще вас защитить. Это какое-то тайное общество?
- Я сам виноват в том, что со мной. Никто не может мне помочь. Уходите!
- Раскаиваться - похвальное дело. Но если вас убьют - это будет огромным горем для вашей семьи и огромной проблемой для нашего ведомства.
- Есть разные люди. Злые и добрые, высокие, низкие, знакомые и незнаемые, идущие путем чистоты развратники и убийцы. Угроза везде Всякая тварь, зверь и скот, птицы, и даже горы с холмами. Даже небо обличает мои привыкшие ко злу руки. И праведники, и ангелы, другие непокорные Богу восставшие духи, и демоны... Все помнят, все знают мой грех, моё тайное злое дело, моё самое тайное злое слово. Весь мир в заговоре против меня. Весь мир обличает меня.
- Так кто же вас преследует? Кто во главе заговора.
Лорбер продолжал смотреть в одну точку.
- Дьявол,- произнёс он.
- Это какое-то прозвище?
- Это Дьявол, Сатана, Враг рода человеческого.
- И он собирается вас похитить, как доктора Фауста?
- Мою душу он забрал. Давно. Тогда. Мне нехорошо, уходите.
Ломанский бился ещё примерно полчаса, но не добился ничего нового.
- Вашему мужу нужен отдых,- произнёс он, выходят наружу,- Желательно, не в кабинете. От этих благовоний можно рехнуться. Скажите, как давно с ним такое?
Как оказалось, всё началось две недели назад. Муж получил письмо без обратного адреса, прочёл его, немедленно сжёг и словно помешался. Похожее состояние случилось полтора десятка лет назад, сразу после свадьбы.
- Как оно прошло?
- Мы уехали из Москвы,- был ответ,- А куда теперь уехать - не знаем.
По дороге в гостиницу Ломанский размышлял, не бросить ли это дело. Конечно, начало было приятным и многообещающим. Но ни преступлений, ни оргий пока незаметно.
В гостинице его встретили новые сюрпризы.
- Вас ожидают.
- Кто?
- Дама.
Неужели Диодора пришла поделиться новыми подозрениями? Ломанский поспешил в холл и обнаружил там смуглую дородную даму в платье, какие были модными двадцать назад на сцене Мариинского театра. Её было уже за сорок, но чёрные, азиатские глаза по-прежнему хлестали по лицу обжигающей похотью, а пахло от неё немыслимыми египетскими духами.
- Мы будет говорить в комнате,- сказала она без приглашений,- Это тайна.
Пришлось вести её в номер. По дороге юный жандарм отметил, что с казённой квартирой такое не получится.
Когда дверь закрылась, женщина села на кровать и начала развязывать волосы.
- Значит, вам интересны азиатские женщины?- спросила она.
- Я, признаться, думал, что это я буду задавать вопросы.
- Сейчас вы получите ответ, который так искали.
- Вы сообщите мне, кто преследует Лорбера?
- Ваша жена говорила, вас волнует другое.
- Я не женат.
- О, я слышу это часто.
То, что было дальше, было неожиданно, непривычно и по-своему приятно. Громадное, непривычное тело навалилось, как могильная плита. С ней было непросто, как разделывать тушу корову, но - разве не радуется мясник, когда превращает освежеваную тушу в нежную говядину?..
- Лежите!- сказала она на прощание.- Уже уплочено.
Ломанский остался лежать. Хотел попросить чая, но не находил в себе сил даже позвонить. Голова кружилась, и мысли прыгали.
Дело всё больше нравилось - и тревожило. Всё больше женщин и дьявольщины. Интересно, кто эта неведомая жена?
...И что это за барабаны стучат? Что-то туземное, как в душной, тропической Африке.
- Это был я,- сказал ему Дьявол. Он сказал прямо на ухо, низким, шаляпинским голосом. Ломанский повернулся к нему - не спорить, а разглядеть Сатану получше. И увидал только белую подушку и край обоев, отлепившийся от стены.
Стук в дверь не прекратился. Ломанский вывалился из кровати, как-то оделся и потащился открывать.
На пороге стоял Сегеди, парадный и выспавшийся.
- Доброе утро,- сказал граф, заходя в комнату,- И мои поздравления.
Ломанский вдруг заметил, что в комнате всё равно висит нотка аромата предательских египетских духов
- Благодарю,- пробормотал он,- хоть и не понимаю.
- Ваши подозрения оправдались. Лорбер убит. Одевайтесь, поедем разбираться.
- Как убит?
- Это вам положено меня просвящать.
Город, озарённый мягким утренним светом, словно не заметил. Эти заборы, домики и непривычные, кавказские телеги не заметят даже конца света.
Им не потребовалось доезжать до особняка. Лобрер лежал, без пиджака, прямо на том самом белом валуне. Рана была широченная, её можно было разглядеть ещё с дороги, голова утонула в траве.
Рядом стоял на часах местный мальчик лет тринадцати. Это поручение государственной важности явно его забавляло.
- А где оружие?- спросил Ломанский.
- Неясно. Ничего не нашли.
- Как думаете, может это Дьявол? Ну, знаете, когтем,- юноша попытался улыбнуться.
- Не знаю, Сатана ли это,- граф сверкнул золотым пенсне,- Но чертовщины в этом деле порядочно.
- Что слышали?
- В том и странно, что ничего. Я, конечно, достаточно русский, чтобы понимать - нам всё равно, в дверь или в окно выходить. И вот, наш напуганный Лобрер вышел в окно. Пошёл через лавровую рощу к камню. Удар настиг его здесь. И ударивший исчез. Судя по следам, он был в сапогах, достаточно больших, чтобы их мог носить кто угодно. Даже и Дьявол.
- А как насчёт разврата?- спросил Ломанский.- Вы осмотрели имение? Там есть признаки чего-то противозаконного?
- Там есть признаки, но вещей разврату противоположенных,- Сегеди направился обратно к ,- Покойный за годы ожидания ночных гостей, выкурил, пожалуй, столько опиума, что им можно загрузить целый британский клиппер. Вы молоды, вам полезно усвоить - на мужскую силу этот порок действует самым прискорбным образом. Усы как-то растут, а женщины не привлекают. Что поделать - снотворное! Грёзы вытягивают душу в свои радужные дворцы, а человек сохнет заживо...
Спустя несколько дней Ломанский сидел в вагоне московского направления и просматривал бумаги, которые сумел раздобыть в Ессентуках.
В официальных записях - ничего подозрительного. Поэтесса не обманула - Екатерина Ярцева и правда была дочерью купца Ярцева. Её ровесник, Герман Генрихович Лорбер происходил из обрусевших немцев, сын владельца бумажной мануфактуры и нескольких лавок с писчебумажными принадлежностями. Для брака ему даже не пришлось даже принимать православие. Обвенчаны в церкви Косьмы и Демьяна Ассирийских, что на Маросейке. Этот брак вчерашних гимназистов не был даже мезальянсом.
В том же году Ярцев пошёл в рост. Колоссальный заказ на поставку пряностей для армейских кухонь должен был уйти первой гильдии купцу, невообразимо богатому Алексею Царскому. Но прямо посередине конкурса пожилой Алексей Каллистратович скончался, дела его товарищества пришли в хаос и заказ достался Ярцеву. Видимо, купцам тоже порой везёт в лотерею. Никаких махинаций за Ярцевым не числилось - у него действительно были и лавки, и склады, и обширные лавровые плантации.
Жандарм перешёл к нашумевшему несколько лет назад роману Горностаева "Алый рыцарь". Спрос на книгу был так велик, что в Тифлисе, где сейчас очень много интеллигенции, даже выпустили отдельное издание.
Роман рассказывал историю средневекового рыцаря Тимотеуса. Тимотеус - смуглый и отчаянный бастард провинциального барона от служанки-мавританки. Он собирается в крестовый поход, но влюбляется в принцессу Фредегонду и устраивает убийство короля, чтобы в охватившем страну хаосе захватить власть и любимую. Но всё идёт наперекосяк, и история превращается в захватывающую кровавую нить из заговоров, погонь, исповедей и сражений. Надо сказать, оргия в захваченном женском монастыре была описана с большим смаком и знанием дела.
Он начал с книжной лавки на Маросейке, что принадлежала старшему Лорберу.
Лавочка оказалась довольно симпатичным местом, с двустворчатой дверью из волнистого стекла. В сводчатой полукруглой комнате, на фоне книжек и батареи чернил, сидел преждевременно седой человечек и крутил на пальце печать с масонским циркулем.
- Горностаев теперь в числе мэтров,- сообщил он,- Говорят, скоро в Академию изберут. Бунина вот, избрали. Но у нас его книг не продаётся. Хозяин запретил.
- Отчего же запретил?
- Говорят, он и так везде знаменит. Их сыновья вроде как учились вместе и гимназист Горностаев оставил о себе какие-то неприятные воспоминания. Если вам нравится современная поэзия - вот, есть новейший Николай Гумилёв. Книжечка "Жемчуга", только из типографии. Если вы пропустили его "Романтические цветы" - они включены третьим разделом.
Как оказалось, Горностаев жил недалеко, на Цветном бульваре. Уворачиваясь от пролёток, Ломанский решил, что романтизм, как метод, - выше декадентства. Романтики вроде Гумилёва не создают проблем полиции, а умирают пристойно - на дуэлях, в схватке со львом или от случайной пули в стране, охваченной беспорядками...
Дом мэрта был типовой и купеческий. Ворота хаперты на такой огромный замок, что не верится, возможно и его открыть. В сад проходишь через тесную калитку, и местный Трезор где-то в зарослях рычит и тренькает цепью.
Супруга мэтра была деловитой и симпатичной, в очках, какие носят курсистки. Обшитые тёмным деревом комнаты дышали достатком. Муж был в редакции, он теперь главный редактор. А пока можно откушать чаю и пирожков с морковной начинкой.
Дело, конечно, пахло серой. Но Ломанскому определённо нравилось, что в нём много по-разному красивых женщин. И некоторые из них доступны...
Она помнила Диодору Борисфенскую...
- Эта женщина или её вирши - я не знаю, что кошмарней... Мой муж был ей когда-то увлечён, и она до сих пор не может простить, что он ей увлёкся не до конца. Он был тогда ещё совсем юн, и думал, что такие менады - это что-то редкое и драгоценное.
Ломанский мысленно пожалел, что не запросил сведений о семье Горностаевых. К счастью, женщина сама сообщила всё важное.
Горностаев только закончил университет, когда связался с Борисфенской. Он думал, что из-за стихов - хотя на самом деле она привлекала доступностью. Средств на роскошные ужины не хватало. К тому же, Диодора терпеть не могла купеческие солянки и требовала нежного клубничного супа.
Поэт решил озолотить музу на доходы от литературного труда. К сожалению, даже сейчас, когда символистов читают даже в Ессентуках, на доходы от поэзии придётся питаться одной гречкой. Поэтому он решил взяться за прозу.
Первая повесть осталась в рукописи. Горностаев писал её по советам взболамошенной Диодоры и в результате получилась кромешная порнография. Мережковский, будучи с поэтическими чтениями в Москве, посоветовал Горностаеву взяться за исторический роман, но сперва хорошенько изучить материал.
Молодой декадент принялся собирать материал и в конце концов, обратился за помощью к академику Бутенко, крупнейшему знатоку истории крестовых походов. Так он открыл, что описывать фактуру можно по древним источникам и новым диссертациям - а не вычислять по картам Таро или прозревать внутренним взором на дионисийских радениях.
А ещё Горностаев познакомился с младшей дочерью профессора, Агриппиной. И вот, она перед вами. Будущий классик сразу понял, какая жена ему нужна.
Диадора была сражена. Пробовала скандалить. Пробовала обольщать. Пробовала даже покончить с собой, но не справилась - умирать слишком скучно.
- Бедняжка родилась не в том городе. В петербургской "Бродячей собаке" её бы приняли, как родную. Там, говорят, как заходишь, сразу подносят поднос с рюмкой водки и дорожкой кокаина. Если гость вынюхивает кокаин, а на водку не смотрит - его сразу сажают к поэтам и наливают за счёт заведения. А кто выберет водку или откажется - всё ясно, меценат или любопытный. С такого дерут за двоих - ведь петербургские поэты пьют, как ломовые лошади, а заведение должно приносить прибыль...
- А что известно о Лорбере?
А, несчастный спирит Лорбер. Медиум, чёрный и высохший. Даже не верилось, что с Горностаевым они ровесники. Диодора пыталась давить и через него и распространяла какие-то безумные слухи. Лорбер послушал её, а потом уехал на юг вслед за женой. Говорят, сделался пастухом и совсем опростился. Сочиняет по-черкесски в духе Анакреонта.
Дом содержался в полном порядке, лишних книг не держали. Агриппина посоветовала зайти в редакцию - они продают всякие раритеты.
Редакция разместилась на берегу Москва-реки. Страшно было подумать, во сколько обходится аренда. Ещё страшнее - во сколько обошлись мрамор и позолота на стенах, гранитные полы, сверкающие медные перила на лестнице, изогнутой по современной моде.
Горностаев восседал за столом красного дерева, спиной к колоссальному, во всю стену окну. Окно было полукруглое и с огромными секциями. По ту сторону окна, чуть сбоку, краснел кусочек кремлёвской стены.
Рукописи - повсюду, но в порядке, насколько это возможно для поэзии. Пять корзин для бумаг выстроились вдоль окна, они уже полны бумажным помётом Пегаса.
А письменные приборы на столе - малахитовые.
Сам хозяин выглядит куда более скуластым и монгольским, чем на фотографиях. Он был большой, энергичный, по-прежнему громогласный, а среди бумаг лежало несколько жёлтых листков с начатыми стихотворениями. Вся остальная редакция терялась на фоне этого человека, что привык во всём быть первым.
- Что вам угодно?- спросил он,- Если рукопись - не приму. Рукописи нам присылают по почте.
- Я расследую гибель вашего друга детства, Германа Лорбера.
- Как... уже умер?- по лицу мэтра пробежала случайная тень. Похоже, он на секунду вспомнил, что и сам смертен.
- Умер. Вам знакомо имя Диодоры Борисфенской.
Горностаев скривился.
- Эту истеричку знают все.
- Я слышал от неё самые невероятные слухи о покойном. Якобы он был спирит, невообразимый развратник, продал душу Дьяволу, и его смерть - повторение судьбы доктора Фауста.
- Она про всех распускала грязные слухи. Про меня, про несчастного Лорбера, про нас обоих. Сейчас вы и сам убедитесь, насколько она сумасшедшая.- он выдвинул нижний ящик стола и достал сложенные вдвое розовые листочки,- Диодора и правда собиралась это печатать. Сейчас, с выражением:
Жили в келье два монаха -
Пели песенку одну.
На вокзал пошли монахи,
Чтобы встретить Сатану...
- А теперь послушайте, что случилось после примечательной встречи. Это просто Пимен Карпов от поэзии!
...В бане веник бьёт детишек
И насилует девиц!..
Редакция хохотала так, что дребезжали латунные люстры. Похоже, младшим сотрудникам эти стихи были незнакомы.
- А Лорбера вы печатали?
- Только в первом сборнике. Человек он хороший, но стихи никуда не годятся. Пока не было выбора,- Горностаев кивнул на переполненные корзины, - печатали. Но его дело - спиритизм. Вызывать духов у него получается лучше. Я благодарен ему, конечно - именно на его сеансе я узнал, что меня ждёт блестящее будущее. А жили мы с ним так, что только блестящим будущим наши проказы и искупить!
- А как вам его жена?
- Ему с ней повезло двежды. Сначала - когда встретил её на выпускном балу. И через два года, когда она согласилась выйти за него замуж. Он справедливо опасался, что венчание пройдёт с проблемами. Три дня перед этим духов заклинал - чтобы без шуток, без шевелений...
Когда Ломанский вышел из редакции, вечерние тени уже накрыли улицы. Дело запуталось окончательно. Конечно, мы не знаем всех отношений в этой странной компании. Он был почти уверен, что кто-то готовит не всю правду. Но никакого внятного мотива он так и не видел. Мистик Лорбер чуть-чуть, но мешал всем - и Борисфенской, и бывшему однокласснику, и его хозяйственной жене-дочке академика, и даже духам, которых он вызывал. Мешал ли он жене? Наверное, да. Едва ли дочь оборотистого купца мечтала похоронить себя в лавровой роще, наедине с пропитанным опиумом мужем, которого преследуют неведомые злодеи.
Но почему он шёл так легко? Почему не сопротивлялся? Без Дьявола тут не обошлось.
Он снова отправился в сторону Цветного Бульвара. Хотелось получше рассмотреть гимназию, кондитерские, даже церкви, где их крестили. Где-то в этой повседневности и пряталась разгадка драмы, что закончилась на белом камне среди чужого, незнакомого юга.
Если разгадки здесь не было разгадки, то искать её имело смысл только под ногами, в аду.
Уличная толпа становилась всё гуще и всё неразличимей.
Он проходил мимо громадного доходного дома. К шуму улицы примешались детские крики.
- Царские! Царские!- кричал невидимый голос.
Ломанский остановился и прислушался.
Из толчеи вынырнула тощая девица в потрёпанной одежде с претензией на шик.
- Ищешь кого-то?- спросила она,- Может, меня?
- Я ищу ответ... Что за царские? Это что, казённый доходный дом.
- Пошли, расскажу.
Подвал обжёг горячим, спёртым воздухом. Электрического освещения не было, на столах стояли были случайно расставлены свечи и тени плясали на стенах, словно отблески костра среди диких джунглей. Разглядеть посетителей было непросто, но с первого взгляда ты понимал - а к ним и не надо приглядываться.
Они сели за крайний столик. Клеёнка была чистой, но от неё всё равно воняло.
- Так почему?- спросил Ломанский.
- Почему ты мне понравился?
- Почему царский?
- Шампанского!- заорала девица вглубь зала,- Ты заплатишь? Я не при деньгах сегодня.
- Заплачу, если скажешь.
- Купца Царского этот дом был! Фамилия такая - Царский. А потом он умер, и теперь он неизвестно чей. Но плату требуют регулярно, само собой.
И здесь этот Царский. Что за дело такое... Куда в Москве не пойдёшь - на его следы натыкаешься.
Показались бокалы с шампанским. Огни свечей трепетали, и казалось, что в бокалах пляшет золотое пламя.
Если со мной что-то случится,- догадался Ломанский,- если моя голова трестнет, как хрупкий орех, то всё, что я узнал, вытечет без следа. И дело так и останется нераскрытым. Он ничего не успел положить на бумагу. Всё расследование без него просто забуксует - как забуксовала после неожиданной смерти владельца империя купца первой гильдии Алексея Калистратовича Царского.
И тут Ломанский замер. Его словно поразила ледяной молнией.
Конечно! Всё очень, невероятно просто.
- Мне пора,- Ломанский попытался подняться, но его толкнули в грудь и он снова упал на стул.
- Ты куда пошёл?- спросил невзрачный мужичок, похожий на миниатюрного медведя,- Даму угощает, а теперь сбежать собираешься?
Юный жандарм с трудом оторвал ловкие пальцы девицы от своего пальто.
- Сейчас заплачу,- сообщил он,- сейчас, подождите...
Он взял левой рукой бокал, ощупал правой рукой портмоне - оно было на месте. Потом опустил руку ещё ниже и нащупал кое-что другое.
- Ваше здоровье!- провозгласил Ломанский и швырнул бокал девице в голову.
Визг, звон. Мелкий медведь подался вперёд, но замер - жандарм успел выхватить револьвер-"бульдог" и целился ему прямо в шею.
- Отойдите,- произнёс Ломанский,- По хорошему.
Медвежонок отошёл в сторону. Он смотрел со злобой - не на юношу, на револьвер. В подвале воцарилась неестественная тишина.
Ломанский отступил к стоптанным ступеням наверх, не на секунду не ослабляя внимания. Девица всхлипывала, и выбирала осколки из волос.
- Всем хорошего вечера,- произнёс Ломанский и, как мог, быстро побежал на бульвар. Револьвер он прятал прямо на ходу.
Он пришёл в себя возле Меншиковой башни, что в переулках за Чистыми. Посмотрел на высокое красное здание с загадочной цементной лепниной и понял - делать здесь ему больше нечего. Ломанский вскочил в трамвай и первым же поездом выехал в Ессентуки.
В пути Ломанский пытался читать дальше "Алоро рыцаря". Поезд грохотал сквозь ночь, раскрашенную случайными вспышками станций.
Итак, два друга, кружат по изогнутым переулкам между доходным домом Царского и Меншиковой башней или сидят дома, призывая какого-нибудь Азазеля - как они думают, втайне от родителей. В один из таких вечером духи отвечают - и тогда Горностаев понимает, что должен стать первым в поэзии, раз первым в спиритизме стать не получается.
Тем временем, они растут. И вот Лорбер влюбился. Но духи почему-то не спешат устроить его сердечные дела. И Ярцев - едва ли он мечтал всю жизнь отдать свою дочь за спирита, пусть и из хорошей семьи. Родители Лорбера увлечений сына тоже не одобряли, и считали, что молодой поэт задурил однокласснику голову - не просто так даже сейчас, через годы, его книжки не продаются у Лорбера.
Кто же мог устроить этот брак? Возможно, Горностаев. Например, сказал старшему Ярцеву, что Лорбер связан с масонами, а масоны всегда готовы помочь своему торговому человеку. И вот Лорбер и старший Ярцев сходятся... кто знает, может быть как раз под мистическими лепнинами Меншиковой башни. И Лорбер предложил Ярцеву что-то такое, за что имение подарить, и дочь замуж отдать не жалко.
Что же это могло быть?
Царский - влиятельный человек, но через авторитет, а не богатство.. Такой может быть очень опасен... но только при жизни. За его смерть не станет мстить никто, кроме следственных органов.
Может, Лорбер нашёл способ его устранить? С помощью чёрной магии... или кого-то из обитателей той самой ночлежки.
Всё ли чисто с его смертью?.. Даже если и нет, ничего уже не докажешь.
Тогда становится ясно, почему Лорбер так сдал после своего триумфа. Он добыл всё, что хотел, и понятия не имел, что с этим делать. К тому же, его должно было грызть чувство вины. Он - спирит, а значит человек впечатлительный.
Нельзя исключать, что Дьявол и правда забрал его душу. А без души человеку остаётся тусклое существование.
И вот он добровольно погребает себя в Ессентуках и живёт тут почти полтора десятилетия.
Что происходит дальше? Кто пришёл за Лорбером?
Бывшие подельники? Невозможно, даже если они были. Успешно обстряпать такое дело, уйти от ответа, получить вознаграждение - чтобы через полтора десятилетия картинно расправиться с заказчиком - зачем? Они вроде как доказали, что умеют убивать тихо и незаметно.
Допустим, это была Диодора. Но он же знал, как она относится хоть к нему, хоть к Горностаеву. Даже если это она собиралась его убить, с чего бы ему за ней идти, словно барашку на заклание?
Неужели это был Сатана? Говорят, контракт обычно бывает на двенадцать лет, но возможно, сейчас реформируется и адская канцелярия. Хотя нет, тоже глупость. Зачем Дьяволу убивать своего слугу, если он вообще таким занимается? Всё равно после смерти душа пойдёт прямиком в ад, а у Сатаны в запасе целая вечность.
Или Страшный Суд настолько приблизился, что даже черти работают сверхурочно?..
Граф Сегеди ожидал его во всё том же кабинетике.
- У вас есть какие-то сюрпризы?- весело осведомился он.- У меня есть. Идём!
По дороге Ломанский рассказывал о московских приключениях и делился догадками. Тем временем коляска вдруг двинулась другим маршрутом и вместо поместья остановилась на боковой от центра улице, возле симпатичного деревянного дома в два этажа, выкрашенного зелёной краской.
Через дорогу от дома торговали горшками, светильниками на медных цепях, бусами и прочей азиатской мелочёвкой - что-то по хозяйству, что-то как сувениры курортникам.
- Что это?- спросил Ломанский.
- Здесь служит уважаемая Роза.
- Кто?
- Вы виделись с ней ночью. При свете дня она не так привлекательна.
- Публичный дом, что-ли?
- Он.
- А кто оплатил её визит.
- Они говорят, ваша жена.
Ломанский соскочил с коляски и зашагал к сувенирной лавке.
- Не будете расспрашивать на месте?- спросил Сегеди.
- В это деле слишком много женщин,- отозвался Ломанский,- И я жив только потому, что научился отказывать... У вас есть карты Таро?- спросил он юркого продавца.
- Извольте!
- Разве Таро - это азиатское?
- Таро хорошо продаётся,- гордо ответил продавец.
Ломанский перебирал карты и в конце концов нашёл аркан Правосудие. Женщина в красном платье сидела перед занавесом, с обнажённым мечом в правой руке и весами в левой.
- У вас есть кинжалы?- спросил он.
- Продаём, да.
- А весы? Такие, как на этой карте.
- Есть и такое.
Ломанский забрался обратно в коляску.
- В имение?
- Духи подсказали вам разгадку?- спросил Сегеди.
- Не духи - карты. Я уверен, мы найдём такую же колоду на столе покойного Лорбера. Раз за разом он раскладывал её, но духи не отвечали. А потом поднял глаза и увидел тот самый аркан, живой и за окном. Женщину в красном платье с кинжалом и весами в руках. В его прискорбное состоянии...
- Один вопрос - почему он её не узнал?