На этих фотографиях чеки, которые ходили вместо денег в советских коммунах конца двадцатых годов. Всё как в известной американской песне "16 тонн". Напомню, что эта песня долговом рабстве, в котором находились шахтёры в США в середине прошлого века. Слово "рабство" не будет сильным публицистическим преувеличением: шахтёры в "стране свободы" не получали за свою работу денег, с ними расплачивались условными единицами - купонами, которые они могли потратить только в магазине, принадлежащем работодателю. Окончательно эта система была отменена только в начале 1960-х...
>
Так вот, в первых советских коммунах, вовсю действовала точно такая же система. Правда, в СССР она канула в лету уже начале 30-х, едва появившись. Те первые коммуны после сталинской статьи "Головокруждение от успехов" постепенно стали заменяться колхозами. С ними ушла и своя "волюта". Известный писатель Фёдор Панферов пишет о такой системе на Северном Кавказе, в коммуне "Авангард". А менее известный писатель Дубровин - пишет о Сеженской коммуне, что в Тульской области близ впадения реки Сежа в реку Упа.
История Сеженской коммуны любопытна. В течение нескольких лет местный зажиточный крестьянин (если не сказать кулак) Матвей Гущин был убеждённым противником колхозного строя и занимался соответствующей агитацией среди местных крестьян. Аргументацию развивал вполне в духе Бухарина, т.е. повторял тезисы о том, что советской власти нужно идти на союз с кулаком, который и накормит Россию.
Однако, к концу 20-х Гущин осознал, что деваться от колхозного строя некуда и стал... председателем коммуны.
Я на всякий случай напомню, что на раннем этапе советской власти было несколько форм коллективного хозяйства. Это коммуна, это ТОЗ (товарищество по обработке земли), и это артель. Впоследствии закрепилась именно артель, она же колхоз. Остальные были менее эффективны и менее привлекательны для крестьян. Коммуна была самой жёсткой формой объединения, члены её полностью отказывались от личного имущества и приусадебных наделов, и даже переходили к житью в общежитиях. В т.ч. с отказом от собственных кухонь: еда готовилась централизованно. В случае Сеженской коммуны готовили посменно три хозяйки, которые готовили на всех и сменялись раз в 2 недели.
На раннем этапе Коллективизации преобладала именно эта форма, но после сталинской статьи "Головокружение от успехов", - и это было вполне разумно, - победили артели. Коммуна казалась наиболее привлекательной радикалам, как на самом верху, так и среди рядовых местных исполнителей, поскольку они именно таким образом представляли себе будущий коммунизм: нечто вроде монашеского ордена, пополам с фантазиями Чернышевского и социалистов-утопистов. А вот крестьянина, даже бедного, но имеющего свою собственность и свою землю, в такую коммуну было затащить практически невозможно: отказываться от своей избы, своих кур, свиней и коровы никто по доброй воле не собирался. И такие коммуны были изначально уделом батраков (и то не всех), а порой и пьющего "малосознательного элемента". Но тогдашнему наркому земледелия Яковлеву-Эпштейну (расстрелянному в 1937-м году как враг народа и троцкист) наиболее привлекательной казалась именно коммуна.
Яковлев по своему складу и жизненному опыту был пропагандистом. При нём Наркомзем был чем-то вроде гигантского пропагандистского отдела со своими типографиями, издательствами, газетами и штатом журналистов и писателей. В какой-то момент в голове Яковлева и созрел новый "гениальный" пиар-проект. Вполне в духе современных последователей Яковлева в лице мединских-соловьёвых-киселёвых и т.д. Этому проекту можно было бы дать кодовое название "Савел". Савлом, перековавшимся в павла как раз и стал удачно подвернувшийся под руку Матвей Гущин.
"Он открыто выступал убежден-ным противником всякой коллективиза-ции. Это, мол, гибель для крестьян.
Он говорил об этом на собраниях. Пи-сал длинные письма в Москву, в "Кре-стьянскую Газету". Отчего это газета так много размусоливает насчет колхо-зов? Нет, мужику это несподручно.
"Крестьянская Газета" аккуратно отвечает Гущину на "каждое его письмо. Убеждает фактами, примерами, цифрами цитатами. Ничего не помогает. Матвей, гак сорока, заладил одно: долой колхозы - и больше никаких. "Крестьянская Газета" пишет Гущину:
- Вот что, Фома неверующий, даем тебе деньги, поезжай за наш счет на Северный Кавказ. Посмотри-ка, что делают колхозы, и как они живут. По-щупай собственными руками и убедись, упрямый ты человек, что колхоз не кусается.
Гущин поехал. Прожил в колхозах более месяца и вернулся в свои Волчьи Хутора новым человеком".ИЗВЕСТИЯ от 03 декабря 1929 г. ! 283 "Матвей и Никита"
Новый человек немедля развернул бурную деятельность по построению коммуны. На что благосклонно взирали московские пиарщики, но крайне негативно местные власти. Ещё бы: вчерашний кулак, с которым они успели не один раз в пух и прах разругаться (это как минимум, как бы ни доносы друг на друга в ОГПУ), теперь стал главным зачинателем колхозного строительства. Неудивительно, что взаимоотношения с местным партийным руководством у Гущина не заладились. Значительная часть руководства обвиняла его в том, что он под видом коммуны организует своё личное хозяйство с наёмными работниками, которыми и являются коммунары на самом деле. По-видимому, эти обвинения были небезосновательны. В ответ Гущин обвинял местное партийное руководство в том, что они берут взятки, снюхались с кулаками, погрязли в коррупции и закрывают глаза на невыполнение кулаками плана. Правы, по крайней мере отчасти, были обе стороны.
О местных партийцах вот как пишет журналист Лев Римский:
"... В соседних деревнях - Егорьевской и Балабанновке - семь коммунистов, но они, вопреки решению тульской губпартконференции, упорно в коммуну не идут. Двое из них передали коммуне свою землю, но сами с семьями уехали на работу в Тулу.
...
Когда коммунары агитируют по деревням, им крестьяне отвечают: "Коммунисты в коммуну не идут. И мы пока не пойдем..."
Ситуация многократно описана в литературе того времени. Действительно, члены партии в коммуны идти как правило не спешили. Оно и понятно, такого типа коммуны были экономически интересны только тем, у ни земли, ни хозяйства, либо оно в ужасном состоянии.
"Кулаки увезли с луга 2 тонны сена. Коммунары заявили в милицию. Милиционер Гаврилин пошел к кулакам "разобрать" дело, а в коммуну отказался притти. Из Присады - за 5 км. - сей доблестный защитник кулаков прислал в коммуну грозное предупреждение: "Явитесь, я ваш вопрос урегулирую. В противном случае дело будет прекращено". Коммуна жаловалась на захват председателю сельсовета Дубинину. Последний передал дело в земельную комиссию, возглавляемую кулаком - хуторянином Котеневым. Котенев, конечно, признал действия захватчиков правильными".ИЗВЕСТИЯ от 17 сентября 1929 г. ! 214 "Коммуна на Сеже"
Здесь, впрочем, не известно ещё, кто прав. Бывали случаи, когда "кулак", пройдя несколько судебных инстанций доходил до Москвы, и там выяснялось, что правда была на его стороне, а не на стороне коммунаров. Да и коммунаров ли? Может, кулака с наёмными работниками?
Организация подобных липовых "колхозов" и "коммун", которые на самом деле представляли крупное единоличное частное хозяйство с наёмными работниками, в те времена была повсеместной и постоянной практикой. Вокруг подобного "колхоза" крутится, например, одна из основных сюжетных линий романа Кочина "Девки". То же читаем в "Кто кого" у Никитина и других рассказах и очерках писателей того времени. По-видимому, это было общим местом. Отличительными особенностями таких колхозов были три черты.
Во-первых, - руководство, состоящее из "переоценивших реальность" недавних кулаков;
Во-вторых, - попытка обособиться от государства, например, с помощью введения собственной валюты. Или, например, - в этом обвиняли на собрании Гущина - попытках мимо советской официальной скупки напрямую торговать в городе зерном по спекулятивным ценам, для чего Гущин собирался даже открыть в Туле собственную "коммунистическую" (в смысле принадлежащую коммуне) лавку.
И в-третьих, это слабость местной партийной организации.
В случае с Гущиным все 3 факта были налицо. Впрочем, слабость местной коммунистической ячейки подобные "колхозы" очень быстро ликвидировали, создавая достаточно численную партийную и комсомольскую организацию из зятьёв, двоюродных братьев и всевозможных сватей и сватов. А во главе можно было поставить либо собственного батрака, который кругом тебе должен, либо непросыхающего дурачка, легко управляемого и абсолютно безупречного с классовой точки зрения. Подобные схемы описывают едва ли не все пишущие о деревне авторы того времени.
Лев Римский в комсомольской правде писал о Сенежской коммуне: "Ничтожна партийная прослойка. На 80 коммунаров только 3 коммуниста, да и те далеко не блистают особыми качест-вами. Влияние их в коммуне равно нулю. Один из них - Данилов - важно восседает в столовке и с глубокомысленным видом вождя... выдает талоны на обед. Этим ограничивается его партийное влияние".
Итак, афера и угнетение трудящихся? Но не всё так однозначно. Ведь беднота, часто не была против таких методов организации уже просто потому, что она (беднота) хотя бы начала впервые в жизни есть досыта. Хотя понятно, что в дальнейшем от этого способа ведения надо было отказываться. И с начала 30-х такие коммуны - с собственной "волютой" - действительно канули в лету.
"На эти деньги [т.е. на советские рубли! - товарищ Краснов] у нас не купишь обеда, - смеясь подошел на выручку Матвей Филиппович, - У нас здесь свои деньги. Дай-ка, Ваня, нам два обеда, - и он подал продавцу талонов какую-то желтенькую бумажку.
Ваня взял бумажку, дал нам два талона и с ними сдачу - четыре беленьких, похожих на гривенники, кружочка из жести.
- Ого! Да у вас туг совсем особое государ-ство!- воскликнул я.
Коммунары засмеялись.
- Особое не особое, а живем немного по-осо-бому, - с гордостью отвечали на мое восклицание.
Каждому коммунару дежурные по кухне подали по отдельному эмалированному блюду и деревян-ные ложки. В громадных мисках разнесли горячие, забеленные молоком щи. И на широких подносах черный хлеб.
После щей в тех же блюдах подали овсяную кашу.
Все ели с большим аппетитом. Некоторые вы-хлебали по два, по три блюда щей.
- Летом мы лучше питались, - как бы оправды-ваясь за скромный обед, заговорил Гущин, - Но и этот обед удовлетворяет всех, потому что боль-шинство в коммуне бедняки. В деревне и это на всегда им приходилось, видеть.
- Это еще щто! - проглатывая кашу, обратился ко мне Трошин. - Это еще што! А ты бы к нам весной приехал! - Чай, не поверишь: по неделям не было хлеба, одну картошку раздавали да и той не вдоволь.
- Ну, не ври, - со смехом отозвалась его же-на. - А забыл, как пахарям раздавали еще по чашке молока да по яичку пекли?"
Это строки из книги "Сеженская коммуна" писателя Василия Дубровина.
Конфликт между Сеженской коммуной и местным партийным руководством то притухал, то разгорался. Во время одного из обострений Наркомзём провёл мощную пиар-компанию в поддержку Гущина, для чего отправил в Тульскую область целый десант из писателей-журналистов. Одним из них был Дубровин, оставивший нам интересные свидетельства тогдашней жизни.
Дубровин приводит пример претензий, которые предъявляет к коммуне местное партийное руководство. "Тульский финотдел не раз призывал Гущина для об'яснений и не раз грозил отдать его под суд за такую фабрикацию. Но Матвей Филиппович всегда успокаивал финотдельцев, доказывая им, что это не деньги, а просто-напросто трудовые квитанции". Насчёт "просто-напросто" звучит, согласитесь, несколько странно.
В разгар острого противостояния с местными властями Матвей Гущин и вовсе делает ход конём: он отправляется в Москву, где на совещании редакции журнала "Сам себе агроном" делает резкое леворадикальное выступление, которое, по видимому, очень пришлось по нраву тогдашнему наркому земледелия. В своём выступлении Гущин ни более, ни менее как выступил против семьи в том виде, в каком она существовала последние тысячелетия, поскольку семья мешает построению коммунистического общества. Вот как пишет об этом всё тот же Дубровин.
"Особенное внимание обратил на себя Матвей Филиппович Гущин - организатор Сеженской коммуны в Тульском Округе. Поблескивая очками и улыбаясь всем своим румяным лицом, Гущин рассказал о своих поездках на Северный Кавказ, где он присматривался к жизни многих коммун.
По его мнению, некоторые коммуны не потому живут плохо, что хозяйство у них плохо налажено, а потому, что еще держится старая форма семьи. "И вот эта-то старая семейка и разрушает радость жизни большой семьи - коммуны".
- Посудите сами, - говорил Гущин, - как волк тащит в свою нору добычу, так и каждый человек стремится побольше натаскать в свою нору (се-мью). А через это всякий другой человек ему уж не другом приходится в общей работе, а врагом. Стоит только разрушить семью в основе, как не будет вражды, будет больше дружбы и веселья в труде. Каждый перестанет думать и заботиться только о "своей норе", а будет думать заботиться обо всех, ободной большой семье-коммуне".
После этого Наркомзем направляет на места не только журналистов, но и несколько комиссий с, по-видимому, заранее оговорёнными выводами. Все они признают правоту Гущина. И - как закрепление успеха - ещё одна серия хвалебных статей в центральной прессе, где критиковалось местное партийное руководство и превозносился Гущин. В этих газетных статьях, как правило, пытались все разногласия свести к бытовому конфликту между "ленивым и плохим" Никитой Гущиным (племянником председателя коммуны) и "хорошим и работящим" Ефимом Гущиным - с другой. Дубровин пишет:
"Член коммуны, Никита Гущин, племянник Матвея, служит в Туле. Никита в большой кровной обиде на Коммунаров вообще, а на Матвея Гущина - председателя совета коммуны - особенно.
За что?
Вот за что:
У Никиты есть жена, Феля Лотовская. Эта Феля была летом в Сеженской коммуне - заведывала детскими яслями.
За безобразное отношение к детям коммунары уволили ее из яслей, назначили в столовую.
Лотовская - в обиде - ушла из коммуны. Нажаловалась мужу. Никита в отместку натрезвонил по всем учреждениям Тулы: Матвей -кулак! И вся коммуна - кулацкий сброд!
Никите поверили. Врали Матвея (а таких не мало в Туле) подхватили эту Клевету. Разнесли куда следует... И двери захлопнулись для Сеженской Коммуны".
А вот "Крестьянская газета". от 28 мая 1929 г. в ! 42 "В тяжелых муках рож-дается коммуна. Только не-обычайная энергия Матвея Гущина и помощь высших советских и партийных ор-ганизаций, в лице секретаря тульского губкома тов. Бу-лата, заместителя председа-теля губисполкома тов. Но-викова, Тульского губкол-хозсоюза, двигают дальше дело коммуны"...
С. Урицкий.
Или ИЗВЕСТИЯ от 17 сентября 1929 г. ! 214 "Коммуна на Сеже"
... "Сеженская коммуна - небольшой островок, окру-женный со всех сторон злоб-ной кулацкой стихией.
По ночам, когда коммунары, намаявшись за день, зары-ваются в душистые стога сена и крепко засыпают, по ту сторону речки хлопают предательские выстрелы, ползут тревожные шорохи... Заспанные ребята вскаки-вают, как ужаленные, и с палками бегут защищать свое добро, свое право строить новую жизнь.
Со взрослыми бегут и юные коммунары - 8-летние подростки, эти очаровательные малыши, почувствовавшие себя полноправными хозяе-вами в общем деле".
Лев Римский.
Лев Римский продолжает освещать тему Сеженской коммуны. Снова ИЗВЕСТИЯ, но спустя несколько месяцев. ! 283 от 3 декабря 1929 г.
"... Сын кабатчика Никита устами своей жены пытается опорочить Матвея, припо-миная его выступления в прошлом против колхозов. Но что сделал Никита для организации коммуны? Что сделала его жена, щеголяю-щая партбилетом? Она соблаговолила войти в ком-муну через два месяца после ее организации. Она колеба-лась ...
...Партийная и советская об-щественность должна ближе подойти к тем новым людям советской земли, которые, как и Матвей Гущин, отказавшись от личного благополучия, личной жизни, строят в муках новую жизнь".
"Муж Литовской, Никита Гущин, яв-ляясь членом коммуны, служит в Туле в РКП инспектором. Получает сто пять-десят рублей в месяц. Эта деньги не вносятся в общую кассу. Гущин и Лотовская тратят их на себя. Никита еже-дневно приезжает из Тулы и привозит пшеничную муку, какао, булки, пирож-ки. Гущин и Лотовская едят отдельно, не в общей столовой. Недаром их про-звали "дачниками".
Все это вызвало справедливые наре-кания коммунаров. "Дачники" решили убраться из коммуны, дезертировать к своему мелкому хозяйству. Но Лотовская и Никита решили, уходя, "хлоп-нуть дверью". Надо под свое бегство подвести "идейную" базу. В совет ком-муны пишется заявление:
- Уходим потому, что Матвей тра-вит коммунистов, что он мелкий хозяй-чик.
Правильнее сказать это читателю "Известий" фактов не сообщают. Потому что корреспондент Рыклин никаких отрывков из заявления Никиты Гущина не приводит, а вот Матвею Гущину трибуну предоставляет "от и до". А факты, наверняка были. Дубровин, к примеру, пишет о попытке открыть частную "коммунскую" лавочку в Туле.
"Но сыном ли бедняка является Ники-та Гущин? ... Нет. Никита Гущин не является сыном бедняка, а сыном торговца кабатчика, скупавшего за бесценок землю у бедняков...", - пишет Матвей Гущин про своего племянника, работающего в Рабоче-крестьянской инспекции. Т.е. контрольном органе, который помимо прочего должен выводить на чистую воду и фальшивые колхозы. Диалектика советской власти времён НЭПа, когда на чистую воду надо выводить все стороны, потому что рыльце в пуху у всех. И это нас отправляет к вопросу о причинах сталинских репрессий, которые не за горами.
О кулацком же прошлом Гущина-старшего журналисты из "пула" Яковлева-Эпштейна сообщают только то, что считает нужным сообщить сам Гущин. А ведь его противники наверняка могли бы рассказать нечто другое...
"Когда-то я писал в газетах, что можно-де сносно жить и в единоличном хозяйстве при культурной постановке его, то следовало мне только понять свою эту ошибку, как я сейчас же взялся за перестройку этого единоличного в коллективное, и принес в коллектив весь свой опыт и все, что было нажито моими дедами, отцами и мной. Иначе я не мог".
Из заявления Гущина, опубликованного Римским.
Любопытно, что основными экспертами по русскому крестьянству выступили С. Урицкий, Лев Римский и Г. Рыклин. Но так или иначе именно в рамках этой кампании в Тульскую область выехал в качестве корреспондента писатель Василий Дубровин, из книги которого мы и получили эту интересную информацию.
Задание он выполнил: написал хвалебную книгу о Сеженской коммуне, но человеку, умеющему читать между строк, понятно, что все было совсем не так однозначно.
Важное место в книге Дубровина уделяется сдельщине - тогда каждый очеркист пропагандировал этот метод работы вместо не оправдавшей себя уравниловки, принятой поначалу.
"Начало сдельщины, положенное в основу организации и оплаты труда, устранило всякие недоразумения, так часто приводившие многие коммуны к захирению и распаду.
"Что заработал, то и получай" - это понятное для всех правило сразу же организовало разрозненные силы коммунаров и направило эти силы в надлежащее русло, сразу же одернуло, разгильдяев.
Интересен в этом смысле опыт с доением коров.
Сначала постановили было оплачивать доильщицам "с коровы": подоила корову - получай 10 копеек. И через несколько же дней обнаружилось, что такая оплата неправильна. И вот почему: во-первых, коровы неодинаковы - одна корова больше дает молока, другая меньше. Одна корова трудно доится - соски тугие, другая легче и т. д.
Что же получилось? А вот что: каждая доильщица, стремясь подоить как можно больше коров, перестала обращать внимание на качество доения, на чистоту выдойки, вымени. "Побольше гривенников получить, а остальное наплевать, - оттрезвонила и с колокольни долой".
А от этого коровы скоро стали давать молока вдвое меньше и грозили совсем прекратить. Да и отощали сильно. Задумались коммунары, как бы это без ругани заставить доильщиц хорошо доить, а скотника заставить повнимательнее ухаживать за ними, получше кормить.
Думали-думали и додумались: не с коровы оп-лачивать, и с литра надоенного молока. Надоила один литр - получай полторы копейки, надоила десять литров - получай, пятиалтынный.
... Сразу дело изменилось. То мы без молока было сидели, а то - не по дням, а по часам коровы начали прибавлять, и скоро молоко полилось рекой. И себе стало вволю и в город отправлять начали большими партиями. А в чем тут секрет? Да очень просто: каждая доильщица стала выдаивать вымя до последней капли, а одно это уж много значит, вымя стало раздаиваться. Мало того: доильщицы стали пору-гивать скотника, что он плохо кормит, начали строго следить за кормлением коров. Скотник, тоже заинтересованный (ему положили премию выда-вать, если коровы будут больше давать молока), начал нажимать на полевода и на завхоза, чтобы они своевременно и в достаточном количестве доставляли корма на скатный Двор. Полевод начал следить чтобы кормов получить от земли больше... Коротко говоря, дело закипело. Как будто ма-ховое колесо повернули доильщицы - вся машина в ход пошла".
Надо отметить, что сюжет с переводом доярок на сдельщину полностью совпадает с северокавказским сюжетом (коммуна "Авангард"), который описывает Панфёров. Совпадения практически текстуальные. Дело в том, что в том же 30-м году Панфёров и Дубровин выпускают совместную брошюру "За продуманную и чёткую сдельную оплату труда: как нужно и как не нужно оплачивать труд в колхозах". Так что текст, видимо, общий. Тоже своего рода писательская коммуна.
Дубровин, нахваливая Гущина, даёт безрадостный (но хорошо бьющийся с современной крестьянской литературой) портрет местного партийного руководства:
"Имение помещика Керна, в котором мы сейчас копошимся, - отвердевшим голосом продол-жал Гущин, -это имение ровно год тому назад разбазаривалось, развозилось местными кулаками на свои кротовые постройки...
...Когда мы с председателем коммуны "Красный Пахарь" пришли посмотреть, то у меня сердце дрогнуло.
За бесценок, развозились, расхищались такие постройки, на сооружение которых нужно затрачивать многие тысячи рублей.
Тогда я бросился подбирать группу. А чтобы не допустить поместье до полного разорения, я пошел в Тулу к заведующему окружным земель-ным отделом тов. Рудневу.
Но Руднев волком на меня набросился.
- Чего вы лезете не на свое место? - раскри-чался он. - Вон, ступайте на другое место и строй-те там свою коммуну... на постройки мы дадим вам денег... а тут вы гонитесь за жирным куском!.. - И пошел, и пошел...
Я был поражен. "Как - думаю себе - ведь на новом голом месте нужно потратить десятки тысяч рублей на постройки, а тут, в именьи Керна, все уж готово..."
Головотяпство Руднева меня просто ошеломи-ло. Главное, я не знал, почему же не хочет он впускать нас в это нежилое именье. Дело было зимой 1928 года. В имении был один только сто-рож - т. Данилов.
Почему же?
Скоро мое недоумение разрешилось.
Как-то мне пришлось очень долго дожидаться Руднева в земельном управлении. А нужно вам сказать, что Руднев прямо говорить со мной пе-рестал... Прятался от меня... Так вот, сижу я как-то, терпеливо дожидаюсь... смотрю и слушаю. И вот слышу - разговаривают секретарь земельного уп-равления с агрономом. Из их разговора-то я и понял все. Оказывается, здесь в именьи у них, у чиновников окрзу, была бесплатная Дача..."
Или
"Пришел как-то в имение и... сердце екнуло - амбар, наш красавец амбар, тоже разламывали. И это после того, как исполком уже постановил прекратить расхищение построек! Оказывается, амбар купил Мамонтов, заведующий государственной конюшней.
Я побежал опять к т. Новикову. Новиков был возмущен. Он послал меня в Колхозсоюз. Из Колхозсоюза позвонили Рудневу. Руднев что-то обе-щал... амбар же всё-таки увезли. Тогда я обратил-ся в РКИ. В РКИ вызвали Мамонтова, Руднева... постановили "вернуть амбар и поставить за счет окрзу". Но и это постановление было отменено на том основании, что у нас не было еще устава. Ядро-то уж к этому времени сколотилось... Я все же добился того, что из Тулы назначили комиссию для обследования на месте имения Керна.
Комиссия выехала, обследовала, написала акт... Кроме того написала фельетон, в котором резко осуждала Руднева и Мамонтова... но... и акт и фельетон не подействовали. Да фельетон-то и не поместила тульская газета. Как жё, разве можно из-за какой-то там коммуны обижать таких высо-ких чиновников, как Руднев и Мамонтов!"
А вот и очевидная "коррупционная составляющая:
"Новиков Егор прошлый год не продал государству ни одного центнера картошки. Весной же, учтя крайнюю нужду коммунаров, так их прижал, что они принуждены были заплатить ему по 12 рублей за центнер. И продал он им не много не мало, как на 810 рублей.
В нынешнем году Новиков собрал 25 тонн картофеля. Государству же продал только... 3 тонны. Сельхозналога платит гроши. А таких Новиковых в окрестностях коммуны не мало.
Мухин Иван, Сидоров Василий, Матюшин Сергей, Мухин Федор, Матюшин Петр, Новиков Николай, Трошин Григорий, Пылаев Ефрем, Лаврушин Не-стор, Бурдин Федор и много других - все они, по достоверным сообщениям, собрали, по 20-25 тонн картофеля каждый и каждый продал не боль-ше 2-4 тонн государству. А остальное берегут для весенней спекуляции.
Много у этих людей и хлебца; А им - на все село в 80 домохозяев - дали контрольные задания только в... 10 тонн!
Но чего же смотрят местные партийцы и местная власть?
Оказывается, местная власть "еще не знает об этом", как заявил председатель тульского райисполкома".
Подобными фактами колхозная литература тех лет набита под завязку. Ответьте теперь на вопрос, для чего нужен был 37-й год? Тот-то и оно...
Так чему же нас учит эта история? Да всё тому же. Ранний этап коллективизации - это жуткая смесь всего на свете: стяжательства, скрытой борьбы с советской властью, попыток встроиться в эту власть и одновременно обмануть её, головотяпства в верхах, вульгарного взяточничества в средних эшелонах и в низших. Ну а наверху всем этим делом могли руководить такие люди, как Яковлев, которые в сельском хозяйстве понимают, как свинья в апельсинах. Попав туда полуслучайно за революционные заслуги, умение выступать на митингах и большевизм с дореволюционным стажем.
Ну вот взять, например, Василия Дубровина, оставившего нам основной источник по Сеженской коммуне. Разобрался он в происходящем на самом деле? Я думаю, что да, потому, что сам он уроженец деревни и первую половину жизни прожил в ней. Вот потому и разбросал он нам по тексту подсказки, из которых следует, что все не так однозначно. Но при этом - возвеличил Сеженскую коммуну. Погрешил против истины, но не погрешил против редакционного задания и своего партийного долга, поскольку Яковлев был и старший партийный начальник, и прямой начальник по журналистской линии.
Василий Дубровин погиб при обороне Москвы, уйдя добровольцем на фронт в 41-м году. А что стало с его героем Матвеем Гущиным, установить не удалось. В доступных списках репрессированных его нет. Фамилия его и сама Сеженская коммуна нигде не гуглятся. Возможные поездки по архивам вряд ли могут что-то принести - район был в войну под немцами. По-видимому, коммуна благополучно переформатировалась в обычный колхоз в начале тридцатых годов, ну и в этом состоянии уже и существовала далее. Конечно, без своей волюты...
И ещё немного любопытной информации. Вот что говорили местные крестьяне о дочери известного писателя Льва Николаевича Толстого - Татьяне Львовне - и о её так называемой коммуне.
"Я вот про себя скажу - ну, что меня потянуло в коммуну? Я и сам хорошенько не знаю. Может быть, тут сказалась работа на заводе в молодые годы, может быть, там получил я артельную за-кваску?.. Не знаю. А только мне кажется, что я и родился-то коммунаром. До революции я, как сле-пой щенок, тыкался носом во все углы жизни - искал артельности. Одно время мне показалось, что я наконец-то нашел. Это когда столкнулся с толстовцами и мы небольшой колонией устрои-лись в имении Татьяны Львовны Толстой. Но я скоро раскусил, что тут не то, чего я искал. Мы думали расширить нашу артель, думали принять как можно больше бедняков... А Татьяна Львовна, Как услыхала об этом, призвала нас к себе и го-ворит:
- Вы что думаете делать?
- Думаем расширять нашу колонию,- отвечаем.
- Нет, это, ребятки, никуда не годится... Вот живите четверо у меня, я вас буду считать своими детьми... а принимать ещё разного сброда не могите..."
Татьяна Львовна, по-видимому, преследовала вполне определённую материальную выгоду. Во-первых, оставалась в своём (т.е. в отцовском) имении, а во-вторых, получала от государства вполне конкретные суммы в качестве материальной помощи на организацию "коммуны". Впрочем, длилось это недолго: уже в 25-м году она навсегда покинула СССР и, бросив "своих детей-коммунаров", укатила в эмиграцию.
![[]](/img/b/baranow_p_a/sezhenskajakommuna/img_20240212_171704.jpg)
![[]](/img/b/baranow_p_a/sezhenskajakommuna/img_20250123_1653491.jpg)
>
![[]](/img/b/baranow_p_a/sezhenskajakommuna/img_20250129_172531.jpg)
![[]](/img/b/baranow_p_a/sezhenskajakommuna/unnamed.jpg)
![[]](/img/b/baranow_p_a/sezhenskajakommuna/img_20250129_172635.jpg)
![[]](/img/b/baranow_p_a/sezhenskajakommuna/img_20250123_181351.jpg)
![[]](/img/b/baranow_p_a/sezhenskajakommuna/img_20250123_164403.jpg)
![[]](/img/b/baranow_p_a/sezhenskajakommuna/suhotina_tolstaya_tatyana_lvovna_1.png)