Краснов : другие произведения.

Как я продавал душу

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Т.С. посвящается
  Волны в темноте чёрные.
   Поскользнулся, матюгнулся автоматически, не думая. Скользко. Всю зиму на снег песок сыпали, как будто от него польза есть, только грязь от него остаётся, когда снег стает. Если под ноги не смотреть, так совсем скользко. А глаза под ноги не смотрят, глядят туда, куда ноги несут. Или наоборот, не помню. Что интересно, до метро идти ровно одна сигарета. А сейчас ещё до половины не скурил - уже пришёл. Или просто курить не хочется?
   Зачем мне метро? Впрочем, ногам, как говориться виднее.
   Можно и на метро покататься, теперь всё можно. Съезжу в центр куда-нибудь. Посмотрю напоследок. Может и сейчас нелишне будет полюбоваться. Можно "по рекам и каналам" прокатиться.
   Правильно. Сколько лет здесь живу, - ни разу не катался. И не покатаюсь. Начало марта на дворе. Ладно, в метро - значит в метро.
   Не люблю подземку. Грязь, нищие стоят, толкучка вечно, духота, эскалатор, заплеванный семечками. Этот поезд пусть уходит, мы на следующем поедем, бежать не будем. Времени у нас - вагон. Поезд ушёл, а времени вагон - почти каламбур, однако. Следующий приедет, в серединку зайдём, там народу поменьше. Сесть всё равно не удастся, так хоть постою с комфортом.
   В метро ты всегда один, даже в час пик. Никто тебе не нужен, и ты - никому. Ты никто, и все - никто. И всё - никто и ничто. Хорошо бы подольше ехать, лучше без остановок, раскачиваясь и полируя рукой поручень, за который держишься.
   Быстро приехал, не заметил даже. Уже и выходить надо, пересаживаться. Главное - не торопиться, всё равно успею. Какой камень интересный, которым облицован весь переход. Белый, блестящий. И кажется, что как будто в глубине что-то есть, вроде голограммы. Или это из-за полировки?
   Дал бабушке в переходе полтинник. Денег у меня теперь много, даже больше, чем нужно - на всё хватит. Доехал до гостиного, вышел на улицу. Не люблю Невский проспект. Машины ездят, все спешат куда-то, как будто от этого что-то зависит, иностранцы попадаются, девки накрашенные, как фотомодели и одетые почти также, только страшные. А есть и не страшные, но неприятные всё равно: бездушные какие-то. Деньги портят человека.... Наверное. Постоял, порефлексировал немножко и пошёл обратно в метро. Лучше до Садовой доеду, оттуда пешочком до Владимирской, а затем уже потащусь по мелким всяким улочкам до Невского. Выверну на него возле Фонтанки, перейду Аничков мост, дойду до Инженерного замка, если не замерзну, - а я не замёрзну, - посижу полчасика в парке на скамейке, к Спасу на Крови выйду, потом к Дворцовой пойду. Так и стемнеет незаметно. В темноте сподручнее будет.
   Как произнесёшь про себя, а лучше в слух, все эти названия: Аничков... Дворцовая... - только тут и понимаешь, как это всё на самом деле красиво. А то привыкнешь и ходишь рядом с ними, ничего не замечая. А надо ходить и говорить самому себе: "Вот Исаакиевский собор, вот памятник Николаю. На двух ногах. Вот адмиралтейство". Хорошо бы вообще отсюда не уходить. Бродить где-нибудь здесь и таять, как сахар в чае. Так и растаять полностью. Слиться с Невой, с набережной, видеть те же сны, что видит гранит под сфинксами. И носиться ветром по дворам на васильевском острове. Зимой стелиться позёмкой по Марсову Полю.
   Ну вот, начало седьмого, скоро уже и стемнеет. Уже потихонечку свет уходит. Устал чего-то, спать хочется. Ничего, не долго осталось, - где-то полчаса, может час.
   В темноте с моста смотришь - волны чёрные, блестящие, огоньки в них гуляют, блики от подсветки. Весёлые такие огоньки. Зима на редкость тёплая была, Нева вообще не замерзала. Огоньки весёлые, а сами волны чёрные, даже слишком чёрные.
   Присел отдохнуть на скамеечку, как и собирался. Неправильно всё. Сыро, влажно, холодно. Ревматично. Ноги сырые: левый ботинок вообще дырявый. В сон клонит. Чёртова физиология. Пока не стемнело, посижу в тепле. Денег - море, изнутри хоть погреюсь. Тут везде кабаки.
   Кабак нашёл сразу: это ж не библиотека, их издали видно. Остановился у входа, сигарету достал, а зачем? Время потянуть. Нет уж, и так всю жизнь тяну. Выкинул. С другой стороны, всё равно темноты надо дождаться. Достал вторую, прикурил.
   Странный какой-то мужик мимо прошёл. Одет хорошо, а курит беломор: пахнет им от него. Ботинки дорогие, натуральная кожа, вроде даже козловая, пальто чёрное, богатые кавказцы в таких ходят. Под пальто у него костюм тройка, но без галстука почему-то. Ботинки шикарные, а всё равно обманули мужика-то. Он когда идёт, пятка слякоть выворачивает, и она прямо на брюки попадает. Сзади аж до колен всё грязью заляпано. Когда ботинки покупаешь, такой дефект не разглядеть.
   Кабак в подвале находиться, в него лесенка ведёт, как в нору. Красивая такая лесенка, под мрамор. До половины скурил, а потом подумал, что и внутри можно покурить. Зашёл внутрь, подумал, что раз уж всё равно время тяну, можно было одну скурить там, а другую здесь. А потом подумал, что курить и вообще не хочется. Скоро стемнеет, волны зачернеют, заблестят.
   Заказал два по пятьдесят коньяку. Самого дешёвого. На самый дорогой всё равно не хватает (а думал, - хватит на всё). Зато, пока сижу, и пачку полностью докурю, - всего две сигареты осталось. Темнеть где-то в полседьмого должно. Сейчас интересно, сколько? Часов у меня давно уже нет, полез за мобильником. Оказывается, дома оставил. Время не посмотреть теперь. Один коньяк выпил. Разбавляют его здесь, что ли? Ладно, позвоню кому-нибудь, спрошу. Опять за мобильником полез, как дебил.
   Вот тут он ко мне и подсел. Свой телефон протягивает, повернув так, чтобы я видел экран:
   - Пожалуйста, восемнадцать двенадцать.
   Я помолчал. Он устроился поудобнее, поёрзав по табуретке, и развязано закинул ногу на ногу.
   - Рекомендую вам Дворцовый мост. Самое симпатичное место, волны самые блестящие: на университетской набережной весьма яркая подсветка.
   В тот момент я подумал, что схожу с ума. Стал высматривать санитара со смирительной рубашкой. Санитара не было: откуда в кабаке санитар? Решил держать под контролем вход в заведение. Для этой цели периодически оглядывался.
   И молчал. А он поманил проходящую мимо официантку, улыбнулся ей. Неприятная у него была улыбка: губы тонкие, когда улыбается, зубов не видно, а глаза остаются злыми и пустыми при этом.
   - Девушка, водочки бутылочку, только обязательно холодненькой. Кофейку чашечку, без сливок и цукера... Э-э сахара, - он повернулся ко мне, - вы, кажется, собирались куда-то звонить. Пожалуйста, звоните.
   - Что закусывать будете? - спросила официантка.
   - Ничего не буду. Вчера что-то уже закусил, не понравилось... хотя... можно один лимончик для моего товарища.
   Официантка неприязненно на меня посмотрела и ушла.
   - Да, - сказал он задумчиво, - долгий нам разговор предстоит. Можете не оглядываться. Ни врачей, ни санитаров. Вы сегодня если до врача и доберётесь, то исключительно до патологоанатома.
   Вокруг за столиками выпивали, он водил головой, завистливо оглядываясь. Барабанил пальцами по столу. Когда кто-то выпивал, смачно глотал слюну. Когда принесли запотевший графин и две стопки, он налил себе и сказал:
   - Между прочим, русская профессиональная... э-э, православная церковь суицид не поощряет. Нет в этом ничего хорошего. Да ладно вам выпендриваться, не молчите. Вам терять нечего, а вы слово боитесь сказать.
   - Не хочу я с вами разговаривать.
   - Совсем стемнеет только через четырнадцать минут, а пока поговорим. Что же вы не звоните?
   - Некому.
   - Как это некому! Какой вы, однако, беспомощный, - он сочувственно зацокал языком, - давайте, я вам номер наберу. Позвоните Серёге, он за вами приедет на автомобиле... на машине, привезёт домой, всю ночь с вами просидит, утром на работе отпросится, до вечера с вами пробудет. И всю жизнь будет вам об этом напоминать. Или Василию позвоните. Скажете ему, - он вдруг заблеял тоненьким голосочком, - "Васенька, хреново мне". А он скажет: "Хреново - вешайся".
   Я молчал. Он взял свой телефон и стал вертеть в руках. Долго молчали. Он закурил, пачку положил на стол. Телефон как змейка скользил между пальцами его левой руки, я не успевал за ним уследить. Ловкость пальцев феноменальная.
   - А можно ещё одной особе позвонить... всё-всё, умолкаю. Лучше выпьем.
   Выпили. Он крякнул, поставил стопку на стол, зажмурился от удовольствия, как кот на жаре. Я выпил свой второй коньяк.
   - Эх, хорошо в стране советской жить... - сказал он, разлепив глаза, - такую страну прогадили, сволочи.
   Я неопределённо дёрнул плечом.
   Он налил водки себе и мне.
   - Мне хватит, - сказал я и посмотрел в окно.
   - Ещё бы, пить вы не умеете. С вашей конституцией это делается так. В этой стопке сорок пять граммов... грубо говоря. Выпиваете половину, ждёте, пока пройдёт неприятное послевкусие, выпиваете до дна, и только тогда закусываете лимоном. Попробуйте.
   Я попробовал, было отвратительно. Он гаденько улыбнулся, показав мелкие острые зубки.
   - На то я и змей искуситель. Кстати, забыл представиться. Антихрист. Вельзевул, Асмадей и этот... Филиал, что ли... запамятовал. Короче, Сатанаил. Для друзей просто Стася.
   - Стася - женское имя. Уменьшительное от Анастасии.
   Он захохотал, задёргал ножкой под столом. Вид у него был такой, словно я сказал что-то невероятно смешное и одновременно чрезвычайно ему приятное.
   - Восхищён вашей эрудицией. Лет десять не общался со столь же приятным собеседником, - обрадовано сказал он, отсмеявшись, и улыбнулся наивной детской улыбкой. Зубы у него были крупные, белые и крепкие, но неровные, - а что тут за кофе готовят, интересно мне знать?
   Сатана взял со стола солонку, посолил свой кофе, стал аккуратно размешивать.
   - И чего вам в жизни не хватает? Волны, понимаете ли, чёрные. Сейчас контрактик подпишем, у вас какая группа крови?
   - Нет уж, - сказал я, - не буду.
   - Ну, вот, чуть что - сразу "не буду". А вы подумайте хорошенько. Ведь что угодно могу сделать. Только очень вас прошу, не надо загадывать то, что я заведомо не буду выполнять. Например, мир во всем мире.
   - Слабо, что ли?
   - Что вы, совсем нет. Но дело в том, что тогда мои доходы резко снизятся, причем снизятся настолько, что весь смысл моей деятельности исчезнет. И я говорю отнюдь не о том, что без доходов от продажи оружия, наркотиков и работорговли мне нечем будет платить людям. Дело в том, что качество приобретаемых мной душ заметно снизится, - Чёрт горько улыбнулся и вздохнул.
   - Да ну? - я удивлённо на него посмотрел.
   - Видите ли, лежать на диване, курить - тьфу - наркотические вещества, заниматься сексом (слово "секс" он произнёс, смягчив звук "С", и заметно смутившись), а то ещё и в извращённых формах (он перекрестился), а безделье, смею вас уверить, приводит именно к этому... это уж черт знает что такое! Уж лучше война. Для души полезнее. Любовь она развращает, когда ее много, она должна быть наградой. О, знали бы вы, как это омерзительно, видеть душу, - он отрыгнул и я ощутил непереносимую вонь из его рта, - которая всё время холяву давит. Мне любой бандюган лучше, чем гуру, или там божник какой... На кресте таких козлов надо распинать.
   Он отхлебнул кофе, поперхнулся и поспешно переставил чашку на другой столик.
   - У, твари. Соль-то йодированная. Какая мерзость.
   - Кофе вообще нигде нормально не готовят, - сказал я и взял сигарету из его пачки.
   - Это не страшно, мы привычные. И вообще, мерзко тут у вас. Отвратительный город.
   - А чем вам город не угодил?
   - Да всем. Вот вы говорите Питер, Питер... Петербург. Гадость одна. Как накрашенная старуха, шестидесяти лет отроду, пытающаяся выглядеть сексапильно.
   - Неплохо, надо запомнить.
   - Будете повторять, на меня можете не ссылаться. Это ещё что, я вам ещё не таких метафор наговорю вместе с аллегориями. Держитесь меня, я буду учить жизни.
   Из-за соседнего столика к нашему подошла девушка и спросила у меня сигарету. Вельзевул заговорщицки подмигнул мне, дескать, смотри и учись.
   - Не курим, - сказал он, выпустив ей прямо в лицо толстенную струю дыма, - куда тебе курить, жаба, дети зелёные будут. Единственная твоя функция - репродуктивная. Твоё дело - варить борщ и рожать детей. Вопросы? Кругом марш.
   Он налил и выпил. Девушка вернулась за свой столик, где её ждала подруга. Он снова налил и снова выпил, сплюнул в салфетку, скатал из неё шарик и кинул в девушку, попав точно в голову. Она повернулась, а он состроил рожу, захныкал и сказал ей:
   - Гомик я. Меня девушки не любят. Ах, я сама наверно виновата, что нет любви хорошей у меня, - повернулся ко мне, - это, кстати, про вас.
   - Про меня, - согласился я.
   - Кстати, Наташа твоя не курит, повезло тебе... ладно-ладно, молчу.
   Он налил и выпил.
   - Водку полагается делать изо ржи. А эта водка пшеничная. Ещё повезло, - обычно спирт чёрт знает из чего делают, даже я не понимаю. - Он налил и выпил.
   Девушки поспешно надели куртки и ушли. Он налил и выпил.
   - Сейчас придут со своими хахалями, мордобой устроят. Красота... А вот ещё такая фишка есть. Очень рекомендую. Берёшь бутылку пива, выпиваешь, ставишь куда-нибудь и засекаешь время. На Невском - не более трёх минут, потом уносят. Целый день можно за этим занятием провести. Тут главное, чтобы тебя с бутылкой заранее не запасли. Выбираешь момент, когда вокруг ни одного искателя нет, и ставишь на не самое видное место. Для будних дней рекорд пятьдесят семь секунд.
   - Весело.
   - Ещё бы. А вы говорите волны чёрные. Весна пришла, скоро зацветёт всё, зазеленеет, потом лето, девки в купальниках, сами на тебя бросаются. Бери любую. Хочешь, устрою? Ты мне душу, а я тебе их всех, любую сможешь поиметь.
   - Не хочу.
   - Ну и козёл, - Бес вскочил, побагровел и начал орать, - я тут перед ним распинаюсь, душу свою на изнанку выворачиваю, а он не хочет. Кто ты после этого?! Правильно, козёл! Да ты мне её пять минут назад подарить собирался. Я тебе по доброте душевной за неё цену хотел назначить, а ты, мразь, не хочешь.
   Я встал и сказал:
   - Заткнись, тварь.
   Он сел, вылил остатки водки в стопарь, и начал внимательно смотреть через неё на потолок.
   - Так вас до моста проводить?
   - Сам дойду.
   - Ну, и иди.
   - И пойду.
   - Иди.
   Я стоял и яростно смотрел на него, а он сидел и безмятежно смотрел через стопку на лампу дневного света, подвешенную к потолку. Со стороны это выглядело нехорошо. К нам заспешили официантка и здоровый мужик в чёрном костюме. Менеджер по работе с клиентами, наверное.
   Антихрист закурил и сказал мне:
   - Подожди, сядь. - Он повернулся к менеджеру и зашелестел толстенной пачкой зелёных купюр, словно фокусник колодой карт. Доллары текли ручейком между пальцами, а затем ручеёк постепенно стал высыхать. Вот уже осталась всего одна стодолларовая бумажка. Черт сложил её пополам, свёл руки в ладонях, затем развёл, бумажка исчезла. Посмотрел мужику в костюме прямо в глаза. Взгляд у него был трезвый, цепкий и неприязненный, - а менеджера я не вызывал, меня ваш сервис вполне устраивает. Девушка, бутылочку коньяка мне и пивка кружечку. Самого дорогого, мой друг нынче при деньгах. Пустую бутылку пока не уносите.
   Я послушно сел (оказывается, я ещё стоял). Он допил водку и поставил пустую бутылку под стол. Почесал затылок, поднял её и водрузил обратно, в горлышко засунул красную гвоздику, которую вытащил из рукава.
   - У меня восемь рублей осталось, - сказал я.
   - Я одолжу.
   Некоторое время молчали.
   - Перебираю я, видишь, - жалобно сказал он, наконец, и вздохнул, - а завтра с утра к стоматологу идти.
   - Я-то тут причём?
   - Из-за тебя ведь пью, ты мне всю жизнь испортил. Флюс у меня. Вот видишь? - он ткнул пальцем в свои чёрные гнилые зубы, - один сплошной кариес.
   - Однако... - я сочувственно покачал головой.
   - Давай, называй цену. Чего тебе надобно, всё сделаю.
   Я пожал плечами, доставая сигарету.
   - Для начала бросай курить. Тебе курение противопоказано.
   - Это почему?
   - По кочану. Ресницы у тебя острые и объём грудной клетки большой при маленькой мышечной массе. Бросай курить, дело говорю.
   - А что значит "для начала"?
   - Значит, что ты мне душу, а я тебе делаю так, что больше не закуришь, но это слишком дёшево будет, я тебе ещё какой-нибудь сувенир на память подарю. Хочешь "паркер" с золотым пером?
   Официантка принесла коньяк и пиво, и он подарил ей красную гвоздику. Она не взяла, улыбнулась мне и ушла. Он залпом выпил кружку и поставил на стол, потом открыл коньяк, налил себе и мне.
   - Видите, не обращает на меня внимание, на вас смотрит. Я ей как сказал, что вы при деньгах, она сразу вам и заулыбалась. Истинно сказываю, нету у неё души. А у кого души нет, тем я индифферентен. Те же, кто ей обладают, подсознательно хотят её продать подороже, ищут меня, а как увидят, узнают безошибочно.
   - А подальше тебя никогда не посылали?
   - Случается иногда. Помню, года три назад меня даже очень сильно избили. Но вы на такое не способны, вы добрый. - Он вдруг повысил голос, - Счёт, пожалуйста!
   Пока несли счёт, он выпил свой коньяк, потом мой, а потом присосался к бутылке и выпил её до дна маленькими глоточками, смакуя и, помнится, даже постанывая от удовольствия.
   На улице было темно.
   - До рассвета ещё далеко, - сказал Ахриман, - десять раз можно успеть. Я тут отличный ресторан знаю, пошли. Кстати, чего ты так на волнах зациклился? Могу тебе пистолет дать. Макаров устроит? Ты мне - душу, а я тебе Макарова. И Стечкина дам в придачу. С двумя обоймами.
   - Слушай, давай определимся. Мы на "ты" или на "вы"?
   - Это от обстакановки зависит... вот этот ресторан. Обратите внимание, работает круглосуточно.
   К столику, за который мы сели, подошёл сам управляющий и, глядя на Молоха с обожанием, сказал:
   - Здравствуйте, чем могу быть полезен?
   - Здравствуй, крестничек. Как успехи твои?
   - Великолепно, просто замечательно! - Ответил управляющий и посмотрел на меня. Посмотрел так, как смотрит старший брат на младшего, делающего успехи.
   - Дружище, принеси нам водочки четыре бутылочки и чего-нибудь поесть. Мясного чего-нибудь, да побольше.
   Управляющий удалился, а Самаэль сказал:
   - Давай начистоту. Завтра приезжаешь к ней и увозишь с собой. Не надо на меня так смотреть, мне не страшно. Да и драться ты всё равно не умеешь. Могу, кстати научить. Любого побьёшь, даже профессионала в тяжёлом весе. Надо? Комплексов сразу поубавиться. О! Ишь, как глаза заблестели, - он достал из-за пазухи сложенный вчетверо лист бумаги, гусиное перо и бритву, - делаешь надрез на левой руке, макаешь в кровь перо и подписываешь контракт.
   Пока я задумчиво крутил бритву в руке, нам принесли два бифштекса и водку. Затем вновь подошёл управляющий, причём вместе с сомелье. Соммелье поставил на стол бутылку грузинского вина. Дэв поспешно прикрыл контракт салфеткой.
   - Такого вина даже вы не пили, - сказал управляющий Врагу, - из личных моих запасов.
   - Да я пил то, чего тебе и не снилось, даже тормозную жидкость, - ответил Апоп. - Стоп! Не надо её в графин переливать.
   Он вытащил жёлтыми крепкими зубами пробку и нацелился хлебнуть из горла.
   - Что вы делаете? - Соммелье побледнел, - вино должно подышать, насытиться кислородом!
   - А мы ему щас искусственное дыхание сделаем.
   Управляющий ободряюще мне улыбнулся. Он выглядел самым счастливым человеком на свете.
   Мы вновь остались одни за столиком. Лукавый пил вино и водку. Водку, запивая вином и вино, запивая водкой. Смешивал их в разной пропорции, добавлял по вкусу соль и перец, иногда удовлетворённо мыча и мотая головой. Водку пил из винного бокала, а вино из рюмки. Когда вино кончилось, он убрал с салфетку с контракта, перевёл дыхание, прикрыл глаза и сказал, как будто читая по памяти:
   - Моё. Никому не отдам. Моё. Плевать мне на всё и на всех. Не отдам. Люблю. Пусть думает, что хочет, любит пусть кого хочет, а будет со мной.
   Единственное, чего боюсь, это мысли, что я прикоснусь к ней, а она вздрогнет, потому что ей будет противно. Представлю и каменею. Но я переживу. Не отдам. Убью, но не отдам. Если этот её студент, или кто он там, не смог её удержать, пусть плачет. Я смогу.
   Каждый день думаю об одном и том же. Одними и теми же мыслями и словами. Мысли в голове протоптали тропинку и бродят по ней. Сейчас я думаю про то, как я её люблю (я её всегда люблю, но сейчас это мысль - главная). А вот сейчас буду думать, что убью, если увижу с другим, а потом начну бояться. Заранее знаю, о чём буду думать через минуту. И когда в тот день выходил из лифта, уже знал, что когда она откроет дверь, главной во мне будет любовь. Долго буду смотреть с нежностью. Моё.
   Они обнимались. Мне как ножом в сердце. Я лишний.
   Я ударил его, и почему-то сам оказался на полу. Даже не заметил, как. Тоже боксёр, наверное. Но ненадолго. Они всё стояли и обнимались, как будто меня и нет. Моё. Не отдам никому. Мне как нож в сердце. Стоят. Ничего не видят. Нож в кухне.
   Его. А там будет видно, но - его. Она увидела, дёрнулась неудачно. Почему её? Почему? Глупая случайность. Ножом в сердце. Его. Теперь точно его.
   Она сползла по стене, глядя на него. Как будто меня нет. Его. А ему всё равно, он смотрит на неё, как будто меня нет. Я опять лишний, даже сейчас. Он вдруг завыл, как собака. Кровь. Не могу слышать. Мужчина не должен выть. Я лишний. Ручкой в стену, лезвием к себе. На вытянутой руке. Упереть крепче. Шаг вперед. Пусть теперь он будет лишним. Нож в сердце. А он всё выл...
   За окном было темно. Я задумчиво ковырял самый вкусный кусок мяса, из тех, что когда-либо ел, Мангус допивал третью бутылку водки. Молчание затянулось, но он его прерывать не спешил.
   За окном было темно. Он отрезал ломтик мяса, задумчиво пожевал, затем начал перекладывать гарнир из своей тарелки в мою.
   - Кушай, кушай. Понимаю, что аппетита нет. День сложный был, стресс там всякий, заниженная самооценка, сексуальная неудовлетворённость и т.д., но надо себя заставить. Вы подумали над моим предложением?
   - Я согласен.
   - Цена?
   - Берите даром.
   - Даром? Ай-ай-ай. А как же ваша любовь? А как же хамство работников метрополитена? А двадцать тысяч проституток в вашем замечательном городе? Шпана на улице? Шлюхи и содержанки, которые учат нас жить с телеэкранов? Певцы и певицы? Ток-шоу "Большая стирка"? Золотая молодёжь?
   А как же научные работники, живущие на одну зарплату? А тот ублюдок на джипе, помните, на той неделе? Девочка, которую он сбил?
   Бедненький я, несчастненький, берите даром. Только не трогайте меня, пожалуйста, дайте уползти в угол, забиться в темноту, заснуть и не проснуться. Волны чёрные.
   А Наташка пусть со своим хамом и шизофреником остаётся. Она красивая, умная, изюминок в ней на целый килограмм, а я бедный рефлексирующий хмырь. Слабак и ублюдок. Так?
   Я молчал, а он дал мне пощёчину и сказал:
   - А о ней ты подумал? Вообще о ком-нибудь думаешь? В глаза мне смотри, мразь. Давай, скажи: "да, я мразь и бездарь".
   - Напрасно стараетесь вывести меня из себя, - я поднял на него глаза, - не получиться.
   - Спорим? - он достал ещё один контракт, - Я вас вывожу из себя, а вы мне душу.
   Я дал ему по морде с размаху, но не попал.
   - Боишься. Говоришь, что не получиться, а сам боишься. Неплохой, кстати, хук справа, не ожидал.
   Помолчали. Выпили, и я почувствовал, что начал пьянеть.
   - Ты прикинь, чего ты можешь ей предложить? Себя. Ей, кстати, и этого хватит, а вот тебе - нет. Ты у нас с потребностями.
   - Один всего человек меня понимает, и тот Нечистый, - сказал я.
   - Понимают вас многие, а уважаю только я. Из лиц мужеского полу. Вот вы говорите "Нечистый". А я ведь не Нечистый, а всего лишь не чистый. Чуете разницу? - Он выковырял из зубов что-то волокнистое.
   Я кивнул. Выпили ещё. В последней бутылке оставалось около половины.
   - Хорош дурью маяться. Любовь у вас есть, мозги есть - всё есть, кроме презренного жёлтого металла. Так что берите деньгами. Берите-берите, не сомневайтесь. Всё равно ведь возьмёте, не сегодня, так завтра. Сколько лет живу, никто пока не попросил здоровья для больной матушки, и ты не попросишь. Для детей - было пару раз, просили, - он мотнул головой в сторону управляющего, - а ты деньгами возьмёшь. Пятьсот тысяч подъемных, и потом сто тысяч каждый месяц, пожизненно.
   Он достал из кармана кредитную карточку и очередной контракт.
   - Согласен, - сказал я.
   - Режьте запястье. Только не глубоко, ещё вену себе перережете, возись с вами потом.
   Я неглубоко порезал левую руку, как он сказал, макнул в кровь перышко и расписался. Он захохотал диким неестественным смехом, как главный негодяй в детском мультфильме, раскрыв пасть едва не на сто восемьдесят градусов. Зубы у него были нечеловеческие - острые, как бритва, и в четыре ряда.
   - До свидания, - сказал я, вставая.
   - Прощай, - уточнил Иблис, - только расплатись сначала, раз ты теперь богатый.
  
   Какое утро хорошее. Солнечно, вид из окна на помойку. Над помойкой крупными буквами написано "300 лет Санкт-Петербургу". Впечатляет. В целом ощущение такое, словно крылья выросли. Хорошо. И как будто не пил вчера ни грамма. Не спеша, прошёлся по квартире. В зубах сигаретка, весь мир на ладони. Попробовал сделать стойку на руках, - не получилось. Ничего, научимся. За завтраком наметил план действий. Сразу к ней не поеду, подожду. И она подождёт. Столько ждала, подождёт ещё немного, ничего с ней не случится. Маникюр, педикюр, парикмахерская.
   А для начала побреюсь. В конце концов, неделю уже не брился. Только схожу сначала в галантерею через квартал. Куплю хороший станок. Джилет, наверное, лучше всего? Или не джилет? Чего дороже, то и куплю. Только сначала надо банкомат найти. И научиться им пользоваться тоже.
   Куда облака деваются? Вчера-позавчера всё небо в них было, а сегодня - ни одного. И из тех облаков падал ни дождь и ни снег, а непосредственно слякоть, по которой мы ходим. А слякоть куда делась? Сухой асфальт с небольшим слоем серой грязи, засохшей под солнцем. Асфальт прохладный, потому что снег вокруг него не стаял ещё. Снег грязный, а туда же - весной пахнет. И солнце со всех сторон. Солнце свежее, новое, не нагрелось ещё после зимы, прохладное, но радостное. Солнце пахнет, снег пахнет, асфальт пахнет, дорога бензинчиком пахнет. И все это вместе - запах счастья.
   Легко с деньгами.
   Оказывается, грибок на ногах лечится всего за один сеанс. Я даже не знал, что он у меня есть.
   Устал искать салоны красоты и магазины одежды, где кредитные карточки принимают - никогда раньше не заходил в буржуйские эти заведения.
  
   Она шла по улице, медленно шла. А я шёл сзади и смотрел. Потом обогнал её, повернулся и сказал:
   - Здравствуй, это я.
   Стояли с ней в обнимку. Руки я сложил у нее на талии, как школьник на дискотеке, и боялся пошевелиться. То казалось, что раздавлю, то, что чуть-чуть руки передвину, и всё рухнет - мечты и ближайшие дома. Времени не было. Оно исчезло. Правда ненадолго, вскоре снова появилось.
   - А помнишь, я спел что-то из Высоцкого, а ты сказала, что у меня получается лучше, чем в оригинале. Вот тогда я и поверил, что ты в меня втрескалась по уши...
   Сидели в кино на последнем ряду и держались за руки. Сердце подпрыгивало теннисным мячиком без перерыва. Хотелось забежать на крышу самого высокого дома, разбежаться и прыгнуть как можно дальше. Лететь и кричать, чтоб все слышали: "Наташка, я тебя люблю". Лететь и кричать, лететь и кричать.
   Сердце висело на нитке и раскачивалось, как маятник, трепыхалось, как лист бумаги на ветру, гнулось, рвалось и стучало, то ударяясь о тазобедренный сустав, то замирая в гортани.
   Смотрел в её глаза и растворялся в них, как капроновая нитка в ацетоне.
   Проводил до дома. Тут он вышел из подъёзда и ударил. Боксёр он у неё. Как он понял? Не нутром же почувствовал. Окна у них в другую сторону выходят, может он на лестницу покурить вышел? Он не курит вроде... Значит, мусор пошёл выносить.
   Я валялся не долго, встал и он меня снова уложил, а я опять встал, хотя и тяжело было. Даже не замечал, с какой стороны он меня бьёт. Мастер спорта, не меньше.
   Было так: я лежу, она плачет, он её пытается увести, она упирается, я встаю. А потом по новой. Я уже со счёта сбился, в который раз падаю. Не понятно одно: я давно бы уже вырубился, а почему-то не вырубаюсь. Сколько себя помню, никогда не умел держать удар. А потом вставать стало совсем трудно. Полежу немного, в небо посмотрю и опять встаю. Люди мимо ходят, смотрят с интересом. Ну, кто с интересом, а кто демонстративно смотрит в сторону. По-разному.
   А потом она ему пощёчину дала, а он её оттолкнул, разрыдался, как ребёнок и убежал. Испугался, что её толкнул. Наврал, значит, дьявол. А может, и не наврал, может наоборот.
   Лежу и смотрю в небо, а она рядом сидит и гладит меня по лицу. Руки у неё были прохладные, как воздух весной. А небо было серое и ничего в нём особенного не было. Небо как небо.
  
   Хорошо.
   Отдельная палата, цветочки, апельсины. Улыбчивая медсестра, солнце в окошке. Сломанные рёбра и розовые сны. Хорошо.
   - Он опасен для общества, его нужно изолировать.
   - Откуда ты знаешь, ты его видел один раз в жизни.
   - Знаю, мне сказали.
   Она странно на меня посмотрела, как будто ждала, что я сейчас скажу, что пошутил. Я её понял. Я и сам никогда бы не подумал, что в такой ситуации буду писать заявление.
   Конечно, он хороший парень, я очень хорошо понимаю, что он пережил, тем более, в его бедах виноват я, вроде как. Неудобно, короче, получается. Но ведь он, очевидно, псих, это раз. Наташке будет лучше со мной, это два. Если его не будет поблизости, нам с ней будет проще, это три. А у него будет время остыть немного. Пусть сидит. Он парень крепкий, ничего с ним там не случиться, а нам спокойнее будет. Не буду заявление забирать. И никому больше не позволю себя бить. Нельзя меня бить, я хороший
   - Кто сказал? - спросила она подозрительно.
   Я не ответил и обнял её. Это ведь как во сне. Не верю своему счастью до сих пор. Она тоже не верит. Забыла про неприятные вопросы и просто меня обняла. Любит меня, дура.
   Она смотрела на меня долгим глубоким взглядом, как будто заново узнавала. Ну, ничего, Наташенька, будет время привыкнуть. В глубине её чёрных глаз сверкали искорки, а потом они пропали, и глаза стали однотонно черными. Монотонные глаза.
  
   Договорились, где обычно. Мой дом - с одной стороны, а с другой - дом, где они живут. Серый в самой левой парадной, Вася в самой правой. В детстве встречались во дворике, где детская карусель. А как подросли - около кафе, которое на углу проспекта. А потом - в самом кафе...
   Я приехал раньше всех. Не терпелось похвастать, наверное. Да не наверное, а точно. Им пешком идти, они вон из той подворотни появятся. А я теперь живу совсем в другом месте. До дворцовой площади пешком пять минут идти. В кафе не стал заходить. Решил, что буду стоять на улице и курить, пока они не придут. Вот из подворотни быстрым шагом вышел Серёга. Увидел меня, замедлил шаг, подошёл. Я дал себя рассмотреть с головы до ног: ботинки, пальто и т.д.
   - Приятно видеть счастливого человека, - сказал Сергей, насторожённо глядя на меня.
   Я пожал ему руку. Хотел было как обычно сказать: "Здорово, гнида", но почему-то удержался. Слишком уж у него ботинки непрезентабельные по сравнению с моими.
   - А где Вася?
   - Хрен его знает, должен был прийти уже.
   - Что, сволочи, без меня выпить захотели?! - прорычал Вася, вылезая из-за угла. Минут пятнадцать, наверное, в засаде просидел, клоун.
   Март - неприятный месяц, то холодает, то теплеет. Сегодня солнце светит, но ветер холодный - до костей почти пробирает. Поймали тачку, поехали в тот самый ресторан, где знакомый управляющий. По дороге зазвонил телефон.
   - Здравствуй, моя печень... Потому что самое дорогое, что у меня есть, это печень, я в неё столько вложил... Ладно тебе, шучу. Слушай, я тебе потом перезвоню, хорошо? Давай завтра.
   Надо договориться с ней будет, как чего. Мебель, шмебель переезд. Мне и самому не терпится, но не сегодня.
   Я поздоровался с управляющим, и он проводил нас за дальний столик. Вид у него был всё такой же счастливый. А, глядя на меня, он вообще сиял, чуть-чуть лобызаться не лез.
   - Давай, скотина, рассказывай, откуда денег столько? - спросил Серёга, когда слегка развезло. Перед словом "скотина" он всё-таки немного помедлил. Как будто моё неожиданное богатство поставило между нами небольшой барьерчик.
   - Где нашёл, там больше нету. Наследство получил.
   - За удачу, - сказал Серёга. Выпили. Разговор не шёл. Вася вообще сидел как на иголках. Ёрзал, оглядывался, грустил. Даже как-то не пьянел, по-моему. Понятное дело, я вот тоже к этим ресторанам ещё не привык, дело времени.
   Из дорогого ресторана - в кабак, а потом - в шаверму. Как тараканы, разбегающиеся на свету по темным углам. Так уж привыкли, что поделать. Сидели, наливались пивом, рассказывали друг другу, какие мы сволочи - всё как обычно. Только на этот раз никакого удовольствия ни от их, ни от своего самоуничижения я не получал.
   - Мы - проклятое поколение, мы живём в эпоху перемен. - Сказал Серёга, отхлебнув пива.
   Вася кивнул.
   - Все поколения проклятые, - сказал я, - в том смысле, что всегда есть такие, как мы... неустроенные, что ли.
   - Но нас это больше касается, чем всех остальных...
   Нет, процесс ещё не пошёл. Маловато выпили. Не хочется ни спорить, ни соглашаться. Обсудили знакомых, какие они все твари.
   - Мы все - лузеры и неудачники, - подвёл итог Серый.
   - Да, - согласился Вася.
   - А ты сам? - разъярился Серый, как будто Вася ему резко возразил, - спрятаться хотел, в армию убежал, ни хрена не помогло. Вернулся и опять с нами. Такая же мразь, как и мы.
   - Я - поэт, - гордо ответил Вася, встал в позу и сказал:
  
   От запоя до запоя
   я живу одной тобою.
   Вою по ночам с тоски.
  
   Сделай же меня счастливым,
   назови своим любимым,
   постирай мои носки.
  
   Выпили за Васино поэтическое дарование, в наличии которого я, правда, весьма сомневался, а Серый прямо всем говорил, что его у Васи нету.
   - Почему всякое быдло не спивается, а иногда даже вообще не пьёт? - спросил у кого-то Вася, с тоской гладя в потолок.
   - А я тебе объясняю, - взвился Серёга, - популярно объясняю, для дураков. Они плывут по течению, поэтому они быдло и есть. Поэтому у них всё есть и поэтому у них всё в порядке. А мы плывём против течения, причём не знаем куда плыть. Ищем куда плыть, а они просто плывут. Ещё вопросы?
   Процесс пошёл. Дошли до кондиции.
   - Причём тут течение? Люди просто не задают себе лишних вопросов, у них нет того, что жулики называли душой, - сказал Вася, - я тут иду с одной девчонкой, говорю ей: "Чувствуешь, как листья пахнут?" - осенью это было, а она на меня с таким удивлением смотрит... У неё нету, а у меня есть.
   - Да нет у тебя никакой души.
   Вася открыл, было, рот, чтобы что-то ответить, а потом вдруг пристально посмотрел на меня и сказал:
   - Как там у Игорь Фёдорыча... "К вечеру сдался и я. И перестал".
   Не пойму Васю иногда.
   - Пошли отсюда, - сказал я, - квартиру новую свою покажу. Старую я сдам, а сам буду в новой жить.
   В воздухе весна и тревога растворены поровну. Так всегда бывает ранней весенней ночью. Вася хотел поехать пить в лес, развести там костёр, но мы уговорили. Его легко уговорить. Пешочком по улице до магазина, а потом ко мне. Будем пить водку и есть пельмени.
   Когда изливаешь кому-нибудь душу, всегда становится легче, даже если тебе на встречу льётся такой же бурный поток. Так что у меня дома будет второй раунд. Ничего, расположимся поудобнее и будем наблюдать.
   Расположились на ворсистом мягком ковре, расселись на нём вокруг журнального столика (мебель я ещё не купил, ни стола не было, ни стульев. Только одно кресло и книжный шкафчик). Поставили на столик рюмки, водку и традиционную нашу закуску: хлеб порезали, тушёнку открыли. Пока варились пельмени, выпили по одной.
   - Единственный смысл жизни - искать смысл жизни.
   - Нет никакого смысла.
   - Есть. Нас запихнули сюда какие-то существа, поставили нас раком и наблюдают, как мы будем выкручиваться.
   - Чего за существа? Жиды что ли?
   - Точно. Жиды. И если мы найдём смысл, мы освободимся.
   - А если я не хочу играть по ихним правилам, я должен себе харакири сделать?
   - Нет, ты его просто-напросто должен найти. Найти смысл жизни и всё. Как в компьютерной игре. Квест такой.
   - Нет никакого смысла. И вообще ты сам себе противоречишь: то говоришь, что его надо найти, то, что он уже есть - в самом поиске смысла.
   - Смысл есть, не беси меня, паскуда.
   - Нет никакого смысла, есть только Дарвин.
   - Дарвин - обезьяна жидомасонская.
   - Сам ты обезьяна.
   Они сцепились и начали кататься по моему пушистому ковру, задевая ногами в потных носках стены и шкаф. Матерились, орали, кусались - короче боролись, пока не притомились. Я пока сходил на кухню, утопая в ковре по щиколотку, кто-то же должен за пельменями следить. Потом они отдохнули, умылись, выпили ещё по одной и продолжили трепаться.
   - Единственный смысл в нашей жизни - репродукция. Воспроизведение себе подобных. А Бог, он как ксерокс: производит копии: одну, вторую...
   - У ксерокса копии идентичные.
   - Не совсем, маленькое пятнышко где-нибудь да появиться. И потом между людьми разница тоже минимальная. Доли процента в генетическом коде.
   - А если в ксероксе картридж кончился?
   - Ну, я ж условно сравнил. Хотя... картридж кончился, его поменяли - Христос родился, податчик заело - гибель Римской империи, электроэнергию отключили - распад СССР.
   - А кто в ксероксе бумагу меняет?
   - Не нашего бумажного ума дело. Над этим вопросом пусть ксерокс себе голову ломает, в смысле бог.
   - И ты считаешь, что способен только на репродукцию.
   - Да.
   - Ставишь себя на один уровень с улитками и с хомячками.
   - Да, - города сказал Вася.
   - Почему с улитками, - подал голос и я, - он Homo sapiens.
   Они одновременно на меня оглянулись и посмотрели с некоторым удивлением. Забыли, значит, о моём присутствии. Почему меня эти разговоры абсолютно сегодня не интересуют? Потому что я всё это слышал сотни и тысячи раз? Да нет, не из-за этого. В тысячный раз сам этот разговор инициировал, а в тысяче первый - надоело? Не может быть. Сколько можно базарить, толку всё равно никакого. Пять лет назад они о том же говорили, и через двадцать лет будут говорить, захлебываться жалостью к себе и завистью к окружающим, называть всех вокруг быдлом и жрать водку от безысходности.
   - У вас все виноваты, кроме вас самих. То эксперимент над вами кто-то ставит, то родились вы в эпоху перемен, то родители вас неправильно воспитывали. Вы оба просто бездари и нытики.
   - И ты такой же, никуда от нас не денешься, - сказал Серёга, направляя разговор в привычное русло и наливая водку.
   - Нет уж. Я счастлив. Деньги есть, хата есть, баба меня любит и я её. Завтра она ко мне переезжает. А тараканов из головы я повыгонял. Вскрыл себе черепную коробку, все закоулки намазал китайским карандашом, и тараканы разбежались. Хорошо мне. - Я говорил спокойно, никаких эмоций в этот момент не испытывал.
   Не буду я сегодня заниматься самобичеванием. Не хочется. Никакой тоски нет, всё великолепно. Пусть знают, что я больше не с ними, я другой, причём лучше.
   Они смотрели на меня, будто я плюнул им в душу.
   - Шучу. Да вы мне просто завидуете, вот и говорите, что я такой же, как вы. Выпьем лучше.
   Серёга демонстративно поставил стопку на стол, а Вася смотрел на меня, словно жертва на палача. Долго смотрел, а потом встал и пошёл надевать куртку.
   - Вася, - сказал я, - ко мне женщина приходит убираться, я ей двести рублей плачу. Тебе буду платить двести пятьдесят.
   - Чмо ты тупое, - сказал Серёга и пошёл за Васей.
   Я вышел проводить их до дверей. Нехорошо получается. Надо последнее слово оставлять за собой.
   - Сам ты чмо и обсосок, - сказал я Серёге.
   Он ничего не ответил, очень это на него не похоже.
   - Вась, а ты подумай над моим предложением, я тебе серьёзно говорю, - не унимался я, и тогда Серёга ударил меня по лицу.
   Будет фингал - напишу заявление.
  
   - Спой чего-нибудь. - Она забралась в кресло и сидела в нём, подтянув ноги и положив подбородок на колени. Задумчивая и красивая.
   - Не хочу.
   Какие песни, петь всё равно не умею, никому никогда не нравилось, как я пою. Разве что когда все перепивались, тогда бывал разговор, что неплохо у меня петь получается. И Наташке вот нравится - любит она меня.
   Она уставилась в окно и закрыла колени пледом. За окном был быстрый холодный ветер, разгонявший преддождевые облака. Ветер высекает искры из горящей сигареты, обжигает кожу на лице, вбивает выдох обратно в лёгкие, холодя их изнутри. Это на улице, а дома - плед и кресло. Окно ещё.
   - Хорошо, что ты не пьёшь уже вторую неделю, - равнодушно сказала она. Вчера она ту же фразу говорила очень нежно, гладя меня по голове, а сейчас так просто сказала, разговор поддержать.
   - Сам рад радёшенек, и желания, главное, никакого нет... Поехали в Париж на пару недель.
   - А кто мне говорил, что даже на два дня из России не уедет, только если вперёд ногам?
   - Шутил, как всегда. Ты же знаешь, я всегда шучу
   - А в последнее время ты серьёзный какой-то.
   - Ну, не хочешь, так не поедем.
   - Почему, хочу. Ты же знаешь, я всегда мечтала.
   Я слез с кровати и сел на пол около неё. Хотел положить голову ей на колени, но она позу менять не собиралась.
   - Куда пойдём вечером?
   - Может, дома побудем? Вдвоём? - она положила руку мне на голову. Люблю, когда она мне волосы гладит. Приятно.
   - Слушаюсь и повинуюсь. Кстати, завтра нас Найманы в гости звали, Федорцов там будет и этот журналист, как бишь его там, не помню... Ну вчера мы его по телеку видели.
   - Проститутка он, этот журналист.
   - Ничего страшного, потерпишь.
   - И Найманов я твоих не люблю, самодовольные кретины. Что он, что она.
   - Особенно она.
   - Да. Ты меня когда с Васей познакомишь? Только и слышала от тебя: Вася, Вася. И Серёгу что-то давно не видно.
   - Да ну их к чёрту. Знаешь что, поехали в боулинг поиграем.
   - Мы же вдвоём хотели побыть. И боулинг ты не любил никогда.
   - И сейчас не люблю. Поехали, скучно чего-то.
   - Ну, поехали, если хочешь.
   В машине она сказала:
   - Ты какой-то другой, на Наймана похож стал.
   - Это Найман на меня похожим хочет быть, потому что у меня денег больше.
   - Ну-ну. А я-то думаю, что это тебе со мной скучно становиться...
   - Такого я не говорил. И не скажу никогда.
   Она не ответила, забралась ногами на сиденье и положила подбородок на колени. Красивая и задумчивая. Я некоторое время смотрел на неё, а потом завёл мотор.
   - Сядь нормально, поехали.
  
   Люблю на неё смотреть. Сначала на ноги, на верхнюю их часть, где они собственно и начинаются, потом на лицо, потом на грудь... Ну а потом - сначала, задерживаясь на наиболее дорогих мне местах. Есть на что посмотреть.
   Что-то в последнее время этот кусок мяса с дыркой между ног стал мне слишком дорого обходиться, слишком много о себе думает. Менеджер в сфере туризма. Вытащил её из дерьма, попользовался, а теперь Найману отдам. Сидели с ними тогда, он как начал суммы называть, какой у него в фирме оборот, так у этой твари аж пустоглазые её очи поволока покрыла. Пора. Этому иудею недообрезанному как раз такие нравятся: лицо как в немецкой порнухе, крашенная под блондинку, загар из солярия и полкило тонального крема на лице. Такие всем нравятся. В сауну завтра пойдём, подложу её под Наймана, пьяным притворюсь, а потом войду и дам ей по морде. Никогда женщин не бил, надо попробовать. Тем более она после этого будет ему значительно дешевле обходиться, а Найман этого не забудет. Скидку потом как-нибудь сделает. И надо уже делом заняться, бизнес какой-нибудь открыть. А то уже мозги со скуки закисают.
   Хорошо, хоть что Наташка у меня есть с ней никуда выйти не стыдно ни в какое общество, Правда она их всех терпеть не может, но это не страшно. Мне же надо контакты с ними наладить, чтоб знать, где и как крутиться. Очень не хочу Наташку потерять, другую такую женщину найти ох как сложно, надо с ней побольше времени проводить.
  
   Неправильно набран номер. Интересно, ну и где её искать теперь? Вещи собрала, записки не оставила... Хотя чего искать-то. Свет на ней клином что ли сошёлся? Ушла и ушла, баб что ли мало? На гуманитарных факультетах - толпы их. Помоложе и поглупее, - то, что надо.
   Странно, с друзьями детства расстался - по фигу, Наташка ушла - тоже. А почему раньше было не всё равно? Чёрт. Это ж Вася, Серёга!.. Наташка ушла!
   Что со мной такое? Но ведь жить-то заметно проще стало. Как там у классика? Целебный нож отсёк страдавший член. Или что-то в этом роде.
   Между прочим, действительно отсёк. Теперь плыву по течению, причём быстро и активно. И правильно делаю. Прошло-то всего две недели, а как всё переменилось в лучшую сторону...
   Или не находить себе места сутками, пьянеть от весны и солнца, влюбляться и страдать из-за женщин, сходить с ума от одиночества, выть на луну долгими ночами и никогда, никогда не быть счастливым. Бороться с мыслями о самобийстве, пить водку в чужых душных компаниях, сидеть в одиночку на лавочке летней ночью, спиться годам к сорока, сдохнуть на помойке, погибнуть на войне и уйти в монастырь. И знать, что каждый год семь дней в неделю в любое время суток Некто следит за тобой, выбирая момент, чтобы отобрать у тебя причину всех твоих бед и несчастий. Сделать тебя счастливым. Враг рода человеческого.
  
   ...Вася думал, наверное, целую минуту, глядя на меня исподлобья. Серые вечно мутные глаза колюче смотрели из-за спутанных немытых прядей, свисавших на лоб. Наконец Вася почесал тельняшку на груди, широким жестом обвел рукой узкий коридор и гордо сказал: "Прошу!". Заранее сморщившись, я прошел в комнату. Постель была, как всегда, не убрана, по ковру нельзя было угадать его первоначальный цвет, слой табачного пепла на подоконнике был почти с палец (Вася курил у открытого окна, стряхивая в него пепел, т.к. не терпел прокуренных помещений). С подоконника пепел осыпался на пол, а затем Вася разносил его по комнате.
   На журнальном столике, стоявшем рядом с кроватью, выделялось прямоугольное пятно, слой пыли в котором был значительно тоньше, чем на остальной поверхности столика. Раньше там лежала книга. Теперь она лежала на письменном столе, который уже и так был весь в подобных пятнах. Вместо закладки из книги торчала смятая гильза от беломора. Книга называлась "учебник по биологии для 7 класса". Вася занимался самообразованием.
   Простынь была серого цвета и пахла хуже, чем мои носки. Запах же Васиных носков описанию не поддавался. Но, к счастью, по дому он ходил босиком.
   Вася изящным движением откинул край одеяла и сел на кровать. Я огляделся в поисках стула, но не нашёл. Пришлось примоститься рядышком.
   - Есть водка, халва, кетчуп и хлеб, - сказал Вася, глядя на меня исподлобья, - ещё чай. Добавить к заказу картошку фри?
   Очевидно, он был очень голоден, иначе бы не предложил. Не из жадности, а просто бы не догадался.
   - Чего нового? - спрашиваю.
   Вася заурчал желудком (действительно есть хочет), хищным движением ухватил гитару, нежно вытер деку от пыли и запел:
  
   Из-под снега меня ты достала,
   Отогрела в ладонях своих.
   И оттаял я мало-помалу,
   В тонких пальцах обмяк и затих.
   И небрежным спокойным движеньем
   Мой покой ты разрушила в прах,
   Сердце билось неровно и нежно -
   Заплутало в твоих волосах.
  
   В каждом дне я на дне
   Я гнию на корню,
   Умираю по сто раз на дню
  
   Отражённым слабеющим светом
   Я светил, а потом прекратил
   В губ капкан, самый прочный на свете,
   За решётку ресниц угодил.
   И, как пёс, потерявший хозяйку,
   У входной двери тихо скребусь
   А гитаре теперь меня жалко,
   С ней в обнимку к весне я плетусь
  
   В каждом дне я на дне
   Я гнию на корню,
   Умираю по сто раз на дню
  
   От любви никуда мне не деться:
   Сняв меня с боевого поста,
   Как змея выползает из сердца,
   И в груди лишь одна пустота.
   Я валяюсь с опухшею рожей,
   Отходя от своих неудач.
   И никто мне теперь не поможет,
   Только время - мой лечащий врач.
  
   Я во сне как в огне,
   А подохнуть невмочь:
   Воскресаю по сто раз за ночь
  
   Я помолчал, некоторое время для приличия. Всё равно теперь не могу отличить хорошую песню от плохой, но должен ответить, что какой-то прогресс всё же есть: на лирику Васю редко тянуло, он чаще всего распевал что-то вроде
  
   Я от неё был без ума
   В больнице же оброс, как хиппи.
   "Два перелома, один триппер" -
   Сказал мне доктор Губельман.
  
   Моё молчание Вася истолковал по-своему: он решил, что я потерял дар речи. Окинул меня с ног до головы взглядом охотника, добывшего самого большого лося в своей жизни, выдержал паузу, как будто пережидал бурные аплодисменты, снисходительно хлопнул меня по колену и доверительно сообщил:
   - И это вместо того, чтобы спокойно заниматься онанизмом.
   Упиваясь произведённым эффектом, он встал, поправил прилипшие к толстой заднице тренировочные штаны и пошёл на кухню ставить чайник.
   Помниться, стоим мы как-то на Дворцовом мосту, и я ему говорю:
   - А ничего у нас город-то.
   Вася некоторое время оценивающе оглядывал окрестности, а затем сказал:
   - Ну, да. Речка вон текёт, - он плюнул в Неву, - бельишко можно летом простирнуть. Дрова есть на зиму.
   И махнул сигаретой в сторону Александровского сада.
   - А я на работу с понедельника выхожу, - заорал Вася с кухни, - буду теперь работать на благо мирового империализма. Пусть капиталистическая гидра процветает, пусть шевелит своими щупальцАми погаными. Ешь ананасов, рябчики жуй.
   Он притопал с кухни и злобно на меня посмотрел.
   - Ну и хрена ли ты расселся?! Тебе чего, сюда принести? Может тебе ещё и кофе в постель? Ты только скажи, я принесу и вылью. Носки не надо постирать? - увидев, что я начинаю закипать, Вася широко улыбнулся, показывая, что пошутил.
   - Чего за работа-то?
   - В автосервисе, - гордо ответствовал Вася, и презрительно на меня посмотрел, типа "я рабочий человек, а ты люмпен, маргинал и отморозок", - утром на работу, вечером с работы - красота. Осталось себе девчонку какую-нибудь завести. Буду с ней спать, а по субботам водить в кино, и тогда уж окончательно стану последним козлом, как девяносто процентов населения. Пошли, я там яичницу жарю.
   Ну, это вряд ли. Чтоб Вася девчонку себе завёл, не поверю. Не родилась ещё та девчонка. Ни одной бабы около него не видел ни разу, он только рассказывать мастер. Вообще он трепло редкостное. Иногда начнёт рассказывать про то, как с кем-то подрался - прямо Рембо. А на практике трусоват наш Василий. Это мной неоднократно замечалось, и не только мной. Слава богу, было, когда заметить: не первый день на свете живём.
   Мы прошли на кухню. Стараясь не смотреть на груду посуды в раковине и около неё, я сел за стол. Руки держал на весу: если положить локти на стол, потом не отстираешь.
   На засаленной плите стояла засаленная сковородка. На ней жарилось всё содержимое Васиного холодильника: четыре пельменены, сыр, сало, копчёная колбаса и зелёный горошек - всё в микроскопических количествах. Вася почесал щетину на подбородке и покрошил на сковородку яйцо, сваренное в крутую пару дней назад. Когда всё это начало пригорать и дымиться (сковородку у Васи была тифлоновая, поэтому масло он принципиально не использовал), Вася вылил туда все пять яиц, лежавших в холодильнике, сверху обильно залил кетчупом, постоял немного, скептически оглядывая творение своих рук, выключил плиту и накрыл сковородку засаленной крышкой. Экономил, значит, на электроэнергии.
   - С хлебом я тебя обманул. Нету хлеба, - Вася выкинул в мусорное ведро, стоящее под столом, заплесневелую горбушку, - я вчера, по ходу, всё съел. С майонезом.
   Он разлил чай по чашкам, достал из холодильника бутылку 72 портвейна, открыл, налил две рюмки. Рюмки были фирменные, из хорошего стекла, под хорошее вино предназначены, но других у Васи не было. Под водку у Васи предполагались гранёные стаканы, которые ему достались по наследству, под пиво - те же чашки, что и под чай. А сам он употреблял пиво из деревянной кружки, которую упёр у продавца сувениров в Великом Новгороде. В кружку вмещалось 825 граммов.
   - Видал? - Вася ткнул пальцем в цифры "72" на этикетке. - Новая.
   Всего у Васи имелось пятьдесят четыре разных этикетки от подобного пойла. Как-то идём с ним по улице, вижу: бутылка лежит, пнул её, а Вася подбегает и орёт, что это "новая". Все ларьки обегали с ним - не нашли такую этикетку, Вася чуть не ревел (он собирает не все подряд этикетки, а только от бутылок, которые лично выдул). Потом вернулись, подобрали ту бутылку (бутылки из-под портвейна к счастью не принимают), и Вася взял с меня честное слово, что я об этом никому не скажу. Понёс он её домой, вымочил под тёпленькой водичкой, отклеил этикетку, высушил, убрал в альбом для марок. А через неделю он уже мне рассказывал, при каких обстоятельствах мы с ним эту бутылку распивали, и как он после этого чуть не попал в вытрезвитель.
   Съели яичницу, выпили по одной (времена, когда портвейн мы употребляли на голодный желудок, давно канули в лету: жить хочется) и Вася тут же пришёл в восторженное состояние.
   - Ты прикинь, вчера в "Мальорке" подсел ко мне мужик какой-то и говорит, не желаете ли, Василий Николаевич, душу продать. А я вам вечную жизнь устрою, или ещё что-нибудь такое по вашему выбору. Я, знаете ли, Дьявол. Главное, знает всё про меня, скотина. Как зовут, где учился. Интересно, какая падла рассказала. Я думаю - Кефир, мать его. Посторонний такие вещи про меня знать не может. Мне чего обидно: моя идея-то была. Сестрёнку его знаешь? О-го-го, мама не горюй, выноси вперёд ногами, я фотографию видел. Ну вот, я ему и говорю: "Давай над сестрёнкой твоей приколемся, ты мне про неё всё рассказываешь, во всех подробностях, то, что чужой человек знать не может, говоришь, когда дома одна будет. Вот захожу я к ней и говорю, типа, здравствуй, Лена. Я пришёл купить у тебя душу". Он, козёл, ломался, ломался, а теперь меня, значит, приколоть решил, алкаш тупой. Все мозги себе пропил, упырь. Ни хрена не смешно!..
   Ну, сестрёнка у него, я вообще в шоке. - Он восхищённо прикрыл глаза и, покачивая головой, стал втягивать ноздрями воздух.
   - Симпатичная, хотя на фотографии она очень удачно получилась.
   - Ты её знаешь? Познакомь!
   - Ладно, познакомлю, - я кивнул. Познакомлю, она тут же скажет Васе, что не хочет иметь с ним ничего общего, а у Васи появиться повод для новой песни. Про чёрные глаза.
   - Какие у неё зенки немереные, просто супер.
   - Вась, она линзы носит, близорукость у неё.... Так чего тот мужик?
   Вася призадумался.
   - Линзы, говоришь.... Какой мужик?
   - Который Антихрист.
   - Не Антихрист, а Дьявол. Да, ничего. Морду ему набил. На улицу вышли, с лестницы его спустил, ногами попинал немножко. Главное говорит мне: будешь, Вася, отличные стихи писать, только душу мне продай. Гад.
   - А как он выглядел?
   - Да, придурок очкастый. Глаза косят, вроде бы. А может, и не косят, я не приглядывался. Мне всё наливает и наливает, а сам даже пива не пьёт, зато девок постоянно клеил. Главное ведутся они на него, липнут, как мухи на дерьмо. А из себя лошковитый такой, телефон всё в руках вертел. Очень ловко вертел, я такого ни разу не видел. Ты давай, наливай, чего ты там с собой принёс. Я свою водку доставать не буду. Будем пить за наше с тобой примирение. Не знаю, как ты, а я напьюсь. На твои деньги, естественно, раз ты у нас такой богатый стал.
  
   ... Иди на... - сказал Серёга и захлопнул у меня перед носом дверь.
  
   Асмадей стоял в церкви и ставил свечку. Я подошёл и поздоровался.
   - Здорово, блин! Рад тебя видеть, - ответил он на приветствие и ткнул пальцем в свой пиджак, - во, гляди, как прибарахлился. Реальная шмотка, - Армани.
   - Круто.
   - Дык, не пальцем деланный - Ваал двинул меня в плечо кулаком, - поехали, я тебе хату свою покажу, вчера въехал только.
   Он посмотрел на окурок, неведомым образом оказавшийся в его руке и с силой отщёлкнул его в сторону алтаря. Уголёк полетел в один угол, фильтр в другой. Как два шара на бильярде. На выходе из церкви столкнулись с перепуганным батюшкой. Батюшка затряс бородой, вылупил водянистые глаза и пролепетал:
   - Вы... здесь?..
   - А чё тебя удивляет? Может, у меня здесь стрела забита! Или я к вертухаю пришёл. Пообщаться с гражданином начальником!.. Да не боись ты, сделаю, как договорились, я за базар всегда отвечаю. Ты - мне, я - тебе.
   Батюшка потупил глаза, закивал и поспешно ушёл.
   - Редкостный козёл поп этот, я ему устрою весёлую жизнь, - сказал Зверь на улице и показал рукой на новенький джип, - зырь, какая у меня тачка. Огонь, блин.
   Сели в машину, он достал из-под сидения бутылку текилы и приложился из горлышка.
   - На, хлебай. Мексиканская водовка. Латиносы нажрутся кактусов, их нести начинает, надрищут полный чан, дерьмо забродит, и его по бутылкам разливают. Забористая штука.
   Я отхлебнул, поморщился, передал ему бутылку. Мотор взревел и заработал совершенно бесшумно, мы поехали. Он опять приложился к бутылке, выхлебав разом почти половину.
   - Ну, чё, в какой ресторан едем?
   - По барабану, - ответил я и закурил.
   - "По барабану"... Вам, мой друг, такая манера общения совершенно не подходит. И курить вы так и не бросили... эх, беда с вами.... Чего куришь-то хоть? "Сходняк"... в смысле "собрание"?.. Не, в ресторан мы не поедем, не прут меня чего-то рестораны сегодня, дома у меня побухаем. Ты, я так понял, решил мне бабки назад вернуть.
   - А можно?
   - В виде исключения.
   Некоторое время он молчал, а потом сказал с обидой в голосе:
   - Наиболее интересные души я насильно отбираю. Просто тяну на себя изо всех сил. И ведь перетягиваю, как правило. Но, к сожалению, частенько приходиться уступать, потому что, когда каждый на себя тянет, душа может порваться, а мне они целые нужны.... В отличие от некоторых.
   - Не понял.
   - Не берите в голову, это абсолютно не ваш случай, просто наболело, решил поделиться. Да не переживай ты: Наташку найдёшь, с Васей помиришься...
   - С Серёгой.
   - Серёга тебя простил, как только дал тебе в морду, а вот с Васей сложнее. Он тебя перестал за человека считать. - Он сокрушённо помотал головой, - Мотай на ус.
   - Врёшь.
   - Естественно вру. Серёга тебя тоже не простил.
   Я некоторое время молчал, соображая.
   - Слушай, а ты вообще хоть раз правду сказал?
   - Ни разу. Причём, когда я сказал "ни разу", я тоже соврал.
   У него дома подписали договор, по которому я дарил ему всё, что купил на его деньги. Квартиру в элитном районе, машину, всякую мелочь. Юридическую сторону этого дела он взялся уладить к завтрашнему утру. Затем он грустно улыбнулся по-девичьи пухлыми губками, достал из одного кармана наш контракт, а из другого маленькую печать, подышал на неё и поставил на контракте маленький штампик "аннулировано". Отдал контракт мне и заплакал.
   Слёзы текли бурным потоком, падая в гранёный стакан, который он держал в руке. Когда стакан наполнился, он поставил его на стол и перестал плакать.
   - А теперь давай бабки.
   Я протянул ему кредитную карточку.
   - Только... - я замялся, - я там потратил...
   Дьявол ухмыльнулся фиксатой пастью:
   - Не потратил, а пропил. Ладно, я ж не зверь, в натуре. Квартиру продашь, - долг вернёшь.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"