О Феликсе Алле все уши прожужжала одна давно выжившая из ума московская циркачка из Квинса. Она характеризовала его как очень богатого, очень наивного и очень одинокого человека. Три года назад от Феликса ушла жена, а дочь была уже замужем. "Он здесь лет тридцать, приехал из Вильнюса, он был хирургом. Может с работой поможет, а может, ты ему и для большего подойдешь..." - тараторила она Алле по телефону. Акробатка дала Феликсу Алкин номер домашнего телефона, причем, так как та жила в коммуналке и имела общий телефон с соседкой Матильдой, тоже бывшей киевлянкой - из-за Феликса у подружек неожиданно вышел конфликт. Трубку взяла Мата, и своим мелодичным, как музыкальная шкатулка голоском замурлыкала: "Аллочка на работе, а что передать? А я тоже имею медицинское образование. А я тоже не замужем, представьте себе. Встретиться? С большим удовольствием. Да. Приезжайте к нам в Бруклин". Когда Алла пришла с работы, Матильда, выкатив на кухню шар своего организма, бесхитростно и подробно рассказала Алке о произошедшей подлости. Алла обозвала Мату сукой и сказала, что Феликса видеть не желает, раз ему все равно с кем...
- Ты что сама не понимаешь, что поступила нестирильно!!! - громко, чтобы слышал Матин сынок, кричала она подруге на их общей крошечной кухне.
- Я просто из шкурных побуждений, - оправдывалась Матильда - он сказал, что был владельцем медицинского офиса. Я и подумала, может он с работой поможет... связи и всякое такое... Я же не знала что ты с ним знакомишься, как с мужчиной...
Но Алла рассердилась не на шутку. Если бы ее с соседкой не связывали одиннадцать лет совместной службы на киевской "Скорой помощи", общие воспоминания об общих знакомых и разные курьезные случаи, если бы не было так тяжело на первом году эмиграции, это был бы последний день их дружбы. Но здесь, в Нью-Йорке, у них не было знакомых из прошлой жизни, вообще почти не было знакомых... Мата выиграла грин-карту, а Алку вызвала старшая сестра Валя, которая недавно получила американское гражданство и тяжело болела. Она нуждалась в помощи. Но через неделю после Алкиного приезда, сестры поссорились, как бывало в детстве, и умирающая от рака Валя в приступе гнева просто выгнала Аллу на улицу. К этому времени Мата с младшим сыном уже успела поселиться в только что перестроенное общежитие на Шестом Брайтоне, в котором не было мебели, но зато было множество тараканов, благополучно переживших капремонт. У Аллы не оказалось другого выбора, и она сняла крошечную комнатку на том же этаже. Мебели натаскали с гарбича, работы постоянной не было, возраст оставлял желать меньшего. Короче говоря, нормальная эмигрантская ситуация.
Феликс приехал на роскошной новенькой "Ауди". Такие машины редко останавливаются здесь. Он оказался лысоватым, приземистым очкариком с брюшком, жидкой бороденкой и большой бородавкой на правой щеке. Мата принимала гостя на общей кухне, в то время как Алла принципиально сидела в своей комнатушке, не желая выходить знакомиться с гостем. Она слышала мелодичный смех толстушки-Маты и глухой, довольно нудный баритон из кухни, но так и не вышла. Она знала, что у Матильды практически нет шансов, потому что мало какой джентльмен западет на такую толстуху, к тому же не чувствующую, что одеваться в ее возрасте и при таких габаритах надо как-нибудь по-другому. Ну, хотя бы, не в обтягивающие три живота лосины до колен, и совершенно не идущую по цвету и трещащую по всем швам полупрозрачную маечку. Но у Маты была завышенная самооценка. Алла посмотрела на себя в зеркало. На улице она до сих пор тормозила мужское внимание своей легкой фигурой и походкой. Но главное волосы. У нее были струящиеся, длинные, иссиня-черные, блестящие волосы и сверкающие цыганские глаза. А еше она была "черной вдовой": пережила двух мужей. Один погиб в Афгане, когда ей было двадцать, а другого она похоронила за год до переезда в Америку. Он крепко пил из-за служебных неурядиц и умер от цирроза печени. Детей так и не завели...
Через два дня, Мата все-таки познакомила Аллу с Феликсом, когда поняла, что он не клюнул на ее собственную пышность. Она нахально затащила его прямо в Алкину комнату в самый неподходящий момент: Алла сидела в косметической маске цементного цвета и напоминала Фантомаса. Потом, после смывания маски, подруги были приглашены в ресторан "Татьяна" на "будварке", и Феликс очень воодушевился, увидев Аллу при косметике и в облегающем красном платье. На каблуках она была чуть выше его, но его это совершенно не смутило. Он вел себя, как павлин, и очень старался понравиться. Но не понравился. Единственная причина, по которой Алла сразу не отшила его - было его внешнее сходство с одним из ее бывших кавалеров - Мишей Хейфeцем. В период между ее замужествами они с полиглотом-Мишкой поехали вместе в Венгрию, и там, Будапеште, он отдал всю их общую валюту местному Остапу Бендеру в обмен на замшевые куртки, которые оказались искусственной кожей. Гешефт был проигрышным, и остаток отпуска неудачливые туристы во всем себе отказывали. Хейфeц знал все языки на свете, даже венгерский. Но лучше бы он не знал никаких, тогда бы не состоялась сделка с аферистом, после которой все общие знакомые стали его Замшицем называть. А через два года у этого несчастного обнаружили шизофрению и заперли в психушку. Подруги рассказали Феликсу эту историю. Вообще, в ресторане просидели довольно весело и долго. Вспоминали разные случаи из своей прошлой медицинской жизни. Про санитара по фамилии Могила. Как однажды вместе на вызов поехали, а там инфаркт - явная госпитализация. Укол сделали и говорят между собой: "Больного Могила заберет..." А жена инфарктного в истерику. Ей тоже укол делать пришлось. На прощание Феликс попросил Аллу встретиться с ним в ближайший выходной.
Через три дня был День Независимости. Феликс долго водил Аллу по крыше "Близнецов", но было пасмурно, и Нью-Йорк с парадом военных кораблей в проливе было видно сквозь зыбкий и густой флер. Алла была очень хороша в белом брючном костюме, со своими блестящими черными волосами. Потом бродили по художественным галереям в Сохо, наконец-то проголодались и решили поесть. Феликс выбрал для этого какую-то дешевую забегаловку, а когда добрели до паркинга, он, получив счет, сердито сказал: "Представляешь, паркинг обошелся дороже, чем ланч!". Алла оторопела. Ей даже смешно стало. Перед этим он битый час рассказывал ей про свои дома - что самый дешевый из них стоит полтора миллиона. Еще про дочь рассказывал, которая работает на Уоол-Стрите акулой империализма, ну, то есть, менеджером банка с окладом триста пятьдесят тысяч в год. Потом эта самая дочь позвонила ему на сотовый телефон и позвала на "парти". Он долго говорил с дочерью по-английски, объяснял, что может приехать только с русской знакомой, акула, судя по всему, упиралась, но он ее уболтал.
На "парти" Алле было мучительно скучно среди англоговорящих миллионеров. Зато она увидела бывшую жену Феликса, даму улыбчивую и приятную во всех отношениях, их зубастую загорелую дочь и спортивного покроя зятя. Новый муж бывшей жены тоже был здесь и был похож на Феликса, как родной брат. Алле было дискомфортно в антураже телесериалов "Династия" и "Санта-Барбара". Не понимая почти ничего, она почувствовала, что произвела впечатление экзотической зверушки, да и скрывать скуку среди улыбчивых богатеев было нелегко.
Феликс периодически спрашивал, Аллу как она себя ощущает, и она кратко отвечала: "стерильно". Когда "парти" иссякло, Феликс позвал ее к себе домой, заранее извинившись за беспорядок, который происходит от депрессии в которой он пребывает последние годы.
Но то, что он назвал невинным словом "беспорядок" оказалось полной катастрофой. В его трехэтажном доме, похоже, несколько лет находился хлев, а свиней только вчера перевели в другое место. Повсюду в несколько слоев валялись объедки, упаковки от продуктов, грязное белье вперемешку с очистками от овощей, на стенах старинные картины в паутине, на антиквариате - подлинная вековая пыль. Гостью даже стало подташнивать от помоечного запаха миллионерского жилища и обилия мошкары над раскиданными повсюду пищевыми отходами. Она довольно резко высказалась по поводу этого кошмара, и сказала, что хочет домой.
Он позвонил на следующий день: пригласил в гости и сказал, что навел порядок собственноручно. Наверное, на уборщице сэкономил - подумала Алла. Потом она долго на кухне обсуждала с Матой Феликса с его домом, семьей, скаредностью и перспективами. Речь шла о том, чтобы сразу отказаться, не морочить голову этому несчастному, раз душа не лежит. Но Мата, женщина практичная, уговаривала съездить, мотивируя тем, что любая баба на Алкином месте бы от счастья прыгала - такие деньжищи, дом в Гринвиче, в райском месте.
- Не нравится он мне! Совершенно! У него так нестирильно...
- А как же Замшиц? С ним же ты могла. А они так похожи.
- Мишка был забавный, все знал, о чем не спросишь. А с этим скучно. Скучно.
- Ну попробуй. Дай себе шанс изменить жизнь. Ты же в Америке - стране чудес. И с работой он может помочь... Хирург...
- С работой! Да он давно забыл, когда последний раз больного видел. Он уже много лет только дома скупает, ремонтирует и продает втридорога.
Все-таки в субботу, когда Феликс снова приехал на своей роскошной машине, Алла поехала к нему в гости. Убрано было не идеально, но находиться в доме, а особенно на террасе в саду с видом на озеро и холмы было даже приятно. Гостеприимный хозяин заказал деливери из ресторана, поставил на стол несколько очень редких и дорогих вин и коньяков - на выбор. Когда стемнело, он зажег свечи. Стало романтично. Они вернулись со свечами в дом, потому что ветерок задувал пламя. Миллионер стал показывать Алле кассеты со своими зарубежными поездками. Италия, Испания, Греция, Кипр, Египет, острова... Дорогие гостиницы, достопримечательности, известные по клубу кинопутешествий... Чужая жизнь.
Потом целоваться полез. Сначала, пока руки целовал, еще ничего было, не так противно. Но когда дыхнул ей прямо в лицо смесью запахов ужина, гнилых зубов, сигарет и еще чего-то неуловимо-противного, ее натурально стошнило. Превозмогая отвращение, она еще некоторое время терпела его ласки, но когда он, продолжая целовать ее, снял рубашку, и она увидела на его левом плече островок седеющей густой шерсти величиной с ладонь - стало совсем невмоготу. Она резко оттолкнула его руки, вскочила, и, схватив сумочку, выскочила на улицу. Пока несостоявшийся жених мешкал, надевая рубашку и застегиваясь, она уже довольно далеко отбежала на своих длинных шпильках от его дома, думая, что бежит в сторону железнодорожной станции, повторяя в уме: "Нестерильно, не могу, не могу, никогда не смогу..."