Балахматов Илья Владимирович : другие произведения.

Глава 4. Валериса. Роковая охота

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Валериса - будущая жена Свирла, сына князя Сногейта. Накануне свадьбы ее любимый попал в беду, которая не только изменит всю жизнь героини, но и покажет, что даже самые близкие люди способны на предательство. Какие испытания приготовила судьба Валерисе? - узнаете в 4 главе романа!
  - Вот так, - растрепанные волосы Брульды облепили сопревшее лицо, - Еще один ковш, госпожа.
  
  Служанка обдала Валерису теплой бархатистой водой из деревянного ковша, и последний барашек пены стек с белого тела на пол и скрылся в щели меж досок. Брульда взяла со скамьи заячью шкуру и принялась насухо вытирать распаренное тело.
  
  Окутанная пушистой серой шкурой, Валериса не ощущала легкости после мытья. Страшная беда, с которой столкнулся ее будущий муж, вот уже месяц не давала ей покоя. Ей хотелось быть с любимым Свирлом каждую минуту, целовать его грубую щетину на щеках, ласкать рукой густые волосы цвета талого снега. Как же тяжело, наверное, ему сейчас, во время их предстоящей свадьбы и назначения его главой дружины отца.
  
  Брульда нахмурившись, осмотрела нагое тело Валерисы с ног до головы:
  
  - Госпожа, вы сама не своя последнее время. Исхудала, глаза впали. Словно ворона стала. Неужели мысль о предстоящем замужестве не вызывает у вас радости? Вот, когда мой муж, еще, будучи с полным ртом зубов и густыми серебристыми патлами, которые, впрочем, редко мыл, попросил моей руки, я не могла сколько-нибудь стоять на месте, настолько была счастлива.
  
  - Почему же, - через силу улыбнулась Валериса, - Я просто волнуюсь перед замужеством.
  
  Свирл строго настрого запретил хоть кому-то рассказывать о своем проступке. Даже отец Валерисы, от которого послушная дочь никогда не имела секретов, не ведал о произошедшем.
  
  Сногейт не такой гористый, как другие земли Вайонира, о которых рассказывал Свирл, и в отличие от скалистых и бедных земель северных вайонов, покрыт густыми лесами, изобилующими зверем и птицей. Вайны и их тоги съезжаются в Ледяное Гнездо ради рогов и шкуры северного оленя, лосей и медвежатины. Этой зимой главным гостем стал младший тог Верховного Вайна, Гиморд. Железный наконечник снаряда, насквозь разящий шкуру взрослого лося, чудом не убил юношу, но раздробил бедро, сделав калекой. То была случайность, но испуганный Свирл, возвратившись в
  
  замок, несколько дней не покидал своей опочивальни в чертоге Синего Клыка. И даже Валерису стража не пускала в семейную башню вайна. Прислуга говаривала, что лицо тога было белым, словно тесто пирога перед тем, как его отправят в печь. Каждый конный отряд, проезжавший под окнами замка, сводил тога с ума, молвил люд, он запирал массивную деревянную дверь на засов, наглухо захлопывал оконные ставни, а пятеро стражников день и ночь дежурили у опочивальни. Лишь Борр Охотник навещал сына, да лакей, приносивший тогу пищу.
  
  Борр Охотник дал Синеглазому слово, что виновника найдут. Спустя несколько дней, на главной площади Ледяного Гнезда, казнили одного из дружинников, принимавшего участие в роковой охоте. Дружинник тот, как говаривают люди сын одного помещика, владеющего землей к югу от Ледяного Гнезда, не имел при себе даже лука. Валериса упрашивала Свирла не являться на казнь, но дело касалось преступника, навредившего родне правителя, а она - невеста будущего вайна, поэтому присутствовать было необходимо. За расправой наблюдать оказалось тяжелее, чем Валериса себе представляла. Двое вайонцев вывели приговоренного на эшафот под руки. Жители в толпе зашептались и зашушукались. Сухой старик в полушубке, изъеденном плешью, произнес имя Дункад, позади тихим басом прогудело Рихгард. Но даже, если бы Валериса и знала тех, о ком упоминали зеваки, то сейчас ни в жизнь не догадалась бы, кто это был в самом деле. Лицо обвиняемого, сине-красное и распухшее, как спелая слива, которые в Ледяное Гнездо привозят торговцы с юга, являло собой безобразное месиво. Когда голова, раскрыв рот, покатилась в сторону, где Валериса стояла вместе со Свирлом, она вцепилась ногтями в руку любимого и зажмурила глаза, а толпа вокруг загудела. Одни восторгались и просили еще, другие неодобрительно завывали, но ревуны вмиг разогнали и тех и других, предоставив обледенелый пятачок одинокому завывающему ветру. Валериса открыла глаза, лишь, когда Свирл отвел ее на десять шагов в сторону. Еще много ночей во сне за ней следили стеклянные глаза с отсеченной головы.
  
  Валериса очнулась, когда Брульда залезла заячьей шкурой к ней между ног.
  
  - Ну же, госпожа, расставьте ноги чуть шире. Здесь должно быть сухо и чисто, - служанка залилась смехом, показав серые зубы.
  
  Оранжевые лучики солнца тонкой полосой пробивались сквозь заснеженные еловые лапы. Валериса спешила, чтобы до ужина побыть с кошками, особенно с Таей.
  
  Конюшня вайна разделялась на две секции: первая для лошадей, второй для ездовых кошек, мамонтов же держат в отдельном загоне. Завидев Валерису, лошади приветливо ржали, пуская теплые облачка пара из ноздрей. Черные круглые глаза глядели на нее, шагающую по соломенному настилу и вздымающую носками сапог сухую солому. В конюшне Валериса чувствовала себя спокойнее, чем где бы то ни было, особенно сейчас. Погладив гнедого по продолговатой морде, Валериса радостно побежала дальше.
  
  В кошачьем питомнике было тепло и уютно. Пахло свежей соломой и кошачьим мехом. Толстые прутья вольеров из черного железа упирались в самый потолок. Завидев Валерису, пумы Брима и Эльга подались к решетке. Прижавшись к прутьям, кошки принялись тереться пушистой пятнистой шкурой о шершавый металл, давая себя поласкать. Валериса запустила руки в густой мех кошек, ощутив, как те задрожали от удовольствия.
  
  - Здравствуйте, мои хорошие.
  
  Валериса подобралась к Сигру, самому крупному и почитаемому из местных питомцев. Однажды Валериса видела, как вайн Борр верхом на Сигре возглавлял боевой отряд. Тогда на барса облепили темно-серые пласты из мягкой кожи, а на голову защищал такого же цвета шлем, делавший взгляд зверя ужасно грозным.
  
  Барс серьезно посмотрел в сторону гостьи и бесшумно подошел на своих мускулистых длинных лапах к решетке. Гладкий угольно-черный мех переливался синими и белыми волнами под светом факелов с каждым шагом зверя. Чуть опустив морду, зверь недоверчиво обнюхал Валерису. Поводя прохладным носом ей по щеке, Сигр приоткрыл пасть, оголив два массивных желтоватых клыка, после чего ушел в другой конец клетки.
  
  - Вот, кто настоящий правитель этих земель, - рассмеялась Валериса.
  
  Обойдя три дюжины кошек, она добралась до своей любимицы.
  
  Тая - самая низкорослая и самая молодая из местных кошек. Много лет назад, когда конюх хотел вывезти ее подальше от города, куда-нибудь в горы или в глухой лес, когда сообразил, что рысь боле не вырастет. Но Валериса вступилась за любимицу, и тог распорядился оставить Таю при дворце. Валериса не обладала длинными ногами, отец даже зовет ее вершком, а Тая оказалась в самую пору, ей с легкостью удалось оседлать рысь. Конечно, приходится сильнее подгибать ноги, но это не мешает Валерисе преодолевать маршрут наравне со Свирлом, мчащемся стремглав на своем мощном гордом барсе.
  
  Тая беременна и скоро родит. Тяжело поднявшись с места, рысь, покачивая животом, подошла к железной ограде.
  
  - Хорошо выглядишь, Тая, - Валериса обхватила кошку двумя руками, - Совсем скоро у тебя будут детки, такие же хорошие, как и ты.
  
  Валериса потрепала рысь за оттопыренный на щеках пушок, и кисточки на ушах зверя задрожали. Кошка замурлыкала, потянула морду к Валерисе, но, упершись, в железо, только грустно посмотрела в глаза Валерисе и улеглась набок возле прутьев на солому.
  
  - Ты грустишь вместе со мной, да?
  
  Закинув косу из серебристых волос за спину, Валериса села рядом.
  
  - Почему Свирл избегает меня? Неужели мой свет не понимает, что день без него это ночь, свет без него - тьма, жизнь без него - смерть? Мы с ним почти не видимся, а когда встречаемся, он напряжен и не ласков.
  
  Валериса понизила тон и зашептала в широкое, словно лопух в шерсти, звериное ухо:
  
  - Вот уже несколько дней во дворце гостит один вайн. Все, в том числе и мой любимый, зовут его Гадюкой. Лицо его усеяно шрамами, а когда я гляжу на него, меня охватывает страх, заставляющий мои колени стучать друг от друга от дрожи. В его черных глазах я увидела только страдания и жестокость. Так вот, с тех самых пор, как Гадюка поселился во дворце, мой свет совершенно отчужден от меня, как в те дни, когда заперся в своей дурацкой башне. Лишь единожды я привлекла его внимание, нарочно обронив корзину с инструментом, которую несла отцу в кузницу. Мой любимый Свирл, подобрал инструменты с пола и сам взялся доставить.
  
  Рысь высвободилась из-под руки и принялась лизать ее. Валериса нутром ощутила дрожь, исходящую от довольного мурлыканья большой кошки.
  
  - Он был холоден и неразговорчив. Велел мне не шастать по улице раздетой.
  
  Валериса поглядела на рысь.
  
  - Ни слова о свадьбе, которая на носу, ни слова о нас, ни слова о...
  
  От слез щеки зачесались, а во рту стало солено. Всхлипывая, Валериса обхватила Таю за массивную косматую шею и расплакалась.
  
  Отец просунул кочергу в горнило, и угли вновь вспыхнули желтым пламенем. Седые волосы плотной шапкой лежали на голове, цвета золы, которую Валериса выносит в ведрах из отцовской кузницы. Его лицо, как всегда было красным и горячим, наверное, оно впитывает жар печи или плавленого железа, поэтому никогда не остывает.
  
  - Свадьба случится на первых подснежниках?
  
  - Да, отец. Душевник обращался к духам, и те благословили создание союза в начале весны.
  
  Валериса переживала, что оставит отца одного.
  
  - Когда короткое лето придет в Вайонир, я покину твой дом, - от волнения, она, как обычно, теребила кончик косы в руках.
  
  Отец выпил из высокой деревянной кружки хлебный напиток, и по колкой седой щетине скользнула светло-коричневая струя. Валериса, будто бы сама выпившая студеной воды, поежилась в плаще из колючей шерсти и, поглаживая косу, придвинулась ближе к печи.
  
  - Знаешь, дочь, я простой вайонирец и не привык ходить околотками. Поэтому я спрашиваю тебя, ты хочешь выйти замуж за сына нашего вайна? В последнее время я вижу только печаль, объявшую тебя, так ли должна выглядеть девушка перед свадьбой?
  
  "Ах, отец. Как бы я хотела рассказать тебе все. Поведать о секрете, который поклялась хранить в тайне. Когда я успела стать такой большой, что не могу всего рассказать тебе?"
  
  Вместо этого Валериса подошла к нему и заключила "железное" тело в объятия. Годы кузнечества делали тело старика только тверже и могучей, хотя, он и заметно состарился. Свирл похож на ее отца. Нос словно выточен из камня, и скулы, и губы... Сладкие-сладкие губы. Она не пробовала их всего несколько дней, а, кажется, миновала целая вечность.
  
  - Я очень этого хочу, отец, - Валериса поцеловала отца в макушку редеющих седых волос, - Предсвадебное волнение. Я переживаю, смогу ли стать доброй женой и хорошей матерью.
  
  - Что бы ты, да, не стала? - улыбнулся отец, обхватив жесткими, но нежными руками тонкие запястья.
  
  Кузнец приоткрыл заслонку горнила, и они вместе прищурились от жара, высвободившегося из печи. Отец подкурил трубку от головешки и, пустив изо рта дым, устроился в кресле, обитом шкурами зайцев и волков.
  
  - Когда тебе было лет пять от роду, я все время таскал тебя с собой в кузницу. Показывал, как работает печь, чем хватать раскаленный металл, даже сделал для тебя маленький шлемик. Когда ты подросла, стало ясно, что кузнеца мне из тебя не сделать, и я доверил тебя Клайду Косматому. Думал, он сумеет обучить тебя держать меч и сражаться. Когда и эта затея пропала даром, я отвел тебя к придворному дубильщику, но и здесь просчитался. Все, что ты любила, так это своих кошек. С ними ты проводила день и ночь, вычесывала им блох, мыла с пеной, - отец облокотился на подлокотник и умиленно поглядел на Валерису, - Однажды ты заснула вместе с котятами одной рыси и я не сразу смог различить вас.
  
  Отец громко расхохотался, но вдруг охнул, ухватившись за поясницу руками.
  
  - Что случилось, папочка? Снова спина?
  
  Последнее время здоровье старика желало оставлять лучшего. Многолетняя работа с молотом и железом оставила свой след.
  
  Когда боль отступила, отец вновь расслабился и продолжил:
  
  - Это я к чему, вершок - он устроился в кресле и затянулся трубкой, - Погляди-ка, сейчас вы с твоей Таей дадите фору любому ездоку Вайонира. Так вот, если ты хочешь стать женой Свирла Снегоступа, родить ему
  
  богатыря, то так и будет. Пусть мальчишку я из тебя так и не вырастил, но характер в тебе, словно кузнечный молот.
  
  - Я не подведу тебя, папочка, обещаю. Ведь, ты у меня самый лучший на свете.
  
  - И я люблю тебя, вершок, - тепло улыбнулся отец, - Жаль мать не увидела, какой прекрасной ты вырастешь.
  
  Валериса совсем не помнила матери. Она подхватила кровавый кашель и умерла, не дождавшись второго дня рождения дочери. Отец так и не смог забыть любимой Вальды. Наверное, у огня ему легче, поэтому, он так много времени проводит в кузне.
  
  Старик грустно поглядел на красные угли, мерцающие в печи, и морщины вокруг его глаз стали еще явнее. Сердце Валерисы, как обычно, облилось кровью, когда отец тосковал о маме.
  
  - Папочка, - она прижалась к отцу и взяла его под руку, - Завтра посвящение Свирла, ты помнишь?
  
  Произнесла Валериса первое, что пришло в голову, хотя, конечно же, была уверена, в присутствии отца при посвящении Свирла в главу дружинников.
  
  - Помню, помню, - без особой радости ответил он.
  
  - Ты будешь там?
  
  - А что поделать? Придется. Ведь я один из придворных кузнецов, не забыла? Борру я прослужил, - отец призадумался, загибая пальцы, - Без малого тридцать лет. Как одному из лучших подмастерьев, мне выпала честь быть приглашенным его отцом Торром Горным Великаном на должность придворного кузнеца. Старик, был воистину велик. Нравом и духом. Хотя, ростом не намного больше твоего.
  
  Валериса любила слушать, когда отец рассказывал о своей молодости, о вайне Торре, о доспехах, которые делал для него, и о которые разлетались в щепки дубины и копья горцев с Сизых Рукавов. Вспоминая, он расцветал, и даже морщины у него на лице разглаживались. Жаль, нельзя отправиться туда, чтобы побыть вместе с отцом, мамой и вайном Торром Горным Великаном.
  
  - Отец Свирла тоже хороший, правда же, папочка? И Свирл тоже.
  
  - Конечно, хорошие, вершок. Хотя, и нет в сыне отцовской силы, а внук, - отец выдохнул дым и пожал плечами, - Пока еще рано судить. Времена сейчас мирные и Снегоступу не пришлось показать себя, как доброго воина, а Сногейтом пока правит его отец.
  
  Он провел большой грубой ладонью Валерисе по волосам, сплетенным чуть ниже плеч в косу.
  
  - Возможно, твой будущий муж еще затмит славу Горного Великана.
  
  Она поцеловала отца в заросшую жесткой бородой щеку, и они еще долго сидели, глядя на угли и вспоминая былые годы.
  
  День в Вайонире рождался раньше с каждым днем, но Ледяное Гнездо зима не покидает никогда. К середине июня, в праздник Пяти Духов, снежный покров оседает, и в слабом тепле солнечных лучей белый настил подтаивает. Тогда Сногейт наполняют тысячи ручьев, от совсем мелких, не шире ладони, до клокочущих пенящихся потоков, несущихся с гор и холмов в многочисленные озера Вайонира. Однажды Свирл поведал Валерисе, о том, как летом южные вайоны сплошь и рядом обрастают травой. В лугах цветут красные, желтые и синие цветы, в глазах рябит от древесной зелени, а в воздухе парит миллион непонятных, но приятных запахов. Свирл обещал поехать на самый юг Вайонира, когда они поженятся и показать Валерисе настоящее лето.
  
  Утро выдалось морозным и светлым. Снег скрипел под подошвами и ослеплял, весь заливаясь золотом. Проведав Таю, Валериса направилась во дворец. Парчовое сизое платье, расшитое серебром, волочилось по насту из досок, как она ни старалась. Уже в апреле улицы ледяного Гнезда застилают деревом, прикрывая коричневое месиво из земли и талого снега. Толстая кунья шуба доходила Валерисе до колен, сохраняя тепло, но мешала сохранить платье в чистоте, не давая толком подобрать подол. Сегодня вместо теплой обуви из войлока на Валерисе были сапожки, отделанные бархатом и бисером. Жесткая подошва скользила по обледенелой доске, лишь добавляя усилий при движении.
  
  Придворная портниха по указу тога Свирла, сшила для Валерисы платье из тончайшего бархата елового цвета и вышитых на нем серебряными нитями маками, специально на день его посвящения в главу отцовской дружины, костяк войска Ледяного Гнезда и всего отцовского вайона. Свирл пока не участвовал в битве, но зато знатно владел и топором и мечом. Валериса не раз наблюдала за возлюбленным, ловко управляющимся в учебном бою сразу с несколькими противниками. Обнаженный по пояс, тог на жалящем морозе упражняется во владении оружием. Поджарое тело, играя мускулами, словно вихрь, кружится меж несмелых бойцов в панцирях и железных шапках. Своим оружием Свирл, не скупясь, выбивает искры из мятого металла, покрывающих бойцов доспехов.
  
  Последний поход отца к Сизым Рукавам, где вновь заметили активность горцев, возлюбленный Валерисы пропустил, будучи тяжело больным, чему она была несказанно рада. Безумно страшно ей было бы отпустить любимого. Магистр без малого два месяца выхаживал тога. Борр Охотник, сияя в серебристых доспехах, возглавил отряд верхом на своем иссиня-черном барсе, Сигре, тоже укутанном в серебро. Широкий серый плащ с изображением на нем желтых ворот в виде арки полностью скрывал круп зверя. Рядом с Борром Охотником ехали некоторые из его верных ревунов, которых Валериса определяла по кошкам, которых те седлали: длан Старгорода Горн Гиндвальд Безутешный на одноухой пуме Ардо цвета охры с обрубленным наполовину хвостом, Сквальд и Акальд Улссоны, братья и сыновья длана Уэдэйна Улссона с Оленьего Рва, на коренастых, с мощными лапами, рысях Сальке и Гизро, замыкал эскорт вайнской элиты Бон Чернобородый на худом, но самом высоком звере, ирбисе Ивве. Следом двигались конные всадники из дружины Охотника и был даже один мамонт с башенкой на спине, где сидят воины, метающие топоры и стрелы. Спустя месяц или два Борр вернулся домой, и Свирл, наконец, встал с постели. Валериса тут же отправилась в душевню, чтобы поблагодарить духов, давших ее возлюбленному сил справиться с хворью.
  
  Валериса прошла через каменные ворота. Слуги очищали крышу замка, подбирая снег широкими лопатами. День стоял ненастный и в окнах обоих этажей замка горел свет. Только в узких высоких окнах угловатого Синего Зубца, возвышающегося над остальным замком на три этажа, было темно. Во время оттепели с отвесных брусьев под крышей приземистой каменной башни виснут сосульки в два человеческих роста. На фоне серого камня лед
  
  синеет и преображает обитель семьи вайна в единый синеватый зубец. Внутренний двор замка заполнили люди, съехавшиеся со всей округи и не только. Возле загона с лошадьми стояла дюжина мужчин с юга, Валериса легко узнала их по легким оленьим шкурам поверх темно-красных кожаных доспехов. Вайонирцы с севера и центра Вайонира не носят шкур и шуб поверх доспехов. Видимо, южане мерзнут, а быть может, у них просто навалом оленей в лесах, ведь в Сногейте оленей мало, и охотятся на них только раз в году, из-за того что почти всех их истребили. Мальчик с кухни вынес южанам кадку с густо парящим горячим вином и дюжину высоких деревянных кружек.
  
  В углу двора, два крупных вайонца заводили в загон мамонта. Мохнатый зверь в четыре роста Валерисы никак не хотел повиноваться, упираясь изогнутым желтым бивнем в деревянную ограду. Мужчины неловко упирались ногами в снег и с натугой тянули длинные пеньковые поводья. Деревянный забор ходил ходуном, и, казалось, вот-вот выдернется из земли, повиснув на бивне. По рисунку на раскрасневшихся от усилий лицах здоровяков Валериса поняла, что те прибыли из самых дальних земель Вайонира. Отец рассказывал, что те народы последними пользовались ездовыми птицами, и в знак этого, на шее и лицах, они изображают перья или крылья. Сейчас птицы живут далеко за Северными горами и тысячей лиг льда покрывающего Мертвое море, куда ни дойти пешком, ни уплыть.
  
  Большинство заполонивших двор людей были сногейтцами: кузнецы, плотники, душевники, дубильщики, купцы, конюхи, рыбаки. Приехали и соседские вайны. После того, как душевник пять раз окунет Свирла в прорубь (по разу на каждый дух), Борр Охотник передаст сыну Ледяной Топор из лазурной стали, украшенный синими и фиолетовыми камнями. Свирл, в облаке своего же пара, в одной лишь набедренной повязке отправится по снегу в храм, где возложит топор на алтарь и попросит духов о благословлении. После этого в главном зале замка, что устроен под землей пройдет пир. На пиру Свирл огласит присутствующим о предстоящей свадьбе. Накануне Валериса не сомкнула глаз до тех пор, пока непроглядная зимняя мгла Вайонира не начала рассеиваться. Она воображала, как Свирл возьмет ее за руку, и пирующие восхищенно уставятся на них. Возможно, Свирл даже отважится поцеловать ее при гостях. Хотя, если нет, то ничего страшного,
  
  Подвальное помещение для приема гостей и пиров, выложенное громоздкими серыми камнями, освещалось огнями светильников на стенах и массивных круглых люстрах, цепляющихся цепями к потолку. Стены украшало оружие умерших давно и очень давно героев Вайонира и Вайнов Сногейта. Валериса знала, кому принадлежали некоторые из них. Двухсторонняя секира с длинным деревянным древком и красноватыми, до сих пор, острыми лезвиями - Пурпурный Страж. Оружие далекого предка Свирла, Манга Ледоруба. Манг утвердил и отстоял Сногейт, как вайон, среди прочих северных народов. Когда первые люди заняли заснеженные земли Вайонира, они жили одним большим племенем, постепенно разбившимся на много мелких. Со временем каждый счел, что его территория принадлежит только ему, и другие не в праве здесь охотиться и пользоваться лежащим здесь добром. Тогда, десятки некогда деливших друг с другом кров и мясо племен вступили в схватку. Сильнейшие выстояли и основали вайоны, что в переводе с языка илонцев, детей Перворожденных и далеких предков всех либерийцев, - "моя земля". Манг основал Сногейт, ставший главным вайоном севера, а столицей сделал Старгород, что на севере от Ледяного Гнезда. Через века после смерти Манга дружина длана из Ледяного Гнезда отбила статус столицы в свою пользу, а спустя еще столетия, после Трехлетней войны, Лихой Шторм присвоил себе статус столицы, а Вьюжному Чертогу главного вайона. Свирл говорит, не счесть племен, канувших тогда в небытие, чья история забыта, а память о них стерлась с лица Либерии навсегда. Говорят, что от количества убитых Мангом, сталь Пурпурного Стража уже не отчистить от крови.
  
  В центре стены, на четырех железных крюках толщиною в два пальца покоился молот Звездочет. Валериса не могла представить, как один человек может орудовать Звездочетом, настолько он был громоздким. По легенде, которую рассказывал ей в детстве отец, Звездочет был оружием Вильванда Последнего. За тысячу лет до первых племен и Манга Ледоруба, когда Либерия еще хранила в себе волшебство, земли нынешнего Вайонира населяли чудовища. Существа, ростом в пять мамонтов рождались изо льда и снега, и гор, покрытые острыми, как лезвие ледяными пиками, они вызывали своим ревом лавины. Вильванд на языке Перворожденных означает лучший охотник, коим именем называли тогда всех мастеров этого дела. Он собрал тысячу лучших охотников, всех, как одного звали
  
  Вильвандами, Либерии и выступил на север, чтобы дать людям возможность расселиться среди славных гор и богатых зверем лесов, но был враждебно встречен гигантами. Воины уверенно прорубали себе дорогу на север, одного за другим, уничтожая исполинских чудовищ. Когда Вильванд, опьяненный нескончаемой битвой и яростью, очнулся, он узрел, что из всего отряда остался он один. Гигантам, обступавшим воина со всех сторон, не было видно ни конца, ни края, словно черный лес прорастал вокруг Вильванда. Они прижали воина к Северным Горам, и тому оставалось лишь отходить назад, вздымаясь все выше и выше в гору, отбиваясь от лап ледяных гигантов мечом, затупившимся в бесконечной сече. Однажды ночью он достиг пика горы, а гиганты со всех северных земель продолжали карабкаться вверх, цепляясь кривыми длинными лапами за скалы. Вильванд, было, потерял надежду на спасение и уже был готов к смерти. Он молился неизвестному богу, но тот не слышал его молитв. Когда, наконец, Вильванда окружили чудовища, к нему явились пятеро духов, каждый из них источал свой цвет и парил в воздухе, словно пар от кушака с кипятком на морозе. Духи благословили Вильванда и ниспослали с небес оружие - огромный молот. Вильванд дробил гигантов, словно хилые сосульки, а удар молота о землю сбивал чудовищ с ног, и те валились с горы в пропасть. Гора была столь высока, а молот столь мощен, что Вильванд, размахивая оружием, сбил в ту ночь не одну звезду. Желтые огоньки падали с неба градом, взрываясь и полыхая по всей Либерийской земле. Но со временем силы оставили Вильванда, и тут на помощь ему с яростным клекотом примчались огромные мохнатые птицы, чьи гнезда разоряли чудовища. Птицы яро набрасывались на гигантов, раздирая ледяные тела острыми когтями. Наутро все чудовища были мертвы. А птицы с тех пор служили вайонцам, пока волшебство не стало утекать из Либерии, и птицы вместе с ними скрылись за непреодолимыми Северными горами.
  
  Еще на стенах висели головы и чучела зверей: скалящийся волк, продолговатая морда оленя, увенчанная короной из рогов, чучело лисицы, которая, словно живая, приготовилась к прыжку.
  
  Играла скрипка, барабаны и лютня. Кружки гремели, ударяясь о стол и друг о друга, на пол летели кости, подхватываемые псами и домашними кошками. "На улице, наверное, уже темно", подумала Валериса, но окон в зале не было, и чувство времени она оставила на улице вместе солнцем и свежим воздухом.
  
  Концы угловатой подковы, в виде которой расставили тяжелые столы, смотрели на помост, где во главе с вайном Борром восседал Свирл, командующий ревунами вайна Брод Вастгот, супруга Борра вайнона Лейда и вайны, пожаловавшие на посвящение Свирла, вместе со своими женами. Там же сидел и ужасный вайн Додрик Гадюка. Он сидел в одиночестве. Наверное, он никогда и не был женат, подумала Валериса. Как можно отдать себя в руки такому монстру? Своими черными глазенками он поглядывал на Валерису. Как ни старалась она делать вид, что не замечает его внимания, нутром ощущала холодный пристальный взгляд. Не зря его зовут гадюкой. Этот взгляд не был даже звериным, он был холодным и мерзким, как змея. Гадюка много пил, и шрамы на его лице вскоре раскраснелись, словно десятки извивающихся червей.
  
  Отец сидел поодаль Валерисы. Он захмелел и громко разговаривал с придворным плотником. Кажется, они спорили о том, какая древесина лучше горит.
  
  Свирл, как и все последние дни, был тих и зажат. Он понемногу отпивал эль из темной серебряной кружки, инкрустированной круглыми черными камнями. Валериса бесконечное число раз пыталась поймать его взгляд, но возлюбленный лишь единожды взглянул в ее сторону и уставился на громоздкую лосиную башку, висевшую на стене позади отца Валерисы. В Валерису обуздал страх, необъяснимое предчувствие горечи свербело в животе, заставив пальцы на руках дрожать. Валериса решила, что вино поможет успокоиться и залпом опустошила целую кружку вина.
  
  "Почему он до сих пор не выступил? Чего же он ждет? Сколько времени мы здесь сидим?" Многие люди были так пьяны, что опирались на стол, чтобы не свалиться со скамьи. Один из вайнов, с такой же седой головой, как и у отца, и густой седой бородой бросил жену за столом и зажимал в углу служанку, задирая подол ее платья. Он снял перстень с пальца и принялся надевать на палец служанке. С музыкантов ручьем тек пот, они играли в сто раз громче, чем по началу. Люди в центре зала плясали и хохотали. Вайн Борр потягивая вино, о чем-то говорил с Гадюкой, глядя на Валерису. Гадюка же не выглядел пьяным, и вообще, и вел себя сдержаннее всех остальных. Это в очередной раз подтверждало его странность. Вайн по-прежнему наблюдал за ней своими черными змеиными глазками из под серых узких бровей.
  
  Когда Свирл, пошатываясь от выпитого эля и продолжительного сиденья, поднялся с деревянного трона, чуть меньшего отцовского, вайн Борр жестом велел оркестру замолчать, и сердце Валерисы екнуло. Наконец, он сделает это, расскажет о нашей помолвке. От вина перед глазами все расплывалось, но спокойствие вновь ушло, и руки ее задрожали пуще прежнего в предвкушении чуда.
  
  - Милорды, - Свирл вытер обратной стороной ладони свою мягкую светло-русую бороду.
  
  Губы Валерисы впервые за вечер растянулись в улыбке.
  
  - Сиры, для меня великая честь, что все вы собрались в этот знаменательный для меня день. Еды и вина хватит на всех. Пируйте и пляшите до утра, пока силы не оставят вас.
  
  - Всем плясать, - хрипло воскликнул пьяный вайн, оставивший жену ради служанки.
  
  Свирл улыбнулся краем рта.
  
  - Вайн Борр, лорд Додрик и я вынуждены вас оставить. Некоторые дела требуют незамедлительного решения.
  
  Свирл, Борр Охотник и Гадюка удалились под рев пьяных гостей. Скрипка заиграла веселый мотив, а барабаны ей подыгрывали. Плясуны вновь зашевелились в центре зала, и зал вновь залился хохотом и гулом сотни голосов.
  
  Мир для Валерисы померк, глаза заплыли в слезах, а в горле словно застрял огромный сухарь. Она налила в кружку вина, вновь опустошила ее залпом и кинулась прочь. Захмелевший отец не обратил на дочь внимания.
  
  Взбегая по лестнице, Валериса упала и расшибла колено об угол каменной ступени. Ткань быстро пропиталась кровью и бурое пятно застыло на шелковистом платье. Навстречу шли мальчики и женщины с блюдами и подносами. Оторопев, они разбегались по сторонам перед Валерисой. Ноги путались в платье, и она чудом не свалилась снова.
  
  Миновав лабиринт длинных узких коридоров, Валериса выбежала к лестнице, ведущей на второй этаж. На подходе к башне с опочивальнями вайна и его семьи, Валерису остановил стражник. За ним царил полумрак.
  
  - Куда это ты собралась?
  
  - Мне нужно, - запыхавшись, ответила Валериса, - Мне нужно к Свирлу.
  
  - Его величество велели их не беспокоить.
  
  Стражник горой возвышался над Валерисой, держа руку на рукояти короткого меча.
  
  - Пожалуйста, пустите меня, - взмолилась Валериса, и голос ее сорвался в писк.
  
  За пеленой слез, из мрака за спиной охранника возникла еще одна фигура. Пальцы гадюки вцепились в запястье. Он жестом велел стражнику уйти. Детина, замешкался, не понимая, нужно ли подчиняться чужому вайну. Черные глаза Гадюки впились в стражника и тот, поклонившись, удалился.
  
  - Валериса, милая моя, от чего ты плачешь?
  
  Второй рукой, изъеденной рубцами, как и лицо, Гадюка попытался смахнуть слезы с лица Валерисы, но она дернулась назад, высвободившись из-под хватки вайна.
  
  Откуда вы знаете как меня зовут?
  
  - Я знаю о тебе больше, чем ты думаешь, моя милая, - Гадюка перешел на шепот и слова из его уст шипели, ядовито растекаясь в воздухе.
  
  - Да ты поранилась, милая, - частокол зубов мелькал у него во рту, - Залечить твои раны?
  
  Гадюка вновь попытался притронуться к Валерисе уродливой рукой.
  
  - Мне нужно к моему Свирлу, где он? - крикнула Валериса.
  
  - Зачем же так кричать? Зачем тебе Свирл, малыш? Он устал и, наверное, уже спит. Разве я не смогу успокоить тебя?
  
  - Пустите меня к Свирлу, - рот наполнился горечью слез.
  
  - Валериса, - послышался голос Свирла, - Что ты здесь делаешь?
  
  Обежав Гадюку, Валериса кинулась с объятьями на возлюбленного и прижалась к его груди.
  
  - Что это значит, любимый? Почему,... почему ты ушел?
  
  Свирл жалобно взглянул на Гадюку.
  
  - Вайн Додрик, разрешите нам остаться наедине?
  
  Гадюка исподтишка улыбнулся, показав неровные сколотые зубы и ничего не ответив, спустился вниз по лестнице.
  
  - Зачем ты спрашиваешь его разрешения? Разве мы с тобой не можем быть наедине, невзирая ни на кого, свет мой?
  
  Привстав на цыпочки, Валериса стала целовать поросшие жесткой растительностью щеки.
  
  - Уйдем отсюда, - тихо проговорил Свирл, отводя в сторону взгляд.
  
  Он отвел ее в малую горницу, где в камине, выложенном из красного камня, трещали дрова, а пол устлан теплыми мохнатыми шкурами зверей. На узкие оконца с обратной стороны налип снег, скрывая спящий двор от глаз, а ветер в щелях завывал, словно волчья стая.
  
  Хмель оставлял Валерису, сдавливая виски кузнецкими клещами, и рана на ноге разгоралась. Она присела на край деревянной лежанки, устланной мягкими шкурами, и пальцы невольно стали теребить мягкий хвост растрепанной косы. Свирл задумчиво шагал из стороны в сторону, склонив голову, и от этого голова Валерисы закружилась. Новая бардовая рубаха лоснилась при свете костра, разливавшимся по горнице, и очень шла Свирлу.
  
  - Любимая, откуда на тебе кровь? - Свирл остановился, не подняв глаз выше пятна крови на платье, - Это дело рук вайна Додрика?
  
  О ненавистном вайне возлюбленный говорил негромко и несмело, как говорят об Агаре, жнеце душ, неизлечимо больные или жены, ждущие с войны своих мужей.
  
  Свирл подсел к Валерисе, крепкими пальцами вцепившись в подол своей рубахи так, что они побагровели, под стать одежде.
  
  - Я просто ударилась. Гадюка не имеет к этому отношения, - спокойно постаралась проговорить Валериса, проглатывая слова, и от волнения ощущая каждое биение сердца.
  
  Свирл прикоснулся к ноге чуть выше раны. Касание любимого было нежным, как и всегда, и на несколько мгновений жжение в ободранном колене прекратилось, но после следующего вопроса боль возобновилась с тройной силой:
  
  - Моя Валериса, ты знаешь, что Вайн Додрик один из сильнейших правителей северных земель Либерии?
  
  Какое отношение этот человек имеет к их вечеру, к теплу камина и маленькой уютной горнице, где они, наконец, остались наедине спустя столько времени?
  
  - Он строг, но его придворные вплоть до знахарки одеты в соболей и украшены золотом. Крестьяне, как я слышал, восхваляют его за справедливость и заботу.
  
  Взгляд Свирла быстро бегал по густому полумраку горницы, не находя твердой основы, чтобы остановиться. Рука его сопрела, пропитав платье потом. Валериса вцепилась пальцами в косу и не понимала к чему эти дифирамбы.
  
  - Зачем ты рассказываешь мне все это?
  
  - Вайн Додрик проявил безмерное благородство, - Свирл резко поднялся на ноги и вновь принялся бесшумно шагать по устланному шкурами деревянному полу, - Он присутствовал на той самой охоте и знает о моей ошибке.
  
  Валериса надеялась, что беды, вызванные роковой охотой, наконец, оставили их в покое. Но черный стержень вновь возник из-под земли, рассекая синее небо и оставляя за собой гниющий разрастающийся шрам. Валериса подбежала к Свирлу, вцепившись тонкими пальцами в грубую толстую рубаху.
  
  - Что он собирается сделать, мой снежный рыцарь? Он угрожал тебе? Скажи, не молчи.
  
  - Успокойся, - Свирл вновь заговорил шепотом, - Я же сказал, что лорд Додрик поступил благородно.
  
  Валерисе резало слух, что Свирл зовет Гадюку по имени. Раньше он почти никогда не удостаивал Гадюку такой чести.
  
  - Вайн Додрик предложил выход. Через три дня караван отправится в Межозерье вайна Додрика: мамонты и яки, навьюченные кожей и пушниной, телеги с железом и сундуки драгоценного камня.
  
  Свирл замер, даже дыхание в его широкой груди остановилось. Он взял Валерису за плечи.
  
  - К этому он желает, чтобы ты отправилась вместе с ним к нему в вайон, - его пальцы сквозь платье впились в кожу Валерисы, - В качестве гостьи... на некоторое время.
  
  Мир с треском грохнулся. Ком встал в горле, не давая вымолвить не слова.
  
  - Он совсем скоро отправит тебя обратно, обещаю, любимая. И тогда уже ничто не помешает нам жить счастливо. Слышишь?
  
  Свирл потряс ее.
  
  - Ты слышишь меня? Валериса! Промолви хоть слово!
  
  Она не могла поверить в услышанное. Уши заложило, и только треск поленьев в камине гремел сквозь тишину. Дрова трещали и лопались, разносясь гулким эхом в голове.
  
  - Ты меня продал, - язык Валерисы от похмелья и взволнованности обмяк и с трудом шевелился.
  
  - Что ты говоришь? Я не слышу тебя, любимая. Ответь.
  
  Выпучив глаза, Свирл тряс ее и вопил во весь голос. Шея его раскраснелась, как покрывается временным загаром кожа кузнеца за работой. Вены на ней разбухали, словно раздуваемое мехами пламя. Валериса взглянула в небесно-голубые глаза, которые так любила. Минуту назад она принадлежала этой бездонной синеве без остатка, готовая на все ради своего света, своего снежного рыцаря.
  
  - Валериса, тебе плохо?
  
  Она выдернулась из рук Свирла.
  
  - Как ты мог? Вот так взял и продал меня. Ведь ты даже не боролся.
  
  - Я никому тебя не продавал, - взревел Свирл и вены его вздулись еще больше, - Он не оставил мне выбора. Палач мигом снесет мне голову, когда
  
  Варл Синеглазый узнает, кто на самом деле едва не убил его сына, а после, еще и казнил невиновного.
  
  На крик Свирла прибежали двое стражников с короткими мечами на изготовке, но тог приказал им убраться прочь, пока не отправил их в студеную прорубь.
  
  - Ты даже не боролся за меня, за нас, - прохрипела Валериса сипло, - Ты клялся, что защитишь меня от любой темной силы, но, видимо, сам оказался страшнее самого ужасного демона. Ты разменял меня на свою ошибку.
  
  - О, владыка тьмы Агар! На кой ляд ты подтолкнул мальчишку к этому оленю? - взмолился Свирл, вскинув руки к бревенчатому потолку.
  
  Это не моя ошибка, - вопил тог, словно раскаиваясь, - Он сам бросился под стрелу, безумец. Решил показать, какой он славный охотник и добить раненого зверя топором. Вот и показал. Глупец. Моей вины здесь ровно столько же, сколько твоей или чьей-то еще
  
  Голова возлюбленного дрожала, как у старика. Свирл потемнел лицом, а глаза вспыхнули яростью.
  
  - Ты всего-навсего поживешь какое-то время у вайна Додрика в Вайпстоуне. Возможно, в скором времени ты ему надоешь, и он вернет тебя обратно. А если нет, я обязательно придумаю, как вернуть тебя, обещаю, моя милая Валериса.
  
  Свирл поник головой и продолжил, не поднимая глаз:
  
  - Но пока тебе придется поехать с ним. С тобой будут обращаться, как с настоящей вайноной, Валериса. У тебя не будет нужды ни в чем.
  
  Валерису трясло, а позвоночник, как часто случалось в последнее время, ужасно заныл и ослаб, будто вот-вот сложится вдвое. Она не сдержалась, влепив Свирлу пощечину. Валериса знала, что он не ответит. Он всегда был обходителен и сдержан в отношении окружающих, а тем более нее.
  
  Извозчик протяжно крикнул "Стой", и за шуршанием лыж по мягкому снегу последовал скрип кожаных сапог. Сейчас он даст лошадям сена, а Валерисе принесут обед. Уже четыре дня Валериса, зарывшись в груду толстых шкур, свернувшись в клубок, лежала в углу крытой повозки. Три раза в день, обросшая соломенной гривой и оледеневшей бородой морда Ягора показывалась меж подвешенных лоскутов кожи. Весна подбиралась к Вайониру, но холод здесь царил вечно, уступая лишь на пару месяцев мягкой оттепели. Ягор клал к входу, огороженному от улицы несколькими лоскутами кожи, новую порцию сыра и жареного мяса. Будучи, правой рукой Гадюки, он чистил окружающих почем свет стоит, однажды он даже ударил кого-то снаружи повозки, и Валериса услышала, как человек, свалившись в сугроб, гнусаво завыл.
  
  Когда Валериса хотела по нужде, просила извозчика остановиться. Однажды ночью, караван встал на краю глубокой долины. Извозчик, кряхтя, слез с облучка и радостно пробормотал, что они въехали в Межозерье. На дне бескрайней долины, окруженной ельником, ярко светилась Серебряная Чаша. "Обитель Хранителя Севера, дочка", - добавил укутанный в сотню шкур извозчик, - "Местные молвят, раз в сто лет, чудище пробивает рогами лед и взбирается на берег, проверить свои владения. Тело покрывает кольчуга из тысячи чешуек размером с твою головенку" - он обвел голову Валерисы рукой, одетой в варежку из колючей, - "А евоные шесть лап робят так быстро, что самый опытный ездок не ускачет". Заледенелое озеро впитывало в себя лунный свет, рассеивая по округе, что даже зеленые ели в ночи серебрились, как доспех предавшего ее Свирла. С тех пор им встречалось много разных озер. Маленькие и большие, заледенелые и парящие, с горячими ключами в недрах, некоторые напоминали некрасивую лужу, другие выглядели волшебно, переливаясь изумрудным и фиолетовым, копируя сине-зеленое небесное сияние. Густым лесам из елей и ольхи, пришли на смену редеющие ельники, темными пятнами размазанные по длинным склонам пологих заснеженных холмов.
  
  Первый день пути Валериса беспрестанно плакала, питая слезами шкуры, в которые завернулась, как только накануне вечером ее усадили в повозку. Тихой вайонирской ночью, сомкнувшей крепким морозом скрипучие сосны, Ягор Дуболом забрал ее из дома и вывез загород, где ожидал караван. Отцу Валерисы Вайн Борр лично велел молчать о происшедшем, а на вопросы жителей об
  
  свадебным нарядом в южные города. Не печалься, Барг" - Борр положил крупную ладонь на широкое плечо отца, - "Ваша разлука временна и необходима. Я не забуду о твоей помощи". Отец стоял, поникнув головой и безмолвно скорбил о происходящим. Прощание их происходило в спешке и непонимании, и Валериса даже ничего не взяла с собой на память об отце.
  
  Иногда извозчик Ольк выпивал настойки из вечного странника и заводил какую-нибудь северную песню.
  
  Еду влет я к милой даме
  
  Тройку обуздал вожжами
  
  Лепит снег глаза и рожу
  
  ??????????????????????
  
  Вижу вслед спустились горцы
  
  Скачут вниз как-будто овцы
  
  Машут грозно мне мечом
  
  С милой нам не быть вдвоем
  
  Между куплетами Ольк погонял лошадей, а иногда кричал Валерисе через плечо: "Скоро приедем, дочка". Но Валериса не хотела приезжать. Уж лучше вот так, всю жизнь ехать и ехать вдоль бескрайних снежных пустынь, пусть даже приходится терпеть присутствие Ягора Дуболома рядом.
  
  Караван ехал не быстро, хотя и по добротному широкому тракту. Трех мамонтов, навьюченных тяжелыми сундуками и поклажами из Ледяного Гнезда, плетущихся в хвосте каравана, приходилось все время дожидаться. Иногда их ждали в деревеньках, где останавливались на ночлег. Тогда Валерисе отводили целый дом, а три часовых караулили ее всю ночь. Ее одну сохраняют трое дружинников посреди бескрайних снегов, где, сбежав, только обмерзнешь до смерти. Позади саней Валерисы ехал в своих санях Дуболом, иногда он садился на своего коня, которого один из всадников вел рядом. В это время она часто слышала, как он сыплет непристойными шутками в сторону окружающих, а прислугу, вроде Олька осыпает бранью и иногда колотит.
  
  Как-то, брякнув побольше настойки, Ольк поведал шепотом отчего "Дуболом". Рассказывая, Ольк каждый раз оглядывался по сторонам, нервно хихикая при этом. Сам Ягор хвастает, мол, руками валил дубы и запросто ломал врагу хребет своими объятиями, будучи еще молодым дружинником Гадюки, что звучит впрочем правдиво, учитывая размер его гигантских ручищ. В народе же говаривают, что, будучи юнцом, он свалился с высокого дуба, а пока падал вниз, своим хозяйством пересчитал все сучья, от мала до велика, и с тех пор в постели словно хуже евнуха, вот и привязалась к нему это погоняло. Теперь все женщины для него равны, как и мужчины, а единственной радостью стал эль, да ненависть к другим.
  
  Валериса высунула руку за занавес из козьих шкур, и, ухватив немного снега, приложила холод к больным от плача глазам. Стало немного легче, и дрем объял ее. Валерисе снился отец. Он сидел на низком табурете, сложив руки, обвитые синеватыми венами, смиренно на ноги. От раздутого в горне огня его лицо как обычно рдело, а глаза, не моргая, глядели на шипящий, словно уж, красный огонь. Он крепок и широк в плечах, даже когда стал совсем седым, но вот он совершенно одинок и брошен всеми. В его руках изменяет форму железо, но ему не под силу вернуть своих женщин. Она подошла к нему на цыпочках и провела рукой по мягкой седине. Отец не обращал на нее внимания, лишь раздувая пламя в печи. Огонь гудел все громче, закладывая уши. От жара, наполнявшего кузню таяли свечи. Он просила отца остановиться, "Мне жарко отец. Умоляю, прекрати" пыталась кричать Валериса, но слова срывались с губ и тут же растворялись в пламени, обьявшем кузницу. За шею, словно ущипнули, и серебряная брошь в волосах растаяла, словно воск, стекая по шее и груди, проникая глубоко под кожу в кожу. Огонь окружил их, Валериса, вцепилась в плечо отцу, пытаясь увести его из этого пекла. Отец обернулся к ней, но из под густых белых бровей на нее глядел Гадюка. Хохоча, он принялся работать мехами еще живее, пока пламя не лизнуло изрезанное лицо, оголив белый череп с черными, как колодцы, глазницами.
  
  Валериса проснулась в мокром поту. Сани, скрепя в колее, остановились и, запряженные в повозку кобылы, утомленно зафыркали. Ольк спустился с облучка и заскрипел куда-то в сторону от дороги. Когда Ягор небрежно бросил на устланный шкурами пол деревянный поднос с остывшей
  
  зажаренной бараньей ногой и треугольным куском мягкого сыра, Валериса выглянула за занавес. Наверное, она проспала несколько часов, и снег розовел на закате. Впереди дорога поднималась вверх, а по левую руку за невысоким ельником по небосводу распласталась гряда темно-синих горных вершин.
  
  С хвоста каравана возвращались извозчики, как один, укутанные словно капуста и с трудом передвигающиеся пешком и конвоиры в кожаных панцирях и шкурах поверх.
  
  - Куда они все ходили? - прохрипела Валериса после долгого молчания.
  
  Ольк приспустив шерстяной шарф, и дав черной бороде обрасти инеем, потягивал из мехов настойку, закусывая куском жареного мяса, которое отдала ему Валериса еще на обед. Еда не лезла и она обходилась крохами из того, что приносил Ягор Дуболом.
  
  - Алтарь, - проговорил он, пережевывая мясо.
  
  Валерису будто бы кольнуло изнутри. Она накуинула поверх шкуру и выбралась из повозки. У каменной молельни стоял один из воинов, сопровождавших караван верхом, борода его была желтого цвета и очень тонкая. На кожаном панцире со змеей была накинута волчья шкура, а морда зверя, в качестве капюшона покрывала голову молодого мужа. Когда Валериса подобралась к полукругу из пяти продолговатых камней, всадник встал с колен, поклонился ей и ушел прочь. На каждом камне были высечены руны на древнем языке, окрашенные в пять разных цветов. Валериса не знала древнего наречия, но ощущала присутствие духов подле алтаря нутром.
  
  Она припала на колени и опустила голову рядом с камнем с зелеными писаниями.
  
  - Покровитель жизни и справедливости, Алдрин, передай отцу, что я жива и во здравии, и обязательно вернусь к нему. Дай ему сил дождаться меня. Убереги Таю и ее малышей, ведь только со мной она была в безопасности.
  
  Она подумала о Свирле. Может быть он все-таки сделал правильно, а она всего-навсего глупая плаксивая девчонка. Может быть он совсем скоро заберет ее, и они будут счастливы.
  
  Она подошла к камню с красными рунами и попросила покровителя воинов и закалки, Грода, помочь Свирлу найти выход и избавить ее от плена.
  
  Валериса поспешно подняла юбки и, чтобы не встретиться ни с кем взглядом, опустив голову, пошла по направлению своей повозки.
  
  - Молилась каменным глыбам, маленькая рабыня?
  
  Опершись одной ногой на остов широких санных лыж, Ягор пил из меха, обхватив толстыми губами горлышко. Его широкая морда стала красной, как уголь в очаге, а с бороды свисали красные сосульки из пролитого мимо рта вина.
  
  Валериса решила пройти мимо, не обращая внимания на пьяного вайонца.
  
  - Отвечай, когда к тебе обращаются, маленькая рабыня, - рявкнул Дуболом.
  
  Прислуга вокруг и даже всадники поворотили лица и отошли, словно не замечая их.
  
  Ягор подошел к Валерисе так близко, что кислый перегар ударил в нос.
  
  - Веришь в добрые сказки о спасительных душках? - он осмотрелся по сторонам, - Как и вся эта чернь?
  
  Сердце стучало, как бешеное, и Валериса не смела поднять глаз и взглянуть на Ягора.
  
  - Наверное, по их доброй воле ты оказалась здесь? - огромной лапищей Ягор обхватил ей подбородок, словно яблоко.
  
  - Если и так, значит так должно было случиться, - все, что нашлась ответить Валериса.
  
  - Ты глупа, маленькая рабыня. Глупа и труслива, как и твой тог. Как его там? - Ягор склонил голову, словно в беспамятстве, - Свирл. Горе стрелок, продал свою бабу, как только собственную задницу припекло.
  
  Ягор выпил из меха и вино закапало по соломенной бороде.
  
  Он вернется за мной и отвезет обратно в Ледяное Гнездо, хотелось ответить Валерисе, но смелости у нее не хватало. Она помнит, как заохал человек, грохнувшись в снег, которого ударил Дуболом.
  
  - Погляди вокруг, - от хмеля Ягор закачался, расправив руки, - Только погляди, маленькая рабыня. Это все наше. Земля вайонцев. Земля Гадюки. Никаких духов не существует, а если такие когда и были, то давно уступили свое место нам, как и Перворожденные, и Первые. Когда-нибудь и у меня будет собственная земля и прислуга, а такая как ты, маленькая и забитая девица с милым личиком, будет ходить с огромным пузом, вынашивая маленьких Дуболомов одного за другим.
  
  Ягор откусил луковицу, которую достал из кармана и от него заразило так, что Валерису чуть не стошнило прямо на него, но она сдержалась, серая волчья шкура спала на снег и светло-красные капли теперь замерзали на дубленом кожаном жилете с черной извивающейся черной змеей на груди.
  
  - Ну, ничего. Скоро доберемся до Вайпстоуна, где сделаем из тебя толковую вайнону. Предыдущие три жены Додрика передохли, кто от кровавого кашля, кто от небольшого синяка, а одна даже свалилась с лестницы, не доносив всего месяц-другой.
  
  Доев луковицу, Ягор приложился к меху, высоко запрокинув голову, и забыв о Валерисе, побрел к своим саням, еле поместив себя внутрь.
  
  Валериса побежала к своей повозке стремглав, как можно скорее, лишь бы никто больше ее не остановил.
  
  Спустя неделю пути слезы больше не текли, оставив после себя только жжение и резь в глазах. Конечности затекли и ослабли от постоянной лежки, но Валериса не хотела никогда покидать свой угол печали. Сегодня Ягор подал только обед, хотя сквозь щели в стенах повозки из дерева и кожи, остаток дня догорал далеко на западе, там, где дом.
  
  Мимо повозки по направлению к носу каравана промчались, глухо цокая по притоптанному снегу, кони. Всадники кричали "Ияяя", погоняя зверей. Приехали, госпожа, - крикнул извозчик, надутый дядька, запакованный в шубы до самого пола и в гигантской меховой шапке на голове.
  
  Необъяснимое желание подвигло Валерису подняться с места. Ноги и руки закололо, словно бы их положили в печь, а шея не поворачивалась ни вправо, ни влево. Она кое-как подползла на четвереньках к кожаному брезенту и, раздвинув занавес, выглянула из-за спины шарообразного извозчика вперед.
  
  Дневной свет сдавил виски, застлав мир вокруг черной пеленой. Постепенно предметы обретали привычные краски. Сначала перед Валерисой предстали только темно-зеленые сосны и ели, их черные лапы тянулись к узкой дороге с возвышенностей по бокам. Сани, шурша и скрепя по снегу, неспешно катились, сменяя черный лес перед глазами еще более черными скалами. Никакого города Валериса не могла видеть. Ресницы и брови быстро покрылись инеем, и она смела их ладонью. Лошадь зашла в плавный поворот и на сером в семерках снегу впереди показались три всадника, припускавшие вперед. Они погоняли лошадей прямо к черной стене из скал. Оказавшись ближе, Валериса разглядела, как из одного из черных скалистых шпилей вырастает округлая каменная башня, рядом с ней еще одна, и еще. В одном из булыжников проделаны ворота, в которые запросто пройдет мамонт. Завидев всадников, из ворот вышли двое вайонцев с топорами в руках, но, видимо, узнав своих, убрали оружие за спины. Скоро можно было видеть желтые огоньки факелов Вайпстоуна, выстроенного меж острых скал.
   Вернувшись обратно в свой угол, Валериса поняла, зачем вылезала. Она просто-напросто решила увидеть свою темницу перед заточением, возможно, будучи на воле, в последний раз. Укутавшись дюжиной шкур, она заплакала.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"