В отделение милиции врывается расхристанная дждженджина - так она ответила на вопрос: "Кто вы?". Платье разорвано - виднеются кое-какие области ее фигуры; некоторые другие микрорайоны она обнажает сама, вероятно, чтобы насильственно оборванное было так же естественно, что и безнасильно открываемое. Дескать, это мой стиль, хотя он и стал мне присущ полчаса назад и помимо моей воли. Очень хочется выглядеть невозмутимо-величественно даже в заведомо нелепых, проигрышных положениях. Одна беда: невозмутимость всегда подозрительна, ведь она сродни булыжнику: он может пролежать в покое тысячи лет, но в какой-то миг способен размозжить чью-то черепуху. Сам по себе булыжник, разумеется, ко всему безучастен и хранит это счастливое свойство даже тогда, когда им орудует кто-то, раскраивая голову кому-то. Но именно поэтому булыжник страшен: прогуливающаяся пара приятелей спотыкается об него обоюдной подозрительностью: "А что, если товарищ треснет меня по голове первым?". И вот оказывается, что какой-то камень становится поперек человеческого доверия своей безучастностью. Люди больше всего боятся молчаливых вещей, потому что каждая из них может определенно ответить по желанию спрашивающего: она может быть просто камнем, она может быть средством для чего угодно. И человек спешит разговаривать со всем и повсюду. Иначе: все и везде - опасность. Боже, сохрани нас от абстрактного мышления! Камень - это не род твердых тел. Это то, что мы видим у себя под ногами. Но ужасней то, что его видят и другие! Всякое твердое тело будет оставаться абстрактным твердым телом, пока в уголовном деле его не назовут вполне конкретным молотком, топором или, самому мне надоевшим от повторений, камнем.
Господи! Как интригующе начинался рассказ: ворвалась женщина. Начал с женщины и вдруг - какой-то камень! Зачем? Меня ведь могут и в женоненавистничестве обвинить от невнимательности к дамскому присутствию. Впрочем, люблю квази-филологию. Жен я ненавидеть не могу - у меня их не было, а к чужим отношусь сочувственно и сугубо созерцательно... до третьей рюмки.
Прочь! Прочь химеры!
Пожалуй, попробую еще раз начать рассказ.
(И вы ему поверили?)
Молчи, недоучка! Только факты! Итак, эту историю мне рассказали из вторых уст. Первые, может быть, были лживы, но вторым я доверяю.
(Сколько бумаги впустую).
Цыц!.. Она врывается в милицейский участок...
(Время не ждет, читатель зевает).
Граждане, верьте мне! Я бы немедленно застрелил этого негодного спорщика-в-скобках, но у меня с ним один лоб на двоих...
Кажется, он заткнулся. Непосредственное чувство побеждает наносной интеллектуализм.
(Очень интересно).
Ты еще здесь? Ау!.. Попробую...
... расхристанная...
(Вбежала!).
Можешь помолчать? Я начинаю рассказывать. С тобой разберусь после конечной точки, если она случится. Послушай и ты...
--Изнасиловали дждженджину! - крикнула с порога К.
У дежурного лейтенанта едва хватило силы сжать растянувшийся по двухметровой фигуре взгляд в образ обиженной женщины. Он резонно удивился.
--Вы свидетель?
--Меня! Меня изнасиловали!
Лейтенант окончательно проснулся и попытался представить размеры насильника, однако в Снежного Человека он не верил. Брови его так высоко отдалились от глаз, что женщина с недовольством прочла это мимическое недоумение.
--Меня! Меня! Меня! - и трахнула кулаком по столу, отчего в одной из двух камер проснулся алкоголик, которого уже третий день считали мертвым, но не могли избавиться от тела - морг был на ремонте.
--В клетке! - громко сказал "воскресший".
--Меня! Мен-ня! - отчеканила дородная сударушка.
--Ожил! - промямлил лейтенант и тихо, но твердо сказал: -- Уволюсь!
--Архангел Михаил! Пресвятая Дева Мария! Судите меня скорее, ибо грешен, но прежде дайте глоток пива! - с молитвенным надрывом обратился страждущий к лейтенанту и обиженной.
--Составляйте протокол! - рыкнула "Дева Мария". - Я этого так не оставлю.
--Можно и протокол, -- вяло согласились из камеры. - Но пивка бы...
--Вы приметы запомнили? - спросил ее лейтеннат.
--И шестикрылый серафим...
--А чего мне запоминать? Он остался лежать в парке, под кустом.
--... иже еси на небеси...
Лейтенант резко встал, открыл клетку, дал грешнику пару зуботычин и медленно, с удовольствием закрыл.
--Муки адовы! Да минет меня чаша сия, если она пивом не наполнена!
--Тебе еще? - улыбнулся ему лейтенант.
Грешник сощурился и ничего не ответил, забившись в угол. Он бубнил себе под нос: "Боже! Ведь все так реально, как при жизни! Демоны в облике милицейском!"
--Гражданка, объясните еще раз. Внятно, для протокола.
--Пишите. Меня изнасиловали три по девять раз! Я едва вырвалась. Теперь он лежит под кустом без дыхания.
Лейтенант звякнул в руке ключами - в камере ойкнули и замолчали.
--Гражданка, я вас понять не могу.
--Меня...
--Это уже известно: вас! Почему насильник без дыхания? Вы так отчаянно сопротивлялись?
--Я честная женщина!
--"Еще бы!" - подумал лейтенант, блуждая взглядом по потолку, где пряталась макушка честной женщины.
--Он без сознания?
--Я не знаю! - сказали из камеры.
--Вероятно, нет! - басом разрыдалась женщина. - Ведь три по девять!..
--Выпейте воды!
--У меня больные почки!
--Тогда дышите глубже... Дело путаное...
--Меня! Меня...
--Верую, Господи!
--Эй, в камере, ты угомонишься, наконец?
--Все равно верую! - голос обрел решимость. - Сатана ты, хоть и в погонах! Меня не проведешь! Бей меня, а я верую!
Лейтенант выпил воды и глубоко задышал.
--Разберемся. Где и в каком парке это случилось?
Она назвала, он записал.
--Так-с. Вы на помощь звали?
--Мне было нечем!
--Как это?
--Вам лучше не знать!
--Загадки! Сделаем вот как. Идите домой, а завтра утром...
--Нет! У меня стресс! С места не сойду!
--Хорошо. Но здесь вам будет неудобно ждать. И стульев нет.
--А в камере?
--Что?
--Я там могу обождать, не гордая.
--Хорошо. Мне придется вас запереть.
--Это ничего.
--Павленко! Павленко! - позвал лейтенант. - Сержант Павленко, проводите гражданку в камеру и готовьте машину на выезд.
Павленко без лишних вопросов все исполнил и доложил:
--Машина на парах. Гражданка в клетке. Куда едем? - он был мертвенно бледен.
Они вышли.
"Воскресший", увидав перед собой гардемарина в юбке, ужаснулся:
--Дева Мария?
--Варварой меня зовут, пупсик!
--Господи, верую! Укрепи в искушении...
По дороге лейтенанту подумалось, что он уже давно мертв и все происходящее - потусторонняя дымка. Ведь не могли же трое докторов ошибиться, установив, что этот доходяга из камеры мертв, как пингвин, нырнувший в прорубь и не нашедший обратного пути. Правда, доктора были не в лучшем состоянии, и все же это доктора! И вот он воскрес, чего не могло быть, если бы...
--Приехали, -- зевнул Павленко.
Окоченевший труп нашли на указанном месте. Правая рука буквально припаялась ко лбу щепоткой трех пальцев, надавив на нем большое темно-багровое пятно...
В это время в отделении творилось что-то невообразимое. По возвращению, лейтенант застал конец фантасмагории. Гражданка К. верещала, что ее снова изнасиловали. "Воскресший" умер еще раз, теперь уже бесповоротно. В соседней камере двое подвыпивших бузотеров покрылись сединой и почему-то требовали себе смертной казни, если гражданку К. решат перевести к ним в камеру.
--Три по девять! - вопила К. - Дважды за ночь! Я этого не вынесу!.. Ведь Бог любит троицу!
Случай вышел неординарный. Было отчего лейтенанту задуматься, а он этого не любил, потому что малейшее напряжение мысли награждало его мигренью, галопирующей справа - налево и обратно.
--Я устала и хочу домой!
--Боюсь, с этим придется подождать. Надо разобраться... Значит, вас опять изнасиловали?
--Слышал бы ты, летеха, как страшно кричал этот бедняга! - сказал кто-то из второй камеры. - Видеть - не видел, но слушать было страшно! Просто кровь в жилах стыла! И серой прямо воняло!
--Вы слышали характерные звуки борьбы? - спросил лейтенант, глядя в пол.
--Борьба была не шутейная! - сказал второй сокамерник. - Представьте себе хоккейный матч, в котором слоны играют против носорогов... Но этот матч был бы слабым отголоском произошедшего...
Лейтенант посмотрел на одного и второго.
--В криках вы разобрали какие-нибудь слова?
--Они делали это без слов! - сказал с опаской тот, что был постарше.
Лейтенант в установившейся тишине мерил комнату шагами. Сапоги скрипели, как в дешевом фильме ужасов. "Надо бы доктора вызвать" , -- подумал он и позвал Павленко.
--Сержант, труп вынести в коридор, там прохладней.
--Есть, -- сказал сержант и протянул руку за ключами.
Лейтенанту вдруг показалось, что глаза женщины вспыхнули диким жаром. Павленко взял ключи и уже вставил в скважину.
--Павленко, отставить! - испуганно крикнул лейтенант, припомнив, что у сержанта трое милых детишек.
Лицо женщины выразило разочарование.
--Есть, -- остановился Павленко.
--Подождем до утра, -- сказал лейтенант и таинственно прибавил: -- Нас станет больше.
Он зашел к себе за стекло, плотно закрыл дверь и задремал, не обращая внимания на возгласы из обеих камер: "Произвол!", "Начальник, тут стены ветхие!". Последняя мысль, зацепившаяся в сознании, была так приятна, будто детская мечта и он улыбнулся: "Подождем до утра. Возможно, все это окажется сном. Я почти уверен в этом..."